Странный дар (джен)

Нет ничего ценнее возможности восстановить силы после тяжёлой миссии. Даже желание тренироваться, стать ещё сильнее, достичь большего мастерства уходит в сторону. Отдых измученному телу — дело куда более важное. Мадара не думает о себе, но опасается, что мелкий снова попытается перенапрячься. Приходится высыпаться и самому, не давая повода спорить. И лечь спать — просто рухнуть, провалиться в чёрную муть без снов. После того, как его глаза изменились, он перестал помнить сны.

Нет ничего хуже раннего пробуждения, когда только-только прилёг — и вот уже утро, и тело, тяжёлое и застывшее, кажется чужим. Так казалось раньше.

Сейчас Мадара просыпается от криков и запаха гари, вскакивает быстрее, чем осознает происходящее, озирается, хватает оружие — на доспехи уже нет времени, он и Изуна едва успевают выпрыгнуть через окно на улицу. Крыша рушится с шумом и треском, дом складывается в себя, пламя вспыхивает ярче. Приходит осознание, что чакра непослушна, как в первые дни обучения. Кажется?..

Мадара тратит несколько мгновений, чтобы сбить искры с волос, и оглядывается: здесь только они вдвоём, живых рядом нет. Только мёртвые. Он улыбается, видя знаки Сенджу на доспехах мертвецов: что бы ни случилось, Учиха всегда способны убивать.

И всё же он непозволительно отвлёкся, не замечая врага. Первый порыв — сразу же использовать сусаноо. Чакра не слушается, кажется даже, что он вообще забыл всё, раз складывает печати — и никакого эффекта. А Сенджу слишком близко. Смирившись с невозможностью использовать техники, Мадара хватается за меч. Изуна успевает атаковать первым. Бросить кунай и промахнуться на таком расстоянии невозможно, враг уже мёртв, когда налетает на клинок. Брезгливо стряхнуть с него труп, вытереть об чужую одежду. Это было слишком легко.

— Я тоже не могу использовать техники, — тихо говорит брат, подбирая кунай. — Наверное, нам следует уйти отсюда.

— Сбежать, поджав хвост? — Мадара одаривает его гневным взглядом. — Бросить свой клан?

— Я вряд ли смогу сражаться, — мелкий будто и не понимает, сколь неприемлемо его предложение. — Нам повезёт, если мы сможем уйти.

Повезёт… Мадара смотрит на брата. Внимательность не оставляет и без возможности использовать шаринган: Изуна бледнее, чем обычно, прикусывает губы, слишком напряжён. Придётся согласиться, он верно оценивает свое состояние.

— Ты прав, — неохотно признаёт Мадара. Он морщится, прислушивается — и дёргает брата в сторону, вынуждая прятаться. Вовремя: мелкому не следует сейчас вступать в бой, можно только смотреть. Сам же держится наготове.

— Отец, — шепчет Изуна. — Он не сможет…

— Мы ничем ему не поможем. Будь готов.

Мадара выжидает, смотрит, не отрываясь, как сражаются отец и Сенджу Буцума. Его удивляет, что последний не использует никаких техник, но у него всё равно преимущество. Чакра усиливает удары, чакра поддерживает силы, а отец уже измотан боем. Но и враг изранен: на нём почему-то нет доспехов, и это настораживает. Клон? Иллюзия честного боя? Не от Сенджу. Должен быть подвох, и только это, да ещё и необходимость присмотреть за младшим, может сдержать.

И всё равно нет никаких сил оставаться на месте, когда отец падает. Рывок, пара мгновений бега, удар. Буцума успевает обернуться, он улыбается, глядя в сторону, даже не пытается защититься — Мадара отскакивает, выпуская из рук меч. Шиноби, даже смертельно раненый, всё равно опасен.

Сразу приходит оправдание: не попытался бы убить — было бы сложнее уйти.

Не клон — и месть свершилась. Враг захлёбывается кровью, падает рядом с телом отца, корчится. Мадара не отрывает взгляда, тяжело дышит. Его гнев утихает, смиряется, как пламя, как горячие угли в пепле и золе. Он тлеет. Надо уходить. Изуна держится за спиной, и он первым замечает нового врага, трогает за плечо. Мадара поднимает голову — и застывает на мгновенье, и хватается за рукоять, дёргает застрявший в кости меч, и стряхивает чужую кровь.

— Я не стану нападать, — Хаширама подходит ближе, держит руки на виду. Его глаза кажутся чёрными. — Я всё еще верю в нашу дружбу…

Верит в дружбу? После всего, что сделали его люди? Мадара оглядывается. Тело отца, почерневшие, пылающие дома… Младший брат за спиной, держится за плечо. И без шарингана видно, насколько ему сейчас плохо, хоть мелкий и пытается это скрыть. Снова вспыхивает ярость, бессильная и бесполезная, и он требует, цедит слова:

— Останови это.

Хаширама виновато смотрит, склоняет голову — и земля проминается под ним. Его чакра — чудовищная, давящая — накрывает удушливым облаком всё селение. Мадара едва успевает подхватить брата, но и сам с трудом стоит на ногах. Сейчас особенно хочется убивать…

А Сенджу складывает печати — и дерево уносит его вверх. Голос звучит негромко, но слышно так, будто он стоит совсем рядом

— Прекратите бой. Сенджу и Учиха, прекратите сражаться. Таджима и Буцума мертвы. По моему слову и слову Мадары — перемирие. Всё, кто жив, — идите в центр селения. Помогите раненым.

Хаширама спрыгивает вниз, и морщинистая кора дерева рассыпается пеплом, уходит в землю.

— Что ты собираешься сделать? — хмурясь, спрашивает Мадара.

— Я хочу исправить то, что сделал мой отец, — мягко улыбается этот Сенджу. — Я хочу всех вылечить. Я уверен, что справлюсь с этим ядом.

— И какова цена твоей помощи?

Он оборачивается, долго смотрит в глаза.

— За подобное неправильно требовать плату.

— Ты не ответил на мой вопрос, — Мадара немного злится, что не может использовать шаринган, но внимательности и так хватает, чтобы видеть ясно даже не эмоции — чужие мысли. В словах этого Сенджу сейчас нет фальши.

— Ты ведь помнишь нашу мечту? Ты… не отрёкся от неё на самом деле? — неуверенность в голосе заставляет содрогнуться. Это невыносимо неправильно, Хаширама не должен быть таким. — Я хочу мира между нашими кланами.

— Это невозможно, — холодно говорит Мадара, отгораживается скрещенными руками. — Никто не согласится, особенно сейчас. Только не после того, как вы уничтожили то, что нам дорого.

— Я думаю, Учиха будут благодарны за лечение. Сенджу… — он отводит взгляд, говорит так, будто пытается убедить самого себя. — Мой клан по-особенному относится ко мне, меня уважают. Теперь они поступят так, как того хочу я.

— Из-за мокутона? — Мадара фыркает. — Ты наивный. Даже мангекью не даёт подобной власти.

Хаширама пожимает плечами.

— Идём.

Где-то на половине пути они встречают Тобираму. Мадара замечает жесты, которыми обменялись Сенджу, но куда больше его заботит Изуна. Младший улыбается, увидев своего противника, но он слабеет. Приходится замедлять шаг.

Вопреки ожиданиям, здания в центре почти не тронуты. Там — самое ценное. Архивы, в которых есть всё, запасы, деньги… Шанс снова выжить и остаться независимыми. Становится немного легче.

Мадара помогает Изуне присесть, опираясь спиной на стену, и оглядывается, и долго смотрит на своих людей. Их осталось меньше, чем он надеялся, и рука крепче сжимает меч. Хаширама может быть сколь угодно хорош, но сейчас он просто не сможет увернуться от удара в спину. Всего лишь один удар, чтобы отомстить за всех сразу, чтобы лишить клан Сенджу самого ценного из них.

А Хаширама спокойно сидит на земле, и его плечи расслаблены. Он не ждёт нападения, он по-прежнему считает его своим другом, и это … обезоруживает. Даже тлеющая ярость становится тише. В конце концов, если и убить его — придётся сражаться с остальными. Сейчас на это нет сил.

— Подходите по одному, — командует Хаширама. — Я вылечу всех.

Мадара, стоящий с оружием за его плечом, — убедительная гарантия безопасности. Учиха подходят ближе — и Хаширама действительно лечит каждого.

Мелкий, успевший чуть отдохнуть, встаёт и подходит ближе, касается руки, снова крепко сжимая пальцы. Разговор без слов: ещё не время убивать, ещё не все соклановцы готовы к бою. Хорошо, что брат рядом, только он всегда может успокоить.

Черёд доходит до детей, и от сдерживаемой ярости дрожат руки. Можно сколько угодно рассуждать об уважении к врагу, о том, что следует убивать даже младенца, если в его колыбели есть оружие, но что в действительности может сделать настолько маленький ребёнок? Даже они оказались отравлены, даже среди них есть раненые. Мадара знает, что Буцума привёл своих не сражаться, а убивать, помнит, что Хаширама хочет мира, но это не значит, что он когда-нибудь назовёт Сенджу своим другом снова.

Изуна почти висит на руке, удерживая от глупостей, и это возвращает к реальности. Последняя… Остались только эта девочка, младший брат и он сам.

Мадара смотрит на её лицо. Взгляд цепляется за мелочи: пятно сажи на щеке, выбившуюся из косички прядь, ссадину на локте. Юмико, маленький сенсор — память подсказывает, как она подглядывала во время тренировок. Лишь бы не думать, не замечать, что она уже не дышит. Её слишком поздно принесли сюда, ей нельзя помочь — Хаширама не хочет смириться с тем, что она мертва. Сияние вокруг его ладоней вспыхивает ярче, тело девочки вздрагивает. Раз за разом. Это невыносимо. Сенджу не прекращает попыток вернуть ей жизнь долго, очень долго, и Мадара кладёт ладонь ему на плечо, крепко сжимает пальцы.

— Хватит уже, — слова на вкус такие же, как пепел. — Это бесполезно…

Хаширама вздрагивает и медленно оборачивается, опускает руки. Собственное изумление, отражённое в чужих зрачках, выглядит странно. Он медленно закрывает глаза, склоняет голову.

Хаширама спокоен. Это спокойствие застыло маской — и оно ужасает. Как и тогда, когда они встретились у реки, по его лицу текут слёзы, но сейчас он их словно не замечает.

Мадара делает шаг в сторону, не отпуская брата. Сейчас не удаётся поддерживать иллюзию того, что младший стоит сам — но это и неважно. Важно то, что Хаширама, позволивший себе лишь убрать с лица прилипающие волосы, подходит ближе.

Изуна быстрый, Мадара едва успевает перехватить его руку, сжимает запястье так, что тот роняет кунай. Брат напряжён — и Мадара тянет его руку за спину, почти до боли, тут же замирая, когда младший едва заметно морщится. Наверное, это можно назвать предательством. Хаширама протягивает руку — Изуна закрывает глаза. Он расслаблен, и от этого почти физически больно. Страшно не оправдать такое доверие, страшно не суметь защитить сейчас.

Сенджу лечит его. Мадара наблюдает, почти не дыша. Изуна бледнеет, он уже не стоит сам на ногах, его челка прилипает к лицу. Прикосновения Хаширамы кажутся лёгкими, почти невесомыми. Он сосредоточен. Часто дышит, облизывает губы, под съехавшей повязкой видно, как мелко дрожит жилка на виске. Взгляд соскальзывает дальше, туда, где среди остальных Сенджу стоит хмурый Тобирама.

— Всё, — Хаширама опускает руку, пошатывается, но всё же может удержаться на ногах. Снова облизывается. Быстро, не замечая этого. — Остался ты.

Мадара усаживает брата у стены, давая опору. Изуна всё ещё бледный, кажется спящим. Хочется думать, что и в самом деле спит. Он убирает волосы с лица младшего, всматривается, вслушивается. Подвоха нет, с братом действительно всё хорошо, и эта простая мысль заставляет немного расслабить плечи.

Когда Хаширама тянет к нему руку, его пальцы мелко дрожат. Его чакра ощущается слабо, но она приятна. Это почти как дышать прохладой после дождя, когда долгое время была засуха, как очнуться после долгой болезни, как напиться вкусной воды после изматывающей тренировки, чистой и холодной, как…

Мадара ловит себя на том, что едва заметно улыбается, снова слушая, как Хаширама говорит о мире и требует, нет, просит своих людей помочь клану Учиха.

Когда он перестанет быть таким наивным — это будет уже не он.