Проверено на грамотность 
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
До начала очередного учебного года в школе для благородных девиц оставалось шесть недель. Все выпускницы уже месяц как получили дипломы, отпраздновали конец обучения и уехали; плановый ремонт в замке был проведен по графику; почти все расходные материалы, необходимые для организации учебного процесса, были найдены, зачарованы или, в самом крайнем случае, закуплены. Даже сезон отпусков подходил к концу.
Директор школы Кащей Кащеевич(1), в отличие от остальных преподавателей, отпуск, как обычно, отложил. Он вместе с Алой-Алицей, счетоводицей школы, занимался набором новых учениц. А работа эта всегда была и оставалась нелегкой: характеристики кандидаток изучи, с договором родителей ознакомиться да согласие на обучение написать заставь, деньги по счету прими, комнаты девице подготовь, транспорт для доставки в школу организуй… И если в разговорах да делах с матушками будущих школьниц проблем чаще всего не возникало, поскольку те и сами когда-то у Кащея сотоварищи учились, то не каждый из отцов даже читать-то умел, не то что согласие на обучение дочки собственной рукой накарябать. Какой уж тут отпуск, в такую-то пору?! Отдыхал Кащей обычно в начале зимы, когда снег землю уже покрыл, но Дед Мороз еще льдом все не сковал — ибо в январе границы царства Кащеева становились практически неприступны, и преодолевать их ради того, чтобы попасть в теплые края, было слишком серьезным испытанием для кащеевых нервов, к тому моменту обычно изрядно потрепанных школьными буднями.
Самым противным в ежелетнем наборе была необходимость лично общаться с родителями будущих учениц, чего остальные преподаватели школы счастливо избегали. Вот и сейчас в кабинете кащеевом напротив директора сидел очередной царь.
— Я вообще не собирался дочку к вам отдавать, нечего забивать ей голову всякими глупостями. И мала она еще, — бурчал царь Иван Иванович из дважды третьего царства. — Да жена настаивает, говорит, сама у вас отучилась, и дочка потому должна.
Почему-то многие отцы старались высказать Кащею свое неодобрение самой идеи девичьей школы, дескать, ум девице ни к чему, детишек рожать да за скотиной смотреть и без него можно — хотя сами в большинстве были женаты как раз на кащеевых выпускницах. Дальше слов ни один из отцов не шел — большинство помнили, как “вызволяли” будущих жен из Страшного и Ужасного Четырежды Восьмого Царства Кащеева (все это на официальных бланках школы писалось обязательно с заглавных букв, украшенных острыми завитушками — не иначе, и существенно добавляло значимости учебному заведению в глазах царей). А остальные просто не рисковали связываться с самым могущественным существом мира.
— Да и дороговато обходится, почти как трехлетний бюджет царства, — продолжал Иван Иванович, повышая голос, — и вовсе я не хочу, чтобы Аленушка сразу после обучения замуж выскакивала, люблю я ее!
Под конец речи царь практически сорвался на крик. Кащей потер пальцами виски:
— И сколько, говорите, у вас всего дочек?
Царь неожиданно смутился, запыхтел и замолчал. Кащей и сам знал из бумаг, заполненных царем же (два часа в приемной старался, с буквами совладать пытался!): шестеро, из них Алена — пятая, а всех приданым обеспечить надо, женихов отыскать, да таких, чтобы царской дочке подходили. А у выпускниц школы для благородных девиц проблем с замужеством не было: на практике женихов находили (или решали, что женихи им даром не сдались, а чаровничать или мастерицами быть им больше нравится), а приданое или подъемные выделялись из вносимой родителями платы. Да и вернуться в отчее царство после обучения можно было, никто не неволил.
— Но вы тоже поймите, кровиночку-то от сердца оторвать да в услужение самому Кащею отдать, — попробовал пустить слезу царь.
— Иван Иванович, скидку на обучение я вам все равно не сделаю, — спокойно произнес Кащей, — документы вы уже заполнили, так что оплачивайте, и через шесть недель Алена приступит к занятиям вместе с остальными. Волшебное блюдечко для связи с дочкой вам доставят гуси-лебеди, они же Алену сюда привезут.
— Нет уж! — вскинулся царь. — Прежде чем вам деньги отдавать, хочу посмотреть, как жить Аленушка будет, в каких покоях разместится!
Кащей слегка постучал по своему новенькому блюдечку со строгими черными узорами, и уже через пять минут в кабинет вошла Алая-Алица.
— Аля, проведи для Его Величества экскурсию, — распорядился Кащей и, наконец оставшись в кабинете один-одинешенек, откинулся на спинку кресла. До смерти хотелось в отпуск. Но отпуск, как и смерть, Кащею в обозримом будущем не грозил. Да если б и грозил…
Нет, отдыхать Кащей любил и умел. Перед тем, как улететь в ступе в теплые края, он тщательно подбирал гардероб (ярко вышитые рубахи и штаны, вместо Кладенца — простенький лук, светлый парик: все это, чтобы никто самого коварного злыдня в мире не опознал), утверждал бюджет отдыха (чтобы больше, чем можно, не спустить в кабаках да на развлечения), изучал маршруты (чтобы ненароком не залезть в какую-нибудь заповедную чащу, а то отпуск медным тазом накроется, вместо отдыха придется редкие растения да зверушек собирать. Ну а как иначе — коли что интересное попалось, так надо в школу привезти, чтобы ученицам показать!). Но чаще всего Кащей с отдыха возвращался в обнимку с очередной невестой, которая быстро становилась сначала очередной женой, а потом очередной бывшей женой. Ну что поделать, любил Кащей свою работу, и жертвовать ее качеством ради какой-то там жены, даже очередной и горячо любимой, не собирался. Да и сами жены — какую ни вспомни, все более богатством кащеевым интересовались, а вовсе не супругом и уж точно не тем, чтобы облегчить последнему его суровые будни, влившись в дружный педагогический коллектив да каждый день с зари до зари с малолетними ученицами проводя.
Выбросив из головы грустные думы об отпуске, Кащей приступил к сочинению расписания доставки учениц в школу. В этом году одной стаей гусей-лебедей, стоявшей на балансе школы, было не обойтись, а гонять Бабу Ягу, педагога заслуженного, Кащею не хотелось. И чем больше рассматривал Кащей этот вариант, тем больше не хотелось — мало ли что способна выкинуть "заслуженный педагог", выдернутая с целебных грязей, где она каждый год лечила ногу.
Выхода не было — надо было приручить еще одну стаю. Кащей принялся привычно перечислять про себя, что именно надо сделать: найти стаю, приземлить ее парой ласковых (а если не пожелают — то и неласковых) заклинаний, сговориться, угостить зельями, чтобы один адрес от другого отличали, а зелья до того приготовить, потренировать, чтобы в полете наездницу не скидывали… А дел и так невпроворот.
Солнце уже клонилось к горизонту, когда Кащей, разобравшись с текущими заботами, наконец отправился на охоту. Или на переговоры, но если крылатые крякалки заломят цену — можно и поохотиться на них. Только не Кащею самому охотиться, а Горынычу. Старый Горыныч был вегетарианцем, но Гуси (и тем более Лебеди) этого не знали и обычно при виде главного школьного истопника прекращали выпендриваться и устанавливать грабительскую таксу на транспортные услуги.
В Черно-синем лесу, как обычно, трепетали осины, тихо шумели дубы-колдуны и старые березы, лягушки задумчиво квакали в болоте и дурниной орала залетная чайка. Эту безумную птицу невесть как угораздило пару лет назад прилететь в лес, и как Кащей вместе с Лешим и Кикиморой ни пытались заставить чайку улететь к морю, ничего у них не получалось. Хотя до моря было — не то чтобы рукой подать, но не слишком далеко, ибо царство кащеево находилось на краю мира, где дальше было только бесконечное море. Ну ладно, не только на краю мира, но и под и над ним, но для чайки это было несущественно.
— Гусь — это не только ценный транспорт, — размышлял Кащей, вслушиваясь в гуселебяжий галдеж неподалеку, — но и полторы сотни писчих принадлежностей, шесть килограммов диетического, а потому идеального для вечно блюдущих фигуру девиц рациона, и восемь килограммов костей, так необходимых для уроков по оживлению. А Лебедь — это еще и подушка. Ну или пятая часть перины. Интересно, стоит ли напомнить этим “арендаторам”, что “арендодатель” этого леса от них арендной платы в жизни, очень долгой ввиду бессмертия, не получал?
Напомнил. И не только потому, что главный Гусак (лебединость в нем угадывалась с трудом и только в профиль, а анфас вообще ничего лебединого не проглядывало) оказался совершенно наглым торгашом. Нет, Кащей, конечно, знал, что новое поколение крылатых “бомбил” еще более оборзевшее, чем предыдущее, но у него поневоле в процессе переговоров зачесался кладенец. А кроме того внезапно захотелось все грядущие в ближайшем учебном году занятия по мастерству посвятить созданию ступ. И сделать так, чтобы будущих учениц встречали нынешние. Остановило Кащея от этого лишь осознание, что доверять малолетним школьницам управление сложным и тяжелым транспортом — идея травмоопасная и чревата неприятностями. Вот тогда-то Кащей и припомнил про аренду. И про то, что лес-то им вместе с Лешим да Кикиморой лично посажен и является имуществом школы, равно как и прочие земли царства до границ Единожды Седьмого и Ни Разу Не Тринадцатого (2). И что если злостные оккупанты не свалят с его земель или не согласятся на приемлемые тарифы — директор школы может не только Горыныча расчехлить, но и Баюна с Серым Волком на охоту выпустить, да и Ваську спихнуть с того дуба, на котором этот светоч поэзии от директорского гнева за вылизанное блюдечко да цепь украденную прячется (не то чтобы это было серьезной проблемой, но директор школы, самый страшный злодей в мире, сам Кащей Кащеевич Бессмертный, лазающий по деревьям для того, чтобы снять котика, — это слишком странная картинка).
Гуси загалдели, утверждая, что и не сдались им эти земли ни за грош и что в других царствах таким прекрасным птицам каждый Дурак рад будет, однако Кащей знал, для кого речи вел: Лебедки, уже навившие гнезда, никуда лететь и бросать нажитое не собирались в принципе. А гнев женский что для людей, что для Лебедей (особенно если они еще и Гуси) одинаково страшен.
В результате сторговались на три меры пшена, в вине моченого, за четырех учениц, доставленных от дома до школы со всем возможным старанием, да с условием пшено до полета не клевать, ибо пьяные летуны — плохая реклама школе.
В замок Кащей вернулся к ночи. В кабинете его дожидалась записка от Алой-Алицы (“Деньги по счету приняла, домой Иван Иваныча сопровадила”), остывший ужин и почти непреодолимое желание рухнуть спать — с утра директора ожидало еще как минимум две встречи с царями.
Но спать было нельзя: зелье для Гусей-Лебедей варить только по ночам можно было, поскольку при дневном свете лепестки папоротника мгновенно завяливались и портились.
Спустившись в лабораторию, Кащей достал большой ягольник(3), пропитавшийся духом кислой капусты, налил в него болотной воды, бросил в нее лепестки папоротникового цвета (благо Купальная ночь была недавно и урожай был хорошим), добавил щедрую горсть русалочьих чешуек. По привычке чуть не кинул в варево мухоморы, используемые почти в каждом зелье, но вовремя опомнился: не хватало еще, чтобы Гуси-Лебеди собственную волю потеряли. С самой первой стаей, которую Кащей приручить пытался, так и вышло. Пришлось тогда всех птиц на суп пускать, потому что постоянно напоминать глупым пернатым, что надо поесть, поспать, крылья размять, не говоря уже о более срамных делах, директору надоело на третий день возни.
Слегка нагрев варево, Кащей щедро добавил в него пшена, чернил и зачарованной бересты, тщательно перемешал да выставил на лунный свет — настаиваться.
Наутро Кащей проснулся от дурных воплей Васьки. Вообще-то у кота ученого был вполне приятный голос и даже талант к сочинительству, благодаря которому Васька, а вернее Василий Котофеевич, вел уроки пения и стихосложения. Но вот после конфуза с украденными сапогами Соловья Разбойника порой на Ваську находило странное настроение, которое кот оправдывал тем, что в его желудке еще не до конца переварился людоед-великан. Верить в такие сказки Кащей не собирался и подозревал, что кот просто хотел отомстить своему руководству за то, что дополнительный летний отпуск ему Кащей не выдал, посчитав, что наглого побега посреди сессии за глаза хватит.
Проверив зелье для Гусей-Лебедей, он проглядел расписание на день: провести две встречи с царями, проверить системы отопления замка, поставить пшено вымачиваться в вине, вместе с Алой-Алицей провести корректировку бюджета с учетом новых транспортных расходов, отнять у Васьки цепь (в исполнимости этого пункта Кащей искренне сомневался). В общем, день предстоял насыщенный. Как и весь оставшийся огрызок лета.
1) Вообще-то Кащей был первый и единственный в своем роде, но в определенный момент истории оказалось крайне необходимо обзавестись отчеством — без него даже всякие Дураки напрочь отказывались уважать директора. Вот и пришлось что-то придумывать. А именоваться в чью-нибудь честь, кроме себя самого, Кащею показалось оскорбительно.
2) “Тринадцать — число, сулящее несчастья. Поэтому мы — Ни Разу Не Тринадцатые — и счастливы поболе вашего!”(с) Царь Ни Разу Не Тринадцатого
3) Большой щаной горшок
Последний педсовет перед началом учебного года всегда был для Кащея самым сложным. Казалось бы, должно быть ровно наоборот: все проблемы должны всплывать на самом первом собрании после сезона отпусков, а к последнему — разрешаться, ан нет. Именно к последнему педсовету преподавательский состав дружно вспоминал обо всем, что не было еще сказано и доделано. Так происходило каждый год, но Кащей все отказывался мириться с таким положением дел.
Вот и сейчас он грозно смотрел на преподавателей и готовился выдать речь. Преподаватели же упорно делали вид, что не замечают суровости директора и его самого тоже.
— Я вообще думаю жениться, — вещал кот ученый Василий Котофеевич, — мне одна русалка приглянулась, и мы думаем жить на дубе. Там есть прекрасное дупло, да и от берега недалеко.
— Васенька, но она же рыба! — обманчиво ласково сказала Баба Яга. — Ты же вряд ли свои инстинкты сдержать сможешь, а все мы знаем, что коты с рыбой делают.
— Я попрошу вас, уважаемая, мыть ваши инсинуации перед употреблением! — оскорбился кот. — Мы с Мокушкой прекрасно уживемся, и новые баллады она мне сочинять поможет, и к урокам готовиться.
— И весной тоже прекрасно уживетесь? — хихикнула Василиса Микулишна. Очень уж ей хотелось припомнить Ваське, что каждую весну его и Баюна от греха подальше запирают в подвалах замка, в еще сохранившихся (и ежегодно ремонтируемых специально для этого) казематах. Главным образом для того, чтобы защитить ошалевших котов от преподавателей и учениц, которых немелодичные вопли доставали до печенок и доводили до ручки, до ножки и до мечей-кладенцов.
Васька оскорбленно вздыбил хвост и проигнорировал нахальную богатыршу (шипеть он не осмелился: как Микулишна умеет закидывать сопротивляющиеся “снаряды” в самые высокие места, с которых одинокому бедному котику сложно слезть, он знал по опыту Баюна).
— К вопросу о подготовке к урокам, — скрежетнул зубами Кащей, — почему учебные планы еще не все сдали? Когда я, по-вашему, должен с ними ознакамливаться? И уважаемая Денница, когда вы уже составите расписание занятий? До начала учебы пол-луны осталось, а у вас еще конь не валялся!
— Конь как раз валялся, Кащей Кащеевич, — покаянно ответила Денница. — Ваша личная вещая скотина уже готовый вариант расписания и сжевала. Вы б среди него провели воспитательную работу, что нечего в чужие кабинеты влетать и чужие бумаги за сено принимать. Вот прошлый ваш конь был вполне себе воспитанный, а что предсказывать неприятности брался постоянно — так и хорошо ж было. А нынешний — безобразник редкостный. Вот в кого он такой?
— В свою маму, — соизволил ответить Кащей, — она вообще кого только не рожала.
Кащей помнил, каких трудов ему стоило сплавить (ведь в отчаянии подбросить ожеребившейся деревенской кобыле несчастного “гадкого жеребенка” — считается за сплавить, правда?) двугорбого уродца с аршинными ушами, который народился в следующем помете златогривой кобылицы. Личный же конь Кащея был красив, умен, но характером вреден и злопамятен(1).
— Возвращаясь к вопросу о расписании, — напомнил Кащей, — а как вы, дорогие мои, без расписания график посевов да прочего создания расходных материалов решать собираетесь?
— Так же, как в прошлом году. И в позапрошлом. И позапозапрошлом… — тихо, надеясь, что директор его не услышит, буркнул Финист. У него, впрочем, таких проблем не было: пособия по географии, навигации и астрономии практически не менялись и служили годами. А обновлять их Финист обновлял — на каждых летних каникулах. При этом он пытался каждый раз стрясти с директора дополнительное финансирование, но Кащей-то знал, что Ясну Соколу кругосветные путешествия практически бесплатно обходятся. Правда, после того, как Финиста припрягли преподавать еще и математику, добрый молодец стал выглядеть настолько недобрым, что Кащей таки выписал ему надбавку. А то как бы птичка от стресса не облысела да на юга не улетела и в падальщики не подалась, такого бы Кащею не простила финистова жена Горлица. А ссориться с женщинами Кащей еще со времен своей женитьбы на Марье Моревне зарекся.
— Но учебные планы и расписания — это еще ладно! — Кащей предпочел сменить тему. Тем паче, что за конем он действительно не уследил. — Но кто мне объяснит редкостный бардак в мастерских? Почему пряжа вся запутана, как будто там никто не прибирался после экзаменов?!
— Никто, между прочим, там как раз прибрался, — раздался голос из пустого угла. Верный школьный слуга не любил, когда на него пялились, и потому постоянно пил зелье невидимости. — Всё бы вам Никого обижать.
— Хорошо, хорошо, Никто там прибрался. Но почему там все выглядит так, будто Чудо-Юдо в гости заглядывало и пыталось камаринскую разучить?!
Во взглядах, которыми обменялась женская часть педсостава, явственно читалось, с одной стороны, нежелание ничего объяснять, а с другой — необходимость состряпать хоть сколько-нибудь достоверную историю.
— Дело в том, Кащей Кащеевич, — начала оправдываться Жар-Птица, прогоняя по перьям искры, — что для нас было крайне необходимо перед началом учебного года устроить слет девиц по обмену премудростями. И в ходе симпозиума мы решили опробовать новые виды плетений…
— Так что все под контролем, — подхватила речь Баба Яга, — а что пряжа слегка запуталась — так это издержки процесса.
— Надоели вы мне, уважаемая Яга, с вашей инициативой, и так набрали часов сверх всякой меры, у нас скоро фонд заработной платы на вас одну уходить будет! И отпуск у вас на три недели дольше, чем у любого другого! — неожиданно для себя самого вспылил Кащей. Все-таки сказывалось, что все в отпуск сходили, а директор все лето разбирался с Гусями-Лебедями, царями-отцами и прочими малообразованными дурнями.
— Слушай, директор, — окоротила Кащея Яга, — ты бы поаккуратнее был. А то напомним, как в Школе-за-морем с директором, свой персонал не уважающим, поступили. Третье столетие все на скале висит нелюбезный, да каждый день ему его заместитель заново печень выклевывает.
— Вот-вот, — поддакнул Финист, — в Девятнадцатом директора школы вообще с самой высокой башенки регулярно роняют. Коллективный способ снятия стресса, между прочим.
Кащей притормозил и сбавил обороты. Не то чтобы он верил, что его преподаватели способны на подобные подлости по отношению к директору, но проверять, на что именно способен дружный коллектив, не собирался. Однако способы снятия стресса — это интересно. Надо будет расширить знания на этом поприще. Директорствовать станет проще.
— Не то чтобы к слову, но меня интересует — кто будет преподавать человеческие языки в этом году? — смущенно поинтересовался Васька. — А то мне нагрузки в пении и стихосложении достаточно.
“Еще раз языки я тебе точно не доверю”, — подумал Кащей, но на черепушке растянул весьма благожелательную улыбку. Год назад ситуация со словесниками стала критичной, и пришлось выдавать дополнительную нагрузку Ваське. Отучать воспитанниц от нецензурщины, произносимой с мурлыкающими интонациями, пришлось с помощью специальных зелий и трудотерапии на огородике Яги.
— Не волнуйтесь, Василий Котофеевич, я уже нашел преподавателей как человеческих языков, так и нечеловеческих. И если бы вы соизволили не в сапогах непонятно где шариться и потом байки о своих похождениях сочинять, а ознакомиться с актуальным штатным расписанием, вы были бы в курсе.
Новые учителя на педсовете отсутствовали: одного — кучерявого человека (первого простого человека среди преподавательского коллектива, между прочим) — еще не успели пристрелить, чтобы правдоподобней выглядело его исчезновение. Ведь не скажешь жене: “Дорогая, мне предложили стать преподавателем в сказочном мире, в котором я увижу всех тех персонажей, которых в своих сказках создавал”. Лучше уж пускай жена думает, что муж неверен и вообще умер, чем что он умом тронулся. А Гамаюн просто опаздывал, что Кащея немало раздражало.
— Простите, что встреваю, — звонко заявила Дюймовочка, — но раз у нас в этом году учениц больше, чем обычно, надо срочно увеличить для уроков ткачества поголовье пауков и шелкопрядок.
— И почему я об этом узнаю только сейчас? — скептически спросил Леший, который не только вел лесное дело, но и отвечал за содержание необходимых школе зверей, тварей и неклассифицируемых живых, условно-живых и совсем мертвых существ.
— Исключительно потому, что вы не прочитали мою докладную записку, которую я подала еще до отпуска!
— А вы не пробовали ваши докладные записки писать не на лепестках ромашек, а на нормальной бумаге? И отправлять их не лететь по ветру, приговаривая: “Лети-лети, лепесток, через запад на восток”, а хотя бы зачаровывать, чтобы мне лично в руки этот ваш лепесток прилетел?!
— А вы, между прочим!..
Кащей вдохнул, задержал дыхание, досчитал до двадцати. Подумал и досчитал еще до ста. Он очень любил свой коллектив, но иногда… примерно каждое лето… учителя умудрялись доводить его до острого желания вспомнить, кто тут самый страшный злодей.
В общем и целом, педсоветы после отпусков не только заставляли всех вспомнить о недоделках, но настраивали учителей на рабочий лад. Кащей знал, что после этого педсовета в течение недели, не больше, Денница принесет расписания, Яга придет на утверждение семестровых планов, подтянется блудный Гамаюн, Котофеич начнет линять и спать на костлявых директорских коленках… Все это произойдет совсем скоро, учителя встряхнутся, вспомнят о том, что после-послезавтра приедут ученицы, а спустя еще одни сутки — закипит работа. А сегодня — сегодня о работе думала только Дюймовочка, и то лишь из-за выяснившихся проблем. Которые решать было жизненно необходимо. Как ни вздыхай, как ни крути, а занятия по мастерству важны, для кого-то даже важнее прочих. Ибо не все ученицы были такими, которым прямая дорога если не собственным царством править, так советницей становиться. Было и множество тех, кто хотел свое дело делать, самостоятельно зарабатывать да только своей судьбе хозяйкой быть.
Вот и учили в школе и полотно соткать, и сшить из него все, что душеньке захочется, и сковать из горячего металла что угодно, и еду приготовить, и дом построить такой, чтобы от ветра не завалился… И многому другому учили.
— Все свободны, — прерывая шушуканья учителей, произнес Кащей, хлопая по столу ладонью. Нужно сказать, пустотелая каменная плита издавала очень громкий звук, так что даже шумные посетители невольно замолкали. — Товарищ Леший, а вас я попрошу остаться.
Учителя, ощутив, что сейчас кого-то пустят на материалы для отопления, рассосались из директорской с завидной скоростью. Сам Кащей при своем иногда (строго в моменты спортивных соревнований среди преподавательского состава) обостряющемся артрите такой резвости себе никогда не позволял (а вдруг подчиненные заподозрят что-нибудь крамольное, например, что директор симулирует и от участия в дурацких спартакиадах просто отмазывается).
Леший мялся и задевал рогами-ветками люстру шамаханского хрусталя — последнюю память о первой кащеевой жене. Люстру она повесила, а потом развелась и отсудила у супруга алмаз из какой-то очень одинокой горы. Дальнейшая судьба супруги Кащея не интересовала, но люстра напоминала о печальном опыте приглашения в школу профессионального дизайнера.
— Я тебе сколько выговоров уже выписал за пренебрежение документами?
И снова зазвенели задетые хрустальные подвески, пока Леший виновато опускал очи к полу. С тех самых пор, как школа перешла с пергаментов и бересты на бумагу ввиду дешевизны последней, Леший регулярно терял, уничтожал (случайно, как каждый раз говорилось в объяснительных) то один документ, то другой. Неприязнь у него была, видите ли, к вещам, что из дерева делаются.
— В общем, как хошь размножай пауков, чтоб к началу года материала было в достатке.
— Я тебе как на духу скажу, Кащеевич, — виновато возразил Леший, — не размножатся пауки так быстро, как хотелось бы. А те, что есть, сразу на весь год пряжу не напрядут. А шелкопрядки так вообще скоро в спячку впадут (2).
Сухо пожелав Лешему спокойной ночи, Кащей задумался и начал ходить кругами по кабинету. Можно, конечно, было закупить в каком-нибудь царстве побольше шерсти, хлопка да льна, но делать этого не хотелось: все же вышивка шелком — работа более сложная, чем шерстью. Да и полотно из паутины было столь сложным, что освоить его создание на других нитях было совершенно невозможно. А руку ставить надо как можно раньше, чтобы привыкали девицы к тонкой работе.
Кащей резко остановился. Выход, кажется, нашелся: коли невозможно всех сразу учить работать с паутиной, можно попробовать делать золотые да серебряные ткани. На такие сто шестая жена Кащея спустила два огромных мешка денег. Имени портного, который ей сверкающие одежды поставлял, Кащей не помнил — уж больно длинным да сложным оно было. Но коли у какого-то портняжки получилось создать такие ткани, неужто Кащей не справится?
Опыты, на которые Кащей, скрежеща зубами, выделил килограмм золотых монет из бюджета школы, было решено проводить в компании Дюймовочки в мастерских. Расплавленное золото вытянули в тонкую гибкую проволочку, дали остыть и начали плести.
— Что-то это на корзинку похоже, а не на ткань, — скептически сказала Дюймовочка через четыре с лишним часа после начала опытов, — да и тяжеленное это полотно будет, не каждая спина такое вынесет. И чтобы кроить его, ножницы по металлу придется брать.
— Ну, сто шестая носила же, — задумчиво глядя на получающуюся плетенку, произнес Кащей. — Кстати, в драмкружок я, кажется, сдавал одну из забытых ей тряпок.
Кладовщица и костюмерша школьного театра из-за двери грозила приложить пришедших к ней за театральным имуществом дубовой скалкой, потом обещала спустить на них боевого петуха, потом заявила, что у неё сейчас инвентаризация, и она может выделить только горбушку от колобка. После десятого “Сейчас выйду, только платок надену” Кащей не выдержал и гаркнул: “Лизавета, гони платье!”
Кладовщица оскорбленно высунула рыжую морду из-за двери театральной гардеробной, запустила в директора вешалкой с платьем и, огласив своды школы громким хлопком дверей, снова заперлась в подсобных помещениях. Даже самая захудалая гардеробщица самого захудалого театра искренне считает себя чуть ли не примой труппы и ведет себя соответствующе. Кащею даже стало интересно, что произойдет с несчастной кладовщицей, когда платье ей не вернут.
Над золотым платьем собрались думать все преподаватели мастерства, от кузнеца Степана до Данилки и Ивана, что кулинарию преподавал. Рассудили так: если смог сварганить царский пир из ящика с инструментами, то и догадаться, как шилось какое-то золотое платье, сумеет. Не было только Деда Мороза. Его, впрочем, до зимы никто в стенах школы и не ждал.
Методы изучения платья у мастеров были настолько разные, что не очень разбирающийся в рукоприкладных науках Кащей просто наблюдал за процессом расчленения платья на ниточки и изучения ниточек под лупами разной величины. Удивился он, лишь когда Иван взял щепотку ниток и начал закручивать цигарку. Тем не менее, именно Иван первым громко заявил на всю мастерскую: “Солома”.
Мастера подскочили, окружили солдата, затем в мастерскую притащили корзину с обычной соломой, которой в достатке было в конюшнях.
Кащей не стал утомлять свою уставшую и без того перегруженную голову оставшимся процессом исследования. Дело сдвинулось с мертвой точки, а значит — появилась надежда, что к концу недели у Дюймовочки будет готовый технологический процесс златопрядения и сереброкручения. В конце концов, Кащей твердо считал, что мастеру — мастерство, а гению — высокие науки и управление (3).
Оставив Мастеров работать над полотном, Кащей наконец отправился спать. Натягивая на голову одеяло, он мечтал только об одном: чтобы грядущий день не преподнес очередных сюрпризов и прошел предсказуемо и скучно. Жаль только, что за всю историю его бессмертия эта мечта не исполнилась ни единого раза.
1) Как говорила Баба Яга, “весь в хозяина норовом”.
2) Так как Четырежды восьмое царство находится на краю мира, а не в областях, где традиционно занимаются шелководством, то и шелкопрядки здесь необычные: большую часть года они, сволочи этакие, спят. А как просыпаются, так сразу начинают новый кокон для следующей спячки плести. Но больше трех коконов от одной шелкопрядки забрать не получается: уже в четвертом гусеница должна заснуть, а иначе превратится в бабочку и будет абсолютно бесполезна
3) Надо сказать, что эту точку зрения в школе разделяли далеко не все. Мастера, например, считали, что командовать каждый Дурак может, а вот руками что-то делать — не каждому дано.
Солнце медленно поднималось из-за горизонта, сигнализируя о начале последнего перед началом учебного года дня. Кот Баюн, ответственный за ночную дисциплину и сладкий сон, уже прекратил мурлыкать и отправился на кухню завтракать. Конечно, как и все преподаватели, он имел возможность получать завтрак, обед и ужин в собственных покоях, но предпочитал с утра пораньше проверить, все ли ладно на кухне, готов ли Иван-солдат накормить учениц, нет ли проблем у Домового и его семьи — если Домовой решал, что у него появились проблемы, он шел напрямую к Кащею и начинал методично трепать директорские нервы. А уже Кащей, вдоволь наругавшись с Домовым, начинал делиться впечатлениями с преподавателями. Баюн не любил, когда остальные учителя начинали ругаться. Ему по нраву было пушить густую шерсть и петь колыбельные, разгонять страхи (между прочим, за страхами не только интересно гоняться, они еще и питательны), а утром после еды нежиться в солнечных лучах.
Завтракая густыми сливками (а нечего кринки непокрытыми в холоднике оставлять), Баюн прислушивался к происходящему в замке. Из спален то и дело доносились хихиканья, благо ученицы уже и приехали и почти что обжились. Недалеко от главных ворот увлеченно ругались Баба Яга и Марья-Искусница — у них не ладился очередной эксперимент. В гигантском аквариуме на втором этаже многозначительно молчали, обсуждая свои рыбьи дела, Золотая Рыбка и Щука. Все шло хорошо.
Впрочем, это “хорошо” относилось только к повседневной жизни замка. Для директора же учебного заведения утро было не столь радостным и беззаботным. До начала занятий оставались жалкие сутки, а множество дел еще было не сделано.
В первую очередь требовалось еще раз проверить весь замок на соответствие требованиям учебного процесса, чтобы нигде ни пылинки не было, а все мало-мальски опасные предметы (а опасным для несмышленых девиц могло стать все, что угодно) были убраны куда повыше, и желательно, чтоб это “повыше” запиралось на очень крепкий замок. Конечно, преподавательский состав уже неоднократно все проверил, но Кащей считал, что не бывает лишних проверок.
Во-вторых, необходимо было сходить в Черно-синий лес и проверить, что тропки все зачарованы так, чтобы ни одна школьница в Лесу не заблудилась и на ценные делянки не попала. И, разумеется, чтобы ни одна из них к месту гнездования Гусей-Лебедей не вышла, а то с этих наглых пернатых станется совсем голову девочкам задурить. Была такая история однажды (как раз после и из-за этого Кащей сотоварищи изобрели заклинание для принудительного превращения в человека застрявших в звериной шкуре). Кащею тогда пришлось долго и нудно пытаться расколдовать превращенную в Лебедицу девушку. Поначалу ни у него, ни у Яги, ни у других учителей ничего толком не получалось: Одочка могла возвращать человеческий облик, только находясь в лунном свете, растворенном в соленой воде (ох и налетался тогда Кащей над морем в коршуньем облике, один раз даже умереть пришлось). Потом добились некоторого прогресса, и Одочка смогла удерживать человеческий облик подольше, но характер у нее испортился основательно, она даже начала одеваться в черное и демонически хохотать. И это не говоря о том, что даже после расколдовывания царевна отказывалась спать на набитых пухом перинах, укрываться пуховым одеялом, а уж подушку и вовсе считала предметом кощунственным. Как выкручивался принц с заморским именем Зигфрид и мягким раскатистым акцентом, решивший, что ему жизнь без Оды не мила, Кащей знать не знал, и даже думать об этом не хотел.
Пока директор инспектировал владения и шарахался по Лесу, и благодаря этому не стоял над душой, в замке Баба Яга и Марья-Искусница изволили предаваться экспериментам. Больно уж Яге хотелось сделать что-нибудь для модернизации ног Избы-на-курногах.
Ноги у Избы были одни-единственные, натруженные и заслуженные. И надо сказать, что это становилось серьезной проблемой, стоило Избе наступить на острый сучок или споткнуться в буреломе. Однажды Яге даже пришлось накладывать на левую ногу Избы лубки, а это дело крайне сложное и нетривиальное, когда в травмированной ноге больше десятка пудов веса, а кость спрятана под мощными мышцами. К тому же Избе требовалось делать регулярный педикюр, чтобы отрастающие когти не причиняли вреда почве — уж больно на это Леший ругался, что его драгоценные корневища да грибы пропалывают когтями в локоть длиной. Вот и подумала Яга, что с помощью преподавательницы чарования предметов сможет придумать, как сделать изболапы более защищенными и менее когтистыми. И теперь две заслуженные учительницы(1) бродили вокруг припаркованной у замка Избы, недовольно скрипевшей ставнями.
— Можно, конечно, зачаровать броню… — задумалась Марья-Искусница. — Чтобы была легче перышка и мягче пуха.
— А спать, ноги подогнув, броня ей не помешает? — почесала затылок Яга. — Да по грязи удобно ли будет в броне скакать? Ее ж смазывать постоянно придется да от ржи очищать.
— Можно попробовать добавить самоочищение и самосмазку…
Мимо размышляющих преподавательниц пробежала стайка самых младших учениц, на бегу декламирующих запрещенный в стенах школы стишок: “Когда Кащей был маленький, с кудрявой головой…”
— Хорошо, что Кащей Кащеевич в лес отправился, — рассмеялась Марья, — а то не избежать нам нотаций, что порочить темный образ Его Злодейшества легкомысленными стишками не пристало, особенно тем, кому он подписывает зарплатные ведомости, и тем, кто у него уму-разума набирается. И вообще никому на белом свете.
Яга только кивнула.
— Так вот, Яга Киевна, — продолжила Марья, — если добавить самоочищение, то лапы страдать не будут. Но подстригать когти все равно придется. Нет, можно еще встроить в броню и ножницы. Правда, надо будет покопаться в арсенале, потому что таким когтищам ножницы придется из мечей собирать. И кстати, можно еще стены дополнительно бронировать и окна укрепить.
Яга живо представила себе получающуюся конструкцию, и на мгновение даже обрадовалась: как увидят царевичи, за девицами приходящие, как угрожающе лязгают огромные ножницы на бронированных куролапах, так сразу понятно станет, кто из них смелый, а кто не очень. А уж если еще и получится к ставням да наличникам систему добавить, чтобы нахальных юнцов стрелами или дротиками обстреливала, так вообще все прекрасно станет: ни один до девиц-разумниц-раскрасавиц не доберется. Правда, потом Яга подумала еще раз и приуныла: истреблять потенциальных женихов на подходе к Школе Кащей точно не позволит. Заранее обидевшись на Кащея за такую несправедливость, Яга пообещала себе сочинить еще какой-нибудь стишок или песенку про директора и распространить его среди учениц, чтоб директору совсем житья не стало. И даже сходу сложила пару строчек: “Кащей всегда живой, Кащей всегда с тобой — в горе, в надежде и радости. Кащей в твоей весне, в каждом счастливом дне, Кащей в тебе и во мне!” Правда, Яга заподозрила, что некоторые охальники из числа преподавательского состава не преминут назвать эту песню Песней Бывших Жен Кащеевых, но так получалось даже забавнее.
Кащей же, даже не подозревающий о коварных планах и смертных обидах Яги, в это время на берегу Крайнего моря общался с Черномором и его воинами, только что отконвоировавшими к берегу преподавателя словесности да человеческих языков Алексашку и неизвестного Кащею человека в белом халате. У незнакомца было лицо совершенно злодейское и преисполненное одержимости (2).
Кащею, впрочем, хватало забот не только с подозрительным неучтенным посетителем Четырежды Восьмого. Пока запоздавший больше чем на неделю преподаватель скромно молчал в стороночке, Черномор, часто забывая, что говорит не просто с приятелем, но с начальником, описывал все нюансы своего знакомства с новым преподавателем, причем самое вежливое обращение к поэту было “этот Кучерявый”. Впрочем, словесник чему-то мстительно улыбался, и Кащей заранее не хотел знать, в чем будет заключаться та месть. Литераторы — существа опасные, таких словес в своих творениях накарябают, за тысячи лет не отчистишься.
В общем, Алексашка, хоть и был он человеком несказочным, оказавшись в мире сказочном, умудрился тут же вляпаться в приключения. Черномор, честно прождавший преподавателя в назначенном месте два дня, догадался, что словесника понесло на экскурсию, а оттуда — в полновесное путешествие.
В Трижды шестом — куда, собственно, и занесло Алексашку — было на что посмотреть. Черномор, устроивший полномасштабное прочесывание окрестных царств, заслышал о недавно выпустившейся ученице и хотел было спросить у неё совета, где искать пропащего стихоплета (3). Но вот только Марьяна была не в той форме, чтобы давать советы. Она как домой вернулась, решила родителям продемонстрировать, как хороша в рукоделии стала.
— Ну и зачем? — мрачно поинтересовался Кащей. — Я с ней полгода занимался, в управленцы готовил, единственная дочь у родителей как-никак, все царство ей отойдет. А мастерство ей почти так же не нравилось, как и всем мастерам — её рукоделие.
— Да кто ж разберет, зачем, — пожал плечами Черномор, — да и не важно. Важно, что она когда Иглу из вещей своих доставала, расконсервирующее заклинание прочитать забыла. Ну и взялась вышивать.
Кащей поморщился. Даже он, далекий от мастерства настолько, насколько это вообще возможно(4), знал, что Игла, которую каждая из учениц получила среди прочих полезных вещей в приданном и подъемных, — это не просто швейный инструмент, но и крайне острое и опасное орудие, способное прошить любой материал; ушко Иглы увеличивалось или уменьшалось в зависимости от используемых нитей; нити же, вставленные в Иглу, никогда не путались и не рвались. Без консервирующих чар переносить Иглу было строго запрещено: вне появлявшейся от заклинаний тоненькой пленки на поверхности Игла просто-напросто прокалывала любой материал, и потерять ее было легче легкого.
— Так вот, Марьянка, — продолжил Черномор, не сразу вспоминая, на чем его перебили, — села вышивать нерасконсервированной иглой. И укололась. Ну а дальше — сами представляете: Марьяна падает в беспробудный сон, родители в панике…
— Что ж они в Школу не написали об этом? — раздраженно спросил Кащей. Уж расколдовать выпускницу проблем не составило б: пара капель живой воды, да всех дел-то. Может, даже выходной удалось бы взять да под солнышком Трижды Шестого кости денечек погреть. Подальше от категорически не готового к преподаванию и пребывающего в состоянии перманентной паники учебного состава.
— Ты слушай, директор, порадуешься, может. Тамошние царь с царицей решили, что коли уж дочка беспробудным сном уснула, то прежде, чем будить ее, стоит из ее положения побольше выгоды извлечь. На всех углах объявления развесили, что кто Марьяну разбудить сможет, тот и женихом ее станет. Вот и стекаются нынче в Трижды Шестое толпы желающих царство получить. Кружевницы да вышивальщицы местные говорят, что царство сразу процветать стало: не явишься же ко двору в затрапезном виде, всем и прихорошиться надо, и кушать что-то, и жить где-то, а на постой без платы нынче никто не пускает.
— Вижу, конспекты, что я ей диктовал, Марьяна тоже зачаровать забыла, — неодобрительно качнул головой Кащей. — Ты хоть охрану оставил, а то сопрут царевну под шумок женихи-то?
— Оставил семерых из роты, когда пришлешь кого расколдовать — тогда и вернутся, — кивнул Черномор. — Но ты слушай, про Кучерявого-то. В общем — вопреки всей логике, среди толпы женихов его не оказалось.
— Я там был, — задумчиво заметил Алексашка, — мед и пиво там ничего. А царевну даже поцеловать не дали.
— Кто ж тебе целовать настоящую царевну даст, ты ж пес безродный, — зло буркнул Черномор (и сам-то не особо родовитый), а Алексашка заулыбался еще мстительней. Кащею даже стало жалко Черномора — сочинит этот кудрявый гений поэму, и будет в нем Черномор каким-нибудь злым колдуном. Да еще и карликом. И не докажешь ведь потом, что славный воин лично звезды на небо забрасывал, когда их из кузни Степановой доставали.
— В общем, выпил кто-то при дворе, стихов царице начитал и на море гулять убежал, на лебедей смотреть. А на море — Чудо-Юдо вылезло и решило спереть нашего скитальца. Ему же скучно по морю одному плавать.
— В отличие от некоторых, оно хотя бы в поэзии разбирается.
— В общем, поймали мы его над морем, песни горланил, где-то скитальца подобрал, — Черномор качнул бородой в сторону Белого Халата, — орали они “Лимпопо-лимпопо-лимпопо” и пытались ухватить меня за бороду. А потом этот, — Черномор зло зыркнул на Алексашку, — попросил Кита фонтанчик пустить. И я на том фонтане в небо. А он — на моей бороде!
Кащей очень старался не улыбаться. Он просто пообещал старательному конвоиру и сыскателю дополнительную премию перед началом учебного года и отпустил восвояси, в море-окиян, охотой на морских коньков нервы успокаивать.
— Вы еще к работе не приступили, Александр, а уже с охраной нашей успели поссориться, — все же такое раздолбайство требовало некоторого разноса. Ну или хотя бы озвученного порицания.
— Не стрелялись, и на том скажите спасибо, дядюшка, — фыркнул поэт.
— Ты в школе хоть субординацию блюди, племянничек, — добродушно заметил Кащей. Объективно говоря, “племянничек” был пару раз “пра-пра”, но кровь — не водица, её не разбавишь. Кащей был мужчина здоровый, и жены его (и только жены) прекрасно об этом знали, все до единой. Так что за века активной жизни родственниками Кащей обзавелся в огромном количестве. Хорошо хоть, еще ни одна теща не попыталась Кащея навещать после того, как очередная жена директора становилась бывшей женой. Этого бессмертный мог бы и не пережить.
— Ясно, — Алексашка тряхнул вихрами.
— Спасибо. Кстати, что это за неучтенный гость?
Словесник бросил взгляд на спутника.
— Ну, он мне Кита лечил, когда мы с тем Китом с неба рухнули. Айболитом его кличут.
— Так вы еще и летали? — уточнил Кащей.
— Чудик отвык летать за то время, пока островом Буяном обретался, — смущенно поведал Алексашка, — хотя мы пробовали, и радугу запускали, весело было. А потом как рухнем на какой-то остров, а этот там бегает и бегемотам термометры ставит. Он Чудику и витаминов дал, и на курс Четырежды Восьмого нас поставил. С нами увязался, чтоб Чудика до конца вылечить и уколы ему ставить. Правда, тот шприц больше острогу напоминает по размерам.
Кащей задумчиво уставился на спутника Алексашки. Он верил в судьбу. Точней, в то, что в его царство никто просто так не забредает. Объективно говоря, в кащеевом замке, разумеется, был лекарь — вездесущая Яга, которая диссертацию по способам использования мертвой и живой воды еще будучи молоденькой девочкой защищала. И не только по ним: зелья Яга варила первоклассные, в этом искусстве ей равных не было. Вот только с животными у Яги не очень складывалось. Она вполне могла приложить Ваську метлой, после чего оскорбленный в лучших чувствах учитель пения неделю отказывался вести занятия. Но вот вытащить занозу из кошачьей лапы она сослепу не могла, а проблема сия возникала регулярно, тем более что Васька вел занятия исключительно на дубу. Леший в целители тоже не годился, хотя со зверями общий язык всегда находил, но вот знания его о помощи лесным обитателям ограничивались использованием крепких спиртовых настоек да закатыванием в гипс пострадавшего. Не то чтобы Кащей возражал против таких методов… Хотя, если быть честным, возражал, ибо терпеть не мог проводить занятия за непротрезвевших подчиненных.
А тут — целый врач, да еще и в зверье сведущий.
— А вы не хотите ли, любезный, наших больных посмотреть? — вкрадчиво уточнил Кащей, обращаясь к ветеринару, который в это время уже успел подобрать какую-то белку, усадить ее на пень и, вытащив из сумки целую охапку инструментов, очень походящих на орудия пыток, начать изучать состояние беличьих зубов.
— Сейчас доктор всех посмотрит, — ласково улыбнулся ветеринар, а Кащей обрадовался. Потому что сам за животное мог сойти, только когда драл с подчиненных по тридцать три шкуры. — Хороши зубки… Были бы. Ты посиди минутку, сейчас все сделаем.
Айболит зарылся в сумку, достал из нее небольшой светлый брусок и ловко вылепил из него что-то, напомнившее Кащею крохотную еловую ветку. Потом примерил это изделие к челюсти обалдевшей и потому неподвижной белки, что-то подправил и залил светло-зеленой жидкостью. В воздухе пахнуло мятой и — совсем слегка — расплавленным золотом (уж Кащей-то знал, как пахнет богатство, в какой форме оно бы ни находилось). Сходив до кромки моря, Айболит окунул заготовку в волны и, дождавшись, пока она остынет, сверху щедро плеснул еще какой-то радужно-переливающейся жидкости.
Загородив белку от Кащея, Айболит вставил получившуюся накладку в рот животинке (белка попыталась что-то протестующе пискнуть, но ее никто не слушал) и вдул прямо в ее открытую пасть синий порошок. После чего отошел от пенька, позволяя зрителям насладиться видом.
Когда-то обычная белка теперь щеголяла огромными, явно острыми зубами, сверкающими в лучах солнца. Кащей про себя подумал, что ни за что в жизни не решился бы подойти к такому чудовищу.
— Вот теперь зубки действительно хороши, — удовлетворенно произнес Айболит. — Теперь белочка ими все, что угодно, разгрызет, даже самый твердый камень. А коли начнет грызть гранит, как в школах и положено, так гранит превратится в золото.
Кащей про себя взвыл. Где же был этот чудесный врач, когда весь преподавательский состав пытался разгадать тайну золотых платьев?! Нет, они их, конечно же, разгадали, но сколько ж денег утекло в тот исследовательский фонд, и когда он еще окупится?
— А знаете, доктор, — аккуратно приступил Кащей к исполнению свежепридуманного коварного плана, — у нас тут Лес рядом огромный, в море всяких тварей водится — не счесть, в небесах птицы, в школе учителя да ученицы…
Кащей притормозил, поняв, что его несет. Прокашлялся и продолжил, уже следя за тем, что говорит:
— Никак нам без такого замечательного специалиста не обойтись. И я понимаю, что навсегда вы не сможете у нас остаться, — темная часть кащеевой натуры на этих словах ухмыльнулась, а сам Кащей приобнял Айболита за плечо, — но, может, хоть годичный договорчик заключим? Вы бы за всеми тут присмотрели…
Уходить от моря было сложно. Алексашка долго объяснял Чуду-юду, что следующий отпуск у него только зимой, и тот всего лишь на пару недель (Кащей сделал вид, что не услышал сентенции племянничка о том, что они с Чудиком еще слетают в Гренландию и поздравят ее обитателей с Новым Годом). Айболит цепким взглядом профессионального маньяка сканировал деревья, траву, даже воздух у себя перед носом. За время, пока Алексашка прощался с новым другом, Айболит успел вправить нос комару, закапать какую-то гадость в глаза дежурного по лесу Волка (который вообще тихо затаился под кустом и старался не отсвечивать), а также присмотреться к аисту, что сидел на очень высокой сосне и поставить тому диагноз “артрит”, оставив под сосной кувшинчик с пилюлями. Пока шли до школы, Айболит обследовал медведя и безапелляционно заявил, что у того гастрит, и что с мучным пора завязывать — с медвежьей-то степенью диабета. И, что самое главное, не глядя подмахнул протянутый Кащеем контракт (5).
Проводив нового школьного ветеринара к замку, Кащей решил, что ради того, чтобы представить нового преподавателя, можно даже отступить от традиций и провести еще одно последнее (самое-самое последнее, честное слово) перед началом учебного года учительское собрание. Правда, преподаватели явились на него не в полном составе: Леший с Кикиморой не хотели покидать свой лес, Жар-Птица заявила, что поскольку для ее художественных мастерских ветеринар никакой ценности не представляет, то и смотреть она на него не собирается (впрочем, Кащей подозревал, что во время линьки ветеринар Жарушке очень даже понадобится), Дюймовочка решила, что выспаться ей несколько дороже, чем еще раз видеть коллег. Лишь Серый Волк был занят действительно важным делом: проводил инструктаж своей стаи и ознакамливался с новыми возможностями зрения после чудо-каплей Айболита.
Да и те, кто пришел на собрание, явно не желали ничего, кроме как вернуться к своим делам. Так что Кащей сократил запланированную речь с сорока минут до тридцати секунд:
— В подмогу Лешему и Яге я решил нанять ветеринара. Заодно он и самым младшим ученицам о зверях расскажет, прежде чем Леший их демонстрировать вживую начнет. Контракт заключили на год, зовут его Айболит.
— А если не справится со своими обязанностями, заморозим и сдадим в пользование Морозу Ивановичу, а он его в стража своих ледяных владений превратит, — злорадно прошипела Баба Яга, не слишком стараясь, чтобы новоиспеченный ветеринар ее не услышал.
Стражи ледяных перевалов, служащие Морозу, когда-то были людьми — об этом все знали. Да только Мороз Иванович считал, что люди плохо приспособлены к тому, чтобы нести столь сложную да ответственную службу, как охрана его ледяных владений, а потому превращал их в синеглазых барсов.
Айболит мрачно зыркнул на Ягу, нарвался на ответный гораздо более мрачный взгляд и предпочел более в гляделки с заслуженным педагогом не играть.
— Слышь, Кащеич, а Александр-словесник на тебя сильно похож. Каким ты в юности был, если меня склероз еще не пожрал, — задумчиво протянула Яга, — смугленький такой, кудрявенький.
— Яга, ты на что намекаешь? Хочешь к своей и так раздутой ставке еще и словесность добавить? — поинтересовался Кащей замогильным голосом. Доказывать что-то Яге было бесполезно. Тем более что интуиция у Костяной Ноги работала лучше ясновидения.
— Что-ты, что-ты, милой, — фыркнула Яга, — там часов столько, что мне времени свободного совсем не будет. А когда я буду докторскую писать?
— Она у тебя семьдесят седьмая, может, никогда?
— Учиться, учиться и еще раз учиться. Так ведь ты нам завещал пару веков назад, Кащеюшка?
“Когда-нибудь я уйду на покой, — устало подумал Кащей, — передам все Киевне, раз ей так хочется побольше работы, а сам уеду в теплую страну, открою ресторан и буду подавать в нем только жареных лягушек. Хотя, — Кащей бросил взгляд на Ягу, — мозги обезьян, пожалуй, тоже буду жарить”.
Айболит оказался инициативным — сразу после педсовета бочком подобрался к Яге, снова обсуждавшей с Марьей судьбу конечностей Избы. Послушав пару минут (гнать его не гнали, вдруг что полезного предложит?), он вполголоса, чтобы не привлечь лишнего внимания снующих неподалеку учениц, поинтересовался:
— А почему бы вам не попробовать иначе решить эту проблему? Я как-то проводил сложную операцию по пришиванию лап пострадавшему зайцеподростку…
— И? — нетерпеливо спросила Марья, когда пауза затянулась.
— И потом решил поставить эксперимент. Оказалось, что один заяц может вынести пришивание до двадцати восьми пар лап! Больше, правда, не получается, заяц начинает думать, с какой лапы ступить первой, и неизбежно путается.
— Э, не! — хрипло воскликнула Яга, делая на всякий случай знак от сглаза (6). — Не хватало еще мою верную Избу в мутанта многоногого превратить!
— Не обязательно в мутанта, — задумался Айболит, — можно и по-другому сделать. Вот ящерицы, например, отбрасывают хвост, когда им грозит опасность. Почему бы не модифицировать Избу так, чтобы она в случае чего лапы отбрасывала?
Баба Яга и Марья-Искусница задумались. Предложение было… подкупающим. Мало того, что решатся проблемы с возможными травмами лап, так еще и отброшенные конечности можно будет сдавать на кухню. Даже если Иван-солдат сочтет мясо слишком жестким, чтобы его есть, то бульон из него всегда можно сделать. Так что идея была хороша. А если кому-нибудь будет лень собирать по лесу отброшенные лапы — их Волки из стаи подберут и тоже пропасть не дадут.
— А массу для новых лап Изба может наращивать зимой, пока она все равно зимует и окапывается до землянки, — продолжал рассуждать Айболит, поглаживая Избу по боку. — Она ж, как я понимаю, из земли полезные вещества высасывает стенами, даже окна и двери у нее под слоем новых бревен прячутся. А уж с весны начинает тратить накопленное. И вот это наколенное пусть и тратит в том числе на выращивание новых лап. А если ее на правильной делянке на зиму консервировать, то можно будет еще и лапы с разными характеристиками выращивать… Сразу с приправами, например. Или замаринованные. А делянку можно будет заранее пропитать еще и моим целебным гоголь-моголем, чтобы лапы здоровее сразу были...
Марья и Яга переглянусь. Уж на что обе были выдумщицы, но додуматься до того, чтобы Изба бегала на маринованных лапах, не смогли б никогда.
— Знаешь, Яга, а ведь он впишется в коллектив, — протянула Марья, — с такими-то идеями.
Айболит довольно потер руки и раскрыл саквояж. Из саквояжа на свет появились различные склянки, наполненные разноцветными жидкостями и пилюлями, острые инструменты и толстенная книга, куда прославленный ветеринар вносил описания и результаты всех своих опытов. Ночь обещала быть долгой и плодотворной. А наутро должен был начаться очередной учебный год в школе для благородных девиц…
1) Яга, разумеется, была более заслуженным педагогом. Но проводить сравнения талантов женской части коллектива между собой не рисковал даже Васька (утверждавший, что все они — те еще мегеры).
2) Кащей такое лицо каждый день в зеркале видел, по утрам наблюдая в себе особое обострившееся желание убивать всех тех, кто не сдавал отчеты и поурочное планирование по графику.
3) Ну а вдруг к царевне женихаться вознамерился? Красавица же. А поэтов же хлебом не корми, только какой-нибудь красавице про чудные мгновенья рассказать.
4) То есть ровно настолько, настолько нужно, когда есть десяток подчиненных, годных к выполнению нужных проектов. Не будь их — Кащей бы демонстрировал слегка иные показатели талантов
5) Как опытный и мудрый директор и руководитель, Кащей всегда носил с собой самые необходимые вещи: угощение для лесных жителей, пару ленточек и леденцов для учениц, чтобы в случае необходимости утешить их неожиданным подарком, несколько десятков бланков с различными договорами...
6) Выглядел знак как кукиш, и показывать его, согласно школьным суевериям, следовало портрету директора
По жилому корпусу школы для благородных девиц разнесся жуткий вой стаи голодных и злых по этому поводу волков.
Денница, она же Утренняя Заря и заместительница Кащея по учебно-воспитательной части коварно ухмыльнулась, дождалась, пока вой станет совсем уж угрожающим, и отключила сигнал к подъему. Для нее самой ранние побудки никогда не были проблемой. А вот ученицы далеко не все еще привыкли вставать с рассветом. Особенные проблемы были с царскими дочками — крестьянские-то да купеческие прекрасно и дома вставали пораньше, чтобы дела переделать, а вот царевишны… Подождав десять минут, Денница дала второй звонок, после чего отправилась в столовую. Занятия в школе успешно шли уже две недели, почти все новенькие ученицы привыкли к учителям и запомнили схему замка. А на днях должны были начаться дополнительные занятия и наконец-то открыться после лета школьные кружки. Пока что заработал только школьный театр.
На исходе второй недели обучения ученицы последних курсов традиционно открывали школьный театральный сезон какой-нибудь новой пьесой. Как гласила школьная традиция, “дабы продемонстрировать новым ученицам, что жизнь в школе учением не ограничивается”. Репетировала с актрисами Жар-Птица, преподавательница искусств и эстетики. Пытались, правда, пару веков назад еще Щуку припрячь к этому делу, но не вышло: та заявила, что коли потребуется от нее чего волшебного добавить в постановку — ну там декорации подновить, световое представление устроить какое, звук направить так, чтобы душу зрителям пробирал, — это она завсегда, а вот терпения с норовистыми старшекурсницами возиться вне учебных занятий — нет у нее никакого. И не соглашалась же, наглая рыбина, ни за какие надбавки — Кащей тогда хотел сделать себе подарок и поужинать жареной волшебной рыбиной. Остановил его от утоления реального голода лишь неутолимый голод кадровый — преподавателя по Волшебству с таким стажем, как у Щуки, было не сыскать ни днем с огнем, ни ночью в проруби. Таким образом театральный кружок полностью взяла на себя Жар-Птица.
Каждый год открытие сезона было посвящено исключительно одной теме: школе да ее учителям. Кащей как-то попытался поднять на педсовете вопрос о том, чтобы сменить тематику, так был подвергнут остракизму и засыпан с головой сложными театральными и педагогическими терминами(1) и высмеян сверх всякой меры. Выслушав преподавательниц, он махнул на открытие сезона рукой: подумаешь, один спектакль из десятка, можно и пережить. Тем паче, что пьесу театральный кружок ваял своими силами, никого лишнего не привлекая и не отвлекая. Почти никакой нагрузки на нервы и бюджет — не то что с другими постановками.
С тех пор, как в Девятнадцатом царстве ввели в обиход такое понятие, как авторские права, в границы Четырежды восьмого регулярно пытались прорваться разные странные личности, требующие предъявить играемый репертуар, и если в репертуаре обнаруживались пьесы каких-то более-менее известных авторов, требовали мзду за право эти пьесы сыграть. Кащей подозревал, что дойти до реальных авторов мзда шансов не имеет никаких, и платить отказывался, выдав карт-бланш на разборки с нарушителями стае Серого Волка. А то, что волки после этого разрешения начали обходиться меньшим количеством довольствия, — так все бюджету экономия. А авторам хороших произведений он и так подкидывал иногда некоторую сумму — анонимно, разумеется, чтобы благотворительностью не разрушить репутацию Самого Страшного Злодея.
Вообще же все чаще у Кащея возникало желание совершить набег на Девятнадцатое царство и снести конкурентам пару башенок с целью установления мировой справедливости. А то ишь, распустились, забыли, с кем дело имеют, и директоров в тамошней школе с высоты скидывают для психологической разрядки, и на право чужих учениц пьесы играть покушаются, и сплетни порочащие распространяют. И ведь не останавливает их судьба Уже Совсем Никакого Не Царства, которое Кащею пришлось почти полностью разрушить пару тысячелетий назад! А ведь громкая история была, когда оскорбленный Кащей наколдовал извержение вулкана. Правда, причину, вызвавшую гнев Кащея, уже давно и прочно все забыли(2).
Обо всем этом Кащей думал, усаживаясь в зале и готовясь к тому, что в пьесе обязательно будет что-нибудь, что пойдет вразрез не только с исторической правдой, но и со здравым смыслом.
— Кстати, за украденное из гардероба платье вы так и не расплатились, — плюхаясь в кресло рядом с Кащеем, заявила Лизавета Патрикеевна. — А потом будет Алая-Алица инвентаризацию проводить, и кто крайний останется? Вас же мелкая бухгалтерия никогда не интересует, а честная Лиса пострадает! С вас же и станется приказ о штрафе подмахнуть.
С золотым платьем действительно получилось, с одной стороны, не очень красиво. С другой — что-то персонал обнаглел в край. Мало того, что на личное кащеево имущество инвентарный номер нацепили, так еще теперь Кащей и расхлебывать последствия такого самоуправства должен! Кащей только собрался ответить наглой рыжей гардеробщице, что ее оштрафовать можно не только за платье, но и за кое-что другое, вроде неуважения к начальству, как раздался третий звонок и заиграла тревожная музыка. Щука знала свое дело — тревоги от прослушивания этих органных завываний действительно одолевали.
— Как ныне сбирается страшный Кащей, — заунывно простонал девичий голос за занавесом, — отмстить неразумным папашам. Их села и нивы, и буйство полей решил превратить в простоквашу! Вот он с Черномором в блестящей броне несется по небу на верном коне.
Занавес пополз в стороны, являя зрителям сцену, превращенную стараниями Щуки и Марьи-Искусницы в грозовое небо, по которому на механическом коне (явно “позаимствованном” в физкультурном зале) скакали две девицы, переодетые в Черномора и Кащея. Громыхнула молния. Проморгавшись, зрители смогли увидеть, как по тому же небу навстречу коню идет сгорбленный благообразный старец. У него на спине так и было написано: “Старец”. Видимо, чтобы не возникало вопросов, почему из-под длинного балахона то и дело становятся видны кокетливые туфельки на каблучках, украшенных бантиками.
— Ну вот, а я ей такие сапоги подобрала! — ахнула Лизавета. — И бороду, поганка, не надела, а я столько ее расчесывала да укладывала!
— Скажи мне, кудесник, любимец богов, — меж тем начал речь “Кащей” на сцене, — что сбудется в жизни со мною? И скоро ль, на радость своих учениц, могильной засыплюсь землею?
Кащей в зале только хмыкнул. Он бы порой и рад был засыпаться землей на пару-тройку месяцев, да любимый педколлектив любую могилу раскопает и к обязанностям вернуться принудит. Впрочем, идея превратить что-нибудь в простоквашу, предложенная в первых строках пьесы, заставила его задуматься. Если бы можно было создать какой-нибудь горшок, чтобы тот сам по себе сбраживал простоквашу из молока, а еще лучше — варил кашу из земли и воды, то можно было бы не только разгрузить Ивана-Солдата, периодически звереющего от постоянной готовки, но и использовать такой горшок как настоящее оружие. Мало кто способен сражаться, стоя по пояс в каше.
Кащей встряхнул головой, откладывая полководческие думы и заставляя себя вернуться к просмотру пьесы. На сцене царевич лихорадочно размахивал деревянным мечом, пытаясь побороть одновременно “Кащея” и “Черномора”. К технике боя Кащей решил не придираться, памятуя, что фехтование сценическое и настоящий бой на мечах — совершенно разные вещи, но вот сценарий вызывал у него все больше и больше нареканий.
— Не, ну я понимаю, на экзаменах “проиграть” царевичу, — проворчал Кащей, наблюдая за этой пантомимой, — но чтобы какой-то сопляк нас с Черномором победил?!
“Кащей” тем временем, стоя над телом павшего парой минут раньше “Черномора”, перешел к печальному монологу “Прощание с очередной жизнью”:
— Из этого мира я получил отставку, ручаюсь. Счастливейшие умирают рано. Уймите плач и, как заведено, осыпьте мое тело розмарином! — Кащей живо представил себе, как его условно-бездыханное тело посыпают розмарином, а потом, по настоянию Ивана-Солдата, добавляют еще соли и перца и запекают в собственном плаще в печурке Яги. А Яга, конечно же, цыкает зубом, вынимая его запеченную тушку на лопате, и предлагает всем остальным учителям наконец-то отведать вкусненького директорского мясца.
— Будь мне вождем, пламенноокий гнев! — меж тем продолжался монолог. — Верни меня, когда я буду братом мести!
В антракте Кащею больше всего хотелось отловить Жар-Птицу и задать ей несколько вопросов о содержании пьесы и о влиянии подобных творческих кризисов на размер надбавок к заработной плате, но пришлось опять отбиваться от неуемной Лизаветы и быстренько сочинять и подписывать акт о списании платья.
Второй акт, с точки зрения Кащея, оказался еще более странным, чем первый. Его воскресшее альтер-эго гонялось по сцене за царевичем и его отцом, размахивая шпагой и вопя: “Защищайтесь, тысяча чертей!”, попутно превращая доски под ногами в простоквашу и заставляя механического коня гарцевать по этой жиже. В самом финале стильный черный плащ резко превратился в ослепительно-белый, а из-за кулис выпорхнула девица, ряженая принцессой, незамедлительно повисла на “кащеевой” шее. “Так директор Кащей и женился в четыреста четвертый раз”, — заключил все тот же заунывный голос, что в начале. Кащею только и оставалось, что постараться как можно незаметнее исчезнуть из зала.
Открытие театрального сезона знаменовало начало внеурочных занятий, на которых то и дело что-нибудь случалось. Впрочем, во время обычных уроков происшествий тоже хватало. На следующее же утро после спектакля отличились Леший и Кикимора.
Вообще Леший с Кикиморой ладили с переменным успехом, точь в точь старые супруги. Правда, таких глупостей, как официальный брак, они не допускали, уверяя окружающих, что стоит им только признать семейственность их отношений, как все неизбежно рухнет. Но жили как настоящие муж с женой: то душа в душу, то она его в топь заманит да в трясине оставит, а Леший — три дня выбирается, то Леший пираний в болото Кикиморы запустит, нарушив всю экосистему. Глядя на них, Кащей даже удивлялся, почему ему самому никак не надоест жениться — уж больно все эти семейные свары делу мешают. Вот и сейчас разругались мастера по лесоведению, и вместо того, чтобы группы разделить да пустить одну на занятия по музыкальному подчинению грибов в березовой роще, вторую — на сбор и подчинение клюквы на болоте, решили Леший и Кикимора соревнование устроить — кто больше добычи принесет. Шастали, шастали по лесу, а одна ученица возьми и потеряйся. И отнекиваются два идиота, ни один не сознается, что именно в его группе потеряшка была.
— Уволю, — Кащей, получивший доклад о происшествии только через несколько часов после, собственно, происшествия, одарил обоих виновных красноречивыми взглядами да пошел в Черно-синий лес. Заблудиться девица не должна — тропинки зачарованы очень качественно, либо к замку, либо к стае выведут, а уж волчье оцепление должно понять ситуацию и проводить ученицу до школы, но проконтролировать все одно стоит.
Волки ученицу действительно встретили и проводили. Правда, Серый, нервно дергая хвостом, потребовал премию за понесенный моральный ущерб. Кащей ответил, что для этого бы неплохо ему-таки узнать, чем именно наносили ущерб волчьей морали.
— Мне хватает этого чокнутого ветеринара, начальник, — отозвался Волк, — с его медосмотрами и витаминами. Он еще и шерсть нам вычесывает, и антиблошиные ошейники нацепить пытается. У меня полстаи уже на пуделей похожа, хоть сейчас на выставку отправляй.
— Это плохо? — уточнил Кащей, задумчиво припоминая отчет по затратам на организуемый звериный медпункт. На витамины там была истрачена изрядная сумма.
— Волк должен быть драным, тощим и блохастым, — возмутился Серый, — у нас от лоснящейся шерсти сила пропадает. Да и ты как себе представляешь моих волков на собачьей выставке? Чтобы мы — да рядом с этими ручными ковриками!..
— Так чем тебе Машенька не угодила? — повторил Кащей, не уточняя, какая сила у волков пропадает. Несмотря на заботы Айболита, волки по-прежнему неутомимо драли глотки по ночам, как обычно не обращая внимания на наличие луны на небе, да и бравый начальник охраны как-то отдалился от изначальной мысли. Не то чтобы Кащею хотелось выдавать премию, но ему хотелось вычесть ползарплаты у безалаберных Лешака с Кикиморой (тем более, что Лешему Кащей не забыл срыв обеспечения мастерских паутиной для вышивания).
Машенька была способной девицей, с третьего курса, десяти лет от роду, и успеваемость у неё была прекрасная, а то, что девочка бегает на “Занимательную ветеринарию” — свежесозданный кружок под руководством всем известного Айболита — так то ж ее законное право, может, толк выйдет, животных лечить али разводить после выпуска будет. И вообще Кащей придерживался мысли, что чем больше девицы заняты делом, тем меньше у них времени идти по неправильному пути: например, слушать всяких почетных преподавателей и распевать антидиректорские песенки.
— Волчат запугала, — мрачно отозвался Серый, — ходила и рассказывала им сказки, что с ними будет, если они будут есть всяких гуляющих по лесу девочек и козлят — мол, в этом случае злой доктор разрежет им животы, а зашивать не будет. И останутся волки и без ужина, и с дыркой в животе.
Кащей представил Машеньку в роли того самого “злобного врача” — со скальпелем, сияющим ярче кладенца, брызгами крови на лице и в белом халате — и улыбнулся. Жуткость образа была очаровательная.
— Подумаешь, рассказала девица сказок твоим, они что у тебя, такие впечатлительные?
— Она еще и меня замучила, — взвыл Серый, — кто ж знал, что она у вас отличница по ориентированию… Всю дорогу пищала: у этой сосны поверните налево, у этой кочки поверните направо, и голос такой тонкий — по ушам бьет. В общем, либо премия, Кащеич, либо не буду я сценарии для женихов придумывать.
— Ты думаешь, мне премии жалко для любимого-то трудоголика? — смеясь, уточнил Кащей.
— Еще б тебе было жалко! — клацнул зубами Волк, возвращаясь в лес.
На попытавшейся потеряться ученице неприятности не закончились. Да и как им закончиться, если учебный год только-только набирает обороты? Через неделю после открытия театрального сезона грянула спартакиада.
Что такое спартакиада в Школе благородных девиц? Это толпа вышеупомянутых девиц, которые носятся командами (которые Кащею хронически хотелось именовать стадами), один большой участок земли, на котором можно встретить как мишень для стрельбы из лука, так и болото, по которому студентки должны проскакать лягушками на скорость и при этом сохранить максимальное количество участников команды невредимыми, ведь многие кочки проваливаются. Здесь регулярно стучат молоты об наковальню — участницы бьют по очереди, стремясь выковать и не абы что, а волшебную иглу, через ушко которой им необходимо будет пролезать на следующем этапе. Здесь чудеса — Кощей с “обострившимся ревматизмом” (3) обнимается с пузатым кубком, Яга водит вокруг директора хоровод с дымящейся баночкой чудодейственной мази, а на поле команда преподавателей делает вид, что соревнуется. Не должны же преподаватели выигрывать у учениц? А подавать им пример должны. Да еще какой. Вот и бегают преподаватели, удаль молодецкую да девичью показывают, а в табелях командных постоянный судья всех спортивных состязаний Василиса Микулишна неизменно ставит им нули, чтобы победила если не дружба, то самая удалая девичья команда.
— Кощеюшка, ну давай помажем твои коленки, — увещевала Яга, — как молоденький забегаешь!
— Ты её с Айболитом делала и испытывала только на Избе! — как можно уверенней Кащей отвел от носа банку. Ей богу, от очередных инспекторов, посчитавших себя достойными проводить проверку школы, и то было легче отвязаться, чем от Яги, изнывающей от желания проверить результаты своих экспериментов на бессмертном подопытном. Кащей с улыбкой вспомнил пару таких “инспекций”. На самом деле, в соседних Царствах тоже были школы, но вот только такого сильного преподавательского состава и прекрасного набора учениц там не было и быть не могло. Не могли разгадать басурмане и нюансов индивидуального подхода, плодами которого неизменно становились успешные выпускницы. Вот и пытались эти школы как-то подглядеть, как Кащей делами заправляет. Поначалу пытались сговориться с ученицами, да только зря — те были благодарны за науку и секретами родного наставника и покровителя не делились. Да и не особо много они их знали. Тайны мастерства выдавать — жалко, многие ведь своим искусством жили, а об учебном и организационном процессе девицы знали немного. Те же, у кого Кащей управление да финансы вел, тем более ничего рассказывать посторонним не желали, понимали: коли хитрости выдать, самим же сложнее будет после школы. Потом начали конкуренты на разведку засылать то учителя, то “инспектора”. Последние обычно терялись на подступах к Четырежды восьмому, а стая Серого Волка упорно отрицала свою к тому причастность, доказывая, что и есть у того инспектора совсем нечего было — одна кожа, кости да панталоны бархатные, и те прожевать невозможно, жемчуга волчьей пастью отплевывать неудобно. Учителя же… Ну вот Дюймовочка — прилетала девица на ласточке, принцессой Трижды четвертого царства назвалась да вызвалась вышивание да ткачество преподавать, “повпитывала местных премудростей”, да тут же и осталась, потому что милей ей жизнь здесь показалась. А не показалась бы — так русалкой бы больше в пруду стало. Пусть и росту той русалки был бы целый мизинчик.
С некоторых пор школы объединились в несколько групп и бомбардировали Кащея письмами с подозрительно схожим содержанием: “Многоуважаемый Кащей Кащеевич! Приглашаем вас и ваше учебное заведение присоединиться к "Союзу Трех Царств" ("Конфедерации Образовательных Учреждений", “Унии школьных учителей”, “Альянсу преподавателей, страдающих от ревматизма” или другой вариант плохо звучащего названия). Вам откроются новые возможности, включая перспективы участия в междушкольных соревнованиях, а также вы сможете приобрести крайне ценный опыт по обмену премудростями. Для вступления в наш союз вам необходимо пройти инспекционную проверку на соответствие вашей школы нашим высоким требованиям”.
Кащей не отказывался от писем, не рвал и не метал, не ездил объяснять кому надо, насколько они там все обнаглели, — он всего лишь спускал ящики этой макулатуры в котельную, и она там Горынычу очень пригождалась — на завтрак, обед и ужин с полдником в качестве растопки. Вот и вечером, после спартакиады, прихватив очередную партию макулатуры и направляясь к Горынычу, Кащей увидел, что в холле на первом этаже на стене переливается красками новая стенгазета.
Стенгазету придумала коварная Яга, она же была ее бессменным редактором вот уже четыре столетия. За эту деятельность Яга никакой надбавки не требовала, потому Кащей относился к газете снисходительно, а порой и сам с удовольствием читал заметки и статьи. Просмотрев свежий выпуск, Кащей только хмыкнул и решил, что по возвращении к себе обязательно в хрустальный шар глянет на реакцию Черномора, благо шар, в отличие от блюдечка, показывающего только определенную область или того, кто смотрит непосредственно в его донце, позволял следить за человеком. Правда, это требовало изрядных сил, сложного заклинания и курений из редких трав, но такие мелочи не могли остановить Кащея, жаждущего развлечений. Он даже позаботился о том, чтобы один экземпляр нетленки красовался на стене прямиком напротив двери в директорский кабинет. Так что после ежевечернего доклада Черномора о состоянии морских границ Кащей засел за шар.
— Сашка! — Черномор ввалился в комнату Кащеева племянника, гневно потрясая сорванной со стены стенгазетой. — Это что ты за ересь про меня написал? Это когда это я девиц воровал? И когда это ты успел подсмотреть, как я на кровати в утреннем халате зеваю?! Тем более сердито!
— Не ты! А литературный персонаж. Ну и что, что вы именами совпали? — возмутился словесник, настойчиво подталкивая гостя к двери. Конечно, если сравнивать по комплекции и физической силе, то в том, чтобы вытолкать Черномора восвояси, Алексашка бы успеха не достиг, но в конце концов воевода был вежливый. Иногда. И конечно, по старой воинской привычке, не только на основного противника смотрел, но и общую обстановку мог оценить, а потому сумел заметить Данилушку, что нервно покусывал ногти, сидя на диване в углу комнаты. Светлый лоб мастера был явно затемнен думами нелегкими.
— А вы чего это тут вообще? — поинтересовался Черномор. Он что-то предчувствовал, а что — пока было непонятно. Только было ясно, что роль Черномору будет в том отведена самая что ни на есть наиважнейшая.
— Черномор Черноморыч, мы тут сублимируем, — ехидно отозвался Сашка. Он наверняка надеялся, что значение таинственного слова незнакомо Черномору, и воевода исчезнет, устыдившись собственной глупости.
— Оплакиваем мы жестокость женскую! — горестно заявил Данила, которому, видимо, было приятней делиться думами с большим количеством собеседников. — Эта ведьма малахитовая опять от меня невыполнимого требует. Покинь, говорит, школу свою да прежде сделай мне статую директора вашего в полный рост да из саморедких камней, что в Четырежды восьмом найти можно, дабы решить я могла, подходит ли он мне в супруги. Нет, а я, понимаете ли, ей рылом в мужья не вышел, что ли? Только спросил, отчего не мил, — так смеется, ведьма, ты, говорит, — былое да несерьезное. Разве дело замуж идти за того, кто у тебя в работниках ходит?
Черномор кашлянул, выслушав эту тираду, которая, в принципе, и не закончилась бы, если б Даниле не потребовалось сделать глубокий вдох, и сверху вниз взглянул на словесника:
— Так значит, вы тут девок ругаете, и без меня?
— А тебе есть, что рассказать, Черноморыч? — удивленно уточнил Сашка.
Черномору было, что рассказать. Но для начала надо было найти подо что рассказывать, а то без ничего — не так душевно разговаривать получится, и где рассказывать — чтоб начальство не пришло и не испортило праздник. О том, что начальство ржет у себя в кабинете, поглядывая в хрустальный шар на то, какими окольными путями тащат в подвал к Горынычу ящики с заморским вином и крепкой самогонкой, учителя и не догадывались. Как и о том, что Кащей решил, что он тоже не Дурак, и раз его преподавательский состав решил погулять, то и директору не грех чарку-другую-пятую пропустить. Почему Черномор любил устраивать приятные вечера у Горыныча, было сложно сказать. Старый дракон мог и сам рассказать всяких историй и пил не много — боясь взорваться вместе с замком, и, видимо, Черномор думал, что директор в котельные не ходит. А директор ходил…
Пришел, как раз когда Черномор образно и очень витиевато между двумя чарками рассказывал, как он к одной морской владычице “неводы забрасывал”, а она,ветреница такая, даже взглядом его не удостаивала.
— А вот теперь я вам расскажу, насколько же коварен женский род, — кровожадно ухмыльнулся Кащей, вваливаясь в горынычевские покои.
...Выпивка Черномора закончилась на триста шестнадцатой кащеевой жене, поэтому дружно перешли на кащеевы запасы, чему Черномор был чрезвычайно рад, наверное, думая, что сможет “раскащеить” начальника на что-нибудь еще — тысячелетней выдержки. Зря надеялся. Хотя Кащей и спонсировал попойку до описания невзгод своего последнего на данный момент — шестьсот шестьдесят пятого супружества, да решил, что на том вечер стоит завершить, ибо с утра, которое грозило настать совсем скоро, буквально минут через пятнадцать, у всех занятия. Конечно, Кащею его запасов хватило бы еще на пару столетий таких попоек. Только подчиненным этого знать не надо. Победой вечера можно было считать горланящих похабные песенки и обнимающихся Сашку и Черномора. Воевода, наверное, надеялся, что Сашка поправит его “образ”, Кащей же знал: племянничек поэмы не переправляет. Написать новое и доброе может, а вот старое переписать — ни-ни. И непонятно, что было для Сашки важнее, — его упрямство, видимо, все-таки от прапрапрадеда-дяди унаследованное, или его злопамятность, у которой, в принципе, было то же происхождение.
Похмелье — гадкая штука. И пусть снадобья Бабы Яги более-менее позволяли нормально существовать и не дышать выхлопом на несовершеннолетних девиц, но обладали таким противным вкусом, что после их приема хотелось удавиться даже больше, чем до. Кащей, пользуясь служебным положением, решил посвятить утро (как минимум до обеда, а лучше до ужина) разбору бумаг и ответам на письма, и потому мог с чистой совестью наблюдать в окно за проведением практикума по заброске звезд на небо. Степан, когда-то самолично выковавший Луну и Месяц, а нынче преподававший кузнечное дело, считал, что каждая девица не только молотом в кузне уметь должна, но и обладать развитым вкусом. Так что звезды, созданные школьницами, теперь должны были занять свое место на небосводе. Правда, забросить звезду получалось у учениц далеко не с первой попытки, а даже если получалось, то придирчивый Степан (которому, к тому же, явно хотелось сегодня свести общение с ученицами к минимуму) зачастую заставлял девиц лезть до неба, снимать звезду и закидывать ее на новое, более удачное место, а сам стоял на земле и наблюдал за процессом, наслаждаясь тем, что все при деле и никто над ухом не галдит. Практикум должен был продлиться до поздней ночи, и Кащей уже предвкушал, как он будет засыпать под яркий и красивый звездопад, и как через несколько дней в школу начнут приходить письма из самых разных царств: “Благодарим вас за то, что снова организовали возможность загадать желание”. Да и сам Кащей, хотя и знал, что никакие желания, загаданные на падающую звезду, просто так не сбудутся, но каждый раз что-нибудь да желал. В этот раз он собирался пожелать, чтобы текущий учебный год прошел без особых эксцессов.
1) Кащей эти термины, разумеется, знал, но повышать концентрацию зауми свыше уже имеющегося уровня не хотел.
2) А дело было так. Когда-то Кащея до глубины печенок достало невежество и мракобесие, царящее вокруг, и решил он, чтобы это безобразие побороть, организовать школу, где хотя бы отпрыски благородных семей могли бы образование мало-мальское получить. Гуси-Лебеди тогда еще в Черно-синем лесу не поселились, да и самого Черно-синего леса не было даже в проекте, так что заниматься транспортировкой учеников в школу Кащею пришлось лично. Почему-то вид Кащея на огромном крылатом коне, подхватывающего с земли юношу, сажающего его перед собой и уносящего по небу, так впечатлил жителей тогда еще вполне себе царства и даже с порядковым номером, что они кинулись строить теории одна другой безумнее, чем это там Кащей с юношей на небе заниматься собрался. С тех пор школа и превратилась в Школу для благородных девиц, а царство с порядковым номером — в Уже Совсем Никакое Не Царство.
3) мы ж с вами не выдадим Кащея, правда? :)
 |
Киматойавтор
|
|
Little_Witch
Если все пойдет штатно, то в обозримом будущем будет )) Просто пока мы отвлеклись на другое, но обещаем исправиться )) |
|
 |
Peppeginaавтор
|
|
сейчас я официально начну рыдать!
|
|
 |
ДНИЩE--ЫЫЫЫ
|
|
ррррррррррррррррррррррррррррррррррррррррррррррррр
|
|
|
Peppeginaавтор
|
|
useless_bs
не рычи! Люби лучше! |
|
 |
|
|
Какая классная вещь!!! Жаль, что заморожена...
|
|
|
Киматойавтор
|
|
riky
Я тут полежала в больничке сильно-сильно, а потом меня съела работа за долгое отсутствие. Но щас все вроде налаживается, так что есть шанс, что мы с Пепп продолжим писать ) |
|
|
Peppeginaавтор
|
|
Киматой
*фырчит и покусывает за пятку* |
|
|
Киматойавтор
|
|
Peppinator
Нинада за пятку. Я вчера ей стукнулась сильно-сильно :( |
|
|
Peppeginaавтор
|
|
Киматой
ну вот как так, а! И за что тебя теперь кусать, а? |
|
|
Киматойавтор
|
|
Peppinator
Можно за ушко :)) |
|
|
Peppeginaавтор
|
|
Киматой
=3333 |
|
|
|
|
Киматой , больница -это "не есть карашо"! Выздоравливайте, разгребайте дела и возвращайтесь! Читатели ждут..)))
|
|
 |
|
|
Как жаль, что "заморожено"ведь такая прекрасная идея в духе того же Поттера, но с русским колоритом, да и современностью отдает, знакомые ситуации. Надеюсь продолжение у истории обязательно будет.
|
|
|
Киматойавтор
|
|
kaverZA
Будет обязательно! Но вот когда это случится - это непредсказуемо :( |
|
|
Peppeginaавтор
|
|
Киматой
кот, а у нас там план есть где-нить? я завтра буду пьян и в состоянии нести херню. 1 |
|
|
Киматойавтор
|
|
Pippilotta
План у нас есть, мистер Фикс! Завтра в личку сдам, где, а то только в дом выползло... |
|
|
Peppeginaавтор
|
|
Киматой
так поздно домой... О_О |
|
|
Киматойавтор
|
|
Pippilotta
Ибо морально разлагаться иногда надо! ) |
|
|
Peppeginaавтор
|
|
Киматой
дааа, я вот седни буду. Правда в компании только краснятины и брата, но все равно буду!) |
|
|
ДНИЩE--ЫЫЫЫ
|
|
|
|
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Популярное
VKontakte
WhatsApp
Telegram
Отключить рекламу