Сказки, которые нас выбирают (джен)

У Элизы одиннадцать братьев. Двое из них мертвы. Мама её поправляет строго: они в Неверленде живы-здоровы, играют с Питером, строят домик, в окно им глядит сирень.

— Понимаешь, милая, так бывает, нас выбирает другая сказка. Этого вовсе не нужно бояться — закрой глаза и шагни.

Элиза боится собственной сказки, ей вовсе не хочется лезть в крапиву, но братья смеются и шутят, родные — и она учится прясть и шить.

Куда больше ее пугает та сказка, где у семьи слишком мало денег — и слишком много детей. Сказка, где, дав напоследок хлеба, детей оставляют в лесу — а птицы съедают все крошки, и не вернуться, поляна становится ведьминым блюдцем, а дети — сытным обедом.

Элиза знает, та сказка близко. Однажды она переходит в быль.

К ним приходит высокая, злая женщина, говорит о грехах и о близкой нечисти, дарит хлеба краюху и новый молитвенник, осуждающе косится на вшей. Она о чем-то говорит с матерью, и глядя, как та теребит свой фартук, Элиза вдруг понимает: вот оно — не стучась, явилась к ним сказка новая, осталось только понять, за кем.

— Слушай, Элиза, — шепчет ей мама, — ты же всегда про себя это знала: тебя ждет иная судьба, чем братьев, — скрыть свое имя, чтоб их спасти. Согласись, так даже проще, милая, тебе не надо жечь пальцы крапивой, не надо молчать и шить рубашки, не надо за них на костре гореть — тебя ждёт тёплая личная комната, суп каждый день и одежда новая, словом, житьё королевской дочки — только придётся тебя отдать.

«Ведьме всегда достаётся младшая?» — хочет спросить Элиза. Не спрашивает. Нитку с иголкой кладет в кармашек и тщетно пытается не рыдать.

* * *

Уводя сквозь каменную чащобу, не давая запомнить дорогу к дому, женщина рассказывает свою сказку, в которой Элизе придётся жить. Здесь смысл жизни — блюсти запреты, молиться и, главное, ловить ведьм. Мэри Лу показывает ей церковь, Элиза в ужасе: Архиепископ! Её сказка кончилась, не успев начаться, — с полотна облизывается костер. Та, по счастью, не узнаёт Элизу:

— Будешь Модести, скромной, неприхотливой.

Новая сказка — новые имена.

* * *

Дом обманчиво-теплый, ждущая злая улыбка... Мальчик с девочкой — верно, Гензель и Гретель. Разумеется, Гензель — главная жертва, Гретель послушна всегда, украдкой сует ему лишний хлеб. Мэри Лу плохо помнит старые сказки, Гензеля надо б кормить до отвала — но зато у Модести есть надежда, что пока что ведьма его не съест.

— Вышивать ты умеешь? Учись писать.

Вечерами Элиза снова с иголкой — но не рубашки латает братьям, пальцы ей жгут буквы-грехи⁽¹⁾. «Ненависть» — пишет она черной ниткой, Гензель кивает с тихой улыбкой: мать ненавидит ведьм.

— В божьем храме смеетесь? Снимай ремень!

Руки жжет, как от хлесткой и злой крапивы, она плачет и думает: «Я Элиза. Я выдержу. Я смогу».

* * *

Мэри Лу выбирает другую сказку. Она кормит детей заколдованным хлебом, пичкает их злыми рассказами, и те, в себе унося заразу, расползаются подслушивать и подглядывать, нет ли где в городе кого странного, и кусать прохожих листами белыми, обещая найти и сжечь. Так вот и надо греховному городу, дети — серые, злые, голодные — верят отныне: нет кесарева, все здесь богово. Дети готовы смиренно загрызть родителей, если им скажут, что те грешны.

Модести очень не хочет стать крысой. Она шепчет себе, что она Элиза, танец ведьм на листовках — крапивной вязью, надо просто набросить рубашки на братьев, только вот как их теперь найти. Улетайте, листовки, белыми птицами, отыщите скорей одиннадцать братьев, вы на восток, вы на запад, вы — в Неверленд, за Нильсом и Майклом.

* * *

Гензель устал ждать спасенья от Гретель, он себе ищет другую сказку. Элиза видела, как с ним рядом из ниоткуда возник колдун. Гензель смотрел на него с восторгом, тот его обнял, повесил на шею... Ну неужели же ожерелье? Гензель, должно быть, ошибся сказкой: Гензель теперь не Гензель, а Гретхен. Элиза смотрит на чай с опаской, боится узнать сонное зелье. Элизе не хочется быть Валентином, она ничего не расскажет маме, может, она и сама ошиблась, и этот мужчина — совсем не Фауст. Может быть, Гензель все выбрал верно, он теперь Золушка, и совсем скоро Принц запряжет для него карету и заберёт во дворец. Элиза готовится к расставанью.

Каждой Золушке очень нужна фея крестная — а Элиза хочет скорее стать взрослой, чтобы самой выбирать им сказки. Найдя кем-то выброшенную указку, она прячет ее, размышляя, как сделать, чтобы Золушку Принц поскорей увез.

Глупый Гензель, что ты забыл под кроватью? Учат сказки — не суйся в чужие тайны, не отмоешь потом руки ты от крови — а за дверью уже сапоги стучат.

Видно, зря Элиза вступилась за брата: Гретель падает на пол родной, дощатый, от обломков стола на виске подвеска — из рубина...

— Гретель, открой глаза! Не услышит мертвая ведьма, Гретель, я люблю тебя, как тут ни холодей ты, нам бояться нечего, правда, Гензель?

Чёрный вихрь несется к ним.

* * *

Темный вихрь несет их над серым городом — крыльев шум лебединых над черными волнами — а потом наступает рассвет, и солнце озаряет бескрайнюю степь. Обнимает Гензеля верная Гретель, а Элиза решает: теперь она — Элли. Новая сказка вьется дорожкой из желтого кирпича. Элли идет по дорожке теплой, что так послушно ложится под ноги, зная, что в этой волшебной сказке будет решать сама.

1) Вышитый алфавит грехов, висевший в церкви Вторых Салемцев. http://www.pichome.ru/image/KU3

Вернуться к тексту