Между Солнцем и Луной (гет)

Давным-давно, когда Солнце и Луна ещё были братом и сестрой, возвышалась над миром великая гора, такая высокая, что вершина её пронзала небеса.

Не было прекрасней места во всем белом свете, даже самое черствое сердце смягчалось под лучами золотого солнца и светом серебряной луны. Священная земля эта не знала ни болезней, ни войн.

Одного лишь требовали благодушные боги: люди не должны снимать белых одежд, от которых отражались бы золотые лучи и серебряный свет, услаждая взоры Луны и Солнца. Приняли люди это правило и жили в спокойствии и благодати.

Шло время, народ разрастался. Все дальше отходили люди от священной горы, по-прежнему почитая богов и не снимая белых одеяний. Но однажды свет Луны не дотянулся до края заселенной земли, не отразился от белых одежд, блистало лишь золото. Не заметил ничего брат Солнце, не утешил богиню, посмеялся лишь добродушно её жалобам.

Больно ударило это по самолюбию Луны, затаила она обиду. На себя ли, слабую, на сильного ли брата, или же на людей, что ушли столь далеко? Потускнел печально серебристый свет, а там и злость в душу просочилась: тяжелые то мысли были, недобрые, и медлила богиня, не решаясь осуществить свой замысел — опорочить любимцев брата в глазах его.

Тем временем в долине, что раскинулась у края земли, жили двое детей, выросшие под одной крышей. Краше их не было во всей долине, словно сами боги благословили их своими лучами. Волосы девочки были черны, будто беззвездная ночь, а у мальчика — столь белы, что сверкали попеременно то золотом, то серебром. Тонки, стройны они были, легки, точно горные серны, смех их был столь звонок и весел, что даже Солнце порой с удовольствием прислушивался к нему.

Прошли года, дети вытянулись и расцвели, как два дивных цветка. Все окрестные жители пророчили им счастливую судьбу и крепкий брак, но те лишь смеялись и шутили, что сердца их заперты на железный засов, поднять который никому не по силам.

Говорили и сами верили, что ничто не разрушит их безмятежной жизни. Однако в один печальный день суровый взор разгневанной Луны обратился на них, любимцев брата Солнца, и решимость мстить её окрепла.

Однажды Шиа — так звали девушку — ушла с подругами в беззвездную ночь омыться в водах близлежащего озера. Скинули они белые одежды, зная, что ни один нескромный взор не коснется их тел, беспечно плескались в темной воде, и веселый смех их разносился далеко.

Отплыла от подруг Шиа, завороженная серебристой дорожкой, что протянулась перед ней через озеро, будто указующий перст.

На беду, в эту же ночь Шэфэк — названный брат Шиа — возвращался с охоты, услышал он девичий смех и постарался обойти то место стороной. Но та же сила, что заставила Шиа покинуть подруг, привела их друг к другу — лунный свет озарил их, и изумленный Шэфэк вдруг узрел перед собой сестру. И, завороженный её красотой, не смог отвести глаз. Ахнула Шиа, увидев в тени дерева мужскую фигуру, опрометью бросилась прочь.

С той поры заныло сердце Шэфэка, застонало — спал с него железный засов. Измучился, истосковался он, и, наконец, пал на колени, отчаянно моля о смерти, ибо не было ему больше покоя ни в свете дня, ни в сумраке ночи: во всех девах видел он отныне лишь тусклую тень Шиа. Промолчали боги: не услышал Солнце, рассмеялась Луна.

Спустя несколько дней в комнате Шиа распустился цветок шиповника. Серебристый луч подсветил его столь ярко, что смотреть было больно, и алый отблеск упал на край платья Шиа. Та была так очарована невиданной красой, что сердце её загорелось странной мечтой: облачиться в столь же яркие одежды, дабы порадовать взор брата. Но несбыточна была мечта: давно пропали рецепты красок, и вспоминать их было запрещено под страхом смерти.

Долго таилась она, но после расспросов рассказала все брату. Он же, изведенный мучительной страстью, обещал помочь, взамен попросив у Шиа поцелуй в надежде унять свои чувства.

Но как ни бился Шэфэк, не смог узнать он ни единого способа окрасить ткань. В отчаянии ударил он кулаком о камень — из рассеченной ладони алым бисером брызнула кровь. Спасительная идея озарила ум его: провел он рукою по полотну и в тот же вечер преподнес сестре платье, окропленное собственной кровью. Но поцелуй лишь распалил его, платье же наутро из алого стало бурым.

Занес тогда над собой кинжал Шэфэк ради своей Шиа, но наутро алый вновь потемнел. Все больше проливал он крови, пока однажды силы не покинули его. Заподозрила неладное Шиа, да поздно — брат без сил упал к ногам её, руки его оказались сплошь в страшных ранах. Три ночи провела Шиа у его постели, унимая кровь, пока он не очнулся, а в доме не осталось ни единого чистого полотна.

В лунную ночь вышли они из дома в окровавленных одеждах, дабы успеть отстирать их до рассвета. Но вдруг подмигнула лукаво луна и сменилась ослепляющим солнечным светом.

Заметив, что кто-то осмелился нарушить закон, Солнце пришел в ярость: возжелал он изничтожить всех людей за дерзкий проступок. Не выдержала Луна, колокольчиком зазвенел её смех — замешкался Солнце, оборотился к ней.

«Так-то любят тебя твои дети! — промолвила богиня. — Как жалки, как слабы они! Моя сила сломила их волю так же легко, как рука человеческая ломает тростинку!»

Пуще прежнего разгневался Солнце, но к гневу его примешалась и печаль, удержал он палящие лучи, вместо этого проговорил горько: «С этого дня, богиня, нет тебе места ни в моем сердце, ни в моем мире!»

Оборотил он Шэфэка алым закатом, а Шиа — алой же зарей, чтобы отныне разделяли они день с ночью. Луна же от страха и горя совсем побелела и бросилась бежать на самую вершину горы. И бежала она, пока не поняла, что осталась совсем одна в темноте среди звезд.

С той поры Луна и Солнце не светят вместе.