Проверено на грамотность 
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
1979 год
Трой МакДугалл, начальник Департамента налогов и сборов Министерства Магии обсуждал со своей супругой предложение о будущем брачном союзе между их дочерью Изабеллой и Рабастаном, младшим сыном Бодуэна Лестрейнджа, члена Визенгамота.
— Так ты считаешь, дорогой, что следует согласиться? — спросила миссис МакДугалл.
— Я полагаю, что над этим предложением стоит подумать...
Миссис МакДугалл, не перебивая, внимательно выслушала мужа. Лестрейнджи были старинной, богатой и влиятельной семьей, они жили в фамильном замке в графстве Норфолк — так же, как веками жили их предки. В волшебном сообществе Британии они слыли убежденными консерваторами — потому что не одобряли новомодных веяний — и такими же снобами, как Блэки. Но те, кого Лестрейнджи принимали в свой круг, могли на них безоговорочно положиться. Их постоянство — как в дружбе, так и во вражде — было общеизвестно.
К тому же Бодуэн Лестрейндж считался — и не без оснований — судьей справедливым и беспристрастным. Еще совсем недавно Трой мог бы оказаться в Азкабане — и только благодаря Лестрейнджу, который рассматривал его дело о колдовстве в присутствии магглов, он отделался всего лишь штрафом. Главное — судья не пошел на поводу у аврора-дознавателя, требовавшего заключения МакДугалла в министерскую тюрьму до суда, а вынес решение об освобождении под залог. Ведь в тюрьме — недавний приказ Крауча(1) развязал руки сотрудникам органов правопорядка, расширив полномочия Аврората и разрешив применение непростительных заклятий к подозреваемым — могли выбить признание в чем угодно… Казалось, начальник ДМП задался целью — посадить в Азкабан как можно больше народу — и чем более старинной и чистокровной была семья, из которой происходил обвиняемый, тем выше была вероятность обвинительного приговора. И сейчас Трой напомнил жене об этом.
— Если бы не мистер Лестрейндж, то неизвестно, чем бы это дело закончилось. Нет, Конни, я не к тому, что мы теперь обязаны согласиться, да он так вопрос и не ставит. Я понимаю, что Изабелла еще мала. Однако надо думать о будущем заранее. В наше неспокойное время… неизвестно, чем все это закончится. Либо Крауч станет министром, и тогда прольется еще больше крови, чем льется сейчас. Либо Тот-Кого-Нельзя-Называть захватит власть — и что будет тогда? Никто не может быть уверенным, что завтра он не сядет в Азкабан и не будет убит. Если вообще не случится так, что Статут о секретности падет — Мерлин, спаси и сохрани нас от этого… А породниться с Лестрейнджами — это не только большая честь, но и определенная гарантия… Бодуэн Лестрейндж — член Визенгамота, со временем его место займет старший сын, но и младший тоже может сделать хорошую карьеру.
— Трой, — понизила голос Констанция, — а ведь про них слухи ходят… что они близки к Тому-Кого-Нельзя-Называть. И про жену Рудольфуса говорят…
— Слухи ходят о многих, особенно об известных людях. Не удивлюсь, если и про меня что-то такое болтают. Сегодня мне сказали, что Людо Бэгмен — тоже Упивающийся смертью. Но это просто смешно…
— Но ведь Изабелле только десять лет, — напомнила Констанция. — За семь или восемь лет много воды утечет, многое может измениться… Изабелла пока не думает о любви, но… Помнишь, какой был скандал с Андромедой Блэк? Конечно, помолвку всегда можно расторгнуть. Но мы не знаем, как к этому отнесутся Лестрейнджи.
— Я не стану принуждать Изабеллу к браку, если она этого не захочет, — твердо сказал Трой. — В брачный договор можно включить условие, что они не будут ей вредить, в случае ее отказа. Насколько я знаю, в договоре между Блэками и Яксли так и было записано, хотя они сами считали этот пункт простой формальностью.
Констанция вздохнула.
— Да, если уж мы согласимся, то обязательно надо предусмотреть такую возможность… Мне не хочется, чтобы мы оказались виновниками ее несчастья в будущем. И все равно у меня душа не на месте — вроде бы таких договоров никто уже не подписывает. Когда жених и невеста — еще дети, или хотя бы один из них…
— Нет, подписывают, хотя и гораздо реже, чем раньше. В любом случае, — добавил он, — пока Изабелла несовершеннолетняя, договор будет означать всего лишь заключение союза между семьей Лестрейнджей и нашей. Почему это хорошо, я уже сказал. А в будущем ее судьбу за нее или против ее воли никто решать не станет, я об этом позабочусь. И разве не может случиться так, что они друг другу понравятся?
Констанция подумала еще немного и сказала:
— Ну ладно… Только Изабелла его даже не видела ни разу. Хотя… миссис Лестрейндж пригласила меня зайти к ней на чай на этой неделе. Я возьму Изабеллу, и, может быть, мы там увидим Рабастана. Миссис Лестрейндж ведь знает о предложении? Уж наверное, судья с ней посоветовался, прежде чем говорить с тобой?
— Разумеется, — кивнул МакДугалл.
— Тогда я сейчас напишу ей, спрошу, когда ей будет удобнее нас принять.
— Вот и прекрасно, — МакДугалл поцеловал руку жены. — Я очень надеюсь, что все обернется к лучшему — для всех, и особенно для Изабеллы.
* * *
Луиза Лестрейндж изъявила желание видеть миссис МакДугалл с дочкой у себя в ближайший четверг. В ответном письме она намекнула, что ее младший сын также будет присутствовать на этой встрече.
Визит прошел как нельзя лучше. Миссис Лестрейндж — полная женщина с величественной осанкой, золотисто-рыжеватыми вьющимися волосами, уложенными в строгую прическу, и очень светлыми серыми глазами — была весьма любезна. Политики она подчеркнуто не касалась, легко переходя от одной темы к другой, говорила с едва заметным акцентом, который Констанция никак не могла определить, о погоде, о театре, о школах — сравнивала Хогвартс и Шармбатон, где до замужества преподавала нумерологию. Констанции показалось, что хозяйка убеждена в превосходстве Шармбатона, хотя прямо этого и не высказывает. Ласково улыбнувшись Изабелле, чинно сидящей за столом и маленькими глотками пьющей чай с марципановыми конфетами, Луиза спросила, когда девочка пойдет в Хогвартс, и на какой факультет хочет поступить.
Изабелла, подняв глаза на важную даму, ответила, что в школу ей предстоит ехать через год, что ее мама и папа закончили Рэйвенкло, и она тоже рассчитывает, что будет учиться там.
Рабастан появился в середине чаепития.
— Добрый день, матушка. Добрый день, мадам, мисс… — он учтиво поклонился, поцеловал руку матери, затем миссис МакДугалл и сел за стол.
Констанция взглянула на молодого человека из-под ресниц, чтобы не смущать его откровенным любопытством. Впрочем, он чувствовал себя вполне свободно, сначала рассказывал матери о каких-то знакомых, потом, извинившись перед гостьями за неинтересный для них разговор, перешел к светским новостям. О политике он, как и мать, не сказал ни слова. На Изабеллу особого внимания не обратил. «Видимо, ему еще не сообщили о предполагаемой помолвке», — подумала Констанция.
Съев пирожное и допив чай, Рабастан поднялся и заявил, что должен уйти.
— Басти… — вздохнула миссис Лестрейндж. — Ты вечером домой придешь или у Руди останешься?
— Не знаю еще, матушка. Прошу прощения, мне пора.
Он снова поклонился и вышел.
— Он вообще-то хороший мальчик, — извиняющимся тоном произнесла Луиза. — Немного взбалмошный, но это пройдет… Il faut que jeunesse se passe (2).
— О да, очень приятный молодой человек, — дипломатично согласилась Констанция. На нее будущий жених дочери пока не произвел никакого определенного впечатления. Довольно красив, кажется, хорошо воспитан, непринужденно держится — ну так это естественно для молодого чистокровного волшебника из приличной семьи.
* * *
Распрощавшись с миссис Лестрейндж, Констанция с Изабеллой через камин вернулись домой. Первым делом миссис МакДугалл проверила, все ли в порядке у Троя-младшего — пока мама с сестрой ходили в гости, мальчик под присмотром эльфийки Фэрри увлеченно что-то строил из кубиков и жевал яблоко. Потом она отвела дочь в ее комнату и посадила за уроки, а сама прошла в столовую. На глаза ей попалась вчерашняя газета — заголовок через всю полосу кричал о нападении на книжную лавку, которую держал магглорожденный волшебник. Его не было при нападении, но пострадала его жена, тоже магглорожденная. Она рассказала аврорам о людях в черных плащах и белых масках, которые ворвались, разгромили помещение и сожгли товар — маггловские книги и журналы. Констанция никогда ничего в этом магазине не покупала, но слышала, что там продаются в том числе и журналы с голыми девушками самого развратного вида.
«Маггловская мерзость проникает и в наш мир, с этим надо что-то делать», — так говорили многие. Но неужели надо бороться с этим именно так? К тому же нападают и на обычные магазины, и на продуктовые лавки, да и на дома… Говорили, что многие магглокровки весьма успешно занимаются коммерцией, пользуясь заниженным курсом галлеона к фунту, и что большинство маггловских товаров — и продукты, и одежда, и обувь — на самом деле очень низкого качества, и что такие торговцы просто обманывают покупателей. Но эти погромы, а то и убийства… Просто ужасно. Хотя порнографические журналы, по мнению Констанции, действительно следовало сжечь.
«У магглов подобное тоже появилось совсем недавно. Нет, оно и раньше, конечно, было, только распространялось скрытно — так же, как и у нас. И очень странно, что миссис Лестрейндж ни слова об этой новости не сказала. Вообще, вела себя так, как будто ничего не происходит. А вдруг Лестрейнджи все-таки из этих? Вдруг и Рабастан вчера там был, в той лавке? — с тревогой подумала Констанция. — Трой прав, неизвестно, что будет дальше и чем это все закончится… А так хочется какой-то определенности. Даже если Крауч или Тот-Кого-Нельзя-Называть станет министром на следующих выборах… Интересно, тогда его можно станет называть по имени? Наверно, да, а то как-то странно... Но, по крайней мере, в том или другом случае будет ясность. Сейчас вообще ни на что не похоже, и никто не знает, что с ним будет завтра… Неудивительно, что многие уезжают за границу…»
Сама Констанция знала, что они никуда не уедут. Ее муж не так давно стал начальником Департамента налогов и сборов британского Министерства Магии, и не мог себе позволить эмиграцию. То есть он мог бы, конечно, подать в отставку — но считал, что это будет с его стороны пренебрежение своим долгом в трудные времена. Власть, по его мнению, означала прежде всего обязанности, а уж потом — привилегии. Констанция его за это еще больше уважала, хотя временами ей и делалось страшно — за мужа, за детей — Изабеллу и Троя-младшего, за себя. А недавно она поняла, что ждет третьего ребенка.
Констанции казалось, что привычный мир на глазах рушится, сама она, хоть и держалась в стороне от политических битв, но видела, как вчерашние друзья становятся врагами, как брат идет против брата, и дети против родителей. Даже в таком почтенном семействе, как Блэки — и то неблагополучно: сначала сбежала из дома Андромеда, потом Сириус Блэк, старший сын и наследник древнейшего и благороднейшего рода, ушел от родителей. Говорят, что он вступил в организацию Дамблдора, поставившую себе целью вооруженную борьбу с Упивающимися смертью… Сириус всегда был помешан на магглах, как слышала Констанция — на этой почве они и с матерью постоянно ссорились. И Молли Прюэтт, ровесница Констанции, тоже в свое время ушла из дома со скандалом, выскочила замуж против воли родителей за Артура Уизли.
А вот Лестрейнджи, в отличие от Блэков, держатся. Их замок — словно островок старого, незыблемого мира, такого, каким он всегда был, и каким будет впредь — Констанция верила, что, несмотря на нынешние потрясения, все в конце концов вернется на круги своя.
И конечно, она была безмерно благодарна Бодуэну Лестрейнджу за то, что ее супруг был оправдан.
Имелась у Констанции и еще одна серьезная причина, по которой она согласилась на помолвку дочери с Рабастаном.
Влияние маггловского мира на магический отнюдь не ограничивалось неприличными журналами. Магглорожденные, которые в старые времена держались скромно и старались как можно скорее приспособиться к новому для них миру, стать его частью, принять его законы и обычаи, теперь вели себя дерзко, открыто заявляя, что маги по сравнению с магглами — отсталые и дремучие.
Тем не менее, они по большей части не возвращались к магглам, закончив Хогвартс, а оставались в волшебном мире и очень охотно шли на работу в Министерство и Аврорат. И всюду они приносили с собой дух отрицания и разрушения, захвативший маггловский мир после великой войны и особенно в последние два десятилетия. И многие молодые маги, даже из старинных чистокровных семейств — да что там, даже среди Священных двадцати восьми находились такие — тоже поддавались ему.
Семья, брак, традиции и мораль — все это стало модным высмеивать и подвергать сомнению. Нахватавшаяся «маггловской заразы» — как писали и говорили приверженцы старых порядков — молодежь не признавала никаких авторитетов. Почитать и слушаться родителей, как и вообще старших, считалось чем-то смешным и нелепым(3). Нет, кого-то они, конечно, уважали и слушались — но только тех, кого выбрали сами. Их кумиром был Дамблдор, они превозносили его за победу над Гриндевальдом — забывая о том, что знаменитая дуэль произошла лишь в самом конце войны, когда армии и Гриндевальда, и его маггловского alter ego были почти разгромлены. А сколько было жертв, сколько жизней и магов, и магглов за предыдущие шесть лет унесла эта война… Дамблдора любили еще и за то, что он отменил телесные наказания в Хогвартсе, да и вообще всячески потакал студентам. Кажется, при нем действительно стало легче учиться — но это потому, что учебная программа сокращалась, а некоторые темы и даже предметы были и вовсе отменены, под тем предлогом, что они относятся к «темной» магии.
1) Начальник Департамента магического правопорядка Барти Крауч-старший в конце 70-х разрешил применять непростительные заклятия к подозреваемым (книга 4 канона).
2) Французская пословица: "Юности надо перебеситься"
3) Шестидесятые и семидесятые годы двадцатого века в маггловском, то есть реальном мире — это период активности молодежных движений левого толка, взявших на вооружение лозунги о ниспровержении авторитетов, об отрицании традиционной культуры, морали, религии и т.п. Сексуальная революция и так называемая "контркультура" — наследие того времени. Ну а идеи эти появились и распространились гораздо раньше 60-70-х годов. Более чем вероятно, что магглорожденные приносили эти идеи с собой в магический мир, и естественно, что это многим не нравилось. Все-таки Магическая Британия больше похожа на традиционное общество.
1967 год
Констанцию во время ее учебы в Хогвартсе, когда она еще носила фамилию Мэйсон, тоже не обошло стороной это поветрие — увлечение всем маггловским. На последнем курсе она влюбилась в магглорожденного студента своего факультета — Питера Робертса. Он был очень недурен собой, спортивен, умел красиво и складно говорить, а главное — он так вдохновенно рассказывал наивной девушке о космических спутниках, о самолетах, об успехах маггловской науки, благодаря которым были побеждены множество неизлечимых ранее болезней, а вскоре, как он уверял, человечество забудет, что такое голод и война. Констанции, когда она слушала его, казалось, что настоящая жизнь — где-то там, далеко за пределами родного для нее волшебного мира.
На уроки Питер ходил в школьной мантии, но в гостиной Рэйвенкло снимал ее и оставался в джинсах и клетчатой рубашке, которую часто завязывал узлом на животе, открывая загорелую кожу и рельефные мышцы. Многим девушкам он очень нравился, хотя говорили, что он непостоянен в своих увлечениях. И Констанция не устояла. Она согласилась пойти с ним в Хогсмид, потом они встретились в Лондоне во время зимних каникул, и он водил ее в кино — Констанция никогда еще там не была. Фильм рассказывал о маггловском ученом, который без магии изобрел способ становиться невидимым, правда, закончилось все для него плохо. Впрочем, Констанции не удавалось внимательно следить за развитием сюжета на экране, потому что Питер то и дело ее целовал. После сеанса она сказала, что кино немного похоже на Омут Памяти, а Питер в ответ долго — и даже несколько обидно — смеялся.
Он все уговаривал ее «бросить вызов предрассудкам и отдаться свободной любви» — так он выражался. Конни долго не соглашалась, но наконец, сдалась, и весной они стали близки — встречались по ночам в потайной комнате, скрытой за гобеленом с троллями на восьмом этаже. Но вскоре радость влюбленной девушки сменилась горестным недоумением. Ей стало казаться, что Питер охладел к ней, а однажды она увидела его любезничающим с магглорожденной хаффлпаффкой Лиззи Далтон, бойкой и веселой девицей, которая на последнем Рождественском балу появилась в очень короткой юбке, чем произвела фурор, граничащий со скандалом. Молли Прюэтт, защищая свои владения от посягательств — Артур Уизли смотрел на Лиззи, разинув рот — приложила ее своим знаменитым летучемышиным сглазом. А Беллатрикс Блэк, заметив, что взгляд Руди Лестрейнджа тоже прикован к голым ногам бесстыдницы, наслала на нее порчу, от которой ее рыжие волосы превратились в зеленую паклю — от последствий этого заклятия Лиззи потом долго лечили в Больничном крыле. Профессор МакГонагалл не сделала замечания ни Молли, ни даже Белле — хотя обычно не упускала случая оштрафовать Слизерин. Сняв двадцать баллов с Хаффлпаффа, она просто отправила наглую девчонку переодеваться.
Питер тогда не упустил случая посмеяться над ханжеством волшебников. И вот теперь он с этой Лиззи, обнимает ее у всех на глазах во дворе школы, а на нее, Констанцию, и не смотрит…
Она прошла мимо, отвернувшись. Но на глаза навернулись слезы, которые она сдержала лишь неимоверным усилием воли, а собственная новая мантия и кружевная блузка с длинной узкой юбкой показались нелепыми и старомодными, плохо сидящими, словно Конни была не юной, стройной и красивой девушкой, а горбатой и кривобокой каргой.
Улучив момент, чтобы встретиться с Питером в коридоре наедине, чтобы рядом не было ни Лиззи, ни кого-то еще, Констанция спросила, сама не узнавая своего голоса — настолько жалким и дрожащим он был — что произошло, почему он так изменился.
— А что изменилось? Ничего не изменилось, — глаза Питера забегали, отчего все лицо стало неприятным. — Ты что, ревнуешь, что ли? Мне что, уже нельзя с девушкой поговорить?
— Ты обнимался с ней! Вся школа видела. Скажи мне честно — у вас с ней что-то есть? Ты ее… любишь?
— И что здесь такого? Мы друзья, — Питер вздохнул. — Почему мне нельзя по-дружески обнять девушку? Ты не понимаешь, Конни… Мне любой человек из настоящего, большого мира — свой, близкий. Я даже с тобой не обо всем могу говорить, ты многого не понимаешь…
— Ну неужели обязательно обниматься? А о чем ты со мной не можешь говорить? Ты бы мне объяснил, может быть, я бы поняла…
— Не поймешь. Мы слишком разные… Я бы ни слова не сказал, если бы тебя кто-нибудь обнял. Но у вас это не принято, девушку, видите ли, скомпрометировать можно… Смешно! Двадцатый век, в нормальном мире все давно равны, а у вас тут такие дикие понятия. Я, наверно, никогда не привыкну.
— Питер… Я и сама не хочу ни с кем обниматься. Ты же говорил, что любишь меня… Я просто не понимаю…
— О, черт… И что теперь — одно неосторожно сказанное слово, и все, жизнь кончена? Я твой раб до конца дней?
— Почему раб? — она прижала пальцы к вискам, пытаясь осмыслить услышанное. — И, знаешь, ты в чем-то прав, мы к словам относимся серьезно. Ведь в словах тоже заключается магия.
— А кто я, если не раб? Если ты следишь за каждым моим шагом? Я вот не пытаюсь лишить тебя свободы.
О чем он говорит? Конни растерянно глядела на Питера — она впервые видела его таким. А он обвиняющим жестом ткнул в ее сторону пальцем:
— Тебе самой свобода не нужна, ты ее боишься, потому и не замечаешь, насколько ты сама скована этими вашими правилами. По рукам и ногам!
Она покачала головой.
— Нет, Питер. Я ничего не боюсь. А вот ты боишься. Зря, кстати. Мне ничего от тебя не нужно, делай что хочешь, а ко мне больше не подходи.
Констанция развернулась и ушла. Она долго плакала в спальне, задернув полог своей кровати. Потом ее охватил ужас — она не могла вспомнить, выпила ли она зелье, когда в последний раз была с Питером. «А сейчас уже поздно… Мерлин и Моргана! Что же делать…»
Мучительный страх и стыд не оставляли Конни еще две недели. Как назло, у нее случилась задержка. Она не представляла, что скажет отцу, и какой будет его реакция — но мысль об аборте пугала ее до дрожи. «Нет, я не буду этого делать, не буду…» — шептала она по ночам, прислушиваясь к себе. Может быть, отец нашел бы средство повлиять на Питера — вот только что делать с тем, что Питер ее не любит и, видно, не любил никогда?
В трактире Аберфорта Дамблдора всегда толклись торговцы разными сомнительными зельями и артефактами. Зелье контрацепции можно было купить в любой аптеке либо приготовить самостоятельно, однако школьникам его не продавали, а в Хогвартсе варить было негде — не в классе же зельеварения это делать, и не в кабинете Слагхорна. А в «Кабаньей голове» одна старая карга, хорошо известная старшеклассницам Хогвартса, промышляла этим зельем в маленьких темных пузырьках, по два галлеона за штуку. Имелись у нее и средства для прерывания беременности. И Конни решилась — на прогулке в Хогсмиде она незаметно отделилась от толпы школьников, возле трактира накинула капюшон на лицо и тенью скользнула внутрь. Карга была там.
— Что, красавица, в беду попала? — прошамкала старуха, узнав ее. — Сколько задержка-то? Неделя? Вот, возьми. Выпьешь половину сегодня вечером, а половину завтра утром. Не бойся, средство верное — скинешь, как будто ничего и не было.
Когда дело было сделано, и месячные наконец пришли, Конни, рыдая, рассказала все своей подруге, Мэри Сеттон.
— Бедняжка, — говорила Мэри, гладя Конни по спине. — Ну что же ты плачешь, ведь все прошло… Да может быть, у тебя и не было ничего, может, ты и не была беременна. Просто перенервничала, так бывает. Ты ведь не проверялась? У тебя грудь болела?
— Не помню… — Конни перестала плакать.
— Если бы болела, ты бы помнила. У нашей Эми, — вспомнила Мэри жену своего старшего брата, — когда она ждала ребенка, очень болела. Она мне говорила, что это самый первый признак — ну, кроме задержки… И тошнило ее, и ела она то маринованные огурцы с джемом, то конфеты с соусом карри…
Конни это рассмешило.
— Ужас какой… — покачала головой она, сморщив нос. Ей и самой очень хотелось верить, что Мэри права, и беременности у нее не было — и постепенно она успокоилась.
А Питера больше не видели с Лиззи Далтон, он с головой ушел в учебу — приближались выпускные экзамены. И вообще он как будто стал серьезнее и скромнее, когда провел три дня в Больничном крыле после драки с двумя слизеринцами. За что они его побили, Питер не говорил, но догадаться было нетрудно — может, пытался вскружить голову чьей-нибудь сестре или невесте... А может быть, снова разглагольствовал о достижениях маггловского прогресса и об отсталости магического мира — только на этот раз слушатели ему попались неблагодарные.
Экзамены Констанция сдала хорошо, выпускной бал тоже прошел весело. Питер перед балом просил у нее прощения, заверил, что с Лиззи у него ничего не было, он просто обиделся, что Конни ему не верит, потому и наговорил грубостей.
Констанция вернулась домой, в Ковентри, и стала помогать отцу в аптеке. Питер обещал приехать к ней, но все лето она его не видела, лишь в сентябре он написал, что ездил с родителями в Америку и только недавно вернулся, и предлагал встретиться в Лондоне. В письмо был вложен порт-ключ.
Их роман возобновился — Питер присылал Конни записки с порт-ключами, которые, стоило привести их в действие, переносили ее в Лондон, к Дырявому котлу, где ждал Питер. Они выбирались на маггловскую территорию, и он вез ее на своем мотоцикле в какой-нибудь мотель. Впрочем, происходили эти встречи раз в неделю, а то и реже. Зелье контрацепции Конни брала в кладовке — там его было много, и нехватки никто так и не заметил. Отцу она врала, что ездит на «Ночном рыцаре» повидаться со школьными подругами — Мэри была в курсе дела и соглашалась в случае чего подтвердить, что Конни провела время с ней, хотя очень не одобряла поведение Питера. Сама Конни, несмотря на то, что была влюблена, все же отдавала себе отчет, что Питер ее не только не любит, но даже не уважает. Если вначале ей нравилась атмосфера тайны и дух приключения, которыми были окутаны их свидания, то вскоре Конни стала чувствовать лишь неудобство и жгучий стыд от того, что приходится столько лгать.
В декабре Питер опять куда-то пропал и не подавал о себе вестей, а незадолго до Йоля сова наконец принесла Конни записку от него, которую она вернула, не распечатав. И через два дня Питер прибыл в Ковентри. В аптеку он, впрочем, не зашел, а караулил неподалеку от дома. Дождавшись, когда Конни отправится в лавку за продуктами, он догнал ее.
— Почему ты не пришла и даже не ответила? Опять приревновала к кому-то? — Питер обнял ее за плечи и привлек к себе, стараясь поцеловать в шею. — Я соскучился, детка…
Конни, отстранившись от него, сказала, что такие отношения для нее просто унизительны, что, если Питер хочет и дальше общаться с ней, то пусть он явится к ним в дом и представится ее отцу. А она больше не может так.
Питер слушал ее, и на лице его все явственнее проступало выражение скуки и холодного отчуждения. У Конни защемило сердце.
— Ты не хочешь Йоль с нами отпраздновать? — спросила она, дотронувшись до его плеча и мягко улыбаясь, желая смягчить ранее сказанные слова и делая шаг к примирению. — Ты вообще когда-нибудь праздновал Йоль в волшебной семье? Это совсем не то, что маггловское Рождество.
— Представиться твоему отцу, да? И он будет считать меня твоим женихом? — с кривой усмешкой спросил Питер. — Это для тебя так принципиально?
— Да. А что тут дурного?
Питер некоторое время молчал, потом со вздохом, отводя глаза, ответил:
— Ну, если так, то… мы расстаемся. Прости, Конни. Я понял, что это было ошибкой. Мы не будем с тобой счастливы.
— Но почему же? Ты не любишь меня? Ты меня обманывал?
— Я вообще жениться так рано не собираюсь. А ты ведь уже представляла меня своим мужем, отцом твоих детей… — эти слова Питер произнес с неизъяснимым презрением. — Или я не прав? Ты разве не об этом думала, когда предложила мне познакомиться с твоим отцом?
Конни смотрела на него, не понимая, что происходит.
— Питер… Ты говорил, что любишь… А жениться вот так сразу и не обязательно, это даже не принято.
— Да, говорил. Я и не отказываюсь от своих слов. Ты мне очень нравишься, детка… Но ты хочешь, чтобы я свою жизнь принес в жертву…
— Как это — в жертву, Питер? Почему — в жертву? Я хочу счастья для нас обоих.
— У нас разные понятия о счастье. Я не виноват, что у вас такие устаревшие взгляды. Мир изменился, пойми это! Любовь должна приносить радость, а не заковывать человека в цепи долгов и обязательств(1)…
— Любовь? Цепи? — Констанции казалось, что или она, или Питер сошли с ума. — Почему — цепи? Что плохого в семье и детях? И что ты тогда называешь любовью?
— Вот! Для тебя любовь — это непременно брак по гроб жизни и куча спиногрызов. Ты и сама себя в какие-то рамки загоняешь, и меня хочешь туда же загнать. Вот удовольствие-то — сразу после школы жениться, встать за прилавок аптеки твоего отца, наплодить детей неизвестно зачем, и так прожить всю жизнь? Так и умереть, ничего не увидев и не узнав?
— Но тебе не обязательно работать в папиной аптеке. И жениться сразу вовсе не нужно, я же тебе уже сказала…
— Конни, прости, но ты ужасно ограничена. А я хочу от жизни чего-то большего, я чувствую, что на что-то способен. И в постели… Я тебя сколько уламывал? Месяца три, наверно, потерял. Но ты защищала свое «сокровище», как Бог знает какую ценность… Ну и стоило ли оно того? Твоя пассивность — просто на грани фригидности. У меня девушки были гораздо опытнее и раскованнее. Нет, наверно, ты будешь неплохой женой для кого-нибудь из ваших, которые помешаны на приличиях…
— Питер… — в ужасе прошептала Конни. — Что ты такое говоришь? Какой опыт? У меня же никого не было до тебя… Как же иначе?
Он говорил что-то еще, но Конни уже не слышала его. Она повернулась и побежала домой, забыв, что шла за покупками.
1) Речи Питера — это в общем и целом те воззрения, которые легли в основу сексуальной и культурной революции 60-х годов.
1968 год
После Йольских праздников Конни снова встала за прилавок отцовской аптеки. Она с утра до вечера вместе с еще двумя продавщицами вежливо здоровалась с клиентами, выслушивала их жалобы, отпускала товар, отсчитывала сдачу, а когда аптека закрывалась, помогала отцу в приготовлении целебных зелий. Конечно, она ничего не рассказывала ему о Питере, но он заметил, что дочь стала молчаливой и грустной. К тому же всю зиму она постоянно простужалась, и даже микстуры, собственноручно сваренные отцом, помогали плохо, она все время кашляла. И когда в конце марта Мэри Сеттон, живущая в Лондоне, пригласила Конни погостить у них — мистер Мэйсон настоял, чтобы она обязательно поехала и развеялась:
— Мы с миссис Картер и мисс Пауэрс пару недель управимся и без тебя, так что поезжай, отдохни.
Мэри тоже была обеспокоена ее печальным видом и подавленным состоянием. Констанция призналась:
— Мне казалось, что я скоро забуду Питера, и все будет хорошо. Но сейчас дня не проходит, чтобы я не вспоминала его… А однажды в аптеку зашел парень, на него немного похожий — я его увидела, и у меня руки задрожали, я даже уронила хрустальный флакон с зельем…
— Это потому, Конни, что тебе скучно, ты с людьми мало общаешься. У тебя ведь даже новых знакомых не появилось? Ну кто в вашу аптеку в основном заходит? Старички и старушки, да какие-нибудь почтенные матроны...
— Мне не хочется ни с кем знакомиться.
— Глупости, Конни. Это пройдет. Знаешь, ты такая красивая! Даже красивее, чем раньше.
Милая простушка Мэри, пухленькая, русоволосая, с ямочками на щеках, сказала это без тени зависти — она уже год была помолвлена с Джорджем Хартвиком, учившимся на два курса старше. Жених и невеста, знакомые с детства, души друг в друге не чаяли, и осенью должна была состояться их свадьба. Сначала они планировали пожениться после Йоля, но молодой человек носил траур по скончавшемуся полгода назад отцу.
А Конни действительно очень похорошела — прежде ее красота была несколько, что называется, конфетной или кукольной, а сейчас в лице с изящным овалом и высокими скулами появилось что-то утонченное и трогательно-нежное, линия розового, немного капризного и надменного рта смягчилась, а темно-голубые глаза стали глубокими и таинственно-сумрачными.
Старший брат Мэри, Майкл работал в Гринготтсе. Однажды он привел к Сеттонам своего давнего друга Троя МакДугалла, служащего в Министерстве Магии, в Департаменте налогов и сборов. Обоим уже было под тридцать, Майкл был женат и имел двоих детей, а Трой пока не обзавелся семьей.
Впервые увидев Констанцию, он был очарован. Весь вечер он то и дело поглядывал в ее сторону и, когда что-то говорил, то, хотя беседа была общей, Конни чувствовала, что он обращается в первую очередь к ней. И все дни, пока она гостила у подруги, Трой почти каждый вечер бывал у Сеттонов. Мэри вскоре поняла, что приятель Майкла очень интересуется Конни. Поговорив с братом, она убедилась в том, что права, и что МакДугалл — человек достойный, и намерения у него самые серьезные. Правда, Майкл рассказал, что в юные годы Трой отдал дань всем, как говорится, безумствам молодости, но при этом всегда умел вовремя остановиться — в игре в карты или в кости знал меру, никогда не напивался до беспамятства, и с женщинами был достаточно аккуратен. Во всяком случае, сломанных девичьих судеб и разрушенных семей за ним не числится. К тому же он отнюдь не беден, получает приличное жалование и имеет в Лондоне дом, да и в Министерстве на хорошем счету: начальство прислушивается к мнению умного сотрудника и, вполне возможно, когда-нибудь он даже возглавит Департамент, в котором работает.
Все это Мэри пересказала Конни и заключила:
— Отличная партия! К тому же он чистокровный, хоть и в Священные двадцать восемь не входит. И ты ему очень, очень нравишься. Майкл говорит, что он, наверно, скоро сделает тебе предложение.
Констанция смутилась. МакДугалл казался ей, в общем, симпатичным, но о браке с ним, да и вообще ни с кем, она не помышляла. Воспоминания о Питере по-прежнему причиняли боль.
Она уехала обратно к отцу, в Ковентри. Мэри на прощание взяла с нее слово, что Конни летом непременно опять приедет в гости, и Конни обещала.
Однако с Троем она встретилась раньше.
Конни, как всегда, стояла за прилавком, когда увидела его — он вошел с улицы, высокий, представительный, с открытой улыбкой и большим букетом цветов — роскошных белых роз — в руках.
— Мисс Мэйсон, — поклонился он. — Доброе утро. Не уделите ли вы мне несколько минут?
«Что же так официально?» — подумала Констанция и церемонно кивнула, взяв букет.
— Благодарю вас…
Она оглянулась по сторонам и поняла, что они одни. Миссис Картер и мисс Пауэрс куда-то незаметно исчезли.
— Мисс Мэйсон… — он взял ее ладонь в свои руки, улыбка сбежала с его лица, сменившись растерянным выражением, и Конни поняла, что он взволнован. — Я прошу вас оказать мне честь стать моей женой. Я люблю вас, Конни…
Последние слова он произнес тихо. А она растерялась, не зная, что ответить.
— Вы ведь меня совсем не знаете… — пролепетала она, наконец собравшись с мыслями.
— Ну, я не первый год на свете живу, — усмехнулся он. — И в людях разбираться научился. — Трой взглянул ей прямо в глаза. — Я вижу, какая вы… И я люблю вас.
Потом он заговорил — заметно смущаясь, что, вообще-то, было ему не свойственно, и чувствовалось, что свою речь он заготовил заранее — о своей службе в Министерстве, о жаловании, позволяющем обеспечить семью, о лондонском доме, старинном, времен королевы Анны, но добротном и красивом, о том, что отец его уже умер, а мать жива, и что он тоже учился на Рэйвенкло. Скоро ему исполнится тридцать, и хочется иметь семью и детей, поэтому он уже некоторое время задумывался о женитьбе, но только встретив Конни, нашел свой идеал. Он сделает все, от него зависящее, чтобы она, приняв его предложение, никогда об этом не пожалела. И согласен на длительную помолвку, если Конни так захочет — чтобы они могли лучше узнать друг друга.
Конни почувствовала что-то, похожее на обиду и разочарование. «Ну конечно, он навел у Майкла обо мне справки, и решил, что я вполне добропорядочная девица и подхожу ему. Знал бы он… Если бы знал, то не церемонился бы, а попытался бы получить свое, еще когда я гостила у Мэри… Наверняка, он из тех мужчин, которые себе позволяют все, а потом, когда им разгульная жизнь надоест, хотят себе в жены непременно молодую невинную девушку. Нетронутую, неиспорченную — так это называется…» Ей стало горько.
— Мисс Мэйсон… Конни… Могу ли я поговорить с вашим отцом? Или вы мне откажете сразу?
«Да, я ему откажу, — решила Конни. — Скажу, что люблю другого. Нет, это будет неправда, я не хочу врать.» Она лихорадочно искала уважительные причины для отказа и не находила ни одной — забыв о том, что, в общем-то, никакие особые причины здесь не нужны. Она не хочет — и этого вполне достаточно, она вправе ничего ему не объяснять. А он ждал ответа.
— Знаете, мистер МакДугалл… Я, конечно, очень польщена, и благодарю вас. Это самый лучший комплимент, какой мужчина может сделать девушке… Но я не могу принять ваше предложение.
— Почему? — быстро спросил он. И тут же, видимо, пожалел о сорвавшемся с языка вопросе: — Впрочем, это был, наверно, бестактный вопрос. Прошу прощения.
Трой сделал движение, как будто собирался развернуться и уйти, но словно что-то ему мешало. Он снова взглянул на нее. Конни смотрела на него странным взглядом, который он не мог понять.
— Почему, Конни? — повторил он мягко. — Я вам совсем не нравлюсь?
— Дело не в этом… — Конни смешалась и опустила глаза. — Я любила одного человека… Понимаете? Вам, наверно, не хотелось бы, чтобы ваша жена… Поэтому я должна вам это сказать.
Она покраснела до ушей и замолчала.
— Конни… — он зашел за прилавок и оказался совсем рядом. Серые глаза смотрели на нее прямо и твердо, темно-рыжие волосы были аккуратно зачесаны назад, от него веяло силой и уверенностью. Слегка сжав ее ладонь в своей, он произнес: — Я сделаю все, чтобы ты его забыла. Я хочу, чтобы ты была счастлива. Со мной.
Конни глубоко вдохнула, словно собралась нырнуть в воду, и тихо ответила:
— Я согласна. Мой отец после обеда будет здесь, зайдите и поговорите с ним. А теперь — могу я вас попросить уйти? Мне надо побыть одной…
Он кивнул, поднес ее руку к губам и поцеловал — очень бережно и почтительно — и удалился. Вошла миссис Картер — Конни поняла, что уходила она неспроста, уж очень хитрый был у нее взгляд. Она сказала, не поднимая глаз на продавщицу, что у нее разболелась голова, и она пойдет наверх, в свою комнату, выпьет микстуру и немного полежит. Миссис Картер понимающе кивнула и заверила Конни, что она может не торопиться, все равно покупателей в эти часы в аптеке обычно мало.
У себя в комнате Констанция, поставив цветы в вазу на столе, упала в кресло и расплакалась, сама не зная, о чем. «Зачем я согласилась? Почему не отказала ему? Что же теперь будет? Ведь это же на всю жизнь… Я не смогу…» — бессвязно всхлипывала она, пока не закончились слезы. Потом достала из комода засушенный цветок, подаренный когда-то Питером и маггловскую фотографию, сделанную в тот вечер, когда они ходили в кино — и тут же убрала обратно. «Пусть останется на память», — подумала Конни.
Часы тем временем пробили два. Скоро уже должен был вернуться отец. Умывшись и припудрив нос и щеки, она спустилась вниз, в аптеку, где миссис Картер скучала за прилавком, а мисс Пауэрс читала журнал.
Наконец пришел мистер Мэйсон. Он принес с собой подписанный договор с оптовым поставщиком о закупке большой партии ингредиентов. Ему удалось заключить выгодную сделку, и он был в хорошем настроении. Поцеловав дочь в щеку, Мэйсон заботливо спросил, как она себя чувствует. У Конни снова навернулись слезы — скоро ее жизнь изменится необратимо, и неизвестно, к лучшему ли. Странно — так легко и приятно было представлять себя женой Питера, воображение рисовало ей такие уютные и веселые картины, а сейчас мысли о будущем были тревожными.
«Да может быть, МакДугалл еще и не придет. Может, он передумает», — пришло ей в голову, и она немного успокоилась.
Однако МакДугалл все-таки явился — как раз к пятичасовому чаю, на этот раз с коробкой конфет и бутылкой огденского. Конни очень смутилась, представляя его отцу, который был несколько удивлен — она его не предупредила, что к чаю будет гость. Впрочем, весь разговор Трой взял на себя.
— Мистер Мэйсон… — начал он, когда хозяин налил себе и гостю по полстакана огневиски со льдом. — Я прошу прощения за визит без приглашения, но я очень рад с вами познакомиться. С вашей уважаемой дочерью мы уже знакомы… Мисс Мэйсон недавно гостила у мисс Сеттон, а мы давние друзья с ее старшим братом.
Затем он снова коротко рассказал о себе и о своих видах на будущее, и уже официально попросил руки Конни.
Мистер Мэйсон немного растерялся — сватовство было совсем неожиданным — но, в общем, предоставил принимать решение Констанции, которая подтвердила свое согласие. Она говорила спокойным и рассудительным тоном, несмотря на охватившее ее смятение — ей казалось, что она плывет по течению реки, стремительно уносящей ее куда-то в неизвестность, и повернуть вспять уже нельзя.
Свадьбу назначили на конец сентября, как раз после праздника Мабон. Против длительной помолвки высказалась сама Конни, которая не видела смысла откладывать бракосочетание надолго.
Когда МакДугалл ушел, Конни опять заплакала. Мистер Мэйсон погладил ее по голове:
— Дочка, ну что же ты… Ты же сама согласилась? Или… он тебя как-то заставил? Мерлин! — воскликнул он, пораженный неожиданной догадкой. — Может быть, ты беременна? Он тебя соблазнил, когда ты была у Мэри? Кто бы мог подумать… А ведь он мне даже понравился… Но не плачь. Хоть этот тип и служит в Министерстве, я найду на него управу! К тому же, не такая уж он большая шишка, а мы — не последние люди в Магической Британии…
— Нет, папа, что ты! — Констанция даже перестала плакать, настолько диким ей показалось предположение отца. — Ничего такого не было, честно…
Миссис Картер, присутствовавшая при разговоре, поскольку обычно пила чай вместе с Мэйсонами — в отличие от мисс Пауэрс, которая жила неподалеку и всегда уходила домой — добродушно сказала:
— Девушки всегда плачут перед свадьбой, сэр. Ничего страшного. В любом случае, девочка, — обратилась она к Конни, — лучше поплакать сейчас, чем потом. А с ним тебе плакать не придется, он хороший человек, и любить тебя будет — я такие вещи сразу вижу, недаром шестьдесят шесть лет прожила и вырастила троих детей…
1968 год
Во время помолвки Трой заходил к Мэйсонам сначала раза два в неделю, потом три, и в конце концов стал почти каждый вечер проводить у будущей жены и тестя. Он подолгу и с искренним интересом разговаривал с мистером Мэйсоном о делах, добродушно шутил с миссис Картер и мисс Пауэрс. С Конни МакДугалл держался очень просто и по-дружески. Несколько раз он сопровождал ее в гости к знакомым. Танцуя с ней, он не позволял себе ничего лишнего — ни прижать ее к себе теснее, чем дозволяли приличия, ни положить руку туда, куда не следовало. Встречаясь с невестой, он целовал ей руку, а прощаясь — легко прикасался губами к щеке. Конни постепенно к нему привыкла, и решила, что он ей нравится.
Вот только ее мучили беспокойные сны, в которых часто появлялся Питер — он не снился ей уже давно, а тут стал являться чуть ли не каждую ночь. И чем ближе к свадьбе, тем ярче и тревожнее делались ее сны.
Уже в сентябре ей приснилось, что она сбежала с собственной свадьбы вместе с Питером, бросила и жениха, и отца, и дом, полный гостей. И они вдвоем куда-то едут по широкой дороге на маггловском автомобиле. Одной рукой Питер держит руль, другой обнимает Конни за плечи. Во рту у него сигарета со странным запахом — Конни видела у него такие, он и ей несколько раз предлагал попробовать, но она отказывалась(1). Ей весело и легко — так легко, как не бывало уже очень давно. Вот он отпускает руль, и машина взлетает, Питер целует Конни в губы, срывает с нее белую кружевную фату, потом платье, а она звонко хохочет. Темные кудрявые волосы Питера падают ему на глаза, он откидывает их назад движением руки, которое Конни, оказывается, прекрасно помнит… «Вот видишь, как это легко — все отбросить и быть счастливой и свободной…» — говорит Питер, смеясь. «Да… А мне казалось, что я не смогу», — соглашается Констанция. И вдруг она смотрит на свою руку и видит обручальное кольцо. «Я забыла его снять», — шепчет она, и ее веселье сменяется нарастающим ужасом. Она пытается снять кольцо, но оно как будто приросло к пальцу. Питер наблюдает за ее стараниями и смеется еще веселее.
Одна дверца у машины — как раз с той стороны, где сидит Конни — отваливается и падает вниз, и Конни, не удержавшись, тоже падает. Машина, управляемая Питером, продолжает свой путь, он словно не слышит ее криков…
Конни проснулась с отчаянно колотящимся сердцем и в слезах. «Мерлин… — прошептала она. — Да что же это такое? Ведь я его уже почти забыла. Почему опять?» Она не понимала, что с ней происходит. Обманывать себя, что это только сон, который ничего не значит, не было смысла: Конни прекрасно помнила, какой счастливой она себя чувствовала во сне от того, что Питер обнимает ее, от того, что он снимает с нее фату и свадебное платье. А ведь она уже совсем привыкла к мысли, что скоро выйдет за МакДугалла, станет ему верной, честной женой и доброй матерью детям, и найдет в этом свое счастье…
«Он ведь хороший человек. Я не хочу его обманывать. Как это ужасно — любить одного, а жить с другим… — думала она. — Может быть, все же разорвать помолвку, пока не поздно? Но что я ему скажу? Что видела во сне парня, с которым раньше встречалась и который наверняка обо мне и думать забыл, и поэтому я не могу за него выйти? Глупо…»
Весь день у нее все валилось из рук. Вечером Трой обещал сводить ее в маггловский Лондон, но ей уже никуда не хотелось идти — вообще не хотелось его видеть. Она села к столу, намереваясь написать ему, что заболела — но в ту же минуту услышала стук в дверь.
— Войдите, — откликнулась она, убирая пергамент и перо в ящик стола.
— Я сегодня освободился немного раньше, — Трой стоял на пороге. Он был без мантии, в маггловском костюме и при галстуке. — Вы не забыли, Конни? Наденьте что-нибудь маггловское и не забудьте жакет, или лучше даже плащ… Вечер прохладный, а накладывать согревающие чары среди магглов не очень удобно.
Он так явно был рад встрече с ней, что у Конни не повернулся язык сказать ему, что она не может никуда с ним пойти.
— Разумеется, я помню, — через силу улыбнулась она. — Подождите меня в гостиной, я сейчас буду готова.
Маггловская одежда у Конни, конечно, имелась, к тому же недавно купленная в самом лучшем в Ковентри магазине. Она выбрала бежевое шелковое платье длиной чуть ниже колен и темно-серый шерстяной жакет.
Аппарировав на Диагон-аллею, они выбрались через «Дырявый котел» на Чаринг-Кросс-роуд и вышли на Трафальгарскую площадь.
К фонтану было не протолкнуться — вокруг него небольшими группами стояли люди, слышалась разноголосая речь — говорили по-французски, по-итальянски и на других языках, которых Конни не знала. Она даже растерялась от такого множества людей и чуть крепче ухватилась за руку Троя.
Некоторое время они бродили по городу, потом зашли в небольшое уютное кафе выпить кофе с мороженым, но разговоры сегодня были какими-то натянутыми. У Конни на душе было неспокойно. Она временами ловила на себе пристальный взгляд Троя, и ей казалось, что он знает, какие ей снятся сны. Когда проходили мимо кинотеатра, Конни пожаловалась, что она немного замерзла и устала, и предложила зайти.
Фильм показался ей не очень интересным. Там показывали какого-то мужчину, как позднее поняла Конни, журналиста, который ездил по городу на машине с брюнеткой, потом с блондинкой — они еще поднимались на высокую башню. Оказалось, что у него есть невеста, которой он все время изменяет — бедная девушка даже пыталась отравиться. Показали также его друга, имевшего хорошую семью, но убившего своих детей и покончившего с собой(2).
Конни едва не вскрикнула от ужаса, когда поняла, что там произошло. Она покосилась на своего жениха — Трой сосредоточенно и внимательно следил за происходящим на экране, слегка нахмурив лоб. Похоже, он что-то понимал во всем этом бедламе.
Фильм завершился вечеринкой в богатом доме, похожей, скорее, на оргию — правда, довольно скучную. Потом все пошли на берег моря, и в конце концов главный герой остался один.
Конни стало грустно. Фильм, хотя она и мало что поняла, чем-то растревожил ее, оставил какое-то тоскливое чувство, словно никогда в ее жизни не будет ничего хорошего, и ее мечты никогда не сбудутся. «Зачем я это посмотрела? Нашла что выбрать… Лучше бы снова про невидимку, тем более, что я тогда не все видела…» Она вспомнила, как они с Питером целовались во время сеанса, и ее бросило в жар.
Когда они вышли из кинотеатра, она спросила:
— Вы что-нибудь поняли, Трой? О чем это? Мне стыдно, но я не поняла, только очень жалко было этих бедных детей, и их мать…
Трой серьезно взглянул на нее:
— Если кратко, то этот фильм — о бессмысленности жизни и страхе перед жизнью. Очень, знаете ли, любопытно наблюдать за упадком маггловской цивилизации со стороны.
— Упадком? Но все говорят, что магглы за последнее время достигли небывалых высот. И что мы от них очень отстали…
— Насчет нашей отсталости я бы поспорил. А вот что касается их высот… Вы правы, они достигли многого, выходцев из маггловских семей сейчас и волшебством не удивишь. Но достигнув вершин, их цивилизация словно бы надломилась в самой сути… Не умею более точно сказать. Ну что, Конни, домой?
— Да, — кивнула она.
Они зашли в безлюдный переулок и аппарировали к дому Конни. И тут он спросил:
— Конни, можно задать вам вопрос?
— Конечно.
— Прошу прощения, но… скажите мне, кто это был? Я не собираюсь причинять ему вред, но мне надо знать.
— О ком вы? — она попыталась уйти от ответа, но румянец выдал ее с головой.
— Конни, вы поняли меня.
— Мы учились вместе. Питер Робертс…
— Робертс… Он из магглов?
— Да, — она опустила голову.
— Вот как… И вы его любили?
— Да… нет… я не знаю!
Он взял ее руку и прикоснулся к ней губами.
— Чего бы я ни отдал, чтобы вы забыли его…
— Поцелуйте меня… — вдруг сказала она.
Он поцеловал ее в щеку.
— Нет, не так… — Конни говорила шепотом, щеки у нее пылали, а глаза блестели от непролитых слез. Она сама не знала, что на нее нашло — с Питером она всегда была робка и стыдлива, чем он часто бывал недоволен.
Трой обнял ее крепко, но вместе с тем бережно, и почувствовал ее всю — и тонкую спину, и хрупкие плечи, и упругую грудь. Накрыв ее рот своими губами, поцеловал неторопливо, как бы смакуя, словно пил изысканное вино. Он целовал ее долго, так, что у нее перехватило дыхание, и ей снова показалось, что ее закружил и куда-то несет чудовищной силы вихрь. Но теперь она чувствовала себя окруженной надежной защитой его рук, и поэтому было не страшно, а тепло и радостно.
— А-ах! — выдохнула Конни, когда он оторвался от ее губ.
— Конни…
Она заметила, что он смущен и тяжело дышит.
— Это, наверно, очень дурно с моей стороны, — сказала она.
— Нет, Конни. Это было прекрасно.
— Ну… мне пора домой… — она робко улыбнулась, не зная, что еще сказать и как теперь себя вести.
— До завтра, Конни, — ответил он, тоже улыбнувшись ей.
— До завтра…
Этой ночью Конни легла спать с мыслью, что заснуть ей не удастся — но заснула, едва голова коснулась подушки, и спала крепко, без снов, а утром проснулась на удивление свежей и отдохнувшей.
Питер ей больше не снился. А перед самой свадьбой она снова достала из комода засушенный цветок и фотографию и, решительно взмахнув палочкой, произнесла: «Инсендио!»
1) Употребление наркотиков было очень распространено у представителей "контркультуры" 60-х и 70-х годов.
2) Они смотрят фильм Ф.Феллини "Сладкая жизнь"
1968 год
Трой МакДугалл вовсе не из праздного любопытства спрашивал у невесты имя своего удачливого соперника. Ему было необходимо восстановить душевное равновесие — для этого требовалось ясно видеть угрозу и продумать, как ее избежать, а не сражаться с призрачными чудовищами, порожденными ревнивым воображением.
С тех пор, как Конни призналась ему, что уже любила кого-то, он поймал себя на том, что с подозрением и недоброжелательством смотрит на всех молодых сотрудников Министерства, особенно на тех, кто окончил Хогвартс в тот же год, что и Конни — ведь, разумеется, ее встреча с этим человеком и роман между ними могли случиться только в школе — не в аптеке же, не на глазах у ее отца…
«Узнаю, кто он — и сделаю все, чтобы оградить свою семью от него». Не то чтобы он не доверял Конни — но он хорошо понимал, что над своими страстями человек порой не властен. Он видел, что Конни пока не любит его — но готова полюбить. Он завоевал ее доверие и чувствовал в ней искреннее желание быть с ним честной и открытой до конца. Также, узнав ее ближе, он решил, что ее представления о жизни совпадают с его взглядами — а это значило, что именно он может сделать Конни счастливой, точно так же, как и для себя он уже не мыслил счастья без нее. Он не хотел подвергать Конни, да и себя самого, испытанию, возможно, непосильному — и поэтому должен был сделать все, от него зависящее, чтобы избежать случайностей, которые могут поставить их семью, их будущее под удар.
Теперь он немного успокоился — сотрудника по имени Питер Робертс среди служащих Министерства не было. Значит, Робертс не появится в их доме, да и на каком-нибудь праздничном приеме в Министерстве Конни не грозит встреча с ним. Все же Трой счел нужным узнать о молодом человеке больше.
В отделе регистрации магглорожденных волшебников он объяснил свой интерес тем, что ему нужно проверить, нет ли у Робертса задолженности по налогам — и вскоре получил под расписку тонкую папку, содержащую лишь несколько документов.
Питер Уильям Робертс, 1948 года рождения, окончил Хогвартс в 1967 году, факультет Рэйвенкло. Учился хорошо, все экзамены сдавал успешно, нарушений Статута о секретности не допускал. После школы вернулся в Лондон к родителям-магглам — матери и отчиму. Причем это не тот отчим, который у него был, когда мальчик поступил в Хогвартс, а другой. Официально же миссис Робертс до сих пор состоит в браке с отцом Питера, с которым она перестала поддерживать отношения еще до рождения сына.
Питер нигде не работал и собственных доходов не имел, очевидно, жил за счет родителей — значит, нарушений налогового законодательства за ним не числилось. Однако он был известен как один из активистов нового, появившегося лишь в конце прошлого года, движения за права сквибов(1).
Трой закрыл папку — с Питером все было ясно, а вот с этим движением… К обществу поддержки сквибов, учрежденному в конце девятнадцатого века и преследующему чисто благотворительные цели, оно не имело отношения. Вообще, было во всем этом что-то странное и несуразное. Лозунги, требовавшие прекратить ущемление прав сквибов, вызывали недоумение: ведь в магической силе сквибам отказал не людской закон, а природа — и что тут можно сделать? Если в чистокровной семье рождался ребенок без магического дара, ему, как правило, помогали получить маггловское образование и устроиться в маггловском мире. В волшебном мире они могли разве что найти такую работу, где колдовать не требовалось(2). Например, на должность завхоза в Хогвартсе всегда брали сквиба — согласно традиции. Мисс Пауэрс, вторая продавщица в аптеке Мэйсона, тоже была сквибом — об этом МакДугалл знал от Конни. Впрочем, до тихого Ковентри долетали лишь слабые отголоски политических битв, кипевших в столице.
Нет, случались, конечно, по-настоящему страшные, леденящие кровь, истории — как с Фаддеусом Ферклом(3), который семерых сыновей-сквибов превратил в ежей безвозвратно… Или случай, произошедший лет двести назад. После смерти одной старухи, вдовы последнего представителя древнего рода Лоуэллов наследники, дальние родственники из Америки, вошли в дом и обнаружили в подвале молодую женщину, нечесаную, грязную, одетую в какие-то лохмотья и явно не в своем уме. Старая эльфийка призналась, что несчастная приходится дочерью покойным хозяевам — отец девушки умер пятью годами раньше. Дочь оказалась сквибом, и родители сочли это немыслимым позором. Знакомым сообщили, что девочка умерла, для похорон трансфигурировали из куска дерева тело, а саму дочь тем временем заперли в подвале. Кормила ее эльфийка, она же время от времени меняла на ней белье и одежду. Мать к дочери наведывалась редко, отец же вообще не заходил в подвал. Постепенно узница даже говорить почти разучилась.
Эльфийка рассказала, что старая хозяйка, понимая, что ее конец близок, собиралась в скором будущем умертвить дочь и закопать тело в соседнем лесу, чтобы никто не узнал, как она поступила с собственным ребенком. Но не успела — смерть настигла ее внезапно. Когда хозяйки не стало, служанка продолжала приносить узнице еду, но выпустить ее на свободу она не могла.
На недоуменный вопрос следователя, почему, если на то пошло, родители не убили свою дочь сразу, чего ради они ее так мучили, эльфийка ответила, что в живых ее оставили только из страха. Детоубийство навлекло бы на род проклятие, а они были еще достаточно молоды и надеялись, что у них появятся и другие дети, не обделенные магическим даром. Но детей больше не было, и пришлось Лоуэллам доживать свой век одиноко, с полусумасшедшей дочерью в подвале и старой служанкой…
Наследники же оказались людьми сострадательными и взяли на себя заботу о несчастной, которая прожила у них еще несколько лет до самой своей смерти.
Но все это были давние истории, что называется, предания седой старины. И Феркл, и Лоуэллы были наказаны самой жизнью — их рода угасли, и в памяти потомков сохранилась лишь их нечеловеческая жестокость… Однако если почитать воззвания, распространяемые активистами и печатаемые в газетах, складывалось впечатление, что в каждой старинной семье, в каждом волшебном доме томятся в подземельях не меньше дюжины сквибов, и что у каждого чистокровного мага на совести не одно детоубийство.
Заместитель начальника Отдела Тайн, автор двух десятков научных трудов по теории магии и Древним Рунам, член Визенгамота Родерик Мортон выступил в прессе с разъяснением, что сквибы — сами по себе явление редкое, их не более двух процентов от общего числа волшебников, и все они состоят в Министерстве Магии на учете. Уже хотя бы поэтому россказни о массовых убийствах сквибов и о прочих ужасах — обычно лишь досужие домыслы людей, не потрудившихся узнать, как в действительности обстоят дела. «Напомню, что наше законодательство защищает даже магглов от неправомерных действий со стороны волшебников — так неужели Министерство Магии закроет глаза на преступление, если его жертвой является сквиб? Да, безусловно, не все преступления против сквибов раскрываются — однако то же самое можно сказать о преступлениях вообще. Нигде и никогда не было стопроцентной раскрываемости уголовных дел», — писал Мортон. Но его голос, как и другие — надо сказать, очень немногие — трезвые голоса тех, кто пытался опираться на здравый смысл, остался почти незамеченным в потоке обличений и призывов к немедленному переустройству магического общества.
Вообще, было очень похоже, что защита сквибов — лишь предлог, а настоящие цели движения идут куда дальше. К тому же его ядро составляли отнюдь не сквибы, а волшебники — как магглорожденные, так и чистокровные, но увлекшиеся маггловскими идеями.
«Давно пора всколыхнуть это затхлое болото, где лишь змеи чувствуют себя вольготно! Власти чистокровных приходит конец, и избрание магглорожденного Министра — это только начало. Стыдно перед нашими братьями-магглами, что у нас до сих пор имеет место дискриминация меньшинств! Магглорожденные — катализаторы общественного прогресса и носители демократических ценностей, они и должны быть у руля. Долой ретроградов! Чистокровность и изоляция — это тупиковый путь, мы должны быть более открытыми миру…» — такие речи звучали на шествиях в защиту прав сквибов и на митингах, которые регулярно собирались на Диагон-аллее, на площади перед Гринготтсом и в волшебном театре. Правда, далеко не у всех эти речи находили сочувственный отклик. Нередко мероприятия прерывались появлением агрессивно настроенных групп молодых людей, которые явно придерживались противоположных взглядов и затевали драку с организаторами. И все чаще на них были черные плащи и белые маски… Особенно жестоко они били тех, кто призывал девушек-волшебниц из чистокровных семей «открыть свои объятия нашим маггловским братьям, разбавить чистую кровь, которая стала слишком холодна…»
Несмотря на то, что движение заявляло явно утопические цели, а основным методом его была демагогия, оно быстро набирало популярность, о нем с симпатией писал «Ежедневный пророк», и волшебное радио также выпустило несколько передач, посвященных нарушениям прав сквибов.
МакДугалл не понимал позиции Министерства — оно сохраняло нейтралитет, не поддерживая движение напрямую, но и не чиня никаких препятствий, даже не вступая в дискуссию. Министр, Нобби Лич(4), казалось, и сам был в шоке от того, как быстро оно набирает сторонников, как растут их требования. Если первоначальный лозунг был «Каждому сквибу — достойную работу в волшебном мире!», то позднее заговорили уже о предоставлении сквибам избирательных прав «в полном объеме», что означало не только право избирать, но и быть избранным. То есть, при таком раскладе сквиб — теоретически — мог бы стать и Министром. А сейчас митингующие уже требовали глубоких реформ, призванных перестроить всю веками сложившуюся систему. И, похоже, Нобби Лич испугался. Он не блистал никакими талантами, не имел собственной политической программы и был чисто декоративной фигурой, которую на пост Министра Магии выдвинула магглофильская прогрессистская партия в пику «чистокровным ретроградам» — и сам все это хорошо понимал.
Избрание Лича Министром в 1962 году нарушило сонно-добродушное спокойствие, в котором пребывала Магическая Британия после великой войны. Многие чистокровные маги из старинных семейств, веками стоявших у власти, в знак протеста подали в отставку со своих постов в Министерстве. В их числе был и советник Министра Абраксас Малфой, крупный финансист и бизнесмен. Но Малфой вовсе не собирался умыть руки и предоставить победившему противнику полную свободу действий. «Проигранное сражение не означает проигранной войны», — так говорил он.
Со дня вступления Нобби Лича в должность издаваемая Малфоем консервативная газета «Мэйджик Трибьюн» подвергала его деятельность тщательному рассмотрению. Ни одна его ошибка, ни один его сомнительный шаг не оставался без внимания, начиная с победы на выборах — не совсем честной, как утверждала газета, проливая свет на некоторые странности при подсчете голосов. Выяснилось, что было несколько случаев, когда магглорожденные волшебники прибывали в Лондон вместе со своими семьями, и магглы голосовали за Нобби Лича. В то же время в ряде населенных пунктов, где жили маги, проголосовать им было просто негде — а ведь случается, что дела не позволяют занятому человеку отлучиться из дома и съездить в Лондон, даже ненадолго.
Впрочем, число таких нарушений избирательной процедуры было все же невелико, так что на общий результат вряд ли повлияло. Куда серьезнее выглядели махинации с чемпионатом мира по квиддичу, где Нобби Лич приложил руку к победе британской команды. «Мэйджик Трибьюн» писала: «Конечно, это может быть всего лишь проявлением патриотического чувства, правда, ложно понятого — однако подрывает истинно британский дух честной игры». К тому же Лич неплохо нагрел руки на чемпионате — всплыли его связи с букмекерами, подкуп тренеров и игроков, с лихвой окупившийся за счет выигранных им баснословных сумм…
Нельзя сказать, что обвинения были чем-то из ряда вон выходящим — случалось, министры оказывались замешанными и в более серьезных скандалах, однако Лич был и остался чужаком — и этим все сказано. Прогрессисты же чувствовали себя обманутыми — они ждали от Лича великих реформ, а он погряз в коррупционных делишках.
Нобби Лич все отрицал, однако разоблачения отнюдь не способствовали укреплению авторитета Министра и привели к тому, что в сложной политической ситуации ему не на кого было опереться. Он не мог решиться ни на активную поддержку нового промаггловского движения, лозунги которого становились все более радикальными, из-за чего оно даже начало терять сторонников, ни, тем более, на его подавление.
Профессор Дамблдор, в день инаугурации первым приветствовавший Лича на посту Министра и выразивший надежду, что его правление положит начало позитивным переменам в волшебном мире, теперь не давал ему никаких советов и, казалось, вообще не считал нужным вмешиваться в происходящее. «Я всего лишь директор школы», — сказал он на последнем совещании в Министерстве.
А события между тем развивались в опасном направлении. Пока магглофилы выступали за права сквибов и всеобщее равенство, подняли головы оборотни. В последние годы участились нападения, особенно на детей, которым после обращения была одна дорога — в Стаю, к вожаку оборотней Фенриру Грэйбеку. Это он призывал обращать детей, чтобы с малых лет воспитывать их как волков, и тем самым увеличить число оборотней. Это он объединил их, собрал из разрозненных шаек и неприкаянных одиночек грозную силу, с которой волшебникам вскоре придется считаться. Это он — впервые в истории — потребовал равенства оборотней и людей.
Министр Нобби Лич и профессор Дамблдор обвиняли в происходящем Лорда Волдеморта(5), с которым Фенрир Грэйбек, по слухам, заключил союз. Лорд Волдеморт — настоящее его имя оставалось широкой публике неизвестным, но дар змееуста говорил о том, что в его жилах течет кровь одного из Основателей Хогвартса, Салазара Слизерина — судя по всему, был британцем, но не так давно вернулся из-за границы, где долго жил. Он был еще довольно молод, но уже прославился своими научными изысканиями, в том числе и в тех областях магии, которые Министерство объявило запретными.
Его сторонники называли себя Вальпургиевыми рыцарями, хотя в последнее время к ним с легкой руки одного журналиста прилепилось другое прозвище — Упивающиеся смертью, которое они немедленно, и даже с какой-то бравадой подхватили, и завели себе жуткого вида серебряные маски для пущего устрашения обывателей. Они не желали никаких перемен, стояли за сохранение Статута при большей свободе для волшебников, сведение к минимуму контактов с магглами и ограничение прав магглокровок, главным образом — за то, чтобы не допускать их на службу в Министерство Магии и Аврорат(6). Магглофилов же они объявили предателями крови, и некоторые видные волшебники, настроенные промаггловски, уже получали письма с предупреждениями…
Трою довелось побывать на нескольких митингах, где выступал Лорд Волдеморт. Новый лидер чистокровных вызвал у него смешанные чувства — его магическая сила и познания были огромны, он умел зажечь словом сердца и повести людей за собой. Но было в нем что-то, вызывающее тревогу и недоверие. Может быть, как раз избыток харизмы делал его похожим на актера, играющего роль великого государя — хотя его искренность не вызывала сомнения, нет, он не лгал, когда говорил о благе Магической Британии, о том, что именно ему, потомку Салазара Слизерина, предназначено привести ее к процветанию и славе. Он истово верил в естественное превосходство и особую роль чистокровных магов, верил в себя и в свои силы, и в свою правоту. Слушающим его казалось, что светлое будущее, прекрасный новый мир — вот они, совсем рядом, надо только сделать решительный шаг. И молодые маги — из тех, что не поддались новым, магглофильским веяниям — чуть ли не молились на Лорда Волдеморта. Он казался им кем-то вроде полубога. И действительно, в нем совсем не чувствовалось человеческих слабостей — но ведь они, несомненно, должны быть… А временами в его глазах вспыхивали красные искры, наводящие на мысль о безумии — хотя в речах ничего безумного не было. Однако что-то в нем настораживало. К тому же чем дальше, тем яснее становилось, что Лорд Волдеморт и его сторонники не остановятся перед самыми крайними средствами…
«И все же… Дамблдор может сколько угодно обвинять Лорда Волдеморта, но первыми выпустили джинна из бутылки именно магглофилы, протолкнув Лича в министры — и чего ради? Да еще и эти защитники сквибов — неужели никто не видит, к чему все идет? Дай им полную волю — и Статут падет в считанные дни. Министерство играет с огнем. Для полного счастья нам не хватает только нового восстания гоблинов… Мерлин, спаси и сохрани!» — с горькой иронией думал Трой.
* * *
Свадьба Троя МакДугалла и Констанции Мэйсон состоялась, как и планировалось, в конце сентября. Молодожены уехали в свадебное путешествие в Египет, где пробыли три недели, а потом вернулись в Англию и поселились в лондонском доме МакДугалла.
Трой каждое утро отправлялся на службу в Министерство, а Конни ждала его дома. Ей даже не пришлось привыкать к роли хозяйки, потому что, живя с отцом, она занималась всеми домашними делами, и ей это было не в тягость. Ей нравился Лондон, нравился ее новый дом, нравился и черный лохматый полукниззл Кристофер, который принял ее вполне благосклонно. Она по-прежнему дружила с Мэри Сеттон — та в октябре тоже вышла замуж и стала миссис Хартвик. Когда Трой приходил с работы, Конни с живым интересом слушала его рассказы о Министерстве, о людях, о последних событиях — а произошло за это время многое. Нобби Лич подал в отставку под предлогом болезни, и в декабре предстояли выборы нового Министра Магии. Трой голосовал за Абраксаса Малфоя и убедил свою жену сделать то же самое — но победила Юджина Дженкинс(7). Новая мадам Министр очень круто взялась за дело — для начала она обвинила во всех беспорядках исключительно чистокровных и их предводителя — Лорда Волдеморта. Были произведены несколько арестов — впрочем, задержанных вскоре выпустили.
Митинги и марши за права сквибов постепенно прекратились. Больше активисты не собирались на Диагон-аллее, не распространяли листовки — в «Пророке» и по радио говорили, что они свернули свою деятельность из-за полученных ими угрожающих писем. Однако Трой знал, что мадам Дженкинс тайно встречалась с их руководителями и настоятельно порекомендовала им перестать нарушать общественное спокойствие — и, поскольку популярность движения уже пошла на спад, на конфронтацию с Министром они не решились.
А для Конни очень скоро все политические баталии отошли на второй план. Йоль и новый, 1969 год они праздновали в Ковентри, в доме ее отца, потом ездили в Шотландию, погостить у матери и сестры Троя. А после возвращения в Лондон в один из вечеров Конни встретила мужа, пришедшего с работы и, положив руки ему на плечи, тихо проговорила:
— Трой… Я так рада…
Он взял ее руку и прижал к своим губам, глядя на ее сияющее, порозовевшее и как будто смущенное лицо. Трой видел, что жена хочет сказать ему что-то важное, но еще не понимал, что именно. А она продолжала:
— Знаешь, я так рада, что вышла за тебя замуж. Я… люблю тебя. Правда. И еще, Трой… у нас будет ребенок.
1) Марши за права сквибов имели место в конце 60-х годов и предшествовали первой магической войне (Поттермор)
2) О том, как принято было поступать со сквибами в волшебном мире, говорит Мюриэль Прюэтт в 7 книге — представительница старинной чистокровной семьи и ни разу не магглофилка, она осуждает Кендру Дамблдор за ее обращение с Арианой, которую Мюриэль считала сквибом. Выжигание с семейного древа было, судя по всему, чисто символическим актом и вреда не приносило — во всяком случае, Сириусу и Андромеде оно никак не повредило. И кстати, при Темном Лорде сквибов никто не преследовал. Филч как работал в Хогвартсе раньше, так и продолжал работать.
3) Фаддеус Феркл — волшебник, живший в 17 веке, превратил в ежей семерых сыновей-сквибов (Поттермор)
4) Нобби Лич — магглорожденный Министр Магии, к его смещению приложил руку Абраксас Малфой ( Поттермор)
5) Очевидно, что имя «Лорд Волдеморт» в волшебном мире было хорошо известно, и во всяком случае, до первой войны никто не боялся его произносить.
6) Если проанализировать факты канона, то можно сделать вывод, что никакого уничтожения магглокровок никогда не планировалось. Перед первой войной Дамблдор ставит в вину Тому Риддлу не ненависть к магглам и магглокровкам, а увлеченность «темной» магией.
7) Юджина Дженкинс — Министр Магии после Нобби Лича (Поттермор)
1979 год
Миссис МакДугалл успела и погладить белье, и приготовить ужин, потом накормила и расчесала Кристофера. Она собиралась сегодня поговорить с дочкой о предложении Лестрейнджа и все время оттягивала этот момент, не зная, как начать разговор.
Если бы Изабелла была постарше, если бы она знала то, что знает ее мать… Как больно, когда на тебя смотрят, как на игрушку, когда человек, которого любишь, тебя даже не уважает и смеется над твоей любовью, потому что для него брачные узы — какой-то смешной пережиток прошлого, а семья и дети — обуза, которой только дурак себя обременяет… Как не хочется жить, когда тебя бросают, и держит только любовь и жалость к отцу, ведь он останется совсем один… «Нет, лучше ей, моей девочке, этого никогда не знать», — испугавшись, подумала Констанция.
Она считала, что ей невероятно повезло — она встретила Троя, который не только искренне полюбил ее, но и оказался настолько умен и тактичен, что она сама смогла начать жить, как будто с чистого листа. После того памятного вечера, когда они ходили в кино, а потом целовались возле дверей ее дома, она стала относиться к жениху иначе, теперь она видела в нем не просто друга — или кого-то вроде старшего брата, а мужчину, который — что тут скрывать — волновал ее… Но Конни очень боялась брачной ночи, боялась, что муж будет с ней груб, или что он разочаруется в ней, как разочаровался Питер — его слова о ее холодности и о том, что «оно того не стоило», больно задели…
Все оказалось совсем не так. Он был ласков и терпелив, он долго целовал ее, говорил, какая она красавица, и как он ее любит — и Конни поняла, что ее робость и застенчивость, которые она не могла побороть, не отталкивают мужа, а наоборот, лишь сильнее влекут его к ней… А потом она и совсем оттаяла — да и окружающая природа во время медового месяца этому способствовала: жаркая, влажная, лениво-сладострастная истома египетских ночей, чернильно-синее небо, усыпанное звездами, которые там кажутся намного ближе к Земле, чем в Англии, непривычно огромная Луна, медленно и величаво несущий свои воды к морю Нил, и совсем рядом — горячее дыхание пустыни, выжженной земли, жаждущей, чтобы на нее пролился с неба дождь, дарующий жизнь… Вскоре после свадьбы Конни неожиданно для себя осознала, что влюбилась в мужа. И когда она ждала своего первого ребенка — Изабеллу — не было на свете женщины счастливее…
Питер теперь казался ей какой-то бледной тенью, вроде случайного попутчика в поезде, с которым она от скуки разговорилась, но напрочь забыла о нем, как только вышла на своей станции. Как-то утром ей даже пришло в голову, что она, если можно так это назвать, обманула Питера — ему достался лишь ее страх, стыд и боль. А по-настоящему всю себя, всю свою нежность и страсть, о которой она в себе раньше и не подозревала — Конни отдала мужу. «Все правильно, кто чего заслуживает…» — подумала она тогда и увидела краем глаза в зеркале, как уголки ее губ приподнялись в хитрой улыбке. Муж спросил, чему она так улыбается, но Конни ничего ему не сказала, лишь подошла и обняла его.
О Питере она в последний раз слышала от Мэри Хартвик — Изабелле тогда уже исполнилось восемь, а Трою-младшему — три года. Мэри вместе с мужем и сыном несколько месяцев прожили в Ирландии, где Джордж Хартвик находился в длительной командировке. Они снимали комнаты над деревенским трактиром, который держал волшебник — здоровенный рыжий ирландец. Хозяин мог на спор завалить быка одним ударом, гнул подковы, и вообще отличался чудовищной физической силой, да и волшебной его Боги не обидели. Жена и дочь были ему под стать — этакие бой-бабы, горластые, рыжие и веснушчатые. Во дворе бегал хозяйский внук — тоже рыжий хулиганистый мальчишка лет пяти. Питер в этом трактире был за официанта, и в то же время являлся мужем дочери трактирщика и отцом его внука. Поболтать с ним у Мэри толком не получилось — Питер все время был занят, а если вдруг у него выдавалась свободная минутка, хозяин тут же находил для него новое поручение. «Чтоб не шатался без дела, — говорил он. — Не нанимался я дармоеда кормить…»
Мэри, заливаясь смехом, рассказала об этом Констанции.
— Официант, значит? — насмешливо улыбнулась Конни. — А говорил про себя, что он какой-то особенный… Чтобы я, говорит, встал за прилавок аптеки твоего отца? Да никогда в жизни! И как же свободная любовь?
— С тамошним трактирщиком шутки плохи, — снова засмеялась Мэри. — Ты бы его видела… Да там и жена, и теща такие, что… Какая уж тут свободная любовь — живым бы остаться.
«Как хорошо, что я не дочь этого трактирщика…» — подумала Конни.
* * *
Констанция вспоминала прошлое, словно перебирала в шкатулке драгоценности. И ее охватывала тревога за будущее детей, особенно за дочку, которой уже скоро в школу. Через год Изабелла уедет из родного дома, и будет приезжать только на каникулы, а там — и не заметишь, как дочка вырастет…
— Мама, посмотри, какую я крепость построил! А мы сегодня будем читать? — на пороге кухни возник Трой.
— Будем, милый, — улыбнулась Констанция. — Только немного попозже… Пойдем, покажешь мне свою крепость.
Если Изабелла научилась читать очень рано, играя с нарисованными на кубиках буквами, то с Троем момент был упущен, и, когда Констанция принялась учить его складывать буквы в слова, непоседливому мальчишке быстро стало скучно. Он шалил, капризничал, говорил, что хочет спать, или есть, или в туалет, что у него разболелась голова, или живот, или нога, или все сразу… Тогда Констанция прибегла к хитрости — начала читать ему сказку о рыцарях, гоблинах и драконах, которая его увлекла, дошла до самого волнующего момента — и наотрез отказалась продолжать дальше. Трой и плакал, и истерики закатывал, и швырялся игрушками — но мать была непреклонна: «Учись читать сам — тогда тебе не нужно будет никого просить». Мальчик пообещал, что будет учиться — и действительно перестал отлынивать от чтения. Смягчившись, Констанция предложила Трою все же дочитать понравившуюся ему сказку — но теперь он проявил гордый и упрямый нрав, и заявил, что скоро прочтет ее сам.
Полюбовавшись на крепость из кубиков, возведенную по всем правилам искусства, на игрушечных солдатиков, марширующих по внутреннему двору, Констанция погладила Троя по голове, взъерошив белокурые, по-детски мягкие волосы, поцеловала и, взглянув на часы, велела эльфийке Фэрри накрывать на стол. Муж сегодня задерживался — похоже, ужинать они будут без него.
В столовой, пока дети ели, Констанция сидела вместе с ними за столом и рассеянно отщипывала от ломтя хлеба маленькие кусочки.
— Мамочка, ты почему не ешь? — спросила Изабелла.
— Я потом буду ужинать, когда папа придет. Ты сделала задание по алгебре?
— Да, мама. И по геометрии тоже(1).
— Я сейчас зайду к тебе, проверю. Мне, кстати, надо с тобой поговорить. А потом, — повернулась она к сыну, — мы почитаем.
— Хорошо, — кивнула Изабелла, подняв на мать большие серо-голубые глаза в длинных ресницах.
Прелестная девочка, и такая умница, такая тихая и ласковая. Когда судья Лестрейндж с супругой обедали у них, Изабелла сидела рядом с маленьким Троем и то заботливо поправляла братику повязанную на груди белоснежную салфетку, то придвигала поближе к нему тарелку. А после обеда, когда Констанция увела детей в их комнаты, Изабелла, прощаясь с гостями, сделала книксен — да так грациозно, ни дать ни взять — маленькая фрейлина с портрета восемнадцатого века. Мистер МакДугалл и судья удалились в кабинет, где их ждали сигары и коньяк, а дамы остались в гостиной, и миссис Лестрейндж похвалила и вкусный обед, и уютный дом, но больше всего ей понравились дети. «Какие же они у вас славные, — обратилась она к Констанции и едва заметно вздохнула. — Хорошо, наверно, иметь дочку. Особенно такую милую, как ваша девочка. А у меня двое отчаянных парней…»
На Констанцию Лестрейнджи тоже произвели приятное впечатление — иначе она бы сразу воспротивилась, стоило мужу только намекнуть о браке Изабеллы с одним из их сыновей. Собственно, по зрелом размышлении у нее не осталось никаких доводов против этого брака. Разве что… любовь? Вдруг Изабелла, когда вырастет, полюбит кого-то другого? Но, в конце концов, точно так же и Рабастан может пожелать вступить в брак с кем-то еще… В любом случае, окончательное решение — дело будущего, надо просто предусмотреть в договоре возможность расторжения помолвки по воле одной из сторон — зачем же до поры до времени связывать друг друга по рукам и ногам?
Да и что такое эта любовь, о которой столько говорят? Влечение, возникающее непонятно почему — и потом неизвестно куда исчезающее? Ведь Питер тоже уверял, что любит Конни — тогда она считала, что он ее обманывает, но сейчас склонна была думать, что нет, просто Питер именно так понимал любовь. Да и не только он — иначе откуда взялось бы расхожее мнение, будто брак есть могила любви? Будто любовь умирает, когда становится долгом? Или это верно лишь для тех, кто жаждет все новых и новых впечатлений, кто не способен привязаться ни к кому, для кого другие люди и их чувства — просто игрушки?
«Что-то такое Питер говорил, что все общество построено на насилии и принуждении, и что это надо менять в корне… Но если представить себе мир, где нет ни долга, ни обязательств, где царит любовь — именно такая, как представлял ее себе Питер — что это будет? Разбитые сердца, брошенные дети… Да и многие ли решатся заводить детей, если они никому не нужны? В таком мире будет хорошо только тем, кто никого не любит, кто не желает ни с кем считаться и ни за что отвечать. Да ведь и им к старости, наверно, тоже захочется иметь близких людей, свой дом, чтобы кто-то о них заботился, кто-то ждал их… Но если никто никому ничего не должен… Если нет никаких обязательств, а только любовь, которая как приходит, так и уходит, независимо ни от чего? Что же это такое будет?» — думала Констанция.
Сама она была уверена — и ее жизненный опыт это подтверждал — что любовь, наоборот, приходит только в браке. Когда не отказываешься от своего долга, не бегаешь от обязательств, а исполняешь их — живешь с человеком бок о бок, делишь с ним и радости, и печали, и опасности. И особенно — когда появляются дети. Ребенок — это воплощенная любовь. Так она считала.
И разве не может случиться, что, когда Изабелла подрастет, жених и невеста будут общаться и проникнутся друг к другу симпатией, а там и поженятся, и будут счастливы? Рабастану к тому времени исполнится тридцать — но разве Трой не стал в тридцать лет мужем девятнадцатилетней Конни? И разве найдешь пару счастливее, чем они? Это даже к лучшему, когда муж — не мальчик, а взрослый мужчина, знающий жизнь. Возможно, будь Трой моложе, их с Констанцией семейная жизнь сложилась бы не так хорошо…
К тому же — пришел ей в голову еще один довод — магическая помолвка защитит Изабеллу от приворота — хоть зельем, хоть заклятием. А то уж слишком легкомысленно сейчас многие относятся к таким вещам. И, конечно, никто вроде Питера просто не посмеет приблизиться к невесте Лестрейнджа с дурными намерениями.
Успокоившись и собравшись с мыслями, она направилась в комнату Изабеллы. На столе лежала тетрадка с домашними заданиями, которые оставляла ей приходящая два раза в неделю учительница. Констанция открыла тетрадь и проверила сегодняшнюю работу. Не найдя ни одной ошибки, закрыла — и обратила внимание на лист бумаги, где карандашом был нарисован большой черный кот, лакающий из блюдца молоко. Она взяла рисунок в руки, и тут вошла Изабелла.
— Это наш Кристофер? — с улыбкой обратилась к ней мать. — Ты сейчас нарисовала?
— Да, — кивнула Изабелла.
— Очень похоже. Прямо как живой. Мне кажется, тебе надо будет учиться живописи. Но это потом, наверное… Сейчас для тебя самое важное — по основным предметам подготовиться, потом в Хогвартс поедешь, пока привыкнешь, пока определишься, что ты хочешь изучать… Если к этому еще и живопись, то тебе тяжело будет…
— О чем ты хотела поговорить со мной, мамочка?
Констанция вздохнула, опустилась на диван и поманила девочку к себе.
— Сядь, милая.
Изабелла села. Констанция, обняв дочь и поцеловав в светловолосую макушку там, где волосы были забраны в хвостик, заговорила:
— Доченька, ты через год уже в Хогвартс поедешь, а там и совсем вырастешь… Оглянуться не успеешь, как замуж пора… Тебе сейчас, наверно, кажется, что до этого еще долго. Но на самом деле время быстро идет…
Изабелла внимательно слушала. Констанция, помолчав, продолжала:
— Мы с тобой сегодня были у миссис Лестрейндж. А недавно они приходили к нам обедать, ты ведь помнишь… Ты видела их младшего сына, Рабастана. В общем, мистер Лестрейндж, то есть, его отец… просит твоей руки. В смысле, он предлагает, чтобы ты стала женой Рабастана, когда вырастешь и школу закончишь…
Констанция испытующе взглянула на дочь, а та потупила глаза.
— Семья у них очень хорошая. И ты очень понравилась им… Ну и, если ты не захочешь, когда вырастешь — вдруг передумаешь… Тогда тебя никто заставлять не будет. Просто расторгнем помолвку, и все. Ничего тут особенного нет. Но мне кажется, это было бы хорошо… Потом, ты ведь поедешь в школу, будешь там одна, без нас… Но если ты станешь его невестой, тебя никто не сможет приворожить. И никто не обидит. А Рабастан сейчас, может быть, немного легкомыслен, как многие молодые люди, но когда повзрослеет, то станет хорошим мужем. Так часто бывает…
Она смутилась и замолчала. Изабелла подняла взгляд на маму и тихо произнесла:
— Он красивый.
— Что? — Констанция ожидала чего угодно, но не этого.
— Он красивый, мистер Лестрейндж… то есть, его сын. Ну, которого мы сегодня видели — Рабастан. На принца похож.
— На какого принца, милая?
— Сейчас покажу.
Изабелла встала, подошла к книжному шкафу и извлекла толстую книгу. Открыв на середине, ткнула пальчиком в принца на картинке — длинные золотистые волосы, усики, плоеный кружевной воротник, шпага, ботфорты — все на месте, принц как есть. Констанция пригляделась.
— Пожалуй, действительно что-то общее…
— Ну вот… Я согласна, мамочка, — Изабелла улыбнулась мечтательной и какой-то загадочной улыбкой. Потом перевернула еще несколько страниц в книге — теперь на картинке был все тот же принц, а рядом с ним принцесса — в белом пышном платье, с короной на голове.
«Милая малышка, — растрогалась Констанция. — Конечно, она пока живет в своем детском, сказочном мире… Теперь будет воображать себя принцессой, невестой прекрасного принца… И ни о каких сложностях настоящей жизни еще и не задумывается.»
— Тогда я так и скажу папе. А он напишет Лестрейнджам, что мы согласны, и тогда уже заключим договор. Но ты не бойся, самое главное — это все не так чтобы окончательно и бесповоротно.
— Хорошо, мамочка. Я и не боюсь.
— Пойдем со мной, мы с Троем будем читать, — Констанции сегодня не хотелось оставлять дочь одну.
— Пойдем, — согласилась Изабелла.
В комнате Троя Констанция села не за стол, как обычно, а на диван, одной рукой обнимая сына, другой — дочь, которая тут же прижалась к маминому боку и даже спрятала голову куда-то ей под мышку. «Как котенок… принцесса моя маленькая…» — подумала Констанция и крепче обняла Изабеллу, стараясь справиться с навернувшимися на глаза слезами.
Трой открыл нужную страницу в книге и начал читать, водя пальчиком по строчкам. Констанция рассеянно слушала, следя за тем, чтобы он не делал ошибок, и подсказывая, если попадались трудные слова — впрочем, читал он уже довольно бегло, то и дело поглядывая на мать.
— Умница, хороший мой… — Констанция поцеловала мальчика в нос и посадила к себе на колени. Слезы она все-таки не удержала, и они покатились по щекам. Трой испугался:
— Мам, ты чего плачешь? У тебя что-нибудь болит?
Изабелла вскинула голову:
— Мамочка? Ты ведь сегодня вечером ничего не ела… Ты не болеешь?
— А я видел, ты лекарство пила утром! — добавил Трой.
— Нет, мои дорогие, я не болею, — Конни вытерла слезы. — Со мной все хорошо.
— А лекарство зачем? — не отставал Трой.
— Это не совсем лекарство. Скоро у вас будет братик или сестричка, так это для него… — мягко улыбнулась Констанция.
— Ух ты! Такой же, как Джонни у тети Мэри?
Недавно в гости приходила Мэри Хартвик с годовалым младшим сыном, и Трою, видимо, этот визит запомнился.
— Нет, он сначала будет еще меньше, — покачала головой Констанция.
— Такой совсем-совсем маленький?
— Да. А потом вырастет.
— А когда он будет?
— Или она, — добавила Изабелла. — Ведь может получиться и сестричка.
— Лучше брат, — авторитетно заявил Трой.
— Сестра — тоже хорошо, — заспорила с ним Изабелла.
— Сестра — хорошо, но брат — лучше! С братом мы будем крепость строить и в войну играть.
— Так у тебя и сейчас есть с кем играть, когда твои друзья у нас собираются — вы так орете и скачете, и все роняете с грохотом, как будто у вас настоящая война. А когда брат будет такой, как ты сейчас, чтобы с ним играть можно было — ты уже большой станешь и в школу уедешь.
— Ну, тогда я ему своих солдатиков отдам, и кубики, и лошадок. Пусть играет, пока я в школе.
— А если и ты в школе будешь, и я тоже — так не все ли равно, брат или сестра?
— И все равно, я хотел бы брата…
Констанция притянула обоих к себе:
— Ну, уж это не от меня зависит — брат или сестра. Как получится. Весной увидим.
— Как долго! — недовольно проворчал сын. — А раньше нельзя?
— Нет, раньше никак нельзя, — засмеялась Констанция.
— А почему? — полюбопытствовал мальчик.
— Ну как тебе сказать… Потому что так устроено. Тебе сейчас только пять лет, и ты не можешь завтра стать большим и поехать в Хогвартс. И так во всем, малыш. Всему свое время…
Трой озадаченно наморщил лоб. Потом глаза его загорелись:
— Ма-ам… Если не брата, то можно собаку?
— Собаку? Ты разве хочешь собаку?
— Да! У Джима собака есть, у Боба есть, — перечислял он своих приятелей, — а у меня нет.
— Но как они с Кристофером уживутся?
— Хорошо уживутся, Кристофер умный. А я очень хочу собаку, ну мамочка…
— А ты будешь о ней заботиться?
— Конечно! Как о родном брате!
Констанция рассмеялась, так, что у нее снова выступили слезы.
— Ну ладно, посмотрим…
Когда муж пришел с работы, Констанция сообщила ему о согласии Изабеллы, и рассказала, что сын, оказывается, хочет завести собаку.
— Как ты на это смотришь, дорогой? Я не против. Только небольшую, и не агрессивной породы. Можно сеттера или ретривера. Гулять она может в нашем саду.
— Что, не станем ждать, брат или сестра у Троя появится? Сразу ему собаку купим? — усмехнулся мистер МакДугалл.
— Ох, он так меня насмешил… Да, почему бы нет?
Собака была вскоре куплена — щенок голден ретривера, названный Рэксом. А немногим позже состоялась помолвка Изабеллы с Рабастаном Лестрейнджем. В жизни маленькой невесты ничего не изменилось, только на безымянном пальчике левой руки она теперь носила золотое кольцо с изумрудом и с гордостью показывала его подружкам.
А Констанция в апреле следующего года родила еще одну дочку, которой дали шотландское имя Мораг. Трой-младший, впрочем, уже забыл, как мечтал о брате. Он был вполне доволен своим Рэксом, а к сестренке относился покровительственно.
1) В Хогвартсе нет «маггловских» предметов, но там есть, к примеру, нумерология, арифмантика, астрономия — изучать их в отрыве от математических наук, от алгебры и геометрии, и не имея по ним базовых знаний — немыслимо. Значит, дети должны их изучать еще до Хогвартса.
1980 год
Констанция сидела в саду, в плетеном кресле. Мораг, которой уже минуло четыре месяца, спала рядом в колыбельке, раздетая, в одной только рубашечке. Рэкс, утомленный необыкновенной даже для августа жарой, лежал у ног хозяйки, рядом с ним устроился черный полукниззл Кристофер, который время от времени поднимал голову и к чему-то прислушивался, навострив уши, потом принимался лизать сонного Рэкса — и опять засыпал.
Мистер МакДугалл был на работе, Трой — в гостях у своего приятеля, а к Изабелле пришли три девочки, ее ровесницы. Всем им уже скоро предстояло ехать в Хогвартс.
Мораг зашевелилась и зевнула, но продолжала спать. Констанция подумала: «А не пора ли домой? Уж очень жарко, как бы она не перегрелась… А от охлаждающих чар в жаркий день недолго и простудиться…» Она осторожно завернула Мораг в простынку, позвала эльфа, велела ему отнести колыбельку в спальню и медленно направилась к дому.
Уложив так и не проснувшуюся дочку, Констанция пошла взглянуть, что поделывают Изабелла и ее гостьи. Возле столовой она услышала голоса — видимо, девчонки из комнаты Изабеллы переместились туда.
— Я так хочу попасть на Гриффиндор! Мерлин! Везет же некоторым — у Лайзы там вся родня училась, так и она наверняка туда попадет. А у меня родители — оба с Хаффлпаффа, — с сожалением сказала Розамунд Стоун.
Вторая девочка, Лайза Броклхерст, возразила:
— Родня — это еще не гарантия. Может, я вообще попаду на Слизерин, к змеям. Ой, не дай Мерлин!
— Скажешь тоже — Слизерин, — рассмеялась Рози.
— А мне все равно, только хорошо бы нам быть всем вместе… — промурлыкала Кэтрин Барроу. — У меня мама с Хаффлпаффа, а папа — с Рэйвенкло. И брат на Рэйвенкло учится.
— Я надеюсь, что буду на Рэйвенкло, как мама и папа, — произнесла Изабелла.
Констанция вошла в столовую.
— Девочки, кто хочет холодного сока с печеньем? Я сейчас вам принесу.
От угощения никто не отказался, и миссис МакДугалл направилась на кухню. Когда она снова подошла к двери в столовую, неся на подносе кувшин с апельсиновым соком, стаканы и вазочку с печеньем, то чуть замешкалась у порога. И тут снова послышался голос Розамунд Стоун.
— Изабел… а ведь твой жених, Лестрейндж — он же со Слизерина. У них вся семья там училась.
— Ну и что?
— Ты не боишься?
— А почему я должна бояться?
— На Слизерине учатся темные маги.
— То есть, если поступил на Слизерин — все, ты темный маг? Интересно… Ведь они в той же школе учатся, у них те же предметы. Почему Гриффиндор — это хорошо, а Слизерин — плохо?
— Между прочим, про Лестрейнджей я слышала, что они служат тому самому… ну, Сами-Знаете-Кому, — вмешалась Лайза.
Констанция у дверей замерла, прислушиваясь к разговору.
— А интересно, что будет, если его по имени назвать? — задумчиво спросила Изабелла.
— Ты что?! Не вздумай! Нельзя! — завопили на два голоса Рози и Лайза.
— Нет, правда — что будет? Он явится и всех убьет? — Изабеллу явно разбирало жгучее любопытство.
«Ох, — подумала Констанция, — хоть бы и впрямь не вздумала его назвать… Хотя никто не знает, почему нельзя произносить его имя, и что будет, но мало ли…»
Она решительным шагом вошла в столовую.
— Изабелла, хватит, прошу тебя. Не пугай своих гостей и меня. Вот, пейте сок, ешьте печенье, девочки.
— А я его называла… — тоненьким голоском вдруг сказала Кэтрин.
— Китти! Ты дура?! — вскрикнула Лайза.
— И что было? — у Изабеллы голос дрожал от волнения.
— Да ничего не было, — Кэтрин обиженно шмыгнула носом. — Я ночью, тихонько, шепотом сказала. И сама испугалась — вдруг правда придет? А он не пришел.
— Все равно ты дура, — отрезала Рози. — Даже Министр его по имени не называет, а ты что, думаешь, умнее всех?
— Не надо больше так делать, Китти, — укоризненно покачала головой миссис МакДугалл.
Она вышла в коридор и направилась в спальню, но на полдороге ее догнала Кэтрин.
— Миссис МакДугалл… А можно на ребеночка посмотреть?
— Можно, — улыбнулась Констанция. — Только она спит. Пойдем.
Они вошли в спальню, и Констанция подвела Кэтрин к колыбельке.
— Ой, она совсем маленькая! — восхищенно прошептала Китти. — Какая она хорошенькая! Прямо как кукла!
Констанции была приятна эта простодушная похвала.
— Разве ты никогда малышей не видела? — спросила она.
— Нет, — вздохнула Кэтрин. — У меня только брат, и он старший, школу в этом году заканчивает. Еще двоюродные братья есть, но они такие, как я.
Когда Кэтрин, насмотревшись, повернулась, чтобы уйти, Констанция сказала:
— Ты все же не называй его имя, Китти. Вдруг это все-таки опасно…
— Я не буду больше, — заверила ее девочка.
«Ох, как я устала… — подумала Констанция, когда Кэтрин закрыла за собой дверь. — А Мораг, наверно, уже скоро проснется… Но все равно прилягу, хоть ненадолго».
Она легла на кровать, и вскоре задремала.
А в столовой девочки снова обсуждали жениха Изабеллы.
— Изабел, — протянула Лайза, — а ведь Лестрейндж будет уже старый, когда ты за него замуж выйдешь.
— Почему старый? Тридцать лет. У меня папе сорок два — разве он старый? — Изабелла даже немного обиделась.
— Ну, папа — это папа, а муж — это совсем другое, — со знанием дела сказала Рози. — Кстати… ты знаешь, что твой муж будет с тобой делать?
— Что он будет со мной делать? — не поняла Изабелла.
Розамунд и Кэтрин захихикали.
— Китти нашла дома книжку — учебник по целительству. Там все-все расписано, как дети появляются, и что для этого надо делать… И с картинками. Она мне показывала.
Рози поманила подружек поближе к себе и шепотом рассказала все, что она выяснила из той книги, поминутно уверяя, что Кэтрин не даст соврать, она тоже все это видела и читала. Кэтрин покраснела, как вишня.
— Гадость какая! — Лайза брезгливо сморщилась. — Фу! Не верю, что это правда!(1)
— Правда-правда! Если не будешь это делать, то дети не получатся.
— Не может быть! Наверняка для детей есть какой-нибудь другой способ, не такой противный.
— А вот и нет! — Рози явно забавлялась возмущением Лайзы. — Это ведь не что-нибудь, а целительский учебник, там даже штамп Мунго стоит. Кэтрин, скажи?
Кэтрин кивнула и пояснила:
— У меня дедушка в Мунго работал, это от него книжка осталась.
— Изабел, ну и как тебе?
Изабелла помедлила с ответом. Недавно мама рассказала ей про месячные: "Ты ведь скоро поедешь в школу, возможно, это случится там, и надо об этом знать заранее, чтобы ты не испугалась..." Вопрос о том, как именно появляются дети, миссис МакДугалл деликатно обошла, однако Изабелла смутно о чем-то догадывалась. И теперь она тоже была смущена, но негодование и отвращение Лайзы почему-то казались детскими и глупыми.
— А что — как? — пожала она плечами на хихиканье Рози. — У меня же сестра недавно родилась. Мама, когда ее ждала, так радовалась. Уж наверное, в этом нет ничего плохого.
— Может, твоя мама просто детей любит, потому и терпит.
— Ну, если это так надо, чтобы были дети, можно и потерпеть, — уверенно заявила Кэтрин.
— Конечно, — поддержала ее Изабелла.
— Да, женщинам столько всего терпеть приходится, — вздохнула Рози и подперла щеку кулачком.
— А вот я ничего терпеть не буду! — вспыхнула Лайза. — Я и замуж не выйду, пойду на аврора учиться, буду как тетя Алиса, ловить темных магов и сажать в Азкабан. Моя двоюродная тетя, — пояснила она. — Они вместе с дядей Фрэнком столько Упивающихся смертью поймали!
— Да, Лонгботтомы — настоящие герои, — мгновенно посерьезнев, с большим уважением подтвердила Рози. — Я, может, тоже пойду в Аврорат после школы.
— Тетя Алиса сейчас не работает — у нее недавно сын родился, Невилл. Но она долго сидеть дома не будет, — добавила Лайза.
— А малыш с кем останется? — спросила Кэтрин.
— С бабушкой Августой, с кем же еще? Тетя Алиса сказала, что сейчас каждая волшебная палочка на счету. Им еще в прошлом году разрешили непростительные применять без ограничений, и даже Аваду. Вот такие дела.
— Так что подумай, Изабел, за кого ты замуж собралась… Может быть, мы с Лайзой его и поймаем.
— Ой, не говори ерунду, Рози, — Изабелла поджала губы и выпрямилась.
После этого разговор уже как-то не клеился, и вскоре девочки начали собираться домой. Пока они ждали у камина, когда их заберут родители, Китти, явно расстроенная, нежно поцеловала Изабеллу в щеку и шепнула: «Не обращай на них внимания, что они могут знать? Строят из себя самых правильных…»
Изабелла вернулась в свою комнату, достала книгу сказок и открыла на картинке с принцем. «Неужели правда, что он темный маг? Да нет, ну как можно верить всему, что говорят? Ну и что, что он на Слизерине учился? Да что вообще со Слизерином не так, с чего они это взяли? Одна школа, одни уроки, одни учителя… Чушь какая-то…»
Она провела пальцем по золотистым волосам нарисованного юноши, и картинка ожила, принц повернул к ней голову и улыбнулся. А Изабелле вдруг пришло на ум то, о чем рассказывала шепотом Розамунд — уши и щеки вспыхнули от стыда. Она поспешно захлопнула книгу.
Потом подошла к столу и вгляделась в сделанный вчера набросок — она решила запечатлеть лежащих рядом черного Кристофера и золотистого Рэкса. Достала кисти и краски, и вскоре забыла обо всем.
Рисунок выходил очень красивым, но у нее никак не получалось передать выражение собачьих глаз, и она уже начинала нервничать, когда в комнату заглянул брат. Увидев Троя, Изабелла отложила кисть и спросила:
— Что тебе?
Мальчик подошел к сестре и таинственным шепотом сказал:
— Изабел! Я понял!
— Что ты понял?
— Я понял, откуда Мораг взялась!
— О Мерлин, да что же сегодня целый день об одном и том же? — пробормотала Изабелла. — Ну и откуда же?
— Она у мамы в животе сидела! Смотри: когда нас отправили к дедушке, у мамы был живот. А Мораг не было. Потом мы приехали обратно — живота у мамы нет, а Мораг есть.
— Ну да…
— Вот видишь? Только я не знаю, как она там оказалась.
Изабелла нагнулась к Трою и сказала ему на ухо:
— Это мамин секрет. Никто не знает и не должен знать.
И рассмеялась, глядя на обиженную рожицу брата — уж очень он не любил, когда на его вопросы не находилось четкого и ясного ответа.
— Ладно. Я сам во всем разберусь! Вот поеду в школу...
— Да, в школе, конечно, разберешься… Ну все, иди, не мешай мне, видишь, у меня глаза Рэкса не получаются. А там папа, кажется, пришел.
Трой выбежал встречать отца. Изабелла с минуту посмотрела на свой рисунок, наморщив лоб. Нет, видимо, придется отложить до завтра.
Выйдя в коридор, она услышала тихий ласковый голос, поющий колыбельную. Заглянув в спальню родителей, увидела, что мама ходит по комнате, укачивая Мораг. Безмятежно-счастливое и такое прекрасное мамино лицо, руки, нежно держащие ребенка… Девочка остановилась на пороге. Констанция увидела дочь и кивком подозвала к себе. Изабелла подошла к ней, крепко обняла и уткнулась лицом в теплый мамин живот. И почувствовала, как по щекам текут слезы.
— Милая, что ты? Что случилось? — встревоженным шепотом спросила Констанция.
Изабелла, давясь слезами, чтобы не зареветь в голос и не разбудить сестренку, только всхлипывала в ответ.
— Сейчас, подожди… — Констанция уложила заснувшую Мораг и вышла вместе с Изабеллой из спальни. — Ну, что с тобой? Что такое, маленькая моя?
— Ма-а-ма… Я так по тебе скучать буду. По вам всем… Но по тебе больше всех… Мамочка…
— Родная моя… Ну что же делать? Все учатся. Да тебе в школе понравится. Там интересно. И ты же будешь домой часто приезжать…
— Я так тебя люблю, мамочка…
— Я тоже тебя люблю, моя девочка. А вот и папа пришел. Трой, — обратилась Констанция к мужу, — она плачет… В школу не хочет. То есть, уезжать от нас не хочет.
Отец подошел и присел рядом с Изабеллой.
— Малышка, что случилось? Ты же хотела в Хогвартс. Ну-ка, иди сюда…
Он взял дочь на руки. Изабелла, приникнув головой к плечу отца — такому крепкому и надежному, глубоко вздохнула. От него, как всегда, пахло хорошей сигарой и дорогим одеколоном, сильные и ласковые руки гладили ее по спине, и Изабелла, наконец, успокоилась и перестала плакать.
— Ну вот, ты уже и улыбаешься. Все будет хорошо, дорогая. Мы всегда будем с тобой.
— Я вот жду не дождусь, когда в Хогвартс поеду. А Изабел ревет… — это подошел Трой-младший. — Я бы хоть сейчас…
Констанция притянула его к себе и улыбнулась:
— Какой у нас самостоятельный мальчик…
Когда все поужинали, и детей уложили спать, Констанция, покормив Мораг и дождавшись, пока девочка снова заснет, пришла к мужу, который сидел в кресле в гостиной и читал газету. Устроившись на подлокотнике кресла, она слегка обняла его за шею и спросила:
— Трой… А почему Того-Кого-Нельзя-Называть нельзя называть… Ой! То есть, почему его нельзя называть по имени? Что будет?
— А Мерлин его знает… Ничего, скорее всего, не будет. Я знаю, что Крауч его называет по имени, и Дамблдор тоже. Да и в Аврорате многие(2)…
— Сегодня к Изабелле девочки приходили. Представляешь, Китти Барроу говорит, что называла его — и ничего не было. Хотя, может, она и сочиняет…
— Так ни с Краучем, ни с Дамблдором пока ничего не случилось, — он задумался. — Я даже не помню, когда это повелось… но кажется, сначала о нем так в газетах стали писать, а потом уже и в Министерстве, даже в официальных документах — не имя, а прозвище… А сейчас как-то уже и привыкли.
— А как его настоящее имя, ты не знаешь?
— Мне кто-то говорил, но я забыл(3)… Мерлинова борода! Нет, не помню. Какое-то совсем простое имя, и фамилия тоже. Странно…
— Действительно, странно.
— Но девчонкам, конечно, лучше не баловаться, а то мало ли… — добавил Трой.
* * *
У Изабеллы все-таки получилось нарисовать глаза Рэкса — картинку она подарила брату, который пришел в восторг и сказал, что будет хранить ее всю жизнь.
Оставшиеся до школы дни пролетели быстро. Пятнадцатого августа праздновали день рождения Изабеллы. Были приглашены те же девчонки, что собирались в прошлый раз, но никаких разговоров о Слизерине и зловещих темных магах за праздничным столом не велось. А на Диагон-аллею за покупками для школы Изабеллу водил папа — специально отпросился с работы. Он же провожал ее и на Кингс-Кросс.
Изабелла не плакала, хотя сердце у нее щемило. Она чувствовала, что в ее жизни как будто перевернули страницу, и что там дальше — она пока еще не знает.
Однако, когда она приехала в Хогвартс, грусть и тревога покинули ее — волшебный замок был восхитителен, на Рэйвенкло, куда Шляпа ее распределила, новую ученицу приняли доброжелательно, к тому же она оказалась на одном факультете с Кэтрин и Лайзой. Китти была счастлива от того, что они вместе — правда, четвертая девочка из их компании, Розамунд Стоун, поступила на Хаффлпафф. Лайза же расстроилась — она была уверена, что попадет на Гриффиндор.
1) Реакция девочек сейчас кому-то может показаться странной, но надо принимать во внимание, что речь идет о 70-х годах прошлого века и о традиционном обществе.
2) В первую войну произнесение имени Лорда Волдеморта никаких последствий не влекло (зачаровано оно было только во время второй войны). И наверняка называл его по имени не только Дамблдор — во всяком случае, Крауч-старший и авроры, которые непосредственно воевали с Волдемортом, вряд ли боялись произносить его имя.
3) Не может такого быть, чтобы Министерство и Аврорат не поинтересовались прошлым Лорда Волдеморта, или считали, что он возник из ниоткуда. Если Дамблдор утаил информацию о нем, то это уж совсем махровый дамбигад получается )) Да и зачем бы ему это было нужно? А скрыть такие вещи в Маг.Британии, которая по сути — большая деревня, практически невозможно.
1981 год
Утром после Хэллоуина завтрак в Хогвартсе был прерван срочным сообщением профессора Дамблдора. Студенты только что сели за столы, когда директор встал со своего золотого кресла, хлопнул в ладоши и провозгласил:
— Сегодня великий день! Лорд Волдеморт, тот, кого боялись даже называть, исчез! Самый могущественный темный волшебник повержен, побежден маленьким мальчиком — Гарри Поттером. Попытка убить Гарри привела Волдеморта к краху — его заклятие обратилось против него самого.
Зал взорвался криками и аплодисментами. Только слизеринский стол притих — оно и понятно, там у многих были родственники на стороне Лорда Волдеморта. Больше всех ликовал Гриффиндор.
— Ну, сейчас мы змеям покажем, что к чему! — заорал какой-то мальчишка с гриффиндорского стола.
— Покажем! — поддержала его рэйвенкловка Меган Хантер, а Лайза Броклхерст, сидевшая рядом с ней, радостно закричала:
— Ура!
— Ура! Ура! Слава Гарри Поттеру!
Дамблдор постучал волшебной палочкой по бокалу.
— Тишина! Я должен сказать, что победа досталась дорогой ценой. Родители Гарри, смелые и благородные, настоящие гриффиндорцы — Лили и Джеймс Поттеры — погибли в бою с Волдемортом. Как и очень многие достойные волшебники до них. Вечная память и вечная слава!
Гул в зале немного стих, но теперь в нем слышались и угрожающие выкрики.
— Вы видели, как слизеры воды в рот набрали? Сидят, затаились. Но ничего, они скоро попляшут! — глаза Меган Хантер блестели, обычно бледное лицо разрумянилось.
— А они тут при чем? Родственников не выбирают, — тихо сказала Изабелла, а Кэтрин Барроу перестала улыбаться и уставилась на нее широко раскрытыми глазами.
— Изабел! На Слизерин просто так не попадают. Сколько раз тебе говорить? — безапелляционно заявила Лайза.
— Знаешь, что? Прекрати так разговаривать со мной, я тебе не младшая сестра, — Изабелла отвернулась от Лайзы.
Занятия в тот день отменили, и вся школа просто ходила на головах. Слизеринцы, правда, тихо сидели у себя в подземельях. Их декан, толстый и добродушный профессор Слагхорн, казалось, искренне радовался падению Лорда Волдеморта, но в то же время был как будто подавлен. В его тоне, когда он говорил с профессором МакГонагалл, деканом Гриффиндора, появились какие-то извиняющиеся нотки. Он теперь никому не назначал отработок и не ставил оценок ниже «Удовлетворительно». А вскоре и вовсе ушел на пенсию. Его место занял Северус Снейп, молодой человек мрачного вида, который и сам не так давно окончил школу. Появился он в Хогвартсе недавно, незадолго до Хэллоуина, и некоторое время был ассистентом Слагхорна.
Изабелла жалела, что профессор Слагхорн больше не преподает у них — на его уроках царила непринужденная атмосфера, он много шутил и никогда не раздражался. Впрочем, она была девочкой тихой и старательной, зельеварение вообще ей давалось достаточно легко, и проблем с новым учителем у нее не возникло. Да и факультет Рэйвенкло в целом не был склонен к буйству и непослушанию, так что к профессору Снейпу, к его строгости и язвительной манере они довольно быстро привыкли.
* * *
1982 год
Во время зимних каникул случилось то, что перевернуло жизнь Изабеллы навсегда. Утром она вышла в гостиную, и ей бросилась в глаза лежащая на столе газета. На первой полосе фото — Рабастан Лестрейндж на скамье подсудимых. Изабелла сразу узнала его, несмотря на то, что он сейчас был мало похож на себя — такого, каким она видела его чуть больше двух лет назад: погасшие глаза, исхудавшее, бледное, какого-то сероватого оттенка лицо, подергивающиеся губы. Подбородок и щеки обросли бородой, аккуратные тонкие усики потеряли изящную форму и просто свисали по обе стороны рта, от чего он выглядел постаревшим.
Рядом с ним сидели еще трое — женщина и двое мужчин, один из которых казался совсем юным, почти мальчиком. Как гласил заголовок, это были брат и невестка Рабастана, и… сын начальника ДМП, Барти Крауч-младший.
Изабелла ахнула и, пробежав глазами передовую статью, без сил упала в кресло — ноги не держали ее. Не может быть! Ее жених, юноша, похожий на принца, жестоко пытал двоих человек… Алису Лонгботтом — двоюродную тетю Лайзы, маму маленького мальчика — ее сын даже меньше, чем Мораг… И тут пишут, что Лонгботтомы теперь не в своем уме, и что это, скорее всего, навсегда. «Что же они с ними делали такое?»
Она закусила губу, чтобы не разреветься, но не смогла удержаться, и зарыдала, закрыв лицо руками. В гостиной появилась мама.
— Ох, Изабел, ты видела?
Мама подошла к ней, обняла и начала гладить по голове, по вздрагивающим плечам.
— Просто ужасно… И ведь о них говорили, еще в то время, но мы не верили… Но тебе это ничем не грозит, помолвку разорвем, конечно — в ней теперь и смысла нет, ему дадут не меньше, чем пожизненное… Если не поцелуй дементора… Не плачь, милая. Пойдем, я тебе успокоительного дам.
Пришедший с работы папа сказал Изабелле:
— Прости меня, дочка. Это я тебя втянул во все это… Но тебе совершенно нечего бояться, ты тут ни при чем. А договор потом расторгнем…
Ночью Изабелла долго не могла заснуть, ворочалась с боку на бок, но сон не шел. Она встала с кровати и подошла к окну — на улице было тихо и темно, только в призрачном сиянии фонаря кружились редкие снежинки. Она уже собралась снова лечь, как увидела слабый свет, просачивающийся из коридора.
«Так поздно, а они еще не спят, что ли?» — подумала она, осторожно приоткрыла дверь своей комнаты и выглянула наружу. Свет проникал из гостиной, и оттуда же доносились тихие голоса родителей. Изабелла на цыпочках прокралась в коридор и встала так, чтобы слышать все, что говорят в гостиной.
— Нет, я на суде не был, — сказал папа, видимо, отвечая на мамин вопрос. — Да там столько народу набилось в зал, я слышал, яблоку негде было упасть. Беллатрикс держалась так, будто ей все нипочем. А братья молчали. Сын Крауча умолял его отпустить, клялся, что невиновен… Может быть, и так — уж очень быстро следствие провели, а улик настоящих нет. Хотя могли и вообще без суда обойтись, как с другими…
— А Крауч? — взволнованно спросила мама.
— А что Крауч? Нет, говорит, у меня больше сына. Кремень.
— Ох… — мама всхлипнула. — Но если нет улик, то как же тогда?
— Единственная улика — показания Лонгботтомов, но они не в своем уме. Барти, может быть, ничего и не делал, просто оказался в ненужное время в ненужном месте. Но Беллатрикс призналась. Да еще и с гордостью. Краучу на суде грозила, что Темный Лорд вернется…
— Говорили о ней, что она его фавориткой была. Значит, правда?
— Вполне возможно. Похоже, у него все-таки были человеческие слабости…
— Но как же Рудольфус?
— Рудольфусу не позавидуешь, это точно...
— Трой… А мистер Лестрейндж — то есть, отец Рабастана… Ты не виделся с ним?
— Нет, не виделся. Старый Лестрейндж в отставку сразу ушел, как только сыновей арестовали. Говорят, на суде он был, но не как судья, а как частное лицо. Миссис Лестрейндж умерла скоропостижно, когда узнала.
— Не дай Мерлин никому такого горя… — мама тяжело вздохнула. — Но как же теперь быть с помолвкой?
— Не к спеху ведь, Конни. Лестрейндж никого не принимает, заперся у себя в поместье. Да даже если бы принимал…
— Я понимаю, неловко к нему с этим явиться теперь… И правда, не к спеху.
— Вряд ли они долго протянут в Азкабане. Многие, кстати, думали, что их к поцелую дементора приговорят.
— Может быть, у Крауча все же не поднялась рука отправить на такое родного сына?
— Может быть и так, Конни. Кто его знает…
Родители замолчали. Потом папа сказал:
— Ладно, Конни, пойдем спать. Поздно уже. Ну, не плачь, милая…
Мамины всхлипывания становились все тише, папа еще что-то говорил, успокаивая ее. Изабелла не стала дальше подслушивать, и бесшумно прошла обратно в свою комнату.
* * *
В школе, куда Изабелла вернулась после зимних каникул, никто, казалось, и не вспоминал о том, что она — невеста сидящего в Азкабане преступника. Сама она говорила на эту тему лишь с Китти и Лайзой, которые, только увидев ее на Кингс-Кросс, торопливо подошли к ней: Китти — с выражением сочувствия, а Лайза, непривычно угрюмая, с каким-то мрачным торжеством напомнила, что она была права насчет Лестрейнджей.
Вскоре Изабелла почти перестала об этом думать. Но на день святого Валентина Лайза приревновала к Джону Хиллиарду и при всех попрекнула Изабеллу Лестрейнджем. Та вспылила, и дело дошло до того, что они обменялись весьма неприятными заклятиями, за что с обеих сняли баллы. Лайза перестала с ней разговаривать, но и ссор больше не затевала, и Изабелла надеялась, что все постепенно забудется.
Уезжая из Хогвартса на лето, она взяла с Кэтрин, которая, похоже, осталась ее единственной подругой, слово, что та никому не расскажет о ссоре с Лайзой. Родителям она тоже ни словом не обмолвилась.
* * *
А на третьем курсе к ней начала цепляться — по поводу и без повода — Меган Хантер.
— МакДугалл! А ты, я вижу, кольцо Лестрейнджа все еще носишь. Ну ты и дура! Что, ждешь, когда он из Азкабана выйдет? На амнистию, что ли, надеешься? Так он, если не сдохнет там, то с ума сойдет.
— Ты же говорила, что помолвка будет расторгнута, — сурово сказала подошедшая Лайза.
Изабелла растерялась.
— Мистер Лестрейндж, ну, его отец… он болен и никого не принимает. Без него нельзя же. Да это и не срочно…
— Болен? Так ему и надо. За то, что он таких монстров воспитал. Надеюсь, он подольше помучается, — произнесла Лайза с ненавистью.
А Меган захохотала:
— А может, ты сама пойдешь в Азкабан? А что, будет у вас с Лестрейнджем одна камера на двоих. Дементоры вам свечку подержат. Брачная ночь на нарах…
Лайза засмеялась каким-то неестественным смехом, который вскоре перешел в рыдания. Меган кинулась ее утешать. Изабелла тоже сделала шаг к бывшей подруге, но та оттолкнула ее.
А через несколько дней Изабелла в спальне, откинув полог своей кровати, завизжала от ужаса: на подушке сидел огромный черный паук, который побежал прямо к ней. Она отпрыгнула на середину комнаты. Девчонки повскакивали со своих мест, а Меган с презрением сказала:
— Фините Инкантатем.
Паук превратился в грязный носовой платок. Меган продолжала:
— Ну ты и дура, МакДугалл! Носового платка боишься!
Изабелла взмахнула палочкой:
— Эванеско! — и повернулась к Меган: — Не смей разбрасывать свои грязные тряпки на моей кровати.
— Ты не имеешь права чужие вещи уничтожать! — завопила Меган. — Фурункулюс! — направила она палочку на Изабеллу, которая едва успела отклониться в сторону.
Дверь спальни третьекурсниц распахнулась и вбежала староста школы.
— Так, что здесь происходит? МакДугалл, вечно с тобой какие-то истории! С тебя десять баллов. Хантер, с тебя тоже десять баллов. Еще один звук из вашей спальни услышу — наложу Силенцио на обеих и еще по десять баллов сниму.
— Но Изабелла ничего не делала, это Меган ей паука на кровать подбросила, — вступилась Кэтрин.
— А с тебя, Барроу, пять баллов. Не имей привычки ябедничать. Все. И чтоб тихо было! Немедленно спать!
Утром, узнав о потерянных баллах, почти весь факультет объявил Изабелле бойкот. Именно ей, а не Меган, хотя все знали, что произошло в спальне девочек третьего курса.
После этого случая Изабелла замкнулась в себе. Она вовсе не хотела портить отношения с однокурсниками, но не понимала, в чем она виновата.
А после очередной выходки Меган — на сей раз это был здоровенный слизняк, которого она посадила Изабелле на голову — ее охватила какая-то веселая злость. И она, никому ничего не сказав, отправилась в библиотеку.
— Китти, — сказала она Кэтрин, когда они, вдоволь нагулявшись по Хогсмиду, сидели в «Трех Метлах» и отогревались, попивая горячее сливочное пиво. — Я кое-что придумала такое, от чего они взбесятся. И сделать ничего не смогут.
— А что? — глаза Кэтрин загорелись любопытством.
— Увидишь, — пообещала Изабелла. — Вот поедем на каникулы домой, я у мамы расспрошу про одно хитрое заклятие, которое она сама придумала…
— Ой, — испугалась Кэтрин. — Они же пожалуются, и тебя еще и накажут.
— Да нет, это заклятие не для драки, — усмехнулась Изабелла.
— Как интересно, — протянула Кэтрин. — Что же это такое будет?
— Пока не скажу.
У нее в сундуке уже лежал нарисованный ею по газетной фотографии портрет Рабастана Лестрейнджа. После зимних каникул она повесила его в изголовье своей кровати, наложив заклятие вечного приклеивания, а также особые чары, которым научилась у мамы. Никто не мог ни снять портрет, ни испортить его.
Меган даже пожаловалась Флитвику. Профессор укоризненно качал головой, говорил, что портрет лучше бы снять, что Изабеллу могут неправильно понять…
— Но разве это нарушает какие-нибудь правила, профессор? Разве это запрещено законом? — Изабелла сделала большие глаза. — А то, что меня неправильно поймут… Знаете, мне это уже безразлично. Простите, сэр, — она поправила ворот своей мантии, где недавно появился вышитый серебром вензель из инициалов ее жениха, и склонила голову, но было ясно, что идти на уступки она не намерена.
Уступить пришлось профессору Флитвику. Правда, он написал родителям Изабеллы письмо, которое, впрочем, не возымело желаемого действия. А Изабелла снова зачастила в библиотеку. Теперь она читала все, что только могла найти, о войне с Лордом Волдемортом, о его сторонниках, о его политической программе. И делала свои собственные выводы.
«Этот год прошел совсем неплохо», — с улыбкой думала Изабелла, снова собираясь домой на каникулы после третьего курса. С ней осталась верная подружка Кэтрин, у нее появился защитник — гриффиндорец Торфинн Роули, а еще ей стали симпатизировать слизеринцы. И экзамены она сдала даже лучше, чем ожидала.
* * *
Жених Изабеллы ни о чем не подозревал, и даже не думал о ней. До поры до времени. Ему вообще было не до нее. Он почти не надеялся, что когда-нибудь выйдет на свободу.
На этом, наверно, можно и закончить. Начиная с этого времени, жизнь Изабеллы и ее семьи более или менее подробно описана в фанфике "Исполнить обещанное".
 |
Kot evett
|
|
Чудесная викторианская сказка с неожиданно реалистичной и продуманной Магической Британией - очень сильное сочетание. Настолько, что к концу читатель уверен, что именно так всё и было. Здесь есть всё, чего мне так не хватило в каноне - железный обоснуй, психологическая достоверность и врослые, адекватные и не дихотомные герои. Всячески рекомендую.
2 |
|
|
Daylis Derventавтор
|
|
Kot evett, большое Вам спасибо! ))
|
|
|
Kot evett
|
|
Цитата сообщения Daylis Dervent от 19.06.2017 в 21:18 Kot evett, большое Вам спасибо! )) Это вам спасибо, а я балда:) Потому что вообще-то оно писалось в рекомендации. Сейчас я его туда.. того.. этта (косплею Крэбба). 2 |
|
|
Daylis Derventавтор
|
|
Цитата сообщения Kot evett от 19.06.2017 в 21:19 Это вам спасибо, а я балда:) Потому что вообще-то оно писалось в рекомендации. Сейчас я его туда.. того.. этта (косплею Крэбба). :))) И за рекомендацию спасибо! |
|
 |
|
|
Спасибо за такой приквел: характер Изабеллы стал более понятным. :) У таких родителей, как Конни и Трой, просто не могло быть другой дочери. Вот уж действительно: яблочко от яблоньки :) Поговорка себя оправдала :)
2 |
|
|
Daylis Derventавтор
|
|
Цитата сообщения Laurence от 17.07.2017 в 15:19 Спасибо за такой приквел: характер Изабеллы стал более понятным. :) У таких родителей, как Конни и Трой, просто не могло быть другой дочери. Вот уж действительно: яблочко от яблоньки :) Поговорка себя оправдала :) Спасибо Вам. А что в характере Изабеллы было не очень понятно? И у них ведь есть еще одна дочь, Мораг, и мне кажется (вернее, я надеюсь), что у сестер характеры разные. |
|
|
|
|
Daylis Dervent
Нет, с характером Изабеллы все было понятно. Просто в центре фика "Исполнить обещанное"- история самой героини и ее отношений с Рабастаном. О родителях известно меньше, а здесь эти персонажи просто обретают плоть и кровь. И Конни, и Трой - люди рассудительные, влиянию извне не поддающиеся. Их авторитетом не ослепишь: будут делать так, как считают нужным. И Изабел такая же: решила, что останется верна Рабастану, и слово сдержала. А Мораг просто еще подросток, но и в ней наследственность проглядывает. И это хорошо.:) Кстати, персонажи названы символично. :) Констанция, Констанс- "постоянство", "верность" по-французски, а Трой - "верность" по-немецки. Удачно получилось. :) 2 |
|
|
Daylis Derventавтор
|
|
Цитата сообщения Laurence от 17.07.2017 в 19:37 Daylis Dervent Нет, с характером Изабеллы все было понятно. Просто в центре фика "Исполнить обещанное"- история самой героини и ее отношений с Рабастаном. О родителях известно меньше, а здесь эти персонажи просто обретают плоть и кровь. И Конни, и Трой - люди рассудительные, влиянию извне не поддающиеся. Их авторитетом не ослепишь: будут делать так, как считают нужным. И Изабел такая же: решила, что останется верна Рабастану, и слово сдержала. А Мораг просто еще подросток, но и в ней наследственность проглядывает. И это хорошо.:) Кстати, персонажи названы символично. :) Констанция, Констанс- "постоянство", "верность" по-французски, а Трой - "верность" по-немецки. Удачно получилось. :) Понятно, спасибо ) Но про символичность имен я и не думала - мне просто нравится имя Констанция, а Трой - так звали в каком-то фильме персонажа- шотландца. А немецкого я не знаю. Но удачно получилось )) |
|
 |
|
|
Прекрасный приквел к истории получился
2 |
|
|
Daylis Derventавтор
|
|
Цитата сообщения Snow White Owl от 22.08.2019 в 06:32 Прекрасный приквел к истории получился Спасибо! )) |
|
|
Asy19_69
|
|
Понравилось. Прекрасненько и интересненько, даже меня не интересующуюся этим периодом времени в ГП -затянуло. Решительно почитаю продолжение про Изабеллу.
2 |
|
|
Daylis Derventавтор
|
|
Цитата сообщения Asy19_69 от 15.01.2020 в 22:53 Понравилось. Прекрасненько и интересненько, даже меня не интересующуюся этим периодом времени в ГП -затянуло. Решительно почитаю продолжение про Изабеллу. Спасибо большое! Буду очень рада, если Вы прочитаете и макси тоже )1 |
|
|
Книжник_
|
|
Daylis Dervent
Перечитала. Всё же мне нравится Изабелла и его поведение. Очень интересные подробности существование магического мира. Спасибо! 2 |
|
|
Daylis Derventавтор
|
|
Книжник_
Спасибо большое за отзыв и за рекомендацию! Изабеллу я придумала и сама ее люблю)) Она у меня изначально появилась в макси как жена Рабастана Лестрейнджа, и в какой-то момент захотелось подробнее написать о ее родителях. 1 |
|
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Популярное
VKontakte
WhatsApp
Telegram
Отключить рекламу