Кабул (джен)

InLaKech, AlaaKen. Ты — это я, я — это ты. ⁽¹⁾

В тачке ничего путного не вышло. Как Игорь ни пытался деликатно, но настойчиво наклонить голову Ани к своей ширинке, та, делая вид, что не понимает, каждый раз гибко уворачивалась. Вроде не девочка — жаркая баба, глаза блядские, чулочки, а на минет не согласилась. Да и ужасно мешала её дурацкая мутоновая шуба — тулупище! Ну как в такую холодрыгу трахаться в машине? В итоге они полчаса повозились без особого толка, попыхтели, полизались. Игорь, натискав Анины горячие груди и нацеловав щедрые соски, завёлся будто мальчишка и чуть не кончил в штаны. Её проворные пальчики едва успели нырнуть ему в трусы, царапая набухшую головку, освободили могучий стояк, всего несколько раз сжали — и Игорь дал залп в торпеду. Залпище! Мало того, что не кайфонул как следует, теперь и приборку оттирай! Сука! Сучка! Задрать бы ей ноги выше головы, впиться ногтями в ляжки и отжарить так, чтобы захлебнулась стонами. Кончить на лобок, на мягкий живот, на упругие горы грудей. А потом, пока она не очухалась и сам ещё не упал, вставить в рот, чтоб яйца — на губы. Соси, шлюшка!

Игорь сморгнул, подавил шумный вздох и почти сорвавшееся сальное словцо, застегнул ремень на брюках и решил:

— Пошли ко мне!

Аня запахнула воротник и застенчиво свела круглые коленки:

— Неудобно как-то. И соседи могут увидеть. Что ты потом жене скажешь?

— Ночь же. Все спят. Не увидят. Проскочим. Пошли!..

В прихожей он галантно помог ей снять шубу и тут же — не удержался — обнял за бёдра. Обтянутые узкой трикотажной юбкой спелые ягодицы словно кричали: «Шлёпни нас! Оголи, раздвинь. Действуй, ковбой!» От запаха женских духов у Игоря поплыла голова и потяжелело в паху. Ну не возле вешалки же её! Не комильфо, и пол грязный. Вот вернётся Машка — наведёт чистоту.

— Кофе с коньяком будешь? — просипел он и подтолкнул Аню в сторону кухни.

Она кокетливо повела плечом, улыбнулась, прижимаясь к нему, — и вдруг изменилась в лице. Даже рот приоткрыла, уставившись в коридор. Игорь проследил за её взглядом — в дверях гостиной застыла лобастая башка Кабула. Пёс стоял, немного покачиваясь, и принюхивался. Вдруг издал гулкий утробный рык.

Аня пискнула. Кабул шагнул вперёд. Его усохшая, с выпирающими костями крупа, подвислая задница и немощные задние лапы выглядели жалко, но широкая грудь, огромные крепкие клыки и воинственный блеск глаз отчётливо свидетельствовали о боевом настрое старого зверя.

— Кабул, фу! Место!

Игорь рванул к нему и за ошейник завернул обратно в гостиную.

— Как тебе не стыдно пугать гостей. Тихо! Место! А то пожалуюсь мамочке, что ты себя плохо вёл.

Пёс упорствовал и глядел угрюмо, однако явно сконфузился и подчинился. Грузно повалившись на свой лежак, продолжил тревожно втягивать носом воздух. Игорь погрозил ему и, выходя, закрыл дверь…

Когда они с Аней, разомлевшей от коньяка и Стаса Михайлова, вошли в спальню, за стенкой раздался возмущённый собачий бас. Сперва неуверенный, похожий на буханье сломанного мотора какого-то тяжёлого агрегата, он становился всё громче, сильнее, яростнее. Вскоре весь этаж и смежные с ним были разбужены бешеным злобным лаем.

Когда навалившийся на полураздетую Аню Игорь, терзая ртом её податливые губы, а одной рукой — набухший сосок, засунул другую в трусики и, дрожа от нетерпения, погрузился пальцем в горячую влажную глубину между женских ног, Кабул завыл. Теперь его, пожалуй, слышали и в соседних многоэтажках.

Аня забилась под дышащим как паровоз Игорем, пытавшимся вставить ей в зазор отодвинутых трусиков, толкнула его коленкой, отпихнула, вскочила:

— Дурдом! Я так не могу! Знала бы, что твоя псина такая дурная, ни за что не согласилась бы здесь.

— Он же заперт!

Она хотела что-то сказать, но была перебита новой порцией громоподобного непримиримого уханья из гостиной. Задрожали стены и барабанные перепонки. Аня фыркнула, подхватила свою одежду и выбежала из спальни.

Наблюдая, как обиженно раскачиваются её голые груди и мелькают аппетитные бёдра, Игорь думал, что его терпению пришёл конец.

Всё.

Он долго терпел. Слишком долго.

Едва познакомившись с Машкой, на первом же свидании, чётко обрисовал своё отношение к её увлечению кинологией вообще и к привязанности к огромному псу породы среднеазиатская овчарка в частности. Любое занятие, на которое человек тратит время и деньги, должно приносить пользу, выгоду, желательно материальную. Не приносит — значит, нефиг, занимайся своими делами. Дела женщины — дом, муж, дети. Позволить себе бестолковые увлечения и хобби может только баба какого-нибудь толстосума. Например, его шефа. Жена главы управы, к которому Игоря по знакомству пристроили персональным водителем, имеет возможности коллекционировать фарфоровых кукол и антикварное серебро, таскать щедрые подарки в детский дом и держать пять белых шавок у себя в коттедже. Да хоть сто пять — с доходами-то мужа! А если откладываешь каждую копейку на собственную тачку и поездку в Турцию, то какие могут быть собаки? Дорогущие корма, прочая хрень — разорение! И вообще, разве собакам место в квартире? Игорь нормально к ним относился, с уважением воспринимал рабочих собак: охраняющих дом, охотничьих, поводырей, полицейских. Однако считал, что собака должна жить во дворе — в будке, в вольере, где угодно, но не делить с человеком жилое помещение. Животное — это животное, приручено и одомашнено, чтобы служить людям, например, пищей или выполнять работу. Как можно этих лохматых слюнявых тварей пускать в постель, целовать в нос! Противно же! А шерсть по всей квартире! А грязная ванна! А шум! Гулять с ними в любую погоду! Подстраивать под них свой распорядок и все планы.

Маша тогда, не споря — она вообще никогда не спорит, а тихонько делает, что хочет, — с загадочной и чуть снисходительной улыбкой покивала ему. На намёки и прямые просьбы Игоря пристроить её «телёнка», как говорится, в хорошие руки, отмахивалась: «Не выдумывай, Игоряша. Ты же не такой, я знаю. Кабул мне как ребёнок. И лучший друг. Разве можно его кому-то отдать? Дважды мне жизнь спасал, я же рассказывала. Ну чего ты, милый, не куксись. Ты к нему привыкнешь. Ну посмотри, какой он славный. Преданный, симпатичный. Лапочка моя, добряк! Да ещё и очень древних кровей. Жемчужина породы. Говорят, его предки служили туркменским шаманам. У Кабула и правда очень хорошая энергетика, он все мои болячки на себя принимает».

От сравнения этой славной, весящей почти как сам Игорь, клыкастой лапочки с ребёнком, его коробило. Машка такая дура! Но влюбилась в него, согласилась выйти замуж. Коренная москвичка без жилищных проблем, с дачей, домовитая, не уродина, в постели чуть ли не молится на него. Что ещё нужно уже не юному провинциальному (да чего уж там, деревенскому) парню? Семья, квартира, наследников ему нарожает. А псина… Ну, раз так, можно и потерпеть. После свадьбы Машка сама поймёт, что алабаю в доме не место.

И Игорь терпел. Сжимал зубы и терпел. Спотыкался о здоровенного кобеля, спящего поперёк коридора, и терпел. Таскал неподъёмные мешки с кормом для этого троглодита и терпел. Счищал со своего чёрного френча светлые собачьи шерстинки и терпел. Жены почти никогда не было дома — даже это терпел Игорь. Нет, все обязанности по дому та худо-бедно выполняла: убиралась, готовила, стирала, но часами гуляла с собакой, часто моталась по выставкам и каким-то тренировкам, на море с мужем не ездила — проводила отпуск с Кабулом на даче. С одной стороны, Игоря это вполне устраивало — курортные романы так тонизируют! А с другой, ему постоянно казалось, что он у жены на вторых ролях после собаки. Унизительно же. Если бы не секс, то вообще можно было сказать, что свою монструозную псину Машка любит больше, чем законного супруга. Периодически он пробовал её вразумить — та уговоры всерьёз не воспринимала, считала их простым брюзжанием. Кабул и правда заменял ей друга и отчасти ребёнка. Идиотизм! Ему Машка посвящала гораздо больше времени, чем Игорю, и тратила на пса уйму денег. А вот с настоящими детками что-то у них не ладилось. Машка проверилась у врачей, вроде бы здорова, однако почему-то не беременела. Ну что эти медики понимают, лишь деньги тянут! Не может здоровая баба при мужике пустой годами ходить.

Когда Кабул постарел и серьёзно заболел — стало совсем невмоготу, но Игорь продолжал терпеть. Собачьему диагнозу «рак» в глубине души даже обрадовался: недолго осталось, наконец-то. Только этот зверь оказался невероятно живучим, Машка его выходила! Операции и все дела стоили таких деньжищ! Игорь ворочался по ночам — в голове всё время крутилось, что можно было бы купить на доставшиеся Машке после смерти бабки немалые тысячи, которое эта жалостливая дура спустила на вонючего, вечно линяющего кобелюгу, едва таскающего свою тушу. Теперь с ним вообще приходилось гулять по пять раз в день — пёс-инвалид часто испытывал позывы к мочеиспусканию, а ходить под себя, то есть на пелёнку, как щенок, ему, видите ли, не позволяла гордость.

Ну-ну, гордые мы, значит? От нахлынувшего злорадства Игорь испытал такой сладкий прилив, что с удовольствием подрочил. Конечно, собственный кулак — не сочная Анина киска, но настроение заметно улучшилось. Ещё и в бутылке коньяка осталась почти половина…

* * *

Он как раз ставил в стойло хозяйский мерс, когда позвонила Машка:

— Как Кабул? У вас всё хорошо? Я ужасно скучаю. Скажи ему, вернусь завтра вечером. С Лизой всё нормально, обошлось, врачи говорят, опасность миновала, утром выпишут, её муж справится, да и мама с отцом останутся здесь. Так что я забронировала билет на трёхчасовой. Ждите, мальчики! Целую вас обоих.

Хорошо, что Машкина сестра в порядке, а то всполошила всю семью. Жаль, не удалось в отсутствие жены гульнуть, не успел. А всё из-за Кабула. Сорвал, гад, такой знатный перепихон.

Сразу нахлынула позабытая днём, утонувшая в профессиональной халдейской суете ночная злость на грёбанную собаку. На работе Игорь обязан был не только лихо и аккуратно крутить баранку представительской тачки, но и излучать позитив и спокойствие, чем успешно и занимался. А подходя к своей квартире, вспомнил всё, что решил ночью про Кабула. Терпению пришёл конец. Баста!

Переступив порог, он попал ногой в лужу. Новым ботинком! Лохматая падла нассала у двери! Мерзость какая! И куча говна рядом! Ну да, утром проспавший и решивший мстить дармоеду Игорь не выгулял Кабула и днём к нему не заехал. Пусть сволочь засунет ёбаную собачью гордость себе в жопу и терпит! Так же как Игорь его терпел! Вот тот и не вытерпел…

Теперь на своём лежаке, уложив тяжёлую башку на ровно вытянутые передние лапы, пёс не поднимал на Игоря глаз и виновато поскуливал. Когда Игорь, проходя мимо открыть балконную дверь, выругался матом, Кабул с тяжёлым стоном поднялся и, хромая, поковылял на балкон. С трудом, приваливаясь на брюхо, перелез высокий порожек и протиснулся под кресло. Повздыхав там, замер скрюченный.

Игорь надел резиновые перчатки и, матерясь, убрался в коридоре — ну не ждать же Машку, чтобы отскребла всё это дерьмо за своим любимчиком.

Хотелось плеваться. Он машинально поглотал сваренные на ужин пельмени. Собрался было махнуть водочки, но вовремя остановился. Не сейчас. Потом.

— Чего спрятался? — Зашёл на балкон. — Думаешь, бить буду?

Всё так же не поднимая взгляда, забившийся под кресло старый волкодав тихо зарычал.

— Да ладно тебе, — примирительно сказал Игорь, — с кем не бывает, старина. — Он подсел к псу и протянул руку, чтобы потрепать по обвесам шкуры на загривке и шее.

Кабул поднял голову, насколько позволило кресло, и зарычал громче. Не доверяет, сволочь, чует подвох?

— Ты чего бузишь? Пожалуюсь мамочке. Она по тебе скучает. Пойдём её встречать, а? Ну? Пошли к мамочке? — Игорь поднялся и радостно улыбнулся.

Кабул посмотрел на него с подозрением и потянул носом воздух.

— Нет, мамочки тут нет, она там. — Игорь махнул в коридор. — Поедем на машине её встречать. Она тебя увидит, обрадуется. Ну, вставай. Кабул, ко мне! К мамочке!

Обувая угги, он услышал грохот на балконе — туша Кабула уронила кресло. Шуршание подволакиваемых задних лап по паркету — и тот доковылял до входной двери. Остановился, покачиваясь, понюхал поводок в руке Игоря, вильнул куцым хвостом. Обрадовался, заулыбался — раскрыл пасть и высунул язычище.

— Молодец, Кабул! Пошли гулять. Встречать мамочку.

* * *

Скорость пришлось снизить — дорога заблестела. Километрах в двадцати от Москвы необработанная реагентами трасса покрылась наледью — к утру обещали серьёзное похолодание. Термометр на приборке перепрыгнул на « — 8». Игорь поёжился и подумал, что надо было застелить заднее сиденье большим пледом — теперь же придётся тщательно пылесосить от собачьей шерсти. А спину-то, запихивая тяжёлого пса в машину, похоже, сорвал…

Высокие тёмные деревья стиснули трассу с обеих сторон, после поворота затрясло на нечищеной грунтовке. Он бывал в этих местах — возил шефа с семейством на убогую дачу к каким-то дальним родственникам. Глухомань, непроходимые болота, старые вырубки, до ближайшего посёлка — несколько километров по валежнику.

Между пропадающими в черноте неба верхушками елей сверкнула одинокая звезда. И словно прицелилась Игорю в лоб. В зеркале заднего вида подрёмывал Кабул, сонно покачивая башкой в такт тряске.

Сворачивать в лес Игорь не решился. Остановился наугад, оставив включёнными фары, вышел, огляделся. Всё тихо. Морозный воздух ожёг лёгкие. Он плотнее повязал шарф, пониже натянул шапку. Открыл заднюю дверь:

— Вылезай, Кабул, приехали. К мамочке. Мамочка ждёт.

Неповоротливому, разомлевшему в тёплом салоне псу пришлось помогать выбираться. Оказавшись на снегу, он широко расставил передние лапы, ловя равновесие; поводил носом, отряхнулся и уставился на Игоря.

— Пошли, не упирайся. Вперёд!

Игорь потянул за поводок. Кабул и не упирался, только шёл по следам человека медленно — тот и сам с трудом протаптывал тропинку в снегу. В густом лесу снег был неглубок, но покрылся коркой, ноги постоянно проваливались и за что-то цеплялись.

Отойдя от машины метров двести, Игорь свернул наугад. Устал. За спиной старательно пыхтел Кабул. Ну и хватит петлять.

Крепкий узел — подёргал ещё раз. Крепкий, тройной. Надёжная стропа и толстое сварное кольцо на широком ошейнике. Цепь была бы вернее, да где ж её взять. Дерево тоже не свалится. Игорь похлопал по заиндевелой коре и пошёл по своим следам обратно на маячащий вдалеке свет фар. На Кабула смотреть не хотел, но всё-таки зачем-то оглянулся. Тот ворочался в снегу, устраиваясь удобнее. Не выл, не скулил. Не просился с Игорем. Его привели сюда встречать хозяйку, значит, надо её ждать. Служить и ждать — обычное собачье дело.

* * *

Машину заметно заносило, в динамиках хрипел Пинк Флойд. Игорь браво отбивал по рулю в такт «Кирпича» и «Мани»⁽²⁾. А потом они подняли вой. Ну и какой умник на радио поставил такую дурацкую композицию? Ну да, «A New Machine» — самое подходящее для ночной зимней дороги! Скудных познаний Игоря в английском хватило на приблизительный перевод этой унылой хрени:

I have always been here

I have always looked out from behind the eyes…

Я всегда был здесь

Я всегда выглядывал из-за этих глаз…

Жуть! Его передёрнуло, по спине пробежал противный холодок.

Не волнуйтесь, никто не живет вечно.

Ну окей, успокоили. Так и есть. Всё по-честному.

Я всегда буду здесь.

И неизменно буду глядеть из-за этих глаз.

Это всего лишь жизнь…

It's only a lifetime…

— А теперь о погоде, — весело сообщил мелодичный голос дикторши. — …по области до двадцати… снегопад усилится. Удачи вам на дорогах!

Ночная Москва встретила первыми снежинками. На тротуарах резвилась позёмка, под подошвами меховых сапог вкусно, по-новогоднему похрустывало. Пока шёл до подъезда, на плечах выросло по небольшому сугробику. Ну и хорошо, занесёт собачий труп до весны. А там лесное зверьё и птицы постараются. Маша, конечно, будет рыдать, но потом успокоится. Она такая — не размазня. Ну горе, само собой, потерялась любимая собака: вырвав поводок, убежала на прогулке, испугалась выстрелов петард. Эти бестолковые мальчишки всю зиму пуляют, говнюки. Прости, любимая, не сберёг нашего мальчика. Кабул такой тяжёлый и упрямый, ты знаешь. Я ж не ожидал, что он рванёт сломя голову, будто танк. Поищем, конечно, объявления везде дадим, может, и найдётся ещё. Хотя вряд ли, ты же понимаешь, шансов у старика мало. Поплачь, Машенька, жизнь сурова, но у тебя есть я. Я всегда буду рядом. Ты же знаешь, как тебя люблю.

Махнув полстакана водки, заснул Игорь быстро. На его губах играла улыбка человека, решившегося на трудный поступок и одержавшего победу. Теперь всё пойдёт просто замечательно. Машка будет только с ним, родит ребёночка, потом второго. Шеф, покупая новую машину, подарит ему свой теперешний мерс — конфетка! А за усердие презентует путёвкой на курорт. И заживут они счастливо, в достатке, без всяких помех. Новую собаку — лишь через его труп! Никогда и ни за что. Захотят дети живность — заведёт им попугайчика или морскую свинку, а лучше — черепашку.

Морская черепашка по имени Наташка.

С очками из Китая, такая вот крутая.

Восхитительная блондинка Натали крутила попой и, улыбаясь ему, манила рукой. На её тонких пальчиках блестели золотые кольца, на изящных запястьях звенели разноцветные браслеты. Сейчас Игорь ей вставит фитиля!

О боже, какой мужчина! Льнула она к нему. Или это будильник в телефоне? Уже пора вставать? Опоздал на работу, жди пиздюлей от шефа? А почему так холодно? Машка открыла окно в спальне? Небось, сожгла на кухне блины и проветривает. Или решила закаляться? Стоп. Разве она уже вернулась? Какой сегодня день?

Игоря пронзило паникой, как копьём, навылет. Он вскрикнул, дёрнулся. Кажется, прикусил язык, почему-то ставший огромным, неповоротливым, — почувствовал вкус крови. Нос резануло смесью тревожных запахов. Замороженных. Опасных. Самым ярким из них был запах смерти. Она медленно, но не таясь, приближалась к нему.

Еле разлепил глаза. Сфокусировался. Снег. Лес.

Тело не слушалось, ныло. В голове путалось. С трудом посмотрел наверх — между пропадающими в густой серости неба верхушками елей сверкнула одинокая звезда. И погасла.

Закаркала ворона. Смеётся?

Прийти в себя он так и не смог. Проснуться тоже. Долго скулил, жалобно и возмущённо звал. Разве можно с ним так? Кто посмел? Нельзя! Невозможно! Неудачная шутка. Плохой сон. Спасите!

Откуда-то издалека нервным лаем ему отвечала бестолковая шавка. Побрехала — и замолчала.

Охрипнув, чтобы не окоченеть, он стал топать вокруг дерева, насколько позволил поводок. И в другую сторону. Попытался дерево подрыть. Устал так, что всё вокруг сделалось безразличным. И снег, и лес, и лютый холод, пробирающий до костей, и его невероятное преображение. Равнодушие сковало крепче мороза. Но в почти отключившемся от нестерпимой боли и ужаса непонимания мозгу продолжала упорно биться мысль: «Жить!» Чужая. Затмившая всё. Ставшая его звездой.

Он заставил себя прогнать наваливающуюся дрёму. Помотал ужасно тяжёлой головой, сглотнул горькую слюну. И, собрав остатки сил, стараясь не думать о том, почему это всё, как и зачем, впился единственной ещё крепкой частью своего непривычно немощного тела — клыками — в узел на обвязанном вокруг ствола поводке. Вот же зараза, как затянут! Намертво. И стропа словно каменная — заледенела. Если очень-очень постараться, то удастся перегрызть… Зубы вязли и качались, челюсти дрожали от напряжения, шея онемела, лапы подгибались.

Ничего, он отдохнёт и продолжит. Нельзя сдаваться. Почему нельзя, Игорь не понимал. Больше всего на свете сейчас хотелось расслабиться, свернуться комком, спрятать нос в свою шерсть, забыть, перестать чувствовать. Раствориться в снеге, в морозе. В этой жестокой сказке. Но какая-то часть его, незнакомая, но удивительно сильная, повелевала так уверенно, что ей нельзя было не подчиниться: «Не сдавайся!»

Опустившись на промятую в снегу лёжку, Игорь отдышался, выгрыз льдинки, налипшие между пальцев и на подушечках лап. Полизал снег.

Виски снова, будто пулей, прошило болью и ужасом: как же так, почему?! Нет!

Не может быть!

Сколько ни моргай — жуткий морок не отпускал. Наоборот, с каждым мгновением всё больше становился похож на явь. На жизнь.

Смеркалось. То ли день так быстро прошёл, то ли набежала туча.

Всё? Конец?

Он запрокинул голову настолько, насколько позволила скованная болью шея. И завыл. Тоскливо и протяжно, почти не прерываясь на вдохи, вкладывая в громкие безотрадные звуки всё возмущение неправильностью мира, все физические муки и душевную горечь, переполнявшие его. Старого пса, привязанного человеком умирать на морозе.

Приближалась ночь, мороз крепчал…

Еловые ветки качнулись от ветра, с них обрушился небольшой сугроб. Игорь отряхнулся и снова завыл…

Середина прошлого века, предгорья Копетдага

Там, где овеянные легендами, высокие стройные дагданы⁽³⁾ как часовые оберегают горные ключи от солнечного зноя и чужих взглядов, там, где клёны среди огромных валунов тянутся узловатыми стволами к небу, а корнями высасывают из трещин драгоценную влагу, там, где мало что тревожит гладь воды, собирающейся в огромных каменных чашах у подножья утёсов, кажется, так и стоят они целую вечность друг против друга — вздыбившиеся скалы и уходящие за горизонт равнины…

— То есть ты, русский, не шутишь? Пришёл ко мне за собаками? — Старик прищурился. Он долго и внимательно слушал гостя, убедился в серьёзности его намерений и чистоте помыслов, но всё ещё сомневался, что тот проделал далёкий трудный путь всего лишь, чтобы увезти с собой пару псов.

— Да, бахши. — Выдержать цепкий взгляд старого шамана было трудно, но гость не отвёл глаз. Этим он тому и понравился — светлыми, не замутнёнными корыстью глазами увлечённого своим делом человека. — Мне рекомендовали твоих монгольских овчарок⁽⁴⁾ как самых лучших в этих краях. Для племенного дела нужны именно такие. С их помощью мы укрепим породу, она станет знаменита во всём мире и принесёт много пользы. Не опасайся, я не обижу твоих собак. Всегда сытно накормлю, с ними будут работать мои опытные помощники, щенки будут на вес золота, поверь.

— Золота? — Старик усмехнулся. — Золото — пыль. Ценны здоровье, верность и чистота души. А моих собак не просто обидеть, им не страшны ни хищные звери, ни джинны, ни албассы⁽⁵⁾, они умеют за себя постоять, и их дети смогут. Да, мои собаки особенные. Не только лучшие пастухи, сторожа и волкодавы. Из поколения в поколение они помогали моему роду служить хорошим людям и карать плохих. Пожалуй, я поверю тебе, русский, и отдам пару. Феттаха и Тумар. Вези их в свою Москву и береги. Молчи о цене. Это подарок. Ты всё равно не сможешь заплатить столько, сколько они стоят. И помни, если им будет у тебя плохо — пожалеешь, — старик произнёс свою угрозу легко и беспечно, словно шутку. Подмигнув, он дружески похлопал собеседника по руке, но у того похолодела спина, как от прикосновения ледяных заскорузлых пальцев…

Через полвека с лишним одна из праправнучек в десятом колене Феттаха и Тумар ощенилась шестью крепенькими забавными малышами — чистокровными среднеазиатами, одному из которых заводчик записал в метрику кличку «Кабул»…

-----------------

Pink Floyd — A New Machine https://www.youtube.com/watch?v=z1ar-IEUMLU

1) Праязык шаманов разных народов. Древние Майя приветствовали друг друга выражением «ИнЛаКеш», что в переводе звучит как «Я — это Ты, а Ты — это Я. Я — это другой Ты. Я — твое отражение».

Вернуться к тексту

2) Знаменитые композиции Pink Floyd «Another Brick in the Wall» и «Money»

Вернуться к тексту

3) Он же каркас кавказский, каменное дерево, принадлежит к семейству Коноплёвые, растёт в горах.

Вернуться к тексту

4) Общее название предков современных среднеазиатских овчарок, которых также называют туркменскими волкодавами и алабаями.

Вернуться к тексту

5) Или албасты — у туркменов и других народов злые женские духи воды.

Вернуться к тексту