Дом (джен)

Самая короткая дорога в тот дом,

в котором тебя любят и ждут (c)

Маленький мальчик лежал в темноте, вслушиваясь в завывания ветра и буйство волн за стенами утлого домишки. Стихия, казалось, сходила с ума от собственной силы и ярости, деревянные перекрытия дома тихо поскрипывали, а когда тяжелые брызги долетали до единственного окошка, стекло гулко дребезжало в рассохшейся раме. Свернувшийся под тонким пледом мальчишка взглянул на светящиеся цифры на дисплее электронных часов. Еще ровно три минуты, и ему исполнится одиннадцать лет. Он счастливо улыбнулся. Несмотря на все неприятности последних недель и сумасшедшее бегство на край привычного мира (или все-таки за него?), праздник он ждал с нетерпением. Ведь не каждый день исполняется одиннадцать лет, верно? Луна заглянула в окно, выныривая из-за тяжелых туч, тускло освещая грязный и весь в разводах пол перед единственным диванчиком, где сейчас спал, похрапывая, один мальчик и чему-то улыбался второй. Худая рука выскользнула из-под видавшего виды одеяла, мальчишке пришлось свеситься вниз, рисуя на полу пальцем именинный торт со свечками. На часах мигнуло 11:59, сменившись на 12:00. Мальчик дорисовал одиннадцатую свечу, когда внезапно дом сотряс богатырский стук, заглушивший даже рев бури, дверь заходила ходуном, а затем и вовсе слетела с петель.

Когда в дверном проеме появился силуэт невероятно огромного лохматого человека, Дадли заорал от ужаса и спрятался за диваном, а Гарри лишь вжался в обивку, во все глаза смотря на ночного гостя. Щелкнул засаленный выключатель, и помещение залил ровный свет электрической лампочки под потолком. Из соседней комнаты навстречу незнакомцу уверенно шагнули двое: мужчина, держащий ружье наперевес, и женщина, которая метнулась к детям.

— Кто вы такой, мистер? И по какому праву вломились к нам в дом? — уверенно начал мужчина, направив в грудь пришельца дуло охотничьей двустволки. И пусть он едва доставал макушкой здоровяку до плеч, мальчикам стало немного спокойнее.

— Я энтаво… — пробасил великан, начиная теребить розовый зонтик, который Гарри с удивлением заметил в могучих руках. — Хранитель ключей Хогвартса, да. Рубеус Хагрид меня зовут. — Рубеус перевел дух, осматривая скудную обстановку домика и его растрепанных обитателей. — Далеко же вы забрались, насилу нашел! Погодка сегодня!

Женщина резко выдохнула и быстро переглянулась с мужчиной, последний нехорошо оскалился и снял ружье с предохранителя, чего великан, казалось, вовсе и не заметил.

— Так чего же пришли, мистер Хагрид, в такую-то погодку да так далеко? Сидели бы себе в… Хогвартсе? Я верно произношу? Глядишь, целее бы остались, — добавил он совсем тихо.

— Ты в меня палкой своей не тыкай, Дурсль! — отмахнулся Хагрид. — А пришел я к Гарри. С днем рождения его поздравить и еще одно поручение выполнить — письмо ему вручить. Вот! — Он вытащил из-за пазухи помятый конверт из плотной желтоватой бумаги, с большой сургучной печатью и написанным зелеными чернилами адресом. Все озадаченно уставились на бумажку, только мужчина с ружьем по-прежнему не отрывал взгляда от великана.

— Так это вы писали эти письма, но зачем? — Рыжеволосая женщина подошла к своему спутнику, положила руку ему на плечо и робко потянулась забрать конверт. Хагрид нахмурил кустистые брови, отчего весь его облик стал еще более зловещим, но все-таки отдал его женщине. Она не стала читать, только прижала к груди конверт. — Мы были уверены, что нас нашли Они, понимаете? На конверте всегда был точный адрес, куда бы мы не поехали, и там было имя Гарри. Наш сын — самое дорогое, что у нас есть!

— Не надо, Лили, мы еще не знаем, кто он, — одернул ее мужчина с ружьем. Дадли рискнул выглянуть из-за дивана, но тут же спрятался обратно. Хагрид почесал бороду, озадаченно покачал головой и развернулся к выходу. Все семейство выдохнуло, но великан лишь пристроил назад поломанную дверь, немного заглушив шум бури.

— Вот что… ты разве это, не Петунья Дурсль? — спросил он немного погодя.

— Петунья моя сестра, — ответила женщина, садясь на диван и обнимая застывшего Гарри. — Меня зовут Лили Поттер, а это мой муж Джеймс, — кивнула она в сторону мужчины, — сын Гарри, — рука на плече мальчика немного сжалась, — а за диваном сын моей сестры Петуньи, Дадли.

Казалось, слова Лили подействовали на великана, как удар чем-то очень большим и тяжелым по голове. Он шумно выдохнул в бороду, открыл рот и совершенно безумно уставился на женщину, потом перевел взгляд на Джеймса, так и не опустившего двустволку, и, наконец, покачнулся, сделав шаг назад и тяжело привалившись к стене. С минуту он что-то неразборчиво бурчал в бороду, теребя потрепанный розовый зонтик, но переборол себя и собрался с мыслями:

— Но как же это?.. Ты не можешь быть Джеймсом Поттером! — ткнул он в мужчину огромным пальцем. — Я знал его, он другом мне был… да… Другом! Он умер, как герой, я сам видел тела. Сам… вот этими вот руками, — показал пятерню в разводах грязи Хагрид, — вынес малютку Гарри из развалин дома… Кто вы такие?! — неожиданно взревел гигант, вскинув зонтик, как шпагу, и направляя его то на Джеймса, то на Лили.

— Они мои мама и папа! — отчаянно крикнул Гарри, подскакивая с дивана и бесстрашно смотря прямо в глаза великану. — И они не умерли! — Подросток коротко переглянулся с отцом и, получив короткий кивок, вдохнул и медленно выдохнул, успокаиваясь. — Им пришлось оставить меня дяде и тете, чтобы спастись, понимаете? Они не хотели, но так бы нас всех нашли и, наверное, убили. Папа рассказывал мне, что они инсценировали свою смерть, чтобы нас больше не искали. Но они приходили ко мне… иногда, — голос мальчика становился тише с каждым словом, — а теперь мы решили, что можем жить все вместе… А потом появился этот противный мистер Прангсон, которого специально подослали… проверить… А потом эти письма…

— Мы испугались, мистер Хагрид, — закончила за умолкшего сына Лили. — Мы столько лет скрывались…

— Вы сказали, что знали меня и были мне другом, — остро взглянул на растерянного Хагрида Джеймс, — но я вас не помню. Как так может быть? — Джеймс наконец опустил оружие и отошел к семье, кладя руку на другое плечо Гарри. Казалось, Хагрид не может поверить своим глазам, наблюдая еще недавно совершенно невозможную картину.

— Мам, пап. — Гарри распахнул глаза. — Вы же говорили, что занимались секретной работой и даже стерли себе часть воспоминаний, чтобы не выдать Им секреты, если вас обнаружат! Может быть, мистер Хагрид тоже был частью того вашего прошлого, которое вы не помните?

Джеймс согласно кивнул, потрепав сына по таким же, как у него непослушным вихрам.

— Все может быть, Сохатик. Возможно, мы встретили друга. Хороший подарок на день рождения, верно? — закончил он почти весело. Гарри заулыбался, и даже Дадли наконец вылез из-за дивана, несмело сев по другую сторону от Лили.

Недоразумение разрешилось наилучшим образом, как показалось Гарри. Он совсем не ожидал, что грозный великан начнет всхлипывать и будет громогласно сморкаться в огромный клетчатый платок, что Лили подойдет к лохматому и поначалу показавшемуся страшным гостю, и почти полчаса будет поглаживать его по трясущемуся плечу, успокаивая, словно ребенка, а Джеймс начнет расспрашивать того обо всем, что они с женой забыли. Оказалось, существует целый магический мир и школа Хогвартс, где живет добрый и великий волшебник Дамблдор, которого всегда боялся тот, кто хотел убить семью Гарри! Это было просто здорово, а еще очень хорошо, что письма присылали друзья, а не враги, ведь тогда они могут вернуться домой. А потом Хагрид (он даже попросил не называть его мистером!) вспомнил о торте, который оказался очень вкусным, хоть и немного помятым на вид. Засыпая на своем диване уже под утро, Гарри слышал, как Лили попросила Хагрида не посылать пока Дамблдору никаких сообщений, ведь сову могут перехватить, а Тот-Кого-Нельзя-Называть по-прежнему жив и ищет их, поэтому секретность надо соблюдать. Гарри еще немного поразмышлял, какой он, этот их главный враг? А потом Хагрид устроился на собственном плаще у камина, родители пошли спать на скрипучую кровать в другой комнате, Дадли утомленно похрапывал с другой стороны дивана, смешно подергивая ногой, и сам Гарри провалился в сон. Сегодня ему даже не приснилось ни одного кошмара.

* * *

Наутро Гарри разбудил растерянный Хагрид, бормочущий что-то о том, что ему все привиделось. От вчерашнего буйства стихии не осталось и следа, комнату заливал яркий свет полуденного солнца, скрипучая дверь повисла на одной петле, и через щели меж ней и проемом тоже проникали яркие ласковые лучики, расчерчивая грязный пол лачуги интересным узором.

— Их нет, Гарри, нет… Куда ж они подевались, а? Ведь вчера ж собственными глазами видел, да…

— Ты что-то потерял, Хагрид? — Гарри потянулся на продавленном диване, вставать не хотелось, но при мысли о вчерашней ночи сон как рукой сняло. — Давай я помогу, что искать?

— Так ведь Джейми, Лили… они ушли, — растерянно выдал великан. — Я весь остров облазал. Трижды. Как аппарировали…

— Да брось, Хагрид! — весело рассмеялся Гарри. — Мама обещала, что теперь она никогда меня не оставит. Они, наверное, нас будить не стали. А сами пошли гулять, и ты с ними как-то разминулся. Посмотри, как солнце печет! Мама очень любит такие дни. Пошли, они там, я знаю!

Но стоило Гарри сделать пару шагов, как дверь скрипнула, провернувшись на единственной петле, и в дом вошла Лили с венком синих цветов на голове. Солнечные лучики запутались в рыжих волосах, как будто наполняя всю фигуру женщины внутренним светом. В светлых джинсах и просторной клетчатой рубашке она была такой по-домашнему теплой, что Гарри не удержался, кинувшись обнимать мать.

— О, вот и мой соня проснулся! Сколько можно спать? — притворно попеняла Лили сыну, грозя пальцем. — Отец нашел отличный пляж и даже начал строить песчаную крепость, бери остатки торта и пошли скорее! Доброе утро, Хагрид, — добавила она, кивнув великану. — Сейчас перекусим тем, что осталось, а потом вернемся на большую землю.

Песчаная крепость выглядела потрясающе, почти в половину человеческого роста, с башенками и настоящими бойницами! Весело помахавший им Джеймс как раз начал покрывать крышу главного здания мелкими ракушками, изображая черепицу, и даже Дадли оказался при деле — кузен копал глубокий ров вокруг сказочного замка. Гарри засмеялся и побежал помогать отцу.

— А правда, она похожа на Хогвартс, Хагрид? Там тоже есть и стена, и ров с мостом, и много башенок?

— Ну… башни там есть, это да. Самая высокая башня Астрономии, там волшебники на небо смотрят ночью да карты зарисовывают, — рассказывал великан, скинувший плащ по случаю нежданной жары и расположившийся на песке. — А рва нету — зачем он волшебникам? Вы ж эта… магией можете много чего. Зато Хогвартс Лес Запретный окружает, непростой лес, тама волшебные зверюшки водятся разные: кентавры, единороги, фестралы, даже оборотни, бывает, забрести могут. А в озере русалки водятся и гигантский кальмар.

— Ух ты! Пап, а ты оборотня видел? Он большой был?

— Конечно, видел, Сохатик, да только не в лесу ни в каком, а в Лондоне, — подмигнул Джеймс. — Хочешь, расскажу?

— В Лондоне? — ахнул Хагрид. — Вот же каналья, это в городе-то волком обратиться! Из этих самых, значит, прихвостней пожирательских, чтоб им всем пусто было…

— Так вот, представь себе: ночь, темно кругом, хоть глаз выколи, небо тучи заволокли, ни звездочки не видно, и туман вязкий белесый по ногам холодит, — вкрадчиво начал рассказывать Джеймс.

— Это еще демменторы недалече, видать, — вставил Хагрид со знанием дела, — от них эта погань, как вспомню… да…

— Фонарь далекий то мигает, то гаснет, а вдалеке силуэт вижу, вроде и человек, но какой-то изломанный, движется рывками. И тут тучи развеялись, луна полная показалась. Большая такая была, желтая, как глаза у того оборотня. Фонарь мигнул снова, и вижу: человек тот уже близко совсем, а глаза у него желтым светом наливаются. Увидел луну, и как взвоет, я весь мурашками покрылся, по спине холодный пот потек. А этот меняться начал, превращаясь. У него вместо рук лапы расти стали, с вот такими когтями, дюймов пять, не меньше, все тело переломалось, шерсть черная полезла, морда волчьей стала. Он на меня пасть оскалил, зарычал и прыгнул! Здоровенный волчара, не меньше Хагрида. — Гарри смерил великана оценивающим взглядом и даже рот раскрыл от удивления, а Джеймс довольно хмыкнул.

— Так это ж сам Фенрирор был, поди! — не выдержал Хагрид.

— Он самый, — кивнул с серьезным видом Джеймс. — Так вот, прыгнул он на меня, и мы сцепились. Я кулаки магией окутал и как в морду ему дам клыкастую!

— А ты чего ж, без палочки с ним сладить смог?

— Была у меня палочка, да в кармане лежала, не дотянуться, — пояснил Джеймс. — Но мы и так не робкого десятка, верно, Гарри? Потом все же хотел до палочки добраться, да он навалился на меня всем весом, покатились вместе по земле, она из кармана и вывалилась. И тогда я дотянуться смог лишь до ножа в рукаве, и как вспорю ему брюшину! Крови много было и не только ее. А Фенрир этот взвыл по-звериному, да так, что кровь в жилах застыла, и огромным прыжком от меня отскочил, а потом в темноту рванул. Не догнать было, — развел руками Джеймс.

Гарри в полном восторге представлял, как сам справляется с оборотнем голыми руками все то время, пока они плыли на лодке до большой земли. Там они зашли в небольшое кафе (на Хагрида ожидаемо косились все без исключения) и, перекусив, поехали домой на машине дяди Вернона, которую тот одолжил Джеймсу. По пути Гарри прочитал наконец письмо из Хогвартса, обнаружив, что ему необходимо где-то раздобыть множество волшебных вещей, начиная с набора котлов и заканчивая волшебной палочкой и книгами заклинаний. Пришлось просить Хагрида отвести его за покупками, ведь родители не могли показываться в волшебном мире. На Тисовую семейство Поттеров и Дадли с Хагридом добрались только к вечеру. Хагрид удивил всех, попробовав связаться с Дамблдором через камин, но оказалось, что он не подключен к какой-то дымолетной сети, так что чуда не получилось. Взрослые решили, что Хагрид сегодня останется у них, а завтра сводит Гарри по магазинам. Лили отнесла еды тем кошкам миссис Фигг, которые остались бродить вокруг дома после смерти старушки.

* * *

Гарри сразу же понял, что провалился в очередной кошмар — ему было хорошо знакомо это жуткое ощущение сотен давящих и недобрых взглядов незрячих глаз. И это шепот множества голосов, который отражается болью и зудом в голове, но как не старайся — расслышать отдельные слова не получается. Он сидел на жесткой кухонной табуретке, не открывая глаз, а вокруг него ходил кто-то, Гарри слышал, как по полу шлепают босые ноги. Но вот его собственные ступни погрузились во что-то стылое и вязкое, щеки коснулась холодная рука. Гарри вцепился в табуретку, до боли сжимая края пальцами, но они заскользили по ставшей внезапно мокрой поверхности, он зажмурился изо всех сил, но прямо над ухом раздался тихий смешок, повеяло чем-то кислым, очень въедливым и тяжелым. Его пробрало дрожью от макушки до пяток, когда неживая, но очень сильная рука сдавила подбородок, вздергивая вверх и заставляя поднять голову. Дышать стало невозможно от вони, и тогда он открыл глаза, встречаясь взглядом с гнилыми провалами глазниц на лице его тети, чье оплывшее лицо кривилось в жуткой улыбке. И тогда он беззвучно заорал, но тут же провалился с головой тягучую слизь, которая забилась в рот и нос, не давая вздохнуть. Труп тети Петуньи вдруг стал превращаться в огромного черного волка с отливающей серебром холкой, который взвыл на луну и бросился на беспомощного Гарри, вгрызаясь в плоть.

* * *

Проснулся Гарри в холодном поту, в коконе скрученного одеяла и простыни. Сердце колотилось, как сумасшедшее, горло саднило, и он долго кашлял, пытаясь восстановить дыхание. Ощущения от клыков и когтей волка никак не хотели уходить, и Гарри вновь и вновь ощупывал свое тело, сидя на мокрой, ставшей ловушкой постели, а в окно светила полная луна. Наконец, немного справившись с дрожью, Гарри натянул домашние штаны и футболку, и, держась за стену, пошлепал босыми ногами в ванную. Знакомый звук неприятно отозвался в сознании картинками из только что пережитого кошмара. Нашарив в темноте коридора дверную ручку, он медленно отворил дверь. Выключатель не сработал, наверное, перегорела лампочка. Пару раз бесполезно щелкнув им, Гарри на ощупь открыл воду и плеснул в лицо ледяной водой. Вдруг свет загорелся, освещая знакомую комнату. Гарри поднял глаза на зеркало: за спиной у него стояла тетя Петунья, а переполненная ванна с тихим плеском исторгала из себя кровавую бурлящую воду. На тощих руках тети появились алые порезы, ее тело стало меняться и распухать, губы перекосились, а глаза начали гнить, она подняла раздутую руку и указала пальцем на Гарри. И тут он заорал, проснувшись по-настоящему.

* * *

Гарри широко распахнул глаза, вцепившись в Хагрида. Комнату заливал солнечный свет, он лежал в своей постели и не мог справиться с дрожью. Опять тот же кошмар, только немного в другой вариации, снова. Через некоторое время ему удалось успокоиться, и он извинился перед Хагридом. Выходя из комнаты, он невольно бросил взгляд на дверь в ванную, но она, слава Богу, была наглухо заколочена — там не успели доделать ремонт, и отец позаботился, чтобы никто не вошел и ненароком не переломал кости, все равно вода на втором этаже была отключена.

Когда они с Хагридом спустились вниз, Лили помахала им из сада, где подстригала недавно посаженные розы, Джеймс пил утренний кофе и читал свежую газету, а Дадли крутился у телевизора, пытаясь подражать любимому супергерою и корча рожи. По старой традиции Гарри взял на себя приготовление завтрака. Увы, в холодильнике нашлось лишь несколько яиц. Зелень поникла и скукожилась, бекон слегка позеленел, а на сыре появились пятна плесени. Ну да, их какое-то время не было дома. Гарри вздохнул и принялся жарить яичницу. Пусть без бекона, но даже так она пахла весьма аппетитно. Небольшой сковороды хватило на всех, как ни странно, хотя Хагриду по праву досталась большая часть. Запив нехитрый завтрак чаем и поцеловав мать и отца, Гарри в сопровождении Хагрида отправился в свой первый поход в Косой Переулок.

По дороге Хагрид был странно тих и задумчив, чего Гарри никак не ожидал от оказавшегося добродушным великана. Полу-великана, как обмолвился сам Хагрид вчера. Впрочем, на Лондонских улицах тот казался настоящим Гулливером в толпе лилипутов. Идти за ним было очень удобно, живая людская масса сама расступалась перед таким исполином. Настроение немного портила лишь головная боль, которая частенько мучила Гарри после его кошмаров, не спасали даже таблетки из домашней аптечки. Впрочем, Гарри не был уверен, что таблетки он пил нужные именно в его случае, а беспокоить родителей и просить отвести его к врачу не хотелось.

Косой Переулок поражал воображение куда больше того бара, через который им пришлось пройти, чтобы оказаться перед волшебной аркой настоящего входа. Старинные домики и мощеная булыжником кривая улочка будто застыли во времени и сохранили свой первозданный вид со времени средневековья. Гарри крутил головой направо и налево, Хагрид лишь улыбался в бороду, немного повеселев. Последнему, как здраво рассудил Гарри, неплохо способствовала рюмочка (больше походящая на кружку в случае Хагрида) с кислотно-зеленой жидкостью, которую великан пропустил, когда они проходили через “Дырявый Котел”. Гарри, разумеется, показательно смотрел в другую сторону, как раз на компанию престарелых ведьм, одна из которых начесывала за ухом громадного кота, чтобы не смущать своего большого друга.

Первым делом они отправились в Гринготтс, единственный волшебный банк Британии. Хагрид успел немного рассказать Гарри о гоблинах, и мальчик с интересом рассматривал зеленокожих человечков с острыми и, как ему показалось, недобрыми взглядами. Кататься на тележках Гарри очень понравилось, он даже рискнул бы, наверное, еще раз попросить гоблина доехать до своего сейфа, чтобы снова прокатиться на своеобразном аттракционе, но зеленоватое лицо Хагрида заставило отказаться от этого плана. Наверное, во всем виноваты слишком быстрые тележки и крутые спуски, подумал Гарри, заметив совершенно пришибленный вид великана, после того, как тот о чем-то переговорил с гоблином у стойки. Кажется, ему нужно было посетить еще какой-то сейф, но то ли гоблины отказали Хагриду (хотел бы Гарри посмотреть на того, кто в здравом уме откажет такому), то ли еще что-то… В любом случае, в волшебном мире оказалось так много интересного (одна витрина с настоящими летающими метлами чего стоила!), что Гарри быстро выкинул из головы гоблинов с их сейфами и тележками.

В магазине мантий ему подобрали необходимый для школы комплект. Еще они купили несколько котлов в специализированном магазинчике, большой чемодан, чтобы можно было все это где-то хранить, ингредиенты для зелий по списку в аптеке, учебные пособия в красивых обложках из книжного магазинчика и, наконец, волшебную палочку с пером феникса у господина Олливандера, чудаковатого старичка со слишком светлыми глазами.

С Хагридом Гарри распрощался около автобусной остановки. У великана оказались еще какие-то срочные дела, он помог Гарри погрузиться в автобус и долго махал на прощание, а потом мальчик моргнул, и великана уже не оказалось в толпе людей, как он ни старался его разглядеть. На остановке Литтл Уингинга Гарри встретил отец, который тут же подхватил его чемодан и с интересом слушал рассказы сына о первой встрече того с магическим миром. По дороге домой они зашли в местный магазинчик, где закупились необходимыми продуктами.

* * *

У Альбуса Дамблдора выдался очень непростой день, впрочем, он пока еще не подозревал, что и вечер окажется богатым на события. Вчера он поручил Хагриду два крайне важных дела: сопроводить Гарри Поттера в Косой Переулок и забрать из Гринготтса Философский камень. Хагриду Альбус доверял, как самому себе, при необходимости он мог бы ему и жизнь свою доверить, как не раз говорил добродушному великану. А в честности и надежности Хагрида Альбус не сомневался, как и в природной способности великанов противостоять ментальной атаке практически любого уровня. Даже сам Дамблдор, как он полагал, едва ли смог бы считать хоть что-то, кроме самых поверхностных ощущений Хагрида, даже если бы приложил все свои силы. Это было очень и очень хорошим бонусом. Однако… Хагрид так и не вернулся ни вчера вечером, ни даже ночью (Альбус прождал его в собственном кабинете до рассвета), и чтобы хоть что-то прояснить, он послал запрос о состоянии вверенного ему сейфа, где Фламель оставил Философский камень… а наутро получил письмо из Гринготтса, где гоблины в присущей им манере сообщали о нападении неизвестного на банк, вследствие чего сейф №713 оказался совершенно пуст. И теперь Альбус пытался осмыслить информацию, уже битый час прикидывая так и эдак (даже карты пару раз разложил!), какие же шаги ему предпринять. Но по всему выходило, что от его сиюминутных действий ничего не зависит. Впрочем, что эти карты знают?..

Тяжелые думы великого мага прервал писк одного из странных приборов на рабочем столе. Альбус буквально подскочил с места. Так и есть, прибор указывает, что Хагрид только что перенесся в Хогсмид!

— Пожалуйста, Фоукс, перенеси ко мне нашего большого друга, очень тебя прошу, — ласково проговорил Дамблдор, погладив великолепное оперение феникса. Тот покосился на хозяина усталым взглядом, но послушно исчез в небольшом вихре пламени, уже через пару минут появившись в круглом кабинете вместе с огромной фигурой Хагрида. Перелетев на свою жердочку, Фоукс спрятал голову под крыло, давая понять, что больше его сегодня беспокоить не стоит.

— Что случилось, мой старый друг? — с беспокойством вгляделся в черные глаза великана Дамблдор.

— О! Господин директор! Я… не знаю даже, чего сначала рассказывать. Вы не поверите… — всплеснул огромными ручищами Хагрид, теребя розовый потрепанный зонтик.

Рассказ получился действительно долгим, и Альбус так до конца и не смог в него поверить, хотя уже прошло больше часа, как Хагрид покинул директорский кабинет. На столе по-прежнему стояли две чашки и вазочка с конфетами, Фоукс мирно спал, а Альбус Дамблдор терялся в догадках.

Он ведь сам, сам проверял тела Лили и Джеймса на остаточные явления заклятий, это были именно они и они совершенно точно были абсолютно и полностью мертвы. Неужели кто-то смог выдать себя за них? Но кто, кто мог проникнуть сквозь кровную защиту в дом на Тисовой? И что вообще за странности там творятся?

Когда Альбус несколько раз выслушал во всех подробностях то, что смог вспомнить Хагрид о событиях последних дней (как же все-таки иногда мешает наличие столь сильной ментальной защиты у тех, в ком течет великанья кровь!), тот, немного помявшись, рассказал и еще об одном интересном факте. Дело в том, что этой ночью Хагрид явно побывал в чужом кошмаре, а точнее в кошмаре Гарри Поттера. Как такое возможно в принципе Альбус даже помыслить не мог. Великаны и их потомки практически не подвержены никакому ментальному воздействию! Это проверенный многократно факт, да и сам Дамблдор был уверен в наличии такой защиты у Хагрида. Не просто воздействие, даже не внушение, а пребывание полу-великана в чужом сознании продолжительное время. Это… это было необъяснимо. “Пока необъяснимо“ — поправил сам себя великий маг. Он должен был увидеть все своими глазами, но сначала… сначала он должен подготовиться и понять, о чем именно напоминает ему вся эта ситуация. Был некий факт, о котором он мог слышать или читать где-то вскользь, а теперь попросту позабыть. Но ведь “царапало” что-то подсознание, значит, было. А ведь еще нельзя забывать о краже Философского камня приспешником Волдеморта. А что за кражей стоял именно он, сомнений быть не могло. И Альбус Дамблдор, вздохнув, погрузился в медитацию, чего давно уже не делал, и зря, как показала практика. Не хотелось признавать очевидный факт, но годы брали свое.

* * *

Последние три дня, проведенные дома на Тисовой, стали для Гарри поистине счастливыми. Он почти все время проводил с Лили и Джеймсом. Они частенько валялись на огромной кровати в комнате взрослых, перемежая чтение учебников с боями подушками или шуточными историями и рассказами, которые придумали все вместе, дополняя и расширяя историю, как каждый того хотел. Раньше Гарри и подумать не мог, что будет постоянно проводить время вместе с родителями.

Началось все это уже давно. Ему, кажется, было пять или шесть лет, когда однажды ночью он тайком вышел из чулана, чтобы пробраться к огромному холодильнику и взять немного еды. За что его оставили без ужина, Гарри теперь уже и не помнил, но те свои ощущения от первой встречи с матерью в сознательном возрасте он не забудет никогда.

Было темно и страшно (ведь в тенях скрываются настоящие чудовища — это известно всем детям, кроме того, его могли поймать Дурсли, и тогда наказание будет ужасным), а еще очень тихо, только далекий храп дяди доносился гулким эхом из спальни взрослых. На улице светили фонари, заглядывая в окно кухни и создавая на полу и столе тень-сеточку от оконных рам. Он наконец набрался смелости, и потянул дверцу холодильника, как вдруг заметил на стуле у окна незнакомку. Она приветливо улыбнулась ему, и Гарри почему-то даже не подумал испугаться, только стоял, несмело ее разглядывая. А незнакомка была такой… очень красивой. И он сразу подумал, что если бы мог представить себе свою маму, то она должна была быть очень похожа на эту добрую (он был уверен!) женщину. И в этот самый момент он понял, что это она и есть, он откуда-то знал это, просто знал. Женщина тут же кивнула на его невысказанные мысли и плавно опустилась на колени, раскрывая объятья. Гарри не помнил, как он рванул к ней и прижался к самому родному человеку на свете. Он только и повторял тогда, кажется: “мама, мама, мама, мама…” без остановки. А она обнимала его, называла своим любимым мальчиком и гладила по непослушным волосам. Потом она сказала, что они с папой его очень-очень любят, и что они вовсе не умерли, а вынуждены скрываться от очень плохих людей, а потому не могут быть с ним постоянно, но будут приходить. Гарри и этого было достаточно, он чувствовал, что внезапно исполнилась самая заветная и безумная его мечта. Теперь у него были родители, они у него были. Пусть об этом и не нужно было говорить никому.

Теперь иногда его навещала мама, а иногда приходил папа. Гарри даже придумал способ. Чтобы увидеть отца или мать, нужно было выйти на некоторое время из чулана, где он жил, закрыть глаза и очень-очень захотеть, чтобы кто-то из них появился. И тогда… он открывал дверь чулана, а на матрасе уже сидел улыбающийся отец, который был готов рассказывать сыну любые, самые волшебные сказки. Жаль, что получалось позвать их далеко не всегда, скорее даже очень редко… Но тем ценнее стали для Гарри такие моменты. Родители в то время не могли приходить вместе, лишь кто-то один. Как-то отец по секрету рассказал Гарри, что их семья очень особенная, поэтому он может незаметно для Дурслей пробираться в чулан к сыну.

Вскоре Гарри и сам начал замечать, что есть что-то отличающее его от других детей в школе. Конечно, он был очкариком в старой одежде кузена, которая была ему велика на пару размеров, да и без того выглядела не очень. Учителя тоже его не слишком любили за небрежный вид и постоянные “витания в облаках”. В общем, в школе все его считали немного чокнутым… но дело было совсем не в этом. Однажды, когда Дадли подставил ему подножку, он больно ударил коленку и не смог сдержать слез. Коленка действительно сильно болела, но Гарри стыдился просить помощи у школьной медсестры, и вместо этого он не пошел на урок, а убежал за школьный двор и сел в корнях своего любимого дерева. Это было очень хорошее место, отсюда было видно, что происходит на школьном дворе, а его самого при этом никто не видел. Дерево было очень сильное, и Гарри нравилось сидеть к нему спиной, касаясь ладошкой шершавой коры. Вот и в тот день он пришел сюда со своей болью, сел под деревом и просто представил, что боли нет, а он такой же сильный, как само дерево. Поначалу Гарри думал, что ему показалось, но постепенно боль действительно ушла, а сама ранка затянулась, не оставив ни следа, ни синяка. Это было первое настоящее чудо в череде вроде бы мелких, но реальных чудес. Тогда он понял, почему плохие люди хотели навредить его родителям. Все просто, они — особенные, как супергерои, вроде Супермена или Бэтмена, только не носят трико и не летают. Ну… почти не летают. Один раз, удирая от Дадли, Гарри смог каким-то образом запрыгнуть (или взлететь) на школьную крышу, хотя и сам не понял, каким образом.

* * *

А потом родители стали приходить чаще, иногда даже вместе. Гарри должно было скоро исполниться десять лет, когда их впервые увидела тетя Петунья. Этот день он тоже запомнил, кажется, навсегда. Стояло очень жаркое лето, любимые цветы тети, которыми она без всякой тайны очень гордилась, день ото дня все больше чахли, несмотря на регулярный полив и любые старания. Асфальт, казалось, плавился под палящими лучами, и над ним, если приглядеться, можно было заметить трепещущую “дымку” горячего воздуха. Спасаясь от зноя, Гарри старался побольше времени проводить в своем чулане, ведь там было куда прохладнее, чем в любой другой части дома (исключая ванную, разумеется, ведь Дурсли экономили воду, а потому принимать душ по несколько раз на дню ему было запрещено).

В то утро, Гарри как обычно приготовил завтрак для всей семьи и, наскоро поев, поспешил быстрее вернуться к себе в чулан, чтобы не попадаться на глаза тете лишний раз. Работать в саду в такую жару Гарри совершенно не хотелось. Вскоре, выпив кофе и прочитав газету, дядя Вернон отправился на работу (Гарри слышал, как отъезжала его машина), Дадли отпросился у матери к Полкиссам, ведь Пирсу как раз купили новую компьютерную игру, очень крутую (и он просит хорошо запомнить, что непременно хочет такую же получить на свой день рождения). В своем чулане Гарри только закатил глаза: про эту игру Дадли напоминал родителям уже далеко не впервые. Тетя Петунья в это время собиралась посмотреть начало нового сериала, так что Гарри ждала относительная свобода на пару часов, а у него как раз была припрятана на такой случай очень интересная книжка про хоббита и кольцо, которую ему удалось выпросить на все каникулы у школьной библиотекарши.

Выждав некоторое время и убедившись, что тетя увлечена мексиканскими страстями, Гарри тихонько вышел в туалет, чтобы нужда не отвлекала от интересного чтения. Вернувшись, он едва не вскрикнул от радости — на его кое-как заправленной постели сидели родители. Лили держала в руках раскрытую книжку, а Джеймс обнимал жену и, заглядывая ей через плечо, видимо, тихо вставлял смешные комментарии к написанному, потому что Лили то и дело принималась хихикать. Увидев Гарри, оба оживились и поманили его к себе. Так они втроем и погрузились в мир Средиземья, иногда отвлекаясь от чтения, чтобы обсудить интересные моменты. К несчастью, все трое так увлеклись, что в какой-то момент перестали понижать голос. Лили и Гарри как раз зашлись веселым смехом от очередной шутки Джеймса, когда дверь неожиданно открылась, и на пороге возникла возмущенная Петунья, услышавшая голоса, раздающиеся из чулана племянника, и решившая, что тот украл плеер Дадли и теперь слушает какую-то непотребщину на полной громкости. Душа Гарри буквально ухнула в пятки. Лошадиное лицо тетки побледнело и вытянулось еще больше, она открывала и закрывала рот, но так и не произнесла ни звука. Наконец она отшатнулась от двери, и тогда Лили крикнула:

— Постой, Петти!..

Как потом понял Гарри, это стало ошибкой. Вытаращив глаза на погибшую сестру, Петуния отчаянно закричала и бросилась вон. Гарри побежал за ней, а Лили и Джеймс остались в доме. Догнать тетю, внезапно обнаружившую поразительные спринтерские способности, Гарри смог лишь через две улицы. И то лишь потому, что выбившаяся из сил женщина уже оседала на тротуар. Ее подхватил пожилой джентльмен, а его жена вызвала скорую. Ожидая врачей, Гарри вглядывался в перекошенное на одну сторону лицо тети, которая намертво вцепилась в пожилого мужчину, и пыталась ему что-то сказать, но речь ее стала столь невнятной, что Гарри с трудом разобрал бормотание о призраках и жабах. Глаза ее блуждали по лицам, но, наткнувшись взглядом на племянника, Петунья забулькала и, кажется, ей стало еще хуже. Гарри помнил свою растерянность, страх и отчетливо проступающий налет обреченности.

Петунью выписали из больницы через два месяца. Несмотря на обширный инсульт, прикованной к постели она не осталась и вполне могла передвигаться, опираясь на трость. К несчастью, речь к ней полностью не вернулась, и теперь бывало довольно сложно разобрать, что именно она хочет сказать. Функции мозга тоже не восстановились полностью. Кто-то сказал бы, что она стала чудачкой или “со странностями”, хотя и могла отдавать себе отчет в большинстве действий, но на родных людях такие перемены сказались губительно. Даже Гарри, который не мог с чистой совестью заявить, что любит своих родственников, было почти физически больно смотреть на эту тень прежней Петуньи. Она же и вовсе теперь старалась всячески избегать племянника.

* * *

С болезнью тети появилась и другая проблема — Гарри начали мучить кошмары. Началось все в ту ночь, когда Вернон и Дадли вернулись из больницы, спустя три дня после несчастья. Тем жарким летом Гарри списывал плохие сны на переживания за здоровье тети и остаточную работу мозга (примерно так говорили умные книжки, которые он иногда читал в библиотеке). Кроме того, первые его кошмары не были действительно ужасными, как он стал понимать впоследствии. Ему снилось что-то неопределенное, он искал кого-то и не находил, куда-то бежал, боясь не успеть, держал худую истончающуюся буквально под пальцами руку и не мог отпустить, ведь, казалось, тогда он потеряет что-то навсегда. Гарри просыпался с тяжелой головой, выполнял свои обычные обязанности по дому и больше не видел родителей. Его начали терзать мысли, что это он виноват в болезни тети и в том, что теперь его родителям стало слишком опасно к нему приходить. А позже к его снам добавилась жгучая боль. Во время каждого такого кошмара Гарри чувствовал теперь, как в груди зажигается солнце и словно плавит плоть… но он просыпался, и боль проходила так же, как утренний свет выгоняет из темных углов детские страхи.

А потом было что-то очень плохое… но Гарри не хотел помнить что, и не помнил.

* * *

Визит Альбуса Дамблдора на Тисовую прошел как-то буднично. Гарри не мог понять, что думает о нем и обо все вообще этот добрый старик и, как уверял Хагрид, великий маг. Не гасли фонари на улице, не сверкала сотнями звездочек фиолетовая мантия, не было и остроконечной шляпы, как и бубенчиков в бороде. Разве что очки-половинки, да живые голубые глаза, совершенно не подходящие лицу старика, выдавали в пожилом джентльмене в светло-бежевом летнем костюме известную всей Магической Британии фигуру. Дамблдор скромно позвонил в дверной звонок дома номер четыре, и отошел на полшага, дожидаясь, пока ему не отворят. Открыли действительно быстро, молодая (по крайней мере, по меркам самого Альбуса) женщина приветливо улыбнулась, пригласила пройти в дом и разделить с ее семьей вечернюю чашечку чая. Все-таки, он правильно решил отправить сову и предупредить о визите.

Вся семья Поттеров собралась в уютной гостиной, Дадли тоже сидел за столом, хоть и бросал тоскливые взгляды на черный ящик со стеклянной передней поверхностью — телевизор, как понял Альбус после некоторых раздумий. Дамблдор поприветствовал всех, с благодарностями принял у Лили полную чашку ароматного чая, отпил немного, совершенно не чувствуя вкус. Все его внимание было приковано к Гарри и только к нему, хотя мудрый маг стремился не показать этого мальчику. Нужно было что-то решать, и после трех безвкусных чашек, нескольких пустопорожних, но крайне вежливых разговоров и десятка конфет из пузатой вазы, Альбус все-таки заговорил:

— Гарри, мой мальчик, — начал он, взвешивая на языке слова, — ты еще слишком юн, но, несмотря на это, я хочу поговорить с тобой на очень серьезные темы. Постарайся меня понять.

— Я постараюсь, мистер Дамблдор, — ожидаемо уверил старца Гарри, хотя и вовсе не понимал, о чем пойдет речь. Не хотел понимать.

Собравшись с мыслями и потерев переносицу под очками-половинками, Альбус продолжил:

— Ты, несомненно, знаешь, что ты волшебник. Хагрид ведь рассказывал тебе о том, что волшебники, пусть даже очень юные, могут многое? — Гарри лишь неопределенно кивнул. — Я понимаю, — старик, а сейчас это был именно старик, Гарри вдруг отчетливо понял, что сидящему рядом магу уже очень немало лет, улыбнулся, — от того, чей портрет можно найти на карточках от “Шоколадных лягушек” странно слышать о том, что и маленькие маги являют собой настоящую, живую магическую силу. Мы ведь не просто живем в мире, Гарри, маги могут сами обустроить то, что их окружает для себя, так, как им бы того хотелось. О, это не сложно и не просто, магия действительно часть нас с тобой, как рука или нос. Мы не можем решать, быть ли у нас носу, он просто есть. — Альбус улыбнулся и показательно подергал себя за кончик крючковатого носа, который, видимо, не раз ломали.

— Гарри, я хочу, чтобы ты твердо понял одно: даже наш сознательный выбор не всегда приводит именно к тем последствиям, каких мы действительно бы хотели, просто нельзя учесть все на свете, верно? Что уж говорить о том, что просто является нашей частью, природой… учитывая наши желания, но не спрашивая о последствиях.

— Извините, я не совсем понимаю… — нахмурился мальчик. Джеймс положил руку на плечо сына, подбадривая.

— О, ничего страшного. Я тоже не всегда понимаю до конца ту чушь, которую несу. Дело в том, Гарри, что я пришел поговорить с тобой о талантах, которыми обладают маги. Вот ты, например, у тебя ведь получалось делать какие-то вещи? — неожиданно спросил Дамблдор.

Гарри, не ожидавший, что директор решит его проэкзаменовать еще до поступления в школу, судорожно перебирал в уме, чего же такого-эдакого он умеет… Или… что же он натворил? Вздрогнув, Гарри опасливо взглянул на вроде бы доброжелательно настроенного Дамблдора.

— Это никакая не проверка, Гарри, смелее, — подтолкнул его Альбус. — И ты ничего не сделал плохого, в этом я твердо уверен.

— Ну… я однажды перелетел… или я думаю, что перелетел, — начал мямлить мальчик, — в общем, я бежал, а потом оказался вдруг на крыше школы.

— О, это поистине замечательно, — улыбнулся Дамблдор, и Гарри понял, что директор ждет от него чего-то другого.

— Еще я исцелил разбитую коленку один раз. И заставил лужайку перед домом снова стать зеленой, хотя трава почти засохла. А однажды я отрастил волосы за ночь! Тетя постригла меня… и… я отрастил их сам… — неуверенно замолчал Гарри. — А еще, мои родители как-то могли понимать, что я очень хочу их увидеть, и тогда находили способ прийти ко мне, — добавил Гарри неожиданно даже для самого и понял, что это именно то самое, чего ждал этот загадочный взрослый маг.

— Да, Гарри, они приходили тогда, когда ты этого больше всего хотел… Как с волосами, верно?

— Но теперь они со мной постоянно! — почти отчаянно крикнул Гарри. — Мам, пап… Они сказали, что больше не оставят меня.

— Не волнуйся, мой мальчик, — Дамблдор вздохнул, — они никогда не оставят тебя теперь, если ты этого не захочешь. А ты ведь не хочешь? Ну вот.

Гарри сам не понимал, почему в глазах вдруг предательски защипало. Ему совершенно перестал нравиться весь этот разговор… этот великий маг Дамблдор… Он не хочет его слушать, не хочет… Но Гарри и сам понимал, что поздно. Можно не слушать Дамблдора, но как быть с самим собой, ведь он понял…

— Мам, пап… Вы все равно со мной будете, да? — сглотнул Гарри вязкий ком в горле (что-то ему это напомнило…).

Лили лишь кивнула, передавая взглядом все то, для чего не нашла слов. Гарри перевел взгляд на отца, и Джеймс наклонился к сыну:

— Мы часть тебя, Сохатик, а ты продолжение нас. Мы с мамой никогда тебя не бросим.

Собравшись, наконец, с мыслями, Гарри оторвал взгляд от беззвучно плачущей Лили и перевел на Дамблдора.

— Это я супергерой, а не они. Я понял, — непонятно закончил он и тут же спохватился. — Есть ведь еще… кое-что. Я иногда вижу кошмарные сны… если это вообще важно, конечно.

— Это тоже важно, не настолько, но и о твоих кошмарах нам надо поговорить. Хагрид мне рассказал, — пояснил Альбус, правильно поняв вопросительный взгляд Гарри. — Ты менталист, Гарри, у тебя врожденный талант, притом очень сильный. Ты можешь воспринимать чувства и ощущения окружающих, особенно самые яркие. И можешь показать кому-то свои, если сам этого захочешь.

Альбус настолько тепло улыбнулся мальчику, насколько это у него получилось. Все прошло куда лучше, чем Альбус вообще мог позволить себе надеяться. Вся эта ситуация… очень печально, но нельзя было оставлять все это без пояснений. Оказалось, Гарри и сам очень многое понимал или догадывался, просто не хотел принимать… Альбус отвлекся на собственные мысли, и в реальность его вернула резкая вспышка боли (и силы, как с удивлением отметил маг), пришедшая от единственного в доме по-настоящему живого человека, кроме самого Альбуса, — Гарри Поттера.

— Что с тобой, Гарри? — Дамблдор подскочил к начавшему заваливаться набок ребенку, двумя руками обхватившему голову.

С ужасом Дамблдор осознал, что причина внезапной боли Гарри Поттера — его знаменитый шрам, из-под которого сейчас начала сочиться сукровица. Глаза мальчика закатились, сознание ускользало куда-то. Обернувшись вокруг и не увидев ни единой телесной иллюзии, Дамблдор понял, что дело плохо.

* * *

Гарри чувствовал невыносимую боль во всем… теле? Но больше всего болела голова. Он не смог бы подобрать подходящего сравнения, только знал, что примерно таким образом должен чувствовать себя человек, голову которого разметало кровавыми ошметками на многие метры, если бы он при этом остался жив. Он хотел кричать, но не мог… не знал, как… не помнил, чем… И в то же время, даже сквозь дикую боль, он чувствовал ничем не замутненное ликование. Он жив! Жив! Жив! У него получилось… Что именно?.. Постепенно боль словно отодвинулась на другой план, его сознание скользнуло дальше, туда, где боль была не так сильна. Какая-то его часть по-прежнему корчилась и задыхалась от боли, он это… понимал и ощущал… но основная часть его “я“ оставила то тело. Сейчас он в полной мере ощущал всепоглощающую радость. У него получилось!

Через какое-то время появилась картинка. Гарри не смог бы определить, в какой момент и каким образом, просто теперь он понимал, что находится в каком-то старом обшарпанном доме, некогда, скорее всего, бывшем весьма богатым, но давно утратившем весь свой лоск. На стенах отошедшие местами обои с черными разводами грибка, почти пустая комната, лишь огромный каменный портал камина, давно не видавший живого огня, да кресло перед ним, такое же облезшее, как и все в комнате. И человек на полу… Живой, но без сознания. А сам он одет в какую-то черную хламиду… мантию, кажется… В поле зрения попали длинные пальцы. Не его руки. И тут Гарри понял очень важную вещь: он не может управлять этими руками, не может направить и сфокусировать взгляд на том, что интересно ему, а не… хозяину тела. И тут его заметили. По обостренным чувствам плеснуло волной недоверчивого удивления — весьма неприятное открытие. Ярость. Непонимание. Презрение. Снова ярость. И тут Гарри просто в один момент накрыло волной чужих воспоминаний.

Вот он пьет эликсир из Философского камня, тело слабое, никакое… но теперь оно меняется, наполняется былой силой… Вот перед ним человек на коленях, он роется в его разуме, словно скользкая маленькая змея среди кучи опарышей, они копошатся, щекочут лапками-мыслями, змея отбрасывает ненужное и зарывается глубже… глубже… Теперь он действительно почти ощущает себя змеей, он ползет по ночному лесу, у него чешется тело — шкура слезает неаккуратными клочьями, процесс линьки не завершен… Вот он не чувствует тела совсем — он бесплотный дух, только там где-то за тонкой перегородкой “ворочается” чужой разум, враждебный…. опасность… Вот дикая боль, он чувствует, как рвется что-то более важное, чем все жилы разом, его словно выгрызают из привычного тела, и он устремляется куда-то, туда, где чувствует, ощущает часть себя, он хочет стать цельным, но частей много… и его опять рвет на части… Вот он поднимает длинную палочку, он чувствует безразличие к чужой жизни и в то же время желание отнять эту жизнь… зеленый луч летит к рыжеволосой женщине…

НЕТ!

Гарри больше не мог этого выносить. Он не просто увидел, почувствовал, ощутил готовность умереть за своего ребенка, обреченность и любовь, и смерть своей матери. Это было больше, чем невыносимо. Он так боялся потерять ее, он ее потерял, дважды…

…И можешь показать кому-то свои, если сам этого захочешь, конечно...

Он может показать, может… Он уже делал так. Воспоминания начинают разворачиваться сначала нехотя, словно каждое из них весит несколько тонн, и он один должен... его... тянуть… Но потом он вспоминает, что он — маг, а маги могут многое. И даже больше, приходит понимание. И тянуть становится легче…

* * *

Ему снится очередной кошмар, в груди полыхает сверхновая, оплавляя, нет, аннигилируя так некстати оказавшееся хрупким тело… Он вырывается из кошмара, еще не понимая, что кошмар только начался... Вон он стоит под старым деревом, вокруг него люди, священник говорит какие-то бессмысленности над гробом дяди, тетя уже не рыдает на плече осунувшегося сына, она медленно оседает на землю, переставая осознавать происходящее… Грузная женщина в черном с лицом бульдога молча берет за руку мальчика с соломенными волосами и уводит его к черной машине… Вот он в пустом доме, где остается он сам, его вина, смерть мужчины и безумие женщины, теперь он точно понимает, что это безумие… Его вина, его вина, его вина… Он должен понести за нее наказание… И он проваливается в очередной кошмар… Ванная… белый кафель, белая керамика и красная кровь… Перекошенные на один бок черты лица… еще живая холодеющая рука… сухожилия перерезаны… вдоль, поперек, вдоль, поперек… на руках нет живого места… белые пальцы со сморщенными от пребывания в воде подушечками… Рука поднимается, хочет указать на тебя… Не босые ноги, каблучки дробят мрамор, отстукивая сокращения сердца…

— Ты… — цок — не... — цок — дол-жен… — цок — цок — жить… — цок — не — цок… — Я... — цок — а ТЫ… — цок-цок — не... — цок — дол-жен… — цок — цок — жить… ТЫ — НЕ — ДОЛЖЕН — ЖИТЬ — взрыв сверхновой.

— Да… не… дол... жен...

Слова остаются, а каблучков нет.

* * *

Первым, что он почувствовал, было теплое прикосновение к щеке. Он улыбнулся во сне, хотя и знал, что это не сон, то, что он видел, — не сны. Белое помещение, одинаковые ряды кроватей, наполовину закрытая сейчас ширма, тоже белая… Так, он открыл глаза.

— С пробуждением, Гарри. Кажется, ты попал в Хогвартс немного раньше, чем все мы планировали. Это Больничное Крыло, здесь мадам Помфри всегда готова оказать помощь тому, кто в ней нуждается.

Гарри почему-то мысленно отметил, что теперь Дамблдор был в мантии с полумесяцами, рядом лежала лиловая остроконечная шляпа, взгляд из-под очков-половинок будто принадлежал совсем еще юному молодому человеку, а в длинной бороде, заплетенной в несколько косичек (по гномьему обычаю, что ли? — почему-то пришла странная мысль), позвякивали маленькие колокольчики.

— Здравствуйте, мистер Дамблдор. — Как ни странно, слова дались легко, горло не саднило, а голова совершенно не беспокоила, как это бывало иногда после кошмаров. Но ведь это же был не кошмар?..

— Нет, Гарри, это был совсем не кошмар.

— Значит, его больше нет?.. Того существа… — он задумался, подбирая слова и собирая разбегающиеся мысли, — нецеликового, которого я мог чувствовать.

— Это существо, как ты верно сказал, было тем, что осталось от Тома Риддла, взявшего себе имя Волдеморт. Одной из частей. И да, Гарри, это он пытался убить тебя и… убил твоих родителей.

— Но я ведь могу… позвать их? — Затаившийся страх вдруг обрушился на Гарри с новой силой. А вдруг теперь не получится, когда он знает правду? Если они ушли… в Силу, или куда там уходят настоящие волшебники?

— Получится, обязательно получится. Да и уже получилось, — лукаво подмигнул Альбус, — они там, за ширмой. Если ты ничего больше не хочешь мне сказать, давай позовем их?

— Я… хочу, — твердо сказал Гарри. — Я ведь действительно виноват в их смерти, дяди и тети, я имею в виду. Я… кажется, убил тетю своими кошмарами.

Альбус сочувственно положил руку мальчику на плечо и крепко сжал.

— Нет, Гарри, совсем нет. Ты ее не убил, ты неосознанно заглянул к ней в разум, когда она сошла с ума. Она сама себя убила. Тебе так тяжело оказалось принять смерть своих родственников, что ты заставил себя забыть об этом. Не потому, что ты их не любил, — не дал он возразить Гарри, коротко подняв руку. — Напротив, потому, что тебе было больно, не безразлично. А потом, она являлась к тебе во снах не потому, что ты был виноват перед ней. Это ты, испытывая вину и раскаяние в том, что от тебя совсем не зависело, мучил сам себя этими кошмарами. Пойми, в них не было Петуньи, лишь то, что по твоему мнению она должна была испытывать к тебе.

Помолчали. И хотя каждый думал о своих шкафах со скелетами, это было неожиданно уютное молчание. Наконец, Гарри вспомнил еще об одном вопросе, который он не мог не задать, хоть и боялся, что ответ сделает только хуже:

— А Дадли, мой кузен… Он тоже? Я не помню, как...

— Нет! Конечно, нет, Гарри, мой мальчик. Твой двоюродный брат сейчас живет у своей тетушки Мардж. Мне кажется, ты создал его иллюзию, образ, потому, что он был неотъемлемой и привычной частью твоей семьи, хоть вы и не слишком ладили… Но в отличие от дяди и тети, с Дадли у тебя не было связано действительно плохих воспоминаний.

— Спасибо, мистер Дамблдор.

— И еще одно, Гарри: прежде чем мы позовем тех, кто ждет за этой ширмой, я хотел бы сказать, что у твоих родителей в разное время появилось много друзей. И они были бы совсем не прочь увидеть Лили и Джеймса вновь и познакомиться получше с их сыном. — Голубые глаза за стеклами очков-половинок заговорщически заблестели, или это так отразились в них лучики солнца, залившие светом все Больничное Крыло. — Особенно этого желает твой крестный, Сириус Блэк. Дело в том, что в связи с окончательным избавлением от Волдеморта, совершенно случайно в одной добропорядочной семье был обнаружен опасный преступник, много лет притворявшийся домашним зверьком, а если точнее, крысой. Этот преступник когда-то сумел разыграть собственную смерть, убедив все магическое сообщество, что виновен в преступлениях твой крестный. Но правда открылась, и первый о ком спросил мистер Блэк после освобождения, был ты. Подумай над этим, Гарри. А теперь…

Стоило Дамблдору открыть ширму, как к кровати мальчика подлетел рыжий ураган, и Гарри оказался в объятиях своей матери. Отец взъерошил ему непослушные вихры и обнял их обоих. Так они и провели довольно долгое время, пока мадам Помфри не принесла Гарри завтрак и не погрозила тайком его родителям.

Гарри Поттера уже очень скоро ждал первый учебный год в школе Чародейства и Волшебства Хогвартс. Без войны и Волдеморта, почти что обычный год для почти обыкновенного ребенка. И теперь с ним всегда были его родители.