Errata (джен)

Хмарь.

Мутная пелена закрывает пустое небо. Стелется прядями — то ли туман, то ли облака. То ли некий сумрачный гений изобрел зачем-то летучую кислоту. То ли кто-то забаррикадировался на крыше и день за днем готовит барбекю, подбрасывая дровишки в костер.

Теорий много — есть серьезные, есть откровенно дурацкие. Но никто не знает, что происходит в той части здания, которая уже скрылась за завесой. И от этого как-то очень не по себе.

Сегодня пропал еще один этаж.

— Там был Саша из немецкого отделения, — говорит Уильям. — Его не успели предупредить. Нокс, я, кажется, просил тебя дежурить у входа и предупреждать всех, чтобы не поднимались на верхние этажи библиотеки?

— Я дежурил. Мимо меня никто не проходил! — Рональд и сейчас боится оставить пост, хотя работники организации «Несущие смерть» в полном составе уже топчутся снаружи зданий. Каждый то и дело посматривает вверх, но мгла выглядит неподвижной. Туман себе и туман. В облачные дни тучи спускаются еще ниже, из окон кабинета Уилла, бывает, можно разглядеть только белесую взвесь…

— Хм, — Уилл неопределенно дергает головой. — Пленки жнецов у нас внизу, я попробую найти записи Саши. Возможно, картина его смерти нам что-то даст. Остальные пленки нам придется сейчас эвакуировать. Выше десятого этажа… — он окидывает здание взглядом, — не поднимайтесь. Но попробуем спасти хотя бы то, что еще можно.

А выше десятого этажа, наверное, никто и не сможет подняться. Изнутри хмарь выглядит не так, как снаружи. Внутри нет никаких мутных клубов дыма — все куда прозаичнее. Еще вчера чистые и гладкие стены покрываются плесенью, с потолка щерятся пушистые бело-зеленые шапки, в углах пенятся мелкие-мелкие грибы и норовят расползтись по полу, а паркет превращается в трухлявые доски. Древоточцы, клопы, пауки…

Очень знакомая картина.

Распад заранее предупреждает, что этаж скоро растворится в небытии. Если Саша этого не заметил, то впору задуматься о судьбе. Или о глупости. Говорят, и то и другое приводит к одинаковому исходу. Но судьба давно превратилась в рутинную данность, имена и даты смерти в списке, поэтому у жнецов не получается воспринимать ее как угрозу. Хотя сейчас — самое время. Хмарь очень скоро опустится до первого этажа, сожрет здание организации, сожрет библиотеку… Что тогда?

А начиналось все буднично и просто…

* * *

— Точно сможешь разобраться? — Уильям Т. Спирс поправил очки и посмотрел на Грелля, точно видел его впервые. — Лучше я отправлю с тобой кого-то из стажеров…

— Каких еще стажеров? Плевое дело! — возмутился тот. — Нет, если ты отправишь стажера вместо меня, а сам согласишься пойти со мной в…

Он умолк, поняв, что излагает свое предложение удаляющейся спине. Тьфу, пропасть, почему Уилл никогда его не слушает? Ладно, повторять не станем, обойдется. Грелль независимым жестом закинул на плечо бензопилу и смачно хлопнул дверью.

Лондонская окраина оказалась грязной, нищей и блеклой. Меж однообразными домишками сновали однообразные людишки, за плечами у которых вряд ли наскреблась бы хоть пара интересных воспоминаний. Здание приюта ничем не отличалось от остальных. Серые стены, неровная крыша, похожая на криво нахлобученную шляпу, хлипкая ограда. Единственным ярким пятном была лужайка, по которой прогуливались дети. Грелль безразлично скользнул по ним взглядом и принялся вспоминать, что об этом приюте рассказывал Уилл. Что-то вроде…

— Приют для девочек-сирот… Открыт два года назад… Хозяйки — сестры Гилберт. — А может, и Гилфорд. А может, хозяйка всего одна, а сестры ей помогают. Грелль отвлекся и пропустил эту часть. Какая разница, как называют себя старухи, если они наверняка демоны? — Недавно девочки начали умирать. Но их души к нам не поступают. Узнай, в чем там дело.

— Что по ним в списках? — поинтересовался тогда Грелль. Уилл качнул головой, и глаза его скрылись за бликующими стеклами.

— А в наших списках нет смертей в этом приюте.

«Или замешан кто-то из жнецов, — размышлял теперь Грелль, бредя по местному кладбищу и ища, где могут быть похоронены воспитанницы, — или кто-то со стороны подделал списки и выкрал пленки. Скорее всего, второе. Кто-то из Гилбертов или Гилфордов, больше некому. Или есть кому?»

Кстати, Уилл не запрещал подглядывать в их воспоминания. Значит, ничто не мешает дождаться, пока старухи разойдутся по своим комнатам, и аккуратненько чикнуть каждую косой. Совсем чуть-чуть, на глубину пары лет. И сразу все станет ясно…

Кладбище было маленьким и нищим. Все надгробия походили друг на друга, отличаясь только замшелостью, размерами да надписями. Эпитафии на английском и на латыни, все эти «Воскресну», «Счастлив и благороден»… Уголок, отведенный приюту, отыскался быстро. Скопление одинаковых могильных плит из простого камня, на которых были выбиты лишь имена, годы жизни — и больше ничего.

Грелль переписал их в блокнот и поплелся прочь. Нужно будет проверить, настоящие ли это имена, если нет, то узнать настоящие, еще раз посмотреть, что о них сказано в человеческих документах и списках жнецов, подобраться к хозяйке приюта… Одним словом, самая унылая часть любого расследования. Погрузившись в эти безрадостные планы, он невидящим взглядом смотрел на вытоптанную тропинку, машинально протянул руку, чтобы открыть ворота… и очнулся, лишь нос к носу столкнувшись с Сиэлем Фантомхайвом и Себастьяном Михаэлисом.

* * *

У ограды приюта, как и за ней, было тихо. По двору, то и дело скрываясь за разросшейся живой изгородью, тенями сновали воспитанницы. На незваных гостей никто не обращал внимания, но те и сами пока не торопились заходить.

— Рассказывайте, — потребовал Грелль, глядя на Себастьяна и хлопая ресницами. — Кто-то снова убивает мертвых, оживляет живых или производит оборотней с помощью веселящего газа? С чем будем работать на этот раз, Себастьянчик?

— Что ты здесь делаешь? — недовольно поинтересовался Сиэль.

— Я? А, кто-то, кажется, крадет здесь души… — протянул Грелль. — А может, и не крадет. Из доказательств у нас только незарегистрированные смерти…

— Значит, ими заинтересовались и жнецы? — сказал Себастьян. — На лондонских улицах стали находить умерших девочек. О них ничего не известно, но Скотланд-Ярд установил, что трое или четверо раньше содержались в этом приюте. Их узнали местные жители. А в приюте все отрицают. Сатклифф, это их души украдены?

— Может, их, а может, и нет, — ответил тот. Проклятье, а ведь Уилл упоминал еще что-то важное! Грелль напряг память. — В наших списках вроде бы нет никаких душ из этого приюта. Нет, не так. В наших списках есть только миссис Гилберт или Гилфорд, как ее там, хозяйка, она должна умереть через восемь лет. И больше никого. А если бы здесь жил кто-то еще, то в списках были бы даты их смерти. Может, в далеком будущем, но были бы…

— Получается, здесь вообще не должно быть никого, кроме хозяйки, — Себастьян посмотрел во двор поверх калитки. По двору все так же чинно дефилировали девочки, от самых маленьких до подростков. — Что ж, нужно познакомиться с ней поближе.

Он приоткрыл калитку для своего господина, но Грелль проскользнул туда первым и усмехнулся себе под нос.

Леди нужно пропускать.

Дети не обратили внимания на вторжение. Они все шли и шли — из-за дома, по лужайке, через дорожку, снова по лужайке, снова за дом — по кругу, как цепочка муравьев. Пока Сиэль и Себастьян разглядывали эту прогулку, Грелль оттолкнул одну из девочек плечом и ввинтился в строй. На него не отреагировали.

За домом не оказалось ничего интересного. Обугленные деревья. Головешки, оставшиеся от забора. Еще одна лужайка, посреди которой зияла яма в земле, но Грелль так и не рассмотрел, что в яме. Окон в задней части дома не обнаружилось. Более того, каменную стену кто-то заботливо обил листовым железом.

— По-хо-же на зом-би, — пробормотал он в такт убаюкивающему шагу процессии. — Где-то-здесь-Гро-бов-щик?

Он снова очутился на лужайке перед домом, и Себастьян выдернул его из цепочки. Девочки пошли дальше. Грелль потряс головой, проснулся и благодарно потрепал Себастьяна по щеке. Очень уж потешно тот кривился.

— Гробовщика не видели в Англии с тех пор, как он исчез из Уэстонского колледжа, — обронил Сиэль.

— Эй! — Грелль схватил за плечо девочку, невозмутимо шагающую мимо, и развернул к себе.

Та остановилась. Остановилась и вся процессия. Глухо стукнули каблуки.

— Что вам нужно? — поинтересовалась девочка без тени удивления. Остальные стояли вытянувшись, как солдаты на параде.

— Эй, — повторил Грелль. — А ведь я тебя помню, я твою душу совсем недавно забирал!

— Простите, — равнодушно ответила девочка. — Вы мешаете активным играм.

— Активным… Черт, все-таки зомби. — Хм, а Уилл точно говорил, что приютом владеет некто Гилберт или Гилфорд, а не Гробовщик?

Девочки уже не стояли, они рассеялись по лужайкам. Откуда-то появился полосатый мяч. Его мерно, отточенными движениями перебрасывали друг другу. Группа девочек поменьше играли в салочки, свивая узор из прыжков и перемещений. Другие, улыбаясь, подвязали юбки и бегали друг за другом. Держали дистанцию, держали спины. Туда — сюда, к дорожке — от дорожки, правильным зигзагом, аккуратно огибая играющих в мяч.

— Те зомби бросались на людей, — отрезал Сиэль. — Если только рядом не было того, кто их контролировал. А контролирует их, вероятно, хозяйка приюта. Но если это ожившие мертвецы, ты можешь найти пленки с воспоминаниями! — указующий перст нацелился на Грелля.

— И что нам с их пленок? — протянул тот. — Воспоминания прижизненные. Зомби — мертвые. Посмертные воспоминания Гробовщик подделывал. Мы ничего не узнаем.

— Другие пленки найди! Выясни, кто видел, как мертвые девочки попадали в приют! Когда они превращались в зомби — до этого или после?

— А мне уже, в общем-то, незачем, — легкомысленно сказал Грелль. — Душ нет, потому что мертвые умирают повторно, дело закрыто и больше нас не касается. Впрочем, если меня хорошо попросить, я не смогу устоять…

Он стрельнул глазами в Себастьяна и хихикнул, увидев, как тот с трудом скрывает раздражение. Дело, конечно, не закрыто, Уилл наверняка потребует выяснить, кто такие Гилфорды или как их там и кто дергает за веревочки. Дело и близко не закрыто…

— Пока-пока, Себастьянчик. До следующего расследования!

— Грелль. — Оклик остановил его на полпути к калитке. — Найди нам пленки свидетелей. Пожалуйста.

Тоном Себастьяна можно было травить садовых вредителей. Грелль прикинул, есть ли шанс заставить его просить на коленях — нет, не того масштаба дельце — и лениво шагнул в библиотеку жнецов.

* * *

Кажется, хмарь опустилась чуть ниже, а пятна плесени зеленоватым потеками расползаются уже по наружным стенам. Голубовато-серые корпуса организации «Несущие смерть» чуть поблекли. Куда-то утекает солнечный свет.

— Ставьте сюда, — распоряжается Уилл. Двор полон стеллажей и ящиков — шагу невозможно ступить. Жнецы толпятся у них, как погорельцы. — Это все?

— С первого этажа ничего не выносили. Судмедэкспертный отдел не эвакуировали, там половина приборов в дверь не проходит, надо демонтировать! — Отелло суетится, то порываясь бежать и спасать аппаратуру, то щурясь на пелену над головой. — Нет, мы все-таки пойдем. Успеем…

— На землю бы это все, — говорит Уилл и подходит к стеллажу, стоящему особняком. Пленки жнецов. Пленки, да не те.

— Прижизненные, — комментирует Грелль. — Что ты хочешь там найти?

Но Уилл отмалчивается и лишь с остервенением копается на полках. А среди жнецов разгорается спор.

— Слушай, я всегда думал, что наши пленки еще при нас, — Рональд мятежно смотрит на Грелля, почему-то держась за грудь — не иначе, в надежде удержать на месте свою кинопленку жизни. — Мы-то не зомби!

— Да я тоже так думал, — Грелль пожимает плечами. — А потом выяснилось, что наши души собраны на общих, так сказать, основаниях. Бездушные мы! — он неудержимо хихикает и над своим прошлым потрясением, и над физиономией Рона.

— И что, запись наших нынешних воспоминаний не ведется?

— Почем я знаю?

— Наверное, ведется, — еще один жнец, Филлис, кивает на Уилла. Тот выудил наконец из недр стеллажа книгу. И листает ее, брезгливо стряхивая с перчаток… плесень?

— Эй, Уилли, откуда ты взял эту гадость? — окликает его Грелль.

— Пленка Саши в ипостаси жнеца появилась, как я и предполагал, — отзывается тот, не отрываясь от страниц. — Странно… Почему она начинается с имен людей, чьи души он забрал первыми? Это же воспоминания, неужели он так точно помнил имена и даты?.. А вот его даты смерти я здесь не вижу… Черт, да здесь вообще невозможно что-то рассмотреть!

Последние страницы — даже не бумага, а черно-зеленая слизь. На ум приходит сравнение с куском гниющей плоти. Но здесь гниение идет быстрее. Книга, еще недавно стоявшая на полке, распадается прямо в руках Уилла, превращаясь в комья вонючей дряни.

— Ничего не понимаю…

— Уилл, — Рональд расширившимися глазами смотрит на стеллаж с остальными пленками жнецов. — Ты это видишь? Вы все это видите?

Сначала не разглядеть, что такого он заметил в одинаковых обложках. Потом внимание цепляет несоответствие.

Они должны быть коричневыми, красноватыми, бежевыми… Но не пятнисто-зелеными!

А пятна расползаются по переплетам, и белесые шапки плесени вырастают за считанные минуты. Распад идет медленнее, чем с книгой Саши. Но он есть. И вокруг стеллажа уже расплывается тошнотворный смрад. Гниль, тление. Органика, как сказал бы Отелло.

— Разрушается все, что имеет отношение к нам, — говорит Уилл. — Не уверен, что хочу это знать, но…

И он медленно, с опаской оттягивает край перчатки.

* * *

Во дворе приюта пахло сыростью и гнилью. Еще немного — застарелой гарью. В задернутых окнах не наблюдалось никакого движения. Девочки исчезли с лужайки, и дом выглядел совершенно заброшенным. Сиэль и Себастьян все еще исследовали двор. На лицах у них читалось недовольство.

— Вы хоть представляете, сколько пленок мне пришлось перерыть? — воскликнул Грелль вместо приветствия. — Но был один свидетель, который умер месяц назад. Он однажды заметил, как мисс Андрюс на руках несла к своему приюту девочку лет десяти. Еще однажды мисс Андрюс взяла на себя погребение какой-то сироты. Тела сироты после этого не видели. Вот так-то.

— Мисс Андрюс? — переспросил Сиэль.

— Ах да, это хозяйка приюта.

— Значит, Гилберт или Гилфорд? — ядовито прокомментировал Себастьян. — Скорее всего, тела оживляют прямо здесь, — он оглянулся на дом, потом на Сиэля. — Знаете, милорд… Ваша маскировка на приеме у виконта Друитта была очень хороша.

Казалось, он произнес это, пряча усмешку. Предельно почтительно и спокойно, но…

— Снова наряжать меня девчонкой?! — взвился Сиэль.

— Это самый быстрый способ поймать хозяйку за руку.

— Можно меня, — мирно улыбнулся Грелль, проводя рукой по волосам. — Не люблю сопливых девчонок, но из меня выйдет прекрасная юная леди, правда, Себастьянчик? Мисс Андрюс, пожалуйста, приютите меня, я так продрогла и устала, у меня обострилась чахотка, кха-кха, кажется, я умру здесь… Обещайте, что передадите эту прядь волос на память моему возлюбленному, он обязательно придет, его зовут Се…

— Хватит, — занудно скривился «возлюбленный». — Так я достану платье, милорд?

На сей раз Сиэль не возражал, смирившись с неизбежным.

* * *

— Ты просишься к мисс Андрюс переночевать и прикидываешься ми-иленькой больной девочкой, — инструктировал Грелль. — Наутро ты умираешь, а мы наблюдаем, что предпримет старуха.

День клонился к вечеру. Вокруг дома залегли гнилостные тени. Из-за плотно запертых дверей не доносилось ни звука.

— И ты считаешь, она не поймет, что я только притворяюсь мертвым? — Сиэль посмотрел на Грелля, как на безнадежного идиота.

— А кто сказал, что ты будешь притворяться? — заговорщически улыбнулся тот. На сей раз ему удалось на пару мгновений смутить даже этих двоих. Потом Сиэль взорвался:

— Ну, знаешь! Я не собираюсь жертвовать жизнью! Или раскрывай карты сейчас, или я никуда не пойду!

— Слуга не даст тебя в обиду, правда, Себастьянчик? — Грелль погладил пилу. — Не бойся, граф, я не собираюсь тебя убивать. Тебя нет в списках. — Утешение, конечно, было очень так себе. — Я просто одурачу смертную. Это совсем несложно. К тому же ее наверняка легко одурачить и без фокусов с косой…

— С чего ты взял? — поинтересовался Сиэль уже не так подозрительно.

— Мы уже несколько часов бродим по двору, а она так и не вышла узнать, чего нам нужно.

Сиэль несколько секунд сверлил его тяжелым недетским взглядом. Потом отвернулся к Себастьяну.

— Не дай ему убить меня. Приказываю, — произнес он.

И все пошло как по маслу.

За оградой и кустами шиповника ненадолго раскрылся черный зев двери. Ветер донес призрачные запахи сырости и грибов. Мелькнуло тусклое серое платье и потрепанный чепец.

Лишь когда совсем стемнело, в окнах за плотными шторами зажегся воспаленный свет.

— Когда они ложатся спать, интересно? — Грелль уныло пересчитывал пальцами зубья пилы. Ему было скучно. Развлечение затянулось, даже пропало настроение дразнить Себастьяна.

— Выждем до полуночи, — ответил тот, и Грелль в отчаянии зевнул.

Однако свет погас раньше. Одну за другой задули свечи, что-то глухо и призрачно прошелестело вдали — и все стихло. Сделав предупреждающий знак, Себастьян бесшумно подошел к самому дому и растворился в темноте. Вернулся он через минуту.

— Спят.

— Отлично! — Грелль вскочил и отшвырнул ногой камень, на котором сидел, привалившись к забору. — Пришло время чуть-чуть убить графа Фантомхайва!

Сиэля разместили в каморке на первом этаже, холодной и темной. И унылой, решил бы Грелль, но тут Себастьян плотно закрыл ставни и зажег свечу, и…

Зелень. Живописные пятна плесени на потолке, зеленые, с пушистыми белыми островками.

Поганки — мицелии с крохотными грибами у входа, по обе стороны двери, на плинтусе и дверном косяке. Грибы были величиной с палец у стены и уменьшались до размеров макового зернышка, продвигаясь к центру комнаты. Раскисшие доски пола были все же недостаточно сырыми, чтобы грибы заполонили всю комнату. А может, по ним просто слишком много ходили.

Сиэль сидел на полу, устроившись на фартуке от собственного маскарадного наряда. Кровать у окна пустовала. Скоро стало ясно, почему — серовато-желтые простыни и матрас кишели клопами. Ножки кровати покоились в ржавых мисках с водой, но это не мешало насекомым взбираться по ним. В воздухе стояла густая кислая вонь.

— Фи, — прокомментировал Грелль, зажимая нос. — Прости, граф, но тебе придется лечь на кровать. Сиротка умерла во сне, ничего необычного.

— Я туда не лягу, — отрезал Сиэль. — Сиротка могла встать попить водички, упасть и умереть на полу. И мне кажется, это будет уже не первая сиротка, которую мисс Андрюс помещает в такие условия, специально чтобы приблизить кончину.

— Хм, ну, массовых смертей здесь не было. Скорее всего, она просто решила использовать ситуацию. А теперь закрой глаза, сиротка. Ты должна выглядеть мертвой по-настоящему, — сказал Грелль и провел рукой по зубьям пилы.

— Ну-ка посмотри мне в глаза, — велел Себастьян и уставился на него тяжелым немигающим взглядом. Зрачки светились алым. На миг Греллю показалось, что его просеивают через мелкое сито. Отвратное, между прочим, чувство. Он с трудом моргнул. Когда веки сомкнулись, кислый душный воздух будто сменился прохладной водой, и Грелль усмехнулся. Что, Себастьянчик, увлекаемся месмеризмом? Пытаемся подстраховаться? Похвально… Впечатляет.

«Будем считать, что я оценил», — подумал Грелль и, распахнув глаза, вызвал в уме яркую и весьма недвусмысленную картинку.

Подействовало. Себастьян с омерзением отвернулся. Все-таки это был легкий месмеризм, а не что-то серьезное.

— Я же сказал, не бойся, — повторил Грелль и принялся вычерчивать на лбу Сиэля печать выключенной пилой. Касания были невесомыми, следов не оставалось, но они проступали на более глубинном слое. — Это же просто видимость, а не настоящая смерть… Во всяком случае, я всегда так считал.

Глаза Сиэля закрылись, дыхание стихло, сердцебиение замедлилось до тягучих вялых толчков. Грелль коснулся его лба тыльной стороной ладони — холодный. К утру должен стать ледяным.

— Если ты солгал… — Себастьян переводил взгляд с одного на другого, но сохранял спокойствие. Несомненно, он чувствовал, что в теле господина теплится жизнь.

— Да-да, я знаю, ты будешь долго-долго меня мучить, а потом убьешь. — Грелль вскочил. — Смотри, не попадись никому на глаза. Я пока пройдусь по окрестностям и соберу души.

Он материализовал список и заглянул туда.

— Ого! — вырвалось непроизвольно. А ведь вчера этого пункта точно не было!

— В чем дело? — резко спросил Себастьян.

— Ни в чем. Работы много, знаешь ли, — Грелль подмигнул ему на прощание и перемахнул через подоконник.

В списке тех, кому предстояло умереть в ближайшие сутки, появилась новая строка.

«Мисс Юджиния Андрюс, родилась первого июня 1826 года. Дата смерти: пятнадцатое сентября 1889 года. Причина смерти: убита демоном, в настоящее время носящим имя Себастьян Михаэлис».

* * *

— Помогайте, — командует Уилл. — Ищите Аланну Дэвис, Джорджа Ли Льюиса и Эвани Пирс, все трое умерли в 1871.

Он перебирает книги осторожно, точно боясь как следует запустить в них руки. Точно бережет руки в перчатках, которые так и не снял. Неизвестно, что он увидел на коже, когда заглянул под перчатку, но остальные не рискуют повторять этот опыт.

Даже если там плесень — ничего ведь не болит.

— Уильям, вы в своем уме? — К ним подскакивает глава египетского департамента. — Не время копаться в книгах, мы перебираемся на землю!

— Да-да, — Уилл хмурится, глядя на него. Из-под криво нахлобученного капюшона по лбу египтянина ползут мелкие плесневые пятна. — Погодите, лучше помогите мне разобраться. И так уже ясно, что эвакуация на землю не поможет. В этой хмари погиб кто-то из ваших жнецов?

Но египтянин машет руками и размашисто шагает прочь. Не верит.

— Нашел Джорджа Ли Льюиса, — Грелль вскидывает над головой книжку, уже густо покрытую скользкой зеленью. — Что там искать?

— Любые зацепки. Почему этот человек указан в числе первых душ, которые забрал Саша? В конец загляни.

Грелль послушно заглядывает, но сперва не видит ничего, что могло бы помочь. Перед смертью Льюис на миг заметил жнеца. Так случается. Если верить последним воспоминаниям, жнец был безликим, как манекен. «Как тот тренировочный болван, на котором Джорджа, тогда еще помощника палача, учили затягивать петлю и отсекать голову». Помощник палача? Грелль хмыкает. Очень интересно. Но назвать Сашу безликим — это надо постараться. Черт, да тот нарадоваться не мог, что стал жнецом, он даже души собирал с милой улыбкой: все для вас, дорогой клиент. Нет, это и вправду бывает весело, особенно когда случаются массовые катастрофы или побоища. Но то веселье другой природы…

Грелль пролистывает блеклые расползающиеся страницы. Из помощника палача Льюис стал палачом, да так и пробыл им до самой кончины в пятьдесят семь лет от воспаления легких. Работу свою любил: считал, что, если кому суждено умереть, тот умрет, а палач — просто орудие в руках провидения. Да и работенка непыльная. Подумаешь, труд — людей на виселице вздергивать. Зато до чего занятные у них судьбы, до чего запутанные дорожки приводят к концу…

— Ну и дела, — комментирует Грелль. — Какая-то земная версия Саши получается.

— Сходство? Очень хорошо, — Уилл рывком оборачивается. — Не потеряй эту пленку.

— Да что толку в сходстве?

— Еще не знаю, но я тоже нашел сходство. Эвани Пирс, послушная дочь, прилежно училась, дружелюбная и веселая. Возможно, это ничего не значит, но…

Он выдергивает книгу из рук Грелля и заглядывает в конец.

— Безликий жнец? Хм-м… Значит, я угадал. Эвани видела не безликое существо. Она видела человека с улыбкой палача.

— Улыбка палача? Что это значит? — хмурится Грелль. Рональд подходит с третьей книгой, прислушивается.

— Не знаю. Так записано. Впечатления Эвани, у нее теперь не спросишь. Но меня это наталкивает на мысль…

— Всем отойти!

Ему не дает договорить чей-то отчаянный вопль. Толпа единой волной отшатывается от библиотеки. Кто-то куда-то бежит, кто-то начинает метаться, глядя вверх. Хмарь уже пожрала все вплоть до четвертого этажа и стремительно ползет дальше.

— Да оно ускоряется! — выкрикивает Рональд. — Давайте на землю!

— Бесполезно.

Это говорит Маркус из судмедэкспертизы. Лицо у него странно застывшее. Он выныривает из такой же потерянной группы жнецов.

— Египтяне только что попробовали сбежать на землю. Все распались, как только вышли из нашего измерения. Сгнили заживо за пару секунд.

— Сгнили за пару секунд? Ну-ка поподробнее! — вскидывается Грелль. Черт, да почему все это так странно накладывается на события в приюте Юджинии Андрюс?

— Ну сгнили, ты трупов гниющих не видел никогда, что ли? — раздражается Маркус. — Вот и представь разложение, ускоренное в пятьдесят раз. Сначала плесень, потом разложение и распад. Мы и моргнуть не успели. Мясо тухнет, осыпается с костей, потом осыпаются кости, потом все превращается в прах… — Он, хмурясь, качает головой. — Жаль, все приборы еще в здании, может, мы бы успели посмотреть на этот прах повнимательнее до того, как…

— До того, как рассыплетесь сами? — резко перебивает Уилл. Его редко видят испуганным, но сейчас он бледен как полотно. — Очнись, какая аппаратура? Ты видишь, что осталось от вашего управления? Они хоть успели выйти?

Не успели, понимает Грелль. И Отелло, который собирался демонтировать и вытащить на улицу приборы судмедэкспертов, наверняка остался там. И хмарь уже миновала третий этаж, уверенно ползет ко второму, вот-вот накроет всех, кто стоит у подножия административных корпусов. Должно быть, это страшно. И, наверное, больно.

Есть ли смысл бояться смерти, если ты и так уже самоубийца?

И на что она будет похожа? На небытие? На переход в иное состояние? Но какое? Иного состояния не хочется, хочется оставить все как есть. Проверить пленку Отелло, узнать, угадал ли Уилл. Разобраться, отчего у жнецов столько общего с людьми, чьи души они забрали первыми. Понять, где причина, а где следствие. Думать и действовать, а не плыть безмятежной амебой в океане иного существования! Но хмарь опускается все ниже, и…

…а ведь тогда — тогда ее не было.

Значит ли это, что шанс еще есть?

* * *

Старуха нависла над Сиэлем Фантомхайвом, подобно монументальной глыбе. Очертания ее фигуры смазывались, раскатывались тонким слоем по ткани реальности, превращая человека в многоглавую тварь величиной с карету.

А может, это просто тени играли в неверном свете свечей.

Сиэль лежал на кухонном столе. Вокруг акулами кружили еще три старухи. Себастьян сидел на корточках на пороге, похоже, только что отброшенный и готовящийся к новому прыжку. Окна кухни были наглухо заколочены изнутри листовым железом, и Греллю пришлось поплутать по дому, когда он, вернувшись, не обнаружил в каморке ни Сиэля, ни Себастьяна. Там, снаружи, медленно разгорался рассвет.

Мелькнуло семь или восемь серебристых молний. Одна из старух остановилась. Брошенные Себастьяном ножи с негромким стуком осыпались на пол.

Старуха у стола действовала буднично и деловито. Ни таинственных пассов, ни безумного бормотания. Она положила руку на лоб Сиэля, и размазанный контур многоглавого чудовища начал стекать по предплечью вниз.

Плохо дело. Мальчишка должен был очнуться от такого, а он до сих пор не открывал глаза.

Себастьян вскочил и снова бросился в атаку.

В следующую секунду Грелль уже ставил подножку второй старухе. Сработало. Та запнулась, попыталась ухватиться за что-нибудь, Грелль взмахнул пилой, целясь ей в ноги…

Третья старуха ловко наступила на шину, пригвождая пилу к полу. Цепь вгрызлась в прогнившие доски, и труха полетела во все стороны.

Грелль ненадолго потерял равновесие, а когда вскочил, старуха уже спрыгнула с пилы и выскользнула в дверь.

По рукам той, что захватила Сиэля, стекало все больше размытого сияния. Себастьян до сих пор не разделался с первой противницей. Вторая, целая и невредимая, застыла напротив Грелля, перекрывая подход к столу, у которого творилось основное действо.

«Сейчас покажешь, кто ты такая…» — пронеслось в голове обрывками фраз, и Грелль крутанулся вокруг своей оси с пилой наперевес.

В другую сторону. Не к старухе, а от нее.

…Хитрость не удалась, противница ловко поймала шину на локоть, отводя от себя удар. Но не смогла отвести до конца. Пила лишь соскользнула и вместо груди вгрызлась в шею старухи. Кровь брызнула фонтаном, капли упали на очки, мешая смотреть.

Впрочем, смотреть кинопленку жизни можно было и без очков.

Грелль увидел день за днем и месяц за месяцем, когда старуха — Эмили Лоттер, как оказалось, — помогала мисс Андрюс.

Приютом заинтересовался королевский инспектор. Нужно отвадить его. А лучше сделать так, чтобы он заболел или вовсе утратил способность продолжать работу — это надежнее.

Окраину Лондона, расположенную в сырой лощине с нездоровым климатом, охватила эпидемия. Нужно помочь. Умерших лучше сразу закапывать как можно глубже, вывозить в лес и закапывать, подальше, чтобы никто никогда не нашел. А они, проклятые твари, пытаются мыслить и действовать самостоятельно, но урезанные личности не дают им нормально соображать, и девчонки разбредаются по окрестностям, умирают там, и снова инспектора и Скотланд-Ярд суют носы в дела приюта.

Хлопоты, заботы, мисс Андрюс носится как заведенная, а ведь она не молода. Встает до рассвета, ложится глубоко за полночь. Ей необходима помощь. Поддержать. Встать между ней и хлопотами. Вообще избавить ее от хлопот, не позволять ей даже ложку поднять, она так устает, так устает…

Старуха оказалась воплощением ответственности. Прямо-таки образцом, точно демон при хозяине. Нет, пожалуй, еще больше. Порой ее ответственность делалась избыточной. И откуда такая преданность?..

…Пленка оборвалась, так и не показав, с чего все началось.

— Черт, — буркнул Грелль, с недоумением глядя на Эмили Лоттер. Та определенно была мертва. Голова держалась на лоскуте кожи, в багровом месиве, в которое превратилась шея, проступал белесый позвоночник. Тогда отчего кинопленка неполная?

Но гадать не оставалось времени. Размытая тень накрыла Сиэля почти целиком, а Себастьян сцепился с первой старухой врукопашную. Вот он рванулся и с нечеловеческой силой швырнул противницу о пол. Та вскочила, не успел Себастьян дотянуться до ножа — его ножи валялись россыпью посреди кухни. Старуха вцепилась в горло Себастьяна, тот, одной рукой разжимая ей пальцы, второй до хруста сдавил ее шею. Старуха наконец обмякла.

Себастьян уже несся к мисс Андрюс.

Грелль с оттяжкой полоснул его поверженную противницу бензопилой. Кинопленка послушно размоталась — насыщенная, но снова куцая.

…Какие-то хулиганы повадились бить камнями окна в задней части приюта. Нужно что-то сделать. Поймать одного, свернуть ему шею…

Мисс Андрюс сильно ругалась, когда Норма Гилфорд проделала это с каким-то мальчишкой. Норма не знала почему. Разве не проще применить силу? Что ж, ладно. Тогда она достала листовое железо и за полчаса обила им всю заднюю стену.

Мисс Андрюс смеялась.

Потом рухнуло дерево, перегородив двор. Нужно убрать. Благо это несложно. Одной рукой оттащить подальше — дело пяти минут.

Потом на мисс Андрюс напал демон…

…и пленка оборвалась. Она закончилась как раз в тот момент, когда дверь распахнулась. Вернулась третья старуха, сбежавшая в начале драки. За ней топотала толпа воспитанниц. Молчаливых и сосредоточенных, как муравьи.

Себастьян единственным резким движением сломал мисс Андрюс шею.

И толпа, несущаяся мощной волной, разом растерялась. Кто-то остановился сразу, кто-то по инерции пробежал еще пару шагов и принялся бесцельно кружиться на месте. Волна рассеялась, раскатившись безобидными каплями. Девчонки дергались, махали руками — и ничего не делали.

— Пропустите, извините, пропустите, я врач, — протараторил Грелль, втискиваясь между Себастьяном и мисс Андрюс. Но Себастьян, казалось, потерял интерес к происходящему. Он подхватил своего господина на руки и ринулся к выходу. После сеанса зомбирования с госпожой Андрюс Сиэлю явно требовалась помощь.

Очнется юный Фантомхайв — будет страшно недоволен.

— Эй, Себастьянчик, неужели даже спасибо не скажешь? — крикнул Грелль им вслед, но так и не дождался ответа.

Коса коснулась груди мертвой старухи.

— Уилл, — негромко позвал Грелль, зная, что тот услышит — и погрузился в кинопленку.

Действительно. Эмили Лоттер была воплощением надежности — в понимании мисс Андрюс. Норма Гилфорд оказалась воплощением силы. Причем со временем сила странным образом материализовалась из духовной в физическую.

В Юджинии Андрюс не было ни грана этих качеств. Как и многих других.

Честность. Хитрость. Влюбчивость. Расчетливость. Предусмотрительность.

Умение петь, умение шить, умение танцевать, умение читать…

Пленка стремительно отматывалась назад, и то, чего старуха оказалась лишена, проявлялось, будто кто-то невидимый возвращал все это, взятое взаймы.

Прошлый месяц — мисс Андрюс еще помнит основы арифметики. Позапрошлый — способна сострадать.

Прошлый год — еще способна смеяться, но уже не понимает, зачем это нужно.

Вчерашний день — полутьма, пустота, гниль и запах плесени. И только одно желание. Найти корень зла. Рассмотреть себя под микроскопом со стороны, понять, с чего начались ошибки и в чем она была неправа. И исправить, все исправить.

Искоренить зло. Искоренить несовершенство. Стать идеальной версией себя…

— Уилл, — сказал Грелль, — а ведь она делала зомби из самой себя. Она научилась раскладывать личность на составляющие, как спектр на цвета…

— И взращивала каждую составляющую в отдельном человеке. Я вижу, — шаги Уилла были бесшумны, но секатор тихо лязгнул, выдернутый из аккуратного надреза на теле одной из девчонок. Грелль обернулся. Уилл ходил по кухне, экономными движениями взрезая плоть тех, кто технически давно умер. Воспитанницы приюта обмякали одна за другой. Те, до кого еще не добралась коса смерти, вяло дергались и пытались шагать, но, казалось, забыли, как это делается.

— И что еще ты видишь? Юджиния Андрюс была обычным человеком! Как, черт побери, она могла проделывать со своей душой фокусы в стиле Гробовщика?

— Даже Гробовщик вряд ли умеет разбирать души на составляющие, — покачал головой Уилл. — Здесь замешан кто-то посильнее. Одно дело — манипуляции с пленкой, и совсем другое — с самой душой.

— С самой душой… — Грелль уставился на него. — Демоны?

— Не думаю. Демоны могут только пожирать души. Тот, с кем мы столкнулись, их пересоздает.

— Мы еще не столкнулись ни с кем, кроме сумасшедшей старухи, — пробормотал Грелль. — Послушай, Уилли, ты же не хочешь сказать, что здесь замешан Создатель? Что он затеял что-то до ужаса важное и серьезное вот в этой развалюхе? — он обвел рукой пыльное грязное помещение. — Ну, знаешь ли… И потом, боги не терпят таких дурацких поражений.

Уилл выслушал это с крайне скептическим выражением лица.

— Я знаю не больше, чем ты. И ни в чем не уверен, — наконец сказал он. — Ладно, прибери здесь мусор, — он кивнул на слабо копошащихся девочек. — Позже рассмотрим пленку Юджинии Андрюс повнимательнее.

— Что? И ты меня даже не похвалишь? Не скажешь «Умница, Грелль, отличная работа»? Зачем я с этим возился в таком случае?!

Уильям закатил глаза.

— Хорошая работа, можешь ведь, если хочешь, — ответил он и исчез, оставляя Грелля наедине с частицами личности и обрезками кинопленки мисс Андрюс. Тот обреченно вздохнул и принялся выковыривать их по кусочку.

Тела-носители больше не лезли в драку. Они даже не сопротивлялись. Лишь бессмысленно следили за взмахами бензопилы.

Завистливость. Стремление к красоте. Любовь к природе.

Частицы личности, оказавшись в отдельном теле, пытались вести полноценную жизнь, но не могли. Не хватало умственных ресурсов. И они то подолгу застывали на месте, то с пустыми глазами плелись куда-то, не разбирая дороги, то отключались, так и не дав Юджинии Андрюс возможности понаблюдать, как можно усовершенствовать ту или иную черту. Тогда она забирала частицы и хоронила тела. Если те не умирали раньше, прямо на улице, в очередной раз пустившись в бессмысленное путешествие.

Нелюбовь к собакам. Любопытство. Мстительность… Грелль уже начал размышлять, куда отправится, когда покончит с ними, как вдруг пила натолкнулась на неожиданное препятствие. Он недоуменно опустил глаза.

Девчонка лет десяти выставила перед собой два ножа. Взгляд ее был почти осмысленным. На лбу темнел бордовый шрам — память о первой смерти.

Грелль ударил ее по руке, выбивая нож и до кости раздирая плоть зубьями пилы. Девчонка с визгом швырнула в него второй нож. Грелль в последний момент заслонился рукой, и лезвие плашмя скользнуло по ребру ладони.

— Так-так… Ты у нас кто — мисс Стремление к лучшему? Ну и за что дерешься? Тебя уже нет, ты осколок и ничего не можешь.

— Любой… может… лучше… — медленно прошелестела девчонка. Голос ее был монотонным, но настойчивым. Как причудливо личность заполняет пробелы…

— И что ты будешь делать, если я тебя отпущу?

— Я сделаю все… лучше… — последовал ответ.

— Хм, — Грелль выключил пилу. — Ну попробуй.

Девчонка не удостоила его ответом.

За приоткрытой дверью на досках пола плясали ослепительные солнечные блики.

Девчонка развернулась и деревянной походкой зашагала к выходу. Она пересекла кухню, миновала коридор, протянула ладонь к дверной ручке…

Ладонь была пятнисто-зеленой.

Грелль поморгал, решив, что это просто пятна от солнца перед глазами. Но зелень не исчезала. Наоборот, она стала стремительно расползаться по коже, потом расцвела белесыми пушистыми шапками, а потом из-под нее проступили багрово-коричневые пятна. С влажным чавканьем плоть опала с костей. Скелет, вопреки законам физики, еще немного постоял, держась за дверную ручку, после чего тоже повалился в кучу гнили.

Неведомый экспериментатор сам позаботился об устранении отходов.

* * *

И все-таки они стали амебами.

Это было не страшно. Собственные мысли и чувства никуда не делись… так показалось сначала. А потом они начали выцветать, сливаясь с безмятежным океаном. Размываясь, как кровь под дождем. Багровый — в алый, затем в розовый. Порывы и пароксизмы — в обычные желания, затем в смутные воспоминания о них.

Личность — в молекулы, все дальше отходящие друг от друга, пока не остался один сплошной океан.

Океан ни о чем не сожалел. Он оценивал результаты эксперимента.

Собственно, эксперимент провалился еще раньше, когда океан был неумелым демиургом. И теперь он испытывал смутное фоновое недовольство созданиями, которых некогда поставил себе на службу. Недовольство не несло ни досады, ни злости — лишь конструктив. Можно ли исправить сделанное?

…черт, понять бы, к чему это все, да остатки разума растворяются, и в личные мысли то и дело вторгаются чужие, и сам начинаешь думать в унисон с океаном, который даже не думает в привычном понимании — просто циркулирует течениями…

Он раздробил себя на мириады частиц и вложил каждую в отдельного человека.

Сам принял человеческий облик. Так было удобнее.

Потом следил, как идет запущенная им реакция. Реакция шла хорошо. Мир бодро творил сам себя. Люди, получив каждый свою искру, развили бурную деятельность. Смотреть на них, бесспорно, было весьма занятно, но отнимало много времени. Тогда океан создал наблюдателя, вложив в него все свое снисходительное любопытство.

— Интересные существа. Жаль, что не вечные, — сказал наблюдатель. — Когда они начнут умирать, твои искры затеряются. Не боишься иссякнуть?

— Хм, — океан был слишком юным демиургом, чтобы задуматься о такой мелочи. — Действительно. Но ты же присматриваешь за ними? Вот и собирай искры, когда носители будут умирать.

— Я один не справлюсь. Их становится все больше…

— Найди помощников! Я их создам, если тебе так будет удобнее.

— Спасибо. Я возьму тех, кто добровольно отказался от твоей искры и убил себя. Мне кажется, это будет забавно… Просто сделай так, чтобы они не умирали, оставшись без искры, а превращались в чистый лист. Пустота — лучший магнит для чего угодно. Им будет легко работать, с ними будет легко справиться…

Юный демиург последовал совету и снова вернулся в глубины собственного разума. Там не было суеты и пустого мельтешения, время там текло иначе, почти исчезало. К нему поступали новые и новые порции знания, накопленного искрами. Порой они задерживались, порой сыпались одна за другой, так что океан не успевал их постигать. Порой сами знания были какими-то странными, точно их смешали с грязным песком. И снова приходилось поспешно перестраивать течения. Казалось, людская суета и безалаберность просачивается даже в океан разума — когда крупицы знания беспорядочно сыпались в него горстями неаккуратных камней.

…— Ты говорил, что с ними будет легко справиться?! Где чистый лист? Как получилось, что вместо чистого листа они превратились в ходячие наборы безумств и пороков?

Очередная вылазка в человеческий мир принесла смешанные эмоции. С одной стороны — люди использовали искры, полученные от демиурга, во благо. Они мыслили и развивались. Их воспоминания и опыт, тщательно собранные, значительно обогащали океан. С другой стороны, механизм их сбора оставлял желать много лучшего.

— Значит, я просчитался, — безмятежно признал наблюдатель. Он улыбался, точно его забавляла некая невидимая ирония ситуации. — Пустота действительно оказалась магнитом. Но не для того, для чего нужно, хе-хе… Они притянули первые же яркие черты людей, чьи искры забрали. Кстати, теперь никто не говорит «искры», в моде наименование «души». А вместе с чертами наши помощники обзавелись и собственными характерами… весьма причудливыми, должен сказать. За ними интересно наблюдать.

— То есть ты свалил сбор искр на них и самоустранился?!

— Отошел в сторону. Все надоедает…

— Их нужно исправить, — решительно сказал демиург — уже не такой юный, но по-прежнему недостаточно опытный. — Очистить от лишнего. От всех этих сумасбродств, от лени, от тяги отвлекаться на пустое. Тогда постижение знания не будет меня обременять…

Накопленный людьми опыт оказался довольно однобоким. Именно из него демиург почерпнул идею. Переделать. Исправить ошибку. Люди часто так поступали, вместо того чтобы просто уничтожить неудавшееся творение. Любопытная черта.

— Просто исправить? А если и на сей раз не получится? — Наблюдатель снова растянул губы в усмешке. — Без предварительных тестов опасно затевать такое серьезное дело… Но у меня на примете есть одна забавная дама. Она хочет разобрать свою искру на составляющие, чтобы исправить недостатки. Представляешь — они находят недостатки в твоих искрах. Кто-то шепнул ей, что я слишком долго живу, а значит, знаюсь с нечистой силой, и она пришла за помощью ко мне, хе-хе… Мы могли бы провести натурный эксперимент. Она будет думать, что экспериментирует над частицами себя, а мы будем экспериментировать над ней…

— Мы его проведем. — В жилище, которое избрал для себя наблюдатель, было тихо и полутемно, но демиург все равно начинал уставать. С улицы то и дело доносились крики, стуки, за окнами мелькали люди и их повозки… Постигать человеческий опыт было куда легче, получая его уже в завершенном виде — пленок с воспоминаниями, а не вживую. — Но если эксперимент себя не оправдает, я просто уничтожу их всех и начну с нуля.

— Уничтожишь мир?

— Нет, уничтожу сборщиков душ. Я найду другой способ…

…Океан был недоволен, и конструктива в его недовольстве становилось все меньше, а досады и отвращения — больше.

Он так и не нашел другой способ.

Стоило отнять у подопытной женщины первую же лишнюю черту, как личность начала разрушаться. Стала ни на что не годной. И рушилась все больше с каждой следующей отнятой чертой, пока не осталось бездумное безумие.

И теперь океан штормило от разнонаправленных мыслей и стремлений. Если бы можно было начать все сначала! Тогда он бы учел прошлые ошибки и сделал все правильно. Обратился бы к накопленному опыту, создал бы иной, более удобный механизм возвращения своих искр обратно в океан разума…

Но начать все сначала — значило потерять накопленный опыт. Это он тоже понимал.

Что нужнее? Уже полученные знания или будущий комфорт?

Океан раздражался все сильнее, и волны уже не катились, а метались по нему, как языки пламени. Он уничтожил причину для беспокойства, но беспокойство никуда не исчезло. И новые искры с опытом перестали поступать. Нужно было срочно что-то делать. Или отправлять на их сбор обленившегося наблюдателя, или создавать новых сборщиков, или уничтожить людей и забрать искры обратно… но тогда он остался бы без нового знания.

«Хватит!» — полыхнуло в каждой молекуле разума.

Океан в последний раз всколыхнулся. Вздыбился девятым валом. Взревел, откатываясь воронкой водоворота, доходящей до самого дна. И исторг из себя раздражение и волнение вместе с их причинами.

Он сделал то, что делают люди, когда понимают, что уже ничего не исправить.

Они машут на все рукой и просто живут дальше.

* * *

Уилл, как заведенный, отряхивает невидимые пылинки. Рональд протирает газонокосилку носовым платком, хотя она и без того уже сияет, как новенькая. Филлис вертится на месте, пытаясь заглянуть себе за спину, будто проверяет, нет ли на ней пятен — или белых шапок. Грелль раздирает спутанные волосы пальцами: ему все кажется, что там застряла плесень.

Но плесени больше нет. Как и грибов. И хмари. Солнце клонится к закату, и здания организации «Несущие смерть» весело сверкают окнами.

У входов по-прежнему царит бедлам. Даже думать не хочется, как теперь затащить эти стеллажи и ящики обратно. Вытаскивались они куда бодрее.

Все оглядывают поле предстоящих работ, тяжко вздыхают… и молчат. Обсуждать то, что тебя только что признали глобальной ошибкой, тоже как-то нет желания.

Первым не выдерживает Отелло.

— Вы это видели? Вы ведь тоже там были! — вопит он. — Надо же, какая занятная сущность. Жаль, что, когда она меня поглотила, у меня не было рук, и я не мог взять образцы…

— А, ты жив, — Грелль посмеивается. Возвращение погибших было предсказуемо, да и не в таком уж он восторге от этого нахала, но день все равно становится чуть веселей.

— Я-то жив, а вот центрифуга с реагентами… Я, кажется, разбил ее, когда разбирал… Разбитое ведь не восстановилось? — И он уносится в недра здания.

— Кого что волнует… — роняет Уилл. — Когда мы наведем порядок, я соберу рабочую группу, и попробуем решить, как исправить… хм… ошибочность нашего существования.

— Ошибочность! — взрывается Рональд. — А зачем мы вообще должны что-то с этим делать? Я не буду! Мне и так обидно, между прочим!

— С чего это тебе обидно? — удивляется Грелль. — Если мы — ошибка, то на правах ошибки мы можем творить все, что захотим! Хм… что бы мне хотелось сотворить?

— Только попробуй! — шипит Уильям. — Если мы не будем собирать души, оно может и передумать — то создание, которое все это устроило!

— Уилли, по-моему, оно ясно дало нам всем понять, что можно не быть такими занудами, как ты.

— Похоже, что скучать оно не любит. И его представитель никогда не прочь повеселиться… если я правильно понял, кто его представитель, — замечает Рональд.

И, словно в ответ, над их измерением разносится негромкий, очень ехидный смешок.

Кажется, его слышат все. Кто-то оглядывается, кто-то вытягивает шею и прислушивается. Но никто так и не заговаривает об этом, и скоро смешок тонет в поднявшемся грохоте и гаме.

Он слишком призрачен, чтобы поверить в его реальность…