Сказка в поезде (джен)

Поезд мчался мимо сопок — через поросший мхом и лишайниками скальный коридор, к морю, во Владивосток. Ветер, рвавшийся в приоткрытую форточку в тамбуре, раздувал занавески на окнах — так, что они хлопали о стекло, и уносил вдаль негромкие разговоры, доносившиеся из соседних купе. В такт хлопкам ткани постукивали и колеса поезда: чу-чух-чучух, чу-чух-чучух.

«Почему в книжке про Чука и Гека было написано, что колеса говорят “чук-чук, гек-гек”?» — думала Нина. — «Совсем не похоже ведь, ну ни капли; скорее, похоже на тот аппарат, на котором мне зимой сердце проверяли. Может, Чук и Гек неправильно услышали?».

Она повторила про себя «чук-чук, гек-гек», прислушалась к стуку колес, снова повторила, но ничего не получилось — «чукогеканье» упрямо не ложилось в ритм. От окна дуло, смотреть в него было скучно — хотя в первый день в поезде Нина не отлипала от стекла: уж очень все вокруг не походило ни на промышленный таежный городок, в котором она родилась и прожила первые девять лет своей жизни, ни на те места, куда они ездили раньше — да еще и колеса «упрямились», так что Нина вернулась в купе. Там тоже было скучно: книжка про трех смешных человечков — Муфту, Полботинка и Моховую Бороду⁽¹⁾ — была прочитана от корки до корки, рисовать или сочинять сказки — неважно, про что, про все на свете — тоже не хотелось, а кукол Нина не любила и с собой на море брать не стала. Сердито плюхнувшись на полку, она принялась складывать чайные пакетики в пирамидку на купейном столике — какое-никакое, а занятие.

— Ты чего? — лежавшая на соседней полке мама отложила книгу в сторону; Нина не успела различить название — что-то про левую руку⁽²⁾. В купе они были одни; соседи — молодая семейная пара — ушли в вагон-ресторан. — Нин, тебя кто-то обидел?

Нина помотала головой:

— Не-а. Мама, а мы скоро приедем?

— До Владивостока от нас четыре дня на поезде, я же тебе говорила. Мы едем только два, — мама села на полке, взяв Нину за руку, притянула ее к себе и приобняла. — Тебе скучно? Хочешь порисовать или почитать?

— Нет, — Нина уткнулась маме носом в плечо. — Лучше ты мне почитай. Только свою книжку, а не мою.

Мама посерьезнела:

— Мою книжку тебе читать еще рановато. Подожди, пока тебе будет лет двенадцать.

— Тогда… — Нина задумалась на минутку. — Тогда… — она почувствовала, что краснеет; уж слишком детской была просьба, совсем не подходящей для взрослой девицы, месяц назад переведенной в третий класс с одними пятерками и — о, ужас! — уже знавшей теорему Пифагора и про ацтеков.

— М-м?

— Расскажи мне сказку, мама, — тихо попросила Нина. — Пожалуйста.

Мама не стала ни смеяться, ни сердиться, ни говорить, что Нина давно выросла из сказок, как это делали другие родители; вместо этого она чуть нахмурилась — как будто Нина попросила ее о чем-то очень серьезном.

— Какую? Про братиков-Катетов и маму-Гипотенузу?⁽³⁾

— Нет, я ее и так помню. И не русскую, и не братьев Гримм, — Нина бы попросила японскую, из того сборника, который мама привезла из последней командировки, но японские сказки были жуткими — все, как на подбор, а мама жутких сказок не любила, говоря, что ужастиков ей и в жизни хватает. — Просто какую-нибудь, какую я не знаю.

— Какую ты не знаешь, — эхом повторила мама и кивнула. Отодвинув шторку на окне, она посадила Нину к себе на колени. — Посмотри во-он туда.

Нина послушно выглянула в окно: поезд теперь ехал по равнине без единого деревца. Сопки отступили к горизонту, и больше не стояли вокруг поезда каменным коридором, а темнели вдали, гранитно-зеленые на фоне безоблачного голубого неба.

— Ты не туда смотришь, — мама мягко повернула Нинину голову. — На хребет смотри… видишь? Вон лоб… нос… а вон там бороды кусок…

Нина присмотрелась и тихо ахнула — очертания сопок и впрямь походили на огромного, лежавшего на спине человека.

— Это великан, — сказала мама так просто, как будто встречалась с ними каждый день. — Он спит. Спит так долго, что окаменел и порос деревьями. А вон там лежит его жена — видишь, у нее грудь есть, вон те две вершины? А вон еще один…

— Их много?

— Очень, — мама теперь безотрывно смотрела в окно; ее голос стал более низким и отстраненным — как будто она была и здесь, с Ниной, и очень далеко. — Давным-давно в этих краях жил волшебник, умный и сильный…

— Как Черномор из «Руслана и Людмилы»?

— Нет. Черномор был злым колдуном, а наш — добрым. Добрым и очень могущественным. Он помогал зверям и птицам, людям и растениям — всему, что его окружало, и все его уважали. Как-то раз, навещая соседнюю деревню, он увидел, как жители хотят утопить в колодце маленького мальчика…

Нина вздрогнула — она пару раз заглядывала в колодец на даче, и ей совсем не хотелось бы туда упасть.

— Холодно? — встрепенулась мама. Нина покачала головой, и мама, чуть помолчав, продолжила. — Мальчик был… странным по меркам жителей деревни, и они хотели от него избавиться — и избавились бы, если бы не волшебник. Он убедил отдать мальчика ему — он был уже стар, и ему был нужен ученик — и воспитал его как собственного сына. Шли годы, мальчик рос, а волшебник старел; как-то раз ему потребовалось уехать по делам в соседнюю страну. Перед отъездом он строго-настрого запретил ученику даже близко подходить к книге заклинаний…

— И ученик тут же к ней подошел? — спросила Нина.

— Ну, не совсем тут же. Как только волшебник уехал. И не просто подошел, а прочитал первое попавшееся ему на глаза заклинание, так как считал себя умнее и талантливее учителя, и злился на него за то, что тот не хотел рассказывать ему все о волшебстве, — в голосе мамы послышалась насмешка. — Этим заклинанием глупый ученик вызвал ледяных великанов; когда требовалось защитить жителей окрестных деревень от захватчиков, им не было равных, но в мирное время они были бесполезны. К тому же, их нужно было контролировать, а ученик волшебника этого не мог и не знал, как. И великаны разбрелись вокруг, и там, где они проходили, наступала зима — такая холодная, что деревья превращались в ледышки, а люди замерзали заживо…

Нина замерла. В купе слышался теперь только стук колес; даже ветер больше не трепал в коридоре занавеску.

— Продлилось это, к счастью, недолго, — продолжила мама после небольшой паузы. — Вскоре вернулся волшебник и, увидев, что натворил его ученик, хитростью собрал великанов в одном месте и усыпил, наложив на них сильное заклинание; усыпил их на десять тысяч лет. Понемногу они покрылись камнем, поросли лесом, и люди забыли, что рядом с ними спят великаны, стали принимать их за обычные горы. А между тем, уже прошло пять тысяч лет с того момента, как волшебник усыпил их; пройдет еще пять, заклинание спадет, и они проснутся. И тогда вокруг снова наступит зима — уже навсегда, потому что волшебник и его ученик умерли, и никто не помнит, что это было за заклинание…

Нина прижалась к маме, пряча лицо у нее на груди — смотреть в окно ей теперь было страшно.

— Испугалась?

— Испугалась, — согласилась Нина. — Мам, а они точно не проснутся раньше времени?

— Точно. Волшебник же не был таким растяпой, как его ученик, — мама поцеловала Нину в макушку. — Чего ты боишься? Я же с тобой. И потом, когда великаны проснутся, мы с тобой будем далеко — так далеко, что они нас не достанут.

— Честно-честно?

— Когда это я тебя обманывала? — сердито спросила мама, но ее глаза смеялись. — Честно-честно. Обещаю тебе.

Поздно вечером, когда уже стемнело, Нина долго всматривалась в темноту за стеклом. Сопки остались далеко позади, но ей казалось, что она видит вдалеке людей — больших людей, спящих крепким сном.

— Спокойной ночи, великаны, — наконец сказала она и забралась под одеяло. — Можно вас попросить? Когда проснетесь, не замораживайте, пожалуйста, все моря в мире — нам с мамой тогда негде будет купаться.

1) Речь идет об известной детской книге Эно Рауд "Муфта, Полботинка и Моховая Борода".

Вернуться к тексту

2) Урсула Ле Гуин, "Левая рука тьмы", если уж на то пошло.

Вернуться к тексту

3) Сказка о братьях-Катетах и маме-Гипотенузе была придумана В. Левшиным и опубликована в книге "Фрегат капитана Единицы". По сути — одно из доказательств теоремы Пифагора, изложенное в сказочной форме.

Вернуться к тексту