Предатель (джен)

Дверь скрипнула, но Сириус не обернулся. Только коснулся пальцами нагрудного кармана, убедившись, что палочка на месте.

— Назад дороги не будет.

— Думаешь, я не знаю? — Сириус взял со стола старый учебник по зельеварению и швырнул в большой синий рюкзак. То, что его раздражало в брате — черные волосы и серые глаза, совсем как у него самого, — сейчас почему-то отзывалось внутри эхом боли.

— Она тебя выжжет, как Андромеду.

— Я-то замуж за магглорожденного не выскакиваю, — Сириус ухмыльнулся и обвел глазами комнату. — Черт, все и не утащишь. Плевать, все равно всего год в школе остался.

Он мрачно посмотрел на разноцветные плакаты с мотоциклами, прикрепленные к желтоватым гобеленовым обоям.

— А вот их она точно сожжет, — пробормотал он сквозь зубы и яростно встряхнул головой.

К дьяволу. Может сжечь хоть целый дом — Сириус все равно не смог бы стать таким, каким она хочет его видеть. Странно: вроде мать должна чувствовать своих детей, понимать, чего они хотят и как воспринимают мир. Вот только его собственная всегда ходила с закрытыми глазами.

Не пора ли ей проснуться?

— И куда ты пойдешь?

— Подальше отсюда, — Сириус вдохнул пыльный воздух и обернулся к брату.

Регулус стоял на пороге, опираясь плечом о косяк. Взъерошенные черные волосы, которые он безуспешно пытался пригладить рукой, сонно торчали во все стороны.

— К Поттерам, да?

— Ты задаешь много вопросов, — Сириус поморщился и зевнул. Как брат вообще догадался, что он собрался сбежать?

Регулус оттолкнулся от двери, легкими, четкими шагами подошел к нему и положил руку на плечо. Ему было четырнадцать, и в свои годы он уже был истинный Блэк. Сириус подсмеивался над ним, но зависти не испытывал. Только жалость — оттого, что они никогда не были настоящими братьями.

— Это предательство, — Регулус скривил губы, смотря на него совсем как мать.

— Да ну? — Сириус приподнялся и лениво взял с полки самую первую модель мотоцикла, которую Джеймс подарил ему в начале второго курса. На блестящем руле и колесах лежал тонкий слой пыли, который он тут же вытер ладонью. — А бесконечно сожалеть, что я, оказывается, не такой, как вы все — это не предательство?

— И что же мы предаем? — Регулус недовольно нахмурился.

Сириус потянулся за второй моделью, с красным сиденьем и маленькими красными ручками руля. Этот мотоцикл ему подарил Питер, и отчего-то он его любил чуть меньше, чем первый.

— Думаешь, дядя Альфард тебя поддержит? — Регулус становился неприятно любопытным.

— Не думаю, а знаю, — Сириус зевнул в пыльную ладонь и сгреб оставшиеся вещи с каминной полки. Оставил только старую фотографию в тусклой золоченой раме, с которой ему махали двое мальчишек младше десяти. — Ты не стесняйся, скажи, зачем пришел на самом деле.

Регулус досадливо покусал губы.

— Сам не знаю. Наверное, почувствовал, что ты уйдешь. Видел по твоим глазам за ужином. Ты смотрел на мать так, словно прощался. Обычно ты на нее вообще не смотришь.

— Обычно я не ужинаю, — Сириус задумчиво почесал затылок, потом посмотрел на брата. — Брось. Ничего не выйдет. Я не считаю братьями тех, кто вешает над кроватью портрет Темного Лорда, собирается стать его последователем и верит в эту чушь про чистоту крови. У вас она все равно не чистая. Яда многовато.

Брат промолчал, и Сириус, повесив рюкзак на одно плечо, обвел комнату взглядом в последний раз. Грусти не было, и сожаления — тоже, только кровь стучала в висках от предвкушения новой жизни.

Он не оставлял за спиной семью. Он оставлял за спиной каменный квадрат с зеленым диваном, узкой кроватью, плакатами на стене, треснутым камином и синими занавесками.

И колдографию в золоченой раме.

Сириус сунул руки в большие карманы и насмешливо взглянул на брата. Кое-что их роднило: в своем возрасте они оба точно знали, кем хотят стать и чьи убеждения разделяют. Не каждый подросток мог таким похвастаться. Пожалуй, только эту черту Блэков Сириус и любил.

В доме стояла вязкая, мрачная тишина, и он торопливо спустился по крутой лестнице в гостиную, стараясь не наступать на скрипучие ступени.

Остановившись у гобелена, он со странным удовольствием потер черное пятно, где раньше розовело лицо Андромеды. Регулус прав: на месте лица самого Сириуса тоже останутся выжженные нитки. Осознание этой неизбежности пугало и одновременно успокаивало: мосты надо сжигать, и мать делала это непревзойденно. Выжженный человек попросту переставал для нее существовать, словно его никогда и не было.

— Зачем ты это делаешь? — Регулус встал рядом с ним и в прищур посмотрел на гобелен.

Сириус взглянул на него искоса. Конечно, брат не пытался стать маменькиным любимчиком, хотя было бы легко повесить на него это клеймо и с чистой совестью забыть, что у него такие же черные волосы, такие же серые глаза, как у него самого. Регулус был таким с самого начала: ярым сторонником чистокровных, прилежным учеником, ответственным старостой и совершенно неинтересным для девочек, что очень радовало мать.

Не находилось причин его ненавидеть или завидовать. Только нежелание понимать, и в этом была его вина. Сириус — старший, и он должен был сделать шаг.

Но не сделал.

Остался верен самому себе.

Понимание, пусть даже призрачное, узким мостом над бездной материнской тирании связало бы его с братом и уходить было бы больно — и с оглядкой. Такую роскошь он позволить себе не мог. И не стал решать, кто из них на самом деле предатель.

А сейчас чувство вины спокойно бултыхалось в животе, и Сириус был уверен, что оно исчезнет раньше, чем он съест обалденные блинчики миссис Поттер.

— Зачем? Дышать хочу, — Сириус поправил рюкзак, лямкой жгущий плечо, и выпрямился. — Мне плевать, что думаешь ты, или мать, или отец, который вообще не пытался сделать хоть что-то ради меня. Даже рта раскрыть. Только всю жизнь за «Пророком» прятался. Все вокруг, включая кузин, грозили мне аристократическими пальчиками, сравнивая с тобой, и щедро отсыпали советы, а я прятал свои грязные от машинного масла руки, и эти советы бесцельно падали на пол и гнили там, отравляя мне жизнь. Хватит. Я сам знаю, чего я хочу. И ответы — в моем сердце. В моей крови. Она-то уж точно чистая, в отличие от вашей.

Регулус не ответил, и Сириус, тряхнув волосами, прошел по длинному темному коридору к входной двери.

Пыль, запреты, косые взгляды, недовольство и несчастливое детство остались там, за вереницей портретов.

От всего этого он давно отказался.

Он с силой толкнул тяжелую дверь и полной грудью вдохнул влажный июльский воздух.

— Так что же мы предаем? — Регулус застыл на пороге, сложив руки на груди. Утренний сумрак нарочно скрывал выражение его глаз.

— Любовь, — Сириус повернулся к нему спиной и зашагал по площади, вымощенной разбитым булыжником.