Изменница (гет)

Не опасаюсь я твоих измен.

Твоя измена — беспощадный нож.

О, как печальный жребий мой блажен:

Я был твоим, и ты меня убьешь.

(Уильям Шекспир, сонет 92)

Человек появился на тихой безлюдной улице маленького городка словно бы из ниоткуда. Но час был поздний, уже давно стемнело, к тому же накрапывал мелкий холодный дождь, висящий в воздухе изморосью, и жителям близлежащих домов в этот ноябрьский вечер не приходило в голову не только выйти прогуляться, но и в окно выглянуть.

Три с половиной года назад в Волшебной Британии пал режим Темного Лорда. После того, как сам Волдеморт погиб в поединке с Гарри Поттером, немногие уцелевшие Пожиратели смерти еще пытались сопротивляться. Они ушли в леса и время от времени совершали набеги на магические поселения.

Уильям Пиритс был схвачен, когда силы Ордена Феникса взяли штурмом Министерство Магии. Вскоре состоялся суд, и его приговорили к пожизненному заключению в Азкабане, но по пути туда Уильям бежал, сбросив в море одного аврора и убив другого — по-маггловски, задушив голыми руками. Он тогда подался в известное ему тайное убежище — защищенную чарами лесную сторожку в поместье Лестрейнджей — и нашел там еще нескольких Пожирателей, так же, как и он, скрывающихся от правосудия.

Три с половиной года их небольшой отряд наводил страх на захвативших власть магглолюбцев и грязнокровок, на трусливых обывателей, которым все равно, кто сидит в министерском кресле и что будет с магическим миром — лишь бы их не трогали, лишь бы не потревожили их спокойную сытую жизнь.

Постепенно они одичали от жизни в лесу. Конечно, голодать им не приходилось, ведь всегда можно было поохотиться на оленей или зайцев, наловить рыбы. Вот только выпивку достать было негде. Нельзя обойти закон Гампа и трансфигурировать из какого-нибудь бревна или камня бутылку огденского — или даже самого дрянного, самого дешевого маггловского пойла (1) — а они все чаще чувствовали потребность напиться и забыться. И в конце концов их "рейды", как они это называли, превратились в обыкновенные разбойничьи налеты.

Сегодня Уильям остался один из всего отряда. Их угораздило нарваться на аврорскую облаву — и ушел только он. Прежде чем он оказался в этом городке, ему пришлось аппарировать несколько раз подряд, так, что теперь кружилась голова и дрожали ноги, а правую, в которую попало какое-то неизвестное ему заклятие, и вовсе будто заживо пожирали черви — но, кажется, Уильяму все-таки удалось сбить авроров со следа. Теперь, наконец, можно было передохнуть. И подумать, что делать дальше.

Но сначала он навестит Мариэтту.

* * *

Она пришла работать на место его секретаря, когда он после переворота занял важный пост в Министерстве Магии. Девушку рекомендовала Долорес Амбридж, глава комиссии по учету магглокровок, он прислушался к ее совету — и ни разу об этом не пожалел. Мисс Эджком оказалась аккуратной и исполнительной сотрудницей, к тому же варила исключительно вкусный горячий шоколад и угощала начальника домашним печеньем. И, наконец, она была весьма привлекательна — стройные ножки в шелковых чулках, тонкая талия и округлые бедра, обтянутые узкой юбкой, соблазнительная грудь в вырезе блузки... Уложенные в красивую прическу золотисто-рыжеватые локоны, прикрытые изящной шляпкой. Карминно-красные от помады губы — и скрытая под кружевной вуалью верхняя часть лица.

Он был уверен, что под вуалью Мариэтта прячет какой-то изъян внешности — об этом свидетельствовали и ее застенчивые манеры, и осторожные, какие-то заученные, но грациозные движения, и негромкий, мелодичный, но чуть-чуть излишне сладкий голос. Однако все это не отталкивало его, а наоборот, создавало атмосферу таинственности, утонченной игры, будило жгучий интерес. Особенно губы, нежные и чувственные — когда он смотрел на них, ему казалось совершенно неважным, что скрывает вуаль.

Будучи мужчиной опытным, Пиритс быстро понял, что секретарша к нему неравнодушна. Да и сам он нередко ловил себя на том, что ее мягкий голос, запах ее духов, даже стук каблучков ее красных туфель заставляют его думать не о делах, а о том, каковы на вкус ее губы и какова на ощупь бело-розовая кожа Мариэтты... Он как-то осторожно завел разговор о своей секретарше с Долорес Амбридж, и та рассказала ему, что во время учебы в Хогвартсе мисс Эджком стала жертвой порчи, наведенной на нее Грейнджер — той самой, которую теперь разыскивали по всей Британии как опасную преступницу.

Ему не составило никакого труда уложить Мариэтту в постель — она упала в его объятия, как будто давно ждала случая. Так падает с ветки созревший плод, налитый сладким соком. Когда Уильям уговорил ее показать ему свое лицо, и он воочию увидел, что сотворила с ней Грейнджер — его охватила ярость. Как будто перед ним было прекрасное произведение искусства, изуродованное варваром. Живописное полотно, изрезанное кухонным ножом. Мраморная статуя богини с отсеченным носом. Готический собор с нацарапанным на стене неприличным словом. Он пообещал самому себе, что грязнокровка за это поплатится. И что он сделает все, от него зависящее, чтобы избавить Мариэтту от проклятия.

Уильям ничего не сказал любовнице, но решил, что сам изловит Грейнджер и сдаст органам правопорядка — только сначала узнает, любым способом узнает, что именно она сделала с Мариэттой. Ведь, не имея представления, какая именно комбинация чар была применена, и какие ошибки допущены, найти средство исцеления очень сложно. Скоро удача улыбнулась ему — оказавшись по делам в каком-то небольшом городе и зайдя в маггловский магазин за сигаретами, он совершенно неожиданно наткнулся на Грейнджер, когда та делала покупки. Она была под мантией-невидимкой, но от Пиритса не укрылись исчезающие с полок продукты — и деньги, заботливо положенные в кассу.

Он проследил за невидимкой до выхода из магазина и, обездвижив ее, сначала не поверил своим глазам — перед ним была разыскиваемая грязнокровка. Переместившись вместе с ней к себе домой, Уильям применил легиллименцию в сочетании с Круцио — и собрал воспоминания о наложенных на тот злосчастный пергамент чарах. Правда, он тогда слегка расслабился, уверенный, что Грейнджер никуда не денется — а она воспользовалась тем, что он отвлекся, и сбежала. Но Уильяма это даже не слишком расстроило — пусть ее ловят авроры и егеря, все равно рано или поздно поймают, как и Поттера. Главное — он узнал то, что хотел.

Он даже успел стереть Грейнджер воспоминание о том, как он ее поймал, и о чем спрашивал — не хотелось давать министерским сплетникам пищу для разговоров, затрагивающих его частную жизнь и могущих подорвать его авторитет.

Двое мировых светил в области чар и зелий, которых нашел Пиритс — одного во Франции, другого на Мальте — оправдали свою репутацию и полностью отработали щедрые гонорары: месяца через полтора Мариэтта впервые за два года смогла выйти из дома без шляпки с вуалью. Ее лицо сияло безупречной чистотой, щеки заливал счастливый румянец, а зеленые глаза из-под скромно опущенных длинных ресниц горели торжеством.

Уильям тогда был даже растроган — Мариэтта смотрела на него, как на бога. Он и сам чувствовал себя Пигмалионом (2). И когда через некоторое время она сообщила, что беременна — он, недолго думая, решил жениться на ней. В конце концов, он не так уж молод, ему действительно пора вступить в брак и позаботиться о продолжении рода — а Мариэтта ему подходит по всем статьям: чистокровная, хоть ее семья и не включена в список Священных двадцати восьми, образованная, воспитанная, благонравная...

Правда, его немного покоробило, когда Мариэтта однажды, распахнув глаза с жадным, темным любопытством, спросила у него: "А ты многих убил? А пытать тебе приходилось?" Не к лицу такое даме, не подобает его жене, матери его детей интересоваться теневыми сторонами его службы. Грязной работы впереди еще много — пока не истреблена в Британии крамола. А женщина должна быть чистой и нежной, мягкой и ласковой, ее дело — растить детей и обихаживать дом, чтобы муж, приходя с работы, мог отдохнуть и забыться, оставив за порогом все мерзости, с какими приходится сталкиваться, и какие приходится творить самому.

Есть, конечно, и другие женщины, такие, как Беллатрикс Лестрейндж — прирожденные воительницы. Но это совсем иное дело, а для себя Уильям такой жены не желал. Впрочем, он отнес вопрос Мариэтты за счет наивности своей любовницы и не придал ему большого значения.

А вскоре все планы на будущее рухнули. Гарри Поттер явился в Хогвартс, войско Темного Лорда и сторонники Ордена Феникса сошлись в битве — и Темный Лорд был повержен, а Пожиратели смерти — кто погиб, кто посажен в Азкабан. Лишь небольшой части удалось уйти, чтобы продолжать борьбу — даже не надеясь на успех. Нет, какая-то сумасшедшая надежда у них поначалу была — но очень быстро сменилась отчаянием. Их жестокость была жестокостью людей, которым нечего терять.

И сегодня эти жалкие остатки некогда грозной армии тоже разбиты. Окончательно.

* * *

Уильям подошел к ничем не примечательному на вид дому, окруженному живой изгородью. Увидев, что в окнах горит свет, он подумал: "Значит, еще не спят". И позвонил в дверь.

Открывшая ему пожилая женщина испуганно вскрикнула:

— Мистер Пиритс! Это вы?! Но... Мерлина ради, как... Откуда вы? Что вы...

— Миссис Эджком... — кривя губы в болезненной улыбке — как же болит нога! — Уильям сделал успокаивающий жест рукой. — Не беспокойтесь, я один. Я оторвался от погони... Этта дома?

С тех пор, как война закончилась, он почти ничего о Мариэтте не знал. Слышал только, что она родила девочку, и что ее с матерью обвиняли в сотрудничестве с "преступным режимом Волдеморта", вызывали в Аврорат на допросы, но вскоре дела прекратили — иначе пришлось бы сажать в Азкабан почти все Министерство.

Миссис Эджком замотала головой:

— Нет! Она здесь больше не живет...

— Она переехала? Куда?

Хозяйка отвела взгляд и пожала плечами.

— Что это значит? Вы не знаете, куда она уехала? А что с ребенком? — он похолодел от внезапно охватившего его страха. — Что с ребенком? И что с Эттой? Они... они живы? Да говорите же...

Последние слова он прошептал — у него пропал голос.

— Живы, живы, — закивала миссис Эджком. — Она уехала и Кэтти забрала. У нее ведь дочка родилась, Катарина...

— Куда уехала? Прошу вас, миссис Эджком, скажите мне... И я уйду.

Женщина молчала. Уильям уже немного успокоился и теперь отчетливо видел — по бегающим глазам, по вымученной улыбке и дрожащему подбородку — что матушка Мариэтты что-то недоговаривает.

— Империо! — потеряв терпение, он выхватил палочку. — Говори, где они? Напиши адрес.

Глаза миссис Эджком на мгновение утратили всякое выражение, потом лицо осветилось безмятежной улыбкой, она взяла карандаш и листок бумаги и что-то написала на нем. Пиритс выхватил бумажку из ее руки и, бегло прочитав — там значился лондонский адрес, где-то в Тауэр-Хамлетс (3) — вышел, не попрощавшись.

* * *

В Тауэр-Хамлетс он никогда раньше не бывал — и поэтому сейчас аппарировал в глухой переулок неподалеку от "Дырявого котла". Потеряв минут двадцать на поиски такси, Уильям назвал магглу-шоферу адрес и, пока они ехали, сосредоточенно смотрел в окно, но ничего перед собой не видел.

Он никак не мог понять, почему Мариэтта поселилась именно в этом районе — там, где когда-то трущобы Уайтчепела распространяли миазмы нищеты и порока, где до сих пор бродит призрак Джека-Потрошителя. Чем ее привлекло это место?

— Приехали, мистер, — услышал он голос маггла с арабским акцентом.

Уильям порылся в карманах — маггловских денег при нем не было, он совсем об этом не подумал...

— Конфундус, — ткнул он палочкой в сторону шофера.

— Спасибо, — отозвался маггл и уехал.

Пиритс огляделся — прямо перед ним переливались огни небольшого ресторана, пахло горящим маслом, индийскими специями, табачным дымом и какими-то восточными ароматами. Оглушающе громко играла музыка. Дом, указанный в записке матери Мариэтты, располагался напротив. Он вошел в обшарпанный, грязный подъезд, поднялся по лестнице на пятый этаж и нетерпеливо, не желая воспользоваться маггловским звонком, открыл дверь нужной квартиры Алохоморой.

* * *

Уильям невольно отшатнулся, увидев собственное отражение в зеркале в прихожей — так мало он сейчас напоминал себя прежнего, того мистера Пиритса, который когда-то слыл самым импозантным мужчиной в Министерстве Магии. Теперь в иссиня-черных волосах появились неряшливые седые пряди, глаза запали, щеки ввалились. Да и бородой он оброс, и одет как бродяга.

Усмехнувшись, он отвернулся от зеркала и окинул взглядом прихожую — похоже, квартира была совсем не маленькой и очень уютной, во всем чувствовалась рука Мариэтты, ее вкус, ее любовь к красивым и изысканным вещам. Зеркало в бронзовой раме, тумбочка, шкаф, скамеечка — все из черного дерева и явно старинной работы.

— Ты! — услышал он испуганный возглас.

Дверь из комнаты отворилась и на пороге возникла Мариэтта. В шелковом пеньюаре кораллового цвета — он сам когда-то купил его ей — с распущенными по плечам золотистыми кудрявыми волосами, еще больше похорошевшая. Только глаза утратили прежний живой блеск и казались принадлежащими кукле.

Уильям вдыхал знакомый аромат сладких духов и жадно смотрел на ее чуть располневшее тело, на белые гладкие руки, оголенные выше локтей, на взволнованно поднимающуюся грудь.

— Ну, здравствуй, Этта... — он подошел чуть ближе и невесело улыбнулся. — Кошечка...

Она не опустила смущенно ресницы, не залилась румянцем, ее губы не приоткрылись, будто в предвкушении поцелуя — как бывало раньше, когда он так ее называл. Наоборот — передернув плечами, нахмурилась и скрестила руки на груди.

— Откуда ты? Где ты был? — ее голос прозвучал нарочито спокойно, даже равнодушно, однако в глазах отчетливо мелькнул страх.

— Где я был... — вздохнул он. — Не имеет значения. Все кончено, Этта. Мне надо бежать из страны.

— Но зачем... — начала она и, взглянув на него пристально, умолкла.

— Зачем я к тебе пришел? А разве я мог не прийти? — он только сейчас заметил у нее обручальное кольцо на безымянном пальце левой руки — и сам удивился, как мучительно, как тоскливо сжалось что-то в груди. — Вот как, значит... И кто же он?

Щеки Мариэтты вспыхнули.

— Нас с мамой тогда уволили из Министерства! А ты сбежал... Нам надо было как-то справляться... Хотя бы ради ребенка! Да нам бы жить не дали — все ведь знали, от кого у меня дочь... Опять сталкиваться с Грейнджер, видеть, как ее все чествуют... Нет уж! — И с прежней полудетской обидой в голосе мстительно добавила: — А одеваться Грейнджер так и не научилась. Ходит, как чучело, с вороньим гнездом на голове...

— Этта... — он покачал головой и слегка усмехнулся. — Я тебя не виню, понимаю, тебе нелегко пришлось. Но я ведь скрывался... и ничего сделать для вас не мог. Имущество мое, как ты знаешь, конфисковано. Послушай, милая... Давай уедем вместе? За границу? Мне сейчас нужно где-то отсидеться и себя в порядок привести — а потом возьмем билеты на маггловский самолет и улетим в Германию. Там у меня есть дальняя родня... Я найду работу, ты... вы с Кэтти не будете ни в чем нуждаться...

Она отступила на шаг и обхватила себя руками, как будто ей холодно. Потом вздохнула и заговорила — очень спокойным и рассудительным тоном:

— Ну что ты говоришь... Как я все брошу и поеду? Куда? Еще и с ребенком... Так же не делается...

Ее глаза, лишенные всякого выражения, смотрели куда-то мимо него.

— Хорошо, — он ухватился за последнюю надежду. — Сейчас поеду я один. А потом я напишу тебе — ты приедешь ко мне?

— Да, разумеется, — поспешно кивнула она. Слишком поспешно. Он понял, что Мариэтта ждет его ухода. Его захлестнул гнев на эту женщину, которая забыла все, что их связывало. Забыла, что именно он вернул ей красоту... Но он не позволит отбросить себя как ненужную вещь.

— Ты моя, Этта. И всегда будешь моей. Я не позволю...

Она смотрела на него испуганно и в то же время упрямо, и Уильям не договорил. Что он сейчас может сделать, как он может что-то позволить или не позволить?..

— А где твой муж, кстати? — спросил он после короткого молчания уже более мягким тоном. — И почему ты здесь живешь?

— Это его квартира. А он часто задерживается допоздна, — отвернувшись в сторону, ответила Мариэтта. — В Аврорате много работы...

— Так он... еще и аврор? — поразился Пиритс. — Мало того, что грязнокровка...

Она поджала губы.

— Мне не приходилось выбирать. К тому же он не беден, и у начальства на хорошем счету. Так что это еще не самый худший вариант. Вон Грейнджер за Уизли замуж собирается — и правильно, кому она еще нужна-то, кто на нее позарится?

Он вздохнул, вдруг почувствовав себя безмерно уставшим.

— Хорошо, Этта. Я все понял и сейчас уйду. Последняя просьба... позволь мне на дочку взглянуть.

Она вздрогнула, ее лицо на мгновение застыло, и ему стало ясно, о чем она подумала.

— Да ты что, Этта? Неужели ты думаешь, я могу причинить ей вред? Своему ребенку?

Мариэтта смутилась.

— Нет, конечно. Что ж... пойдем, — она отворила одну из дверей. — Только тихо. Она спит.

В кроватке, выкрашенной в розовый цвет, за вышитым кружевным пологом спала девочка лет трех. Золотистые, но немного темнее, чем у матери, и не такие кудрявые волосы рассыпались по подушке, пухлые губки были чуть приоткрыты.

— Кэтти... — хрипло произнес Уильям. — Катарина... Красивое имя ты выбрала.

Он протянул было руку, чтобы дотронуться до волос девочки, но Мариэтта всполошилась:

— У тебя руки грязные! И вообще — ты ее разбудишь...

— Да... прости...

Уильям не знал, сколько времени так простоял, не отрывая взгляда от ребенка.

— Тебе пора идти. Скоро муж вернется, — голос Мариэтты вернул Уильяма к действительности.

— Да, конечно... — он отошел от кроватки, с трудом переставляя ноги — так ему хотелось остаться. У дверей он оглянулся, потом привлек к себе Мариэтту и, пьянея от ее близости, от тепла ее тела, зашептал ей на ухо: — Послушай меня, Этта... У меня сейчас совсем немного денег, ты права, бежать втроем за границу с такой суммой — опрометчиво. Но я вернусь за тобой... за вами. У нас ведь дочка. Мы должны быть вместе, Этта...

Она несмело — будто в первый раз, будто они никогда не были близки — провела ладонью по его волосам и тут же отдернула руку.

— Тогда... я буду ждать от тебя вестей. А теперь тебе и правда лучше уйти.

— Ладно, я уйду... Только... дай мне чего-нибудь поесть.

— Да, конечно. Сейчас.

Она скрылась в глубине квартиры и вскоре вынесла пару больших сэндвичей, которые торопливо сунула ему в руки. Провожая его, Мариэтта сказала:

— Переночевать ты можешь здесь, в доме — на чердаке. Поднимешься на последний этаж — там увидишь люк в потолке и лестницу.

— Хорошо, — кивнул он и потянулся, чтобы поцеловать ее. Она слегка напряглась, но на поцелуй ответила и даже издала еле слышный стон. Уильям, оказывается, уже почти забыл, как нежны и горячи ее губы...

Он вышел на лестничную площадку и услышал, как за спиной щелкнул дверной замок. Мариэтта, закрыв за ним дверь, на некоторое время замерла посреди прихожей, а потом, как будто приняв какое-то решение, метнулась к камину в гостиной. Но этого Уильям уже не видел.

* * *

Ночью авроры задержали Уильяма Пиритса на чердаке многоквартирного маггловского дома в Тауэр-Хамлетс. При аресте он не оказал сопротивления и вскоре был отправлен в Азкабан, отбывать пожизненное заключение без права помилования.

Не просидев в тюрьме и года, он умер.

Примечания:

(1) Алкогольные напитки тоже относятся к пищевым продуктам, значит, на них тоже распространяется закон Гампа, согласно которому нельзя трансфигурировать еду из того, что едой не является.

(2) Пигмалион — герой греческого мифа, создавший статую прекрасной женщины и влюбившийся в нее. Он молил богов, чтобы они ее оживили — и они исполнили его желание.

(3) Тауэр-Хамлетс — район в Лондоне, включает в себя бывший Уайтчепел (раньше там жила лондонская беднота, и Джек-Потрошитель совершал свои преступления именно там). Сейчас это район компактного проживания этнических меньшинств, в основном выходцев из Южной Азии.

Дочку мою я сейчас разбужу,

В серые глазки ее погляжу.

(Анна Ахматова, "Сероглазый король")

Мариэтта долго стояла перед камином, потом отошла к окну, вцепилась побелевшими пальцами в подоконник, глядя пустыми глазами на улицу. Внутри у нее все словно сжалось в тяжелый, липкий комок от страха и отвращения к себе. Во рту пересохло, но руки тряслись так, что она даже не смогла налить себе воды в стакан. За палочку браться Мариэтта в таком состоянии опасалась. В конце концов она прошла в ванную, открыла кран с холодной водой и, наклонившись, жадно начала пить. Потом умылась и пригладила волосы — это немного помогло взять себя в руки.

"Нет, я правильно сделала, что не ушла с ним", — прошептала она.

* * *

Мариэтта хорошо — слишком хорошо — помнила брезгливое отчуждение, которым встретили в гостиной Рэйвенкло ее, вернувшуюся из Больничного крыла с восстановленной памятью и с несмываемой надписью "ябеда" на лице — порчу не брали ни зелья, ни заклятия. Младшекурсники мало что знали — но и те перешептывались и украдкой показывали на нее пальцами. Только Чжоу не отвернулась от нее — милая, славная Чжоу... Именно она посоветовала подруге носить шляпки с вуалью, пока не удастся избавиться от проклятия. Мариэтта тогда примерила одну из маминых — и сама удивилась, насколько ей это идет.

Несмотря ни на что, ей все же удалось закончить школу, получить хорошие оценки на экзаменах и поступить на работу в Министерство, но она была уверена, что до конца своих дней обречена ходить с наполовину закрытым лицом. Впрочем, на работе все равно было легче, чем в Хогвартсе. Никто на нее не пялился, никто ни о чем не расспрашивал — неважно, из деликатности, или просто потому, что им не было до Мариэтты никакого дела.

Видит Мерлин, как ей хотелось тогда, чтобы Грейнджер умерла, сдохла в муках! Чтобы ее тоже кто-нибудь изуродовал, и она на собственной шкуре поняла, каково это — видя себя в зеркале, с трудом удерживаться, чтобы не разбить его вдребезги...

И как она была благодарна Уильяму, как любила его...

Когда Мариэтта забеременела, и Пиритс сделал ей официальное предложение, они перестали скрывать свою связь — и после победы Поттера Мариэтте это вышло боком. Теперь все знали, что она была любовницей одного из высокопоставленных Пожирателей смерти, знали, что она ждет ребенка от него — и точно так же, как в школе, перешептывались и показывали на нее пальцами. Иногда ее отказывались обслуживать в магазинах, многие старые знакомые, завидев ее, переходили на другую сторону улицы или отворачивались, делая вид, что глубоко задумались и ничего вокруг не замечают.

И это было еще не самое худшее. Однажды Мариэтту избили — пожилая женщина на улице плюнула ей в лицо и ударила Ступефаем, а когда она упала, та принялась пинать ее ногами. К ней присоединились еще две. Они таскали ее за волосы, кричали: "Пожирательская шлюха!" Неизвестно, чем бы это закончилось, если бы кто-то из собравшихся вокруг зевак не вызвал авроров, которые, хоть и прекратили побоище, но ни задерживать, ни штрафовать никого из напавших не стали, а Мариэтте сказали: "Сама виновата, дура" (1).

В Аврорате Мариэтту уже хорошо знали — чуть ли не каждую неделю ее вызывали туда на допросы, и каждый раз, уходя из дома, она не знала, вернется ли — или ее прямо из кабинета следователя отправят в тюрьму.

Однажды во время допроса ей стало плохо, и вызванный следователем целитель из Мунго сказал, что это из-за беременности, и предложил госпитализировать — аврор в ответ неприятно ухмыльнулся: "Ничего чистокровному ублюдку не сделается. А сделается — так невелика потеря."

В конце концов от нее все же отстали — а в середине ноября она родила. Хорошо, хоть девочка была здоровой и молока у Мариэтты хватало. Однако, когда она думала о будущем, ее охватывало отчаяние. На приличную работу ее никто не взял бы, а миссис Эджком к тому же заболела, и они потихоньку проедали сбережения, экономя на всем, стараясь оттянуть тот неизбежный момент, когда Мариэтте придется соглашаться на мытье общественных туалетов... либо устраиваться в один из борделей Лютного переулка.

Но по-настоящему Мариэтта испугалась, когда незнакомая девушка в каком-то переулке плеснула ей в лицо едкой жидкостью — только спустя неделю со щек и лба сошли иссиня-красные пятна. У нее возник панический страх, что ее снова изуродуют, снова придется прятать лицо, но теперь уже никто ей не поможет...

Джим появился в ее жизни, когда она только что отнесла в ломбард свою последнюю драгоценность — кольцо, подаренное Уильямом на помолвку. Мамино обручальное кольцо они уже давно продали. Джим был открыт и дружелюбен, казалось, его нисколько не волновало прошлое Мариэтты, и, когда он предложил ей выйти за него, она дала согласие. Квартиру в маггловском районе, густо населенном пакистанцами и индусами, он приобрел незадолго до свадьбы — она и против этого не возражала. Но первое время Мариэтте до отчаяния, до слез хотелось убежать, куда глаза глядят — ей не нравился муж, не нравился его голос, его запах, то, как он ест, как пьет, как шутит... И воспоминания об Уильяме, о проведенных с ним днях и ночах, не отпускали ее.

Однако деваться было некуда, и она понемногу начала привыкать к Джиму, а где-то в глубине души копилась жгучая обида и злость на Уильяма, оставившего ее одну — против всего враждебного мира. Это он был виноват в том, что ее выгнали с работы, таскали на унизительные допросы, что следователь грязно насмехался над ней, беременной, что ее избили и едва не обезобразили опять... И в том, что ей теперь приходится спать с нелюбимым, она тоже винила Уильяма.

Единственной радостью была Кэтти — ласковая, веселая малышка, с уже проявившимся магическим даром. Конечно, она звала Джима папой. И то, что муж был добр к ее ребенку, примиряло Мариэтту с ним. Недавно он предложил удочерить девочку — и Мариэтта согласилась. "У нее будет его фамилия — маггловская — это даже лучше по нынешним временам. Не Эджком, и, упаси Мерлин, не Пиритс! Папа — магглорожденный, а мама чистокровная, никто и не будет ничего больше выяснять. Да, может быть, со временем многое и так забудется..."

К тому же маму снова взяли на работу в Министерство — Джим замолвил словечко. В конце концов новая жизнь Мариэтты стала казаться ей самой пусть и не счастливой, но спокойной и в общем, благополучной.

* * *

Неожиданное явление Уильяма — "Даже не потрудился нажать на звонок, вломился, как к себе домой!" — словно сковало Мариэтту холодом. Он строил планы их совместного побега, а она лишь горько усмехалась про себя: "Поздно... Если бежать, то надо было сразу. Его поймают, это и к гадалке не ходи, и за границей — все равно отыщут. Он обречен... Меня сочтут укрывательницей... и тоже поймают и посадят — а что будет с Кэтти? Джим не станет с ней возиться, он ее маме отдаст, а мама болеет, и кто знает, доживет ли она до того, как Кэтти пойдет в школу? А вдруг маму с работы опять уволят? Да даже если меня и не посадят — Джим меня прогонит, и куда я пойду? Снова одна, с ребенком на руках... Страшно подумать... Опять старое припомнят, все начнется по новой, весь этот ужас... Уж лучше Азкабан... Но Кэтти... на ней будет клеймо".

Она ясно видела, что бывший любовник по-прежнему охвачен страстью к ней. "Никуда он не уедет, и будет здесь появляться... Он, кажется, совсем чувство реальности потерял, и не понимает, что рано или поздно его схватят. И меня обязательно впутают в это дело... И Джим узнает... Куда нам с Кэтти потом деваться?"

А какие страшные были у него глаза, когда он сказал: "Ты моя, Этта"... Наверное, так он смотрел на врагов Темного Лорда, когда они попадали к нему на допрос. Наверное, он мог бы убить и Мариэтту — особенно сейчас, когда ему нечего терять...

Все же, когда они вдвоем стояли у кроватки спящей дочки, в глубине ее сердца шевельнулись былые чувства к нему, казалось, забытые напрочь, давно погребенные под слоем обид — на Пиритса, на мужа, на Грейнджер, на жизнь... И когда Уильям прижимал ее к себе и целовал, только остатки благоразумия удерживали ее, чтобы не поддаться его уговорам, и помогали сохранять внешнее спокойствие. Потом снова всколыхнулась глухая враждебность — почему он не пришел раньше, когда она так нуждалась в нем? Зачем пришел сейчас, когда она смирилась, зачем куда-то зовет ее? Она просто разрушит свою жизнь, разрушит все, что ей удалось выстроить на развалинах прошлого с таким трудом. И жизнь Кэтти она тоже испортит, если послушается его... А ведь он просто так не уйдет, и она в конце концов сдастся — да о чем говорить, если она и сейчас готова все бросить и бежать с ним?

Поцелуи растаяли горечью на губах.

"Нет. Так нельзя. Я не должна... Но что же будет?.."

Мариэтта снова направилась к камину и, назвав адрес, позвала:

— Мама! Мамочка!

Лицо миссис Эджком появилось среди тлеющих углей.

— Что такое, Мари? Что случилось? На тебе лица нет...

— Уильям пришел... Он хочет, чтобы я взяла Кэтти и бежала с ним...

— Ты с ума сошла? Скажи ему, что это невозможно, и пусть уходит и не приходит больше! Не дай Мерлин, Джим узнает...

— Джима нет, он на службе. А Уильям ушел. Но он ведь еще придет...

— Ушел?

— Да... Я ему сказала, что на чердаке можно переночевать. Он ранен, мама... — Мариэтта всхлипнула.

— Не плачь. Для него в любом случае все кончено. А тебе надо думать о Кэтти прежде всего. Ложись спать. Я знаю, что делать.

Лицо миссис Эджком исчезло, угли в камине погасли...

Да, мама знает, что делать...

* * *

Дверь комнаты Кэтти отворилась, девочка в розовой пижамке, щуря сонные глазки, вышла в коридор.

— Мамочка! Там дядя приходил! А ты почему плачешь? Не плачь!

— Я не плачу, — Мариэтта взяла дочку на руки и отнесла обратно в кроватку. — Тебе приснилось, никто не приходил. Спи, котенок...

"Я ведь на самом деле только тебя одну и люблю, — этого Мариэтта говорить вслух не стала. — И маму, конечно".

Примечание:

(1) Отношение к Мариэтте после победы над Лордом, ее избиение — я думаю, такое вполне могло быть, учитывая, каким жестоким издевательствам подвергались, например, женщины, жившие с немцами, во Франции после войны — информацию можно найти в сети.