Доверять нельзя убить (джен)

В прихожей царил полумрак. Пара настенных светильников отбрасывали желтоватые пятна на обои — выцветшие, облезлые. Себастьян стоял, привалившись к дверному косяку, засунув большие пальцы за пояс брюк, и наблюдал, как Мориарти завязывает галстук. Дорогой костюм выглядел откровенно нелепо на фоне обшарпанных стен, но Джима это, разумеется, не смущало.

— Кто сегодня прикрывает нас, Моран?

— Все, кто есть в Лондоне, — отозвался Себастьян. — Двенадцать бойцов: семеро на периметре и пятёрка внутри.

Мориарти скривился, но промолчал. Приподнял воротник, пропустил петлю галстука вокруг шеи.

Двенадцать человек вместо гигантской сети. Банковские счета недоступны — потому что львиная доля капиталов пущена в оборот. Третья за неделю съёмная квартира на окраине Лондона вместо особняка в Мэйфэйр, и неотступный взгляд в спину — Себастьян и водитель Джима по очереди сменяли друг друга за рулём, уходя от слежки после каждой встречи с партнёрами. Да, партнёры остались, только превратились скорее в противников.

Себастьян зверел. Хотелось прижать Мориарти к стенке и вытрясти правду: что он, к чертям, затеял? Их загоняли, как дичь на охоте, брали измором, а Джим потягивал крепчайший кофе и подтверждал по телефону новую встречу — с которой рисковал не вернуться.

Он вёл себя так, словно всё шло по плану, разве что стал ещё меньше спать. А Себастьян не верил.

Не верил с того самого утра перед фальшивым самоубийством, когда Джим так же неторопливо повязывал галстук перед зеркалом, рассуждая о бурях и математике.

— Один взмах крыльев бабочки, Моран, и точка бифуркации возникнет не там. Не в то время, что задумано. Ситуация изменится неожиданно, грянет ураган вместо тихого дождя… — серебристый шёлк скользил между пальцами, голос звучал напевно и отрешённо, словно Мориарти рассказывал сказку. Страшную сказку о жизни. — Сегодня я запущу самый сложный долгосрочный план. Но знаешь, Моран, это действительно может быть забавно: оборвать всё одним выстрелом. — Джим затянул узел под горлом и в зеркало взглянул на Себастьяна. В упор.

Ледяной озноб прошиб позвоночник.

— Ты зря влез в большую политику, босс, — хрипло выдавил Моран. — В настолько большую.

Маски поблекли, осыпались хрусткой шелухой. Джим словно вывернулся из старой кожи, как змея, но только новая не наросла, и теперь он давил крик боли, потому что воздух обжигал оголённые нервы…

В тёмном стекле отражались глаза смертельно уставшего человека.

— Джим, — голос предательски сел.

— Акула не остановится, Моран, пока не умрёт, — сказал Мориарти негромко. Невесомо коснулся тонкой рамы. — Если лишить её движения, она выбросится на рифы. — Себастьян дёрнулся от этих слов, как от удара. Взгляд Джима мгновенно изменился: стал острым, внимательным и каким-то жадным.

— Я пошутил, Моран, — объявил он после тяжёлой паузы. — Самоубийство акуле не грозит — мозгов не хватит сойти с ума, — Мориарти развернулся на пятках и скрылся в спальне.

Себастьян остался стоять перед зеркалом, сжимая и разжимая кулаки. Будь оно всё проклято! Пазл сложился. Странности Мориарти обрели смысл, каждая из них: изматывающая бессонница во время затишья в проектах, груды исписанных формулами листов, порванных в клочья, осколки стекла на ковре и в кровь изрезанные руки… «Математика — удушающе скучная вещь, Моран. Основа основ, поэтому остальные науки скучны тоже».

Пять утра: «Свари мне кофе, Моран. Нет, лучше принеси анальгина», — бледные в прожилках пальцы хватаются за виски.

Пустой, застывший взгляд в монитор, бисеринки пота на лбу, под налипшей короткой чёлкой: «Я только что сделал такую бесполезную вещь, Моран. Я взломал базу данных минобороны Китая, которая мне абсолютно не нужна». Через секунду чашка с кофе летит в стену, коричневая жидкость заливает стол, а в уши вонзается высокий крик: «Ненавижу бесполезную трату времени!»

А однажды — горящие азартом глаза, частое дыхание: «Они связались со мной, Моран. Наконец-то. Большая игра станет действительно большой».

«Кто, босс?»

«Неважно. Расскажу, когда выиграю, а для начала приготовься залечь на дно».

Мориарти сражался с безумием. Постоянно. Беспокойное сознание не давало ему даже заснуть, не проглотив перед этим парочку задач посложнее. Науки не удовлетворяли его, оставались игры разума — те самые, ставкой в которых является жизнь.

Ещё больше интриг, изощрённых, опасных… Пока однажды усталость не победит азарт.

Если уже не победила.

Себастьян наблюдал, как Мориарти хладнокровно играет короля без войска. И не мог отделаться от мысли, что именно это — запасной план. Что Джим действительно хотел покончить с собой на крыше Бартса, но бабочка взмахнула крыльями, и патрон оказался холостым. Что заставило его передумать?

А главное: кто вынудил Джима поставить на кон всё, что было построено за долгие годы?

Двенадцать бойцов прикрытия против команды братьев Линдслоу — британских подручных нефтяного магната из Йемена. Всего двенадцать проверенных людей на весь Лондон…

Дурное предчувствие сверлило виски.

— Босс, кого берёшь в телохранители на сегодня?

— Дэйва. И тебя.

— Что? — против воли вырвалось у Себастьяна. Он напряг пальцы, с силой сжав жёсткий ремень. Мориарти крайне редко поручал ему быть телохранителем, только в особых случаях. К тому же Линдслоу отлично знали, что Моран давно уже вышел из разряда киллеров и курирует почти треть сети Мориарти — ту её часть, которая касалась торговли оружием и наркотрафика.

— Так надо, Моран. — Джим пробежал пальцами по гладкому шёлку, разравнивая складки галстука. Взгляд его в зеркале казался отсутствующим, словно он смотрел внутрь себя. — И ещё, Моран. Встанешь справа.

Ноющее предчувствие превратилось в грохот лавины. Джим не лез в работу профессионалов — никогда. Кроме двух раз, когда от его указаний зависел успех операции.

— Мне следует что-то знать заранее, босс?

Быстрый взгляд из-под ресниц — как вспышка черноты. Пальцы Джима нервно дёрнули узел галстука, но тут же расслабились.

— Нет. Просто держись правее.

* * *

Всё-таки следовало добиться от Джима хоть каких-то разъяснений. Себастьян и Дэйв застыли за его спиной, не спуская глаз с братьев Линдслоу — щуплых, с одинаково зализанными светлыми волосами и белёсыми ресницами. Они размахивали руками, то и дело переглядываясь, паясничая не хуже Джима, и выглядели бы смехотворно, если бы не ледяные взгляды и мрачные телохранители за спиной — четверо.

Четверо, мать их, и десять человек на периметре — против семерых бойцов Мориарти.

Себастьян в который раз подавил желание схватить Джима в охапку и рвануть прочь. Интуиция вопила об опасности, тусклый технический свет моргал под фермами — заброшенный склад для встречи выбрали Линдслоу. Себастьян осмотрел его вчера лично, оставив двух человек для наблюдения на ночь. «Всё чисто», — доложили они утром.

Спокойнее не стало.

Себастьян что-то упускал. Краем глаза он видел, как напряжён Дэйв: ему тоже не нравилось происходящее. Особенно то, что Джим в ходе беседы постоянно смещался так, чтобы оказаться между Себастьяном и Линдслоу. А те, наоборот, с непринуждённым видом старались встать напротив Себастьяна.

Через четверть часа тот взопрел под рубашкой: непонятные танцы выводили из себя. Проклятье. Ладно, Дэйв настороже и успеет вытащить Джима, но в чём дело? Линдслоу вдруг синхронно сделали шаг в стороны друг от друга, оказываясь ровно напротив Себастьяна и Дэйва. Джим дёрнулся, словно хотел оттолкнуть Морана, но…

Всё произошло очень быстро.

Раздался глухой хлопок, едкий дым разлился в воздухе. Что-то потекло по лицу, обжигая кожу. Себастьян сбил Джима с ног, отбрасывая за спину, и выстрелил почти наугад — глаза нестерпимо жгло. Через секунду резь стала невыносимой и навалилась чернота. Он упал на колени, царапая лицо, боль вгрызалась в мозг, застлала всё, и только на краю сознания билась мысль: «Джим. Что с ним? Джим…»

— Брать живыми! — как сквозь вату донёсся звенящий вопль. «Босс в порядке», — мысль вспыхнула и тут же выгорела дотла.

— Воды, быстрее!

Треск выстрелов и выкрики Джима слились в один звенящий гул. Себастьян не понимал, что завывает сам — на одной ноте, как раненое животное. Он хватался за лицо, пытаясь умерить боль, но оно полыхало огнём.

— Держите его за руки!— голоса бились на краю сознания, кто-то больно заломил ему локти, а Себастьян рвался, дрожа, пожираемый страшной болью.

Цепкие пальцы схватили за волосы и ткнули вниз — вода, ледяная. Себастьян захлебнулся криком, чьи-то пальцы зажали ему нос и рот. Боль вдруг немного откатилась, как будто скованная морозом. Зато загорелись лёгкие — дышать! Вверх! Себастьян замычал, дёргаясь в сильных руках, и его выдернули из воды: жадный вздох и слепящий удар боли по нервам. Крик, собственный крик забился в ушах, раздирая глотку, и тут же он отдалённо почувствовал, что его волокут куда-то, а через секунду те же уверенные пальцы снова зажали ему нос и рот и окунули в воду. В спасительный холод.

Мелькнувшее на долю секунду облегчение вырвало его из пелены животного, инстинктивного ужаса: «Джим». Это Джим здесь, рядом, он в порядке, у него всё под контролем.

Себастьян потерял счёт времени. Его куда-то везли. Скрученные за спиной руки затекли, но их он ощущал лишь смазанно, в те минуты, когда жгучая боль в глазах отступала. Потом начинали гореть лёгкие, и всё повторялось сначала. А когда спасительная вода исчезла и его снова выволокли куда-то, тело не выдержало. Себастьян провалился наконец в милосердную тьму.

* * *

Он пришёл в себя резко, как от удара. Его окружал плотный мрак, но боль почти ушла — осталось тянущее жжение в глазах, и всё. Негромко гудели приборы. Себастьян попытался шевельнуться, и чья-то прохладная ладонь коснулась скулы.

— Джим, — вытолкнул он саднящим горлом, но вышел только хрип.

— Молчи. Выпей, — мягкий голос обволакивал, как темнота вокруг.

Таким голосом говорит смерть.

Губ коснулась трубочка, и Себастьян жадно стал глотать сладковатую тёплую жидкость. Осознание катастрофы сдавило горло. Он понимал, что этот напиток, скорее всего, последнее, что он почувствует на вкус в этой жизни. Потому что…

— Ты в больнице, Моран. Операция прошла успешно, ткани носоглотки и тройничный нерв не затронуты, — Джим говорил спокойно, словно объяснял новое задание. — Ты под сильными обезболивающими.

Трубочка исчезла. Себастьян облизнул сухие губы: темнота подавляла физически. Он чувствовал себя спелёнутым, как будто всё тело обмотали скотчем. Ладонь Джима легла ему на плечо, и он услышал то, что ожидал услышать, но чего иррационально надеялся избежать:

— На данный момент ты лишился зрения, Моран.

Что-то оборвалось в груди, словно лопнула прочная нить — связь его и Джима. Босса и его бессменного напарника. Ледяной ток прошёл по венам, и Себастьяну понадобилась вся его выдержка, чтобы не содрогнуться. Сознание зацепилось за смутную нестыковку — «на данный момент». Формулировка была странной, это факт, а Мориарти тщательно следил за словами.

Впрочем, уже не важно.

«Слепой киллер. Живая мишень».

В горле саднило.

— Зачем ты… поставил меня телохранителем?

— Чтобы держать за спиной, — глухо ответил Джим, и Себастьян замер, оглушённый. — Подозревал нечто подобное, но пойти одному — означало вызвать подозрения и провалить переговоры. Они хотели взять именно тебя — как думаешь, почему?

— Напарника не охраняют. Охраняют босса, — от сладковатого привкуса во рту замутило. — А я достаточно много знаю.

— Верно, Моран. — подтвердил Джим. Тон ощутимо похолодел.

Себастьян мысленно кивнул сам себе: да, хватит разговоров. Ищейки Линдслоу наверняка уже в пути, жаждут вернуть себе добычу. Впрочем, Джим это явно учёл: сначала напоил его, а потом стал разговаривать.

Грамотно, как и всегда.

Желудок почему-то не болел: похоже, Джим выбрал безболезненный яд. Себастьян машинально попытался моргнуть, но густая тьма не шевельнулась. Фантомное ощущение век щекотало кожу — или показалось?

Джим презирал слабаков. Обрывочные картинки ошпарили, словно кипятком: собственный животный вой и руки, позорно заломленные за спину — сам он обезумел от боли и пытался хвататься за ожог.

Себастьяна затошнило.

Жалкий кусок мяса. Падаль. Кому нужен слепой снайпер? Джим не щадил проигравших. Себастьян хорошо помнил, как добивал по его приказу безвозвратно покалеченных бойцов из охраны. Зачем его привезли в больницу?

Тонкие пальцы с силой сжали плечо, выдёргивая из липкого кошмара:

— Был крошечный шанс, Моран. Мы спешили, два раза чуть не попали в аварию, пока ехали в клинику. Но… мне жаль.

Вот теперь Себастьян вздрогнул: Джим извинялся. Беспощадный, хладнокровный Джим.

Жаль, что не увидеть его глаз. Кто-то говорил, что они непроницаемы, но Себастьян научился различать в глубине их сотни оттенков. И не боялся их.

Мгновение спустя он ощутил, как его качает на волнах тёплого марева. Резь в желудке так и не появилась, просто клонило в сон. Значит, вот как это произойдёт… Быстро. Тем лучше. Себастьян ненавидел бездействие. Лучше умереть мгновенно, чем остаться инвалидом и жить, как овощ.

— Спасибо… Джим, — выдавил он, но язык едва слушался — неповоротливый, тяжёлый.

— Спи, Моран, — в мягком тоне сквозили нотки горечи. Прохладные пальцы мазнули по скуле шёлковым касанием. Большей награды не нужно — Джиму действительно жаль отпускать его. Значит, всё было не зря. Не зря… белый туман поглотил сознание.

Это стало самым большим удивлением в его жизни: очнуться. Голова казалась на удивление ясной, и Себастьян мгновенно выделил, что его разбудило. Голоса.

— Его нельзя здесь оставлять, — Мориарти говорил жёстко. — Трое на охране — мало, парни. Распылить какую-нибудь дрянь — и Морана можно брать тёпленьким, а он слишком много знает.

— Они пока не нашли эту клинику, босс.

Мориарти презрительно фыркнул:

— Вопрос времени. Я заберу его сейчас — а вы включайтесь в план С-3.

— Да, сэр.

Себастьян слегка повёл плечами, разминаясь. Тело охотно слушалось, и если бы не ноющая боль в глазах… на месте, где были глаза… А что будет, когда эффект обезболивающих спадёт? Он передёрнулся от отвращения к себе, вспоминая, как за секунды обратился в бессвязно стонущее животное. А ведь без крика выдерживал, пока доставали пулю из раны и без наркоза зашивали… Проклятье. Поистине, человек — самая жестокая тварь на планете, и его изобретения однажды погубят своего творца. Ладно. Надо собраться. Мориарти, очевидно, не может себе позволить подкинуть труп в клинику, сейчас его влияния не хватит, чтобы замять подобное. Что ж, Себастьян не подведёт его — как не подводил никогда.

— Моран, подъём. — Ловкие пальцы отсоединили капельницу. Выдернули катетер и наклеили пластырь. Себастьян сел, спустив ноги с кровати. На колени шлёпнулось что-то мягкое — он рефлекторно поймал.

— Одевайся, живо. Надо уходить. — Джима, казалось, совершенно не беспокоила слепота Себастьяна, за что тот был несказанно ему благодарен. Разобраться с одеждой на ощупь не составило труда: джинсы… футболка. Свитер. Носки. Себастьян замялся только, зашарив по полу в поисках обуви. Но быстро наткнулся на кроссовки на липучках — и в очередной раз проникся к Джиму признательностью. Стоило застегнуть обувь, как на предплечье сомкнулись пальцы:

— За мной, Моран.

Это было естественно, как дышать — повиноваться низкому, с мягкими округлыми гласными, голосу. Себастьян ощущал странную лёгкость во всём теле. Чувство выполненного долга позволяло развернуть плечи, а пальцы Мориарти словно ставили на коже печать: всё идёт правильно.

Когда-то Себастьян пошёл в армию, чтобы защищать то, что в газетах называют идеалами — а он почитал за справедливость. Без пафоса, шумихи и бравады политиков. Кто-то ведь должен делать грязную работу? Иначе мир задохнётся в нечистотах.

Себастьян не верил ни в чёрта, ни в бога, но отличался раздражавшей любое начальство принципиальностью. Любое, кроме Джима. Тот умудрился обратить её себе на пользу.

Слепой преданностью Себастьян не отличался, но военная привычка подчиняться въелась в кровь. Только в душу не вросла — армия разочаровала Себастьяна. Он едва не угодил под трибунал, отказавшись выполнять приказ: командование договорилось пожертвовать его солдатами ради транзита крупной партии наркотиков. Себастьяна спас Джим — позже выяснилось, что он давно держал полковника на примете и, по свойственной ему кошачьей привычке, выжидал подходящего случая.

Себастьян избежал неминуемого расстрела, а его люди — участи баранов, отведённых на убой. Он получил из рук Мориарти новую жизнь и посчитал свой долг неоплатным. Попал в ловушку собственных принципов — фактически в рабство, — но Джим в очередной раз перевернул его мир.

Проницательный и жестокий, нервный и увлекающийся, но неизменно хладнокровно мыслящий, он походил на тигра среди шакалов. Он правил миром криминала, держал в узде падальщиков, и Себастьян неожиданно понял, что эти игры гораздо честнее лицемерных армейских операций.

Здесь царили законы выживания и право сильного: никто не прикрывал их фальшивыми вывесками во имя человеколюбия. Джим захлопывал крышку ноутбука и улыбался, вытирая батистовым платком с тонких пальцев невидимую чужую кровь. Он сталкивал лбами правительства, олигархов и банкиров, ужом проскальзывал меж их ловушек, танцевал на самом виду, гипнотизируя, как кобра. Он всё меньше посылал Морана убивать и всё чаще поручал контролировать проекты.

Джим подарил ему власть карать и миловать — но лишь тех, кто раньше отправлял его на смерть. Самому Мориарти не было дела до моральных убеждений, но он хорошо понимал людей. Власть Себастьяна не пьянила. Он чурался интриг, но ценил право действовать так, как полагал нужным сам — сквозь пыльный ветер пропахшего порохом Афганистана.

Водоворот по имени Джим Мориарти затягивал Себастьяна, смывал всё наносное. Он чувствовал себя день ото дня свободнее, словно вырулил на трассу из городской толчеи. Мчался, наращивая скорость, к невидимой пока цели, — а достиг её неожиданно. Просто однажды, как-то мимоходом и буднично, Джим доверил ему собственную жизнь, приказав:

— Будешь жить у меня. — И открыл дверь в соседнюю со своей комнату. Что-то изменилось в тот миг. Безвозвратно. А, может, позже, когда Себастьян в пять утра зашёл на кухню выпить воды и увидел Джима. Тот спал за столом у окна, уронив встрёпанную макушку на клавиатуру, и позвонки выпирали под блёклой серой футболкой. Себастьян долго стоял в розоватой от зари тишине. Он думал, что может задушить его или пристрелить — тот не успеет даже проснуться. Убить преступника, безумного игрока в покер на людские судьбы — мир скажет лишь спасибо. Потом уехать, прихватив кредитки, и надёжно скрыться. Логичный и понятный план.

Первый солнечный луч позолотил подоконник, сполз на бледное запястье. Себастьян бесшумно вернулся в спальню, прихватил плед и осторожно укутал Джима. Греметь стаканами не хотелось. Себастьян неслышно ушёл в ванную и там, не зажигая света, глотал ледяную воду из-под крана, пока не заломило зубы, а потом долго стоял, вцепившись в холодную кромку раковины.

До сих пор Себастьян повиновался сильнейшему. Тому, кого научился уважать. Но свою верность отдал только теперь — беспомощному, который ему доверился. Себастьян знал, что отныне будет предан Джиму Мориарти безоговорочно, до самой смерти. Это чувство обжигало грудную клетку и звенело, как сталь. Его воспевали в воинах древности, его высмеивали сегодня как романтичный бред. Жалкие идиоты! Мужчина не живёт без романтики, потому что истинная романтика — это опасность. И воля. Джим дарил цели, достойные выстрела, и свободу принимать решение — единственный из всех командиров.

В то утро, в полутёмной ванной, Себастьян сам изменил свою судьбу. Обрёл опору под ногами и больше не оглядывался, не сомневался. Точка невозврата была пройдена.

Себастьян никогда не пожелал бы тлеть, как выброшенный на асфальт окурок. Он презирал милостыню и потому, ослепнув, хотел умереть. А Джим — Джим, как всегда, знал, что именно ему нужно.

— Мы сядем на заднее сиденье, — сообщил он, слегка нажимая на плечо. Себастьян ощупью забрался внутрь, инстинктивно оберегая голову и усмехаясь своей осторожности. Ещё пара часов — и всё закончится.

Джим уселся рядом.

— Поехали, Дэйв.

Они сменили машины четыре раза. Себастьян не представлял направления, а Джим молчал. Водители, очевидно, знали маршрут заранее. На пятый раз что-то изменилось:

— Садись вперёд, — скомандовал Джим. — Я поведу.

Хочет сделать всё без свидетелей, понял Себастьян. На этот раз они ехали долго. В абсолютной тишине, нарушенной лишь пару раз:

— Вода в бардачке, Моран. Пей, в багажнике есть запас.

И позже:

— Захочешь отлить, скажи, остановимся.

Себастьян предпочёл не задавать вопросов. Судя по всему, они давно выехали за город. Асфальт мерно гудел под колёсами, изредка с глухим свистом проносились встречные машины. Потом и те пропали.

Действие обезболивающих начало слабеть. Себастьян с силой переплёл пальцы, стараясь удержаться от мучительного желания прижать руки к лицу. Когда жжение стало совсем невыносимым, он плюнул на всё, на миг позволив душной боли затопить разум, а пальцам — конвульсивно дёрнуться вверх. Но вздрогнул от злобного:

— Руки, Моран!

И привычно подобрался, сосредоточившись на голосе Джима.

— Да, босс, — процедил Себастьян. Когда отвлекаешься — боль отступает.

Через пару минут Мориарти сбросил скорость. Машина свернула с трассы, шорох колёс изменился. Через два поворота они остановились.

— Выходи, — велел Джим и распахнул дверь. В ноздри ударил холодный ночной воздух: прелая листва и туманная сырость, и какой-то особый привкус промозглого каменного холода. Спутать его ни с чем другим было невозможно. Кладбище.

«Вот и всё», — сказал себе Себастьян. Что ж, логично. Подальше от населённых пунктов, на явно заброшенном кладбище… сам бы сделал также.

Он ступил на влажную землю, неожиданно остро ощущая её податливую упругость.

Джим возился в багажнике, чем-то шуршал и звякал.

Себастьян прислонился к нагретому крылу авто — высокому, значит, это один из джипов Мориарти, — и запрокинул голову. Прохладный воздух слегка умерил боль, волна запахов и ощущений притупили чувствительность. Он жадно вбирал в себя шёпот ночи: хрупкий треск и тихие вздохи, словно кто-то большой осторожно кружил вокруг на мягких лапах. Капли росы моментально намочили носки на щиколотках, невидимая листва шелестела где-то высоко над головой. Себастьян считал, что на кладбищах хорошо думалось; в том, что Джим решил прикончить его именно здесь, была своя ирония.

Жжение в глазах как будто поутихло.

Резкий стук крышки багажника разорвал тишину. Себастьян вздрогнул и выпрямился. Лёгкие шаги, упругие, как у лесного кота, приблизились вплотную. Что-то прошуршало по металлу. В сырой травянисто-земляной шлейф запахов вплёлся горьковатый аромат одеколона Мориарти.

— Неудачно стоишь, — словно самому себе, вполголоса проговорил Джим. — Давай к капоту.

Себастьян послушно подвинулся. Выстрел в голову неэстетичен, в сердце — это больше в духе Джима. Но вряд ли он желает, чтобы пуля прошла навылет и разбила стёкла.

Мшистая почва пружинила под ногами. Себастьян мельком подумал, что хорошо бы сейчас, как в детстве, погрузить пальцы во влажную мягкость, а потом растереть в ладонях терпкий грибной аромат…

— На колени.

Этого Моран не ожидал. Унизительное чувство царапнуло сердце. Впрочем, плевать. Классика на то и вечна. Он опустился вниз и кончиками пальцев коснулся росы — последнее желание почти сбылось.

Он ждал невидимой вспышки, которая вонзится в грудь и выдернет его из этого навечно тёмного, но по-прежнему сладко-притягательного мира. Но вместо этого в ноздри ударил резкий запах медицинского спирта. Что-то мокрое мазнуло по плечу, и Себастьян вздрогнул от укола. Он не успел толком осознать происходящее, когда неожиданно ощутил на лбу уверенные прикосновения. Влага потекла по лицу. Джим… будь оно проклято! Снимал повязку с его глаз.

— Рот не открывай. Это антисептик, потом не отплюёшься, — приказал он, и Себастьян наконец-то отмер: первой связной мыслью стал отборный мат. Кулаки свело от ярости. Кожа на лице горела, но та страшная, выжигающая разум боль утихла: Джим вколол обезболивающее. Себастьян медленно выдохнул через нос, силясь совладать с душным гневом.

— Не дёргайся, — прошипели над головой. Пальцы, до того бережно накладывавшие мазь, больно ухватили за подбородок. В грудь и под лопатки упёрлось что-то острое, жаркое: колени. Джим зафиксировал его между ног, как больную собаку, и Себастьян содрогнулся от волны горячих мурашек: злость, унижение и предательское волнение толчками впрыскивались в кровь. Запоздалый холод минувшей смерти переплавился в адреналин. Брюки Джима пахли одеколоном и немного — мускусом, Себастьян вдыхал жадно, глубоко, сам не зная почему, словно хотел выпить эту вновь подаренную жизнь до донышка.

«Сукин сын, — билось в мозгу. — Чёртов манипулятор, разыграл и наслаждался, ублюдок, даже не обмолвился о своих планах…»

Себастьян осёкся на середине мысли. Планы? Мориарти так ничего и не объяснил. Зачем ему увечный бывший снайпер? Хотя… возможно, Себастьяну отводится некая самоубийственная роль. Чтобы зря не тратить патроны. Да, он и сам бы предпочёл этот вариант.

— У нас есть пять месяцев, Моран. А то и меньше, — негромко раздалось над головой. — Потом нас найдут и убьют. Если я не разберусь с проблемой раньше. Мы будем менять убежища, а парни в Лондоне и в других точках — искать заказчика и прикрывать нас. — Чуткие пальцы пробежали по скулам, словно изучая, замерли на миг и исчезли. Себастьян весь превратился в слух. — Я остался один, Моран. Ты пойдёшь со мной?

Тихий вопрос оглушил, как выстрел. Выбил воздух из лёгких. Вязкий мрак растаял воспоминанием: Джим, трогательно уснувший головой на ноутбуке, и розовый рассветный луч на худом запястье. Жизнь, доверенная Морану так просто и естественно. Жизнь, защищать которую он больше не сможет.

— Да, Джим. Если ты дашь слово убить меня, когда всё закончится. Я не желаю стать твоим слабым местом… как и жить по твоей милости.

— Обещаю дать то, что тебе нужно, Моран.

И снова странный факт: намеренная оговорка или случайная? Плевать.

Налетевший ветер зашумел листьями в невидимых кронах.

Пронизывающий ветер бросал в лицо солёные едкие брызги. Волны бились о скалы, Себастьян погрузил в них руки по локоть и держал, пока не онемели от холода. Морозные иглы вгрызлись в кости, пробирались вверх, к плечам и позвоночнику. Они дарили извращенное ощущение жизни, той, что бьётся вокруг, за краем плотного мрака.

— Моран! Идиот, только кожа начала заживать, — прошипел Джим, меняя повязки. — Ещё раз полезешь к воде — прибью. Поскользнуться и приложиться виском о скалы — глупая выйдет смерть, не находишь?

Себастьян молчал. Руки Джима замерли, пуская по нервам болезненный ток — не хуже ледяной воды. Себастьяну порой казалось, что только эти пальцы, то цепкие, то невесомо-ласкающие, связывают его с миром. И голос. Они раз за разом расплетали густую тьму, заставляя чувствовать, двигаться, жить.

Напоминая, что Джим нуждается в нём.

— Моран. Ты дал мне слово остаться.

Ладони Мориарти сдавили виски. Проклятье.

— Босс. — Себастьян облизнул потрескавшиеся губы. — Я просто хотел вспомнить, каково это — чувствовать что-то всем телом. Увидеть кожей.

Повисла тяжёлая пауза. Потом Джим отмер и сноровисто закончил перевязку, наложив толстый слой мази под бинты.

— Идём в зал, — приказал он сухо. — Сегодня тебя ждёт кое-что новенькое.

Себастьян двинулся за ним, безошибочно находя дверные проёмы и обходя мебель. Поначалу он мучительно путался, запинался об углы и не мог найти выход: сгорая от стыда, обходил комнату по периметру, ведя рукой по стене. Джим ни разу не помог. Не подсказал, но и не усмехнулся. Лишь раз за разом бросал хладнокровно:

— Сосредоточься. Запоминай расположение и падай, пока не пройдёшь свободно.

Себастьян был признателен за эту жестокость — в ней читалось уважение. Позже, когда отпала необходимость в львиных дозах обезболивающего, Джим начал тренировки. Именно тогда Себастьян уверился, что зачем-то нужен Мориарти.

В крошечном доме из четырёх комнат и кухни был спортзал. Без окон, переоборудованный из двух спален. Себастьян уже привычно скинул футболку и обувь, оставаясь лишь в джинсах, босыми ногами ступил на шероховатые татами.

— Разминка — как обычно, — скомандовал Джим из угла справа: опять устроился там по-турецки на матах и наблюдает. Себастьян усмехнулся, вспомнив, как на первом занятии бездумно подошёл на голос, уселся рядом и ощупал Джима, с ног до головы. От гладких, холодных пяток, узких запястий с выпуклыми венами на тыльной стороне, до костлявых плеч и встрёпанной макушки. Джим не шарахнулся и не послал к чертям, не проронил ни звука. Через минуту Себастьян крупно вздрогнул, словно очнулся от кошмара. Отдёрнул руки и скорчился, обхватив голову и проклиная животную, первобытную жажду контакта, а Джим молча поднялся.

«Уйдёт, обзовёт извращенцем и будет прав. Пристрелит, как бешеную собаку».

Но позади раздался шорох, и твёрдое тепло прижалось к спине. Ладони Джима накрыли судорожно стиснутые пальцы Себастьяна.

— Убедиться в том, что живёшь и чувствуешь — не слабость, Бастиан, — выдохнул Джим, и волна щекотки прошла от основания шеи до копчика.

«Бастиан». Не «Моран» — впервые за многие годы. Дыхание Джима согревало затылок, запах кофе, одеколона и чего-то неуловимого, присущего лишь Мориарти, окутывал, как дурман.

— Ты научишься чуять людей, как тигр: по запаху и теплу, по малейшему шороху, — промурлыкал Джим. — Ты должен угадывать препятствия на расстоянии, шестым чувством, а если не сумеешь, — острые ногти вонзились в кожу головы, а голос полоснул, как нож, — не сумеешь — нас убьют. У тебя есть четыре месяца, Бастиан. Встать.

Так начались тренировки.

Разминка — традиционный комплекс упражнений на силу и гибкость. Пресс, растяжка, отжимания. Бокс с грушей. С двумя грушами, которые раскачиваются на канатах, закреплённых на потолке. И с трёмя. Себастьян ходил весь в синяках, пока не научился на слух, по движению воздуха угадывать летящую грушу и уворачиваться — и падать, едва успев сгруппироваться, потому что Джим подкрался сзади и поставил подсечку. Они не покидали зал часами. Джим приносил воду, давал выпить совсем немного, и снова гонял беспощадно. Язвил, понукал, жалил словами и меткими, злыми ударами из мрака. Себастьян зверел, желая одновременно придушить Джима и пустить себе пулю в висок.

Хуже всего было на улице: Мориарти вытаскивал его в бар, бросал у дверей, отправлял одного в туалет — прошло немало дней, прежде чем Себастьян различил его присутствие за спиной и понял, что никогда не оставался один. По воскресным дням они приходили заранее к мессе и кружили в толпе, раскланиваясь и слушая сплетни. В церкви Джим подсаживался туда, где соседей побольше, а после изматывал вопросами: «Кто сидел рядом? Здоров он или болен? Нервничал или нет, опасен ли в драке?»

И тьма колыхалась вокруг, оживая запахами, оттенками дыхания, шлейфом эмоций на грани обоняния и осязания.

Но к исходу второго месяца Себастьян обнаружил, что темнота его больше не сковывает. Не пеленает, как душное одеяло. Джиму всё реже удавалось подкрасться незамеченным, в толпе Себастьян лавировал почти так, словно был зрячим.

В часы отдыха Джим нагружал его другим.

— Нам нужен код, Бастиан. Шифр, вроде азбуки Морзе, только лучше. Сгодится всё: щёлканье клавиш, скрип ботинок на асфальте, шорох ногтей по стене. Ключевые фразы, заключённые в звуках. Чем-то похожим пользуются в спецназе, но я усовершенствовал систему.

С этого момента желание пристукнуть Джима стало постоянным. Он не давал и минуты покоя.

Они пили чай на кухне, и Джим печатал что-то в ноутбуке.

— Моран, ты оглох? — ясно, Себастьян задумался и пропустил шифрованную фразу в щёлканье клавиатуры.

— Мне повторить? — это Себастьян проворонил послание в стуке ложечки о стекло чашки. Джим, когда возмущался, говорил пронзительно-высоким голосом, ввинчивающимся в уши. Себастьян стискивал зубы, чтобы не ответить отборным матом, и цедил с тщательно скрываемым бешенством:

— Повтори, Джим.

А однажды такая же дробь разбудила его среди ночи: прохладные пальцы настойчиво плясали на ключицах.

«Противник близко. Уходим».

Себастьян подскочил, как подброшенный пружиной. В мозгу вспыхнуло колючее: «Что, проверим, чего ты стоишь, полковник?»

Они спали одетыми — переодевались в «ночные» брюки и футболки, как раз на такой случай.

— Вещи собраны, — объявил Джим. — Старосте посёлка я сказал, что тебе стало плохо и мы едем в больницу. В машину, Бастиан.

И снова гудел асфальт в кромешной тьме, сгустки воздуха от встречных машин со свистом били в стекло. Мориарти хранил молчание, а Себастьян то и дело сглатывал сохнущим горлом. Он инстинктивно прислушивался, понимая, что это бесполезно, что не он прикрывает Джима, а тот увозит его от смерти. Иллюзия уверенности, собственной нужности развеялась в мерном гудении климат-контроля. Низкий звук пульсировал в мозгу, рождая головную боль. Джим убил столько времени на калеку, непонятно когда занимался своими делами — а толку?

— Бастиан. — Пальцы сжали бедро, жёстко, до синяков. — Достань из бардачка пистолет.

Мгновенная дрожь прострелила тело. Ни разу с того злополучного дня Себастьян не держал в руках оружия. Гладкий металл привычно лёг в ладонь: вальтер. Его собственный, тот самый, из которого он палил наугад, ослеплённый страшной болью, корчась от мысли, что Джим в опасности… который отбросил, не помня как… Себастьяна застрясло. Проклятье!

— Держи пистолет при себе, Моран.

— Но, босс… — отвратительно чувствовать себя обезьяной с гранатомётом: опасна, лишь потому что неадекватна, но один меткий выстрел — и останется только кровавая лужа.

— С каких пор ты перечишь мне, Моран? — оборвал Джим. Арктический лёд дышал в его тоне. — Считай это разминкой к новой тренировке.

— Да, босс, — возражения отпали сами собой. Ствол вальтера нагрелся в ладони, и Себастьян замер, кожей впитывая позабытое чувство уверенности. Силы. Если Джим считает, что ему стоит доверить оружие — так и есть. Глупость? Слепая вера? Может быть, но Себастьян знал: чем бы ни руководствовался Мориарти, его конечная цель окажется достойной. Достойной того, чтобы погибнуть за неё, применив все те навыки, которые Джим подарил ему. Погибнуть… обретя окончательную свободу.

Телефон Мориарти тонко звякнул.

— Филипп сообщил, что мы оторвались, Бастиан, — сказал Джим, — но пистолет не убирай.

Гудение климат-контроля стало незаметным, головная боль прошла.

* * *

Им пришлось сменить место жительства ещё два раза, и всегда это были деревушки в богом забытых уголках Англии. Всюду местные жители здоровались с Джимом, как со старым знакомым, расспрашивали участливо о самочувствии старшего брата.

— Легенду надо создавать годами, Моран. Заранее, — разъяснил Джим шокированному Себастьяну. — Помнишь, я каждый месяц отлучался дня на два-три? Обживал дома. Ходил к мессе и в бар. Рассказывал местным, какой у меня чудесный старший брат, только — какое несчастье! — он нездоров…

— Никаких калечных незнакомцев, — восхитился Себастьян. — Только давным-давно больной брат. А если бы ранили тебя?

Мориарти по-мальчишески хихикнул.

— Такие места тоже есть. Там ты здоров, по легенде, просто очень много работаешь, и мне никак не удаётся вытащить тебя на отдых. А я ужасно люблю природу!

Во всех домах их ждал оборудованный спортзал. Тренировки всё усложнялись, к ним прибавилась работа с оружием. Первое занятие Себастьян предпочитал не вспоминать — но вскакивал в поту среди ночи, потому что ему снилось, что…

— Прикрути глушитель, — велел Джим после разминки, вкладывая в его руку вальтер. Сердце гулко стукнуло в рёбра. Себастьян привычным движением собрал пистолет, отвёл дуло вниз и чуть в сторону.

— Встань в торце, справа. Не двигайся. Отлично, — мягкие шаги прошуршали по татами. — Напротив тебя мишень, на уровне моей головы, — в голосе Джима сквозило предвкушение, и Себастьян напрягся: шорох раздался совсем рядом, прохладные ладони накрыли руку с пистолетом. Колючие мурашки пробежали от кисти вверх.

— А сейчас, Бастиан, ты будешь стрелять, — мурлыкнул Джим, обжигая щёку дыханием. Себастьян нервно облизнул губы, невольно вбирая запах сигарет и кофе. — Целься точнее, Бастиан, если не хочешь вышибить мне мозги, — острые ногти впились в запястье и тут же исчезли. — Хотя ты ведь об этом мечтаешь уже четвёртый месяц, х-ха…

— Ты псих, босс, — выдавил Себастьян. Ладонь с пистолетом одеревенела. Он напряг слух, пытаясь определить, где же чёртов Мориарти, но напрасно. Тот словно сквозь землю провалился, даже дыхание не различалось. Проклятье, он ведь умеет замирать, как хищник в засаде! Не найдёшь, пока не наткнёшься случайно. Твою мать, Джим, да твою же мать…

Себастьян медленно поднял пистолет, обхватил второй рукой. Мелкая дрожь пульсировала в пальцах. Дьявольщина… Чувства отказывали. К чёрту! Прислушаться. Обернуться, медленно, принюхиваясь, мысленно покрывая ругательствами ублюдочную темноту вокруг. Сжать вальтер, пытаясь унять дрожь.

Не выходит.

— Сукин ты сын, — выругался Себастьян, рывком опуская пистолет. Вытер взмокший лоб уголком футболки, повёл плечами. В мозгу вспыхнуло раздражённое: «Сбрось напряжение, Бастиан. Сколько раз тебе повторять? Расслабься, почувствуй темноту. Она дышит, Бастиан, и если ты скажешь, что я дебил или романтик, я прострелю тебе ногу. Полежишь недельку — начнёшь прислушиваться к миру».

— Сукин сын, — повторил Себастьян другим тоном. Он представил, как Джим стоит сейчас напротив него, выдыхая медленно и неслышно, как подрагивают уголки губ в азартной усмешке. Как пульсируют расширенные зрачки и чернота плещется в блестящих глазах… которых Себастьян больше никогда не увидит. Странно признавать, но взгляд Джима гипнотизировал его, вызывая всегда одну и ту же картину: разлитая на песке горящая нефть, душный дым, языки пламени, как змеи, ползущие по тёмному пятну… Опасность. И миллионы долларов, обращённые в прах по чьей-то прихоти.

Джим мог спалить Букингемский дворец просто от скуки. Или нет?

Непредсказуемость с привкусом безумия. Свобода. Себастьян слушал голос Мориарти и видел горящую нефть.

— Глупый способ самоубийства, Джим, — оскалился он, вновь поднимая пистолет. Противная дрожь в руках пропала бесследно. — Хуже, чем свалиться в воду со скалы.

Темнота вокруг ожила. Густой мрак колыхался, пронизанный запахами и звуками: резина — это снаряды и татами. Едва заметный шлейф: кофе и сигареты, качается, манит, извивается… Себастьяну казалось, что он видит петляющую дорожку пыльцы — в воздухе распылили наркотик по имени Джим Мориарти. Сквозь стену доносились приглушённое потрескивание и редкий шорох колёс. Где-то залаяла собака, ветер вздохнул, упругой волной лизнув стену дома.

Себастьян плотно обхватил вальтер снизу, повёл стволом, прослеживая сплетение звуков и запахов. Склонил голову набок, приоткрыв рот. Едва различимый шелест слышится правее… аромат кофе ведёт туда же… Себастьян мягко переступил босыми ногами, смещаясь влево. Палец привычно лёг на курок, щелчок предохранителя взорвал тишину. Есть! Чуть резче, на грани слышимости — вздох справа.

Адреналин толчками пульсировал в венах, но руки обрели прежнюю твёрдость. Себастьян быстро облизнулся, осознавая, что скалится в жуткой улыбке — как когда-то, лёжа на мокрой от дождя крыше, наблюдая за жертвой в оптический прицел.

Вдох, длинный, спокойный, и не прерываясь — плавное движения пальца на курке.

Выстрел.

Жестяной звон.

Приглушённое аханье справа.

Секундный ужас ледяной волной пронзил тело: неужели?..

Довольный голос мгновенно согрел:

— Ты восхитителен, Бастиан, как всегда.

— Твою мать! — с чувством выругался Моран, отшвыривая пистолет и закрывая лицо руками. Его снова затрясло. Темнота навалилась холодной липкой паутиной, и Себастьян рухнул на колени, на миг потеряв ориентацию в пространстве.

— Бастиан, Бастиан, — горячие отчего-то руки, быстрые, уверенные, пробежали по плечам, притиснули к груди, в запах горького одеколона — почти неразличимого раньше, и кофе. — Ты попал почти в яблочко, Бастиан, ты в курсе? И нашёл меня, безошибочно. Слышишь? Всё в порядке. Я здесь, живой, всё хорошо, — беспорядочный шёпот обволакивал, заглушая шум крови. Себастьян судорожно вздохнул, приходя в себя. И замер, осознавая, что фактически лежит на груди у Джима, как сопливый пацан, а тот бормочет всякую ерунду, совсем не похожую на обычные жёсткие команды и скупые похвалы.

Себастьян попытался неловко отодвинуться. Джим осёкся на полуслове. Убрал руки — на миг стало пусто и холодно.

Проклятье.

— Выпьем, — буднично предложил Джим, вставая. — Потом перекусим и продолжим. Ты же не думаешь, что противник будет ждать полчаса, пока ты его унюхаешь?

Привычная язвительность отрезвила, но почему-то больно царапнула сердце. Чёрт, да что за бред?

— Виски или коньяк, Моран? — донёсся из кухни беззаботный голос.

— Я сам сделаю, босс, — крикнул Себастьян, на ощупь найдя вальтер и поставив его на предохранитель. Сразу надо было это сделать — вот дерьмо, так утратить контроль! А Джим… нет, не думать. Его тёплый тон, забота, почти ласка — психологический трюк, не более того.

— Ты заснул там, что ли, Бастиан? — капризный окрик полоснул по нервам. Себастьян усмехнулся и вышел из зала.

К занятиям добавились тренировки с оружием. Себастьян стал просыпаться ночами от кошмаров.

Ему снилось, как он стрелял, ждал новых команд и замечаний, а Джим молчал. Он наугад искал его, но натыкался на холодную липкую жидкость на полу и рушился на колени, вновь раздирая себе лицо от жуткой боли, как от ожога…

В одну такую ночь Себастьян подскочил на постели, мокрый и трясущийся, долго сидел, успокаивая дыхание. Что его разбудило? Характерный «бульк» сообщения скайпа донёсся сквозь плотно закрытые двери. Себастьян неслышно поднялся, машинально сунул вальтер за пояс брюк — теперь он держал его под подушкой. Отворил дверь, радуясь, что та не скрипит. Из кухни доносился стрёкот клавиатуры: Джим снова работал ночью. А днём тренировал слепого киллера. Когда он спал? Чего ради он вообще это затеял? Себастьян вздрогнул. Лёгкое дуновение сквозняка прошлось по ногам. Откуда, если всё закрыто?

Он быстро отступил в комнату, вытаскивая вальтер, и замер — от окна послышалось царапанье и тут же стихло.

Сквозняк. Окно. Джим на кухне.

Больше не размышляя, Себастьян рванул в сторону и вниз, стреляя на замерший отзвук шороха, в едва заметный запах дождя и бензина.

Бензин?

Короткий вскрик ударил по нервам, что-то упало. Себастьян откатился за кровать, тяжело дыша, молясь, чтобы Джим сообразил среагировать, скрыться… а больше ничего не успел. Мир содрогнулся и взорвался грохотом и жаром.

Сознание померкло.

* * *

Холод. Сырой холод пробирал до костей, руки затекли, скрученные за спинкой стула, ступни стыли на металлическом полу. Хлёсткая пощёчина обожгла щеку:

— Очухался? Ну-ну, не дёргайся, сбежать не выйдет, — два высоких голоса переплетались, противно вибрировали в ушах.

Братья Линдслоу.

Новый удар обжёг скулу. Себастьян коротко выдохнул, окончательно придя в себя. Пахло металлом, пылью и порохом. Очередной заброшенный склад или завод? Как в дурном боевике, честное слово, Джим бы…

Джим. Внутренности сдавило ледяной рукой.

— Эй, ручной пёсик Мориарти! Что, хозяин бросил тебя? Не может быть, он так с тобой возился. — Голоса взвились фальцетом. — Расскажи нам, Басти, где дорогой Джим?

Мысли ворочались медленно, тягучие, как нефть. Нефть. Бензин. Пожар? Взрыв в спальне. «Бросил тебя». Что-то разбудило его ночью, раньше он не просыпался настолько, чтобы вскочить. Стрёкот клавиатуры на кухне — запись?

«Где дорогой Джим».

— Катитесь в задницу, — прохрипел Себастьян. Небывалое чувство лёгкости наполнило его, совсем как в тот жуткий вечер в больнице. Он ведь думал тогда: Джим увозит его, чтобы застрелить. А тот спасал — и тоже не предупредил о своём плане заранее.

Настало время платить долги.

Сбоку раздался незнакомый голос, бесстрастный, с лёгким акцентом:

— К делу. Хватит развлекаться.

Ого, кажется, по его душу пожаловала какая-то большая шишка.

— Моран, ты ещё не понял? — Линдслоу оживились. — Хозяин оставил тебя нам! Он хочет поиграть, да? Мы любим хорошие игры, — холодное лезвие скользнуло по ключице. — Не стесняйся, пёсик, расскажи нам, что задумал Джимми? — остриё вспороло кожу, горячие капли покатились по груди. Дышать. Не впервой…

— В задницу, — повторил он.

— А это идея! — восхитились Линдслоу. — Ты такой горячий! Джим от тебя без ума, верно? Но он такой занятой… Потерпи, мы покажем тебе настоящую любовь. Чуть позже.

Клинок разрезал соски, и Себастьян проглотил стон. Надо отвлечься. Неумолчная капель слева, внизу, зудела в сознании. Рваная, как будто вода стекала под некий ритм. Стоп.

Себастьян закусил губу, давя рвущуюся усмешку. Новая боль опалила живот, вгрызлась в рёбра, но он её почти не заметил.

«Падай. Мебель свободна. Жди», — идиотский набор слов звучал музыкой.

Джим здесь! Стул не закреплён, нужно упасть, а потом затаиться, что бы ни происходило — очевидно, ожидается взрыв и что-то эффектное в духе Мориарти.

Когда нож на миг отстранился, выискивая местечко для укола, Себастьян резко шарахнулся вбок и назад, прижимая подбородок к груди. Острая боль прострелила плечо и висок, а через секунду обвалился грохот. Волна горячего воздуха забила лёгкие, панические крики донеслись как сквозь вату.

«Второй раз за ночь — это перебор. Джим, ты ублюдок», — вяло подумал Себастьян, отключаясь.

* * *

На этот раз пробуждение оказалось почти приятным. Пахло свежестью и хлопком, негромко пищал кардиомонитор — дежа вю. Когда на лоб легла прохладная ладонь, Себастьян ухмыльнулся.

— Босс, ты мудак, — сипло выговорил он. Темнота наполнилась ароматом знакомого одеколона и кофе, едва уловимым биением чужого пульса. Себастьян улыбнулся шире.

— Ты только сейчас понял? — пропел Джим. Тон его буквально сочился самодовольством.

— Хорошая охота, как видно, — констатировал Себастьян. — Объяснить не хочешь?

— Выпей для начала. Это просто минералка, — ехидно пояснил Джим, и Себастьян хмыкнул, подавив желание хорошенько встряхнуть засранца. А следующая фраза привела его в замешательство:

— Открой рот, Бастиан, папочка даст тебе кое-что несъедобное, но полезное. — Он подчинился, и на язык легло что-то холодное. Сноп мурашек-уколов пробежал по нервам. Ему надели что-то на переносицу — очки? А потом Джим взял его за руку и притянул к себе, прижался щекой. Потёрся, как кот, подбородком, лбом, заставив повернуться к себе.

Новый фейерверк уколов, как пузырьки шампанского, пронзил язык, защекотал… затылок? Словно картинка вспыхнула в мозгу — контуры головы Джима. Чёрт! Себастьян инстинктивно хотел зажмуриться и скривился: картинка вспыхнула ярче.

— Я снова свободен, Бастиан, большая игра вышла на новый уровень. Тебя выпишут к вечеру, и мы вернёмся в Мэйфэйр. Я адски соскучился по нормальной ванне! — он вцепился в руку Себастьяна, как ребёнок — в любимую игрушку. Обвёл ею свои плечи, грудь… Что происходит? Язык отчаянно щипало. Голова слегка кружилась.

Фигура Джима в воображении становилась всё чётче. Вот он замер, поднял вторую руку… поправил что-то рядом?

— Что это? — вырвалось у Себастьяна. Пластина на языке говорить особо не мешала. Он тут же осёкся: не хватало ещё признаваться в глюках. Хотя, кажется, глюки вполне запланированные.

— Монитор, — ни капли не удивившись, ответил Джим. Только голос дрогнул, словно от облегчения. — Потрогай, тогда увидишь, — светящийся Мориарти положил его руку на что-то плоское и квадратное. Точно, похоже на экран: картинка мгновенно вспыхнула перед глазами. Дьявол! Глазами?

— Что ты сделал, Джим? — тихо спросил Себастьян.

— Тактильное зрение, Моран. Американские военные довели до совершенства изобретение доктора Бачирита. Нервы на языке пролегают наиболее близко к поверхности, слюна проводит ток. Слышал про нейропластичность мозга? Нам всё равно, каким отделом коры воспринимать информацию. Мозг обучается в течение всей жизни. Это не совсем зрение, Моран, но близко к тому.

— Чёрт возьми… — выдохнул Себастьян. Сердце колотилось где-то в горле. Видеть? Пусть таким диким образом, но снова видеть, перестать быть беспомощным калекой! — Почему ты не дал мне эту штуку раньше, Джим?

— Я считаю, что её недостаточно. Ты охотник, а не домохозяйка, и должен пользоваться всем спектром чувств, Моран.

От официального «Моран» свело скулы. Себастьян ощущал, как заполошно бьётся пульс на запястье Джима: тот волновался. Дьявольщина, значит, те оговорки были не случайны, факт — вещь упрямая: Джим с самого начала не планировал убивать его. Хотел вылечить. А теперь боялся, что тот выберет смерть.

— Джим. Ты дал мне слово, что…

— Я обещал дать тебе то, что нужно, Моран. Когда всё закончится. Полноценную жизнь или смерть — выбирай. — Светящийся Джим потёр переносицу каким-то очень беззащитным жестом. Себастьян крепче ухватил его за руку.

— Я всегда выбираю тебя, Джим. Ты ведь знаешь.

Осторожной выдох стал ему ответом. Проклятье, Мориарти в растерянности — это не то, что Себастьян готов вынести. Он облизнул сохнущие губы и спросил:

— Босс, расскажешь, что за игра?

— Очень большая, Бастиан! — встряхнулся Джим. Минутная неуверенность в его тоне сменилась азартом, и Себастьян усмехнулся. — За четыре месяца я доказал одной весёлой компании, что достоин играть в их песочнице. И заодно прошёл парочку мелких проверок — с твоей помощью. Ловля на живца удалась.

— Линдслоу и заказчик?

— Пешки, — отмахнулся Джим. — Правда, разного масштаба.

Острое удовольствие прокатилось по телу — Себастьян понял, как стосковался по этим небрежным жестам, как ему не хватало именно видеть Джима — чёрт с ним, со всем миром. Но этот псих, живой, как ртуть — наблюдать за ним было кайфом похлеще наркотического.

— Серьёзные ребята, Бастиан, играют в шахматы странами и народами. Я тоже в деле теперь, но без тебя, знаешь, мне это быстро наскучит. — Себастьян напрягся. Это прозвучало как признание в чём-то большем, опасно-личном, и в голосе Джима отчётливо сквозило предупреждение — на грани угрозы. Неверный ответ — и неизвестно, как он отреагирует.

— Наскучит... или тебя быстро убьют, — проворчал Моран, понимая, что балансирует на лезвии ножа, и постарался прогнать абсурдные мысли о мировом правительстве и прочем. Наплевать, пусть Джим играет во что хочет — главное, чтобы мозг работал не на холостом ходу, перегорая с каждым оборотом. А он, Себастьян, проследит. Благо снова может жить полноценной жизнью.

— Я всегда выбираю тебя, Джим, — повторил он и с облегчением выдохнул, когда тонкие пальцы собственнически обхватили его ладонь: ответ оказался верным. Сумасшедшая политика, деньги и прочее мгновенно показались чем-то очень далёким.

Они были вместе, безумный босс и его бессменный помощник. Они доверяли друг другу и тем освобождали — двое преступников, с руками, по локоть замаранными в чужой крови... Двое слепцов, которые обрели зрение, только держась друг за друга. Их запястья соприкасались, кожа к коже, и общий пульс отражался на кардиомониторе — как извилистый, но непрерывный путь, который им предстояло пройти вдвоём.