Клиент всегда прав, или Подлинная история одного меча (джен)

Волны разбивались о прибрежные скалы где-то за окном, скрытым за красными ситцевыми занавесками. В маленькой спальне стоял огненный полумрак, резко отличающийся от светлой и воздушной атмосферы коттеджа.

— Нет, — озвучил Крюкохват свой ответ. — Золото и у меня в достатке, — он сидел, скрестив ноги, в низеньком кресле, расчётливо прищурив глаза. — Я хочу получить меч. Меч Годрика Гриффиндора.

Гарри упал духом.

— Мы не можем его отдать, — сказал он. — Извините.

— В таком случае, — вкрадчиво произнес Крюкохват, побарабанив пальцами по подлокотнику кресла, — кажется, у нас возникла проблема.

— Мы можем вам что-нибудь ещё предложить, — вмешался Рон. — У Лестрейнджей в сейфе наверняка всякого добра куча. Когда мы туда влезем, вы сможете выбрать себе, что захотите.

Это он сказал зря. Крюкохват покраснел от злости.

— Юноша, я не вор! Мне чужие сокровища не нужны! За это у нас отрубают руки!

— Так ведь меч-то — наш… — попытался возразить ему Рон.

— Не ваш, — жестко отрезал гоблин, и его черные, без белков, глаза вспыхнули.

— Мы — гриффиндорцы, а это — меч Годрика Гриффиндора… — своих позиций Рон сдавать не привык.

— А чьим он был до Гриффиндора? — вкрадчиво спросил Крюкохват, выпрямляясь в кресле.

— Ничьим, — удивлённо ответил Рон. — Его же для Гриффиндора сделали!

— Нет! — вскричал гоблин, весь ощетинившись и наставив на Рона длинный указательный палец. — Вечное высокомерие волшебников! Меч принадлежал Рагнуку Первому и был отнят у него Годриком Гриффиндором! Это утраченная драгоценность, шедевр гоблинского мастерства! И свидетельство нашего величайшего позора! — Крюкохват тяжело опустил голову, и печально продолжил: — Годрик Гриффиндор не просто вор, он хуже, чем вор! Он оскорбил лучшее из наших творений. Я расскажу вам эту историю, юные маги, и я посмотрю, сможете ли вы продолжать произносить с гордостью имя этого презренного подлеца!

* * *

— Эта история случилась, когда Рагнук Первый ещё не стал королем, а полностью посвящал себя кузнечному делу, и слава его гремела далеко за пределами этих земель, — Гоблин поёрзал в кресле, устраиваясь поудобней. — Однажды молодой, но уже увенчанный славой Годрик Гриффиндор, да будет вечно его дух скитаться, не зная упокоения, пришёл к Рагнуку и стал упрашивать мастера выковать ему достойный меч. Рагнук был тронут его искренностью и никак не мог подозревать того чудовищного вероломства, на которое тот оказался способен. Рагнук постился семь дней и проводил ночи в пещере, где покоятся наши славные предки, пока образ будущего меча, наконец, не снизошёл к нему. Пребывая в великой радости, Рагнук запечатлел его на куске свиной кожи. Когда Гриффиндор, да сожрут его гнилую плоть черви…

— Извините, вы не могли бы перестать выражаться подобным образом и оскорблять память одного из величайших волшебников! — раздраженно перебила гоблина Гермиона.

— Не мог бы, — Крюкохват сузил глаза.

— Не кипятись, — попытался успокоить подругу Рон — Это же всего лишь легенда. Ты ещё не слышала, как Билл иногда рассказывает про… кхм… неважно, так что там было дальше с мечом?

Крюкохват подозрительно на него посмотрел, и, прочистив горло, продолжил:

— Когда Гриффиндор, да сожрут его гнилую плоть черви, увидел образ своего меча, он был щедр на слова, в которых прозвучало много восторга и лести. Они сговорились о цене и ударили по рукам. Рагнук принялся за работу: он не покидал свою кузницу несколько лун, пока из-под его молота не вышел меч, достойный зваться великим.

В положенный срок Годрик Гриффиндор взял новорождённый меч в руки и одним взмахом разрубил древко копья. Он любовался, как на клинке играют отсветы пламени, и из его лживых уст лились медовые речи. Он славил искусство гоблинов, верную руку Рагнука, и единственное, о чём он смиренно просил мастера — сделать этот клинок немного легче, дабы рука не уставала разить врагов, орошая землю их кровью. Столько искренности было в его словах, и так ясно звучали в них отзвуки грядущих битв, перемешиваясь со звоном стали, что откликнулась на них душа мастера, и он не смог отказать.

Снова вошел Рагнук в кузню, и снова много дней не утихал стук его молота. И когда меч был перекован, лезвие его стало уже на целый палец. Был он столь лёгок и так хорошо сбалансирован, что вести бой им мог бы даже хлипкий юнец. Однако так велик был мастер Рагнук, что стал этот меч еще смертоноснее и мог бы сразить любое чудовище, сколь огромно бы оно ни было.

Гарри невольно коснулся скрытого рукавом шрама, но ничего не сказал, и Крюкохват продолжил, уставившись на Гермиону:

— Радость Гриффиндора, да будут его душу вечно терзать порождения подземного мрака, не знала границ. Он принёс бочонок лучшего эля, и они пили с Рагнуком за жар его кузницы и за славные подвиги Гриффиндора, которые ему предстоят. И лишь одно печалило вероломного колдуна: слишком скромна была рукоять для столь изумительного оружия. Он горевал о том, что станут над ним потешаться, что отдал он золота по своему весу за столь скромный меч. Повздыхал мастер Рагнук, ибо пристало воину похваляться не красотой рукояти, но остротой клинка, но так же ведомо было ему и о горьком яде насмешек. Потому заперся он в своей мастерской и провел там не один день, и когда вышел оттуда с мечом в руках, то каждый мог бы залюбоваться искусно отделанной рукоятью, богатой, однако полной достоинства: на ней сплетались узоры трав, а на гарде, словно капли пролитой крови, застыла россыпь рубинов, которые мастер Рагнук огранил сам.

И не было предела радости Гриффиндора, да будет осквернён его прах горными троллями: он пировал с Рагнуком до рассвета и любовался своим славным мечом. Однако темные помыслы уже пустили в сердце и разуме его свои корни…

Крюкохват выдохнул и замолчал глядя в занавешенное окно.

— Неужели он решил выкрасть меч? — в голос Гермионы неприкрыто прозвучало сомнение, однако, как Гарри заметил, что-то заставляло её беспокоиться.

— Уж лучше бы он выкрал его тогда, — ощерил Крюкохват острые зубы. — Полюбовавшись мечом, Гриффиндор, да искрошатся его кости и рассеются на ветру, велел мастеру подождать до заката, а на закате вернулся и принес с собой ещё несколько крупных рубинов и попросил украсить ими навершие своего меча.

Рагнук отличался невероятно для гоблина терпеливым нравом, потому засветил самую яркую из волшебных ламп, внимательно рассмотрел рубины и указал глупому колдуну, что нет в них той чистоты и сочности цвета, как в тех, что уже украшают гарду, и будут смотреться они словно на публичной девке дешёвые побрякушки.

Они спорили до хрипоты, и когда солнце снова взошло, а Гриффиндор пообещал добавить золота по весу своей головы, у Рагнука не было даже сил указать, что та слишком пуста, чтобы её даже на весы класть.

Он заперся в мастерской и заново огранил Гордриковы рубины, на что потратил долгих два дня. Камни, конечно же, стали меньше, зато каждая их грань была столь совершенна, что изъяны самих камней не заметил бы и самый опытный глаз. Скрепя сердце и приложив все свое мастерство, Рагнук украсил ими навершие.

Теперь это был не столько меч великого воина, сколько меч славного правителя богатых земель. И хотя он был прекрасен, сердце мастера переполняла печаль. И когда отродье чумных одноглазых ведьм Гриффиндор, да поразит немощь его потомков, попросил выгравировать на лезвии свое славное имя, вот тут-то терпение мастера и подошло к концу.

Осквернить своё творение чем-то кроме клейма было для Рагнука немыслимо. Он слышал, конечно, о том, что принято у людей писать на клинках замысловатые фразы, в которых скрывался глубокий смысл. Помнил он и традицию своего народа наносить на клинок тонкую вязь рун. Но руны не терпят спешки, и сама их суть вплетается в металл во время ковки, когда еще пылает жаром клинок. Желание же увидеть видеть на мече своё имя казалось Рагнуку неуёмной гордыней и бессмысленной прихотью, ибо меч должен заслужить свое или же быть наречён самим мастером. И он отказал Гриффиндору.

— В вежливых выражениях? — хмыкнул Гарри, отчего-то вдруг вспомнив тётю Петунью, которая никогда не была довольна тем, как он высаживал маргаритки. То порядок цветов не тот, то расстояние больше чем нужно, то он возится в саду слишком долго, а Дадли давно пора ужинать. Вот только возразить Гарри тогда не мог.

— Рагнук не зря считался величайшим из нас! — гордо ответил гоблин. — Долго волшебник упрашивал мастера Рагнука, затем злословил и угрожал, и так разругались они, что и не могло меж ними больше быть мира.

Тогда принёс рассерженный Гриффиндор золото и потребовал у Рагнука свой меч. Когда же тот указал, что мешок легче, чем следует, бесчестный Гриффиндор отвечал, что за то время, пока Рагнук не мог закончить работу, хотя прошло уже два отпущенных срока, он от тяжкого ожидания сбавил в весе и сам. Впрочем, и камушки, которые теперь украшают навершие ЕГО меча, тоже выглядят значительно меньше.

Так возмущён был Рагнук, что человеческих слов ему уже не хватало, и он перешёл на родной гоббледук. Он взывал к духам предков и совал вероломному Гриффиндору под нос свиную шкуру, на которой был запечатлен образ меча и подпись самого Годрика. Их спор не имел конца, и если до этого не было между ними мира, то теперь начала закипать вражда. Однако волшебник оказался настолько коварен, что когда мастер Рагнук схватился за нож, схватился за палочку, и свет в глазах Рагнука погас.

Гоблин замолчал снова, и его недавний боевой пыл сменился усталостью.

— И что? Это конец истории? Годрик его убил? — поднял рыжую бровь Рон. — А как же восстание гоблинов?

— Рон, первое восстание случилось на шесть веков позже, а в тот период времени мы знаем третью и четвертую гоблинскую войну! — недовольно заметила Гермиона. — И с чего ты решил что он вообще умер? Разве Рагнук потом не стал королём?

— Может быть, вы дадите ему закончить? — прервал Гарри начавшийся спор. И посмотрел на Крюкохвата, который наблюдал за перепалкой со скучающим интересом.

— Мы куда более цивилизованы, чем вам бы хотелось, — ответил он, всем своим видом выражая презрение. — Мастер Рагнук пришел в себя лишь с рассветом, но и Гриффиндора и меча уже след простыл, и лишь золото, рассыпанное на полу мастерской, свидетельствовало об их ссоре. Рагнук поспешил к старейшинам, и те, выслушав его, назвали Годрика Гриффиндора проклятым вором и отправились искать справедливости по законам людей, — невесело ухмыльнулся гоблин.

Почему-то в этот момент Гарри стало немного стыдно. Его воображение рисовало сюрреалистическую картину, в которой Рагнук, отстояв очередь, в пяти экземплярах заполняет в Министерстве Магии бланки, а на него со слащавой улыбкой смотрит Долорес Амбридж.

— Стоит ли говорить, — продолжал Крюкохват, — что Гриффиндор, да выклюет его глаза воронье, лишь потешался над ними, и заявлял, что честно уплатил за свой меч. Сердце Рагнука очерствело, и стук молота больше не наполнял его кузню. Он стал сведущ в законах, и другие гоблины шли к нему за советом. Долго длились судебные тяжбы по законам людей, и длились бы ещё дольше, если бы эта мерзостная великанья отрыжка Годрик Гриффиндор не пал еще ниже. Он нашел какого-то безрукого выродка, который осквернил меч!

«Годрик Гриффиндор» — начертал он на клинке здоровенным, как зубы осла, готическим шрифтом! Да еще сверху вниз! Это хуже чем совокупляться с троллями! Даже испражняясь на этот меч нельзя было осквернить его больше! Эти раны на серебре клинка стали ранами на сердце Рагнука, и он поклялся страшною клятвой вернуть себе меч и исправить содеянное… ну или хотя бы скрыть это позорище от чужих глаз.

Он шёл к своей цели, не щадя ни себя ни врагов, но даже корона на его голове не приблизила его к выполнению клятвы. И когда воины Рагнука напали на подлого Гриффиндора, чтобы отнять меч в честном бою, тот коварно поверг их при помощи магии, и под угрозой начать войну и вырезать весь род Рагнука вынудил того оступиться, ибо гоблины живут дольше людей, и после смерти Гриффиндора Рагнук надеялся, что меч вернется к нему. Однако и тут проклятый колдун всех провёл! Он заколдовал меч и спрятал его в своей омерзительной шляпе…

— И только истинный гриффиндорец способен его достать, — ответил Гарри и покачал головой.

— Он должен принадлежать гоблинам! Такова цена моей помощи, а не хотите — как хотите. — Глаза Крюкохвата вспыхнули злобой. — Всё что хотел сказать, я сказал.

— Нам нужно посоветоваться. — Тактично ответил Гарри, покосившись на Гермиону и Рона. — Можно, мы выйдем на пару минут?

* * *

В пустой гостиной на первом этаже Гарри подошел к пылающему камину, сдвинув брови и ломая голову, что теперь делать. У него за спиной Рон воскликнул:

— Да он просто издевается! Нельзя отдавать ему меч.

— То, что он рассказал, правда? — спросил Гарри у Гермионы, задумчиво присевшей на подлокотник кресла. — Гриффиндор действительно украл меч?

— Не знаю, — ответила она убитым тоном. — Корректно ли тут говорить «украл»… Но волшебная история часто умалчивает о том, какой ущерб волшебники причинили тому или другому магическому народу… Во всяком случае, я никогда не слышала, чтобы Гриффиндор получил свой меч нечестным путем. Но эта история слишком печальна, чтобы быть вымыслом, и надпись эта… Не обижайся, Гарри, за гранью добра и зла…

— Но к камушкам-то ты хотя бы не придерёшься? — почесал голову Рон, — Смотрится же богато!

Волны за окном всё так же продолжали биться о скалистые берега, а глубоко под Лондоном, под самыми нижними хранилищами банка Гринготтс неупокоенный дух величайшего из гоблинских королей Рагнука Первого попытался безуспешно удариться призрачной головой о гранитную стену гробницы.