Девять жизней Антонина Долохова (джен)

Первая жизнь Антонина Долохова — счастливая и безмятежная — закончилась в семь лет. Тогда умерла мама, и маленький Антоша впервые понял, что такое «рухнувший мир». Мама — невысокая, улыбчивая, с мягким голосом, — как выяснилось, была центром их маленькой семьи, и теперь, после её смерти, остальные словно потеряли смысл жизни. Старенькая нянька, вырастившая не только маму, но и бабушку, после смерти своей питомицы постоянно плакала и спрашивала, почему же Бог не прибрал её, старую, вместо её звёздоньки, отец замкнулся в своём горе, и Антоша чувствовал себя лишним.

Никому не нужным.

Никому не интересным.

Братьев и сестёр у него не было, и он теперь часами оставался один — хотя нянька и пыталась никуда его от себя не отпускать, но в этом не было, как ему казалось, ни капли интереса. Только страх, что с ним что-нибудь произойдёт — и его просто закрывали дома. А уж что он делает... Ну что может случиться дома?

Если бы ещё это был родной дом — о котором, утирая слезы, всё твердила старая нянька — но это было чужое жильё. Съёмное. Раньше он вообще не задумывался о таких вещах — ведь всё и так было хорошо! — но теперь...

Чужие стены давили на его, чужая мебель норовила больно ударить, выворачиваясь в потёмках из-за угла, а чужие лица на колдографиях, брошенных кое-где на чердаке или в кладовке, издевательски кривились при виде неприкаянно бродившего по дому мальчишки.

— Займись делом! — недовольно говорил отец, если натыкался на него случайно в коридоре. — Тебе восьмой год — давно пора учиться!

И его слова недолго оставались просто недовольными словами: когда наступила осень, отец отвёл его в маггловскую школу.

Подрался в маггловской школе он в первый же день: дети чувствуют непохожих на них лучше любого заклинания — и «не такой» мальчишка с «не таким именем» и «не таким видом» быстро заимел кучу недоброжелателей. Это его даже обрадовало: теперь можно было сорвать зло на предавший его мир и на тех, кто оказался рядом. Антоша сначала не умел драться по-маггловски — но выучился быстро. Он был зол, изобретателен на пакости, вынослив, не боялся боли и никогда не отступал — чем быстро вызвал к себе подобие опасливого уважения. «Ненормального русского» больше никто не решался трогать.

Учителя, впрочем, его тоже недолюбливали и оценки часто занижали. А отец сердился и наказывал его — не страшно, но обидно. А объяснений слушать не желал.

— Не позорься! — говорил он раздражённо. — Ты, волшебник, и не можешь справиться с какими-то магглами?

И гнал за уроки.

Вот так Антонин — детское имя Антоша ушло после нянькиной смерти в начале его первого класса в школе и никогда больше не упоминалось — стал лучшим учеником в классе. Он научился виртуозно угадывать, когда его спросят — и отвечал блестяще, он научился быстро просчитывать любые ситуации и быть готовым к любой пакости (и неизменно платить той же монетой тем, кто ему эту пакость устроил), он натренировал и без того неплохие память и наблюдательность...

В общем, он рос волчонком на псарне.

Любви и популярности ему эти успехи не принесли, но он и не искал их. Зато его боялись — дети вполне откровенно, учителя же тщательно скрывали это. Но он чувствовал, ощущал что-то вроде мрачного удовлетворения — и ждал. Ждал, когда закончится эта дурацкая и никому не интересная учёба у магглов, и он поедет в настоящую, волшебную школу.

К таким же, как и он, волшебникам.

* * *

Отец отправил его в Дурмштранг. Колдовстворец и Китежград отпадали сразу — с фамилией «Долохов» безболезненнее было сразу заавадиться, чем объявляться в школах победившего грязнокровного быдла. Хогвартс отец забраковал — на острове не жаловали сторонников Гриндевальда, которому он стал служить, а Шармбатон... ну, если у вас есть запасной ребёнок, то можете отправить его в эту пародию на волшебную школу. Так что только суровый Дурмштранг, где растят настоящих мужчин — и никаких споров!

Он и не спорил.

Дурмштранг и вправду оказался суров, но Антонину это даже нравилось. Там не лезли в душу и не прощали слабости — а вот силу уважали. Таких, сильных, было много — и Антонин пришёлся, что называется, ко двору и довольно быстро стал своим. И всё же было что-то, что стояло между ним и остальными, какая-то незримая, неощутимая преграда, не дающая ему почувствовать себя действительно равным.

Единственным, с кем он более-менее близко сошёлся, стал Игорь Каркаров. Двое русских на всём первом курсе — их поневоле притянуло друг к другу, как притягивались в маггловской школе два магнита. Они были очень разными: балованный домашний мальчик Игорь, весёлый и жизнерадостный, и всегда насторожённый, как дикий зверёныш, полу-сирота Долохов, злой и скорый на расправу — но общаться им это не мешало.

Игорь с радостью звал Антонина к себе на каникулы — и, хотя тот не сомневался, что отец его не отпустит ни за что, тот внезапно согласился. И тогда сам Антонин растерялся: он совсем не был уверен, что хочет ехать. Но отказываться было поздно: отец сам написал родителям Каркарова, так что обмануть бы Игоря не получилось. Да и что бы Антонин сказал отцу? Пришлось ехать...

Его встретили вполне радушно — мама Игоря была русской, отец — болгарином, ужасы русской революции, переломавшие судьбу старших Долоховых, их не коснулись, но в этом хлебосольном и богатом доме Антонин чувствовал себя ещё более чужим, чем в магическом квартале Дрездена, где снимал жильё его отец.

Больше он к Каркаровым не ездил — отговариваясь самыми разными предлогами. Так продолжалось до его пятого курса — он учился, особо налегая на Тёмные искусства и боевую магию, на каникулах приезжал к отцу, которого почти никогда не было дома — но к одиночеству Антонин привык быстро. Он вообще был волком-одиночкой, как персонаж из детской сказки про Индию, прочитанной ещё в маггловской школе.

А утром четырнадцатого февраля 1945 года камень в фамильном перстне, отданном ему отцом, почернел и раскрошился, как ржаной сухарь. Маггловские бомбы оказались сильнее всех магических барьеров.

Откуда об этом узнали Каркаровы, Долохов понятия не имел — видимо, от Игоря, который, вероятно, догадался, что означают изменения в фамильном перстне. Они написали ему тёплое сочувственное письмо, предложили обращаться к ним в случае необходимости и позвали провести у них каникулы. Эта искренняя, вроде бы, забота Долохова почему-то разозлила — и досталось, разумеется, не им, а Игорю, с которым Антонин рассорился, что называется, в пух и прах через неделю после получения письма.

Он никому не стал говорить о смерти отца и о том, что возвращаться ему больше некуда — не на развалины же Дрездена? Зачем? Кому какое дело до чужих бед? Экзамены он сдал, почти все на «Превосходно», за исключением, смешно сказать, Маггловедения. И, получив свои двенадцать СОВ и сойдя на берег с корабля, Антонин первым делом пошёл в магический квартал, искать Гильдию наёмников. Жить было на что-то нужно.

Как ни странно, и Каркаровы, и Игорь ему писали — спрашивали, почему он бросил школу, говорили, что если дело в деньгах, то ему не стоит об этом думать, и они будут рады ему помочь — но он не отвечал, и вскоре письма прекратились.

В Гильдии его встретили без особой радости, но на стажировку всё же приняли.

— Домой иди, сопляк, — посоветовал ему жилистый тип в Гильдии, — к мамке с папкой.

— У меня ещё тут дела остались, — ощерился он, — так что я пока не тороплюсь.

Тип пристально взглянул на него — и Антонин грохнул навстречу мысленный блок. Любителей шарить по чужим мозгам он терпеть не мог.

— Ну-ну, — хмыкнул тип. — Приходи через час — тебя разве что Трепач возьмет, у него очередного стажёра пришибли.

Трепач — на диво неразговорчивый дядька средних лет — его взял. Так началась его четвёртая жизнь — где не было Антонина Долохова, а был наёмник с издевательской кличкой Знаток.

— Ты ж у нас учёный, — чуть что, говорили Долохову. — Вот и думай.

Он и думал — и получал за это лишь насмешки и тычки. Так, по крайне мере, ему казалось поначалу — до тех пор, покуда ему вдруг не выдали самостоятельный заказ.

— Ты ж у нас учёный, — с доставшей Долохова до печёнок ухмылкой сказал Трепач. — Вот тебе с собратом и работать. Где там у него чего — найдёшь. И смотри, его не трогай — клиент особо подчеркнул, чтоб учёного ни-ни.

Он и разобрался — как сумел. Заказ — несколько редких книг и артефактов — был определён в выданный тем же клиентом мешок с кучей всяких хитрых чар, а «собрат» обездвижен и напоен зельем, стирающим из памяти последние пару часов так, что ни один гребаный мозголом их не вытащит. Нет, Антонин мог обойтись и Обливиэйтом, — но его мастерство в этом заклинании оставляло желать лучшего, и «собрат» мог забыть и собственное имя. А Долохову такого не заказывали. Он вообще старался не выходить за рамки заказа и убивал только тогда, когда иначе никак не получалось. Зато и делал это абсолютно равнодушно. Что человека убить, что муху прихлопнуть — ему было всё равно.

С этого момента его положение в Гильдии изменилось: он начал получать заказы сам, минуя Трепача, который, кажется, этого даже не заметил — в стажёрах недостатка у него никогда не было. Почему-то Долохову, хотя он никогда не чурался никакой грязной работы, чаще всего перепадали какие-нибудь замысловатые кражи — а ещё он как-то незаметно для себя сделался специалистом по похищениям. Что людей, что тварей. Отношения с последними у него складывались неожиданно легко: животные Долохова не боялись и обычно слушались. Хотя и исключения бывали: как-то книззл расцарапал его так, что шрамы вывести не удалось, и каждое утро, бреясь перед зеркалом, Антонин видел на своей щеке несколько длинных тонких напоминаний о том, что неприятность может тебя подстеречь в любой момент.

Так продолжалось несколько лет — он мотался по всему миру, нигде не задерживаясь, ни с кем не завязывая отношений, ни к кому не привязываясь — пока однажды в Норвегии судьба не столкнула его с Игорем Каркаровым. К счастью для обоих, не в качестве клиента. Игорь обрадовался ему, как родному, — и тотчас потащил к себе.

От него-то Антонин впервые и услышал это имя — Лорд Волдеморт.

* * *

— Он себя называет потомком самого Салазара Слизерина и защитником истинных волшебников, — рассказывал взахлёб Игорь, — но всё это ерунда. На самом деле он просто...

Говорил он долго, много и восторженно — словно был влюблён, как подумал Антонин язвительно.

— Еще один последователь Гриндевальда, — хмыкнул Антонин, — ну-ну.

Гриндевальд с его идеями был ему безразличен — так же, как и его противники. Вот магглов и грязнокровок он не терпел, особенно, если те вставали на его пути. А так — пусть живут. Тараканы вон куда гаже.

— Он бы рассердился, если бы тебя услышал, — возразил Каркаров. — Нет — он говорит, что как раз всеобщее благо его не интересует, и что это скверная идея — маггловская. Вон в России попытались это самое всеобщее благо построить — и что вышло? Он же думает, прежде всего, о волшебниках — настоящих, чистокровных. И ему не нравится, что магглорождённые пытаются влиять на нашу жизнь всё больше.

— Вот как? — слегка заинтересовался Долохов, — любителей всеобщего блага я бы сам прибил. Превентивно. Эту заразу выжигать надо, как магглы в старину жгли зачумленных.

— Ну, так он об этом же и говорит! — воскликнул Каркаров. — Что нельзя равнять волшебников и магглорождённых — и уж, тем более, говорить о каких-то там маггловских правах. Эти магглолюбцы совсем забыли, кто они такие! — добавил он сердито.

— Забыли — так надо напомнить, — криво ухмыльнулся Долохов.

— Ну, вот этим он и собирается заняться, когда соберёт достаточно последователей. Хочешь, я тебя ему представлю? — с энтузиазмом предложил Игорь.

— Давай, — пожал плечами Антонин. Заказов у него пока не было, деньги водились, в ближайшее время можно было отдохнуть — так почему бы и не соединить приятное с полезным? Глядишь, и его богатый наёмничий опыт сгодится.

Опыт и сгодился — да ещё как!

Волдеморт принял его очень ласково — выслушал сочувственно и понимающе и предложил задержаться в Англии, обещая, при необходимости, подкинуть заказ-другой.

И он остался...

Дольше, чем планировал.

* * *

Он стал делать то, что умел лучше всего — проводить боевые операции и натаскивать дурной молодняк на кровь. И то, и другое он знал в совершенстве.

Метку ему Тёмный Лорд предложил как-то буднично, почти походя. Мол, так будет удобнее, если что, подозвать тебя — ну и я, узнав, что ты в беде, смогу помочь.

Он согласился — а кто бы на его месте этого не сделал? Сколько раз в его карьере наёмника он жалел об отсутствии надёжной связи и надёжного же способа выдернуть напарника к себе или, наоборот, уйти к нему? Порталы работают не везде, аппарацию можно при желании перекрыть, летать на метле или ковре-самолёте? Да лучше те же маггловские средства приспособить!

— Я рад, что ты теперь с нами! — радостно сказал Каркаров, узнав о метке. Тогда Антонин его не понял...

Время шло, и как-то незаметно для себя Долохов превратился в одного из самых приближённых к Волдеморту людей. Остальные начали его побаиваться — даже те, кто в своей привычной чистокровной спеси прежде глядели на него с едва сдерживаемым презрением. Лишь Каркаров, кажется, совсем не менялся, продолжая видеть в нём своего однокурсника — а разве однокурсников боятся?

А бояться, как выяснилось, надо было ему самому — потому, что Волдеморт из вполне здравомыслящего политика, пусть и не брезгующего некоторыми не слишком законными методами, стал стремительно превращаться в одержимого кровью безумца. И первыми эти перемены на себе ощутил его Ближний Круг.

Вот тогда-то Долохов и понял, что метка отнюдь не просто средство связи — и понял, что никуда ему от Волдеморта не уйти. Печать держала крепко — да и репутацию себе он уже приобрёл, кажется, не только в Англии.

А потом началось самое веселье — когда они, ставшие из Вальпургиевых рыцарей Пожирателями смерти, сцепились уже не с любителями вроде дурного Ордена Феникса, а с Министерством и Авроратом. И Крауч выбил-таки из Министра разрешение на применение аврорами Непростительных. Их последнее преимущество было утрачено. Время шло, война идей, стремительно переросшая в войну гражданскую, набирала обороты — а потом Лорд... пропал.

* * *

Начались аресты — и Антонин как-то совершенно неожиданно для себя оказался в Азкабане.

Пожизненно.

Про дементоров он, безусловно, прежде слышал — но одно дело слышать, и совсем, совсем другое оказаться с ними рядом.

Он легче большинства арестованных воспринимал дементоров — светлых воспоминаний у него было не больше, чем совести у политиков. Да и особой эмоциональностью Долохов никогда не отличался — хотя при необходимости мог изобразить и рубаху-парня, и понимающего собеседника, и внимательного наставника. Кроме него, так же стойко держались Руквуд (кто бы сомневался!) и старший Лестрейндж. А вот с остальными было плохо.

Очень плохо.

С соседями Долохову, можно сказать, почти повезло — если в данных обстоятельствах вообще можно говорить о везении. Справа — старший Лестрейндж, слева — младший, а напротив была камера Мальсибера. Это Долохов и полагал везением: окажись в ней третья Лестрейндж, можно было бы смело обнимать и целовать дементора. Но её камера была чуть поодаль от остальных — для соблюдения приличий, что ли? Чтобы сквозь решётку кто-нибудь чего-то не подглядел?

Сам же Игорь Азкабана избежал, видимо, купив-таки себе таким образом свободу. И при других бы обстоятельствах Долохов порадовался за него — но сейчас не мог. Да лучше б он его сдал вместо мальчишки Крауча!

…Больше всего времени дементоры проводили в камере напротив, слетаясь туда по ночам, словно на званый ужин. И каждое утро Долохов готовился к тому, что оттуда вынесут, наконец, тело заключённого, и его мучения закончатся — но этого всё не происходило.

А однажды его вдруг позвали. Была ночь, но он не спал: отчаянно ныло повреждённое пару лет назад плечо.

— Тони...

— Что? — мгновенно отозвался он, — Руди? Ты?

— Нет, — голос был тихим и хриплым и шёл из камеры напротив. — Просто... Остальные спят. А их... Нет. Сегодня. И не будет...

— И слава Мерлину, — пробормотал Долохов, — что их нет. Дементоры тебе на кой?

Ойген, вспомнил он имя мальчишки Мальсибера. Ойген Мальсибер, двадцати одного года от роду. Сопляк, которого за каким-то Мордредом занесло к Лорду с двумя такими же сопляками — Снейпом и Эйвери. И если от Снейпа, чем-то напоминающего Долохову его самого, толк был, то остальные двое... Эйвери было бы милосерднее заавадить сразу, а Мальсибер — ну, тот справлялся. Как-то.

— Поговорить, — мальчишка усмехнулся. — Поговори со мной? — попросил он. — Скажи... Почему они тебя почти не трогают?

— Я невкусный, — криво усмехнулся он, — Руди вон тоже особо не трогают. И Руквуда. Зато у вас с покойным Краучем-младшим и у обоих Блэков просто пируют, твари!

— Почему? — тут же спросил мальчишка. — Ты же... — он запнулся, — человек. У тебя же есть... эмоции.

— Эмоции у всех разные, — наставительно сказал он, — и надо уметь держать их в узде. Иначе сдохнешь.

— Научи меня! — с отчаянием попросил мальчишка. — Они меня выпьют... Пожалуйста!

Научить? Как такому можно научить?

— Закрывайся, — подумав, предложил он. — Представь, что всё хорошее, что у тебя было — ну... как кино у магглов, знаешь? Или сон. Или оно было не с тобой. А им показывай то, что тебе не по вкусу. Я вот вспоминаю, как в зиндане сидел, когда нас под Эль-Аламейном прихватили. Ваш Азкабан ещё курорт.

— А что такое зиндан? — спросил Мальсибер, и в его голосе проскользнуло едва ощутимое любопытство.

— Тюрьма, — коротко ответил Долохов. — Каменный мешок, где иной раз даже не пошевелиться. Днём душно, ночью холодно, жрать дают раз в три дня, воду — если не забудут — раз в день. Так что ваш Азкабан по сравнению с арабскими или китайскими тюрьмами — просто плюнуть да растереть.

— А ты как попал туда? — Долохов услышал слабое движение, словно его собеседник продвинулся поближе. — И где это было?

— Как попал... — фыркнул Долохов. Вспоминать о той истории он не слишком любил. — Молодой был, тебе ровесник. Хоть наёмничал уже пять лет, а всё равно нарвался. Вот и попал. Дыра дырой этот Эль-Аламейн. В Египте, у Аравийского залива. Знаешь, где это? Ну вот. И попал в самое хреновое время: июль в Египте — врагу не пожелаешь. Жара дикая. И два месяца я в том зиндане проторчал — без палочки, без магии... Выбрался всё же. Раньше смерти помирать нельзя! — твёрдо сказал он.

— А я никогда в Египте не был, — в голосе Мальсибера прозвучало сожаление. — Жара — это здорово, — добавил он мечтательно.

— Здорово — это когда она ненадолго, — не согласился с ним Долохов, — а когда постоянно — мозги плавятся. Как там люди живут? — удивлённо спросил он самого себя и самому себе ответил: — Ну, люди вообще твари живучие. А ты, чем жалеть о прошлом, лучше представь — что вот выйдем мы отсюда — и поедешь ты в Египет. Хотя, если честно, именно туда не советую. Лучше на острова какие в тёплом море.

Про себя он подумал, что отсюда не выйти ни мальчишке, ни ему — но не говорить же такое? Иные слова лучше оставить невысказанными. Первое правило наёмника: рот закрой. Сойдёшь за умного, так и в живых останешься.

— Я не выйду, — серьёзно отозвался Ойген. — Ни я, ни Басти. Ты вот можешь... — добавил он задумчиво.

— Все выйдем, — отрезал Долохов, — вот только попробуй сдохнуть — вспомню, как у некроманта работал, и вытащу тебя с того света. Будешь тут дементоров развлекать. В виде призрака.

— Нет, я умру не скоро, — возразил Мальсибер. — Они мне не дадут... Не дадут — но и не выпустят. А тебя могут... Ты работал у некроманта? — спросил он с отчётливым любопытством, словно бы перебивая сам себя. — И что, сам умеешь?

— Кто тебя не выпустит — Министерство? — не понял Долохов. — Так оно никого не выпустит. Нет, парень — мы или сбежим, или нас вытащат. Третьего не дано. А некромантия... не знаю, не пробовал. Надо же на ком-то проверить?

— Дементоры, — сказал Мальсибер. — Они нас ни за что не выпустят. Ни меня, ни Басти. Только Барти повезло... То есть ты знаешь, как это делается? Ты видел?

— Видел пару раз, — пожал плечами Долохов, — делов-то... Постой — как дементоры?

— Что «как»? Как не выпустят? Вот так, — Ойген вдруг тихо... рассмеялся. — Они знают, кого должны выпустить. И особо вкусных выпивают накануне. Их наказывают, но... — он снова рассмеялся, и от этого едва слышного смеха у Долохова по позвоночнику пополз холод.

— М-мать, — процедил Долохов, который понял, что его собеседник, мягко говоря, тронулся, — только этого не хватало. Так стань невкусным! — потребовал он. — Представь, что ты, к примеру, Руди.

— Я не смогу, — мягко проговорил Мальсибер. — Я уже пытался — и у меня не получилось. Они вовсе не идиоты... хотя Барти обманул их.

— Ну, умереть тоже обман, — философски заметил Долохов, — с точки зрения дементора. Мерлин, вот так и сходят с ума, — буркнул он себе под нос.

— Он не умер, — Мальсибер снова тихо засмеялся. — Вернее, умер, но не он...

— Угу, — согласился Долохов, — когда я есть — смерти нет. Когда есть смерть, то нет меня. Философия, мать её. Ложись спать, Ойген. Пусть тебе приснится Египет с его грёбаной жарой.

— Ты не понял, — быстро проговорил Мальсибер — словно испугался предложения идти спать. — Там, в камере, умер не Барти. Они поменялись.

— Кто с кем? — устало спросил Долохов.

— Барти с той женщиной, что к нему приходила, помнишь? — Мальсибер говорил быстро, чуть заискиваюше, словно бы просил: «Погоди! Поговори со мной еще!» — Помнишь, почти перед смертью к нему Крауч приходил с какой-то женщиной? Барти с ним ушёл, а она осталась — вот она-то и умерла. А Барти вышел, — повторил Мальсибер.

— Хорошо, — согласился Долохов, — если это правда, то хоть кому-то повезло. Что ж вам, соплячью, мёдом у Лорда было намазано? — не выдержал он. — Ладно дружок твой, Снейп, ему и деваться-то некуда было — но какого хрена к Лорду сунулись вы с Эйвери или Барти Крауч? Чего вам не хватало?

— Я дурак был, — тут же без малейшего сомнения признал Мальсибер. — Барти вот хотел позлить отца и сделать так, чтоб тот его заметил — ну а Эйв от отца, наоборот, пытался спрятаться. Ну а ты? Это мы были мальчишки, но ведь ты почти его ровесник и вообще не англичанин... Как тебя-то занесло к нему?

— Мне было интересно, да и Лорд тогда был другим, — криво усмехнулся Долохов, — и ещё мне хотелось указать место грязнокровкам и магглолюбцам. Сейчас самому смешно — но тогда... я тоже был ещё молод и глуп. Так что дурак, как выяснилось, тут не один ты.

— А тебе что магглы сделали? — очень удивился почему-то Мальсибер.

— Отца убили, — неожиданно для себя ответил Долохов, — мне тогда пятнадцать было.

— Кто убил? — тихо спросил Мальсибер. — Магглы? Но как?

— Магглы, — неохотно ответил Долохов, — в войну. Мы в Дрездене дом снимали. В магическом квартале. Вот в феврале сорок пятого ваши... англичане и начали его бомбить. Защита не выдержала. Я потом был там... когда школу бросил. Ничего не осталось — даже развалины снесли. А барьер так и не восстановили — там маги теперь вообще не живут.

— Погоди... Как это бомбить? Магглы? Но... Они же... — Мальсибер явно был растерян. — Но почему волшебники не защитились?

— Слишком много было сброшено бомб, как мне сказали. Недооценили мы магглов, — зло сплюнул Долохов.

— Тони, но... Мне жаль, — его голос дрогнул, и он умолк.

Зато заговорил другой его сосед.

— Почему ты не рассказывал об этом? — спросил Родольфус.

— Я уже жалею, что сейчас рассказал, — ощерился Долохов.

— Почему? — не понял Лестрейндж. — Сейчас, здесь это уже не важно, но прежде бы могло...

— Могло что? — резко ответил Долохов. — Кому какое дело до моей истории?

— Дело не в тебе, — без всякой задней мысли возразил Лестрейндж. — Дело в магглах, о которых ты знаешь, как выяснилось, больше нашего.

— И что? — не понял Долохов. — А то вы раньше этого не знали? Я, помнится, как-то вообще предлагал маггловское оружие с молодняком изучить — и нарвался на Круциатус.

— Лично я не знал, — ответил Лестрейндж. — И про оружие понятия не имел... Ты тогда про эти бомбы говорил?

— Я про автоматы говорил, — поправил его Долохов, — с Лордом. Давно, лет пять назад. Какие там бомбы, ты о чём? Ты бы ещё маггловский вертолёт угнать предложил. И улететь отсюда к такой-то матери! — тоскливо сказал он.

— Вертолёт, — задумчиво повторил Родольфус. — Да, я слышал, что магглы конструируют какие-то летающие аппараты... но это не так важно, как оружие. Что такое автомат — и откуда ты об этом знаешь?

— Ты про огнестрельное оружие знаешь же? — утвердительно сказал Долохов. — Его до Статута придумали. Так вот, магглы его усовершенствовали так, что стрелять можно не раз в пару минут — а сделать несколько десятков выстрелов за ту же минуту. Магглы называют это «очередь». Так что, пока мы выговариваем свою Аваду или Диффиндо, любой маггл с автоматом десять раз успеет нас убить. А Протего выдержит только одно попадание пули, ну два — максимум. Проверял лично, я в наёмниках вообще много чего... проверил.

— У меня есть старинные пистолеты, — с некоторым сомнением проговорил Лестрейндж. — Не могу представить того, о чём ты говоришь... Ты откуда всё это знаешь? Чем ты занимался? — в его голосе впервые зазвучал острый интерес.

— Занимался всем, за что платили, — пожал плечами Долохов. — Выкрасть человека или вещь, убить, охранять... даже спасать иной раз приходилось. Ну и с магглами мы пересекались не один раз — на Востоке это проще. Это вы тут на острове отгородились от всех и на маггловедении про дилижансы говорите. И кулеврины с аркебузами. Вот я повеселился, когда узнал!

— А что с аркебузами не так? — заинтересовался Лестрейндж, и Долохов вспомнил, что тот всегда любил оружие — и, видимо, не только холодное.

— Тебе так ответить или лекцию прочитать? — Долохову стало смешно. — Курс практического маггловедения от профессора Долохова. Как угробить ближнего своего тридцатью разными способами. Аркебуза против автомата — как Эйвери в бою против тебя или меня.

— А и прочитай, — Лестрейндж тоже фыркнул. — Если ты сейчас не занят.

— В ближайшее время я совершенно свободен, — заверил его Долохов.

— Так и расскажи, — попросил Родольфус. — Раз свободен.

— Да чтобы у вас обоих языки отсохли! — раздался злющий голос Беллатрикс. — Вам дня не нашлось? Только первая ночь без дементоров — как им поболтать захотелось!

— А тебе, я вижу, захотелось поорать, — немедленно откликнулся Рабастан. — Действительно, в кои-то веки нет дементоров и поговорить можно нормально! Правда, Тони, расскажи про аркебузы! — попросил он. — Что с ними не так-то?

— Ага, сколько магглов можно пристрелить, — влез в разговор Кэрроу, — интересно же!

— Мемуары от Долохова, — издевательски сказал Сириус Блэк, — режу это я маггла под развесистой клюквой...

— Правда, Тони, расскажи! — снова подал голос Мальсибер.

— Ну, господа Упивающиеся Смертью, тогда слушайте, — начал Долохов. — Аркебузу все видели? Здоровая такая штука с прикладом, маггловские доспехи с тридцати футов насквозь пробивает...

— Гарантированно только с десяти, — педантично поправил его Руквуд, — на тридцати футах результат гораздо скромнее.

— Спасибо, Август. Так вот, представьте себе нечто похожее — но втрое легче, удобнее и убойнее...

* * *

Он рассказывал и рассказывал — а сам вспоминал, как Трепач тогда, в сорок пятом году, заставил его изучать маггловское оружие. Только что закончилась война — и проблем с тем, чтобы этим оружием разжиться, не было никаких.

Немецкие Sturmgewehr 44 и маузеры, русские винтовки Дегтярёва, английские Springfield M1903 и американские самозарядные винтовки M1 Garand, пришедшие им на смену — на любой вкус.

— Чего глядишь? — хмыкнул Трепач, когда впервые положил перед Долоховым странной формы длинную конструкцию, собранную из металла и дерева. — Что, тоже в школе проходил про аркебузы с арбалетами? Вот, гляди, какая вещь, — он взял конструкцию, приладил на плечо — а потом раздался громкий хлопок, и вдалеке из ограды вылетело несколько камней.

— В Дурмштранге нам про ружья говорили, — буркнул Антонин, — и показывали. Не такие, правда.

— Кремнёвые, что ли? — заржал Трепач. — Пользоваться сообразишь, как? — спросил он насмешливо.

— Главное, чтобы эта хрень у меня в руках не взорвалась, — мрачно ответил Антонин.

— Взорвётся — судьба, значит, — философски ответил Трепач. — Давай, действуй. Жрать охота.

«...Вот с этого и началось его знакомство с маггловским оружием», — мрачно усмехнулся закончивший краткую (пара часов, не больше!) лекцию Антонин. Крошечное окно под потолком стало светлеть.

Начинался ещё один тюремный день — один из многих в этой его жизни узника Азкабана.

* * *

С этого момента они стали говорить друг с другом — кто-то вспоминал смешные случаи, кто-то просто рассказывал о чём-нибудь необычном, но разговоры эти скрашивали то глухое отчаяние, в котором они все прежде жили. Скрашивали — и заставляли вспоминать и думать и, порой, о том, о чём вовсе не хотелось.

Время в Азкабане то тянулось, как невыносимо скучные уроки в маггловской школе, то замирало, словно под чарами стазиса — а то проваливалось неизвестно куда. Они привыкли отсчитывать дни по визитам дементоров, ибо иных посетителей им, приговорённым пожизненно, не полагалось. Долохов сначала делал насечки на стенах камеры отлетевшим от стены камешком, но потом это занятие бросил.

Абсолютно неожиданный визит Фаджа, ставшего Министром, изрядно их развлёк, особенно когда тот от щедрот своих пожаловал номер «Пророка» Сириусу Блэку.

А потом Блэк сбежал...

Авроры перетряхнули тогда всю тюрьму, кажется, попытались разобрать её по камешку — но, конечно, никакой практической пользы это не принесло. Когда всё немного улеглось, дементоры перестали сутками роиться возле камер, и заключённые немного пришли в себя, Родольфус Лестрейндж внятно заговорил первым:

— Любят, всё-таки, у нас изображать деятельность.

— Ага, — сплюнул Долохов, — запирать конюшню, когда оттуда коней украли.

Ему было и досадно, и смешно — как? Как это удалось проделать Блэку — и ведь не видел же никто?

Ответ на этот вопрос он получил совершенно неожиданно: как-то днём, спустя недели три, когда за стенами солнце светило так жарко и так ярко, что это ощущали даже здесь, Долохов услышал, как Мальсибер говорит негромко, похоже, сам с собой:

— Почему же он так долго ждал? Он ведь сразу мог... Почему?

— Почему что? — заинтересовался Долохов. — А ну, выкладывай!

— А он анимаг, оказывается, — почти весело сказал Мальсибер. — Большой такой пёс... Зачем было столько ждать — не понимаю...

— Анимаг? Блэк? — Долохов захохотал. — Вот сука, а! Вот кретин! Да был бы я анимагом — хрен бы меня тут удержали!

— Это смотря кем бы ты был, — возразил Родольфус. — Он пролез сквозь прутья, да?

— Пролез, — подтвердил Мальсибер.

— Ну, вот был бы ты медведем, — подхватил Рабастан, — чем тебе бы это помогло?

— Да медведем-то с какого хрена? — возмутился Долохов. — Вы мне ещё на балалайке предложите сыграть! Что во мне от медведя-то? Вот МакНейр бы за медведя вполне сошёл. А я... волк, скорее.

— А что такое балалайка? — заинтересовался Мальсибер.

— И при чём здесь медведь? — добавил Рабастан.

— Ты потише про тех, кого нет тут, — мрачно сказал Родольфус.

— Да меня этим ещё в Дурмштранге достали, — махнул рукой Долохов, — раз русский — то медведь-балалайка-водка. Я балалайку только раз в жизни видел — специально зашёл в музыкальный магазинчик в Турции, а водку попробовал в лагере наёмников. Отец вообще не пил. А про кого тут нет — знаешь, у нас поговорка есть. От тюрьмы да от сумы не зарекайся.

— Весёлая у вас жизнь, — усмехнулся Родольфус. — Хотя в этом что-то есть... — добавил он задумчиво. — Кто из нас мог предположить, что тут окажется?

— Знал бы, где упадешь, соломки бы подстелил, — ответил ему Долохов, — кстати, Руди — ты же ритуалист? И с чарами у тебя прекрасно? Я тут вот что подумал — а что мы тут зря торчим-то? Если уж идиот Блэк стал анимагом, то мы чем хуже? Вы с Августом потолкуйте, может, сообразите чего — ну не дурнее же мы этого щенка?

— Честно говоря, я никогда не интересовался этой темой, — с досадой отозвался старший Лестрейндж. — А нужную литературу нам, боюсь, не выдадут.

— Я, возможно, мог бы вспомнить нужное, — подал голос Руквуд. — Этот вопрос некогда входил в сферу моих интересов. Однако мне потребуется время.

— Сириус вовсе не дурак, — вдруг вступился за него Мальсибер.

— Да времени-то у нас — завались, — успокоил Руквуда Долохов и повернулся к Мальсиберу: — Почему не дурак? Двенадцать лет здесь проторчал — да он не дурак, он идиот! Клинический!

— Тут другое, — возразил Мальсибер. — Ты же видел, дементоры к нему подходили реже, чем к тебе и Руквуду. Что-то изменилось в нём после того визита Министра. Я не знаю, что, — предвосхитил он возможный вопрос, — но он словно ожил.

— Фадж животворящий, — проворчал Долохов, — с «Пророком» наперевес. Что он там вычитал, в том «Пророке»?

— Не знаю, — Мальсибер неслышно вздохнул. — Я не видел ту газету.

— Да она там до сих пор валяется, — неожиданно ясно сказал Трэверс, чья камера располагалась напротив камеры Блэка. И уточнил: — В углу.

— И что, её никто как вещественное доказательство не прихватил? — изумился Долохов. — Ну и бардак же у вас с правопорядком!

— Она под койкой лежит, — сообщил им Трэверс. — В углу.

— Достать бы её, — почти мечтательно проговорил Родольфус.

— Дементоров попроси, — хмыкнул Долохов, — больше-то некого.

— Я попробую, — серьёзно откликнулся Мальсибер.

— Смешно, — ответил Долохов, — я оценил.

Однако, как вскоре выяснилось, Мальсибер вовсе не шутил. Несколько ночей дементоры буквально облепляли его камеру — и однажды днём, когда их не было, а солнце снова раскалило стены Азкабана настолько, что те перестали ощущаться ледяными даже в камерах на нижнем уровне, Мальсибер вдруг сказал:

— Я не понимаю, что в этой газете могло заинтересовать Блэка. Здесь одна страница — на ней с одной стороны статья о победителях какой-то лотереи, выигравших путешествие в Египет, а на другой статья о разведении лекарственной ромашки...

— Блэк вдруг понял, что его призвание — разводить ромашку! — захохотал Долохов. — И устремился навстречу своей судьбе! Точно, свихнулся. Блэки все с придурью.

— Язык придержи! — возмутилась Беллатрикс.

— Чего это? — немедленно вмешался Рабастан. — Ты теперь решила своего чокнутого кузена защищать?

— Нечего судить о Блэках по одному идиоту, — зло ответила Беллатрикс.

— Так я не по одному! — заржал Рабастан. — У меня есть целых двое! Даже трое, считая твою чокнутую сестрицу-магглолюбку! А это уже, как Руквуд говорит, статистика!

— Ах ты, дрянь! — завизжала Беллатрикс. — Избалованное самодовольное ничтожество!

— Вот, я же говорил! — довольно сказал Рабастан. — Истеричка!

— Вот поэтому я и не женился, — удовлетворённо подытожил Долохов, — столько счастья одновременно даже Мерлин с Мордредом не вынесут.

Он посмотрел на газетный лист, который всё крутил в руках Мальсибер, и сказал:

— И всё же здесь что-то есть... Из-за чего-то Блэк сорвался с места, как пёс с цепи. Знать бы ещё, что это. И кстати, Август — как там насчёт анимагии? Хотя бы общие соображения есть?

— Хочешь — перекину тебе газету, — предложил Мальсибер. — Ну, по крайней мере, постараюсь. Если попаду.

— Соображения, Антонин, у меня были с самого начала — и я вам изложил их, если мне не изменяет память, — отозвался Руквуд. — Полагаю, можно было бы начать — анимагия сложна и требует регулярных тренировок.

— А давай, — обрадовался Долохов, — попробуй. В крайнем случае, не докинешь — так дементоры его тебе опять притащат. Б-р-р, — передёрнул он плечами, — сроду бы не подумал, что этих тварей можно приручить. А тренировки мы начнём, — пообещал он Руквуду и всем остальным, — обязательно! Мне вот только интересно — а у Трэверса какая будет аниформа? Не иначе, как археоптерикс!

— Я не приручил, — возразил Мальсибер, и Долохов услышал в его камере шорох. — Я с ними подружился.

Он подполз к решётке — почему-то именно подполз, на четвереньках — и, усевшись прямо перед ней, долго примерялся. Он казался серым — почти таким же, как те тряпки, что были на нём надеты, — но при этом улыбался.

Наконец, он кинул — и бумажный шарик упал почти совсем рядом с решёткой Долохова. — Извини, — расстроенно сказал Мальсибер.

— Если вы окажетесь правы, Антонин, — заметил Руквуд, — это будет, в некотором роде, сенсация. До сих пор в магической науке не было зафиксировано ни одного случая превращения в вымерших существ.

— А археоптерикс — это кто? — заинтересовался Трэверс.

— А это полуптица, полуящер, — объяснил Долохов, — тебе подойдёт.

Он тоже опустился на колени у решётки, пытаясь просунуть руку — но она, даже высохшая почти до состояния скелета на скудных тюремных харчах, сквозь прутья, как назло, в этом месте очень частые, не проходила.

— Смешно, — задумчиво сказал Трэверс: — Ящерица, умеющая летать. Мне нравится.

— Надо чем-то зацепить, — сказал Родольфус. — Ты почти достал. Буквально дюйма не хватает.

— Ложкой, например, — невозмутимо предложил Родольфус. — Или тем, что осталось от ботинка.

— То, что осталось от ботинка, дорого мне как память, — проворчал Долохов, — мы с ним столько пережили вместе! Так что я выбираю ложку.

— Вы с ним сроднились? — засмеялся Рабастан. — Доставай давай же, ну!

Подцепить треклятый комок бумаги Долохову удалось с четвёртого раза — зато тот подкатился почти к решётке, и Долохов с лёгкостью его достал. Оба Лестрейнджа и Мальсибер радостно захлопали в ладоши, а Рабастан даже крикнул:

— Браво! Есть!

— Что лист газетный нам готовит? — вопросил Долохов. — Ага... Уизли выиграли в лотерею! — он прочитал заметку и начал дико ржать.

— Тони? — изумлённо спросил Мальсибер. — Что с тобой?

— Ой, не могу! — проговорил отсмеявшийся Долохов. — Выиграть поездку в Египет! В июле! Вот даже не знаю, сочувствовать этим кретинам или завидовать! Там в июле такое пекло, что в ад к чертям эмигрируешь!

— Я бы сейчас не отказался от жары, — вздохнул Рабастан.

— Я бы тоже, — поддержал его Мальсибер. — А что, там настолько плохо, Тони?

— Градусов под пятьдесят, если по Цельсию, — ответил Долохов, — и это в тени. Или вам, британцам, по Фаренгейту надо?

— Это около ста двадцати двух градусов по шкале Фаренгейта, — сообщил Руквуд. — При такой температуре начинается денатурация белка, однако при наличии правильной одежды и защитных чар существовать при ней можно практически неограниченное количество времени.

— Нет, пожалуй, это слишком, — поражённо пробормотал Рабастан.

— Вот! — удовлетворённо сказал Долохов. — Всё верно Август сказал. Сдохнуть там можно! А эти идиоты не только сами туда попёрлись, но и детей поволокли. И домашних питомцев — вон, у мелкого Уизли крысюк на плече сидит!

— Самый правильный питомец! — развеселился Рабастан. — Больше им всё равно не прокормить — и так символично!

— Крысы — умные животные, — возразил Родольфус.

— По сравнению с Уизли-то, конечно! — согласно заржал Рабастан.

— А на той стороне — про ромашку, — поведал соседям Долохов, — и всё. Ну, господа, и от чего Блэк взбесился? Захотел в Египте косточки погреть, на пару с Уизли?

— До него дошло, что можно съездить в отпуск! — продолжал веселиться Рабастан. — Я всегда говорил, что все Блэки — идиоты!

— А мать Артура Уизли тоже из Блэков, — хихикнул Трэверс, — так что и Уизли идиоты.

Этого Беллатрикс уже выдержать не могла — и набросилась с проклятиями и на деверя, и на Трэверса, и на отсутствующих здесь Сириуса Блэка и Артура Уизли.

Секрет же побега Блэка так и остался неразгаданным.

* * *

А вот тайны анимагии им постепенно покорялись. Руквуд неожиданно оказался хорошим учителем, терпеливым и умеющим на удивление понятно объяснять.

Первым смог добиться результата, как ни странно, Трэверс, однажды днём вдруг превратившийся в странное создание: размером чуть крупнее ворона и напоминающее птицу с головою и ногами ящерицы и длинным, поросшим перьями хвостом. Легко пройдя через решётку, странное создание довольно ловко побежало по коридору, хлопая крыльями, но взлететь смогло с трудом и невысоко — и опустилось прямиком на одну из горизонтальных перекладин решётки, закрывающей камеру Антонина.

— Ты не вейся, птицеящер, над моею головой, — поприветствовал его Антонин. — Ну что, господа — у нас получилось! Я, правда, ставил на Рабастана — он тут самый авантюрный.

— А он, вообще, кто? — спросил означенный Рабастан. — Я такого даже в книжках не видал.

— Как ни удивительно, — раздался голос Руквуда, — мистер Долохов оказался совершенно прав. Если верить книгам — ибо данный вид вымер задолго до того, как появилась возможность как-то зафиксировать его изображение — это именно археоптерикс, вымершее доисторическое существо, занимающее промежуточное положение между земноводными и птицами.

— Трэверс не мог не отличиться, — обиженно сказал Рабастан, — я, может, тоже летать хочу! Только не таким страшилищем.

Страшилище задумчиво и оценивающе на него посмотрело.

— Быть тебе летучей мышью, — пошутил Родольфус. — Интересное животное...

— Слушай, раз ты угадал, — сказал Мальсибер, — может, ты предскажешь, кем я буду? И все мы? И ты? Иди сюда! — позвал он Трэверса. — Ну иди, пожалуйста! — он протянул руку сквозь решётку.

— Летучей мышью Рабастану не быть, — ответил Долохов, — но птицей он точно должен стать. Чайкой, я думаю. Ты, Руди, собака, как и твой дурной родич Блэк. Мальсибер... ну, кошачий кто-то. Вот Август — змей, без вариантов.

— А ты сам-то? — тут же спросил Рабастан, кажется, вполне довольный предсказанием.

— Иди сюда, — негромко повторил Мальсибер, продолжая звать Трэверса-археоптерикса. — Ну, пожалуйста, иди...

Трэверс щёлкнул клювом, в котором обнаружились самые настоящие зубы, и что-то каркнул.

— А я волк, — пожал плечами Долохов.

— А я кто? — спросила Беллатрикс.

— Змея, — буркнул Рабастан.

— Да какая из неё змея! — не согласился Долохов. — Рысь, похоже.

— Ты разговариваешь? — восхитился Мальсибер, вытягивая руку ещё дальше. — Ну, иди ко мне, пожалуйста!

— Рысь, — фыркнула Беллатрикс, но было похоже, что её это устраивает.

— Тебе замуж надо было за Мальсибера идти, — тут же прокомментировал Рабастан. — Раз ты рысь, а он — «кошачье»!

— Вы же с Ойгеном дружили, — усмехнулся Родольфус. — Что ж ты так?

Археоптерикс вдруг взмахнул крыльями — и опустился на пол, превращаясь в человека.

— Размер не рассчитал, — вздохнул Трэверс, — я хотел быть поменьше, чтобы в окно выбраться...

— Это же не зависит от тебя! — воскликнул Мальсибер. — Блэк был куда больше — но сбежал же! Дементоры животных плохо ощущают, а глаз у них нет.

— Почему не зависит? — очень удивился Трэверс. — Надо просто правильно представить, каким ты будешь.

— Вы ошибаетесь, мистер Трэверс, — возразил Руквуд. — Анимагическая форма не зависит от воли обладателя. Её невозможно выбрать.

— А вдруг Трэверс прав? — азартно предположил Рабастан. — Слушай, ты уверен? — спросил он. — Почему ты так решил-то?

Трэверс насмешливо улыбнулся — и, сделав шаг, взмыл под потолок археоптериксом—недоростком, размером не больше воробья.

Руквуд, кажется, почти беззвучно ахнул, Мальсибер зааплодировал, Рабастан издал победный крик — и к аплодисментам присоединились остальные.

— Как ты это сделал? — с жадностью спросил Родольфус.

— Просто захотел, — ответил вновь вернувший себе человеческий облик Трэверс. — Спать хочется...

Он принял аниформу и влетел в свою камеру, устроившись на кровати, где тотчас уснул.

Так и не сменив облик.

— Руквуд, вы же говорили, это невозможно! — язвительно сказал Рабастан.

— Я не специалист, — ответил тот. — Очевидно, что я ошибался — или, если быть точным, мои сведения были неверны. До сих пор считалось, что это невозможно.

— Был у нас в наёмниках один парень, — усмехнулся Долохов, — так он байку рассказывал. Про то, что шмель летать не должен — сам здоровый, крылья маленькие... Но шмель этого не знает — и летает себе спокойно.

— В этом есть логика, — отозвался Руквуд. — В некотором роде, это парадокс — но объяснимый с точки зрения науки.

— То есть нам не светит? — спросил Рабастан. — Раз мы все это знаем?

— Ну, Трэверс тоже знает — и плевать он на это хотел, — ответил ему Долохов, — вот и ты наплюй!

Он потянулся, сделал шаг вперёд — и к решётке его камеры скользнул поджарый чёрно-серый волк с белой отметиной на морде.

— Он и правда волк! — в полном восхищении воскликнул Мальсибер.

Он зажмурился, вытянулся и сжался разом — и вдруг превратился в чёрного кота с белыми отметинами на груди и лапах и роскошным пушистым хвостом. Выскользнув между прутьями, он радостно подбежал к волку, тронул его лапой — и отскочил назад.

Из камеры Рабастана с торжествующим криком вылетела чайка — и закружилась над котом и философски глядящим на него волком.

— А он не сожрёт котишку-то? — опасливо спросил Кэрроу.

— Такого счастья не дождёшься, — фыркнула Белла, перетекая в аниформу. Вот только она оказалась не рысью — а чёрной пантерой.

Кот при её виде опасливо прижал уши и передвинулся за спину волка так, чтоб тот встал между ними.

Пантера медленно прошлась по клетке, будто изучая собственное тело — но когда она попыталась протиснуться сквозь решетку, то потерпела неудачу. Пару раз безуспешно попытавшись просунуть сквозь прутья голову, Беллатрикс злобно взвыла и начала яростно бросаться на решетку, хлеща себя по бокам длинным хвостом. Чайка насмешливо заклекотала, а Родольфус, встряхнувшись, тоже вытянулся — и обернулся крупным псом, очень похожим на волка, только больше, так что через решётку он протиснулся с трудом.

Пёс укоризненно посмотрел сначала на пантеру, затем на веселящуюся птицу и глухо заворчал.

Чайка вновь заклекотала, но на сей раз радостно, и подлетела к псу. Пронесясь над ним так близко, что перепончатые лапы едва не задели его большие стоячие уши, она резко развернулась и, вернувшись к клетке, в которой яростно металась пантера, уселась на самую высокую её перекладину и издала явно издевательский крик.

Джагсон, сидевший в крайней камере и редко участвовавший в общих разговорах, встряхнулся — и превратился в крупного несуразного зверя, похожего и на медведя, и на барсука: тело у него было приземистое и неуклюжее, странно короткие задние ноги были куда длиннее передних, из-за чего спина казалась дугообразно изогнутой кверху. Ступни же ног были несоразмерно велики. Голова у зверя была большая, с удлинённой, затупленной спереди мордой, а хвост оказался недлинным и очень пушистым.

Зверь вытянул когтистую лапу и задумчиво провёл когтями по решётке. На прутьях остались царапины.

— А это что за страховидло? — удивился так и не принявший второй облик Кэрроу. — Тоже вымершая хрень, как у Трэверса?

— Это росомаха, — сообщил всем Руквуд, тоже сохранивший до сих пор свой облик. — Подсемейство куньих, подвид европейский, если я не ошибаюсь. Мистер Кэрроу, мне следует вас ждать, или вы пока что не готовы?

— А он всю жизнь ждёт, когда ему пример подадут, — проворчала Алекто, неодобрительно косясь в сторону камеры младшего братца, — только и знает, как тяф-тяф-тяф!

Фраза переросла в визгливое тявканье, когда Алекто превратилась в тощую сероватую зверюгу, в которой знатоки маггловской фауны могли легко опознать шакала.

— Сама тяф-тяф-тяф! — присоединился к сестре Амикус.

— Шакалы, — прокомментировал Руквуд — и, наконец, превратился в средних размеров и неприметной окраски змею.

Змеи доползла до камеры Беллатрикс и неодобрительно посмотрела на всё ещё беснующуюся пантеру.

— Мадам Лестрейндж, — равнодушно сказал Руквуд, первым вернувший себе человеческий облик, — я бы рекомендовал вам вспомнить опыт мистера Трэверса и, вместо того, чтобы бросаться на решётку, попытаться уменьшить свои размеры хотя бы вдвое.

— А она не может, — насмешливо сказал опустившийся на пол и обернувшийся человеком Рабастан, — мы же хотим быть большими и страшными, чтобы все вокруг тряслись от ужаса! Белла, а ты дементором стать не хочешь?

Пантера заорала явное ругательство — и, отпрянув от решетки, наконец стала человеком.

— ...поганец! — закончила она.

— Между прочим, могла бы мне сказать спасибо! — заметил, хохоча, в ответ Рабастан. — Без меня бы так дикой кошкой и сидела!

— Да чтоб тебя Джагсон сожрал! — вместо благодарности пожелала Беллатрикс.

— Нет, увольте, — отозвался обернувшийся человеком Джагсон. — Что там есть-то?

— Господа, у нас проблема, — подытожил Долохов. — Двое не могут выбраться из камер даже в анимагической форме, ещё двое не смогут переплыть на берег — ибо коты и змеи не плавают. Что до остальных — ну, птицы долетят. Надеюсь.

— Это распространённое заблуждение, — тут же услышал он спокойный голос Руквуда. — И кошачьи, и змеи превосходно плавают — правда, у змеи могут быть проблемы с передвижением в холодной воде. Но я не вижу причин, по которым кто-нибудь, обладающий более удачной формой, не мог бы мне в этом помочь.

— И мне тоже, наверное, — сказал Мальсибер, обращаясь. — Далеко тут — мне кажется, я просто не доплыву.

— Не только ты не доплывёшь, — буркнул Долохов, — Кэрроу тоже под вопросом, как и Август. Что будем делать?

— Трэверс же как-то уменьшил свой размер! — воскликнул Мальсибер тут же. — Если бы мы тоже так смогли...

— Росомахи умеют плавать, — сказал Руквуд. — Но, хотя сейчас, судя по всему, лето, вода в Северном море всё равно холодная — полагаю, нам бы следовало где-нибудь взять лодку.

— Слушайте! — Рабастан вдруг резко развернулся. — Нам же надо просто добыть палочку — хотя бы одну на всех! Лучше больше, разумеется — но хотя бы одна нам очень помогла бы. Так?

— Вот и летели бы с Трэверсом за палочками, — предложил Долохов, — вам это под силу.

— Так вот и я о том же! — воскликнул Рабастан. — Насчёт Трэверса не знаю, правда, — добавил он с сомнением, — но я бы попытался. Только надо, чтобы палочка была не в ножнах — и вообще потренироваться бы. Хотя если бы они его увидели, — добавил он, ткнув пальцем в сторону камеры Трэверса, — они бы настолько обалдели, что разоружить кого-нибудь было бы проще.

— Если я бы такое увидел, — хмыкнул Долохов, покосившись на так и не поменявшего вид Трэверса, спящего у себя в камере, — я бы решил, что пить надо меньше.

— Ну так и отлично! — воскликнул Рабастан с энтузиазмом. — Надо разбудить его и как-то вынудить... как только?

— Скажи, что охранникам коноплю привезли, — фыркнул Долохов.

— А зачем конопля дементорам? — обалдел Рабастан.

— И правда, зачем? — заинтересовался проснувшийся от волшебного слова Трэверс.

— О, сработало! — восхитился Рабастан. — У нас план возник, — торопливо добавил он. — Надо палочки отнять у охранников. Нам с тобой. Рискнёшь?

— План — это хорошо, — мечтательно улыбнулся Трэверс, — а конопля-то дементорам зачем?

— Им же надо отдыхать, — сказал Родольфус. — А как без конопли? Ну, сам подумай.

— Никак, — печально согласился с ним Трэверс. — Тогда надо лететь за коноплей!

— Чтобы добыть коноплю, — сказал Родольфус, — нужно достать палочки. Две волшебные палочки, — повторил он. — Их нужно отобрать у охраны. Вам с Рабастаном. Нужен план, как это сделать.

— Да чего тут делать-то? — проворчал Кэрроу, только что вернувший себе, наконец, человеческий вид. — Налететь да отобрать.

— Налетел один такой, — напустилась на него сестрица, — ты ж полетишь, только если пнуть хорошо — и то ненадолго! Не соображаешь ничего, так и не суйся в разговор!

— Больно много ты сама понимаешь! — огрызнулся Кэрроу.

— Кто-то должен их отвлечь, — сказал Родольфус. — И на эту роль, ты, Эктор, лучше всех подходишь.

— Главное, с Ахиллесом не повстречаться, — хихикнул Трэверс, — и план вылазки был принят, как сказал Долохов, «в общих чертах».

Тренировки по подготовке похищения палочек быстро выявили одну серьёзную проблему: летать нормально археоптерикс не умел. Видимо, поэтому и вымер — но всё, что он мог делать, это перепархивать на несколько десятков футов и планировать.

Значит, придётся рассчитывать только на Рабастана — а Трэверс, уменьшившийся до воробьиных размеров, должен был лететь в качестве «пассажира».

— Гордись, — серьёзно сказал Долохов, — ты будешь первой в мире ездовой чайкой. Чайка по имени Рабастан Лестрейндж! Магглы, коль узнают, книжку про тебя сочинят!

И бессовестно заржал.

— Не боишься, что я ночью прилечу к тебе и выклюю глаза? — обиженно спросил Рабастан.

— Прилетает по ночам ворон, — насмешливо сказал Долохов, — он бессоницы моей кормчий... Ты, друг мой, породой не вышел, чтобы глаза мне выклёвывать.

— У меня, между прочим, большой и острый клюв! — возмутился Рабастан.

— Он тебя сожрёт, — остудил его Родольфус. — Причём даже и не превращаясь.

— Сожру, — пожал плечами Долохов, — доводилось. Вкус у чаячьего мяса мерзкий, но с голодухи и оно сойдёт.

— Ты ел чаек? — почему-то ужаснулся Мальсибер.

— А котов? — тут же спросил Рабастан.

— Да кого я только не ел, — философски сказал Долохов, — кроме людей, похоже, всякой твари по паре перепробовал.

— Вот он ночью к вам заберётся — и сожрёт обоих! — кровожадно пообещала Мальсиберу с Рабастаном Беллатрикс.

— Не суди по себе! — парировал Рабастан, мгновенно переключаясь. — Не забрался до сих пор — значит, не сожрёт!

— Как сказал Джагсон — что там жрать-то? — вздохнул Долохов. — Разве что на холодец сгодитесь.

— А что такое холодец? — спросил Мальсибер с любопытством.

— У-у-у, — взвыл Долохов не хуже своей анимагической формы, — не начинай! Я не хочу сейчас про еду говорить!

— А я бы поговорил, — вздохнул обычно молчащий Джагсон.

— Не буду, — мирно согласился Мальсибер, но, похоже, было поздно.

— Но ведь интересно же! — вмешался Рабастан. — Мне до судорог надоела здешняя кормёжка — расскажи хоть про этот твой непонятный холодец!

Долохов плюнул — и начал рассказывать, причём в процессе разговора выяснилось, что холодцом он называл прекрасно знакомый Джагсону студень.

— У нас такое тоже варили, — вспомнил тот, — когда папаня свиней забивал. А так я больше окорок любил. И колбасу домашнюю.

— А я сосиски с детства обожал, — вдруг признался Кэрроу. — Таскал их у бабки вечером — и перед сном ел прямо в кровати...

— Вот всю жизнь ты только и умел, что таскать да кусочничать, — вздохнула его сестрица.

— Да ты сама конфеты прятала! — тут же сдал её Амикус. — И плюшки с маком — думаешь, что я не помню! Эх, какие плюшки пекла прабабка! — протянул он мечтательно.

— Сосиски! — презрительно фыркнула Беллатрикс.

— Ты, наверное, цикуту в детстве грызла, — предположил Рабастан. — Вот она в тебе и накопилась — аж с зубов капает.

— А для тебя, наверное, зелье дурости во всё добавляли! — тотчас огрызнулась Беллатрикс. — Вот идиотом и вырос!

После побега кузена она переключилась на ругань с деверем — но как-то вяло, без того пыла, с которым Блэки обычно выясняли отношения друг с другом.

Или, скорее, враг с врагом.

— Кто бы говорил! — парировал Рабастан — и тут Родольфус, не выдержав, рявкнул:

— А ну, уймитесь! Оба! Нашли время и место, чтоб ругаться!

— В самом деле, — сказал Джагсон. — Так славно беседовали же... Эх, я помню, у нас такие окорока запекали...

— Джагсон, не трави душу, — устало попросил Долохов.

— Ничего, вот выберемся — и нормально поедим, — пробасил Джагсон.

— Это если не поймают, — возразил Родольфус. — Но, бесспорно, что-то есть мы будем — и уверен, что это будет не овсянка с рыбой.

* * *

Операцию по изъятию палочки у внешней охраны Азкабана назначили на вечер: были достаточно высокие шансы, что увидевшие археоптерикса во всей красе охранники офигеют настолько, что не обратят внимание на отсутствие палочки одного из них — а когда обратят, то решат поискать утром, куда этот кретин её подевал.

Летом охрана большую часть времени проводила наверху, на башне — там, где была посадочная площадка для мётел. Здесь было тепло и солнечно и не было дементоров — что, в общем-то, ещё нужно для приятного вечера? Особенно если добавить вкусный ужин, ничем не напоминающий ту бурду, которой потчевали заключённых.

Охранники неторопливо беседовали, попивая недурное вино, которое какие-то идиоты за бешеные деньги передали сидящим здесь родственникам, как вдруг над площадкой зависло нечто зубастое, пернатое и ящероподобное и громко прокаркало:

— Вор-рьё!

— Это кто так развлекается? — ошалело глядя на странное создание, спросил грузный мужик лет под сорок.

— Это, наверно, в вино что подмешали! — авторитетно заметил его напарник. — Моя ведьма как-то чемерицы мне в огневиски подлила, чтобы не пил. Так потом такая дрянь мерещилась — то тёща, то тесть, то шурин.

— Кретин! — прокаркало ему страшилище и, спикировав к столу, цапнуло изрядный кусок ветчины.

— Эй, народ, кончайте! — первый охранник вскочил и попытался отогнать чудовище, но оно лихо увернулось и перелетело на парапет, с жадностью заглатывая ветчину. — Пшёл вон! — охранник, вспомнив о палочке, вытащил её — и остановился, не зная, какое бы заклятье применить.

— Финиту давай, — посоветовал один, родом из гря... магглорождённых, — если глюк, так он исчезнет!

— Финита! — радостно провозгласил охранник, но странная тварь никуда не делась, продолжая сидеть на стене и насмешливо глядеть на них.

— Кретины! — каркнула она — и перелетела чуть подальше

Над площадкой с голодными криками закружились чайки, привлечённые запахом еды, а одна, самая наглая, выхватила из рук охранника палочку и взвилась в небо. Остальные бросились к столу, жадно хватая пироги, ветчину, сыр...

— Мордредова мать! — простонал старший охранник, когда наглых птиц наконец разогнали. — Поужинали, отлюби вас фестралы!

— Палочку, палочку мою утащили! — орал ограбленный, бестолково размахивая руками и тщетно вглядываясь в небо, в котором словно растворилась налетевшая на них стая. — Куда вы смотрели, идиоты?! — напустился он на своих товарищей. — Я-то сделать ничего не мог — вы чего её не сбили! Суки! — заорал он в небо, грозя ему кулаками.

— Представляю, как ржать все будут, когда узнают, — поёжился один, поумнее. — Это ж век не отмоемся...

— Какой позор! — простонал лишившийся палочки охранник, падая на стул и обхватывая голову руками. — Сказать кому, что меня палочки лишила птица — это ж можно сразу вешаться!

— А ты новую купи, — предложил молчавший до сих пор тощий и полуседой, несмотря на молодость, мужик. — Где-нибудь по-тихому. А мы никому не скажем.

— Как не скажем? — горько вздохнул пострадавший. — А комендант-то как же? И где я её возьму?

— В Лютном, — сказал полуседой. — А что комендант? Его тут не было. Кто ему расскажет? — он оглядел товарищей.

— Не, тут никто стучать не будет, — помотал головой магглокровка, — чего мы, дурнее паровоза?

— Короче, — подвел итоги старший, — завтра сваливаешь на берег в увольнительную и покупаешь палочку. Хоть у Киддела, хоть в Лютном, без разницы. А если кто рот разинет — то я ему обеспечу страстный интим с дементором.

...Чайка, между тем, крепко зажимая в клюве палочку, покружилась в небе, а затем, дождавшись сумерек, спланировала вниз и, пробравшись сквозь решётку на окне одной из нижних камер, вылетела в коридор и там, наконец, приняла облик Рабастана Лестрейнджа. Палочка так и была у него в зубах — и прежде, чем он, полностью опомнившись, вытащил её, Беллатрикс расхохоталась:

— А тебе идёт! Вот так дальше и колдуй!

— Лично для тебя — непременно! — буркнул Рабастан, беря палочку в руки и разглядывая её примерно с тем же выражением, с каким подросток глядит впервые в жизни на голую девчонку.

— А Трэверса где оставил? — спросил Долохов.

— Я ещё и за ним следить был должен? — возмутился Рабастан, нежно гладя палочку. — Где-то там, на парапете. Извини, если ему нужна нянька, он сделал плохой выбор.

Он поднял палочку и, прошептав «Люмос», зажёг на её кончике огонёк — и расплылся в счастливейшей улыбке.

— Так, палочка тебя слушается, — удовлетворённо сказал Долохов, — открывай камеры Беллы и Джагсона. Мы сейчас выберемся.

И поджарый чёрно-серый волк стал протискиваться между прутьями.

Рабастан взмахнул обретённой палочкой — и распахнул разом все двери. Первой на свободу выскочила Беллатрикс, и не подумавшая пока что сменить облик — зато попытавшаяся отобрать у зятя палочку:

— Отдай её мне! — потребовала она, наступая на него. — Ты же не умеешь ничего — от меня с ней будет больше прока!

— Белла! — резко скомандовал Родольфус, — уймись! Иначе превратим в весло — и грести будем.

— Я бы предложил отложить побег на утро, — сказал Руквуд. — Сейчас вечер — это неблагоприятное время. Палочку у нас никто искать не будет, но сейчас придут дементоры — и мы ни в каком обличье от них не отобьёмся.

— Бежать имеет смысл на рассвете, — поддержал его Родольфус. — Когда эти твари не последуют за нами, а охрана, в то же время, спит.

— Хорошо, — Долохов, вернувший себе человеческий облик, согласно кивнул, — ждём до рассвета. Теперь расходимся по местам. Рабастан, закрывай камеры. Белла, возвращайся назад — это приказ.

— А с чего мне слушаться твоих приказов? — возмутилась Беллатрикс. — Ты мне тут не командир, и...

— Белла, вернись в камеру, — велел Родольфус — и она, как ни удивительно, послушалась. — Я бы посоветовал всем постараться выспаться — если выйдет. Лично я собираюсь провести эту ночь собакой — спится лучше, — сказал он, заходя в свою камеру.

Примеру Родолфуса последовали все — и даже проскользнувший в камеру перед самым обходом дементоров Трэверс, чем-то страшно довольный — это было видно даже в облике археоптерикса. Не иначе, обожрался украденной ветчины.

В эту ночь дементоры никому почти не досаждали — покрутились лишь немного да ушли, видимо, разочарованные скудостью эмоций. Так что узники сумели выспаться — а животное обличье помогло им не проспать рассвет.

* * *

— Как выбираемся? — спросил Долохов. — Идеи есть?

— Полагаю, самым простым будет, если мистер Лестрейндж нас трансфигурирует во что-то мелкое, — сказал Руквуд. — Затем спрячет всё в карман, обратится, вылетит — и вынесет так всех. Будучи внизу, мы трансфигурируем лодку, сядем все — и поплывём. Грести будем по очереди.

— У него карманы дырявые, — заметил Долохов, — вылетит половина нахрен.

— И Репаро эти лохмотья не берет, — сердито сказал Рабастан.

— У всех дырявые, — заступился за брата Родольфус. — Но идея хороша... значит, нужно что-нибудь пристёгивающееся. Брошки, запонки, браслеты — что-нибудь такое. Сможешь? — спросил он Рабастана.

— Запонки? Да запросто! — воскликнул тот азартно.

Через минуту он пристегивал к лохмотьям арестанстской робы запонки — в количестве четырех пар, две кособокие брошки — одну с черным кварцем, другую со змеевиком, а в последнюю очередь нацепил на правую руку тяжелый серебряный браслет с кельтским узором, а на левую — стальной без узоров и бронзовый с арабской вязью.

Он опустил палочку на пол — а взмывшая с его места чайка легко подхватила её и вылетела в окно.

Узники Азкабана наконец-то, спустя тринадцать лет, покинули свою тюрьму.

* * *

Внизу было ветрено и невероятно скользко: камни, постоянно омываемые морем, обросли зелёно-бурым мхом, по которому скользило всё, что можно. Лодку пришлось трансфигурировать Руквуду — Рабастан после нескольких неудачных попыток признал, что никогда не был силён в трансфигурации, рисковать же не хотелось никому. Как ни странно, все, включая даже Беллатикс и Трэверса, вели себя на диво сдержанно, и когда снова встал вопрос о том, в каком порядке кто будет грести, решить это предоставили тому же Руквуду — когда Родольфус вдруг спросил:

— А зачем вообще грести? Это море, дует ветер — а не проще сделать парус?

— Если ты сумеешь справиться с парусами — то да, проще, — кивнул Руквуд, — но я считаю, что весла нужны в любом случае. Кроме того, я предлагаю вернуть мадам Лестрейндж и мисс Кэрроу в тот вид, в котором они пребывали во время побега — ибо лодка может быть перегружена, и я сильно сомневаюсь в их умениях грести.

— Даже не пытайся! — тут же прошипела Беллатрикс. — Вон с ней делай, что захочешь — а меня не думай даже снова превращать во что-то!

— Вёсла пригодятся, — не стал спорить Родольфус. — А с парусом мы с Рабастаном справимся. Превращать кого-нибудь придётся — лодка вышла маленькой, мы все в ней не поместимся. Полагаю, мы можем меняться — для начала, господа и дамы, кто грести умеет?

Грести, как выяснилось, умели оба брата Лестрейнджи (кто бы сомневался), Джагсон, Долохов и Мальсибер. Руквуд сказал, что представляет принцип, а Кэрроу — что в детстве пытался плавать на самодельном плоту. Беллатрикс и Алекто ожидаемо с искусством гребли никогда не сталкивались. Трэверс же заявил, что грести он умеет — правда, ещё ни разу не пробовал.

— Мерлин меня упаси пускать тебя за вёсла, — ответил ему Долохов, — превращайся обратно в птицеящера.

— Не надо! — тут же возразил Родольфус. — Никаких животных, — добавил он решительно, — и птиц — тем более. Ветер сильный, тварь эта летать толком не может — сдует, и что делать?

Поскольку лодкой лучше всех умел править именно Родольфус, ему и предоставили решать, кто останется в обличье человека, а кого трансфигурируют и спрячут. Беллатрикс позволила превратить себя обратно в брошь только при условии, что наденет её сам Родольфус, мнением обоих Кэрроу Рабастан и вовсе не поинтересовался, так же, впрочем, как и Трэверса. Руквуда пока оставили, посадив на нос и велев глядеть по сторонам, сам Родольфус встал к рулю — и лодка тихо отчалила и понеслась по волнам, подгоняемая сильным, но довольно ровным ветром.

— Пропади ты пропадом, — от души пожелал Азкабану Долохов и вдруг стал отчаянно материться — да так, что половину его слов ни разу не слышали уже знакомые с русским матом Пожиратели.

— Тони, ты чего? — изумлённо спросил Мальсибер.

— Газета, — зло ответил ему Долохов, — м-мать! Газета эта гадская в камере осталась! Примета дурная, нельзя в тюрьмах да больницах ничего оставлять, потом снова туда попадёшь!

— Это просто суеверие, мистер Долохов, — равнодушно сказал Руквуд.

— В любом случае, возвращаться за газетой мы не будем, — ответил Родольфус.

— И потом, газету же не мы оставили, — сказал Джагсон. — Это Блэк её забыл. Ему и возвращаться, если что, — хохотнул он.

— Ну, вот именно! — поддержал его Рабастан. — Она не наша! Хотя, — предложил он вдруг, — я могу за ней слетать! Нас пока что не хватились — это быстро!

— Не смей! — осадил его Родольфус. — Не думай даже!

— Но а вдруг он прав? — возразил упрямо Рабастан. — Мы недалеко уплыли же — я быстро!

— Сиди, — махнул рукой мрачный Долохов, — возвращаться — примета ещё хуже.

— Верить в приметы недостойно высокоорганизованного существа, — неодобрительно просветил его Руквуд.

— А я низкоорганизованное, — буркнул отвернувшийся к морю Долохов.

— Да забудь ты про газету, — радостно сказал ему Мальсибер, подсаживаясь ближе. — Мы свободны! Тони, мы свободны и... и куда мы, кстати, направляемся?

— А хороший вопрос, — хмыкнул чуть успокоившийся Долохов, — мне возвращаться некуда — не думаю, что квартирная хозяйка ждет пропавшего хрен знает когда постояльца.

— Нам нельзя в Британию, — сказал Родольфус. — Через час-другой они поднимут всех авроров — нас поймают ещё в море. Кстати, — спохватился он, — мы даже лодку дезилюминационными чарами не укрыли!

— На, — Рабастан протянул ему палочку. — Давай ты — я не очень мастер в этом всём.

— Полагаю, что разумнее всего это сделать мне, — подал голос Руквуд. — Одних дезилюминационных чар будет явно недостаточно.

— Можно попробовать добраться до Франции, — предложил Долохов, — я знаю там пару мест, где удастся передохнуть какое-то время.

— У нас есть там дом, — сказал Родольфус, — но нас будут искать именно там. Так что лично мы твоё предложение принимаем.

— Франция так Франция, — сказал Мальсибер. — Да хоть Африка!

— В Африке нас, белых, будет видно, — заметил Родольфус.

— Кстати, — негромко сказал Джагсон, — вы давно на метку не смотрели? У меня такое чувство, что она стала темнеть.

— Джагсон прав, — сказал Долохов, внимательно осмотревший метку на руке, — она темнеет. Лорд жив.

— А можно, мы подумаем об этом после? — попросил Мальсибер. — Жив он или нет, но сейчас он ничем нам не поможет.

— Подумаем, — кивнул Долохов, — в любом случае, время у нас пока есть.

Путешествие до Нормандии, где было одно из долоховских «надёжных местечек», заняло больше трёх дней — за время которых они сменяли друг друга у руля, у паруса или за вёслами. Мозоли за эти дни украсили руки всех путешественников, а холодный сырой ветер заставил постоянно кашлять даже тех, кто каким-то чудом избежал этого в Азкабане.

Но они не жалели ни о чём.

Меловые скалы у города Этрета они увидели к полудню четвёртого дня.

— Надо чуть восточнее, — озабоченно сказал Долохов, — это не в самом городе. Верзила не слишком жалует людей, вот и поселился просто в доме на побережье.

— Мы тут были в юности, — сказал Родольфус, послушно направляя лодку чуть восточнее. — Правда, я мало что сейчас помню, но, я думаю, найдём...

— Неужели мы скоро согреемся? — недоверчиво вздохнул Рабастан.

— Надеюсь, Верзила жив, — пробормотал Долохов. — Во всяком случае, угробить его даже у дэвов не получилось.

Он пристально вглядывался в приближающийся берег — и, наконец, с облегчением выдохнул:

— Вот он!

На покрытом галькой побережье был выстроен двухэтажный каменный дом с красной черепичной крышей.

— Кто такие девы? — спросил Мальсибер, чьё любопытство, видимо, не смог истребить даже Азкабан.

— Если нет — надеюсь, дом пустует, — сказал Родольфус.

— Дэвы, — поправил Мальсибера Долохов, — на Востоке так называют великанов. Только ваши западные великаны тупые как пробки — а восточные гораздо умнее. Злые, хитрые и пакостные твари. А дом... знаешь, если пустует — то я первым пойду. Вы даже не суйтесь. У наёмников свои секреты, и незваных гостей ничего хорошего не ждёт.

С ним не стали спорить — и даже по взаимному и молчаливому согласию не стали пока никому возвращать их внешний вид. Мало ли...

— Ну что? — негромко спросил Родольфус Долохова, когда они почти подошли к дому. Ставни у него были закрыты, но это могло быть и обычной защитой от яркого здесь солнца. — Иди первым.

Долохов никуда не пошёл — а, остановившись ровно за пять шагов от входной двери, негромко засвистел. Свист был долгим, переливчатым и похожим на трель какой-то птицы.

В домике ничего не изменилось — и Долохов засвистел ещё раз, но уже по-другому, и бросил поднятую с земли гальку в верхний край ставня у крайнего окна первого этажа.

— Давно тебя не было, — услышали они глуховатый мужской голос. — Ну, входи, раз пришёл.

Дверь дома распахнулась, и перед ними появился невысокий крепко сбитый старик с коротко остриженными, совершенно седыми волосами, внимательно смотревший на них выцветшими глазами цвета штормового моря.

— Кто это с тобой? — спросил старик, поглядев на спутников Антонина.

— Друзья, — криво ухмыльнулся Долохов, — товарищи. По несчастью.

Причём ни Долохов, ни хозяин дома не обратились друг к другу по имени.

— Говоришь, друзья? — старик зыркнул так, что даже Родольфус подался назад. — Что же, заходите, — решил он, отступая вглубь дома. — Отвечаешь за них, — кивнул он Долохову.

— Отвечаю, — склонил голову Долохов.

Старик посмотрел на незваных гостей и сказал:

— Гостевые комнаты на втором этаже. Их всего две — но вы, думаю, поместитесь. Можете помыться, потом выпьете чаю. Зелий я не держу — так что лечиться придется пока по-маггловски. Если не побрезгуете, конечно, — с явной насмешкой добавил он.

— Не побрезгуем, — почти кротко ответил Родольфус и, подталкивая перед собою брата, направился к лестнице.

— Для мытья-то вода нужна, — заметил Долохов. — И хотя бы бочка, что ли.

— Там всё есть, — усмехнулся старик, — но, если так настаиваешь — могу за домом бочку показать. Мойся.

— Хочу! — сказал Долохов решительно. — Только мы без палочек, — предупредил он. — Вернее, с одной на всех. Если нет водопровода, они воду в ванну будут долго набирать. А мне бы бочку, да с водой погорячее, — добавил он счастливо.

— Водопровод есть, — утешил его старик. — Кстати, ванных там две. А ты иди к своей бочке, торопыга.

— Наполнишь мне её? — довольно спросил Долохов. — Палочка у них осталась.

— Идём, — кивнул старик. — Запамятовал, как тебя нынче зовут?

— Да так же, — вздохнул Долохов, — Тони.

— Дурак, — устало сказал старик, — кто ж под своим именем с таким дерьмом связывается? Вот и загремел на курорт.

* * *

В доме же, тем временем, первыми ванны заняли Лестрейнджи. Ни Мальсибер, ни даже Джагсон возражать не стали, Руквуд же и вовсе, кажется, не претендовал на первенство, тихо устроившись в углу одной из спален в небольшом кресле.

Мылись братья долго, но вернулись совершенно — почти по-детски — счастливыми. Следующими купаться отправились Мальсибер с Джагсоном — а братья принялись обсуждать с Руквудом расселение.

— Нас десять — минус Долохов, — сказал Родольфус. — В комнатах по две двуспальные кровати. Одному не хватит места. И как расположимся?

— Давай без Беллы! — попросил Рабастан немедленно.

— Не выйдет, — возразил Родольфус. — Всё-таки она моя жена — к кому ты мне предлагаешь уложить её в постель? Нет — здесь будем мы втроём и...

— Ойген! — быстро предложил Рабастан.

— Значит, в другой комнате — Трэверс, Джагсон, оба Кэрроу и Руквуд. Или вы предпочитаете нашу компанию? — вежливо осведомился у Руквуда Родольфус.

— Это несущественно, — ответил тот. — Мне нужна отдельная кровать — и этого достаточно. И хотелось бы достать бумаги и чернил.

— Надо это обсудить с хозяином, — решил Родольфус — и направился вниз.

Хозяина он нашёл в гостиной — где тот о чем-то тихо говорил с Долоховым на неизвестном Родольфусу языке — причём язык этот не был русским. При виде Лестрейнджа разговор сразу прекратился, и хозяин дома вопросительно взглянул на гостя.

— Я прошу прощения, — сказал Родольфус, чувствуя себя ужасно неуютно под взглядом старика. — Нас девять, не считая Антонина — но там восемь спальных мест. У вас не найдётся ещё одной небольшой кровати?

— У меня найдётся одна небольшая волшебная палочка, — вежливо ответил старик, — полагаю, вас не слишком оскорбит возможность ночевать на трансфигурированной мебели? Кроме того, — он сердито взглянул на Долохова, — с вами женщины, верно? Я открою ещё одну комнату — там, правда, довольно тесно...

— Если женщин можно отселить, то места хватит, — сразу же успокоился Родольфус. — А что тесно — ничего, — он усмехнулся. — Мы неприхотливы. Так что если там стоит кровать, ничего трансфигурировать не нужно. Чем мы можем отблагодарить вас? — вежливо спросил он.

— Не создавайте проблем — этого будет вполне достаточно, — ответил старик и бросил Долохову небольшой железный ключ.

— Иди, открой угловую комнату да приберись там, а я пока посмотрю, что там с обедом.

— Сами приберутся, — буркнул Долохов, но ключ послушно взял и пошёл наверх.

Открытая им комнатка оказалась крошечной. Почти всю её занимала двуспальная кровать и какие-то коробки и мешки — а ещё сломанные мётлы. Убираться самому Долохову не хотелось, но он слишком хорошо знал того, кого назвал Верзилой. Так что он собрал всё сам, лишь отобрав у Рабастана палочку и сложив коробки и мешки вдоль одной из стен, практически ими же её закрыв.

— Как представлю выражение лица супруги при известии, что она будет вынуждена делить не только комнату, но и постель с Алекто... — протянул задумчиво Родольфус.

— Заглушающее наложи, — посоветовал Долохов, — и Силенцио.

— Кстати, да, — согласился с ним Родольфус. — Надо будет. Между прочим, — заметил он, увидев выходящего из ванной Руквуда, — нам бы хоть какую-нибудь чистую одежду. Можешь спросить у хозяина?

— Спросил уже, — ответил Долохов, — сейчас принесу.

Чистая одежда оказалась практически вся маггловской — брюки, рубашки, бельё... мантия нашлась только одна — розовая с рюшечками и кружевами, фасона времен самого начала «галантного века».

— Это для Алекто, — сразу же решил Родольфус.

— Да пусть Белла выберет сама, — предложил Мальсибер, сразу, без малейшего стеснения, переодеваясь в синие потёртые штаны и голубую выцветшую рубашку. — Мерлин, как же хорошо! — воскликнул он блаженно.

Дождавшись, пока все переоденутся, Родольфус дал отмашку брату расколдовывать оставшихся — и через пару секунд посреди комнаты стояли Трэверс, Кэрроу и невероятно злая Беллатрикс.

— Приплыли! — радостно сказал Трэверс.

— Веди себя прилично, — сурово предупредил его Родольфус.

— Что это за место? — спросила Беллатрикс. — И что на вас за тряпки?

— Тебе не нравится? — кротко поинтересовался Рабастан.

— Маггловские тряпки? Нет! — отрезала она.

— А у нас есть и мантия, — невинно проговорил Рабастан, отходя от кровати, на которой лежала оставшаяся одежда. — Всего одна — зато нарядная. Хочешь — забирай.

— А помыться тут можно? — неуверенно спросила Алекто, глядя на вполне чистых и довольных жизнью соратников.

— Можно, — вежливо ответил Джагсон. — Вон туда, — сказал он, ткнув пальцем куда-то в коридор.

— Я сейчас тебя в это одену лично! — выплюнула Беллатрикс, с отвращением переводя взгляд с деверя на мантию. — Это для тебя, — бросила она Алекто и, взяв чёрные штаны и бывшую когда-то белой рубашку и выхватив более-менее подходящее бельё из кучи, ушла в ванную.

— А мне нравится, — удивлённо протянул Амикус. — Красивая же мантия. Тебе пойдёт, — сказал он сестре.

— Ага, — согласилась та, покосившись в сторону ушедшей Беллы, но благоразумно не стала комментировать её поведение, а прихватила мантию и бельё и со счастливым вздохом поспешила ко второй ванной комнате.

— А я пойду искупаюсь в море и полетаю! — обрадовал всех Трэверс, — давно мечтал.

— Стой! — Родольфус заступил ему дорогу. — Никаких «полетаю»! Ты в своём уме? Ты понимаешь, что будет, когда тебя увидят магглы?

— И что? — изумился тот. — Меня же тут никто не знает!

— При чём тут ты? Этих тварей не бывает! — попытался втолковать ему Родольфус. — Они вымерли не знаю сколько тысяч лет назад! А тут ты. Представь, что будет!

— Так и нас не бывает! — парировал Трэверс. — Магов, драконов, оборотней... И что?

— А то, что нас просто не бывает, а эти птицы вымерли! — вспылил Рабастан.

— Басти прав, — поддержал брата Родольфус. — Это не одно и то же — и потом, не забывай про Статут. Будет крайне некстати, если мы чем-то привлечём внимание авроров, не находишь?

— Так и мы вымрем, — философски ответил Трэверс, — это ж только Лорд у нас бессмертный. А авроры... С каких это пор они птичками занимаются? Я же не в дракона перекинусь.

Он задумался.

— Авроры занимаются странностями, — терпеливо начал объяснять Родольфус. — Мы сбежали — нас сейчас будут искать и, я полагаю, не только в Британии, но и по всему побережью. Как ты думаешь, они не смогут сопоставить рассказы о странной твари, что отвлекла охранников — и появление её же здесь? Ты обратно захотел? Если так, то ты такой один, и мы тебя лучше превратим обратно в какой-нибудь браслет — и лежи себе на тумбочке. Это самый идиотский риск, какой я вообще когда-то видел.

— Хорошо, — неожиданно согласился Трэверс, — в археоптерикса я перекидываться не буду.

— В смысле: в археоптерикса не будешь? — с подозрением спросил Рабастан. — Можно подумать, ты ещё в кого-то можешь. Или можешь? — добавил он неуверенно.

— Я пока не знаю, — всё так же задумчиво сказал Трэверс, — надо попробовать.

— Ну попробуй, — хмыкнул Родольфус. — В принципе, это считается невозможным: анимагическая форма у волшебника одна. Но кто тебя знает, — еле слышно пробормотал он себе под нос.

— Господа и дамы! — раздался довольный голос Долохова. — Просим всех к столу! В меню точно не будет овсянки с рыбой!

— Шикарно в Британии, смотрю, заключённых кормят, — усмехнулся хозяин дома, протягивая Долохову пачку газет. — Овсянка с рыбой. То-то вы и выжили, да ещё и удрать сумели. На, почитай, что тут про вас пишут.

Долохов открыл газету — и обалдело уставился на крупный заголовок. А потом, пробежав статью глазами, заржал и протянул газету Беллатрикс.

— Славный у тебя кузен! — хохоча, заметил он. — Заботливый!

Беллатрикс жадно прочитала заметку и яростно разорвала газету в мелкие клочья.

— Мерзавец! Урод! Безмозглый кретин!

— Блэки, — заржал Рабастан. — Во всей красе!

— Что там было-то? — спросил Родольфус. — Басти, Репаро, — попросил он.

Получив газету, Родольфус фыркнул и протянул её брату, который тут же снова заржал в голос.

— Да что там Блэк сделал-то, на маггле, что ли, женился? — озадаченно спросил Кэрроу.

— Нам побег организовал! — радостно сообщил ему Рабастан. — Вот Белла и бесится — хотя зря, по-моему.

— В некотором смысле, они правы, — вступил Руквуд. — Если бы мистер Блэк не сбежал, мы не занялись бы анимагией и, я полагаю, до сих пор бы были в Азкабане.

— Слышишь, Белл? — весело спросил Рабастан. — Они правы! Твой кузен нас спас! Жаль, не выйдет сообщить ему об этом...

— Почему не выйдет? — удивился Джагсон. — Можно через Пророк сообщить. Мол, спасибо, кузен, за помощь. Кузина Белла и её товарищи. И все поймут, и не подкопаешься.

Прежде за Джагсоном чувства юмора не замечалось.

— А давайте! — тут же поддержал его Рабастан.

— Чтобы дать понять аврорам, где искать? — возразил Родольфус. — Отследить сову нельзя, конечно, но я, всё же, против. А вдруг можно?

— Делать вам нечего? — поинтересовался Долохов. — Вы ещё Метку в небо запустите.

И зашёлся в приступе страшного кашля.

— Хреново, — подытожил хозяин, — придётся завтра всё же смотаться в Лилль за зельями.

— Да мы тут все такие, — философски заметил Джагсон. — Не с курорта же.

— У нас денег нет, — сказал Родольфус. — Но мы можем отработать.

— Чем? — с интересом спросил старик.

— Не скажу «чем угодно», — ответил Родольфус, — но у так тут есть хорошие волшебники, причём в разных сферах. Предлагаю это обсудить.

— Обсудим, — согласился старик, — а пока, гости дорогие, угощайтесь, чем бог послал.

Бог послал им сыр, багеты, глинтвейн и рыбную похлёбку.

— Есть сидр и кальвадос, — с сомнением сказал старик, — но не уверен, что после вашей... диеты это стоит пить.

— Стоит! — обрадовался было Рабастан, но Родольфус оборвал его:

— Определённо нет! Никакого спиртного в ближайшее время. Даже сидра.

— Эх, сейчас бы сосисок, — вздохнул Кэрроу.

— И пергамент с пером, — буркнул Долохов.

— Зачем?

— Завещание писать. Сдохнешь после такого.

— Я присоединяюсь к просьбе мистера Долохова о пергаменте и пере, — сказал Руквуд.

— А мне бы сейчас мяса, — вздохнул Джагсон.

— И нормальную мантию, — буркнула Беллатрикс.

— Пергамент и перо — без проблем, — ответил Родольфусу старик, — насчет мяса — не уверен, а вот с нормальными мантиями, боюсь, придётся подождать.

— Поохотиться бы, — мечтательно вздохнул Джагсон, — я тут с моря таких барашков видел...

— Нас вполне устраивает одежда, — сказал было Родольфус, но Беллатрикс его перебила:

— Кого как! Мне тоже нужна бумага — и сова. Я напишу Цисси, она пришлёт денег.

— И авроров, — буркнул Джагсон. — Малфой небось не просто так от Азкабана отмазался. Сдаст нас влегкую.

— Ни за что, — отрезала Беллатрикс и пообещала: — А скажешь ещё какую-нибудь гадость о моей сестре — завтра не проснёшься.

— Не советую, — флегматично подтвердил Родольфус.

— У нас родни-то никакой, — смущённо сказал Кэрроу, — разве что в Гринготтс под обороткой сунуться — так это обратно надо...

— У меня тоже не осталось никого, — тихо сказал Мальсибер.

— У меня-то есть, — усмехнулся Джагсон. — Только сомневаюсь я, что они обрадуются да ринутся помогать.

Трэверс просто говоряще развёл руками, и над столом повисло тяжёлое молчание.

— Лучше быть наёмником, — философски заметил старик, — чем инсургентом. Говорил я тебе, — повернулся он к Долохову, — да всё без толку!

— Инсу... кем? — возмутился тут же Кэрроу. — Кем он нас назвал?!

— Бунтовщиками, — буркнул Долохов.

— Молчи уж, невежа, — привычно одёрнула братца Алекто, — поел — так иди спать. У меня прямо глаза слипаются, — смущённо призналась она.

Остальные закивали — и довольно быстро разошлись, оставив Долохова с хозяином наедине.

— Что дальше думаешь? — спросил, помолчав, старик.

— А хрен его знает, — честно ответил Долохов. — И уйти не выйдет, с этим-то украшением, — он ткнул пальцем в просвечивающую через рукав светло-серой рубашки метку.

— Почему не выйдет? — пожал плечами старик. — Всех делов-то — отрезать. Всё равно же левая.

— Ага, и протез с крюком присобачить, — огрызнулся Долохов.

— Зато свободным будешь, — сказал старик. — Тебе решать. Покажи-ка, — поманил он.

Долохов засучил рукав и предъявил Метку — ставшую ещё темнее, чем в день побега.

— Хм-м, — протянул старик, поводив над ней сперва рукой, а затем палочкой. — А ведь жив хозяин твой. И силу набирает. Только я вот думаю, — он опять поводил палочкой по метке, — что не надо бы тебе обратно.

— А куда мне деваться? — устало сказал Долохов. — Что так, что сяк — выхода нет. Кому калеки-то нужны, если руку отрубить?

— Ну смотри, что тебе дороже — голова или рука, — ухмыльнулся старик. — Твоя жизнь.

— Посмотрю, — согласился Антонин, — время-то пока есть. А там и решу.

Время, в самом деле, было.

Метка наливалась чернотой неспешно, а порой и начинала вновь бледнеть, почти что пропадая, но потом темнела снова. Беглецы же так и жили в домике у моря, когда мирно, а когда не очень.

Причём, если вся компания умудрялась более или менее нормально сосуществовать друг с другом — то Беллатрикс, едва только немного подлечилась, начала требовать, чтобы они возвращались назад.

Искать Повелителя.

Никакие увещевания и объяснения, что их ищет весь британский аврорат и, вернись они сейчас, тут же угодят обратно в Азкабан, на неё не действовали.

— Трусы! — возмущалась она. — Трусы и подонки! Когда Лорд вернётся, как вы будете смотреть ему в глаза?!

— Так и будем, — флегматично ответил Джагсон, — благо на свободе от нас всяко больше толку, чем в тюрьме или в могиле.

— Что ты скажешь, когда он тебя спросит, почему ты не искал его? Что?! — Беллатрикс ткнула в него пальцем с такой силой, что он охнул.

— Вы вон тогда втроём поискали, — сердито ответил Джагсон, — и что? Нашли?

— Не смей! — прошипела Беллатрикс, подходя к нему и сгребая его ворот в горсть. — Мы сделали тогда всё, что смогли! И мы единственные, кто его искал!

— Уймись, — жёстко сказал Родольфус, подходя к супруге и силой разжимая её пальцы. — Если хочешь, можешь отправляться в Англию, — холодно проговорил он. — Лично я так вовсе не уверен, что Лорд там — и считаю, что ему куда полезнее будет встретить своих сподвижников здоровыми и полными сил, нежели скорбеть по поцелованным дементором. Потому, что если нас поймают, то обратно не отправят.

— Так если Лорд захочет, он нас сам найдёт, — неуверенно предположил Кэрроу, — а если не ищет — так, значит, пока мы ему и без надобности? Чего же мы ему мешать-то будем?

— Амикус прав, — поддержал его Джагсон. — Может, у него есть какие-нибудь свои планы — чего лезть-то? Хуже только сделаем!

— Тогда, в восемьдесят первом, всё было иначе, — продолжал убеждать жену Родольфус. — Мы тогда не знали, что случилось, и, конечно же, искали. Но теперь мы чувствуем, что милорд жив — и должны его дождаться и набраться сил.

— Лорд мудр, — просветил всех Трэверс.

— И не нам решать, что ему делать, — закивал Долохов.

— Да, не нам, — поддержал его Родольфус.

— Вы все трусы! — рявкнула Беллатрикс и вышла, хлопнув дверью.

— Полагаешь, в Англию отправилась? — почти с надеждой спросил Рабастан.

— Вряд ли, — с сожалением вздохнул Родольфус — и оказался прав.

Беллатрикс осталась здесь, но напоминать им всем о том, что они поголовно трусы и предатели, не забывала.

— Знаешь, — не выдержал однажды Долохов, — не моё дело, конечно, но хуже жены ты себе выбрать просто не мог.

— Это ты её тётку не знал, — невесело усмехнулся Родольфус, — Вальбургу Блэк. По сравнению с ней Белла — ангел... Но, в целом, да — выбор неудачный, — он вздохнул и с тоской поглядел на небо. — Я её любил когда-то, — вдруг признался он.

— Ну, — несколько смущённо сказал Долохов, отроду никого не любивший, — любовь зла, полюбишь и... Блэков.

— Только вот не напрасно говорят, что по любви женятся только нищие и идиоты, — развёл руками Родольфус. — К несчастью, Белла — Блэк, а не, например... не знаю, Дамблдор. Старая семья из двадцати восьми … брак по всем параметрам казался верным. Не женись, пока влюблён, — посоветовал он. — Ничего хорошего не выйдет.

— Да я не собираюсь, — хмыкнул Долохов, — мне только семьи не хватало. Не дай бог, чтобы мою судьбу ещё и дети повторяли. А для прочего — ну, бордели никто не отменял.

— Я теперь вот согласился бы с тобой, — вздохнул Родольфус. — Детей всё равно нет — а законных теперь, кажется, вообще не будет. Лучше уж бордель... А что, ты сам когда-нибудь влюблялся?

— Бордели? — живо заинтересовался Трэверс, обладавший странной способностью оказываться именно там, где его никто не ждал. — Прекрасная мысль! Давно я там не был!

— Вот тебя тут только не хватало, — раздражённо бросил Родольфус. — О борделях ты хозяина спроси — может, адресок даст. И про деньги не забудь, — добавил он ехидно. — Те, что нам прислала Нарцисса, я подозреваю, Белла на подобное не даст.

— Трэверс, — спросил Долохов, очень довольный, что можно отойти от темы о любви, — ты же вроде хотел аниформу поменять? И как, вышло?

— Разумеется, — удивился Трэверс, — а почему нет? Кстати, прекрасная мысль! Деньги можно у магглов украсть, для этого моя аниформа прекрасно подойдёт!

— Погоди, — обомлел Родольфус. — Что значит «вышло»? Это невоз... И какова она теперь? — оборвал он сам себя, глядя на него так, словно бы впервые увидел его анимагическую форму.

Перед ним вместо Трэверса сидела большая чайка странного чёрно-белого окраса и насмешливо ему подмигивала.

— Но ведь это невозможно, — растерянно пробормотал Родольфус, переглядываясь с Долоховым.

— Ты бы ещё как у зебры окрас сделал, — насмешливо сказал Долохов, которого вообще сложно было чем-либо удивить, — хотя да, воровать кошельки у магглов в таком виде должно быть удобно.

— Но ведь это невозможно, — повторил Родольфус, переводя взгляд с чайки на Долохова. — Тони, так не может быть! Анимагическая форма всего одна!..

— Бред, — ответила им обоим чайка — и вылетела в окно.

Со двора раздались громкие крики чаек — и через окно они увидели, как две чайки — обычная серая и чёрно-белая — покружили над домом и устремились в сторону городка с его пляжами.

— Вот паршивцы, — криво ухмыльнулся Долохов, — полетели-таки в бордель. Хорошо, что хоть остальные так не могут. Представляю себе росомаху или шакала на маггловском пляже.

— Да пусть развлекутся, — махнул рукой Родольфус, провожая их долгим взглядом. — Я только не понимаю, КАК он это сделал. Это невозможно, понимаешь?

— Подозреваю, что слово «невозможно» Трэверс не хочет знать в принципе, — пожал плечами Долохов, — и иногда это у него получается. Заметь, он аниформу не изменил кардинально, а только усовершенствовал. Был археоптериксом, стал чайкой. Не собакой или котом.

— Я подозреваю, если б он хотел быть котом, он бы им стал, — сказал Родольфус. — Интереснейший феномен, не находишь? Если ты не знаешь, что что-то невозможно, это может получиться... Слушай, — он внимательно и как-то оценивающе оглядел Долохова: — А может, нам попробовать?

— Да пробовать-то мы можем хоть до морковкина заговенья, — ответил Долохов, — вот только ничего не выйдет. С размерами же не вышло — сколько я не пытался.

— Это потому что мы ведь знаем, что так не бывает, — возразил Родольфус. — И пытайся-не пытайся — бесполезно. А вот если б мы не знали... или если бы забыли... понимаешь?

— Обливиэйтом предлагаешь приложить? — поморщился очень не любивший это заклинание Долохов. — Ну, давай попробуем, — без всякого энтузиазма произнёс он, — делать-то всё равно пока нечего.

— Что ты, — заулыбался Родольфус, — ну какой Обливиэйт... Тут хороший менталист нужен — и у нас он есть. И не на нас же пробовать, — совсем весело добавил он. — Как ты полагаешь, кого лучше взять — Джагсона или одного из Кэрроу?

— Сделать контрольную группу, — предложил Долохов, — то есть — один под воздействием, другой без. И сравнить результаты. Магглы так делают, — добавил он неохотно.

— Так мы с тобой без воздействия уже пытались, — возразил Родольфус. — И не вышло. Хотя можно и попробовать... в любом случае, кому стираем память?

— Кого не жалко, — без раздумий ответил Долохов, — Джагсон неплохой боец, его не трогаем.

— Тогда надо сразу обоих Кэрроу, — решил Родольфус. — А то они друг другу всё немедленно напомнят. А остальных предупредим. Поговоришь с Мальсибером? — спросил он. — Ты же командир — он тебя послушает.

— Поговорю, — согласился Долохов.

* * *

Мальсибера Долохов нашёл на берегу — в кошачьем обличье. По требованию хозяина за пределы скрытого чарами дома они выбирались только в звериной ипостаси — или по ночам (те, чей вид был чересчур экзотическим). Долохову в этом смысле повезло — старик, не моргнув глазом, вывел его на прогулку, заявив, что это — хаски. Полукровка.

Так что хаски-полукровка Долохов тоже мог гулять по берегу — в наморднике и на поводке.

Чёрно-белый кот сидел на галечном берегу, грелся на солнце и иногда с тоской смотрел на морские волны.

Всегда в одном и том же направлении.

На север.

Старик, сопровождавший Долохова, поманил кота, и тот, подойдя, потёрся о его штаны абсолютно по-кошачьи, а потом одним прыжком запрыгнул на руки и заурчал. Старик хмыкнул, посадил его себе на плечо и, не торопясь, вернулся к дому, где, зайдя на задний двор, снял с Долохова поводок с намордником. Кот на землю спрыгнул сам — и превратился прямо в прыжке.

— Ойген, — начал Долохов, страшно жалея, что не может поставить заглушающие чары, — мы тут с Руди эксперимент задумали. Нужна твоя помощь.

— Звучит пугающе, — отозвался тот. — Надо мной эксперимент?

— Не совсем. Ты видел, что опять сотворил Трэверс со своей аниформой?

— Нет, не видел, — заинтересованно протянул Мальсибер. — А что он сотворил?

— Он теперь чайка, — ответил Долохов, — чёрно-белая. И уже осваивает кражу кошельков у магглов, поганец. На поход в бордель копит.

— Это как? — глаза Мальсибера расширились. — Так значит, это всё же можно, менять свою анимагическую форму? Тони, но ведь это здорово! Мы сможем улететь... а как он это сделал?

— Захотел, — обречённо ответил Долохов. — Он просто захотел. Я вот даже размер не могу поменять, а он из этой страховидлы стал чайкой. Чтобы удобнее было свои делишки обстряпывать. И не спрашивай меня, как ему это удалось, я сам голову ломаю.

— А что нужно от меня? — с энтузиазмом спросил Мальсибер. — Хочешь, чтобы я порылся в его голове? Я попробую — но опасаюсь, что не выйдет ничего. Это же Трэверс.

— Не надо, — отмахнулся Долохов, — мы пойдём другим путем. Покопайся в головах Кэрроу — то есть сделай так, чтобы они забыли, что нельзя менять аниформу. Вдруг получится?

— Слушай, а ведь может быть такое! — закивал Мальсибер. — Да, я сделаю... Им ничего не говорить, да? А другие им не скажут?

— Не скажут, — пообещал Долохов, — Руди обещал со всеми поговорить.

— Ну давай попробуем, — Мальсибер весело потёр руки. — Пойду поищу их. Вдруг и правда что-то выйдет?

Но увы — через две недели стало ясно, что или дело в Кэрроу, или же в теории, но у тех ничего не получилось — хотя, надо отдать брату и сестре должное, они весьма старались. Но шакалья форма к ним прилипла намертво — словно они родились такими.

— Иногда наша внутренняя сущность выражается в нашей анимагической форме, — подытожил Руквуд, наблюдавший за ходом эксперимента. — К примеру, я не могу себя представить кем-либо из млекопитающих.

— Из тебя крокодил бы вышел, — хихикнул Трэверс, — нильский.

— Думаешь? — оживлённо спросил Мальсибер. — А из меня кто?

— Койот, — пожал плечами Трэверс, — енот ещё... Что-то такое... пушистое.

— Койот — это вроде волка? — уточнил Мальсибер.

— Совершенно верно, — подтвердил Руквуд. — Койоты относятся к семейству псовых, но заметно мельче волка, а их морда больше напоминает лисью. Являются одним из самых быстрых представителей своего вида.

— Интересно как, — Мальсибер с любопытством глядел на Трэверса. — А почему енот?

— Енот как раз понятно, почему, — сказал Родольфус. — Меня больше удивил койот. Ну, а я? — спросил он Трэверса.

— А ты собака, — с сожалением вздохнул Трэверс, — пастушья. Тебе бы всё кого-то пасти и охранять, ты и здесь такой же... Как вы с Долоховым уживаетесь только?

— А я хаски-полукровка, — ехидно ответил Долохов, — у меня даже паспорт есть.

— А если бы мы были птицами, — настырно влез Мальсибер, — то какими?

— Какой паспорт? — обомлел Рабастан. — Тони, откуда?

— Хозяин выправил, — сообщил ему Долохов, — здесь собачек без документов не бывает. Так что я хаски по имени Волк.

На вопрос о птицах Трэверс не стал отвечать — он вообще отвечал только на те вопросы, на которые хотел, а остальных не слышал.

— Документы у собак? — ошарашенно пробормотал Рабастан. — Магглы всё-таки чокнутые...

— Так какими птицами мы были бы? — упрямо повторил Мальсибер, явно и не думая сдаваться.

— Птицы небесные, вечные странники, — всё же ответил ему Трэверс, хоть и абсолютно непонятно, и полностью ушёл в себя.

И не реагировал больше ни на что.

Ещё через неделю эксперимент было решено признать полностью провалившимся.

— А хорошая была теория, — расстроенно сказал Родольфус. — Может быть, ещё на Джагсоне попробуем? Кэрроу уж больно недалёки... Как у них шакалы получились, я ума не приложу.

— Как они из шакалов обратно вернулись, ты хочешь сказать? — ответил Долохов. — Нет уж. Это Трэверс у нас такой уникальный.

— А ты знаешь, — вдруг сказал Родольфус, — а я всё-таки попробую. Пускай Ойген теперь память мне сотрёт. Видно же, что на Кэрроу это никак особенно не повлияло — значит, безопасно. А вдруг выйдет.

— У Кэрроу одна извилина в мозгу, — проворчал Долохов, — и та от шляпы. На них ничего не повлияет.

— То есть ты со мной рискнуть не хочешь? — уточнил Родольфус. — Собака — это замечательно, конечно, но довольно непрактично. Птица лучше!

— А давай, — махнул рукой Долохов, — на миру и смерть красна. Будем с тобой на пару Крэбба с Гойлом изображать. Мерлин, да они умнее нас вдесятеро! Им ума хватило в Азкабан не попасть.

— А по виду и не скажешь, — пошутил Родольфус. — Но выходит, да, умнее... Ойген! — позвал он. — А пойдём-ка с нами, если ты сейчас не занят...

— Да чем тут заняться, — буркнул Долохов, — я уж скоро на луну выть начну.

— Вы опять что-то задумали? — с любопытством спросил Мальсибер. — Я с вами!

— Ага, задумали, — кивнул Долохов, — теперь нам память сотри. Как Кэрроу.

— Сотру, — Мальсибер почему-то вздохнул. — А вот мне некому стирать... Мне палочка нужна, — напомнил он и вздохнул ещё раз.

— Держи, — Родольфус протянул ему искомое и сказал сочувственно: — Я могу попробовать потом, если хочешь. Хотя я не уверен, что смогу так выборочно.

— Да нет, глупо рисковать, — признал Мальсибер. — Ладно... Кот — это ведь неплохо. Смотри мне в глаза.

Долохов посмотрел ему в глаза — и ничего не почувствовал.

— Не сработало, — огорчённо сказал он, — эх... палочки нужны, как воздух. Старик обещал раздобыть — но дело это не быстрое. И больше, чем три, не получится.

— Вы хотели потренировать другую анимагическую форму, — сказал им Мальсибер. — А то Трэверс может их менять — а вы отстали, — он заговорщицки подмигнул.

— Да быть того не может, — возмутился Долохов, — чтобы мы отстали от Трэверса!

— Да я тоже думаю, что не должны, — поддержал его Родольфус. — Полагаю, что у нас получится — мы с тобою точно не слабее Трэверса. Обидно начинать всё заново — но, с другой стороны, база-то уже имеется.

— Я в вас верю, — Мальсибер улыбнулся.

— Кем он из своей страховидлы стал, чайкой? — спросил Долохов. — Нет, чайкой не хочу. Дурные они какие-то. О! — воскликнул он. — Вот кем я хотел бы быть!

Он взмахнул руками — и над магами закружился чёрный ворон.

Мальсибер просиял — и азартно кивнул Родольфусу:

— Ну а ты? Кем будешь ты?

— Как и Басти — чайкой, — сказал тот слегка рассеянно. — Или, может, альбатросом... да, альбатросом! — повторил он — и тоже взмахнул руками.

И через минуту в небе к ворону присоединился крупный белый альбатрос.

Птицы покружили в небе, спустились на землю — и в этот момент Долохов почувствовал, как его левая рука словно взорвалась болью. Почти позабытой за прошедшие пятнадцать лет болью общего вызова.

Лорд Волдеморт вернулся — и теперь требовал возвращения своих верных слуг.

— Повелитель жив! — раздался ликующий голос Беллатрикс, — он жив, и он зовёт нас! Скорее!

Долохов, Родольфус и Мальсибер переглянулись — и бросились в дом.

Оттуда им навстречу выбежали Рабастан и Джагсон.

— Кэрроу где?! — заорали они разом.

— Тут мы, — Алекто тащила за руку брата, — мы тут... перекидывались!

— Нашли время! — Родольфус схватил за руку Долохова и Рабастана, остальные к ним присоединились, и Рабастан ткнул палочкой в метку.

Их вынесло на кладбище, но они даже не успели удивиться такому странному и, бесспорно, символичному выбору места, когда увидели Тёмного Лорда, вид которого на миг вогнал их в ступор.

Тёмный Лорд, жутко непохожий на себя прежнего (и в то же время любой без труда сумел бы опознать дорогого Повелителя), стоял среди могил полузаброшенного, явно маггловского кладбища, рядом с разорённой могилой и котлом с остатками какого-то зелья, от которого за милю несло Тёмной магией, и произносил речь.

Он внимательно обводил красными злыми глазами скрытые капюшонами лица стоящих вокруг него Пожирателей, и, хотя никакого ветра не было, по кругу пробежал тихий шорох — как будто все стоящие в нём вздрогнули.

— Добро пожаловать, Пожиратели смерти, — тихо сказал Волдеморт. — Тринадцать лет… прошло тринадцать лет со дня нашей последней встречи. И всё же вы ответили на мой зов, как будто это было вчера — значит, нас всех по-прежнему объединяет Чёрная Метка? Или нет?

Он запрокинул к небу безносое синюшно-бледное лицо и с шумом втянул воздух. Его щёлочки-ноздри раздулись.

— Я чую вину, — произнёс он. — Воздух насквозь пропах виной.

Ответом ему было испуганное молчание. Беглые узники Азкабана застыли, опасаясь сейчас привлечь внимание Волдеморта, и Долохов только мимолетно порадовался, что они все успели обзавестись мантиями — за маггловские тряпки этот новый Лорд точно мог и убить.

— Я вижу, вы живы и здоровы, силы ваши не иссякли, — продолжил восставший из мертвых Тёмный Лорд, — вы так быстро прибыли! И я спрашиваю себя — а почему этот отряд волшебников так и не пришёл на помощь своему хозяину, которому они клялись в вечной верности?

Никто из стоящих в круге волшебников не произнес ни слова. Никто не шевельнулся, если не считать какого-то человечка, в котором Долохов с трудом узнал Петтигрю, сейчас лежавшего на земле у ног Повелителя, всхлипывая и баюкая кровоточащий обрубок правой руки.

— Повелитель! — Беллатрикс, ликуя, кинулась к Волдеморту и, рухнув на колени у его ног, схватила край его мантии и прижала к своему лицу.

— Вот и всё, — еле слышно пробормотал Рабастан. — Отпуск кончился.

— Беллатрикс Лестрейндж, — холодным высоким голосом произнёс Волдеморт, — моя самая верная последовательница... — он перевёл глаза на остальных беглецов, немедленно упавших на колени и склонивших головы, и совершенно по-змеиному прошипел:

— Вы бежали из Азкабана почти месяц назад! Отчего же вы не торопились предстать передо мной?

Ответить никто не рискнул — даже Беллатрикс. Жутью от Повелителя веяло — как от десятка неупокоенных мертвецов.

— И я отвечаю, — продолжил Волдеморт свистящим шепотом, — вы, должно быть, поверили, что я повержен, что я погиб. А те, что остались на воле — снова вернулись в стан моих врагов и клялись в своей невиновности, в том, что они ничего не знали, что были околдованы. И я спрашиваю себя: как вы все могли поверить, что я не восстану вновь? Те, кто знал, как я защитил себя от смерти? Те, кто своими глазами видели доказательства моей безмерной силы, когда я был самым могущественным из всех теперешних волшебников? И я отвечаю: может, вы поверили, что существует ещё более могучая сила, которая может уничтожить даже лорда Волдеморта — может, вы теперь поклялись в верности другому? Может, этому защитнику грязнокровок и простецов Альбусу Дамблдору?

— Мой Лорд, — первым заговорил Родольфус, пока Беллатрикс заходилась в отчаянных рыданиях. — Мы были едва живы, и у нас даже не было волшебных палочек. Мы... Простите нас.

— Простить? — прошипел Тёмный Лорд, — Ты просишь прощения? Я не прощаю. И я ничего не забываю. Тринадцать долгих лет. Тринадцать лет верной службы — и тогда, может быть, я вас прощу… А пока — Круцио!

И он направил палочку на Родольфуса.

Родольфус выгнулся и, закричав, забился в судорогах на земле. Рабастан кинулся было к нему, но остановился на полдороге и замер.

— Встань, Родольфус, — тихо сказал Волдеморт. — Встань.

Он снова посмотрел на остальных — Долохов вспомнил, что на Востоке пастух так осматривал стадо, чтобы выбрать барашка пожирнее на плов или кебаб, и перевёл глаза с кучки беглецов на тех, кто прибыл раньше.

— А вот Хвост уже оплатил часть своего долга — правда, Хвост?

Он бросил взгляд на Петтигрю, который продолжал всхлипывать, держась за кровоточащий обрубок руки.

«Идиот, — отстранённо подумал Долохов, — хоть бы кровь остановил. А впрочем, пропади он пропадом!»

— Ты вернулся ко мне не доказать свою верность, — возвестил Тёмный Лорд, — ты вернулся, потому что испугался своих старых друзей. Ты заслужил эту боль, Хвост. И ты знаешь это, правда?

— Да, хозяин, — простонал Петтигрю. — Пожалуйста, хозяин… умоляю!

— И всё же ты помог мне снова обрести тело, — холодно продолжал Волдеморт, глядя, как всхлипывает лежащий на земле Петтигрю. — Каким бы бесполезным предателем ты ни был, ты всё же помог мне — а Лорд Волдеморт награждает тех, кто ему помогает.

Лорд снова поднял палочку и взмахнул ею. В воздухе остался след, похожий на расплавленную полосу серебра. Через мгновение эта полоса превратилась в сверкающую копию человеческой кисти. Сияя в темноте, как луна, кисть тут же опустилась и приросла к окровавленному запястью Петтигрю.

Всхлипывание мгновенно прекратилось. Тяжело дыша, Петтигрю поднял голову и, не веря своим глазам, смотрел на серебряную кисть, так безупречно соединённую с его собственной рукой, что, казалось, он надел ослепительно сияющую перчатку. Он согнул и разогнул серебряные пальцы, а потом, дрожа, поднял с земли какой-то прутик и растер его в порошок.

— Милорд, — прошептал он. — Хозяин… она прекрасна… спасибо… спасибо…

Он на коленях подполз к Волдеморту и поцеловал край его мантии.

— И пусть твоя верность будет неколебима, Хвост, — сказал Волдеморт.

— Конечно, милорд… навсегда, милорд…

Петтигрю поднялся и занял своё место в кругу. Он не сводил глаз со своей новой руки, а лицо его блестело от слёз. Волдеморт подошел к стоящему справа от него Пожирателю.

— Люциус, мой скользкий друг, — прошептал он, остановившись перед ним. — Мне говорили, что ты не отрёкся от прежней жизни, хотя и был вынужден надеть личину приличного человека. Ты, я думаю, по-прежнему готов возглавить тех, кто не прочь помучить магглов? И всё же ты не попытался найти меня, Люциус. Должен сказать, твои подвиги на Чемпионате мира по квиддичу позабавили меня — но разве не разумнее было бы направить свои силы на поиски своего хозяина, на помощь ему?

— Милорд, я всегда был настороже, — тут же послышался из-под капюшона голос Люциуса Малфоя. — Если бы я заметил хоть какой-то знак, любой намёк на ваше присутствие, я бы тут же, немедленно явился к вам, ничто не могло бы помешать мне…

— Тем не менее, ты бежал от моей Метки, когда преданный мне Пожиратель смерти запустил её в небо прошлым летом, — лениво заметил Волдеморт, и Малфой тут же умолк. — Да, мне всё известно, Люциус — и ты меня разочаровал. Я ожидаю от тебя более верной службы.

— Конечно, Милорд, конечно, — торопливо согласился Малфой, — вы милостивы, благодарю вас, Милорд…

Волдеморт двинулся вдоль круга и остановился у большого промежутка между Малфоем и следующим Пожирателем смерти: здесь, похоже, не хватало двоих.

— Один побоялся вернуться, — прошипел Лорд, — он пожалеет об этом. Один, я думаю, покинул меня навсегда… он, конечно, будет убит… слышишь, Антонин? Я говорю о твоём друге Игоре Каркарове.

— Предатель не может быть моим другом, — хмуро ответил всё ещё стоящий на коленях Долохов. Мерлин, да лучше бы он отрезал себе руку с Меткой, чем возвращаться к сумасшедшему садисту.

— Верно, — прошипел Лорд, — и ты должен будешь сам убить его!

— Позвольте это сделать мне, милорд! — умоляюще попросила Беллатрикс, — я заставлю его проклинать день, когда он решил предать вас!

— Что же, если Долохов не справится, тогда я позволю тебе сделать это, — милостиво кивнул ей Тёмный Лорд.

— Благодарю вас! — и Белла в восторге принялась целовать край мантии Волдеморта.

Остальные стояли на месте, словно изваяния, и их лица были белее масок.

* * *

А дальше Лорд решил развлечься дуэлью с мальчишкой Поттером — и Долохов испытал ни с чем не сравнимое удовольствие от её результата, хотя озверевший Повелитель наградил Круциатусами всех, кто попался ему на глаза.

«Вот и кончилась ещё одна жизнь, на воле и без Хозяина, — подумал Антонин, сплёвывая кровь из прокушенной губы, — короткой же она оказалась!»

— А куда мы теперь? — спросил, когда мальчишка исчез, а они все немного пришли в себя, Рабастан. — Нас же сейчас весь Аврорат искать кинется.

— Как куда? — изумилась Беллатрикс, — куда прикажет Повелитель!

Повелитель приказал отправляться в поместье Малфоев, где устроил своим верным слугам форменный допрос.

— ...С-сука! — от души выругался Рабастан, когда они с братом и Долоховым оказались, наконец, наедине. — Вот кто её за язык тянул?! Зачем она всё про анимагию Лорду выложила?!

— А ты сомневался? — невесело ответил Долохов. — Понятно было, что она всё расскажет дорогому Повелителю. «Бесполезное и бессмысленное занятие, — процитировал он Лорда, — подходящее только для идиотов или школьников».

— Сам бы посидел тринадцать лет — я бы на него полюбовался! — бушевал Рабастан. — На себя бы в зеркало посмотрел, тварь безносая!

— Замолчи! — оборвал его Долохов, — под Круциатус захотел? Теперь только молчать и кланяться, м-мать!

— А кто тут доложит? — крикнул Рабастан в ответ запальчиво. — Ты?!

— Басти, уймись! — рявкнул Родольфус, но тот и сам умолк, а потом буркнул:

— Некому тут доносить. Ну почему всё так?! — добавил он тоскливо.

— Некому? — зло усмехнулся Долохов. — Про крысу ты уже забыл? Я про Хвоста, если ты не понял. Так что теперь только с оглядкой. Впервые пожалел об Азкабане.

— Убью тварь, — мрачно выплюнул Рабастан. — Придушу ночью.

— Не смей, — предупредил Долохов, — эта тварь теперь — шпион Лорда среди нас. И Лорд не пощадит ни тебя, ни твоего брата.

— Всё равно убью, — упрямо повторил Рабастан, набычившись. — Это он его вернул! Если бы не он, ничего бы не было! Гриффиндорцы! — выплюнул он с ненавистью.

— Если бы не он, нашёлся бы другой идиот, — ответил Долохов, — про Барти Крауча забыл?

— Барти сдох! — в непонятном отчаянии воскликнул Рабастан. — Остальные даже и не думали! Если бы не эта крыса, мы сейчас сидели бы спокойно!

— А ты что, не слышал? — слегка удивился Долохов, — это же Барти всё проделал — и Поттера сюда доставил, и ритуал подготовил... Хвост так, на побегушках был. Так что все хороши — что Гриффиндор, что ваш Слизерин. Идиотизм от факультета не зависит, знаешь ли.

— Помнится, ты радовался, когда Крауч смылся, — попенял ему Рабастан. — Я его не понимаю! Он из Азкабана вышел — что ему на воле не жилось?!

— Дурак, — вздохнул Долохов, — несчастный дурак. А нам что не жилось? — ответил он вопросом на вопрос. — Надо было мне руку всё же отрезать. Не захотел жить калекой — ну, теперь сдохну со всеми конечностями.

— Отрезать руку? — непонимающе переспросил Рабастан. — Зачем?

— Не думай даже! — потребовал Родольфус.

— Если бы хоть как-то эту пакость блокировать, — глухо сказал Долохов, — а то ведь... ни чары не берут, ни зелья — я пробовал, когда понял, как вляпался.

— Блокировать... — задумчиво повторил Родольфус. — Ты не разбирался, как она работает? — спросил он, задирая свой рукав и разглядывая метку.

— Да как? — Долохов с ненавистью посмотрел на собственную метку. — Тут такое накручено, что не мне, недоучке, соваться. Но от некромантии что-то точно есть. Я этой дряни в молодости насмотрелся.

— Некромантия? — переспросил Родольфус и пробормотал: — Так вот это что... Послушай, — он задумчиво провёл пальцами по своей метке, — а не хочешь поработать вместе? Вот в чём в чём, а в некромантии я ничего не понимаю. Зато вижу кое-что другое... может быть, вдвоём мы разберёмся? Можно ещё Эйвери привлечь — что-то он не выглядит счастливым, как по-твоему?

— Счастливым? — криво ухмыльнулся Долохов, — да уж на что Кэрроу идиоты, и те после Круциатуса слегка поумнели. Одна Белла сияет.

— Басти, ты не поищешь Маркуса? — попросил Родольфус. — Может, мы хотя бы втроём сможем разобраться с этим.

— Найду сейчас, — пообещал повеселевший Рабастан — и вышел.

— Руди, — серьёзно сказал Долохов, — смотри за ним. Он может сорваться в любой момент.

— Я смотрю, — вздохнул Родольфус. — Ему тяжелей, чем нам с тобой — темперамент, да и в целом Басти не привык терпеть... хотя в Азкабане мог и научиться бы, — он невесело усмехнулся.

— Азкабан как школа жизни, — Долохов скривился, — врагу не пожелаю. Ладно, начнем работать над Меткой. Выхода у нас, сам понимаешь, нет. Или мы освободимся, или сдохнем, как бараны на бойне.

К поискам Игоря Каркарова Долохов отнёсся со всем прилежанием. Единственное, что он сейчас мог сделать для бывшего друга — найти его первым и убить быстро. Иначе Лорд отправил бы за головой предателя Беллатрикс, а такого для Игоря он не хотел.

Тот, однако же, будто бы сквозь землю провалился — порой Антонин натыкался на его следы, но всегда это бывало слишком поздно. Лорд же, между тем, мрачнел и всё жёстче требовал от Долохова результата, с каждым разом прозрачнее, чем прежде, намекая, что, возможно, тому стоит взять помощника. Или, может быть, помощницу — миссис Лестрейндж наверняка с удовольствием ему поможет.

Беллатрикс кивала.

Время шло.

Как выяснилось (к дикому бешенству Тёмного Лорда), при опредёленных условиях Пожиратель Смерти мог не явиться на вызов Лорда — а выдернуть к себе Лорд мог только того, кто этого хотел сам.

Игорь Каркаров являться перед Повелителем предсказуемо не спешил, равно как и встречаться с бывшими соратниками. Долохов это понимал — но не исполнить прямой приказ Лорда не мог.

И думал — а где может прятаться бывший друг?

Ну не в Британии же, в самом деле!

Отпустил его на континент Лорд крайне неохотно, велев поторопиться и пообещав, что в случае задержки поставит с ним в пару Беллатрикс. Долохов, конечно, поклонился и сказал в ответ сакраментальное: «Да, мой Лорд», но внутри кипел.

Однако, злись не злись, а искать было надо — и он искал. Где он сам бы спрятался, если бы подался в бега? Или в крупном городе, или в маленькой деревне, а то и вовсе в одиноком домике.

Стоп, одёрнул он себя, где бы он спрятался на месте Игоря? Благополучного горожанина, которому в настоящей глуши и бывать-то не доводилось? Житель города прятаться будет в пустынном или малонаселенном месте, наивно полагая, что уж там-то его никто не найдет.

А между тем опытному человеку найти такого умника легче лёгкого.

В Болгарии, на своей родине, Игорь прятаться не будет — он ведь не дурак. Окрестности Дурмштранга отпадают, Западная Европа — тоже: там у Игоря никаких зацепок. На Восток он не сунется — чужака там обнаружат и выдадут сразу. Значит, Восточная Европа. Где-нибудь у моря. В небольшой деревеньке. Такой, где достаточно комфорта — и где Игорь будет чувствовать себя своим. Славянская страна, без вариантов. Сербия? Нет, там сейчас магглы устроили гражданскую войну.

Хорватия? Курортная страна — небогатая, но спокойная. Да, пожалуй, надо для начала сунуться туда — а потом, возможно, в Грецию? Или в Черногорию... Но что толку думать прямо сейчас — может, ему сразу повезёт. С его-то счастьем.

Смешанных маггло-магических деревушек в Хорватии было не так уж много — и Долохов, начавший методично их обшаривать, уже во втором поселении, расспрашивая о том, не поселился ли здесь кто-то из его друзей, наткнулся на упоминание о неком господине, который приехал сюда отдохнуть и подлечиться.

Оставалось только поглядеть на этого «господина» — и убедиться в том, что это Игорь. Антонин и поглядел.

И убедился.

Тот пил чай — сидел, дурак, у самого окна, глядел на море и пил чай с печеньем. И нервно барабанил пальцами по столешнице.

Антонин сжал в руках артефакт, отсекающий возможность аппарировать или уйти порталом (только поддержки в виде явившейся вслед за ним чокнутой Беллы ему не хватало!) и негромко позвал:

— Ну, здравствуй, Игорь.

Каркаров дёрнулся и вскочил, запоздало выхватывая палочку и роняя стул. Тот с грохотом упал на деревянный пол, и в кухоньке повисла тишина.

— Тебя послали, значит, — глухо сказал Каркаров.

И опустил палочку.

— Меня, — кивнул Антонин. — Беллатрикс тоже рвалась — но у меня, как ты понимаешь, приоритет.

— Понимаю, — Каркаров поглядел на упавший стул и кулем рухнул на другой. — Ну что? — спросил он: — Как будешь убивать?

— А что, хочешь высказать пожелание? — насмешливо поинтересовался Долохов.

— Побыстрей бы, — тоскливо сказал Игорь, а Долохов смотрел на него и думал, как тот сильно постарел. Он выглядел намного старше Долохова — а ведь тот почти все эти годы провёл в Азкабане.

— Я не садист, — пожал плечами Долохов. — Это Белла бы тебя сейчас на ленточки резала. Медленно. И улыбаясь при этом. Может, расскажешь, как Метку блокировал?

— Расскажу, — грустно сказал Игорь. — Толку-то, как видишь... Это настолько просто, что смешно — только, к сожалению, постоянно так не проходишь. Надо сделать эту часть руки неживой — тряпичной или деревянной. Если б можно было так всегда ходить, — он вздохнул. — Но нельзя, сам понимаешь — приходится всё время превращать туда-сюда.

— М-мать, — ошарашенно выдохнул Долохов, — а я голову ломал... Ты на что рассчитывал-то, Игорь? Нет, не сейчас, тут всё понятно — а тогда, на суде? Ты же видел, что Метка не пропала — значит, он должен был вернуться? И тогда — ты же понимал — мёртвым позавидуешь!

— Он ведь мог вернуться позже, — ответил Каркаров. — Не через тринадцать лет, а, может, через тридцать или сто... Хотя, муть всё это, — он махнул рукой. — Не хотел я в Азкабан. Заживо там гнить... Я как представлял это — так и...

— Да, ты бы там не выжил, — согласился Долохов. — Какой же ты идиот, Игорь!

— Да, не выжил бы! — воскликнул Каркаров. — И что мне было делать? Антонин, ну, что? Ладно, извини, — сказал он упавшим голосом и потёр лицо руками. — Ты не представляешь, до чего я устал бегать. Я, наверно, даже рад, что ты меня нашёл, — признался он. — Чувствую себя загнанной лисой.

— Лисой? — странно усмехнулся Долохов. — Вот как... Отец как-то рассказывал, что охотился на лис. По-маггловски, с капканом. Так лиса лапу себе перегрызла и ушла. Раненая. Чтобы издохнуть — но свободной.

Он поднял палочку и, нацелив её на левую руку Игоря, быстро, боясь передумать, сказал:

— Диффиндо!

Каркаров, онемев, секунду или две смотрел на то, как отрезанное предплечье уже отдельно от него лежит на столе, а из культи у локтя хлещет кровь. А потом закричал — громко и пронзительно, на одной ноте... и тут же расхохотался. Он кричал, и плакал, и смеялся, пока Долохов не наложил на него сперва обезболивающее, а после кровоостанавливающее, заодно перетянув культю жгутом. Оставалось рану заживить — но что-что, а это он умел.

— Убирайся отсюда, — сказал он, закончив. — Аппарировать сам сможешь? Ты же не левша, палочку удержишь! А я тут сейчас устрою... Огненное погребение твоей руке!

— А ты? — спросил Игорь. — Тони, едем вместе? Ты же тоже можешь... так, — он лихорадочно облизнул губы. — Давай! Вдвоём проще, и вообще, раз уж выход настолько прост...

— Идиот, — выплюнул Долохов, — у тебя есть шанс, если я прикрою. У нас двоих — шансов ноль! Мне ещё воспоминания Лорду показывать, как я тебя в домике Адским Огнем жгу — заживо.

— Да, ты прав, — сник Каркаров. — Но потом же... Потом ты ведь тоже можешь так! Послушай, — быстро заговорил он. — Ты ведь тоже можешь сделать так — просто позже! И сбежать... он тебя в жизни не найдёт! Давай договоримся о каком-нибудь месте встречи? Скажем, первого числа каждого месяца? Или лучше, например, десятого — не так очевидно потому что...

— Ага, в шесть часов вечера после войны, — фыркнул Долохов, — на Трафальгарской площади. Не дури! Выживем — тогда я сам тебя найду. Я умею, как видишь. Ну, а нет — значит, нет.

Он выволок Каркарова из домика и, дождавшись его аппарации, произнёс:

— Файнд Файер!

Домик занялся мгновенно — пламя взвыло, обнимая его, и взметнулось вверх. Прогорел он быстро — тушить вышло дольше: всё же связываться с Адским пламенем Долохов всегда недолюбливал. Но что ещё могло навсегда убрать любой след? Пусть теперь Лорд хоть лично тут всё просеет через сито — всё равно ничего, кроме пепла, не найдёт.

А гибель собственной Метки эта безносая тварь точно почувствует.

* * *

— Ойген, — торопливо сказал Мальсиберу вернувшийся в Британию Долохов, — мне нужна твоя помощь. Срочно.

Тот кивнул — и, не задавая вопросов, закрыл за Долоховым дверь своей комнаты, запечатывая её заклятьем. И добавил:

— Лорд обещал быть к ночи.

— Слава Мерлину, — облегчённо выдохнул Долохов, — Слушай, рассказывать долго — посмотри сам. Мне нужно убрать воспоминание об одном разговоре.

— В глаза мне посмотри, — Мальсибер присел на стул и кивнул Долохову сесть напротив. — Вижу, — сказал он через несколько минут. — Нужно сделать вот что, — решил он: — Вытащишь само воспоминание — это всегда лучше, чем стирать, потому что невозможно взломать, если что. А я подотру края и сам факт вытаскивания. И добавлю тебе злости к Игорю. Сумеешь вынуть сам?

— Не проблема, — обрадовался Долохов, — приходилось.

Он прикоснулся палочкой к виску — и на её кончике заклубилось серебристое облачко.

Бело-серебряную светящуюся ниточку, которую он вытянул из своего виска, Долохов опустил в трансфигурированный Мальсибером флакон, который тот немедленно куда-то спрятал. И лишь после этого они уставились друг другу в глаза — и это было... никак. Ничего Долохов не ощутил, кроме отчётливой досады на Мальсибера, перехватившего его с каким-то идиотским вопросом сразу после возвращения. Даже поесть и вымыться не дал!

— Ну? — неласково спросил он, — всё? А то мне ещё Лорду отчитываться — Каркарова я всё же отыскал.

— Если кто и мог это так быстро сделать — это только ты, — сказал Мальсибер. — Извини, что задержал. Спасибо.

— Не за что, — буркнул Долохов. Он был очень зол, а ещё испытывал странное опустошение. Как будто своими руками оборвал последнюю ниточку, связывающую его с прошлым.

Когда он ещё не был наёмным убийцей на службе Тёмного Лорда.

Мерлин...

Зато сам Лорд остался доволен и даже похвалил его, милостиво позволив поцеловать свою холодную руку с пугающе длинными ногтями.

Когда Антонин прикоснулся губами к этой руке, то его чуть не вывернуло наизнанку — от Лорда несло той же некротической энергией, которую он в молодости чувствовал, работая на старика-некроманта. Тот специально обучил своего наёмника её чуять — ибо иначе некроманту скоро пришлось бы искать нового охранника, а это долго, утомительно и отрывает от более интересных занятий.

Так вот, от Лорда этой жутью несло так, что Долохов не понимал, почему это не чувствуют остальные. Или... он посмотрел на абсолютно нечитаемое лицо Мальсибера, — всё же чувствуют? Но ничего не могут поделать.

Как и он сам.

Ответа на свой вопрос Антонин так и не получил — впрочем, очень скоро ему стало не до этого. Их с Лестрейнджем и Эйвери изыскания по поводу метки закончились неутешительным выводом о том, что самостоятельно избавиться от неё не выйдет. Сделать это можно было только через смерть — не важно, чью, хозяина или носителя. Ну, или хотя бы его части: вариант с отрубленной рукой по-прежнему оставался актуальным.

Время шло, Лорд становился все более ненормальным, и они совсем уже было решились на этот вариант — но тут последовала идиотская битва в Отделе Тайн против Поттера и других детишек — и почти вся их компания снова оказалась в Азкабане. За вычетом Беллы и Кэрроу и с добавлением Малфоя и МакНейра, Эйвери и старшего Нотта. И еще Крэбба с Гойлом.

При виде так и лежащей на полу в его бывшей камере газеты Долохов захохотал:

— Вот и не верь после этого в приметы!

— В следующий раз бери её с собой, — посоветовал Родольфус.

— Предлагаешь повторить? — спросил Рабастан. — А как же Люциус и Уолден? Я вот не уверен, что хочу бежать, — добавил он. — Здесь дементоры, там — Лорд... Поди выбери.

— Что тут думать? — продолжал хохотать Долохов, — неужели ты думаешь, что дементоры могут сравниться с нашим дорогим Повелителем? А там же еще Белла осталась!

Малфой с МакНейром, которых сунули в «Блэковские» камеры, озадаченно случали этот странный разговор.

— Значит, остаёмся, — резюмировал Родольфус.

— Белла — это аргумент! — засмеялся Рабастан. — А займется чем? — спросил он тут же. — Скучно просто так сидеть... А давайте из Малфоя павлина сделаем?

— Эта... — неуверенно сказал Гойл, загремевший в камеру одного из Кэрроу, — не по понятиям так-то.

Крэбб промолчал — ему, попавшему под удар в комнате Времени, было хуже всех, а целителей для узников никто вызывать и не подумал. Оказали первую помощь на месте — да и ладно.

— Ну, так все равно заняться нечем! — продолжал веселиться Рабастан.

— Мне кажется, он вообще не птица, — возразил Мальсибер. — По-моему, он, скорее, какая-нибудь лисица, например... но это надо Трэверса спросить. Эктор, как ты думаешь, а Малфой — он кто?

— Песец, — хихикнул Трэверс.

— Он самый! — Долохов зашелся в новом приступе смеха. — Люциус, мы просто обязаны вернуть тебя обратно, командир ты наш неповторимый! К Лорду! А то песец будет уже у всей Британии!

— Я не понимаю ни о чём вы говорите, ни что вас так развеселило, — обиженно и растерянно сказал Малфой, вызвав этим дружный взрыв хохота.

— Мы об анимагии, — пояснил ему Мальсибер, вызвав этим возмущённое восклицание Рабастана:

— Ну, зачем ты сразу всё сказал! Разрушил всю интригу!

— Понимаешь, Люциус... и не только, — сказал Родольфус. — Тут действительно заняться нечем, да и место неприятное. Практика показывает, что когда ты занят чем-то важным и неэмоциональным, переносить заключение становится гораздо проще. Мы вам предлагаем совместить полезное с приятным и обучиться анимагии. Как оказалось, это не так сложно, хоть и долго.

— Дак это... в тюрьме-то разве учатся? — удивился Гойл.

— А какая разница? — философски заметил Рабастан.

— Ты как, кстати, себя чувствуешь? — спросил его Родольфус с некоторой тревогой.

— Да отлично, — отмахнулся тот. — Те, кто нас сюда отправил, похоже, очень уж хотели, чтоб я тут посидел подольше, так что залечили всё отлично.

— Вы серьёзно? — недоверчиво переспросил Нотт. — В Азкабане невозможно колдовать.

— Кто сказал? — спросил Рабастан.

— Строго говоря, анимагия — это ведь не чары, а трансфигурация, — сказал Руквуд. — Проведённый опыт однозначно показал, что ей здесь не мешает ничего — и даже, в определённой степени, способствует, ибо помогает переносить воздействие дементоров.

— Да просто палочки же забирают, — сказал Рабастан, — вот и невозможно. А анимагия отлично получается! Ну что, — возбуждённо спросил он, — Люци, хочешь стать павлином?

— Почему павлином-то? — спросил Мальсибер. — Трэверс говорит — песцом, а он в таких делах не ошибается.

— Павлин, песец — главное, чтоб белый! — ни капли не смутился Рабастан.

— А что, — с интересом спросил Эйвери, — желание стать кем-то конкретным связано с анимагической формой?

— Ты точно хомячком станешь, — тяжело вздохнул Долохов, — как же я с тобой намучился в свое время!

— А ты кем хочешь быть? — тут же спросил Мальсибер. И добавил: — Хомячком — это здорово! Они в спячку впадают, кажется — вот Марк ляжет и уснёт. И никакие дементоры ему будут не страшны.

— А вообще в аниформе хоть спать можно нормально, — порадовал новичков Джагсон, — мы-то привычные уже, а вот к вам дементоры поначалу просто прилипнут.

— Вот вам и стимул, — добавил Рабастан.

— Вы так говорите, будто этому может каждый научиться, — недовольно сказал Малфой. — Анимагия, между прочим, редкость!

— Ну, мы все научились, — фыркнул Рабастан. — Если ты тупее Кэрроу — значит, не судьба, а остальным я посоветовал бы поучиться.

— Я не говорил такого! — вспылил Малфой. — Я-то, разумеется, попробую — но...

— А раз «разумеется» — тогда начнём, — оборвал начинающийся скандал Родольфус, который понимал Малфоя, наверное, лучше всех. Он и сам, когда попал сюда впервые, не сразу поверил, что это с ним случилось и что это навсегда. Ну, или, по крайней мере, надолго.

* * *

Тренировки с опытными наставниками — это вам не поиск аниформы путем проб и ошибок, как в первый раз. И если на получение анимагической формы у «первопроходцев» ушел почти год, то «второй состав» анимагов справился куда быстрее.

Уже на второй месяц тренировок Эйвери превратился в белочку. Маленькую, рыжевато-серую.

Попрыгав по камере, белочка выскочила из неё и, пронесясь по коридору, радостно вскочила в камеру к Мальсиберу, который тут же подставил ей ладони и ласково прижал к себе.

— А ты говорил — «хомячок»! — радостно сказал он Долохову. — Смотри, какая очаровательная белка получилась!

— Ну да, — скривился Долохов, глядя на Эйвери, — белочка. Я с тобой сам чуть до белочки не дошел! Это ж врагу не пожелаешь — тебя боёвке учить!

Белочка в ответ виновато зацокала и клубком свернулась на ладонях Мальсибера.

Вторым, к всеобщему изумлению, стал Гойл. Большой барсук деловито обнюхал всю свою камеру, попытался протиснуться сквозь прутья, неодобрительно проворчал что-то, когда это у него предсказуемо не получилось, и с третьей попытки забрался на койку — спать.

— А шутка-то оказалась не такой уж шуткой! — прокомментировал это Рабастан. — Люци, а вдруг у тебя правда не получится? Гойл вон сумел — а ты так человеком и останешься.

— А я ещё тогда говорил, что Крэбб с Гойлом будут поумнее некоторых! — ядовито напомнил Долохов. — Вот Крэбб третьим будет.

— Буду, — охотно отозвался Крэбб, — а чо, выпить есть?

— Выпить нет, — сказал Родольфус, — но если ты превратишься в кого-нибудь не очень крупного, сможешь залезть к Трэверсу — а у него найдётся что-нибудь... аналогичное.

— М-да, — прокомментировал результат Долохов, — сделай все наоборот.

Крупный вепрь обиженно хрюкнул и попытался выбить решетку. Безрезультатно — камеры делали на совесть.

— О, я ж говорил! — ликовал Рабастан. — Люци у нас человек от ногтей до пяток!

— Только голова дурная, — хмыкнул Джагсон. — Ну, раз от ногтей.

— Кретины! — пробормотал Малфой, который каждое такое превращение воспринимал как личную обиду. Как так может быть, что Крэбб и Гойл обратились — а он нет?!

Этого Малфой уже не стерпел — и белый полярный лис возмущенно затявкал на всех из своей камеры.

— Место-то явно заколдованное, — развеселился Долохов, — то Блэк там лаял, то Малфой!

— Это же песец, — изумлённо сказал Мальсибер. — Трэверс снова угадал! Песец, да ещё и белый!

— Я же говорил! — с хохотом прокомментировал Долохов, — песец! И за что он не возьмется — опять песец! Вот почему операция-то провалилась! Тебя, Люциус, врагам надо подбросить — им тогда точно песец придет!

— Значит, надо отсюда выбираться, — подытожил Родольфус.

МакНейр сменил облик сразу после Малфоя — никто не удивился, увидев в его камере большого бурого медведя.

А превращения Нотта никто не увидел — просто однажды утром в его камере обнаружился дремлющий пестрый филин.

Теперь большую часть времени они все проводили в зверином виде — так действительно было легче переносить присутствие дементоров, да и в целом жизнь воспринималась проще. А ещё так можно было ходить — или летать — друг к другу в гости.

А потом за ними пришел сам Тёмный Лорд.

Захват Лордом власти в Британии привел Долохова в самое скверное расположение духа.

— Сбылась мечта идиота, — ядовито сказал он. — Мы победили. И даже выжили. Хотя — лучше б я сдох.

— Тебя хотя бы в Министерство работать не отправили, — попытался то ли успокоить, то ли порадовать его Родольфус.

— В отличие от Трэверса, — тут же всё испортил Рабастан.

— Трэверс в Министерстве даёт некоторую надежду на то, что однажды это кончится, — сказал Родольфус.

— Тогда надо было Малфоя туда же, — фыркнул Долохов, — это было бы с гарантией.

Он поморщился — Круциатус Лорда, полученный из-за срыва операции по поимке Поттера, был очень продолжительным, и сейчас Антонин с трудом стоял на ногах.

— А Малфой в немилости, — сказал Родольфус. — И сдаётся мне, что в будущем это будет только к лучшему. Так что придётся обойтись без него.

На Малфоя Лорд и в самом деле злился куда больше, чем на кого-либо ещё — даже забрал палочку и запретил выходить из дома.

Долохова Лорд в качестве наказания пристроил контролировать грейбековскую шантрапу и прочих «союзничков» вроде егерей, великанов и акромантулов. И Антонин постарался делать всё, чтобы толку от этого сброда было как можно меньше. Рабастан же, отправленный помогать брату, принялся развлекаться в Министерстве — да так, что можно было назвать это прямой диверсией: редкие артефакты, особенно настроенные на поиск «нежелательных лиц», регулярно давали сбои, Министерство то и дело заливало водой или засыпало снегом, зачарованные пергаменты наутро оказывались девственно чистыми...

Младший Лестрейндж явно не доиграл в детстве и не покуролесил в юности — и теперь вовсю старался это наверстать.

— Басти, уймись, а! — не выдержал в какой-то момент даже Родольфус, когда зачарованное пресс-папье прогрызло в его мантии приличную дыру.

— Да ладно, — отмахнулся тот. — Зато как орала эта дура в розовом, когда отдирала его от своей задницы!

— А я вот чувствую себя идиотом, — признался Долохов, — который сидит и ждёт, что придёт мудрый волшебник или великий герой и всё за него сделает. Лорд наш вон с того света уже один раз вернулся — как с ним вообще справиться можно?

— Но ведь быть не может, чтобы нельзя было, — сказал Рабастан уверенно. — Он же умер один раз — значит, может и второй.

— Так не умер же, как выяснилось, — заметил Родольфус.

— Так если бы не Крауч с этой крысой, ничего бы не было! — тут же вызверился Рабастан.

— Не Крауч с крысой — нашёлся бы кто ещё, — ответил Долохов. — Вон та же Белла. Рванула бы к дорогому Повелителю без раздумий. Кстати — а кто в курсе, что за пророчество Лорду-то требовалось, что он за ним тогда и Поттера снарядил, и нас? Я вообще сначала думал, что это просто такая ловушка на мальчишку была. Но уж больно Повелитель на Люциуса зол для простой ловушки.

— Когда оно разбилось, я услышал, — сказал Родольфус. И процитировал: «Грядёт тот, у кого хватит могущества победить Тёмного Лорда... рождённый теми, кто трижды бросал ему вызов, рождённый на исходе седьмого месяца... и Тёмный Лорд отметит его как равного себе, но не будет знать всей его силы... И один из них должен погибнуть от руки другого, ибо ни один не может жить спокойно, пока жив другой... тот, кто достаточно могуществен, чтобы победить Тёмного Лорда, родится на исходе седьмого месяца...»

— Поттер, — сплюнул Долохов, — опять Поттер. Что, придётся ждать, пока сопляк справится с Лордом? Дрянь-то эта, похоже, из числа истинных пророчеств.

— Поттер или нет — не знаю, — сказал Родольфус, — но, похоже, сам Лорд в этом убеждён.

— Да это бред какой-то! — воскликнул Рабастан. — Он мальчишка же, ему едва семнадцать! Он-то что с ним может сделать?!

— Об него годовалого Лорд расшибся, да так, что на тринадцать лет из числа живых вылетел, — задумчиво сказал Долохов. — На Востоке поговорка есть о соломинке, сломавшей спину верблюду. Может, мальчишка и есть эта соломинка? Подождём, — решил он, — до их прямого столкновения. Ну, а если ничего не получится — тогда попытаемся убить Лорда сами. Доверять мы можем только пятерым — но Эйвери не боец ни разу, а Мальсибер должен будет держать над нами щит, чтобы Лорд не прочитал ничего. Второго шанса, как вы понимаете, не будет. И ещё — одновременно с Лордом надо убить и его змею, и Беллатрикс. Иначе обе нам помешают.

— Змею и Беллатрикс, — медленно повторил Родольфус.

— Змею я могу, — после короткой паузы сказал Рабастан. — Тони, выходит, что с Лордом тебе драться.

— С Лордом драться всем, — возразил Родольфус. — А Беллу... кто сумеет — тот и сделает, — по его лицу мелькнула тень.

— Беллу тебе убивать нельзя, — устало сказал Долохов, — у вас же магический брак? Тогда она на мне.

— Спасибо, — искренне, хоть и совсем нерадостно сказал Родольфус. — Да и не хотел бы я это делать. Хотя, возможно, это было бы и честно.

— А почему только пятерым? — спросил Рабастан. — Думаешь, Люци рад тому, что происходит? А боец он хороший. Да и Уолли тоже.

— Уолден... — медленно произнёс Долохов, — что ж, вариант. А про Малфоя я даже говорить не хочу! Чтобы не сглазить!

— Ты что, правда в это веришь? — изумился Рабастан. — Объясни хоть, почему эта белая лиса беду приносит?

— Не могу, — пожал плечами Долохов, — чувствую, что нельзя ему говорить, и всё. Считай, что это такая загадочная русская магия.

— Чувства — это аргумент, — авторитетно сказал Рабастан. — А змею мы и сами убьём — мы же охотники! Да, Руди?

— Сказать по правде, на подобных тварей мне ещё охотиться не доводилось, — признался Родольфус. — Но да, я согласен: со змеёй мы справимся.

— МакНейра подключите, — посоветовал им Долохов, — ему такое привычно.

Так в черновом варианте был определён порядок действий. Вот только реальность, как всегда, смешала любые планы.

Тёмный Лорд решил брать Хогвартс штурмом.

* * *

— Разве Хогвартс можно взять? — озадаченно спросил Рабастан. — Он же зачарован... его, по-моему, за всю тысячу лет, что он стоит, не брали.

— А наш Лорд уникален, — сказал Мальсибер очень мрачно и язвительно. — Может, он решил подобным образом войти в историю.

— Герострат, мать его, — зло сказал Долохов, — Хогвартс сжечь, с детишками повоевать.

— Это... — к ним подошёл непривычно серьёзный Гойл, — неправильно это! Там же дети — а Лорд сюда и пауков согнал, и великанов, и Фенрира с волками... Нельзя же так-то!

— Ну, иди, скажи ему об этом, — хмуро предложил Родольфус.

— Погоди ты! — тут же остановил его Рабастан. — Это так, фигура речи. С Лордом говорить бессмысленно... И что делать? — спросил он почему-то Долохова. — Правда же, там дети — как-то это... не... не знаю...

— Говорить Лорду ничего нельзя, — ответил Долохов, обращаясь к Гойлу, — ты вот что... У тебя же щитовые чары всегда выходили сильные?

— Ну, — согласился Гойл.

— Ну, так и не подпускай к детям пауков с великанами.

— Ага, — обрадовался Гойл, — мы с Крэббом так и сделаем. Там же и наши парни тоже... говорят, их вывели, но я б назад вернулся — а Грег-то весь в меня пошёл!

— Дожили, — сказал Мальсибер, когда повеселевший Гойл ушёл. — Но вообще идея мне нравится... щитовые чары и я хорошо умею ставить. Может быть, мне к ним присоединиться? Я, пожалуй, даже оборотней потяну...

— Давай, — согласился Долохов, — но только потом. Сначала держишь блок на нас троих.

А потом на призыв Лорда откликнулся Поттер — и предсказуемо получил Аваду от Лорда. И сам Лорд упал рядом.

— Мордред, — пробормотал Долохов, — так просто не бывает!

Лорд, разумеется, ожил. А вот Поттер — нет.

— Вот вам и пророчество, — сплюнул Долохов. — Хочешь что-то сделать — так делай сам.

И когда Лорд подвёл их к стенам замка, сделал знак остальным заговорщикам.

Пора было начинать операцию «бунт на корабле».

Действовали они на удивление слаженно — даже лучше, как подумал Долохов, чем если бы договорились.

Вышло неожиданно и весьма эффектно. Когда Лорд объявил штурм, Крэбб и Гойл погнали прочь акромантулов — да так лихо, что очень скоро скрылись вместе с ними где-то в глубине Запретного леса.

— Ах вы... — задохнулась от ярости Беллатрикс, обнаружив действия этой парочки, — предатели!

Позабыв обо всём на свете, она накинулась на соратников с такой силой, что те едва успевали отгораживаться от неё щитами, позабыв, разумеется, об акромантулах, которые не преминули воспользоваться ситуацией.

— Паука жалко, — буркнул Долохов, увидев, как акромантул откусывает голову Беллатрикс, — точно отравится.

И переключился на более важную цель — Тёмного Лорда, который ничего подобного не ожидал. Вероятно, он бы даже меньше удивился воскрешению Поттера, чем нападению Антонина — и его изумление дало тому пускай крохотную, но всё же фору. И время — наверное, секунду, но всё-таки она была, и в эту секунду к Долохову присоединились Лестрейнджи и, довольно неожиданно для всех, МакНейр.

Однако, Волдеморт был очень сильным магом — и даже один против четырех бойцов мог сражаться долго и, вероятнее всего, победить.

— Змея! — прошипел Долохов, — где змея?

— Была в сфере! — крикнул Рабастан и заоглядывался. — Вон она! — он махнул рукой куда-то влево и метнул туда яркий красный луч. И попал — но заклятье отскочило от уже свободно, без всяких сфер, ползающей змеи, не причинив ей никакого вреда.

А затем начался форменный кошмар — драка всех против всех. На них набросились бывшие соратники, и теперь щитовые чары подхватил Эйвери, не давая пробиться к ним обоим Кэрроу и Селвину с Роули.

И именно этот момент выбрал окаянный Поттер, чтобы ожить.

— Сразись со мной, Том! — закричал он.

И, ко всеобщему изумлению, Лорд призыву внял.

— Это бред какой-то, — прошептал Рабастан, укладывая кого-то из недавних соратников намертво связанным. — На что он рассчитывает?!

Кто «он», по тону было не понять — но кто бы ни был, Долохов не знал ответа.

— Змея, — напомнил он, — где эта мордредова тварь? Руди, Басти — бьём по ней втроём! Хоть змею-то мы сможем убить?

— Сейчас узнаем, — сказал Родольфус — и ударил змею режущим. Долохов и Рабастан к нему присоединились, но все заклинания отскакивали от неё, словно мячики — пока кто-то из Лестрейнджей не швырнул в неё Авадой. Зелёная вспышка на мгновенье ослепила их, а змея рухнула на землю и затихла.

— Получилось? — почему-то недоверчиво спросил Рабастан.

— Получилось, — выдохнул Долохов, глядя на мёртвую змею, — а теперь — к Лорду! Мальчишка не справится один.

Но мальчишка, как ни странно, справился.

Когда они бросились к месту схватки, то услышали звенящий от ярости голос Лорда:

— Авада Кедавра!

И, одновременно, сорванный мальчишеский голос:

— Экспеллиармус!

— Дурак! — простонал Долохов.

Хлопок был подобен пушечному выстрелу. Золотое пламя взвилось в самом центре круга, по которому двигались злейшие враги, — это столкнулись их заклятия. Взбунтовавшиеся против хозяина Пожиратели увидели, как зелёная вспышка из палочки Волдеморта слилась со вспышкой палочки мальчишки — и как Бузинная палочка взмыла ввысь, чернея на фоне рассвета, закружилась над противниками и пронеслась по воздуху к Поттеру, которого не пожелала убивать, чтобы полностью подчиниться его власти. Мальчишка Поттер, тренированный ловец, поймал её свободной рукой — и в ту же минуту Волдеморт упал навзничь, раскинув руки, и узкие зрачки его красных глаз закатились.

Навсегда.

На земле перед Хогвартсом лежали смертные останки Тома Риддла — слабое, сморщенное тело, безоружные белые руки, пустое, отсутствующее выражение на змеином лице. Волдеморт погиб, убитый собственным обратившимся вспять заклятием, а его победитель стоял с двумя волшебными палочками в руке и глядел на опустевшую оболочку своего врага. Какое-то мгновение вокруг ещё стояло безмолвие. А потом тишина, царившая вокруг, взорвалась шумом, криками, восклицаниями и стонами.

— А теперь уходим, — скомандовал Долохов — и в рассветное небо взмыл чёрный ворон.

После окончания битвы Хагрид шёл по опушке Запретного леса, громко сокрушаясь, во что тот превратился. Великаны переломали деревья, перебили или спугнули лесных обитателей, акромантулы запутали паутиной тропинки — хорошо, хоть пугнул кто-то этих дурных потомков Арагога, а то ведь они, ироды, уже нацелились по стенкам замка карабкаться...

— Работы-то тута будет, — проворчал он, — до Нового года не управиться. Ладно, хоть замок-то почти целый, башню вон только порушили да мост — а то ведь сколь ещё народу-то могло сгинуть! И так вон...

Его внимание привлекли два звериных трупа на тропинке — видать, кто из великанов наступил на собаку? Нет, вроде не собаку — шакала, да и раздавил того. А второго — вторую! — отшвырнул в строну, переломав хребет.

— Вас-то, бедолаги, как хоть сюда занесло? — подивился Хагрид. — Отроду тут шакалов не было... Волдеморт, что ли, приволок? Животина-то дурная ему на кой?

Жалобный детский стон он услышал спустя несколько минут — и тотчас бросился на помощь.

— Ох ты, — вместо ребёнка, которого Хагрид ожидал увидеть — а вдруг из замка кто сбежал? Ребятишки, они же шустрые да во всё лезут! — он увидел раненого кота. Чёрно-белого, покрытого запёкшейся кровью, с некогда роскошным хвостом, теперь грязным и сломанным.

— Да как же тебя-то угораздило?

Кот жалобно и совсем по-человечески застонал и... заплакал. По-настоящему, крупными прозрачными слезами. Рыжевато-бурая белка, сидевшая в траве неподалёку, тревожно зацокала и вдруг, прыгнув на плечо Хагриду, тут же торопливо перескочила на ближайшую ветку.

— Вот ведь, — расстроился Хагрид, — ты уж потерпи, бедолага. Щаз я посмотрю, чего там с тобой...

Он осторожно прикоснулся к животному. Трогать руками побоялся — а вдруг повредит? — и поднял в воздух с помощью магии. Кот был ранен — зацепило режущим заклятьем, да ещё, похоже, чем-то ударило по голове — зрачки зелёных кошачьих глаз были разного размера.

Кот как будто понимал, что ему хотят помочь: стонал, но не пытался даже дёрнуться и покорно повис в воздухе, только пытаясь поджать повреждённый хвост. Любопытная белка прыгала вокруг, но близко не подходила.

— Эт ничего, эт не страшно, — успокаивающе бормотал Хагрид, осматривая кота, — эт мы вылечим... повезло тебе, режущее-то по касательной пошло... а то если бы брюхо распороло, оно бы куда хуже пришлось... Щаз я тебя к себе принесу да подлечу. Вот хвост жалко — поди, отсохнет половина-то. Ну да хвост не голова, без хвоста прожить можно. Что же ты, дурашка, сюда сунулся-то? Поди, из замка убежал? Вы же, коты, только и знаете, что шастать где ни попадя. А вот хозяин твой или хозяйка небось тебя ищет да расстраивается...

Кот протяжно застонал и сделал движение, словно бы хотел залезть к Хагриду на руки. Где-то совсем рядом снова зацокала белка.

В хижине Хагрид уложил кота поудобнее, напоив кроветворным зельем и промыв и обработав раны. С хвоста, поразмыслив, он остриг шерсть и наложил что-то вроде шины.

— Усыпить бы тебя надоть, — озабоченно сказал он, — а то ведь ты ещё когтями-то повязки сдерёшь.

Белка, пробравшаяся за ними, испуганно заверещала.

— Дак не так усыпить-то! — успокоил её Хагрид. — Чтоб поспал просто. Нешто я изверг какой?

Белка вдруг решительно спрыгнула к коту и устроилась с ним рядом, положив хвост ему на бок, словно бы пытаясь так его укрыть. Кот негромко заурчал и, повернув голову, лизнул её ухо. А потом посмотрел на Хагрида и жалобно и просяще мяукнул.

— Дак ты пить хочешь! — спохватился Хагрид. — Щаз я... — он подхватил с пола миску Клыка, быстро очистил её от присохшей каши и налил воды — не с помощью Акваменти, а просто плеснул из кувшина на столе.

— Это с родника, стал-быть. Утром набрал. Целебная она, ты пей.

Кот жадно принялся лакать воду, а когда закончил, его место заняла белка, и Хагрид лишь теперь увидел, что справа и на брюшке её шерсть сильно опалена.

Кот и белка по очереди напились — и почти сразу заснули.

— Хоть кто-то живой остался, — пробормотал Хагрид, — а то ведь сколь народу и живности угробилось. Вот и профессора Снейпа убили... Гарри-то сказал — он, мол, завсегда за наших был, вот Волдеморт его и убрал. И Грошика моего ранили...

Где-то в небе закричала чайка. Кот беспокойно дёрнул во сне ухом, и пальцы на его вытянутых лапах чуть поджались.

Чайка закричала снова — призывно и отчаянно, а затем послышалось повелительное воронье карканье и резкий крик альбатроса, и птицы, ещё немного покружив над лесом, унеслись прочь.

* * *

Мягче всего судьба обошлась с Малфоями: официально Люциус заплатил лишь весьма крупный штраф "за побег", остальные же его прегрешения нигде не упоминались. Говорили, что за Малфоев просил сам Поттер — но, поскольку никакого суда не было, утверждать это наверняка было невозможно.

Некоторые Пожиратели же просто сгинули — и все надеялись, что их тела просто остались неопознанными среди тех, кого, к примеру, завалило обломками моста или Астрономической башни. Их было немало: все трое Лестрейнджей, брат и сестра Кэрроу, Уолден МакНейр, Эктор Трэверс, Теодор Нотт-старший, Антонин Долохов и Август Руквуд.

* * *

...Большая росомаха, худая и облезлая, свернулась в клубок на азкабанской койке. Дементоров отсюда убрали, но в зверином обличье всё равно было легче. И почти не тревожила память. Звери легко забывают прошлое...

...Дом стоял на берегу океана. На другом конце Земли, если у неё есть начало и конец. О берег разбивались волны, слышались крики чаек, вдали виднелись высокие горы.

И если закрыть глаза, то можно было представить, что ты дома.

В Британии.

В Лестрейндж -холле.

А не в Новой Зеландии.

...Старый пёстрый филин дремал в семейной совятне. К Тео опять заявилась аврорская проверка — старого Нотта не нашли после битвы и теперь регулярно выясняли, не появился ли он дома.

Глупцы.

И появился, и жил, и по делам летал...

Как всё же важно продумать свою анимагическую форму.

Он же не Трэверс.

* * *

Книззлы с утра устроили в саду какой-то совершенно невозможный шум. И Ньют Скамандер, магозоолог на отдыхе, решил посмотреть, что же так обеспокоило обычно спокойных и вальяжных зверей.

Выяснилось, что причиной переполоха стало странное создание, напоминающее то ли неумелую трансфигурацию, то ли результат какого-то странного эксперимента по скрещиванию ящериц и птиц. Существо выглядело усталым и голодным и, нахохлившись, сидело на одной из верхних веток, слишком тонких для того, чтобы выдержать книззлов, и почему-то даже не пыталось улететь.

— О-о-у!!! — возмущённо сказала старшая из трех скамандеровских книззлов Прыгалка, переводя взгляд с Ньюта на это создание. — Моу-у!

— Дур-ра! — отчётливо отозвалось нахохлившиеся существо.

— Тихо-тихо, — сказал Ньют, подзывая к себе книззлов. — Не пугайте его. А ты иди сюда! — позвал он, протягивая к нему руку. — Иди, не бойся. Никто тебя тут не обидит!

— Жр-рать? — вопросительно каркнуло существо, не торопясь спускаться к человеку.

— Конечно, я тебя покормлю, — ласково проговорил Ньют. — Ну, спускайся! Что ты ешь? Мясо? Овощи?

— Кур-р-р! — прокаркало странное создание, переступая своими рептильими лапами. — Кр-р-р-рол-л! Кр-р-р-евет-т-т! Кр-р-р-раб! — возбуждённо начало оно перечислять.

Да, скромность существу явно была не знакома.

— Крабов нет, — сказал Скамандер. — Есть креветки и курятина. Спускайся уже! — позвал он, подставляя руки.

— Кр-р-руас-с-сан! Гр-р-рибы! Бр-р-рок-к-кол-ли! — продолжало странное создание.

Огласив весь список своих кулинарных предпочтений, существо оценивающе посмотрело на Ньюта и всё же изволило спуститься — есть хотелось сильнее страха и усталости.

Удобно устроившись на руках у Скамандера, существо гордо каркнуло на вертящихся в ногах книззлов и, устроив голову на плече у Ньюта, немедленно заснуло.

* * *

...Лет через пять стали поговаривать, что медведи в лесах Шотландии, оказывается, не вымерли. По крайней мере, на озёрах. Говорили также, что медведи теперь стали крайне скрытны и прячутся от человечьих глаз — но это лишь добавляло к ним симпатии. Заговорили даже о том, чтобы создать в тех местах заповедник...

...Глава Отдела Тайн был немало удивлен возвращению в отдел одного из своих старейших сотрудников, но вопросов Руквуду задавать не стал, здраво рассудив, что тот всё равно никуда теперь отсюда не денется, а его давно замершими проектами давно пора было заняться.

А то, что сотрудник половину года проводит в змеином виде — ну, так у каждого свои недостатки!

* * *

...Над домом, одиноко стоящим на побережье неподалеку от нормандского города Этрета, ворон покружил рано утром — и, примерившись, швырнул на дорожку в пяти шагах от крыльца зачарованный кошелёк, набитый галеонами. Он не любил оставаться в долгу.

С хриплым карканьем ворон улетел прочь — говорить со стариком не хотелось.

— Стой! — вышедший на крыльцо старик ворона уже не увидел. — Что ж ты творишь-то, дурак? — покачал он головой. — Так ведь и навсегда в птичьем-то облике застрянешь...

Он поднял кошелёк и, не развязывая, сунул в карман.

* * *

Над городом Дрезденом ворон летал несколько дней, не узнавая места. Той улицы, где когда-то стоял их дом, давно не было — как не было больше и всего небольшого магического квартала. Город стал полностью маггловским — и там не было ничего, что бы могло его задержать.

И никого.

* * *

Ворон прилетел к закрытому от всех чужих Дурмштрангу, немного полетал на мрачным замком — и, не задерживаясь, полетел прочь.

Он кружил над городами, где жил когда-то, и нигде не хотел остаться. Изредка он находил себе ночлег подальше от человеческого жилья и от своих собратьев, которые его заметно опасались.

Он был "не своим" и для птиц.

Его никто и нигде не ждал — впрочем, к этому он уже давно привык. Он даже собственное имя начал забывать — но всё же...

Что-то ещё держало его в сознании, не давая окончательно забыть о прошлой, человеческой жизни.

Он не любил оставаться в долгу...

"Я сам тебя найду, если выживем, — вспомнил он вдруг свои слова, сказанные кому-то. — Я умею..."

И, хрипло каркнув, ворон полетел на юг.

* * *

Чёрный ворон опустился на крышу смутно знакомого дома где-то в Болгарии и устало каркнул.

Из дома вышел человек с палочкой в правой руке. Левой руки у него не было чуть выше локтя.

— Кто там? — встревоженно позвал он.

Ворон каркнул снова и, слетев на землю, запрыгал вокруг человека, громко каркая и словно бы дразнясь.

— Антонин? — неверяще произнёс человек. — Мерлин мой... писали, что тебя убили в последней битве...

Ворон насмешливо каркнул ещё раз — и Долохов, сменив облик, пошатнулся и ухватился за стену.

— Отвык, — хрипло сказал он. — Летать теперь проще, чем ходить.

— Ты надолго? — спросил Игорь и тут же торопливо добавил: — А то оставайся совсем! Твоя комната так тебя и ждёт.

— Посмотрим, — усмехнулся Долохов. — Там видно будет.

У него осталась последняя, девятая жизнь.

И хотя бы её он хотел прожить по-человечески.