Эксперимент Борготты (джен)

Лючано поёжился от морозного ветра, обжигавшего лицо и выдувавшего из головы тяжесть похмелья. Да, невесёлый день рождения выдался вчера у Его Сиятельства — начали за здравие, а закончили за упокой. Со здравием у графа Мальцева в последнее время было всё хуже, несмотря на старания нейрохирургов, в руки которых он отдался после получения дивидендов от приносившего в первое время своего существования лишь одни убытки «Грядущего», ныне окрепшего и распространившего свои филиалы на множество планет. Ничего не поделаешь, возраст. Старость стремительно занимала позиции, с таким трудом отвоёванные достижениями современной нейрохирургии, и теперь Аркадий Викторович не мог подняться с инвалидного кресла без посторонней помощи уже не из-за последствий ранения, а по причине слабости и утративших подвижность суставов. Редкую рюмку из-за тремора мог выпить, не расплескав, однако не утратил при этом привычного благодушия. Вон, даже сани раритетные, запряжённые тройкой лошадей, дал, как Лючано не упирался. Мальцев и сам порывался с ними поехать, прибегнув к помощи невропаста, но Борготта был непреклонен. Невропаст не чудотворец и не сможет долго держать немощного старца на пределе его физических возможностей без катастрофических последствий для здоровья обоих. Тем более, такой ущербный, как он. Не сдержись Лючано и выплесни во время сеанса свою боль в графа — может угробить старого друга и благодетеля. Поэтому пришлось вежливо, но твёрдо отказать, и, дабы не обидеть, взять треклятые сани вместо более комфортного и скоростного аэромоба.

Лючано перевёл взгляд со спины кучера на Юлию. Жена разрумянилась от мороза, глаза её блестели азартом от предвкушения рискованного предприятия. Надо же, он столько времени не мог представить её в постели, а теперь не может представить кого-то кроме неё. Хорошо, что она встряхнула его вчера, дав хоть и призрачную, но такую желанную надежду снова увидеть Степашку. Хотя какой он теперь Степашка? Взрослый и давно уже самостоятельный невропаст-универсал. Однако Лючано привык считать его подростком, коим впервые увидел в общине ионарей. Оселков был первым из пригретых и выученных Борготтой детей с задатками невропастов, чьи способности Лючано развивал в течение десяти лет, а к первенцу всегда особое отношение.

Гаю Октавиану Тумидусу было страшно. Так страшно не было даже тогда, когда они шли в Кровь спасать Марка и его товарищей. Потому что тогда у него были время и вся мощь Помпилианской империи в придачу, а сейчас ничего этого не было. Тумидус не знал, сколько времени осталось у Папы Лусэро. С одинаковой вероятностью счёт мог идти и на дни, и на часы. Он метался, старался, дёргал за ниточки старых связей, порой даже унижался до просьб, но ничего не помогало.

Он вытряс из племянника информацию о пассажирских колантах, к расследованию по делу которых тот был причастен, вывернул вирт навыворот и нашёл Пробуса, который послал его к руководителю своего коланта — Гилю Фришу. Тот, просчитав вероятность благоприятного исхода с лёгкостью, свойственной всем гематрам, и сочтя её недостаточной для того, чтобы рисковать своими людьми, в свою очередь послал Тумидуса — нет, не в чёрную дыру, как вы подумали — а обсудить этот вопрос со своим патроном, Лукой Шармалем.

Переговоры с мар Шармалем зашли в тупик, едва начавшись. Мудрый банкир не стал отказывать напрямик, запросив вместо этого сумму, которая была Гаю не по карману, даже продай тот все своё движимое и недвижимое имущества и набери кредитов на сто лет вперёд. Если бы Тумидус не знал, что гематры не страдают излишней эмоциональностью, то подумал бы, что Шармаль делает это из мести за то, что помпилианец полгода продержал в рабстве его внуков.

На самом деле мысль о пребывании в рабстве у Тумидуса Давида и Джессики, едва не нанесшем невосполнимый ущерб их психике, присутствовала в мыслях Луки Шармаля, но лишь как констатация факта. Сей факт учитывался в расчетах, однако не являлся решающим. Гораздо важнее был возможный убыток при потере одного из нелегальных пассажирских колантов, приносивших ему едва ли не больше дивидендов, чем банковское дело. К примеру, нелегально вывезти с планеты диктатора во время путча, когда перекрыты космопорты, и т.п. — стоило недёшево, и клиенты в таких случаях не торговались. Если бы мар Шармаль знал, к чему приведёт его упрямство, то согласился бы без лишних проволочек, ещё и доплатил бы Тумидусу за пользование одним из своих колантов.

Гай тоже этого не знал, и, посему, пребывал в глубоком отчаянии. Как говорят, время — деньги, денег мало. Тумидусу сейчас не хватало ни того, ни другого. Как раз тогда, когда появился шанс спасти Папу Лусэро, сработал фундаментальный закон людского бытия — закон подлости: оказалось, что всё упирается в деньги, а их-то в такой сжатый срок взять было неоткуда. Совет Антисов, к которому обратился Тумидус, раскололся во мнениях и грозил прозаседать не одну неделю. Видимо, некоторые из его членов оказались неспособны переварить идею своей смертности и то, что один из них может стать исключением из правил. Великая Помпилия изволила размышлять, не отказывая, но и не выделяя финансов, а время утекало, как песок сквозь пальцы.

Тогда Гай решил собрать свой пассажирский колант и обратился за советом к знаменитому космобестиологу, который, по словам Марка, был связан со своим тестем Лукой Шармалем общим логистическим бизнесом.

Адольф Фридрихович уже был предупреждён Мальцевым и встретил чету Борготта радушно, но без излишней помпезности. Чай не граф, чтоб содержать цыганский хор, поющий дорогому гостю: «К нам приехал, к нам приехал, к нам приехал Лючано Армандыч дорогой». Так что даже без девки в кокошнике с караваем хлеба обошлись. Оно и к лучшему, не отвлекает от насущных проблем, а то накушаешься борща, обкушаешься водочки, размякнешь, аки студень, коим закусываешь, и уснёшь, уткнувшись мордой в салат, а мировые проблемы кто будет решать?

Однако скромного обеда и тут не удалось избежать. Кроме хозяина дома за столом присутствовал его сын Давид, сухо поздоровавшийся с Лючано и Юлией. Он изменился после того, как Лючано видел его бритым наголо — коротко остриженные рыжие волосы, одежда унисекс. Лишь когда Лючано утолил разыгравшийся на свежем воздухе голод и изложил цель своего визита, молодой гематр с несвойственной его расе горячностью воскликнул: «Лючано, ты принёс нам новую задачку!», — стало ясно, что на самом деле это была его сестра-близнец Джессика.

— Дочка, а кто же тогда поехал в гости к Пшедерецкому? — удивился профессор, вечно пребывавший в своих научных размышлениях, из-за чего из-под его носа можно было спокойно вывезти не только немногочисленные ценности имения, но и сына под видом дочери.

— Давид. Я решила устроить жениху последнее испытание, прежде чем дать согласие на его предложение, — девушка улыбнулась отцу так, словно не была наполовину гематрийкой. — Если Антон сумеет вовремя нас различить, то получит мою руку.

— Дедушка будет гневаться, он спит и видит, чтобы хотя бы его внуки выбрали спутниками жизни чистокровных гематров, наверняка и подходящую партию тебе подобрал, — заметил отец.

— Дедушка — гематр, ему полезно сердиться, — парировала Джессика.

— А твой Пшедерецкий часом не прирежет Додика за ваши художества? Сама говорила, что нрав у него горяч, — забеспокоился Штильнер.

— В крайнем случае, вызовет на дуэль, но драться вместо брата буду я, , не раз участвовавшая в самых престижных рурнирах по фехтованию, — отмахнулась Джессика. — Пап, мне надо больше узнать о том случае с доньей Энкарной, чтобы я смогла сделать более точные подсчёты вероятностей. Видимо, всё же придётся самой разоблачить брата, связавшись с Антоном Францевичем. С вашего позволения, — девушка, вернее, уже молодая женщина, поднялась из-за стола и поспешила в свою комнату.

— Вы замыслили любопытный эксперимент, однако ваш случай иной, нежели у сеньора Пераля. Его шпага, без которой он себя не мыслил, оказалась частицей флуктуации космического пространства и материализовалась после большого космического путешествия с колантом. Информация о шпаге оказалась записана в волновом теле коланта, точно так же, как и информация о теле и личности доньи Энкарны, которую, несмотря на наши старания и горячее желание Диего Пераля, удалось вернуть к жизни далеко не сразу. Сможете ли вы настолько отождествить себя с погибшим Степаном Оселковым, чтобы выудить его тело из волновой матрицы?

— При хорошо развитом воображении это возможно, — после недолгого раздумья ответил Лючано. Не рассказывать же, что ему много лет помогала совмещать функции моторика и вербала личность маэстро Карла, к которому позднее присоединился добряк Гешар, дававший непрошеные советы. Ляпнешь такое, и упекут тебя в белую палату с мягкими стенами и ласковыми пси-терапевтами…

И тут он вспомнил, что со Степашкой всегда незримо присутствовали его учителя — Тарталья и старец Аника. Стало быть, Степан мог воссоздать в своём сознании субличность Лючано Борготты, поучавшую юношу и вечно спорившую с субличностью главы общины ионарей. Значит, сможет и он. Недаром ведь с ним всегда мысленно рядом маэстро Карл и добряк Гишер… То, что он всегда считал профессиональным психическим расстройством невропастов могло послужить благому делу.

— Положим, сможете. Что дальше? Возможно, случай с Энкарной де Кастельбро был уникальным, благодаря тому, что во время путешествия на Хезац их колант подвергся атаке роя космических флуктуаций, а, может быть, решающим оказалось присутствие в коланте дикаря с Астлантиды, обладавшего не только небывалым энергетическим потенциалом, но и некими паранормальными способностями, природа которых до сих пор неясна.

— Дикаря отыщем без проблем, — вклинилась в разговор Юлия. — Астланты с радостью отправляются в честный плен к победившим их помпилианцам.

— А как быть с флуктуацией? — не унимался профессор.

— Адольф Фридрихович, если вы помните, частица одной из них некоторое время сидела во мне, и я научился с ней управляться, — ответил Борготта. — Насколько я ощущал, её дар был сродни моему, только управлять она моглане людьми, а пространством и временем.

— Дело осталось за малым: отыскать её и договориться, — иронично заметил профессор, однако по блеску в глазах было видно, что он заинтересовался.

— Думаю, найти общий язык с космическими флуктуациями нам поможет воспитанный ими ребёнок-антис, ребёнок-телепат, содержащийся сейчас на Ларгитасе, — выложила Юлия свой козырь.

Профессор Штильнер подскочил на месте от избытка чувств, опрокидывая рюмку с остатками вишнёвой наливки, и воскликнул:

— Неужто наконец свершится то, что я предрекал много лет назад, и две ветви эволюции, антисы и флуктуации, смогут наконец встретиться не как враги и наладить конструктивный диалог!

— Ваша радость несколько преждевременна, — осадила его Юлия. — Прежде всего, сейчас необходимо наладить контакт с самим ребёнком, который пока не вполне осознаёт, к кому себя причислять, ведь три года из своих десяти он прожил «под шелухой», во власти галлюцинативного комплекса в окружении тех, кого мы с вами привыкли считать чудовищами. Непонятно, какие изменения за это время претерпела его психика. А, учитывая шумиху, поднятую вокруг него брамайнами, и предпринимаемые ларгитасцами меры защиты даже добраться до него будет непросто.

— И, тем самым, с моим везением спровоцировать ещё один вооружённый конфликт? — идея жены была заманчива, но Лючано не улыбалось снова угодить в эпицентр военных действий. Но Юлия, Юлия… Вот хитрюга, знала ведь про это космическое дитя и ничего ему вчера не сказала.

— Профессор, я перешлю вам имеющиеся в моём распоряжении данные по этому ребёнку, а вы подскажете нам, как к нему подступиться, — Юлия поколдовала над своим портативным уникомом, и Штильнер торопливо схватился за свой, подавший сигнал о входящем сообщении.

Борготта придвинулся к профессору и склонился над голосферой, чтобы ознакомиться с важной информацией, однако вместо вожделенных данных увидел там помятое лицо Тумидуса. Бывший военный трибун сегодня был при полном параде: в мундире и при всех регалиях.

— Здравствуйте, профессор, честь имею представиться, Гай Октавиан Тумидус, бывший военный трибун Помпилианской империи и действующий представитель от колантов в Совете Антисов, — надменно поздоровался он со Штильнером. — Ну, конечно, Борготта, без вас ни одна чёрная дыра не обойдётся, — сказал помпилианец, завидев в голосфере лик Лючано. — Какого кракена вас сюда занесло?

— Вы, что, знакомы? — удивился Штильнер.

— К несчастью, да, вот уже двадцать лет. Адольф Фридрихович, это мой бывший хозяин, — ответил ему Лючано. — Здравствуйте вам, — обратился он к помпилианцу, задетый тем, что его не удостоили приветствием. — Да вот, решил у Адольфа Фридриховича совета попросить в одном важном деле.

— Твоё дело подождёт, а вот моё — не терпит отлагательств, — привычно надул щёки Тумидус.

Ну, конечно, малый триумфатор и кавалер ордена Цепи не хочет ждать — желаю выйти тутова, рубите дверь по мне. Лючано только собрался вставить нечто обидное по этому поводу, как Тумидус продолжил:

— Мне нужно знать, как собрать пассажирский колант, чтобы спасти от смерти Лусэро Шанвури.

Как, неужели смешной карлик, весельчак и балагур, с которым плясали на прогулках в предвариловке на Китте, умирает? Известие огорошило Борготту. Плечо, на котором слепой антис когда-то набил татуировку со змеями, зачесалось. Папа, который в волновом теле гигантского паука спас их жизни, когда галеру Тумидуса атаковал «дэв»; Папа, который уговорил рабовладельца снять клеймо с Лючано, должен был жить.

— Адольф Фридрихович, помогите ему, — попросил он Штильнера.

— Обычный колант не сможет поднять с планеты пассажира, энергии не хватит даже при наличии двух-трёх энергетов. В составе пассажирского коланта непременно должен быть дикарь, — начал профессор.

— Дикарь в «корсете» у помпилианца, — уловил на лету Тумидус. — Кракен задери, если бы знал, что дикарь мне пригодится, то давно взял бы его на поводок. Придётся срочно восполнить это упущение.

— Одному тебе не справиться, необходим второй помпилианец, который будет держать в «корсете» тебя, страхуя, пока ты будешь брать в «корсет» астланина, — напомнила Юлия. — Я могла бы тебе помочь.

— Но ты не служила в армии и не обучалась корсетному взаимодействию, — заметил Тумидус.

— Зато я овладела им, будучи колантарием, — парировала Юлия. — Но у меня есть условие: услуга за услугу, нам тоже нужен дикарь в коланте для успешного завершения дела, с которым мы прибыли к профессору.

— А тебе — надёжный невропаст. Я не позволю тебе снова подвергать риску маэстро Карла, — включился в разговор Лючано, не подозревая о том, что жена намеренно не раскрыла ему все карты, чтобы он считал это решение своим собственным.

— Только не это! Да чтоб я ещё раз связался с тобой, Борготта! — в ужасе замахал руками Тумидус, забывая корчить из себя преисполненную важности высокопоставленную персону.

— А какие у тебя ещё есть варианты? Многие согласятся безвозмездно, то есть, даром, рисковать жизнью ради спасения старого вудуна? — резонно заметил Лючано. — Какова вероятность того, что, перейдя в большое тело, антис не разнесёт колант в клочья?

— Тебе точно или с некоторой погрешностью? — поинтересовалась вернувшаяся Джессика.

— Как можно скорее, — поторопил её Лючано.

— Пятьдесят девять процентов. Чтобы подсчитать точнее, мне нужны дополнительные данные, — ответила она.

— А если этого антиса будут страховать несколько антисов? — уточнил Тумидус. — На Китте собрались четыре антиса, чтобы проводить в последний путь Папу Лусэро.

— Тридцать два, — прикинула Джессика, — но это приблизительно. Чтобы подсчитать точнее, мне нужны их психологические портреты.

— Спасибо, Джессика, — поблагодарил девушку Борготта, — будут тебе портреты. — Это хорошие шансы, я собираюсь рискнуть.

— Думаю, мне не раз ещё отрыгнётся это решение. Я тоже в деле, — проворчал Тумидус.

— И я в деле, — сказала Джессика, которой, несмотря на многолетние занятия фехтованием, так и не удалось избавиться после пребывания в рабстве от синдрома миссионера. — Кто ещё с нами будет? Это тоже важно для моих расчётов.

— Ндоли Шанвури, — с уверенностью сказал Тумидус. — Она точно не откажется рискнуть, чтобы спасти отца, и она сейчас на Китте. Думаю, Папа постарается не погубить свою дочь.

— Восемнадцать, — произнесла Джессика.

— Ну, что же, тогда мы летим к вам, — подытожил Борготта, обращаясь к Тумидусу.