Древо жизни (гет)

Бессмертные уходят.

Создатель сотворил их такими — живущими вечно, не знающими болезней, боли, страха, печали старения, тягот, горечи расставания с близкими. Они — вечные Дети Его, глядящие на мир у своих ног чистыми глазами невинных созданий.

Века и века они живут среди людей, принимая обличья простых смертных. Их память хранит картины былого — прекрасного, не поврежденного временем и непогодой сфинкса, воздушные белоснежные храмы на берегах Эллады, споры богов и героев.

Лана тоже помнила это. Быть дельфийским оракулом было просто. Она видела не один восход цивилизаций, она знала наперед все тщеславные желания людей, все их стремления, всякое движение их мысли. Все повторялось вновь. А потому на вопрос очередного вызывающего к божественной мудрости она отвечала легко, перебирая в памяти яркие картинки — воспоминания о тех, кто уже был, жил, страдал, боролся, только тысячи лет назад...

Люди были яркими фигурками, причудливыми живыми игрушками на огромном игровом поле или красочными картинками в интересной книге, созданными рукой искусного мастера. Они суетились, воевали, строили города и прокладывали дороги, и за всем этим наблюдать было интересно и безопасно, словно за чьей-то увлекательной игрой в куклы.

Болезни, мор не касались бессмертных; а от настигающих землю опасных потрясений легко было укрыться в Чертогах Времени. Достаточно просто ускорить шаг. От горячего дыхания вулкана и пепла Помпеи, от мора египетского, от войны в горящей Трое, от гнева взбесившегося моря — отовсюду можно было спастись и наблюдать за очередным кровавым безумием людей и беспощадной стихией сверху. И тогда льющаяся кровь казалась яркими капельками драгоценных камней, поблескивающих на игрушечных фигурках, замки правителей рассыпались как пирамидки, собранные из кубиков, страшная человеческая история превращалась всего лишь в рассказанную сказку. А через века, когда затягивались шрамы на изувеченной земле и забывались павшие боги, по возвращении на землю бессмертных встречали иные, незнакомые люди, строящие другой мир.

И все повторялось сначала.

...Лана, оглянувшись назад, убедилась, что за ней никто не идет, сонная улица пустынна. Впереди девушка чувствовала портал, истонченную ткань бытия, которая разойдется от малейшего прикосновения. Люди тоже чувствуют место соприкосновения двух миров, только открыть его и пройти в Чертоги не могут. Их тянет туда, к тонкому дрожащему мареву, хотя они сами не могут объяснить себе чувство тревоги и приятного предвкушения чуда, которые охватывают их. Шаги тех, кто ходил по этой узенькой улочке, затененной буйно разросшимися ивами, всегда ускоряются, стоит им подойти поближе к крайнему домику и свернуть на протоптанную в высокой сочной траве тропинку. Рядом со старой березой на ветру качается со скрипом фонарь, пятно света мечется по дорожке. Лана ускоряет шаг, почти бежит, чуть наклоняет голову, словно готовясь к прыжку в воду, и ее светлая фигурка, мелькнув в желтом круге зачарованного света под старой березой исчезает, растворяется в ночной темноте, как будто и не было ее.

Один шаг переносит Лану в Чертоги, в космическую черноту и тишину. Ее нога ступает на старые каменные ступени, испещренные причудливыми иероглифами, насечками, буквами давно забытых алфавитов. Эти языки сотни лет мертвы, как и люди, придумавшие их. Под ногами Ланы, поднимающейся по уходящей ввысь, к звездам, лестнице скрипит золотой песок, поблекший от времени и смешавшийся с колючим и серым — каменным. Древние письмена засыпаны им, полустерты, и Лана, оглядываясь кругом, понимает: ушел еще один бессмертный.

Его время кончилось.

Бессмертные не знают страха, но сейчас Лана испытывает что-то сродни этому чувству. Какая-то тяжесть гнетет ее, она шагает осторожно и медленно, слушая, как под подошвами ее обуви скрипит Песок Времени, как он шелестит тонким змеиным языком, быстрыми мертвыми струйками ссыпаясь вниз по ступеням и разлетаясь ярко вспыхивающими крупинками в черноте космоса. Бесценный Песок Времени.

Их Времени. Ушедших бессмертных.

Она стала чаще возвращаться сюда, в Чертоги. Она знала, что ее время не начнется и не кончится без ее на то согласия. Так сказал Создатель. Но все же тревога, неведомая ей ранее, не дает спокойно наблюдать за ставшим привычным ей миром людей.

Лана боится.

...Ее восхождение закончилось на круглой каменной площадке. Та была абсолютно чиста, словно только что выметена, вылизана ветром. Ни единой золотой крупинки здесь не было, и тонкие пальцы девушки, торопливо ухватившей плавающие в звездной черноте песочные часы, напрасно ощупывали сверкающие прозрачные бока колбы. На прочной стеклянной поверхности нет ни трещинки, золотой песок надежно заключен внутри.

Создатель безмолвно появился за спиной Ланы. Его белые одежды, длинная седая коса стлались по неощутимому Ветру Времени, льдисто-голубые глаза задумчиво наблюдали, как пальцы девушки привычно поглаживают прочный футляр из драгоценного ливанского кедра, в котором заключены округлые колбы с золотым песком. Многочисленными прикосновениями дерево отполировано до блеска, планки стали тонкими и изящными, рисунок потемнел...

У каждого бессмертного были такие часы. Они тихо парили в темноте, поблескивая прозрачными боками, и золотой песок в одной из колб перемешивался и вскипал — как разворачивающаяся спираль зарождающейся галактики, как неведомая туманность. Ничто не мешало ему ссыпаться в другую колбу, однако же ни единая, самая мелкая золотая крошка не делала этого. Счет времени не открывался до тех пор, покуда этого не пожелает сам бессмертный.

Ничто на свете не могло разбить эти часы — только Песок Времени, сыплющийся через узкое горлышко. В тот миг, когда последняя крупинка заканчивала отсчет и гасло золотое сияние в часах, испарялся тонкий лепесток золотого свечения, часы со стеклянным звоном раскалывались и разлетались сверкающими алмазными слезами в пустоте, а высвобожденный песок безжизненной тонкой струйкой сыпался на камни и становился частью их — мертвых и холодных... Просто золотом, которое старатели намывают в холодных ручьях.

— Но как же можно, — спросила Лана, — как же можно пожелать, чтобы отсчет времени начался?! Как же можно отдать самую огромную драгоценность — Вечность, — добровольно?! Как можно отказаться от этого? Не увидеть больше ни единой истории, не узнать тайн мира, которые люди открывают так часто и так много? Не получить ответов на вопросы, не узнать что там, далеко, на других планетах, куда люди еще не добрались?

Она спрашивала, наверное, себя, недоумевая и пугаясь того, что содеяли многие бессмертные. Она не понимала их выбора, не понимала, что может быть ценнее бесконечности, ради чего можно было бездумно рассыпать, растратить золотые мгновения.

— Это было их желание, — ответил Создатель, задумчиво подав плечами. — Много сбывшихся желаний, за каждое из которых они платили мгновениями вечности.

— Но ведь они, — с горячностью, доселе ей неизвестной и чуждой, воскликнула Лана, обернувшись к Создателю и встречаясь взглядом с его прозрачными глазами, — могли остановиться в любой момент?! Что такое одна крупинка, одно желание, в сравнении с оставшимися?! Можно же остановиться? Ведь можно?!

Ее взгляд умолял, и Создатель снова как-то неопределенно пожал плечами.

— Можно, — подтвердил он спокойно. — Но они не хотели останавливаться.

— Но ты! — воскликнула Лана. — Ты мог остановить их!

Создатель отрицательно качнул головой.

— Это было их желание, — повторил он. — Если бы они пожелали остановиться, я бы помог им. Я остановил бы песок, я дал бы им новые часы. Но они не хотели. Не хотели...

От этих слов Лану объял страх, которого доселе она не знала, неприятный холодок пробежал по спине.

— Что это значит?! — прошептала она. — Что это значит? Они обезумели? Отчаялись? Заразились от людей тоской? Они же понимали, что погибнут, уйдут, растратив весь песок?! Они понимали, что убивают себя?!

— Понимали. Пожалуй, ты права отчасти, — ответил Создатель, чуть помедлив. — Заразились. Они так долго жили среди людей, что сами захотели стать людьми.

— Стать людьми! — эхом повторила Лана. — Но людской век так короток! Что можно познать за него? Что такого в нем есть, что бессмертные отдают вечность?!

Создатель покачал головой.

— Пока не попробуешь, — осторожно ответил он, — не поймешь. Все они ходили к Дереву Жизни. Все они отдали свою Вечность ему.

— А взамен? Что получили взамен?! Что может дать Древо, чего не можешь Ты?! Ты, лучший из Отцов?

Создатель снова покачал головой.

— Не знаю, — ответил он. — Каждый получает от Древа свое. Я создал вас; я научил вас всему, что вы могли постичь. Я дал вам знание. Что дает Древо — я не знаю. Вероятно, какое-то знание, которому не могут научить люди.

В этот момент Лана заметила, что на лице Создателя нет и тени скорби. Люди тоскуют и плачут по утраченным детям. Лана знала это. Но Создатель, задумчиво глядящий на бессмертную, не был печален. В уголках его глаз были добрые морщинки, на губах блуждала чуть заметная мягкая улыбка. Казалось, уход Его Детей совсем не печалит его, а совсем наоборот — он рад этому.

— Ты не плачешь по ним? — рассерженная, воскликнула Лана.

— К чему слезы? — удивился Создатель. — Они ушли счастливыми. Они получили то, что хотели.

— Я пойду к Дереву! — выпалила Лана, сверкая сердитым глазами. — Я узнаю... я узнаю его тайну, я заплачу ровно одно мгновение от вечности и расскажу всем бессмертным! Чтобы больше никто не ходил к нему! Чтобы больше никто не умирал!

Создатель чуть слышно рассмеялся, его глаза смотрели на сердитую девушку ласково, с отеческой любовью.

— Глупенькое дитя, — произнес он мелодично, и его голосу вторили нежным звоном все золотые песочные часы в бархатной темноте. — Эти же самые слова говорили абсолютно все, отправляющиеся к Древу. С желания узнать его тайну и рассказать всем, уберечь всех, и начинался их последний путь, а с одной крупинки — целая Вечность. Ты уверена, что это нужно сделать? Ты уверена, что пойдешь туда? Ты уверена, что я отпущу тебя — на погибель?

— Это мое желание, — сердито топнув ногой, ответила Лана. — Я пойду туда! Но Ты... Ты, Создатель, — ее голос дрогнул, в нем послышался страх, — обещай мне, что Ты поможешь мне, если я захочу остановиться.

Создатель ласково улыбнулся, нежно коснулся щеки девушки.

— Клянусь Собой, — легко ответил он, всматриваясь в ее черты, словно желая навсегда запечатлеть их в своей памяти. — Клянусь.

...Лана ушла. Некоторое время Создатель смотрел ей вослед, прислушиваясь к шороху песка, пока, наконец, она не исчезла в темноте совсем. Когда же бессмертной не стало видно, Создатель, чуть слышно вздохнув, прикоснулся к ее часам — в последний раз. Они были все так же крепки и золотой песок все так же плавал в них, не пересыпаясь.

— Значит, настало и твое время, — задумчиво произнес Создатель и неторопливо пошел зажигать новые часы.

Светлана нравилась Олегу, очень нравилась. У нее были необыкновенные глаза — большие, удивительно светлые, чистые, умные. И Олег терялся всякий раз, когда темные ресницы девушки вспархивали и эти глаза смотрели на него.

Поэтому он и заговорить-то с Ланой не решался. О чем? О тусе у Сереги в воскресенье? О футболе? Но этим летом только ленивый о нем не говорил. Светлана вежливо выслушала бы его сбивчивый рассказ, глядя своими огромными глазищами, но и только. Сколько раз уже Олег, красный, как свекла, отходил от ее стола, совершенно не помня, на чем закончил свою речь — которую до этого долго планировал и обдумывал, — и продолжая бормотать какие-то неловкие обрывки фраз.

О его симпатии к "правильной Светке" на работе знали все и перешептывались за его спиной. Мужики — снисходительно, со смешком.

— Она, конечно, ничего так себе, — пуская кольца дыма в потолок, рассуждал Серега, главный тусовщик и заводила, — ножки, попка, личико. Но уж больно пресная. Как рыба вялая.

Ни для кого секретом не было, что Серега, несмотря на обручальное кольцо на пальце, сам подкатывал к Светке, но был бит по морде и бежал. Поэтому на его пренебрежительные разглагольствования Олег внимания не обращал.

Девчонки же Светлане завидовали. Олег был парнем симпатичным, намерения имел серьезные — не то, что этот балабол Серега! При квартире, при машине, зарабатывает неплохо... Что еще этой дуре надо?

Но Лана словно не замечала робких попыток Олега сблизиться. Смотрела своими умными глазами — и молчала. Никак не реагировала на все его ухищрения, и Олег, безрезультатно опробовав очередной подкат, тушевался и ретировался.

— Дурочка какая-то, — нараспев цедила конторская красавица — Ирка, зажав тонкую ментоловую сигарету в наманикюренных пальцах и закатив глазки к потолку. — Вот я бы...

Но ей ничего такого Олег не предлагал, а потому оставалось только вздыхать и завидовать.

Словом, никаких надежд.

Поэтому предложение, поступившее от самой Светланы, о поездке в деревню — там у Олега был небольшой домик, доставшийся ему в наследство от бабки, — было словно гром среди ясного неба.

— Я правда хочу туда съездить, — обаятельно улыбнувшись, сказала Светлана, стеснительно опустив ресницы. — Помнишь, ты недавно предлагал?

— Д-да, конечно, — промямлил Олег, ероша волосы. Он улыбался совершенно по-идиотски, но Лану не смутил его глупый вид. Улыбнувшись еще раз, она отошла от его стола, оставив в совершенной прострации от счастья.

Чем в глухой деревне занять капризную красавицу, Олег не знал. Сам факт того, что она ни с чего выказала желание побывать у него в гостях, выбил из головы все мысли касательно развлечений, и Олег только и смог, что пообещать "вот такенное озеро с вот такенными кувшинками!" Впрочем, Лана благосклонно приняла предложение поваляться и позагорать на бережку, и Олег воспрял духом.

Немного, правда, омрачил его радость тот факт, что, услышав об их договоренности, Лилька — подружка Ланы, — заверещала "я тоже, я тоже хочу!" и потянула за собой своего парня — хмурого молчуна Вадима, — но это были уже пустяки. Вчетвером будет как-то удобнее. Если что, Лилька поможет завязать разговор с Ланой, та расслабится, все же подружка рядом. Все не молчком сидеть.

Однако радужным мечтам Олега сбыться было не суждено. И присутствие подружки мало чем помогло. На берегу озера, которое в самом деле было прекрасным и вызвало бурный восторг у Лильки, Лана осталась такой же скованной, сдержанной и молчаливой. Олег с Вадимом сходили в близлежащую рощицу, нарубили сушняка для костра, затеяв обычные для таких вылазок шашлыки, но и это девушку не заинтересовало. Лане все эти хлопоты были неприятны и не нужны; казалось, она приехала сюда вовсе не до того, чтобы побыть в хорошей компании, а лишь затем, чтобы... что? Этого Олег понять не мог. Лана, нервно разглаживая на коленях светлый сарафанчик, озиралась по сторонам, и казалось, что больше всего ей хочется встать и уйти.

Положение, однако. Вадим, стрельнув в сторону девушки глазами, скорчил растерянную физиономию.

"Черт знает, что ей надо!" — сердито думал Олег.

— Может, прогуляемся? — без особой надежды на успех спросил он, и Лана внезапно подскочила, просияв:

— Идем!

"...я узнаю твой секрет и расскажу всем!"

Лана увидела Древо сразу. Ошибиться было невозможно.

Огромный старый дуб, шелестя листвой, стоял на небольшом возвышении и над озером разносился чуть слышный скрип старых качелей, висящих на толстой кривой ветке немного неловко. То ли это тот, кто их вешал, был неумел, то ли ветка выросла, кто знает. Только сидение, сколоченное из крепких досточек, теперь висело чуть неровно.

Дуб выглядел обычным деревом — почти таким же, какое росло во дворе у Ланы, под самыми окнами. Раньше она часто смотрела на него ночами, глядя на зажигающиеся в прохладной вышине звезды прямо над его кроной и размышляя обо всем.

Однако что-то совершенно необычное в этом лесном хозяине было. То ли то, как цепко он могучими корнями держался за землю, поросшую сухой колючей травой, словно из самого сердца ее выбирая силу и соки, то ли то, как высок он был — казалось, ветвями задевал синеющее небо.

Олег покорно шел следом за Ланой, которая шустро, совершенно без его помощи вскарабкалась на пригорок и встала, замерев, перед лесным гигантом.

Ветер чуть слышно шумел в его ветвях, будто собирался вить себе гнездо на ночь, мелкие бисеринки росы падали с зеленых темных листьев.

"Расскажи мне свою тайну! Я хочу знать!"

Старый дуб, как показалось Лане, чуть вздохнул и склонил крону. Так люди склоняют голову к плечу, рассматривая что-то интересное.

"Хочешь узнать? А не пожалеешь?"

— Красивый, правда? — произнес Олег, подходя ближе. Его крепкая ладонь легла на потрескавшуюся кору, он погладил дерево словно поздоровался со старым знакомым. — Когда мы были маленькими, тут, в дупле, прятали секреты...

— Какие? — вопрос Ланы показался Олегу чересчур поспешным и нетерпеливым, он вспыхнул от смущения до корней волос и неопределенно пожал плечами:

— Да разные...

"Я хочу узнать твой секрет!"

Лана так же нетерпеливо обошла дуб кругом, ощупывая ладонями ствол. Дупло она нашла сразу — немного высоковато, ей пришлось привстать на цыпочки, чтоб добраться рукой до него и до того, что в нем лежало.

Среди мелкого мусора, иссохшихся веточек, листьев и натащенных птицами сосновых игл она нащупала какой-то крохотный металлический предмет. Вынула руку из дупла, рассматривая грязную ладошку и свою добычу на ней, и Олег рассмеялся, узнав:

— Это мы прятали... Эти сердечки из монеток мы на уроках точили... Девчонкам дарили...

Лана смотрела на отполированную до гладкости вещицу, порядком потемневшую от времени, и в ее сердце закрадывалась разочарование.

"И это все? Это весь твой секрет? Но я хочу знать, хочу!"

Древо молча вздыхало, задумчиво шумя листвой. "Да что же мне рассказать тебе?.."

— Хочешь покачаться? — осмелев, предложил Олег. Он поймал веревки, на которых покачивались самодельные качели, кивнул: — Не бойся, они крепкие.

"Я хочу знать!"

Зажав монетное сердечко в ладони, Лана осторожно опустилась на прохладное сидение, поправила сбившуюся юбку.

— Умеешь качаться?

— Да.

"Я. Хочу. Узнать".

"Хочешь? Ну... Хорошо".

С хрустальным звоном, который Лана услышала даже здесь, на земле, упала крохотная песчинка — одно из мгновений ее Вечности, — и дуб, усмехнувшись, спружинил веткой так, что пущенные сильной рукой качели взлетели стремительно и высоко, да так, что у Ланы дух захватило и ветер запутался в ее распущенных волосах, заплетая их в косы.

Она звонко взвизгнула от испуга и залилась смехом, из-под дубовых густых ветвей взлетая вверх, лицом к вечернему чернеющему небу, и звезды летели ей навстречу.

— Еще? Сильнее?

— Да, да!

"Нравится?"

Страх и удовольствие от полета перемешивались воедино, Лана, позабыв обо всем, вцепилась в веревки и визжала, хохоча, а дуб насмешливо шелестел зеленой сочной листвой. И Лане вдруг почудилось, что в этом шелковом шелесте она слышит радостный плеск вплетеных в крону невидимых ленточек — чьих-то желаний, просьб, фантазий и сокровенных тайн, — и хрустальный перезвон сыплющихся в пустую колбу песчинок.

Ее песчинок...

"Не слишком ли много ты их потеряла? Не боишься растратить все?"

Но следующий толчок снова возносил ее к небу, она откидывалась назад, расстилая по ветру рыжие как полоска занимающейся зари волосы и блаженно закрывая глаза, в струнку вытягивала ноги. Непонятное ликование переполняло ее. Странное, необъяснимое счастье; такая простая вещь — качели, но отчего так прекрасно, так хочется смеяться и совсем не жаль золотых мгновений?..

— Еще, еще!

И дуб шумно смеялся, раскачивая Лану на своей крепкой ветке.

В очередной раз взлетев к небу, Лана почувствовала как редкие капли дождя пробивают ткань ее одежды, шлепаются на разгоряченный лоб.

— Елки зеленые, дождь! — крикнул Олег. Ответом ему был гром, с треском разорвавший ночь, выбеливший на мгновение молниями небо с повисшим на нем неряшливыми рваными темными тучами. Дуб шелестел, трепеща каждой веточкой, трясся от смеха, будто бы это он устроил эту грозу и окатил всех холодной водой.

Над озером с отражающимися в нем огоньками слышался мелодичный голос Лильки и чье-то рычание. Вадим, весь обвешанный длинными стеблями озерных растений словно водяной, бродил в камышах, дурачился и пугал Лильку, удирающую от него. Обычно блеклая, как застиранной лоскут, сейчас она была удивительно красива — в венке из кувшинок, с вымокшими волосами, похожая на русалку.

— Вот же клоуны! — беззлобно ругнулся Олег и Лана засмеялась его шутке. Это была первая улыбка, разделенная ими на двоих. Лана почему-то ужасно застеснялась, заметив на себе восторженный взгляд молодого человека и опустила лицо.

Дождь — сильный, холодный, проливной — накрыл их, погасил костер на берегу, мгновенно промочил насквозь одежду.

И несмотря на то, что Олег качели остановил, и они с Ланой спешно укрылись под ветвями дуба, это им не помогло. Оба они вымокли, Лана дрожала от ночного холода, прижимаясь к своему спутнику. Тепло, человеческое тепло... Лана постаралась вспомнить, чувствовала ли она его раньше, но смогла припомнить только жар смальтовой мозаики под босыми ступнями там, в храме Аполлона...

Олег закрыл ее собой от потоков воды, льющихся меж листьев, Лана прижалась спиной к дереву, обхватив ладонями мокрую прохладную кору, и в груди ее что-то дрогнуло, когда Олег вдруг склонился над ней и неожиданно смело поцеловал.

"Это ты хотела узнать? Не боишься?"

"Нет..."

Какое странное, какое нежное прикосновение...

Сыпались, сыпались золотые песчинки, теплые ладони обнимали Лану, становясь все смелее, и она отвечала неумело и пылко, желая, чтобы это длилось долго — как можно дольше.

И песчинки сыпались с хрустальным звоном, а Олег, словно слыша ее желание, целовал еще и еще.

И сожалений о рассыпанной Вечности не было.

Вот на это и меняют бессмертные свою золотую Вечность. Странно, правда?

Лана не увидит заката этой цивилизации и рассвета новой, зато увидит завтрашнюю зорьку и туман над гладью воды. И еще много-много человеческих радостей. Просто жизнь.

В белой лодке, словно рыбак по темной ночной реке, скользил Создатель по черному небытию, осторожно лавируя между золотых песочных часов. Он все еще прислушивался к перезвону золотых песчинок Ланы, готовый в любой момент помочь ей остановить ее Вечность, хотя точно знал, что этого не произойдет. Лана не захочет остановить сыплющихся песок. Не попросит.

— Эх, Дети, — с хитрой улыбкой бормотал Создатель. — Вечность... К чему вам она? Я создаю вас, я даю вам знание, я учу вас всему, что знаю сам, но жизнь — жизнь это то, что не сможешь объяснить никому, даже если будешь точно знать, что это такое. И остановить ее никто не захочет — даже ради Вечности. Но и обменять Вечность на жизнь вряд ли кто осмелится, пока не попробует, — в уголках глаз Создателя собрались лукавые морщинки, он улыбнулся своим мыслям — Живите, Дети, живите...

И он плыл и зажигал новые золотые часы, а на землю в виде прохладного летнего дождя сыпались мелкие осколки разбившихся стекол.