Руины Тиррэн Рина. От смерти до смерти (джен)

47 день элэйнана 1069 года от Серой Войны; Замок Лиррэ, Лэсвэт, Странный Мир

Вечером Сильвестр так и не вернулся. После ухода Илвы Серафима, как ни старалась, всё же не нашла в себе сил не то что сходить к Элин, но даже просто выйти из комнаты. Воспоминания накатили удушающей тёмной бурей, она барахталась в них, словно в штормовом море, с трудом выныривая на поверхность, и каждый раз проваливаясь под толщу воды всё глубже и глубже. Пока не захлебнулась.

Лэйер, разбередившая своими вопросами едва начавшие заживать раны, помочь не пыталась.

На самом деле, такого прорыва эмоций Серафима ожидала от себя куда раньше — ещё тогда, когда очнулась в своей комнате, и поняла, что всё помнит. Но тогда пришёл Тамерзар…

О Тамерзаре она тоже старательно не думала, но Лэйер, вездесущая Лэйер добралась и до него, вывернула наизнанку все её чувства. Да, она действительно смотрела на него, думала о нём — так, как никогда не думала о Весте. Но развивать эти мысли, разбираться в себе самой, по сотому разу вспоминая чужие улыбки и взгляды? Увольте. Серафима не была дурой — по крайней мере, не в этом вопросе. Она понимала, на что может рассчитывать, а на что — нет.

Но всё же Советник Тёмного Короля, сумевший стать кем-то большим, нежели просто наставником, приходил к ней во сны, прожигал цепкими, холодными глазами древнего змея, и иногда ей чудилось за этим холодом тепло — слабый огонёк привязанности к неудачливой ученице.

И Серафима слишком уважала Тамерзара, чтобы переносить этот огонёк из снов в действительность. Что она могла дать ему? Только своё уважение — если, конечно, ему, невыносимо древнему и могущественному, не плевать на уважение какой-то девчонки, — свою преданность, свою готовность идти на всё, подчиняться каждому слову — не потому что он правая рука Короля, а потому что это единственно верно. А ещё — провести между ним и собой чёткую, острую черту.

Могла бы только эта черта прогнать сны…

Проблемы были, конечно, не только из-за Тамерзара — Лэйер вновь оказалась права. Серафима боялась, до одури боялась признаться себе в том, кто она на самом деле. Она говорила Миру: «Да, я тёмная». Она рассказывала Ингмару о своей Госпоже, но… Внутри билось что-то неистовое, сильное, кричащее: «Признаешь, что тёмная — порвёшь последнюю связь с Замком. С братом. С сестрой. С Сильвестром. Со своим первым, самым первым учителем… С миром, где прошло твоё детство, где солнечный свет пляшет в лиловых витражах, где вверх вздымаются белые башни и каменные дома с рыжими крышами, где светятся участием синие глаза драконьего мага, где играет зелёными шторами ветер и сверкают золотом лепестки башенных часов. Где ты была счастлива. Где у тебя была семья, был друг, был свет, было будущее».

Казалось, что было. Будущего не было ни у кого из тех, кто находился сейчас в Замке Лиррэ. И не будет, если они останутся здесь.

Так говорила рациональная часть Серафимы. Та взвешенная, твёрдая часть, что была готова идти до конца, что могла идти до конца, что недрогнувшей рукой сжала бы один из драконьих клинков, прежде чем вонзить его в чужое сердце.

Другая же часть…

Не сказать, что Серафима рыдала навзрыд и билась головой о стены, как могла бы сделать та же Элин. Глупо отрицать, что ей не хотелось — забыться, «порыдать в подушку от ощущения собственной никчёмности», как сказала Лэйер. Хотелось. Вот только Серафима прекрасно понимала, что она не одна в этом Замке, что её могут услышать… Не тратить же купол тишины на бесполезные слёзы, от которых не станет легче.

Поэтому… истерика была, но тихая, молчаливая, контролируемая. Почти безопасная.

По крайней мере до того момента, как Серафима забралась прямо в одежде в кровать и накрылась одеялом с головой. Плотная тяжёлая ткань почти не пропускала свет. Она словно вновь лежала в той темноте, полной сырости, холода, тишины, словно снова всё повторялось, снова и снова, и снова некому было её защитить… Хотя, некому защитить её и сейчас. Сильвестра нет рядом, да и подло пользоваться его добротой после всего, что она натворила.

Спасти себя может только она сама. Сильвестра нет, а Тамерзар не добрый волшебник, что вытащит её отсюда по мановению волшебной палочки, закутает в мягкий плед и скажет, что всё будет хорошо. Он вытащит. Но не сейчас и так, как будет нужно ему. Он как никто другой умел извлекать выгоду для Совета даже в таких ситуациях. Глупых, отчаянных, топящих… Её топящих. Ему нет особого дела, будем честны.

Нет, возможно и есть — зачем зря упиваться собственной ненужностью. Он всегда заботится о тёмных, пусть эта забота и выглядит порой чудовищной.

Она не имеет права злиться. Она должна быть благодарной.

Темнота обволакивала, обостряла все чувства, душила, не давая издать не звука. Это было к лучшему, всё, что ни было, было к лучшему. Так говорила мама, пока не сгорела в том пожаре, случившемся из-за Сильвестра. Глупо было винить его в нём, он и так сделал всё, что смог для её семьи, если бы не он, то она не была бы сейчас опять жива. Опять жива. Истерический смешок всё же вырвался изо рта Серафимы, и она поспешила уткнуться лицом в подушку.

Что делать с тобой, Сильвестр? Лучше бы и не спасал ты никого, всем бы было легче. Поверишь ли ты не такой уж светлой девочке, к которой так неосмотрительно привязался или сдашь её своему наставнику?

И, повинуясь воспоминанию, по спине Серафимы пробежали чужие пальцы, а над ухом раздалось негромкое: «Кто такие тёмные? Я буду вынужден принять жёсткие меры…».

Она скинула одеяло и рывком села. Сердце вновь билось где-то в глотке, голова шла кругом, к горлу подкатывал ком. Серафима вылезла из кровати и на ощупь двинулась к ванной. Там она с трудом нащупала на кране гравировку рун, активировавших чары, и, особо не задумываясь, сунула голову под струю. Вода была настолько ледяной, что тело мгновенно покрылось мурашками. Заломило зубы, но темнота и паника начали отступать.

Серафима не знала, сколько так простояла. Она выключила воду, лишь когда перед глазами стали расползаться мутные, дрожащие круги. Безвольно сползла по стене на пол — словно вытащили из неё все кости. Холодные струйки стекали с волос и лица на одежду, морозили и без того продрогшее тело, но обращать на это внимание не хотелось.

В голове было пусто и блаженно-звонко.

В какой-то момент Серафима внезапно задремала и так же внезапно очнулась. Спина ныла от неудобной позы, вода пропитала почти всю одежду, и теперь она склизко липла к телу. Зубы начали стучать. Серафима с трудом поднялась, разгибая затёкшие ноги, и вернулась в комнату.

На улице неожиданно стемнело, последние полосы закатного неба отгорали над лесом, от распахнутого окна несло прохладой. Серафима плотно закрыла его, но не стала задёргивать шторы, чтобы оставить в комнате хоть какой-то свет. Свечи зажигать не хотелось.

На столе стоял поднос с уже остывшим ужином; наверное, его занесла одна из служанок, пока она была в ванной, впрочем… Есть не хотелось тоже. Серафима с трудом стащила мокрую одежду, натянула ночную рубашку и снова забралась в постель, укрывшись одеялом и отвернувшись к стене. Так же неожиданно, как и до этого, провалилась в вязкий сон.

Он стоял напротив, поигрывая хлыстом. Хлыст взлетал невысоко и снова опускался на затянутую перчаткой ладонь с едва различимым стуком.

На этот раз тюремщик сбросил капюшон с головы, но, как и прежде в подземельях, был в маске, сквозь прорези которой смотрели хищные, золотисто-карие глаза.

- Итак… Ты всё ещё не хочешь ничего мне сказать?

Серафима помотала головой. Звякнули цепи.

- Ты ведь знаешь, что стоит тебе всё рассказать, и я тут же тебя отпущу. Я уже не раз упоминал это. Почему же ты упрямишься? Так нравится в моих подземельях?

- Не нравится. Просто вы не отпустите, — она скривилась. Смотреть в глаза напротив не хотелось, но они неизменно притягивали взгляд — яркие, горящие. В них жил огонь.

- Почему же, — тюремщик склонил голову к плечу, и Серафиме показалось, что он улыбается, — отпущу. Прямиком в иной, лучший мир. Тебе ведь уже приходилось бывать там, не так ли, Серафима? Или же не Серафима? Как они тебя называют, тёмные?

- Я ничего не знаю.

- Всё ты знаешь, — он фыркнул, — и ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь. Но не хочешь мне ничего говорить. Отчего же?

- А смысл? Вы же всё равно убьёте меня. Всегда убиваете, — Серафима бы тоже фыркнула, но в горле пересохло.

- Не отрицаю. Но я ведь всё равно добьюсь правды, понимаешь? Через пытки, но добьюсь. Ты видишь блеск этой звезды, звезды скифи? Ты знаешь, на что она способна.

- Знаю. Но это всё, что мне известно.

- Опять врёшь. Зачем?.. Придётся, кажется, всё же, её применить, — тюремщик последний раз подбросил хлыст, перехватил его правой рукой и обошёл Серафиму по кругу. Она чувствовала взгляд, горящий, прожигающий. Раздался короткий свист, но удара не последовало — Серафима вдруг ухнула куда-то вниз, в ещё более непроглядную темноту, рассыпавшуюся звёздами. Уже не скифьевыми — чужими красными звёздами чужого чёрного мира.

Она вновь лежала головой на коленях Рокуэлла, укрытая его плащом, он вновь перебирал её волосы, цепляясь за растрёпанные пряди красными звёздными перстнями. Пахло пылью и бескрайним ночным полем; воплощение этой бескрайней ночи смотрело на неё с белого нечеловеческого лица.

- Как своевременно, — Серафима всё-таки смогла фыркнуть, преодолевая себя. Стало легче дышать, словно разжалась на горле ледяная рука.

- Тебе не стоило смотреть этот сон дальше, не находишь? — Рокуэлл улыбнулся — улыбнулся располагающе, пусть эта улыбка и не затронула его холодных пугающих глаз. Потом внезапно спросил:

- Хочешь чаю? Готов спорить, тебе ещё не приходилось пробовать этот сорт.

Серафима вздёрнула брови, едва удерживаясь от смешка. Нелепо…

- Серьёзно? Вот уж не думала, что буду пить чай в собственном сне с порождением собственного же бреда.

- Мне казалось, что в прошлый раз мы решили вопрос моей реальности или нереальности. Если ты до сих пор сомневаешься, опровергаю — я настоящий. Даже твой бред не смог бы породить меня, — в руках Рокуэлла появилась изящная фарфоровая чашка удивительно белого для этой бесконечной ночи цвета и такой же белый чайник с красными вензелями, которые Серафима пыталась, но всё никак не могла разобрать. Они расплывались, скользили по светлым бокам алыми нитями.

- Обычно настоящие люди не являются ни к кому во снах, не находишь? — она поднялась с его колен и села рядом на траву. Где-то на грани слышимости застрекотали сверчки. Или не сверчки?..

- Я не человек, и это я тоже уже говорил, — он наклонил чайник. Из его носика в чашку полилась тёмно-коричневая, отдающая красным струя. Конечно… Всё здесь отдаёт красным. Или белым, или чёрным… Контрастный чёткий мир. Лишь она здесь лишняя.

- Тогда кто ты? — Серафима забрала свой чай и сделала осторожный глоток. Вкус был пряным, насыщенным, горьковато-солоноватым, разливался по телу приятным теплом. Пусть и не с барбарисом — весьма недурно.

- Вижу, угощение пришлось тебе по вкусу… Я просто Рокуэлл, довольствуйся этим. Однажды ты сама догадаешься, кто я — ты же умная девочка, — он перевёл взгляд на небо, всё такое же тёмное и далёкое. — А пока что у тебя есть куда более важные вопросы, нежели этот.

- И всё-таки. Почему ты приходишь?

- Потому что тебе это нужно. Допивай свой чай, тебе уже пора.

Серафима проснулась. Комната была залита ярким солнечным светом, на столе вместо вчерашнего ужина стоял ещё тёплый дымящийся завтрак. Она слезла с кровати, с неудовольствием отмечая, что волосы всё ещё влажные, выхватила из шкафа первое попавшееся платье, натянула сверху свою обычную накидку и наскоро перекусила. Часы на Пурпурной башне показывали без двадцати одиннадцать, значит, Элин ещё должна была быть в своей комнате. Она занималась с магистром Умаром после Велимира, который заканчивал около часа дня. Сейчас самое время сходить к ней — она, скорее всего, уже проснулась, но ещё никуда не ушла.

Путь до комнаты сестры много времени не занял. Серафима сначала остановилась, не решаясь, но затем, смело стукнув по двери несколько раз, зашла в комнату. Элин только встала и теперь восседала за столом в изящном, обитом золотистым гобеленом кресле, укутанная в белый шёлковый халат с расшитым краем и попивала кофе из фарфоровой узорной чашечки, являя собой воплощение роскоши и довольства. Сзади неё стояла смиренно молчащая девушка-служанка в форменном платье и расчёсывала её волосы позолоченным гребнем, стараясь не задевать острые рога, которые Элин в принципе не считала нужным убирать.

Серафима еле сдержалась от того, чтобы фыркнуть, не смотря на всю серьёзность своего визита. Да, примерно такую картину она и ожидала застать… Кто, если не Элин, пользовался своим положением с таким упоением? Видя, что сестра не обращает на неё ровным счётом никакого внимания и продолжает поглощать кофе, аристократично отставив мизинец в сторону, она ещё раз постучала по дверному косяку, привлекая её внимание. Элин неохотно вскинула на неё глаза, явно пытаясь прожечь в Серафиме дырку своим драконьим пламенем. Весь её показательно изумлённый и равнодушный вид твердил: «Как смеешь ты, жалкое создание, лишённое магии, прерывать мою утреннюю трапезу своим необоснованным визитом и портить мне аппетит необходимостью лицезреть твоё бесстыжее лицо?».

Нет, сестра не менялась ни капли.

— Мы можем поговорить? Наедине, — Серафима кивнула на замершую служанку.

Элин с глубоким вздохом махнула холёной белоснежной ручкой с острыми коготками, на которой то тут, то там проступали медные чешуйки. Служанка отложила гребень, низко поклонилась и вышла из комнаты; Серафиме даже показалось, что на её бесстрастном лице промелькнуло плохо скрываемое облегчение.

Когда шаги девушки окончательно стихли, Серафима достала из кармана флакон с остатками зелья Младшего Магистра и плеснула в воздух. Купол уже совсем привычно расстелился по воздуху, а на дне склянки осталось миллиметров пять. На последний раз.

На Сильвестра.

— Что это? — сестра вздёрнула тонкие брови.

— Полог тишины, — так же привычно отозвалась Серафима, уже не наблюдая за тем, как превращаются в барьер золотистые капли и убирая склянку обратно.

— И зачем же нам нужен этот твой «полог тишины»? — Элин закинула ногу на ногу, всем своим видом демонстрируя необычайный интерес к разговору. Увы, «интерес» этот был в кавычках.

— То, о чём я хочу с тобой поговорить, не предназначено для чужих ушей.

— И что же такое секретное ты хочешь мне сказать? — сестра хмыкнула.

— Вам с Миром нужно будет уехать из Замка на некоторое время, — Серафима замолчала на секунду, ожидая реакции.

Элин сморщила острый нос. Да, реакция тоже была совершенно закономерной…

— С чего бы это?

— Здесь вам грозит опасность. Я не могу сказать…

— Опасность? Пфф! Главный Магистр защитит нас, — сестра отвернулась, чтобы налить себе ещё кофе.

— Ты не понимаешь, — Серафима покачала головой, — Магистр не сможет вас защитить, да и вряд ли захочет. Опасность исходит в том числе и от него…

Элин внезапно развеселилась и с улыбкой покачала головой:

— От Магистра опасность может исходить разве что для тебя.

— Что ты имеешь в виду? — осторожно спросила она, внутренне холодея. Словно уже догадываясь, что услышит.

Лэйер, где же ты, когда так нужна?

— Это ведь ты решила испортить нам жизнь, — Элин обернулась и взглянула на неё с неожиданной злостью, — тебе всегда было мало внимания. Бесишься ведь, что из нас троих самая никчёмная! Сначала это непонятное задание с драконами, потом потеря памяти… — она хмыкнула. — Ты же очень удачно придумала с ней — теперь ты у нас бедная и несчастная, все вокруг тебя носятся, Магистры закапываются в книги, думая как же вернуть тебе воспоминания, Сильвестр вот, оставив все свои дела, бегает за тобой хвостиком. Приехала делегация? Все снова идут к тебе, ведь Миру не терпится показать всем свою любимую сестрёнку. А ты, тем временем, совсем разошлась и решила засунуть свой нос туда, куда не следует! Ты решила залезть в Башню!

— А откуда такая информация? — Серафима притворно спокойно вздёрнула брови. — Ты следишь за мной?

Элин на мгновение запнулась, отвела глаза и этого хватило. Холод пробрался ещё выше, вдруг заныло отчаянно где-то в груди.

— Это ты… — прошептала Серафима. В голове словно щёлкнуло, сложилась картинка: стражи, что всегда стояли у Пурпурной Башни и вдруг исчезли ночью, человек-тень, которого Илва заметила в коридоре, Главный Магистр, появившийся именно в тот момент, когда она открыла хранилище Пророчества. Могла ли Элин услышать что-то и рассказать Маугу?.. Могла.

Сестра вскочила и с силой стукнула ладонями по столу, вспоров когтями белоснежную скатерть.

— Да, я! Ты настолько безмятежна, что прослушать твою комнату не составляет ни малейшего труда! И все эти твои блуждания по Замку — слепой заметит, что ты что-то ищешь! Удивлена, что Магистр до сих пор тебя не приструнил! Толку ноль, зато сколько шуму!

— То есть, ты хочешь мне сказать, что подслушивала мои разговоры, следила за мной, а потом со всей этой информацией пошла к Главному Магистру? — Серафима чувствовала, как леденеет всё внутри, как замерзают остатки тёплых чувств к сестре. Иначе никак, иначе слишком больно. За что? Зачем?

Лэйер проснулась где-то в глубине сознания, подняла голову, лязгнула зубами, сжимая кулаки, принялась нашёптывать резко и колко на ухо. Серафима с трудом подавила желание отвесить сестре оплеуху или сделать что похуже. Она не должна срываться. Они ещё могут поговорить. Они должны поговорить!

Но она не должна тебе поверить.

— Да, именно это я и хочу сказать. Твои действия бросают на меня тень, я обязана была ему рассказать! Как ты вообще могла додуматься до такого? Магистр возвысил нас, вытащил из нищеты, благодаря нему мы достигли всего, что имеем! Мы — Избранные! Хотя тебя это вряд ли касается, — Элин поджала губы. В её взгляде не было тепла — только смешанное с недоумением отвращение.

— Послушай меня, дорогая сестра, — было всё труднее сдерживаться, говорить спокойно, не срываться на больное рычание, — ты совершенно не представляешь, о чём говоришь.

— Я не представляю?! — взвилась Элин.

Конечно, представляешь. Ты ведь самая умная и в свои пятнадцать сполна познала жизнь, безвылазно сидя в Замке и учась вызывать огонь. Конечно.

— Да как ты сме!..

— Да послушай же ты меня хоть раз! Хватит перебивать! — рявкнула Серафима. До боли хотелось вцепиться во что-то, сжать пальцами рукояти клинков. — Пророчество — подделка, а твой обожаемый Главный Магистр водит нас за нос ради каких-то своих целей! Никакие мы не избранные, забудь это глупое слово! Забудь! Пророчества НЕТ, а нас просто собираются использовать! Кто тебе сказал, что мы победим в этой битве, которую все так старательно пророчат?! Кто?!

— Да как ты смеешь?! — всё же взвизгнула сестра. — Как ты смеешь так говорить о Магистре?! Да я тебя сейчас сама убью, курица завистливая!..

Серафима почти физически ощущала, как лопается по швам её терпение. Элин всё продолжала орать, словно не замечая, что ходит по самому краю, и в какой-то момент она вдруг поняла: всё. Сил сдерживаться больше нет. Голос Лэйер на секунду слился с её собственным голосом:

— Ты заткнёшься когда-нибудь?

Выдержки хватило лишь на то, чтобы не закричать.

С секунду Элин оторопело на неё смотрела, замерев от удивления на полуслове. Впервые слышишь грубость в свой адрес, Избранная, великая и неповторимая? Сейчас, растрёпанная, раскрасневшаяся, чуть ли не плюющаяся пеной, сестра выглядела удивительно жалко.

— Ты…

— Послушай, я не собираюсь слушать твои вопли дальше, — Серафима глубоко вздохнула, с силой провела ладонями по вискам, пытаясь убедить себя в том, что сестра просто маленькая и глупая, что не стоит и без того усугублять ситуацию. Что она вряд ли сделала это со зла. — Я понимаю, что тебе нелегко от мысли, что ты не избранная и Пророчества нет, что тебя всё это время обманывали, а Магистр далеко не такой добрый, каким кажется…

Происходящее вдруг ускорилось, слилось в одно сплошное пятно. Элин бросилась вперёд, превращаясь в смазанную тень, а в следующее мгновение с грохотом опрокинула её на ковёр. Спина взорвалась марраковой болью, Серафима зашипела, дёрнулась, пытаясь вывернуться. Чужие когти вонзились совсем рядом с её лицом, пробив и ковёр, и мраморный пол. Осмыслить и как-то ответить Серафима не успела — не успела даже позволить Лэйер вновь занять своё место, чтобы дать какой-то отпор.

Вот над ней нависает Элин с горящими гневом глазами, вот кто-то хлопает дверью, вот лицо сестры искажается в ещё более зверской гримасе боли, вот оно вдруг полностью расслабляется, и она поднимается на ноги, а после послушно садится в кресло и теряет сознание, откинув голову на спинку. Вот шелестят совсем рядом чьи-то шаги.

— Жива, Лэйер?

Серафима вздрогнула и подняла взгляд: на неё, склонившись, смотрел незнакомый темноволосый мужчина с непривычно резкими чертами лица и серыми глазами. Вернее, не совсем серыми — от зрачка к краям радужки расходились золотистые и синеватые лучи, а сам край был словно обведён чем-то тёмным. Похожие глаза были и у Эмила Курэ — вроде бы и тёмно-карие, но покрытые рыжеватыми и красноватыми всполохами. Когда она несколько лет назад с ещё детской бестактностью спросила у него о том, что с его глазами, он ответил, что это проявление магии разума. Глаза — один из главных инструментов менталистов, именно они способны заворожить, не дать оторвать взгляд и проникнуть в голову человека без особого труда, и именно потому природа отметила их странным цветом, привлекающим внимание. Чем больше потенциал — тем ярче этот оттенок, танец магических всполохов на чужой радужке. Присмотрелся к этим всполохам и пропал, потерял контроль, позволил менталисту коснуться твоих мыслей и чувств. Наверное, именно это влияние на Серафиме сейчас и сказывалось: вскакивать и убегать ей не хотелось, хотя этот мужчина назвал её по имени, известном только тёмным. Всколыхнувшиеся гнев и раздражение тоже постепенно сходили на нет, оставляя безликое спокойствие. Лэйер притихла вместе с ними.

Мужчина хмыкнул и протянул ей руку, почему-то левую. Присмотревшись к ней, Серафима окончательно расслабилась — на чужом запястье темнела знакомая метка. Та, что была у неё. Давно она не видела знака Госпожи Смерти… Под татуировкой змеились надписи на знакомом драконьем наречье, но прочитать их не представлялось возможным.

— Каххо, — всё же представился мужчина, — один из Лиловых Соколов⁽¹⁾. Здесь меня знают как А́дела Горса, и, когда мы не наедине, так меня и называй. Полог тишины разрушен, но мы можем говорить спокойно: прослушки в комнате нет, и никто не пройдёт рядом, пока мы не закончим. Можно на «ты», если тебе так будет удобнее.

— Благодарю. Ты — менталист, я правильно понимаю? — Серафима всё же схватилась за его руку, и он помог ей подняться с пола. Спину ломило, голова чуть кружилась, однако инородное внушённое спокойствие отрезало боль, оставляя её где-то на задворках сознания.

— Ты правильно понимаешь. Что за золотистое пятно у тебя на одежде? Явно не кофе, которое распивала твоя сестра.

Серафима опустила взгляд и помянула Смерть — по накидке действительно расползлось золотистое пятно, означающее только одно: флакон разбился, и зелья для создания купола у неё больше нет. Она ещё раз выругалась. Каххо наблюдал за этим с поднятой бровью.

— Остатки от полога? Планировала агитировать на побег кого-то ещё?

— Да и да. Откуда ты знаешь о том, о чём я с ней, — кивок в сторону Элин, — разговаривала, и почему пришёл именно сейчас?

И почему мы раньше ни разу с тобой не пересекались?

Меня тоже это интересует. Я жила в Замке около пяти лет, но не видела его даже мельком. Думаю, я бы запомнила такую личность…

...хотя, он — маг разума, и мог отводить глаза посторонним. Это бы многое объяснило.

— Тамерзар сказал, что тебе нужна помощь и указал место и время. А Тамерзар…

— …всё знает, — продолжила за него Серафима. — Тамерзар всегда всё знает, а если не знает, то узнает в ближайшее время.

Каххо мягко, по-менталистски мягко улыбнулся, когда она окончила предложение за него и озвучила известную всем тёмным аксиому. Улыбку эту Серафима отметила вскользь, опасаясь смотреть в лицо Лилового Сокола — маги разума были завораживающими, даже слишком. И если Эмил Курэ умел это контролировать или, хотя бы, минимизировать, то Каххо нет. Не мог или не хотел — уже не так уж и важно.

— Верно. А не пересекались мы раньше по нескольким причинам. Во-первых, большую часть времени я провожу вне Замка — тебе ведь известна специфика моей основной работы, а во-вторых — до вчерашнего дня я и не подозревал о том, что ты тоже состоишь в Совете. С первого взгляда сложно заподозрить в тебе тёмную… В основном из-за твоего возраста, согласись. Хотя, конечно, тёмными порой становились и более юные создания.

Серафима согласно кивнула, про себя отметив, что Главный Магистр определённо так не считал, и подумала уже громче, но пока без явного недовольства: «Не лезь мне в голову».

— Даже не думал. Ты просто действительно громко думаешь, да и в глазах читается многое.

Несмотря на его слова, Серафима почувствовала, как странное спокойствие её отпускает — видно, он всё же решил внять её просьбе и перестал использовать магию.

Каххо прошёлся по комнате, подошёл к креслу Элин, побарабанил пальцами по его спинке и обернулся:

— Не чувствую в тебе особо большой любви к сестре. Это странно, учитывая, что ты собралась вытаскивать её из-под самого носа Магистров, рискуя попасть к Госпоже куда раньше срока. Ты же знаешь, что тебя ждёт, если попадёшься?

Серафима поджала губы. Воспоминания холодком пробежали по спине.

— У нас действительно напряжённые отношения. Но она всё ещё моя сестра, поэтому я должна была попытаться. Она не хочет — её право, конечно. Стоит ли настаивать на своём, когда тебя пытается… пытается убить родная сестра?

Менталист чуть вздёрнул брови, но уточнять не стал.

— Не знаю, что у вас произошло, но девчонку всё же жалко. Ей основательно промыли мозги, и не столько магией, сколько грамотными убеждениями — если судить по тому, что я видел, когда брал власть над её сознанием. Хотя я чувствую в нём один очень давний блок, который мог сильно на неё повлиять...

— Не трогай.

— Как категорично. Впрочем, я бы вряд ли смог его снять. Магистерский уровень магии и подпитка от мощного артефакта — довольно весомые аргументы, — он ненадолго замолчал, продолжая постукивать пальцами по дереву. — Значит, сестру ты выводить из Замка больше не собираешься?

— Слушай, — вскипела Серафима, — зачем Тамерзар тебя прислал? Чтобы ты мне нотации читал?

Она понимала, что сейчас совершает глупость и ведёт себя недостойно, срываясь на пришедшего помочь ей человека, но гнев, замешанный не столько на злобе, сколько на смятении и ужасе от того, что сделала и что почти сделала Элин, требовал выхода, и она уже едва ли могла его сдержать.

Каххо прищурился. Ощутимо повеяло холодом.

— Не хами. Тамерзар сказал, что я должен помочь тебе, и я готов это сделать. Не стану лукавить — из корыстных соображений, потому что платят за задания весьма неплохо — особенно, когда они внезапны. Но. Это не значит, что я потерплю общение со мной в подобном тоне. Я понимаю, что тебя переполняют эмоции, но соблюдай правила приличия, иначе я применю к тебе магию — не со зла, просто потому что… раздражает. Ты ведь знаешь, сколько неприятностей смогут причинить мои заклинания твоей и так, как я погляжу, шаткой психике? Ты меня поняла?

Получив согласный кивок, он продолжил, всё так же не повышая голоса:

— Тогда спрашиваю ещё раз: что ты собираешься с ней делать? И главное: что мне делать с ней сейчас? Предупреждаю, что я не смогу натворить в её голове многого, потому что где-то в Замке бродит Эмил Курэ, который раскроет все мои заклинания щелчком пальцев. Не рассчитывай, что я мигом переверну всё её сознание и вправлю его на место. Я всего лишь скромный матэр, и магистерская магия для меня не постижима и не достижима.

«Скромный? Ему до магистра две ступени, действительно», — саркастично хмыкнула про себя Серафима — или Лэйер? — и уже вслух ответила, стараясь говорить как можно спокойнее и уважительнее. Несмотря на свой сарказм и кипящий под кожей огонь, ей было неловко.

— Изначально я собиралась вывезти Элин и Велимира с отрядом, который отправляют вместе с эльфами. Не знаю, каким образом мне их маскировать, но другой возможности нет. Да и не будет, потому что в конце сезона состоится Совет Финнского Альянса, после которого… после которого уже будет поздно кого-то спасать. В отряде есть одна девушка, вьёла Илва, которая согласилась мне помочь. Для начала же я хотела поговорить с братом и сестрой и убедить их в том, что им необходимо уехать…

— То есть, как такового плана у тебя нет? — Каххо хмыкнул. — А есть только бессвязные идеи, построенные на страхе.

— Знаешь ли...

— Успокойся, — он внезапно потрепал её по голове, — возможно, я несколько погорячился с угрозами. Всё же сложно ожидать сверхъестественной выдержки и гениальных планов от девчонки семнадцати лет. Неплохо, что ты придумала хоть что-то. От этого уже можно отталкиваться.

У Серафимы нервно дёрнулся глаз.

Менталист словно не заметил этого и продолжил:

— Этот… план можно провернуть. Тебе ведь несказанно повезло — я один из тех десяти магов, которых отправляют с эльфами — я ведь не зря упомянул, что из Лиловых Соколов. На твоих брата и сестру можно наложить иллюзию. У меня есть один знакомый… Денег, конечно, уйдёт немало, но если дело выгорит, то я получу вдвое больше. Убедить командира в том, что с нами едет кто-то ещё, я смогу, — по его губам внезапно проскользнула хищная улыбка. — А теперь несколько последних вопросов. Как ты собираешься убеждать свою сестру и с кем ещё ты хотела поговорить?

— А ты считаешь, что имеет смысл её в чём-то убеждать? Элин свято верит в свою избранность и в правдивость Пророчества, и я не могу с этим ничего поделать. Ты, как понимаю, тоже, а разговоры, как видишь, не действуют. Поговорить я хотела с Сильвестром Фианто, если для тебя это имя что-то значит.

Серафиме действительно было жаль сестру. Ещё час назад она была готова пойти почти на всё, чтобы её спасти — разве что не броситься с признанием к Главному Магистру, но оказалось, что признались уже за неё, в полной уверенности, что делают всё правильно.

Внутри осталась одна пустота. Серафиме было всё равно сейчас — выберется ли Элин из Замка, получит ли её в руки Финнский Альянс. Это было неправильно, это было подло, она понимала, что потом пожалеет и снова бросится на помощь несмотря ни на что, потому что кровь — не вода, и родных людей осталось не так уж и много, но сейчас… Сейчас хотелось сделать сестре так же больно, как она сделала ей. Но даже этого Серафима не могла — не осталось никаких рычагов давления, не осталось никаких связей, не осталось ничего кроме неприязни между ней и Элин.

Серафима не сразу почувствовала пронизывающий её ледяными иголками взгляд Каххо.

— Даже и не думай. Если с ней, — кивок в сторону Элин, — я всё же смогу что-то сделать, то этот ручной дракончик Мауга не только тебе не поверит, но и по стенке размажет, если говорить прямо.

— Откуда такая уверенность? Он меня не размажет, как ты выразился. У меня есть причины так полагать.

— Размажет и бровью не поведёт. Не думай о светлых и возвышенных чувствах, Магистр его воспитал и Сильвестр сдаст тебя ему с потрохами. В этом состязании приоритетов тебе не победить.

— У меня есть причины полагать, что не сдаст, — процедила Серафима, упрямо поджимая губы.

— И что же это за причины? — менталист вздёрнул правую бровь и ехидно усмехнулся. — Мальчишка пылко и страстно влюблён? Это тебя не спасёт, уверяю. В первую очередь он служит Маугу, а уже потом дружит с тобой… или что вы там вместе делаете. Если ему прикажут, он перекусит тебе горло и не подавится. Да, потом он может и будет страдать, убиваться и стучать своей белобрысой головой о стену, но тебе уже будет всё равно. Так что даже не думай говорить с ним, если хочешь вытащить кого-то из Замка.

— Ты ошибаешься, Каххо. Сильвестр ничего мне не сделает.

Он заглянул в её глаза, увидел в них что-то и, скривившись, вернулся к Элин.

— Не буду спорить. На мне-то это никак не отразится, потому что с собой в отряд я не проведу его ни при каких условиях, даже если он внезапно решит принять твою сторону. В этом я тебе не помощник, риски слишком велики. Хочешь себе больше проблем — милости прошу, дерзай, только дай нам уйти, а уже потом подходи к нему своими разговорами.

Что касается твоей сестры — тут есть только один способ, самый верный и надёжный. Дубинкой по голове и в мешок — главное ведь из Замка вывести, не так ли? Методы не слишком важны. А за его пределами я смогу применить и свою магию… Варварство, конечно, зато какое действенное.

— Если хочешь устроить себе больше проблем — то милости прошу, — Серафиму передёрнуло, но ответила она по-прежнему язвительно, копируя его манеру общения.

— За двух драконят и оплата двойная, — Каххо пожал плечами. — Если тебе больше нечего сказать, то задам последний вопрос: когда я смогу встретится с этой твоей… Илвой и братом? Нам нужно обсудить план и порядок действий при его выполнении.

— Этим вечером около семи. Предлагаю комнату Велимира — меньше вероятность, что кто-то к нему придёт или будет подслушивать.

— Прекрасно. Конечно же, никто не станет следить за нами в чьей-то комнате, — менталист хмыкнул. — Лучше приходи в нижний ярус Лиловой Башни, к залам для тренировок. Там ты всегда сможешь оправдаться тем, что твой брат хотел показать тебе, как он творит заклинания. Ты же ничего не помнишь, а ему так хочется тебя удивить.

— Да, ты прав. Договорились. Я приду и приведу с собой и Илву, и Велимира, — Серафима кивнула ему, прощаясь, потом кинула взгляд на сестру, сломанной куклой лежащую в кресле, и всё же спросила:

— Что с Элин? Она придёт в себя?

— Да, как только мы уйдём. Она не будет помнить ничего особенного — ты пришла, попыталась с ней поговорить о, допустим, её успехах в учёбе, она вспылила, потому что ей кажется, что ты излишне её опекаешь и устроила здесь небольшой кавардак… — Каххо прикрыл глаза, но Серафима всё равно успела разглядеть, что цветные нити, прорезающие их радужку, налились пульсирующим светом. С минуту он молчал, лишь беззвучно шевелил губами — творил свои заклинания, — после открыл глаза, уже обычные, снова вздёрнул бровь: мол, почему ты всё ещё здесь?

Серафима ещё раз кивнула и пошла к двери. Уже когда она выходила из комнаты, ей в спину раздалось тихое фырканье:

— Слишком наивна и слишком ранима для тёмной. Просто тебе не будет, Лэйер. В наше время мораль слишком обременительная вещь.

 

48 день элэйнана 1069 года от Серой Войны; Фирмонский тракт

Рэт тяжело покачивался в седле, стараясь не ёрзать. Ла’шаса — из породы сибских «бродяжек», выведенных специально для долгих переходов — размеренно перебирала крепкими буро-пегими ногами и почти не обращала внимания на своего неопытного седока, пытающегося сидеть ровно. Они ехали каких-то два часа, но вся нижняя часть его тела противно ныла. Пусть Рэту и приходилось уже ездить на лошадях вместе с наёмниками, хорошо делать этого он так и не научился. Да и, в отличие от тёмных, сидел сейчас на коне чуть ли не второй раз… Хотя, бесспорно, сейчас ему было легче, чем когда они вместе с «вольными небожителями» во всю конскую прыть скакали в Ламенбер, в надежде догнать тёмных.

«Догнали», мрачно подумал Рэт. Теперь от отряда остались лишь шестеро. Раненные, истерзанные, провалившие задание, с погибшим командиром, да ещё и потерявшие его самого на Миро — где наёмники теперь? Эртар их не пожалеет. А если узнает, что они как-то связаны и с исчезновением его младшего брата, следующего наследника престола, то казнит без лишних церемоний.

Эртар… Едва ли можно сомневаться в том, что он уже снарядил поисковый отряд. Но сможет ли этот отряд его найти? Да, если к наёмникам применят силу, то они наверняка расскажут и о Рэте, и о своём участии в его побеге… И о его смерти. Мнимой, конечно, но откуда им знать?..

По спине внезапно пробежал холодок. Если брат узнает, что он мёртв, то искать его или его тело вряд ли будут. Наёмники ведь видели его недалеко от разбившегося Артефакта, а значит могли… Да не могли — явно так и посчитали, раз не попытались его спасти… Посчитали, что от Рэта не осталось… ничего. Он вспомнил крошево из взорванного мяса и раздробленных костей, в которые превратились Таэрт, Марвас и тёмный Фирэйн.

Рэта передёрнуло, и он непроизвольно кинул взгляд вперёд, туда, где ехал живой и здоровый лекарь, перешучивающийся с Вардом. Сложно было поверить в то, что несколько дней назад этот человек, весёлый и смешливый южноземелец, насквозь пропахший зельями и лимонными леденцами, существовал лишь в виде размазанных по стенам пещеры ошмётков плоти. Рэта чуть не затошнило от воспоминаний. Осознание всего увиденного ужаса пришло, почему-то, только сейчас. Тогда, когда тёмные лишили его магии и вывели наружу, он почти ничего не видел сначала из-за слёз, а потом, наверное, само сознание попыталось сохранить его психику целой. После был грот, освобождение, странный ритуал и чёрный портал, путь через сугробы до Фирмона, и полтора дня, которые он провёл пытаясь понять, что будут делать с ним его пленители и что происходит с Медузой. Теперь же перед глазами, как тогда, встало место случайной стычки наёмников с тёмными. Полуразрушенная пещера вновь обступала его, почти осязаемая, полная тусклым светом и оглушающей могильной тишиной, он снова видел обвалившиеся стены, оседающее в воздухе каменное крошево в блестящих пылинках скифи, и кровь. Слишком много крови. И не только крови…

Ком всё-таки подкатил к горлу, и Рэт зажал рот рукой, выпуская поводья лошади. Она такого самоуправства не заметила, но вот ехавший рядом чаррусс Зенор, настороженно косящийся на него с начала поездки, среагировал сразу:

— Фирэйн, Рэту плохо!

Лекарь гаркнул, останавливая ход отряда, кинул свои поводья подоспевшему Зенору и, спрыгнув в снег, поймал ла’шасу своего неудачливого пленника под уздцы. Флегматичная лошадь послушно остановилась, и Рэт свалился с неё едва ли не мешком, с трудом сумев вспомнить, как правильно слезать. Фирэйн, похоже, сразу понял, что происходит, и оттащил Рэта на обочину, к пожухлым заиндевевшим кустикам. Там его всё-таки вырвало, и он не упал в сугроб только потому, что лекарь его поддержал. Когда приступ кончился, он протянул Рэту открытую флягу.

— Вода. Выпей, полегчает.

Рэт послушно сделал глоток, потом ещё один, и ещё. Действительно стало немного легче, но горло всё ещё саднило. Внезапно ему подумалось, что это уже второй лекарь, который поит его водой. Первым был Мелифф, после схватки на корабле. Интересно, что сейчас с ним? Что с Арэ? Смогли ли они до конца отпустить Гираса? Он вряд ли это когда-нибудь узнает.

— Остановка двадцать минут! — крикнул Фирэин куда-то в сторону. Через минуту оттуда раздались чьи-то шаги и недовольный голос Маэна Эридара… Квэарра, теперь Квэарра, произнёс:

— В чём дело?

— ­А сам ты не видишь? — вопросом же ответил ему лекарь.

— Я вижу лишь то, что наш пленник пытается замедлить ход отряда, а ты этому потворствуешь. Не произошло ничего настолько серьёзного, что оправдало бы остановку.

Фирэйн нехорошо прищурился.

— Ничего серьёзного? Действительно, всё в порядке вещей. Он почти ребёнок, Квэарр. Он впервые так долго находится на холоде, ведь, если ты ещё помнишь, конечно, на Элфанисе всегда тепло. Его организм перестраивается, пытаясь приспособиться к новым условиям, и он, к тому же, теперь лишён поддержки магии. Не мне тебе рассказывать, как её присутствие помогает справляться в подобных ситуациях. Я удивлён, что его только тошнит!

— Он от этого не умрёт, приспособится быстро. Эльфы живучие, не мне тебе рассказывать, — Рэт не мог видеть лица бывшего небесного стража, но голос его был почти таким же холодным как снег, леденящий колени сквозь ткань штанов.

— Не понимаю, чем вызвана подобная агрессия, — голос лекаря был таким же прохладно-спокойным, — неужели только тем, что Рэттан — сын Светлейшего?

Квэарр промолчал, а вот Фирэйн внезапно взорвался и сжал плечи Рэта, за которые прежде мягко его поддерживал, почти до боли:

— Тебе что, совсем крышу сорвало без амулета?! Какого руха ты перекладываешь на него грехи его отца?! Если ты не способен совладать с собой своими силами, то скажи, у меня найдётся для тебя подходящее зелье!

— А какой бездны ты его защищаешь, возишься тут с ним, как с сопливым малолеткой?! Он наш пленник и не более! — эльф тоже повысил голос. Он, не звонкий как семнадцать лет назад, а низкий и каркающий, звучал жуткими хрипами.

— Я — лекарь, и он, в первую очередь, мой пациент, поэтому я обязан ему помочь!

— Ты, в первую очередь, должен следить за нашим здоровьем, раз уж ты наш лекарь!

— Смею напомнить, что мы должны довезти его до Резиденции живым, а не в состоянии обмороженного полутрупа! Поэтому, будь добр, заткнись уже и не мешай мне делать мою марракову работу!

Квэарр издал страшный почти булькающий звук, похожий на рычание, и ушёл к тревожно заржавшим лошадям.

Фирэйн обернулся к Рэту, и тот непроизвольно вздрогнул. Зверское выражение на лице лекаря, впрочем, тут же сменилось вполне дружелюбным:

— Прошу прощения за безобразную сцену. Легче стало?

— Да, намного, — Рэт кивнул. Говорить всё ещё было неприятно. — Меня... не из-за магии. Я просто вспомнил ту пещеру...

— Я понял, не продолжай, — Фирэйн поднялся на ноги и потянул Рэта за собой. Затем неспешно смахнул с плаща снег и потуже затянул свой шарф, ярким золотистым пятном выделяющийся на фоне чёрной одежды.

Целую стопку таких разноцветных шарфов вместе с остальными покупками принёс вчера вечером Нэсс, скупо сообщив, что других в продаже не осталось. Обновка пришлась по душе только им двоим — лекарь оценил лимонный цвет шарфа, гармонирующий с его пристрастием к лимонным же леденцам, а Рэту он внезапно напомнил о прошлом и доме. Шерсть была мягкой, зелёной и полосатой, он смотрел на неё и видел маму с охапкой едва распускающегося шалфея в руках и Элфанис — таким, каким он был семнадцать лет назад и каким уже никогда не будет.

— Рекомендую отряхнуться и пройтись. Тебе пойдёт на пользу, — лекарь залез в сумку, достал какую-то склянку, встряхнул, — глотни, только немного.

Рэт глотнул. Непонятное пойло оказалось гадостным на вкус, с какими-то крупинками, которые ощущались теперь и во рту и в горле. Он передёрнул плечами.

— Скоро тошнота должна окончательно сойти на нет. Ты не прав, говоря, что магия не имеет к ней никого отношения, — Фирэйн убрал остатки зелья обратно и поднял голову. — Пойдём? Я расскажу тебе подробнее.

Они не торопясь зашагали вдоль обочины.

— Что ты знаешь о пятом измерении, магии и сосуде?

— Не слишком много. Пятое измерение… наслаивается? Наверное, самое подходящее слово. Оно наслаивается на другие четыре измерения: время, длину, ширину, высоту и неотделимо от них. Мы не можем увидеть его без специальных ритуалов, но известно, что именно в нём находится неограниченный запас чистой магии, которая притягивается оттуда в сосуды магов. Сосуд — это некоторое пространство, находящееся в маге и ограничивающее количество чистой магии, которая может находиться там единовременно. Объём сосуда называется потенциалом, чем он больше, тем более мощные заклинания может творить маг, потому что чем мощнее заклинание, тем большее количество единовременно находящейся в сосуде чистой магии оно требует…

— Хватит, хватит, — Фирэйн со смешком прервал его, — я понял, что ты прочитал в своё время много познавательных книжек и в теме разбираешься — по крайней мере, поверхностно. Теперь скажи: знаешь ли ты, как магия влияет на производительность организма и чем опасно лишение её?

Рэт покачал головой:

— Такого в доступной мне части библиотеки не было, а если и было — я не обнаружил.

— Не удивлён. Обычно это преподают в лекарских школах, поскольку болезни, с которыми нам приходится работать, зачастую появляются именно что из-за отсутствия магии.

Магия — одна из главных движущих сил нашего мира. Она пронизывает всё, она есть абсолютно везде — в траве, в птицах, даже в слякоти под нашими ногами. Она помогает всему в мире нормально функционировать — ты когда-нибудь замечал, что магические растения, к примеру, гораздо выше, крепче, полезней, чем обычные? Так же и с разумными существами. Магам гораздо проще переносить холод, жару, голод и болезни, регенерация тканей происходит у них примерно в два раза быстрее, чем у не-магов; потому не-маги обычно живут меньше, болеют чаще и в целом более хилые и вялые, не в обиду им будет сказано. Но они приучены жить без магии, и, если взять обычного человека и человека, которому доступ к магии перекрыли, то последний гораздо больше рискует подхватить какую-нибудь заразу. Как думаешь, почему?

— Организм привык к поддержке магии и, внезапно её лишившись, начал работать хуже? — предположил Рэт.

— Правильно. Раньше магия обволакивала организм как вторая кожа, текла внутри вместе с кровью и брала часть нагрузки на себя. Когда же она исчезла, на него мгновенно обрушилась нагрузка в два раза большая, чем раньше, пропал слой, не допускающий к телу вирусы. Телу очень сложно перестроиться и начать вновь работать нормально. Не-маги же испытывают эту увеличенную нагрузку с рождения, поэтому им гораздо проще выживать без магии, чем существу, её лишившемуся. Сейчас ты ощущаешь всё чётче и ярче, потому что магия больше не сглаживает острые углы. Она больше не пытается предохранить твою психику, поэтому ты с лёгкостью вспоминаешь ту же пещеру, и тебе становится плохо — и так ослабленный организм не выдерживает нагрузки. Если бы я мог, то продержал бы тебя в таверне пару недель, пока не придёшь в себя, а уж потом тащил бы на конях по холоду. Одежда, конечно, тёплая, но всё-таки, — Фирэйн покачал головой, повернул обратно к ждущему их отряду и добавил. — Я категорически против лишения магии и ему подобных мер. Достаточно было заковать тебя в сдерживающие магию наручники, организму уже было бы легче. Но их у нас, конечно же, нет, кто бы позаботился нам их предоставить?..

— Почему ты помогаешь мне? Ма… Квэарр ведь сказал правду — я всего лишь ваш пленник. Даже если вы привезёте меня обмороженным и больным, какое вам дело? Ведь мою судьбу будет решать уже ваш король, — Рэт всё же не удержался от вопроса и искоса глянул на Фирэйна. Тот усмехнулся и внезапно потрепал его по остриженным волосам.

— Сказал Квэарру, скажу и тебе. Я в первую очередь не тёмный, а лекарь. Мой долг — помогать всем нуждающимся. Мне тебя чисто по-человечески жалко — нам, людям, свойственно испытывать это не всегда уместное чувство. Однако не думай, что из-за этого я верну тебе магию или помогу сбежать — ведь я не только лекарь, но и тёмный.

— Я и не собирался предлагать такое. Я не могу уйти один, — Рэт кинул взгляд на капитана СэльСатара, который, заметив их приближение, усадил на лошадь Белую Медузу. Он поднял её так легко, словно она ничего не весила, и это неожиданно испугало. Рэта не пускали к Медузе, пока они были в таверне, а после начала поездки он не мог с ней поговорить. Он лишь видел, как в паре метров от него чернильной тенью покачивается в седле ла’шасы капитан, крепко держащий пленницу в седле перед собой. Рэт не видел её лица, лишь склонённую голову в капюшоне, из-под которого ветер выдувал иногда белые пряди волос. Она сидела тихо, не шевелясь в явно неудобной позе, молчала, хотя раньше любила рассказать что-нибудь об Океане на своём ломанном ринском. Прежняя Медуза словно осталась там, на Миро, а эта была лишь куклой, её угасающей оболочкой.

Угасающей.

Рэт вздрогнул. Нет, всё будет хорошо. Надо верить в это и всё обязательно будет хорошо.

— Ты не можешь бросить Белую Медузу? — Фирэйн проследил за его взглядом и спросил. — Она твоя… девушка?

— В каком смысле моя? — выражение было незнакомым, Рэт никогда прежде не слышал его на Элфанисе.

Лекарь сначала посмотрел на него с удивлением, потом улыбнулся:

— Забыл, что у эльфов немного другие порядки. Квэарр-то не особо ваших правил придерживается… Она твоя возлюбленная?

— Что? — Рэт опешил, а потом покраснел, поняв, о чём подумал тёмный. — Нет, конечно, нет… просто…

— Просто? — улыбка стала лукавой.

— Просто в каком-то смысле из-за меня она оказалась здесь, в плену. Если бы я тогда не спросил её…

Фирэйн прервал его.

— Никогда не думай о том, что могло бы быть, поступи ты однажды иначе. Могло быть и лучше, и хуже, а мысли о том, что ты что-то сделал или не сделал, ничего не изменят. Единственное, что в их власти — отравить твою жизнь бесконечными сожалениями, в которых мало смысла. Прошлое нужно оставлять в прошлом. Живи сегодняшним днём, чтобы вновь не сожалеть об ушедшем — это замкнутый круг. Если хочешь путешествовать — путешествуй, если хочешь извиниться — извинись, если хочешь любить — люби, и не загоняй себя в какие-то рамки. Возможно, всё это звучит слишком пафосно или философски, особенно для тебя, ведь ты не просил моих советов, но мне всё же не пятнадцать лет и я знаю, о чём говорю.

— А сколько тебе? — Рэт быстро перевёл тему.

От слов лекаря было немного больно и тянуло горько рассмеяться — вряд ли он что-то знал о том, что значит жить по чётко прописанному плану, по приказам, просто из-за факта своего рождения. Фирэйн свободный, волен делать что хочет, и вряд ли его слова пригодятся Рэту хоть когда-нибудь. Пусть он сейчас и не на Элфанисе, но снова живёт по чужой указке — по указке своих пленителей — и не может ничего сделать сам.

Хотя... Что Рэт знает о лекаре тёмных кроме его имени — и то, не настоящего — и пристрастия к сладкому? Но представить, что когда-то он так же шёл под конвоем в пасть неизвестности — человек без настоящего и будущего, тот, кем Рэт был сейчас, было сложно.

— Поверь мне, достаточно. Уже и старость не за горами, — Фирэйн привычно свёл всё к шутке.

Рэт непроизвольно тихо фыркнул. На вид лекарю можно было дать не больше тридцати, а то и меньше. Впрочем, Рэт никогда не разбирался во внешности людей. Возможно, этот тёмный — сильный маг и ему уже к шестидесяти, а так молодо он выглядит лишь из-за своих зелий. Впрочем, был бы человек в шестьдесят таким бодрым?..

А затем Рэт внезапно даже для самого себя спросил:

— Скажи, а умирать вот так больно? Когда тебя разрывает…

— Врагу не пожелаю. Больнее только ожить после этого во вновь собранном из ошмётков плоти теле. Но это, скорее, уже с моральной точки зрения… Наша Госпожа милосердна в том, что касается физической боли, — лекарь едва заметно поджал губы, подошёл к своему коню, похлопал его по бурой шкуре. — Когда ходишь со Смертью рука об руку, надо быть готовым ко всему. Залезай.

Он отвернулся и крикнул отряду, что стоянка окончена. Лекарь, наверное, был сейчас у тёмных кем-то наподобие командира или, по крайней мере, его помощника. Вёл отряд всё же Квэарр, да и слиток скифи тоже хранился у него. Рэт схватился за переднюю луку седла, подтянулся, перекинув ногу через лошадиный бок и едва не сев на свой плащ. Ла’шаса, повинуясь ему, вновь неторопливо пошла по припорошенной медленно кружащимся снегом грязной дороге. Зенор опять ехал рядом, косясь на него голубым глазом-хамелеоном. Медуза снова едва виднелась из-за спины капитана СэльСатара, слишком неживая в его руках и закутанная в плащ, словно в саван. Её голова лежала на плече тёмного, и Рэт видел прядь спутанных волос, теперь казавшихся не белыми, а седыми, и край осунувшегося лица, бледного и измождённого.

Вард, едущий сзади, приказал Рэту поторапливаться, и он, в который раз за этот день, послушно дал лошади шенкелей, заставляя её ускориться.

Медуза сидела в паре метров от него, безвольно откинувшись на везущего её тёмного, такая близкая и такая далёкая одновременно. Рэт не знал, что ему делать.

---

1) Род лэсвэтских войск. Белые Соколы занимаются охраной Замка Лиррэ и верховных Магистров (также некоторых других магистров, входящих в Белый Совет); Золотые Соколы — стражи в городах; Пурпурные Соколы, самая большая группа, являются действующей армией; Лиловые Соколы — отряды, выполняющие поручения Магистров самых разных видов (от доставки срочного послания в труднодоступное место до маленькой тайной кампании на другой материк, носящей не всегда военный характер).

Вернуться к тексту