Драбблы по циклу Темные подвалы (джен)

Персонажи: Мон-Со, Кау-Рук

Рейтинг:G

Жанр: джен

Размер: драббл

Статус: закончен

Саммари: "самого точного исполнителя приказов генерала не любили"

Примечание: задолго до старта Диавоны; проказы Кау-Рука позаимствованы из фанфика "Наутро"

Предупреждение: драббл навеян циклом айронмайденовского, но может существовать и отдельно от него. Можно сказать, это точка пересечения моего личного фанона и мира Темных подвалов. 

«…один хмырь бы меня точно доконал, всё время ловил меня и стучал преподавателям».

айронмайденовский. Наутро.

 

Не слежу я за ним! Вот еще глупости… Мне делать больше нечего?! Каждый день по секундам расписан: лекции, семинары, практические занятия, дополнительные консультации… Они только называются дополнительными, а попробуй не приди — вовек контрольной не решишь и выше «удовлетворительно» не получишь! Меня назначили старостой — и я отвечаю за посещаемость, дежурства, соблюдение режима, чистоту помещений. Если не проверить лично, эти оболтусы запихнут мусор под тумбочку, как будто так и надо. Приходится во все щели залезать, по шкафам шарить, за кровати заглядывать. Зато наш корпус в этом месяце был отмечен приказом по Академии. Но сколько же я на это времени и сил потратил! Иногда кажется, проще самому сделать, чем заставить курсантов выполнять свои прямые обязанности. А режим?! Каждый вечер после отбоя бегаю, проверяю, загоняю в кровати, сам выключаю свет. Эх, если бы можно было электричество вырубить с центрального пульта! И двери заблокировать, чтобы никто ночами не шлялся(1). А еще я капитан футбольной команды и не могу пропускать тренировки. Тренер Каэн-До сказал, что намерен рекомендовать меня на соревнования по легкой атлетике, теперь надо готовиться. Уверен, что могу победить! В беге я лучший не только на своем курсе, но и среди второго. Результатов третьего и четвертого, правда, не знаю. С тяжелой атлетикой дела обстоят хуже, значит, надо заниматься дополнительно. А у меня минуты свободной нет. Задают столько, что все выходные зубрю теорию, решаю на неделю вперед задачи. В город уже четыре месяца не выбирался. Недавно у нас играли "Барсы пустыни" и "Золотые крылья", а я на матч не попал. Не смог вырваться! Хорошо, что трехразовое питание вписано в устав, а то я и поесть бы не успевал, наверное. Но режим это святое! Прозвучал сигнал — отложил учебники, спортивные снаряды, идешь в столовую. Тяжело? Это же летная Академия! Здесь готовят лучших из лучших! В Зале Славы стен из-за портретов и наград не видно. Мы должны быть достойны героев. Я стараюсь. Наставники все замечают, доверяют мне.

Недавно Каэн-До назначил ответственным по физической подготовке. Я быстро навел порядок, заставил всех приходить вовремя. Никого я не выслеживал! Сложно не заметить, если кто-то постоянно влетает в зал в последние секунды, на бегу натягивая футболку, и только занимает место в шеренге, как звучит сигнал. Как можно быть настолько не собранным?! Не понимаю! Он должен был ошибиться и получить свой наряд за опоздание. Но ему везло просто… фантастически. На днях вбежал, даже не переоделся, стоит передо мной дышит, как после кросса по пересеченной местности. И тут звонок! А я вцепился в список, чувствую, пальцы судорогой сводит, говорю:

— Вы одеты не по форме. Покиньте спортивный зал, вернетесь в должном виде.

— Что вам не нравится в моей одежде?

Цитирую:

— Спортивная форма курсанта — белая футболка с короткими рукавами и черные брюки.

Брюки-то у него черные из плотного трикотажа, не для занятий, конечно, но придраться не к чему. А вот рубашка манерная, правда, белая, ничего не скажешь, ткань гладкая, струящаяся, но рукава длинные с жесткими отогнутыми манжетами. Он смотрит мне в лицо, будто вот-вот усмехнется, но, нет, только уголки рта чуть подрагивают, а в глазах серебряные искры пляшут, как электрические разряды на крыле самолета перед грозой(2). Понимаю, что смеется надо мной.

— Значит, без рукавов? — с этими словами достает складной ножик. Вспарывает нитки на швах и отрывает эти рукава. Кидает куда-то за спину. Я просто к полу прирос, двинуться не могу.

— Это же Метасси! — слышу чей-то придушенный шепоток. — Считай, полвертолета учебного… а если камешки на запонках настоящие, то и весь.

Я, конечно, про бренд такой слышал — дорогая фирма — но на взгляд бы не определил. И тренера все нет. — Хорошо, — говорю, а голос, как простуженный. — Начинаем занятие!

И вовсе я в него не вцепился. Нужен мне этот пижон! Он так и продолжил появляться за секунду до начала занятий. Я был уверен, что он вот-вот завалится и вылетит из Академии. Не из-за физкультуры, конечно, нормативы он выполнял с хорошим запасом, а на опозданиях поймать так и не удалось. Но он же ни на одной консультации не был! На зачет пришел, сел прямо передо мной. Сидим, решаем. Я по сторонам не смотрю… И вперед не смотрю! Ничего кроме ровных строчек в тетради не вижу. У меня задачка не бьется, а время уходит. Разобрался, наконец, просчитал на черновике, проверил, переписываю. И вдруг:

— Здесь ошибка.

Я глаза поднял и напоролся на его взгляд. Сидит ко мне вполоборота, на его столе ничего нет, значит, уже сдал работу. Пальцем в мою тетрадь ткнул:

— Проверьте расчеты.

Сумку на плечо закинул и выскользнул из аудитории. Я еще раз пересчитал. Правильно все! Да, и как бы он заметил ошибку, если смотрел вверх ногами. Глупость какая-то!

За контрольную я «удовлетворительно» получил, еле уговорил профессора на пересдачу. Нельзя мне средний балл понижать — стипендию потеряю. Хорошо, наставники разрешили исправить, приняли во внимание и отсутствие взысканий, и ответственный подход.

Я на учебу набросился с удвоенным рвением. О своих обязательствах тоже не забывал. Наш корпус собрал все переходящие вымпелы «За отличную посещаемость», «За достижения в легкой атлетике», «За чистоту помещений», «За соблюдение режима»… И отдавать их я не собирался. Правда, некоторые курсанты перестали со мной разговаривать. Я не сразу понял — некогда мне было беседы вести — только однажды мне в столовой не ответили, что сегодня на гарнир. И когда я свой поднос поставил на стол, четверо из моего же блока встали и ушли. Молча! Я один остался в полном недоумении. Но в столовой в обеденное время всегда битком, как заметили свободные места, тут же третьекурсники их и заняли. Меня игнорируют, но и между собой не особо болтают— у них учебные полеты, каждая секунда на счету.

Для пересдачи того несчастного зачета я набрал в библиотеке учебников, и все задачи по теме прорешал. А у нас еще соревнования по футболу начались, мы в одну восьмую вышли. Как все успеть! Я будильник на пять утра ставил, до подъема успевал позаниматься. Последний задачник проработал, гляжу на часы — без четверти шесть. Шея словно деревянная, виски ломит. Понятное дело, мышцы затекли, сосуды пережаты, а весь день впереди. Решил в душ сходить. Гидромассаж — хорошее средство. Я как староста имею право находиться вне своего блока после отбоя и до подъема. В исключительных случаях. Я никогда не злоупотреблял своими привилегиями, поэтому в тихом коридоре, слабо освещенном энергосберегающими лампочками, мне стало немного не по себе. Меня бы не наказали, потому что формально я ничего не нарушал, но лишиться доверия наставников было бы ужасно. Я уже подходил к душевой, когда распахнулась дверь, и я рефлекторно отшатнулся назад, запрыгнул на подоконник, вжался в нишу. Кто-то вышел, аккуратно закрыл дверь в душевую. Я узнал ту самую рубашку с оторванными рукавами. Он уходил по переходу в другой корпус, я все же успел разглядеть русые волосы и спортивную сумку. Та же фирма — Метасси — надпись крупными блестящими буквами. О душе я мгновенно забыл, отправился прямо к куратору и доложил о нарушении режима по всей форме.

В столовую после тренировки курсанты пришли синие. Кто-то вкрутил контейнер с краской в душ. Благодаря моему рапорту виновника тут же нашли. Уже вечером он стоял в полной выкладке на часах у дверей главного корпуса.

Мы выиграли одну восьмую и всей командой получили увольнительную на выходные. Кто-то из ребят собрался съездить домой к родителям, другие намеревались повеселиться в городе. Я сомневался, не зная, стоит ли покидать часть. Если только бутсы новые купить? Мои готовы были развалиться, а от стипендии осталась почти половина… Должно хватить, если поискать со скидкой. Размер у меня распространенный — подберу. От размышлений меня оторвал веселый голос:

— Всем привет! У меня пропадает билет на завтрашний концерт — накрылась увольнительная. Есть желающие?

— Как не быть! — его тут же обступили, загалдели. — Долго еще в наряде стоять? — спросили сочувственно.

— Две недели.

— Ох, ничего себе! Что ж так круто?!

— Капитан тоже успел в душ сходить. Вот и расщедрился.

— Точно, он ведь в тот день и не показывался!

— А на следующий постригся под ноль. Волосы, видать, синие остались. Он же седой, вот краска и взялась.

— Эх, жаль не увидели!

— Знать бы еще, какой хмырь меня заложил…

Я поднялся, намереваясь ответить.

— Выступление Элуа Рамери! — раздался восторженный вопль. — Ой, Кау, ты, правда, билет отдаешь?

— А что мне с ним делать? Бери, расскажешь потом, как все прошло. И пару бутылок привези…

— Распитие спиртных напитков строго запрещено! — все прочие мысли в тот момент вылетели у меня из головы.

— Кто говорил про распитие?

— Проносить на территорию тоже запрещено!

— Ой, ребята, как вы живете в таких условиях? — фыркнул и вышел.

— Мы не живем, мы существуем, — проворчали за моей спиной недовольно.

Разумеется, я не мог пустить ситуацию на самотек. Купив на распродаже бутсы, отправился в центр города и ждал у входа в театр, пока не закончился концерт. Я проводил Лао-Но до самого блока. Проходя мимо главного корпуса, он виновато развел руками и кивнул на меня. Как и полагается часовому, Кау-Рук не пошевелился(2).

Новая декада началась торжественным построением. Вместо гимна космофлота динамик запел звучным женским голосом:

О, Сантарино, Сантарино, Сантарино, вспоминай же обо мне хоть иногда!

О, Сантарино, Сантарино, Сантарино, увижу ль вновь когда-нибудь тебя?

Твои широкие аллеи, высокие террасы и белые колонны, стремящиеся ввысь…

Капитан приказал выключить немедленно. Двое техников бросились выполнять команду. Вскоре из открытого окна раздались их удивленные восклицания.

— Он током бьется!

В конце концов, отключили все электричество. Динамик судорожно взвыл и замолк. Рядом со мной горько вздохнули:

— Хочу на море. Можно не в Санторино — в деревушку на побережье…

У меня не было ни малейших сомнений в том, кто устроил эту диверсию. Я знал, что в скором времени от него нужно ожидать еще чего-то подобного. И вовсе меня не переклинило на нем! Этот пижон не только себя позорит, он нас подставляет: и курсантов, и преподавателей — всю Академию! Он не имеет никакого понятия о дисциплине, ответственности, чести офицера! Ему наплевать на Устав и традиции. Его поведение неприемлемо. Словно он нарочно нарывается. То стоит на голове все два часа лекции, то спорит с профессором, то нагло уходит в самоволку — прямо у меня на глазах переходит по крыше. Нет, я не ведусь на подначки, чтобы там не болтали. И ничего не пытаюсь доказать. Дело совсем не в этом. Я просто выполняю свои обязанности. Всегда. Как можно лучше. Никого не преследую! Я пресекаю нарушения. Я. Выполняю. Свой. Долг.

______________________________________

1) В одном из фанфиков Кау-Рук рассказывал о Мон-Со: "Он говорит:

— Моя бы воля, я бы вас тут всех приковал, чтобы не разбежались.

— Арзакам?

— Арзаки бы простили..."

2) В ночь перед бурею на мачте горят святого Эльма свечки…

3) Стойкий оловянный солдатик. Ну почему Мон-Со не свойственны такие ассоциации! Так бы сам Кау-Рук мог подумать с поправкой на рамерийский фольклор.

Персонажи: Мон-Со, Кау-Рук

Рейтинг: G

Жанр: джен

Размер: драббл

Статус: закончен

Саммари: Баан-Ну и Ильсор вернулись с темной стороны, к ним бросились с объятиями ожидающие. Стелла перенесла Ильсора в лазарет, а генерал заметил, что не хватает Мон-Со, которому пришлось рассказать о своем происхождении, чтобы спасти жизнь пленникам. Его дед по матери был арзаком, когда-то давно Баан-Ну помог подделать ему документы и хранил секрет.

Примечание: драббл относится к 18 главе фанфика Зеркальное отражение.

 

У вертолета в стайку сбились арзаки. Двое менвитов стояли чуть в стороне. Штурмана Мон-Со не увидел, Кау-Рук, наверное, уже сел к штурвалу. Свет дня стремительно угасал, от деревьев ползли длинные тени. Сгущались сумерки. Нужно было улетать. Все ждали его, понял Мон-Со. Жалостливые взгляды арзаков ощущались столь явственно, что он внутренне содрогнулся. Ему не нужны были утешения! Объятия, прикосновения, сочувственные слова… Глядя прямо перед собой, он подошел к вертолету. Едва не задел плечом Рем-Аша. Кажется, тот отшатнулся(1). Словно от прокаженного. Мон-Со не ощутил ни горечи, ни злости. Все, что могло болеть, давно умерло. Ничего не осталось.

Он занял место второго пилота. Никого не хотелось ни видеть, ни слышать, и Кау-Рука меньше, чем кого бы то ни было, но штурман управлял вертолетом и не отвлекался на него. Небо наливалось яркой густой синевой, еще нежно бирюзовой на западе и уже почти фиолетовой на востоке. Земля погрузилась во мрак, ориентиры исчезли. Ночной полет — не простая задача, и в другое время Мон-Со переживал бы каждый маневр. Не умея доверять чужому мастерству, следил бы за приборами. Но сейчас ему было все равно. Даже если штурман ошибется, и вертолет рухнет вниз… Его это не тревожило. У него не осталось ни эмоций, ни мыслей. Он был пуст… мертв... по крайней мере, частично. То, что он отсек, убил в себе, давно сгнило. От него самого осталась пустая оболочка, отравленная продуктами разложения. Мон-Со закрыл глаза.

Кау-Рук мягко посадил вертолет. К вылезающим арзакам бросились их соотечественники, затискали в объятиях, увлекли со двора. Баан-Ну громогласно потребовал отвести Ман-Ра в лазарет, кто-то из менвитов подхватил биолога. Мон-Со бесшумно спрыгнул на землю и отошел в сторону. Голос генерала затих где-то вдалеке. Совсем стемнело. Прожекторы выхватывали из чернильной тьмы бледные круги, и в неярком свете пышная беллиорская растительность казалась серебристо-серой, как дома. Мон-Со опустился на землю. Подставил лицо теплому ласковому ветерку. Сил не было.

Он не знал, сколько просидел так. Ни о чем не думал. Перед глазами плясали оранжевые сполохи — горел дом, горел и не мог сгореть. Только разлетался пепел, оседал на лице, не давал вздохнуть. И ничего не отзывалось в душе. Не было ни отчаяния, ни злости, ни страха перед будущим. Пустота.

Чья-то ладонь опустилась на плечо. Шагов Мон-Со не слышал, но даже не вздрогнул. Он не шевелился в надежде, что от него отстанут. Сильные пальцы сжали плечо, вынуждая повернуться. Ну конечно! Кто еще рискнет лезть под руку комэску? Любого из летчиков или гражданских специалистов Мон-Со сейчас послал бы к Черным камням, но — проклятая субординация! — рявкать на заместителя командира, а по факту исполняющего обязанности не получалось.

— Ты здесь ночевать собрался?

Мон-Со дернул плечом, чтобы сбросить руку. Безуспешно.

— По-хорошему, тебя надо отправить в лазарет, — задумчиво произнес Кау-Рук, — сам ты не заснешь. А Лон-Гор занят. Придется своими силами… Голова болит? — спросил он деловым тоном.

— Нет, — Мон-Со покачал головой и невольно поморщился. — Немного, — пришлось признать. — Просто устал… Как и ты, — заметил проницательно.

Он всмотрелся в лицо штурмана. Под запавшими глазами залегли глубокие тени. Волосы слиплись от пота, так и засохли треугольными колючками.

— Спать иди! — сказал Мон-Со резко.

— Я тоже сам не усну, — легко признался Кау-Рук.

Он зашел за спину, сел — Мон Со почувствовал прикосновение его колена — потянул на себя. Теплые ладони обхватили голову, затылок уперся в грудь штурмана. С иссиня-черного неба прямо в лицо Мон-Со глядела маленькая серебряная звездочка. Кау-Рук легко коснулся подушечками пальцев чуть выше бровей, провел от переносицы к вискам. Глаза закрылись сами собой. Мон-Со прерывисто вздохнул. Только сейчас он ощутил, какая тяжесть давила на него все это время. Пустота оглушала его, боль сжимала горло, мешала дышать. А сейчас расслаблялись напряженные мышцы, свежий воздух наполнял легкие. В глазах закипали слезы облегчения.

Кау-Рук мягкими круговыми движениями массировал виски. Его пальцы стали горячими, под ними плавилась боль, растекалась лужицей, испарялась… Мон-Со чуть пошевелился, устраиваясь удобнее. Штурман хмыкнул, заметив маневр, но рук не убрал. Как помнил Мон-Со, по дороге в Изумрудный город такой массаж длился довольно долго, однако сейчас он не нуждался в интенсивной терапии. Это было просто приятно. Он наслаждался ощущениями, потеряв счет времени.

— Ну, вот, — произнес удовлетворенно Кау-Рук, — стал на человека похож. А то смотреть страшно было.

Мон-Со улыбнулся, оставив без ответа оскорбительное замечание о своем виде. Голова была легкой-легкой, свободной от дурных мыслей и воспоминаний. Он зевнул.

— Теперь можешь засыпать — завтра будет новый день, и все плохое останется в прошлом.

— А ты как? — спросил Мон-Со сонным голосом.

Ответом стал тяжелый вздох:

— А мне еще перед генералом извиняться. Думаю, как это сделать.

— Просто скажи ему. Баан-Ну поймет, он совсем не такой, как ты думаешь.

— Знаю. Мы уже поговорили. Но понимаешь, дерзил я публично. — Кау-Рук убрал руку, чем-то прошуршал, наверное, облокотился о землю. — Все знали, как я отношусь к генералу. Значит, приносить извинения надо так, что бы ни у кого не осталось сомнений. Если выйти перед строем и объявить, что я больше не считаю его полным придурком…

— Не вздумай! — встрепенулся Мон-Со. — Это же… хуже, чем открытое оскорбление!

— Да-а, — протянул штурман. — Плохая идея, я согласен. — Он надавил ладонью, вынуждая Мон-Со вновь положить голову.— Досталась мне задачка!

Он снова провел от переносицы к вискам, еще раз и еще, нажимая все сильнее, зарылся пальцами в волосы. Мон-Со расслабился, целиком отдаваясь этой ласке.

— Спи, — велел Кау-Рук. — Хорошие сны я гарантирую.

Мон-Со поверил сразу. Теплая ночь окутала его дремой, как мягким пледом. Он спокойно заснул.

_________________________

1) Мон-Со показалось.

Персонажи: Кау-Рук, Лон-Гор, Мон-Со, менвиты и арзаки

Рейтинг:G

Жанр: джен

Размер: драббл

Саммари: в Ранавире готовятся к вечеринке с танцами.

Предупреждение: песни, много песен

От Автора: Я начинала писать этот драббл из хулиганских соображений. В цикле "Темные подвалы" для лучшей совместной адаптации арзаков и менвитов предлагалось провести песенный конкурс. Я очень ярко представила Кау-Рука, поющего "Серега Санин" Визбора и отправилась искать песни про авиацию, которые можно было бы приписать рамерийцам. Нашла, разумеется. А еще мне попалась статья о летчиках-испытателях, в которой очень ярко и наглядно описана суть экспериментальной авиации и разница между боевыми летчиками и летчиками-испытателями. Это и стало смысловым содержанием фанфика, который в значительной мере утратил юмор и легкость.

— Я думаю, — произнес Лон-Гор, — самое время организовать конкурс песен.

Вспомнив родной язык, арзаки уже не замолкали. Их звонкие мелодичные голоса превращали суровую военный базу в некое подобие молодежного лагеря.

— Лучше фестиваль, — предложил Кертри застенчиво, — его пальцы пробежали по флейте, с которой он не расставался в последние дни. — Фестиваль песен, музыки…

— И танцев! — подхватил Риган. Глаза у него загорелись.

— И танцев. — Улыбнулся Кертри. — Конкурс не нужен, мы же не собираемся соревноваться в профессиональном мастерстве. Необязательно петь, как выпускники Храма Искусств, главное, мы поделимся друг с другом той музыкой, что звучит в наших сердцах. Чем больше будет участников, тем лучше!

— Судя по тому, сколько песен я слышу за день, — Лон-Гор чуть наклонил голову, — недостатка выступающих не будет.

— Среди арзаков, — подметил Бу-Сан.

После его слов повисло молчание. Похоже, никто из менвитов не собирался опровергать заявление.

— А нас отправят по разнарядке, — прервал затянувшуюся паузу Ву-Инн. — Знаете, когда добровольцев в строю не находится, их назначает командир эскадрильи, — он бросил быстрый взгляд на Мон-Со. — Впрочем, штатских специалистов, возможно, и не коснется, — в ровном голосе прозвучало что-то очень похожее на горечь.

— Не будем торопиться с радикальными методами, — Кау-Рук вышел вперед, внимательно осмотрел собравшихся. — Один певец у нас уже есть, — он подошел к Мон-Со. — Над репертуаром мы поработаем. И я надеюсь, что отважные летчики не уронят честь эскадрильи, бросив своего командира.

— Ничего не получится, — мрачно сказал Рем-Аш. — У арзаков это в крови. У нас нет.

— Но как же… — пылко начал Риган.

Его неожиданно перебил Кертри:

— Статуя Элуа Рамери стоит на почетном месте Храма Искусств! Она менвитка и пела песни менвитов, но ее признали голосом всей Рамерии.

Менвиты слегка оживились, они, конечно же, не стали бурно жестикулировать и громко говорить, но выглядели заинтересованными. Лон-Гор искоса посмотрел на Кау-Рука, тот ответил ему ироничным взглядом.

— Помните, как она пела «Опустела без тебя земля», — вздохнул Ар-Лой. — Лучшая песня о летчиках. Больше никто так не споет… — он с надеждой посмотрел на Мон-Со.

— Так никто, — согласился Кау-Рук. — Но разве это единственная песня? — Он на мгновение задумался, его взгляд стал отрешенным:

Об этом товарищ не вспомнить нельзя,

В одной эскадрилье служили друзья,

И было на службе и в сердце у них

Огромное небо, огромное небо,

Огромное небо одно на двоих.

Лон-Гор отметил, что петь он умеет. В отличие от Мон-Со, который сам не знал, как у него получается, штурман прекрасно понимал, что именно он делает. Голос подчинялся ему, как отлично настроенный инструмент.

Летали, дружили в небесной дали,

Рукою до звёзд дотянуться могли.

Беда подступила как слёзы к глазам,

Однажды в полёте, однажды в полёте,

Однажды в полёте мотор отказал.

Кау-Рук не делал драматических пауз, не подпускал слезу. Он пел без надрыва, словно рассказывал о хороших знакомых. Летчики как-то незаметно собрались в тесную группу, едва не обнялись.

И надо бы прыгать не вышел полёт,

Но рухнет на город пустой самолёт,

Пройдёт не оставив живого следа,

И тысячи жизней, и тысячи жизней,

И тысячи жизней прервутся тогда.

Лон-Гор внимательно смотрел на пилотов. Их лица, обычно холодные и замкнутые, как у всех менвитов, сейчас были удивительно открыты. В распахнутых глазах читалась отчаянная надежда и… обреченная печаль. Слышали они уже эту песню и знали, чем закончится полет? Или же понимали по собственному опыту, какой выбор только и могут сделать летчики?

Мелькают кварталы, и прыгать нельзя.

Дотянем до леса, решили друзья,

Подальше от города смерть унесём,

Пускай мы погибнем, пускай мы погибнем,

Пускай мы погибнем, но город спасём.

Стрела самолёта рванулась с небес,

И вздрогнул от взрыва берёзовый лес.

Не скоро поляны травой зарастут,

А город подумал, а город подумал,

А город подумал ученья идут.

Кто-то отчетливо всхлипнул. Лон-Гор отметил, что арзаки не пытаются скрыть наполненные слезами глаза. Менвиты щурились, отводили взгляд.

В могиле лежат посреди тишины

Отличные парни отличной страны,

Светло и торжественно смотрит на них

Огромное небо, огромное небо,

Огромное небо одно на двоих.(1)

Тишина звенела эхом сорванной струны. Ничего не хотелось говорить. Невозможно было разлепить губы, сказать хоть что-то.

— Вы служили в Аннори, Ар-Лой? — спросил Кау-Рук, внезапно разбивая застывшее молчание. — Слышали об этом случае?

— Да. У нас в части стояла стела с их именами. А вы… вы их знали?

Кау-Рук покачал головой:

— Нет, лично встретится не довелось. Я принимал участие в испытаниях самолета. Уже после той аварии. Пытались устранить недостатки двигателя.

Лон-Гор нахмурился. Он прекрасно помнил обсуждение всех претендентов на участие в космической программе. В медицинских файлах штурмана история испытательных полетов отражалась весьма красноречиво.

Я еще не в угаре, не втиснулся в роль.

Как узнаешь в ангаре, кто — раб, кто — король,

Кто сильней, кто слабей,

кто плохой, кто хороший,

Кто кого допечет, допытает, дожмет:

Летуна самолет или наоборот? —

На земле притворилась машина — святошей.

— Что-то не так? — тихонько спросил Ильсор.

— Нет, — ответил Лон-Гор, оборачиваясь к нему. — Вы, похоже, впечатлены, — давно он не видел на его лице такой вовлеченности.

— Никогда не представлял, как это с другой стороны, — огромные, блестящие глаза, казалось, освещали бледное лицо теплым сиянием. — Я создаю машину, вкладываю в нее свои знания… душу. Что она для испытателя? Для того, кто впервые поднимает в воздух новый самолет?

Завтра я испытаю судьбу, а пока —

Я машине ласкаю крутые бока.

На земле мы равны, но равны ли в полете?

Под рукою, не скрою, ко мне холодок,—

Я иллюзий не строю — я старый ездок:

Самолет — необъезженный дьявол во плоти.

Лон-Гор хорошо был знаком с третьей стороной. С тем, что оставалось за точными линиями чертежей и сухими отчетами об испытаниях. Переломанные кости, ожоги, последствия перегрузок и контузий.

Знаю, утро мне силы утроит,

Ну а конь мой — хорош и сейчас,—

Вот решает он: стоит — не стоит

Из-под палки работать на нас.

На этих строчках Ильсор грустно улыбнулся. Наверное, он ощущал себя вот такой машиной — прекрасной, ценной, нужной… которой придется из-под палки выполнять, то, что и составляет смысл жизни.

Ты же мне с чертежей, как с пеленок, знаком,

Ты не знал виражей — шел и шел прямиком,

Плыл под грифом "Секретно" по волнам науки.

Генеральный конструктор тебе потакал —

И отбился от рук ты в КБ, в ОТК,—

Но сегодня попал к испытателю в руки!

Мон-Со подошел к ним.

— Переживаете, Лон-Гор?

— Мне сложно смириться с неоправданным риском, — ответил Лон-Гор. — Вы, конечно, скажете, риск для военного это норма жизни. Но мне невыносима сама мысль, что можно было не допустить его.

Ильсор вздрогнул. Видимо, эти слова оказались созвучны тому, что терзало и мучило его самого.

Здесь возьмутся покруче,— придется теперь

Расплатиться, и лучше — без лишних потерь:

В нашем деле потери не очень приятны.

Ты свое отгулял до последней черты,

Но и я попетлял на таких вот, как ты,—

Так что грех нам обоим идти на попятный. (2)

— А как определить минимальный риск? — кривовато усмехнулся Мон-Со. — Вот самолет, у него есть ограничения максимальной скорости. А кто сказал, что она максимальная и дальше нельзя? Испытатели и сказали. Потому что дошли до такой скорости, когда дальше никак — самолет развалится.

— Мы же даем все необходимые цифры, — с нажимом произнес Ильсор. — Максимальную скорость…

Песню Лон-Гор уже не слушал. Его больше интересовал ответ Мон-Со.

— Прежде чем записать в руководство по эксплуатации, нужно эту скорость превысить и убедиться, что есть как минимум 10-процентный запас на ошибку летчика. То есть на 110% с самолетом ничего не должно случиться. Ильсор, вы должны знать, что в процессе испытаний расчетные цифры меняются в большую или меньшую сторону.

Кау-Рук, словно понял по их лицам, о чем разговор, залихватски улыбнулся:

Взревел мотор, дрожит капот,

А самолёт вот-вот сорвется с места.

РП даёт над точкой взлёт,

И тем, кто в небе, скоро станет тесно.

Разбег, отрыв! Кромсает воздух винт,

Землёй в наборе только можно любоваться.

Вот тысяча сто,— забудь прекрасный вид!

Начало комплекса и надо постараться.

Это не лихость, не забава, а кураж!

В глазах темно, и в горле привкус неприятный.

Наперекор стихиям крутим пилотаж,

Немного сложный, много высший и обратный.

— Он еще в Летной школе был таким, — произнес Мон-Со с непередаваемой интонацией. — Нарушал правила, подрывал дисциплину, как будто на прочность испытывал.

Разгон. Отмашки. Ставлю вертикаль.

Вращенье. Поворот, я над крестом.

К земле лечу, словно себя не жаль,

В неуправляемом вращенье штопорном.

Сквозь пелену увидел край земли,

Ногами к верху вдоль «стрелы» несусь,

Обратная петля, на плечи жмут ремни,

Но, все же стиснув зубы, я держусь.

— Я был уверен, что его выгонят до выпуска. Армия требует совсем других качеств.

— Все летчики работают на пределе человеческих возможностей, — возразил Ильсор. — Тем более военные.

— Не так. У военного летчика главное — боевая задача. Мы заточены на тактику, на то, чтобы преодолеть систему ПВО. Для нас определены цели на территории вероятного противника, и не для всех целей рассчитано, что человек вернется — о прогнозируемых потерях слышали? В гражданской авиации на первом месте безопасность пассажиров. А летчик-испытатель летает на режимах, которые никто не пробовал, с новым оборудованием, которое неизвестно как себя поведет. В экспериментальной авиации имеет смысл говорить не о безопасности полетов, а об уменьшении опасности.

Опять фиксации, вращенья на угле,

С последних сил потвёрже остановка.

На пилотаж летать — летать не на метле!

Помимо прочего нужна и тренировка.

Ну вот уже дал сок, спина в поту,

Все силы выложил на комплекс без остатка,

Теперь добавлю к сухости во рту,

Финальные отмашки и посадку.

Это не лихость, не забава, а кураж!

В глазах темно, и в горле привкус неприятный.

Не ради славы, для души наш пилотаж,

Немного сложный, много высший и обратный. (3)

Лон-Гор передернул плечами.

— Вы же столько проработали в Академии, — легкое удивление проскользнуло в голосе Мон-Со, — в том числе над космическим проектом, и так реагируете?

— Я понимаю необходимость этой работы. Небо, полет… стоит риска. Но я не представляю, как можно любить именно риск.

— Тогда слушайте внимательно, Лон-Гор. — Мон-Со положил руку ему на плечо, задержал всего на мгновенье. — Слушайте.

Педаль до упора, штурвал на себя и вдруг что-то...

Меня опрокинет, закружит, потянет к земле...

Сочувствую всем, кто ни разу не пробовал штопор,

Считаю, что им не достался счастливый билет!

Ни с чем несравнимое то ощущенье паденья,

Которое мы испытали неведомо им.

Они не видали ни разу земли приближенье,

Вися на ремнях привязных над стеклом лобовым!

Лон-Гор внимательно оглядел собравшихся. Похоже, не только он сильно сомневался насчет счастливого билета. Пилоты, те замерли от восхищения, жадно вбирали каждое слово. И Риган с ними. А вот Нур-Кай скептически покачал головой. На лицах остальных тоже не было заметно желания изведать «несравнимое ощущенье паденье».

Вот дух захватило, и в тело влилось напряженье...

Секунды, виток, и машину пора выводить...

Земли приближенье длится всего лишь мгновенья...

Но именно эти мгновенья трудно забыть!

Я не собираюсь кого-то вводить в заблужденье —

С такой красотою порою соседствует страх...

Но тот, кто заметил, что радость полёта в паденье,

Наверное, в чем-то по-своему тоже был прав!

И тот, кто попробовал раз, непременно замечу

Захочет еще повторенья такой красоты...

И снова земля, закружась, понесется навстречу,

И только для вывода был бы запас высоты!

Пусть кто-нибудь спросит: «Ну что там красивого, что там?»

Пока не попробуешь сам, не получишь ответ...

Сочувствую тем, кто ни разу не пробовал штопор,

Считаю, что им не достался счастливый билет! (4)

Кау-Рук замолчал. Кажется, он собирался ускользнуть, оставив взволнованных слушателей переживать и проникаться. Но не тут-то было.

— А про вертолеты? — спросил кто-то.

— У нас пели еще военную… Берешь на себя, все берешь на себя… О том, как раненого бойца снимали с вершины. Вы знаете, мой полковник?

— Слышал. Но наизусть не вспомню. Надо восстановить слова, займитесь этим.

Пилоты закивали вразнобой.

— Вы споете про вертолеты? — настойчиво спросил Риган.

Штурман прикрыл глаза, вспоминая. Кивнул:

Звучат тревожно позывные рации —

Стоянку покидает вертолёт.

И лётчики особой авиации

Уходят в непредвиденный полёт.

Если люди в беде на земле, на воде,

И беда все дороги закрыла

Мы на помощь с небес и на горы, и в лес

К ним придём на своих винтокрылых.

В далекий край, пески, пустыни знойные,

Куда приказ и долг нас позовет

Строителей и славных наших воинов

Доставит непременно вертолёт.

Лон-Гор заметил, что летчики шевелили губами. Не только они. Тихонько подпевали техники. Те, кто учился летать.

Если люди в беде на земле, на воде,

И беда все дороги закрыла

Мы на помощь с небес и на горы, и в лес

К ним придём на своих винтокрылых.

Припев подхватили, негромко, нестройно, но пели все вместе.

А если так случится — писем строчки ты

Не будешь получать из дальних мест,

Родная, не гневись — у вертолётчика

И почты, может, не было окрест. (5)

— А «Ночной полет»? — воскликнул Лин-То, едва смолкли последние слова.

Кау-Рук иронически вздернул бровь, но возражать не стал:

Пошёл на взлёт наш самолёт,

Прижал к земле тоскливый вереск.

Махнул рукой второй пилот

На этот неуютный берег.

Ночной полёт — тяжёлая работа,

Ночной полёт — не видно ничего,

Ночной полёт — не время для полёта,

Ночной полёт — полночный разговор.

И снова восхищенные глаза, вдохновенные лица. Лон-Гор оглянулся на Мон-Со. Комэск энтузиазма своих пилотов не разделял. Он выглядел слегка недовольным... Нет, он о чем-то напряженно размышлял.

— Мой полковник? — Лон-Гор тронул его за локоть.

— Не помню этой песни, — отозвался Мон-Со. — Может быть и слышал... Должен был слышать, если вся эскадрилья в курсе! Не заметил. А ведь это про нас.

Летим всю ночь по курсу «ноль»

Давным-давно нам надоело

Смотреть на жизнь через окно

И делать дело между делом.

Ночной полёт — тяжёлая работа,

Ночной полёт — не видно ничего,

Ночной полёт — не время для полёта,

Ночной полёт — полночный разговор.

Мон-Со беззвучно шевелил губами, проговаривая слова припева. Лон-Гор улыбнулся. Он ясно различал в хоре пилотов голоса Ар-Лоя, Рем-Аша, Лин-То.

А я не сплю. Благодарю

Свою судьбу за эту муку,

За то, что жизнь я подарю

Ночным полётам и разлукам.

Ночной полёт — тяжёлая работа,

Ночной полёт — не видно ничего,

Ночной полёт — не время для полёта,

Ночной полёт — полночный разговор. (6)

— Спать надо ночью! — подмигнул Кау-Рук.

Свет в окошках погас

Всех как ветром сдуло.

Спит БАИ, спит ИАС

АТБ уснуло.

Его поддержали уже дружно, в полный голос.

Лишь луна над землей,

Этой ночи внемлет.

На посту часовой

Тоже мирно дремлет.

Спит ТЗ, спит АПА,

Спит с водой машина.

И храпит до утра

Бочка с керосином.

Спят заглушки, чехлы,

Ведра и стремянки.

Молоток, две пилы

И с тосолом банки.

Ночь. Луна. Тишина

Спит, не шелохнется.

Только нам не до сна,

Учим «Руководство». (7)

_____________________-

1) "Огромное небо", Роберт Рождественский.

2) "Песня летчика-испытателя", В.С.Высоцкий.

3) "Высший пилотаж", Е.Ю.Шукевич.

4) "Штопор", В.Захаров.

5) И.Шаферан.

6) "Ночной полет", Ю. Визбор.

7) "Сонная песня" ("Колыбельная"), В.Захаров.

Персонажи: Кау-Рук, Лон-Гор

Рейтинг:G

Жанр: джен

Саммари: после песенного вечера Лон-Гор вызвал штурмана на откровенность

Предупреждение: авторский хед-канон биографии Кау-Рука.

Лон-Гор залил кипятком ароматные листья. Ему пришлось использовать свой авторитет врача, чтобы выдворить из столовой засидевшихся участников импровизированного песенного вечера. С некоторой обидой он подумал, что Мон-Со мог бы просто приказать своим летчикам разойтись, но не захотел этого делать. Вероятно, опасался, что гражданские специалисты проигнорируют командира эскадрильи, и едва наметившееся сегодня единение распадется. В какой-то момент Лон-Гор почувствовал себя взрослым в детском оздоровительном лагере. Пришлось взять властные полномочия и скомандовать экипажу «Диавоны»: «Отбой!» Все, наконец, разошлись. Только Кау-Рук остался, сел на придвинутый к стене стул, откинулся на спинку. Он не произнес ни одного слова, только кивнул в ответ на предложение заварить чай.

В полной тишине проходили минуты. За окном чернела беллиорская ночь, такая непроглядная, что Лон-Гор ощущал себя затерянным в космосе. Бесконечно одиноким в невозможно огромной Вселенной… Терпкий, чуть горьковатый запах пощекотал ноздри, возвращая к реальности. Лон-Гор глубоко вздохнул, разлил душистый напиток по чашкам, одну протянул штурману.

— Устал?

— Охрип, — пожаловался Кау-Рук, откашливаясь. Голос у него в самом деле звучал сипло.

Лон-Гор вгляделся в его лицо, но — предсказуемо — ничего прочесть не смог.

Штурман осторожно пригубил обжигающий напиток, блаженно прикрыл глаза.

— Ты умеешь петь, — нейтральным тоном заметил Лон-Гор.

— Меня учили. Согласись, обратное было бы странно, — Кау-Рук попробовал чай, видимо, остался доволен его температурой, сделал несколько долгих глотков. — Мама занималась по несколько часов в день. Это помимо подготовки к концертам, работы над каждой конкретной песней… Даже если бы я очень хотел, вряд ли мне бы удалось увернуться.

— А ты хотел? — быстро задал вопрос Лон-Гор.

Кау-Рук взглянул на него с удивлением:

— Нет. Мне нравилось петь.

— А о профессиональной карьере не думал? — спросил Лон-Гор вкрадчиво.

— Ах, вот ты о чем! — понимающий смешок. — Не думал, не мечтал… — Штурман покрутил в руках наполовину опустевшую чашку. — Видишь ли, я хотел летать… Петь тоже. Но летать я хотел всегда, а петь только время от времени. Под настроение. И не в таком количестве, как сегодня!

Лон-Гор наклонил голову.

— Получилось очень… уместно, — осторожно подобрал он определение.

— Нужно было отвлечь их от обсуждения врожденных способностей. И врожденной ущербности, — штурман остановился, продолжил после паузы:

— В детстве я слышал и такое мнение, что менвиты не способны к творчеству, могут лишь использовать придуманное арзаками. "Мы создаем самолеты, а они всего лишь испытывают их", — он явно повторял что-то слова. — Так говорили неразумные дети, но идея витала в воздухе. Замена комплекса превосходства на комплекс неполноценности ни к чему хорошему не приведет. Нам достаточно уже существующих проблем.

— В этом ты, разумеется, прав, — согласился Лон-Гор, нахмурившись. — Полагаешь, опасность реальна?

— Кто здесь врач, изучавший психологию замкнутых сообществ? — усмехнулся Кау-Рук. — Это твоя обязанность оценивать состояние каждого участника экспедиции. Но, думаю, ты не хуже меня знаешь, что всегда найдется кто-то, желающий выместить обиду за собственное несовершенство на том, кто не сможет дать отпор. В сложившихся условиях, — широкий жест явно подразумевал не столовую, а весь Ранавир, — пойдет цепная реакция.

— И будет взрыв, — тяжело вздохнул Лон-Гор. — Я понимаю, о чем ты. Мы чудом балансируем на грани. Равновесие столь хрупко, что стоит чуть подтолкнуть… Но, знаешь, есть и обнадеживающая тенденция. Сегодня они вспомнили Элуа Рамери!

— К счастью, никто не вспомнил, сколько менвитов было в ее ансамбле.

— Сколько?

— Ни одного.

Лон-Гор опешил.

— Шутишь? — спросил неуверенно.

Кау-Рук покачал головой.

— Чему ты удивляешься? Не Гван-Ло внушил нам стремление к первенству. Мы всегда были такими. Вся наша культура проникнута духом соревнования. Военная дисциплина, субординация ставят хоть какие-то рамки; а в творческой среде царит Закон Пустыни. Арзаки восхищались песнями моей мамы, стремились быть причастны к созданию прекрасного, вечного… Все певицы-менвитки хотели занять ее место, скинуть с пьедестала. А она не собиралась уступать. Великая неповторимая Элуа Рамери! Она и со сцены ушла на пике карьеры, чтобы остаться непревзойденной.

— Извини, я все хотел спросить… — Лон-Гор смутился под выжидательным взглядом штурмана. — Почему она так неожиданно исчезла?

— Ты про сплетни? Говорили, что Элуа Рамери — сестра Верховного, или возлюбленная, или отказала ему, а он отомстил... — Кау-Рук усмехнулся. — Ничего такого драматического — она закончила сценическую карьеру, живет с мужем и детьми под своим настоящим именем, дает частные уроки тем, кого сочтет достойным.

— Ясно, — Лон-Гор глубоко задумался. Он чувствовал, что вступает на скользкую почву, но, как было верно замечено, оценить психологическое состояние каждого члена экипажа — его обязанность. Да и когда еще удастся раскрутить на откровенность заместителя командующего, а сейчас фактически руководителя экспедиции?

Лон-Гор поднял взгляд на штурмана. Кау-Рук иронически прищурился:

— Если хочешь поработать с комплексами и детскими травмами, обратись к Мон-Со, — предложил насмешливо. — Чтобы ты себе не вообразил, у меня было счастливое детство.

Наверное, Лон-Гору не удалось скрыть посетившие его сомнения.

— Я занимался тем, что мне нравится, читал любые книги. Я даже не подозревал, что детей могут заставлять делать уроки и соблюдать режим, наказывать, чего-то лишать…

— Это многое объясняет, — протянул Лон-Гор.

— Я объездил с мамой всю Рамерию, побывал в самых потрясающих местах, знакомился с интересными людьми. И единственное, что доставляло мне неприятности, — во взгляде Кау-Рука сквозил насмешливый упрек, — вот такие самозваные психологи, которые пытались придумать проблемы, чтобы героически с ними бороться!

— Так значит, психологи с тобой все-таки работали!

— В арзацкие школах.

— Арзацких? — удивился Лон-Гор.

— Мы переезжали постоянно, и я сменил, наверное, дюжину школ. Среди них были и арзацкие. Взглянув на документы, педагоги приходили в ужас и принимались меня социализировать, адаптировать, "раскрывать"... Доставали хуже генерала!

— А в менвитских?

— Я просто брал программу, список литературы, оформлял читательский билет... приходил на консультации и сдавал экзамены. В старших классах, разумеется.

— Ужас, — в голосе Лон-Гора никакого возмущения не было.

— Все были довольны, — с нажимом произнес Кау-Рук. — А вот арзаки мне даже астрономию экстерном сдать не позволили, — наябедничал он. — Заставили участвовать в общеклассной жизни и совместной творческой деятельности.

— Получилось? — скептически осведомился Лон-Гор.

— Не очень. Ночью я забрал из кабинета директора свои документы и уехал в летное училище.

— Еще и ночная кража. Со взломом.

— Никакого взлома, — надменно возразил штурман. — Окна закрывать надо. На третьем этаже.

— А твои родители, как они отреагировали?

Кау-Рук пожал плечами.

— Я им письма написал. Очень… обтекаемые. Без конкретики. Отец решил, что мама меня перевела, а мама подумала, это он организовал поступление. Я их не разубеждал, а между собой они не общались.

— Совсем?

— Они к тому времени давно расстались, — уточнил штурман. — Жили в параллельных Вселенных. Если честно, я удивляюсь, как они вообще однажды ухитрились пересечься во времени и пространстве.

Кау-Рук вытряхнул распаренные листья из чашки и поставил ее в посудомоечную машину. У Лон-Гора еще оставался чай. Он сделал глоток, с неудовольствием заметил, что напиток уже остыл и неприятно горчит.

— Я рано понял — кажется, всегда знал — любовь не обязательно сопровождается привязанностью, а привязанность часто ничего общего не имеет с любовью. Привязанность сковывает, лишает выбора. У меня была свобода. И любовь родителей. Я знал, что никакой мой выбор не изменит этого. Я свободно выбирал… полеты, космос, эту экспедицию…

— Противостоянию Верховному?

— Еще ничего не решено, — тонко улыбнулся Кау-Рук. — Но ты прав, я уже выбрал.

Фандом: Изумрудный город

Персонажи: Кау-Рук, Баан-Ну, Ильсор

Рейтинг:G

Жанр: джен

Размер: драббл

Саммари: в Ранавире устроили вечеринку с танцами.

Примечание: хронологически расположен после фанфика Долгий рассвет.

Баан-Ну рассказал Энни, что у менвитов женщина выбирает мужчину и дает ему знать об этом. Я думаю, приглашение на танец — вполне очевидный знак симпатии. Возможно, изначально все было очень серьезно, со временем отношение стало более легкомысленным, но неизменным осталось то, что выбирают партнера для танца женщины, мужчины ждут, когда их пригласят. У арзаков таких обычаев нет. Они просто танцуют — все вместе, по одиночке, парами, тройками, четверками… — наслаждаясь процессом.

Арзаки лихо отплясывали, обняв друг друга за плечи. Прав был Лон-Гор, оркестра не понадобилось. Пели без музыки, отбивали такт ногами, дружно хлопая в ладони, задавали ритм. Круг танцующих ширился, вовлекая все новых и новых участников, вился змейкой, распадался на пары и тройки, вновь собирался в хоровод. Все быстрей стучали каблуки, громче звенели песни, веселей звучали залихватские выкрики. Стихия увлекла Ильсора. Он сам не заметил, как оказался в объятиях друзей, запел вместе со всеми. Чистая радость бурлила вокруг него, опьяняя. Ильсор чувствовал, как вливаются силы, словно каждый из арзаков делился с ним своей песней, своим смехом. Он отпустил себя, позволил ощутить общий восторг, бесшабашное счастье. Однако надолго его не хватило. Дыхание сбилось, усталость сковала ноги. Ильсор выскользнул из круга и подошел к Лон-Гору, который колдовал над приемником. Рядом с ним позицию профессионального наблюдателя занял Дегрис.

— Думаешь, так никто и не выйдет? — спросил антрополог, обводя танцоров и зрителей изучающим взглядом.

Лон-Гор покачал головой:

— Не решатся. Без подготовки, без репетиций… Импровизация не наша стихия.

Ильсор понял, что речь о менвитах. Они жадно следили за танцующими горящими глазами, кто-то отбивал ладонью по колену ритм. Ар-Лой, казалось, готов был сорваться с места.

— Попробуйте что-нибудь свое, — предложил Дегрис. — Народные танцы есть у всех.

— С народными не получится, — ответил Лон-Гор и поднялся. — Внимание! Благодаря нашим замечательным радиолюбителям, сегодня мы имеем возможность послушать музыку, — он передвинул рычажок, и из динамиков полились слаженные звуки оркестра.

С опозданием Ильсор догадался, в чем дело: из имевшихся у экспедиции записей торжественных мероприятий нарезали и смонтировали музыкальную дорожку.

— Не гимн космофлота, конечно, — шепнул незаметно подкравшийся Кау-Рук. — Но летчики в обязательном порядке учились танцевать именно этот танец. Теперь не отвертятся!

Ильсор усомнился. Он видел, что менвиты застыли каменными истуканами. Дружно выпрямились, сложили руки на коленях и смотрели прямо перед собой. Не шевелились, словно и не дышали.

— Кажется, мы упустили из виду, что приглашать на танец должна дама, — растерянно произнес Лон-Гор.

Кау-Рук ничуть не смутился:

— В летном училище девушек почти не было, в Академии тем более. Танцевать это не мешало. — Он усмехнулся, словно вспомнил нечто не столько забавное, сколько рискованное. — Через три минуты выключи и запусти с самого начала.

— Хорошо, — отозвался Лон-Гор с некоторым удивлением и засек время на часах.

Штурман вышел на середину зала и, чеканя шаг, направился к противоположной стороне, где сидели генерал и Мон-Со. Остановившись перед Баан-Ну, он щелкнул каблуками, вытянулся в струнку и протянул руку:

— Я прошу вас оказать мне честь! — прозвучали предписанные этикетом слова.

Разом смолкли все звуки, а потом в наступившей тишине грянул оркестр. Продолговатые глаза генерала предельно расширились, почти округлившись. Потеряв дар речи, он смотрел на своего заместителя. Безупречная осанка, левая рука отведена назад с точностью до десятой градуса, легкий поворот головы, чеканный профиль бесстрастностью напоминает камею. Баан-Ну отстранено отметил, что никогда не видел штурмана столь идеальным. «Умеет, значит, не хуже Мон-Со,— царапнула обида, — не хочет. Ленится!»

— Мой генерал, — тихо произнес Кау-Рук. Вступившие трубы заглушили его слова для всех, кроме того, кому предназначались. — Вашим людям нужен пример. Иначе они не решатся. Уступят арзакам.

Это было бы слишком! Баан-Ну решительно поднялся и с ритуальным поклоном принял приглашение. Он сделал шаг, приблизившись на должное расстояние, зацепился за прямой взгляд своего визави. Внезапно ему пришло в голову, что макушка Кау-Рука находится как раз на уровне его глаз, и от этого почему-то сразу стало спокойнее.

Ильсор наблюдал за разворачивающимся действом с искренним интересом. По сравнению с залихватскими плясками его народа танец менвитов казался громоздким и церемонным. Партнеры застыли в картинных позах, едва соприкасаясь кончиками пальцев, выверенными шажками перемещались по сложной, но явно просчитанной траектории, на мгновение сближались и тут же расходились, незаметно сменив руки. И все же в этом представлении была своеобразная прелесть. Ильсор не мог отрицать, что его завораживает странный танец, больше похожий на решение геометрической задачи... Или на старинную мистерию. Да, именно так! Это было священнодействие, ломающее привычную реальность и открывающее иной угол зрения. Ильсор как будто впервые смотрел на менвитов. Он привык, что они выше, крепче, физически сильнее, но сейчас видел их без привязки к обычным масштабам. Рядом с массивным генералом Кау-Рук казался тонким и легким. Баан-Ну был заметно шире в плечах, тяжелее. Он шагал, словно проламывался, преодолевая сопротивление. На лице застыло сосредоточенное выражение, упрямая решимость, что резко контрастировало с рассеянно-мечтательным видом штурмана. Кау-Рук скользил, плавно огибая невидимые препятствия, не сбиваясь с ритма, его отсутствующий взгляд созерцал нечто недоступное взорам остальных.

— Мой генерал, — шепнул Кау-Рук, приблизившись в очередной раз, — я признаю, что был не прав и жду ваших приказаний.

— Каких приказаний?!

Танец развел их.

— Любых, — ответил штурман, сближаясь. — Сегодня, можете пожелать все, что угодно.

В его прозрачно-серых глазах плясали серебристые искры. Возможно, смеха. Баан-Ну заподозрил, что над ним издеваются.

— Что вы делаете?— прошипел он, теряя терпение.

— Что я делаю? -Кау-Рук прищурился. — Ваш хвостатый коллега сказал бы, что я подставляю вам свое горло.

Генерал с небольшим опозданием сообразил, что речь о короле Тонконюхе. Невольно он взглянул на расстегнутый ворот мундира, обнаживший незащищенную шею.

— Можете укусить, — печально вздохнул штурман.

— Я?! — возмутился Баан-Ну. — Никогда! Как вы могли подумать?

— Я не думал, — в ехидной усмешке блеснули зубы. — Я верил в ваше благородство!

Польщенный генерал приосанился. Если даже противник признает твои достоинства... Он нахмурился, вспомнив подготовку к экспедиции. Его предупреждали тогда, что номер второй дышит в затылок.

— Вы могли сместить меня... — произнес он с усилием. — Стать во главе экспедиции. У вас была такая возможность.

Кау-Рук на секунду прикрыл глаза. Музыка смолкла. Баан-Ну удивленно оглянулся.

— Благодарю за танец, — штурман сложил руки на груди. — Мой генерал, вы прекрасно ведете.

Баан-Ну задумчиво посмотрел на своего заместителя и покачал головой:

— По-моему, это вы очень ловко успеваете убирать ноги, — вздохнул он. — Спасибо, что не пытались перехватить инициативу.

— Ну, что вы, мой генерал! Я буду рад помочь вам… вести.

Довольный Баан-Ну направился на свое место. Он чувствовал, что сегодня его дипломатический талант проявился в полном блеске. Шутка ли, через семнадцать лет добился признания своего лидерства от вредного заместителя! А его люди, вдохновленные столь впечатляющим примером, выходят танцевать. По одному, робко, оглядываясь на генерала и командира эскадрильи… Риган буквально вытащил Ар-Лоя на середину, и это послужило сигналом. Вышли Ву-Инн и Рем-Аш, кто-то из летчиков протянул руку штурману… Жизнь явно налаживалась!

Персонажи: Лон-Гор, Кау-Рук, Мон-Со и другие участники экспедиции

Рейтинг: G

Жанр: джен

Размер: драббл

Статус: закончен

Саммари: В фанфике "Долгий рассвет" Лон-Гор обнаружил, что находящийся в пределах прямой видимости менвита портрет Гван-Ло негативно влияет на его отношение к арзакам. Но не все так просто.

Лон-Гор закончил лекцию и занял свое место за столом. Повисло напряженное молчание.

— Убедительно, — произнес Нур-Кай, отрываясь от изучения таблицы.

— Вот только… — начал было Мон-Со, но замолчал.

Лон-Гор требовательно взглянул на него, однако продолжения не дождался.

— Что вы заметили, мой полковник? Рассказывайте. Вместе мы обязательно найдем истину, но для этого важно делиться всеми соображениями. Даже самыми неожиданными.

— Особенно неожиданными, — поддержал Дегрис. Из арзаков кроме него на этом совещании присутствовал только Ильсор.

— Не знаю, важно ли это, — нахмурился Мон-Со. — Я подумал… Бу-Сан по полгода не появлялся в своем кабинете и не носил с собой портрет Верховного. У вас, Лон-Гор, в операционной, в реанимации, в процедурном никаких изображений быть не могло, в своей библиотеке вы их не держали. У меня портрет Гван-Ло был на рабочем столе... — Мон-Со упрямо вздернул подбородок. — Но портреты были во всех воинских частях: в казармах, в кают-компаниях, в аудиториях Звездной Академии, в Зале Церемоний, даже в рубке «Диавоны»! Каким образом мог избежать влияния Кау-Рук? Он еще во время учебы должен был хватануть свою дозу!

Все немедленно посмотрели на штурмана. Он с независимым видом пожал плечами.

— Мой полковник? — обратился к нему Лон-Гор. — У вас есть какие-нибудь идеи?

Кау-Рук покачал головой:

— Честное слово, мне нечего сказать. Специально не отворачивался, глаза не прятал. Я просто не обращал внимания на все эти портреты.

Лон-Гор обвел присутствующих задумчивым взглядом:

— Никто не замечал за штурманом ничего необычного? Вот вы, пилоты, — он требовательно посмотрел на летный состав, — что можете сказать?

Видимо, его слова были восприняты, как приказ. Ву-Инн зачем-то встал и отрапортовал, словно примерный курсант.

— Полковник Кау-Рук не пользовался гипнозом! — И добавил тихо. — Только… это же все знают.

— Кстати, а почему? — Лон-Гор обратился к штурману. — Ты не хотел? Или не мог.

— Мне это было не нужно, — чуть улыбнулся Кау-Рук.

Обсуждение вновь зашло в тупик. Менвиты напряженно размышляли… Или делали вид, что размышляют, с легким раздражением подумал Лон-Гор. Дегрис склонил голову на плечо и с веселым любопытством наблюдал за молчаливым собранием. Ильсор тихонько вздыхал.

— Есть еще кое-что, — прервал затянувшуюся паузу Мон-Со. — Штурман… умеет снимать боль. По дороге в Изумрудный город, — говорил он с явной неохотой, почти выталкивая слова, — я это почувствовал…

— Массаж для того и делается, — отозвался Кау-Рук недоуменно. — Чтобы снять боль. В этом весь смысл.

Мон-Со яростно замотал головой:

— Нет! У тебя получается иначе! — вряд ли он заметил, что перешел на «ты». — Не так, как обычный массаж! Лучше, чем любое обезболивающее. Лекарства — и наши, — кивнул Лон-Гору, — и местных врачей — боль заглушают вместе с другими ощущениями. Ее подавляют… отгораживают... Но она никуда не девается! И когда преграда слабеет, набрасывается вновь. А под твоими пальцами боль… исчезала. Таяла.

— И ты молчал? — вздохнул Кау-Рук. — Предпочитал мучиться…

Мон-Со смутился, но взгляд не опустил.

— Интересно, — протянул Лон-Гор. — Ты сам за собой замечал такое?

— Нет, — фыркнул штурман.

— Не важно, сейчас проверим! Нужен кто-то достаточно покалеченный…

От ищущего взгляда врача Ильсор непроизвольно отшатнулся, но тот не обратил внимания.

— Кто-то из менвитов… Ар-Лой! Подойдите. Голова болит?

— Нет! — быстро ответил Ар-Лой, но увидев сканер поправился, — совсем немного.

Лон-Гор кивнул, не отрываясь от изучения показаний:

— Хорошо… То, что надо… Садитесь на этот стул. Расслабьтесь. Руки можно положить на колени… Сядьте, как вам удобно.

Он отвлекся от Ар-Лоя и сканера, широким жестом пригласил Кау-Рука:

— Прошу вас штурман.

— Мой полковник, — Кау-Рук поднял правую бровь, — вы отдаете себя отчет, что в таких условиях эксперимент может и не получиться?

— Хуже не будет, — пробормотал Лон-Гор. В его глазах горел фанатичный огонь ученого-маньяка.

Штурман широко развел руки: я, мол, предупредил. Он проскользнул за спину Ар-Лоя, положил ладони ему на виски, вынуждая чуть запрокинуть голову. Ильсор смотрел во все глаза, сравнивая со своими воспоминаниями о путешествии. Однако ничего необычного он не увидел и не вспомнил. Как и тогда Кау-Рук массировал виски плавными уверенными движениями, его лицо было совершенно спокойно, полуопущенные ресницы затеняли глаза. Пациент выглядел расслабленным.

— Замечательно! — чуть ли не промурлыкал Лон-Гор, отставляя сканер. — Как вы, Ар-Лой?

— Хорошо, — подумал с минуту. — Все прекрасно. Правда!

— Внутричерепное давление нормализовалось… Скажите, Ар-Лой, что вы ощущали?

— Ну-у… У вас пальцы горячие, мой полковник, — обернулся он к Кау-Руку.

Лон-Гор быстро подошел и накрыл ладонью руку штурмана.

— Не чувствую. Похоже, это не физическая температура, — он направил свой сканер. — У вас давление пониженное, — произнес озабоченно.

— А, это нормально. У меня всегда такое.

— Не выдумывай! — возмущенный Лон-Гор перешел на «ты». — Я изучал твою медицинскую карту. Хорошее у тебя давление. Даже, когда проходил комиссию после аварии, показатели были идеальными, иначе не допустили бы до экспедиции.

— Подогнать показатели для комиссии вообще не проблема, — фыркнул Кау-Рук. — В спокойной обстановке, имея запас времени…

— Хочешь сказать… Ты можешь обманывать медицинскую аппаратуру?!

— Можно подумать, ты никогда в детстве себе температуру не нагонял! — штурман огляделся и под ошарашенными взглядами смутился. — Никто так не делал?

— Нет! — придушенно рявкнул Лон-Гор. — Я идиот, — вздохнул он устало. — Я должен был понять, что через два месяца после такой аварии организм не мог восстановиться полностью. Но я обрадовался и ничего не заподозрил! Поверил в блестящие возможности нашей медицины. И как теперь тебя проверять?!

— Не надо меня проверять! — загородился ладонями Кау-Рук. — Я тебе не бессловесное лабораторное животное. Если что не так — сам скажу.

— Мы не выяснили, почему штурман не пользовался гипнозом, — вмешался в разгорающийся спор Мон-Со.

— Да, — Лон-Гор потер переносицу. — Мой полковник, вы сказали, вам не было нужно. В каком смысле?

— Я никогда не хотел ничего, что мог бы получить только гипнозом, — тихо ответил штурман. — Ничего не хотел настолько сильно…

— А чего ты хотел?

— Летать. Летать среди звезд…