Один рабочий день (джен)

Любая достаточно развитая технология неотличима от магии.

Третий закон Кларка.

Любая достаточно исследованная магия неотличима от технологии.

Теорема Стругацких.

Марк Валькенштейн

Звездолёт шёл на посадку, так что работа штурмана закончилась. Марк развалился в кресле, чтобы слегка подразнить капитана — все знают, как Леонид любит полежать, — и от нечего делать наблюдал, как на левом пульте сияет отблеск утреннего солнца. Маленькое на вид, солнышко Радуги было ослепительно ярким даже на обзорном экране.

Корабль мягко коснулся лётного поля, погасли индикаторы двигателей.

— Приехали, — сказал Леонид и тоже откинулся на спинку кресла.

— Открываю люки, — недовольно проворчал Перси. — Сейчас набегут, саранча… А я, между прочим, старый усталый человек…

— Который хочет отдохнуть от всяких парадоксов, — ехидным голосом закончил Марк.

Плиты люков уехали в пазы обшивки, и в корабль ворвался сухой и горячий степной воздух. Открылась дверь каюты.

— Так. Желание избавиться от парадоксов, если немного подумать, само по себе парадоксально, — заметил, протискиваясь в тесную рубку, Янус Полуэктович. Фотон вспорхнул на его плечо и немедленно вступил в разговор:

— Пар-радокс! Апор-рия! Инженер-рная пр‑роблема! Дур-рдом!

Марк радостно заржал, выбираясь из кресла. Перси вздохнул:

— До чего мы докатились… Дальний скоростной десантный корабль работает ломовым извозчиком! Возим с планеты на планету всякие ящики и домашнюю птицу! А эта домашняя птица ещё и философией занимается! Что будем делать дальше? Сделаем из нашего «Тариэля» орбитальную баржу? Или сдадим его в детский сад вместо наглядного пособия?

Качая головой и демонстративно охая, он отправился в грузовой отсек.

— Осторожней с карабинами! — крикнул ему вслед Марк. — Бородой не зацепись!

— Простите, Леонид Андреевич, — обратился пассажир к капитану, — наш рейс закончился? Я могу идти?

— Зачем так спешить, дорогой профессор? Отдохните несколько минут, вот как раз свободное кресло. Мы сейчас отключим системы, возьмём машину и все вместе поедем в город, — да, Леонид никогда не спешит. Но при этом почему-то всегда успевает.

— Благодарю, но я лучше самостоятельно, — отказался Янус Полуэктович. — Надеюсь, не заблужусь…

— Здесь трудно заблудиться, — заметил Марк. — Дорога одна, прямая, а вышку связи отсюда видать — она как раз на крыше здания Совета!

— Тогда я всё-таки отправлюсь, с вашего разрешения. Спасибо за полёт, было очень приятно. Всего доброго! — профессор пригнулся, выходя из корабля через пассажирский люк. Лучи утреннего солнца вспыхнули в его седых волосах.

— До свидания, Янус Полуэктович! — крикнул ему вслед штурман, стоя у комингса. — Фотон, не скучай, разбойник! Нам тебя будет не хватать!

— Р‑разбойник! Гр‑рабёж! На абор-рдаж! Тр‑рупы за бор‑рт! — радостно завопил попугай. — Пиастр-ры, пиастр-ры, пиастр-ры!

— Штурман! — вернулся из грузового отсека Перси. — Ты чему бедную птицу весь полёт учил?

— Хоть чему-то необычному! Эх, теперь опять будет скучно и всегда одинаково…

Отвечая, Марк обернулся к инженеру. Через несколько секунд, когда он снова выглянул из люка, Януса Полуэктовича уже нигде не было видно.

Матвей Вязаницын

Солнце так жарило через стекло, что никакая вентиляция не спасала. Включать кондиционер не хотелось: побегаешь между холодным кабинетом и жаркой улицей — свалишься с простудой… Разве окна открыть пошире?

На диспетчерском пульте один за другим вспыхивали экраны связи. Всем нужен директор, и всем чего-то нужно от директора. Энергии, людей, энергии, транспорта, энергии, ульмотронов, опять энергии… А директор, между прочим, людей не рожает и энергию из ничего не создаёт! Законы физики не дают, чтоб им провалиться! Вместе с физиками! Ладно, сотню ульмотронов Леонид привёз. А у Матвея очередь на шесть сотен этих шайтан-машин расписана! Что их, делением размножать?

В дверь кабинета постучали. Опять! Ну никак не оставят в покое! По радио вопят, по видео кричат, ещё и в дверь стучат! Скверные стишки получились… Как хорошо было начальству в прежние эпохи… Заперся в кабинете, повесил табличку: «Без доклада не входить! Осторожно, злая секретарша!» А Матвею что делать? Кого на цепь у входа сажать? Нет людей! Все где-то заняты!

— Войдите! — злобно рявкнул Матвей, отключая связь с Алебастровой горой. Там опять нулевики поругались с биологами прямо в эфире. Пусть сначала между собой разберутся, а потом Столицу вызывают! Склочники!

В кабинет зашёл высокий худощавый незнакомец, с седой головой и чёрными усами. Его немного старомодный костюм очень странно смотрелся в такую жарищу. Хотя ему, кажется, не особо жарко…

— Здравствуйте. Профессор Невструев, в ваш Институт дискретного пространства.

Матвею стало стыдно. Приехал спокойный, серьёзный человек. Учёный. Явно не мельче калибром, чем тот же Ламондуа. Как положено, обратился в администрацию планеты. А на него сразу гавкают… Он же не виноват, что всей администрации тут — один задёрганный человек!

— Очень приятно. Матвей Вязаницын, здешний директор. Чем могу служить? Вы к нам в командировку? Давайте ваше удостоверение, — Матвей ткнул в документ регистратором, и на бумаге возник штамп с кучей цифр, букв, точек и линий.

Приезжий с лёгкой улыбкой посмотрел на Матвея: мол, понимаю, каково тебе здесь, понимаю и сочувствую. Битый и кручёный администратор Вязаницын не знал, куда девать глаза:

— Прошу вас… Вы на «Тариэле»? Замечательно! Что ж это Леонид ко мне не идёт? Ах, сейчас приедет? Очень хорошо… Так, а ведь вы у нас как аутсайдер проходите… Канэко! Где пропал Канэко?! Вас надо регистрировать в СИБе, инструктаж там, ну, вы понимаете… Ох, что ж я вам напитки-то не предложил! Томатный сок, апельсиновый, гранатовый? Всё своё, всё местное! Аллё, диспетчерская энергосистемы! Канэко! Товарищ начальник Службы индивидуальной безопасности! Куда тебя унесло?!

— Так. Кажется, ваш энергетик занят чем-то срочным, — заметил гость, с явным удовольствием отведав сок из бокала. — Возможно, нам не стоит его отвлекать. Я к вам только на один день, и покидать Столицу не собираюсь.

— Порядок есть порядок! А, ладно, выполню на этот раз его обязанности! — Матвей махнул рукой и полез в ящик стола. — Вот, держите маячок, раз в сутки обязательно сигнальте. Хотя если вы только на день… Нет, всё равно возьмите. Будете улетать — сдадите на космодроме… Вы ведь и от нас тоже с Леонидом? Других-то кораблей нет.

— Если окажется, что я ошибаюсь, улечу с Леонидом Андреевичем, — кивнул визитёр, возвращая пустой бокал на поднос и расписываясь в регистрационном журнале. — Так. Эту памятку я возьму? Благодарю вас, Матвей Сергеевич, и не смею более отнимать у вас время.

Он поднялся с кресла, слегка поклонился, прощаясь с директором, и вышел из кабинета.

Матвей дёрнул головой. Кажется, он не говорил своего отчества, когда представлялся? Ну хорошо, на двери могла быть табличка… Нет, на двери просто «М. С.»! И как вам это нравится: «улечу с Горбовским, если ошибаюсь»? А если не ошибается — тогда на ступе Бабы Яги? Или через камеру Ламондуа? И в чём этот пророк незваный ошибаться собрался? Будто одного Камилла мало…

— Товарищ директор! Нам мешает лучевой барьер на Алебастровой горе! Физики к вам посылают!

— Сейчас я их сам пошлю! — взревел Матвей в микрофон.

С экранов снова понеслась административная текучка, и Вязаницын выбросил из головы необычного командировочного вместе со всеми его странностями.

Этьен Ламондуа

— Не нравится мне этот двойной перепад, — ткнул в графики Хуан. — Не лезет он в твои рассуждения.

Ламондуа сгрёб в сторону распечатки, уселся на стол и хлопнул друга по плечу:

— Не разводи пессимизм, потомок иберийцев! Между прочим, я всё-таки выбил полный заряд на завтрашний день! Отправим второй комбинированный груз — и разберёмся, что там у тебя двойное, а что тройное!

— И опять завалим полкомнаты макулатурой…

— Это не макулатура, а ценные научные данные!

Хуан Родригес, вечно недовольный тип, великолепный критик и непревзойдённый специалист по нахождению слабых мест в любой гипотезе, жутко не любил возиться с бумагами, предпочитая электронный формат и экран визора. Сам Ламондуа, наоборот, не мог работать без карандаша и всегда исчёркивал распечатанные таблицы и графики сотнями заметок и пометок. Частенько непонятных впоследствии ему самому.

В дверном проёме возник незнакомец:

— Здравствуйте! Профессор Невструев. Я к товарищу Ламондуа…

— Это я! — Ламондуа соскочил со стола. — Чем обязан? Я полагал, что все физики-нулевики уже собрались на Радуге!

Гость улыбнулся в усы:

— Видите ли, я не совсем физик, и с вашей кухней плоховато знаком. Насколько я понимаю, вы почти не публикуетесь?

— Некогда! — Ламондуа забегал по кабинету, энергично жестикулируя. — У нас после каждого опыта куча новой информации! Её надо обсчитать, проанализировать, продумать следующий эксперимент! Перенастроить установку! А потом энергия! Её вечно не хватает! Этот Аристотель ещё со своей Волной! Кому она нужна? Кому интересна? А у нас — мгновенный транспорт на межзвёздные расстояния! А он энергию жрёт как не в себя! Мне за каждый заряд приходится настоящее сражение вести!

— Ага, врукопашную, — ехидно заметил Хуан. — Кто позавчера у директора в кабинете подрался?

— Так, — сказал Невструев. — Ваши трудности мне понятны. Но всё-таки очень жаль, что вы не нашли возможности опубликовать ваши результаты хотя бы несколько месяцев назад.

Ламондуа снова уселся на стол и запустил пальцы в шевелюру:

— Вообще-то земные дискретчики не интересуются нашими делами всерьёз. Считают их слишком узкой, слишком прикладной областью. Да и публиковать мне было практически нечего! Собачка-то неживая прибывает!

— Живая, неживая… Клочки по закоулочкам! — буркнул Хуан.

— Жаль, очень жаль, товарищ Ламондуа. Мне, можно сказать, случайно попались кое-какие сведения о ваших работах, — покачал головой гость с Земли. — А ведь я одно время исследовал похожие эффекты, когда занимался параллельными пространствами. Чисто теоретически, правда, потому что совсем с другой стороны к ним подошёл…

— Между прочим, нам как раз сейчас хорошей теории не хватает, — опять проворчал Хуан. — Тыкаемся как слепые кутята, только гигаватты палим зазря…

— Это ещё что за сами понимаете чего?! — взвился Ламондуа. — Откуда пораженческие настроения?! К Аристотелю сошлю! Волну изучать!

— А сам её пущать будешь? — оскалился Хуан.

— Так, — произнёс Невструев. — Дорогие коллеги, вот здесь, — он положил на стол тонкую папку, — выжимка из моих последних работ по метрике дискретных квантовых пространств, это как раз сходится с вашей тематикой. Гляньте, пожалуйста. Ну а сам я с удовольствием ознакомился бы поподробнее с вашими результатами — и по переброске, и по Волне.

— Смотрите, не жалко, общий терминальный зал в соседнем помещении, — Ламондуа махнул рукой. — Вот только насчёт Волны — это не к нам. К соседям!

— Благодарю. В таком случае разрешите откланяться.

— Р‑разрешите! — завопил, влетая в кабинет, зелёный попугайчик. Явно отследил конец разговора. — Пр‑ростите! Пр‑рощайте! Пр‑родолжим! Пр‑ривир-реда! Пр‑росо, пр‑росо! Сахар-рок!

Хозяин развеселившейся птички опять покачал головой и вышел, унося на руке пернатого хулигана. Зато к любимому начальнику вломилась целая толпа сотрудников — они, как и попугай, наверняка подслушивали в соседней комнате, благо закрытых дверей Ламондуа не признавал. Нулевики сгрудились вокруг стола, разбирая бумаги:

— Электронную копию бы…

— Оцифруй, кто тебе не даёт…

— А ну-ка, что из этого следует?..

— Сопространство следует, балда! С мнимой координатой!

— Это как понять? Сдвиг по времени отрицательный?!

— Но в нашем-то пространстве он всегда положительный…

— Да чтоб я сдох от уксуса! Мы же сами, сами устраиваем разрыв по времени!

— Чего?

— Делаем совмещение пространственных координат и прямого временного потока! С точностью до кванта! А обратный не совмещаем, даже не пытаемся, и у нас при переносе получается разорванное время!

— А отсюда, кстати, следует волна разорванного времени. Хорошая такая, стабильная, мощная…

— Какая волна?

— Да небось та самая Волна, аристотелевская.

— Это уже не наше дело! Наше дело — нуль-перенос.

— То-то, перенос… Котлету из собачки сделали…

— А ты чего хотел? Мы, живодёры, через разрыв времени её пропихнули.

— Кубик-то проходил…

— А чего ему? Он платиновый! Он за характерное время переноса толком и не меняется! Может, деформируется на несколько микрон… Так он из-за падения на стол сильнее деформируется, авось не сломается!

— А собака?

— А в собаке, собака ты этакая, постоянно куча всякой биохимии химичится! Остановишь — сдохнет!

— Мы не останавливаем. Мы через разрыв тянем…

— Вот потому и получаем шлак органический. А ты чего хотел? Представь, что ты движущийся механизм пересылаешь, а там зацепленные шестерёнки рассинхронизировались!

— Так поломаются же…

— А в зверюшке все молекулы ломаются.

— Стоп! Выходит, всё из-за этой последней неучтённой цифры?

— Из-за числа, а не цифры, ты, арифмометр!

— Ой, дурни! Камилл же!

— Что Камилл?

— Он же говорил! Обе временных координаты! Обе, понимаете?! Прямого и обратного направления! Независимые!

— Да у этого Камилла голова только каску носить годится! Он же тебе говорил «представь»! Представь, мол, себе шесть измерений, причём одно из них мнимое, и всё поймёшь…

— Сам пусть себе представляет, а у нас уравнения есть.

— Нутром чую, наломали мы дров со вчерашней переброской. Всё-таки комбинированный груз в двадцать кило — это не стограммовый кубик и даже не пятикилограммовая собачка.

— Разве это не чисто количественная разница?

— Раньше у нас не было на графиках двойного перепада. Ох, не нравится мне этот двойной перепад, из которого, как выяснилось, следуют двойные Волны…

— Ничего, у Маляева отличные машины. Остановят! Не паникуй раньше времени!

— Ладно, не паникую. Всё равно отменять вчерашний эксперимент, пожалуй, уже поздно.

— Слушай! А ведь наша установка потянет лишнюю координату! Даже знаю, как её перенастроить! До обеда успеем, гарантирую!

— А энергия? У нас лимиты на сутки вперёд выбраны!

— Да под это дело я энергию зубами выгрызу! — подскочил Ламондуа. — Действуйте! Проверим ещё разок на комбинированном грузе, потом ещё на одной собачке… Всё, работаем!

Татьяна Турчина

С севера и с юга медленно надвигались высокие чёрные стены. Над ними полыхало серебристое сияние, которое уже было ярче красноватого света заходящего солнца. Таня сидела на песке, обхватив колени, и смотрела в море.

Робик, Робик, что же ты наделал…

Он и сюда, на пляж, притащился за Таней. Сел рядом…

Отодвинуться? Оттолкнуть?

Да нет никакого смысла. Он её уже убил. Пускай теперь делает, что хочет. Хоть сидит, хоть бегает…

— Так. Простите, милая, я вам не помешаю? Видите ли, по моим расчётам мне сейчас необходимо быть именно здесь.

В двух шагах стоял длинный седой человек с чёрными усами. На его плече сидел маленький зелёный попугай.

Странно… Таня ни разу не видела на Радуге попугаев!

Кажется, Роберт недовольно шевельнулся? Нет, показалось.

— Р‑расчёты! — захлопал крыльями попугай. — Ур-равнения! Игр-рек квадр-рат! Вр‑редный пир-рат!

Таня вскочила на ноги.

— Откуда?! — выкрикнула она в лицо седому незнакомцу. — Где он это слышал?! Когда?!

— Полагаю, сегодня днём, в одном местном тропическом лесу…

— Тр‑ропики! Безобр-разие! Тигр‑р! Негр‑р! Игор‑рёк, Игор‑рёк! Пр‑рочь от дер-рева! — попугай аж танцевал на плече хозяина.

— Так, — внезапно успокоившись, Таня неожиданно для себя скопировала интонацию незнакомца. — Рассказывайте, кто вы такой, что там за тигр, при чём тут негр и где Игорёк.

Седой понимающе улыбнулся:

— Что ж, у меня есть ещё несколько минут. Присядем?

Под его взглядом возник деревянный лежак.

— Простите, я не привык сидеть на песке по вечерам… Ну, давайте по порядку. Меня зовут Янус Полуэктович, и до сегодняшнего дня я был директором одного НИИ на Земле. Сегодня утром прилетел на Радугу, чтобы обсудить кое-какие научные проблемы с местными коллегами и обменяться информацией.

— Инфор-рмация! Р‑разведка! Кр‑рах! Р‑роботы гор-рят!

— Не обращайте внимания, Фотончик любит поговорить… Так вот, днём была объявлена тревога и всеобщая эвакуация, я тогда столкнулся с неким товарищем Пиштой…

— Это наш заведующий!

— Товарищ Пишта пожаловался, что во время эвакуации Детского он потерял аэробус с десятью ребятишками и воспитателем…

Таня сжала кулачки.

— На пропавшем аэробусе работал аварийный маяк, место было известно. К сожалению, успеть вовремя мог единственный вертолёт, остальные были слишком далеко…

— Вер-ртолёт! Автор-ротация! Пр‑ропали, пр‑ропали!

— Да, Пишта сказал, что вертолёт вылетел на помощь, но вскоре связь с ним пропала. Мне пришлось рискнуть и трансгрессировать по координатам маяка…

— Вы… Вы можете телепортироваться?! — Таня захлебнулась словами. — Вы решили… Вы успели?!

— Это не совсем телепортация, милая. Я могу перемещаться только в пределах одной планеты, и не мгновенно, а с субсветовой скоростью. Но на этот раз моих скромных возможностей хватило. Мне удалось найти аэробус, в кабине которого сидел, гудел и свистел один весьма серьёзно настроенный карапуз…

— Жак!

— Не знаю, не имел чести быть представленным. Остальные девять человек в окрестном лесу гонялись за негром, который притворялся тигром…

У Тани подкатил ком к горлу.

— Дольше всего пришлось ловить некоего товарища по имени Игорь. Одна девочка с косичками в виде бараньих рожек, пока искали, кричала: «Игрек квадрат — вредный пират!»

— Алиса, — всхлипнула Таня. — Это она дразнилку придумала…

— Вот, собственно, там Фотон и подхватил словечки, которые так вас поразили.

— А дети? Что с детьми?!

— Видите ли, мне было известно, что в Столице детей собирают в городском парке. Координаты у меня были, и мы все вместе туда трансгрессировали… Правда, ваш аэробус я с собой не взял. Был риск кого-нибудь им придавить в точке прибытия.

Таня дико огляделась по сторонам. Этого не может быть… Это надо проверить… Но как?

Горбовский! Совсем рядом, в какой-то полусотне шагов, расположился в шезлонге знаменитый Горбовский, капитан звездолёта! Таня бросилась к нему:

— Леонид Андреевич! Леонид Андреевич! Сколько у вас на борту детей?!

Ласково глянув на Таню, капитан назвал точное число, и Таня опустилась у его шезлонга на колени и разрыдалась. Этот самый Янус действительно успел… Выдернул детей из-под самой Волны…

— Ладно, будет, будет, — Горбовский похлопал Таню по руке. — Я могу вам ещё чем-нибудь помочь?

— Всё хорошо, — шмыгнула носом Таня. — Теперь всё хорошо. Я пойду…

Она попыталась встать и вернуться, но ноги не держали. Печально вздохнув, Горбовский поднялся из шезлонга и подхватил Таню на руки:

— Что же это вы, Янус Полуэктович, Танечку до слёз довели?

— Виноват, Леонид Андреевич. Вас, значит, Таней зовут? Очень приятно. Вот, пожалуйста…

Горбовский опустил Таню на диван. Очень удобный, надо сказать, диван, только непонятно откуда взявшийся и дико выглядящий посреди пляжа. Рядом с шезлонгами, зонтиками и лодочным причалом с разноцветными катамаранами. В свете заходящего солнца и плазменных корон над чёрными стенами. Форменный бред…

Янус Полуэктович уселся рядом, вытащив из воздуха старинное «директорское» кресло.

— Скажите, Янус Полуэктович… Вот если вы можете перемещаться… А на другую сторону Волны вы тоже можете трансгрессировать?

— Увы, Танечка, этот барьер мне не пройти. Хотя у меня есть одна мысль, и я её думаю…

— Странно слышать, что у человека только одна мысль, — заметил возникший откуда-то Камилл. Тане немедленно захотелось стукнуть его по шлему.

— Вам ли удивляться? — заметил Горбовский. Он уже снова лежал в шезлонге.

— Как правило, у человека либо множество противоречивых мыслей, либо ни одной, — заявил Камилл. — Вот как у нашего приятеля Склярова, что стоит сейчас как дуб среди долины ровныя.

Таня поморщилась. За последние минуты она успела ожить, и слышать фамилию Роберта было неприятно.

— Не будьте так жестоки к человеку, — попросил Горбовский. — Ему было нелегко.

У Тани в душе со звоном лопнула какая-то струна.

— Нелегко? — спросила она у Горбовского. — Возможно. Вы имеете право быть добрым. Вас не предавали.

— Он вас спасал, — мягко сказал Горбовский.

— Он меня убил, — отрезала Таня. — А спасли меня Янус Полуэктович и вы.

— Нравственные дилеммы, — изрёк Камилл в пространство. — Эмоции. Нерациональность. Испытатели выгнали Габу.

— Знаете, Камилл, в чём разница между вами и попугаем Януса Полуэктовича? — усмехнулся Горбовский. — Фотон не употребляет слов без буквы «р». В остальном — поразительное сходство. Удивительная глубина мыслей, которые никто не может понять.

— А что с Габой? — не поняла Таня.

— Перед тем, как вас увезти, Скляров предоставил Габе решать, кто полетит и кто останется, — то ли Камилл перешёл в режим нормальной речи самостоятельно, то ли слова Горбовского помогли. — Габа решать отказался. Думал, что погибнет вместе с детьми. Испытатели постановили, что человек, отказавшийся принять на себя ответственность в такой ситуации, быть их товарищем не может.

— А какое здесь могло быть решение? — поинтересовался Горбовский. — Даже если выбросить пассажирское кресло, все дети в двухместную кабину не влезут. Это с моим «Тариэлем» нам повезло. Хороший корабль…

— Найти самого маленького и лёгкого пилота, — спокойно ответил Янус Полуэктович. — Некоторые ребятишки дружат с техникой получше взрослых. Нужен был только взлёт и перелёт до Столицы по сигналу радиомаяка. Там и техники хватало, и людей — перехватили бы и посадили.

— А если всё равно не все поместятся?

Янус Полуэктович печально улыбнулся:

— Сначала девочек, начиная с самых младших. Если останется возможность, то и мальчиков в том же порядке. Да вы что, не говорили перед стартом со старшеклассниками?

Горбовский не стал возражать. Вместо него в разговор опять вступил Камилл.

— Всё-таки люди очень нерациональны. Не вижу, какой может быть прок от вашего разговора.

Янус Полуэктович внимательно посмотрел в круглые глаза под белой каской и заметил без видимой связи с предыдущими высказываниями:

— У нас в институте уже лет двести работает одушевлённый вычислительный комплекс. Надо сказать, очень добрый, работящий и жизнерадостный. Кстати, именно ему я поручил расчёты по нашей с товарищами гипотезе, дальняя связь, к счастью, работала… И знаете, он справился вовремя.

— Видел эту гипотезу, — откликнулся Камилл. — Если бы не один неучтённый минус, была бы вероятность успеха порядка одной сотой. С учётом этого минуса вероятность нулевая.

— Вы правы, — улыбнулся Янус Полуэктович, — поэтому я постараюсь этот минус учесть. Так, как нам надо.

Он помолчал немного и глянул на часы:

— Пожалуй, мне пора… Леонид Андреевич, спасибо вам большое, что вывели ребятишек из опасной зоны. Всё-таки я не вполне уверен в результатах… Не откажите в любезности отодвинуть слегка гражданина Склярова? А, ладно, я сам… — он вздохнул. — Как же мне надоела эта трансгрессия, сколько лет нормально пешком не ходил… Что, Фотончик, прорвёмся?

— Тар-раним! — восторженно завопил попугай. — Кар-рамба! Кор-рида! Чёр‑рт побер-ри! Впер-рёд, бр‑ратва!

Тени давно пропали, смытые странным мёртвым светом. Таня широко раскрытыми глазами смотрела, как Янус Полуэктович чуть шевельнул рукой, и Роберт исчез и тут же возник в другом месте, в сотне метров в стороне. Сам Янус Полуэктович вместе с креслом и с попугаем переместился к сочинённому недавно лежаку. А потом…

Подползающие с двух сторон Волны внезапно остановились. Остановились и начали выцветать, терять свою глубокую бархатную черноту. А вокруг сидящего в кресле человека возник полупрозрачный пузырь. Он темнел, становился серым… Таким же, как посветлевшие тысячекилометровые стены… Потом ещё темнее… И тут грохнуло.

Сфера вокруг Януса Полуэктовича стала угольно-чёрной, затем зеркальной, потом ослепительно белой — и пропала, оставив только яму в песке. Одновременно исчезли обе Волны, и только их плазменные короны остались медленно рассеиваться в стратосфере.

Физиономия Камилла не выражала ничего.

— Темпоральное зеркало, — проговорил он медленно. — Инверсия. Переход в обратный поток. Похоже, дискретный.

— Он погиб? — спросила Таня.

— Не думаю, — обернулся к ней Камилл. — Волны образовались из-за нуль-Т-переброски груза на Землю. Он воспользовался этим вектором, когда забирал на себя их энергию. За счёт этой энергии его должно было перебросить на Землю. Вернее, в Солнечную систему. Но у него был запас для коррекции не менее чем на четверть парсека.

— Вы же сказали, что это невозможно, — заметил Горбовский.

— Это было невозможно. Но он пустил часть энергии Волн на темпоральное зеркало. Перешёл в обратный временной поток и теперь живёт из будущего в прошлое. Поэтому неучтённый минус ему не помешал. Но ему очень повезло. Даже с зеркалом вероятность успеха…

— Янус Полуэктович Невструев — директор НИИ чародейства и волшебства, — ласково сказал Горбовский. — Маловероятные и невероятные вещи — его специальность.

— Я понял, — бесстрастно ответил Камилл. — Идите, Татьяна. Сейчас там безопасно.

Таня отрицательно покачала головой. Что она там увидит? Яму, которую потихоньку заполняет морская вода?

Нет, раз уж они остались живы, надо наводить порядок на планете. И дело тут не в разрушениях, не в потерянных научных данных и даже не в погибших людях. Тут дело в другом…

— А знаете, что я сейчас подумала? — обратилась она к Горбовскому, поднявшись с дивана. — Что у нас тут в руководстве сплошные герои! Директор Радуги, заведующий Детским — герои дальнего космоса! Руководитель Института, начальники почти всех служб — герои научного поиска!

— Вы говорите так, будто это что-то плохое, — удивился Горбовский.

— Думаю, они просто не своим делом заняты, — сказала Таня. — Вот вы — командир корабля, и вы на своём месте. А директор Вязаницын? Вы, кстати, знаете, что сегодня днём у Ламондуа заработала нуль-Т, и они успешно перебросили человека на Марс? Можно было и без звездолёта эвакуировать людей! Но энергии не было! Энергостанции уже сгорели! А аварийные баки Столицы давно опустошили какие-то жулики! И директор об этом знал! Кто за это безобразие ответит?

— Я слышал, как Матвей ругался с нарушителями, — вступился за друга Горбовский.

— Ага, — кивнула Таня. — «Вы порча, вы чума, вы язва здешних мест!» — а физик слушает да ест. Тут не герой-звездолётчик был нужен, а обычный бюрократ. Чтобы не матерился и не бил кулаком по пульту, а спокойно сказал бы: «Вы мне это прекратите, товарищи учёные. Не положено». И употребил бы власть, если надо.

— Круто вы взялись, — усмехнулся Горбовский. — А Пишта вам чем не угодил?

— Тем, что нам подали незаправленный аэробус! Тем, что за нами никто не следил и связь не держал, тем, что нас бросили, а сами усвистели! «Капитан уходит последним…» Тоже мне капитан!

— Ладно, с космонавтами понятно. А учёные?

— Маньяки! Тот же Ламондуа — он, конечно, гений. Но ведь это с его подачи все кому не лень энергию крали, а потом на заправку вертолётов её не было! Вон за нами в конце концов «грифа» послали, а он не долетел. Он-то был заправлен как положено? Или его баки тоже какой-нибудь Симеон Галкин высосал? На эксперименты?

Горбовский пожал плечами. Насчёт заправки вертолётов он ничего не знал.

— Вот и выходит, что на всей планете из всех ответственных лиц только вы да Янус Полуэктович не проштрафились. И за всеми нашими дураками разгребли…

Она ещё раз посмотрела туда, где мелкие волны потихоньку разравнивали ямку в песке, и вдруг всхлипнула.

— Люди — очень предсказуемые существа, — заявил Камилл. — Здесь обязательно поставят большой памятник Невструеву. Разумеется, без кресла: подвиг в кресле — это так неромантично. Думаю, он будет стоять в полный рост и гордо смотреть вдаль. Возможно, его заставят держать за руки мальчика и девочку. И напишут что-нибудь вроде: «Я. П. Невструев. Жизнь ради будущего».

— Во-первых, — Таня прожгла Камилла взглядом, — благодарю за неплохую идею. Только вы ещё попугая на плече забыли. А во-вторых — хотите добрый совет? Завидуйте молча!

— Спасибо вам, Леонид Андреевич, — сказала она Горбовскому, немного помолчав. — Спасибо за всё. Но я, пожалуй, пойду.

Она направилась к дороге, обойдя торчавшего на пути Роберта, словно пустое место. Села в оставленную кем-то машину и повела её в сторону центра Столицы. Сейчас наверняка каждый человек на счету.

На ветровом стекле растаяли первые снежинки. На Радуге впервые в истории шёл снег.