Утро (гет)

Джинни просто обожает просыпаться рано утром и смотреть, как солнечные лучи пытаются прорваться сквозь плотную завесу штор. Они тёмно-бордовые, поэтому в комнате ещё несколько минут стоит полумрак, прежде чем Джинни потянется в постели, бодро вскочит с кровати и распахнёт шторы. Солнечный свет резко ударяет ей в лицо, но Джинни только весело жмурится. Улыбка на её лице говорит сама за себя: Джинни любит солнечное утро.

Она, по обыкновению, оборачивается к кровати, с которой только встала, и успевает заметить, как сонный и растрепанный Гарри едва заметно приоткрыл глаза.

— Вставай! — бодро зовёт Джинни и направляется на кухню: её живот призывно урчит. На кухне у них штор нет, поэтому солнце чувствует себя здесь как дома. Небольшой стол из светлого дерева, навесные шкафы и мойка: Джинни видит это не в первый раз. И утверждает, что обстановка ей до сих пор не наскучила. Она напевает себе под нос какую-то мелодию, известную только ей, снимает с крючка турку и достает пакет с молотым кофе. Втягивает ноздрями аромат и с наслаждением улыбается. Она ещё ни разу не варила кофе правильно, но не спешит обновлять традиции: как-нибудь в другой раз. Чайная — с горкой — ложка кофе опускается на дно турки, Джинни наливает воду и ставит посуду на огонь. Маггловскую привычку она позаимствовала у Гермионы — они частенько засиживались на этой самой кухне с парой чашек кофе и тирамису. После этого Джинни оглядывается в поисках волшебной палочки: конечно же, она осталась в спальне. Джинни идёт туда и на ходу собирает длинные рыжие волосы в упругий хвост. Уже в комнате, опять же как всегда, она обнаруживает досматривающего десятый сон Гарри Поттера. Одеяло клубком лежит в ногах, а рот у Гарри смешно приоткрыт. Она не беспокоит его: ночные рейды в мракоборческом центре — частое дело. Джинни берёт свою палочку и возвращается на кухню, где уже вовсю разносится аромат кофе. Она быстрым движением призывает все нужные ингредиенты, и, чтобы не запутаться, начинает по очереди все смешивать в пластмассовой миске. Рецепт панкейков она узнала от Анджелины Джонсон— та почти каждое утро кормила ими Джорджа, который оставлял об её талантах только лестные отзывы. Все ещё мурлыча под нос слова маггловской песни, Джинни ставит сковороду на плиту, изящный взмах волшебной палочкой, и тесто из миски ложится на разогретую поверхность. Джинни снова пропускает тот момент, когда пора выключать кофе, и он с шипением выползает из турки, водопадом обрушиваясь на огонь. Джинни уже привыкла, она даже не злится. К тому же утро чудесное. Она смотрит на свою тень на стене и улыбается, а затем слышит, что в комнате просыпается Гарри: это не трудно понять по протяжному зевку с каким-то странным звуком, вырвавшимся из его рта. Уже через пару минут он заходит на кухню, потирая глаза и улыбается Джинни ещё не совсем осмысленной улыбкой.

— Доброе утро.

Поцелуй — как ритуал, медленно перетекающий в ещё один утренний ритуал.

— Блинчики сгорят, — говорит Джинни, вырываясь из объятий Гарри.

Пока он умывается и надевает свои любимые шорты и футболку, она заканчивает с панкейками и достаёт плитку шоколада с полки и банан из холодильника. Еще пара взмахов палочки, и топлёный шоколад разливается по поверхности румяных оладий, а нарезанный банан украшает его сверху. Она кипятит чайник: Гарри не пьёт кофе по утрам, да и вообще не так зависим от ритуалов. Только если от одного.

— Невероятный запах, — говорит Гарри, когда заходит на кухню.— Это что?

— Пробуй, — хитро улыбается Джинни и наливает ему обычный чёрный пакетированный чай. Этого она не понимает до сих пор: как можно пить эту гадость?

Наконец они садятся за стол, и Джинни нежно касается щеки Гарри, а потом убирает с его лба растрепанные черные пряди. Гарри поправляет очки и довольно улыбается. Он пробует панкейки и издаёт удовлетворённый стон, а Джинни всё никак не может согнать улыбку с лица. Яркое солнце заставляет её щуриться, но не закрывать глаза и продолжать смотреть на Гарри, который с упоением уплетает панкейки с шоколадом.

Джинни просто обожает просыпаться рано утром. Только если Гарри мирно посапывает рядом.

* * *

Драко просыпается в холодном поту и садится в постели. Он обводит взглядом свою спальню. Рядом мгновенно просыпается Астория и поворачивается к нему.

— Опять этот сон?

Драко молча кивает, чувствует как медленно успокаивается его сердце и приходит в нормальный ритм. Драко думает, что просыпаться каждое утро так рано — не подобает аристократу, но его фантазии на это плевать. Генерируемые его мозгом сны такие разные, но всегда об одном. Драко чувствует страх и боль, поэтому поднимается с кровати, стараясь не замечать нежного прикосновения тонких пальцев Астории к его груди. Он чувствует, что она провожает его долгим взглядом, но не оборачивается. Никогда не оборачивается. Он проходит в ванную комнату и открывает кран с холодной водой у раковины: душ бы сейчас тоже не помешал, но Драко хочет кофе. Чтобы больше не спать. Чтобы мозг больше не мог подкинуть воспоминания из его прошлого и наблюдать, как у Драко широко раскрываются глаза от испуга. Он умывается быстро и небрежно, вытирает лицо махровым полотенцем и выходит из ванной. Астория делает вид, что спит, отвернувшись к стене, но Драко знает, что она не спала с тех пор, как он стал бормотать во сне "Нет, пожалуйста... нет!". Он выходит из спальни и спускается в столовую: домовики уже знают, что хозяин проснулся, поэтому на столе уже стоит вкусный свежесваренный кофе. Драко по привычке берет кружку в руку и подходит к окну, из которого открывается вид на территорию его дома: полузаброшенный сад со строящимся фонтаном и высоким дубом справа, окруженный живой изгородью. Там, немного дальше, располагаются кованые ворота, а за ними тупиковая дорога. Все остальное — лес. Драко долго глядит вдаль и делает глоток горячего кофе.

— Черт, — шипит он, когда напиток обжигает язык.

Он вспоминает вдруг Адское пламя, пожар, разгоревшийся в Выручай-комнате, и смерть Крэбба. По телу бегут мурашки, и Драко отворачивается от окна. Сегодня ему снилось не это. Он старается очень усердно отогнать непрошеные мысли, но у него не выходит: он снова видит этот безучастный взгляд карих глаз. Да, она не умерла, выжила. Сидит сейчас, наверное, в своём Министерстве и доказывает всем и каждому, что грязнокровки могут править миром. Драко сжимает челюсти: слишком много эмоций по отношению к Гермионе он испытывал. Но в той комнате... он лишь молил о том, чтобы всё прекратилось. Хотелось вскинуть палочку и закричать "Остолбеней", но он не мог. Беллатриса резала кожу Гермионы, вырисовывая на ее запястье слова, что та впервые услышала именно от него — от Драко. Этот сон снится чаще остальных, и Драко ничего не может с собой поделать. Зелье сна без сновидений? Это ведь не просто сон — кошмар, воспоминание. Одно из самых жутких и тревожащих душу Драко. И ведь никому не расскажешь, мол, мне снится грязнокровка. Астория точно никогда не должна об этом узнать. Отец — тем более.

Драко слышит тихие шаги по ступенькам со второго этажа и оборачивается. В дверях столовой замирает красавица Астория и смотрит на него так печально, как даже мать не смотрела. Она молча подходит к Драко, и он замечает, что Астория босиком. Ее красивые каштановые волосы волнами падают ей на плечи, а глаза глядят с опаской. Она касается своей ладонью его щеки и Драко чувствует то, чего раньше не замечал. Она нежно проводит пальцами по его подбородку и опускает ладонь на его тяжело вздымающуюся грудь. Драко не отводит взгляд от ее глаз и кладёт свою руку поверх ее. Астория едва заметно улыбается и обнимает Драко. Ее пышные волосы щекочут подбородок, и Драко хмурится. Кошмар почему-то уходит: его будто и не было.

* * *

Гермиона резко распахивает глаза и тут же поворачивает голову: будильник показывает без минуты восемь. Она устало вздыхает и накрывается одеялом с головой: могла поспать целую минуту. Но вместо такого необходимого сейчас отдыха Гермиона встаёт с кровати и подходит к окну: пасмурно. За окном холод и мороз — самая нелюбимая погода Гермионы. Ещё и небо заволокло тучами. Она открывает шкаф, достаёт собранную и выглаженную ещё вечером одежду и, не обращая внимания на развалившегося на всю кровать Рона, выходит из спальни. Под ногами тут же появляется Живоглот, он беззвучно открывает рот, стараясь спросонья произвести хоть самый тихий "мявк", но только распахивает пасть и смотрит на неё своими большими оранжевыми глазами. Гермиона следует в ванную комнату и быстро умывается, не обращая внимания на царапающего её ногу Живоглота. Она переодевается и идёт на кухню: там первым делом Гермиона открывает холодильник. Вытаскивает контейнер с готовой едой и бутербродами и складывает еду в бумажный пакет, после чего набирает воду в стакан и глотает безвкусные витамины. Гермиона не знает, зачем она каждое утро пьёт витамины, ведь ещё ни разу её даже насморк не пробивал. Она берёт с полки турку и достаёт кофе, после чего вдруг улыбается. Она бы с радостью отправилась сейчас к Джинни и съела бы хотя бы кусочек сладкого тирамису. Но тут Гермиона хмурится и смотрит на часы, встроенные в духовку. Кофе она выпить не успеет. Ставит турку на место и с сожалением закрывает шкаф, а потом снова замечает Живоглота. Из его наглых глаз уже текут слёзы, но взгляд у книззла остаётся хитрющим.

— Рыжая бестия.

Гермиона возводит глаза к потолку и достаёт из холодильника корм: Живоглот остаётся доволен. Гермиона снова поднимается в спальню, забирает свою мантию и кидает прощальный взгляд на храпящего Рона. Она всё ещё злится на него за вчерашнее опоздание, но всё равно аккуратно целует его в щеку. Рон о поцелуе ни сном ни духом. Гермиона снова хмурится, берёт свою волшебную палочку и, накинув мантию на плечи, спускается вниз. Там в кресле у камина лежит Живоглот и вылизывает все необходимые ему места. Гермиона подходит к камину с пакетом с едой в руках и набирает горсть летучего пороха. Приходится пригнуться, чтобы залезть под невысокий свод, и Гермиона снова морщится. А затем бросает порох себе под ноги и говорит:

— Министерство магии.

Она оказывается в камине Атриума и быстро выбирается из него, отряхивая мантию. Гермиона сливается с потоком людей и спешит к лифтам: почти опаздывает. В комнате с лифтами столпотворение: пять из них не работают, но Гермиона резко проскакивает в уже закрывающиеся двери и нажимает нужную кнопку. Соседи по транспорту хмурятся: ещё дольше ехать. Гермиона выходит на своём этаже и сонно зевает: мысль о том, что она могла поспать ещё минуту, не даёт покоя, но она уже добирается до своего маленького кабинета, автоматически здоровается с помощницей и открывает дверь. Весь пол её кабинета покрывает снег, хлопьями летящий с потолка, а за окном бушуют громы и молнии. Гермиона устало вздыхает, поворачивается к помощнице — та беспомощно пожимает плечами — и делает два шага в кабинет. Холодно, как на Северном полюсе: Гермиона кутается в мантию и старается припомнить все заклинания по уборке, которые знает, но ни одно не помогает. Даже "Фините Инкантатем". Тогда Гермиона стряхивает со своего стула снег, садится за стол и снова оглядывает кабинет. "Не так уж всё плохо", — думает Гермиона, а потом пишет записку в хозяйственный отдел. Пока сотрудники разбираются с погодными условиями, Гермиона сбега́ет в солнечный дом Гарри и Джинни и спокойно пьет горячий чёрный кофе, с наслаждением поедая тирамису.

* * *

Джордж смотрит на своё отражение в зеркале и быстро отворачивается. Каждое утро он просыпается, встает с кровати и бредёт в ванную, обязательно споткнувшись об очередную коробку с одной из вредилок. В ванной стоит душевая кабина — новое изобретение. Всегда только контрастный душ. И после душа никогда не задерживает взгляд на своём отражении дольше двадцати секунд. Он, словно робот, одевается и спускается в свой магазин. Каждое утро он лично проверяет открытие: чтобы всё стояло на своих местах, касса была закрыта, а его помощница Верити — на месте. Рон всегда приходил ближе к обеду, поэтому утро Джорджа начинается с одиночества.

После проверки магазина он поднимается в свой, давно уже только личный, кабинет и просматривает почту, отвечает на заявки и письма поклонников, а потом долго смотрит в окно, из которого открывался вид на Косой переулок. Джордж любит утро — утром проще: много дел, всегда есть чем заняться. В отличие от вечеров, наполненных тоской и огневиски. Он не обращает внимание на яркие солнечные лучи, игриво заглядывающие в кабинет, и приятный запах лета, разливающийся по комнате, вперемешку с запахом кофе, который готовит ему Верити.

Джордж проводит всё утро в своём кабинете, он думает. Думает о том, куда наладить поставки, думает, открывать ли магазин в Хогсмиде и по какой траектории расширяться. Думает об ужине в Норе в выходные и крепких объятиях матери, и печальном взгляде, которым она каждый раз смотрит на него, если полагает, что Джордж не видит. Он всё замечает. Замечает озабоченность на лице Гермионы и тяжёлый взгляд Джинни — каждый раз, когда речь заходит о прошлом, о войне. Джордж слышит, как Гарри и Рон тихо переговариваются в комнате на четвёртом этаже о том, что он, Джордж, уже второй год не произносит ни одной искрометной шутки. А Джордж думает только о том, что сказал ему брат, когда он лишился уха: о том, что шутки его ни к чёрту. Что больнее? Потерять ухо или дорогого сердцу человека? Самого родного, какой только может быть. Ближе матери, ближе друга.

Джордж отворачивается от окна и глядит на каминную полку: там стоят колдографии. Его семья в Египте, они с Фредом на открытии магазина, и брат довольно улыбается. А вот Джордж улыбается редко.

Когда сова приносит письмо, Джордж думает, что он нарушил ритуал. Утро не должно быть таким, как вечер. Не имеет права оно заставлять его углубляться в воспоминания и думать о том, что произошло. Письмо приходит от Рона: он заболел и останется дома. Руки у Джорджа дрожат: оставаться одному будет пыткой. Но его словно выдёргивает из отчаяния и страха стук в дверь. Через секунду она открывается, и на пороге появляется Анджелина Джонсон, с метлой в правой руке. Она в квиддичной форме, не в гриффиндорской, но синий цвет ей к лицу. Джордж не смотрит ей в глаза, лишь равнодушно кивает.

— Полетаем?

Джордж пожимает плечами. Что может быть хуже? Джордж думает, что все уже начинают надоедать ему со своей жалостью и беспокойством. Они будто усиленно пытаются всё исправить, но как можно исправить такое? Анджелина тяжело вздыхает, закрывает за собой дверь и садится на стул. Она начинает свой монолог с того, что в его кабинет прорваться труднее, чем в раздевалку Холихедских гарпий, а потом долго что-то рассказывает о полётах. Иногда она смущённо опускает глаза, а потом случайно говорит о Хогвартсе и тренировках по квиддичу. Анджелина не говорит с ним о Фреде, как и все остальные. Она опускает тему и снова возвращается к полётам.

— Что может быть лучше, чем полёт на метле?

И неожиданно для самого себя Джордж соглашается. Он призывает свою метлу и выходит с Анджелиной на Косую Аллею. Когда они взлетают, Джордж понимает, что слишком давно не сидел на метле. Он крепко сжимает её в руках и старается удержаться, но расслабиться не может, пока Анджелина не обгоняет его. Она задорно улыбается, и Джордж вдруг осознаёт, что улыбается тоже. Ветер играет в волосах и закладывает уши, но он уже вовсю мчится над Лондоном наперегонки с Анджелиной Джонсон.

Это было необычное для Джорджа утро. Но именно это утро было глотком воздуха для его израненного болью и горечью потери разума.

* * *

Луна медленно открывает глаза и потягивается в постели. Мягкое тёплое одеяло окутывает её, словно кокон, но правая стопа торчит из маленькой "норки". Луна чувствует себя отлично: она в своей комнате, в своём доме, из распахнутого окна доносится запах слив-цеппелинов, а внизу что-то бодро напевает её отец. Голос у Ксенофилиуса высокий и немного дрожащий, но такой счастливый и очень довольный.

Луна поднимает взгляд на потолок и видит лица всех своих друзей: она улыбается. Затем поворачивает голову в сторону и внимательно рассматривает счастливое лицо своей мамы — на колдографии, стоящей на прикроватной тумбочке. Встаёт с кровати, и тут же её ноги тонут в пушистых махровых тапочках с мордочками львов на носках, она подходит к окну и вдыхает свежий утренний воздух. Там, в их саду, вечное лето, а сразу за ним снежные просторы, леса и поля. Их сад — летняя сказка, и Луна бесконечно благодарна отцу за эту магию.

Она спускается на первый этаж, и счастливый Ксенофилиус крепко прижимает к себе дочь: возвращение Луны домой, хоть и ненадолго, придаёт ему сил. Они пьют сладкий чай и закусывают вкусными шоколадными кексами, которые каждое воскресенье печёт Ксенофилиус. Они смеются и разговаривают, а Луна думает, что очень сильно скучает по отцу. По его улыбке и рассказам о морщерогих кизляках. А он с упоением слушает рассказы дочери о далёких странах и новых животных, о которых не знает пока волшебное сообщество. И он гордится своей Луной, а Луна гордится своим отцом: каждую секунду.

В солнечном доме вовсю летают маленькие разноцветные феи, а Ксенофилиус с интересом читает "Пророк", в то время как Луна отвечает на пришедшее утром письмо. Мистер Лавгуд не спрашивает, от кого письмо: догадывается. А Луна только улыбается, но благоразумно молчит и ждёт подходящего момента. Затем она идёт в сад и подкидывает сливам удобрения, обильно поливает яблони и нежно гладит рычащий цапень. Она привычно срывает одно спелое яблочко и громко хрустит им, пока вглядывается в заснеженный горизонт. Луна думает о том, что обожает магию. О том, что может стоять здесь и глядеть на снег, хотя под ногами у неё мягкая зелёная трава. Волшебство! Луна снова мечтательно улыбается: именно благодаря магии она встретила своих друзей и Рольфа. Но тут же вдруг вспоминает, что из-за магии потеряла маму.

— Те, кого мы любим, всегда с нами, — улыбается Ксенофилиус и приобнимает дочь за плечи. Луна снова улыбается и крепко сжимает ладонь отца.

Из-за серой тучи вырывается лучик солнца, в просветах виднеется чистое голубое небо, и выглядит это так, будто лето проверяет, как у людей дела. Луна протягивает ладони к солнцу и наслаждается тёплыми лучами, которые совсем скоро покинут землю. Солнце удовлетворённо кивает и снова укутывается в облака, а Луна окидывает взглядом Оттери. В это место она рада возвращаться всегда, а утро для Луны — одно из самых лучших мгновений дня. Ксенофилиус со слезами счастья на глазах глядит на дочку и думает, что он больше никогда её не потеряет. Они возвращаются в дом, где Луну ждет сова с письмом в клюве. Она подходит к красивой птице, нежно касается её перьев и почесывает шейку. Сова довольно ухает и отдаёт письмо Луне, которая сначала протягивает необыкновенно красивой посланнице печенье и только потом открывает конверт.

"Дорогая Луна,

С нашей последней встречи прошло уже две недели. Я успел выходить того гиппогрифа, которого мы нашли во Франции. Я выяснил, что этот гиппогриф — девочка, и решил дать ей имя: Пандора. Я был бы очень рад, как и Пандора, если бы ты навестила нас. Адрес на обратной стороне.

Твой Рольф."

Луна снова улыбается и оборачивается к отцу, который уже вовсю носится с листами для печати нового выпуска "Придиры".

— Папа, мы отправляемся в гости! — радостно говорит она и добавляет: — Я тебя познакомлю с моими друзьями.

Ксенофилиус тут же хитро улыбается, а затем начинает суматошно собираться. Луна наблюдает за отцом и улыбка, кажется, навсегда застывает на её лице.

Какое всё же прекрасное утро!