Особенности королевской охоты (джен)

Как и все остальное, церемониал охоты в землях Ланнистеров был величественным и роскошным. Лорд Тайвин предпочитал охоту осеннюю, когда леса в предгорьях Западных холмов горели таким же золотом, как его скромные и неяркие позолоченные доспехи, и выезжал в сопровождении десятков рыцарей, вассалов и благородных дам, одетых со всяким изяществом. Впереди, по традиции, заведенной еще дедом лорда Тайвина, шел с двумя огромными сворами глава дома Клигейнов, и вышколенные собаки, способные в таком количестве растерзать не одного льва, поднимали только такой лай, который и бодрит охотничью кровь, и не заставляет едущего в паре сотен ярдов позади лорда Ланнистера неприлично повышать голос, беседуя с придворной дамой в роскошном высоком эннене, вуаль которого струится по ее спине и закрывает даже круп лошади.

И, разумеется, перед выездом на охоту в Ланниспорте и Утесе Кастерли царила праздничная суета, в высшей степени приличная, радостная, заполненная отрывками и отблесками будущей роскоши: лакеи, уже в парадных ливреях, спешили упаковать все великолепные яства, которые потом появятся на расстеленных на траве сказочных коврах, портные несли туда и сюда шелестящие детали женских туалетов, будоражащие дерзкие мечты благородных рыцарей, и никто не пил в вечер перед выездом на охоту на посошок, яростно сталкиваясь кубками, окатывая друг друга вином и громко рассуждая о том, способен ли Грегор Клигейн собственнозубно откусить льву мудя, или же нынешние Клигейны не то что давешние, и все-таки это лев откусит Клигейну.

Оруженосец Лансель Ланнистер подумал о предстоящей королевской охоте, преодолел приступ тошноты и открыл глаза. В первую минуту несчастному оруженосцу подумалось, что он ослеп, такая тьма, говоря возвышенным стилем, покрывала его очи.

— Будьте добры презентовать маленькую сумму на возвращение под законную власть долины Красных Цветов, — сказала тьма пропитым голосом, и Лансель узнал чернокожего принца Летних островов и даже вспомнил его имя, но это никак Ланселю не помогло.

— Ммммм, — промычал страдающий Лансель. — Сэр Джабхл… Джаблх… Дажбл…

— Ну трубы горят, — пояснил принц Джалабхар Ксо. — Умираю совсем. Простите за беспокойство.

«Да, принцу Летних островов проще дать, чем объяснить, почему нет, — подумал Лансель, расставшись с двумя золотыми монетами. — Особенно если начинать объяснение с обращения к нему по имени».

Лансель снова подумал о королевской охоте, на которой он еще не бывал, но которую представлял себе еще более роскошной, чем охота Ланнистеров, и у него засосало под ложечкой от плохого предчувствия. А потом похмельный Лансель неожиданно для себя неблагородно сблевал.

— Фу, фу, — немного манерно махнул рукой перед лицом Ренли, младший брат короля Роберта, входя в зал, где вчера перед охотой брали на посошок и где сегодня очнулся Лансель. — Чего валяешься, как куль с говном? Братан торопит, злой как черт. Пошел, пошел, пошел!

Лансель ехал на королевскую охоту не просто так, а с коварными замыслами и лукавым сердцем. Прекрасная королева Серсея недавно соблазнила своего юного кузена Ланселя и внушила опьяненному страстью юноше, что единственным препятствием их счастью является грозный и разгульный король Роберт. Все, кроме затерявшейся где-то рыцарской чести, говорило Ланселю, что он обязан устроить так, чтобы Роберт погиб на охоте: и печаль его любимой, принужденной сожительствовать с пьяницей и распутником, и честь дома Ланнистеров, запятнанная постоянными супружескими изменами Роберта, и благо государства, которому будет лучше, если непутевого короля сменит юный принц-консорт Лансель Ланнистер.

Разумеется, Лансель не мог решиться на такое безрассудство, как нападение на могучего монарха, закаленного в битвах, — даже растолстев и обрюзгнув к без малого сорока годам, Роберт был все еще силен, свиреп и опасен для любого рыцаря, не говоря уже о худеньком молодом Ланселе. Лансель рассчитывал подпоить короля среди шума и пестроты придворной толпы, незаметно подменить ему меха с обычным вином на меха с вином крепленым и предоставить диким зверям сделать его дело, сразив чрезмерно охмелевшего короля. Разумеется, Лансель полагал, что, как оруженосец, он будет только с назойливой заботой подавать и подавать королю меха с вином, и был готов повторять это на охоте день за днем — но он совсем не был готов к тому, что еще до охоты разгульный и великодушный король решит выпить со своим оруженосцем, наплевав на этикет.

— Давай, не нарушай охотничьих традиций! — сказал король, облапив Ланселя за плечи. — Пей, а то охоты не будет.

— Отказываться нельзя, — поддержал друга строгий Эддард Старк, лорд-десница и фактический правитель государства от имени безалаберного монарха. — Кровная обида.

Дальше Лансель ничего не помнил.

Выйдя в холодный поутру двор Красного замка, обремененный множеством мехов с вином Лансель первым делом обратил внимание на тишину. В середине двора на конях сидели король Роберт, десница Эддард Старк, лорд-командующий Королевской гвардии Барристан Селми, и стояли еще две лошади, для Ренли и Ланселя. Торжественного выезда, роскошной свиты, герольдов и ловчих нигде не было видно.

— Роб, вина еще три раза по столько, — сообщил принц Ренли, нагружая мехами свою лошадь. — Если вино не грузить, вот тогда успеем выехать до колоколов.

— Я тебе, блядь, дам «вино не грузить»! — возмутился Роберт.

— Ты чего бледный как Иной, а, Ланнистер? — с сочувственным интересом спросил лорд Эддард, наклоняясь из седла и подал Ланселю свой бурдюк. — Давай-ка выпей.

— Я не хочу, — пробормотал Лансель, подавив рвотный спазм, а ведь были у него и другие причины бледнеть.

— Дело добровольное, — согласился Эддард. — Насильно никто поить не будет. Каждый человек должен свою меру знать, а то что будет, если напоить его сверх меры?

«Конец мне будет, — подумал Лансель, отправляясь за следующей охапкой бурдюков и представляя себе, что он действительно поедет на охоту в такой избранной компании. — Если с королем что-то случится, не будет никакой суматохи, женских криков, беготни егерей и загонщиков. Лорд Эддард поднимет выпавший из руки друга мех с вином и распробует, что вино крепленое. Принц Ренли схватит меня сзади за шиворот, а верный рыцарь Барристан Селми казнит прямо там. Хотя нет, лорд Эддард сначала меня допросит, а потом вернется в столицу и казнит вообще всех».

— Слушай, что ты встал с шестью мехами? — возмутился в этот момент рослый принц Ренли. — Я тебе один все таскать должен? — и Ренли навалил на пошатнувшегося Ланселя еще полдюжины больших мехов.

— Милорд, а зачем нам столько вина? — спросил Лансель по дороге за следующей партией.

— Охота — это отдых, — наставительно сказал Ренли. — И этого-то вина, боюсь, не хватит. Ты же хотел узнать, что такое настоящая королевская охота? Ну вот ты узнаешь.

И Ланселю снова стало дурно, безнадежно и тошно.

Свежее утро и вид еще полупустых улиц утешили Ланселя и наполнили его надеждами. Может быть, подумал Лансель, роскошный выезд отправился вперед и поджидает их у городских ворот, встав пестрым лагерем. Может, остальные выехали еще вчера вечером, и поэтому благородные лорды себе позволили лишнего. Может, и суровый десница, преданный боевой друг короля, просто выехал с ними, чтобы проводить, — он ведь так занят в Малом совете, на его плечах бремя управления государством, хотя милая Серсея, кажется, не совсем довольна его решениями…

— Принц Ренли, — почтительно обратился Лансель, чувствуя, что иначе замечтается и выдаст себя блаженной улыбкой счастливого влюбленного. Тут-то его и допросят, Эддард Старк, опять же. — А разве лорд Эддард тоже едет на охоту?

— А как же, — отозвался Ренли, и утро Ланселя тут же стало заметно менее добрым.

— Я просто думал, что Малый совет… — растерянно пробормотал Лансель.

— А что Малый совет? Станнис уехал, а без него у Вариса, Бейлиша и Пицеля в Гавани не будет кворума, — пояснил Ренли. — Зато у нас: я, Барристан, Эддард, ну и Роберта из его совета не выгонишь же. Так что у нас кворум есть, мы даже решения принимать можем. Если проголосуем два на два, то голос короля решающий.

Лансель посмотрел вперед, на едущих рядом Роберта и Эддарда, выросших вместе, воевавших вместе и наконец недавно встретившихся после долгой разлуки, и в его душу заползло леденящее осознание того, что все дворцовые интриги и коварные замыслы можно разрушить именно так. Кворум есть, и теперь Роберт и Эддард могут править государством вдвоем, не оглядываясь ни на кого и никого не слушая, их теперь не запутаешь и не собьешь. Половина Малого совета осталась в столице, король за и верный десница за, голос короля решающий, половину оставшейся половины можно и не слушать.

— Кажется, для этого какое-то слово есть, — чуть слышно прошептал испуганный Лансель. — Диктатура? Или дуумвират?

— Нужное слово, Ланнистер, это «пиздец», — справедливо заметил Ренли, он в общем-то не хотел пугать Ланселя, просто уже предчувствовал многие консенсусы, к которым усеченный Малый совет придет по пьяни, и понимал, что спокойной жизни в столице после этого долго не будет — а светский сибарит Ренли любил покой и порой не понимал, как только брат уговорил его потащиться на эту охоту. — Просто пиздец!

Через три часа после выезда из города был объявлен привал, а герольдов, ловчих и роскошной свиты все еще нигде не было видно.

— Ваше величество, — решился спросить Лансель, стоя перед развалившимся на траве монархом. — А когда мы нагоним наш выезд?

— А? — откликнулся король, он даже сначала не сообразил, о чем его спрашивают. — Ты что, думаешь, мы попремся на охоту толпою в сто рыл?

Лансель в ответ только как-то растерянно повел плечами, ведь разве королевская охота это не великолепная формальная процессия?

— Мы сейчас быстро съездим, несколько оленей возьмем, или кто попадется, — пояснил лежащий неподалеку Эддард.

— Ну, — подтвердил Роберт. — Нахер нам на охоте какая-то толпа? Мы что, кабана щелбанами забивать будем?

— Что-то ты опять бледный какой-то, Ланнистер, — посочувствовал Эддард.

— Это он возвышенный, Нед, — сел на любимого конька Роберт. — Смотри, даже стрижется в каре как девка. Сейчас он тебе балладу споет про великие охоты, на высоком валирийском.

— Да, у меня девчонки его тоже учат, валирийский, — согласился Эддард. — А я забыл уже все.

— Погоди, я помню, — задумался Роберт и вдруг рявкнул на валирийском. — Военнопленный, как твое имя? Воинское звание? К какому дому принадлежишь?

— Я оруженосец Лансель Ланнистер из дома Ланнистеров, — ответил на валирийском Лансель, немного струхнув.

— Если хочешь жить, расскажи об изъянах на чешуе вашего дракона!

— У нас нет драконов, ваша светлость, — продолжал на валирийском Лансель. — А, я понимаю, вы изучали язык по учебнику для офицеров…

— Ну, все что, знал, рассказал, — развел кистями рук король Роберт, который не понял ни из ответов Ланселя, ни из своих вопросов ни единого слова. — Ну, за образование!

С первого привала охотники начали пить и, несмотря на утреннее обещание Эддарда, что это дело добровольное, к вечеру Лансель с трудом держался в седле, а добрый семьянин и хороший отец Эддард ехал рядом и готовился никчемушного парня ловить.

— Ты посмотри вокруг, — советовал пока Эддард, собираясь воздействовать и на душу подрастающего поколения, и Лансель еле-еле поднимал голову от холки своей лошади. — Какая красота, а? Вот я у вас в Гавани уже который месяц, и все думаю: откуда в людях столько злобы, подлости, лжи? А это потому что сидят они в своем вонючем городе, на природу не выезжают, и все это в душах копится. А выход — в преступлении, в растрате, в разврате. А выехали бы сюда, облегчили бы душу — и жить бы стало намного легче. Мне, например.

— Милорд, а почему мы едем не на север, а на юго-восток? — собрав волю в кулак, спросил Лансель, чтобы уйти от темы облегчения души, уж больно она его пугала, не говоря уж о мыслях, что когда-нибудь он все-таки покается Эддарду спьяну или с похмелья. Эддарду-то, может, и станет от этого легче, а Ланселю с оттяпанной башкой все-таки будет немного скучно.

— А мы не в Королевский лес едем, — пояснил Эддард. — Мы едем в Дорнийские марки. А может, и в Красные горы потом заедем. Или вот что еще в городах с людьми делается: вот ты постоянно что-то бледный какой-то...

«Дорн! — стучали тем временем для Ланнистера подковы. — Мартелл! Дорн! Мартелл! Пиздец!»

Представителям дома Ланнистеров было отчего бояться Мартеллов, в особенности Оберина: при взятии Королевской гавани в гражданскую войну вассалы Ланнистеров вырезали семью принца Рейгара, а, поскольку Рейгар был женат на Элии Мартелл, ее брат Оберин на это обиделся. Оберин давно точил на убийц сестры зуб, и останавливало его от немедленной расправы только то, что он хотел дознаться, кто отдал приказ. Кандидатов в организаторы преступления было двое: дядя Ланселя и глава дома лорд Тайвин, и отец Ланселя лорд Киван. Оберин был по-своему справедлив и обоих убивать не собирался, по крайней мере, предварительно не уличив прилюдно и не опозорив. А вот мелкие Ланнистеры типа Ланселя вполне могли сойти на то, чтобы счесться за погибших по головам, поэтому дорнийцев Ланнистеры всегда объезжали за пару миль, а уж при виде герба Мартеллов — солнца, пронзенного копьем, — любой Ланнистер просто повернул бы в обратную сторону и вернулся восвояси, чтобы не искушать судьбу. Но именно такой стяг с пронзенным копьем солнцем развевался над охотничьим домиком в Дорнийских марках, куда охотники прибыли через несколько дней, за время которых Лансель начал опасаться за свою печень и за свой рассудок, но зато узнал, что смысл королевской охоты не зверь, а сам процесс: можно ехать по лесам и горам, ничего не делать… «А можно это «ничего» делать без выпивки?» — спросил Лансель прославленного сэра Барристана одним хмурым утром. «Ох, хотелось бы», — вздохнул стареющий рыцарь.

В отличие от Ланнистеров, виновных в гибели Элии Мартелл и ее детей и не признающих своей ответственности, Эддарда Старка в Дорне любили: до Дорна дошли слухи о том, что, увидев детские трупы, молодой Эддард предложил немедленно положить рядом их убийц и даже взялся было за меч, а спустя месяц и сам появился в Дорне, чтобы вернуть семье Дейнов Рассвет, знаменитый клинок погибшего Артура Дейна, лучшего воина Дорна тех времен. Даже Эдрик Дейн, племянник павшего Артура и оруженосец дорнийца Берика Дондарриона, встретив в Королевской гавани Арью Старк, тут же подошел познакомиться.

— Твой отец — прекрасный человек, — сказал Арье Эдрик. — Меня даже дома зовут Нед, в его честь.

— А что он вам сделал? — спросила Арья, еще не знавшая о дорнийских похождениях своего отца. Эддард все же чувствовал себя немного за них виноватым, и у него дома о них не говорили.

— Он убил в поединке моего дядю, — честно ответил Эдрик. — И соблазнил мою тетю, она потом бросилась со скалы в реку и утонула. Но дядин легендарный меч в семью тут же вернул. И вообще твой родитель крутой, я тоже хочу таким стать.

Наверно, в первый раз за свою жизнь Арья, выросшая с любящими братьями и послушными ее отцу людьми Винтерфелла, задумалась, стоит ли ей так уж водиться с мальчишками. Чего доброго, утопят или зарежут, и даже не со зла, а просто от удали и молодечества.

Короля Роберта в Дорне жаловали чуть меньше, чем Эддарда, хотя он и лежал раненый у Трезубца, когда погибла Элия Мартелл, и ничем в ее гибели не был виноват. Но ее убийц он не казнил, хотя, с другой стороны, он красиво сразил молотом опозорившего Элию Рейгара, ее неверного мужа. «Ну не может же один человек отомстить сразу за все наши обиды», — наконец решили Мартеллы, а потом, прослышав, что Роберт женился на Серсее Ланнистер, но гуляет от нее и ее поколачивает, пожалели бравого рыцаря — а Серсею не пожалели, ибо так Ланнистерам и надо.

Молодой Ренли Баратеон Мартеллам никак насолить не успел, а Барристан долго был боевым товарищем и сослуживцем Ливена Мартелла, и был принят у Мартеллов почти как родственник еще до гражданской войны, поэтому из всей охотничьей партии стяга Мартеллов над охотничьим домиком и самого Оберина, сидящего на пятках на террасе и неотрывно смотрящего на горы, испугался только Лансель.

— Оберин! — заорал Роберт еще за четверть мили. — Встречай гостей!

— Оберин! — поддержал его Эддард, когда компания въехала на двор. — Заканчивай медитировать!

Оберин Мартелл встал на ноги и пошел навстречу гостям, тонкий, быстрый и злой.

— Оберин? — вопросительно окликнул его уже спешившийся король: с Оберином хоть и помиришься, а никогда не знаешь, что он выкинет, Красный Змей есть Красный Змей.

— Как доехал, сволочь ланнистерская? — обратился Оберин к Ланселю, и Эддард все же расслышал, что Оберин проверяет парня, а убивать пока не будет — а вот Лансель проверку не прошел и спрятался за спину своего короля.

— Оберин? — уже с некоторой укоризной спросил Роберт.

— Государь! — вдруг заорал Оберин, напугав Ланселя еще больше и развеселив остальных. — Нед наконец-то до нас доехал! Барристан, иди-ка сюда, старый ты черт! А с тобой, Ренли, я обниматься лучше не буду, люди не так поймут.

Дальнейшее из происходившего в тот вечер сохранилось в памяти Ланселя нечетко, потому что он приходил в себя только по особым случаям. Например, ближе к ночи Лансель увидел, как Эддард запрокинул над собой пустеющий бурдюк и плавно сполз по стене. «Неужели ему достался мех с крепленым вином? — подумал Лансель, хотя он уже плохо представлял, сколько таких мехов осталось, предназначенные для спаивания короля в ответственный момент меха частично все же разошлись по дороге. — Или, еще того хуже, вдруг ему достался один из четырех мехов, что дала Серсея, тех, в которые она что-то подмешивала? Тут уже на кабана не свалишь, разделают вместо кабана тебя самого», — и взволнованный Лансель кинулся к Эддарду, проверять, жив ли лорд-десница, и опознавать доставшийся ему бурдюк.

— Оставь его, — распорядился Роберт, а Лансель с облегчением понял, что вино в бурдюке было самое обычное. — Дай человеку отдохнуть, поспать. Он у нас десница, намаялся уже с вами, с идиотами.

Вторым воспоминанием Ланселя было то, как пьяный Оберин обнаружил в себе давно потерянное знание валирийского, но понять Оберина Лансель почти не мог: Лансель изучал высокий валирийский, и его лексикон был почерпнут из баллад, а Оберин с жутким акцентом говорил на бытовом валирийском, и его лексика была бы более уместна в порту.

— Девки у нас тут хорошие, — объяснял Оберин Ланселю, помогая себе жестами. — Сиськи вот такие, жопы крепкие как орех. Мы с тобой, ты и я, — Оберин тыкнул пальцем в Ланселя и в себя, — поедем послезавтра в деревню и... — тут Мартелл сделал жест, который только северянин может принять за предложение покататься на лыжах, а Лансель известного ему значения жеста серьезно испугался.

— Что он говорит, мой король? — спросил по-валирийски Лансель.

Роберт не понимал валирийского ни трезвым, ни пьяным, но выражение лиц и значение жестов он понимал неплохо.

— Он говорит, что сделает с тобой это, — пояснил Роберт.

Дальше Лансель снова ничего не помнил, но, к своему огромному облегчению, проснулся он в штанах, а не без них.

Но даже в такой ситуации Лансель, верный своей королеве, не прекратил замышлять худое.

— Лорд Эддард, — осторожно спросил Лансель на следующее утро, — а на какого зверя мы пойдем?

Лансель опасался того, что в горах на границе с Дорном не водятся ни кабаны, ни медведи, и охотники будут стрелять по косулям из луков и по птице из арбалетов, а на такой охоте ни под какую опасность короля не подставишь. Подобные мысли, о возможности безопасной охоты с таким количеством выпивки, выдавали в Ланселе человека неопытного, да и его вопрос, по-прежнему предполагавший запланированный характер охоты, отрекомендовал его подошедшему Оберину как недалекого парня, не знающего жизни.

— На дорнийского мамонта, — ответил за Эддарда Оберин, и Лансель широко раскрыл глаза, он никогда не слышал о таком диковинном животном.

— Дорнийский мамонт — лучший друг дотракийского мамонта, — пояснил Эддард, которому от выражения лица Ланселя стало так же весело, как и Оберину.

— А меня еще интересуют кабаны, — коварно ввернул Лансель.

— Кабана нет, — махнул рукой Оберин. — Кабан на дальний кордон ушел. Далеко, далеко ушел. Но ничего, мы потом с тобой вдвоем пойдем на дальний кордон, и там... — и Оберин снова сделал свое похабное движение, про ночной разговор на валирийском он уже успел всем с утра рассказать.

— Кого, кабана? — опешил Лансель. — Нет-нет, Оберин, это не мое! Мне женщины нравятся!

— Ты не понял, — решил подыграть Оберину Эддард. — Не ты кабана, а кабан тебя.

Лансель в страхе кинулся наутек, а Оберин в восторге хлопнул Эддарда по спине.

— Недаром Дорн любит тебя, Нед, — сказал довольный Оберин. — Ты вот стоишь-стоишь с ледяным лицом, а потом как сказанешь!

Лансель тем временем ворвался в охотничий домик, где мирно похмелялись принц Ренли и сэр Барристан, и попытался найти у них защиту.

— Лорд Ренли, сэр Барристан! — в ужасе крикнул Лансель с порога. — Оберин зовет меня заниматься любовью с кабанами!

— Оберин любит свиней, — бесстрастно сказал Барристан, он был человек служивый, и за сорок лет службы какие только шутки над ним не шутили, и как только он не шутил в отместку. — В прошлый раз у него тут две свиньи жили.

— И один кабан, для гостей, — добавил Ренли и попал в самую точку: Лансель даже схватился за косяк, подумав, что отдавать неугодных гостей кабану на поругание у Оберина почти традиция.

На счастье или на беду Ланселя об охоте речи больше не было, потому что для охотников на берегу горного озера истопили баню. Перспектива попасть под кабана от Ланселя отодвинулась, но в голом виде он старался не поворачиваться спиной ни к Оберину, ни к Ренли, и всех в бане своей вертлявостью позабавил.

Оберин тем временем только закатил глаза, глянув на бледного тощего Ланселя, и присел потолковать с королем о вопросах государственного значения.

— Баратеон, наморщи ум, ты ж у нас монарх, — предложил Оберин и снял с верхнего полка самое настоящее драконье яйцо. — Вот который раз уже его в бане парю, а результата ноль. Чего с ним делать-то?

— В костер положи, драконы же огнедышащие, — предложил нетрезвый король. — Но только не на угли, а то пригорит. Зверь вообще любит ласку: возьми яйцо на руки и вместе с ним в пламя и войди.

— Ты че, обалдел? — воззрился на него Оберин. — Я ж сгорю.

— Кого другого пошли, — предложил Роберт. — Со Станнисом переговори. К нему из Волантиса жрица огня приехала, он говорит, она жжет. А я тебе в этом деле не помощник. Я тебе идею выдал? Выдал.

Оберин уже собирался задать Роберту провокационный вопрос, зачем Роберту два оруженосца Ланнистера, один, Лансель, здесь, другой, Тирек, в столице, и не стоит ли утилизировать одного во славу драконологии, но пришла пора заканчивать первый заход забегом до горного озера. В озере по итогам забега остался только один Эддард Старк, суровый северянин, а все остальные, попытавшись сунуться, вылетели из ледяной воды с воплями.

— Нормальная летняя вода, — пожал плечами Эддард и уплыл на другой берег.

Пострадавшие от столкновения с нормальной по северным меркам водой ожидали возвращения Эддарда в парилке, когда за дверью раздался грохот, плеск, а за ним хрюканье.

— А говорили, зверь на дальний кордон ушел, — меланхолично заметил сэр Барристан.

— Да это Нед там хряка изображает, — отмахнулся Роберт. — Сейчас он еще медведем зарычит. Лансель, пойди глянь.

— Тттам кка.. ккабб… кабан! — пробормотал Лансель, к которому опять вернулась утренняя свинобоязнь, и захлопнул дверь в парилку, по которой кабан тут же неплохо приложился.

— Твою ж мать! — подтвердил Роберт, в свою очередь приоткрывая и захлопывая дверь. — Ну ничего, сейчас придет Нед и завалит эту тварь.

— Если эта тварь еще не завалила Неда, — с некоторым беспокойством за гостя сказал мрачный Мартелл, а Лансель подумал, что после такой накладки с не тем подставленным под кабана человеком самого Роберта на эту же удочку уже не поймаешь. Не говоря уж о том, что Эддард был великодушным человеком, неплохо по сравнению с остальными к Ланселю относившимся, и Ланселю за его гибель на охоте было бы совестно, словно он ее своими коварными замыслами накликал, а Эддард отвел беду от друга и принял удар кабана на себя.

— Слышь, оруженосец, — вступил Ренли, он был и несерьезным, и несердечным. — Пойди-ка лорду Эддарду оружие принеси.

— Там же кабан, — снова испугался Лансель.

— А ты бегом, — предложил суровый к Ланнистерам Оберин, и вместе с Ренли они выпихали Ланселя в предбанник, где кабана уже не было, но Лансель все равно понесся к дому вихрем, схватил там первый же подвернувшийся под руку меч, потом еще один, для себя, потом цапнул еще и арбалет, запутался, не умея пристроить оружие на голое тело, зацепился, повернулся и уронил на себя чучело медведя.

Тем временем довольный и нетрезвый лорд Эддард ткнулся в дверь парилки, дернул ее, ахнул по ней кулаком — и его неожиданно сшибло с ног распахнувшейся дверью, окатило кипятком и вдогонку пристукнуло по лбу поленом.

Очнулся лорд-десница в том же озере, из которого он только что вылез.

— Нед, ну кто ж знал, что это ты, — сказал Роберт, а сам Нед подумал, что надо бы им всем поменьше пить — кто же это мог быть, когда все, кроме него, были в парилке, а вокруг больше никого не было.

— Там кабан был, в предбаннике, — пояснил Ренли, ему было немного неловко, что он окатил лорда-десницу кипятком.

— Чуть человека не угробили, — вздохнул сэр Барристан, которому распростертый на мелководье лорд Эддард почему-то напомнил павшего Рейгара, исчезнувшего в водах Трезубца.

— Ну вы, блин, даете, — сказал наконец Эддард, он был покрепче Рейгара, да и повезло ему, что полено было пущено не богатырской королевской рукой.

— Это все кабан, — подтвердил Роберт, поднимая друга из холодных вод. — Серьезно, без тебя в предбанник вошел и все вино, сволочь, выжрал. Если б ты еще потише в дверь-то ломился…

— Где эта сволочь? — мрачно спросил Эддард, ощупывая разбитый лоб.

— Здесь, — подал голос Ренли. — Нажрался и кемарит теперь.

Умиротворенный напившийся кабан действительно мирно лежал в траве и похрюкивал, так что бить его, а тем более убивать было бы явно нерыцарским поступком, и Эддард взамен этого рассказал горожанам поучительную историю об одном своем стюарде, который всегда поил пивом сердитых и разбушевавшихся свиней, после чего свиньи становились добрыми и сонными. Из истории следовало, что добравшийся до вина кабан не представлял собой никакой угрозы, и исподволь укоренные историей Эддарда благородные сэры изволили одеться и возжелали, чтобы был для них набросан эскиз «Участники королевской охоты над поверженным кабаном».

— И в самом деле, почему бы благородным сэрам не увековечить себя с кабаном? — согласился Эддард, и пятеро паладинов заняли рядом с кабаном живописные позы, только после этого поняв, что набрасывать эскиз некому.

— Кто умеет рисовать, благородные сэры? — спросил кто-то.

— Лансель, — ответили ему, и тут-то и обнаружилось, что Ланселя нет.

— Он, гад, его выжрал, — мрачно сказал трезвеющий Ренли. — Вон, весь пятак красный.

— Где мой оруженосец? — потребовал Роберт, вставая на спящего кабана коленом и хватая его за уши. — Колись, гад, а то я тебя молотом расколю! Где оруженосец, я сказал! Ты последний, кто его видел!

— Сволочь! — подтвердил Эддард, помолодев лет на пятнадцать, и пнул кабана в пятак. — Сейчас он нам все скажет. У нас в войну не такие говорили!

— Тихо! — скомандовал Оберин, продвигаясь к своему дому, из которого был слышен приглушенный стон, но сразу выполнить его распоряжение не получилось, потому что кабан очнулся, встал на дыбы, вырвал свои уши из королевского захвата, сбросив Роберта на землю, и понесся прочь кабаньим наметом.

— Своооолочь! — закричал ему вслед помолодевший Эддард, а Роберт засвистал в два пальца. — Вот сволочь!

Когда кабан был изгнан дружным улюлюканьем, у двери в охотничьем домике был найден постанывающий Лансель, который лежал под чучелом медведя, раскинув ноги как непристойная женщина.

— Взяли! — скомандовал король, и пятеро витязей легко поставили тяжелое чучело на место, но пролежавший под ним почти полчаса Лансель не изменил своей похабной позы.

— Взяли! — снова распорядился король, и Лансель был поставлен на ноги и кое-как напоен вином.

— Думал, все, конец, — еле выговорил несчастный Лансель, еще не представляя себе, сколько раз его несчастье послужит на охоте ко всеобщему веселью, и сколько лет его будет преследовать слух, что его на охоте обесчестил медведь. — Совсем задавил он меня. Я его мечом пробовал, а на меня только песок посыпался.

— Если читаешь по-валирийски, читай лучше про то, что такое рычаг, — посоветовал умудренный годами сэр Барристан.

Оберин Мартелл был необуздан в желаниях своих и в пьяном виде норовил пользу наносить да ласкам подвергать, не делая особого различия между полами. Сегодня Оберин решил совместить приятное с полезным и собрался организовать для Ланнистеров хорошее наказание, для чего сначала полчаса выслушивал пьяные жалобы Роберта на холодность Серсеи, которая словно прячет между ног все золото Утеса Кастерли, а потом перешел в наступление.

— Давай помогу, — предложил Оберин, отведя короля в сторону. — Отдерем ее несколько раз вдвоем, она сразу запомнит, как бывает хорошо, а как бывает плохо.

— Оберин, ты охуел? — лаконично спросил Роберт.

— Ну или сдай мне ее ненадолго, у меня и Элларии она за пару недель станет шелковой, — пообещал Оберин, который не видел в своих предложениях ничего особо скандального.

Роберт отнял у Оберина мех с вином, попробовал вино и выбросил мех за окошко, найдя вино слишком крепким и имеющим странный привкус. Так пропал один из отданных Серсеей Ланселю бурдюков, в котором к вину был подмешан афродизиак в количествах, опасных для любого сердца.

Но даже небольшая доза такого вина, доставшаяся Оберину из только что початого бурдюка, в сочетании с пламенной дорнийской натурой звала принца Мартелла навстречу приключениям, и, не добившись толка от Роберта, Мартелл выдернул Ланселя из-за стола ловкой и жилистой рукой.

— Есть тут один коровничек, — ответил Оберин на робкий вопрос Ланселя «куда?», и снова объяснил все своим любимым жестом.

— Лорд Ренли, — бросился Лансель к самому близкому ему по возрасту человеку. — Теперь Оберин зовет меня заниматься любовью с коровами.

— Нельзя отказывать Оберину, — согласился Ренли. — Ступай! — и Ренли увенчал Ланселя панцирем Барристана Селми, прижав таким образом руки Ланселя к бокам и сделав его легкой добычей Оберина Мартелла.

— Пообвыкнись пока, — порекомендовал Оберин, домчав Ланселя до ближайшей деревни в перекинутом через седло виде и таща при этом его лошадь за уздечку, и Лансель действительно увидел перед собой огромные коровьи зады. — Я тебе сейчас таких найду!

— Нет! — вскрикнул Лансель, но так и не смог выбраться из панциря, который на него с размаху надел здоровяк Ренли. — Оберин, я не хочу! У меня желание пропало! Да и не было его вовсе.

Сэр Барристан тем временем искал свои белые латы, панцирь от которых уехал на Ланселе, а остальные части на Оберине, и постепенно приходил к выводу, что это несмешная шутка и что кого-то он будет завтра бить длинной палкой по морде, а Эддард пытался склонить прославленного рыцаря к миру, благо что оба были изрядно пьяны и с трудом совмещались с реальностью.

— Если лат нет, значит, они выступили в поход, — убеждал Эддард сэра Барристана, путая в своей речи латы сэра Барристана и отбывших в них у него на глазах Оберина и Ланселя. — Или они пошли за вином к селянкам. Но вина у нас много — значит, они выступили в поход. Ты был в латах, а теперь твоих лат нет. Значит, это ты выступил в поход, — Эддард еще немного подумал и решил, что нужно скрыть от сэра Барристана, что Оберин и Лансель уехали в деревню, чтобы он не стал их там искать. — Но не за вином и не к селянкам. Потому что вина у нас — много.

Лансель же с утра опять ничего не помнил и потому очень испугался, проснувшись без штанов. Но рядом с ним лежала симпатичная селянка, а не седеющий Оберин Мартелл, и никаких признаков незаконного проникновения Лансель в себе не почувствовал, только болела немного челюсть и драло горло. «По-моему, мы вчера плясали и пели, вот горло и болит, — припомнил Лансель. — А потом, вероятно, я повел себя слишком настойчиво и получил от нее по морде. Ох, я же забыл, что я безумно влюблен в королеву!» — и похмельный Лансель чуть не бросился искать Оберина и упрашивать его ни в коем случае не рассказывать о произошедшем Серсее.

«Ебал я в рот этих Ланнистеров, — сказал тем временем сам себе Оберин, с удовольствием вспоминая вчерашнюю групповуху, и вылил себе на гудящую голову ведро колодезной воды. — И главное, после вчерашнего я могу сказать это с полным правом. Вот это месть так месть, а не про свою собственную сестру невесть что орать при всем честном народе».

Отсутствие сокола не является уважительной причиной для уклонения от соколиной охоты. Возможно, формалисты из числа Ланнистеров или чистоплюи из числа Тиреллов и считают, что это не так, но любой Мартелл знает, что слушать таких людей — себя не уважать. Охотники разделились на две партии, вооружились арбалетами и манками и отправились в предгорья бить в степи фазанов и горных гусей.

— Птица осенью у дерева толпится, — подсказал Оберин и указал на высокое дерево, в котором Лансель признал клен, а Ренли взялся за манок.

От дерева сразу донесся энергичный ответ, и охваченный охотничьим азартом Лансель выстрелил на звук, надеясь этим поднять птицу, а Оберин добавил вслед.

— ААААА! — раздался от дерева дикий крик короля Роберта, и Лансель даже затрепетал: неужели задание Серсеи можно было выполнить так легко?

— Какая сволочь стреляла?! — заорал оттуда же лорд Эддард, и сердце Ланселя ушло в пятки, теперь-то он до конца понял, в какую ситуацию Серсея его поставила. Да даже подставила, куда больше подходит это слово.

— Какая сволочь стреляла?! — еще более громко крикнул сам Роберт, и опешившие горе-охотники бросились на голос своего родственника и короля.

— Убью! — ревел лорд-десница, а верный сэр Барристан уже выхватил меч и впрямь изготовился убивать, кто же его знает, кто там из ковылей нападает, если товарищей по охоте в этом месте никак быть не должно.

— Ну и какая сволочь стреляла? — уже более мирно спросил Эддард, определив по перепуганным лицам прибежавших охотничков, что злого умысла у них не было, только врожденное идиотство. — Даже пидарасами вас не назовешь, потому что пидарасы вы и есть.

— Кучно пошли, аккурат между нами, — заметил Роберт, выдергивая стрелы из ствола: не понял еще юный Лансель, что того, кто столько раз ходил по краю в гражданскую войну, лез на стены Пайка и ушел от смерти в полусотне битв, так просто на охоте не положишь, очень натренированное и ловкое божество охраняет таких людей — и лорда Эддарда тоже.

— Вам куда было сказано идти? — махнул рукой Оберин по направлению к другому дереву в двух сотнях шагов. — К большому платану! А вы куда поперлись?

— А это что, абориген ты хренов?! — вознегодовал Эддард и кинулся в Оберина пригоршней листьев, похожих на кленовые.

— Платан, — признал Оберин и поднял вверх голову. — Большой.

— Ну, за однозначность! — провозгласил Роберт, поднимая с земли очередной бурдюк.

Подобные потрясения достаточны для того, чтобы взяться за ум и разок поохотиться толком, хотя бы для того, чтобы пополнить запасы съестного, и еще до заката компания охотников уселась на берегу озера с удочками и большой горой винных мехов, поздравляя друг друга с доброй охотой и набитой за день птицей. Только Ланселю радоваться было нечему: охотники пошли по степи цепью, и Лансель видел собственными глазами, как сэр Барристан убил трех гусей влет метко брошенным кинжалом, как слегка нетрезвый Роберт пришпилил индейку копьем к земле, ударив на звук, и как Эддард без промаха стрелял из арбалета от бедра, скромно отказываясь от похвалы и уверяя, что у него в семье даже девчонки так умеют.

«С теми ли людьми мы связались? — тяжело размышлял вновь пьянеющий Лансель о судьбах рода Ланнистеров. — Вдруг при первой опасности они не будут проводить расследования и предъявлять скрепленные королевской печатью бумаги, а начнут стрелять от бедра? Я же у Старков видел в прошлом месяце одного человека: тощий, носатый, лысый как коленка, и глаза такие, словно уже примеривается вскрыть тебе горло. Сущий наемный убийца. Я спросил его, кто он такой, а он отвечает: «Человек — учитель танцев младшей дочери лорда Старка». Если у них на Севере такие учителя танцев, то какие тогда у них наемные убийцы? И что это за женщина, одетая септой, постоянно таскается со старшей дочерью Эддарда, уж наверняка к старшей лорд Эддард приставил охрану понадежнее, чем учитель танцев? Я помню, вошел к ним в шатер еще в дороге, а она говорит леди Сансе: «Благородная леди не кормит собак под столом», — и на меня глянула так строго, словно хотела сказать: «Благородная леди привяжет к стулу пленную сволочь, вот тогда собачки и покушают». Страшная, страшная семейка, а люди еще на Болтонов наговаривают. Войну за северную корону Старки же у Болтонов в свое время выиграли».

Пока Лансель пугал самого себя, остальные праздновали хорошую добычу и уверяли Оберина, что в такой удачный день обязательно клюнет, даже если в озере, как он говорит, рыбы нет. Оберин и впрямь раззадорился и забросил удочку подальше, и у него почти сразу клюнуло.

— Давай глуши ее! — крикнул пьяный Оберин на валирийском, когда Эддард полез в воду за рыбой, но Эддард валирийского не понимал и потому спьяну ухватил попавшегося сома руками.

— Вот он, родимый! — провозгласил лорд-десница, получил хвостом по морде, и сом снова ушел в озеро.

Оберин осыпал друга отборной валирийской бранью, которую никто не понимал, только Ланселю несколько раз послышалось слово «дракон», но Эддард возражал Оберину вполне осмысленно.

— Кто упустил? Да, я упустил! — признавал Эддард свою вину и выслушивал от Оберина очередную порцию валирийского.

— А он меня хвостом по морде как стебанул! Его бы никто не удержал, — возражал Эддард. — Это я-то не умею держать? Да я в Долгом озере таких вытаскивал!

— Ну понятно, я сам чуть за ним не прыгнул, — дружелюбно сказал Эддард, когда Оберин немного выдохся.

— Нед, ты что, валирийский припомнил? — удивился Роберт, когда Оберин утих.

— Кто валирийский припомнил?

— Ну он же по-валирийски говорил.

— Кто по-валирийски говорил?

— Я! — ткнул себя в грудь развеселившийся Роберт.

Тема ушедшего сома снова всплыла ночью за пиршественным столом, за которым Оберин Мартелл сидел мрачный и недовольный.

— Мартелл, ты что, расстроился? — спросил Роберт, вспомнив историю о том, как Джон Аррен возил в Дорн кости Ливена Мартелла, поминал там великого рыцаря, а потом вместо торжественной речи обратился к Мартеллам примерно с такой же фразой и разбил лед. — Мартелл, ты не расстраивайся!

Оберин ответил валирийской тирадой, которую никто не понял, но Эддард ему ответил.

— Ты поучи, поучи ученого! — возмутился лорд-десница, чье настроение менялось в зависимости от выпитого, и сейчас он находился в состоянии «где здесь, суки, Башня Радости, что это за три хлыща перед ней мечи полируют?» — Я столько рыбы видал, сколько тебе и не снилось!

Оберин что-то задиристо отвечал по-валирийски, но Эддард и не думал отступать.

— Ё-моё, а я за что его хватал?! — вскричал Эддард в ответ на очередную валирийскую диатрибу.

— Ти-хо! — скомандовал король Роберт и грянул кулаком в стол. — Вы еще подеритесь, горячие валирийские парни.

— Ну, за рыбалку! — возгласил Роберт, а пьяный в стельку Лансель решил немного разрядить атмосферу легкомысленной песенкой, которую издавна пели на валирийском, чтобы не быть обвиненным в клевете и оскорблении величества.

— Купалась в купальне красавица Нейрис, — пел Лансель песню, приписываемую, как и все похабное и недостойное, Недостойному Эйгону. — Поскользнулась Нейрис и упала. А брат ее Эймон скакал на лошади без доспехов, перескочил препятствие и приземлился на переднюю луку седла. Теперь Нейрис и Эймон не могут любить друг друга.

— Ну, за искусство! — провозгласил король Роберт, а Оберин кивком головы пригласил Эддарда отойти от стола, где и поделился своими недостойными мыслями, на которые его навела песня о королеве-блондинке и ее брате-гвардейце.

— Я тебе говорю, проверь, — убеждал Эддарда Оберин. — Сам я их не видел, но все ж говорят, что у Роба все дети светловолосые. Ну где ты видел блондина Баратеона, загляни ты в книгу.

Эддард остался сидеть в стороне и думать свои тяжелые мысли, которые вскоре разрешились кратким сообщением лорда-десницы о внутриполитической ситуации.

— Пьете, да? — зло сказал Эддард, возвращаясь к столу. — Пьете и пьете, пьете и пьете! Всю казну уже три раза пропили. Думаете что, Роб похож на Эйгона Недостойного? Думаете что, если умер один десница, то может погибнуть и другой? Во! — и Эддард сунул Ренли под нос увесистую дулю, каковая как-то сразу объяснила Ренли, что на Совете надо стоять брат за брата, а не хороводиться с придворной шушерой вроде Вариса и Пицеля.

— Во! — и дуля отправилась под нос к Ланселю, символизируя крах ланнистерских интриг и попыток то рассорить боевых друзей, то избавиться от одного из них. — Вот тебе!

— Боитесь чего-то? — укоризненно спросил Эддард, смотря на короля Роберта. — Спасения в вине ищете? Что вы в нем нашли? — Эддард выхватил из-под кучи бурдюков второй из четырех, переданных Ланселю Серсеей, сделал из бурдюка большой глоток и бросил его на стол, окатив Оберина, а Оберин, известный отравитель, с интересом к разлитому вину принюхался. — Злой яд!

— Ты чего, Нед? — первым пришел в себя Роберт. — Напугал прям. Нет, у меня тоже такое бывает — бывает схватит, держит и не отпускает. Тогда либо вот это, — Роберт помахал своим винным мехом, — либо к бабам. А лучше — все вместе, сразу и много.

Вся компания задвигалась, восприняв последнюю фразу короля как монарший приказ, а Оберин в сутолоке подошел к Эддарду и что-то шепнул ему о вине, и Эддард в свою очередь о чем-то предупредил своего друга.

— Стоять! — рявкнул вдруг Роберт. — Смирно! Всем спать! Завтра ж на охоту.

Королевский приказ — закон даже на охоте, и поэтому следующим утром все вышли на охоту, но не уже привычным Ланселю разгильдяйским порядком, а довольно серьезно: на короле и деснице почему-то были панцири, а Эддард и вовсе решил поохотиться с фамильным мечом за спиной.

— Лорд Ренли, это и есть королевская охота? — с опаской спросил Лансель, следя за тем, как два закаленных войнами бойца решительно идут по лесу, словно собираются убить не свинью, а куда более значимые в королевстве фигуры.

— Это мучение, — сказал похмельный Ренли, с трудом поспевая за решительно идущим впереди братом и досадуя на то, что из-за идущего не разбирая дороги Старка он опять изорвал очередной красивый охотничий наряд. — Все, блин, бросаю пить. Со следующей недели.

— Лорд Ренли, это точно охота? — с еще большим страхом спросил Лансель, когда Роберт жестом скомандовал своим спутникам остановиться, а сам изволил беседовать с десницей, делая довольно кровожадные жесты, словно после возвращения в Королевскую гавань мало кого в Красном замке ждало что-нибудь хорошее.

— Семеро, если бы я знал, — вздохнул Ренли, и тут впереди послышалось бодрое заинтересованное хрюканье.

— На Баратеона и кабан бежит, — прокомментировал идущий стороной Мартелл и взял копье на изготовку даже раньше Роберта, но кабан прошел стороной, скрываясь в подлеске, и неожиданно вышел Ланселю и Ренли в тыл, приведя их в замешательство и обратив в поспешное бегство.

— А, эта свооолочь, — первым узнал кабана Эддард, подойдя поближе, потому что кабан был занят Ланселем и Ренли, которые от неожиданности залезли на одно дерево вместе с винными мехами на всю компанию. — Бурдюк ему киньте, раз уж прикормили, — и Лансель кинул сразу два.

— Нед, я не понимаю смысла такой охоты, — недовольно сказал Оберин, подойдя к Эддарду, который наблюдал за вновь напивающимся кабаном.

— Смысл? — переспросил Эддард, жестами приглашая Ланселя и Ренли слезать, раз уж кабан теперь пьяный и добрый. — Смысл в том, чтобы напоить и накормить зверя.

— Это очень гуманно, — издевательски заметил Оберин, а Лансель, только-только ступив на землю, понял, что кабану достался третий из данных Серсеей винных мехов, и сейчас что-то будет.

— Хрррююю! — подтвердил кабан, вперив в Ланселя злые глазки, словно чуял, кто виновник его беды, и Лансель попытался обратно залезть на дерево, но спускавшийся следом Ренли наступил Ланселю на пальцы. — Хрррююю!

Лансель дунул по лесу, петляя между стволов, а Оберин понюхал мех с вином и подтвердил мнение Эддарда, что кабан словно белены объелся.

— Свооолочь! — крикнул Эддард вслед кабану и Ланселю, на этот раз имея в виду последнего и с удовольствием наблюдая за тем, как Лансель петляет среди высоких деревьев, лишенных нижних веток, а потом летит кувырком по склону в небольшую речку. — Свооолочь!

Деваться Ланселю было некуда, и он все-таки вернулся, хотя и под утро. Во дворе стояли два огромных ящика, заваленных бутылками вина, переложенными соломой, а около стены дома маялся опоенный Серсеей кабан, с которым сэр Барристан проводил душеспасительную беседу, жалея только о том, что нельзя посадить рядом одного принца, или кто он теперь получается.

«И перестал он узнавать знакомых ему людей, — втолковывал сэр Барристан молодому кабану, пострадавшему за истину и за державу. — Забывал число, месяц, год, не знал, где он находится. Потом возникли дрожания конечностей, осторожная неуверенная походка, а затем последующие параличи. Подросток под влиянием спиртного буквально озверел. Стал раздражительным, агрессивным, замкнутым. В поведении его обнаружилась отчужденность. Запомни: потребление алкоголя, особенно в раннем возрасте, когда формируется личность — не только нежелательно, но и недопустимо».

— Сэр Барристан, а откуда это вино? — осторожно спросил Лансель, останавливаясь между ящиками.

— Это из Эссоса, там с отравителями строго, — сказал сэр Барристан. — Это у нас с ними цацкаются. А там, если дотракийцы кого с отравленным вином поймают, то привяжут к лошади и протащат по степи несколько миль. А если в Вольных городах такого изловят, то посадят в чан с дерьмом, только голова торчит, и возят весь день по городу. А над ним янычар с мечом — и через каждые пять минут вжик мечом над чаном, так что если предатель не нырнет — голова с плеч! Так он весь день в дерьмо и ныряет.

— Ладно, иди к деснице, — немного смягчился сэр Барристан, увидев, что шестнадцатилетний Лансель, проведший сутки без еды и без сна, держится за ящик с вином дрожащими от страха руками, чтобы не упасть. — Не надо пока впадать в отчаяние. Эддард справедливый человек, если ты достоин милосердия, он помилует.

Эддард для начала объяснил Ланселю ситуацию в семье короля и семье Ланнистеров, опираясь на умозаключения похабника Оберина и слышанные им же слухи, и не прогадал.

— Она меня обманула, — пробормотал пораженный в самое сердце и спутавшийся от бессонной ночи Лансель, как только услышал, что дети Серсеи от Джейме. — Изменщица, как она могла?

— Она это кто? — уточнил Эддард, и Лансель понял, что только что все выболтал. — Называй имя. А то у нас всегда Оберин есть, он любит людям языки развязывать. До того, что иногда кажется: выпусти его на ристалище перед всей столицей, он и там начнет противника допрашивать и грязным бельем семьи трясти.

«Не надо пока впадать в отчаяние», — вспомнилось Ланселю, и он попытался тронуть сердце семейного и положительного Эддарда историей своей пламенной любви к женщине вдвое старше, которая была вдобавок женой друга Эддарда. Сердце Эддарда дрогнуло, он ощутил в себе внутреннего лютоволка и внутренне немного повыл: чем дальше эту историю копаешь, тем больше дерьма вылезает. До откровений Ланселя Эддард думал, что Серсея извращенка и наставила Роберту рога, находясь в плену застарелой порочной страсти. После откровений Ланселя Эддард убедился, что Серсея просто блядь.

— Ты знал о том, что в четыре бурдюка что-то подмешано? — строго спросил Эддард, и Лансель не решился скрыть, что эти четыре бурдюка с вином дала ему Серсея. — Вот теперь ты можешь впадать в отчаяние. Или плыть саженками в Эссос, потому что иначе ты туда попадешь гребцом на галерах у Станниса, и это в лучшем случае. Ты плавать-то умеешь?

— Есть от чего впасть в отчаяние, — признал Эддард, когда испуганный Лансель помотал головой.

Оберин Мартелл тем временем проверял все оставшиеся бурдюки, пока наконец не нашел тот, в котором вино было сдобрено лошадиной дозой макового молока, и не убедился, что бурдюк с разбодяженным вином остался всего один. В процессе Оберин напроверялся так, что ему в голову полезли удивительные идеи, и он пошел с ними к Эддарду, весьма кстати для себя застав там Ланселя.

— Уступи-ка мне его на пару часов, — предложил Оберин задумавшемуся деснице, который никак не мог решить, арестован у него Лансель или задержан, и в любом случае, где его такого держать в охотничьем домике. Идеи посадить Ланселя на цепь рядом с собаками благородный лорд Эддард отмел как негуманные, и Оберин подвернулся как раз вовремя.

— Только умоляю, принц Оберин, не делайте со мной ничего противоестественного, — заскулил Лансель, оказавшись в крепких и решительных руках, потому что фантазию Оберина он серьезно недооценивал. Оберин оттащил Ланселя к озеру, рассказал ему несколько баек про то, что у Станниса, куда Ланселя хотели сослать гребцом на галеры, появилась красная жрица, жгущая все и всех бесперечь, и сам тем временем разжег большой костер.

— Держи, — сказал Оберин, вручая Ланселю драконье яйцо и подталкивая его поближе к огню. — Терять тебе все равно нечего. Копье у меня отравленное, так что не рыпайся, не ровен час полосну. Вперед!

Эддард тем временем сообщил Роберту о новых результатах своего расследования, и Роберт, к его удивлению, принял известие о новой неверности Серсеи очень спокойно.

— Одно обидно, у чертовых Ланнистеров одни сыновья, — задумчиво заметил Роберт. — Были бы вот дочки у Кивана или сестры у Серсеи, я бы выеб пару-тройку и сравнял бы счет. А тут что делать — то ли карлика ебать, то ли собственных оруженосцев. Второе совершенно исключено, а первое исключено тем более.

В этот момент дверь в охотничий домик отворилась, и Оберин с Барристаном внесли за руки и за ноги закопченного бесчувственного Ланселя, прикрытого обрывками полусгоревшей одежды.

— Оберин, да ты серьезно, что ли? — изумился Роберт. — Да это ж байка, что драконов так выводят. Да не было никогда такого!

— Раньше не было, а теперь есть, — заявил Оберин и вытащил из-за пазухи нефигового дракончика. — Как только этот малахольный не сгорел, вот чего не пойму. Таргариенская кровь в нем, что ли.

— Да не должно, — возразил Роберт. — Это только про карлика слухи ходили, что Эйрис Джоанну чпокнул. А этот после смерти Эйриса родился.

— Ну тогда Эйгон Недостойный… — предположил Оберин, но Роберт даже замахал руками, с тем, что вокруг него одни Ланнистеры, он еще как-то свыкся, но с тем, что они еще и Таргариены, свыкнуться не мог.

Эддард и Барристан тем временем раздели Ланселя, чтобы оценить степень его ожогов, но ожогов почти не обнаружили, так что Оберин, как мейстер-недоучка, даже удивился и задумчиво подергал Ланселя за хрен, объяснив оторопевшим от таких действий рыцарям, что таскать Ланнистеров за письку — старинная традиция Мартеллов.

— Ну хотя бы ноги он должен был обжечь, — не веря своим глазам, сказал Эддард. — На горящих углях же стоял.

Но и на ногах Ланселя ожоги нашлись только на больших пальцах.

— Да, — задумчиво сказал Оберин, попробовав сам так встать на большие пальцы. — Жить захочешь — не так раскорячишься.

Ренли появился только в самом конце осмотра несгораемого Ланселя и был несколько потрясен тем, что ладно Оберин, но и Эддард, и Барристан стоят и сосредоточенно рассматривают распростертого перед ними абсолютно голого юношу.

— И эти люди запрещают мне ебаться в жопу, — только и смог сказать Ренли.

Лансель так и лежал нагишом и без сознания, пока в охотничьем домике проходило экстренное заседание усеченного Малого совета по вопросу престолонаследия. Ко всеобщему удивлению, больше всего горевал над сложившейся ситуацией не Роберт, а сэр Барристан.

— Он был моим учеником, пока не обратился ко злу, — с горечью говорил сэр Барристан, искренне сожалея, что его бывший оруженосец Джейме Ланнистер вырос негодяем. — Он принес обеты и был моим братом, но его соблазнила темная сторона.

— И как у вас положено наказывать отступников? — заинтересовался Ренли, он был еще молодой и несерьезный, и даже сам хотел завести себе в Штормовом пределе личную гвардию из семи человек — радужную, конечно, как он сам.

— Нам нужно встретиться еще один раз, — сурово сказал Барристан. — Думаю, руки-ноги ему отрублю.

— Ух, — сказал Оберин и аж поежился, а Ренли подумал, что радужная гвардия отменяется, мало ли, вдруг Барристан на такое обидится. — Может, хоть с одной руки начнете, может, он исправится? У нас валирийская легенда ходит, про то, что терапевтический эффект усекновения руки довольно длителен, пусть даже и не вечен, — не то чтобы Оберину Джейме было жалко, но славу отравителя Оберин уже заработал, а с такой компанией заработаешь ведь и славу расчленителя, и славу потрошителя.

— Мы, кстати, на твою помощь с другими Ланнистерами рассчитывали, — обратился Эддард к сэру Барристану. — Сможешь пройти в Утес Кастерли? Ты наша единственная надежда.

— А, — отмахнулся сэр Барристан и с горя накатил еще. — Давоса-контрабандиста пришлите мне с Драконьего камня, я от моря в пещеры зайду. Только это неспортивно, Тайвина даже карлик с арбалетом положит.

В утешение загрустившему рыцарю-ликвидатору Эддард спел хорошую северную песню про леди Винтер — ее стоило бы спеть для Роберта еще лет шестнадцать назад, но что уж делать, если на Севере песня припомнилась, только когда Джорах Мормонт женился на какой-то вертихвостке, пошел по кривой дорожке, а жена его в Эссосе сразу же явила свою гнилую натуру, сбежав от него к купцу содержанкой. Мормонта до этого думали даже спустя какое-то время простить и вернуть, но раз он жену за такое не зарезал, то Север решил, что лорды-тряпки на Севере не нужны.

Невесте лорда Стальных гор всего шестнадцать лет,

Таких изысканных манер во всей округе нет,

пел Эддард, удивляясь, как хорошо история пришлась — и про брата в ней было, который не совсем брат, и про то, что на девке клейма негде ставить, — а Барристан уже подбирал мелодию на лютне, чувствуя, что в северной балладе опять будет торжество справедливости и хэппи-энд, «обоих в омут — и конец», или что-то в этом роде.

Есть в богороще черный пруд,

Там лилии цветут, цвееетут...

запели Эддард и Барристан последний припев на два голоса, а Оберин подумал, что по сравнению с ними двумя его поджаривание Ланселя выходит даже излишне мягкой мерой. Есть все-таки причины, почему одни выигрывают гражданскую войну, а другие пятнадцать лет тянут с кровной местью. Оберин привык жить с удовольствием, даже в поединках ему бы только потрепать языком и порисоваться, да и сейчас у него мысли были в основном о том, что, если шлюшку белокурую он у Роберта так и не выманит, так хотя бы бывшего кронпринца урвать, какая в жопу разница. А Эддард и Барристан люди серьезные: делают свою работу, рубят кого надо. Как поется в одной портовой песне, «он просто был всегда сторонник четких правил».

— Ну, умерла так умерла, — с жизнерадостным, но черным юморком подытожил Роберт, ему вообще рефлексия и депрессия были не свойственны, он и слов таких не знал, и состояний таких не представлял. — Давайте в следующий раз на охоту на Медвежий остров поедем. Там девки не балованные и, Нед говорит, даже боевые. Нед, симпатичные там хоть есть?

— Старшая дочка очень ничего, — припомнил Эддард. — В платье даже красивая.

— А без платья? — влез Оберин, у него все мысли были об одном, на этом они с Робертом и сошлись.

Лансель очнулся тогда, когда разговоры о государственных делах закончились, и пятеро паладинов попытались накормить маленького дракончика молоком, а потом капустой.

— Что с ним делать? — задумчиво сказал Эддард, потому что от капусты дракончик начал икать огнем.

— Да, что с ним делать? — переспросил Роберт, а Лансель с беспокойством подумал, что разговор идет о нем самом.

— Это я спрашиваю, что с ним делать.

— Что делать? — опять повторил Роберт. — Что-то надо.

— Надо заставить Ланселя сиськой его кормить, — предложил Ренли.

— Не надо, — простонал Лансель, и сидящие за столом заметно оживились.

— Ладно, недожаренный, иди сюда, — разрешил Роберт. — Два раза не вешают. И на костре тоже не сжигают. Хотя влепить тебе в личный герб отбивную все-таки надо.

После пережитого потрясения Лансель хотел обратиться к вере и замолить свои грехи, и даже достиг в этом некоторых успехов: одно дело бить баклуши в отдаленном замке и, не имея других дел, стучать на молитве лбом в пол, а другое все же служить на охоте оруженосцем лихому и разгульному королю, а замаливать грехи ночью, простираясь ниц перед соснами в отсутствие септы и каждый раз рискуя с земли уже не встать от усталости и количества выпитого. Так что за свое молитвенное усердие Лансель даже мог бы рассчитывать на божественные видения во сне, а не на побудку от Оберина Мартелла сапогом по откляченному заду: частенько Лансель так и засыпал на молитве в ближайшем бору, а утром его начинали разыскивать с невозвышенными мирскими словами «ну где опять этот мудозвон?»

Впрочем, не исключено, что божества не оставляли спящего Ланселя вразумлением, просто медлили явиться к нему лично. Вместо них во сны Ланселя приходил строгий Эддард Старк. «Бог не фраер, он все видит», — наставительно замечал Эддард и принимался натачивать свой огромный меч, что явно было знамением, что семью Ланнистеров Эддард скоро приведет в надлежащий вид, а некоторых ее членов и в подлежащий.

Пока Лансель молился Семерым и смотрел свои сны, в которых на вопросы Ланселя, посадят ли того или другого его родственника, Эддард зловеще отвечал: «Кто ж его посадит, он же памятник», — охотники все еще решали, что им делать с быстро подрастающим дракончиком.

— Да на хера он нам? — отмахивался Роберт, которому драконы были столь же не по нутру, сколь и Таргариены. — Пойдем его в озере утопим. Чем вы его кормить-то собираетесь?

— Невинными девушками, как положено, — отвечал Оберин, к дракону он уже привязался.

— Подохнет у вас тут зверушка, — хохотал Роберт. — Ну серьезно, его же заседлывать надо, без этого от дракона никакого толка, одни разрушения.

— Ну так давай, объезжай его, — предлагал Эддард, он один мог позволить себе такую дерзость, как намекнуть Роберту, что тот минимум на четверть Таргариен.

— Ну хочешь, Квентина в Эссос пошлем, — в свою очередь предложил Оберин, видя, что Роберт на такие намеки надулся. — Привезет нам блондиночку-наездницу.

— Кто о чем, а Оберин о любимой позе, — проворчал Роберт, и тут в разговор вмешался Ренли, выходивший проследить за мясом.

— Благородные сэры, — торжественно провозглашал Ренли, — пока вы тут пиздели, дракон сожрал половину почти готового мяса.

После ночных бдений и беспокойных снов было неудивительно, что к последней охоте, уже по пути в Королевскую гавань, Лансель дошел до ручки и был признан к охоте негодным, а потому ему была поручена охрана дракона, привязанного к дереву парой толстых веревок.

— Если будет веревки грызть, то хер с ним, — распорядился Роберт. — А вот если начнет жечь их огнем, то ты его по сусалам, не стесняйся.

Пока остальные загоняли оленей и кабанов, чтобы не вернуться с охоты с пустыми руками, Лансель спал стоя как боевой конь и видел очередные путаные сны, от которых он очнулся, только когда Эддард потряс его за шиворот

— Проспал зверя? — грозно спросил Эддард.

— Лорд Эддард, а обезьяны за Стеной водятся? — спросил Лансель, почему-то на валирийском.

Эддард потыкал Ланселю в морду обгоревшими кусками веревки, но понимания не нашел.

— Я видел голую обезьяну, которая ехала по снегу на лошади, — сформулировал на валирийском Лансель, поскольку пророческие сны про Иных бесполезно показывать тому, кто Иных не видел даже на картинках.

— Да ты думай, что говоришь, — ответил наконец Эддард, не помнящий валирийского. — Кто голого на улицу-то выпустит? Зима близко.

Тем временем остальные охотники, услышав в лесу хруст и треск, погнались за по-настоящему крупной дичью и дали по ней несколько залпов из арбалетов. Дичь скатилась в овраг и затихла.

— Мартелл, ты что, расстроился? — сочувственно спросил Роберт, подойдя к Оберину, который смотрел с края оврага на недвижного дракона. — Мартелл, ты не расстраивайся!

— Давайте его торжественно похороним, — предложил Ренли.

— Нет, надо в столицу привезти, — не согласился сэр Барристан. — Все же охотничий трофей.

Ренли сочувственно указал глазами на Оберина, дескать, при нем еще несколько дней труп дракончика с собой таскать, но Роберту идея понравилась.

— Оберин, ты уже смирился с его потерей? — спросил Роберт после минутного молчания и заметил Ланселя, которого Эддард вел полюбоваться на плоды своего разгильдяйства. — Вот кто сейчас павшего на горбу потащит!

Лансель послушно полез вниз, подгоняемый кровожадными взглядами Оберина: Оберину было по-прежнему жалко дракончика, и он уже припомнил, кто за малышом не уследил.

— За хвост тяни! — бессердечно предложил Роберт, не любящий драконов во всех проявлениях, и Оберин уже приготовил для него хорошую матерную тираду, но Лансель спешно последовал королевскому приказу, и из оврага донесся вой, сделавший бы честь любому лютоволку.

— УУУУУУ! — выл Лансель, неожиданно получив от покойного ящера по яйцам и чувствуя, что ему теперь одна дорога, в Сыны Воина, потомства после такого удара можно и не дождаться.

— Ты на пяточках попрыгай, отпустит, — предложил Эддард, спускаясь к незадачливому оруженосцу, а Роберт и Оберин уже пронеслись мимо Ланселя, преследуя убегающего дракона. — Ничего страшного, просто синяк большой будет.

— Да уж точно не перелом, — подтвердил Ренли, походивший на брата в своем беспечном бессердечии. — Там и ломаться-то нечему.

По мере приближения к Королевской гавани Лансель постепенно осознал, что каждому, может быть, в лучшее верится, но худшее, конечно, впереди: ему теперь предстояло свидетельствовать против своих родственников, а то и против себя самого, и, хотя второй раз его обещали не казнить, шансов проявить героизм и прожить достойную жизнь ему могут дать предостаточно, на любой вкус: хоть разведчиком в Ночном Дозоре, хоть кадровым мичманом у Станниса во флоте, всю жизнь то в учебе, то в морских походах, хоть в Дорне пехотным офицером, замучаешься пыль глотать.

Поэтому Лансель был даже рад тому, что все ворота Королевской гавани были закрыты, и немного злорадствовал озадаченному выражению на лицах короля и десницы, которые и так уже намаялись с выловленным все-таки драконом.

— Да! — хлопнул себя по лбу Роберт. — Нед, помнишь, как ты ко мне от Оберина в первый раз пришел с его идеями, что блондинов у меня в роду быть не должно? Я ж тогда Станнису ворона послал. Это небось он в столицу приехал. Надо было ему написать, чтобы он не слишком круто брался, а то он, я погляжу, немного шалит: вон корабли его на рейде, вон жгут в городе что-то. Или кого-то.

— А я все тебе никак не скажу, — в свою очередь припомнил Эддард. — Мы еще когда на охоту уезжали, я подумал, что неловко как-то, что и король, и десница в отъезде будут, и тоже сел письмо писать. Вот не помню, что я там писал, уж очень хорошо мы на посошок взяли, но, кажется, я Кэт написал, ей все равно из Орлиного гнезда лучше морем ехать, ну и, как говорится, у Талли для семьи пятьсот миль не крюк.

— Ты свою жену десницей вместо себя назначил? — опешил Роберт.

— Я ей Хоуленда Рида в усиление выписал с дороги, — оправдался Эддард. — Он всех насквозь видит.

— Кажется, она у тебя Ланнистеров не очень, — припомнил Роберт. — Карлика вроде только что в Орлиное гнездо судить возила.

— Да она много кого не очень, — вздохнул Эддард. — Джейме обещала в клетку посадить. Вариса, как в первый раз приехала, лысым пидаром назвала. А пару лет тому ездила к Фреям, поскандалить, ее с тех пор в Речных землях леди Бессердечная зовут. Так-то она ничего, добрая и вежливая, но вот если узнает, что у одной нашей дочери волчицу казнили, а другой хотели руку за битого принца отрубить — то может маленько расстроиться. Ты лучше к ней пока не подходи, давай сначала я сам.

— Кажется, они со Станнисом спелись, — заметил король и подосадовал, что нет с собой мирийской трубы, посмотреть, выставили уже чьи-нибудь головы на стену или нет. — Бутылку против двух, что Бейлиша уже зарезали.