Точка Пространства (джен)

Тор раньше и не думал, что время может так убыстрить свой темп. Сказать по правде, он безумно скучал по тем временам, когда можно было наслаждаться размеренностью и стабильностью. (Ну вот кто его просил жаловаться на скуку? Ну вот кто? Пришибил бы инфантильного идиота, коим сам недавно был…)

Несмотря на то, что с момента неудачной коронации минуло чуть больше тринадцати лет, громовержец ощущал, что постарел на все триста, а то и тысячу триста лет. Не внешне, нет, внешне он особо не изменился. Разве что прибавилось седины в его светлых волосах, но это и для молодых — не редкость. Морщины на лбу? Ну так, это, как бы подкусил его Локи, от непривычных умственных усилий прорезались. К слову, о Локи… Тор сжал кулаки. Мало ему проблем как Всеотцу, так ещё и братец.

Когда он узнал, что колдун с Земли ввёл его в анабиоз, одна часть его даже обрадовалась. Все-таки тогда ему очень и очень нужна была передышка, восстановление Асгарда и личная (да-да Сиф) жизнь требовали внимания. И было совсем не до спасения одного заблудшего змеёныша. Другая же незнакомая часть внезапно взъёлась и требовала трясти Стрэнджа до тех пор, пока тот не вырвет Локи из объятий наколдованного сна, а все потому что та часть пеклась больше не о Локи, нет… Тот новый голос прорезался внутри него после разговора с отцом. Того самого разговора, в котором Один наконец рассказал правду о Темном измерении и о природе их могущества, в котором потребовал отнять у Локи Тессеракт.

Не то, чтобы Тор собирался поступить, как велел его отец, но… Что-то внутри него очень разозлилось, когда Стрэндж сообщил о том, что пока Локи в таком состоянии, забрать у него Тессеракт невозможно. Потому отчасти, лишь отчасти Одинсон был очень рад, что получил отсрочку не только для того, чтобы встать на ноги и придумать, как помочь брату, но и для того, чтобы ещё какое-то время не делать выбор — немыслимый и тяжелый.

Всеотец вздохнул, и во вздох тот прорвалась вся тяжесть мира, что легла на него после обретения новой силы. Привыкнуть к этому было нельзя. И если отец всегда чувствовал тоже самое, то… Тор начинал его понимать. Он чувствовал весь Асгард и всех живущих в нем асов (по желанию и тех, кто были за его пределами) постоянно в фоновом режиме, отключить который было невозможно. Только приглушить и оставить на краю сознания, но забыть о той части себя (а именно так теперь все это и воспринималось), что страдала и истекала кровью было невозможно. Как свои собственные раны он ощущал бреши в энергетическом поле вокруг города, а тьма, вгрызающаяся в древние стволы дубовой рощи, терзала и его. Всё это требовало времени сил и особого внимания.

Пока рядом была Сиф, он чувствовал энтузиазм и был полон сил возродить Асгард в былом величии. Пусть приходилось сталкиваться и с откровенной грязью. Ему нужны были остальные миры, которые успели почувствовать слабость «верховного» мира. Правда была в том, что Золотой город сам себя не обеспечивал. И дружба с Мидгардом — это, конечно, прекрасно, но люди не вечны, а вновь и вновь договариваться все с новыми правителями людей, всецело полагаясь именно на них, было опасно. Вот уж где бы пригодился Локи с его «договоримся?». Пока же основное внимание Всеотца было обращено именно на Асгард и его жителей, с остальными мирами переговоры находились в фазе «ожидания», проявляющего себя почти не прикрытыми дипломатическими проволочками.

Тор понимал, чего они хотят. Подождать, посмотреть поднимется ли Асгард. От открытого конфликта и неповиновения их удерживало то, какой силой обладал Всеотец, все же слухи о камнях бесконечности быстро разошлись по мирам. Вселяло страх и упоминание о Хеле, которая вовсе не собиралась отказываться от притязаний не только на Асгард… Хела. Тор вздохнул. Ещё одна проблема, с которой отец требовал договориться и на время зарыть топор войны. Пока она затаилась и не подавала признаков жизни, но обольщаться, ожидая, что её удачно выбросило куда-нибудь в Черную дыру или же активный Пульсар, не стоило. Да и её смерть только бы усилила Дормамму.

Сумасшедшая сестрица как раз была тем случаем, когда с какой стороны ни возьмись — всё одинаково скверно выходит. А из двух зол выбирать меньшее Тору только предстояло научиться.

Выбор… Громовержец зажмурил глаза. В последнее время именно его-то от него и требовали. Он был царем, за ним оставалось последнее слово. Тор в прямом смысле решал судьбы. Вот только он не был согласен с тем, что выбор — это привилегия. Напротив, любой выбор всегда возлагал дополнительный груз ответственности на принявшего решение. И порой среди нескольких альтернатив не было той, что оказалась бы приемлемой, но тем не менее от него ждали этого выбора. Бывали и безальтернативные решения, когда всё уже было предрешено и он лишь царским росчерком пера, скрепя сердце, выводил «Согласовано», тем самым наживая новых врагов, но понимая, что иначе было нельзя.

Однако самый ужасный выбор он сделал четыре года назад в день, когда умерла Сиф и когда родились его дети. В тот день что-то в душе у него окончательно отмерло и больше не имело шансов восстановиться.

Сиф забеременела почти сразу. Все сочли это добрым знаком, и один лишь Тор знал, в чем тут дело. Он экспериментировал с энергиями, тянул из Темного измерения и собирал вокруг ничего не подозревающей Сиф. Если он верно понял отца, то это могло ускорить процесс. А наследник ему сейчас был крайне нужен не только для укрепления веры в стабильность и преемственность короны, но и примера ради. Обескровленному Асгарду очень-очень нужны были новые жители. Речь шла о выживании асов как вида. И Одинсон не стал скупиться, по привычке бросившись с головою в темный омут, о котором имел крайне смутные понятия. Это его и погубило.

Сиф ждала близнецов. Один ребёнок — уже нагрузка на организм матери. Двое весьма одаренных детей (недаром же Тор без ума тянул энергию из Темного измерения), — и нагрузка увеличивалась в разы. Он понял это слишком поздно, когда заметил, как нарушаются поля вокруг его жены. Если он хотел её спасти, то беременность нужно было срочно прервать, но такой вариант казалася столь же немыслимым, как и другой. У Сиф уже был огромный живот и дети… они пинались! Это было бы убийством, как, впрочем, и то, что он сотворил с их матерью.

После долгих советов с консилиумом целителей было принято решение простимулировать роды, как только дети перешагнут порог выживаемости. Однако здесь они столкнулись с неожиданным препятствием. С самой Сиф. Его жена наотрез отказалась подвергать опасности жизни детей.

Пришлось подчиниться. Пока спустя пару месяцев контролируемые условия превратились в неконтролируемые и напугавшие самого Тора до одурения. Дети родились почти доношенные, но, как это часто бывает с близнецами, один задавил другого. Мальчик родился крепким и здоровым, черноволосым и кареглазым, похожим на Сиф, зато девочка уродилась щупленькой и болезненной, светловолосой и синеглазой, едва дышащей.

Одинсон помнил, как испугался, когда впервые взял её на руки. Нанна казалась настолько хрупкой и слабой, что он боялся неверно пошевелиться, чтобы её душа не отлетела обратно туда, откуда пришла. Всеотцу было ясно, что его дочь умрёт, если не сделать ничего, но и Сиф угасала. Его же аккумулированных из Темного измерения запасов энергии хватило бы на то, чтоб спасти одну из них.

Чудовищный выбор, неправда ли? Однако Тор лукавил, говоря о том, что он принял его сам. К решению его подтолкнул мелькнувший где-то на самом краю сознания образ матери, однозначно указавший на девочку.

Тогда он подчинился, едва ли осознавая, что делает. Спас дочь и обрёк жену, которую сам же и подставил. Позже ему поведают, что принцесса пусть и слаба физически, но щедро одаренна магически и при должном развитии её навыков станет неплохим подспорьем для укрепления боевой мощи Асгарда. «Не то, что её мать, обычная асинья,» — витало невысказанное в воздухе, то о чём все думали, но боялись сказать. Он поступил правильно с прагматической точки зрения. Разлучать близнецов — плохо. Дать увянуть столь редкому цветку жизни тоже. Однако и душевное равновесия царя что-то стоило, а оно неизбежно пошатнулось.

Иначе он бы не сбегал в Мидгард к Джейн Фостер, каждый раз, когда становилось особенно паршиво, а осознание собственной гнилой натуры подступало к самому горлу, что хотелось поколотить все зеркала во дворце, а дочь сослать куда-нибудь далеко.

Никто на Земле, кроме Фостер, не знал его тайны. Ему не хватило духа об этом поведать. Тор не хотел видеть разочарование друзей, именно друзей, так как в Асгарде у него остались одни лишь подданные. Даже Вольвштагг и Фандрал и те не решались говорить ему прямо, особенно, насчет смерти Сиф, которая их ещё больше отдалила.

По правде говоря, именно в этом и заключалась причина, по которой Асгард был вновь закрыт для смертных. Для своей свадьбы и боевых товарищей Тор сделал исключение, решив развивать планомерное сотрудничество двух миров, но случившееся спутало карты, и он лишь вяло отшучивался тем, что модернизирует Асгард, желая всех поразить.

Одиночество в толпе — вот та новая грань, которую неожиданно открыл для себя громовержец. Почти всегда на виду, всюду преследуемый, то есть сопровождаемый хоть кем-то, он, тем не менее, ощущал себя одиноким. Словно корона, не сразу, но постепенно нарастила невидимую стену между ним и окружающими асами, даже теми, что раньше были ему хорошими… нет, не друзьями, это слишком громкое слово, скорее приятелями, знакомыми, но и между редкими, оставшимися друзьями тоже.

А может и не в короне и статусе «Всеотца» было дело. Точнее не только в них. Тор и сам закрылся. Даже от близнецов. Особенно от них. Громовержец вновь судорожно рванул ртом воздух, которого внезапно перестало хватать.

Его дети… Их с Сиф дети. Это было слишком. Каждый день натыкаться взглядом на это живое напоминание о своей самой крупной ошибке. Ошибке, стоившей их матери жизни. Эирик был сильно похож на Сиф, но с Нанной было тяжелее всего.

Сколько бы Тор не тратил времени на самоубеждение, оно не помогало. При виде дочери, он чувствовал сожаление. И избавиться от этого поганого чувства у него никак не выходило. Он не хотел повторять ошибок Одина, но именно этим он и занимался. Эирик невольно получал куда больше внимания и любви отца, нежели его сестра. И хоть как-то пересилить себя Одинсон не мог. Единственное, на что хватало его как родителя — это время от времени (все-таки дел было много) приходить поочередно к обоим детям после отбоя. Его нельзя было назвать хорошим рассказчиком, но у него было много жизненных историй, звучавших как сказка, пусть в слегка отредактированной форме (ну или не слегка порой было мало заретушировать драконьи кишки и прочие бяки), отчего и Эирик, и Нанна слушали, затаив дыхание.

Иногда в такие вечера он ненадолго позволял мыслям унести себя туда, где появление близнецов прошло без трагедии. Этакий идеальный мирок, где всё было хорошо. Только представляя себя в нём, он мог спокойно переносить присутствие дочери.

Однако инстинкта самосохранения Нанна, как выяснилось, не имела. Иначе бы не лезла раз за разом в комнату матери. У Тора с той и так были связано много разных воспоминаний (ещё с того времени, как там обитала Фригга), так ещё и пакостливая мордашка дочурки навеивала кошмары.

Сегодня, в очередной раз не обнаружив нахалку в постели, Тор уже уверенно пошёл в покои царицы. Каково же было его удивление, когда он обнаружил не её одну.

Локи. Валялся на ковре с видом, будто им этот ковер только что и выбили. Да ещё и с застывшей довольной лыбой. Вот чему нашёл радоваться? Впрочем, при виде кислых щей Тора радость бога обмана явно поубавилась.

— Нанна, иди спать, — ледяным тоном приказал Всеотец, однако его дочь была не из тех, кого было так легко запугать. Поднявшись и поравнявшись с отцом, она твердо произнесла:

— Не обижай Локи, папочка! — и, заставив Тора невольно поперхнуться, убежала к себе, не забыв, однако, состроить рожицу всё ещё валяющемуся на ковре дядюшке, который, между прочим, выглядел так, будто всё никак не мог подобрать свою челюсть.

Едва стих топот прыгучих детских ножек, громовержец вновь повернулся к брату, которому дал достаточно форы, чтобы тот успел убраться куда подальше вместе с Тессерактом. Локи тонкого намека не понял или сделал вид, что не понял. Он даже попытки подняться с пушистого ковра не сделал. Только уселся поудобнее в медитативную позу. Издевается он, что ли?

Тор вздохнул, в голове мелькнула заманчивая в своей легкости мысль: просто взять и оглушить Локи да сбагрить обратно Стрэнджу. Однако нет. Нельзя. И дело не в том, что брат все-таки, а когда ещё у него будет такой шанс вернуть Тессеракт? Вздыхать второй раз было бы уже подозрительно, потому громовержец просто опустился на противоположную сторону ковра. Все-таки смотреть на собеседника сверху вниз он не любил никогда.

— Не так я нашу встречу представлял, — наконец признался он. — Как ты вырвался из заклинания Стрэнджа?

— То есть мысли о том, что чернокнижник сам меня отпустил, ты не допускаешь? — Локи криво улыбнулся, почти как раньше, отчего Тору снова поплохело.

— Забываешь, что я хоть немножко, но тебя знаю. Локи, прости, но я так ничего и не нашел. Ни одной зацепки, чтобы помочь тебе, — честно признался Одинсон, ожидая услышать в ответ, что угодно: от упреков и обвинений в том, что он все это время налаживал собственную жизнь, но только не того смиренного спокойствия.

— Не стоит оправдываться. Я уже понял, что мне помогу либо я сам, либо… она. О Хеле ничего не слышно? — буднично, словно о погоде поинтересовался Локи.

Тор удивился, но виду не подал.

— Нет, не то чтобы я сам её искал, но Старк со Стрэнджем затевали что-то такое, и, насколько мне известно, результатов нет.

— Понятно, — кивнул братец. — Значит, она где-то затаилась и копит силы.

— Не Хела наша главная проблема, — неожиданно для себя самого решил поделиться Одинсон. — Ко мне приходил отец, перед тем как я… стал царем Асгарда. Он рассказал кое-что о нашем общем предке и его делах с Дормамму.

— Боюсь, я не хочу этого слышать, — печально улыбнулся Локи. — А если бы и хотел, Тор, я больше не боец, так что это твои проблемы.

— Сколько бы ты не скалился, братец, а все одно: тебе не плевать на Асгард с высокой башни, как ты это хочешь показать. О, Сурт, да тебе и на Мидгард не плевать! А этот демон, если вернёт своё, обретёт власть, способную расправиться со всеми нами. Ты ведь уже бился против него, разве не понял, что это такое?

— У Дормамму со Стрэнджем соглашение, которое демон не станет нарушать, покуда у чернокнижника камень времени, — неуверенно заявил Локи.

— То есть пока тот в добром здравии, а ты и сам, знаешь, что Стрэндж не вечен. Как и мы, впрочем… — уже совсем тихо пробормотал Тор.

— Мне жаль Сиф, — вот такого заверения громовержец от брата точно не ожидал.

— Локи… — прежде, чем сообразить, что именно он собирается сказать, Одинсон выдал: — С тех пор, как я стал Всеотцом, иногда до моего разума добирается этот демон. Он предлагает спасти тебя в обмен на те потоки, из Черного измерения, что получил от него Бёр.

— Я, надеюсь, ты не столь глуп, чтобы согласиться? — ему показалось или Локи смотрел на него почти с приязнью.

— Нет, но порой он бывает весьма убедителен, — Тор чуть улыбнулся, чтобы затем резко вернуть себе серьезность. — Локи… Наш отец, он говорил, что против Дормамму нам понадобятся все силы, в том числе и Хелы, и тво… й Тессеракт.

— То есть, Один даже с того света умудряется науськивать тебя… забрать у меня Тессеракт? — о том, что Локи в гневе свидетельствовали его сузившие зрачки. И упавшая температура.

— Это не значит, что я намерен поступить, как он хочет, — всё ещё не совсем уверенно отвечал Тор.

Локи его сомнения уловил, и оттого потребовал рассказать всё. И громовержец рассказал, а чего юлить? Он давно ничем подобным ни с кем не делился. А тут брат, всё тот же вредный, но вроде как понимающий. Может, оттого, что умирающий? Думать об этом не хотелось. Ох, будь эта язва здорова, он бы нашел, чем его занять… А нехорошие слухи о Локи и имидж как-нибудь бы уж замял. Наверное. Он и сейчас в этом направлении работал. Так что соберись сейчас братец пробежаться по коридорам, к Тору бы потом с требованиями «Сжечь ведьму» не обратились бы. Скорее всего.

В любом случае, сейчас громовержец как на духу выложил всё услышанное от отца, приправив собственными измышлениями. Локи слушал внимательно, не перебивал, только поднимал брови все сильнее и сильнее, так что к концу рассказа, Тору уже просто было любопытно, до какого уровня он способен их поднять.

— Ты винишь себя в смерти Сиф. И этот бэби-бум, ты, что же, баловался с измерениями? — сделал как всегда верные выводы братец. Нет, положительно, Одинсону бы пригодились его мозги. Только вот держать их ещё в нужном, далеком от разрушений и завоеваний русле — хватит ли нервов?

— Признаю, это мои ошибки.

— Так, отчего же ты, кроме себя, винишь ещё и девочку? — Локи зло прищурился.

— Ты о Нанне? — похолодел Тор.

— Не припомню у тебя другой дочери, — также холодно ответил Локи. — Тебе не кажется это слишком? Она тут не причем, каким бы ты там местом не решал — не смей винить ребенка за свой выбор!

Если громовержец и удивился пылу, с которым братец кинулся его отчитывать, стоит признать за дело, то он не подал виду.

— Я не идеален, — только и сказал он. — Совсем нет, Локи. У меня полно недостатков. И хорошо понимаю то, что ты мне сказал и пытаюсь с собой бороться, но пока ничего не выходит.

— Ты идиот, — братец как-то тяжко вздохнул. — Но честный.

— Конечно, лгунишка-то из нас двоих — ты.

Какое-то время они просто сидели в ночной тишине, не решаясь продолжить разговор первыми.

— Тор, — наконец как-то приглушенно послышалось от Локи. — Как… ты всё это пережил?

Он не уточнил, но перед мысленным взорам громовержца пролетели события этих тринадцати лет: предательство, падение, знакомство с Землей, с Джейн… Гибель Локи — первая, вторая и третья. Смерть мамы. Потеря Мъёльнира. Явление Таноса. Гибель отца, друзей, половины асов. Появление Хелы. Неприглядная правда. И разбитый дом с шатающимися стенами, ответственность за сохранение и реставрацию которых теперь на его плечах. Сиф, их свадьба. Недолгое счастье, отягощенное многими заботами. Игры с Темным измерением и смерть жены. Рождение близнецов. Умирающий Локи на ковре в бывшей маминой спальне. Действительно, как?

— А ты как? — ответ вопросом на вопрос тоже ответ. Локи молчал, наверное, тоже прокручивал в голове эти безумные годы, хотя у него из жизни выпало пять лет. Это, наверное, его страшно злит, но без этого они бы сейчас не разговаривали.

Страшно представить, когда они в последний раз сидели вот так с неприкрытыми спинами и просто разговаривали. Безо всяких иллюзий и масок. Наверное, здесь даже считать их посиделки до коронации не следует. Локи давно был «не в себе» и прятался под маской. Если отматывать время назад, то… В мозгу всплыл один эпизод, скорее забавный, чем страшный, но будучи ребенком Тор испугался, хоть и был на добрых девятьсот лет старше. Это был первый раз, когда Локи покушался на его жизнь. Был ли это тот самый тревожный звонок?

— Ты зачем тогда в гадюку превратился и пытался меня убить? — не вытерпел и спросил он.

— Это была не гадюка, дурень, — глаза у братца широкие-широкие почти как блюдца, ну утрированные порядком. — И никто тебя убить не пытался. Ты как с такими аналитическими способностями ещё Асгард не пропил?

— Тогда кто? — совсем не приличествующее статусу насупился Тор. — Уж что ли? Серьезно? А с ножичком зачем на меня бросился после превращения?

— Был бы ядовитой змеей, стал бы я превращаться? А так ползу по саду, никого не трогаю, а тут ты с горящим взглядом извращенца хватаешь меня. А я же знаю, что ты змей любишь. Спасался как мог. — тон Локи можно было даже принять за извиняющийся, отчего Тор чувствовал, что его вот-вот разопрёт от смеха.

— Я не зоофил, Локи, это тебе смертные черте что приписали, — он все-таки подавился от смеха.

— Вот потому-то их и следовало поработить, чтоб всякую ересь не сочиняли, — проворчал братец.

— Ещё скажи, что это и стало причиной.

— Отчасти, — уклончиво ответил Локи.

— Знаешь, я очень рад, что ты больше не та отвратительная задница, что устроила истерику сперва здесь в Асгарде, а потом набедокурила и в Мидгарде, и в Йотунхейме, а потом сиганула с Биврёста, — честно признался Тор, наконец, решаясь хлопнуть братца по плечу. Тот мелко задрожал, но не отпрянул.

— Всё было совсем не так. Точнее не совсем так, — Локи прикрыл глаза. — Я, и правда, был задницей, но и ты тоже.

— Ага, — не стал обижаться или спорить Тор. — Как ни странно, но нам обоим пошёл на пользу Мидгардский воздух.

— В моём случае не только он, — тихо пробормотал Локи.

— И всё же я теперь знаю место, куда отправить близнецов, если не будут слушаться.

— Пожалей смертных.

— Ты ли это говоришь?

Какое-то время они вновь сидели молча. И судя по легкому покачиванию со стороны Локи, ему уже тяжело было держать спину прямо. Нужно было заканчивать этот разговор, пока тот не отключился.

— Ты что-то задумал. И не отпирайся. Я это вижу. Скажи мне, я помогу, — без обиняков заявил Тор.

— Боюсь, ты не сможешь, — не стал прямо отказывать братец. На его лбу выступил пот, и вообще выглядел он скверно. Громовержец вздохнул. Знать бы, что с ним сделала Хела, свободная от власти Всеотца, и чьи проклятия он отменить был не в силах.

— Не тебе решать, что я могу, а что нет, — нахмурился Одинсон.

— Дело не в том, что ты физически можешь или нет, здесь вопрос скорее политический. Понимаешь, пока я лежал в том забытьи, мой мозг не был отключен полностью. Он искал выход и нашёл. Йотунхейм — гиблый и суровый мир, в котором кажется, что ничего полезного нет. Нас учили ненавидеть и презирать его, и когда я узнал, что являюсь его частью… У меня снесло крышу, Тор. Я собирался расхреначить его к Сурторовой мамашке, и вот сейчас… Моя жизнь зависит от него.

— Каким образом? — громовержец не заметил, что затаил дыхание.

— Их медицина. Она другая, — произнес Локи, казалось бы, очевидную вещь. — Такая, какая и нужна половине моей сущности. Ты приостановил распространение проклятия, сняв его с той части моей сущности, к которой имел доступ. Однако та половина продолжает тянуть меня в могилу. Я понял это, когда использовал Ларец, чтобы проредить армию мертвых Хелы. Мне после того превращения было особенно плохо. И это не из-за затрат сил. Если я сейчас обращусь, то, боюсь, долго не протяну.

— Выходит, что тебе нужны их лекари, — мысленно ужаснулся Всеотец, вспоминая об их отношениях с Йотунхеймом. Точнее, об их никаких отношениях с Ледяным миром. Не после того, как Радужный мост пытался их всех порешить. На войну им просто не доставало ресурсов, иначе… Тор поморщился. Йотунхейм был проблемой. — Может, снова пригрозить им Радужным мостом, если они тебя не вылечат?

— Ага, и после этого все миры прямо-таки воспылают к тебе уважением. Не говоря уже и про твоих подданных. Это не вариант, Тор, — со стоном протянул Локи. — Совсем не вариант.

— А йотуны точно знают, что это ты порешил Лафея и пытался их всех уничтожить? — с напрасной надеждой пробормотал Одинсон.

— Ты не хуже, а то и лучше меня осведомлен, какая награда за мою голову объявлена в Йотунхейме, — криво усмехнулся братец, искусно поигрывая его нервами.

— Однако я сомневаюсь, что у них вообще столько золота в их стылых пещерах найдется.

— Не сомневайся, — Локи вздохнул. — Они неплохо пограбили другие миры, не так, как Асгард, но всё же…

— Я понял, — Тор нахмурился. — Так, что же ты предлагаешь. Я чувствую, что ты что-то задумал, Локи… давай признавайся! — уже грозно потребовал он.

— Тут ты меня поймал, — улыбнулся братец совсем болезненно. — Я тут думал ненадолго одолжить у тебя Ларец Зим… Всё равно пылится почем зря!

— Локи! — терпению громовержца всё же пришел конец, и он сгреб не сопротивляющегося братца за грудки. — Повтори-ка ещё раз, что ты тут удумал?

— Ну, — Локи опустил воспалённые глазки. — Рассчитывал найти среди них идиота, что позарится на Ларец Зим и решится мне помочь, настоящий ларчик, естественно, я заныкал бы, а взял так, для подстраховки, чтоб продемонстрировать…

— И почему только дураком все считали именно меня? — вопросил Тор куда-то в пустоту. Он чувствовал, что медленно звереет. — Ты сейчас в таком состоянии, что они бы тебя пришибли, а тушку в сугробе зарыли, предварительно избавив тебя и от Гунгнира, и от Тессеракта, и от Ларца. О, а потом они б поперли прямо на ослабленный Асгард. Красота-то какая! Ляпота прямо-таки… Ну и дурень же ты… Больной на всю голову.

— Да не пришибли б они меня, я ж не идиот! — похоже, всерьез обиделся Локи.

— А похож, — вовсю отыгрывался Тор. — Ладно, — смягчился он, чувствуя, как с каждой минутой всё больше заваливается на него тело брата. — Я что-нибудь придумаю.

— Ты? — легко и нагло рассмеялся братец, гаденыш такой.

— Я уже думал, как бы решить этот вопрос с Йотунхеймом. Сколько уже воюем, а сейчас и вовсе, как отец забрал у них Ларец, они ж совсем захирели, братец! А ведь кто тогда войну развязал, кто Лафея науськивал? Хела. Мы тоже, как выяснилось, не святые. И они… — Тор глубоко вздохнул. — Не исчадия ада. Просто другие. Не такие, как мы, но тоже разумные и с ними можно договориться. Правда, после твоих выкрутасов и того наследства, что нам осталось от наших отцов, это будет не просто. Но, думаю, возвращенный Ларец настроит их на более дружелюбный лад… А в случае чего я их всё равно смогу как следуют взгреть, пусть только сунутся!

— Тор, — в глубоком охренении присвистнул Локи. — Я не знаю, какая дипломатическая муха тебя покусала, но это прекрасно! — и он даже как-то подозрительно шмыгнул носом.

— А ты думал, я ничему не научился? — легонько улыбнулся громовержец и, посмотрев ещё раз на слегка синего братца, взирающего на него с бесноватой улыбкой, выглядевшей особенно страшно (ещё бы! с его-то перекошенным от боли лицом), решил, что пора бы ослабить хватку…

Локи выбрал именно этот момент, чтобы потерять сознание. Мысленно проклянув про себя терпеливого идиота, Тор бережно закинул брата на кровать и даже прикрыл шкурой. После чего отправился в Сокровищницу перепрятывать Ларец. Во избежание.