Бесконечная зима (джен)

Они ворвались, когда Джон медленно пил чай, не чувствуя ни вкуса, ни аромата (хотя чай был хороший — Молли постаралась с подарком на день рождения), смотрел телевизор, в котором царила шумная, яркая, вульгарная неразбериха: какое-то шоу — оно должно было отвлечь, а не отвлекало. За полтора года со смерти Шерлока Джон довел до совершенства навык бессмысленного общения с чужими людьми, просмотра телевизора днем и ночью, прогулок в толпе, в часы пик, когда людское месиво поглощает тебя, как щепку — все, что угодно, лишь бы заполнить пустоту в голове, не думать... не думать.

Хотя это была иллюзия, конечно. Мысли о Шерлоке никуда не делись, не пропали из головы, как бы отчаянно Джон ни старался — они будто бы ушли в фоновый режим, звучали тихо на заднем плане, как сокровенный аккомпанемент ко всему, что Джон делал, чувствовал, говорил. Толпа — галдящая, спешащая, толкающаяся — создавала на мгновение ощущение того, что Джон не один, что жизнь вокруг кипит и он включен в веселую круговерть, и это было хорошо, приятно, успокаивало — но в фоновом режиме, тихо, далеко, звучал один октябрьский день… когда Джон писал блог, а Шерлок мучил скрипку, вымещая на ней злость от безделья, а потом банда Лессера кинула им бомбу в окно гостиной, и остаток дня прошел в тушении огня, уборке осколков и обломков. Бомба была предупреждением — не суй свой нос, Шерлок! — и Джон, отмывая закоптившиеся стены, клокотал от ярости: ну неужели нельзя хоть одно дело оставить на заботы Скотланд-Ярду, ты самоубийца, Шерлок, в следующий раз они кинут настоящую бомбу и взорвут к чертям собачьим всю квартиру, Шерлок, ну послушай, черт возьми, что я говорю! А Шерлок был совершенно счастлив: метался по квартире, бодро напевая какой-то мотивчик, ругался с Лестрейдом, осматривал пробирки — не пострадало ли что-то в лаборатории… И тогда, в те дни, Джону не нужна была толпа, чтобы почувствовать себя живым.

Джон по привычке вежливо разговаривал с людьми, коротко спокойно улыбался — он был доктором, маска участия давалась ему легко, это был такой же навык, как и все остальные. Но слова не доходили до души: просто информация, пустые оболочки слов, которые звучали параллельно его собственным мыслям. А мысли полнились эхом отчаянных споров с Шерлоком, привычкой Шерлока выпаливать кучу мыслей на ошеломляющей, почти сверхзвуковой скорости, ядовитыми фразочками Шерлока («Что, не для среднего ума, да, Джон?»)…

Джон возлагал надежды на телевизор — он должен был наполнить шумом и глупыми картинками пустую, как аквариум, голову, в которой били рыбьими хвостами совершенно иные картинки. Шерлок палит из пистолета, случайно попадает в тяжелую, бронзовую рамку с фотографиями, которая с грохотом падает, и снизу прибегает миссис Хадсон: "Шерлок, вы с ума сошли, это мои фамильные фото!" А Шерлок пристыженно уверяет, что купит новую рамку, и еще лучше, а сами снимки ну вообще не пострадали. Шерлок, который с воплем несется вслед за преступником, прыгает на него, и оба падают в реку. Шерлок, неподвижно лежащий на тротуаре у Бартса, в неловкой, изломанной позе, вокруг головы расползается пятно.

Нет, стоп, так нельзя. Тупые шоу по телевизору должны помочь — чем громче и глупее, тем лучше. Надо забить все щели, в которые дует ветер, принося воспоминания о Шерлоке. Когда-нибудь потом он (возможно) сможет выйти навстречу этому ветру, окунуться в воспоминания как в поток, уже не ледяной, а теплый и нежный, но пока в этом ветре можно захлебнуться.

Они ворвались, вышибив дверь дешевой душной квартирки, воняющей сигаретами, в которой продавленная кровать занимала почти все пространство, и направили пистолет на Джона.

-Джон Ватсон?

— Нет, Папа Римский, — вяло ответил Джон, глядя на ввалившихся четверых без интереса. Опять Майкрофт — видно, пробует себя в новом жанре. Он пару месяцев назад грозился, что запрет Джона в хорошей клинике, где заставит лечиться от депрессии. — Ребят, если вы от Майкрофта, можете передать ему, что я никуда не поеду. И еще передайте, что в следующий раз я буду стрелять без предупреждения.

Вдруг ему пришло в голову, что парни, хмуро стоящие на пороге, могут быть простыми грабителями. В этом притоне, именуемом "съемное жилье", где он жил уже год, бывало и не такое. Джон привык к воплям, запаху травки и поножовчине. К нему не раз прибегали за помощью, если случалась драка или передозировка.

— Воровать у меня нечего, — лениво продолжил он, — можете сами убедиться. — Он обвел комнату рукой.

Один из парней, не сводя пистолет с Джона, подошел к кровати.

— Одевайся. Быстро и без шума.

Похищение, отрешенно подумал Джон. Да, он считал, что со смертью Шерлока эта сторона жизни закрылась навсегда — видимо, поторопился. Но кому он нужен сейчас, Бога ради? Врач, работающий сутки через трое в травматологии, а в остальное время шатающийся по городу, периодически выпивающий с парой-тройкой армейских знакомых. Ни во что не вмешивается, ни в чем таком не участвует — живет тихо и скучно, как жареная треска. Да, что-то все рыбьи образы лезут в голову — Шерлок бы нашел этому объяснение, наверно…

Джон медленно сполз с кровати, держа руки поднятыми (ни к чему провоцировать парня с пистолетом), подошел к обшарпанному комоду, единственной мебели в этой конуре, вытащил рубашку, свитер, пару белья, на случай, если поездка будет долгой. Под рубашками, завернутый в майку, лежал пистолет — и Джон потянулся к нему, прикидывая, успеет ли выстрелить первым. Один против четверых, тем более, что его держат на прицеле. Хм. Он вытащил пистолет вместе с оставшимися рубашками (кажется, никто ничего не заметил), положил стопку на кровать.

— Шевелись! — гаркнул парень с пистолетом.

Держались ребята, однако, уверенно: не нервничали, не дергались, как обычные преступники средней руки, каких Джон с Шерлоком повидали немало. Под куртками у всех угадывалось оружие. Интересно, почему они не боятся, что кто-то из соседей может вызвать полицию? Хотя — кто здесь вызовет полицию? Сосед слева торгует наркотой, соседка справа недавно вышла из тюрьмы, дальше по коридору — беспробудный алкоголик… В этом месте все привыкли не совать нос в чужие проблемы.

— Где твои документы? — спросил парень, когда Джон оделся.

— А зачем? — пожал плечами Джон. — Вы меня с документами похищать собрались?

Парень резко, наотмашь, ударил Джона пистолетом по лицу. Джон не успел ни отшатнуться, ни закрыться рукой — с похмелья реакция была не та. В ушах зашумело, из носа и рассеченной брови закапала кровь.

— Где документы? — медленно повторил парень, направив пистолет в лоб пошатывающемуся Джону.

— В рюкзаке… там… около двери…

Один из похитителей подошел, неся расстегнутый потрепанный рюкзак Джона с лекарствами, документами и сотовым телефоном.

— Да… — кивнул Джон, вытирая кровь ладонью.

Надо как-то заставить их отойти от двери — придумать причину… и тогда можно будет рвануться в коридор… Но куда он побежит? Они его с легкостью догонят…

Он ощутил, как к затылку прижалось дуло.

— Сейчас ты тихо выйдешь с нами и сядешь в машину. Попытаешься позвать на помощь — мы пристрелим того, кто решит тебе помочь. Понятно?

Джон кивнул, удивляясь, что внутри нет ни страха, ни злости, ни азарта. Тлеющие угли. Что ж, по крайней мере, это какое-то приключение.

Они прошли полутемным коридором с мигающей лампочкой на лестнице, вышли в теплую сентябрьскую ночь. Напротив входа, в маленьком переулке, стоял грузовик с аляповатой надписью «Доставим радость быстро!» Боже, как примитивно и как пошло, подумал Джон. Он не дошел до грузовика двух шагов, когда его сильно схватили за плечо: в шею резким точным движением вошла игла, на мгновение перестало хватать воздуха, и мир вокруг выключили.

Вглядываясь в тряскую душную темноту, Джон тупо повторял одни и те же вопросы (он не помнил, когда очнулся): как же ты так набрался, Джон Ватсон. С кем. Где. Главное — где. Ты не в вытрезвителе. И не в тюрьме. Почему пол под тобой дрожит и гудит… и чем так пахнет… и почему так болят руки…

Пахло немножко травкой (уж этот запах Джон успел изучить), кровью, блевотиной, топливом… А, вот он где. Его же похитили.

Он шевельнулся и застонал от боли, горячей лавиной прокатившейся по рукам, плечам и шее. Руки были связаны за спиной, причем уже довольно давно. Во рту мучительно сухо, тело окаменело от долгого лежания, а в мутной голове неторопливо плавали обрывки фраз и образов; должно быть, ему вкололи какой-то наркотик — Джон ощущал себя потерявшимся во времени. Он то вспоминал, что лежит на полу грузовика — то проваливался в прошлое, будто настоящее было тонким ненадежным льдом.

А еще у Шерлока были крылья.

Этой фразы, Джон знал, достаточно для того, чтобы отвадить большую часть подписчиков своего блога — тех, кто читал его криминальные истории с таким восторгом именно потому, что верил в их правдивость. Привлекательность социальных сетей зиждется на иллюзии подглядывания в чужую жизнь, на ощущении всезнания и всеприсутствия. Фразы про крылья хватило бы, чтобы разочаровать 99 процентов подписчиков: мы-то думали, это на самом деле! А он, оказывается, фэнтези пишет!

Правда, возникла бы и новая группа заинтересованных — любителей паранормального, зацикленных на «контакте», ждущих Зова и прочих больных, как про себя именовал их Джон. Слава Богу, ему удавалось сохранять тайну Шерлока — хотя Шерлок был безумно неосторожен, и пару раз, казалось, еще чуть-чуть и…

Джон был рационалистом до мозга костей. Пару раз он удивлялся, как Шерлоку удавалось так быстро догнать преступника. У него захватывало дух, когда Шерлок перепрыгивал с одной крыши на другую — хотя ни в том, ни в другом не было ничего особенного для тренированного человека. А потом случилось «Дело о чемоданах» — так окрестил это Джон.

Как-то в начале декабря Лестрейд пришел с очередной проблемой: странное убийство, ни одного подозреваемого, а человек известный — владелец картинной галереи, и его родственники крепко насели на полицию. Шерлок сначала пренебрежительно фыркнул — а дальше был месяц сплошных мучений: Шерлок злился, что не может расправиться с таким «пустяковым» делом, а Джон готов был застрелиться от его полуночной скрипки, хандры и разгрома в квартире. За этот месяц Шерлок выяснил, что в разных частях Англии произошло еще два убийства — таких же «пустяковых», без подозреваемых. И однажды Шерлок ворвался посреди ночи и вывалил на полусонного, ошалевшего от шума Джона ключ к разгадке: у всех жертв были одинаковые чемоданы.

— И что? — промямлил Джон, щурясь от света. — Марка популярная…

— Одна и та же модель! Цвет! Размер! Совпадение? Я бы сразу понял, если бы эти болваны предоставили мне полную опись того, что было в доме у убитых. Но, видите ли, «это безумие!»

— Шерлок, но Андерсон же не может составить список всего, что у них было в доме…

— Ну ладно, пусть, — Шерлок нетерпеливо отмахнулся, — мне только что привезли чемодан Джеффри Смита, я его разобрал — там весьма любопытно устроена одна из боковин, там есть небольшая полость — я провел предварительную экспертизу, и знаешь, что обнаружил? Героин. Точнее, его следы.

— Ты хочешь сказать, они перевозили наркотики? — Джон понял, что поспать не удастся, и сел на кровати. — Но на Джеффри Смита это не похоже, да и на Маркуса… как его там…

— Именно. — Шерлок метался по комнате — дикий, стремительный, завораживающий танец. — Очевидно, чемоданы были проданы им по ошибке. Их должен был купить кто-то «свой», кто в деле, а купили эти бедняги. Очевидно, есть подпольная фабрика, которая шьет эти чемоданы с такой конструкцией, потом туда фасуют наркотики, а дальше их получают свои агенты. Быстрее, Джон, я должен понять, прав я или нет. Если нет — то недостроенное здание в Хакни[1] — это просто дешевая точка, которую арендуют прогоревшие фирмы. А если да… Джон, у тебя же остались патроны?

— Мы что, едем туда сейчас? — Джон с трудом разлепил бетонные веки. Накануне было дежурство в больнице, о нет, Шерлок, только не сегодня.

Но Шерлок уже кричал из прихожей:

— Если я не ошибаюсь, у них сегодня уходит крупная партия!

Таксист выкинул их у недостроенного офисного здания, блестевшего стеклом в свете луны — неровно стоящий стакан. На нижних этажах светилась пара окон, у входа горели таблички: «Принимаем ставки», «Общество целительной силы Земли», «Ремонт ноутбуков».

— Если ты прав, то надо бы вызвать полицию, — негромко сказал Джон, идя за Шерлоком и ощупывая пистолет в кармане. — Если это крупный наркобизнес, то они, знаешь ли, не обрадуются.

— Я написал смс Лестрейду, — ответил Шерлок, задирая голову. Его глаза напряженно искали что-то.

— Ну, хоть на том спасибо, — проворчал Джон.

Они залезли в окно второго этажа по аварийной лестнице. Дальше было долгое хождение в темноте: Шерлок искал чемоданы с расфасованной наркотой и, наконец, нашел их — на одном из верхних этажей. И тут их, естественно, запалили. Шерлок несся, как сумасшедший, на самый верх (Джон старался не отставать), на этажи, где гулял ветер в пустые окна без стекол, где все было завалено горами мусора и где можно было затаиться до прибытия полиции.

Джону казалось, что его не заметили — он спрятался за стройматериалами, подавляя дикое желание чихнуть. Но вдруг чьи-то руки резко зажали ему рот, подволокли его, мычащего, к окну-провалу и толкнули вниз.

Джон больше всего на свете боялся высоты. Постыдный страх, с которым он так и не научился справляться. Он резко вдохнул, проваливаясь в темноту, крик застрял в горле — 24-й этаж, это смерть, смерть, СМЕРТЬ.

В него что-то вцепилось — резкий рывок — и медленный, натужный, как бы через силу, подъем наверх. Я сплю, точно сплю — или сошел с ума. Напряженное, перекошенное лицо Шерлока, и они оба, пыхтя, вваливаются через пустое окно на пол. Джон лежал, чувствуя, как из свинцово-тяжелого тела постепенно уходит обморочный страх. Рядом кто-то тяжело дышал, что-то шелестело, будто водили пучком травы по стеклу.

Джон поворачивает голову — рядом Шерлок. И тут он видит... На спине задыхающегося от напряжения Шерлока подрагивают два длинных крыла.

— Ше-лок, — выдыхает Джон: голоса нет, только какое-то бульканье.

Шерлок обращает на него мутный взгляд.

— У тебя… там…

— Крылья, да, — говорит Шерлок так, будто это самая обычная вещь на свете.

В больнице, под бесконечной капельницей, Джон думал: ведь падал же, помню, падал. Кто спас меня тогда? И каким образом? Мысли путались — как сейчас, на полу грузовика.

Он пропустил момент, когда в палате образовался Шерлок: на стуле около кровати, бледный и со стаканчиком кофе.

— Шерлок…

— Да, что? — Шерлоку даже, кажется, стыдно: из-за его азарта…

— Шерлок, как ты меня спас? Я упал…

Шерлок озабоченно смотрит на него, склоняясь:

— Упал? Когда?

— Меня выбросили… выбросили из окна, — настойчиво говорит Джон.

Шерлок невесело смеется:

— Если бы тебя выбросили из окна, мы бы сейчас не разговаривали. Тебя по голове ударили. Ты был без сознания, когда я тебя нашел.

...Джон попытался высвободить руку из петли. Нет, стянуто было крепко.

Он крикнул, напрягая голос:

— Эй! Эй, вы там! — Ему не ответили: не слышали, или не хотели слышать. Сквозь гул мотора он вдруг начал различать (или это были остатки наркотического бреда?), что в кабине спорят два человека, и говорят они не на английском… Интересно, сколько же он провалялся без сознания? Куда его успели увезти?..

Джон почти убедил себя, что крылья ему привиделись. Хотя воздух, раздирающий глотку, тело, мгновенно обретающее тяжесть камня, знакомые руки, которые обхватывают поперек груди и тащат наверх так, как вытаскивают тонущего — все это было таким реальным, что Джон просыпался ночью в поту от нового кошмара (будто мало было старых, военных!). Он просыпался от малейшего шума — натянутый, трепещущий, как струна, болезненно стыдящийся своей впечатлительности, но не способный отделаться от ощущения, впечатавшегося в тело — его волокут, как куклу, и толкают в провал…

Он даже не понял, что его разбудило той ночью. Он сидел, обливаясь потом, на кровати. И тут снизу раздался звук чего-то бьющегося — как будто очередную пробирку смели со стола. Шерлок. Вот свинья — сам не спит, и другим не дает.

Джон хмуро побрел вниз: сейчас не уснуть, придется, наверно, заварить травяной чай.

— Шерлок, послушай, — начал он, зевая, — может, ты хоть раз потратишь ночь на сон, а не на…

Слова застряли у него в горле. В шаге от порога на полу лежал, дрожа, полуодетый Шерлок — а на спине у него судорожно бились два крыла, измазанные кровью.

— Ты не спишь и это не глюки, — злобно прошипел Шерлок сквозь зубы, жмурясь от боли. — Джон, помоги…

Хорошо, что инстинкты врача при любом раскладе оставались инстинктами врача. Джон перетащил его на кровать (крылья прижались к спине и совсем не мешали), бросился за аптечкой — уж для перевязки там есть все, что нужно. Военная привычка.

— Меня ранили… в правое крыло, — глухо проговорил Шерлок, стискивая зубами край подушки. Дымчато-серые перья потемнели, крыло казалось тяжелым, набрякшим от крови. — Я думал, сам… смогу.

— Помолчи и не двигайся, — сказал Джон.

— Там несложно, но…

— Заткнись, Шерлок, я уж разберусь.

Касаться пальцами жестких и таких настоящих перьев было… ирреально. Джон аккуратно промакивал кровь, смывал ее, ощущая, как вздрагивают перья в такт неровному дыханию Шерлока, ощупывал — нет ли переломов? — и радовался, что дружил в медакадемии с орнитологом и порой помогал ему лечить птиц.

Что за бред. Наверно, я схожу с ума.

— Ты не сошел с ума, — Шерлок пристально смотрел на него, щурясь от боли.

— Тогда что это?

— Еще одна моя… особенность, — Шерлок произнес это, кусая губы — точно стыдясь или боясь произнести.

— Да уж покруче игры на скрипке в час ночи.

Джон скорее почувствовал пальцами, чем увидел, что Шерлок чуть-чуть расслабился.

Дверь грузовика с грохотом распахнулась. Дневной свет и душный, тяжелый жар хлынули внутрь. Точно не Англия.

— Очнулся? — Сильный акцент. Джон, поморгав, увидел силуэт человека, заглядывающего в грузовик. За человеком ослепительно, до боли, сияло сочное синее небо. — Вы, скоты, хоть давали ему воду? А руки зачем связывать, куда он убежит? Ничего нельзя поручить…

Играет в «хорошего полицейского». Явно начальник.

Джон напряг связки, которые казались высушенными и истончившимися:

— Эй!

К нему в грузовик залезли двое, развязали руки, ко рту прижалась бутылка с водой; он жадно глотнул, облив всю футболку.

— Может, вы хоть скажете, где я и что вам от меня нужно? — Требовательный тон получился на деле слабым и почти жалобным — голоса почти не было.

«Начальник», чьего лица он не мог рассмотреть из-за палящего неба, наклонился к нему и почти весело произнес:

— Можно и сказать, почему нет. Вы в Колумбии, Джон.

— А… зачем?

— Видите ли, Джон… — «Начальник» выдержал паузу — будто наслаждался эффектом. — Ваш дорогой друг возымел наглость считать, что может расправиться с друзьями Джима Мориарти. А, попавшись, решил, что может отказаться от сотрудничества с нами, даже в обмен на свою жизнь. Я думаю, Джон, что с вашей помощью у нас получится его убедить.

— Друг… — Джон почувствовал, что снова проваливается под лед. — О ком вы, я не понимаю…

— Понимаете, Джон, не надо изображать из себя святую невинность. О мистере Шерлоке Холмсе, конечно.

[1] Хакни (Hackney) — район Лондона, являющийся одним из лидеров по преступности. Входил в группу промышленных пригородов и лишь в 1965 году получил статус района города.

Воздух был тяжелый и влажный, как в душевой кабине, если долго лить кипяток. Джона вели (правильнее сказать, тащили) по прорубленной в тропическом лесу тропинке. Пот струился по лицу, и мучением было не иметь возможности вытереть его: руки были по-прежнему связаны за спиной. Голова кружилась, Джон еле передвигал ногами, по бокам его хлестал кустарник, где-то надсадно кричала птица — все это казалось нереальным, как и имя, которое, без сомнения, послышалось в бреду.

И Джон почти хотел, чтобы этот бред не заканчивался — если бы не пламенеющее от жажды горло.

Впереди он увидел выплывшую из душного марева ограду, колючую проволоку — дальше начиналась охраняемая территория: большой двор с броневиками и несколькими оружейными складами и каменное трехэтажное здание, в котором, возможно, когда-то был госпиталь. Место походило на военную базу скромных размеров.

Во дворе Джона, наконец, начало тошнить. После наркотика казалось, что внутренности ободранные. Интересно, скоро ли дадут поесть… Очевидно, ему вкалывали что-то в самолете, которого он не запомнил: он в пути уже около суток, и похитители явно вводили что-то внутривенно, чтобы важный пленник дотянул до места назначения. То, что он «важный», Джон не сомневался: иначе убили бы сразу или обращались бы более жестко.

В здании было полутемно и почти прохладно: окна плотно закрывались ставнями. На стене напротив входа висела большая полустершаяся табличка с перечислением фамилий, кабинетов — да, это когда-то был госпиталь, сомнений нет. Джон не успел толком ничего рассмотреть: его поволокли по лестнице вниз, в подвал. Он поскальзывался на влажных ступеньках, пока, наконец, не ткнулся носом в обитую железом дверь. Тут ему развязали руки, что-то гаркнули в лицо — на испанском? Джон никогда не был силен в языках — и толкнули внутрь, в сырую, но, слава Богу, прохладную тьму.

* * *

Он сидел, привалившись к двери, растирая запястья — ждал, пока глаза привыкнут к темноте. Темнота не была полной: откуда-то, из какой-то щели в стене, сверху, проникала ниточка света: если бы на улице не палило солнце, эта ниточка была бы совсем незаметна.

Бредовое марево медленно уползало из головы, мысли очищались. Жаль, он давно не общается с Майкрофтом — тот был способен вытащить человека хоть из преисподней, и сейчас его умения не помешали бы. Станет ли он спасать Джона теперь, если узнает? Не факт. Майкрофта точно нельзя было обвинить в сентиментальной привязанности к другу погибшего брата.

Кто-то был там, в темноте. Джон вздрогнул, вдруг осознав, что темное пятно у противоположной стены — это, кажется, человек… пленник. Неужели он даже не заметил, что в подвале появился еще кто-то? Или так измучен, что не хочет говорить?

Джон медленно поднялся на ноги, борясь с тошнотой:

— Эй! Эй вы! Как вас зовут?

Темное пятно не шевелилось и даже как будто не дышало. К Джону вспышкой вернулось воспоминание: Афганистан, как-то раз они разгромили одну из точек боевиков. Там в подвале тоже были пленники — но лучше было не видеть, что с ними сделали. Джону уже нечем было им помочь — только стискивать зубы и приказывать себе не сорваться на тоскливый вой. Если бы он мог вколоть им смертельную дозу чего-нибудь, он бы так и сделал.

— Эй! — Джон осторожно двинулся вперед, чтобы не испугать. — Вы говорите по-английски?

Он прищурился, сделал еще один шаг — и захлебнулся дыханием.

Это Шерлок.

Повис, как марионетка, на цепях у стены. За спиной распластаны крылья, схваченные по всей длине металлическими кольцами, которые впиваются в перья и лопатки.

* * *

Джон понял, что крылья ему не приснились, когда обнаружил себя утром, после той перевязки, с исколотыми перьями руками. Пара крошечных серых перьев застряла в свитере. Ощущение чего-то невероятного заполняло Джона, как будто гелием накачивали воздушный шар. Невероятно. Просто невероятно.

Он хотел окликнуть Шерлока, как вышел из комнаты, но вдруг подумал, что тот может еще спать. Ранение как-никак. Джон тихо спустился по лестнице и впервые без стука приоткрыл дверь в его спальню: надо посмотреть, как он там.

Шерлок старательно сопел. Джон обогнул кровать, склонился к его лицу — он даже не шелохнулся. Однако Джона было не обмануть.

— Не притворяйся. Я же вижу, что ты не спишь.

Он резко распахнул глаза, и Джон поразился тому, какой измученный взгляд был у Шерлока. Как будто он сидел на дне колодца, и оттуда, из темной и далекой глубины, бессильно смотрел на тех, кто не может ему помочь.

— Ты что? Болит? — Джон дернулся, чтобы прикоснуться ко лбу, проверить температуру, но Шерлок перехватил его руку и несильно сжал.

— Все в порядке, — сказал он хриплым напряженным голосом. — Ерунда, царапина, не в первый раз.

— А ранение в крыло — это что, несерьезное ранение? — полюбопытствовал Джон. Он видел, что Шерлоку нехорошо, но тот из упрямства ни за что не признался бы, поэтому стоило сделать вид, что он не замечает ни блестящих глаз, ни легкой дрожи от температуры.

— Какие крылья? — непонимающе спросил Шерлок. — Ты о чем?

— Ой, да не притворяйся, уже поздно, — отмахнулся Джон. — Ну-ка, дай, я посмотрю.

Шерлок слегка вздрогнул, когда Джон, наклонившись, откинул одеяло — подушка и простыня были мокрыми от пота, но… крыльев не было.

На мгновение Джону показалось, что его ударили. Он стоял, разевая рот и не понимая, как… почему… что же…

Шерлок зябко повел плечами.

— Прекрати меня морозить, Джон! Могу я спокойно полежать, а?

— Где твои крылья? — тихо спросил Джон, глядя на него в упор.

— Таак, кто-то, кажется, выпил не ту заварку, — ехидно ответил Шерлок, закутываясь в одеяла. — Ты ведь помнишь, что к моим чайникам прикасаться нельзя, даже если ты думаешь, Джон, что в них просто чай? Не беспокойся, за ночь галлюцинации обычно проходят.

Джон метнулся наверх. Схватил свитер — вот они, тоненькие бело-синие перышки, трепещут, запутавшись в ткани.

— А это тогда что? — спросил Джон, даже не особо злясь, протягивая Шерлоку свитер.

Тот прищурился, как бы разглядывая, и огрызнулся:

— Твой свитер — Джон, ты бьешь рекорды оригинальности…

— Перо, — отчетливо, как для глухого, проговорил Джон, поднося свитер почти к носу Шерлока.

— Ну?

— Чье?

Шерлок перевел взгляд обратно на свитер.

— Ну, положим, это... Circus cyaneus, или полевой лунь, отряд ястребинообразные. Ты завел себе ястреба? Не самое удобное домашнее животное для Лондона…

— Ну все, хватит с меня этого балагана, — он швырнул свитер куда-то в сторону и вышел из комнаты.

Но Джон успел уже неплохо изучить Шерлока. И знал, когда он врет.

* * *

Ночью Джон услышал скрип ступенек и не удивился.

Дверь слегка приоткрылась.

Джон сделал вид, что спит. Он слышал, как Шерлок мнется на пороге (наверное, нужна помощь, но стесняется в этом признаться), как вдруг уловил частое-частое дыхание. Так бывает, когда больно. И врач в Джоне приказал заткнуться Джону обиженному.

— Ну что там у тебя, — вздохнул Джон и потянулся к настольной лампе.

Комната наполнилась мягким золотистым светом. Шерлок стоял, прислонившись к дверному косяку, крылья жалко обвисли — какие-то потрепанные, со слипшимися бурыми перьями, грязные от болезненного, лихорадочного пота. Он сделал слабый шаг вперед, стиснув зубы — Джон уже был рядом, поддерживая и помогая сесть на кровать.

— Не могу… — выдавил Шерлок, сердито жмурясь. — Я бы сам перевязал, но не могу, не достать. — Он походил на блудного сына, который долго барахтался и боролся один, но в конце концов признал, что в одиночку ему никак.

Джон вколол в лопатку обезболивающее (ладонью чувствуя пылающее тело), Шерлок слегка дернулся и втянул воздух сквозь сжатые зубы.

— Тихо… — сказал Джон, аккуратно раздвигая перья пальцами и убирая вчерашние бинты, которые накладывал с такой осторожностью. Так и есть, все кровит и — черт! — готово воспалиться. Темная рана с мокрыми багровыми краями, слава Богу, задела всего одну кость — в этом Джон еще раз убедился на всякий случай, хотя Шерлок шипел и тихо ругался.

Когда Джон вернулся из ванной, вымыв руки после перевязки, Шерлок обессиленно лежал, обхватив себя руками, устроив крылья так, чтобы меньше тревожить их. Его блестящие от температуры глаза следили за Джоном, но тот ничего не стал говорить — просто лег рядом, сделав вид, что все в порядке.

В темноте Джон услышал слабое, похожее на вздох, «спасибо», и кивнул, проваливаясь в сон.

* * *

Шерлок висит без сознания на цепях, руки неестественно вывернуты, но самое страшное, от чего заходится в диком вое сердце — это крылья: грязные, в крови, прицепленные к стене множеством металлических колец, чтобы надежно зафиксировать, не дать шевельнуться. Он бросается к Шерлоку, точно ненормальный: гладит по лицу (губы — сплошная корка, багровый рубец на скуле, бровь разбита), по иссеченным рукам, плечам (к крыльям и прикоснуться боится, они — одна сплошная рана), шепчет (ну, Шерлок, Шерлок, очнись, давай же), потом — обратно к двери, где практически орет, колотя по железу:

— Сволочи, вы же его изуродуете! Дайте ему лечь! Эй!

Дверь неожиданно быстро распахивается, а Джон отступает, удивленный таким быстрым откликом. В подвал входит «начальник» — теперь Джон может рассмотреть его лучше: невысокий плотный мужчина лет тридцати пяти, в квадратных очечках, которые на колумбийской жаре постоянно запотевают.

— Так, что такое? — спрашивает он негромким голоском. Джон не знает, почему, но один его голос кажется чрезвычайно неприятным: сытый, утробный, точно он говорит внутрь себя.

— Отцепите его, — рука Джона дрожит, когда он показывает на Шерлока. — Немедленно. И дайте поесть. И воды. Вам ведь не нужны трупы?

— Да, вы правы, — невозмутимо кивает «начальник». Он выглядывает в коридор и сердито кричит по-испански (кажется). Два парня в пыльной военной форме забегают в камеру и, суетясь, расцепляют все кольца на перьях, цепи — Шерлок вдруг поднимает мутный взгляд, усмехается и снова закрывает глаза, его губы слабо движутся, что-то шепча. Джон подскакивает, ловит его, падающего на пол, бережно опускается с ним на тряпье, лежащее около стены, а «начальник» сурово командует:

— Еду и воду, быстро исполнять!

Джон не покупается на этот тон: он хорошо понимает, что в той игре, куда он оказался втянут, хоть и не понимает пока правил, сейчас время для роли «хорошего полицейского». Вероятно, ненадолго. Раз Шерлок отказался с ними сотрудничать, то и Джон, скорее всего, не сочтет это возможным. Но почему бы не воспользоваться шансом выторговать себе какие-то преимущества, чтобы потом держаться и (возможно!) бороться, если получится.

— Поговорите с вашим другом. Я надеюсь, вы сможете убедить его не быть таким упрямым, доктор Ватсон. Нам всем так будет лучше, — заботливо подсказывает «начальник» и уходит.

Еда, которую им принесли, не особо похожа на то, к чему Джон привык: дикий рис и какая-то каша из незнакомых овощей, две подгоревшие лепешки, но он, оголодавший, съедает лепешку мгновенно, не чувствуя вкуса. Потом пытается напоить из глиняного кувшина Шерлока, который полулежит на его коленях, осторожно поворачивает его голову, замечая, что кудри в запекшейся крови:

— Очнись… Шерлок… Эй, это я…

Его крылья совсем не шевелятся, и если бы не горячая рука, которой Джон касается, можно было бы подумать, что он мертв.

— Эй… — Он наклоняется, прикасаясь губами ко лбу. — Это я, все хорошо.

Зачем он говорит это свое дурацкое «все хорошо», он не знает, все ужасно и мерзко, и судя по всему, адски мерзко, раз не может вмешаться даже Майкрофт, но Джон уверен: они выберутся, обхитрят, Шерлок — умница, он придумает план, а Джон сделает все, от него зависящее… хоть зависит от него теперь и не очень многое.

Шерлок на его коленях вдруг начинает содрогаться от кашля, вскидывается, пытаясь привстать, и Джон перехватывает его истончившуюся, худую руку:

— Чшшш…

Шерлок смотрит на него как из-за завесы тумана, красные воспаленные глаза слезятся. Что они с ним делали, что вкололи, крутится в голове Джона механически, в то время как грудь заполняет задыхающаяся нежность.

— Джон… — почти выдох, даже не шепот. По серому лицу Шерлока точно проходит волна света.

Джон улыбается ему дрожащими губами.

— Джон… плохо…

— Что болит? Что мне сделать? — наклоняется к нему Джон и запинается на вопросе. Много ты сделаешь, без аптечки, в антисанитарных условиях, в темноте. Может, попытаться вытребовать лекарства?

Шерлок морщится.

— Да нет… плохо, что ты здесь. Я думал… Майкрофт тебя… защитит…

— Ничего, — говорит Джон уверенно. — Обойдемся без Майкрофта.

— Вы его убьете! Так же нельзя!

Джон понимает, что звучит жалко и этими поскуливаниями ничего не добьется, но не может сдержаться, когда видит, что делают с Шерлоком.

…Джон, спавший очень чутко (всю ночь ощущал дыхание Шерлока, скорчившегося рядом), мгновенно уловил шаги по лестнице, громкие, бодрые, даже веселые голоса (ох, что-то готовится, не к добру это веселье), сел, растирая одеревеневшую от лежания на полу спину. Хлопали двери, кто-то кого-то окликал, шумела машина — что-то готовилось там, наверху, под палящим солнцем и удушливым зноем, под режущим глаза небом.

Будить Шерлока сейчас казалось преступлением: он выглядел измученным до потусторонней прозрачности, насквозь больным и хрупким. Джон мягко тронул его за плечо, справляясь с желанием погладить по голове, стыдясь нахлынувшей слезливой сентиментальности. Страшнее и больнее всего было смотреть на крылья: они не шевелились во сне, не колыхались в такт дыханию — тяжелые, мертвые, грязно-бурые, с мятыми лохматящимися перьями. Они лежали тяжелой грудой за спиной, как пугающий карнавальный костюм.

Раньше Джон изредка позволял себе коснуться этих крыльев: легонько провести ладонью по длинным, гладким, с синим отливом перьям, зарыться пальцами в пушистые маленькие, бело-коричневые перышки. Шерлок довольно щурился и всеми силами пытался скрыть, что ему приятно. Это же всего лишь «транспорт»… Нет, крылья не были «транспортом» — они были душой, барометром его настроения и стремительных мыслей, чем-то очень личным, сокровенным, и потому Джон так ценил, что дома, в квартире 221Б, Шерлок не пытается спрятать их. (Джон вообще не понимал, как можно держать крылья, не распуская. Шерлок объяснял ему: их можно держать внутри, тесно сложенными рядом с лопатками, это почти не больно, но трудно — будто целыми днями ходишь в инвалидном корсете, сковывающем движения). Джону было позволено видеть крылья, прикасаться к ним — а для Шерлока это было примерно то же, что дать коснуться даже не тела, а души.

В быту крылья приносили массу проблем: не одна чашка чая полетела на пол от яростного взмаха крыльев («Я не понимаю, Джон, не-по-ни-ма-ю!»), бумаги взлетали в воздух, взметнувшись от крыльев Шерлока, падающего на диван («Мне скууучно!»). За перьями нужно было ухаживать, чистить, смазывать: Шерлок пользовался составом собственного приготовления, обычные средства для птиц ему не подходили — перья были крупнее птичьих, да и на генном уровне отличались. (Шерлок как-то раз прочитал Джону импровизированную лекцию, когда убедился, что тот не собирается ни сбежать, ни сдать его журналистам).

Но, как и любой дар, крылья были не только преимуществом, но и уязвимостью. Джон прекрасно видел, насколько чувствительными они были. Капелька масла брызгает со сковородки, когда Шерлок крутится рядом — и вот он уже отскакивает, яростно растирая крыло ладонью и шепотом ругаясь. Хорошо, что крылья можно было спрятать — что Шерлок и делал, когда предчувствовалась заварушка, а если начиналась погоня, слегка отпускал их — не до конца, не в полный размах, под одеждой. Хотя перья могли пробиться и сквозь одежду: то-то Джон удивлялся, откуда на некоторых футболках и рубашках Шерлока появляются тоненькие, похожие на щели, дырочки. Не раз и не два во время погони или потасовки Шерлок падал, не успев сложить крылья — Джон испугался, увидев впервые, как он валяется на земле, глотая слезы, сгорбившись, обхватив себя руками за плечи, поднимается на колени, раскачиваясь из стороны в сторону от боли.

Поэтому сейчас, глядя на это грязное истерзанное нечто, Джон даже представить не мог, что Шерлок вынес.

Голоса приближались: спорили два человека, и голос одного Джон узнал сразу — сытый воркующий («начальник»), который вызывал такое отвращение. Лучше разбудить Шерлока сейчас, пока его слабость и уязвимость заметна только Джону.

Джон легко-легко коснулся его плеча:

— Шерлок… Просыпайся.

Шерлок тут же, рывком, сел — крылья потянулись за ним, и он сморщился, вцепился тонкими пальцами в Джона, покачнувшись. Обычно он просыпался именно так, мгновенно, точно и не спал совсем, и стремительный переход от сна к бодрствованию завораживал Джона. Но теперь ему казалось, будто Шерлок пытается вынырнуть из-под толщи воды, не дающей дышать и думать.

— Как ты? — Джон окинул его цепким врачебным взглядом — больше он ничего не мог сделать. Дыхание хриплое и поверхностное. Возможно, перелом ребра. Скованность в движениях пальцев правой руки — повреждены, надо осмотреть. Руки, плечи, спина (насколько можно судить, не снимая футболку) — в порезах, синяках и шрамах. Как бы не заражение — антисанитария полнейшая… Истощение. Температура.

— Перестань меня жалеть, — зашипел Шерлок, уткнулся головой в колени. Ненавидишь быть уязвимым? Шерлок, идиот — неужели ты думаешь, что сейчас тебя можно обвинить в уязвимости…

А вот себя Джон почти ненавидел — за беспомощность, за растерянность: здесь, без лекарств, без инструментов, он только и может, что ставить банальные диагнозы, которые поставил бы любой другой: истощение. перелом. температура.

— Я… — Джон хотел оправдаться, но Шерлок, оторвав голову от колен, вдруг быстро начал сыпать словами — как обычно, только теперь на это уходили, кажется, все его силы:

— Джон, не думай обо мне. Не показывай, что переживаешь обо мне. Это… не поможет, но надо попробовать… показать им, что…

— Кто такие они? — вклинился Джон в задыхающуюся скороговорку. — Друзья Мориарти — кто они? Шерлок, объясни. Что именно им нужно от тебя?

Шерлок не успел ответить: дверь распахнулась, впуская двоих — черные силуэты на фоне света и зноя.

— Прекрасное утро! — Сладкий голос, невыносимо сладкий — как будто в чай кинули ложек десять сахара. Похожие интонации были… у Мориарти, точно. Вот почему Джона не отпускало дежа вю, даже показалось ночью, что подвал в Колумбии — сон, и Шерлок растворится в рассветном лондонском тумане, стоит открыть глаза.

— Прекрасное утро — особенно для птичек, да, Шерлок? — «Начальник» подпрыгивающей, нетерпеливой походкой вошел в подвал. Нетерпеливый ребенок, который ждет-не дождется, когда с ним начнут играть. — Джон, вам будет интересно взглянуть на наши утренние тренировки. Может, вы нам даже что-то подскажете… Шерлок очень способный, но такой ленивый и упрямый…

— Джон, познакомься, — с трудом проговорил Шерлок, вставая, — деловой партнер и друг Мориарти — Габриэль Луи, хотя, конечно, это не его настоящее имя, это ему выбрал Мориарти, и вкус у него, надо сказать, пошловатый…

Он резко умолк, будто приказал себе остановиться, и у Джона проскользнула болезненная мысль: два года многое сделали с Шерлоком, если он наконец-то научился держать свои мысли при себе.

— Шерлок, Шерлок… — почти пропел «начальник». — Не время упражняться в остроумии. Доктор Петерсон хочет взглянуть на твои успехи. Надеюсь, присутствие друга побудит тебя стараться лучше.

Начинается. По лестнице Шерлок поднимался с трудом, будто бы сгорбившись под тяжестью крыльев (возможно, так оно и было), хватаясь за полусгнившие перила. Джон, наплевав на шерлоково самолюбие, придерживал его за локоть — заработал едкий взгляд, правда, но уже на первом повороте Шерлок остановился и задышал полуобморочно, и стало не до сантиментов. Джон инстинктивно загородил его от охраны, трех крепких парней, дышащих пивом, которые готовы были врезать, «чтоб быстрее шевелились», и ощутил легкий шепот, почти выдох, куда-то в плечо: «Не вмешивайся». Джон привык доверять словам Шерлока, но сейчас — хрена с два я отдам тебя им на растерзание, Шерлок, даже не мечтай. Впрочем, растерзания пока не предвиделось: покрикивали, торопили, толкали — но крылья не трогали и кулаки в ход не пускали.

Двор, освещенный утренним мягким, пока еще не обжигающим, солнцем, они пересекли быстро. Их вели в двухэтажное здание в дальнем конце базы — без окон, огороженное еще одной колючей проволокой, пропускным пунктом и солдатами. Джон постарался незаметно осмотреть территорию, делая в уме пометки — сколько зданий и для чего они могут использоваться, где пропускные пункты, можно ли пересечь двор, не привлекая внимания, спрятаться где-то. Выводы были неутешительные. Пусть база не была особенно большой, пространство хорошо просматривалось. Это не по джунглям шататься. Не говоря уже о том, что сбежать из запираемого на засов подвала, на тщательно охраняемой базе, без помощников вроде всемогущего Майкрофта… Где он, кстати, когда он так нужен?!

В здании без окон их провели в большой зал, заполненный неприятным электрическим светом: Джону почему-то подумалось, что это большая лаборатория, из которой вынесли все приборы, кроме какого-то непонятного приспособления у дальней стены, похожего на… виселицу. В горле всколыхнулся страх — образ из военного прошлого — но Джон тут же властно приказал себе: успокойся, никого здесь вешать не собираются, это уж точно. Шерлок им для чего-то нужен, ну а Джона не имело смысла тащить через пол земного шара, чтобы убить.

Однако приспособление и вправду походило на виселицу. Или на причудливый спортивный тренажер. Высокая пластиковая платформа желтого цвета, на которой три столба образуют ворота со свисающими ремнями и петлями — да, нечто подобное Джон когда-то видел в фитнес-центре… Но зачем это здесь?

Джона остановили, а Шерлок, сгорбившись, угрюмо побрел к этой штуке, поднялся на платформу.

Рука «начальника», Габриэля, каменно опустилась на плечо:

— Надеюсь, Джон, ваше присутствие внесет некоторое разнообразие в наши утренние упражнения.

— Что… что вы делаете? — у Джона пересохло в горле. Он мгновенно понял все.

На крылья накидывают несколько петель (зачем? чтобы Шерлок не мог их спрятать?), петлю на горло (Шерлок протестующе дернулся, но тут же сжал губы и безропотно наклонил голову), охранники спрыгивают с помоста и нажимают какую-то кнопку… Столбы едут вверх, ремни натягиваются, и Шерлок хрипит, бьется в петлях, пытаясь дотянуться носками до платформы, сорвать петлю с горла.

— Что вы делаете? Вы же убьете его! — Дальше — матом, и Джона еле удерживают два охранника, вцепившиеся в него, как в куклу, а он рвется к виселице, на которой бьется Шерлок.

— Молчать! — А вот и металл в некогда ласковом голоске Габриэля. По его команде, спокойной и деловитой (видно, все было обдумано давным-давно), Джона подтаскивают ближе, не отпуская. Габриэль поднимается на платформу, к нелепо бьющемуся Шерлоку, судорожно дергающимся мертвым крыльям (марионетка, силящаяся сорваться с веревочек) — и тихо, но внятно произносит:

— Не надоело притворяться, Шерлок? Не жалеешь себя — пожалей своего друга. Ты же не хочешь, чтобы мистеру Ватсону было больно, верно? Я тоже не хочу, но я буду вынужден… Ты просто не оставляешь нам выбора.

— Отпустите! — орет, срывая голос, Джон (так же кричал, видя, как Шерлок падает с крыши, и не думал, что когда-то закричит так еще раз). «Начальник» медленно спускается, машет рукой, столбы опускают, отцепляют петли, и Шерлок валится на платформу, хрипя и сильно дрожа.

Джона выпускают — он взлетает на платформу, падает на колени рядом с корчащимся телом, прижимает к себе, облапив руками (не выпущу, никому не отдам, никому), и кричит:

— Если вы хотите, чтобы он летал, почему держите в подвале? Почему бьете? Вы, блядь, совсем умом тронулись? Хотите убивать — убивайте, хотите, чтобы летал — так не мучайте!

— Джон, не ннадо, — выдыхает Шерлок.

— Разве вы не видите, что в таком состоянии он тем более не взлетит?! Что вам от него нужно?!

Аккуратная улыбка приподнимает усики «начальника»:

— А вы спросите у него, Джон, почему мы держим его в подвале. Поначалу мы обращались с ним нормально, мы предлагали ему многое… Но были вынуждены сменить меры воздействия. Когда не действует пряник, берутся за кнут, понимаете? Вы спросите у него, Джон, он вам многое расскажет.

* * *

— Рассказывай, в какое дерьмо ты вляпался на этот раз, — прошептал Джон, пододвигаясь ближе.

Шерлок лежал, обхватив себя руками и шумно дыша — от этого снова защипало в горле, но распускаться сейчас нельзя. В подвале их оставили ненадолго: Джон чувствовал, что скоро игра начнется с новой силой.

— Мог бы и догадаться, Джон, — Шерлок опять смотрел на него так, будто сидел на дне глубокого колодца, из которого не было спасения. — Они хотят крылатого шпиона, Джон. Крылатого убийцу. Крылатого агента. И не одного, а много. Как ты думаешь, почему Майкрофт всегда так трясся за меня?

Шерлок ни за что не смог бы забыть взгляд Джона, когда тот впервые увидел его крылья. Ошарашенность, неверие, остолбенение и… потрясение. Восхищение. Во время той перевязки врач, конечно, вышел в нем на первый план, и он промывал рану и бинтовал так спокойно и уверенно, как будто пациенты с пулевыми ранениями в крыло были у него в порядке вещей. Но потом, когда Шерлок облегченно вытянулся на кровати (обессиленный от пробежки за преступником, драки, ранения и от того, что пришлось-таки открыться Джону), он услышал, как Джон осторожно присел рядом. Даже с закрытыми глазами Шерлок чувствовал его взгляд.

Он ждал вопросов и злился, что они неизбежны. Но Джон не спрашивал, просто сидел молча.

Наконец Шерлок недовольно приоткрыл один глаз:

— Спрашивай. Твои вопросы жужжат, как мухи.

— Я же еще ничего не…

— Ты собираешься.

Джон протянул руку к здоровому крылу, но не коснулся. Где-то на улице залаяла собака, просигналила машина — звуки нормальной, обычной жизни, которая для Джона закончилась навсегда. А для Шерлока никогда и не начиналась.

— Можно мне…

— Что?

Джон вел себя вполне так, как Шерлок и ожидал, когда представлял себе эту сцену: мялся, все не мог подобрать слова. Ординарное мышление плюс деликатность. Оба качества Шерлок одинаково ненавидел с детства.

Но Джон спросил совсем другое.

— Можно мне их потрогать?

— Зачем? — Шерлок подобрался. Он доверял Джону, но… Слишком свежа была в памяти та детская глупость.

Университетская общага, третий курс, подготовка к сессии, он, наивно полагающий, что наконец-то обрел друга. Себастьян Моран — чемпион по спортивной стрельбе, гордость университета, интеллектуал, безбашенный химик (почти такой же, как Шерлок), такой же гордый одиночка. Мозг, склонный к исследованиям (Себ не спрашивал, зачем Шерлоку в студенческой лаборатории что-то взрывать), сдержанность и отстраненность (не лез в душу и не задавал лишних вопросов), необыкновенная память и наблюдательность (считывал прошлое окружающих почти так же хорошо, как Шерлок)… Шерлоку так надоело тогда прятать крылья — хотелось показать их тому, кто, казалось, понимал тебя лучше, чем кто-либо другой за всю жизнь, хотелось отбросить и эту, последнюю, тайну.

В тот день они вернулись из бассейна, чтобы засесть за учебники, и тогда-то, переодеваясь, Шерлок позволил себе не прятать крылья. Крылья распустились — пышные, красивые, слегка колыхающиеся в такт дыханию — и Шерлок, немного поеживаясь, появился перед Себастьяном, который уже окружил себя ровными стопками учебников и пособий.

Себ был удивлен, но не потрясен. Кажется, не в его природе было вообще открыто демонстрировать чувства. Он аккуратно задавал вопросы, смотрел и трогал перья… а потом, через месяц, Шерлока похитили.

Сбежал Шерлок сам, но без помощи Майкрофта точно отдал бы концы — тот отыскал его на пустыре, истекающего кровью. Похитители работали на Мориарти, но Шерлок понял это потом, в то время он еще не знал о его существовании. Знакомство с Мориарти тогда не состоялось, Шерлок сбежал раньше: он неплохо умел развязывать веревки, да и из подвала вела труба, а Шерлок был достаточно худой, чтобы протиснуться в нее. В грязи, какой-то трубной слизи и крови от побоев он валялся в высокой траве на пустыре, яростно мечтая, чтобы Майкрофт, который уже досаждал своей слежкой, не тупил и нашел его поскорее. Похитители, крутые мускулистые парни с татуировками, не хотели Шерлоку навредить (очевидно, был строгий приказ), но и не могли отказать себе в возможности поразвлечься с таким необычным пленником. Они с гоготом выдернули несколько перьев (Шерлок искусал губы, чтобы не кричать), мимоходом сломали еще пару-тройку, фотографировались с ним, привязанным к стулу, пытались заставить его взлететь...

Лежа в траве и ожидая Майкрофта, Шерлок мстительно думал, как же достанется его похитителям от заказчика, когда побег вскроется. Запереть его в подвале, где есть достаточно широкая труба? Смешно.

Единственное, о чем он отказывался думать — что Себ продал его. Больше некому. Шерлок знал, не спрашивая, что Себ связан с производством наркотиков, но воспринимал это как одно из занятий постоянно ищущего ума. Себ был независимым, хладнокровным и опасным, но Шерлок даже не предполагал, что у него может родиться мысль продать «крылатое чудо» криминалитету.

В университет Шерлок вернулся через две недели, после нудного обследования в частной клинике, где его наблюдали с детства и ничему не удивлялись. Себастьян исчез — проблемы в семье, так все говорили. Даже Майкрофт не смог его найти. Впрочем, у Майкрофта тогда не было ни особенных связей, ни власти — только желание поквитаться за брата.

Знать бы, при каких обстоятельствах суждено встретиться с Себом спустя много лет…

С детства Шерлок понимал (голоса родителей и Майкрофта постоянно твердили об этом), что крылья — это испытание, опасность, редкая мутация, постоянный риск и вынужденное одиночество. Мы не дадим тебя в обиду, Шерлок, ты не будешь сидеть в лаборатории, как подопытный кролик, не будешь гнить в подвале, похищенный кем-то влиятельным, не умрешь от рук маньяка, не будешь рабом спецслужб (хотя Майкрофт позже неоднократно предлагал, называя это «редким шансом»). Мы защитим тебя, но, Шерлок, веди себя тихо, слушай нас во всем, подчиняйся, мы делаем это из любви к тебе. Особая одежда в детстве, не тесная, но наглухо скрывающая все — не дай Бог, ребенок не сможет удержать крылья от волнения, и они океаном маленьких перьев проступят на спине. Особая больница, в которой врачи подчиняются папе, его связям и деньгам, и не вздумают разболтать; обследования, анализы, болезненные или нудные процедуры. Никакого моря, речек, озер, бассейнов, пока не научишься сдерживать крылья вместе с эмоциями. Частная школа и учительница начальных классов миссис Этвуд, которая тоже подписала договор о неразглашении. Ни шагу за ворота поместья, ну а если тебе так хочется, то только с Майкрофтом. Недовольный Майкрофт, раздраженно вздыхающий, когда мамуля просит погулять с Шерлоком, присмотреть за Шерлоком, остаться с Шерлоком — а Майк собирался пойти в кино, или на дискотеку, или на свидание (о чем Шерлок тут же всем сообщает и зарабатывает подзатыльник). Поэтому Шерлок начинает сбегать из-под опеки, систематически изобретая все новые и новые способы; записывается в бассейн, наплевав на риск, постоянно устраивает кавардак в своей комнате, скандалит при виде врачей, начинает читать энциклопедии, а когда они не помогают, то всю медицинскую литературу, которая есть в городской библиотеке. Медицина, химия, биология — ему, щупленькому мальчику, отказываются поначалу выдавать «такие взрослые книги», но он проявляет недюжинные актерские способности и врет, что мечтает стать врачом и найти лекарство от рака, и прослезившаяся библиотекарша приносит стопку книг и парочку научных журналов.

Но книги не знают о такой мутации. Точнее, кое-где упоминается, что в последние шестьдесят лет наблюдаются случаи появления у людей «некоторых признаков, присущих другим видам» (причины появления неясны, в прессе есть предположения о возможном влиянии радиации, ГМО, биологическом оружии, общей мутации Homo sapiens, пришельцах, нужное подчеркнуть), но нигде и речи не идет о появлении такого «признака», как крылья. Да еще и не приводящего к гибели носителя в раннем возрасте.

Сайты научных сообществ и закрытых исследовательских групп, которые Шерлок взламывает спустя несколько лет, дают больше информации — по крайней мере, Шерлок узнает, что он не один такой, что это не лечится, потому что это не болезнь, однако все «подопытные кролики» не живут дольше тридцати лет. Мутация сопровождается целым ворохом заболеваний. Тогда Шерлок начинает колоться: мысль, что тебе отпущено не более тридцати лет, невыносима. И когда Майкрофт вытаскивает его из притона, обдолбанного до невероятности, и, запихивая в автомобиль, бьет по лицу, шипит что-то про мерзость и безответственность — Шерлок пытается объяснить ему, что нет смысла спокойно жить в ожидании смерти. Лучше танцевать на краю, не зная, когда сорвешься. (Эта слезливая фраза кажется ему тогда очень привлекательной).

Зато Лестрейд дает ему повод для жизни. Хочешь танцевать на краю — пожалуйста. Весь преступный мир к твоим услугам.

И смерть отступила — надолго ли, непонятно, но тридцатилетний рубеж Шерлок преодолел.

Майкрофт как-то раз сказал, что Шерлоку не нужно жаловаться на крылья. Стал бы он консультирующим детективом, если бы их не было? Возможно, нет. И прожил бы жизнь заурядную и безликую, как остальные. Уж кому и нужно ненавидеть крылья Шерлока — так это ему, Майкрофту. «Почему?», — удивился Шерлок. «Потому что жить с братом-инвалидом нелегко — привыкаешь, что всем плевать на тебя и твои собственные интересы», — ответил Майк.

Шерлок тогда удивился тому, что до сих пор не понимал, не видел: часто прорывающаяся досада Майка на него — это просто загнанное вглубь желание тоже получить немного родительского внимания и тепла. Он был примерным учеником, воспитанным ребенком, успешным студентом — родителям не хватало на него сил, «особенность» Шерлока требовала постоянных обследований, тревог и наблюдений. Майк не возмущался.

Джон стал первым, кому Шерлок доверился безоговорочно, хоть Майкрофт и называл брата идиотом, и намекал на историю с Себастьяном Мораном, и упрекал в неблагодарности. Но Майку было не понять, что чувствуешь, когда теплая рука мягко ложится на твое крыло, когда пальцы осторожно перебирают перья, и по одному прикосновению, чуткому и восхищенному, понимаешь, что этот человек не допустит, чтобы тебя кромсали на операционном столе в лаборатории, чтобы безжалостно ломали перья и выворачивали крылья в подвале, чтобы преследовали и фотографировали.

Жаль, сейчас эта «защитная магия» не работала. Шерлок прибыл в Колумбию, чтобы расправиться с крупной бандой-партнером Мориарти. Майкрофт предупреждал, просил дать себе небольшую передышку, но Шерлок слишком устал жить под чужой личиной, скрываться, менять квартиры, города, страны. Смертельно хотелось домой (забавная фигура речи при нынешних условиях), к Джону, к квартире на Бейкер-стрит. Майк снабдил его легендой, дал контакты своих людей — Шерлоку нужно было внедриться в организацию, изображая химика с неплохими связями в Лондоне. Состав организации был немного известен, без тщательной подготовки соваться было, конечно, рискованно, но Шерлок привык к риску — такой была вся его жизнь с этими проклятыми крыльями.

И он не ожидал, что смерть взглянет на него глазами Себастьяна Морана.

* * *

Шерлок спал рядом, взмокший от лихорадки. Его липкий, болезненный жар Джон чувствовал, даже не касаясь лба. Когда охранник принес им еду и воду вечером, Джон начал настаивать, что нужны и лекарства, на что получил лаконичное «Заткнись». Шерлок же, кисло ухмыльнувшись, сказал:

— Джон, температура меня не убьет, они это знают. Здесь ломают, а не отдыхают с комфортом. Привыкай.

Это едкое бессилие в его голосе тоже было чем-то совершенно новым и непривычным. Казалось, Шерлок просто не может больше дедуцировать, даже не пытается, и это беспокоило Джона больше всего. Что с ним должны были сделать эти два года, если у Шерлока отняли его основную способность — такую же важную, как дыхание.

Оптимизм Джона, который тот привык в себе подогревать в особо сложных ситуациях, начал исчезать по мере того, как Шерлок торопливой скороговоркой вываливал на него все, что привело его сюда.

— Среди людей Майкрофта есть предатель. Я пока не знаю, кто — есть несколько версий… Он сообщил Себу про меня, а Себ, можно сказать, близкий приятель здешней компании, давнее сотрудничество по наркобизнесу. Сейчас, когда Мориарти нет, Себ решил, что сможет выгодно использовать меня. Меня хотели убить сразу, но Себ рассказал им… про мою мутацию. Он, оказывается, давно имел на меня планы, хотел исследовать мою мутацию, чтобы понять, как повторить ее… У него есть неплохие связи в академическом мире, и в преступно-академическом — особенно. У них есть лаборатории, средства… То, что ты видел здесь — временная мера, они не успели подготовиться. Скоро меня, по всей видимости, будут перевозить на новое место, а пока решили не терять времени и «уговорить» на сотрудничество всеми возможными способами. Они знают от Себа, что крылья я выпускаю, только если этого хочу, что использую крылья сознательно и по своей воле, поэтому без моего сотрудничества они не смогут далеко продвинуться… — голос Шерлока угас.

Джон пожал плечами.

— Шерлок, так в чем проблема? Сделал бы вид, что согласен! А потом вырвался бы и улетел! По двору-то они тебя не в цепях водят! Ты быстро летаешь и неплохо прячешься, можно попытаться уйти от погони…

Шерлок усмехнулся. Наивный Джон.

— Они берут заложников… Тут неподалеку есть деревня. При мне сожгли здание школы. Я уже пытался бежать, Джон… — Шерлок отвернулся.

Джон спросил — почему-то шепотом:

— И?

— Я не смог толком взлететь — они вкололи мне наркотик, я не учел, что даже спустя сутки это может влиять… Точнее, я учел, но это была единственная возможность сбежать: они держали меня тогда не в подвале… Я не смог взлететь — задел ветки, не заметил провод… Тогда они убили учительницу — во дворе, перед всеми.

Шерлок сглотнул — ее лицо он видел в темноте, стоило закрыть глаза. Простая женщина в белой рубашке и синей юбке, хватающая за руки охранников, оглядывающаяся на детей. Ее голос, умоляющий остановиться. Его ненависть к себе — за то, что родился с мутацией, которая приносит столько горя.

— Понимаешь, Джон, те дети, из приюта… они держат их здесь, на базе, только в другом здании. Сказали, что убьют всех, если я сбегу. А у меня как-то нет желания проверять, выполняют ли они свои угрозы.

Джон поежился, а Шерлок продолжал — очень тихо:

— Правда, они все равно боялись, что я выйду из повиновения. Покончу с собой, например. Обойду их в этой игре. А я ценный экземпляр. Поэтому понадобился ты… Ты, Джон — окончательная гарантия того, что я не сбегу. Что буду сотрудничать. Человек Майкрофта слил информацию о том, что ты — самый близкий мне человек, не просто сосед, не просто приятель. Они уже говорили мне, что если я не начну сотрудничать, твоя смерть будет ужасной. Прости меня, Джон…

— Ты-то здесь при чем, — хмуро ответил Джон. Да уж, положение дрянь. — Ничего, выкрутимся, сейчас придумаем…

— Я не умею больше летать.

* * *

Джон сначала даже не понял.

— Как это — «не можешь». Шерлок, это бред какой-то. Это же для тебя как дышать или ходить, тут нельзя разучиться. Нет, конечно, медицине известна масса случаев, когда, например, ноги отнимались от сильного стресса, но… у тебя же не такой случай, верно? Я же вижу твои крылья, ты их не прячешь… Или… Подожди, ты хочешь сказать… ты их не ощущаешь больше?

Шерлок снова, в который раз за этот разговор, улыбнулся — слегка, уголком рта, грустно и немного растерянно. Такой улыбки Джон у него не помнил. Разве что на крыше Бартса — он, конечно, не видел тогда лица Шерлока, но по голосу чувствовал эту грустную улыбку, снисходительную, обреченную: ничего-то ты не понимаешь, Джон Ватсон, ничего-то ты не знаешь, и в этом твое счастье.

— Крылья сейчас — как будто не часть меня. Я могу взлететь, но невысоко и ненадолго. Сразу же падаю. Ты видел сегодня, — Шерлок лег и отвернулся к стене, желая закрыть эту тему.

Вот она, ирония судьбы: он так яростно мечтал избавиться от крыльев, что они его действительно покинули. Отныне он ими не владел. Он не чувствовал их и не распоряжался ими. Иллюзия ампутированной конечности.

— Ладно, давай так. — Шерлок сразу узнал этот тон Джона, говорящий, что Джон, как обычно, стремится выработать алгоритм действий. В сложных ситуациях он предпочитал задумываться о проблемах по мере их поступления и разрабатывать план вместо того, чтобы сожалеть, переживать и гадать. — Что ты собираешься делать? Что они тебе говорили насчет переезда? Ты знаешь, где находится эта крутая лаборатория, куда тебя повезут?

— У меня был план, — Шерлок не смог сдержать досаду. — Пока тебя не привезли. Один я смогу вырваться, но с тобой…

— Не думай обо мне.

— Чушь. Я не могу не думать о тебе. Я не полечу, бросив тебя здесь.

Сбылось то, о чем Майк всегда предупреждал: кто-то захочет использовать тебя в своей большой игре, Шерлок, а ты окажешься беззащитен. Работа на спецслужбы, наоборот, могла дать максимальную защиту. Но Шерлок всякий раз говорил, что он не почтовый голубь и не коршун по вызову, и ему решать, что делать со своими крыльями. На что Майк поджимал губы и говорил: «Боюсь, Шерлок, однажды кто-то может решить, что ему лучше знать, как использовать твои крылья».

Именно это ему и сообщил Себ, делая Шерлоку укол снотворного, пока два амбала держали его, тщетно пытающегося вырваться, в подсобке кафе, где была назначена встреча. Себ ничуть не изменился, только Шерлок успел его забыть, спрятав тот кусок жизни в дальней комнате Чертогов Памяти, вместе со всеми попытками найти понимание и хоть какое-то подобие дружбы в этом мире.

Пока Шерлок спал, Джон обошел весь подвал, тщательно прощупывая каждый кирпич. Хреновая ситуация. Нет, была маленькая щель в верхнем углу слева, в которую слабо сочилось солнце, но чем тут поможет такая щель… Побег реален, только если их соберутся перевозить в лабораторию, Шерлок прав. Вот тогда можно было бы попытаться — хотя Джон сомневался, что такую драгоценную добычу, как Шерлок, будут перевозить без должной охраны. Джон как человек военный не верил фильмам про шпионов и суперагентов, где любой, даже самый безумный, план оказывался воплотимым, если у тебя хватит наглости и везения. Ни наглость, ни везение не могли помочь сейчас. Оружия нет, они на военной базе ячейки Мориарти, где-то в Колумбии, а Майкрофт все-таки не волшебник.

Хуже всего было то, что Шерлоку не верили, что он не может летать. Переубедить их будет трудно — слишком уж они были заинтересованы в нем, да и помнили, с какой страстью Мориарти стремился заполучить его…

С первого же дня знакомства Джон чувствовал, что должен защищать Шерлока — правда, не сразу понял, от чего конкретно. Да и, честно говоря, увиденные крылья не навели его на мысль об опасности. Он всегда был тугодумом.

Утром, когда принесли еду и воду, Шерлок даже не пошевелился, а на все уговоры Джона поесть хоть немного отвечал вяло «не хочу… спасибо, Джон». Уже одно то, что он не злился, не посылал Джона куда подальше «с его материнской заботой», не язвил, что «обзавелся мамочкой», говорило о том, насколько плохи дела. На памяти Джона Шерлок вел себя так тихо и смиренно лишь однажды, когда валялся в реанимации с довольно-таки сложным ранением.

В «тренажерный зал» Джон почти что нес Шерлока на себе. Увидев Габриэля, раскинувшегося на стуле с чашкой кофе (явно подражал Мориарти, сволочь, но не хватало ленцы, острой самовлюбленности и пугающей ненормальности, которая в том была врожденной), Джон направился к нему, стараясь говорить спокойно и веско.

— Послушайте, Габриэль. Я знаю, что вы заинтересованы в том, чтобы передать Шерлока… для дальнейших исследований… мистеру Морану. Но я сильно сомневаюсь, что мистер Моран будет рад, если вы доведете Шерлока до такого состояния, когда он не сможет летать вообще. Говорю вам это как его лечащий врач: Шерлок не обманывает вас, он действительно не может летать. Он не владеет крыльями — от стресса, от того, что вы держали его в цепях, угрожали ему. Пытками, побоями и угрозами вы не заставите его летать, вы просто доведете до безумия.

Габриэль медленно отпил кофе (как же Джон ненавидел этих красующихся ублюдков и их подражателей!) и ответил, не глядя на Джона:

— Боюсь, доктор Ватсон, вы слишком пристрастны к вашему… пациенту. Мистер Моран, конечно, попросил нас не калечить Шерлока, но при этом мы должны убедить его пользоваться крыльями, не прятать их. Эту цель мы, как видите, неплохо достигаем… — Он глотнул кофе и махнул рукой охранникам. — Запускайте!

— Он-может-умереть, — процедил Ватсон сквозь стиснутые до боли зубы.

— Тогда посоветуйте ему не упрямиться, — Габриэль направился к тренажеру, куда, спотыкаясь, поднимался Шерлок.

* * *

Всю опасность положения Шерлока Джон осознал, когда как-то утром в их квартиру ворвался Лестрейд — его взглядом, казалось, можно было разнести полгорода, как ракетной установкой. Он вопил про то, что вчера пятеро человек видели, как Шерлок взмыл на крыльях, чтобы догнать преступников. А потом чертов Шерлок свалился с высоты, когда его подстрелили.

— Мне что теперь говорить — что у них глюки у всех? — орал Лестрейд. — Джон, уйди с дороги, я сейчас…

Лестрейд, стараниями Джона, до спальни Шерлока так и не добрался, а Джон понял тогда, что о тайне Шерлока инспектор знает уже давно. И Салли Донован знает. Оттого и ненавидит его так сильно.

О последнем, впрочем, рассказал уже сам Шерлок, позже, вечером: сидя в гостиной на диване («В спальне скууучно, Джон!»), завернутый в несколько одеял («Чтобы пропотеть, Шерлок, не спорь!»), он безропотно отвечал на все вопросы Джона — разве что иногда поглядывал настороженно, будто боялся, не уйдет ли он.

— Грег меня спас — я был на наркотиках, мне не хотелось думать о… вот этом всем… — Шерлок повел плечами и поморщился, бросая взгляд на тяжелые, перевязанные крылья. — Он дал мне ощущение того, что моя жизнь небесполезна. И что я сам распоряжаюсь своей смертью. Правда, он тогда ничего не знал. Это было наше пятое расследование… Грега скинули с крыши, я его спас. Никто не видел, все решили, что он за балкон зацепился и чудом выжил. Это была наша с ним версия… Грег никогда не встречал живьем таких, как я, но меня не выдал. — Шерлок в эту минуту был похож на нашкодившего школьника — только Джон видел, как внутри у него все звенит от тревоги и недоверия.

— Грега? — поддразнил его Джон, чтобы немного разрядить обстановку. — Не думал, что ты помнишь, как его зовут.

Шерлок бросил на него свой фирменный, снисходительный взгляд:

— Ну, я же не тупой, чтобы не запомнить имя человека, с которым работаю.

— Но почему тогда ты все время путаешь его имя? Называешь инспектором? Я думал…

Шерлок ухмыльнулся:

— Чтобы его позлить. Привычка. Когда мы встретились, я был обдолбанным по уши молодым идиотом, а он — инспектором Лестрейдом, который «помогал молодежи вернуться на путь истинный». Из него, кстати, получился бы неплохой священник. Спасать заблудших, защищать невинных… Поэтому я и зову его инспектором, когда хочу позлить. Его это бесит, он хочет быть другом, а не инспектором.

— Ты сказал, Салли Донован тоже знает…

Шерлок сморщился.

— Теперь ты понимаешь, почему она все время зовет меня фриком.

Ну да, Салли казалась тем человеком, который любит, чтобы «все было как у всех», и органически не приемлет все непонятное и странное.

— А как она вообще узнала? Лестрейд…

— Лестрейд ни при чем, он меня не выдаст, — отмахнулся Шерлок. — Я, кроме крыльев… могу выпустить и клюв, если нужно. Ты не видел… А Салли видела. Мы были на задержании… и там один придурок с ножом набросился на Лестрейда. Никто не успел бы, я стоял ближе всех…

В голове Джона возникает картинка: неожиданно распахнувшиеся крылья и острый (насколько длинный, какого цвета, насколько острый, интересно?) клюв, выбивающий нож из рук. Он хмыкает. Похоже, это подбадривает Шерлока, потому что у него тоже вылетает короткий смешок:

— Я его здорово долбанул клювом по голове. В Скорой он вопил, что я мутант, но никто не поверил, конечно — у него же сотрясение мозга. А Салли все видела. Вот почему она так ненавидит меня — она испугалась и хотела доложить, существует секретный протокол, как действовать, если заметил кого-то вроде меня… Лестрейд нажал на нее, и только поэтому она молчит.

Вот почему Шерлок ее не любит — за то, что признателен ей за молчание, а она не упускает случая косвенно, замаскированно напомнить об этом. Вот откуда «фрик» — это мягкий вариант слова «мутант», которое она не может себе позволить… Стоп, «секретный протокол»?

— Кого-то вроде… Так вас много?

— Не очень. Мутации сильно засекречены, да и люди не особо делятся этим с окружающими, как ты понимаешь, поэтому трудно сказать, сколько нас таких на планете. Мутации активно изучают, но результатов особых нет. Люди с мутациями… недолго живут. Майкрофт держит нос по ветру, пытается что-то выяснить, выбивает деньги для соответствующих секретных программ, но то, что они выяснили, я и сам понял — без всяких лабораторий, — говорит Шерлок с плохо скрываемой досадой.

Джон вдруг начинает вспоминать, что в детстве слышал что-то от матери, какие-то страшилки… типа: «Вот не будешь слушаться — отрастет хвост, как у Билли Марча!» Билли Марчем мать часто пугала их с Гарри — как потом выяснилось, это был ее одноклассник в начальной школе, Джон видел его на школьной фотографии, в нелепом пиджачке и очках в тяжелой оправе. А что, если Билли Марч с «неожиданно выросшим» хвостом — не плод фантазии матери, как он думал, не глупые детские сплетни (над Билли издевалась вся школа, он, судя по всему, был удобной мишенью для травли), а реальность? Такой же, как Шерлок…

— Над тобой, наверно, издевались в школе? — спрашивает Джон. (В голове — голос матери, спустя годы бездумно повторявшей школьную дразнилку). И тут же думает: да что там школьные дразнилки, есть вещи гораздо хуже. Мельком упомянутый «специальный протокол» подтверждает это.

Шерлок отвечает — спокойно, без тени шутки:

— Теперь ты понимаешь, почему я избегаю людей. Никто не должен был знать об этом. Я привык… держаться в стороне.

* * *

Сегодня было хуже: Шерлок отключился в петлях практически сразу же, долго не приходил в себя, и даже Габриэль счел нужным прекратить. Джон спорил до хрипоты, умоляя разрешить им хотя бы недолго посидеть во дворе, а еще принести Шерлоку хоть какие-то лекарства, он слишком слаб — и наконец Габриэль сдался. Величественно-милосердно махнув рукой, он распорядился выпустить пленников во двор, на веранду госпиталя, дать аптечку и холодный чай с мятой.

Джон подавил желание сказать «спасибо». Проследил, чтобы Шерлока несли аккуратно. Посадить Шерлока в кресло, не смяв крыльев, было трудно, поэтому на каменном полу веранды расстелили полосатое покрывало, на которое и положили носилки. Лекарства Габриэль принес сам, его сопровождал солдат с подносом, на котором стояли две чашки; когда солдат отошел, Габриэль наклонился к Джону, сидевшему рядом с носилками.

— Джон, поймите: мы не садисты…

Ага, как же.

— Но вы просто не оставляете нам выбора. Мистер Моран ждет от нас результатов. Уговорите мистера Холмса сотрудничать с нами. Вы же врач, военный врач, верно? Примите как факт то, что вы в плену, ваша война окончена. Если он будет упрямиться и дальше, у нас есть и другие способы заставить птичку летать. Мистер Моран готов поставить нам… специально разработанные смеси, которые, как нам кажется, будут неплохо действовать на нашего пациента.

Наркотики. На бывшего наркомана. Специальные смеси. Мать твою.

— У мистера Морана есть много интересных концепций — и много специалистов, которые хотели бы их проверить, — негромко продолжил Габриэль, видимо, замечая ужас в глазах Джона. — Влияние некоторых химических соединений, воздействие тока, доз радиации. Если Шерлок будет сопротивляться, будет только хуже. Никто не откажется от редчайшей возможности поработать с мутантом, который прожил так долго и добился таких успехов. Многие умирают в детстве. Становятся жертвой агрессии тупых родственников, одноклассников, соседей. Гибнут от неожиданного течения самого обычного гриппа или чего-то подобного. Гибнут от последствий операции. Спиваются, в конце концов. Шерлок в этом плане уникален. Просто находка, вам не кажется?

Джон стиснул зубы. Не сорваться. Молчать. Им дали передышку, им дали лекарства — и неважно, что болтает этот тупой ходячий кусок мяса.

— Если он согласится, то получит хорошее питание и условия содержания. И вашу жизнь, конечно. Думаю, ему не захочется быть свидетелем того, как мы подвесим вас к потолку.

По крыльям Шерлока прошла легкая рябь: видимо, он уже пришел в себя и слышал последние слова. Джон положил руку на его горячую тонкую кисть — тсс, не вмешивайся, не обращай внимания. Лежи, кажись настолько больным, насколько возможно, чтобы они испугались, что ты и в самом деле можешь умереть.

— Оставляю вас наедине, — с легким глумливым оттенком произнес Габриэль. — Постарайтесь, чтобы Шерлок был в форме, когда мистер Моран начнет с ним работать. Нам нужна чистая и воспитанная птичка, без выкрутасов.

Шерлок окончательно пришел в себя ближе к вечеру, когда по приказу Габриэля их перевели из подвала в одну из палат бывшего госпиталя, на третий этаж. Джону, внимательно глядевшему по сторонам, не удалось и здесь заметить ни единой возможности сбежать.

В здании было не так уж много людей: Джон пытался посчитать их на ходу. Человек двадцать? Но у них было оружие, территория тщательно охранялась, окно палаты было забрано толстой сеткой, сделанной, видимо, специально для того, чтобы Шерлок не смог вырваться и улететь.

В палате стояли две железных кровати, в примыкавшей к палате ванной — унитаз, чугунная ванная и умывальник. Ничего — по крайней мере, на взгляд Джона, не отличавшегося изобретательностью — ничего, что помогло бы сбежать или противостоять людям с оружием. Шерлок бы в этой ситуации окинул Джона презрительным взглядом и сказал бы что-нибудь типа «Джон, ты видишь, но не замечаешь», но Шерлок, принесенный в палату на носилках, лежал, тяжело дыша, и не сказал еще ни слова с тех пор, как его вынесли из зала. Остается тебе, Джон, заниматься тем, что ты хорошо умеешь — лечить.

Джона не отпускала дикая надежда, что если они продержатся хотя бы еще чуть-чуть, то Майкрофт найдет их и спасет — в какой бы заднице они не были.

А сначала надо было сбить температуру. И отмыть крылья Шерлока от грязи и крови, проверить более тщательно, что там с перьями.

В ванной, когда шумящая рыжеватая вода наполняла ванну, Шерлок, обморочно вцепившийся в Джона, прошептал:

— Джон, есть план. Слушай.