Дом для Луны (джен)

Дом Лавгудов был коробочкой, полной секретов, — продолговатой коробочкой с круглым основанием. Внешне эта коробочка чем-то напоминала башню…

Дом Лавгудов был головоломкой, конструктором, каждая вещь в котором, каждая деталь — будь то дверь, окно, стена или предмет мебели — менялась по желанию своих обладателей. Жить в таком доме было весело, интересно и немного опасно, только об опасностях до поры до времени никто из счастливых обитателей не думал.

В тот день разрушенная пожеланием владелицы дома головоломка так и не вернулась в устойчивое состояние, а вместе с ним был потерян и душевный покой обитателей дома.

В тот день к дому Лавгудов подъехал чёрный катафалк, запряжённый парой мохноногих тяжеловозов, в гривы которых были вплетены траурные ленты, и двое в чёрном, поддерживая друг друга, пошли вслед за увозимым гробом.

С того дня где-то в стене дома осталась дыра, не видимая глазу, но пропускавшая внутрь ветры и поветрия, дурные слова и наговоры. И такая же дыра возникла в душе каждого из оставшихся в живых: потерявший жену Ксенофилиус сходил с ума, погружаясь в омут иллюзий, выныривать из которого его заставляла только дочь; Луна вынужденно наблюдала и пыталась не замечать угасание своего привычного мира, делая вид, что странности отца являются нормой; а дом просто разрушался, оставаясь единственным, кто знал, что надо делать.

Если бы только Ксенофилиус мог совладать с горем и задаться вопросом о том, какое действие жены спровоцировало гибель.

Если бы только Луна была чуть старше, чтобы воспользоваться магией.

Если бы только дом был живым и мог говорить, его воли хватило бы, чтобы рассказать о том, что изъятая по воли Пандоры неживая часть его, нарушив равновесие, проросла живой яблоней в саду…

Дом перебрал все способы восполнить потерю.

Дом следил за теми, кто мог помочь ему, пытался говорить с ними, повторяя их изображения на потолке, но они не замечали усилий.

Дом вздыхал и отчаивался, пока однажды ночью его не услышали.

— Что это? — Луна смотрела в потолок, а дом думал о той яблоне, что выросла из его части, и рисовал её, сплетая балдахин над постелью Луны в виде раскидистого дерева, и та, проснувшись, удивилась происходящему. Дом обрадовался и принялся воспроизводить на потолке один образ за другим: он хотел повернуть время вспять — рисовал звёздное небо, смену дня и ночи; он жалел о том, что одинок и не может говорить, и показывал Луне такой же дом, с которым хотел бы подружиться; он жалел о гибели той, нарушившей законы магии, женщине и нарисовал на потолке спальни Луны её мать. — Мама! — прошептала Луна, и дом в предвосхищении повторил картины над её кроватью. — Ты что-то знаешь? — Луна заговорила с домом, и тот ничего не смог произнести от радости — к нему впервые обратился пусть маленький, но человек. — Ты знаешь, как вернуть мою маму?

Луна была маленькой колдуньей и ещё не понимала, что у магии есть ограничения, но для дома это было не важно. Дом знал, что мать обучала её некоторым своим заклятиям, и надеялся, что наука пошла впрок. Дом объяснил ещё раз: на потолке над кроватью затрепетала листвой яблоня, яблоня сменилась ночным небом, дом уводил взгляд Луны вверх к звёздам, открывая ей картину созвездий — Луна встала с постели и пошла вниз по лестнице.

Дому было бы легче, если бы она объяснила, что собирается делать, — он понимал человеческую речь, но не был уверен, что Луна понимает его. Куда она пошла? В сад к той вожделенной яблоне? За секстантом и картой звёздного неба, чтобы определить способ вернуть ему потерянное? Ни там, ни там она не найдёт свою мать. Дом волновался, провожая босую Луну вниз по опасной спиральной лестнице.

Луна спустилась в кабинет отца, взяла инструменты и вышла в ночь — дом следил за ней всеми окнами: одинокая фигурка в лёгкой белой сорочке на несколько минут замерла на подхватившем длинные белокурые волосы ветру, глядя в небо, а потом вернулась в дом.

Дом был нетерпелив, пытался сказать, что Луне не обязательно подниматься в свою комнату, чтобы поведать ему результаты своих изысканий, но Луна поднялась, посмотрела на потолок и проговорила:

— Я смогу сделать это через три дня.

Дом сперва обрадовался тому, как быстро справилось дитя со сложной задачей, а потом загрустил: необходимая для наведения чар сила не могла уместиться в теле ребёнка, да и произнести сложное заклинание, отменявшее трансфигурацию, одновременно выводя палочкой сложные руны, Луне было не под силу.

Дом решил попробовать. Он ничего не теряет, — ему так и не удалось добиться внимания единственного взрослого волшебника, оставшегося в его стенах, — тот не смотрел по сторонам, только внутрь себя. Дом вздохнул и нарисовал на потолке спальни Луны волшебную палочку.

* * *

Следующие два дня дом и Луна играли: дом рисовал звёздное небо и путь меж звёзд, а Луна повторяла его волшебной палочкой — воздух вокруг неё приобретал цвет и плотность, из палочки вырывались искры и молнии. Дом удивлялся тому, какая магия жила в этой хрупкой девочке, и уже ждал того момента, когда вернёт так несправедливо отторгнутую у него часть — Луна справлялась. Дом немного стыдился того, что обманывает её, — ведь Луна старалась для матери, и беспокоился…

В назначенный день Луна вышла в ночь и принялась обходить росшую в саду яблоню по кругу, чертя в воздухе выученные руны, — чёрный воздух под этими движениями загорался огнём, горящие руны зависли в воздухе и, подчиняясь движениям Луны, полетели по кругу, соединяясь друг с другом, увеличиваясь; они росли и крепли, черпая силу друг из друга, пока порождённый ими столб света не ударил в небо, сделав непроглядно-чёрную ночь абсолютно светлой. Столб света рассыпался на тысячи светящихся сфер, а на месте яблони оказался небольшой кирпич — Луна взяла его и в сопровождении кружащихся вокруг неё светлячков пошла к дому.

— Теперь ты вернёшь мне маму? — произнесла она, положив кирпич дому под крыльцо.

Дом жадно схватил свою потерянную часть, обнял и впитал — теперь ничто не нарушало его целостность, монолитность. Ничто…

Луна стояла и выжидательно смотрела в его окна, а свет только собирался вокруг неё и никуда не думал исчезать — освобождённая Пандорой магия осталась, и это пугало дом. По здравому размышлению он объяснил себе происходящее: что было до заклинания — кирпич и магия; они объединились, создав дерево, и не столь важно, что из неживого нельзя создать живое, — Пандора заплатила за нарушение законов мироздания жизнью; что осталось после заклятия — кирпич и магия, во много раз усиленная этой смелой девочкой.

— Ты обещал вернуть мне маму… — дом не помнил, чтобы давал обещания, но его план просто замереть и молчать, вернув своё, не имел успеха. Наивный взгляд Луны пронизывал его насквозь, и теперь дом отчаянно старался создать из своего тела человека — возможно, магия войдёт и оживит этот сосуд. Дом собрал все свои силы — он помнил, как выглядела Пандора Лавгуд, но что он знал о людях? Нет, дом мог создать только оболочку, но не человека. Дом не мог создать то, о чём не имел представления. Как бы он ни пытался — у дома получался только дом, он и сам хотел только этого.

Дом живо представил себе друга — такую же продолговатую коробочку, полную секретов. В том доме жили трое: женщина, мужчина и их маленький сын, — и жить им было очень весело, интересно и немного опасно, но они этого не понимали. В тот день мужчина заклятием нарушил одно из основных магических ограничений и поплатился за это жизнью, а его жена и сын тяжело переживали утрату.

Несбыточные видения внезапно отразились в облаке света, собравшемся за спиной Луны, и желанный домом друг материализовался из небытия — два здания соединил шаткий мостик. Перед домом стоял, сжимая палочку, и смотрел в окна Патрик — мальчик, отчаянно скучавший о погибшем отце.

* * *

Ксенофилиус и Пандора Лавгуд жили долго и счастливо, у них было двое детей — Луна и Патрик.