Мы продолжаем притворяться (гет)

— Персиваль!

Тело Тины содрогнулось от накатившей волны оргазма. Сквозь неё будто прошёл ток, заставляя ноги дрожать. В спину сильно били потоки горячей воды, пытаясь то ли привести её в чувство, то ли наоборот — ещё немного расслабить. Пальцы всё ещё надавливали на клитор, ловя тягучие посторгазменные вибрации. Секунды растянулись, веки налились свинцом, а на сердце неотвратимо опускалось гадкое чувство стыда, которое преследовало её всегда, когда она это делала.

Порпентина Голдштейн, аврор МАКУСА, только что мастурбировала в душе, представляя своего непосредственного начальника. Не в первый раз, и она почти смирилась с тем, что не в последний.

Тина не учла того, что для обеспечения большей безопасности сотрудников Аврората с недавнего времени на двойки авроров стали накладывать новые чары, которые вызывали напарника и позволяли ему аппарировать в точности в то место, где сейчас находился второй из пары. Чары действовали только в течение двенадцати часов, чего с лихвой хватало на ночное дежурство.

Для вызова напарника даже не требовалась палочка. Надо было только произнести имя.

Тина забыла, что на дежурстве сегодня остался Грейвс, чьим напарником на экстренный случай была она.

Глухой хлопок заставил Тину выйти из состояния мимолётного удовлетворения и резко открыть душевую шторку.

— Голдштейн, что случилось?! — Грейвс озирался вокруг, держа палочку в вытянутой руке и стараясь определить, с какой стороны враг.

— Мистер Грейвс! — из горла вырвался лишь ошарашенный шёпот, который, возможно, даже не было слышно из-за бьющих о ванну струй воды. Тина в ужасе таращилась на начальника, стараясь кое-как прикрыть наготу руками.

Когда Грейвс, поняв, что никакой опасности нет, перевёл на неё полный недоумения взгляд, Тина наконец догадалась прикрыться шторкой.

— Голдштейн, если это какая-то шутка... — Тина, отчаянно краснея, мотала головой. — Если вы меня позвали только для, чтобы я потёр вам спинку, то я позабочусь о том, чтобы долгое время вы были не в состоянии вообще хоть слово произнести, — сурово сведя брови, он подошёл к ванной, откуда на него в испуге смотрела пара карих глаз.

— Мистер Грейвс, нет, простите... это... Это вышло случайно! — начала лепетать оправдания Тина. — Просто заклинание новое, я ещё не привыкла, знаете, не произносить ваше имя между делом...

Она пожала плечами слишком резко для того, чтобы этот жест мог сойти за непринуждённый, и на секунду на лице Грейвса мелькнуло заинтересованное выражение. Но Тина этого не видела, так как старалась смотреть куда угодно, лишь бы не на него — она смотрела на стены, покрытые потускневшей зелёной плиткой, на дверь, которую Куинни недавно зачем-то поменяла, и Тине стало жутко интересно, что это за дверь, из цельного ли дерева она сделана или просто из спрессованных опилок; на одежду, которую она скинула в бесформенную кучу прямо посреди ванной комнаты, не заботясь о том, чтобы аккуратно сложить её на полку. Она смотрела куда угодно, но только не ему в глаза. Ей казалось, что если она встретится с ним взглядом, он всю душу из неё вырвет.

— И между каким же делом, Тина, вы произнесли моё имя, стоя в душе? — Грейвс уже не скрывал усмешки, любуясь замешательством подчинённой. Воистину, каждый раз, когда она что-то вытворяла и получала выговоры, штрафы и понижение... Она думала, что хуже быть уже не может, а потом оказывалось, что очень даже может.

Тина открыла рот в надежде, что к ней в голову придёт какая-нибудь правдоподобная ложь, но вдруг в чёртову новую дверь забарабанили маленькие кулачки.

— Тинни, родная, ты уже так долго моешься, а мне очень нужно поправить макияж! Пусти меня, пожа-а-алуйста!

Тина не смогла придумать ничего лучше, чем в одну секунду отодвинуть шторку и втянуть ошарашенного Грейвса к себе под душ, так как Куинни определённо не требовалось разрешение старшей сестры, чтобы вторгнуться в ванную комнату.

— Закройте глаза, — прошипела Тина, и уже громче продолжила: — Да, конечно, входи!

Голос не слушался, она с волнением разглядывала Грейвса, прикрывая грудь руками. Казалось, что глава отдела магического правопорядка может выглядеть непринуждённо в любой ситуации, даже когда в костюме и ботинках стоит под каплями, попадающими прямо по рубашке.

Ох...

Он скрестил руки на груди почти как Тина и плечом облокотился на стену. Глаза, как она и просила, закрыл, на лице не отражалось ни единой эмоции, и Тина могла только догадываться — ждёт её разнос и наказание в виде ночных дежурств без напарников или шутливое припоминание об этом инциденте. Месяцев эдак на восемь.

— Мне показалось, или ты с кем-то разговаривала? — звонкий голос Куинни, как никогда некстати проявившей чудеса отличного слуха, вывел Тину из созерцания повлажневших от пара волос Грейвса.

— Я... я просто проигрывала в голове один из сегодняшних разговоров на работе... Ну, знаешь, чтобы проанализировать, — на лице Грейвса промелькнула слишком понимающая улыбка.

— Ой, а я думала, что кто-то с работы прислал тебе патронуса, — да, ложь про патронуса была бы более правдоподобна. — В любом случае, я думаю, ты заработалась, если даже в в ванной думаешь о делах, — Тина знала, что сейчас Куинни в праведном гневе поджала свои аккуратные губки, — ты должна попросить у мистера Грейвса пару выходных и хорошенько отдохнуть!

"Даже не думай", — одними губами произнёс Грейвс, и, если бы Тина не была так напряжена, она обязательно бы прыснула от смеха.

— Куинни, тебе разве не надо торопиться, а? — Тина понимала, что с этим цирком пора заканчивать, пока Куинни не сболтнула ещё чего-нибудь лишнего.

— М-м-м, да, конечно. Уже убегаю! До завтра, Тинни!

— Пока-пока, — простонала Тина и в изнеможении привалилась к стене и потёрла виски. Ситуация стала уже настолько странной, что она перестала бояться последствий и, пользуясь случаем, окинула взглядом фигуру Грейвса — он так и не открыл глаз, а Тина не могла решить — хочется ей, чтобы он это сделал, или нет. Вода по большей части била Тине в спину и на Грейвса попадали лишь отскакивающие от неё капли. Она бы, конечно, могла выключить воду, но боялась, что их положение станет ещё более неловким. Шум успокаивал, а её чары не давали воде остыть. Они могли стоять здесь до бесконечности, пока в Нью-Йорке не закончится вся пресная вода.

Не такой уж плохой вариант.

Грейвс был одет точно так же, как и несколько часов назад, когда она покидала здание МАКУСА. Правда, он снял пиджак и закатал рукава, да и намокшая рубашка уже прилегала к телу...

— Голдштейн, я даже с закрытыми глазами всё вижу, — ухмыльнулся он.

— Прямо всё? — Тина снова потянула руки к груди.

— Нет, то, как ты прожигаешь меня взглядом, — пояснил он, всё ещё улыбаясь, — будто рукой по мне водишь.

Тина очень редко, да почти никогда не видела, чтобы Грейвс улыбался. Но почему-то именно сейчас ей захотелось стереть эту улыбку с его лица.

"Рукой, да? Посмотрим..." — не успев хорошенько подумать, она подняла руку и кончиками пальцев провела по его губам. Грейвс вмиг перестал улыбаться. А у Тины улыбка, наоборот, расцвела.

— Вот так? — невинно поинтересовалась она, выводя линию на покрытую щетиной щёку: к скуле, по шее — она заметила, как дёрнулся кадык, когда он сглотнул, — к первой пуговице рубашки.

— Ты так и не ответила на вопрос, — он всё ещё хотел подразнить её, но явно не ожидал, что Тина начнёт делать то же самое.

Краем глаза она заметила, что Грейвс сжал кулаки. Он всё ещё не открывал глаз, что уже расстраивало, хотя с другой стороны, сверли он сейчас Тину своим пронзительным взглядом, кто знает, хватило бы у неё духа дотронуться до него.

В конце концов, он не сделал попытки отстраниться и не начал на неё кричать, хотя Куинни уже ушла... Тина решила, что такое поведение даёт надежду на взаимную заинтересованность.

— Какой вопрос? — прошептала она прямо ему в ухо, едва касаясь губами кожи.

— О чём ты думала, когда звала меня? — его хриплый голос заставил напряжённую спину Тины покрыться мурашками, хотя вода ни на градус не похолодела.

— Возможно, я думала не о том, как вы отчитывали меня за последний неудачный рейд, — Тина расстегнула верхнюю пуговицу.

— Это я и так понял, — Грейвс задержал дыхание, когда её влажные пальцы коснулись кожи и, зацепив вторую пуговицу, расстегнули её.

— Возможно, я думала о том, что было бы неплохо, окажись вы в этом душе со мной, — зажмурившись, выдохнула Тина и расстегнула третью пуговицу. Ей казалось, что слова просто вылетают изо рта и заколачивают гроб с её карьерными стремлениями. — И мы бы точно не говорили о работе, — четвёртая пуговица, — мы бы вообще мало говорили, — пятая. Руки дрожали, она старалась не думать о том, куда денет их, когда пуговицы закончатся. — И не только в душе — в квартире ещё много подходящих мест. Например, кухня или гостиная, или... — шестая пуговица, — спальня, — рука Тины замерла на седьмой, — но в моих мыслях у вас всегда открыты глаза.

Тина расстегнула последнюю пуговицу в тот же миг, как Персиваль открыл глаза. Его зрачки и радужка были невероятно чёрными, они пугали и приводили в трепет. На секунду Тина захотела отступить, взять свои слова обратно; она буквально сделала шаг назад, уже не вспомнив о своей наготе, и поскользнулась на мокрой эмали. Сильные пальцы вцепились в неё стальной хваткой, до боли сжали плечо, обещая наутро пять синяков, но не дали упасть. Персиваль потянул её на себя, и у Тины не осталось иного выхода, кроме как прижаться к нему всем телом, чтобы снова не упасть. Всё происходящее, должно быть, лишь привиделось ей, она просто спит, это смешно.

Тупая боль в руке не дала ей ухватиться за эту спасительную мысль.

— Прости, Тина... — он растирал повреждённое плечо, одновременно зарываясь другой рукой Тине в мокрые волосы. Шептал ей какую-то успокаивающую белиберду, пока она таяла в его руках, цеплялась за рубашку и боролась с желанием застонать.

Дневная щетина колола распаренные щёки, Тине стало душно, пар застилал глаза, а он всё не отпускал. Держал её так же крепко, как и каждый раз, что спасал ей жизнь на заданиях, задерживая в объятиях дольше, чем нужно, слишком заботливо заглядывая в глаза и выводя Тину из хрупкого душевного равновесия.

Она думала, это случайно.

Она поймала его губы, он всё ещё что-то говорил, но слова утонули в требовательном, жадном поцелуе. Вода струилась по лицу, попадая в рот, но сил оторваться или сдвинуться с места не было — Персиваль вжимал её в себя, скользил руками по мокрому телу, заставляя выгибаться ещё сильнее, навстречу той черте, зайдя за которую, она больше не сможет прятать чувства от самой себя. Она знала, что когда всё закончится, она не рискнёт посмотреть ему в глаза, поэтому даже несмотря на то, что было больно, Тина не прекращала смотреть сейчас. Как в последний раз она сжимала в руках ткань рубашки, впивалась ногтями в плечи, пока Персиваль водил ладонью по её телу. Вода текла по его руке, повторяла след, спешила обогнать его, стекая по бёдрам до самых кончиков пальцев, уносила с собой его прикосновения, но он не прекращал оставлять новые — на руках, спине...

— Тина... — простонал он, будто не в силах поверить, что это происходит и он сдался из-за смехотворной ситуации, что он не такой железный человек, каким старался быть.

А она не такая сильная, какой хотела стать.

Вода сделала для них так необходимый купол, отгораживающий всё, что происходило сейчас от того, что между ними должно быть. Персиваль так любил её, как она не позволяла себе представить. Он держал её на руках, прижимая лопатками к прохладному кафелю и покрывая рваными поцелуями шею и ключицы. Тина ерошила его мокрые волосы, с наслаждением приводя в беспорядок всегда идеальную причёску. Её окружал запах его любимого кофе, и это сводило с ума. Его руки, его движения, он сам.

Сердце рвалось из груди каждый раз, когда он входил в неё, и с каждым поцелуем рвалось обратно. Хотелось вырвать его и выбросить, чтобы перестало так болеть. Ей было слишком хорошо и невероятно плохо.

Она в последний раз поймала его затуманенный взгляд, кончиками пальцев провела по густым бровям и векам.

Перед тем, как Тина выкрикнула его имя, она услышала тихое: "Прости".

Секунды растянулись, веки налились свинцом, а на сердце неотвратимо опускалось гадкое чувство стыда, которое преследовало её всегда, когда она это делала.

"Сегодня последний раз", — подумала Тина, твёрдо убеждая себя в том, что это действительно был последний раз.

Ноги дрожали, вода смывала со щёк слёзы, и почему-то в ванной пахло любимым кофе мистера Грейвса.