Мне отмщение. Я воздам (гет)

Чертова тачка начала чихать и дергаться, не проделав еще и сотни миль. Я, конечно, знал — она не в лучшей форме, но не думал, что все настолько плохо. «Да, выглядит неказисто, но эта ласточка тебя еще покатает, отремонтируешь чуток — все друзья обзавидуются. Раритет!» — сказал отец в мой двадцать пятый день рождения, протянул ключи и опустил глаза, будто извиняясь за мою проведенную в вонючих автобусах юность. Как же, обзавидуются… Разве тому, что не они владельцы этого раритета.

Позволить себе тачку получше я не мог: Элен не поскупилась на адвокатов, и они выжали из меня практически все — только и осталось, что эта развалюха, которую я так и не удосужился починить, забросив на подъездной дорожке у дома, пара заблокированных кредиток и немного наличных — на бак бензина, дешевый номер в придорожном мотеле и, если повезет, бургер с бутылкой пива. Доехать до матери должно было хватить, а там началась бы новая жизнь — и больше никакой любви. К дьяволу любовь! Только вот ремонт тачки в этот план не входил.

Я притормозил на обочине, вышел из машины и открыл капот — из-под железной крышки, местами проржавевшей, в лицо дохнуло жаром. «Адская кузня», — сказала бы мама. «И что ты туда смотришь? Все равно ни черта не понимаешь», — сказала бы Элен. И была бы права. Моторы, бейсбол, модели газонокосилок, разновидности жаровень — я ни в чем «мужском» не разбирался, и она всегда краснела за меня перед своими друзьями. «Он у меня немного не от мира сего», — говорила им Элен. «Он у меня выше всего этого», — говорила мама.

— Перегрелся, приятель? — Рядом притормозил здоровенный пикап; из окна, перегнувшись через пассажирское сидение и опустив до упора стекло, высунулся заросший щетиной чуть ли не по самые глаза крепкий мужик. — Немудрено! Вечереет, а как в пекле!

Я неопределенно пожал плечами — железки, трубки, провода. Что там с ними случилось — попробуй разберись.

— Милях в шести есть мастерская, а при ней кофейня. Там мастер — во всех штатах такого не сыщешь! — мужик широко улыбнулся. — Настоящие чудеса творит. Помочь добраться?

— Спасибо, не стоит, — сказал я, наверное, чуть резче, чем стоило, захлопнул капот и утер со лба пот. Чертова Флорида. — Шесть миль дотяну.

Мужику явно хотелось еще потрепаться, он повозился у себя в кабине и снова высунулся из окна.

— Слушай, может, у тебя помпа полетела? Звуков странных не было?

— Это ведро целиком состоит из странных звуков, — процедил я сквозь зубы — назойливое участие начало подбешивать.

— Тряпку мокрую положи — быстрее остынет. Тряпка-то есть у тебя? — Я скупо кивнул, и неожиданный советчик, отсалютовав широкой ладонью, нажал на газ. Пикап весело взревел и, поднимая клубы пыли с обочины, рванул дальше по шоссе.

Ему, наверное, искренне хотелось помочь, пообщаться, да и мне бы человеческое участие не помешало, на самом-то деле.

«Ты безмозглый чурбан», — сказала бы Элен. «Ну зачем ты так, сынок», — сказала бы мама. Но не признаваться же, что у меня в кармане — черная дыра, и я надеюсь дотянуть до Самсона — еще двести семьдесят миль — без дополнительных трат. Иначе пришлось бы отказаться от ужина и ночлега, а я и так не помнил, когда в последний раз толком ел и высыпался. «Так тебе и надо», — сказала бы Элен. «Мой бедный мальчик», — сказала бы мама.

Спустя полчаса, две сигареты и полбутылки воды, вылитые на старое полотенце, завалявшееся в багажнике, я вернулся в салон, взялся за горячий руль — солнце било прямо в лобовое стекло — и взмолился:

— Ну, не подведи.

Ключ повернулся, мотор закряхтел, взревел и все же завелся. Да! Машина медленно, подергиваясь и испуская клубы выхлопа, вывернула на шоссе. Ее всю трясло, она двигалась рывками и надрывно гудела, то и дело порываясь заглохнуть. Через пару миль такой езды я снова остановился и полез за полотенцем — стоило признать, что ремонта не миновать, иначе суждено мне было застрять где-нибудь посреди трассы, надеясь на помощь добрых — или не очень, тут уж как повезет — людей. «Хоть какая-то от твоей кукольной мордахи польза», — сказала бы Элен.

Водитель пикапа не обманул. Кофейня с выцветшей вывеской «Дион» и правда вскоре показалась в небольшом отдалении от шоссе. Это было невысокое, покрытое светлой штукатуркой двухэтажное здание с темными дверями и оконными рамами, стеклами, заклеенными рекламными буклетами, и деревянными балками, подпиравшими крышу. У входа стояли вычурные кадки с какими-то растениями, на стенах висели небольшие фонарики. Часть окон на втором этаже была распахнута, и ветер трепал светлые легкие занавески — очевидно, там жили хозяева. В целом здание можно было назвать интересным и даже красивым, если бы не змеящиеся по стенам трещины в штукатурке, переходящие в целые островки старой фанеры, и облупившуюся местами с рам и косяков краску.

В дверях показалась женщина лет сорока пяти с темными кругами под огромными глазами, длинным тонким носом и русыми волосами, заколотыми на затылке. Она вытерла руки о блеклый передник с надписью «Дион. Лучший кофе и лимонный пирог на шоссе» и смерила меня тяжелым взглядом.

— Добрый вечер, мэм, — я постарался улыбнуться как можно приветливее. — Мне сказали, у вас тут есть мастерская? Мне бы машину посмотреть.

— Там, — она махнула рукой, с которой так и не оттерла что-то белое, — объедете здание, на заднем дворе гараж — серый такой, на крыше флаг. Спросите Хромого Хэфа.

— Спасибо, мэм!

— Может, хотите пообедать? — спросила она устало. — У нас не только кофе, есть замечательное жаркое.

— Я подумаю, мэм, если ремонт затянется, то обязательно, — от упоминания жаркого у меня подвело желудок, но из-за проклятой развалюхи ни на ужин, ни на кофе рассчитывать не стоило.

Женщина сдержанно кивнула, и я медленно отъехал — она продолжала стоять в дверях, провожая взглядом мою машину.

Гараж нашелся сразу за зданием кофейни. У распахнутых жестяных ворот валялись шины, канистры, промасленные тряпки; у стены притулился сварочный аппарат — я бы не ошибся даже без описания. На предсмертные хрипы моего мотора из гаража вышел низкорослый крепкий мужик. Под грязной майкой бугрились мышцы, затертые джинсы разве что не лопались на мощных, хотя и очень кривых, ногах. Глаза из-под кустистых бровей смотрели весело, в курчавой бороде пряталась добродушная улыбка.

— Как тебя угораздило, приятель! — раздался его раскатистый голос. — И сколько же ты на этой колымаге проехал?

— Около ста миль, — я выбрался из машины и протянул бородачу руку. — Вы хромой Хэф?

— Я, не сомневайся. — Он ухватил меня за руку, энергично потряс, затем поковылял к машине. Шел он странно, припадая на обе ноги и раскачиваясь из стороны в сторону, словно неопытный путешественник в качку или пропойца после закрытия пивнушки. — Странно, что она вообще тронулась. Все охлаждение полетело.

— Как вы так определили? — осторожно спросил я. — Даже под капот не заглянули.

— А что там заглядывать? И так все ясно. — Он, хромая, обошел машину кругом, положил ладонь на обжигающе горячий капот, втянул носом воздух и как будто посмаковал его. — Помпа твоя отошла к дядюшке. Ремни, скорее всего, тоже, ну а раз ты не заметил, что закипаешь, то и датчики сдохли.

Хэф поглядел на меня, ошарашенного, и расхохотался, широко раскинув руки.

— Ну что ты на меня смотришь, как на мамкины титьки, — он утер лицо ладонью, оставив на нем грязные разводы. — Поработаешь с мое с машинами, по запаху выхлопа научишься угадывать, что не так.

— Сможете помочь? — спросил я с надеждой. — Слышал, вы настоящие чудеса творите.

— Кое-что умею, — он улыбнулся и хлопнул меня по плечу. — Не дрейфь, завтра будешь на колесах.

— Завтра?

— Ну да, завтра... Это ж японка, — он погладил машину по поцарапанному крылу. Так гладят старую лошадь, и я бы не удивился, если бы он еще прошептал что-то вроде «ну-ну, тихо, моя хорошая».

— Детали ждать придется?

— Не в деталях дело, — Хэф заглянул внутрь кабины и постучал по приборной панели. — Другие они совсем. Не похожи на нас.

На моем лице, наверное, отразилась целая гамма чувств от полного непонимания до огорчения и одновременно злости, потому что Хромой Хэф участливо спросил:

— Проблемы? Спешишь куда?

Кокетничать смысла не было — я зависел от этого человека.

— С деньгами туго. Я с женой развелся, она меня дочиста обобрала. Либо на ремонт, либо на ночлег с ужином. А если все затянется до завтра…

— То тебе придется спать под открытым небом, — закончил за меня Хэф. — Но тут уж ничего не попишешь, пока мой человек смотается в город за деталями, пока прилажу, поколдую немного… Нет, раньше завтрашнего утра и не жди.

Я пнул носком ботинка камешек — он пролетел под днищем машины и, судя по звуку, ударился обо что-то металлическое, может быть, урну или одну из канистр, разбросанных вокруг. Хромой не сводил с меня внимательного взгляда маленьких блестящих глаз.

— А знаешь что, — торопливо сказал он, — оставайся у нас на ночь — задаром. Скажешь, что ты мой гость, тебя положат в моей комнате, там диванчик пустует. А завтра на своей старушке продолжишь путь. Ну, как тебе?

От перспективы отдохнуть, наконец-то поесть и выспаться слегка закружилась голова. Сразу налились свинцом ноги, напоминая о часах, проведенных под окнами моего — теперь уже бывшего — дома в надежде попрощаться с дочерью, стрельнула болью ладонь, отбитая о дверь, заныла лопатка — офицер полиции Уиллис слегка перестарался, заламывая мне руку. «Оставь нас в покое», — крикнула из окна Элен, а ее новый приятель расхохотался. «Смирись и сохрани хоть каплю достоинства», — буркнул Уиллис, ведя меня к полицейской машине.

Я был готов согласиться тут же, но совесть вяло запротестовала, мне пришлось вывернуть карманы, демонстрируя Хэфу их скудное содержимое.

— Послушайте, я не уверен даже, что мне хватит денег оплатить вашу работу и запчасти…

— Оставь, приятель, — добродушно пробубнил Хэф, подобрал с земли помятую мелкую купюру и сунул ее мне в ладонь. — Хорошие люди должны помогать друг другу. Случись у меня нужда, ты выручишь, верно?

Он хохотнул, ткнул меня локтем в ребра и кивнул в сторону мотеля.

— Иди уже. Тебе поможет Ати — такая серьезная, суровая с виду, — я сразу вспомнил женщину у входа, которая указала на гараж, — или Гера, она еще на стерву похожа, не ошибешься. Это моя мать, кстати, она у нас в кофейне вроде как хозяйка.

Я неловко переступил с ноги на ногу, все еще сомневаясь.

— И за машину не бойся, — Хэф, видимо, по-своему истолковал мою нерешительность. — Она в надежных руках, сотворю чудо — завтра ее и не узнаешь! Даю слово Хромого Хэфа.

Он подмигнул, и я безоговорочно поверил: сотворит, не узнаю.

* * *

Ати, которая оказалась кем-то вроде менеджера и поварихи одновременно, скупо улыбнулась, увидев меня, а когда я рассказал про щедрое предложение Хэфа, нахмурилась.

— Послушай, как тебя?..

— Бернар, — ответил я, готовясь получить от ворот поворот. — Мама говорила, что это значит шиповник, а шиповник рос вокруг бабушкиного дома.

— Так вот, Бернар. Хэф — отличный малый, и руки у него золотые, только вот… — Она вздохнула, бросив взгляд в полутемное нутро бара. — В общем, ты уши не развешивай. Не все его затеи добром кончаются. Ну, пойдем, — спохватилась она, — вид у тебя усталый. Мы ужинаем в девять, еще успеешь принять душ.

Она провела меня на задний двор, где оказался разбит крохотный садик, ныне несколько запущенный. Между камней, которыми были выложены дорожки, пробивалась трава, кусты выглядели давно не стриженными. И только небольшой фонтанчик исправно работал, хотя статуя нагой девушки, которая его украшала, не могла похвастаться полным комплектом конечностей. Отсюда на второй этаж дома, опоясанный с этой стороны чем-то вроде веранды, вела отдельная лесенка.

— Поужинаешь с нашей семьей, сейчас гостей немного. Хотя в последние лет двадцать их много и не бывало, — бормотала она, шустро поднимаясь наверх. — Кому нужен южный колорит, когда вокруг, куда ни плюнь, понатыканы привычные сетевые кофейни?

Она остановилась на верхней ступеньке, внимательно глянула на меня.

— Америка стала совсем другой, вот что я тебе скажу. Это уже не та страна, в которую мы когда-то приплыли. Да и мы уже не те.

Ати тряхнула головой, в три больших шага дошла до двери, отперла и кивком пригласила меня внутрь.

— Третья дверь слева — комната Хэфа. Полотенца у него должны быть где-то в шкафу, загляни, думаю, он не обидится. Потом приходи на кухню.

Она ушла, оставив меня одного в полутемном коридоре, только слышались ее торопливые шаги и звон металла со стороны гаража.

Комната Хромого Хэфа была небольшой и неопрятной. Журналы о технике и автомобилях, чертежи и планы валялись на крохотном письменном столе вперемешку с упаковками из-под острых начос и пустыми пачками «Кэмел ред». На полу у окна стояла здоровенная пластиковая канистра моторного масла, на кровати комками валялись майки с неотстирывающимися следами смазки, а по стенам, как экспонаты в музее, разместились замысловатые штуки: мечи с лезвиями-молниями, тончайшие, напоминающие кружево, металлические сети, вычурные украшения. Тут же, приклеенный кусочком изоленты к небольшой кольчуге изящного плетения, по виду женской, висел обычный лист бумаги с четко выведенными строками:

«Священная клятва в пыли,

Коварству нет больше предела,

Стыдливость — и та улетела

На небо из славной земли».⁽¹⁾

Мне вдруг стало неловко, словно я подсмотрел что-то постыдное. Такие слова просто так не вешают на стены. На стене моей спальни, будь она у меня, висело бы нечто подобное. А Элен, не к ночи будь помянута, выбрала бы цитату из книг по саморазвитию и личностному росту, что-то вроде «Сбрось все, что тянет тебя на дно, и воспари» или «Избавься от внутренних оков — они суть неудачи». Она постоянно цитировала мне что-то из этих книжонок, надеясь подтолкнуть в нужную ей сторону, и жаловалась, что я никогда не воспринимаю их всерьез.

Вода оказалась восхитительно горячей, а полотенце — мягким и пушистым. После душа меня нестерпимо клонило в сон, но часовая стрелка вот-вот грозила перепрыгнуть на девятку, так что объятия с диваном, манившим темно-синим боком, пришлось отложить и отправиться на поиски кухни — обижать хозяев, проявивших ко мне участие, не хотелось.

Отыскать их оказалось просто — достаточно было зайти в кофейню с главного входа и идти на шум, за стойку и через неприметную дверку с окошком. На маленькой кухне толклось человек пять или шесть — сразу и не поймешь, все они разговаривали одновременно, кто-то выволакивал на середину стол, кто-то таскал стулья, кто-то переругивался, а уже знакомая мне Ати, хлопоча у плиты, пыталась командовать всем этим хаосом.

— Вот и Бернар, — сказала она почти приветливо, заметив меня, застывшего в дверях. — Эй вы, ведите себя прилично, у нас сегодня гости!

— Приятель, — подскочил ко мне со всей доступной ему ловкостью Хромой Хэф, — отдохнул немного?

— Спасибо, не знаю, как и благодарить, — начал я, но Хэф прервал, подняв огромную лапищу.

— Оставь это, мы же договорились, сегодня я помогу тебе, а однажды — ты мне. Так?

Он протянул руку, и я без раздумий сжал его ладонь.

Ати поцокала языком.

— Оставь его, Хэф, лучше покажи, куда сесть.

Не успел я оглянуться, как уже сидел за столом, на который споро накрывала молодая женщина с увядающим, но еще красивым лицом, тонкой талией, гибкими, но сильными руками и небольшой грудью, почти скрытой просторной белой футболкой. Она скупо улыбнулась мне и, положив рядом с тарелкой вилку, села напротив.

— Это Тэм, — громким шепотом сообщил Хэф, подталкивая меня локтем, — хороша, но динамщица, так что можешь не тратить время. Тут, скорее, с ее братишкой выгорит — он у нас не такой принципиальный, но, к сожалению, сейчас в отъезде.

Все присутствующие за столом мужчины захохотали, Тэм смутилась, а Ати взглянула в нашу сторону неодобрительно.

— Тэм у нас отвечает за закупки, — сказала она громко, заглушая гогот. — Это Гера, наша хозяйка.

Статная женщина с надменным лицом (по виду не старше Ати) еле заметно кивнула, и я отстраненно подумал, что если Хэф и правда ее сын, она должна была родить лет в десять.

— Это Пит — мой отец, — продолжала тем временем Ати, указывая на высокого, некогда мускулистого, но теперь слегка обрюзгшего мужчину с густой проседью во вьющихся волосах.

— И мой, — сверкнул зубами красивый юноша в рубашке с закатанными рукавами. — И Хэфа, да и не только его. Мы все тут, — он наклонился, почти улегся на стол животом, — большая дружная семья.

Снова грянул хохот, даже Ати издала что-то вроде сухого смешка, зато недовольно нахмурилась Гера. Я ни черта не понимал, но не смог не улыбнуться, глядя, как, запрокинув голову и держась за живот, громогласно и заразительно смеется Пит, стучит ладонью по столу Хэф и скалится довольный своей шуткой парень.

— Ну Дэннис, ну уморил!

— Похохотали и хватит, — процедила Гера. — Мы будем сегодня ужинать?

Ати мигом принесла кастрюлю и принялась раскладывать по тарелкам ароматный чили.

— Все наши гости удивляются, что мы едим такую еду, — доверительно рассказывал Хэф. — Раз греки, значит, должны каждый день давиться мусакой или фасоладой. А я вот, к примеру, баклажаны на дух не переношу, зато за бургер с беконом душу продам.

— Стейк с кровью, — мечтательно протянула Тэм.

— Пицца! — подхватил Дэннис. Гера метнула на него неожиданно недовольный взгляд, и он сразу как-то сник. — Но вот лучше этого во всем мире не найдешь!

Он поставил в центр стола почти до краев наполненный багряной жидкостью прозрачный кувшин, сквозь который — игра света или обман зрения — словно проходили золотистые искры. Все загомонили, стали передавать бокалы, я протянул свой, и Дэннис, прищурившись, продекламировал:

— И нектаром светлым с амврозией сладкой грудь ороси Ахиллесу, да немощь его не обымет.⁽²⁾

— Не стоит, — Ати отодвинула мой бокал кончиками пальцев и объяснила, повернувшись ко мне: — Очень крепкий. С непривычки может быть плохо.

— Ладно тебе, старушка Ати, — Хэф выхватил стакан и передал его Дэннису. — Не мудри. Парню не помешает, у него выдались непростые времена. Так ведь?

— Так, — кивнул я и осторожно обхватил протянутый мне бокал. В нем и правда кружились искорки, а аромат у напитка был просто… божественный? Он пах дикими травами и сладостью ягод, озоном и мокрой землей одновременно и рождал смутные фантазии на периферии сознания. Я понял, что замечтался, когда Хэф щелкнул пальцами у меня перед лицом.

— Не спи, Берни!

Все вокруг уже выпили и застучали приборами о тарелки, Дэннис наливал по новому кругу, и я торопливо глотнул — и не сумел остановиться, пока не выпил все до дна.

— Вот это по-нашему, — присвистнул Дэннис, мигом заново наполняя мой бокал.

— Бернар, не нужно тебе… — Ати даже слегка привстала, но я не слушал и, прикрыв глаза, уже припал к прохладному стеклу — чудесный напиток не походил ни на что, когда-либо попадавшее мне в рот. Его, наверно, можно было бы сравнить с молоком матери, смешанным с соком фруктов и медом, если бы я помнил, каково оно на вкус. — Ну… Как знаете. Мне надоело разгребать ваше дерьмо.

Ати отодвинула стул — тот проскользил ножками по кафельному полу, немелодично скрипнув, — и, нахмурив брови, отошла к плите.

— Не бери в голову, Берни, — пробасил Пит. — Ати считается самой мудрой из нас. Но мудрость идет в комплекте с занудством. По крайней мере, в ее случае.

Я с трудом поднял глаза на Пита — взгляд никак не хотел фокусироваться. Странно, ведь напиток на вкус казался безалкогольным. Цвета в комнате поблекли, черты моих сотрапезников поплыли, исказились, делая их похожими на античные статуи, а не на живых людей. Позади что-то грохнуло.

— Вы же понимаете, что завтра он ничего не вспомнит? Ему будет плохо, возможно, как никогда в жизни.

— Зато сегодня он будет в компании богов! — Дэннис высоко поднял кувшин, в котором, похоже, волшебного багряного напитка и не убавилось.

Мужчины снова захохотали, Тэм спокойно улыбалась, а Гера, держа бокал у самых губ, снисходительно глядела на меня. Я ничего не понимал, но тоже хихикнул, с трудом повернул голову — казалось, что мозг стал жидким и при любом неосторожном движении выплеснется через уши — и посмотрел на Ати как мог примирительно.

— Глупый мальчик, — сказала она, качая головой. — Я ведь предупреждала — не развешивай уши. С этими, — она ткнула половником в сторону стола, — шутки плохи.

— Слушай старушку Ати, неизвестный гость, — раздался мелодичный голос, от звука которого каждый волосок на моем теле затрепетал. — Откусят палец, стоит только его показать, даже в рот класть не нужно.

Я повернул голову еще чуть-чуть, рискуя свернуть себе шею, и увидел ноги. Это были самые прекрасные ноги из всех, какие я встречал. Не то чтобы я мог назвать себя большим знатоком, но они выглядели куда лучше ног Элен, хотя все пять лет нашего брака я искренне считал, что женщины красивее и совершеннее моей жены не существует. Остальное тело незнакомки скрывалось во тьме, и только на ее лаковые туфли на высокой шпильке, тонкие лодыжки и словно выточенные из мрамора колени падал слабый свет висящей как раз над столом мутной люстры.

— Прохлаждаетесь, как и всегда, пока мы с Реем зарабатываем вам на вино и мясо?

Ножки грациозно прищелкнули каблучками и сделали пару шагов к столу. Свет облизал бедра, затянутые в узкую кожаную юбку, полоску обнаженной кожи с аккуратной впадиной пупка, округлые руки с браслетами, звенящими на запястьях, смело открытую грудь и густые золотистые волосы, спадающие на плечи. Воздух запах зелеными яблоками. Ее лицо чем-то напоминало мне бывшую жену: те же скулы, тонкий нос и мягкая линия подбородка, похожая форма рта — только моя жена то и дело недовольно кривила его, а губы незнакомки были расслаблены, слегка разомкнуты и влажно поблескивали, словно она только что провела по ним язычком. Такой была Элен в первые месяцы нашего знакомства, такой она была, когда скакала на мне, распластавшемся на заднем сиденье ее Шевроле: воплощенная любовь, живая страсть. Такой она перестала быть, когда в первый раз сказала: «Ты всего лишь никчемная пародия на мужчину».

— Рот закрой, — в бок, в который уже за сегодня раз, врезался локоть Хэфа. — Это моя жена приехала.

Он сказал это совсем тихо, но все услышали и уставились на Хромого — кто осуждающе, кто устало, кто — с затаенным весельем.

— Быв-ша-я, — пропела незнакомка. — Бывшая жена. Не забывай.

— Бывшая, — буркнул тот и уткнулся носом в тарелку. — Такое забудешь.

Так вот почему Хэф решил помочь мне почти безвозмездно. Пожалел такого же, как он, несчастного брошенного мужика. Я попытался похлопать его по руке, но ладонь, не добравшись до цели, плюхнулась в мою порцию чили.

— Дэннис, сегодня ждем много гостей, — красотка уселась на край кухонного стола и закинула одну совершенную ножку на другую, — убедись, что всего будет в достатке.

— Слушаюсь, о прекраснейшая! — с шутовским поклоном ответил Дэннис, вызвав недовольные гримасы на лицах остальных дам.

— Ати, я думаю, стоит обойтись легкими закусками. Пьяные мужчины легче расстаются с денежками.

Ати буркнула под нос:

— Будто без тебя не знаю, все уж почти готово, — и загремела ножами.

— Остальные — все как всегда, а ты, Хэф, постарайся не напиться.

Она соскользнула на пол, мазнула по мне слегка заинтересованным взглядом и снова скрылась во тьме — мне показалось даже, что в кухне похолодало.

— Кто это? — спросил я Хэфа, тяжело сглатывая.

— Кто-кто… Дита. Жена моя… бывшая, — ответил тот, опустошая бокал и знаком прося Дэнниса плеснуть еще.

— А что вы… Что она…

— Готовит? Увидишь. Это, правда, не совсем законно. Но ты же не коп, — он прищурился. — Ведь не коп?

Я помотал головой. Элен говорила, что я — перекати-поле. То водитель, то грузчик, то продавец. И пользы от меня чуть больше, чем от сорняка в саду.

— Тяжелые времена. Крутимся как можем, — громыхнул на всю кухню Пит.

— У вас же кофейня?

— Так и семья большая, — надменно протянула Гера. — Думаешь, это, — она покрутила кистью, — все? Нет, нас гораздо, гораздо больше. Кто-то уже мертв, но те, о ком еще помнят, пока живут.

Ати вздохнула.

— Разве это жизнь? Смех один.

— Какая есть, — огрызнулась Гера и уставилась на меня. — Мы уже приплыли сюда такими, почти забытыми. Скорее герои сказок, сами не знающие себя до конца, чем… А-а-а! — Она бросила на пол салфетку, встала и стремительно вышла, хлопнув дверью.

— Не принимай на свой счет, Бернар, — Дэннис плеснул мне еще немного чудного напитка. — Гера не всегда такая, хотя характер у нее тот еще — взрывной и мстительный. Гордячка… Скажи спасибо, что разговор не зашел о еврейском мальчике, что увел у нас паству, и о «грязных итальяшках», которые не способны придумать ничего своего. Тогда точно без битой посуды не обошлось бы.

Он задумчиво покрутил в пальцах бокал и продолжил:

— Не всем из нас было легко найти себе место здесь, и чем дальше, тем сложнее. Ати, к примеру, или Питу. Никто уже не смотрит восхищенно на небо и в священном ужасе не прячется от молний — наука нам здорово подгадила, приятель.

— Мне было легче, — подхватил Хэф. — Умелые руки всегда в почете. Сначала привычные молот и наковальня, теперь, когда практически каждый от шестнадцати и до восьмидесяти ездит на машине, а кризис заставляет экономить, все эти люди, чьи драндулеты я вытаскиваю со свалки, — он потряс своими огромными лапищами у меня перед носом, — молятся на меня. В переносном смысле, — он подмигнул, а затем протяжно вздохнул. — Но по нынешним временам выбирать не приходится — мне хватает и переносного смысла.

— А я принимаю на свой счет каждый бокал, взятый из моих рук, — Дэннис знаком предложил мне выпить. — Диту угощают в лучших ресторанах окрестных городов — чем не жертвоприношение? А Тэм стало совсем тяжко. Чистота и невинность — не тот товар, который охотно покупают.

— Прекращали бы вы трепаться, — сказала подошедшая к нам Ати. — Осталось меньше двух часов, а еще ничего не сделано.

Дэннис кивнул, потянулся и, заговорщицки улыбнувшись, вышел. За ним нас покинули Пит и Тэм — кроме Ати остались только мы с Хромым Хэфом.

— Ты как, мальчик? — заботливо спросила Ати, убирая волосы с моего лба.

Я оглядел кухню, по которой, как мне казалось после третьего бокала, порхали крошечные светлячки, поднял почти невесомую руку и улыбнулся.

— По-моему, я в раю.

Ати покачала головой:

— Нет, всего лишь в американском отделении Олимпа.

* * *

Я держался за ограду, опоясывающую второй этаж, борясь с желанием ухнуть вниз — пламя факелов, установленных по периметру садика на вбитых в землю шестах, плескалось, закручивалось вихрями, тянуло ко мне огненные щупальца, бросало страшные тени на толпящихся внизу людей и что-то тихо шептало, маня спуститься и прикоснуться. Хмурый Хэф одной рукой крепко держал меня за ворот рубашки, а другой сжимал стакан — необычный напиток незаметно сменился не самым дорогим бурбоном. Я же не пил ничего с самого ужина, но трезвее не становился — наоборот, мир казался все более эфемерным, а происходящее — волшебным.

— Сколько народу, — я с трудом вытолкнул слова из онемевшего рта и зажмурился: может, огни не смогут достать меня, если спрятаться за веками?

— Да, Дита славно постаралась. — В голосе Хэфа звучало раздражение, хотя судить трезво я не мог. — Она этим и занимается. Ездит по округе на своей крошечной машинке, знакомится с теми, у кого кошелек потолще, и зазывает к нам. А тут уже дело техники — Дэннис с его пойлом, запах адреналина, азарт. Редко кто уезжает при своих.

— Тотализатор? — я извернулся и рухнул на один из десятка стульев, расставленных тесной группкой.

Хэф кивнул.

— И нечестная игра. Рэй специалист в этом. Как и в трахе с чужими женами.

Я нашел в толпе фигуру высокого мускулистого мужчины, одетого в кожаные штаны и кожаный же жилет на голое тело. На его руках скалили клыкастые пасти набитые псы, на груди раскинула крылья хищная птица, коршун, может быть, или орел — в птицах я разбирался так же хреново, как в тачках. «А в чем вообще ты разбираешься?» — сказала бы… Нет, к черту.

— Он и Дита? — спросил я, стараясь придать голосу как можно больше удивления. На самом деле гораздо более удивительным для меня было то, что Дита, эта невообразимо прекрасная женщина, когда-то обратила внимание на Хэфа — пусть и добряка, но неказистого и грубоватого.

— Застукал их, да. А она, похоже, того только и ждала — выскочила за него сразу после развода. Эй, Дэннис! — Хэф перегнулся через перила. — Мне бы еще твоего зелья!

Дэннис, как раз протягивавший одному из гостей маленькую, как из минибара в отеле, бутылочку, улыбнулся, изобразил пальцами выстрел. Хэф довольно крякнул и тут же приложился к стакану. — Спасибо, дружище!

Мне вдруг показалось, что забили барабаны. Их стук напоминал ритм биения сердца загнанного зверя — быстрый, тревожный.

— Ненавижу барабаны, — фыркнула Гера, не пойми как оказавшаяся по правую руку от меня.

— Тебя бы устроила арфа? — спросил Пит. Раздался приглушенный смех Ати и Тэм.

Я уставился на них — когда это все они успели к нам присоединиться? Не было слышно ни шагов, ни скрипа отодвигаемых стульев. Похоже, я успел задремать.

— Не будь идиотом, конечно нет! Но барабаны — это так вульгарно!

— А по-моему, самое то, — вякнул я. — Горячит кровь.

Гера смерила меня жалостливым взглядом.

— Им, — она брезгливо тряхнула рукой, — ничего горячить уже не надо. И так… горячо.

И правда: народ внизу гудел, раздавались невнятные выкрики и свист. Вокруг квадратного участка земли, огороженного по периметру канатами, толпились, почти переваливаясь внутрь, возбужденные мужчины и раскрасневшиеся женщины.

— Дэннису раздолье, — вздохнула Ати. — Настоящая вакханалия.

— Начинается, — шикнул Пит, и я постарался сфокусировать взгляд.

На арену выбежали две мускулистые красотки в микроскопических джинсовых шортах и бикини. Барабаны забили громче, страшненький мужик заиграл на дудке, а девицы принялись выплясывать агрессивный танец: они били себя по груди, пробегали вдоль первого ряда зрителей, дразня раззадоренных выпивкой мужчин. Из толпы неслись непристойные выкрики, жадные руки тянулись к девушкам, чтобы ущипнуть бедро или ухватить за талию, но тут же получали хлесткие удары. В центре арены появился Рей, его сопровождали три здоровенных пса, натягивавшие поводки и ронявшие с обнаженных клыков слюну. Немногочисленные женщины в толпе восхищенно выдохнули.

— Й-е-е-е-е, — заорал Рэй. — Вы готовы увидеть настоящий бой? Без шлемов и перчаток, только адреналин, кровь и пот? — Он прошелся по арене, поигрывая плечами. — Я спрашиваю вас: есть тут мужики?! — Зрители загомонили и заорали. — Или только мамкины молокососы? Вот ты? Или ты? — Он тыкал пальцем в толпу. — Кто смелый, кто хочет заслужить милость богов и восхищение женщин? Кто готов доказать, что не зря пьет вино и жрет мясо?

Толпа уже орала в голос. Рэй выждал, пока все немного утихнет, и вытащил словно из воздуха толстую пачку купюр, перехваченную обычной банковской резинкой.

— Наш призовой фонд. Сегодня у каждого из вас есть шанс сорвать неплохой куш!

Толпа зашевелилась, забурлила, и из ее гущи на арену вытолкнули здоровенного детину. Он выглядел расслабленным, добродушно улыбался, будто говоря: «Ребята, против меня у вас нет ни единого шанса».

— Наш первый доброволец, — Рэй поднял его руку в воздух. — Поприветствуем!

— Бедняжка, — шепнула Ати.

Я ничего не смыслю в драках, но когда на арену пружинящей походкой вышел второй боец, сухой, поджарый, со сломанным в нескольких местах носом, я понял, что здоровяку пришел тот самый бесславный конец.

— Опять Рей мутит, — Хэф стукнул пустым стаканом о стол. — Интересно, сколько он пообещал этому профи в награду.

— Да нисколько, хватило и сисек твоей бывшей, — хохотнул Пит и тут же ойкнул, Гера явно пнула его под столом.

— Они же… Женаты? — Я нашел в толпе Диту: лица смазывались, фигуры плыли, но она, в черном струящемся платье, и Дэннис, сопровождавший ее, казалось, излучали свет, выделяясь из толпы.

— Дита считает, что, если ее не поймали с поличным, измена не считается, — поджав губы, объяснила Гера.

— Это ее природа, — Хэф зажмурился, а я заметил, что его стакан, вроде бы опустевший, снова полон до краев. — Воплощенная красота и сама любовь. Природа блядская, но какая…

Тэм, закатив глаза, фыркнула.

— Только не начинай, Хэф! Мы столько раз уже это проходили! — Она перегнулась через стол и доверительно шепнула мне: — Если бы секса не существовало вовсе, жизнь была бы куда проще. Ему придают слишком много значения.

Я вспомнил чужую рубашку, темно-синей кляксой расплывшуюся на светлом ковре, Элен, завернутую в простыню, в дверях спальни («То и значит, Берни. Уматывай, я подаю на развод!») и подумал было, что Тэм права. Но следом пришло воспоминание, как мы с Элен, хихикая и стараясь не шуметь, занимались любовью в крошечной спальне дома у ее родителей, как она закрывала глаза, готовясь застонать, как кусала мои пальцы, которыми я пытался закрыть ей рот, и решил, что Тэм ни черта не смыслит.

— Она — прекраснейшая! — взревел Хэф, перекрывая даже возбужденные выкрики толпы внизу. — Как думаешь, моя дорогая недотрога, каково это, обладать совершенной женщиной и потерять ее? — Он встал, шатаясь, подошел к перилам, перегнулся через них и крикнул, обращаясь, по-видимому, к Рэю, который объяснял бойцам правила: — Ты не достоин даже рядом с ней стоять, ублюдок!

— Хэф, сядь! Сядь! — Ати отволокла Хромого на его место. — Не хватало тебе еще свалиться и свернуть шею. Ты так уверен в своем бессмертии? Я вот уже давно в нем сомневаюсь.

— К Аиду бессмертие! Пусть вечность катится в тартар, если я не могу провести ее с ней! — Он схватил стакан, выпил и вдруг заплакал навзрыд. Огромные слезы текли по его щекам, терялись в бороде.

— Ты смешон, Хэф, — процедила Гера. — Кто ты, и кто она — плевок океана, не более.

— Ты не понимаешь, ты просто не способна понять.

— Куда уж мне! — крикнула Гера, и чайная свеча, установленная в блюдце в центре стола, мигнула и потухла. — Мне же никогда не делали больно! Ведь мой муж никогда, ни разу не спал ни с кем, кроме меня! Он не наплодил ублюдков по всему свету, и я не вынуждена делить кров с его детьми от других женщин, так, Хэф?

— Гера дело говорит, сын. Сколько времени прошло! — Пит, опасливо косясь на жену, похлопал его по руке. — Пора бы забыть. Тем более месть свершилась.

Хэф не ответил — мне показалось даже, что он и вовсе не слушал мать с отцом. Он перестал плакать и смотрел вниз, и я тоже перевел взгляд на арену. Там двое мужчин размахивали руками, пригибались, встречали удары и пытались обмануть друг друга. Вокруг них — я точно видел — летали алые искры, а над толпой поднималась зеленоватая дымка. Рэй стоял прямо за канатами, и Дита, тяжело дыша, гладила его по обнаженной груди.

— Разве же это месть? Месть должна быть соразмерна преступлению. Я хочу, чтобы он страдал так же, как страдал и продолжаю каждый день страдать я, — Хэф вдруг посмотрел на меня в упор. — Как страдали мы.

В его глазах разгоралось пламя, и это была не красивая метафора — радужка вокруг угольно-черных зрачков напоминала расплавленный металл, лаву в жерле вулкана.

— Не надо, не стоит, — зачастила Ати. — Я знаю, о чем ты подумал, но то, что мальчик недавно развелся, не значит…

— Значит, — Хэф отмахнулся от Ати, испугав сидящую на ее плече сову. Я сморгнул. Сову?! — Его предали, меня предали. Это знак.

— Предали… Пора бы привыкнуть, глупец. Каждый из нас был предан и предавал. От нас отвернулась наша паства, соблазнившись сладкими речами о спасении и прощении. По сравнению с этим измена — песчинка рядом с валуном… — Гера сжала пальцы на плоде граната, вонзила ногти в его кожуру. Она перевела горящий взгляд на сына и продолжила: — Но мы ведь семья, мы должны поддерживать друг друга.

— Что-то не очень ты поддерживала некоторых своих детей! — Хэф снова обратился ко мне: — Вот скажи, Берни, ты можешь представить, чтобы твоя мамочка выкинула тебя с горы, потому что… потому что хроменький и страшненький, недостойный быть богом?

Гера закатила глаза.

— Столько веков прошло, мы уже помирились. Но если тебе так хочется страдать, то кто я такая, чтобы мешать взрослому богу, — она снова взяла в руки гранат и с силой сдавила его. Красный сок брызнул на ее белые одежды, расплываясь кровавыми пятнами.

Я обвел взглядом компанию за столом — со мной явно творилось что-то не то, потому что всех их с трудом можно было узнать. Все стали моложе и величественнее, что ли. Гладкая кожа светилась, светлые одежды, сменившие обычные джинсы и платья, развевались от ветра, которого и не было вовсе, на головах появились шлемы, диадемы, венки — у кого что, на столе, стульях сидели птицы, а подлокотники кресел оплетали зеленые ветви.

Хэф, если это был он, наклонился ко мне, и за его спиной взвились искры.

— Ты же знаешь, каково это, когда любимая уходит к недостойному? Помоги мне, а я помогу тебе.

— Разве ты не помнишь, чем кончилась твоя затея в прошлый раз? — Ати всплеснула руками, и копье, зажатое между ее коленей, опасно накренилось. — Тебе не жалко мальчика? Рэй его уничтожит, а у нас и так гербарий из мертвых любовников Диты.

— Я дам награду, — шепотом, почти мне на ухо, пообещал Хэф. — Чего ты хочешь больше всего? Вернуть дочь? Наказать жену? Убить ее любовника? Разбогатеть? Я помогу во всем!

Он раскрыл ладони, и в них замелькали, сменяя один другого, образы диковинных вещиц: узорный ключ, искусный кинжал, изящные серьги. Тренькнула тетива, стрела пронеслась над руками Хэфа, и мираж, к которому я уже тянул подрагивающие пальцы, развеялся.

— Она того не стоит, — крикнула Тэм, показавшаяся мне совсем юной. — Ты найдешь другую и будешь счастлив!

— Другую, говоришь? — Хэф криво ухмыльнулся. — Даже наша милейшая Ати убежала от меня, стоило заикнуться о свадьбе.

— Да, Совоокая. Уж как ты бежала! — Пит с заметной гордостью погладил по руке стоящую рядом Ати, а Гера в очередной раз закатила глаза и отхлебнула из бокала.

— Ну же, Берни, хочешь изменить свою жизнь? — не унимался Хэф, заглядывая мне в глаза.

Элен говорила, что я не замечу шанс, даже если он будет порхать, мигая рождественской гирляндой, у меня под носом. И вот он — шанс, я его видел. Он пах железом, он него шел жар, он обжигал кожу.

— Я хочу вернуть дочь, хочу, чтобы Элен все глаза выплакала. Что нужно делать?

Хэф оскалился, остальные дружно загомонили.

— Ничего сложного, друг мой. Всего лишь найти Диту и рассказать ей о своей жене.

— Зачем это?

— Дита безжалостна к тем, кто отвергает любовь, и сочувствует каждому, кто ее потерял, — пояснил Хэф. — Ты расскажешь ей свою историю, и она захочет тебя пожалеть.

— А жалость у нее проявляется вполне определенным образом, — хмыкнул Пит, соединил два пальца колечком и, закусив губу, принялся пропихивать в него указательный палец другой руки — из его кончика летели крошечные молнии.

— Я дам тебе одну вещицу, — Хэф, не обращая внимания на Пита, извлек из воздуха золотую шпильку, украшенную красными и прозрачными камнями. Я уже ничему не удивлялся. — Воткни ей в волосы, и она уснет. Это все, что от тебя требуется.

Толпа внизу взревела. Я оглянулся — здоровяк-доброволец висел на канатах, а подставной боец кружил неподалеку, готовый в любой момент добавить.

— Но почему ты сам так не сделаешь? — спросил я.

Ати хлопнула ладонью по столу.

— Думаешь, это первый раз, когда Хэф пытается отомстить? Дита не дура, она не подпускает его к себе ни на шаг. И тебя не подпустит, зато с радостью расскажет все Рэю, и вот тут тебе конец!

— Может, стоит ее простить? — я тяжело сглотнул: псы Рэя как раз бросились на какого-то перебравшего мужика, и только могучая рука их хозяина спасла бедолагу от страшного.

— Простить? Нет уж, оставь эти чистенькие идеи для служек, распевающих в ваших храмах. Здесь мы считаем, что каждый должен получать по заслугам. Око за око, приятель. Боль за боль.

В моей руке непонятно как оказалась шпилька.

— Вставь ей в волосы и уходи, только не вздумай сам примерить. Для смертных это опасно. Уснешь и уже не очнешься, хоть что делай, — он осклабился. А я позабочусь о том, чтобы Рэй нашел нас с ней в самом компрометирующем положении. И тогда, — Хэф встал и раскинул руки, — он отвернется от Диты, и она приползет ко мне. А уж я проявлю великодушие, прощу ее, и буду снова носить на руках, и выкую ей золотые туфельки, которые обнимут ее ножки нежнее, чем мои пальцы.

— Безумец, — выплюнула Гера.

— Одержимый, — в ужасе прошептала Тэм.

— Сделай, что я прошу, и я отдам тебе это, — Хэф показал тот самый узорный ключик и быстро спрятал в огромном кулаке. — Он отопрет любую дверь. Он позволит забрать твою Эни, а бывшая с ума сойдет. Слово обоюдохромого Хэфа.

Он подтолкнул ко мне свой стакан, и я медленно выпил. Вернуться в свой бывший дом, ночью выкрасть Эни, растить ее вместе с мамой, стать для нее лучшим папой на свете. «Разве так ведет себя отец? Я жалею, что родила от тебя», — говорила Элен. Я встал, и мир покачнулся.

— Уговор, — я протянул руку, и Хэф тут же сграбастал ее, крепко сжал.

— Иди. Я найду вас, когда придет время.

Я шел к лестнице, и медведица, круторогий бык, сова, орел и кукушка провожали меня печальными взглядами, беспокойно хлопал крыльями павлин. Думать, откуда они все тут взялись, не хотелось: перед глазами маячил ключик и тонкие косички Эни — они подпрыгивали, перелетали через ее плечи и возвращались назад, отброшенные нетерпеливой рукой, пока она бежала ко мне.

Внизу творилось что-то невообразимое. Люди толкались, сплетались в объятиях и сливались в поцелуях, руки шарили по разгоряченным телам, кто-то дрался, кто-то размахивал влажными банкнотами, две девчонки — те самые, в крошечных шортах — орали, перегнувшись через ограждающие арену канаты, а там, на земле, испещренной пятнами крови, вдалбливал кулак в лицо здоровяка нанятый профессиональный боец с перекошенной в ярости рожей. Вокруг воняло — похотью, блевотиной, бухлом. Дита, Рэй и Дэннис стояли, словно на возвышении, надо всем этим, их светлые одежды искрились, а на лицах читалось блаженство.

Я приготовился прокладывать путь через толпу локтями, но кто-то схватил меня за рукав.

— Глупый мальчик, не послушался меня и готов попасть в беду, — прошипела на ухо Ати.

— О чем ты, — я выдернул руку — мне вдруг показалось, что косички Эни, перевязанные голубой лентой, мелькнули где-то за спинами пьяных мужиков.

— Если Дита тебя не прогонит, не застукает и не убьет Рэй, а на это мало шансов, поверь мне — Дита не просто так не водит любовников сюда, — то убьет Хэф.

— Хэф? Но он обещал ключ…

— Обещал. И ты получишь его, он положит ключ на твое остывающее тело. Пойдешь туда и никогда не увидишь дочь, а твоя жена даже не узнает о твоем бесславном конце.

Я замотал головой — перед глазами мелькали картинки: блестело в свете живого пламени факелов копье, исчезал в воздухе ключик, Эни смеялась, Элен кривила губы.

— Ты думаешь, Хэф, этот одержимый ревнивец, после того как добьется своего, простит тебе, что ты дотрагивался до Диты? Что ты целовал ее, что видел нагой? О нет! И вот тебе мой последний совет, Бернар. Если не хочешь стать еще одним увядшим цветком в ее букете, беги.

— Он не станет, Хэф добряк… — Я поднял взгляд наверх, Хэф стоял там, его глаза неотрывно следили за Дитой, а рот, почти скрытый бородой, был сурово сжат. Он напоминал безумца.

— Ты еще не понял, куда попал? — Ати больно сжала мою руку. — Ты среди богов, мальчик, и это не твой всепрощающий Иисус, мы мстительны и страшны.

Ее глаза блеснули, сама она, казалось, стала в два раза выше, копье уперлось мне в грудь.

— Не связывайся с богами, если дорожишь шкурой. Для нас ваши жизни значат меньше, чем пыль под ногами.

— Но ты… Почему ты мне помогаешь?

Ати вдруг утратила всю свою пугающую красоту. Она утерла лоб и устало улыбнулась.

— Пожалуй, я за эти сотни лет стала слишком похожа на человека. Мне тебя жаль.

Я бросил еще один взгляд на балкон — Хэф потирал руки. «Надеюсь, ты поскорее сдохнешь там, у мамочки. За все те годы, что я на тебя потратила, это будет достойная плата», — шепнула Элен у дверей зала суда. «Прости ее, сынок. Как прощает нас наш Господь, и душа твоя будет в покое», — тихо сказала мама.

Я развернулся и, протискиваясь среди пьяных, пошел искать свою машину.

* * *

Спину ломило, ноги адски затекли, во рту словно нассали кошки, а в голове били барабаны. Я открыл глаза — пустынное шоссе, пыль, солнце. Чертова Флорида. Должно быть, я перегрелся — совсем как моя чертова тачка — и задремал, уткнувшись лбом прямо в руль, хорошо хоть окна были открыты. Мне что-то снилось, пугающее и прекрасное одновременно. Но вспомнить, что именно, не получалось: события из сна ускользали, канва расползалась, оставляя в сознании только золотистые искры.

— Перегрелся, приятель? — Рядом притормозил здоровенный пикап; из окна, перегнувшись через пассажирское сидение и опустив до упора стекло, высунулся заросший щетиной чуть ли не по самые глаза крепкий мужик. — Немудрено! Вечереет, а как в пекле!

Я неопределенно пожал плечами, скривился от прошившей затылок боли и медленно встал. Меня потряхивало и знобило — и это несмотря на ненормальную (даже для Флориды) жару.

— Милях в шести есть мастерская, а при ней кофейня. Там мастер — во всех штатах такого не сыщешь, — мужик широко улыбнулся. — Настоящие чудеса творит. Помочь добраться?

Я повернул ключ, машина задорно заурчала. Такого от нее я еще не слышал: скрип, завывания, тарахтение — пожалуйста, а вот чистый и зовущий вдаль звук мотора — никогда. «Хоть раз в жизни тебе повезло», — сказала бы Элен. «Возблагодари бога», — сказала бы мама.

— Спасибо, не стоит. Вроде бы все в порядке.

— Тогда удачи на дороге, — отсалютовав широкой ладонью, мужик нажал на газ. Пикап весело взревел и, поднимая клубы пыли с обочины, рванул дальше по шоссе; отчаянно сигналя, его обогнал маленький кабриолет. В воздухе запахло зелеными яблоками.

Горячее водительское кресло встретило мою задницу скрипом. Сидеть было неудобно — что-то мешало, и я полез в карман штанов. Тяжелая золотая шпилька, украшенная красными и прозрачными камнями, легла в ладонь. Откуда она взялась, можно было не гадать: наверняка случайно утащил у Элен, она всегда обожала побрякушки. Я бросил украшение на торпедо; стоило вернуть его как можно скорее — я же не хотел потерять то единственное свидание в месяц с Эни, которое одобрил суд, а с моей бывшей жены могло статься обвинить меня в воровстве.

Я вывел машину на шоссе. До Самсона оставалось двести семьдесят миль.

---

1) Еврипид. «Медея»

Вернуться к тексту

2) Гомер. «Иллиада»

Вернуться к тексту