Нарн Арвен ах Арагорн (джен)

...и Элросу и Элронду дан был выбор над их собственною судьбой. О том, как происходил этот выбор, сказано в ином месте. В конце концов избрал Элронд дар Илуватара — ибо, как говорил он, и на людской срок уже довольно времени для усталости. И те из Эдайн, кто сражались на стороне Валар, последовали за ним в дарованную Валар землю, и там он сделался правителем, и среди своего народа был прозван Тар-Палантир, Король-Прозорливец. Но Элрос, любивший Арду, не покинул бы ее, и он выбрал остаться с Перворожденными, и удел великого владыки Перворожденных был дарован ему.

Элрос поначалу обитал в Линдоне с Гил-Галадом, и между ними была великая дружба. На него Гил-Галад возлагал большое доверие — был он скор на поступки, но не торопился на гнев, — и дал ему во владение устье реки Лун, которое Элрос поддерживал в боевой готовности; ибо недобрые твари бродили по земле в те дни, и шептались, что Пришедшие Следом, живущие за горами, предались злу. Так Элрос вырос и возмужал: с копьем в руке и глазами, обращенными к Востоку. И за морем, в Эленне, его брат по-прежнему глядел на Запад.

Минуло тридцать лет, прежде чем из-за гор наконец пришли люди, и Элрос встретил их. То были три лодки, созданных для быстрого путешествия, и сердца людей, сидевших в них, полнились тьмой. Тогда Элрос дал своим воинам знак прицелиться; но медлил отдавать приказ к нападению. «Ведь всё же, — думал он, — мы перебили орков и оттеснили варгов, и если говорю я, что брат мой, будучи во сто крат храбрее меня, стал человеком — разве не заговорю я с этими людьми?»

И он спустился к ним, и заговорил с ними, и они увидели сверкающего юного лорда, на чьём лице лежала, однако, печать тревог, и опустили луки. И Элрос видел, что люди из городов на равнине воистину были под тенью, но лишь под той же самой, какая лежала на собственном его сердце: от того, что мир, где они росли, преобразился и ныне исчез, что земля до сих пор задыхается от пепла и едва ли родит, что всё великое случилось еще до того, как начались их жизни, а им не осталось ничего, кроме песен и шепотов.

Потому Элрос говорил с ними с добротой, и люди из городов на равнине прозвали его — Вервине, что значит Атандил, Друг Людей, и это имя он носил впредь.

И вот, Элрос достиг первого йена своей жизни, когда Нэллас из Дориата пришла к заливу Лун. Поначалу она прибыла в Харлиндон, следуя за домочадцами Галадриэли, но не могла надолго оставаться в покое. Ибо, как говорили о ней впоследствии гномы, была она подобна жиле гематита, которому еще не придали форму: никогда не следовала она по прямому пути, и даже прежде падения Дориата её всегда утомляли трезвые совещания мудрых и холодные чертоги великих. После же Дориата думала она, что так или иначе, но ни мудрость, ни стены никого не спасли. И потому из Харлиндона она ускользнула прочь, дабы бродить по новым лесам и увидеть преображенное Средиземье. Там она встретилась с Нимроделью, которая позже удостоится собственной истории; но об этом больше сказано в другом месте. Когда Нэллас пришла к Лун, пришла она босиком и в одиночестве, и глядела настороженным взглядом.

Приблизясь к берегам Лун, она увидела между деревьев лагерь и попятилась, слыша голоса, говорившие на синдарине резко, как то свойственно нолдор, а также и на другом языке, ей неизвестном. Едва она не вернулась к лесу с его тенями, однако же она страдала от жажды, и на много шагов вокруг спуск к берегу был крутым. Так что она двинулась вперед, и под сенью раскидистой ивы увидела смертного человека и эльфа, что говорил с ним, но какого племени был тот эльф, она не ведала. Они обсуждали некий обыденный вопрос, хотя с тем, как перепрыгивали они с языка на язык, она не могла следовать за нитью беседы — лишь понимать, что они спорят как равные, один с другим, и пока она смотрела, эльф рассмеялся, и хлопнул смертного по плечу, и сказал ему:

— Теперь сковали мы сталь в кольцо.

— Ты неверно произнес это, — проговорила из своего укрытия Нэллас.

И Элрос обернулся, и увидел ее среди теней, и показалось ему, что вновь он сделался юн и лишен всякой мудрости, и он учтиво заговорил с нею. И Нэллас отвечала ему с учтивостью, и не возвратилась под деревья, но осталась с отрядом Элроса и с людьми, их гостями, и к утру Элрос знал свое сердце, а к вечеру Нэллас — свое.

Так Элрос и Нэллас стали мужем и женой. Спустя еще один йен и немногим больше, Нэллас решилась понести единственного сына, кого Элрос назвал Элессар, Звездный Камень, а Нэллас — Эстель, что значит «надежда». Элрос вознамерился вырастить его в Серых Гаванях, и обучить его всем воинским премудростям, а также тому, как строить и снаряжать корабли, и как говорить на языках всех квэнди. И другому также он учил сына, не ведая этого: ибо в обыкновении Элроса было не откладывать принятие решений, но скорее брать с собою советников, когда он показывал сыну, как чайка становится на крыло. Часто он брал Элессара с собой, спускаясь ко кромке моря на рассвете, когда корабль Эарендиля виден яснее всего, и рассказывал тому об Эарендиле и Эльвинг, а также о Маглоре, прибрежном скитальце, кто был его опекуном. И для Эарендиля и Эльвинг они зажигали фонари у воды там, где некогда тёк Сирион; и для Маглора они оставляли цветы. Но о Маэдросе Элрос не заговаривал.

Когда Элессару сравнялось двадцать, Нэллас обратилась к своему мужу со словами:

— Ты учил его нетерпеливым путям нолдор и прямым путям народа Линдона, и ему ведомо более, чем достаточно, о причудливых обычаях смертных. Теперь же позволь мне научить его кое-чему от дориатрим, к чьему роду он принадлежит на самом деле.

— Я почитаю тебя, — отвечал Элрос, — и не стану перечить тебе. Но знай, что ты ошибаешься, ибо воистину этот мальчик родич всем племенам.

Ибо таков был их способ обращать в игру то, что им было всего дороже.

Но Нэллас сделалась печальна и проговорила:

— Тогда, без родичей, не будет ему и дома.

И пророческими оказались ее слова.

Нэллас звала мальчика лишь его материнским именем, и пока он жил с нею, он жил везде.

В то время врата Лун были открыты востоку, и эльфы жили на равнинах Эриадора, и некоторые из них добирались даже до далеких королевств смертных — были в их числе и Нэллас, и ее сын. Нэллас показала Эстелю искусство резьбы по дереву и ту музыку, которой он мог овладеть, и как натягивать длинный лук, и как говорить на синдарине на дориатский манер, и пути звезд, и песни и сказания Белерианда такими, как записал их Даэрон; хотя, как говорила она, и было в них много бессмыслицы. В обучении всем этим премудростям он достиг пятидесятого года своей жизни: с уверенным языком, легким сердцем и проворными ногами, переводчик для матери и частый гость отца. Тогда в его сердце зародилась тоска по морю, что никогда не оставляет души эльдар, и он наконец расстался со своей матерью.

Теперь речь пойдет об Элронде Тар-Палантире, что насчитал четыре сотни и сорок восемь людских лет, прежде чем умер, и всё же был не самым долгоживущим из смертных королей этой эпохи, но по праву зовется мудрейшим. Вместе с другими эдайн он отплыл за море, в землю, что люди назвали Анадунэ, иначе же Нуменорэ. Но в дни Тар-Палантира звалась она Эленна, "обращенная к звездам".

Имя его жены на языке людей забыто, но в хрониках Эленны названа она Тельперианна, "дар серебряного венца". Она была дочерью преводителя народа Беора, который умер в морском походе, и это она установила королевскую власть в Эленне, ибо Элронд был тогда словно в тумане, в раздумьях о выбранном им жребии и с памятью о войне, не потускневшей еще. Но когда они прибыли на новую землю и начали обустраивать поселения, среди людей завязались споры, и всегда было не меньше двух спорщиков и не меньше трех различных мнений; и Тельперианна пошла к Элронду, который строил стены города, и сказала:

— Следует назначить судью над ними.

— Не могу я судить дела между человеком и человеком, — ответил он. — Я — последыш даже для Пришедших Следом.

— Никто иной не может этого, кроме тебя, — сказала она. — Ибо мы связаны старыми бедами, и не можем ясно видеть свой путь.

Тогда Элронд взглянул на нее, и ей показалось, будто он увидел ее впервые, не глядя сквозь нее вдаль до самого Тириона, и склонил он чело.

— Связаны, возможно, но свяжете себя еще множеством уз, — сказал он. — Другие могут счесть, что я не гожусь для столь высоких дел, хотя я и сын Эарендиля — ведь я так же, как и они, работаю в этой гавани и брожу по этим холмам. Но было бы иначе, заключи я союз с предводителями дома Беора. Так ли это?

— Так, господин, — ответила она.

— Но всё же ты не любишь меня и не стремишься к моей любви, — заметил он. — Неужели так заведено среди эдайн?

— Иногда и так, когда нужда в том велика, — сказала она, и голос ее был спокоен, но сердце быстрее забилось в гневе от его холодных слов — ибо, даже произнеся эти слова, он лишь отстраненно следил за ними, как следят за полетом птиц, не вникая в суть.

— Тогда найди другого советника, госпожа, — сказал Элронд. — Я не вступлю в брак с не желающей того девой.

— Нельзя сказать, что я не желаю этого, — ответила Тельперианна. — Я выбрала бы тебя. Если я не могу заставить тебя сделать выбор, то это лишь мое дело.

О том, что подумал Элронд об этом, Тельперианна не узнала; но на следующий день, едва взошел Эарендиль, явился он к ней и сказал: «Заключим же брак между собой». И так Элронд принял правление над эдайн, но в важных решениях неизменно обращался он к своим советникам, и Тельперианна была не последней среди них.

Она принесла ему сыновей-близнецов, Лауриона и Калассо. Лаурион был отцом Тинвэ, Сияющей Девы, которая на сто двадцать восьмом году правления Элронда родила Ундомиэль, Вечернюю Звезду. Ундомиэль выросла в Эленне в пору ее расцвета, и говорила на всех трех ее языках: квэнья — для знаний, синдарин — для дел государства, и адунаик — для повседневных забот. Лицом она походила на Элронда, своего прадеда — со строгими чертами, длинными темными волосами и серыми глазами, расставленными широко. Она научилась ездить верхом прежде, чем выучилась говорить, и, подобно давшей ей имя звезде, летела она от улиц светлого Арменелоса к гаваням Роменны, вверх по склонам Менельтармы или же к заливу Эльданны под цветущими деревьями, и где бы ни бывала она, повсюду ее любили, ибо немного рождалось детей у людей Эленны. Она росла, не ведая страха.

В то время эльфы Тол-Эрессэа начали отправлять своих посланцев в Эленну, и их лебединые корабли, казалось, летели над волнами, не касаясь их. Тол-Эрессэа населена была теми из эльфов Валинора, кто по-прежнему заботился о делах Средиземья, и теми, кто любил море. Многие нашлись среди них, кто возрадовался, узнав, что люди стали их соседями, и хотя никто из людей не мог ступить на пристани Аваллонэ, эльфы сами отправились в плавание к Западной земле. И когда первые из этих посланцев явились, они принесли с собой саженец в знак дружбы — и был то отросток Галатилиона, дерева, что создала Йаванна из последнего плода Тельпериона. Нимлот звалось это дерево, и они с Ундомиэль были ровесниками.

Минуло две сотни и сорок лет жизни людей, когда смерть пришла в Эленну, и никто не знал, откуда она явилась. Был сильный ветер, и долгий шторм, и улицы Арменелоса затопило водой, а затем пришла чума. Дар Валар должен был защищать людей от болезней в дни их юности, но от этого недуга не был защитой — лишь ускорял его; и так в тех, кто сильнее был тронут светом Валинора, свет этот угасал быстрее. Лаурион, заболев, умер за два дня, и за ним Калассо, и светлая Тинвэ сгорела едва ли не мгновенно — поднявшись утром здоровой и не доживя до заката. Многих и многих забрала чума, о ком не сохранилось памяти и чьи имена впервые были записаны, чтобы рассказать об их смерти. Один лишь Элронд избежал ее касания, ибо оставался по крови наполовину эльфом; Ундомиэль же заболела, но выжила. Тельперианна ушла одной из последних, и ни Элронд, ни Ундомиэль не хотели покидать ее до последнего часа, но народ Эленны не должен был думать, что все их мудрые сгинули, а потому время от времени один из них присутствовал в полупустых залах совета и выбирал следующее место для погребальных костров. Когда Тельперианне пришло время отходить, Элронд был с ней, и они говорили о многом, чего не касались прежде; и говорят мудрые, что в конце Тельперианна сказала:

— Сейчас хотела бы я принадлежать к эльдар — не ради того, чтобы избежать этого прощания, ибо поистине я устала, но чтобы видеть, как видел ты, что грядет дальше. Ибо мнится мне, что Нуменор падет, и Дар Валар растрачен будет понапрасну.

Тогда Элронд сказал:

— Я не вижу грядущего — только то, что ты умираешь, и мне страшно.

Тельперианна засмеялась тогда и сказала:

— Поистине ты из Пришедших Следом — раз так поздно понял это.

И больше не говорила она ничего. Народ ее хотел выстроить для нее богатую усыпальницу, ибо высоко они ценили ее, но Элронд не позволил им и приказал возвести погребальный костер на вершине Менельтармы. Так повели с тех пор обычай хоронить королей Нуменора — в свете, что будет виден самим Валар; хотя позже говорили иные, что делалось это также в память Маэдроса Феанариона, что отверг медленное увядание под ядом времени.

Так Ундомиэль узнала смерть.

В год три сотни и двадцать третий по счету людей великий шторм поднялся у восточного побережья Эленны, и многие в стране страшились, что чума придет вновь; и Элронд отправил Ундомиэль к берегам Роменны, дабы увидеть, не найдется ли там признаков болезни. Ундомиэль была его вестницей и регентом, и единственной наследницей Дома Беора, и она прозывалась Арвен, Благородная Дева, как знак того, что она наследует королю. И имя это она использовала гораздо чаще, чем имя своего детства. Гордой она была и сдержанной, но не холодной; и она и Элронд не скрывали друг от друга своих мыслей и своих дел.

Когда Арвен прибыла к морю, то обнаружила, что портовый город был пуст, люди Роменны бежали туда, где воздух был здоровее, и над землей стелился туман. Сердце Арвен поначалу исполнилось дурных предчувствий, но она проследовала сквозь город, ища любые отметины зла, и наконец вышла на берег, всё еще усеянный обломками. Она завидела одно огромное морское чудище, или нечто, выглядевшее таковым, наполовину погруженное в воду; и подошла к нему, дабы взглянуть, какой оно природы, и наткнулась на тело мужчины.

Она тотчас же увидела, что он жив, но не ведала, кем он был: одним из рыболовов Роменны, или потерявшим путь мореходом с Тол-Эрессэа, или неким признаком еще грядущего великого зла; и она долго колебалась над ним, не зная, помочь ему или ввергнуть обратно в море. Но наконец он наполовину очнулся, и увидел над собою высокую женщину, облаченную в серебряно-синее богатое платье, и её длинные темные волосы были перевиты тем же серебром и пронизаны им, и всюду вокруг нее клубился серебристый туман. И принял он её за бездомную тень, и воскликнул:

— Неужто наконец-то я достиг Амана?

— Нет, лишь Эленны, — отвечала она.

— Тогда Эленна плывет меж звёзд, вне кругов мира, и призрак Тинувиэль бродит там, — сказал он, всё ещё наполовину во власти видений, и на эти его слова она улыбнулась, признав в нем одного из Детей Илуватара, и притом юного. И она присела на песок рядом с ним, и испробовала на нем целительское искусство Нуменора, где истинными были слова: «руки короля — руки целителя». Так что вскоре он ожил, и вновь вспомнил себя, и она спросила об его имени. В лицо ему бросилась краска, и он сказал:

— Не ведаю, как ответить тебе. Эстель Элессар я зовусь, сын Элроса и Нэллас, и под другими именами знают меня в иных землях; я Ульзабад-заракку у гномов и Хороддин в городах на равнине. Но здесь у меня нет имени.

— Ты много странствовал, — проговорила она серьёзно, и улыбнулась вновь; и Эстель дивился этой улыбке. — Тогда я буду называть тебя — Ара-и-корон, ибо ты пришел из-за края ведомого нам мира.

— На языке моей матери это звучит как Арагорн, — сказал он, и так между собою они определили для него имя.

Она подняла его с песка, и помогла взобраться на лошадь, и дала ему еды и питья из своего провианта. Она видела, что был он хорошо сложен и хорош собою, как любой из эльдар; был он высоким, с яркими серыми глазами, и юным в расцвете сил. Она поведала ему о себе, о том, как устроена ее страна, и о своем поручении; и взамен он поведал ей о своем плавании — море звало его, и он отправился к Кирдану Корабелу, думая плавать вдоль берегов Средиземья и тем держать на привязи этот зов. Но он уплывал всё дальше и дальше, следуя за Эарендилем, и великий шторм захватил его, и выбросил туда, где он оказался.

— И теперь я не могу возвратиться, разве что на щепках, — сказал он и окинул взморье печальным взором. — Так что я волей-неволей твой гость.

— Я отведу тебя к моему прадеду королю, — сказала ему Арвен, — и он скажет, что следует делать.

И вместе они поскакали в Арменелос.

В Арменелосе они сделались значительным зрелищем, и люди текли за ними, ибо Арагорн был по-прежнему одет в то, в чём оставило его море, в лохмотья и водоросли, и он скакал вслед за госпожой этих земель с волосами, в которых застыла соль. И в таком обличье пришел он к Элронду Тар-Палантиру. Оба надолго замолчали при этой встрече. Арагорн видел собственного отца, но отмеченного печалью, чьи волосы целиком побелели, но кроме того иного по духу, ибо дух Элроса был живым и ярким, а смех его — лёгким, и дух Элронда в его отмеченных морщинами глазах выглядел невозмутимым и глубоким; и Арагорн, сын Нэллас, не счёл это плохим.

И Элронд тоже пребывал в молчании, ибо мир изменился.

Наконец он пошевелился и приветствовал своего гостя; и они говорили сначала о плавании Арагорна и о том, может ли оно быть проделано снова, и смогут ли люди Эленны отправить вместе с ним посольство, и как именно следует строить корабль, способный унести к тому берегу, и какое время потребуется им на это. Затем они отворили двери и созвали совет, где обо всём говорилось снова, и было разъято на части, подобно машинерии гномов, шестерня за шестерней, а следом вновь аккуратно подогнано вместе, лучше подходя для своей задачи. И всё это время Арагорн дивился тому, что у него не спрашивали ни слова об его отце или оставленных в Средиземье друзьях, но только о том, как устроены их гавани и ведут ли они войны. Так продолжалось, пока Элронд не огласил, наконец, свое решение; и не принесли вино. И показалось тогда, будто некий дух покинул комнату, и кто-то рассмеялся, и сказал:

— Истинно ли говоришь ты, что на Востоке были найдены королевства?

И тогда Арагорн увидел, как обращаются эдайн со временем, коего у них так немного; следовало связать его строго с одной целью или иной, и таким образом не растратить зря. И его сердце потеплело к обезлюдевшей наполовину Эленне, равно как и к Арвен, что улыбалась, а не смеялась.

Так началось первое пребывание Арагорна в Нуменоре, и длилось оно десять лет. Он часто странствовал по острову, и отправлялся либо к безлюдным местам, либо в поселения, которых у Арвен не было причин посещать, и всегда возвращался в Арменелос с новыми историями; и Арвен научилась от него тому, чего можно достичь острым глазом и внимательным ухом, дабы понимать нужды своего народа. Зачастую ночами поднимались они в какое-нибудь высокое место, и там он учил ее тому, что Нэллас рассказывала ему о звездах, и что сам он видел во время плаваний. Она начала думать о нем, как о дорогом друге, и ему она говорила то, чего не говорила никому другому, что она начала бояться, что здоровье Элронда не продержится долго, и что чума, пощадив его, могла укоротить его дни. И после ещё более длительной дружбы она сказала ему то, чего не знала сама до тех пор, пока не начала говорить: что она боится этого дня, не только из-за своего прадеда, но потому, что она должна будет избрать супруга, либо же позволить роду Перэдилей исчезнуть из мира людей.

— И в том я подобна Эльдар, — говорила она, — что не потеряю себя, вступив в брак. Но среди людей на это чересчур часто смотрят иначе, и я не знаю ни одного смертного мужчины, кто взял бы меня женой, но не связал бы меня.

Тогда отвечал ей Арагорн:

— Ни одного смертного, может быть. Но если бы ты избрала меня, я не стеснил бы тебя ничем больше.

— Но ты не можешь того, — сказала она и положила руку поверх его руки. — Ибо ты из иного племени; и дом твой в ином краю.

Никто из них не заговорил тогда о любви; и Арагорн не стал спрашивать её снова.

И на исходе десяти лет Арагорну был дан великий корабль, «Синдэрамар», «серокрылый», нагруженный подарками и несущий посольство; и Арвен распрощалась со своим другом на дворцовых ступенях. Арагорн проверял паруса, когда в преддверии церемонии прощания явился Элронд; и они встретились на палубе.

— Таким снился мне Вингилот, — сказал Элронд. — Хотя не знаю: сон это или же память.

— Этот корабль я приведу обратно к тебе, Тар-Палантир, — сказал ему Арагорн, ибо у него на сердце было легко. Но он увидел, что чело Элронда потемнело, и сказал: — Но только если ты пожелаешь видеть меня снова. Ибо ты знаешь, что я чту тебя, и благодарен за твою дружбу, словно второму отцу; но временами кажется мне, будто ты хотел бы видеть меня как можно дальше, и я не ведаю, нежеланный ли гость я в твоей стране.

Тогда Элронд обратился к нему серьезно:

— Ты видишь истинно. Временами мне делается больно глядеть на тебя, Элессар, сын Элроса. Ибо в тебе я вижу твоего отца, и вижу, что ты не увядаешь; и также вижу я твою любовь к моей правнучке, Арвен Ундомиэль. Думаешь, я не знал? Хотя не нужно было бы великого провидения, пожелай я увидеть это; ибо ты глядишь на неё часто и долго, и забываешь, о чем собирался ты говорить. Справедливо она назвала тебя, Ар-Аган, повелитель смерти, ибо она умрет еще прежде, чем ты достигнешь венца своей мудрости, и все ее годы с моими вместе будут для тебя, точно грёза юности, что прошла и ныне забыта.

Тогда сердце Арагорна вспыхнуло и он вскричал:

— Не я принес ей этот Рок!

— Нет, то был не ты, — согласился Элронд; и говорил он с горечью, а не с гневом. — Его ей передал я. Ты же принес только истину. Ибо для себя я сделал выбор, но ты показал мне, какой удел мог бы ожидать Арвен, выбери я иначе; долгая жизнь без скорой смерти в конце.

И Арагорн умолк; но Элронд вздохнул, и заговорил снова, сказав такие слова:

— И всё же я бы остался с тобой в дружбе, ради тебя самого. И кто из смертных может сказать, что могло бы быть?

Тогда Арагорн расстался с ним в доброй дружбе, и отплыл домой, и ветра были с ним, и тоска по морю пела в нем, покуда он не достиг Серых Гаваней. И Элрос увидел своего сына меж факелов на причале, и возрадовался. Но в Нуменоре Арвен встречала своего прадеда на улицах Арменелоса; и как всегда бывало после их расставаний, думала: «Его спина еще не согнулась; его голос еще силен; у меня есть еще время».

Элессар говорил со своим отцом и рассказал ему о том, что случилось в Эленне, и о болезни, что по-прежнему жила там. Тяжелы были эти вести, но не были неожиданностью, как думал Элессар; Элрос же поведал ему, что среди городов на равнине начались раздоры. Галадриэль и Гил-Галад мыслили, что таков был порядок вещей в Средиземье с тех пор, как они явились сюда — что Арда была поражена недугом войны, и не мог Элрос спорить с этим. Но доходили разрозненные слухи — о том, что племя гамейр спорило с племенем марайен из-за озера, воды в котором не хватило бы никому из них, и мумак-ад спорили с эзехедрим о том, кто из них должен выучиться искусству обработки мифрила у гномов, и гномы спорили с марайен о праве прохода через Эред Хитуи. Таковы были истории, что рассказал Элрос Элессару.

— Но, — сказал он, — неведомо мне, насколько они правдивы. Наших посольств становится все меньше.

— В Эленне король или госпожа Арвен отправят тайное посльство, если никто не пойдет открыто, — сказал Элессар.

— Сделают ли они это? — сказал Элрос. — Я бы согласился, будь мне кого послать. Но твоя мать вновь в странствиях. Останься — в нашей семье уже есть один странник, разве не довольно этого? Отправишься ли ты туда?

Элессар не стал перечить, решив оставаться в Митлонде до поры, пока Элрос не сочтет лучшим вернуть корабль с вестями в Эленну; и также, возможно, думал он, что Арвен лучше оценит его возвращение, если явится он с новыми рассказами. Потому он отправился к племени марайен в Сумеречных холмах, и вернулся со странными известиями — что стража на улицах города следовала за ним по пятам, и на рынке его встречали притворными улыбками. На южных берегах озера Ненуиал появились звери, что казались волками, но не были ими.

— И всё же я не знаю, что думать об этом, — сказал Элрос своему сыну. — Может быть, как говорят другие владыки, мы видим перед собой не новую тень, но лишь темный час. Они знают Арду куда дольше. Отправишься ли ты в странствия снова?

Тогда Элессар отправился в Казад-дум, и говорил с гномами, которые едва не закрыли перед ним свои недавно построенные ворота; и на юг, к племени эзекедрим, где дети на улицах играли в стервятника и ворона. И всё же он не нашел явных признаков зла — видел лишь неурожай, случающийся в дни голода, или правителей, охваченных жадностью в дни мира. Но казалось ему, что, к каким бы дверям ни приходил он, некто был здесь прежде него.

Он встретил свою мать в Минхириате, возвращаясь к Лун, и некоторое время они шли вместе. С ней поделился он своими мыслями, и она призналась, что думала о том же, а еще о том, что видела уже подобных тварей в обличье волков, несших разрушение в Дориат; но тогда то был один великий волк, и имя ему было Кархарот.

В Митлонде они расстались, ибо, как сказала она с любовью, он стал неподходящим спутником — говорил всегда только о Роке или Эленне, и не давал прислушаться к пению соловьев. Элессар отправился к своему отцу, и спросил, нельзя ли теперь вернуть уведенный корабль; и Элрос дал позволение, желая узнать совет людей в их делах. И так Арагорн приплыл в Роменну, найдя там великолепную гавань и юный город на берегу; и Арвен услышала все его вести.

Так прошло несколько лет, и Арагорн никогда не оставался подолгу на одном месте. Он мог задержаться в Эленне не дольше, чем нужно было, чтобы смыть с ног дорожную пыль, а затем очередная задача увлекала его обратно в Средиземье — наносить на карту южный берег Харлиндона, или передать владыкам эльдар вести из Амана, или скакать вместе с гватуирим по грядам низких холмов. Но так же и не оставался он в Средиземье дольше, чем требовали дела, и к иным своим именам прибавил он имя Телконтар, Странник.

Эльдар не подвластны усталости так, как сыны людей, и Арагорн пребывал в добром здравии; но, глядя на его беспокойный нрав, Арвен в своем городе видела, что тоска по морю не утихла в нем, но лишь возрастает. Часто думала она: «Когда он придет снова, я скажу ему, чтобы умерил свои странствия и берег силы». Но никогда она не говорила этого, частью потому, что видела, как, достигнув гавани, он перепрыгивал через борт, чтобы быстрее добраться до берега; частью же потому, что не могла она прожить без него.

Люди Эленны научились строить корабли и начали собственные плавания через восточные воды, над утерянным Белериандом, Землей-под-волнами. Из всех великих гор и могучих башен этой земли лишь Камень Несчастных по-прежнему стоял над волнами, точно знак, и моряки называли его Тол-Морвен, и бросали якорь там, и воздавали почести тем, кто скован был ненавистью Моргота. В одном из таких плаваний увидели моряки огромное морское животное, показавшееся из воды, и, спустив шлюпку и взяв гарпуны, они пустились в погоню. Нанесли они зверю сильный и чистый удар, и тот, умирая, утащил их далеко на север, и корабль, подняв все паруса, последовал за ними; так приплыли они к обширным глубинам, где вода была непрозрачной и темной, а по границе глубины тянулась бледная голубая линия отмелей; и здесь, в Пасти Оссэ, их застал штиль. Моряки вскрыли брюхо зверю, чтобы увидеть, нельзя ли запасти из него провизии. Но внутри было всё черно, точно разъедено скверной от того, что он проглотил, а в середине этого была голова дракона. Так мореплаватели Нуменора нашли руины Тангородрима.

И так разделилась Эленна. Ибо некоторые говорили, что следует отыскать всё, что погребено под волнами, и вернуть из руин Белерианда сокровища Первой эпохи; иные же говорили, что мертвых следует оставить в покое и не тревожить их кости. Но те, кто знал советы Арагорна и Элроса, думали о войне, что может случиться; и отправленный ими корабль вернулся в Пасть Оссэ, и втайне принес королю и владычице известия о странных вещах, что обнаружили там.

Найди они только лишь творения Моргота, даже самые неразумные и нетерпеливые выбросили бы их обратно в волны; ибо в то время люди Эленны еще были верны Валар, и узрели бы в том их волю. Но сокровища под волнами не все были созданиями Врага. Оружие воинства Валар было там, и оружие эльфов и людей; тела странных существ, которые всё же не принадлежали тьме, и следы силы, что пела о легкой смерти.

Арвен отправились к мореплавателям Тол-Эрессэа и спросила их, можно ли отличить чистое от оскверненного. Но многие из них не давали ответа. Наконец Лалвен, сестра Финголфина, сказала ей:

— Такой вопрос могут задавать лишь те, кто выучился войне по книгам. Моргот мог обернуть любой дар к своим целям. Море отмыло дочиста эти вещи; но в войне они недолго останутся таковыми.

— Это не ответ, — сказала Арвен, будучи в отчаянии.

Тогда Лалвен улыбнулась; и сказала она:

— Я тоже поднимала оружие: как в Амане, так и в Белерианде. Никто из нас не станет останавливать тебя.

И этим ответом Арвен пришлось удовольствоваться.

Арагорну поведала она эти тревоги, как только могла, хотя и не мог он дать ей лучшего совета; и иные, меньшие тяжести доверяла она ему. Он слушал ее не как подданный, но как друг, а после говорил правдиво или же молчал. Но с течением лет Арагорн всё реже приплывал в Эленну, ибо странствия его становились дольше: сперва один год, затем два, а затем настало время, когда его корабль вовсе не показывался у их берегов. Арвен отставила в сторону этот страх, как отставляла и иные, и отправилась к своему прадеду, говоря:

— Мы можем не получить больше вестей из Средиземья, пока не придет война; подготовимся же к этому.

И Тар-Палантир согласился, ибо, сказал он, есть такие беды, для которых никакая подготовка не бывает излишней. Потому Нуменор изготовился к войне, создавая огромные корабли и оружие великой силы.

Десять лет прошло, прежде чем «Синдэрамар» вновь пристал к берегу. Сперва Арвен не знала об этом, проведя долгие часы за работой предыдущей ночью; но Арагорн сам пришел во дворец, и стража расступилась перед ним. Раздался стук в дверь покоев Арвен, и, подняв голову, она увидела в свете свечей, как он входит, словно бы для того, чтобы сменить ее на посту, одетый в синее с серебром, высокий и стройный, с волосами, убранными в косы и открывающими его серые глаза, и увенчан он был остролистом. И Арвен поняла, что не может больше спорить со своим сердцем.

Там, в Арменелосе, впервые они познали друг друга; и молчаливые дети Второй эпохи обменивались историями и поцелуями, путаясь между одним и другим, пока не потерялись вовсе. Наконец Арвен, очнувшись от нахлынувшей на нее волны, спросила его — как же вышло так, что он столь долго был вдалеке? И Арагорн ответил правдиво, сказав:

— Я был на юге, следуя за Эред Нимрайс, Белыми горами, пока не достиг их корней; и там я нашел зло, которые мы искали. Это прислужник Моргота, называемый Сауроном, вновь вернувшийся в Средиземье, и он не дремлет.

— Значит, будет война, — сказала Арвен.

— Война придет прежде, чем закончится этот год, — сказал Арагорн. — Госпожа моя, я принес недобрые вести.

— Но и мы в Эленне не дремали, равно как и вы, — сказала Арвен, беря его за руку. — Я знаю, что мы не должны колебаться.

— Мне не даровано твое предвидение, — сказал ей Арагорн. — Мы — не воинство Валар, и люди, гномы и эльфы все разделены, и не в дружбе наши народы. Саурон немало потрудился. Но пусть твоя надежда станет моей. Я знаю, что ты заслужила ее.

Арвен поцеловала его в ответ, и в эту ночь они забыли о мудрости и советах. Но наутро они встали; и Элронд встретил Арвен и Арагорна в зале королей, и степенно рассказали они всё, что было им известно. И один за другим мудрые Эленны согласились: быть войне.

Велико было войско Нуменора, собравшись впервые: светлое и прекрасное, где каждый нес на груди знак Белого Древа. Сборы его заняли две недели и еще сверх того, и всё это время Арагорн и Арвен тенью следовали друг за другом. Они не говорили ни слова об обручении. Наконец, корабли были готовы к отплытию, и Арвен отправилась в рощу Нисимальдар — срезать ветви с мэллорнов, дабы те служили знаком для флота, как были они на кораблях Тол-Эрессэа, принесших сюда эти деревья. Арагорну дала она ветвь, покрытую золотыми цветами; и Арагорн принял ее, сказав:

— Такого нет у нас ни в Линдоне, ни в Эрегионе.

— После войны мы подарим их вам, — сказала Арвен. — Средиземье порастет мэллорнами от гор до моря.

— Но буду ли я там, чтобы увидеть их цветение? — спросил Арагорн, но Арвен остановила его.

— Не спрашивай меня об этом, — сказала она, — покуда вы все не вернетесь. Горькая это доля — любить отважных и видеть, как они уходят.

— Равно как горько и любить мудрых, и оставлять их нести их ношу, — сказал Арагорн. — Будь на то мой выбор, мы оба были бы в Средиземье, и песни о наших с тобой деяниях превзошли бы Нолдолантэ. Но истинно говорю тебе, Арвен — я не оставляю тебя навеки. Если я не приду больше из Средиземья, я приду к тебе с Тол-Эрессэа.

Там, в лесах Нисимальдара, они расстались; и Арвен вернулась в Арменелос, бледная и прямая, и Арагорн — к кораблям. В Средиземье отплыли они, и Арагорн был во главе флота; и вместе с Элросом он присоединился к воинству Гил-Галада.

О войне против Саурона повествует Песнь о Разрушении Гор, сложенная Толенэдилем, — о разорении Эрегиона, о восстании Казад-дума, о сожжении городов народа гамейр, и об огне на море. Шесть лет длилась эта война; и те, кто выжил в ней, не назвали бы ее короткой. Саурон призвал темных тварей, натравив их на землю. На востоке поднялся дракон Смауг, и на севере — варги, но воинство Элроса выступило против войск Саурона; и многие из разных племен были в том войске, ибо среди Детей Илуватара были те, кто верил, будто Тень никогда не поднималась на самом деле, и кто в отчаянии готов был сражаться ради любой силы. Не последним среди воинов Элроса был Арагорн Элессар, и неизменно посылали его туда, где была нужда в бесшумной смерти. Не было ему отдыха от войны; ибо в часы затишья между битвами служил он самым быстрым посланником, а когда начинался бой, стоял по правую руку от своего отца, точно изваяние князей древности.

Он был на возвышенности, когда Гил-Галад пал перед вратами Мордора, и видел Арагорн, как его отец бросился в бой, и ярко блестел меч его Каладкрист, когда Элрос сразил короля марайен одним могучим ударом; Арагорн же натянул лук, и убил вожака орков, чей топор уже навис над головой Элроса. Когда же, наконец, вышел вперед сам Саурон, полный ярости и сверкающий, точно молния, Арагорн первым обрел зрение после краткой слепоты, и первым протрубил в рог, призывая к битве.

Саурон полагал, что планы его слишком изощрены, и Тень слишком далека, чтобы эльфы в своих гаванях могли узнать об этом; и потому воинства Средиземья застали его врасплох, и в конце концов был он изгнан из Мордора, и скверна его уничтожена. Прочь от гор бежал он; но ожидало его воинство Нуменора. Он достиг Эрин Ворн, когда корабли Нуменора обратили свое сияющее оружие против лесов, и Эрин Ворн был сожжен в одно мгновение. Его собственную силу они направили против него, и своими же темными творениями Саурон был скован, и там море сомкнулось над ним, и Оссэ увлек его в глубины в цепях. В новый залив, распахнувшийся на земле, хлынуло море, и сгинул Минхириат с его высокими деревьями.

Арагорн отправился вслед за своим отцом в Митлонд, а затем в Харлиндон. Не было на нем внешних отметин войны, и он улыбался; но когда Элрос с гордостью заговорил о его деяниях, он остановил его, сказав, что не делал ничего более, чем убивал пауков в темных местах. Когда Элрос пустился в обратный путь, Арагорн не пошел с ним. Во владениях Галадриэль ожидал он свою мать, но она не пришла, и наконец он направился на ее поиски. И потому, когда явились в Средиземье посланники Королевы Нуменора, Арагорн был далеко на юге.

Арвен встретила владык эльдар: Кирдана Корабела, старейшего из квэнди Средиземья, и Келебримбора, что смотрел отрешенно и чьих мыслей никто не ведал; Амдира из Лоринанда, и Галадриэль с Келеборном, что всё еще правили в Харлиндоне. Последним же пришел Элрос Атандил, всё еще хромая от раны, полученной в бою с Сауроном, и он ныне был королем эльфов Средиземья. И, увидев его, Арвен вскинула голову, точно получив удар; ибо ему принесла она весть о том, что брат его умер.

На кораблях с Арвен прибыли вестники с Тол-Эрессэа, скитальцы, полные странной мудрости, и долгими были речи удивления и скорби, долгими были споры и разговоры между ними всеми. Наконец, Арвен пришла к Галадриэль в час затишья, и передала ей семена мэллорнов, как обещала, и вести о ее родичах на Тол-Эрессэа; и они говорили о королевствах и власти. После беседы, когда заходили звезды, Галадриэль рассказала ей, куда ушел Элессар, сын Элроса. И наутро Арвен оставила посольство своим советникам, отправившись на юг одна.

Арагорн был на берегу, на новом мысе, где был прежде Эрин Ворн, когда она нашла его. Вдоль обрыва подошла к нему Арвен, одетая в дорожную одежду, и Арагорн поднялся на ноги, чтобы приветствовать ее — так, словно она была подобна луне. Он был грязен от странствий, и морские брызги падали к его ногам; в руках же он держал венок. Он сказал:

— Нэллас отплыла на Запад, и оставила мне это — чтобы преподнести в дар тому духу, что, верно, защитил ее.

— И Элронд ушел за пределы мира, — сказала ему Арвен.

— А! — воскликнул он, и не мог говорить; затем, спустя долгое время, он улыбнулся: — Тогда я говорю с королевой Эленны! Дарует ли она мне свою милость?

— Любую милость, какая в моих силах, — сказала она. — Чего ты хочешь просить у меня?

— Госпожа, отправишься ли ты со мною иным путем? — спросил он. — Ты знаешь, что я великий мореплаватель, и я не вижу для нас ничего дурного в сравнении с Туором и Идриль. Поплывешь ли ты вместе со мной в Валинор — и увидим, сможем ли мы добыть тебе дозволение?

— Такого выбора мне не дано, — отвечала Арвен; но поначалу заколебалась.

— Быть может и так, — сказал Арагорн. — Но я полагаю, что нет на свете никого, кто может отказать Арвен Ундомиэль в любом выборе, какой бы она ни сделала.

Тогда Арвен сказала:

— Но я не преступлю Запрет Валар и их доверие.

— Нет, почему же? — сказал ей Арагорн. — Я пойду первым, как твой посланник.

Тогда Арвен отвернулась и воскликнула:

— О, Эстель! Ты не ведаешь, о чем просишь меня. Ибо за каждым из моего народа по пятам ходит Смерть, а ты говоришь мне, что можешь отогнать ее палкой, точно брехливую шавку, и сделать меня свободной — единственной свободной во всем Нуменоре. С юных дней я состязаюсь с собственной судьбой, дабы не позволить ей обратить мои дела тщетными, а мое сердце водою, хоть я и знаю, что в конце концов всё будет утрачено. И я должна принять такой выбор?

Затем она надолго замолчала. Наконец она вновь подняла свое лицо к Арагорну; и он увидел, что она плачет. Она сказала:

— Я не отказывалась ни от одного из даров людей; ни от нашей гордости, ни от нашей силы, ни даже от нашей смутной любви. Равно не откажусь я и от последнего. Аданэт я остаюсь, и не могу быть никем больше.

Тогда Арагорн склонил голову; и она обратилась к нему:

— И ты утомлен; и ты тоже должен исчезнуть. Стану ли я удерживать тебя, словно призрака, в своих чертогах: жаждущего уйти, но позабывшего о дороге?

— Нет, Арвен, — сказал он ей, и протянул ей венок, дело рук его матери. — Нет у меня дома меж народов этого мира! В Амане я нашел бы покой, и отдых от забот; но что бы я делал с ними? Я таков, каков есть. Я отправлюсь с тобой.

— Чего не приму уже я, — мягко отвечала она. — Ибо чужд ты горю, и горе не оставит тебе выбора; и я не желаю его себе в супруги.

— Повелишь ли ты мне?

— Да, напоследок, дабы расплатиться за всё, — сказала она. — Ибо я люблю тебя, и не свяжу тебя.

— Что же! — сказал он. — Что мне еще одно промедление? — И показалось ей, что свет ушел из него, так что больше он не казался драгоценным воспоминанием, но другом, встреченным на незнакомой тропе; и он сказал: — Тогда я поменяю свое прошение, госпожа. Позволь мне пребывать с тобою до часа нашего расставания: если не ради меня самого, то из жалости к страннику.

Тогда возложила она ему на голову дар его матери, и они сошли рука об руку к водам Белегаэра; и зов моря звучал лишь эхом в сердце у Арагорна.

* * *

Арвен Тар-Тириссиндэ, Бдительная, была королевой в Нуменоре две сотни лет, и родила она двух дочерей и сына, и супруг ее, Арагорн Тельконтар, неизменно был ее вестником и ее очами в далеких землях. В ее правление Нуменор впервые выстроил в Средиземье свою собственную гавань, хотя еще не отправились туда люди, чтобы населить ее; и нуменорские мореходы нанесли на карту залив Бельфалас, и проследили горы Эред Нимрайс в их новых очертаниях. С гномами вела торговлю Тар-Тириссиндэ, и с эльфами Эрегиона, взявшими для изучения сокровища Пасти Оссэ; но больше об этом сказано в ином месте. В ее времена говорилось среди людей: Эленна изящна ее изяществом и сильна ее силой; и была она нежно любима в своем народе. И порой смеялась она, не ожидая этого от себя самой.

Когда же наконец она выбрала час своей смерти, то сказала Арагорну, бывшему рядом с ней:

— Не спеши скорей в Аман после того, как я отойду; ибо должен ты присмотреть за Эльдарионом, пока тот не будет готов.

— Тогда должно тебе назначить наместника, — отвечал ей Арагорн. — Ибо предстоит мне иное странствие, и не Аман лежит в его конце.

Тогда Арвен протянула руку к его лицу и провела по отметинам тревог; и сказала:

— Когда же ты успел избрать Рок Людей?

— У Белегаэра, близ воды, — ответил он и сжал ее руку. — Не всем на свете можешь ты повелевать, королева Эленны.

После того, как она угасла, быстро исчез и Арагорн, лодка ждала его у причала; и направил он ее к далекому северу, и лег в нее, и ушел за горизонт; и никогда больше в Средиземье не видели Арагорна Тельконтара, того из моряков, что уплыл дальше всех.