Виноваты звёзды (джен)

Меня угораздило родиться сквибом в уважаемой семье чистокровных волшебников, для которых моя натура мгновенно стала позором. Поэтому я был отдан в обычный приют, как волшебники выражаются, для магглов. Мне было три года. С того дня я больше не видел этих людей. Не жалею себя и не скорблю, ведь я никогда не был одним из них.

За свою жизнь я узнал о них достаточно, чтобы не иметь желания вернуться, отыскать их или хотя бы увидеть издалека.

Память мне стереть до конца не получилось. Наверно, потому, что вселенское правосудие не позволяет делать такое с детьми — другого объяснения у меня нет. Сейчас отчетливо помню только момент той страшной попытки и только его. Обрывки прошлой жизни начали всплывать в памяти, когда тот блок, сдерживающий воспоминания, окончательно развалился. Их образы сначала посещали меня во снах, когда я был ребенком, а сейчас уже слишком позабылись; лица стерлись, как и странные имена, которыми они друг друга называли. Как и не менее странное имя, которым они назвали меня.

Колдовать я не мог совсем. Однако цепь событий, по иронии судьбы произошедших со мной, убеждала меня, что я не абсолютный сквиб, но не думаю, что у кого-то из членов моей биологической семьи зашевелилась бы совесть, узнай они об этом. Да и не нужны они мне.

Меня увлекли Астрономия и Прорицания — слабый выхлоп моего происхождения. По меркам мира магглов эти увлечения довольно спорны и чудаковаты. Люди зарабатывают на подобном шарлатанством и обманом. Некоторые и вправду пытаются постичь секреты этих наук, уцепиться за завесу таинства. Сравнив их взгляды со своими, я не согласился. Для меня это — нечто другое.

Я любил звёзды, планеты, космос. Мне доставляло удовольствие наблюдать за тем, что обычно наблюдало за нами, людьми, и я счастлив, что мне открылось это таинство, что мне дозволено видеть что-то.

Я верил в эту космическую силу.

Я верил в души.

Я верил в уроки Вселенной — то, с чем мы сталкиваемся, уже когда-то случалось с нами, но мы провалили экзаменацию.

 

Душа путешествует из жизни в жизнь, из тела в тело, из одной эпохи в другую. В прошлый раз всё закончилось не очень хорошо, и она знает, почему. Её работа проверена учителем, на листе красуется кричащее «неудовлетворительно». Хороший момент в том, что ей представляется шанс попробовать снова, плохой — она не вспомнит, где конкретно допустила роковую ошибку. Каждый раз, из жизни в жизнь — урок, будь то квадратные дроби, не полюбившаяся тригонометрия или противное умножение многозначных чисел. Душа, как ребенок, оставшийся на второй год в школе, попробует на этот раз выучить урок. Сколько попыток понадобится человеку, который этой Душой живёт — неизвестно. Но если на этот раз квадратные дроби будут вызубрены назубок, не беда. Это не последний урок. Их у Душ великое множество впереди.

Ещё есть Свет и Тьма, между которыми израненные уроками души мечутся с самого начала их появления. Свет и Тьма — пожизненные соперники и закадычные друзья, которые не могут жить друг без друга. Они — не «добро» и «зло» из сказок. Их дружба до абсурда странна, но они действительно признают могущество друг друга и не делят людей на «плохих» и «хороших» — только их поступки. И даже если счет сегодня неравный, нет между ними зависти, только обещание взять реванш...

 

Я потерял мысль.

Чайник на плите свистит уже с минуту, а я всё пишу.

В следующий раз постараюсь написать что-то по существу. Если не потеряю тетрадь. Или ручку. И не заблужусь в собственном доме снова.

Я стал слишком стар.

Ваш Астроном

Новая неделя, новое собрание. Кто не придет сегодня?

Перетягивание союзников на свою сторону напоминало торг. На прошлой неделе им отказали великаны, месяцем ранее — кентавры, которые, как обычно, «не вмешиваются в то, что уже написано звездами». Эта война душила его. Сириус хотел именно воевать, драться с врагами, но война оказалось чем-то другим. Смелость и отвага? В реальности лишь отсидка по всяким подвалам. Так называемые «собрания», планы, которые один за другим не работали. Уважаемые им люди, которые один за другим умирали. Изоляция Джеймса. Это всё было совсем не то, чего он ждал, он не хотел отсиживаться. Однако ему казалось, что именно этим они и занимались, настолько скудно выглядели их результаты на фоне проигрышей.

Чего ждать? Чего все они ждут? Ведь ясно, что подмога не придет. Все, кто остались — это всё, больше никого не будет. Количественный перевес слишком долго держался на стороне Пожирателей, этого уже не изменить. Сириусу казалось, что его где-то, мягко сказать, обманули, будто он не знал чего-то, что знали все, или ещё лучше: Дамблдор двигал фигуры на доске, как его душа желала. Блэк был убежден, что старик не посвящает их в то, что ему известно.

И самое главное — Сириус чувствовал, чувствовал своим собачьим нюхом, что в Ордене завелась настоящая крыса. Однако стоило ему заподозрить кого-нибудь, как очередной кандидат в шпионы погибал или пропадал без вести. Блэк не видел смысла собираться в очередной раз для создания плана, который все равно провалится, только чтобы ещё раз удостовериться в мощном сливе информации из Ордена. Он хотел мести за Марлен и не понимал, как остальные могли сидеть спокойно, когда Пожиратели убивали их друзей, их родственников. Всё, что планировалось в Ордене: «проследить», «проверить», «договориться о сотрудничестве». В то время как Пожиратели прикидывали, сколько человек им нужно сегодня убить.

Сумасшествие было близко, ведь Сириусу начало казаться, что тот самый предатель — это Люпин. Друг вёл себя странно, то прячась за своей «проблемой», то пытаясь залезть ему в мозги с помощью легилименции. Или это был не он? Так или иначе, между ними начал проступать холодок.

Сириус лежал на кровати, вертя в руках осколок сквозного зеркала: кромешная тишина в комнате, взгляд в потолок и все эти мысли в голове. Он должен явиться на это собрание, пусть и считал его почти бесполезным, однако поступить импульсивно и пойти на что-то в одиночку было бы совсем глупо. В последнее время Блэк гасил в себе вспышки максимализма. С большей частью юношеских иллюзий о том, как устроен мир, тоже пришлось попрощаться. Его часто посещала мысль — а может, его дракклова семейка была тысячу раз права?

Что с ними сейчас? Где Регулус? Он не встречался с ним в последних стычках. Мерлин, если только он погиб... Кто мог его убить? Худшим кошмаром было бы сойтись с ним в схватке — и не потому, что он сильнее, а по той причине, что Сириус не знал бы, как правильно поступить.

Из зеркала на него смотрел какой-то странный Сириус Блэк.

Он уже давно запутался. С определенного момента казалось, что это сон, а он — лишь сторонний наблюдатель. Последние годы после выпуска из Хогвартса казались недоразумением, чередой неконтролируемых и беспричинных действий. Он забыл, зачем жил и зачем боролся. А нужно ли сражаться вообще?

Захотелось себе врезать.

Надо отправляться на чертово собрание. И он не уйдет, пока не поговорит с Дамблдором без его стариковских увиливаний, называемых дипломатичностью, вежливостью… или просто запудриванием мозгов?

Он застегнул рубашку и потянулся к конверту, в который была вложена устаревшая монета-галеон, представляющая собой портал.

* * *

Сириус понятия не имел, где он, но из всех маггловских мест, выбранных для собраний Ордена, это пришлось ему по душе больше всех. Что-то вроде музыкального зала. Ставни высоких окон закрыты, с потолка свисала хрустальная люстра длиною метра в полтора. По залу были расставлены раскладные стулья, у дальней стены располагалась крошечная сцена с кое-как слепленными декорациями, а под сценой — рояль.

Единственное, что тотально не понравилось Сириусу, — собрание началось без него. И кажется, не пять минут назад.

— Дирборн — мёртв! Фенвик — мёртв! Медоуз — мертва! Маккиноны — все мертвы! — от упоминания о Марлен и её семье Сириусу захотелось зарычать. — Хватит переманивать к себе тупоголовых великанов и пытаться слегка расстроить планы Пожирателей, нужно отлавливать их по одному и умертвлять! Это война, Альбус, припрячь свою гуманность, тем более, что у них таковая совсем отсутствует! — с пылом высказался Аберфорт Дамблдор.

У многих образовался ком в горле от его слов. Тут-то и крылась правда, многие члены Ордена просто не готовы убивать. Но Пожирателей не убедило бы «Остолбеней», их вообще ничего не убедит. Орден только отбивался, но этого было мало, слишком мало.

Блэк оглядел присутствующих — Ремуса среди них не было. Полнолуние близко.

Хвост и братья Пруэтт тоже отсутствовали. Любопытно.

Супруги Долгопупс переглянулись, Хагрид насупился на Аберфорта из-за «тупоголовых великанов», Вэнс и Подмор ожидали ответной тирады от Альбуса Дамблдора — перепалки братьев были привычным делом на собраниях. Макгонагалл тоже молчала, Сириус был уверен, что она думает о погибшей гриффиндорке. Маккинон, как и декан Гриффиндора, была родом из Шотландии. Минерва была знакома не с одним поколением её семьи.

Сириус присел рядом с Эдгаром Боунсом. Все обернулись.

Нет-нет, не обращайте на меня внимания. Думаю, я тут вообще никакой роли не играю. Блэк был крайне нервозным. Алиса задержала на нем взгляд дольше других, но, поймав его раздражение, снова развернулась к мужу. Сириус ничего не слышал, ему казалось, что все говорили на другом языке, он не различал слов.

На том и рассудили, что нужно дождаться сведений от «особого шпиона Дамблдора» и возвращения Грозного Глаза из Мунго, и собраться ещё раз на неделе. С Аластором, Люпином, Хвостом и братьями Пруэтт. Последние трое где-то дежурили. Аберфорд выругался и аппарировал. Клише вежливости не пользовались популярностью в войну. Оно и понятно — зачем тратить, возможно, последние моменты жизни впустую. Однако все понимали, что между Дамблдорами просто сводятся личные счеты.

Сириусу было жаль, что такая уютная локация пропала зря, не привнеся в деятельность Ордена ровным счетом ничего. В следующий раз они могли оказаться в менее приятном месте. Посиделки за чаем дома у одного из членов Ордена давно канули в небытие. Ровно с того момента, как волшебники начали умирать и пропадать, пить чай и мило улыбаться стало совсем неуместно.

Фрэнк подался беседовать с Дамблдором. Сириус не знал, стоит ли ему подождать? Он был полон решительности всё прояснить, когда шел сюда, и иметь четкий перечень обязанностей на ближайшее время. Но что спросить сейчас? У них даже нет цели, соответственно, и обязанностей.

Он хотел уйти. Дамблдор поглядывал на него через плечо Фрэнка.

— Здравствуй, Сириус, — его перехватила Алиса.

— Здравствуй, — ответил Блэк.

Дамблдор вернулся к разговору с Фрэнком, но все так же изредка поглядывал на Блэка.

— Это срочно, — Блэк вернул всё свое внимание Алисе. — Я говорю о твоей девочке.

Нет, только не это.

— О твоей дочке, — продолжила она. — Я не знаю, как Марлен назвала её. Мы называем её просто Малышка. Она всё ещё у нас, если ты вдруг забыл. За ней и Невиллом ухаживает Августа, — в её тоне сквозило какое-то презрение. Алиса всегда считала Блэка крайне несобранным и безответственным. — Почти три месяца она у нас, Сириус. И ты не хочешь её увидеть? Ей нужна семья. Ей элементарно нужно имя. Нам не сложно заботиться о ней, хоть ещё месяц, хоть полгода, сколько угодно! Но мы не можем ручаться даже за себя, понимаешь? Не можем ручаться, что хотя бы своего сына воспитаем. Мы можем не вернуться в любой день, — у неё перехватило дыхание. — И ты должен очнуться, Сириус. Приди в себя наконец.

Он не мог, просто не мог заставить себя увидеть ребёнка, который будет напоминать ему о том, что он не защитил Марлен. Блэк думал, что держась подальше, отталкивая её от себя, он защищает её, не подводит под удар. Она же не Медоуз, за которой охотились и жаждали устранить, она была простой девчонкой. Зачем было убивать её? Он думал, что если уберется подальше, она не будет числиться в списке Пожирателей как «пассия предателя крови Блэка». Но они убивали без разбора и всегда с удовольствием. А он просчитался и просто оставил её умирать, отослав к стареньким дедушке и бабушке в Шотландию.

— Я сам могу не вернуться, как и вы. Только, в отличие от меня, у тебя есть Фрэнк, а у Фрэнка — мать. Я не могу гарантировать дочери безопасность. С кем я могу её оставить?

— Ты самый близкий человек для неё, — отчеканила Алиса. — Но если ты не предпримешь ничего, это сделаем мы. Отдадим её на воспитание кому-нибудь, и будет поздно. Скоро она начнет запоминать вещи, и что-то нужно решить до этого момента. Поэтому соберись, Блэк.

Кажется, она всё сказала, Фрэнк тоже. Подхватив жену под руку, Долгопупс кратко кивнул Блэку, и они аппарировали.

«Почти три месяца она у нас, Сириус».

Почти три месяца он ведёт себя как чертов трус. Со смерти Марлен в нем что-то перевернулось. И сломалось.

— Сириус, у меня к тебе очень важный разговор, — а теперь Дамблдор пришел по его душу.

— Профессор, — кивнул ему Сириус и подошел ближе.

* * *

Потрескивание поленьев в камине спугнуло кошмар, снившийся Вальбурге. Она снова задремала. Так проходили её дни — в ожидании. Она ждала, что Орион придет в себя и позовёт её, или что Регулус наконец вернется. На улице лето, а в камине горел огонь. С режимом Тёмного Лорда настал невыносимый холод. Леди Блэк постоянно бил озноб, поэтому она укрывалась в маленькой гостиной, согревающей хозяйку своим теплом, с древними трудами, посвященными теме бессмертия, и успокаивающим горячим чаем, который каждый час приносил ей Кикимер. Кусок в горло не лез. Последние несколько дней домовик и вовсе не накрывал на стол.

Но сегодня она ждала не только пробуждения Ориона и возвращения Регулуса. Вчера Вальбурга переступила через свою гордость, написав письмо Дамблдору, и попросила Кикимера доставить его, каким образом — это уже на усмотрение домовика.

Если маленький эльф передал письмо лично в руки Дамблдору, была вероятность, что Сириус даже не узнает об этом. Глава Ордена Феникса мог попросту решить, что ему не следует ничего знать, дабы не увлечь настрой её доблестного сына в другое русло. Если Кикимер оставил письмо где-то среди вещей профессора, просчитав, что тот наверняка его заметит, послание могло и затеряться, не попав в руки к адресату. Она не спрашивала домовика. Ей непросто дался этот поступок. Вальбурга для себя решила — если и это не даст эффекта, то и пошло оно в пекло, больше она не будет пытаться. В глубине души она просто не хотела признавать своё беспомощное положение. Если Сириусу сообщат — хорошо, если не сообщат — тоже хорошо. Хотя бы ситуация не будет выглядеть для него так, будто она его прощает.

Она начинала сходить с ума. Регулус пропал. Она знала, что Кикимер мог найти его, но не рискнула покинуть смертельно больного Ориона. Сириус — единственный, кому это могло быть интересно. Именно могло бы быть. Вальбурга, конечно, была убеждена, что это скорее не так, воспроизводя в памяти сцены, в которых её старший сын клялся в ненависти к своей семье. Многое переменилось. Её отношение к нему переменилось с тех пор, как её муж заболел. Точнее, из-за чего он оказался полностью обездвижен — из-за немилости Тёмного Лорда главу рода Блэк медленно убивало темное проклятье.

За что боролись, на то и напоролись. Теперь всё выглядело крайне показательно — чистокровных волшебников Риддл ценил ничуть не больше, чем полукровок и грязнокровок, если те не были способны — или не хотели — дать ему желаемое. Так и случилось. Орион попал в немилость из-за своей гордости. Какая бы не была там перебранка или её причина, леди Блэк знала, что Волдеморт требовал чего-то, противоречащего принципам её супруга.

* * *

Блэк прикидывал в уме: каковы шансы, что старый паук просто хочет внедрить его, как ещё одного «особого агента», в его, Сириуса, любимую семейку. Пока что в Блэке говорил больше Станиславский, тем более что самого письма он лично в руки не получил, только услышал его изложение. Если он заявится на площадь Гриммо, а обитатели не будут понимать его мотивов, ему, скорее всего, придется наладить с ними диалог — или погибнуть на месте. Но всё-таки он не верил, что Дамблдор настолько может закрутить ситуацию, чтобы сфабриковать письмо, ровно как и не верил, что его мать могла переступить через себя. Либо леди Блэк стала близка к сумасшествию. Как и он сам, впрочем.

— Вы верите этому письму, Дамблдор? — Блэк попытался разведать почву.

— Думаю, что материнская любовь и желание позаботиться о своей семье могли толкнуть Вальбургу на такой поступок. Как любую сильную женщину, — ещё бы он не верил, со своей романтичной натурой.

— Это может быть идиотской ловушкой, — констатировал Сириус. Пригласить его как последнего простачка к себе, изобразить воссоединение семьи, а потом запереть в подвале с соплохвостом. Вот это в стиле его семейки.

Орден стал осторожнее. И лучше прятался. Возможно, теперь Пожиратели искали новые способы, как достать их.

— Твоя мать сломлена, Сириус. Её больше не интересует война, она хочет покоя.

Блэк едва удержался, чтобы не разразиться хохотом.

— Моя мать? Сломлена? — не пряча усмешки, ответил он. — Вы ошибаетесь, профессор. Эта женщина будет портить людям кровь как можно дольше. И даже после своей смерти. А насчет семьи — у неё есть Регулус. И отец, конечно.

Блэк был уверен в железобетонности своих доводов.

— Регулус пропал. Орион серьёзно болен.

Сириус поднял на него взгляд.

Маленький балбес пропал. Отец ни много ни мало при смерти. Как минимум. Она бы не написала при меньшем, он был уверен. Дела действительно плохи, если мать сообщила о настолько личных вещах в письме директору. Чего же ей стоило проглотить свою гордость?

Раньше ему казалось, что его семья останется такой, какой он её покинул. Он не видел их толком... давно. В его памяти они застыли такими, какими были в тот последний вечер, когда он сбежал из дома. Конечно, глупо предполагать, что их мир был статичен, но Сириус просто не думал, что кто-то из них может умереть, что у них тоже случаются беды. Его ужасная семья — не вечная.

— Ты можешь оставить дочь у своей матери.

О, нет! Нет, нет нет! Блэк даже руки вскинул и замахал ими, будто бы открещиваясь от слов Дамблдора.

— Фрэнк только что просил моей помощи, чтобы пристроить её в семью, где ей будет безопасно.

В общем, к магглам.

При всей своей симпатии к магглам, Сириус сказал себе, что, драккл его подери, этого старика, его дочь не будет жить в семье магглов. Пока он жив. Лучше ли отдать её матери? Нет, даже более паршивый вариант. А Долгопупс хорош, что сразу направился к Дамблдору, ничего не сказать. Но... Раз уж отец Малышки за три месяца так и не собрал себя в кучу…

— Но я считаю, — продолжал профессор, — что лучше всего ей будет с Вальбургой, которая, несмотря на свои взгляды, занимает нейтральную позицию. Она не в Ордене и не принадлежит к Пожирателям Смерти, поэтому независимо от исхода войны твоя мать сможет воспитать её.

Конечно, в своем письме леди Блэк не сообщила, что Тёмный Лорд лично проклял её мужа, что, в принципе, означало, что тот уже никто не может никого защитить. — Нет места безопаснее, — закончил Дамблдор и выжидающе взглянул на молодого Блэка.

Профессор понимал, что решение отдать дочку матери требовало невероятной гибкости ума от Сириуса — этого тому всегда не хватало. Блэк всегда шел прямо, даже если перед ним был Адский огонь. Прямолинейность. И непреклонность. Всё, на что оставалось надеяться, — что Альбус правильно надавил на больные места.

Сириусу уже случалось принимать подобное решение, хотя, конечно, он бы предпочел предооставить это кому-то другому. Блэк не хотел терять дочь — единственное, что у него осталось от Марлен, кроме душивших по ночам воспоминаний. Отдать её магглам — и для него она будет потеряна.

Он уже избирал тактику «держаться подальше».

— Мне нужно связаться с Долгопупсами.

Дамблдор едва заметно улыбнулся уголками губ.

* * *

Фамильный браслет был у каждого, кто когда-либо носил фамилию Блэк. Круглая тончайшая дуга из светлого мерцающего металла, украшенная вкрапленным изумрудом и надписью, растягивающейся по всему диаметру. Toujours Pur. Такой видели создатели-ювелиры семью Блэк. Тонкие, изящные, чистые, без интриг, ничего лишнего.

Но, конечно, Сириус видел свою семью совсем по-другому. После бегства из родного дома Блэк приспособил фамильный браслет вместо подвязки для штор в одной из уборных — и в не самой своей любимой — особняка дядюшки Альфарда. Очень кстати, что не смыл в унитаз, как изначально намеревался, иначе не смог бы воспользоваться реликвией, чтобы вызвать Кикимера.

Такова особенность браслетов — через них можно было вызвать домовиков своего рода. Своеобразный колокольчик, в который можно позвонить, когда «чувствуешь себя дурно» или действительно что-то необходимо. В дополнение, украшения выглядели великолепно.

Сириус что-то припомнил про браслет и потопал на второй этаж, в ту самую нелюбимую уборную. Малышка, завернутая в груду одеял, ерзала, вырываясь из объятий папаши-неумехи, и издавала кряхтящие звуки, будто бы очень старалась одолеть великана и говорила: «Я всё равно освобожусь!».

— Эй, ну хватит, — шутливо сказал Блэк и начал вращать тряпичный шар из одеяла, дабы обнаружить, где тут голова. Наконец-то ему это удалось. — Всё равно замерзла, — констатировал он, прикоснувшись к красному носу Малышки.

Она расположилась на руке у отца, выбравшись из одеяльного кокона, и озадаченно смотрела на незнакомого, по сути, человека. Сириус миновал ступеньки и вошел в коридор, увешанный картинами маггловских творцов. Запустение в его жизни отразилось на особняке. Ему хватало лишь одной свечи на вечер, больше света он не зажигал. И не поднимался ни на этаж выше первого, засыпая под утро в гостиной после бутылки-другой огневиски. Он прижимал к себе дочь, но не выдерживал её пытливого взгляда. На него смотрели глаза Марлен.

Дверь, ещё одна дверь. Гостевая спальня, малая гостиная, чулан, а вот и нужная дверь. Импровизированная подвязка тоже здесь. Сириус стянул сокровище со шторы, их с Малышкой обдало облаком из пыли, ему на плечо прыгнул паук. Девочка выпучила глаза на многоногого прыгуна, пробегающего по пиджаку отца, но не пискнула.

— Он свой, спокойно, — щелкнул ее по носу Сириус и отправился вниз по тому же маршруту, держа в руках тонкую сверкающую дугу.

Он перебрасывался с ней фразами всю дорогу от Долгопупсов. Какое-то время Малышка дремала, но потом ей потребовались объяснения. Сам бы он аппарировал почти к самому дому, туда, где заканчивался щит. Но, ясно, не с ребенком. Камины небезопасны. Оставались старые добрые мётлы, собственные ноги и другой транспорт. Поэтому, усадив Малышку в люльку летающего мотоцикла, Блэк взмыл в небо. Оборачиваясь каждую секунду, подозревая нападение хуже Грюма. Все попытки согреть дочку с помощью магии слишком быстро выветривались на такой высоте. И всё-таки она оказалась невероятно спокойным ребёнком для ночной и холодной поездки на летающем мотоцикле. С человеком, которого видела впервые в жизни.

Спустившись по выдыхающим пыль ступенькам, он снова очутился в «холостяцкой» гостиной, подмечая, что с Кикимером вполне может приключиться удар, когда он появится здесь. Сириус слабо усмехнулся, перехватил дочурку на другую руку и, надевая браслет на запястье, подумал о доме на площади Гриммо.

* * *

Снова кошмар, будто наяву. Вальбурга клевала носом над очередным томом трудов по невесть какой тёмной магии. Магия крови и все обеты — детские шалости на фоне описанных в содержании ужасов. Однако она чувствовала, что и это очень далеко от зацепки, которую получил её младший сын в одной из книг семейной библиотеки, после чего удрал на край света.

Она тогда столкнулась с ним в столовой. В глазах Регулуса полыхало пламя, лицо было бледнее снега, он звал домовика, а потом исчез. Леди Блэк поспешила в библиотеку, в которой сын вёл затворническую жизнь с того самого дня, как дела Ориона пошли совсем плохо. Регулус искал и не успокаивался, пока однажды, после нескольких недель, он не вырвался оттуда ошарашенный, а потом исчез. Всё, что она застала тогда в библиотеке, — идеально расставленные по алфавиту книги, труды и рукописи. Внутри царил абсолютный порядок. Регулус не хотел вовлекать никого. Отправив все книги на место, он сказал: «Это моё дело, не ходите за мной». И сейчас Вальбурга хотела понять происходящее.

Она вновь прокрутила детали того дня в памяти и услышала совсем несдержанный крик Кикимера, появившегося в комнате.

— Госпожа! Госпожа! Прошу, посмотрите! Там внизу! — он захлебывался, ему не хватало воздуха, чтобы дышать.

На её веку домовик ни разу не позволял себе такого тона. Вальбурга в недоумении вытянула шею, нахмурив лоб в еле заметном шоке от поведения эльфа, но, помолчав пару секунд, сменила выражение лица на стандартное и поднялась с дивана, оправляя платье. Каблуки отстукивали по полу с равными интервалами, глаз задергался. Домовик какое-то время бежал перед ней, то и дело оглядываясь, чтобы удостовериться, что хозяйка действительно следует за ним.

— Тс-с, тише, стой здесь, — донеслось до ушей леди Блэк.

Это голос, который она не слышала уже почти с полдесятка лет. Немного изменился, но его нельзя было перепутать с чьим-то другим. Она остановилась как вкопанная на лестнице, суетящийся эльф уже спустился вниз и пытливо смотрел на Вальбургу.

Значит он здесь? Он не один?

— Малышка, ты ведь была спокойной! Мерлин. Постой, постой. Побудь здесь.

Леди Блэк нашла в себе силы преодолеть оставшиеся ступеньки, и если бы она была не леди Блэк, уж тогда-то её пришлось бы ловить. Ноги предательски подкосились от представшей перед глазами картины.

Кикимер теснился возле стены, он ожидал, что ему хорошенько всыплют за то, что он протащил сюда этих двух. Хозяйка была на грани. Домовик запутался — действительно ли хозяйка хотела видеть сына? Но он — Блэк. Всё ещё и всегда им будет. А Кикимер будет всегда исполнять то, что ему говорят Блэки.

Сириус оторвался от унявшейся дочери, которую развеселила такая разящая смена обстановки. К тому же через всё тело пробежала порция эльфийской магии, которая отличалась от всякой другой. Малышка стала неугомонной и предпринимала попытки куда-нибудь скрыться, разведать обстановку, наматывая круги по коридору своими неокрепшими ножками. Один взгляд волшебницы в темном платье винного цвета смог остановить её.

Все замерли. Сириус резко развернулся и впечатался взглядом в мать, ожидая даже самого худшего. Внешне она совсем не изменилась, такая же, как и в тот вечер. Вальбурга учащенно дышала, было видно, как вздымается её грудная клетка. Она бегло взглянула на сына, отметив, что все конечности на месте, но всё её внимание перетягивал на себя крошечный сгусток энергии. Малышка повисла на штанине отца и затихла, будто бы решая, как ей себя вести в присутствии нового персонажа.

— Здравствуй, Сириус, — обуздав дыхание, выдавила леди Блэк, рассудив, что без этикета ситуация рано или поздно перерастет в катастрофу.

«Он здесь, я этого хотела — что теперь?»

— Здравствуй, мама, — только и смог ответить он.

«Я здесь, что теперь? Обнимемся?»

— Это твоя дочь? — на самом деле ей не нужен был ответ.

— Да, — сказал Сириус. — Чистокровна и не заразна. Не бойся.

Вальбурга лишь усмехнулась — внешне и погасила порыв размозжить сынку голову — внутренне.

— Как её зовут?

Поболтавшись на штанине, девочка приняла решение укрыться и выглядывать из-за высокой фигуры отца.

— У неё ещё нет имени, — с позором признал Сириус.

Вальбурга округлила глаза.

— Как? Сколько ей? Она уже ходит, а ты до сих пор не дал ей имени?

Прискорбно, но, видимо, её старший сын решил попасть в книгу рекордов Гиннеса — как первый в истории аристократ, нарушивший все аристократические традиции, какие существуют. Вальбурга, как и все волшебницы и волшебники из чистокровных семей, была убеждена, что имя имеет особое значение для ребенка.

— Я несколько часов назад впервые увидел её, — выпалил Сириус.

Леди Блэк, насупившись, просверливала в сыне дырки своим тяжелым взглядом.

«Чертов болван со своими прогрессивными ви́дениями! Настоящий современный папаша!»

Оглядывать перед сном гобелен с родословной семьи было данью уважения для Вальбурги. И если бы Сириус женился на матери девочки — как положено, — леди Блэк смогла бы заметить, что стала бабушкой. Не увидела бы это в полной ясности, так как Сириус был «выжжен» с дерева, но заметить новую ветвь, тянущуюся от места, где раньше был своеобразный портрет сына, она смогла бы. А сейчас — этой девочки будто бы не существовало. Даже имени у неё нет.

— А где её мать? — закипала леди Блэк. Она уже прикрыла глаза и переходила на ор.

— Погибла.

Он осознал всё, только когда произнес. Но его мать знала, чем его добить. Она всегда умело дергала за самые болезненные ниточки, давила на самые ощутимые пробелы так, что на месте самой маленькой ямки разверзалась пропасть. Именно из-за этой черты идеалисту-сыну было так сложно сладить с ней.

— И где же была твоя гриффиндорская смелость, когда ты позволил убить мать своего ребенка?

Вальбурга зрила в корень. Он ненавидел её в такие моменты. Мать обличала всё, во что он верил. Слепая верность. Слепая храбрость. Глупая вера. Глупая надежда, что всё будет хорошо, — просто потому, что «добро» побеждает «зло». А Сириус не видел полутона, не понимал «хитрость во благо», силу авторитета, мощь имени. Он был готов подставляться под проклятья, как солдат. Действовал как непроходимый баран, а если это был путь в никуда — таранил до последнего, осознавая, что проиграл, но не отступая. Так случилось и с Марлен. Его решение было негибким, он поплатился сполна. Сейчас мать высмеивала его в тысячный раз из-за того, что Сириус родился «бракованным» Блэком, без жилки, присущей всем представителям рода.

Внутри всё заклокотало.

Этикет не спасал эту беседу, и Вальбурга уже поняла это. Заметив, что сын прилично раздраконился от едкостей, она решила остановиться, хотя, видит Мерлин, в другой ситуации она этого бы не сделала.

Сириус знал, что предложить ей, иначе не отправился бы сюда, и, собрав волю в кулак, изложил с максимальной для себя степенью дипломатичности:

— Я верну Регулуса, если ты позаботишься о Малышке.

Мать даже машинально отступила на шаг назад. То ли удивленная его предложением, то ли оскорбленная условием, и уставилась на девочку.

Голубые глазки-льдинки испуганно воззрились на неё в ответ. Малышка была готова расплакаться от сцены, разыгранной взрослыми, но держалась. Что-то в этой девочке кричало: «Я — Блэк». Её сдержанность, взгляд с холодком, внимательность.

Вальбурга не могла признаться в том, что слегка завидовала Друэлле, у которой было три дочери — то есть две дочери и одна предательница крови, но все же. Родить сыновей — почетно, однако Вальбурге всегда хотелось воспитать девочку. Для этого общества, которое во многом держалось на благоразумных девочках. Её девочка была бы лучшей, как Нарцисса. Только желательно подобрать ей мужа, не обделенного интеллектом.

Миссис Блэк слишком увлеклась мечтаниями.

— Я позабочусь о ней лучше всех, — ответила Вальбурга, не нарушая этот волшебный зрительный контакт с внучкой.

Если бы не это, Сириус бы воспринял «лучше всех» в пику.

Он не сразу понял, что эти кошмарные переговоры закончены. И что он действительно это сделал. Его накрыло странное, едкое и гадкое чувство, будто он предал кого-то. Будто он предал себя самого.

Так и было.

— Ей пора спать, — констатировала Вальбурга. — Ты сам тоже должен выспаться, прежде чем отправиться искать Регулуса. Завтра Кикимер расскажет тебе всё, что ему известно. Можешь занять свою старую комнату. Там всё так, как ты оставил, — она подошла к сыну и протянула руку Малышке, выглядывающей из-за отца. Та воззрилась на бабушку и заикала от волнения, но всё-таки протянула свою крохотную ладошку в ответ. — Кикимер, приготовь ванну. А после нам понадобится теплое молоко, — командовала леди Блэк, пока Малышка пыталась одолеть ступеньки чуть ли не ползком, но, не выдержав, подхватила её под руки и потащила наверх.

Аудиенция была окончена.

Физически — он защитил Малышку. Жаль, что никто не защитит её от идеалов Вальбурги.

* * *

Сириус проснулся с лёгкой головой — на удивление, не испытывая саднящей головной боли и похмелья. И не испытывая угрызений совести за бездействие. Вчера он что-то сделал — самое сложное для себя. Он принял решение, хоть и не понятно, как оно ему аукнется в будущем. Сейчас он считал такой итог не самым худшим. Ведь он всё ещё находился здесь, как и его дочь. Не выставлен на порог. Он переборол в себе юношескую браваду и позерство, свою гордость, как и Вальбурга, написав то письмо.

Молодой Блэк воспользовался советом Дамблдора. Однако никто не советовал ему отправляться на поиски своего братца-Пожирателя и оставаться на ночь в этом доме. От этих мыслей голову кольнула привычная боль. Не предатель ли он теперь?

На противоположной половине кровати Сириуса появилась чистая одежда. Брюки, белоснежная рубашка, удлиненный пиджак, утепленная мантия.

«Подогнанные под меня вещички братца», — подумал Сириус, хмыкнул и начал одеваться. Своей привычной одежды он в комнате не обнаружил.

Он вышел в коридор и вдруг подумал об отце — в какой он комнате? Сейчас Сириус был не готов увидеть его.

Столовая уже была заполнена звуками сдержанно постукивающей посуды и приборов. Сегодня Вальбурга наконец приказала домовику готовить завтрак. Все пристроились на одной половине стола, ближе к камину. Войдя, Сириус с изумлением заметил наряженную в теплое крошечное платьице дочь. Светло-голубой оттенок плотной ткани был таким же, как глаза-льдинки Малышки. Высокий стульчик, на котором она восседала, был застлан огромной белой шалью, в которую были закутаны её ноги. Рядом с девочкой изумленно подпрыгивал Кикимер, подавая ей одну за другой ложки каши, когда Малышка поворачивалась к эльфу и показывала, что расправилась с очередной порцией. В определенный момент Малышка обнаружила, что больше не хочет, и получила от домовика молоко.

Блэку было не просто устоять на ногах от увиденного — он ведь проспал всего ночь, ведь так? Вальбурга бросила не него надменный взгляд и продолжила помешивать чай. Сириус оправился и последовал к столу, присев рядом с дочерью.

Леди Блэк всегда шила себе сама. Каждое платье и мантию. Это успокаивало её. Она любила вышивать узоры на наволочках, обшивать россыпью бисера шарфы и выводить нитками инициалы на внутренней подкладке пиджаков своих сыновей и мужа. Рукоделие — будь то создание чего-то абсолютно нового или привнесение деталей в старое — было её отдушиной, этим она всегда занималась сама, не позволяя слугам или портным. Ведь для неё это была не работа, а отдых и отвлечение. Когда Малышка была уложена в постель, леди Блэк отправилась в мастерскую и, выбрав подходящую по характеристикам и цвету ткань, принялась создавать её первое платьице. Сейчас, наблюдая за лопочущей несуразицу внучкой, она мысленно похвалила себя за результат и незаметно улыбнулась.

Сириус не мог припомнить, чтобы Кикимер когда-либо находился в таком приподнятом настроении. Домовик поставил перед ним кусок мясного пирога с картофелем и налил чаю.

— Доброе утро, — изрек Сириус, встретившись с матерью взглядом.

Малышка восхищенно повернулась к отцу и принялась легонько постукивать его по плечу ручкой с высоты своего детского стульчика, будто бы говоря: «Дамы и господа, хотелось бы представить вам моего папу».

— Доброе утро, — повторила Вальбурга.

Сириус принялся за пирог, понимая, что скоро разговор пойдет о Регулусе, и безмятежная беседа вновь рискует покатиться в тартарары.

Кикикмер напрягся и исчез с характерным хлопком, через пару секунд вернулся, посмотрел на Вальбургу и не успел открыть рот, как хозяйка уже поняла: Орион пришел в себя на считанные мгновения, поэтому времени терять было нельзя. Вальбурга испарилась, за ней исчез домовик. Малышка непонимающе посмотрела на Сириуса.

— Они скоро вернутся, дорогая, — обратился к дочери Сириус и, не упуская момента, подвинулся к ней поближе.

Коротенькие, вьющиеся волосы дочурки были оформлены в два пушистых хвостика, напоминавших больше шарики, и перевязаны тонкими атласными ленточками, которые свисали на худенькие плечи. Блэк отмахивался от мыслей, что мать теперь имела право переносить свои амбиции на его дочь.

— Мне скоро нужно будет уйти. Побудешь с бабушкой Вальбургой? — с полной серьезностью спросил он.

Сириус ничего не знал о маленьких детях. Привычка сторониться малышей появилась, когда они с Регулусом были детьми, и Сириус — как старший брат — получал намного больше наказаний, если им случалось провиниться, — а это случалось нередко. Поэтому у него сложилось ощущение, что он старше Регулуса на целую прорву лет, хотя в действительности — всего на два года. В его воображении были определенные сценарии воспитания детей: учить сына летать на метле, покупать сладости в «Сладком королевстве», провожать в Хогвартс каждую осень. Но это были лишь поверхностные картинки. Он и не задумывался о том, как действительно воспитывают детей. И боялся, что, снова возвратившись к дочери, наткнется на стену из льда, означающую дистанцию между ними.

— Хозяйка отправила Кикимера поговорить о хозяине Регулусе, — домовик снова появился в столовой.

Что же, дальше тянуть было некуда.

— Куда ты перенес его? — уши домовика дрогнули и сильнее прижались к голове.

— Хозяин не велел никому рассказывать, — возразил Кикимер.

— Твоя хозяйка хочет найти его, а значит, приказывает тебе повиноваться и рассказать мне.

Угрюмец ещё сильнее наморщил безобразный нос и после паузы еле слышно произнес:

— Хозяин Регулус нашел способ победить Того-Кого-Нельзя-Называть.

Лицо Кикимера приобрело невероятно гордый вид при этом.

— Кикимер помогал хозяину, когда тот вызывал его, но не знает, где хозяин сейчас.

«Хозяин Регулус нашел способ победить Того-Кого-Нельзя-Называть», — крутилось как на пластинке в голове Сириуса. Его внезапно подкинуло, как от удара током. Маленький балбес до чего-то дошел и подумал, что теперь это его дело и его миссия. Черта с два. В Блэке снова что-то загорелось — перед ним маячило реальное задание, а не отсидка в засекреченном всеми возможными заклинаниями особняке.

— Значит, перенеси меня туда, где ты оставил его.

* * *

Блэк с домовиком стояли на краю скалистого обрыва, один шаг — и не соберешь костей. Буйному морю хватало мощи, чтобы донести соленые водяные капли до двух фигур, стоящих на крохотном безопасном пяточке. Кругом одна безжизненная скала, поднимающаяся ввысь, и бездна внизу.

Ничего внятного, никаких зацепок. Однако запал на бурную деятельность ещё не покинул Сириуса; он решил осмотреться и исследовать запримеченное углубление в скале, находящееся чуть дальше обрыва.

— Оставь меня здесь ненадолго.

Кикимер заторможенно кивнул и исчез. Блэк аккуратно проследовал к интересующему его месту. Взору открылось тёмная дыра, напоминающая тоннель, уходящий вглубь скалы. Сириус выхватил палочку, переполняемый намерениями немедленно направиться туда.

— Ты не найдешь там ничего приятного, — послышался знакомый голос сверху.

Регулус выглядывал с самого пика скалы, будто бы это был балкон, а он вышел подышать.

* * *

— Ты всё это время был здесь? — неожиданно для себя выдал Сириус.

— Нет, — равнодушно ответил брат. — Я был много где, — он помолчал какое-то время. — Поставил сигнальные чары здесь — на случай, если кто-то объявится вернуть меня. Но увидеть тебя ожидал меньше всех.

Сириус пропустил это мимо ушей, его интересовало другое. И из-за громыхания, создаваемого ударами воды о скалы, обсудить всё не представлялось возможным. Но Регулуса ситуация будто бы забавляла, он не собирался ничего менять.

— Надо поговорить.

— Мне ничего от тебя не надо, — холодно бросил Регулус.

Засранец.

— Спускайся, — процедил Сириус.

— Нет, — безразлично бросил младший Блэк со своего «балкона» и отвернулся, намереваясь исчезнуть.

Через секунду перед ним материализовался аппарировавший Сириус. Выражение лица у него было не добрым.

— Ты должен рассказать, как убить его. Это не только твоё дело.

— Во-первых, здравствуй. Во-вторых, такая информация не должна стать достоянием общественности, — с каменным лицом ответил Регулус. — Об этом вообще должно знать как можно меньше людей.

Лицо Регулуса скривилось. Он вспомнил, как нашел то, что так долго искал, перерывая библиотеку невесть какую неделю подряд. Вспомнил, как дрожь пробежала по его спине. Совершить убийство, расколоть душу и поместить осколок в предмет. Какая мерзость. И такова была реакция волшебника, не гнушавшегося использовать тёмную магию. Регулуса тошнило от того, насколько это было неестественно. Тогда ему показалось, что даже от библиотечного фолианта, который он держит в руках, исходит запах гнили.

«В чем величие Волдеморта в таком случае? — рассуждал Регулус. — В том, чтобы жить за счет убийства? Изредка вспоминая, что твоим хладным трупом уже давно бы трапезничали черви, если бы часть вонючей души не была бы отделена от владельца». Младший Блэк считал это более чем варварством.

Он вырос с мыслью, что магия любит равновесие, любил читать труды Гампа о выведенных им законах. Регулус смотрел на вещи аналитически, в отличие от старшего брата-солдата. Младшему Блэку передалась та сама жилка, отсутствующая у Сириуса. Когда Волдеморт набрал немыслимую для волшебника силу, Регулус задумался. Когда Волдеморт проклял отца, Регулус начал копать изо всех сил — и нашел.

Регулусом овладевал стыд за сотворение самого заклинания, дающего такой эффект, — пусть и создал его не он, но больше страх — за то, что всё пойдет в массы, и тупоголовые, посредственные волшебники посходят с ума, а позже в попытках продлить свои жалкие дни пустят крестражи на поток.

Привлечь к этому делу Орден? При всей ненависти к Тёмному Лорду младший Блэк скорее бы удавился, чем попросил помощи у бывших врагов.

Он считал, что должен сделать всё сам и тихо, чтобы больше никто не узнал о крестражах. Благо, найти литературу, упоминающую подобное, было непросто, а вот собрать костерок из подобных «изданий» представлялось возможным — это задание он дал Кикимеру.

Его подогревали желание мести за отца, ненависть, вызванная тем, как Тёмный Лорд отплачивал своим «слугам» за верность — по сути, волшебникам, которые во многом были достойнее его. Просто психопат с комплексом бога. Тот, кто осознавал это, зачастую уже не мог отделаться.

— Что значит не должно это стать чертовым достоянием общественности?! — разорался Сириус. — Той общественности, из которой он каждый день выуживает людей и казнит, предварительно доведя до безумства пытками?

Регулус молча наблюдал за тем, как брат выпускает пар. Как уже было сказано, магия любила равновесие.

В плане младшего Блэка был ощутимый пробел — если в ходе добычи или уничтожения крестража с ним что-то случится, тайна мнимого бессмертия Волдеморта покроется мраком на неопределенный, вероятно, очень длительный, срок. Неизвестно, догадалась ли ещё хоть одна живая душа, на чем всё держится. Наивные глупцы считали Темного Лорда просто дуэльным богом с неиссякаемым запасом магической энергии, змееустом и гениальным умом современности. Ха.

Однако Регулусу не помешал бы не только ещё один посвященный, но и волшебник.

— Ты, как обычно, хочешь всех спасти? — в голосе Регулусе звучала насмешка.

— А тебе самому всё это зачем?

Сируса ждал бы очень необычный ответ, но Регулус не хотел с ним разговаривать и развернулся к нему спиной.

— С чего ты вдруг пошел против обожаемого тобой Тёмного Лорда, братец? Больше не веришь в силу чистой крови?

Младший только развернул голову на девяносто градусов и взглянул на Сириуса боковым зрением. Исподлобья.

— Не имеет значения, во что верю я и во что веришь ты, — отчеканил Регулус. — Важно заметить лишь то, что он использует это и пытается столкнуть всех лбами, под шумок получив желаемое. Обе стороны — всего лишь орудия в его руках.

— И чего он хочет, по твоему мнению? Чтобы все были чистокровным? Как Гитлер? — съехидничал Сириус.

Регулус уже едва выносил его. И хотя был не очень силен в маггловской истории, ответил:

— Нет. Как минимум — всеобщего поклонения. Власти. Но в абсолюте — бессмертия.

— Бессмертия? — усмехнулся Сириус.

Рег покачал головой, на лице образовалась кислая улыбка. Тупоголовость брата была ему смешна. Его реплики как навязчивая щекотка, раздражали, но заставляли смеяться.

Глупая пелена заблуждений по поводу чистой и грязной крови задурила волшебникам мозги. Никто не разбирался, ради чего и почему эта война. Чистокровные семьи считали, что они в безопасности, являясь главными слугами Лорда. Их же он и кидал на амбразуру в случае чего, их же и держал в вечном страхе. Настоящий естественный отбор. В реальности, кто из них был ему нужен? Волдеморт — худшее недоразумение магического мира за всю историю.

Сириусу потребовалось время, чтобы всё переосмыслить. До этого момента он пребывал на стадии «но ведь если браки будут заключаться только между чистокровными, волшебники со временем выродятся!», а сейчас невидимый лифт привёз его на абсолютно другой мыслительный этаж.

— Как он этого добивается? Диету из крови единорогов практикует?

— Слишком примитивно делать то, что знают все. Недостойно такого «гения».

Сириус понимал, что не обошлось без какой-то «тёмной» гадости, в которой его младший брат был настоящий спец.

— И ты разобрался в этом?

— Отчасти, — ухмыльнулся Регулус.

Какой сладкий момент. Его брат не владел легилименцией, а ведь отец так настаивал.

— Расскажи. Мне. Всё.

Сириус направил волшебную палочку на брата.

— А то убьешь меня? — съехидничал тот.

На самом деле в голове у Регулуса происходила мощная раскладка вещей и расчет всех вероятных событий. Чем сулило ему это откровение? И что Сириус может предпринять, узнав всё? Или он всё же просветит брата, чтобы достать крестраж, или он запускает в него Обливиэйтом и уходит.

Шли минуты. От морского шума у Сириуса начинала раскалываться голова. Он оценивал всё куда проще, когда отправлялся сюда. Запал медленно сходил на нет. Хотелось приложить братца башкой об скалу. Они молча смотрели друг на друга, пока Регулус не начал:

— Дай мне Непреложный обет и поклянись, что ты не расскажешь никому о том, что я скажу тебе.

— Идёт.

* * *

— Значит, эта штука в пещере?

— Да.

— Почему ты не уничтожил её?

— Один волшебник не сможет достать её и остаться жив. Я просчитал это.

— Поэтому решил, что я тебе всё же нужен?

Регулус вздохнул.

— Не только поэтому, — он потянул с ответом, не зная, стоит ли говорить. — Когда я обдумывал всё, меня посетила не самая приятная мысль: можно ли разделить душу на ещё большее количество осколков?

— Думаешь, этот крестраж может оказаться не единственным, созданным им?

— Вероятнее всего. Если бы я пошел туда один и умер, никто бы не смог узнать обо всем этом. К тому же, достать крестраж — это одно дело, а уничтожить — совсем другое. И ни у кого нет инструкций, как это сделать. Кикимер мог бы не справиться, если бы всё сложилось неблагоприятно. Хотя первоначально таков был мой план.

— Да ты просто боишься ненароком сдохнуть.

— Думай так, если хочешь.

Сириус помолчал. Как бы то ни было, он вовремя появился.

— Так мы идем за ним?

— Нужно позвать Кикимера, он перенесёт нас сразу к крестражу. У меня нет желания отдавать свою кровь на входе — если, конечно, я правильно понял те письмена на камнях.

— Кикимер был там?

— Да. И лучше бы нам максимально беречь силы. Кто знает, каких ловушек наставил Лорд. Единственный наш козырь — это путь к отступлению. И обход некоторых ловушек, но не всех, уверен в этом.

Младший Блэк дотронулся до изумруда на фамильном браслете.

Кикимер, прихвати с собой кубок, из которого можно пить.

Регулус долго готовился к этому дню и настраивал себя на то, что ему будет нужно выпить треклятое зелье, про которое говорил домовик.

И приходи.

Через минуту домовик был здесь; он взял Блэков за руки и перенес их к пещерному острову.

* * *

— Хозяин? — обратился домовик к Регулусу, оглядывающему темную гладь озера.

Сириус зажег Люмос и с отвращением оглядывал чашу с покоившимся внутри изумрудным варевом.

— Всё хорошо, Кикимер, — ответил домовику тот. — Оставь кубок и возвращайся домой. Моей матери может что-нибудь срочно понадобиться. Мы позовем тебя, когда нас нужно будет забрать.

Он видел, насколько Кикимеру было здесь не по себе. Эльф замялся, после щелкнул пальцами, и в его руках оказался кубок, который был передан Регулусу.

Домовик ушел. Регулус присоединился к Сириусу, теперь они вместе уставились на неприятную жижу.

— Пообещай, что будешь поить меня этой гадостью, даже если я буду умолять тебя не делать этого.

Младшему Блэку казалось, что это не самое сложное задание для того, кто испытывает неприязнь к брату.

— Что это за дрянь?

— Зелье. Собственного производства Лорда. Кикимер описал его одним словом — «невыносимо».

— Я его выпью. Если это поможет победить — я должен.

— Нет, — отрезал Регулус. — Я готовился выпить его, и я это сделаю.

— Кто откопает другие крестражи, если ты не выдержишь и подохнешь, дурень? Неужели я? Я даже не могу никому рассказать о них! Твоими стараниями.

Ругулус молчал.

— Вперёд. Я сделаю это.

Старший братец был в своём репертуаре.

— Назад дороги не будет. Ты будешь должен выпить его до последней капли.

— Осознаю это.

Сириус выхватил кубок у младшего и начал наполнять его зельем.

— Ты должен осознавать ещё кое-что, — холодно произнес Регулус. — Я точно не прекращу поить тебя.

Сириус серьезно кивнул, выдохнул и в одно мгновение опустошил весь кубок, после чего выронил его из рук, рухнул на колени и, зажмурившись, уткнулся лбом в основание чаши. Регулус рванулся за покатившимся по камням кубком и, наполнив его, склонился над братом.

— Сириус, пей!

Тот медленно и мучительно одолел ещё одну порцию пойла. Он сжал кулаки, так, что костяшки пальцев норовили прорваться сквозь кожу.

Ещё одна порция.

— Давай, Сириус, ты не можешь остановиться!

— Я не могу!

— Ты должен!

Сириус одолел и этот стакан. Внутренности резало ножами. В голове всплывали худшие кошмары и фантазии вперемешку с реальными воспоминаниями — это всё хранилось в сундуке, закрытом на тысячу замков, но теперь вырвалось на свободу.

Порция за порцией, Регулус убеждал его пить дальше. Голову пронизывала нечеловеческая мигрень, мозги плавились. Боль в каждой клеточке тела напоминала жидкий Круциатус, который, к тому же, пить приходилось добровольно.

— Осталось меньше половины! — огласил Регулус и снова поднес ему кубок.

— Да к черту всё! К черту! — надрывался Сириус между глотками.

— Хватит! Пей!

И последняя порция. Регулус схватил за челюсть отворачивающегося брата и хорошенько встряхнул, заорав:

— Это последний, драккл тебя подери! Открой рот!

— Убей меня, Рег! Ты ведь так ненавидишь меня! Давай, убей меня!

Регулус опешил. Его потряс этот вопль и эти слова.

— Ну-ка заткнись и допей эту дрянь! — проорал он, заливая в Сириуса остатки зелья.

Всё. Неужели?

Регулус уселся на камнях, пытаясь восстновить самообладание. Сириус всё так же сидел, опираясь на чашу и плотно зажмурившись, не в силах прохрипеть и слова. Регулус сообразил, что его нужно напоить водой.

— Агуаменти!

Сириус принял кубок с водой. Регулус вскочил на ноги, вспомнив, для чего всё это было. На дне чаши обнаружился медальон. От него исходили вовсе не солнечные лучики, скорее, свечение напоминало энергетику древнего и противного артефакта. Блэк схватил его и сунул в карман.

«Кикимер, забери нас».

Брат рассеянно махал палочкой. В конечном итоге запустил кубок в воду и зарычал.

— Ты что делаешь, идиот?

— Ничего... не работает, — бессвязно выдавил Сириус.

Внезапно водная гладь колыхнулась. Братья переглянулись — нет, им это не почудилось.

Кикимер, срочно.

За их спинами послышался всплеск воды.

Кикимер, проклятье! Где тебя соплохвосты носят!

Тем временем пещеру начали наполнять звуки приумножающихся всплесков воды. Повсюду, со всех сторон. Ровная гладь перестала быть безмолвной, отмерла. Из глубин начали высовываться какие-то безобразные куски… чего-то. Даже и не разобрать чего.

Сириус был ни жив ни мёртв. Он поднялся на ноги и наблюдал за надвигавшейся катастрофой, опираясь на чашу. Сириус понял — они потеряли свой козырь в виде пути к отступлению.

Существа подступали всё ближе. Из воды показалась безобразная, синяя и склизкая рука. Это были инферналы, без всякого сомнения. Регулус прикидывал, как он сможет победить армию этих тварей — при том, что использовать Адский огонь в закрытом пространстве ему не доводилось.

— Люмос максима! — произнес Сириус.

Успевшие высунуться на поверхность красавцы сделали пару недовольных шагов назад, но продолжили движение. Регулус бросался согревающими чарами в отдельных особей, намеревающихся приблизиться к ним. Но путей к отступлению не было. Кикимера нет — и это не случайность. Пещера, как видно, не идиотка.

И тут раздался хлопок.

— Кикимер! Какого Мордреда?

Домовик держал в руках пару древних метёлок, а на шее эльфа тянулся кровоточащий расщеп.

— Пещера не пропускала меня к вам, хозяин! Кикимер еле успел проскользнуть!

Больше ему этого не удастся сделать, вне всякого сомнения, тем более с двумя волшебниками. Эльф протянул Сириусу пузырек с зельем. Того чуть не стошнило от одного вида какого-то варева, воспоминания были слишком свежи в памяти. Он откупорил склянку зубами и выпил содержимое, поморщившись и пытаясь встать ровнее. Слабость отступила, но незначительно. Братья поспешно запрыгнули на мётлы. Домовик сел вместе с хозяином Регулусом.

Всё, о чем молился Сириус — не навернуться с метлы.

* * *

Вальбурга проведала Ориона и спустилась в столовую, чтобы проверить готовность обеда. Её встретил пустой стол, а после она услышала хлопок и громкие голоса сыновей в коридоре.

Кикимер тут же испарился, отправился исправлять свою оплошность с обедом, надеясь на помилование, ведь младший сын леди Блэк был наконец-то доставлен домой.

Леди Блэк нашла картину поразительной — два еле стоящих на ногах шалопая покровительственно подталкивали друг друга в направлении столовой, цепляясь друг за друга руками и напоминая сиамских близнецов. Было непонятно, кто кого поддерживает, — Регулус Сириуса или же наоборот. Вальбурге давно не доводилось видеть сыновей вот так близко.

Кисть Регулуса была безобразно перевязана порванной рубашкой, лоскут полностью пропитался кровью. Леди Блэк хотелось проявить какие-либо материнские чувства, поддавшись внезапному порыву, но она кратко сказала:

— Я принесу настойку Бадьяна.

И удалилась.

Сириус задался вопросом: «а не понадобится ли ему Костерост». Братья потоптались в коридоре и наконец-то доковыляли до столовой. Даже с помощью Кикимера и мётел побег из призрачной пещеры не прошел гладко.

Они бесчувственно развалились на стульях, как два пьянчуги в «Дырявом котле», и оба думали, что мать им выскажет за это, когда вернется. На лестнице послышалось топотание маленьких ножек, пытливо и медленно преодолевающих крутые ступеньки. Регулус насторожился, услышав звуки возни. Тем временем Кикимер мало-мальски уладил дела с первым блюдом обеда и поставил перед братьями миски супа.

— Молодым хозяевам нужно поесть! — сказал он с такой настойчивостью, что они были уверены: не станут есть — тогда вольют через воронку. — А! Маленькая мисс! Проходите к столу, — восхищенно позвал он выглядывающую из дверного проема Малышку и отправился за ещё одной порцией супа.

Регулус округлил глаза, завидев племянницу. Та отправилась к отцу, чтобы подергать его за надорванный манжет пиджака.

— У папы плохой день, Малышка, — будто бы умирая от похмелья, выдал Сириус.

Регулус же пытался уложить масштаб всего случившегося здесь в тот временной отрезок, что он отсутствовал дома, и потерпел неудачу. Случилось слишком много невообразимого и непонятного.

— Это дядя Регулус. Можешь звать его Рег.

Дядя Рег пошел пятнами. Почти раритетное событие.

— Р-р-рег! — прорычала Малышка.

— Я надеюсь, это не первое твоё слово, дорогая? — раздосадованно протянул Сириус, а Регулусу внезапно стало смешно. Но когда он начал размышлять что к чему, улыбка сошла. Младший Блэк понял, кто её мать и что она мертва.

Это было так странно. У его брата была дочь. У его старшего брата и у девушки Марлен, учившейся с Регулусом на одном курсе, родилась дочь.

Он прекрасно помнил Марлен на совместных занятиях по зельеварению, защите от темных искусств и чарах, которые они посещали вместе. На уроках они были, что говорится, по разные стороны баррикад. Скрытный и холодный по своей натуре Регулус не глумился над Марлен в открытую, но получал удовлетворение от провалов подружки своего брата-предателя. Однако и Монтегю, и Мальсибер на скрытую неприязнь были не способны.

Девушка Сириуса была настоящим человеком настроения. По этой причине с ней иногда приключались абсолютно невообразимые истории. То котлы взрывались на зельях из-за невнимательно добавленного ингредиента — да так, что весь Гриффиндор отмывал кабинет Слагхорна, то она роняла палочку из рук по чистой случайности на отработке боевых заклинаний — так, что несколько дней постельного режима ей было обеспечено. Маккинон всегда умела попадать в ситуации, иммунитета к ним у неё так и не выработалось.

Свою длиннющую косу из медно-русых густых волос Марлен защищала чуть ли не как родного человека — со стороны Монтегю предпринималось приличное количество попыток вскользь кинуть в гриффиндорку слабеньким Секо. Поэтому Маккинон всегда неслась в класс самая первая, снося всех на своём пути, чтобы занять парту в самом последнем ряду и не поворачиваться к «любимым» слизеринцам спиной. На курсе Марлен называли просто Рапунцель, и она клялась, что «никогда не будет подстригать свои волосы».

В действительности, к причудливой Маккинон никто не относился враждебно, всю соль она получала только за статус гриффиндорки и «подружки» Сириуса. Однако стоило отметить, что Марлен больше хихикала над Сириусом, чем отвечала ему взаимностью, поэтому парой они стали уже после того, как тот закончил Хогвартс. Регулусу нередко приходилось слышать её восторженные песни подружкам про потрясающий пикник, который ей устроил Сириус, или про то, что он встретит её на вокзале, когда ученики отправятся на Пасхальные каникулы. Она была настоящей девчонкой. Искренней, суетливой, иногда стесняющейся и краснеющей девчонкой, которая хлопала своими голубыми глазищами и мило улыбалась, разнеся в очередной раз класс по зельеварению.

Младший Блэк даже слегка ревновал Сириуса к Маккинон, с которой тот встречался в Хогсмиде и приглашал к себе на каникулах. Он молча наблюдал за Рапунцель после выпуска Сириуса из школы, сентиментально цепляясь за последнюю частичку, связанную с братом, на которого был всё ещё зол. С каждой неделей Марлен казалась ему грустнее и печальнее. К выпускным экзаменам от ее детской непосредственности не оставалось и следа. Прежняя Маккинон исчезла рядом с Сириусом. Периодически её выступления на занятиях можно было назвать блестящими, чего раньше не случалось. Регулусу казалось, что она будто бы хочет сделать какое-то заявление этим всем, что-то кому-то доказать.

Однако школа, ЖАБА, выпускной — всё это уже в прошлом. Академии волшебства, стажировки в Министерстве или настоящая работа — всё это лишь условности. Они не выбирали, куда идти после Хогвартса, они выбирали сторону, которую нужно принять в войне, и это был самый главный экзамен. Регулус не видел Маккинон больше года, с самого выпускного вечера, а теперь перед ним стояла её дочь и его племянница.

Он исчез из магической Англии на год. На чьей стороне сейчас перевес? Кто жив, кто мёртв? Через сколько времени он сам будет мёртв, когда Тёмный Лорд узнает, что Регулус вернулся? Вендетта, объявленная Блэкам, никуда не делась. Волдеморт сотрет всех мужчин Блэков в порошок. Орион уже одной ногой в могиле, Сириусу только дай повод ввязаться во что-либо, откуда живым ноги не унести. Регулус не имел иллюзий насчет своего помилования. Как только Лорд узнает, что он жив, этому недолго быть правдой. Оставалось скрываться на Гриммо и искать зацепки, ведущие к остальным крестражам. Но сначала…

— Как мы его уничтожим? — спросил Сириус.

— Так же, как уничтожают все мерзкие осколки души, конечно же, — иронично ответил Регулус, то набирая в ложку суп, то выливая его обратно в тарелку. — Я не знаю наверняка, — добавил он уже серьезно, посмотрев на брата.

— Так придумай. Ты же чертов гений или нет?

Сириус усадил на коленки дочку и пододвинул ближе её миску супа, оставленную Кикимером. На столе продолжали появляться блюда, салфетки, цветы и вазочки с вкусностями. Одушевленный возвращением хозяина Регулуса домовик окончательно разошелся.

— Есть несколько вариантов, и мы проверим каждый из них, — ответил Регулус с легкой усмешкой. — Лучше ответь мне, что сделает старик Дамблдор, если узнает, что ты так тепло беседуешь со мной здесь?

— Лучше ответь мне, что сделает Темный Лорд, когда узнает, что ты здесь с его крестражем? Со мной во всяком случае поступят гуманнее, чем с тобой, так?

— Интересно. Может, он отправил тебя пошпионить для него здесь, втереться в доверие? — Регулуса забавляло, как Сириус напрягся, готовясь протестовать. — Ладно, расслабься. Я знаю, что проще убедить тебя поцеловать Снейпа, чем вернуться сюда. Так что тогда?

Сириус зачерпнул супа ложкой и донес её до рта Малышки, которая вовсю поджала губы и отклонилась назад, демонстрируя невообразимое недовольство.

— Маленькая мисс не может есть горячий суп! — начал распаляться появившийся в столовой Кикимер. — Супу нужно остыть!

Проваливший очередной родительский тест Сириус сконфуженно погрузил ложку в миску и отодвинул в сторону, возвращаясь к разговору с братом.

— Мне нужно было оставить её в безопасном месте. Здесь безопаснее всего.

Неужели только потеряв любимую, можно было перешагнуть себя, свою гордость и признать существование полутонов? Для Сириуса навык гибкости был приобретенным, и он изрядно намучился, чтобы его развить.

— Как тебя зовут? — обратился Регулус к Малышке, еле заметно улыбаясь. Та замерла, оставив попытки перевернуть миску с супом, и уставилась на него.

— Ей нужно дать имя, да. Я не знаю, как Марлен назвала её.

«И никто мне уже этого не скажет», — добавил про себя Сириус.

— Традиционно первое имя предлагает глава семьи, — как бы между прочим сказал Регулус.

— Ну вот ещё, — вспылил Сириус, еле удержав себя в рамках, поймав презрительный взгляд. — Я уже подумал об этом.

Сириус был явно горд придуманными именами, но Регулус не мог оставить это так.

— Хочешь назвать чистокровную волшебницу маггловским именем, дорогой брат? Беру на себя ответственность сообщить тебе, что наш дом должен принять её. И только тогда здесь будет для неё безопасно. Если её имя не появится на гобелене, можешь считать, что ты зря сделал над собой усилие вернуться сюда. Поэтому её первое имя за отцом. Это небольшая плата за безопасность.

— Отец почти не приходит в себя, — парировал Сириус.

— Нам нужно уничтожить эту дрянь. Это ослабит Лорда и, соответственно, силу его проклятья.

Сириус пытался мысленно сложить пазлы в одну картину.

— То есть это Лорд проклял отца?

— Да, — почти выплюнул ответ Регулус.

Ему было сложно признавать это всё. Тогда, перед пещерой, он признал, что все его былые идеалы — ложь. Теперь — что тот, кто раньше был для него чуть ли не Салазаром во плоти, смертельно проклял его отца. Год назад произошло мощное крушение его представлений о жизни, и Регулус всё ещё был в поиске своего жизненного ориентира, как корабль после шторма. Он начинал сомневаться в каждом миге своей жизни. То же самое произошло и с Вальбургой. Орион, на которого снизошло озарение чуть раньше, пугал их с матерью хуже некуда. Они думали, что тот сходит с ума. Но потом случилось проклятье, и никакие семейные артефакты не остановили его, никакие противоядия, разработанные в лаборатории Гампов, ни лечение от Макмилланов, никакие деньги и чистая кровь.

Он хотел, чтобы Сириус просто ничего не сказал. Просто заткнулся. Но Сириус был не таков.

— Что, Лорд оказался не таким уж праведным?

— Не будь свиньёй.

— Вы были именно такими. И я ушел.

— И вернулся.

Повисло молчание. Кикимер рассудил, что суп маленькой мисс достаточно остыл и пригоден для еды. Вальбурга вернулась с настойкой Бадьяна и парой других снадобий, сказала, что сыновья выглядят отвратительно, и принялась залечивать их раны.

Обед прошел в тишине.

За три месяца в доме на площади Гриммо сложился общепринятый распорядок дня.

Регулус зарывался в книжках, сидя в библиотеке, выходя только к обеду и ужину. Вальбурга проводила долгие часы в мастерской, пытаясь справляться с гигантскими объемами заказов на эксклюзивные защитные артефакты, которые желали получить маги со всех уголков мира. Когда усталость становилась невыносимой, она откладывала работу и направлялась в спальню, где проводила остаток дня, дежуря возле не приходящего в сознание мужа, за вышиванием и ностальгией по недавнему, но такому счастливому прошлому. Кикимер пытался как никогда баловать домочадцев вкусностями, экспериментируя со старыми и новыми рецептами блюд. Малышка бродила по дому, который был для неё словно огромный аттракцион. Она разговаривала с портретами, карабкалась по ступенькам, навещала дедушку Ориона, бабушку Вальбургу и дядюшку Регулуса по двадцать раз за день, спускалась на кухню к Кикимеру чтобы получить от него сладости. После она выбирала какую-нибудь комнату, чтобы перевернуть там всё вверх дном, получала выговор от дяди Регулуса, первым прибегающего на грохот, а потом забиралась к нему на руки и уходила вместе с ним в библиотеку. Там девочка располагалась на диване, наблюдала за внимательно изучающим книгу дядей и крепко засыпала, согреваемая пледом и огнем в камине. К ужину Вальбурга заходила в библиотеку, смиряя младшего сына взглядом, говорящим «тебе нужно поесть». Тот подхватывал сонную Малышку и спускался к столу. После ужина появлялся Сириус, кратко обнимал дочь, после чего братья покидали Гриммо, чтобы направиться в какую-нибудь даль и проверить ещё одну теорию насчет уничтожения крестража, а потом возвращались перемазанные с ног до головы грязью, злые или угрюмые. Крестраж швыряли в семейный блэковский сундук для подобных мерзких и темных предметов. Ещё одна теория была вычеркнута из списка. Братья холодно прощались и отправлялись спать по домам.

Но сегодня был не совсем обычный день.

* * *

— Для такого умника ты слишком долго возился с этой задачкой, — фыркнул Сириус. — И всё тот же ответ — Адский огонь.

— Заткнись, — холодно отозвался Регулус. — Если ты чем-то недоволен, займись поиском василиска, у которого можно выдрать парочку клыков для нашего дела.

— Я бы хоть зубы кракена нашел за три месяца, что у тебя были, идиот, — Регулус никак не реагировал на оскорбления брата, сохраняя непроницаемое выражение лица. — Чем ты занимался, по сути, всё это время? Зачем были все эти бесполезные попытки, если ты знал, что это можно уничтожить либо ядом, либо огнем?

— Я изучал его природу, если ты спрашиваешь, — отчеканил Регулус. — И то, как оно себя ведет в опасности. А ещё я перелопатил кучу рукописей по контролю пламени. И изучал щиты, которые можно применить, чтобы усмирить его. Не говоря уже о том, что постоянно искал новые места для наших попыток, так как, знаешь, на площади перед Букингемским дворцом делать это не вариант. А ещё изготовлял порт-ключи и вел переписку с людьми, которые всё же могли бы достать нам клыки василиска за стоимость в половину всего состояния Блэков. Возможно, если бы ты взял на себя часть этих обязанностей, это не заняло бы три месяца.

В каком-то смысле Регулус наслаждался ситуацией. Сириус лишь продолжал красноречиво фыркать в ответ.

Регулус немного подумал и продолжил:

— Если быть абсолютно серьезным, я не думаю, что удастся достать хоть что-то по василиску. Даже те, кто требуют за клыки прорву денег, представляются мне не более чем мошенниками. Ещё не понятно, сохранилась ли в них хоть капля яда. Уж слишком это всё невероятно, учитывая, что разведение василисков было запрещено века назад. В наши дни никто не решится на такое безумие. А это значит, что всё, что нам доступно, — это Адский огонь.

— Именно, разведение василисков было запрещено века назад, но василиск как раз такая тварь, которая способна жить веками. Кто знает, может и сейчас живёт одна, которая появилась ещё до запрета.

— Естественно! Живёт у кого-нибудь змееуста на коврике как домашняя зверушка, — скептически усмехнулся Регулус. — Ты чушь не городи. Много змееустов встречал в своей жизни? Никак иначе эту многовековую махину не удержать «в клетке». К тому же на одного василиска в таком случае приходятся поколения волшебников, которые держат его под контролем, передавая такой подарочек от отца к сыну, что, по мне, выглядит как дракклова сказка, а я не планировал гоняться полжизни за каким-то мифическим василиском. Если ты забыл, часики тикают. Причем для всех, кроме Лорда.

— У тебя прямо зудит, как ты хочешь своё Адское пламя использовать, признай.

— И ничего я не буду его использовать. Это будет твоей задачей.

Сириус расхохотался. Вынужденное назначение Регулуса «мозгом» их деятельности уже не вызывало прежнего отторжения, его младший брат даже пытался шутить…

— Ну, посмотрим. Сделать бы уже хоть что-нибудь, — буркнул он себе под нос.

Регулус покачал головой, снова спрашивая самого себя, во что он ввязался, когда принял на себя командование этим безответственным идиотом.

«Ему действительно будто всё равно, что наши жизни окажутся на волоске».

— Так, где это место?

— Необитаемый атолл Дюси. Тихий океан.

— Прекрасно, — еле слышно произнес Сириус, разглядывая портключ-ракушку, которую Регулус выудил из кармана своей мантии. — Какова вероятность, что мы не вернемся? — скорее риторически поинтересовался он.

Регулусу действительно становилось не по себе, когда его брат начинал вести себя как какой-то смертник. Нет, он сам не был готов положить свою жизнь на одно-единственное задание. Иногда Сириус делал слишком странные, необдуманные и опасные вещи, как будто ему было совсем всё равно, чем это теперь закончится. Регулус примерно понимал, какие события послужили причиной этой трансформации Сириуса из неудержимого, безупречного школьного героя в неуправляемый, заминированный поезд, несущийся по шпалам, которые вот-вот оборвутся за следующим поворотом, но, естественно, он даже мысленно не пытался говорить об этом. Однако каждая такая случайно вброшенная Сириусом фраза заставляла его внутренности стягиваться в какой-то неестественный узел, и в этот раз Регулус тоже сделал над собой усилие, чтобы проигнорировать эти нотки сумасшествия в голосе брата и продолжить разговор, не залезая в ту нишу, откуда его точно сбросят и ещё камнями присыплют.

— Мы вернемся, — твёрдо ответил он. — Я не остановлюсь на уничтожении только одного крестража.

Громкие слова и ледяная маска снаружи, противоречащая произнесенному. Регулус всегда был очень скуп на эмоции, однако упорства ему было не занимать, и Сириус себе в этом признавался, ни секунды не ставя под вопрос настрой брата. Возможно, поэтому ему было относительно комфортно работать в такой команде — маленькой и расторопной, где все помнили, зачем эта борьба начата, и никому не нужно об этом напоминать каждый день. Так или иначе, да, Сириус в глубине души понимал, что для действительно важных дел Регулус делает всё, от него зависящее. И даже больше. А если не делает, то просто не считает это занятие достойным для себя.

Он вспомнил тот эпизод из детства, когда на восьмой день рождения дядя Альфард подарил ему снитч. Шестилетнего Регулуса очень заинтересовала новая вещица, летающая по дому. Можно сказать, он был одержим этим золотистым шариком. Сириус ляпнул, что младшему ни за что не поймать снитч раньше его, «так как он малявка». Однажды в раннее субботнее утро обитателей дома на Гриммо застал врасплох неимоверный шум. Подскочившие родители ворвались в библиотеку, где обнаружили добрую четверть книг из семейной библиотеки сваленными в кучу малу вперемешку с сорвавшимися полками. Рядом валялась старая метелка из чулана, переломанная надвое. В эпицентре взрыва лежал расшибший себе всё, что только можно, Регулус, сжимающий в ладошках снитч.

— Готов? — спросил Регулус, протягивая брату портключ.

Сириус кратко кивнул.

* * *

Перед глазами предстал островок Дюси — песчаная подкова посреди бескрайнего океана. Немногочисленные пальмы, штормовой ветер, забивающий морские частички в глаза.

— Каков план? — поинтересовался Сириус, прочищая глаза от песка.

Регулус пытался сделать то же самое, поэтому ответил не сразу.

— Мы оцепим остров, — начал он свою инструкцию, закидывая мантию на мелкое деревце по соседству. — Бассейн внутри подковы в нашем распоряжении, в остальном — по периметру будут стоять щитовые барьеры, которые нужно удерживать. Они не дадут пламени вырваться в случае чего.

— И ещё мы зажаримся внутри этого купола в случае чего, — хмыкнул Сириус.

— Чтобы этого не произошло, — деловито проигнорировал слова брата Регулус, — нам нужно четко распределить обязанности. Один из нас удерживает барьеры, другой — использует пламя и уничтожает крестраж.

— Гениально. То есть это я буду применять Адское пламя? — взъерошился Сириус. Только сейчас до него дошло, что его брат совсем не умеет шутить. — Конечно же, у меня богатый опыт в этом.

— Тебе ближе нападение, чем щиты, — парировал Регулус. — Я взял на себя ответственность не утруждать тебя их изучением.

— У тебя больше опыта в этом, — не соглашался Сириус.

— Ничего подобного. Никогда не использовал Адское пламя, — отрезал Регулус. — Тут мы ничем не отличаемся, — от этих слов он едва заметно скривился. Старший брат смотрел на него с укором. — Слушай, я просто пытаюсь сделать так, чтобы каждый получил задание, с которым справится. Мне достаются барьеры, потому что я изучал их и практиковал. Я знаю, как поставить их, удержать их. А тебе достается крестраж, потому что ты знаешь, как вести себя с опасностью. Мы ведь понятия не имеем, что будет, когда эта штука откроется, и что оттуда может вылезти. Мы боремся не с медальоном, не с побрякушкой, а с частицей души Лорда. И, думается мне, столкнемся мы совсем не с пряничным единорогом, понимаешь меня?

— И оно будет защищаться.

— Именно.

Сириус шумно втянул в себя воздух и задержал так дыхание, будто от происходящего хотел задохнуться и ни в чем не участвовать. Не потому, что он был всем нутром против участия, а потому, что на него накатил жуткий мандраж. Но даже перспектива применения темного заклинания не отвращала от затеи подпортить кровь врагу. Нет, уже нет. Сириус был готов испытать себя. Он верил, что справится. Он чувствовал, что начинает что-то делать, действовать — впервые за долгое время, — а не смиряться с уготованным, и пытался максимально включиться в дело. Здесь только он и его младший брат. Здесь, на краю света. Он пытаются уничтожить то, о чем никто, кроме них, не знает и, возможно, не узнает. Сколько волшебников за всю историю пытались уничтожить крестраж? Они обязаны быть в числе тех, кто преуспел.

— Когда закончим, зовем Кикимера? — уточнил он.

Регулус кивнул.

— Тогда начнем. Что дальше по плану?

— Сначала барьеры, — ответил Регулус и отвернулся, чтобы оглядеть остров.

Его тоже начало одолевать волнение. И сомнения. Он мозг этой операции и перфекционист. Сначала он подумал о том, что можно было бы найти остров поменьше. Щитовые чары были сложными, требовали огромной концентрации и большого количества затрачиваемой магической энергии. Ему предстояло опустить на остров купол, который способен удержать и рассеять в случае чего темную магию в чистом виде. Но если Регулус не справится, огонь пойдет дальше.

— Мне нужно время, — сказал Регулус. — Будь здесь.

Он оставил Сириуса сидеть на песчаном берегу, и отправился к самой большой возвышенности на острове. Предстояло вспомнить самые счастливые моменты в его не самой внятной и позитивной жизни. Простой Протего и Патронус в сочетании с Чарами Поглощения, которые сами по себе представляют комплекс заклинаний. Комплекс заклинаний внутри комплекса заклинаний. Сложная магия напоминала Регулусу царицу всех наук. Он приобрел привычку воспринимать многие жизненные трудности в виде обычных задач, когда был учеником доктора Гампа. Ему он обязан не только знаниями. Он был таким сам по себе, по натуре, по характеру, по мышлению, потому что учитель Гамп передал ему не только знания, но и своё видение жизни. К сожалению, с любимым учителем пришлось попрощаться, когда Регулус принял Метку. Он ведь не ребенок, чтобы ходить к учителю, так?

Регулус вспоминал свои первые открытия и успехи в лаборатории, сложные формулы, которые со временем начали поддаваться ему. Похвалу родителей и учителей. Достижения в квиддиче, скоростные полеты — когда казалось, что он быстрее света, распространяющегося над Темным озером на рассвете. Тот момент, когда он летел головой вниз от самой высокой трибуны на стадионе, думая, что его мозги придется собирать по всему полю с помощью Акцио, но чудом ухватился за сине-бронзовое полотно, провалившись в подтрибунное помещение. Те годы, когда они с братом были друзьями, — он знал, что были! Когда тот разрешал ему забрать свою порцию капустного пирога и не выгонял из комнаты, когда младший мучился от своих детских кошмаров. Он не смеялся над ним, хотя обычно часто веселился. Наверно, ему самому снились кошмары после страшилок, которые рассказывала Белла в Хэллоуин. Он вспоминал свой первый поцелуй, свою первую любовь, как он обнимал её, когда они стояли на Астрономической башне и наблюдали за звездопадом. Превосходные результаты на экзаменах, пораженные экзаменаторы и выпускной — когда она была в этом потрясающем платье.

Небо заслонил холодный серый купол, он немного приглушил закатное солнце туманной дымкой. Регулус переминался с ноги на ноги, не понимая, что это его «рук» творение. В конечном итоге он снял обувь и, не утруждая себя вытряхиванием песка из ботинок, оставил её лежать на песке, направившись обратно к Сириусу. В груди появилось щемящее чувство. Вся жизнь только что была перемотана и прожита заново.

Сириус подоспел к нему навстречу, тоже без ботинок. Они испытующе уставились друг на друга, после чего Регулус кивнул, и это было сигналом к началу безумия.

Крестраж достали из мелкого сундучка, служащего домиком для ампутированного кусочка души Лорда, и уложили на песок. Сириус долго смотрел на издающий нечеловеческие, отвратительные звуки предмет, направил на него палочку и произнес:

— Adesco Fire.

Из палочки вырвались сначала маленькие языки огня, которые начали охватывать медальон в кольцо, скручиваясь вокруг подобно маленьким змейкам. Будучи осведомленным об особых свойствах заклинания лишь по теоретическим лекциям в Академии, Сириус всё равно не знал, чего ожидать и в какую секунду что-либо может пойти не так, поэтому выкинул из своей головы всё, что не относилось к ситуации. Туманная пелена, исходящая от барьера, начала поблескивать электрическими молниями, будто бы облака перед грозой.

Братья тоже были наэлектризованы. Сириус боялся даже моргнуть. Регулус выжидающе замер. И тут с истошным криком медальон открылся.

В воздух вырвалось что-то темное, неосязаемое и мерзкое. Там мелькали страхи вперемешку с разочарованиями, кошмары, безнадежность и безумие. Эта аура впиталась в воздух, заполняла собой всё пространство вокруг.

Из медальона на Сириуса смотрели глаза. Они прожигали его, будто два близнеца-легилимента. Он прочно держал палочку в руках, целясь в медальон. Перед старшим Блэком мелькали образы прошлого, материализовались худшие сцены его жизни. Осколок души, словно боггарт, примерялся к волшебнику в поисках самых кровоточащих и не заживших ран его сердца.

Регулус отшатнулся и рухнул на песок, когда столб магии гадкой консистенции вырвался на свободу. Он отыскал выпавшую из рук палочку и обернулся взглянуть на брата. Сердце Регулуса пропустило удар. Перед Сириусом стояло темное воплощение девчонки Марлен Маккинон.

Сириус собирал себя в кучу, повторяя как мантру «это не Марлен, нет, это не она», в то время как бесконтрольное пламя расползалось всё дальше от эпицентра, а воплощение мертвой возлюбленной приближалось всё ближе.

— Ну как, Сириус? — мелодично произнесла тень. — Защитил меня, дорогой?

Она была похожа на демона, одного из тех, кто живёт в его голове. На того, кто не дает ему спать по ночам, чувствовать, смеяться, смотреть на свою дочь без упрека и укора по отношению к себе. Их отделяли считанные сантиметры. Она сверлила его глазами. У Сириуса едва не подкашивались колени.

— Ты погубил меня, Блэк. Ты меня уничтожил. Ты уничтожал меня по кусочку. Медленно и мучительно, пока не прикончил всё хорошее, что было во мне. Ты сделал меня несчастной. А потом я умерла по твоей вине. Ты забрал у меня радость, ты забрал у меня веру, ты забрал у меня время. Мою жизнь.

— Нет… — сорвалось с губ Сириуса.

Призрак будто бы читал текст по бумажке, как по одной из страниц, вырванных из личного дневника, если бы такой существовал у Блэка, и все слова и укоры попадали четко в цель.

— Я умирала и ждала. Что ты придешь. Что ты спасешь меня.

— Не говори этого, — стиснув зубы, процедил он.

Пламя превращало воду в пар и билось о купол. Оно бушевало, искрило, накрывало всё вокруг словно мощный водопад. Барьеры начали сужаться.

— Сириус! Сириус!!! — орал Регулус.

Он стиснул зубы, кидая остатки концентрации на удержание купола. Сначала они должны уничтожить крестраж и позвать Кикимера, только потом можно ослаблять границы, иначе есть вероятность схлопнуться вместе со всей полусферой и Адским огнем внутри.

Сириус почувствовал, как задымился ворот его рубашки. Призрак из прошлого довольно ухмылялся. Он посмотрел ей в глаза. Там не было ничего от его Рапунцель. Старший Блэк поднял палочку выше, целясь фантому прямо в шею. Возникла ослепительная вспышка, вырвался немыслимый поток огня, будто бы прорвало плотину. Призрак растворился, словно лопнувший мыльный пузырь. Огонь понесся в направлении чертыхающейся реликвии дома Мраксов и окутал медальон непробиваемой стеной. Последовали истошные звуки, будто кого-то поджаривают заживо.

Сириус неподвижно и бездумно стоял в гуще безумия, его застилало пламя, которое он уже не мог контролировать. К его ногам отбросило открытый медальон с треснувшими зеркалами внутри.

Регулус бросил удерживать границы, они тут же начали сужаться, как пещерный тоннель. Он подбежал к брату, оттаскивая от него языки огня. Несколько из них уже плясали на его рубашке. Тот стоял будто громом пораженный.

«Кикимер! Это не терпит отлагательств! Срочно! Срочно появись!»

Регулус свалил брата в воду, которая ощущалась как кипяток. Искры на рубашке Сириуса потухли, сквозь прожженную ткань виднелись ожоги.

— Идиот! — Регулус тряс брата за плечи скорее от злости — это слабо походило на попытки привести в чувство.

Дышать становилось невыносимо. Просто нечем. Регулус с дрожью в конечностях наблюдал, как воздвигнутый им купол складывается, будто карточный домик.

Хлопок. И Регулус увидел Кикимера в десятке метров от них.

Домовик ошарашено подпрыгнул, появившись на берегу. Огляделся, нашел взглядом хозяев. Снова хлопок, и Кикимер оказался рядом. Старая наволочка домовика, служащая ему одеждой, тоже дымилась. Он схватил полуживых братьев за руки и исчез с атолла Дюси.

* * *

— Где хозяйка Вальбурга, Кикимер? — задыхаясь, спросил Регулус, когда они появились в прихожей.

Он сидел на полу рядом с Сириусом, обмякшим без сознания.

— Хозяин Орион пришел в себя! Хозяйка Вальбурга с ним, — радостно проинформировал домовик.

Регулус не удержался, чтобы не улыбнуться. Да! Вот оно! Всё получилось.

— Кикимер, позаботься о Сириусе. Помоги ему, вызови кого-нибудь из Макмилланов, если не сможешь справиться сам.

Он поднялся с пола, оставил брата с домовиком и побежал по ступенькам вверх. Дверь в родительскую комнату была открыта. Он ворвался внутрь в предвкушении, отбросив всякое приличие.

Теперь всё будет хорошо!

Орион сидел в кровати, опираясь спиной на множество подушек. Он, несомненно, был очень слаб. Его волосы были полностью седыми, а глаза всё такими же синими и холодными. Он прервал свою речь и взглянул на появившегося в дверном проеме сына. Тот ещё задыхался и не мог прийти в себя от того, что произошло на острове Дюси. Регулус держался лишь на энтузиазме от полученной новости, но был полностью изнеможен.

— Регулус, проходи сюда, — живо отозвалась мать, даже не став выговаривать сыну за то, что тот врывается, не постучав.

Эта манера была ей не свойственна. Можно сказать, что мать была почти в веселом расположении духа. Она расположилась напротив Ориона, сев на пуфик, у неё на коленях сидела Малышка, пристально рассматривающая дедушку, который «всегда спит», а сегодня проснулся.

Регулус оглядел комнату, нашел в дальнем углу стул и направился за ним. После сел рядом с Вальбургой и, не удержавшись, взял отца за руку.

— Здравствуй, папа.

— И тебе не хворать, Регулус, — кратко улыбнулся Орион. — Я горжусь тобой, сын, — его лицо стало серьезным. — Ты нашел его и смог уничтожить.

Блэки редко проявляли такие сильные эмоции, как сейчас. Им были чужды признания.

— Как ты узнал? — Регулус воззрился на мать, думая, что та успела ему рассказать то, что ей известно.

— Я видел это во сне, — уточнил Орион, ещё перед тем, как Вальбурга успела ответить. — Всё это время я провел будто в разговоре с нашими предками, с которыми наблюдал за происходящим здесь. И они в бешенстве от того, что позволяет себе Лорд. Он должен поплатиться за всё, сын.

— Он поплатится, — согласился Регулус. — Почему он поступил так с тобой?

Отец молчал.

— Ему нужна была магия нашего рода. Всех поколений, всех волшебников. Он собирается собрать магию всех древних домов. Так он обеспечит себе бессмертие.

В комнате никто долго не решался заговорить. Орион продолжил:

— Пока чистокровные волшебники убивают грязнокровок, он без лишнего шума собирается собрать всю магию до крупицы. Будто бы урожай, поспевший за многие годы.

Лицо миссис Блэк не выражало ничего, кроме ужаса — впервые на памяти Регулуса.

— И ещё, — подливал масла в огонь Орион. — Лорд — полукровка! Его отец — маггл. Сильнейшие волшебники Британии идут за полукровкой! — он смотрел на сына в упор. — И ты в их числе.

— Кто мог предположить, что он не чистокровный волшебник?! — взорвался Регулус, подпрыгнув на стуле.

— Никто, Регулус. Помолчи, — заткнул его Орион одним легким жестом рукой. — Уже неважно, — он помолчал. — У меня немного времени, чтобы передать вам всё. И я не буду растрачивать его на пререкания.

Его голос стал хриплым. Регулус заметил в глазах матери слёзы.

— Всё можете решить лишь вы. Ты, Регулус. Посмотри на меня, — Регулус поднял на него глаза. Его кулаки сжались. Его отец не может уйти! — Ты и Сириус, понятно тебе? Теперь вы решаете. Вы будущее нашей семьи.

Регулус не понимал, но кивнул.

— Никто по ту сторону не знает, что делать. Они признаются себе, что традиции требуют пересмотра. Но только себе, никто не решается заявлять о таком. Поэтому ты и твой брат — хотя бы у одного из вас точно есть голова — вы решаете, какой путь избрать дому Блэк. Я не советую тебе. И не приказываю. Теперь нет.

Малышка всегда образцово держалась при разговорах взрослых, и в этот раз не издала ни единого звука. Она сжимала запястья бабушки и вглядывалась в лицо Ориона, который напоминал ей отца, но почему-то с другим цветом волос. Орион встретился глазами с её внимательным взглядом.

— О тебе тоже много говорят, дорогая. Мы все вместе выбрали тебе имя — Атрия. В честь альфы Южного Треугольника. Звезда, находящаяся в оппозиции к звезде Беллатрикс, — Орион улыбнулся внучке, которая боялась даже пошевелиться, чтобы не отпугнуть внимание дедушки от себя.

Вальбурга нашла в себе силы улыбнуться. Муж перевел взгляд на её заплаканное лицо.

— Позаботься о ней, Вальбурга. Ты хорошо справляешься, я видел.

По щекам миссис Блэк катились слезы, которые она совсем не пыталась сдерживать. Вальбурга опустила голову, упираясь носом прямо в кудрявую макушку внучки.

— Дом обязательно примет её, — продолжал Орион. — И из неё вырастет замечательная юная леди.

Регулус молчал. Было слишком много того, что он хотел бы сказать отцу. Но всё это казалось уже таким незначительным.

Голос Ориона становился почти беззвучным, на лбу его появилась испарина.

— И передайте Сириусу, что я больше не зол на него. Да, передайте ему. Даже если он меня никогда не простит, я больше не считаю его предателем. Я простил его.

Малышка-Атрия услышала имя отца и оглядела комнату. Папы не было. Где же он?

Вальбурга же просто взглянула на младшего сына, и тот кивнул ей в ответ. Сириус в порядке. Почти. Но он не стал уточнять. Мать была в разбитом состоянии. Он мог поклясться, что она в пяти секундах от того, чтобы убить кого-нибудь. Если не самого Лорда, то его приспешников. Не со всеми переживаниями можно справиться с помощью вышивания орнаментов, а это значит, что когда Вальбурга перейдет на стадию ярости и гнева, Регулусу придется следить ещё и за ней, не только за поджарившимся в Адском огне братцем.

— Наш дом должен быть единым. Вы все должны объединиться. То, что хочет сделать Лорд — это хуже смерти…Вальбурга, дорогая, останься со мной. Регулус, вы идите.

Он не мог взглянуть на отца. Нет, он действительно думал, что успеет уничтожить все крестражи. Что ликвидация каждого из них даст отцу время. Регулус проиграл. Он упорно решал задачу и, казалось бы, пришел к верному ответу. Но не сошлось. Здесь наука дает трещину. Не владея какими-то данными, ты проигрываешь. И часто этих данных не достает из-за надежды застилающей всякий здравый смысл. Надежда была свойственна и Регулусу.

Вальбурга поднялась, чтобы передать ему оцепеневшую от происходящего племянницу. Атрия протянула к нему ручки и зарылась лицом в ворот рубашки. Регулус дошел до двери и остановился.

Мать осталась сидеть рядом с отцом. Теперь они держались за руки. Регулус знал, что она хочет быть храброй, сделать так, чтобы их последние мгновения вместе были мирными — насколько это позволяет ситуация.

Регулус знал, что это воспоминание — последнее, на котором его родители вместе. Скрепя сердце он переступил порог родительской спальни и закрыл за собой дверь.

* * *

С пятого этажа доносились суетливые голоса, побрякивание и хлопки от появления или исчезновения Кикимера. Регулус поднялся в комнату брата, предварительно оставив Атрию в её комнате с игрушками.

Комната Сириуса была не самой большой в доме, оттого присутствие сразу пяти живых существ внутри делало её просто крошечной.

Регулус узнал целителя Остина Макмиллана, который наблюдал за состоянием отца в период болезни и одновременно являлся кем-то вроде их семейного врача. К тому же бабушка Мелания приходилась Остину Макмиллану тётей по отцу, а значит, Остин, помимо всего прочего, был кузеном Ориона и дядей Регулуса и Сириуса. Вальбурга доверила ему присмотр за мужем не только как гениальному целителю, но и как родственнику отца.

Макмилланы старались держаться особняком от войн за чистоту крови, однако сами оставались чистокровными уже несколько веков. Светские приемы посещали редко и в целом пытались быть семьей прогрессивных взглядов. Однако семейная история порой делала такие витки, что в прогрессивность взглядов Макмилланов верили не многие.

Рядом с доктором стоял молодой человек, его сын. Эдварда Макмиллана Регулус не помнил по Хогвартсу, потому что тот закончил школу на несколько лет раньше, чем Регулусу пришло письмо о зачислении. Макмиллана-младшего отличало нечто особенное — он был совершенно не похож на своего темноволосого отца, обладавшего весьма заурядной внешностью, будучи платиновым блондином с серыми глазами. Дело в том, что женой мистера Макмиллана и матерью Эдварда была некая Эрис Макмиллан — в девичестве Малфой, сестра Абраксаса Малфоя и тётя Люциуса. То есть, Люциус и Эдвард были, по сути, кузенами — и весьма похожими друг на друга, — однако вряд ли они хоть однажды поздоровались друг с другом в Хогвартсе. Малфои старались максимально выгодно избавиться от девочек, за которых приходилось давать приданое — сплошное расточительство и никакой прибыли. На этом общение девушки с семьей обычно прекращалось. Очевидно, Эрис Малфой тоже была не в восторге от ярлыка «товара», поэтому вышла замуж по любви и порвала все связи с родственниками.

Все знали, что Макмилланы — потомственные целители, передающие свой гениальный дар из поколения в поколение, к тому же весьма добродушные и легкие в общении люди, к которым обращались с самыми неприятными недугами и всегда получали помощь.

Рядом с кроватью Сириуса стоял Кикимер, удерживая в руках по меньшей мере дюжину склянок с зельями, отварами и мазями — всем, что смог насобирать по дому. Целитель сканировал повреждения на теле Сириуса своей палочкой. Сын просматривал принесенные домовиком лекарства.

— Мерлин, вот ведь невезение, — пробормотал старший Макмиллан. — Где же он мог напороться на Адский огонь? — спросил он, повернувшись к появившемуся на пороге Регулусу.

— Мой брат всегда очень отважен, но неосторожен. А ещё любопытен, — пытался выкрутиться Регулус. Он заметил, что ответ целителя не убедил. — Вы знаете, Сириус готовится в авроры, поэтому хотел понять в полной мере природу этого темного заклинания, но, как обычно, был слишком уверен в себе.

— Конечно, понимаю, — Макмиллан часто закивал. — Но всё же невероятная храбрость. Применить такое заклинание! Храбрость на грани с безумием, — проворчал целитель и вернулся к работе.

Что ещё натворят эти Блэки? Отец схватил гадкое проклятье, от которого непонятно, как избавляться. Старший сын подумал, что использовать Адское пламя в возрасте, когда ещё молоко на губах не обсохло, — это хорошая идея. Что вытворит младший? С этого момента доктор Макмиллан снова начал сомневаться в адекватности своих не таких близких, но всё же, родственников, и очень торопился ретироваться, не утруждая никого изобретением новых объяснений о том, как же это могло произойти.

Доктор с сыном, можно сказать, заштопали Сириуса, удалив поврежденные ткани. Но с Адским пламенем всё было не так легко — понадобился курс лечения. Темная магия оставляла не только видимые следы. В целом Сириус отделался парой ожогов, в остальном его дела были в порядке. Регулус договорился с целителем о поставке снадобий, заплатил Макмилланам за работу и, поблагодарив обоих, попросил Кикимера перенести отца и сына домой. Не стоило выдергивать людей из дома в… Хэллоуин?

Регулус стушевался — сколько он себя помнил, дом всегда был украшен к Хэллоуину, но не сегодня. Только подсчитав дни в уме, Регулус убедился, что не ошибается, и ему очень захотелось вдвойне поблагодарить Макмилланов, которые пришли ему на помощь, ведь для колдомедиков собраться к празднику всей семьей — почти невозможно.

— Кхм, Регулус, — окликнул его доктор Остин Макмиллан. — Обязательно нужно прикупить кое-что, — старик протягивал ему клочок пергамента со списком необходимого, Регулус ринулся, чтобы принять его, и ещё раз благодарно кивнул.

Что ему нравится в старике Макмиллане, так это то, что ему не надо всё объяснять на пальцах. Никаких «ох, бедный мальчик!», «его срочно нужно доставить в больницу». Как же Регулус ему благодарен за это. Как и за отсутствие докучающих вопросов. Макмиллан лечил отца, не задавая вопросов, он просто знал, что случилось. Как и знает сейчас, что молчание — золото. В списке, который он составил, были перечислены в основном травы, и отнюдь не одуванчики с подорожником. Одного брошенного взгляда хватило, чтобы понять, что путь лежал в Лютный переулок. Мерлин, храни Макмиллана за то, что он не разжевывал, где это купить и что с этим делать, всегда сохраняя такт и не просовывая нос, куда не следует, при этом оставаясь одним из лучших специалистов в своем роде.

— Сожалею, что не могу помочь с этим в данный момент, так как у меня иссяк запас ингредиентов, но завтра обязательно свяжусь с Браунами, и к вечеру можете ждать лекарство в полном объеме, на весь курс. Главное — как-то перебиться сегодня, так что не покупай много. Варево не сложное, я дал Кикимеру инструкции. Он справится. Но, Регулус, настоятельно рекомендую сделать это немедленно. С Адским огнем не все средства работают, а у Сириуса сильный жар, — объяснил доктор, собираясь откланяться. Его сын уже покинул комнату, попрощавшись с Регулусом кратким кивком.

— Понимаю. Ещё раз спасибо за помощь и прошу прощения за то, что отрываю вас от ужина с семьей.

Волшебник радушно улыбнулся.

— Всё в порядке, Регулус. Я не откажу людям, которые ко мне обращаются, тем более, что Блэки мне как семья. Прошу не забывать об этом, — отшутился Макмиллан в ответ и мысленно перекрестился.

Они пожали руки, и Остин удалился вслед за сыном. Регулус проводил его взглядом, а затем принялся крутить в руках список. «Черта с два я появлюсь в Лютном, — подумал он. — Кикимер, куда ты испарился?»

— Хозяин, — эльф появился перед ним. — Хозяйка Вальбурга, — продолжал он, всхлипывая и украдкой утирая скупые слёзы, — велит мне оставаться с ней и помогать.

Регулус остолбенел, не желая даже в мыслях ничего озвучивать.

— Хорошо, — только и проронил он, хватая ртом воздух, чтобы не задохнуться. — Выполняй её указания.

Эльф исчез.

Рядом на кровати лежал Сириус в полной отключке, перебинтованный вдоль и поперёк и весь в поту. Регулус посмотрел на него пустым взглядом, пребывая в абсолютном состоянии аффекта. Он сорвался с места, бросился в свою комнату, схватил из гардероба темную мантию, накинул капюшон и, не думая ни о чем, аппарировал в самый темный тупик Лютного переулка.

* * *

Пока всё вокруг вращалось и крутилось, Регулус словил немыслимую паническую атаку. Он внезапно осознал, что не помнит, когда последний раз был в Лютном, когда последний раз выходил в общество, когда последний раз разговаривал с кем-то, кроме членов семьи. Ведь около года он прятался от всех в этом мире.

Тот самый тупик встретил его кромешной темнотой. Висела безмолвная тишина, присущая ночному Лютному. Вдали, если присмотреться, можно было увидеть бесшумно и невыносимо медленно передвигающиеся горбатые фигуры, в свете тех редких фонарей, которые кто-то потрудился зажечь. Регулус заметил всегда стоящие здесь баки с гниющим мусором, которые напомнили ему о витающей в воздухе энергетике переулка. Он задержал дыхание, накинул на себя дезилюминационные чары и решил было выбираться из тупика, как нечаянно наступил на лапу облезлой и тощей кошке, ошивающейся у одного из баков. Та издала истошный вопль, врезалась в бак и удрала сквозь щель в стене.

— Мерзкие коты, — послышалось ему, как кто-то прошипел за углом. Регулус замер. — Иди сюда, ты, остолоп.

Блэк увидел как миниатюрная фигура, облаченная в черный летящий материал, затолкнула кого-то, кто был намного крупнее этой самой фигуры, в тупик, где и скрывался Регулус. Крупный человек выругался, очистил мантию от отходов, свалившихся на него, когда он, подобно той жалкой кошке, врезался в бак. Маленький демон лишь сдавленно засмеялся.

— Ходить разучился, маленький брат? — Регулус услышал этот голос, и мурашки пробежали по его позвоночнику. — Или уже начал праздновать?

Этот глубокий, сильный голос. Этот дьявольский смех.

— Воняет мертвечиной, — ответил высокий мужчина и сплюнул. — А отмечать пока нечего.

Пять секунд в тупике было невыносимо тихо. Только звук капель воды с крыши в зеленую лужу у каменной стены. Регулус напрягся всеми мышцами своего тела, подумав, что всё тихо, потому что он обнаружен, и, опомнившись, поставил самый сильный блок на свои мысли, на какой только способен.

— Да как ты смеешь, поганец? Ты! Отрепье! — заорала Белла. — Ты! Своим поганым языком только и делаешь, что позоришь Родольфуса и меня, сопляк, — она толкнула его так, что Рабастан упал спиной на бак. — Сегодня ты явишься и присоединишься к празднованию, выказав своё почтение и уважение Господину, — она оправила свою мантию, сложила руки вместе в примирительном жесте, и голос её переменился так, будто кто-то попросту сменил пластинку, стал мирным и ласковым. — Если, конечно, ты не хочешь, чтобы тебя сегодня поймали и обошлись с тобой, как и со всеми остальными предателями, мой дорогой Рабастан.

Белла приблизилась и провела пальцами по его подбородку. Тот отшатнулся от неё, как от огня.

— Хорошо, Белла. Я приду на очередной шабаш в честь убийства очередного ребенка.

— О, нет-нет, маленький брат, это вовсе не «очередной» ребенок, — она говорила с восторженной интонацией и напирала на Лестрейнджа. Регулус вспомнил, как округляются её и без того огромные глаза, каждый раз, когда она подходила к человеку вот так близко и заглядывала ему в душу. — Это начало того мира, который мы хотим построить. Последний сорняк, который надо вырвать.

— Салазара ради, сколько лет этому «сорняку» и почему это такое большое дело: его «вырвать»? Лорд гоняется за каким-то мелким сопляком, авроришкой и грязнокровкой. Беллочка, дорогая, неужели твоего бога пугает срущий в штаны ребёнок?

Только Лестрейндж успел договорить, как тупик наполнился отвратительными рвотными звуками. Сначала Рабастан распрощался с содержимым желудка, потом схватился за горло и, хрипя, начал ловить воздух, пытаясь другой рукой выхватить палочку, но Белла его опередила.

Она спокойно вглядывалась вдаль с легкой улыбкой на лице, пока «маленький брат» чертыхался и пытался схватить уже её за горло. Она крутила выхваченную у него палочку между пальцев, наконец-то обратила взгляд на Рабастана, издала звук умиления, склонилась над упавшим на колени Лестрейнджем и сказала:

— Получишь палочку назад сегодня, когда придешь праздновать с нами, — проворковала Белла. — Будь благоразумным мальчиком. Твой старший брат устал краснеть за тебя. И я тоже, — наконец-то действие Удушья прекратилось. Капюшон Рабастана спал, Регулус видел его острое бледное лицо, обрамленное темными длинными волосами, и поблескивающие в темноте глаза, устремленные на кузину. — Мы должны верить до конца в идею, в которую поверили, и в волшебника, за которым пошли. И если во имя этого мальчишка Поттеров должен умереть, то так тому и быть сегодня.

Сегодня.

Белла выпрямилась и, не удостоив Рабастана больше и каплей внимания, растворилась в воздухе.

* * *

Забыв о списке ингредиентов, Регулус аппарировал домой.

«Сегодня», — отдавалось эхом в его голове.

Появившись в комнате брата, он застал его в таком же разбитом состоянии, в каком и оставил. Регулус порылся в корзине со склянками, которые принес Кикимер, откопал там какие-то восстанавливающие зелья и направился к Сириусу с целью влить в него всё до последней капли.

Эта сцена, свидетелем которой он случайно стал, заставила пульсировать кровь на висках. Регулус слышал своё сердцебиение так явно, будто сердце билось в его голове. Накал ситуации и обилие событий, происходящих за этот день, опьяняли его. Только он сосредоточился на крестражах, как начало происходить нечто кошмарное. То, что он совсем упустил из фокуса своего внимания. Оставалось лишь надеяться, что эта ошибка не будет стоить им так дорого. Его захлестнуло недовольство собой — какой он мозг операции по уничтожению Лорда, если так просчитался? Да ещё и не в первый раз. Он был так наивен, что ожидал, будто бы тот круг лиц, к которым он и сам до этого принадлежал, остановил свою бурную деятельность, чтобы подождать, пока Регулус разыщет все крестражи и сделает Лорда уязвимым. Главная константа этой истории была снова халатно проигнорирована. Он мысленно хлопнул себя по лбу. Неужели Орден не смог даже качественно спрятать Поттеров, если Белла с такой непоколебимой уверенностью заявляла, что всё случится сегодня? Почему он должен бежать за всеми зайцами враз?

Сириус получил пару недурных пощечин и пробормотал что-то нечленораздельное.

— Выпей это, — бесчувственно сказал ему Регулус, и влил в брата снадобье из колбы, после чего повторил сие алгоритм ещё трижды.

— Про-клятье, — прошептал Сириус, поперхнувшись и, открыв глаза, заметил свои перебинтованные плечи и грудь.

— Сириус, всё висит на чертовом волоске, очнись и слушай меня, — Регулус не был намерен дать ему время полюбоваться повязками, взмокшими от пота. — Сейчас отвечай на мои вопросы внятно, от этого зависит всё! — выпалил он. — Как вы спрятали Поттеров?

Пространство перед глазами Сириуса, лежащее дальше, чем на дистанцию вытянутой руки, плавилось и расплывалось. Он не сразу разглядел нависшего над ним брата. Будто бы зрение упало настолько, что теперь придется носить очки. Сириус какое-то время вглядывался в его лицо, замерев, не шевелясь.

— Как тебя зовут? — четко произнес он.

Регулус нахмурился на секунду, но потом понял, что имеет в виду брат, даже не зная, закатить ли ему глаза из-за того, что проверка сейчас совсем не к времени, или пожать ему руку за бдительность. Чему-то в аврорской академии его брат всё-таки научился.

— Регулус Арктурус Блэк.

— Когда ты поймал свой первый снитч?

Регулус резко выдохнул, мысленно поставив брату плюсик за вопрос, и начал копаться в памяти, после чего ответил:

— В шесть лет.

Сириус кивнул.

— Фиделиус.

— Ясно как божий день. Дамблдор, Грюм или Люпин — кто Хранитель?

— Тебе зачем? — Сириус прищурился.

— Слушай, идиот, они планируют напасть сегодня, возможно, даже сейчас! Мне нужны твои четкие ответы, иначе ты совсем не помогаешь!

— Им не за что не угадать Хранителя и тем более не найти его, какого драккла ты мне тут рассказываешь, — заносчиво ответил Сириус.

— Да с того, что, даю свою руку на отсечение, он сделает это сегодня! Я подслушал Беллу в Лютном переулке пять минут назад, а это Белла — он никому так не доверяет, как Лестрейнджам.

— Да кто знает эту сумасшедшую! — выплюнул Сириус. — Наш Хранитель в безопасном месте, и я не вижу ни единого повода для него самовольно покидать убежище.

Регулус выругался и отвернулся.

— Значит не Дамблдор… не Люпин, видел его в потасовках, и в убежище он точно не сидит, — Регулус пробормотал себе под нос, готовый уже рвать волосы на голове. — Очевидно, что не Сириус… Петтигрю! — ошарашенно проорал он и повернулся к постели, на которой, не шевелясь, лежал Сириус. — Только не говори мне, что вы выбрали Петтигрю Хранителем! Ну какой маразматик выберет Петтигрю, Мерлина ради!

Сириус лишь моргнул.

— Провал! Какой провал! — Регулус сжал в руках свою голову, так что череп должен был затрещать. — Как можно было выбрать такую глупую мишень!

— Именно потому, что всем она покажется «глупой», — Сириус закашлялся. — Но кто его найдет?

— Да уже нашли, как ты не понимаешь! И он всё выложил как миленький, это как пить дать. Мерлин, не понимаю. Дамблдор, ты — как лучший друг Поттера, ну, волк — на худой конец! Но Петтигрю… Фиаско.

Пока Регулус распалялся до состояния, в котором его никто и никогда не видел, Сириус тихо шарил по комнате взглядом в поисках своей палочки, проклиная себя за сказанное. Регулус резко перестал наматывать шаги по комнате, остановился и закричал ему:

— Вставай! — он ткнул в него пальцем. — Мы идем туда!

— Куда идем? — с подозрительной спокойствием откликался Сириус, и наконец-то увидел свою палочку лежащей у тумбочки подле обгоревшей рубашки. — Ты свихнулся.

Ругулус наметил траекторию его взгляда, затем молниеносно подбежал к тумбочке и схватил палочку.

— Хватит, говорю тебе, разыгрывать здесь деревенского дурочка! — рявкнул он, распрямляясь. — Я, в отличие от тебя, окклюмент и легилимент, и твои глупые мысли мне сами лезут в уши. Только попробуй долбануть меня Обливэйтом, у самого мозги расплавятся!

Теперь несвойственное Регулусу бешенство с примесью недоумения смешалось с гневом Сириуса. Обстановка — хоть ножом режь. Они молча смотрели друг на друга. Взгляды были весьма не тёплыми.

Регулус успокоился раньше.

— Я говорю тебе, он сделает это сегодня, Сириус. И если я идиот, как ты считаешь, мы можем просто проведать Поттеров, удостовериться и вернуться. Но если это случится сегодня — мы все проиграем. Этот мальчишка — единственное, что омрачает Лорду жизнь, если так можно сказать. Он боится только этого ребенка.

— Я не верю в этот бред, но мы проверим их, — отозвался Сириус, желая, чтобы ему просто вернули палочку и оставили в покое. Жар никуда не делся. Он ощущал себя так, будто бы с его плеч сдирали кожу, что, в целом, так и было.

Защищенность Поттеров была своеобразной константой в его мышлении, поэтому твердые предположения Регулуса заставляли его только беситься. Голова всё ещё шла кругом, Сириус, шатаясь, поднялся, тут же чуть не рухнув, оперся на тумбочку и начал шарить по комнате глазами в поисках целой рубашки.

— Сейчас одолжу тебе что-нибудь, — сказал Регулус и вышел из комнаты.

«Кикимер, — подумал он, касаясь браслета, — нам нужно будет в одно место. Скоро. Только перенеси нас и возвращайся. Через минуту будь в комнате Сириуса».

Ноги на автомате отнесли его в свою комнату, до шкафа и обратно. Регулус нашел для брата чуть большую для него самого рубашку, которую в ленивые дни носил дома, и вернулся к Сириусу.

— Только один момент, — сказал Регулус, пока Сириус засовывал свои обмякшие и забинтованные конечности в принесенное братом одеяние. — Что мы будем делать, если Лорд окажется там?

Сириус хмыкнул.

— Я буду сражаться до последнего, — он помолчал. — А что будешь делать ты, думай сам.

* * *

Поместье Поттеров находилось в Годриковой Впадине. В прошлом, когда родители Джеймса ещё были живы, с Поттерами сотрудничали многие маги и предприятия, так как они считались образцовыми зельеварами, которые поставляли лекарства в больницу Св. Мунго и всевозможные английские аптеки. К ним обращались и за частными заказами. Семейный особняк был не самым роскошным, но просторным. Что действительно потрясало — это лаборатории Поттеров, которые по площади едва не догоняли дом и были вынесены в отдельное крыло, соединенное с жилой постройкой закрытым стеклянным коридором. Это место, где прошло детство Джеймса Поттера — непоседливого мальчишки, неспособного усидеть в одной комнате и часа. В поместье он чувствовал себя как рыба в воде. Однако со смертью старших Поттеров особняк начал приходить в упадок, содержать его было делом не дешевым. Джеймс не стремился продолжать зельеварческие традиции родителей; лаборатории опустели, прибыль приносили только авторские на определенные формулы изобретенных Поттерами препаратов. После свадьбы Джеймс предложил Лили продолжить дело его родителей, и она была в полном восторге. Они оба мечтали однажды, когда вся эта буря уляжется, снова оживить поместье. Лили будет работать в лабораториях, наберет собственную команду зельеваров, а Джеймс будет наслаждаться пространством, организовывать матчи по квиддичу с друзьями, играть с сыном на лужайке. Всё что, загадали Поттеры, обязательно у них будет, но пока…

После того, как Волдеморт набрал силу, Джеймс и Лили перебрались в маленький коттедж, который также принадлежал семье Поттеров, но долго пустовал. Домишко затесался между других неприметных домиков Годриковой Впадины, стоящих дружно в ряд, напоминая обычный маггловский коттедж. Он служил им укрытием, настоящим гнездышком. Однако Джеймса нервировало сидение на одном месте, от небольшого коттеджа он испытывал почти клаустрофобию. Лили часто смеялась над этим.

Регулус ожидал, что Поттеры прячутся в какой-то глуши на краю света, поэтому праздничные огни Годриковой Впадины удивили его. Идея скрываться в относительной близости от места, где их вероятнее всего начнут искать — а именно в коттедже Поттеров, показалась младшему Блэку в одинаковой мере гениальной и рисковой.

Кикимер только оставил их на нужной улице и исчез. Братья были прикрыты дезиллюминационным заклинанием, Регулус лавировал между проходящими мимо людьми, чтобы не столкнуться с ними. Ветер раздувал полы мантии, капал нарастающий дождь. Сириус уставился на что-то и замер, Регулус стоял к нему спиной. Улица была достаточно людной, несмотря на погоду. Жители шли в гости или расходились по домам. Под ногами шелестела опавшая листва. Из кафе, пабов и окон жилых домишек доносились разговоры и смех…

Мгновение. И яркая вспышка.

Рядом будто бы случился взрыв. Оглушительный взрыв, разнесший добрую четверть коттеджа Поттеров, находившегося за спиной Регулуса. Он вздрогнул и повернулся к брату, которого уже не было на месте. Калитка к дому Поттеров стучала и скрипела на ветру, входная дверь была настежь распахнута, на улицу вырывался ярчайший свет. Ноги сами понесли Регулуса туда.

Они опоздали! Совершенно точно опоздали.

Если Лорд там, нужно было уносить ноги. «Я буду сражаться до последнего, а что будешь делать ты, думай сам». Но, драккл его подери, Регулус не мог уйти один. Он хотел просто вырубить брата и трансгрессировать. Больше ни один волшебник не умрет сегодня. Только вот его брат об этом явно не думал.

Регулус вбежал в дом, перепрыгивая через две лестничные ступеньки. Внутри был хаос. И звенящая тишина. Будто бы выключили звук. Он видел своего брата, склонившегося на полу над телом Джеймса Поттера. Сириус схватил друга за плечи, тряс и что-то говорил. Но звука не было, как в немом кино. Регулус смог прочитать по губам брата только «прости, прости меня, Джеймс».

Это всё было будто бы не по правде, как в страшном сне.

— Сириус, — Регулус позвал брата, но не услышал собственного голоса.

Сириус просто больше не хотел жить. Он не хотел никуда идти. Он не мог уйти. Он не понимал, что всё может быть так, как оно есть сейчас. Это не может быть так. Он не верил.

Звенящая тишина не рассеивалась. Регулус подумал — может быть, они тоже мертвы? Он отогнал от себя эту иррациональную мысль и начал оглядывать дом, молча обошел брата, пребывая в каком-то шоковом состоянии, и направился вверх по лестнице. Состояние полной нереальности происходящего. От этого чувства тошнило. Он будто был сторонним наблюдателем. Впервые это чувство посетило Регулуса, когда он убил человека.

Он не знал дома, но сразу понял, куда идти — от этой комнаты фонило тёмной магией. Покосившиеся или разбитые рамки с колдографиями на стенах, раскиданные игрушки… это вызывало холодные мурашки. Волшебники, которые здесь жили — мертвы.

Дверь в детскую висела на паре петель, а внутри всё было вверх дном. На полу лежала Лили Эванс-Поттер, лицо прикрыто огненными прядями волос. «Совсем молодая», — подумал Регулус. В своей жизни он и слова не сказал Эванс, но на него накатила такая тоска. Беспомощность. Несправедливость. Маккинон была ещё младше, когда её убили. Они обе ещё были совсем девчонками. От этого всего взрывался мозг.

Внезапно к Регулусу вернулся слух. Постепенно, будто за закрытой дверью в конце коридора, к которой приближаешься. До него начали доходить звуки, оглушительные звуки детского плача. Регулус забегал глазами по комнате, настраивая фокус. В кроватке сидел малыш. Чуть помладше Атрии. Он вопил и заливал слезами пижаму. На лбу виднелся кровоподтек. От вида крови, стекающей тонкой струйкой на лицо ребенка, Регулус чуть не распрощался с и без того скудным содержимым желудка.

Но, Мерлин, ребенок был жив. В комнате витали нотки чего-то темного, будто бы сам Волдеморт собственной персоной взорвался на мелкие клочки здесь, прямо в этой комнате. Регулус замер и размышлял, как такое возможно, пока не пришел в себя, пока не включился его семейный блэковский инстинкт самосохранения, к сожалению, отсутствующий у старшего брата. Он метался несколько секунд, топтался на месте, в конечном итоге подлетел к кроватке, схватил вырывающего, разрывающегося на части от плача Мальчика-Который-Выжил, и выбежал из комнаты.

«Кикимер, видел единственный дом на улице, который был скуднее остальных украшен хэллоуинскими тыквами? Мы внутри, забери нас».

Сириус поднимался по лестнице с абсолютно пустым, стеклянным взглядом. Регулус натолкнулся на него, выбежав из комнаты. Когда он увидел Гарри, в его глазах что-то просияло.

Хлопок. Появился Кикимер. Он протянул свои тощие, серые руки к столпившимся на лестнице братьям.

— Лили? — с надеждой спросил Сириус.

Регулус отрицательно покачал головой. Он видел, как брат сжал кулаки, как он открыл рот, чтобы что-то гневно прорычать, но пространство перед глазами закружилось, прежде чем Сириус успел что-либо произнести.

Последнее, что они, можно поклясться, услышали, были тяжелые шаги, доносившиеся из прихожей.

* * *

Казалось, что Кикимер уже в тысячный раз с начала этой истории переносит их в эту прихожую. Босыми, обугленными Адским огнем, промокшими, пропитанными грязью, злыми, веселыми, истекающими кровью, голодными, при смерти, удовлетворенными, опечаленными или рассорившимися. Такими они были до этого, появляясь здесь. Сейчас же было совсем иное.

Сириус был зол на весь мир. И на себя. На всё мироустройство в целом. Как только он находил под ногами почву, она тут же исчезала. Он нашел, чему посвятить себя, как заглушить боль от потери Марлен, — и это тоже рухнуло. Что в этом мире вообще может быть надежным? Многолетняя дружба — нет. Жизнь и безопасность — нет. Любовь — нет. Но, может быть, этой движущей силой окажется месть?

В воздухе просвистел очень меткий Экспеллиармус. Сириус вздрогнул и резко обернулся к брату, сжимающему в руках его волшебную палочку. Кикимер едва удерживал ребенка в своих худощавых руках и медленно, обходя хозяина Регулуса, прошмыгнул в столовую. Сириус взбешенно налетел на Регулуса, преодолев два ничтожных метра, разделяющих их, за секунду, и схватил того за шею, припечатывая затылком к стене.

— Верни её, сопляк! — проорал старший.

— Оста-новись, Сириус, — еле слышно протестовал Регулус, у которого сбилось дыхание. Сириус всё крепче сжимал его шею. — Это ничего не изменит.

— Хорошо, сначала я задушу тебя, заберу свою палочку, а потом прикончу его!

— Зат-кнись, — ответил Регулус и пнул брата в живот. Тот согнулся пополам.

Регулус выхватил свою палочку и ударил по нему Петрификусом. Сириус упал на пол и застыл. Младший понимал, что ему, возможно, не жить после того, как он снимет это заклятье.

— Для твоего же блага, придурок, — тихо произнес Регулус, присев рядом с братом.

Он не сразу заметил мать, стоящую на лестнице с широко распахнутыми глазами. На ней было угольно-черное платье.

* * *

Блэки внимательно выслушали Вальбургу, которая говорила долго, много, но очень вдумчиво и внимательно, с расстановкой. Когда вдова закончила свой монолог, в гостиной дома Блэк повисло молчание. Сигнус, не проронив ни слова, направился к буфету, из которого извлек восемь хрустальных стаканов и приманил бутылку медовухи. Никто не решался прервать молчание, стаканы плавно перемещались по воздуху. Внезапно снизу послышались грубые мужские голоса и ругань. Вальбурга оставила свой стакан на каминной полке, попросила её извинить и вышла из гостиной, закрыв за собой дверь.

Старшая сестра Ориона, Лукреция, была безутешна. Она держала стакан дрожащими руками и медленно, но очень часто отпивала из него, что было не очень в стиле «благородной леди». Лукреция плакала, пытаясь сделать свои всхлипы как можно тише, но ей это всё равно не удавалось.

Старик Арктурус Блэк обнимал жену, утирающую горячие слёзы носовым платком, за плечи, потом высоко поднял свой стакан и осушил его со словами:

— Он поступил как человек, достойный своей фамилии. Ни один Блэк не отдал бы силу своего рода этому мерзавцу. Это было достойно. И я горжусь своим сыном.

Леди Мелания и Лукреция ещё горше заплакали.

— Мы все гордимся им, Арктурус, — ответил Поллукс, не отворачиваясь от окна. — Как и нашим Регулусом, который сумел что-то предпринять.

— Не только Регулусом, но и Сириусом, — вставила свои пять кнатов Кассиопея. Все присутствующие на неё очень странно посмотрели и потом перевели взгляд на послушно играющую у камина Атрию. Кассиопея не спешила сдаваться. — Последней волей Ориона была просьба вернуть Сириуса в род. И его прощение.

— Это не сложно, тётя, — отозвался Сигнус, наливающий себе и Арктурусу по второму стакану медовухи. — Дело в том, как жить дальше?

— Ответ предельно ясен, — подала голос Лукреция. Все посмотрели на неё, от чего женщина немного смутилась. — Тёмный Лорд должен поплатиться, а благородные дома — узнать о том, что он задумал. Нам нужно объединиться и сделать для этого всё, что от нас зависит.

— Конечно, дорогая. Всё так, — закивала Мелания. — Всё должно быть, как сказала Вальбурга. Мы должны выполнить все просьбы Ориона. Стоило нам разделиться, и произошло непоправимое, — старушке едва хватало воздуха, чтобы говорить. — Мы влиятельны, и мы больше не будем прятаться. Нам пора принять сторону.

Друэлла начала разглаживать несуществующие складки на своем платье и боялась поднять глаза на мужа, который, она знала, смотрит на неё сейчас. Их дочери… Нарцисса замужем за Пожирателем Смерти. Беллатриса — самая ярая сторонница Тёмного Лорда. Зачем её заставляют принять этот выбор? Она не может этого сделать. Непроизвольно Друэлла посмотрела на Атрию — так похожа на Беллатрису в том возрасте. «Ей, наверно, сейчас столько же, сколько и Драко», — подумала Друэлла и вдруг заметила, что все взгляды в гостиной обращены к ней.

— Не смотрите на меня, прошу вас, — только и смогла тихо ответить она. — Они мои дочери. Драко Малфой — мой внук, — прошептала она.

— Не будем обманываться, преданность Люциуса ничего не стоит, потому что Люциус не предан — он труслив. Малфои на стороне Лорда только потому, что не видят другого выхода для себя. Хотя за Нарциссу я спокоен. Совсем другое дело — моя дорогая Белла, — с тоской сказал Поллукс, всё ещё глядя в окно и допивая медовуху.

Все слушали, что он продолжит, но вот дверь гостиной отворилась, и в комнату вошла Вальбурга, а за ней — живее всех живых — Регулус. Он поприветствовал всех вслух, затем подошел к дедушке Арктурусу, крепко обнял его, потом поцеловал бабушку Меланию, пожал руку деду Поллуксу, обнял тётю Лукрецию. Сигнус встретил племянника рукопожатием. Леди Друэлла немного расцвела, увидев Регулуса — он был для неё как наглядный пример того, что от Лорда можно уйти живым. Кассиопея подала ему руку, и Регулус галантно её поцеловал. После младший Блэк направился к буфету, где взял для себя точно такой же стакан, как у всех. Чета Блэков была удивлена, так как Регулус был тем самым человеком в семье, кто воротил нос от всякого вида алкоголя и отказывался от него на всех семейных вечерах, но все промолчали, даже когда тот залил в себя медовухи и сокрушительно закашлялся.

— Произошло кое-что невероятное, — начал Регулус, все же сделав несколько глотков крепкого напитка. — Мне кажется, что Лорд исчез, — теперь даже дед Поллукс больше не смотрел в окно. — Сейчас я был в Годриковой Впадине. Лорд убил Поттеров, — Регулус поморщился — то ли от крепости напитка, то ли от свежих воспоминаниях и всплывающих в голове картинах.

Женщины ахнули.

— Но сын Поттеров остался жив. Практически невредим, отделался царапиной. Лорд пришел туда, чтобы устранить единственного врага, и был сокрушен.

— Как это возможно? — скептично отозвался Поллукс.

— Возможно, какая-то сложная магия, которая обратила против Лорда его же убивающее заклятие, — попытался сориентироваться Регулус.

— Невероятно, — прошептала бабушка Мелания, поворачиваясь к мужу.

— Но род Поттеров не настолько древний, чтобы пользоваться магией такой силы, — возразил Сигнус.

— Да, и это произошло даже не в поместье Поттеров, поэтому дом предков не мог никого защитить, поэтому тут, скорее всего, замешана магия принципиально другого класса. Не могу сказать точно, — ответил Регулус.

— Почему ты решил, что Лорд исчез? — прозвучало за спиной. Это был вопрос матери.

— Вы бы все подумали так, если бы были там, — Регулус повернулся в Вальбурге. — Там всё в следах магии. И не самой чистой. К тому же, смог бы Лорд уйти сам, оказавшись так близко к своей цели? Он был вынужден уйти.

— Уйти, — повторил Поллукс. — Но вы ведь все понимаете, что это не навечно. Он вернется.

— Вернется, — кивнул Арктурус.

— Так где в конечном итоге сын Поттеров? — спросила Кассиопея. — Его забрали орденцы?

— О, нет, — спокойно ответил Регулус. — Он в этом доме.

— И что же дальше? Кто его воспитает? — интересовалась Лукреция. — Насколько я знаю, ещё остался кто-то из Поттеров. Например, леди Анна Гамп, в девичестве Поттер — сестра Флимонта Поттера. Выдающийся зельевар и замечательная женщина. Жена доктора Деймоса Гампа. Регулус, думаю, вы знакомы.

Регулус кивнул, но не знал, насколько это хорошая идея.

— Таких родственников можно найти целый воз, дорогая, — ответил Арктурус на предложение дочери. — Поттеры много кому родня. Сын Дореи и Джеймс Поттер — кузены, но это не значит, что можно поручить Эдвину мальчишку.

— Сириус — крестный отец мальчика, — успел вставить слово Регулус, пока этот разговор не перешел в перепалку под названием «кто кому родственник», которую так любили Блэки.

— Что ж, — крякнул Арктурус, — Значит, в дальнейшем вопрос можно считать решенным. Зная Сириуса... он никому не отдаст мальчишку Поттеров.

— Сириус становится настоящим папашей, — ляпнул дед Поллукс, — Где его самого соплохвосты носят?

— Поттеры погибли не более часа назад, — напомнил Регулус. — Он приходит в себя, — в голове всплыла картинка с Сириусом, лежащим, вытянув руки по швам, в прихожей.

— Ясно, — только и ответил Поллукс. Кассиопея посмотрела на брата, как на придурка, Мелания и Лукреция покачали головой.

Иногда Блэки были совсем несносными. Вальбурга, например, по характеру была копией Поллукса с некоторыми адаптациями к женскому полу. В остальном любила подавить на больное, не упускала возможность пустить в ход сарказм, иронию или пошутить по-тёмному, в точности как отец. Сигнус же на фоне сестры казался настоящей сентиментальной ромашкой. Но в этот раз леди Блэк молчала, прикидывая в уме, чем для неё лично обернется гибель Поттеров. Пока что она боялась высказывать свои догадки.

— Дамы и господа, как итог этой встречи, я бы предложила больше не разлучаться, — предложила подвыпившая бабушка Кассиопея. Все поддержали её идею одобрительными кивками. — Атрии пора спать, — Регулус взглянул на девочку, та лежала на шкуре медведя у камина, примостив под голову плюшевого гиппогрифа. Глаза ее были закрыты. — Впрочем, и нам всем пора спать.

— Оставайтесь у нас, — предложила Вальбурга, оглядев родственников. — Комнат хватит на всех.

Блэки поблагодарили её, обняли, ещё раз сказав по несколько слов ободрения, и разбрелись по дому. На утро были назначены похороны Ориона.

Стоило деду Поллуксу выйти из гостиной, как с лица Вальбурги спала маска спокойствия. Она подошла к сыну, крепко обняла его и заплакала.

Лондон и его окрестности были охвачены всеобщим ликованием. Только ленивый не выпустил в небо яркий сноп разноцветных искр. Большинство волшебников пребывали в тотальной эйфории, но встречались и параноики, которые не могли поверить в происходящее, запирались дома на все засовы, ожидая, что небесная кара Пожирателей Смерти настигнет полоумных весельчаков. Новость об исчезновении Того-Кого-Нельзя-Называть распространилась подобно лесному пожару. Маги были потрясены тем, что наконец-то настал момент, когда они могут свободно, в своё удовольствие колдовать, что они могут даже не бояться выйти из дома. Эта магия и энергетика, сдерживаемая прежде страхом и затворничеством, хлынула наружу, сбивая на своем пути все здравые правила и законы секретности. Чего стоил один звездопад над Кентом, устроенный Дедалусом Динглом.

Пока все были слишком заняты празднованием, случились и другие вещи, которые никто не был способен заметить.

* * *

Никто не заметил, как Северус Снейп прибыл в Годрикову впадину, к тому самому дому, служившему укрытием для Поттеров, который сейчас был разнесен в пух и прах. Как Пожиратель стоял перед руинами коттеджа, пока не начали подтягиваться любопытные зеваки. Стоял, зная, что не хочет заходить внутрь, но всё же зашел, чтобы окончательно понять, что его жизнь больше не имеет никого смысла. Что последние пять лет он был придурком и ослом. Что единственный человек, которого он любил — мертв. И теперь он понял, что любил её. Но этого никто не мог заметить.

* * *

Никто не был достаточно внимательным, чтобы заметить, как Пожиратели Смерти ворвались в дом авроров Фрэнка и Алисы Долгопупс, а после пытали их до потери рассудка. Но перед этим авроры до последнего стояли, чтобы не пропустить негодяев в гостиную, откуда женщина по имени Августа, мать Фрэнка, должна была отправиться в безопасное место со своим внуком, маленьким Невиллом. Когда защитные чары вокруг дома пали, Фрэнк сказал ей: «Ни за что не возвращайся, мама», передал Августе спящего сына и свежий куб Летучего пороха, а после закрыл перед ней дверь залы и наглухо запечатал. Никто не знал, что это были последние осознанные слова, которые Августе довелось от него услышать.

* * *

Экстренно вернувшийся с ночного рейда домой Артур принес для своих детей множество лакомств и невероятно пышный букет цветов для любимой жены, что Уизли себе раньше не могли позволить, трепетно складывая скудный заработок кнат к кнату в семейном гринготтском сейфе. Годовое содержание того сейфа, к слову, в последнее время забирало у семьи седьмую часть самого годового заработка, но энергичный молодой отец вопреки логике тоже поддался ликованию, отбросив опасения получить нагоняй от жены.

Артур влетел в столовую Норы с полными руками сюрпризов для дорогого семейства и горящими глазами, не владея никакими деталями о том, как действительно был повержен Волдеморт, лишь мысленно скандируя то, что передавали из уста в уста волшебники, прохожие на улице. «Победа! Правда всегда торжествует!».

Молли торопливо спускалась с лестницы. Её глаза округлились, когда она увидела всё то, что Артур приволок домой и заботливо уложил на стол.

— Сегодня великий день, Молли! Сегодня мы можем себе это позволить! — радостно выкрикнул Артур, когда жена было открыла рот для протеста.

Ответом ему был её взгляд, полный сомнений. Естественно, ей хотелось праздновать, но кто знает, чем обернутся непредвиденные покупки для их трещавшего по швам семейного бюджета.

— Дети всё ещё не спят, — констатировала она.

С верхних этажей доносились изумленные крики и плач младших.

— У меня голова идет кругом от попыток их усмирить. Клянутся, что не лягут спать, пока не посмотрят все фейерверки, — Молли села в кресло и обхватила голову руками.

Артур подбежал к жене с букетом цветов и опустился перед ней на колени.

— Как же ты не понимаешь, дорогая, что это всё сущие пустяки. Сегодня это всё не имеет значения. Теперь всё изменится!

Молли одарила его ещё одним вымученным взглядом. Знала бы она, как избавить супруга от этих розовых очков… Но портить ему настроение, напоминая о том, что теперь в их семье появилась дочь, которая не может донашивать мальчиковую одежду за братьями — нет, этот разговор она оставит на завтра.

— Слышно что-нибудь об Энтони и Эштоне? Может, сейчас идеальный момент, чтобы написать им? — неожиданно для Артура спросила она.

Он стушевался и подумал, что даже этот особенный день не может ровным счетом ничего поменять в его натянутых отношениях с братьями. Энтони был настолько горд собой из-за того, что женился на Дионе Гамп и устроился на должность аврора, а Эштон был намного хуже самого Артура — тот носил не просто розовые очки, будто бы вовсе круглый аквариум из розового стекла на своей голове, забитой множеством непрактичных желаний. Думалось Артуру, их дороги безвозвратно разошлись и больше никогда не соединятся.

— Не думаю, что это хорошая идея, — горько признал он. — А что Гидеон и Фабиан? Казалось мне, они обещали сегодня прийти.

Молли лишь отрицательно покачала головой. Артур выхватил из кармана зачарованный галеон и вскочил на ноги.

— Срочно нужно отправить Патронус, дорогая, — он клюнул её в щеку и умчался, оставив жену сидеть в кресле с букетом вдвое пышнее её самой.

И даже она, заботливая Молли Уизли, не заметила, что с её братьями Гидеоном и Фабианом что-то произошло. Они всего лишь не пришли к ужину. Наверно, заняты делами Ордена либо присоединились к всеобщему празднованию. Конечно, им не очень весело находиться в доме с семью маленькими детьми после долгого рабочего дня и исполнения ещё кучи обязанностей. Им нужен отдых, да и день сегодня особенный… Но на самом деле ни Гидеона, ни Фабиана уже не было в живых. И никто не заметил, как они погибли.

* * *

В этот самый момент главный предатель истории скрывался в Лютном переулке.

Кто мог представить, что этот верный, почти ручной, внимательный человек, Питер Петтигрю, Хвостик — как его называла Лили, способен воткнуть кому-то нож в спину.

Сириус не мог назвать Петтигрю лучшим другом: среди всех участников квартета связь между этими двумя была самой слабой, такой же слабой, как характер Питера. Факт недалекости приятеля был очевиден для всех в компании, Сириус был тем, кто любил сделать на этом акцент, в то время как остальные предпочитали промолчать. Однако Блэк всегда думал, что у Питера нет достаточного количества извилин, чтобы ненавидеть его. Тот только скромно, даже смущенно, улыбался, когда Сириус в очередной раз нападал на него, высмеивая его телосложение, непопулярность у девушек или низкие баллы. Питер лишь отвечал «я знаю» и смиренно краснел, а неправильная чаша весов становилась всё тяжелее.

Его безукоризненное подчинение и восхищение сначала льстили, а потом вошли в привычку, так что уже никто не задавался вопросом, что он делает в их компании. Питер же получил защиту и покровительство Мародеров. Если бы не они, его академическая жизнь была бы намного горше, но о долге и благодарности Питер вряд ли размышлял перед тем, как сдать Поттеров и переметнуться к Пожирателям. Если не к нему, Сириусу, то хотя бы к Джеймсу и Лили этот изменник должен был испытывать благодарность за то, сколько раз они вытаскивали его из грязи. Всё было забыто. Жалкий трус.

Сириусу не хотелось думать о том, что он сам лично создал это чудовище, но это было так. С той преданностью и трепетом, с которым вначале Питер относился к друзьям, можно было свернуть горы. Всё дело лишь в том, в какое русло это направить — Сириус выбрал неверное.

Дружба начала казаться Питеру такой хрупкой, ему пеняли на любой его проступок, на саму его сущность. Но разве друзья не те, кто принимают тебя всецело и полностью? Трепет обернулся боязнью остаться одному, непричастному ни к чему. Преданность испарилась, подавленная внутренним страданием. Со временем в их компании он стал исполнять функцию человека, над которым можно устроить розыгрыш — неужели это всё, чего стоили его преданность и доверие? Школа была окончена, единственный расклад, при котором Питер мог оставаться в этой компании, — продолжать играть роль дурачка, дабы остальные выглядели не в два, а в три раза успешнее его. Но эту роль он давно перерос.

Гениальная идея выбрать Питера Хранителем оказалась последней каплей. «Потому что это такая глупая мишень, что никто не поверит». Но здесь дорогой Хвостик отыгрался за всё, особенно за те издевки от Сириуса, его школьного идола, а после — самого ненавистного человека.

Подарком судьбы для Питера был тот день, когда его сочли достаточно никчемным, чтобы никто не подумал, будто он действительно может быть Хранителем. Особенно его потешило то, от кого пришло это предложение. Сам Сириус собственной персоной пожаловал, чтобы после всего, что он сделал с его жизнью, рассказать самый большой секрет! Держать такое за зубами было, естественно, по силам. Если бы только Питер этого хотел. Проигнорировать такой шанс, чтобы наступить Блэку на горло, перекрыть ему весь кислород… этого Питер просто не мог упустить. К тому же, в глазах остальных сам Блэк будет Хранителем, и если предать Поттеров, все будут думать, что именно он это и сделал.

По привычке изобразив, что был польщен такой миссией и оказанным ему доверием, Питер положил руку на сердце и поклялся, произнес эти высокие слова, которые от него ждали, внутренне убеждая себя, что на всё имеет право, и теперь его очередь смеяться.

Лесная глушь, одиночество, общение зачарованными монетами. Собрания, редкие вылазки во внешний мир под конвоем братьев Пруэтт, убежденных, что он болеет чем-то редким, сопровождаемым приступами, чуть ли не эпилепсией, и поэтому за ним нужен глаз да глаз. Застрявшие в горле слова — «у меня есть информация», которые совсем не полились подобно песне, как он ожидал от себя. Наслаждение от момента сладкой мести было мгновенно потеряно после нескольких пыток, но Питер продолжал убеждать себя, что это всё равно лучше, чем было. Он тешил себя мыслью о собственной значимости и полезности, причастности к чему-то большему, чем проделки в школьных коридорах. Но тут в действие вступила паранойя и страх за содеянное. Питер сливал врагам один секрет за другим, пытаясь заглушить крики совести, ожидая хоть какого-то удовлетворения. Как старинную драгоценность он хранил информацию о местонахождении Маккинон, думая, что выдать эту тайну будет максимально приятно — Сириус будет уничтожен. Однако убийство Марлен и её семьи тоже не принесло ему ничего, кроме головной боли, отвращения от самого себя и страха. Всё, что осталось — идти до конца и быть на стороне тех, кто победит. И он снова ошибся.

Вот он, Питер Петтигрю — тучная крыса, одна из тех, ошивающихся возле баков в самом темном тупике Лютного переулка. В этот момент он хотел быть не то что крысой — муравьем. Ему чудилось, что даже в этом амплуа все его видят, замечают и знают, что он сделал. Если Питера не настигнет месть Сириуса, его уничтожит паранойя.

Лютный переулок выглядел непривычно живым в эту ночь, Питер несколько раз видел гордо проходящих мимо авроров. Сердце крысы стучало громче дверей в тавернах, но, естественно, никто не обращал на неё внимание.

* * *

Но на кого уж точно никто не обращал внимание, так это на Сириуса Блэка, лежащего под Петрификусом на полу прихожей фамильного дома. Внутри он истошно кричал. Впервые со смерти Марлен Блэк чувствовал. Уже не то тихое, внутреннее, флегматичное страдание, которое совсем не было свойственно ему. Это был огонь, выжигающий нутро, злость, презрение, ярость.

Отвращение и презрение к предателю Петтигрю, который своим поступком кинул в помойную яму всё, что считалось священным и неприкосновенным. Злость на себя за то, что опять не смог защитить тех, кто дорог. Ярость на дракклова паука Дамблдора и весь этот Орден, который не сделал ничего, абсолютно ничего в масштабах того, сколько сделали Пожиратели. Неимоверная злоба на всех этих людей, радостные вопли которых доносились до него даже с улицы. Кто имеет право праздновать, когда в том разрушенном доме остывают тела его лучшего друга и его жены? Что празднуют все эти люди? Это событие и не пахнет победой. Не такой ценой, нет. И, конечно же, его подогревало неимоверное желание открутить голову своему брату-паршивцу за то, что тот помешал ему немедленно найти Хвоста и прикончить эту вонючую крысу. Было лучше остаться безжизненным, бесчувственным овощем, коим он был последние месяцы.

Блэк ощущал, как зачарованные Протеевыми чарами монеты прожигают его карманы, но, понятное дело, не мог пошевелить и пальцем. Дамблдор, безусловно, уже осведомлен о случившемся и созывает весь Орден. Либо старик лично посетил место трагедии и задался вполне закономерным вопросом — «где ребенок?». Хотя вполне возможно, что у Дамблдора появилась ещё масса вопросов к Сириусу, которые паук, совершенно точно желал разрешить прямо сейчас, за одной из милых воспитательных бесед, от которых Блэк всегда был в восторге.

Отношение к Дамблдору было двойственное. С одной стороны, это был всё тот же добряк-директор, закрывающий глаза на школьные шалости, понимающий, видящий в людях лучшее. Один из сильнейших магов современности. Великий. Храбрый. Ведущий за собой тех, кто вдохновился бороться. С другой стороны, Сириус начал видеть «полутона». Те самые полутона, о которых ему толковали с самого детства. Между всеми вышеперечисленными званиями и достоинствами профессора Сириус увидел многое. Где-то бездействие, где-то корысть, где-то увёртливость, нежелание посвящать в свои истинные планы, недоверие тем, кто ему безгранично, преданно и даже слепо был верен. Возможно, в силу возраста или уверенности, которая появилась явно не из воздуха, а из авторитета, могущества, силы. Святых здесь не найти. Не после того, во что они все ввязались. Каждый держал на руках кусочек погибшего «себя». Каждый из них создал крестраж, но не из жажды бессмертия — из желания сокрыть свои не самые лучшие поступки, а затем спрятать на краю света эту часть себя и никому не показывать.

Как и говорится, война всех одарила своей порцией сомнений. Сириусу достались полутона, теперь он заметил их существование и больше не отрицал. Теперь он будет твёрже. И хитрее. Дальновиднее.

Но для начала — освободиться и свернуть шею младшему братцу, а потом уничтожить Хвоста. Хватит с него этих умных комитетов, организаций, хватит светских воспитательных бесед, хватит Ордена Феникса, от которого одно название. Лучше сделать, как знаешь и будь что будет. Лучше уж погибнуть, как идиот, чем просидеть всю жизнь, как идиот — этот забытый девиз снова стал его жизненным кредо.

— Мерлин милостивый, — послышался знакомый хриповатый голос с нотками издевки, — Мой дорогой внук, Сириус, что же ты тут делаешь в такой час и в таком состоянии?

Поллукс брезгливо обошел Сириуса кругом и достал палочку, но не стал ничего делать, предварительно прикидывая причины этой театральной зарисовки.

— Как я понимаю, никто, кроме Регулуса, не мог совершить такое с доблестным гриффиндорцем, — едко подтрунивал дед. — Даже не знаю, стоит ли мне тебя расколдовать, дорогой. Пойду, спрошу у кого-нибудь.

И дед Поллукс действительно оставил Сириуса дальше отлеживаться на полу прихожей и удалился наверх. Сириус про себя осыпал деда ругательствами и проклятьями. Его мать была чертовым Поллуксом Блэком, только в юбке, а сейчас концентрация мерзкого характера на один фамильный особняк зашкаливала настолько, что Сириуса начало трясти от происходящего. «Только снимите с меня Петрификус», — повторял он про себя.

В этот момент огни прихожей дрогнули, некоторые свечи вовсе погасли. Огонь, пылавший в камине столовой, разгорелся нехарактерным пламенем, будто бы в него подлили бензина. С лестницы бегом спустился Регулус, за ним, опираясь на трость, следовал Поллукс. Они только кратко взглянули на Сириуса и вбежали в столовую, где увидели пламя в камине, свирепое и окрашенное в зеленый.

— Непрошеные гости, — хмыкнул дед Поллукс. — Дом, конечно, не впустит без разрешения.

— Кикимер, кто ломится в камин? — быстро спросил Регулус.

— Альбус Дамблдор, — отозвался домовик, гремящий кастрюльками на кухне этажом ниже.

Регулус подорвался и вновь выбежал в коридор, понимая, что если и впускать Дамблдора, то только под какой-никакой протекцией брата. Хотя здесь младший Блэк видел явный пробел, но решил попытаться.

— Давай без резких движений, Сириус, — Регулус помешкал, но освободил брата. Сириус мгновенно вскочил на ноги, готовый пустить в ход все подручные средства, скорее всего — кулаки, так как палочки у него всё ещё не было. — Профессор Дамблдор пришел по твою душу.

Внутренние перемены в характере брата стали зримыми и для Регулуса, как и легкое крушение репутации Дамблдора в его глазах — иначе зачем он взялся за подпольную деятельность, допуская не только самовольность, но и помощь бывшему врагу? Или ещё хуже — своей ненавистной семье?

Но одного Регулус точно не мог себе представить — насколько его брату осточертело дожидаться у моря погоды. Кристально ясно, что Дамблдор был сам себе на уме, хоть и изображал, что делится с орденцами всем, что ему лично известно. О, у этого старика было очень много секретов и своё мнение на всё. Но даже откровенное, прозрачное недоверие и нежелание Дамблдора делегировать ему обязанности не освобождало Сириуса от мук совести, метаний и внутренней неуверенности в том, что он поступает правильно.

На одной чаше весов — верность, на другой — жуткое нежелание быть пассивным игроком в этой игре.

Младший старался быть максимально дипломатичным, ведь без лояльности Сириуса ситуация могла получиться весьма неудобной, а устраивать из поминок отца балаган ему не хотелось. Блэки начали высыпаться в прихожую. Мелания и Лукреция ахнули, увидев Сириуса. Поллукс теперь смотрел исподлобья, словно думая, что надо было его так и оставить под Петрификусом.

— Сириус! — добродушно позвал его дед Арктурус, приветственно распахнув руки для объятий с внуком, которого не видел годами.

В этом был весь Арктурус. Когда остальные Блэки стояли увальнями, прикрываясь масками аристократичности и недоверчивости, он мог выкинуть что-нибудь простое, позитивное и разрядить нависшую обстановку. На данный момент он был самым старшим Блэком, и ему в силу возраста уже было чихать на этикет, публичное мнение и прочие пуфики. Так или иначе, Арктуруса обожали все присутствующие и сердечно его уважали, даже несмотря на свойственные ему странные выпады.

Кулаки Сириуса разжались. Он презрительно взглянул на брата и, обходя выстроившихся по длине прихожей родственников, подошел в деду Арктурусу, обнял его, после тепло улыбнулся бабушке Мелании. Кассиопея не удержалась и тоже радушно обняла внучатого племянника, не обращая внимания на колкий взгляд своего брата.

— Что скажешь Дамблдору? — отозвался Регулус в другой части коридора.

Сириус ничего не ответил. Воздух был наэлектризован.

Регулус метался меж двух огней и вычислял. Скрыться и не вызывать вопросов — ведь Альбус знал, что он принял Метку — или остаться и рискнуть? Его присутствие здесь, а не в какой-нибудь подворотне, где оставшиеся Пожиратели добивали оставшихся орденцев, могло помочь воспроизвести на Дамблдора нужное впечатление. В конце концов, Лорд исчез, нужно как-то жить, и совсем необязательно коротать остаток дней в лесном шалаше как изгой. Из письма матери Дамблдор мог считать его пропавшим и придумать некоторые причины, почему это произошло — явно не из лояльности Волдеморту. В конечном итоге, Дамблдор всегда относился с неким трепетом ко всем побитым жизнью, разочаровавшимся людям, а также любил вербовать их. Что если и это представление сработает? Регулус решил рисковать. Всё можно повернуть и вывернуть в зависимости от ситуации.

— Что ж, Кикимер, пускай гостя. И принеси всем чаю. Это будет забавно, — глумливо изрёк Поллукс.

Вся процессия двинулась в столовую, не обращая внимания на колкости младшего деда.

Послышалось, будто кто-то рухнул из дымохода прямо в камин, а уже через секунду перед ними стоял директор Хогвартса, отряхивая бороду от сажи. Он поднял голову и, увидев мафию Блэков в полном составе, немало удивился. Зато Блэки были совсем не удивлены, и это заставило Дамблдора на несколько секунд забыть, зачем он вообще прибыл. Вид у главы Ордена был напряженный и, можно сказать, даже нервный. Выбить почву из под ног у волшебника такого ранга дорогого стоило. День поистине эпохальный.

— Арктурус, Поллукс, Сигнус, здравствуйте, — к Дамблдору вернулся дар речи. — Леди Кассиопея, леди Мелания, Лукреция, Друэлла, добрый вечер, — директор пробегал глазами по знакомым лицам. — Здравствуй, Регулус, — в этот момент складка на его лбу немного дернулась, будто от нервного тика. — И Сириус, — профессор еле заметно выдохнул. — Я тебя искал.

Блэки в ответ тоже начали приветствовать профессора, так что опять отстранили его внимание от Сириуса. Но атмосфера была такая, что только чиркни спичкой — и всё сгорит.

— Сердечный наш профессор Дамблдор, — отозвалась бабка Кассиопея. — И вам доброй ночи. Чем обязаны в такой час? Поговорить с Сириусом хотите? Конечно, конечно. Присядете?

Глядя на бабку Кассиопею, Регулус раньше зарекался никогда не пить, и данная ситуация очень ярко иллюстрировала, почему у юного Блэка сложилось такое отвратительное отношение к увеселительным напиткам.

— Благодарю, леди Кассиопея. Но я не уверен, насколько это удобно, — вымученно улыбнулся Дамблдор. — Чтобы никого не стеснять, мы с Сириусом можем поговорить наедине.

Послышалось синхронное негодование, после которого директор попытался придумать какие-то аргументы.

— Тем более, как я посмотрю, что у вас какое-то семейное собрание, которому я не имею никакого желания мешать… — услужливо уклонялся он.

— Ох, ну что вы, Дамблдор, у нас поминки. Вы уже тут никому не помешаете, — без всякого радушия выговорил Поллукс, способный плеваться ядом даже на предмет тем, которые остальные бы сочти святыми.

— Дамблдор, присаживайтесь, прошу вас, — в своём добродушном стиле Арктурус пытался усадить директора за стол, но Блэки могли распознать, когда его простецкое поведение было искренним, а когда напускным. И сейчас был второй вариант.

И Дамблдор всё же не устоял.

— Хорошо, Арктурус, я присяду. Вы очень добры, — директор наконец-то расслабился и направился к столу.

Остальные тоже перестали изображать восковые фигуры и присели на свои места. На столе появился чайный сервиз. Из заварника в кружки полился ароматный ромашковый отвар. Первая досталась Дамблдору. Старик выглядел весьма озябшим.

— Прошу извинить мою сумбурность. Очень сложно совладать со сложившейся сегодня ситуацией, но я думаю, что мы с Сириусом сейчас всё выясним.

Сириус занял место во главе стола с противоположной от Дамблдора стороны. Блэковское чутьё подсказывало — всем, кроме Сириуса, мысли которого витали далеко за пределами этой комнаты, блэковское чутьё подсказывало — что сейчас начнутся дебаты. Дебаты, по поводу вещей, не входивших в план Дамблдора, и причиной этих «вещей» были Сириус и Регулус, сидевший по правую руку от брата. Сириус был готов к серьезному разговору. Был готов, что глава Ордена Феникса понял, кто побывал первым на том самом месте, где были убиты Джеймс и Лили, забрал их сына; и прибыл, чтобы узнать о прошествии, что-то обговорить. Но его родственники знали, что сейчас Дамблдор начнет перетягивать на себя права на жизнь выжившего мальчика.

Одним словом — Блэки. Никто из них не собирался удаляться. Им и сговариваться не надо было, чтобы единогласно поставить себе цель отстоять воспитание Гарри Поттера — чтобы он рос в этом доме под опекой своего крестного и никого иного. Авторитет Сириуса был шаток даже после того, как Орион простил его и призвал всех принять сына. Но слизеринцы не слизеринцы, если они сейчас не попытаются отстоять интересы члена своей семьи.

Повисла тишина. Дамблдор долго смотрел на Сириуса, будто ожидая, когда тот будет готов говорить.

— Я не смог спасти их, — всё, на что хватило сил, чтобы сказать это размеренно, без дрожи в голосе, без ярости.

— Ни в чем не вини себя, Сириус, — лицо директора было понимающим. — Я догадался, кто предал их. Сначала, должен признаться, у меня были подозрения по поводу тебя, но всё-таки я отмел эти догадки, — взгляд профессора то и дело съезжал в сторону, где сидел Регулус. — Сейчас нужно позаботиться о тех, кто жив, Сириус.

Отсылка была настолько толстой, что Блэки мысленно потирали руки. Вот и оно! Сейчас начнется драка за наследника Поттеров.

— Я хочу немедленно найти Петтигрю. Все должны знать, что это он предал их. Он должен страдать за своё преступление, — а вот Сириус абсолютно по-детски опускал или просто не воспринимал намёки Дамблдора, вновь удаляя разговор от понятной большинству сути.

В его глазах вот чего-чего, а передачи опеки над его крестником Дамблдор точно требовать не мог. При всем уважении, возможно… Нет, точно нет.

— Не позволяй мыслям о мести находиться в твоей голове. Советую тебе, Сириус, отгонять их подальше. Петтигрю будет пойман, но не стоит марать свою честь, опускаться на уровень тех, против кого мы выступаем. Против чьих методов мы ведём войну.

Сириус лишь нехотя кивнул в ответ.

Друэлла опустила глаза, желая не встречаться ни с кем взглядом или просто испариться из этой комнаты. Поллукс, заметив это, наполнился новой порцией яда и ждал момента, когда его можно будет выплеснуть.

Белла. Любимая дочь. Любимая внучка.

Друэлла чувствовала, будто её дочь мертва, когда та вполне себе дышала, её сердце билось. Но это уже другая Белла, а от той, которую здесь любили, остались лишь воспоминания. Тело было живо, души уже нет. Беллатрикс — живое подтверждение того, что Блэки где-то облажались по части воспитания. Что где-то их идеология дала трещину.

Директор будто бы понял, что он ляпнул, и пообещал себе впредь быть осторожнее в выражениях. Аудитория подобралась непростая.

— Мальчик в порядке? — внимательно спросил директор.

Сириус снова кивнул.

— Да, в полном порядке.

— Можно мне взглянуть на него?

— Думаю, он уже спит, — подал голос Регулус.

Весь фокус внимания сместился на него, но Регулус был готов к этому.

Дамблдор открыл рот, чтобы что-то спросить, но не успел.

— Альбус, может быть, вы нам разъясните, как Тёмный Лорд был повержен? — спросил Арктурус.

Блэки навострившись ожидали ответа.

— О, это очень непросто объяснить, дорогой друг, — сказал Дамблдор. — У меня есть лишь несколько догадок. Самое вероятное — речь идёт о такой магии, которую используют далеко не каждый день. О сильной, сложной магии.

— Вероятно, о магии жертвенной? — не удержалась бабка Кассиопея.

— Возможно, леди Кассиопея. Весьма возможно, — Дамблдор пытался мягко уклониться. — Во всяком случае, угроза власти Тёмного Лорда теперь не висит над нами. Над Британией наконец-то мирное небо.

— Теперь над Британией навис беспорядок, — Поллукс наконец-то нашел, куда выплеснуть свой яд. — С тем, что я видел в окно, можно смело прощаться со Статутом о Секретности.

— Людям как никогда нужен праздник, Поллукс. Не будь угрюмцем, — добродушно улыбнулся ему Арктурус и получил в ответ равноценную по едкости усмешку.

— Абсолютно с тобой согласен, Арктурус, — и эта реплика была для Блэков весьма предсказуемой. — Господа, час достаточно поздний, мне пора удалиться. Зашел только забрать мальчика, нужно оставить его в доме сестры Лили. Премного благодарен, Сириус, что вы позаботились о Гарри. Дом Поттеров в ужасном состоянии, мальчику нельзя было оставаться там и минутой более. Это было бы опасно.

От каждого слова директора глаза Сириуса становились всё шире и шире, но остальных Блэков было не удивить таким заключением.

«Вот сейчас Сириуса прорвёт», — подумал Регулус.

«Ах, ты ж дракклов паук», — только и крутилось в голове Сириуса, пока он дослушивал эту заключительную отповедь про «разрушенный дом» и «опасно было находиться», «спасибо».

— Вы собираетесь забрать Гарри… куда? — Сириус всё ещё не мог поверить, что Дамблдор действительно произнес все эти слова. — К магглам? С чего ради?

«Сейчас будет скандал», — подумала леди Мелания, сохраняя доброжелательную физиономию и методично помешивая чай.

Блэки принялись заготавливать свои аргументы, внимательно следя за ходом оживившейся беседы, теперь уже не включавшей в себя поучения, соболезнования и прочую пыль.

— Всё-таки Петунья — тетя Гарри, его единственная кровная родственница. Считаю, её кандидатура вне конкуренции. Кто сможет позаботиться лучше самого близкого родственника?

«Фас», — хмыкнул Регулус. Даже до Слизерина в своё время просочились сведения о взаимоотношениях магглорожденной Эванс и её сестры магглы. Чистокровные снобы могли бы похвастаться куда более теплыми отношениями со своими братьями и сестрами. И это учитывая то, что от числа детей зависел объем наследства, которое будет между ними поделено.

— Дамблдор, семья этой Петуньи и она сама в частности терпеть не могли Лили и Джеймса! Отправлять Гарри туда — непоправимая ошибка! Его не ждет там ничего хорошего! Эти гнилые люди будут отыгрываться на нем за свои личные обиды и неприязни. Я не позволю!

— Многие бы согласились с тобой, Сириус. Профессор Макгонагалл тоже нашла, что Гарри не стоит жить в этой семье. Однако я считаю, что стоит дать этим людям шанс.

— Шанс! — Сириус не верил своим ушам. — Шанс! Шанс на что? Сломать мальчику психику? Какое право, Дамблдор, скажите мне, какое вы имеете право распоряжаться жизнью этого ребёнка? Это не пробы в команду опекунов года, это его жизнь!

Блэки сидели тише воды ниже травы, терпеливо выслушивали доводы и делали вид, что они не знают, что здесь забыли. Будто бы им даже совестно, что присутствуют при такой перепалке.

— Как человек ответственный за людей, которые доверили мне вести их, я посчитал, что могу заняться этим.

— Профессор, не принимайте как личное, вот только единственный, кто должен заниматься жизнью Гарри отныне — это я. Как его крёстный, официальный опекун и доверенный его родителей. Это последняя воля Джеймса и Лили относительно будущего их сына при данных обстоятельствах. Хотите поступить против их последней воли? Вы хотели как лучше, не сомневаюсь, и знайте, я вам благодарен и ценю вашу заботу о всех нас, ценю всё, что вы сделали. Однако моя обязанность — заботиться о крестнике, и, соответственно, он остается здесь, со мной.

Сириус был твёрд, абсолютно непоколебим. Сейчас Мелания гордилась внуком, которого обычно принижали. Постоянно говорили, что он глупый, что он не постоит за себя и других, всё напускное, юношеское, а в нужный момент останется посреди пепелища, потеряв всё, а то и свою жизнь. Это было неправильное пророчество, Мелания верила. Просто её старшего внука вела другая звезда. На лицах Арктуруса и Кассиопеи Мелания заметила ту же гордость, и они даже не пытались её скрывать, как остальные присутствующие, ждущие следующего хода директора. Дамблдор же сверкнул глазами, медленно поднялся из-за стола и принялся расхаживать рядом с камином, будто бы прикидывая, во что это ему может встать эта неприятная история.

— Ты абсолютно уверен в этом, Сириус? — вдруг спросил директор, повернувшись к собеседнику так резко, что его раздражение не осталось ни для кого незамеченным.

— Абсолютно уверен, сэр. Такова последняя воля моих друзей и моё желание. Я сделаю всё, чтобы мальчик рос в безопасности и был счастлив.

Пособие «Как сделать ребенка-мальчика счастливым» рисовалось для Сириуса куда более понятным, чем пособие «Как сделать маленькую девочку счастливой». Если в случае с Атрией, ровесницей Гарри, Сириус тушевался и иногда не знал, как к ней подступиться, то в случае с сыном своего друга Сириус был уверен, что счастье зависит от неизменно мужских вещей — вкусная еда, квиддич и другие развлечения, сон. Это уж он мог ему предоставить в полном размере, к тому же Бродяга был молод, а воспоминания о своем детстве и детских желаниях были свежи. Он не боялся давать подобные обещания. Кто поймёт мальчика лучше? Его тётка-маггла и её семья, презирающая волшебство? Как эти люди будут воспитывать волшебника при всей своей предубежденности?

Дамблдор не совсем понимал, из чего зародился этот бунт, ведь теперь, когда лучший друг и «поводырь» Сириуса мёртв, Блэк обещал быть очень легко управляемым, настолько, что в его голове можно было взрастить какие угодно мысли. Сдается ему, урожай успел посеять кто-то другой, либо Сириус представлялся ему куда проще, чем он есть на самом деле. Какой-то информацией Дамблдор точно не владел. Стало быть, не так уж испорчены отношения Сириуса с семьей. Как объяснить всё это сборище Блэков, сверлящих профессора взглядом? Что они вложили ему в голову?

— Альбус, вся семья Блэк почтет за честь участвовать и помогать в воспитании мальчика, — вмешалась для пущего эффекта бабушка Мелания. — Быть может, вы волнуетесь доверить ребёнка моему внуку? Да, временами он будет задерживаться на работе, и у него также теперь есть маленькая дочь, но, думаю, меня поддержат все присутствующие, если я скажу, что Сириус не даёт пустых обещаний и в любом случае получит нашу поддержку в воспитании детей.

— Да, всенепременно, — Кассиопея решила тоже вставить свои пять кнатов. — Внимания к мальчику будет достаточно. Мы все осознаем, насколько это почетно и ответственно для нашей семьи, и обязательно поддержим Сириуса.

— Тем более, как уже сказали, у Сириуса есть дочь. Они с маленьким Поттером одного возраста. Вместе им будет хорошо, всегда найдется компания, — добавил Арктурус.

Взгляд профессора переходил от одного спикера к другому. Сириус был немало поражен тем, что родственники вступились за него.

— И ни для кого не секрет, что безопасность этого дома на высшем уровне. Никто, имеющий намерение навредить, не сможет попасть сюда. Здесь Гарри будет в полной безопасности.

Это был Регулус. Дамблдор воззрился на него.

— Должен признать, ты прав, Регулус. Безопасность превыше всего в такое всё ещё смутное время. Тучи ещё не рассеялись, — в это время профессор мысленно ругался, вспоминая эпизод, когда застрял в дымоходе и был вынужден ждать, пока его «впустят».

Как человек, имеющий привычку разглядывать в людях что-то хорошее, Дамблдор пытался припомнить роль Регулуса в этой войне. С Блэками в целом всё было кристально ясно — ни они, ни этот дом, ничто не отпустит его отсюда в добром здравии и с Гарри Поттером на руках. К тому же, у Сириуса имелось официальное постановление о том, что опека переходит к нему. Допустим. Но оставлять Мальчика-Который-Выжил в доме с Блэком-младшим, имеющим достаточно неопределенное прошлое, глава Ордена решительно не хотел.

— Хорошо, Сириус, я вижу твой настрой, — вздохнул Дамблдор. — И всё понимаю. Господа, вы не оставляете мне иного варианта, как доверить воспитание Гарри Поттера Сириусу и вам, — он оглядел остальных Блэков и легко улыбнулся.

— Всё будет в порядке, профессор, — в школьные годы эта фраза была излюбленной, однако через пару дней Мародеры снова учиняли что-нибудь из ряда вон, граничащее с отчислением. — Гарри не будет ни в чем нуждаться, — поправился Сириус, снова увидев на лице директора сомнения.

Если начистоту, Сириус не мог дождаться, когда директор наконец-то удалится. На душе лежал слой чистого недоумения от того, как беспардонно Дамблдор распоряжался тем, на что, по сути, не имеет права — чужой судьбой. Подавив в себе порыв гнева и желание сказать «спасибо за разрешение», Сириус скорчил кислую мину, которая слабо напоминала ответную улыбку.

— Хм, рад был повидать вас всех, — засобирался Дамблдор. — Спасибо за чай, я даже немного отдохнул и теперь есть силы уладить некоторые дела.

— Всегда рады видеть вас, профессор, — откликнулась Лукреция. — Заходите в наш магазин в Косой Аллее. Мы с Игнатиусом стали чаще бывать на наших предприятиях в последнее время. Лимонные дольки бесплатные для всех посетителей.

— О, конечно. Спасибо, Лукреция, как-нибудь обязательно загляну. Передай от меня приветствие мужу.

— Непременно.

— Профессор, требуется ли сейчас помощь? — спросил Сириус, предприняв попытку сгладить шероховатости после неприятного разговора. Всё же иметь во врагах Дамблдора — это совсем не счастливое обстоятельство. — Если что, я готов.

«Требуется ли помощь в поимке Пожирателей?» — перевела на свой язык Друэлла. Что она, что Сигнус, предпочитали молчать, ожидая скорого и неминуемого позора, нависшего над ними как злой рок.

— Помощь опытных людей никогда не помешает, — согласился Дамблдор. — Но, быть может, ты хочешь с кем-то проститься?

Сириус помедлил, чувствуя, как взгляды родственников обратились на него.

— У меня ещё будет на это время.

— Хорошо, — Дамблдор кивнул. — Мне нужно выяснить, где находится Аластор, и получить от него указания. Я свяжусь с тобой... Не закрывай, пожалуйста, камин, — сердечно попросил профессор.

— Буду ждать ваших указаний.

Под непрерывные слова прощаний и фраз политеса Дамблдор удалился. Блэки вздохнули свободнее. Сириус снова присел на стул, с которого вскочил в ходе непростого разговора. В столовую спустилась Вальбурга. Она выглядела уставшей и измученной, но держалась стойко.

— Дети спят, — сообщила она. Сказано это было в пустоту, даже непонятно кому. — Что здесь происходило?

— Дамблдор явился, — Поллукс добрался до тарелки с выпечкой. Раз уж всё равно скоро утро, можно начать завтракать. — Сириус объяснил ему, что сам намерен воспитывать крестника.

На лице старика появилась усмешка. Вальбурга лишь хмыкнула, мол «ничего неожиданного», но на сына посмотрела удовлетворенно. Наконец-то не пошел на чьем-то поводу.

Далее случилось то, чего Блэки точно не ожидали. Камин снова вспыхнул зелёным, и у стола материализовался Аластор Грюм в сопровождении двух крепких авроров. Сириус снова непроизвольно вскочил, так как подумал, что это за ним зашли. Остальные пытались скрыть свой шок.

— Аластор! Ты как обычно врываешься! — как можно более непосредственным тоном воскликнул Арктурус.

— Помолчи, Арктурус. Долой этот аристократский шлак! — цепким взглядом Грюм бегал по лицам присутствующих, большинство из них были для него на одно лицо. Наконец Грюм остановился на худощавом молодом человеке с длинными черными волосами, который стоял по правую руку от вскочившего на ноги Сириуса, и прищурился. — Вот он-то нам и нужен.

Когда Дамблдор попросил Сириуса не закрывать камин, маленький, только родившийся скептик, сидящий на краю сознания, напел ему: «А может быть, стоит насторожиться?» Но Сириус отмахнулся. Не сдаст же Дамблдор его брата, пока во всем не разберётся, не в его стиле. К тому же, если бы Регулус скрылся, подумал он, его автоматически признали бы повинным — нашли бы, в чем обвинить, хотя он знал, что Регулус уже давно не причастен к аду, который устроил по всей Британии Волдеморт.

Непонятно, кого ещё Грюм хотел больше проклясть — Регулуса или самого Сириуса, как последнего предателя. Между прочим, он действующий студент аврорской Академии, из которой ему теперь путь заказан, очевидно. Оставалось надеяться на чудо.

Блэки, превосходно поняв свою функцию, вскочили с мест и запротестовали.

— Что происходит?! Немедленно объяснитесь! — начала вопить Кассиопея.

— Господа, личным адвокатом этой семьи являюсь я, — решительно подал голос Сигнус. — Все взятия под стражу, допросы и переговоры осуществляются только с моим участием! Грюм, покажи мне ордер! — уж в чём в чём, а в юридических вопросах, коих Сигнус Блэк был ярый фанат, ему не было равных, тем более, когда дело касалось семьи.

— Потом будет тебе ордер, Сигнус! Получишь, — рявкнул в ответ Грюм, пытаясь передвигать свои хромые конечности к подозреваемому.

Да и так было понятно, что ордер никто не увидит. Документация Грюма всегда раздражала.

— Да что же это, Аластор! — причитала леди Мелания. — Объясни, что происходит.

«Вот Мордред, проcчитался», — подумал Регулус, сохраняя невозмутимое и непонимающее лицо, пока родственники не давали проходу работникам Аврората. Было очень амбициозно думать, то Дамблдор не займется им и даже не устроит проверку на вшивость.

— Всем разойтись!

Регулуса прямо перед носом у Грюма — перед тем, что оставалось на месте носа у старого аврора — загородил дед Поллукс. Вот кому действительно было плевать и кто не собирался расспрашивать ни о чем главу Аврората. Слева от него также непоколебимо и гордо встала Вальбурга.

— Сэр, — вмешался Сириус, протиснувшись через толпу родственников. — Я готов поручиться, могу дать Непреложный обет или допросите меня — поступки брата никак не навредили деятельности Ордена или его интересам.

— Катился бы ты, предатель! Пока все руки-ноги на месте! — гаркнул Грюм. — На суде хоть заручайся, а пока все ублюдки с этой гадостью на руке должны гнить по камерам!

Регулус открыл было рот, чтобы сказать пару слов в свою защиту, но глава Аврората схватил его за грудки и вытолкал из-за спин Поллукса и Вальбурги, которые тут же ринулись за ними вслед. Регулус попал в ловкую хватку сопровождающих Грюма, которые мгновенно скрутили его так, что у младшего Блэка захрустели кости. Присутствующие кричали ругательства, этикет уже был отброшен.

Авроры развернули Регулуса лицом к начальнику, тот разорвал левый рукав рубашки подозреваемого и рванул его вверх. Предплечье было чистым. На секунду старый аврор стушевался, затем ворчливо повернулся и принялся за второй рукав. Но ему не удалось найти желаемое. Метки не было.

— Драккл его подери, куда они тебя клеймили?! Я всё равно найду, снимайте с него чертову рубашку!

Блэки выдохнули.

— Да нет у меня никакой Метки! — заорал трещавший по швам от аврорских силков Регулус.

— Сэр, я говорил вам, — очень кстати парировал Сириус, не до конца понимая, в чем дело.

Грюм внутренне зарычал.

— Ладно, на нем нет твоего вшивого ордера, Сигнус. Но скоро я достану настоящий. Ждите, это недолго, — Грюм фыркнул и жестом показал подчиненным отпустить Регулуса, который тут же рухнул на пол.

Без лишних слов авроры удалились, оставив за собой шлейф недоумения и раздражения. Женщины обступили Регулуса, который сел и схватился за руку. Та, судя по всему, была сломана.

— Вальбурга, надо идти за костеростом, — горько признала бабушка Мелания, осмотрев внука.

— Ну что за мужчина всё-таки этот Грюм! — восхищенно сказала Кассиопея в своём стиле.

— Бабушка… — Регулус смутился от такого восхищения одноногим инвалидом без носа и глаза. Остальные сделали вид, что не слышали.

— Ты просто ещё маленький, — отмахнулась она. — Не понимаешь.

«Может, оно и к лучшему», — буркнул себе под нос Регулус.

— Предлагаю закончить паясничать, — колко сказал Поллукс. — Сигнус, советуй, что делать с этой кучей драконьего навоза, а ещё лучше — как из неё вылезти максимально чистыми.

— Всё не так критично, — этот ответ прозвучал к всеобщему облегчению. — Думаю, можно придумать, как вывернуться. Но, Регулус, нужно рассказать больше деталей.

Тот кивнул и поморщился от одного вида зелья, излюбленного для всех игроков в квиддич.

— Кикимер, камин закрыть и никого не впускать, — скомандовал Поллукс. — Костероста не напасёшься на этих гостей.

— Так вот, — все более-менее оправились от визита авроров и присели за стол, хотя на улице уже начинало светать. Сигнус продолжил говорить. — Больше деталей, Регулус. Ты принимал Метку?

— Да.

Регулус ответил без промедления, будто бы ни о чем не жалея.

— Когда?

— Летом восьмидесятого года. То есть, в прошлом году после выпускного из школы.

— Почему ты принял Метку?

Регулус помедлил.

— Потому что всех чистокровных склоняли к этому. В лучшем случае, как были все сначала уверены, чистокровных, не принявших Метку, ждал позор. Это было бы предательством по отношению к нашей идеологии. Лорд за чистоту крови, а кто не с Лордом — тот против чистоты крови. Я подписался на это из-за наших порядков и традиций, но не под методы, которыми он орудовал. Со временем открылось, что позор семьи — меньшее из зол. Кандидатов, не принявших Метку, просто убили. Та же участь постигла их семьи. Поэтому я решил принять Метку, пусть даже не был согласен с целями Лорда. Я сделал выбор — отвести угрозу от своей семьи.

Сириус заметил, что Регулус смотрел на него в этот момент. Его слова звучали как исповедь. Он понял, брат всё ещё винит его в том, что он бросил их. В момент, когда тучи сгущались над их домом, Сириус ушел и ни разу не подумал о родных. Когда началась агитация слизеринцев на принятие Меток, Сириус беззаботно «снимал сливки» с принадлежащего ему титула красавца школы, в то время как среди агитируемых оказался его младший брат. Они встречались в школе, презрительно смотря друг на друга. В душе Регулуса же крылась болезненная детская обида. Он был оставлен один на один с тяжестью выбора, которого нет, с его последствиями, которые необратимы. Всё расхлёбывать только ему, младшему в семье. Доблестный гриффиндорец-брат предпочел ретироваться. Думал ли он, когда унижал с друзьями слизеринцев, носящих черный череп со змеёй на предплечье, что за этим стоит?

— Так, и что входило в твои «обязанности» с того момента?

— У меня была всего пара поручений. Так как я не силён в боевой магии — спасибо Белле, что сообщила об этом Лорду, — он решил оставить меня для каких-то своих целей. Как оказалось позже, хотел наладить отношения с отцом через меня. Но сначала он поручил мне пересмотреть семейную библиотеку и найти там одну древнюю книгу, наводку на которую ему дала Белла. Она читала её в нашей библиотеке много лет назад. Но так как они зачарованы, книга вернулась вскоре назад, когда Белла стащила её. Копии сделать невозможно, а на перевод или перепись не хватило времени. Моё первое поручение — была эта книга. И её перевод. Но дело продвигалось медленно, а ему не терпелось наладить контакт с отцом. Первая их встреча прошла ровно. Какое-то время спустя я выполнил перевод нескольких глав, которые его интересовали в первую очередь. Прочитав моё толкование, он незамедлительно явился сюда без всякой договоренности, что всем очень не понравилось. Я не присутствовал при их разговоре. После него Лорд выскочил из кабинета отца взбешенным. Отец был тоже оскорблен, но ничего не говорил нам с мамой.

— Теперь нам известно, на какой почве был скандал, — Арктурус прервал рассказ внука, который не присутствовал в библиотеке, когда Вальбурга рассказала им то, что ей поведал муж перед смертью. Регулус ожидающе посмотрел на деда, надеясь, что тот его просветит. — Постарайся не отвлекаться, Регулус. Обсудим, когда ответишь на вопросы Сигнуса.

Сигнус с присущей ему точностью хотел, чтобы Регулус озвучил всё, что ему известно, от начала до конца, чтобы в случае чего предложить ему другую формулировку или настоять на сокрытие каких-то вещей, но пока его рассказ не звучал опасно для ситуации. Остальные Блэки молча слушали. Пазлы для них складывались воедино. Что-то им давеча рассказала Вальбурга, чего-то они ещё не слышали.

— Через какое-то время здоровье отца стало ухудшаться, вскоре он совсем слёг. Я догадался о причине его недомогания и пытался найти способ помочь ему. Меня самого Лорд больше не вызывал, но спустя длительное время он всё-таки явился. Абсолютно бесстыдно, так же без приглашения, в дом, чьего хозяина он проклял. Но жалкие попытки дотянуться до него не дали бы мне шанса на спасение отца, поэтому я решил снести это. И настало время для второй его «просьбы». Ему нужен был домовик, с возвратом, конечно. Кикимер долгие годы был верен нашей семье, он пообещал быть полезным и рассказать всё, что увидит или услышит, вне зависимости от того, к какому поручению станет причастен. Я предостерёг его и отпустил. Но Лорд не вернул его. Я звал домовика, и он вернулся только на мой зов. Тёмный Лорд использовал его, а после оставил умирать. Я был зол и дал слово себе больше не сносить ничего. Принял решение избавиться от Метки как можно скорее, чтобы не быть его марионеткой. К тому же Кикимер рассказал нечто, подтолкнувшее меня найти его секрет. Теперь я точно понял, что ему плевать на идеологию чистокровных. Впрочем, как и на самих чистокровных. Эта политика, которой он прикрывался, лишь пускала пыль в глаза, оттеняла его реальные цели и к тому же привлекала на его сторону сильных союзников в лице древних семей, но те становились только орудиями.

Мелания не могла отделаться от мысли, что из всей семьи Регулус пострадал больше всех. Перед ними сидел девятнадцатилетний парень, её младший внук, на которого свалилась ответственность за их уклад жизни. Бабушка наблюдала за ним всегда, следила, оберегала, но упустила момент, когда Регулуса надломило, когда его коснулось то, за что дети не должны расплачиваться. Вальбурга тоже мало узнавала сына. Определенная сломленность была очевидна и ей, женщине, не балующей своих детей любовью и похвалой. Она была так занята своими внутренними страданиями относительно старшего сына, что упустила момент, когда её ниточка с младшим оборвалась.

— Как же ты снял Метку? — не выдержала Друэлла, прервав расспрос мужа.

Голос женщины был тихим. После визита Грюма она была бледна как полотно. Стоило только представить, что подобным образом авроры могли забрать в Азкабан её дочь или появиться на пороге Малфой-мэнора и арестовать её зятя, оставив Нарциссу с маленьким ребенком в этом огромном, холодном доме одну.

— Это наша магия, — кратко ответил Регулус, опять же в таком стиле, будто отвечал на допросе, но заметно стушевался. Всё потому, что он всегда тушевался, когда к нему обращалась леди Друэлла, невероятно красивая волшебница. Когда он был младше, это никого не оставляло без улыбки. Со временем ситуация стала лучше, но Регулус всё равно в мыслях обозвал себя дураком за такую долгую паузу. — Зеркальная магия, — он посмотрел на мать. Та утвердительно кивнула. — Думаю, для вас не секрет, леди Друэлла, что дом Блэк владеет техникой Зеркальной магии, предрасположенность к которой передается из поколения в поколение.

Здесь Блэкам больше не требовалось глубоких разъяснений, они поняли, как Метка была снята, и согласно кивали. Но Регулус всё-таки потрудился объяснить Друэлле, непонимающе оглядывающей присутствующих, как это работает.

— Способности волшебника, владеющего Зеркальной магией, очень обширны. Их точные границы сложно обозначить. Такая магия требует предельной концентрации. Когда разум волшебника будет готов, у него появится способность выйти в Зазеркалье — это своеобразная площадка, которая предоставлена магу для работы. Оно выглядит так, будто ты находишься внутри зеркала, а там — утрированная картина ситуации, над которой волшебник творит волшебство. Эта картина представлена особенной схемой, в которой переплетены магические волокна, нити, цепочки. Волшебник может перестраивать их, отсекать какие-либо из них, добавлять новые. Это очень кропотливый и энергозатратный процесс. Успех нашей семьи на поприще артефакторики кроется в этой способности. Именно эти методы используют Блэки для создания артефактов, поэтому изобретения работают намного точнее обычных изделий, считаются эксклюзивными и неповторимыми. Там, где рядовая работа бы просто не выдержала, так как маг в процессе её создания просто накладывает одно заклинание за другим, артефакты Блэков выстоят, так как это больше, чем просто вещь, на которую наложена магия. В то же время это очень опасные способности — в первую очередь, для самого мага. Существует множество рисков проявить неосторожность, перерезать нить, которую нельзя восстановить, нарушить баланс. Но самое страшное — и вовсе не вернуться из Зазеркалья.

— Очень интересно, — еле слышно ответила Друэлла, потрясенная рассказом племянника. — Значит, ты отсёк нужные связи, связывающие тебя с Лордом? И Метка исчезла?

— Думаю, технически произошло что-то в этом духе, — уже менее уверенно отвечал Ругулус. — Но, не подумайте, это делал не я. У меня нет такого опыта, и мои знания здесь самые базовые. Это всё сделала мама.

Фокус внимания сместился на Вальбургу, и та натянуто улыбнулась.

— Да, без преувеличений скажу, что связи, которые я там обнаружила, были очень любопытными. Например, так мы выяснили, что Метки подпитывали Лорда силами своих носителей. Они черпали магическую энергию и перенаправляли её ему.

— Теперь понятно, почему даже дюжина магов-дуэлянтов не могла справиться с ним, — добавил сидевший до сего момента в стороне Сириус, на которого снизошло озарение.

— Именно, — ответил Регулус, сбросив свою маску взрослого человека. С братом он говорил как мальчишка, без всякой манерности. — Считай, сколько за ним людей, которые по глупости или из страха подписались на это. И чем больше энергии ему надо, тем больше эта пакость её вытягивает.

Старшие заговорщически переглянулись. Их тешило, что братья разговаривали — даже относительно тепло общались.

— Ты рисковала, — недовольно и внезапно высказался Поллукс, украдкой повернувшись к дочери.

— Я знаю, — голос Вальбурги не дрогнул. Она посмотрела на сердившегося отца и отвернулась, не придав значения его брюзжанию, которое присутствующие почли за чистую заботу.

Их переброска фразами вернула Друэллу к вопросам, которые она ещё не задала.

— Но что будет, если маг не сможет вернуться из Зазеркалья? И как это может случиться?

— Стоит только потерять концентрацию — и ты в ловушке, — пояснил Поллукс.

— Например, если маг начнет злиться, волноваться, напугается или занервничает. Лучше сразу закончить работу, когда появится хотя бы намёк на отвлекающие эмоции, из-за которых можно потерять контроль над связью с реальностью, — Регулус подсказывал деду, будто бы зачитывая теорию из книжки.

— А если маг-зеркальщик теряет контроль, ему нет выхода обратно. Тело живёт, душа или сознание, если хотите, не возвращается. Настоящая кома, а для сознания — вечная тюрьма.

— Поэтому ты не занимался этой магией с девочками? — Друэлла внезапно повернулась к мужу и задала вопрос. — Потому что это опасно?

— Я? Зеркальной магией? Дорогая, я адвокат, в Министерстве работаю. Ты меня ни с кем не путаешь? — Сигнус редко шутил. Это заставило остальных улыбнуться.

— По правде, — откликнулась Кассиопея. — Не все одарены такими способностями, — она ехидно посмотрела на старшего брата, который в ответ закатил глаза.

— Теперь до конца жизни будешь по возможности жаловаться на это и ждать, что я поделюсь? — усмехнулся Поллукс. — К сожалению, Друэлла, за последние семь поколений далеко не каждый ребёнок, родившийся с фамилией Блэк, имеет способности к Зеркальной магии. Возьмём за пример мою семью — четверо детей, две девочки и два мальчика, способности к Зеркальной магии передались только мне. Один к четырём. Или мои дети — девочка и два мальчика. Способности только у Вальбурги. Один к трём. И даже в случае, если оба родителя владеют этой магией, например, Орион и Вальбурга, всё равно не факт, что все их дети будут иметь предрасположенность. Как видно, у Сириуса её нет.

Сириус даже молча снёс шпильку деда. Его увлекла беседа. Их рассказы уводили его мысли от тем, размышления над которыми вызывали ярость и желание отомстить. Он признался себе, что ему приятно находиться здесь, что он выдохнул с облегчением, когда его младшего брата никуда не забрали и он сидит рядом, пусть и со сломанной рукой. Те кошмарные развалины дома Поттеров — казалось, что прошла вечность с момента, когда он стоял там. Это было будто бы давно, в прошлой жизни. Перед глазами стоял туман. Состояние было далеко от умиротворенного. В эту ночь погибли его друзья, немного раньше ушел его отец, с которым он, кстати, ещё не попрощался. Отныне на нем лежала ответственность за Мальчика-Который-Выжил. Отныне на нём лежала ответственность за его дочь. Впереди суды и разбирательства. Но что-то изменилось. Ему больше не нужно было куда-то бежать или выжидать указаний, отсиживаться, волноваться за вещи, которые находились вне его контроля. Всё худшее, что могло случиться — случилось. Эта расслабленность с примесью шока, апатии и упадком сил не перекрывала горечь потери. Просто это закончилось. «Дальше всё зависит только от меня», — подумал Сириус.

Поллукс был разочарован тем, что из-за его фразы не случилось скандала. Остальные Блэки с изумлением наблюдали за молчаливым Сириусом.

— Но тебя, Друэлла, должен порадовать один факт, — не обращая ни на кого внимания, вмешалась Вальбурга. — У всех твоих дочерей есть к этому предрасположенность. Это большая редкость.

Друэлла была поражена, а Вальбурга продолжала.

— Сильнее всех своей тягой к этому навыку отличилась Белла, — слова прозвучали с некоторой горечью. — Но у неё были трудности с контролем эмоций. Вы знаете, чем это сулит.

— Да-да, помню, я с ними тремя как-то занимался, — беспардонно влез Поллукс. — Вальбурга высказала мне свои предположения, что способности есть у всех. Было любопытно узнать, насколько кто из них силён. Белла была несобранна и сбивалась. Уж слишком сильно ей хотелось преуспеть! Нарцисса, как обычно, пугалась себя, знаете, она всегда так делает, когда ей удается что-то сложное, и в конечном итоге забросила — тоже знаете, как это обычно у неё, — Сигнус и Друэлла с легкими улыбками кивнули, вспоминая времена, когда их девочки были ещё детьми. — Должен признать, лучше всех оказалась Андромеда. У неё были и выдержка, и характер, и сила.

В семье Блэк наступили перемены. Сейчас это можно было прочувствовать как никогда. По обыкновению, если кого-то выжженного с семейного гобелена вспоминали добрым словом, далее обязательно должна идти заключающая сию похвалу фраза — «жаль только она предпочла стать предательницей крови» или что-то в этом роде. Но сейчас, хотя эти слова и крутились на языке по старой привычке, никто подобного не произнёс.

Через портьеры в комнату пробивались первые лучи солнца, ослепляющие полуночников. На столе снова дымился чай — не счесть, сколько раз Кикимер подавал его за эту ночь. Кассиопея, не изменяя себе, попросила кофе и подлила туда ликёра из фляжки, думая, что никто не увидел, а потом, попивая напиток мелкими глотками, держалась за голову и каждые пять минут вставляла в разговор своё «ох, нет, в моём возрасте уже нельзя так пить». Беседа давно потеряла свою ось, и вновь найти её не представлялось возможным, потому что Блэки впервые собрались такой компанией за многие годы. Пусть повод был печальный. Но накопилось слишком много вещей, которые им хотелось сказать друг другу. Тётушка Лукреция, проплакавшая до этого весь день, оперев голову на руку, в полудрёме слушала такие знакомые и одновременно забытые голоса и улыбалась. Арктурус был так же энергичен, как будто только проснулся, и начал травить байки из своей молодости. Мелания заботливо подсказывала ему слова, когда супруг не мог выразить мысль и поворачивался к ней, говоря «дорогая, ну как же там было?». Это вызывало улыбку у Друэллы и Сигнуса, сидящих в обнимку.

Сириусу казалось, что его странное состояние распространилось на всех. Или почему он не чувствовал себя не в своей тарелке? Друэлла, которая не знала, какая судьба ждёт дочерей. Сигнус, которому придётся ввиду своей должности быть замешанным в этих судебных разбирательствах. Арктурус и Мелания, которые сегодня хоронили своего сына. Лукреция, которой тоже предстояло побывать на кладбище, провожая своего лучшего друга и брата в одном флаконе в иной мир. Вальбурга, которая потеряла любимого мужа. Поллукс, которого все сторонились. Одинокая Кассиопея, всё чаще проводящая время в обнимку с бутылкой вина. Регулус, который много боролся, но всё равно не сумел спасти отца. И Сириус, который ничего не смог сделать, чтобы защитить друзей. Здесь все были в одной тарелке.

Впереди их всех жали новые испытания. Но этот миг длиной в пару часов показался им райским. Они забылись.

К сожалению, было пора возвращаться в реальность.

— Что ж, подведём итог. Какой твой вердикт, Сигнус? — Поллукс взял на себя грех прервать эту идиллию.

— В целом, ситуация ровная. Многие вещи можно списать на юный возраст, давление, угрозы и прочие смягчающие обстоятельства. К тому же, Регулус ничего дурного не сделал. Книгу и домовика он мог также предоставить Тёмному Лорду под давлением. На фоне того, что сотворили другие Пожиратели, суд над Регулусом — если он вообще состоится — пройдет без проблем и не сулит ему ничего серьёзного. Более того, Метка отсутствует, веские обвинения отсутствуют. О чем говорить?

— Есть один момент, дядя. Мне бы не хотелось, чтобы кое-что было вынесено на всеобщее обозрение. Но это касается Тёмного Лорда. Если будет допрос с Веритасерумом, они могут докопаться до этого.

— Подробнее, — беспристрастно ответил Сигнус. Ему-то уже показалось, что дело в шляпе.

Регулус помедлил.

— Это секрет Лорда. Он однажды вернётся, и эти знания помогут его победить.

Регулус не побоялся этого слова. Шеи Блэков заметно вытянулись.

— Да, — Регулус кивнул, показывая, что это не шутка. — Но пока эти знания не должны быть раскрыты. Никто не должен знать этого, непонятно до кого эта информация может дойти в таком случае.

— Понимаю, — ответил Сигнус, заметно задумавшись.

— Ты можешь дать мне Непреложный обет, — Сириус выпалил это неожиданно для всех. — Ты можешь дать мне слово, что никому не расскажешь об этом. Я однажды присутствовал на суде, где на вопрос подсудимый ответил, что дал Непреложный обет, поэтому не может разгласить эту информацию. Вопросы, ответы на которые попадали под Обет, автоматически снимались.

— Верно, — согласился Сигнус. — В нашем случае это может сработать. Вероятно, до этого вопроса суд и вовсе не доберется. Нужно только рационально сформулировать клятву и подстраховаться.

— Это хорошая идея, — признался Регулус. — Тогда решено. Так и сделаем.

Старших весьма шокировал этот момент. В свои восемнадцать-двадцать они не давали Непреложные обеты и не вызывались в суды.

— Странное поколение, — фыркнул Поллукс.

— Но что конкретно ты хочешь скрыть? — подала голос Кассиопея. — И от кого? От суда? Или от нас тоже?

На её лице сияла лукавая улыбка, будто она говорила с маленьким нашкодившим ребенком, который аккуратно предпринимал попытку сокрыть безобразие. Внук слишком заигрался во взрослую жизнь, а теперь красиво пытался выкрутиться, чтобы снова оставить их в неведении и продолжить влачить на себе бремя всех проблем мира. Очевидно, что теперь, когда все Блэки осведомлены о драматичности и масштабе проблемы, недостаточно просто очистить библиотеку от улик и скрыться, чтобы отвязаться от них и вести своё собственное расследование. После сегодняшнего собрания никто точно не останется в стороне.

Регулус ощутил, что пребывает почти в состоянии голодания, но не кислородного, а информативного. Только Мерлин знает, что Вальбурга, сытая по горло секретами сына, успела им пересказать из того, что перед смертью поведал ей Орион.

— Все знают про крестражи, — как бы невзначай предупредила Вальбурга, наблюдая за сконфуженным сыном, готовившим аргументы для отпирательства.

Тот раздраженно на неё воззрился. «Вот этого я от тебя точно не ждал. Растрепать всем о крестражах! Лучше уж сразу в «Ежедневный пророк».

Тайна совсем перестала быть преимуществом. Регулус раздосадованно ругался про себя. Кто из них знал, сколько времени и нервов он потратил, чтобы докопаться до сути? А теперь все обращались с ним, как с глупым мальчишкой, мол «спасибо за старания, но старшие теперь сами разберутся». Нет, он решительно не хотел быть выкинутым за борт! Пусть только попробуют.

Ещё большим идиотом, чем Регулус, в этой ситуации был Сириус, ведь получается, что теперь знают о крестражах по меньшей мере десять человек, и только он один не может рассказать об этом ни одной живой душе.

Атмосфера перестала быть теплой и располагающей. Сириус откинулся на спинку стула и прикрыл глаза ладонью. Регулус безжалостно впивался в мать взглядом, а Вальбурге было хоть бы что — она сполна отыгралась за стресс, который пережила, когда её, казалось бы, самый умный сын решил исчезнуть со всех радаров, не оставив и записки. Кассиопея поняла, что брякнула лишнего и тем самым свела всю магию момента на нет.

Лукреция задумчиво смотрела в одну точку, пока Поллукс, долго не размышляя, начал какую-то тираду, обращенную к Регулусу, который мало что слышал из слов деда, потому что был очень зол.

— Извините, — подала голос она, прерывая их. — Думаю, у меня есть одна идея компромисса, — все присутствующие внимательно посмотрели на неё. — Только не сочтите меня сумасшедшей.

Своеобразный саундтрек к главе :

Muse — Exogenesis Symphony Part III (Redemption)

* * *

Первое ноября. Погода не стала лучше. Всё тот же мерзкий леденящий ветер, пробирающий до пяток, но тёмные тучи, прежде обступающие Лондон со всех сторон, рассеялись, позволяя жителям наконец-то увидеть небо.

Просидев всю ночь в столовой, Блэки начали собираться на кладбище Кенсал-Грин, куда утром были приглашены все, кто хотел проститься с Орионом. По правде, они не надеялись увидеть там никого, кроме своего семейства. Такое время, что каждый день похороны. И там, и здесь. К тому же приглашениями занимался Кикимер. Блэкам, едва выбравшимся из под завала уму непостижимых событий, хватало головной боли и помимо этого.

Все уже были почти готовы отправляться, только бабка Кассиопея до последнего носилась со своим траурным туалетом, желая выглядеть на все двести процентов — будто бы это её сегодня хоронили. Она то и дело просила Вальбургу сделать что-нибудь с её пелериной, которая лежала на плечах старушки абсолютно не так, как ей хотелось бы. Ах, если бы Вальбурга не была такой уставшей, она нашла бы слова, чтобы поставить тётку на место, но в данный момент они были вынуждены терпеливо ждать, пока приступ капризности пройдет.

На столе валялась замусоленная ранняя газета, спецвыпуск с высокими одами о невероятной победе: «Избранный звёздами для опасной миссии необычный маленький волшебник — Гарри Поттер, имя которого запомнит каждый из нас. Видит Вселенная — от этого ребенка можно ждать великих свершений».

«Вот и началось», — подумал Сириус, снова взяв в руки кипу истрепанных бумажек, пробегаясь глазами по тексту. После чего газетенка была яростно отброшена на другой край стола.

Его кидало то в жар, то в холод. Плюс острая восприимчивость к звукам, которые как демоны шептали, кричали, говорили без умолку — последствия пребывания в эпицентре Адского пламени и несвоевременного принятия некоторых срочных мер. Плечи противно щипало от мази, которую бабушка Мелания заботливо приготовила для него. Бинты. Саднящая рука с перемотанным порезом и общая фрустрация. Ни грамма сна и квадратная голова, каждый звук казался громче, чем он есть в действительности. Даже тиканье наручных часов вызывало один за другим приступы раздражения. Он осушил третью чашку кофе, пытаясь приглушить укоренившийся во рту привкус снадобий, прописанных ему доктором Макмилланом, и абстрагироваться от пререканий, доносящихся со второго этажа. Прилетевшая сова настойчиво стучала клювом в стекло, поддерживания стук стрелок в желании свести его с ума.

Сириус впустил пернатого почтальона: она держала два письма — одно из Аврората, другое от Дамблдора. Ни одно, ни другое, по правде, читать не хотелось.

«Уважаемый Сириус Блэк, уведомляем вас о том, что сегодня в одиннадцать часов утра состоится вручение дипломов выпускникам Академии при Аврорате и их рабочее распределение». И так далее, и тому подобное. Хорошо, что хотя бы за час удосужились предупредить. Совсем радостно — что его не выкинули из Академии после феерического визита Грюма, но возможно, веселье ещё впереди.

Рабочее распределение. Вот и официальная работа. Однако к этому моменту Сириус уже запутался и забыл, зачем конкретно он подался после школы в Аврорат. Было ли это его взвешенное решение? Теперь, когда Джеймса не стало, Сириус перестал понимать. Возможно, он просто плыл по течению всю жизнь.

«Сириус, приходи сегодня в полдень на кладбище в Годриковой впадине проститься с Лили и Джеймсом» гласило второе письмо, написанное взбалмошно, совсем не в стиле Дамблдора. Будто бы все приглашения уже разослали, а потом директор вспомнил, что не предупредил лучшего друга погибших. Какая досада. Старик стал весьма забывчив. С таким же успехом позабыл, как этой ночью отправил авроров на Гриммо, чтобы они доставили Регулуса в камеру.

Расписание Сириуса на сегодня было очень плотным, как он только что понял. Тут были и похороны, и выпускной, и опять похороны. Ему хотелось всё это перемотать, чтобы время побежало быстрее. Когда события приятны, хочется всё замедлить, остановить. Когда они скучные и скорбные — наоборот. Весь день представлялся цепочкой официальных событий, на которые Сириус был обязан доставить себя и просто быть — по несчастному стечению обстоятельств Блэк терпеть не мог такие мероприятия.

Кассиопея наконец-то была удовлетворена своим внешним видом. Все мысленно её за это возблагодарили, после чего Арктурус собрал всех в столовой и принялся искать портключ по своим карманам. Блэки почти отчаялись попасть сегодня на кладбище, поэтому в полном составе помогали Арктурусу, обступив низкорослого волшебника со всех сторон, напоминая муравьев, облепивших ценную находку. Не присоединился только Поллукс, нервно пускавший дым из трубки, стоя неподалеку и притворяясь, что они ему не родственники.

Через пять минут Блэки догадались приманить портключ, покоившийся, как оказалось, на каминной полке в библиотеке, а вовсе не в кармане Арктуруса… А Поллукс ставил, что это займет минимум четверть часа.

И вот Блэки, укутанные в черное, появились на Кенсал-Грин. Мать как обычно подсунула Сириусу всё самое парадное и отглаженное, предварительно деликатно намекнув, что в ином виде к семейному склепу Блэков его даже на милю не подпустят.

— Опять слегка промахнулся, — добродушно признал Арктурус, оглядываясь вокруг.

— Салазар помилуй, Арктурус, это очень некстати. Не все так шустро передвигаются, как ты.

— Здесь недалеко, — он уже шагал впереди всех, бодро ведя рядом бабушку Меланию.

Кассиопея выругалась и взяла под руку брата.

Промахнулся Арктурус совсем не «слегка». Идти прошлось долго. Кладбище было как город, если прибавить к его площади места, где захоронены волшебники, а магглы их попросту не видели. Регулус часто посещал семейный склеп с родителями, Сириус же был здесь лишь однажды до сего момента, ещё маленьким — на похоронах бабушки Ирмы.

Заросли деревьев и кустарников становились всё гуще. Бабка Кассиопея расчихалась и стала ругаться ещё пуще. Леди Друэлла скользила взглядом по посаженным вдоль дорожки растениям — ей вслед распускались алые розы. В чаще мелькали громоздкие каменные склепы. Фигуры, украшения, архитектурные изощрения — кто на что горазд. Странно, что люди тратят усилия на постройку подобного. Не всё ли равно, где гнить? Вот о чем думал Сириус.

— Ну, неужели! — возрадовалась Кассиопея, повисшая на плече Поллукса. — Допёрлись. Мелания, пожалуйста, умоляю, займись портключом сама в следующий раз.

На удивление Блэков, они были здесь не одни. Рядом со склепом их терпеливо ждали и другие волшебники.

Друэлла увидела хрупкий силуэт женщины с ребёнком на руках. Белокурые волосы, поникший вид. Оставив манеры, она бросилась к Нарциссе и внуку. За ней, придерживая слетающую шляпу, побежал муж. Там же был и Игнатиус Пруэтт, муж Лукреции, стоящий под руку с дочкой Виэтрикс. Регулус был рад увидеть доктора Деймоса Гампа и его жену. Старик не упустил случая позвать младшего Блэка назад себе в ученики. Чуть в стороне обособленно стояли члены семьи Макмиллан. Племянник Мелании, Остин, который усердно руководил лечением Ориона. Его сын, Эдвард, тот самый молодой мужчина с платиновыми волосами, который так напоминал Малфоев, он также помогал отцу. Жена Эдварда — Мирцелла, в девичестве Гамп, внучка доктора Деймоса. Рядом с Мирцеллой стояла девочка четырёх-пяти лет, их дочь. Её звали Джульетт.

Вслед за Друэллой и Сигнусом, дед Поллукс и бабушка Кассиопея тоже направились поговорить с Нарциссой. Арктурус и Регулус разговаривали с Гампами. Лукреция была с дочкой и мужем. Вальбурга, кратко поприветствовав всех, отправилась в склеп. Сириус, не зная, куда себя деть, подошел к семье Макмилланов, с которыми разговаривала бабушка Мелания.

— Нет, Остин, это не твоя вина, — говорила Мелания. — Это не то, от чего можно было вылечить, уверяю тебя. Нам нужно было время, и вы постарались дать его нам как можно больше. Мы все очень благодарны. Это не повод для вас усомниться в профессионализме. Вы же знаете, все смертны.

«Тик-так», — снова принялись за своё дело наручные часы.

— Всё равно. Я надеялся понять, в чем дело. Он был слишком молод, — доктор Макмиллан будто бы тоже не спал всю ночь, быть может, и больше.

То же самое можно было сказать о его внучке, которая еле стояла на ногах, поэтому Эдвард подхватил её на руки.

— Мы совсем ненадолго, миссис Блэк. Видите, в каком мы состоянии, — сказал он.

— Да, конечно. Спасибо вам, что нашли время прийти. Наверняка много работы в больнице?

— Неимоверно много, тётя. У нас буквально два часа, чтобы выбраться из Мунго куда-нибудь. Решили проверить, как вы. Потом, возможно, позавтракать где-нибудь в Лондоне. Джульетт с нами всё время, не хочет оставаться дома.

— В больнице интереснее, — сквозь сон пробормотала девочка.

Мелания улыбнулась, ей было это знакомо. Каждый из детей Макмилланов провел полдетства в Мунго, бегая за родителями, устраивающими обход, заглядывая в палаты к больным или ведя с ними беседы, зачитывая письма слабовидящим старикам, сопя на кушетке в комнате отдыха, пока шла операция.

Сириус понял, что и в этой компании он будет не в кассу, решил просто постоять рядом и подождать, пока первое официальное событие на сегодня закончится. Сонная девочка на руках колдомедика заставила его мысли выйти на орбиту, вращаться снова и снова вокруг вопросов, на которые у него не было даже заготовки для импровизации. Гарри. Атрия. Что. Делать. С детьми.

Его кинуло в жар, галстук душил. Побочный эффект от барбекю на адском костре в коктейле с нелегкими думами. Сириус поёжился.

Тик-так.

Взглянул на часы, время уже поджимает — через полчаса начнется вручение дипломов.

Тик-так.

Однако с отцом он ещё не попрощался.

Тик-так. Стрелки часов стали стучать громче.

Он встал в эту фирменную позу стража. Руки в замке перед собой, ноги на ширине плеч. Так стоять было удобно, даже если долго, и уже вошло в привычку.

Тик-так. Он представлял, что сейчас охраняет какой-то особо важный объект, будто бы они с Джеймсом снова на первом курсе Академии, проходят практику при Гринготтсе.

Тик-так. Джим тоже носил часы, они достались ему от отца.

«Но, быть может, ты хочешь с кем-то проститься?»

Тик-так. Этот звук бился о стенки его головы, медленно превращаясь в мигрень.

«У меня ещё будет на это время».

Тик-так.

Раздраженно избавившись от галстука, Сириус направился в склеп, оставляя за спиной родственников и надеясь, что матушка не погребёт его заживо в гневе прерванного уединения.

* * *

Мраморные ступени, пышно покрытые мхом по обе стороны, были начищены до блеска. Переступая через одну за другой, Сириус видел в них своё отражение и думал обо всём, что хотел бы сказать отцу. Было много вещей, за которые он хотел бы попросить прощения, и самая первая из них — за то, что оставил без ответа его письма в далеком семьдесят седьмом. Отец, в отличие от остальных членов семьи, проявил упорство в попытке вернуть его домой.

Сириус окончательно разбил сердце матери в тот день, когда ушел. Сердце отца — когда прошел мимо него, как призрак прошлого, на платформе девять и три четверти. Первая осень, когда Поттеры провожали его и Джеймса в школу. Поттеры, а не его родная семья, наблюдавшая за происходящим издалека. Вальбурга и Регулус — исподлобья. Отец не заботился о том, чтобы скрыть свои чувства. Обида и разочарование. Орион заметил промелькнувшую рядом с ним шевелюру старшего сына, на лице которого даже мышца не дрогнула, когда он, обходя толпу учеников, натолкнулся на собственного отца и, не одарив его даже кивком, последовал дальше. Сириус чувствовал на своей спине его взгляд и знал, что сейчас он делает больно. Но если отрекся, если сказал всё, что сказал он в тот последний вечер — назад дороги нет. Значит, отрекся. Значит, он теперь в одной шеренге с Андромедой, о которой никто, абсолютно никто из старших не обмолвился добрым словом с того дня, как её портрет был выжжен с гобелена.

Отец был последним человеком, имевшим тайную надежду на обратимость этой вражды. Недавняя оттепель в диалоге между Сириусом и семьей должна была стать бальзамом на его сердце, которое, к сожалению, уже перестало биться.

Сколько раз он мог сказать отцу, что ему жаль, после своего возвращения на Гриммо? Великое множество раз. Жаль, не потому, что признает, что был не прав, но, по крайней мере, от того, что Орион — тот, кто сожалел об этой вражде — заканчивает свою историю вот так. Внутри Регулуса горел огонёк сумасшедшей надежды на спасение отца, Сириус присоединился к его крестражному делу больше из собственных побуждений, но признаваясь самому себе, что огонек надежды брата поселился и в его ожиданиях. Почему?

После месяца визитов в старый дом он четко вычислил ту самую дверь, но ни разу так и не ступил на её порог. Сам он представил себя на месте отца — прикованным к кровати, безуспешно балансирующим над пропастью беспамятства на тонком канате здравого смысла, не дающем упасть, питающимся воспоминаниями и причинами, почему надо держаться, вернуться назад. Что, если бы та ледяная стена между ним и Атрией уже существовала, и дочь пораженно стояла бы за дверью, не решаясь войти? Как глупо, подумал Сириус, было бы с её стороны.

По ту сторону двери, его дочь, возможно, так же переминалась бы с ноги на ногу, понимая, что в картине, которую ей предстоит увидеть, есть доля её вины, её отсутствия, бездействия, и это «жаль» не повернет время вспять.

В памяти Сириуса всплывали воспоминания об отце. Его наказания, которые, сложно признать, но всегда были честными. Его похвала — всегда по делу и не такая скупая, как от матери. Его реакция на детские проказы и попытки перечить взрослым — не просто гнев и раздражение, как свойственно Вальбурге, а искренне сожаление, что его дети делают или говорят подобные вещи. Однако незамедлительно после этих эмоций следовало проявление жесткости, без которой быть главой семьи просто невозможно. Их отец умел по-доброму шутить и был единственным, кому за шутки Вальбурга не была готова отрубить голову топором для разделки мяса, собственно, как и единственным, кто вызывал у неё искреннюю улыбку, не имеющую ничего общего с едкими усмешками или маской радушия. Он был единственным, кто подобрал ключик к этой женщине. Единственным, кому она открыла свою душу. Единственным, кого она не колола своими ядовитыми иглами. Секретом, как ладить с ней, владел только Орион. Только он мог утешить её, когда она была готова швыряться предметами мебели.

Сириус шел, не зная, чего же ждать сейчас, когда его мать, его личный, безжалостный моральный инквизитор, стояла рядом с телом единственного человека, который абсолютно и необратимо любил её без всяких «но». Как василиск, лишившийся хозяина-змееуста. Она старательно, как умела, прятала свою любовь к отцу от детей, чтобы, не приведи Мерлин, не показать им, что он имеет на неё рычаги влияния и способен смягчить её решения. Сириусу казалось, что со смертью отца Вальбурга может провалиться в глубокую бездну сумасшествия. Её тихая реакция, молчаливость, отсутствие слёз и проявления эмоций подталкивали его к выводу, что это, вероятно, случится, и это действительно пугало его.

— Уже начала сомневаться, что ты спустишься, — сказала она, не оборачиваясь.

Даже не взглянув, она узнавала его шаги, и как всегда, читала без всяких слов. Сириус, как мальчишка, чертыхнулся от того, как внезапно она сказала это, и подошел ближе, остановившись по правую сторону от неё. Эхо разнесло по подземелью её слова. Вальбурга смотрела на каменную гравировку:

«Орион Блэк

11 марта 1929 — 31 октября 1981»

В руках она крутила кольцо, принадлежащее Ориону столько, сколько Сириус себя помнил.

— Я должна отдать его тебе, — сказала Вальбурга, раскрыв перед сыном ладонь с кольцом. — Но я не чувствую, что это правильно.

Зато честно.

— Я никогда не претендовал на него, — легко ответил Сириус.

Зато честно.

— Но так следует, потому что ты первый претендент по мужской линии, — беспристрастно продолжала мать.

Он никогда не видел себя человеком, стоящим во главе Блэков. Регулус справился бы в тысячу раз лучше, Сириус признавал без обиняков — его младший брат был рожден для этого. Если бы только у Ориона было больше времени для того, чтобы Регулус окреп, стал смелее и увереннее в себе. Пока он всё ещё оставался умным и многообещающим юношей. Отец был болен, Сириуса просто не было рядом, Вальбурга не знала, на сколько частей разорваться и что ей делать. В таких условиях Регулус стал лидером и сделал всё, что от него зависело, но невооруженным взглядом можно было заметить, насколько он опустошен сейчас. Ноша была не так легка.

Регулус ещё не готов, а Сириус никогда не будет готов. Среди всех кандидатур он видел только одного человека, которому этот «титул» действительно нужен был сейчас, как сила земного притяжения, для того, чтобы остаться в этой реальности.

— Не стал бы так легко игнорировать женскую линию, — Сириус пристально посмотрел на мать.

— Чепуха, — фыркнула она подобно кошке, даже не пытаясь понять смысл сказанного. — Мне просто нужно набраться духа и отдать его тебе.

«Просто так взять и вложить в руки этому разгильдяю все полномочия превратить наш милый родовой особняк в притон оборотней, грязнокровок и сквибов!» — подумала Вальбурга по старой привычке и ощутила острую необходимость помедитировать. Но что ей было делать? Где-то между просьбами не быть к Регулусу слишком строгой и не выкидывать коллекцию портсигаров дражайший супруг настоятельно попросил её на смертном одре простить Сириуса, попытаться понять его и принять. Но Мерлин милостивый, прошли годы — она жила и твердила себе, что он никогда не вернется, что не понадобится это прощение. Что характер у него — настоящее проклятие. Что он презирает их больше всего на свете. Что он ни разу и не вспомнил о том, какие страшные и оскорбительные слова произнес перед побегом, и ни она, ни отец, ни брат — никто из них никогда его не волновал, только предатели крови на прочее отрепье. Годами он ей снился в кошмарах. Годами она вымещала злость, выговаривая его юношеской колдографии за всё. Годами срывалась на Регулуса за обиды и раны, которые ей нанес другой сын! А теперь вот он — непонятый герой, который с самого начала знал, что Волдеморт изверг и подонок! Простить и любить, традиции — пересмотреть, враждебность — выключить, толерантность — проявить. При всём этом нельзя по щелчку отключить всю эту душевную боль, растущую, как тьма, годами в её сердце.

Затаив дыхание, Вальбурга повернулась к сыну и неуверенно протянула ему кольцо. Сириус его взял, с любопытством покрутил в руках, улыбнулся и вложил обратно в ладонь матери, сомкнув её пальцы вокруг драгоценности. Она не знала, то ли ей злиться — ведь кто бы подозревал, каких моральных сил ей стоил этот жест, то ли выдохнуть. Сказать, что Вальбурга была удивлена тем, насколько Сириус не был заинтересован — это промолчать, и то, как он театрально ей это показал, было неописуемо дерзко. Всё же она надеялась, что заполучить право и свободу менять в их семье всё, от чего Сириус был не в восторге, должно быть для него очень заманчивой привилегией — хотя бы для того, чтобы насолить ей или выкинуть из прихожей коллекцию отрубленных эльфийских голов.

— Никто, кроме тебя, пока не подходит на эту должность, — сказал он.

Вальбурга опешила. Оказалось, Сириус отказывался совсем не в пользу Регулуса.

— Традиции… — начала она.

— Требуют пересмотра.

Мать очень странно на него смотрела, абсолютно не моргая, вцепилась взглядом.

— Хорошо, это буду я, но только пока ты или Регулус не будете готовы.

Сириус усмехнулся, вычеркивая себя из этого предложения.

— У меня сегодня выпускной из Академии авроров, — неожиданно даже для себя выпалил он. Хотелось поделиться хоть с кем-нибудь.

Брови Вальбурги едва заметно поползли вверх.

— Что же, поздравляю, — сказала мать. Надо же, такое откровение. — Будет какая-то церемония?

— Учитывая, что они определились несколько часов назад, что хотят провести выпускной сегодня, скорее, хаотично кинут в нас дипломами и отправят по домам.

— Как же не устроить шоу, — хмыкнула Вальбурга. — Показать всем, что победили.

Сириус не сразу понял, что она имеет в виду, и промолчал.

— Что-нибудь известно про рабочее расписание? — поинтересовалась Вальбурга.

— Нет. Совершенно ничего. Точно только то, что больше одного выходного ждать не стоит. Чтобы не разочароваться.

— При счастливом раскладе, быть может, будешь навещать детей два раза в неделю, — мелодично ответила Вальбурга, едва дождавшись, пока он закончит фразу. Будто бы это именно та тема, которую она хотела обсудить, на которую она уже заготовила, что сказать.

— Навещать? — переспросил Сириус.

— Я своё слово держу. Я обещала тебе заботиться о внучке, если ты найдешь Регулуса. Ты это выполнил. Исчезновение Лорда не отменяет нашей договоренности. К тому же, ты будешь занят, кто ей займется? Да ещё и мальчишка Поттер теперь на тебе. Ты хоть думал, что с ним делать, прежде чем обязался быть ему отцом? Понятно, что в случае Атрии ты вообще не думал — либо делал это не головой, но сейчас ведь можно было адекватно оценить свои возможности?

Тон её речи сменился на поучительный. Сириус переменился в лице и дернулся ей что-то доказывать в ответ. Она жестом показала ему, что не закончила говорить:

— Но тем не менее, — спокойнее продолжала она, — всё, что было сказано ночью, во время твоей баталии с Дамблдором, о помощи в воспитании Гарри — это не пустой звук.

— Откуда тебе знать? Тебя там не было. Они за меня вступились, потому что любят палки в колеса другим повтыкать, а тут Дамблдор и такой повод благородный, чтобы это попрактиковать! — распалялся Сириус. — Но неважно! Никто из них не имел в виду реальную помощь.

— Именно, меня там не было, но если бы и была, стояла бы на твоей кандидатуре. Имея в виду реальную помощь, чтобы ты знал.

Сириус не мог окончательно доверять матери, как и любой человек, кому недавний акт доверия принес лишь смешанное чувство обмана и пребывания в тупике. После такого даже благородные намерения принимаешь за подвох, надувательство. Нужно ли объяснять, как подозрительно выглядело предложение матери при этом, и кто знает, что она этим преследовала? Нет, даже слабая тень способности проявлять доверие ещё не вернулась после недавнего крушения авторитетов.

Что бы ни защитило Гарри, Дамблдор не приложил к этому руку. То, сколько людей они потеряли — невосполнимая потеря, которую упаковали в праздничную упаковку, словно торт, и подали всем на восхищение под приторным соусом слова «победа», мгновенно навесив на годовалого ребенка звание Избранного. Сириус не хотел для него такой судьбы. Он желал вырастить Гарри достойным волшебником, не замешанным в чьих-то партиях. Просто исполнить волю его родителей, пожертвовавших собой ради его спасения, и они, совершенно очевидно, тоже не хотели превращать его жизнь в бесконечную войну и испытание, которое он должен пройти один за всех, раз уж ему вручили эту почетную «статуэтку». Они всего лишь хотели, чтобы он жил.

Как же слабы те взрослые волшебники, если они передали эту эстафетную палочку младенцу, потерявшему родителей, спасшемуся чудом. Ответственность за то, что сами не смогли сделать. Как же просто лепить ярлыки, и пусть это только красноречивая статья, разозлившая Сириуса. Статья, написанная на эмоциях, приукрашенная, как подобает, красным словцом, но и это тоже крохотная ступень, чтобы укоренить в массовом сознании факт, что этот мальчик теперь в силу своей исключительности чем-то обязан магическому миру, и если опасность снова постучит в дверь — не беда, у нас есть Избранный, который однажды уже пережил Убивающее проклятье. Вдохновенный символ того, что нам всё нипочем, и не требуется ничего менять, ведь «правда всегда побеждает».

Но не всякий в этой войне ощутил, что у надежды есть две стороны медали. Она может как воодушевлять, так и очень больно бить. Как это случилось с ним, Сириусом, когда он отослал влюбленную в него беременную девушку подальше, предварительно разбив ей сердце. Как это случилось с не обделенным дальновидностью Регулусом, который неистово надеялся спасти отца. И пусть кто-то — да тот же мудрый Дамблдор! — скажет, что «иногда надежда — это всё, что у нас есть» — нельзя позволять надежде быть единственным, что ты имеешь, иначе это уже вовсе не твоё оружие, а ты — заложник обстоятельств. К тому же, очень спорно, что в жизни самого Дамблдора бывали ситуации, когда он мог положиться исключительно на нечто такое расплывчатое. Удобный механизм, применяемый теми, кто стоит на вершине пищевой цепочки.

Если и были одаренные порцией скептицизма волшебники, там, у руля этого корабля, также не отменяющие возможности повторения минувшего хаоса, они останутся в тени, не высказав сомнений, не проведя работы над ошибками на случай, если подобное снова случится. Заключить всех до одного Пожирателей Смерти в Азкабан — это не профилактика. Если уж такой прецедент истребления, пыток и террора над волшебниками имел место быть, эта идея рано или поздно возымеет плоды, но уже в чужих головах. Все снова окажутся такими же беспомощными, какими они были в предыдущем серьезном противостоянии. И не в первый раз в истории.

Очень удобно подготовить на этот случай Избранного и, когда ситуация достигнет апогея, свалить на него этот стотонный груз ответственности. Без вариантов. Дамблдор победил Гриндевальда, остальные же непрестанно твердили, что только он способен спасти ситуацию. Это был первый прецедент. Сейчас выбирать одного волшебника, который, в случае чего, будет расхлебывать заваренную другими кашу, похоже, вошло в моду. И этот человек — не Министр магии, не сильнейший волшебник — ребёнок!

Из-за своей тупости и слепоты Сириус подвел под смертельный удар судьбу дорогих ему людей. Этот шах и мат от Петтигрю предназначался в первую очередь ему, как привет из прошлого. Ярость и презрение к Питеру не стали слабее по сравнению с глубочайшим, уничтожающим чувством собственной вины. Во чтобы то ни стало он обязан достойно позаботиться об их сыне. Единственный туманный вопрос — как сделать это в одиночку?

— Я не хочу воспитывать его как Избранного.

— При всем желании я не смогу воспитывать его как Избранного в одном доме со своей внучкой, — иронично сказала Вальбурга и мгновенно обыграла это, наткнувшись на мрачную физиономию сына. — Правила для всех одинаковые, все в одних условиях. В моем доме не будет никаких Избранных.

Пластинка крутилась на повторе годами, записывая на подкорку всё более жирным и размашистым шрифтом, что вернуться — это предать себя. Годами он повторял мантру «я ушел, я сделал выбор» на каждое треволнение, возникающее в его внутреннем монологе. Сейчас Сириус уже не мог ощутить ту точку невозврата, которую он миновал так давно, это вводило в ступор и замешательство. Мысли непослушно разбегались, когда он не находил эту привычную почву под ногами. «Что я здесь забыл? Почему я всё ещё не ушел? Нужно найти способ оборвать силу ритуала, рассказать всем о крестражах, забрать детей и бежать куда глаза глядят из этого серпентария!» — сказала бы устаревшая версия того же Сириуса Блэка.

Его преданность, словно флюгер, неопределенно вращалась, металась, не принимала сторону. Верный пёс больше или не видел пока никого, заслуживающего его доверия, или теперь точно не позволит злоупотреблять его покорностью.

Скребущее внутренности чувство, будто он предает память о погибших друзьях, оставляя их сына в том доме. Но ведь дело не в Поттерах, а в самом Сириусе, который настолько запутался в своей преданности и том, кто больше её заслуживает, что сам считал себя предателем, метавшимся меж двух огней. Внутренний диалог превратился в настоящую драку с самим собой.

Удар. Ты не должен был возвращаться! Никогда!

Удар. Естественно! Нужно было сидеть на заднице смирно, дожидаясь чьих-то отсталых указаний!

Удар. Надеюсь, теперь ты счастлив — не только ты сам ощущаешь себя предателем и кретином, того же мнения и Дамблдор! И Грюм! И весь Орден! Твои друзья в раю и то перекрестились — думают, что кто-то под Обороткой веселится, но ты точно такого сделать не мог!

Удар. Не приплетай сюда Джеймса и Лили, они бы всё поняли, в отличие от тебя! В конце концов, я сделаю всё, ради того, чтобы и Гарри, и Атрия были счастливы. Пусть даже дети останутся с ней на какое-то время, это вынужденно, но я буду всегда начеку.

Противник упал на спину, презренно смотря на заполучившего преимущество «нового» Сириуса, который совсем не собирался его добивать — и это было ошибкой, он снова позволил «старому» себе заговорить.

— Не думал, что ты станешь таким, — тихо сказал его двойник, сплевывая кровь. — Ты пытаешься убедить самого себя, что поступил правильно. Ты закрываешь глаза на вещи, в которых виноват, пряча голову в песок, словно страус. Быть посему — забудь ошибку, допущенную с Поттерами! Забудь свою ошибку с Петтигрю! С Марлен! Но ты забыл, что есть вещи, которые подлежат необратимому выбору. Вещи, из которых тебе нужно выбрать что-то одно из двух, и после того, как выбрал, ты уже не можешь переиграть, передумать, переголосовать. Ты выбрал другую сторону в этой войне, или твоя память настолько коротка?! — заорал он, сбивая оппонента с ног мощной подножкой.

Он придавил его к земле, колотя кулаками, и «новый» Сириус пропускал удары один за другим, пытаясь безуспешно скинуть противника с себя:

— Как ты не понимаешь, однобокий ты ублюдок, что не всё делится на два!

«Старый» Сириус резко остановился, в очередной раз занеся кулак, и любопытно округлил глаза.

Настоящий Сириус опомнился и потряс головой, удалив из памяти сумасшедшую сцену.

— Я… — осекся он, прикидывая, что он реально может сделать в этой ситуации. Нанять няньку для Избранного? Таскать детей с собой на работу в Аврорат? Поставить в общей гостиной две люльки? Попросить секретаря посидеть с ними? Какой-то каламбур. Он мысленно хлопнул себя по лбу. — Что-нибудь придумаю.

— Ну-ну, — едко ответила мать.

Ядовитая ящерица уже просчитала, что некуда ему деться в этой ситуации. Даже проявив участие, ей было очень сложно остаться равнодушной и не понаслаждаться ситуацией хотя бы самую малость. Вальбурга видела эту безысходность на его лице и нежелание быть в долгу перед ней. С того часа, как Избранный появился в её доме, она была уверена на девяносто процентов, чем всё закончится — ребенок останется жить на Гриммо. А как иначе? Как Сириус собрался их воспитывать? Он ещё сам не совсем состоявшийся человек. Вальбурга представила себе — если только до неё дойдут какие-то слухи о том, чему учит детей их новомодный папаша… Нет, её сразу настигнет седина. Она не может так просто дать ему ещё один прием, как манипулировать расписанием её головной боли. Достаточно с него — сматывать её нервы в клубок. Позорить свою семью она ему больше не позволит. Мало ли как он может облажаться с воспитанием Избранного, хотя и выгрызал это право зубами и когтями. Виделось ей, Сириус откусил больше, чем может прожевать.

То, что он будет обязан матери — уже обязан за Атрию, — до чертиков его бесило всякий раз, когда он вспоминал об этом.

— Только на первое время, — буркнул он. — Пока не устроюсь на работе.

Вальбурга довольно ухмыльнулась, едва не хлопнув в ладоши. Кто знает, насколько затянется это «первое время»? Вероятно, надолго, когда он снова прочувствует, как это удобно — не заботиться ни о ком, кроме себя.

— Как пожелаешь.

В любом случае, забрать внучку она ни за что на свете не позволит, вот только Сириусу об этом знать не обязательно.

— Какой-то ты дохлый, — сказала Вальбурга, покосившись на него. Картинки «тогда» и «сейчас» для неё упрямо не сходились.

Сын представил ей нечто скисшее: вроде улыбки, вытянутой на дыбе. Да, пожалуй, так можно заметить какое-то сходство.

Но всё ей было навязчиво и непреодолимо любопытно, что скрывается там, внутри: быть может, новые струны, на которых можно поиграть?

— Почему ты вернулся? — копнула она.

Вот она, та самая инквизиция. Разговоры, высасывающую всю душу. Вопросы — всегда в яблочко.

— Ты сама написала то письмо, к чему пустые расспросы? Тебе был нужен Регулус, мне — безопасное место для дочери. Честный обмен.

— Отчаянно, — легко сказала она. — Но почему ты остался после? Носиться с Регулусом и его крестражами?

Сириус шумно выдохнул — будто выкачал весь воздух из легких, прежде чем ответить:

— Сидеть на месте было уже невозможно. Сплошной застой, никаких поручений.

— Никаких поручений, — повторила она, посмотрев себе под ноги. — Дамблдора можно понять. Я бы тоже скорее действовала самостоятельно, чем поручила что-либо тунеядцам, не способным отличить вилку для спагетти от устричной.

Сириус одарил её сердитым взглядом.

— Что? Не защищаю его. Он в сто крат двуличнее меня.

Вальбурга смотрела на отрешенного сына как на заблудшего таракана.

Казалось ей, что для посторонних людей в прошлом было так просто открыть его голову и переставить там всё на свой манер. Вынужденно оставшись в одиночестве, он стал слушать только себя, а не подпитываться чужими идеями, глушащими все сомнения и нестыковки удобных реалий. Удобно делить на «правда и ложь», «добро и зло», «враг и друг», но в такой системе бывает слишком много сложных случаев и исключений, которые любой человек с возрастом начинает признавать, в конечном итоге и вовсе стирая четкую черту между вышеупомянутыми антонимами. В его случае грань исчезла как-то уж слишком поздно и внезапно. Необоснованное недоверие, предательство друга, смерть друзей и любимой — пожалуй, этого достаточно, чтобы заставить даже такого упрямого барана, как Сириус, принять, что добро не всегда побеждает, и рамки у того, что «хорошо» и «плохо», не всегда строгие — всё зависит лишь от того, где эти рамки начинаются и заканчиваются лично для тебя.

Он будто собственноручно надел шоры, сам себе запрещая смотреть на то, что лежит за линией абсолютной «правильности». Снял их на минутку, решился поручить ей дочь и быть в одной команде с Регулусом, через какое-то время напугался, снова надел. Что же, прогресс всё равно велик — хотя бы ей теперь известно, что упомянутые шоры не приклеены к Сириусу заклинанием вечного приклеивания. Вальбурге было бы на руку, если бы он окончательно избавился от этого аксессуара. Внешний вид и отчужденность сына свидетельствовали, что теперь эта маска — траурная, а удерживающее её на месте заклятие — ничто иное, как чувство вины, подкрепленное презрением к себе за принадлежащие ему промахи. И, конечно же, в завершение ансамбля — его нахождение здесь, с ней, отвратительной, помешанной матушкой, от которой он бежал-бежал да и прибежал назад, стыдясь ещё и за эту слабость. Признание безысходности.

— Не в твоем характере слушать меня и признаю, что много воды утекло с того времени, как я могла давать тебе советы. Но я хочу сказать, что думаю, а ты, если тебе будет так неприятно, заткни уши.

Экзекутор медленно занес топор, сейчас зачитают приговор.

— Пора прощаться с несбывшимися надеждами. С людьми, которые тебя предали или обманули. Забыть совершенные ошибки — все мы допустили их великое множество, не ты единственный. Закрыть старый том, открыть новый, вдохнуть воздух реального мира. Прокручивая всё вперёд-назад, браня себя за сделанное и выискивая сказочный момент, где будто бы можно всё изменить — если бы, естественно, можно было вернуться, — ты не более чем пропускаешь грязь через сито, пытаясь найти мифический грамм золота, который, на самом деле, был вовсе не в грязи, а давно съеден глупыми мышами, принявшими его за сыр. Но ты снова и снова наклоняешься к земле, собирая грязь в сито, повторяя вновь и вновь приевшиеся действия. Пытаешься переварить обед, не проглотив его. Кареты проезжают мимо тебя, люди с любопытством смотрят, удаляются, движутся — их день продолжается. Только ты всё стоишь со своим ситом и грязью, не желая признать, что золото потеряно. И пусть бы признал и тоже двинулся дальше, как те кареты, но вот уже стемнело, а ты продолжаешь, тратя своё время, когда мог бы уже добыть новое. Реши сам для себя, здесь и сейчас, кто стоит твоего доверия, кто его заслуживает, идет тебе навстречу, а кто сплел паутину, чтобы ты в ней увяз, но не будь пленником своих воспоминаний. Не позволяй прошлому приказывать тебе, что делать сейчас: будь то про верность, будь то про месть. Путь продолжается, ты застоялся на месте, спрашивая других, что делать, и споря с самим собой. Хочешь — гни спину в своем Аврорате, я займусь воспитанием детей. Помоги с крестражами, если тебе это интересно. Но самое время принять произошедшее и отпустить. Я пытаюсь, соизволь и ты.

Сердце Сириуса глухо забилось. Приговор был зачитан, но палач только опустил топор — удара не последовало.

Вальбурга ловко завернула свои метафоры, перекрыв ими толику раздражения, доставленного ей самобичеванием и прогрессировавшей разболтанностью в характере Сириуса, но в целом говорила душой, чем чувствовала, зажмурившись, исполняя последнюю просьбу почившего мужа. Она делала этот шаг, желая закончить войну во всем — в том числе и в своем доме. Один крохотный шажок — быть может, он сделает разницу. Чем ответит?

Сириус где-то на середине запутался и так и не выбрался, но был немало шокирован тем, что впервые в его жизни слова матери прозвучали действительно как совет — пространный, перегруженный знаками и параллелями, резкий, но это был совет, а не приказ, не ругань. Он всё ещё был бесконечно далёк от того, чтобы сказать «спасибо», или всерьез всё внезапно «отпустить». Место этого он сдержанно кивнул, не смотря ей в глаза, склеив губы в тонкую полоску.

Но и этого ей было достаточно. Кивок, не яростная тирада с заголовком «Да что ты понимаешь?» — излюбленное сочинение из золотого фонда её старшего сына.

— Всё не приходилось к слову спросить тебя, — начинала Вальбурга тему, которая давно её озадачивала. — Кем была мать Атрии?

Сириус еле заметно покраснел и нервно усмехнулся. Никогда ранее ему не приходилось говорить с его дотошной матерью о девушках, пусть и в таком ключе.

— Её звали Марлен Маккинон. Училась с Регулусом на одном курсе, но на Гриффиндоре.

— Найдутся какие-нибудь колдографии?

— Что? Зачем?

— Показывать Атрии.

— Да, должны быть.

Он посмотрел в пол.

— Что же, дам тебе время попрощаться, — она снова посмотрела на гравировку. — Не опаздывай на свой выпускной.

Сириус, не зная, что сказать, кивнул и пропустил её к ступенькам. Он сам подошел ближе к гравюре, как за спиной послышался голос матери:

— И, Сириус, — начала она, — твоя дочь помнит тебя и всегда ждет, что ты придешь.

Нарочно или нехотя, его личный инквизитор, которому требовалось хоть немножко свежей крови, напоследок расковырял покрытую корочкой едва зажившую рану и вышел из склепа, будучи сегодня почти нежным.

Дамблдор, быть может, сто раз покаялся, что вообще доложил Сириусу о письме Вальбурги, не дав тому шанс продолжить их смиренно ненавидеть.

Не было бы ни отцовства Сириуса, потому что его дочь, вероятно, отдали бы на воспитание в семью магглов, ни её звёздного имени. И даже немаловажного успеха в уничтожении крестража — кто знает, быть может, Регулус, отчаявшись, отправился бы в ту пещеру один и погиб.

«Один волшебник не сможет достать её и остаться жив. Я просчитал это».

«Хотя первоначально таков был мой план».

Не было бы того ритуала и клятвы уничтожить все крестражи, ставшей для семьи Блэков прочным клеем, слепившим их вновь вместе. Регулус не отправился бы в Лютный переулок и не подслушал бы там о планах Пожирателей, а это значит, что братья не оказались бы там, где они оказались в Хэллоуин, благополучно выхватив Гарри из занесенных над ним щупальцев профессора. Не случилось бы скандального конфуза с опекунством Гарри, и, Мерлин знает, что бы натворил Сириус, не пригвозди его Регулус тогда к полу заклинанием на пару часов.

Нужно было набраться духа, чтобы признать ценность даже тех условий, в которых Сириус сейчас пребывал. Даже если Дамблдор всего лишь использовал случай, чтобы переманить Блэков на свою сторону, разведав, что их лояльность Волдеморту может быть весьма относительна и хрупка — неважно.

Появление Блэков не сделало ситуацию хуже. То, что он сейчас испытывал — результат его собственных просчетов, а до этого ему казалось, что именно эта семейка омрачает его существование.

* * *

Один из тех портключей, который был только у доверенных деятелей Министерства, перенес Сигнуса и Сириуса в кишащий волшебниками холл. Понимая, что за перенос сюда ещё одного «пассажира», не прошедшего контроль, Сигнусу никто спасибо не скажет, Сириус поспешил затеряться в толпе и не вызывать вопросов. Сигнус тоже сразу направился по своим делам. Для него первостепенной задачей было выпытать, в каком положении оказался Регулус, что об этом говорят и как к этому настроены блюстители порядка.

Сириусу казалось, что он попал в параллельную Вселенную. Сегодня обычно угрюмые, в меру надменные обитатели Министерства, выглядели просто бодрыми и приветливыми. Газет было катастрофически больше, чем обычно. Новый номер «Пророка» клепался каждый час. В каждом из них, Блэк знал это, было интервью какого-нибудь видного общественного деятеля, которого репортёры застали утром в пижаме, прибыв к дверям его дома спозаранку, чтобы спросить, что он думает по поводу исчезновения Тёмного Лорда. Вопросы повторялись, ответы тоже. В воздухе висели слова «Вы верите в это?».

Но для него не было радости. Он знал, что это не конец. Он понимал, что даже не может представить себе, сколько ещё должно быть сделано, сколько ещё должно быть положено жертв, чтобы они окончательно избавились от него. Остановись он сейчас посреди Атриума и закричи об этом во всеуслышание, его бы увезли в Мунго. Оставалось молча ждать, пока всеобщая истерия сойдет на нет и Министерство снова превратится в тыкву.

Привычный Уровень N встретил его цветами и свечами, расставленными перед колдографиями погибших авроров. Приторностью здесь и не пахло. Здесь помнили тех, кто ушел. И помнили, что сегодня не только праздник, но и траур. Вся стена длинного коридора была устлана движущимися изображениями тех, кого он уважал, на кого равнялся. Здесь же были и личные значки, какие-то памятные вещи, оставленные сослуживцами. Какие-то письма, цветы… и вдруг:

— Не повезло парням.

Надеясь не увидеть там новые лица, Сириус рефлекторно обернулся, уже почти миновав коридор скорби. Перед забором из колдографий застыли близнецы Монтегю и секретарша, Валериана Селвин. За их фигурами Блэк разглядел нагромождение свежих цветов и изображения Гидеона и Фабиана Пруэттов.

Он подошел ближе, не веря своим глазам, и, поприветствовав троицу, застыл рядом. Те кивнули в знак приветствия.

— Ставлю десять галеонов, что ты попадешь в Гидру, Блэк.

Слова Вильяма прозвучали как-то внезапно и не в тему. Все перевели на него взгляд.

— С чего ты взял? — ровно ответил Сириус.

— Да чутьё у меня на распределение, — голос Монтегю был безразлично спокойным.

— Монтегю, ты пьян?

— Это не чутьё, а статистика, — перебила Селвин, которую, Сириус прямо видел это, распирало от какой-то мысли, которую она, конечно же, не могла не высказать. — Гидра не досчиталась самого большего количества авроров. В остальных легионах их примерно равное количество, значит, в Гидру пойдет большее количество выпускников.

— Молодец, десять баллов Слизерину, — хмыкнула Гретта. — Не отправят же теперь всех в Гидру.

Девушки сцепились, и минута молчания окончательно отошла на второй план.

— Какая, к Мордреду, разница, — сказал себе под нос Блэк, собираясь удалиться.

— Ну как какая? Тебе вообще всё равно, с кем за рейтинг грызться? — Монтегю не закончил разговор. — В Мантикоре никакой конкуренции, можно быстро пролезть наверх, чтобы не отправляли спроваживать дебоширов из кафешек Абботов. А попади в Гидру, с её-то составом, придется только этим и заниматься лет пять, пока кто-нибудь не уйдет в отставку.

Монтегю тщательнее всмотрелся в лицо Блэка и замолчал, уловив, что распределение по легионам волновало его сейчас меньше всего на свете. Не так далеко от колдографии Пруэттов утопало в цветах маленькое изображение Джеймса Поттера, откопанное будто бы в личном деле студента Академии. Друг серьезно смотрел на него и даже не улыбался. Это было так странно.

На часах доходило почти одиннадцать. Двери в зал для собраний отворились, внутри начала собираться толпа. Сириус тоже пошел, потеряв нить разговора.

— Эй, — окликнул его Монтегю. Сириус обернулся. — Мне очень жаль, — сказал он. — Это искренне.

Блэк только кивнул и ушел. Не хватало только соболезнований от слизеринцев.

Он мысленно возблагодарил Мерлина за то, что зал не был усыпан конфетти и прочей праздничной мишурой, как это обычно было на выпускных. В этот раз обошлись минимализмом и сдержанными украшениями. Оставили только живые талисманы легионов, размноженные в десятки раз. Они парили под потолком зала, сидели на краю сцены и колоннах. Второкурсники Академии привычно выступали волонтерами на вручении дипломов и распределении. Они были рассредоточены по залу и указывали пришедшим, где им садиться.

Наконец-то им решили вручить драккловы дипломы. Только кому они теперь, в пекло, нужны эти дипломы?

Летом, в связи с критичностью ситуации в Магической Британии, выпускные и прочие официальные события были отменены. Министерство и вовсе сказало «не время для праздников, вы получите свои дипломы позже». Бумажки — чистая формальность. Конечно же, они уже считались аврорами, правда, не распределенными. Просто отдельный отряд младших авроров. Они точно так же получали назначения и выполняли задания вместе с теми, кто уже был в каком-либо легионе, но не получали никакого рейтинга за свои подвиги. Самое прискорбное, что больше половины ребят даже не дожили до этого дня. Спасибо Руфусу Скримжеру, который донёс эту замечательную идею с невыдачей дипломов до министра. Три года жесточайшего обучения, постоянные тесты на прочность, а после — война, где те ребята рисковали каждый день своими жизнями. При этом они официально даже не были аврорами. Кто-нибудь вообще сегодня вспомнит их имена? Имена тех молодых людей, которые тоже должны были стоять на этой сцене.

Зато идея приурочить вручение дипломов к победе над Тёмным Лордом показалась всем очень эффектной. «Посмотрите, мы всё ещё живы, мы вручаем выпускникам дипломы, а Тёмный Лорд — мёртв». Собирающиеся в зале авроры дружественно обменивались крепкими рукопожатиями, товарищи, друзья по службе обнимали друг друга, на их лицах было столько радости. «Знали бы вы, — думал Сириус, — как оно есть на самом деле. Знали бы вы все, что это не победа.»

Выпускников посадили ближе к ступеням, ведущим на сцену. Средний ряд по обыкновению был предназначен для авроров среднего ранга. Среди присутствующих там Сириус увидел Джона Долиша, Кевана Уильямсона, Лоренса Сэвиджа, чей отец занимал пост главы Аврората, и Кингсли Бруствера. Ни братьев Пруэтт, ни Доркас Медоуз, ни Эдгара Боунса там нет и больше никогда не будет. На их места никто не решался сесть.

К первому центральному ряду прошли старшие авроры. Скримжер в своей чопорной манере, каждый шаг — длина два метра, Робардс, раскланивающийся перед всеми, и Грюм, отмахивающийся от всех приветствий — впрочем, все привыкли к его нелюдимости, но никогда не переставали с ним говорить. Найдя в толпе выпускников Блэка, Грюм визуально просверлил в нём несколько дырок, тем самым выразив своё презрение, и крепко сжал палочку, будто бы думая: «какого дементора его вообще сюда пустили?».

К счастью Сириуса, которому не очень хотелось умереть на собственном выпускном, раздался голос министра, призывающий всех занять свои места. Мэйнард Сэвидж, глава Аврората и лучший — если не единственный — друг Аластора Грюма, заметил его пронзительный взгляд и отправился предотвращать назревающий коллапс. Общими усилиями они со Скримжером утолкали Грюма в кресло, после чего Сэвидж направился на сцену, озираясь время от времени. Исходя из этого представления, Блэк сделал вывод, что все старшие авроры, глава и, возможно, даже министр в курсе ночного визита Грюма, и, похоже, они ещё не понимают, что с этим делать. Да, в силу своего опыта и статуса, Грюм имел право иногда, не заботясь о какой-либо документации, прихватить с собой пару-тройку бойцов и отправиться с ними куда-то по своему чутью. Но в последнее время, учитывая его обострившуюся паранойю и большое количество жалоб от весьма уважаемых семей, к которым «вломились ночью и устроили проверку», старшие — и в особенности сам Сэвидж — старались максимально гасить его вспыльчивые порывы размазать кого-нибудь по стенке без всяких разбирательств.

Толпа окончательно расселась по местам, а Блэк думал, как он докатился до того, чтобы попасть в немилость к Грюму, и куда в целом катится его жизнь. Миллисента Багнолд попросила всех встать — вручение дипломов начиналось с минуты молчания.

А потом слова, слова, слова. О благородных жертвах, о победе, о новом мире, который ещё предстоит построить, о работе над ошибками, которую необходимо провести. Аплодисменты. Ноги на автомате понесли его на сцену. Все выпускники уже встали, вытянувшись в струнку.

Десять. Таково было число выпускников Аврората, доживших до выпускного. Их скудная кучка, девять парней и одна девушка, свели эффект от вдохновенной речи на «нет». Для присутствующих стало ясно — они по уши в драконьем дерьме. Если раньше каждый легион насчитывал приблизительно по три сотни человек, то сейчас в некоторых из них число авроров едва достигало двух сотен. А теперь прибавим к тому, что имеем, жалкую горстку вчерашних выпускников и посмотрим в глаза горькой реальности: в Аврорате тотально не хватает людей и теперь всем придется работать в два раза больше.

Багнолд и Сэвидж вручали дипломы и выдавали значки. Как бы ни старались авроры сохранять свой энтузиазм, аплодисменты были достаточно скудными и в целом отражали общее настроение, сменившееся теперь на крайне подвешенное.

— Младший аврор Сириус Блэк! — огласила Министр. — Назначается в легион Гидра, — Сириус сделал шаг вперёд, пожав руку сосредоточенной женщине, принял аврорский значок и этот проклятый диплом.

Видимо, он задолжал Монтегю десять галеонов.

— Младший аврор Гризельда Пьюси назначается в легион Гидра!

Зал заметно оживился, приветствуя единственную девушку этого выпуска. Громче всех аплодировали её старшие братья, отец и дяди. Гризельда воодушевленно шагнула вперёд — ни дать ни взять, непуганая овечка, как она вообще дошла до этого этапа, недоумевал Сириус. С какой-то детской непосредственностью она пожала руку Багнольд, приняла свой значок и диплом от Сэвиджа с видом, будто ей выдали самое ценное сокровище мира, после чего впорхнула назад в шеренгу выпускников.

Говорят, Аврорат — это наследственное заболевание, которое не обошло и слизеринцев. Среди таких семей были Пьюси, Монтегю, Хиггс и другие. Валериана Селвин работала здесь секретарём, а Джозеф Бёрк отказался от наследства ради того, чтобы дежурить сутками. Поистине удивительное место, пребывание в котором начиналось всегда с одного — со слов: «Забудьте, кто из вас с какого факультета, школа закончилась». Явился в Аврорат — будь добр оставить неприязнь к сослуживцам на входе. Этот урок оставался для Блэка самым сложным из-за присущей ему доселе однобокости.

Пьюси. Больше фамилий на «П» не было. Новые реалии этой жизни не получалось уложить в голове. Сириус стоял на этой сцене без Джеймса, а казалось, что друг всегда будет рядом. Казалось, вот закончат они Академию и заживут. Но жив только он, и, кстати, совсем не понимает, что забыл здесь. Без Джеймса всё казалось каким-то бессмысленным. Остались он и Ремус, который до сих пор с ним не связался.

Оказалось, что дружба — весьма изменчивая, непредсказуемая субстанция, не подходящая для того, чтобы строить вокруг неё свою жизнь.

— Спасибо всем. Теперь прошу каждого пройти на собрание своего легиона и оглашаю заместителей на этот год, — «Так как половины заместителей прошлого года больше нет в живых», — добавил про себя Сириус. — Командующий легионом Мантикора — Клод Монтегю. Командующий легионом Цербер — Ашер Пьюси. Командующий легионом Грифон — Бертран Хиггс. Командующий легионом Гидра — Лоренс Сэвидж. Командующий легионом Василиск — Дункан Медоуз.

Отбарабанив свою речь, Мейнард Сэвидж с учтивым выражением лица снова вернулся к беседе с Багнолд, которая его о чем-то скрупулезно расспрашивала, и пытался вполглаза следить за разъяренным Грюмом, который был способен вытворить что угодно, узнав, что Блэка всё-таки распределили в Гидру.

Всё это уже оставалось за рамками внимания самого Блэка, покидающего зал.

* * *

— Так, думаю, нет смысла представляться, — начал свою речь Лоренс Сэвидж. — Постараюсь сказать обо всем кратко и по делу. Во-первых, Блэк и Пьюси, выходите сюда, — он махнул им рукой. Сириус переглянулся со смутившейся девушкой и снова посмотрел на командующего. — Давайте в темпе, ребята, нет времени.

Гризельда и Сириус включили мозги и, пробравшись между сослуживцами, вышли вперёд, к камину, рядом с которым стоял командующий.

— Во-первых, — продолжал Лоренс. — Приветствуем новеньких, — Сэвидж крепко пожал им руки. — Во-вторых, попытаюсь ответить на эти вопросы, которые можно прочитать по вашим лицам, — он обвёл взглядом присутствующих. — Да, глава Аврората и старшие авроры приняли решение распределить выпускников поровну между легионами, несмотря на то, что в Гидре осталось меньше всего авроров. Это было взвешенное решение. Да, Гидре придется непросто при нынешних обстоятельствах, но уверяю вас, также непросто, как и остальным легионам. Озвучиваю это для тех — но всё-таки надеюсь, что таковые отсутствуют, — кто вдруг подумал, о бесконечном количестве сверхурочных часов, которые свалятся на наш бедный легион: бесконечное количество сверхурочных часов свалится на каждого работника Аврората, будьте готовы к этому или уходите.

Твёрдый голос Сэвиджа разрезал на куски плотный воздух зала Гидры. Тут все сидели или стояли, кто как — всё-таки не каждый день здесь собиралось больше сотни человек, но если такое происходило в этом зале, командующий обычно позволял своим подопечным немного забыть о дисциплине. Один был в кресле, другой сидел у камина, другие стояли у книжных полок, кто-то торчал за кухонной стойкой. Штаб-квартира мракоборцев включала в себя не только лекционные комнаты Академии, тренировочные залы и офисные коробки, но и была неким домом для авроров, которые часто проводили здесь большую часть своего дня. Или жизни. У каждого легиона была своя гостиная, что-то вроде комнаты отдыха, где авроры могли расслабиться на обеде, поспать час-другой после дежурства или между сменами. Помещение было достаточно большим, с высоким потолком и несколькими ярусами — на втором и третьем можно было завалиться в гамак и немного отдохнуть. Центральную стену гостиной отличал гобелен, покрывающий её почти полностью — на нем была изображена чудовищная гидра: змееподобное туловище и девять драконьих голов. От входа шли каменные лестницы — две наверх и одна на площадку ниже, где располагался большой камин, подогревающий вечный холод подземного Министерства. Кухня с длинным столом и высокими стульями, какие-то полки с занятной литературой, диваны, кресла, пледы и прочие атрибуты, призванные привнести сюда какое-то тепло, недостающего людям, которые мало времени проводили в родном доме.

Лоренс Сэвидж был очень похож на своего отца. Перечить ему также никто не решался. На вид ему можно дать лет тридцать пять, светлые волосы, отпущенная борода, скрывающая грубый подбородок, зелёные глаза — внимательные, внушающие доверие и одновременно некий страх. На лице Гризельды начали выступать пятна, когда командующий пристально на неё посмотрел, будто бы думая: «Придется работать с тем, что есть».

— А теперь проясним ещё пару моментов, — снова сказал он громко и четко, переводя взгляд с Сириуса на Гризельду и оборатно. — Новенькие отвечают, остальные молчат. Почему вы попали в Гидру?

В зале было тихо.

— Вы только что сказали, командующий, что в каждый легион попало по двое выпускников, — учтиво ответила Пьюси, наконец-то вернув себе дар речи.

— Уточняю, — мягко ответил Сэвидж. — Почему именно вы двое попали в Гидру?

— Насколько мне известно, — Сириус прочистил горло, — нет никакой разницы.

— А как, по-вашему, можно объяснить тот факт, что именно Гидра понесла большее количество потерь? — Он всматривался в их глаза, скрестив руки за спиной. — Или тот факт, что подняться в рейтинге здесь сложнее всего? — Блэк и Пьюси снова непроизвольно переглянулись. Командующий совершенно спокойно принял, что они оба не знают ответов на его вопросы. — Всё просто. Гидра — это легион, на который распространяется больше всего доверия Аврората. Никакого отбора в легионы нет, но в Гидру — есть. И если вы здесь, значит, вам доверились, вас приняли, а вы в свою очередь обязаны тянуться, делать успехи и доказать, что вас выбрали не зря. Говорить о том, что другие легионы слабы, неправильно — они сбалансированы. Там есть многообещающие новички и сильные бойцы, не говоря уже о том, что каждый, кто становится аврором, закаляется огнём и водой, — при этом командующий не устоял и подозрительно взглянул на мисс Пьюси. — Вы двое понимаете, о чем я говорю? Каждый из вас должен стоить десяти многообещающих ребят из любого другого легиона.

Сириус хотел бы спросить, что в таком случае здесь забыла Гризельда? Да, она закончила Академию, что по определению делает её сильной волшебницей. Но она ведь… девушка. К тому же, почему бы не отправить её в один легион с родственниками?

В этот момент его осенило, что сейчас рядом с ним могла стоять вовсе не Гризельда, а Джеймс.

— Кандидатура каждого из вас была рассмотрена и утверждена мнением большинства. Критерии вам знать не обязательно. И только попробуйте рассказать что-нибудь про Гидру своим сослуживцам из других легионов, маме или папе, другу — даю слово, у вас ничего не выйдет, — Сэвидж неожиданно улыбнулся и погладил себя по бороде, переглядываясь с другими аврорами.

Послышались сдержанные смешки.

— Вопросы?

— Сэр, то же самое рассказывают командующие каждого легиона своим подопечным?

— Никак нет, младший аврор Блэк. Примите это. Ещё вопросы от новичков? — он посмотрел на Гризельду.

Та немного испуганно покачала головой.

— Отлично. Займите свои места. Теперь обсудим более взрослые вопросы.

* * *

Аврорский значок на пиджаке, рабочий график и диплом в кармане мантии. Собрание окончено. Сириус, минуя переговаривающихся сослуживцев, отрешенно вышел из Аврората, покинул Министерство и отправился в Годрикову впадину. Ноги сами привели его к разрушенному дому друзей.

Тут тоже по периметру стояли авроры, сверху всё накрыто антимаггловскими чарами. Блэк приблизился к дому.

— Джарвис, — он подошел к широкоплечему молодому мужчине, стоящему у самой калитки, и пожал ему руку. Джарвис Маклагген, легион Мантикора.

Тот пожал руку Блэка в ответ и заозирался.

— Хочешь пройти? — тихо спросил Маклагген.

— Да. Если возможно.

— Возможно, пока не появится кто-нибудь из старших. Но, думаю, все в ближайшее время будут на похоронах. Ты сам что здесь забыл?

— Спасибо, Джарвис, — Сириус спокойно проигнорировал его вопрос. — Я скоро, несколько минут. Просигналь, если что.

Ему хотелось ещё раз побывать в этом доме, пока на него не налетели стаи стервятников. Пока его не превратили в музей. Перешагнув треснувший порог дома, Сириус ощутил невыносимый приступ ностальгии. Идя сюда, он понимал, что прихватит что-нибудь на память, но сейчас ему хотелось унести всё. Это их вещи — Джемса и Лили. Всё ещё не приходило полное понимание, что они им больше не понадобятся. Что любую вещь здесь, в сущности, и нельзя выносить, пока дом опечатан Авроратом. Но как же Блэку было плевать на это сейчас. Глаза бегали в поисках памятных вещей, хранящих воспоминания. В гостиной он забрал фотоальбомы, у кофейного столика обнаружился браслет, который Джеймс подарил Лили ещё в школе — Сириус сам ходил с другом в ювелирный, чтобы помочь с выбором. В детской, на втором этаже, под обломками стены сидел плюшевый медведь в гриффиндорском шарфе, который Блэк тоже снял и засунул в сумку — с ней Джеймс таскался на уроки на седьмом курсе, а потом и на пары в Академию. Ему хотелось унести отсюда всё. Он смотрел вокруг — тут всё хранило память о них.

Он пытался унести то, чего больше нет, будто снова хотел испить воды в той проклятой пещере, охранявшей крестраж, безуспешно черпая утекающую сквозь кубок воду. Вещи хранили память о них, но это только память, а не они сами.

Давящее опустошение. Вышел на большую сцену играть, а зал пуст, и музыку исполняет неполный оркестр, мелодия окончательно стала невнятной. Сириус стукнул по дверному косяку. В голове снова всплыли детали этой ночи, воспоминания о телах друзей, которые лежали неподвижно с открытыми глазами. Теперь он хотел скорее убраться. Кладбище — и домой. Чтобы этот день скорее закончился. Всё развалилось, разбилось на мелкие осколки, и как не пытайся снова сложить из них зеркало — оно будет кривым.

«Зеркало!» — осенило его, и он сорвался с места.

Осколок сквозного зеркала Джеймса обнаружился на его рабочем столе.

Он уменьшил ту самую сумку, в которую сгреб все вещи, и закинул в карман. Маклагген, конечно, не идиот и отдавал себе отчет в том, что Сириус прихватил что-то из дома друзей, но выносить отсюда что-то напоказ тоже не стоит.

* * *

На кладбище тоже не иначе как висели антимаггловские чары, в противном случае зрелище могло вызвать определенные вопросы — сегодня на кладбище Годриковой впадины собралось волшебников не меньше, чем на похоронах Мерлина. Блэк не имел желания лезть в эту гущу событий. Сегодня его устраивала роль массовки, обывателя.

Он остановился под ветками тиса, обозревая присутствующих. Вдали виднелась шляпа профессора Макгонагалл, рядом стояла фигура Дамблдора — сегодня в тёмной мантии. Слизнорт, Флитвик, многие другие преподаватели Хогвартса тоже были здесь. Много авроров, известных волшебников. Маги приходили семьями, зная Поттеров, возможно, только заочно. О, а вот и стервятники. Репортёры во главе с молодой и прыткой Скитер, безуспешно выглядывающей в бинокль Мальчика-Который-Выжил. Как же до невозможности глупы бывают люди, если подумали, будто ребёнок может здесь появиться. Не иначе чтобы его разорвали на мелкие сувениры подобные вездесущие экземпляры мира фауны.

Людей было откровенно много. В такой обстановке реально близкие Поттерам люди рассыпались по тихим уголкам кладбища и ждали, когда всё утихнет, чтобы спокойно проститься с друзьями.

— Здравствуй, Бродяга, — послышался родной голос за спиной.

— Привет, — Сириус не обернулся.

Ремус поравнялся с ним. Теперь они оба прятались здесь.

— Подозревал тебя, — признался Блэк.

— А я тебя.

— Оба облажались, короче.

Ненадолго повисло молчание.

— И ведь никто из нас ничего не понял. Сейчас всё кажется слишком очевидным.

— В конце всегда всё кажется очевидным, — парировал Люпин.

— Но это далеко не конец.

Ремус немного помолчал, как бы пытаясь уложить в голове смысл услышанных слов. Дыхание оборотня заметно сбилось.

— Вернётся, — настаивал на своём Сириус. — Я тебе обещаю. Это всё только чертово начало, — он кивнул подбородком на присутствующих.

Блэку стало неимоверно легче от того, что он впервые это всё озвучил. Кому бы он ещё мог сказать это теперь, если не Ремусу? Только если себе — в зеркало.

— Тебе что-то известно про это?

— Нет, Лунатик. Это сложно. В целом — очень мало. А то, что знаю, не могу сейчас рассказать. Знаешь ли, чтобы обойти Непреложный Обет, ещё надо постараться.

— Кому, Мерлина ради, ты успел дать Непреложный?

— Регулусу. И не только Непреложный, там ещё…

— Регулусу? — с издевательской ноткой и заметным нажимом повторил Люпин. — Твоему младшему брату? Ты окончательно съехал.

— Ой, Люпин, заткнись. Хватит орать. Ещё заметит нас кто-нибудь, придется говорить прощальную речь, — он напряженно выдохнул. — Всё расскажу, что смогу. Только позже, не здесь, понимаешь?

— Отлично. Спасибо, Сириус. Думаешь, я теперь смогу уснуть?

— Не кипятись. Самому тошно. Как ты сейчас? Где? — Блэк перевёл тему.

— Непонятно где, — усмехнулся Люпин. — Сегодня напился в «Дырявом котле», там же и комнату снял, поспал. Шиканул на последние сикли.

— А старик твой что?

— Ну, он, как тебе сказать, теперь не одинок, — Ремус кисло усмехнулся.

— О, — удивился Сириус. — Понятно.

— Вот я и свалил от него. А тут, как назло, вакансий для оборотней негусто. Видимо, не сезон.

— Хорошо, что шутишь, конечно, но у меня есть одна вакансия для оборотня. Требуется прямо такой оборотень, как ты.

— Какая ещё вакансия? — заржал Люпин.

— Помощник Сириуса Блэка.

— Ты тупой?

Некоторые вещи не могла изменить даже война.

— Меня почти не будет дома. Пошли ко мне жить. Лунатик, стой, — протестующе повысил голос Сириус и покачнулся, хватая за локоть удаляющегося друга. — Ты меня достал уже, серьёзно. Я не договорил с тобой.

Люпин выглядел оскорбленным.

— Ты ведь никогда от меня ничего не принимаешь. Как же ты меня задолбал, Люпин. Мне осточертело смотреть на твои скитания. Я вообще никак не обеднею от того, что ты будешь там что-то съедать, что-то брать. Это сущие пустяки для меня. Ну, получится у тебя где-то подработать — отлично, не получится — и плевать. Тем более дом стоит, огромный дом — живи не хочу. Сколько раз в неделю я там буду появляться? Хватит пальцев руки, чтобы посчитать, и ещё останутся.

— Не хочу сидеть на шее.

— Сто раз слышал уже эту песню, так что заткнись. И это не сидеть на шее, если хочешь. Если ты не можешь иначе, я завалю тебя работой, и только попробуй что-то сказать.

— Сделаешь из меня домовика?

— Я сейчас сделаю из тебя отбивную, Люпин. Мне реально твоя помощь нужна, а ещё — чтобы ты жил более-менее в доме, а не в сточной канаве. Хотя понимаю, что ты о ней так мечтаешь, а я тут оскорбляю тебя своими предложениями.

Ремус, казалось, читал про себя мантру очищения. Уж слишком долго молчал.

— Помощь в чем?

— Во-первых, присматривать за домом. Плюс, конечно же, съедать появляющуюся там еду, — прочитав по физиономии друга, что шуточный тон ему не очень по духу, Блэк решил с этим заканчивать. — Ладно. Во-вторых, я теперь опекун. И отец. Большую часть времени Гарри и моя дочь будут проводить на Гриммо с моей матерью. Не спрашивай сейчас, как это вышло, умоляю. Так вот, знаешь ли, у меня, конечно, есть право видеться с ними. Само собой. Но вот незадача — у меня нет времени на это. Я по уши в дежурствах. А значит, проводить с ними время и блюсти, чтобы их головы не были забиты идеями о маггловском геноциде, — твоя задача. Да, моя мать их защищает и, вроде бы, начинает в чем-то менять свой образ мысли. Но… Но постоянная бдительность, Люпин, никому не помешает, — сказал Блэк, непроизвольно копируя Грюма, не сразу припомнив, что сейчас не входит в круг лиц, кому дозволено использовать эту святую цитату. — Будешь учить их чему-нибудь. Только не называй себя нянькой. Я уже вижу, что ты за этим рот раскрыл. Закрой. Это не всё. Немаловажная помощь мне от тебя потребуется, когда я найду способ сказать тебе один секрет. Очень понадобятся твои мозги, чтобы докопаться до правды. Вроде бы я всё перечислил. Не ломайся.

— Ты умеешь огорошить.

— Люпин, ты достал меня, — Блэк взбесился. Этот день казался слишком длинным. — Пошли напьёмся? Вернёмся позже, когда все сгинут.

— Сейчас только полдень.

— Просто пошли, — Сириус отмахнулся от его протестов.

Над кладбищем прозвучали хлопки аппарации, прервавшие речь Альбуса Дамблдора. Но никто так и не понял, кто ушел незамеченным.

* * *

От автора:

Много чувств, много тупика и пока никакого экшена, но посчитала, что эта глава необходима. Именно о Сириусе и о том, что у него внутри.

Если в будущем найду музыку, которая, как мне кажется, идеально вписывается, тоже поделюсь с вами.

Стоя в семейном склепе, Вальбурга думала о том, что скоро она сможет вернуться домой, закрыться на сто замков и вполне законно никого не впускать и не принимать столько, сколько ей заблагорассудится. Как же это заманчиво. И всё же, как бы ей этого не хотелось, она с тоской приняла тот факт, что это невозможно.

За ночь на неё свалился ещё один ребёнок — и весьма непростой. Избранный. Мальчик-Который-Выжил. Сложив в уме два и два, леди Блэк откинула иллюзии насчет чрезмерного участия Сириуса в воспитании мальчика Поттеров. Мужчины, желающие добиться чего-то в Министерстве, были в представлении Вальбурги кем-то вроде священников, только без целибата. Рано или поздно они женились на своей работе, даже если жена у них уже была, и количество времени, проводимого ими дома, начинало стремительно сокращаться. Леди Блэк предполагала, что скоро Сириус заиграется в игру «аврор и преступники» и дети — что его родная дочь, что порученный ему мальчик — отойдут для него даже не на второй план, а многим дальше. И она не собиралась этому препятствовать, ведь намного лучше, когда Сириус не путается под ногами, пока она делает всё, как хочет.

Внучка, Избранный. С ними хотя бы понятно, что делать. Кто ещё? Конечно же, её сыновья.

В молодости Вальбурга обещала себе — и даже была уверена, что у неё получится — перестать опекать их. Достигли совершеннолетия — и до свидания. Счета в Гринготтсе есть, а дальше сами. Хотите — приумножайте, хотите — наоборот. Но её план потерпел неудачу, когда открылось, что старший только и ждёт возможности нарваться на Аваду со своим вечным героизмом, а младший настолько ушел в себя, что однажды не сможет оттуда вернуться. Хуже всего, что и первый, и второй сами считали себя настолько взрослыми, что отгородились от неё непробиваемыми щитами, не пропускающими никаких наставлений, помощи. Они были глухи и слепы, а Вальбурга висела на волосок от сумасшествия, понимала, что может потерять их обоих. Осознавая, что упустила что-то и это теперь не вернуть — какой-то важный момент или элемент воспитания, возможно, где-то утратила бдительность, не отнеслась серьезнее, чем следовало. Ни с Атрией, ни с мальчишкой Поттеров она себе этого не позволит. При малейшем сигнале она будет бить тревогу и работать.

А пока шторм немного утих. Хотя океан — непредсказуемая вещь.

Спасибо, война, что сохранила им обоим жизни, не наказала её за какую-то, совершенную далеко в прошлом, провинность, а дальше — уже черёд Вальбурги сделать всё, что в её силах, для своей семьи. Даже если этого, как обычно, никто не заметит.

Она собралась с духом, вышла из склепа и направилась к доктору Деймосу Гампу и его супруге, чтобы пригласить их на чай. Регулус непонимающе на неё покосился.

* * *

— Конечно, непременно, Регулус, и я всеми руками за то, чтобы ты вернулся ко мне в ученики. Устал повторять это, но ещё раз — я не понимаю, почему мой самый одаренный ученик вдруг прислал мне письмо с извинениями и сообщил, что не может более продолжать обучение. Это ведь какая-то нелепость, дорогой мой. Сначала и вправду думал, что розыгрыш, шутка, — доктор Гамп пытался изобразить серьёзный тон, но у него получилось только вызвать у всех улыбку.

Регулус тоже не смог сдержаться, чтобы уголки губ не поползли вверх, и опустил глаза в свою пустую чайную кружку. Защититься от харизмы старика Гампа было не под силу и ему.

— Ещё раз прошу вашего прощения, доктор Гамп. Это был импульсивный поступок. В тех обстоятельствах я подумал, что нужен своей семье и мне следует, отказавшись от всего, помочь маме приглядывать за отцом, — он заговорщически взглянул на Вальбургу. Она участливо кивнула в ответ, подтверждая эту высосанную из пальца отмазку.

Сигнус зашел к ним в самый разгар чаепития и решил подождать, пока обмен любезностями закончится. На его физиономии не было и намека на дурные известия. Как адвокат, он превосходно умел держать лицо и сейчас беззаботно попивал вместе со всеми чай, ухватывая один круассан за другим. Регулусу не терпелось узнать новости от дяди. Время от времени Сигнус улыбался, что давало какую-то почву для оптимизма.

— В таком случае, — сказала леди Анна Гамп, — я очень рада, что всё прояснилось. Деймос даже мне иногда жаловался на то, что не понимает, что произошло, и почему Регулус действительно ушел. Теперь его лучший ученик на месте, и он перестанет ворчать.

Доктор Гамп фыркнул на эту подколку.

Все поднялись из-за стола для прощаний, а потом Гампы удалились через камин. Кикимер появился в столовой, принялся ворчливо собирать кружки и пустые заварники. У него были основания — за ближайшие сутки в этом доме выпили столько чая, сколько обычно уходило за неделю.

Блэки снова присели за стол.

— Так, — начал Сигнус. — Буду краток. Небольшой, символический суд будет — только из-за капризов Грюма. Однако Метки у тебя нет, и свидетелей твоей пожирательской деятельности не нашли. Пожирателей понемногу отлавливают, я был на их допросах сегодня. Никто твоего имени как сообщника Лорда под Веритасерумом не произнес, более того, многие вовсе путают тебя с Сириусом и называют предателем крови, что нам очень на руку. Так что можешь смело отправляться на учебу к Гампу. Сейчас все заняты ловлей рыбок покрупнее, а обвинение Грюма на фоне этого выглядит просто нелепым. Никто его к тебе не подпустит, с Аврората уже достаточно устроенных им скандалов.

Регулус внимательно его выслушал и благодарно кивнул.

— Спасибо, дядя.

— Не стоит благодарности. Заверните мне с собой пару булок, у меня обед, — он взглянул на свои наручные часы. — Уже заканчивается.

Кикимер метнулся на кухню, после чего передал Сигнусу кулёк, и он тоже исчез в камине.

Вальбурга и Регулус остались в столовой одни. Регулус несколько раз пытался что-то сказать, поднимая руки как бы в сопровождение своего вопроса, и каждый раз замолкал, не решаясь озвучить. В конечном итоге он присел на стул, опёрся локтями на стол, опустил голову и запустил руки в свою шевелюру, лохматя волосы.

— Когда ты успела придумать снова отправить меня на учебу к Гампу? — всё-таки спросил он, всё так же сидя сгорбившись и держась за голову.

— Какая разница, если идея прекрасная? Или ты не рад?

— Я вообще ещё ни о чем не думал.

— Вот и отлично. Теперь тебе и не надо.

Регулус хмуро на неё посмотрел.

— Или ты хотел сначала поболтаться без дела год-другой. Может быть, снова предаться каким-то размышлениям, сбежать из дома, исчезнуть?

— Как-нибудь разобрался бы, спасибо, — раздраженно ответил Регулус.

— Хорошо, скажи мне, пожалуйста, по-хорошему. Ответь на вопрос — чего ты хочешь?

— В плане?

— Чего ты хочешь от жизни? Чем ты хотел бы заниматься? — Вальбурга вглядывалась в глаза сына с несвойственной ей искренностью, с каким-то странным сверкающим взглядом, пытаясь прочесть что-то в этой кофейной гуще.

От неё не укрылось, что сын начал тарабанить пальцами по столешнице.

— Я никогда не понимал этого, — признался он. — Было множество вещей, которые интересовали меня, но я понятия не имел, чем связать свою жизнь. Податься в науку, может, стать артефактором, как ты и отец, или попытаться найти что-то ещё. А потом появился Лорд. Всё это произошло именно в тот момент, когда я так много думал о том, кто я. И недавно меня осенило — может быть, моя судьба бороться против него, уничтожить его?

Блеск в глазах Вальбурги мгновенно исчез. Вернулась привычная интонация безжалостного мясника.

— Таков твой ответ? Посвятить всего себя его уничтожению?

— С тем, что я знаю — я должен.

— Я не воспитывала тебя человеком, который должен взваливать всё на себя. Мне интересно, откуда это в тебе. Я не могу понять этого.

— Мама, взгляни на себя. Сдался тебе наследник Поттеров и его воспитание. Ты просто не хочешь доверять это никому другому, считаешь, что должна справиться с этим сама — я тоже кое-что знаю о тебе, да. Но с чего, скажи мне, тебе брать на себя этого ребёнка? Ты просто так хочешь. И считаешь, что ты должна сделать это, а не кто-то другой. Почему?

— Вырастить Избранного — это почетно, — уклонилась она.

— Окончательно уничтожить Тёмного Лорда — тоже.

— Но это не профессия. Не занятие. Что потом? Уничтожение не должно быть смыслом жизни. Я пытаюсь помочь тебе найти путь, как человек, который знает тебя… и не спорь с этим! Почерпнул эту поганую манеру перечить мне у своего брата!

Регулус очень хотел уйти, находя разговор бесполезным, запоздавшим на несколько лет.

— Знаешь, что я вижу? — продолжала мать. — Что ты хочешь быть им.

— Нет.

— Конечно, нет, — с сарказмом протянула леди Блэк, выглядя при этом в точности как её отец. — Ты всегда любил его. Ты всегда хотел быть как он. Ты видел, как мы боролись с ним. Он был не как Блэк. Не как я, не как твой отец. В нём есть что-то от Арктуруса, но, тем не менее, его, если можно так сказать, исключительность заразила тебя. Он твой детский герой. Ни Мерлин и ни Салазар, ни все эти люди из книжек, которые ты читал — никто из них не мог переплюнуть твоего старшего брата, по твоему мнению. Ты делал всё как он, у тебя не получалось, он тебя задирал за это. Со временем твой герой превратился в воплощение того, кем тебе никогда не быть, а потом и вовсе сбежал. Отношения с нами он, можно сказать, сровнял с землей в последний день здесь, но кого он действительно предательски бросил, так это тебя. Честно говоря, будь я на твоем месте, точно не смогла бы стерпеть даже его присутствие. Но ты почему-то не ненавидишь его после этого. Только глубоко оскорблен и не хочешь сознаться, что твой брат имеет для тебя ещё какой-то вес, — ей больше не хватало воздуха, чтобы дальше говорить.

Регулус с безразличным взглядом смотрел на свои руки, лежащие на столе.

— Но знаешь, в чем соль, дорогой сын? Ты просто другой. Ты не Сириус. У тебя свои способности и особенности. Кто-то может драться, быть талантливым в этом. А кто-то может смотреть в суть вещей, понимать, думать, — закончила Вальбурга, надеясь, что он хотя бы слушал.

Он знал, что мать решила отдать кольцо Сириусу. А теперь эта дискуссия, как успокаивающий приз.

— Не хочу сидеть в лаборатории всю жизнь, — не отрываясь от разглядывания рук, ответил Регулус.

Вальбурга даже слегка опешила. Начни она так грубо перелопачивать душу старшему, в неё бы уже полетел стол. Её талант «надавить» на Сириуса действовал просто катастрофически. Но перед ней сидел младший сын, в свои неполные двадцать, если отбросить его интеллектуальные способности, и всё, что ему выпало пережить — абсолютный ребёнок, до сих пор не избавленный от грёз и мечтаний однажды стать воином. От удивления она открывала рот как рыба, пытаясь подобрать слова.

— Тебе и не надо сидеть в лаборатории. С чего ты предрёк себе такое? Неужели в твоём видении одарённые мозгами люди обязательно живут именно так?

Оказывается, думала леди Блэк, с младшим сыном разговоры получаются намного результативнее. Почему ей не пришло в голову поговорить с ним раньше? Обо всём. О жизни. О нём. Узнать, как он видит всё. Интересная находка и педагогический провал в одно время.

— Вижу это вокруг. И постоянно. Либо люди воюют за то, во что верят. Либо они прячутся, делают вид, что им безразлично. Я не хочу быть как вторые. Посмотри на доктора Гампа — неужели он ничем не мог бы помочь в борьбе с Лордом? Он ведь блестящий ученый, но он бездействовал, как и многие другие.

— Да, он мог бы предоставить косвенную помощь, как это сделал ты, — согласилась Вальбурга. — Но ты ведь не хочешь, чтобы доктор Гамп в своем возрасте вышел драться с Пожирателями?

— Конечно, нет.

— А ему бы пришлось, если бы кто-то узнал, что он помог хоть как-то. Рискуют все, кто попадает хоть в какую-то немилость. Нашей ли семье не знать об этом, Регулус, — она посмотрела на него — изменений в состоянии сына не наблюдалось. Мордред, как ей донести это до него? — Послушай, чтобы бороться с кем-то, не обязательно швыряться проклятьями, понимаешь? Используй свои идеи, развивайся в этом. Ведь ты нашел его секрет — а это намного важнее, чем сражаться, как орденцы. Это намного важнее, чем сражаться с тем, кого даже нельзя убить. Ты не Годрик Гриффиндор, но это не повод преуменьшать свои способности. Они храбры, но ключ к победе над ним у тебя. Герои — они в сказках, посмотри вокруг — у кого есть и голова, и смелость?

— У моего брата.

Нет, он что, издевается над ней? Вальбурга рассвирепела за секунду, будто дракон.

— Регулус Арктурус Блэк! Я пытаюсь беседовать с тобой! — кажется, и эта воспитательная практика себя исчерпала, поэтому леди Блэк решила вернуться к тому, что с Регулусом, по крайней мере, в детстве всегда работало. — Больше не собираюсь утирать твои сопли, мой дорогой друг. Я тебе изложила всё, что думаю, как этим воспользоваться — уже на твоё усмотрение. Завтра занятия у доктора Гампа. Советую почитать литературу, которую он подсказал, если не хочешь ударить в грязь лицом, — тут она, конечно, хватила лишнего, но ведь сын и правда отстал от своей группы, когда бросил обучение. — Пока тебе некого убивать, хотя бы поучись. Неучи некому не нужны. Даже у твоего старшего брата теперь есть полноценное образование! И, кстати, дед Поллукс советовал тебе немедленно и вплотную заняться переводом книги, которая была интересна Лорду. Если у тебя вдруг закончатся занятия и ты захочешь снова предаться меланхолии — обращайся ко мне, — пылко выдала она, заправив выбившийся из прически локон. По лицу матери Регулус с едва заметной усмешкой заметил, что ей не терпится сказать что-нибудь ещё. — Кикимер, кентавр тебя затопчи! Где обед? Где дети? Почему они не кормлены?!

От повышенных интонаций матери Регулус сам не заметил, как собрался в кучку, но всё-таки ему не хотелось показывать, что её слова будто бы как-то его зацепили. Сказав это себе, он выпрямился, поднял подбородок и беспристрастно сказал:

— Спасибо за заботу, мама. Я обязательно дам тебе знать, если вдруг забуду, чего хочу.

Вальбурга хладнокровно промолчала.

Жаль, ещё раз подумал Регулус, что слишком поздно для этого разговора. Его успокаивают будто после недоразумения, как будто он — самое слабое звено, которое так легко обломится, не получив какое-то кольцо.

* * *

Днем Вальбурге пришло письмо: Нарцисса приглашала их на ужин. Писала, что очень соскучилась, хочет увидеть всю семью. Люциуса сегодня ночью забрали авроры, ей было не по себе одной в мэноре. Леди Блэк понимала, сколько переживаний и страха было между строк этого письма. Всем Блэкам сейчас требовалась поддержка, и Вальбурге даже не приходилось размышлять, пойти или нет. Однако забившийся в библиотеку Регулус не разделял её окрыленности, заметив напоследок, что ему, во-первых, нужно прочитать некоторую литературу, чтобы завтра «не упасть в грязь лицом» на занятиях у Гампа, а, во-вторых, идея чаепитий и ужинов в день похорон отца его не очень прельщает. Вальбурга цепко на него посмотрела, распознав, что эти камни летят в её огород, и, объявила, что в таком случае она пойдет одна, повесив на него присмотр за детьми на этот вечер.

Как бы ей хотелось, чтобы Сириус стал холоднее, а Регулус наоборот — живее.

Её покоробило его «во-вторых». Да, сегодня она похоронила мужа. Любимого мужа. Но он всё ещё был где-то рядом. Настолько быстро всё произошло: вот он наконец-то пришел в себя, улыбался ей, а через мгновение они уже прощались, держась за руки. Настолько, что она не понимала, что больше не может с ним говорить в реальности. Внутри её головы до сих пор шел диалог с ним, и она спросила: «Орион, думаешь, не слишком, если я пойду поддержать Нарциссу?». Он лишь засмеялся в ответ, махнул рукой на глупость, которую она спросила. Вальбурга улыбнулась. Она чувствовала его присутствие. Зная человека всю жизнь, мы чувствуем, что он — неотделимая часть нас самих. Она не могла объяснить того, что ей в какой-то момент перестало хотеться плакать. Наверно, она должна была, если любила, так? Но она просто не плакала. Он был с ней, в её сердце. И она знала, что однажды они снова встретятся, но сначала ей нужно ещё многое сделать.

Возможно, она сходит с ума, подумала леди Блэк, но признала, что такое сумасшествие ей по душе, а остальным об этом знать не обязательно — как и о многих других вещах в её голове.

Регулус с нетерпением ждал, пока мать уйдет, чтобы эта гнетущая обстановка рассеялась. Он гипнотизировал стопку книг, собранных на полке, понимая, что ему совсем не хочется их читать. Наконец-то мать собралась и спустилась вниз. Как обычно, легко шелестя платьем. До библиотеки донесся запах её духов. Ни сказав сыну и слова, она удалилась к Малфоям, лишь крикнув напоследок некоторые указания домовику.

От того, что мать ушла, младшему Блэку не стало легче, совсем наоборот. Будто бы он должен был извиниться за что-то — сам не понимал, за что, но не сделал этого и оттого чувствовал себя низшим паразитом.

На пушистом ковре сидели Гарри и Атрия. Ребята застенчиво пытались выстроить коммуникацию друг с другом. Стадия «предложить игрушку» уже была пройдена, правда, Атрия сделала это немного грубо, двинув Избранному игрушечным единорогом прямо в щёку. Тот раскатисто заревел, что отпугнуло девочку от нового жителя дома на целых полдня. Сейчас они в целом поладили, но всё равно моментами относились друг к другу с опаской.

Регулус смотрел, как они играют, и вдруг подумал — ведь у них на двоих всего лишь один живой родитель. Сириус. И где хотя бы он? Очевидно, не здесь. Куда исчезают родители? Почему самые яркие детские воспоминания у него связаны именно с Сириусом?

До околошкольного возраста в его воспоминаниях родители — это голоса где-то на периферии. Ругающий за проступки голос, жутко усиленный Сонорусом. Этот дом был для них лабиринтом с опасностями, которые они иногда сами от скуки себе придумывали. Сражались со злыми колдунами, побеждали великанов, иногда пытались закрыть Кикимера в кладовке и сначала не понимали, почему не получается. Только Сириус всегда сам придумывал «опасности», как же ему хотелось сразиться с великаном, ударить его каким-нибудь заклинанием! А Регулус говорил: «Сириус, это… великаны же к заклятьям не восприимчивы». Сириус в ответ обзывал Регулуса мелким червяком и говорил, что это его «опасность» вообще-то. Ему приходилось подчиниться, потому что он хотел победить кого-нибудь вместе с братом. И вот, в тот момент, когда получалось кого-то победить, происходило самое страшное: победный шум вызывал тот самый доводящий до мурашек родительский голос, который звучал из подземелий дома на площади Гриммо, где расположены родительские мастерские.

«Сириус, Регулус, в свои комнаты. Без ужина!»

Сейчас он сам будто бы этот безликий голос. Как бы он поступал? Стал бы он наказывать детей? Пытаться втолковать им, что к чему и как надо жить, при этом отсутствуя большую часть их жизни? Его мать будто бы хотела искупить грехи, воспитывая Гарри и Атрию. Но сейчас она ушла.

Возможно, сейчас она и пропускает то, что пропустила и тогда, когда они с Сириусом были детьми.

Гарри, пыхтя, встал на ноги и пытался ухватить Атрию хоть за что-нибудь, показывая, что ей тоже срочно нужно встать, потому что приключения не ждут. Девочка быстро повторила за ним, вскочив на ноги. Парочка куда-то медленно двинулась, неуверенно хватаясь за доступные предметы мебели, чтобы облегчить своё перемещение. Внимание на Регулуса совсем не обращали.

Кого-то они ему напомнили.

Отложив книгу, которую вертел в руках ещё мгновение назад, намереваясь начать чтение, Регулус вздохнул и отправился за ними, осознав для себя, что не хочет быть просто голосом.

* * *

Редкий случай заставлял всех Блэков гурьбой собраться в Англии. Принадлежащие разным поколениям, женившиеся и вышедшие замуж — они не покидали свои семейные гнездышки, разбросанные по свету, без веской причины, а если это и случалось, спешили вернуться в родные пенаты, залечь на дно, возобновив привычную жизненную рутину.

Увидев на Кенсал-Грин родственников, память о которых хранили лишь сухие связки писем, лежащие в ящике стола, Нарцисса не смогла удержаться, чтобы не пригласить всех к себе на вечер. Она больше не могла сдерживать себя от общения, оставаться в изоляции ото всех, верно накапливая внутри обиды и лелея одиночество. Кричащее отчаяние на этот раз победило страх, боязнь вызвать неодобрение и гнев супруга, рьяно выступавшего против посиделок и «перемывания косточек» в такое неспокойное время. Люциус не знал, что Нарцисса сумела сохранить свою личность и душу, требующую внимания, заботы, участия — а ведь он так старался её уничтожить. Если бы Нарцисса не была потрясающей актрисой, ему бы это удалось, вне сомнения. Мастерство актера, говорила она себе, имея личные чувства, он показывает лишь те, что нужно. Люциус верил в игру супруги, после пары выговоров оставившей попытки поддерживать общение с родственниками, триумфально убежденный, что ей впредь и не нужно это общение.

Неприятным эффектом от разведенного театра стала уверенность Люциуса в недалекости жены, и запрет на «болтовню» не только с родственниками, но и кем-либо вообще, негласно стал ещё строже. Эмоции Нарциссы, которой было известно непомерное множество ужасной информации, находили выход только в кратких, почти пустых посланиях, переправлявшихся Блэкам через домовика. Она писала о Драко и о его первых успехах: начал сам переворачиваться, а затем сидеть, впервые сам взял в руки ложку. Письмами это и не назвать, и писать их, умалчивая всё, что Нарцисса знала, было сложно. Однако это был единственный способ избежать ещё больших вопросов от Блэков и хоть как-то умаслить их.

Несколько дней назад Нарцисса начала предчувствовать что-то нехорошее, обстановка в поместье накалилась, но Люциус выглядел ненормально довольным. Ей это не нравилось. А потом сова в открытую принесла письмо от тётушки Вальбурги Блэк, сообщавшей о смерти дяди Ориона. Всё произошло так внезапно, что убедительно играть не получилось, и красный как рак, разъяренный Люциус утроил грандиозный скандал, даже не справившись о содержании письма. Нарциссе было сказано не попадаться ему на глаза. Она скрылась в детской и, отбросив кропотливо привитое ей воспитание благородной дамы, принялась рыдать и осыпать супруга самыми отвратительными из известных ей ругательств. Нарцисса жаловалась Драко на его гадкого отца, расхаживая по комнате как ураган, вызывая у ребенка неподдельный интерес.

«Да чтоб его черт побрал!, — думала Нарцисса. — Нет, это я не хочу его видеть, пусть он скрывается по всему дому, чтобы не попадаться мне на глаза!».

Плотину терпения прорвало. Где-то под прекрасно сидящей на Нарциссе личиной зашевелилась гордость девушки по фамилии Блэк.

Под утро случился арест Люциуса. Нарцисса ещё несколько часов просидела у колыбели сына, прикрывая рот ладонью.

«Что же за поганый у меня язык», — подумала она.

Рефлексия была прервана, когда Нарцисса вспомнила о доставленном письме и спешно засобиралась на кладбище. Леди Малфой была сыта выговорами мужа и устала «играть», изображая покорность и непонимание, как глупая кукла. Она отчаянно хотела выбраться из заточения в собственном доме, чувствуя, что радоваться данной ей передышке неправильно, но всё же не могла найти в себе силы и дальше избегать семью. Люциус будет в порядке — насколько это возможно в данной ситуации. Ей ли не знать, как талантливо он способен выходить сухим из воды при любом конфликте, умея оправдаться и повесить собственную вину на противника.

Вначале их брак действительно можно было счесть удачным. Пока Люциус не начал шифроваться, пряча всё больше и больше секретов от неё. Одно дело притворяться дурой, когда тебе удобно, но быть ей на самом деле Нарцисса точно не желала. Продолжая надеяться на лучшее, даже получив несколько очень тревожных звоночков от своей интуиции, Нарцисса вцепилась в свою благоразумность мертвой хваткой: убеждала себя не спорить и помалкивать. Но эта чаша скоро переполнилась. Как же он обращался с ней! Как с назойливой собачонкой, а не женой. К тому же вляпавшись в такое, от чего теперь не отмыться. Именно в ту лужу грязи, о которой она его предостерегала. Но кто же слушает женщин!

Нарцисса даже не могла пока помыслить, как ей дальше жить в одном доме с этим человеком, который непременно вернется из заточения. Но вернуться — не отмыться, а лучше их отношения не станут. Вдобавок теперь её скользкий муж ещё и разрушил семейную репутацию. Не только его собственную — но и Нарциссы, и Драко. Конечно, он никогда не признает вины за это, что сделает его ещё невыносимее.

Оттого минута, когда Блэки пожаловали в мэнор по её приглашению, была воистину райской. Такого счастья Нарциссе ждать не придется ещё долго. Её сердце почти исцелилось благодаря их присутствию, хотя даже сейчас состав был не полным. Нелюдимый кузен Регулус как обычно скрывался за своими книжками. Сенсационно вернувшийся Сириус, наверно, ещё не на той стадии принятия, чтобы пожаловать в гости в дом действующего Пожирателя Смерти. Нарциссе было достаточно поддержки и внимания без них, она и не смела жаловаться.

И всё-таки было здесь что-то невидимое. Что-то молниеносно ускользающее от неё каждый раз, когда она намеревалась схватить это нечто.

После ужина, во время которого Блэки как в рот воды набрали, Нарцисса позвала всех в каминный зал на чай, в ожидании, что теперь они наконец-то выскажут то, что так терпеливо припасли. Приглашение Нарциссы было настолько спонтанным, что Блэки даже не успели сойтись во мнении о том, что им стоит говорить, а что лучше опустить. Но одно все знали точно — ни слова про ритуал и крестражи. Задача держать язык за зубами для старших Блэков была равносильна пытке. Арктурус на каждый взгляд молодой хозяйки мэнора выдавал странную сконфуженную улыбку и отводил глаза. Кассиопея отказывалась от своего любимого «Бургундского», чтобы не выболтать судьбоносный секрет. Сигнус и Друэлла отправились укладывать Драко спать. Дедушка Поллукс одиноко попивал виски. Мелания начала беседовать с ней о каминной кладке, которую в данной зале нашла просто восхитительной. Лукреция играла пьесу для фортепьяно и не имела желания отрываться от своего занятия.

У леди Малфой сложилось впечатление, что все они от неё куда-то разбегаются, игнорируя этого большого слона в комнате. Она посмотрела на сосредоточенную тётушку Вальбургу, сидящую в соседнем кресле — не хотелось её лишний раз беспокоить, но казалось, что она единственная, кто желает начать этот разговор, а не безжалостно тянуть время.

— Тётя, может, хоть вы мне расскажете, что происходит?

Очередной глоток чая получился слишком громким для Кассиопеи, она подавилась и громко прокашлялась. Лукреция, обособленно музицировавшая в стороне, именно в этот момент внезапно начала ужасно фальшивить.

Всё бы ничего, но Нарцисса, как актриса, могла распознать свои же приемы, и было жаль тратить драгоценное время в кругу родственников на то, чем ей придется заниматься весь остаток жизни, а именно — притворяться.

Вальбурга внимательно посмотрела на племянницу, собираясь с мыслями, чтобы начать:

— Тёмный Лорд — негодяй, безумный полукровка, ни во что не ставящий благородных, чистокровных волшебников, служащих ему. Он убил моего супруга. Позор всем чистокровным, принявшим его сторону. Я бы уничтожила этого психопата ещё раз, если нужно, а ты, Нарцисса, побереги своего мужа. И своего сына. Наберись храбрости, нам необходимо приспособиться к новым реалиям, чтобы выстоять.

Да, Нарцисса знала. Она сильно нуждалась в том, чтобы кто-то ещё сказал ей об этом, подтвердив, что она в своем уме. Что всё, что она видела и чувствовала — правда, как бы её супруг не пытался убедить её в обратном.

Для Люциуса она превратится в пыль под ногами, если попытается вразумить его, настырного глупого павлина, явно желающего забвения для своего дома. Он перестанет видеть в ней последний намёк на интеллект и присутствие здравого смысла в её словах.

Нарцисса не хотела быть запертой на чердаке, как его «выжившая из ума карга» мать — если он сделал это с родной матерью, то что же будет с ней, покажи она зубы?

Люциус безвозвратно потерян, но её сын — ещё нет.

— Наша семья приняла сторону, — продолжала Вальбурга, прокручивая на пальце перстень, до этого принадлежавший мужу. — И как доказательство этому, я окажу помощь Сириусу в воспитании мальчика Поттеров, за которым охотился Тёмный Лорд.

Глаза Нарциссы округлились. Непонимающе моргая, она напуганно захлопала своими длинными ресницами. В каминном зале повисла тишина.

Агрессивной, прямой оппозиции леди Малфой точно не ожидала от Блэков. Старшие были склонны обходить острые углы в дискуссиях «за» или «против» Волдеморта, выставляя вперед как щит свою доктрину чистокровности и пеняя на неё при каждом неудобном вопросе. «В первую очередь — мы за чистокровность!» Сами себе на уме. Регулус, ставший первым Пожирателем с фамилией Блэк, был подтверждением ювелирной увертливости — этот прием Блэки использовали до последнего. Дело в том, что они до конца не знали, что это за фрукт такой, этот Волдеморт, и почему они должны к нему вдруг присоединяться? Никакого громкого имени, только кучка любопытных идей, между которыми всё-таки проступал некий диссонанс. Блэкам требовалось больше времени, чтобы понаблюдать и сформировать какое-то заключение об этом реформаторе. Только самому королю революции не терпелось с ними поближе познакомиться, и это давление было почти тактильно ощутимым. Сначала вербовка Регулуса, потом его визит для знакомства с Орионом. Всё выглядело, как будто Волдеморту от них что-то надо, в то время как они прекрасно обходились без него.

Теперь же Блэки ясно видели его настоящее лицо и мотивы. Леденящий ветер перемен оттого не переставал пугать их меньше. Всем без исключения было ясно — требуется что-то менять. Но что конкретно? Что они могут изменить, чтобы одновременно сохранить себя, не предать себя?

— Но тётя, как же…

— Это был далеко не заключительный аккорд, Цисси, — включился в разговор Поллукс. — Вальбурга права — брось все силы на то, чтобы вразумить Люциуса. Тёмный Лорд уничтожит всех, дабы построить себе дорожку на Олимп.

— Да, а как же! Будет её слушать этот чистоплюй! — ополчилась на брата Кассиопея, которую таки прорвало. — Люциус уже написанная книга, можно поднять рюмки за упокой! Нарцисса, — обратилась она к двоюродной внучке. — Душа моя, я бы ускакала от него на край света, будь я на твоем месте, пока его очень кстати в Азкабане закрыли. Не глупи, ну.

На глаза Нарциссы накатили слёзы. А ведь она всю жизнь всё делала правильно! И замуж вышла правильно, никого не опозорила. Вот за что ей это?

— Не смогу, бабушка, — она опустила глаза в пол.

Кассиопея раздосадовано всплеснула руками:

— Вот вам, пожалуйста!

— Что будет, когда Лорд вернется, Цисси? Подумай об этом, — подала голос Лукреция. — Мне не совсем по нраву формулировка леди Кассиопеи, но это единственный вариант.

— Леди не прячется от собственного супруга, бегая из страны в страну, — холодно осекла их Вальбурга.

— Сама-то хорошо устроилась, — забурлила Кассиопея, одарив племянницу хмурым взглядом. — Чтобы советы такие раздавать. Зуб даю, Орион точно подумывал убежать от тебя.

Вальбурга ей миролюбиво улыбнулась.

— Люциус — существо пугливое, но горделивое, нужно всего-то во всей красе представить ему портрет настоящего Волдеморта, обязательно упоминая статус его крови, — посоветовал Арктурус. — Ему самому неловко станет от воспоминаний, как он перед ним вытанцовывал.

— Настаиваю на бунте, — никого не слушая, вбросила реплику Кассиопея.

— Что же вы, полно о побеге, — отмахнулся Поллукс, смерив сестру недовольным взглядом. — Наша Нарцисса тоже не так проста. Верно, дорогая? — поинтересовался он, переводя взор на нервно вцепившуюся в подлокотник внучку.

— Я остаюсь, — твёрдо произнесла она.

Бегать по земному шару, и от кого — от Люциуса! Нет, к такому её психика не готова. Она не крыса, бегущая с тонущего корабля, а леди Малфой. Даже вопреки тому, что Нарцисса не питала иллюзий о том, что ей удастся переубедить супруга, вариант остаться и утонуть вместе с судном представлялся ей единственным правильным. Оттого и горькие слёзы. Оставалось только снять шляпу перед её идеальным воспитанием.

— Вы, тётя, играете с огнем, поручаясь за мальчика Поттеров. Что скажут люди? Его мать была магглорожденной, — однако эту мысль она не могла оставить при себе.

— В кои-то веки мне плевать, что скажут люди. Я скорее поддержу полукровку, чем убийцу своего супруга, — слова Вальбурги прогремели как гром.

Не следовало Нарциссе ворошить пчелиный улей.

— Не забывай, что воспитание значит многое, дорогая. Почтем за эксперимент вырастить полукровку вместе с чистокровными детьми, по всем правилам. Вальбурга точно сумеет выбить из него всё ненужное, что проявится, — успокаивал внучку Поллукс.

Вид у него был настолько спокойный, будто они обсуждают лабораторных кроликов.

— Это ты уже загнул! — гаркнула Кассиопея. — «Воспитать с чистокровными детьми» — это с кем? С Атрией одной? Хорош эксперимент, чтобы проводить его на собственной правнучке. Непонятно ещё, кто кого проглотит.

— Налейте моей сестрице чего-нибудь покрепче, она становится абсолютно несносной, — пропел Поллукс.

Появились та самая бутылка «Бургундского» и бокал. Старушка с отказом накрыла его ладонью и воззрилась на брата, желая надавать ему подзатыльников.

— Вижу в этом всем немалое противоречие, — сказал Арктурус, поежившись. — И лучше, чтобы мы сейчас пришли к единому заключению. Так что давайте не будем ссориться и обсудим созданное нами коллективно недоразумение.

— Вальбурга пересказала нам слова Ориона, — вторила супругу Мелания. — Он сказал, что предки в замешательстве, и традиции требуют… пересмотра.

— Не думаю, что предки призывали нас заводить дружбу с магглорожденными, — капризно отозвалась Нарцисса.

И снова повисло молчание.

— О, нет, не думаю, — отмахнулся Арктурус.

— Это только через мой труп, — брезгливо проворчал Поллукс. — Давайте даже не будем подымать эту тему.

— Самое время это сделать, — отчеканила Вальбурга.

Отец ошеломленно на неё посмотрел, будто говоря «И ты, Брут?».

— Дружба — слишком сильное определение, — сказала Лукреция. — Никто из нас, кроме Сириуса, конечно, не ждет объятий и счастливого воссоединения. Но ведь очевидно, что защищать полукровку и при этом стоять на превосходстве чистокровности — ощутимое лицемерие.

— Что вы вцепились в «полукровку»? Лорд, в конце концов, тоже полукровка, что остальные про это скажут, не любопытно? И пусть даже так — я собираюсь воспитывать полукровку! Настолько мне осточертел этот Волдеморт! Казалось мне, мы все определились с лагерем, нет? — бушевала Вальбурга. — Я свои взгляды больше никому в глотку пропихивать не собираюсь, это дело чисто нашей семьи — оставаться чистокровными, коими мы и являемся, и защита Поттера ничего здесь не меняет.

Представив этот исчерпывающий ответ, она победно сверкнула глазами — её мало волновало, куда заведет остальных этот диспут.

— Как насчет вернуться к истокам? Откуда появились мы, приверженцы чистокровности? Откуда появилось отвращение к магглорожденным? — Кассиопея дождалась момента, чтобы явить миру свою точку зрения.

«Сейчас заведет свою шарманку», — подумал Поллукс и закатил глаза.

— Салазар Слизерин выступал за то, что в Хогвартс должны принимать только чистокровных студентов, — без запинки заметила Нарцисса.

— И по какой причине?

— Потому что не желал доверять даже наполовину волшебникам тайны волшебства, — сиюминутно откликнулась Лукреция.

— Считал их слишком слабыми, чтобы добросовестно хранить секрет и использовать магию мудро, — отозвался Арктурус.

— И все мы здесь знаем, что он был прав в своих опасениях, — завершила Кассиопея. — У превалирующего большинства магглорожденных не хватало мозгов использовать магию с осторожностью. Эти болваны по сей день обеспечивают работой целый Отдел магических происшествий и катастроф. В их извращенных представлениях магия была инструментом получения желаемого. Они вышли из бедноты, жадные до денег и славы, не имеющие понятия о том, как был уже устроен магический мир до них, со своими нововведениями и неприятием авторитетов — никто им не указ! Всё знают лучше нас. Иными словами, «в чужой монастырь со своим уставом». Ни капли уважения к хранителям древних знаний, ни грамма интереса к системе, в которую они обязаны гармонично вписаться, а не переворачивать с ног на голову. Ни намёка на благодарность за то, чем были награждены. Вопиющее невежество, — нарочно выделила она это слово, — лежит в фундаменте этой вражды.

— И смысл заставлять всех слушать твои излияния? Я и сам к тому клонил, пока тебе вожжа под хвост не попала, — скучающим тоном прервал Поллукс пышную речь сестры.

— Кто-нибудь возьмите на себя обязательство подытожить эту сумбурную тираду, — с раздражением призвала Лукреция, громко закрывшая клавиши рояля.

— Проще говоря, доказательств существования успешных попыток воспитания полукровок или магглорожденных в семье чистокровных опекунов мне лично никогда на глаза не попадалось, и не думаю, что было много желающих браться за такое неприятное дельце, но попробовать, что говорится, всегда можно! — в высшей степени жизнерадостно объявил Арктурус, будто ожидая оваций по окончанию своего вывода.

— Неутешительно, — наморщив нос, скривилась Лукреция.

Остальные промолчали, оваций не последовало.

— Да, дорогой, пока ты это не озвучил, было как-то спокойнее, — уточнила Мелания. — Но всё же…

— То есть вы пытаетесь сказать, — с недоумением в голосе спохватилась Нарцисса, вызванная будто из транса, — что всё можно без затруднений всем объяснить, а соответствующее воспитание легко и просто сделает из любого полукровки одного из нас? Вы не видите в этом ничего провокационного?

— Как раз таки сплошная провокация, — закурив трубку, процедил Поллукс. — И, добавлю, не только из-за того, что взгляды родителей этого ребенка были… не хочу выражаться, что драматично противоположны — но вы и сами это знаете, — но ещё и потому, что, спасибо газетчикам, он теперь Избранный. Осведомлена каждая живая душа, а значит, повышенное внимание к его персоне уже нам обеспечено. Каждый, у кого есть нос, почтет своим долгом запихать его в вопросы воспитания «народного достояния». Ко всему прочему, есть Дамблдор, как я думаю, ещё не оставивший амбиции при удобном случае перетянуть на себя одеяло и в обязательном порядке намеревающийся всего-то отслеживать, сколько раз мальчишка Поттер чихнул за день. Сириусу не сойдет так просто с рук безжалостно загубленный гениальный план директора.

— Хотелось бы услышать примеры конкретных и вероятных последствий, — не унималась Лукреция.

— Надеяться на чье-то понимание и одобрение в этой ситуации не приходится, — подытожил Арктурус, почесав затылок. — Дело неблагодарное, а для нашей семьи — вдвойне.

— Давайте спросим Вальбургу, нужна ли ей чья-то благодарность, — полюбопытствовал Поллукс, явно уже зная ответ.

Дочь подарила ему сладко-ехидную улыбку и ответила:

— Вас опять тащит в какие-то дебри.

— Я откровенно не понимаю, как вы хотите повлиять на ситуацию, — с недоумением призналась Нарцисса. — Даже если вам, как говорите, настолько плевать на мнение общественности, как вы собираетесь вести себя, когда Тот-Кого-Нельзя-Называть вернется? Продолжите пригревать этого мальчишку?

— А ты предпочтешь пригревать Тёмного Лорда в своем доме? — переспросила Вальбурга, послав любимой племяннице такую порцию холода во взгляде, что впору стенам покрыться изморозью. — Если ты недопоняла меня, дорогая, отвечу ещё раз — да. Это именно то, что я имею в виду.

Нарцисса слегка стыдливо вскочила на ноги и принялась расхаживать из стороны в сторону, цокая каблуками. Она обхватила себя руками и не отрывала взгляд от носков своих туфель.

— Но что я могу этому противопоставить? — беспомощно прошептала она. — Люциус никогда даже вполовину не будет так страшиться меня, как он боится его, и это единственный инструмент в этом деле!

— Подумай лучше, Нарцисса, — мрачно настаивала Вальбурга. — Подумай лучше. Ведь твой муж — это далеко не всё. Со временем он потянет свои поганые лапы и к Драко. Удобно завербовать сразу всю семью, чтобы никто уже не мог убежать. Шантажировать отца сыном, сына — отцом. Потрясающий в своей эффективности алгоритм.

Нарцисса заметно побледнела и обмякла, присев в кресло.

— И ты очень поможешь Волдеморту в этой задаче, если не будешь препятствовать убеждениям, которые Люциус, несомненно, будет упорно прививать твоему сыну, — до кучи добавила Кассиопея. — Вдоволь понаблюдав за нами, наглец метко подметил, что чистокровность, стоящая в абсолюте, является нашей слабостью, и довольно положил себе ключ к нашей покорности в карман. Смело зарекомендовав себя как поборника чистоты крови, он получил могущественную поддержку в лице сильнейших магических семей. Наше терпеливое, изголодавшееся меньшинство так возрадовалось, что наконец-то основополагающие принципы жизни чистокровных кто-то взялся пропагандировать и защищать. Сдались со всеми потрохами, не тратя много времени на рассуждения.

— Никому из нас не хочется признавать, но время перемен действительно пришло, — прокомментировал Арктурус. — В особенности нам предстоит подкорректировать то, как мы себя позиционируем. Следует найти баланс, не отказываясь от того, что нам важно, но и не соглашаясь с идеями Тёмного Лорда.

Высказав сие затейливое предложение, Арктурус еле заметно просиял.

— Чушь, — пробубнил Поллукс. — Мы снова возвращаемся к лицемерию. Не надоело вам? Почему Блэки вообще должны себя как-то изображать и растолковывать кому-то свои действия?

— Потому что, — невозмутимо вещал Арктурус, — со временем нам потребуется поддержка других семей, находившихся под игом Сами-Знаете-Кого до момента его исчезновения. Разумеется, нужно подготовить почву и обоснования, прежде чем набрасываться на них со своими новыми веяниями. Иначе нас просто сочтут сумасшедшими — что по правде, недалеко от истины, учитывая, о чем мы сейчас беседуем. Но, тем не менее, подчеркиваю, что они тоже не желают находиться под гнетом в случае его возвращения, возможно, даже уже сотню раз покаялись, что вообще ввязались в эту эпопею, ведь до пришествия Тёмного Лорда им жилось многим комфортнее. Мы можем сыграть на этом.

— Мальчик как раз таки может быть примером и показателем того, что мы пытаемся изменить.

— Каким образом? — сухо спросил Поллукс, дымящий своей трубкой хуже Хогвартс-Экспресса. — А что мы вообще пытаемся изменить?

Леди Мелания тяжело вздохнула, оценивая, нужно ли ей вообще начинать эту дискуссию с Поллуксом.

— Что же, посмотрим реальности в глаза. Магглорожденные появляются на свет в семьях, не имеющих никакой связи с волшебством — ни одного волшебника за многие-многие поколения, уходящие вглубь веков. Почему? Почему магглорожденные волшебники появляются? Какова причина? Никто, включая ученых, увы, не знает. Актуальность проблемы становится всё более глобальной: за последние десятилетия появление магглорожденных волшебников увеличилось в разы. Но давайте подумаем, если это действительно происходит — есть значимая причина. Салазар Слизерин был против обучения магглорожденных и полукровок в Хогвартсе, но это не отменяет того, что такие волшебники рождаются. Они не перестают появляться. Даже если на них будет открыта травля, даже если их откажутся принимать во всех школах мира. Они появляются по какой-то неведомой нам причине, и если семьи волшебников проигнорируют их, изолируют их от мира магии, эти дети всё равно не перестанут быть волшебниками, они не утратят своих способностей. Но всеми отвергнутые и необразованные, они будут колдовать как попало, нанося вред окружающему миру, превратятся в неконтролируемых зверей.

Арктурус пытался утихомирить жену, но Мелания не обращая внимания на то, как старый джентльмен ёрзал на своем месте и вызывающе кашлял в кулак, продолжала с не меньшей порцией энтузиазма:

— Кассиопея заметила, что они не уважают традиций, не желают вписываться в наше общество — а что если и хотят, но не знают как? От кого им узнать о ваших традициях, как не от вас? Вы уже сложили стереотип об их тотальном невежестве, вы отвергаете их. Стали бы вы учить заинтересованных? Мы все знаем ответ. А теперь вообразите, что вы точно так же не знаете ничего об их мире, как они не знают о вашем. Думаете, ваша попытка вписаться в мир магглов была бы более успешной? Будьте терпеливы, — призывала она. — Поэтому, Поллукс, я бы не согласилась с вашим намерением проводить «эксперимент». К сожалению, время импровизаций закончилось. Если вы действительно настроены что-то менять — не только на словах, но и в действительности — этот ребенок должен стать образцовым, а не «экспериментальным». Лучшее, что могут сделать Блэки, чтобы избавить общество от споров и последующих конфликтов на почве статуса крови — это воспитать гениального мальчика, привив ему уважение к нашим традициям, и в свою очередь уважать его. Да, это, быть может, важнейший компонент, и ставить рядом с ним слово «эксперимент» точно неуместно.

— И как давно вы это придумали, леди Мелания? Имею в виду это блестящее решение всех проблем мира.

— В общем и целом — годы назад.

— Любопытные размышления для леди Блэк. Что же вас к ним подтолкнуло? Откуда данные любопытные гипотезы и новости об обострившейся рождаемости маггловских детей?

«Обострившаяся рождаемость» из уст Поллукса прозвучала как «воспаление аппендицита».

— Я ведь генетик, — равнодушно ответила Мелания.

— Любопытно, как бы вы прокомментировали мою идею, в таком случае, — расслабленно выговаривал Поллукс, пребывая теперь в полном восторге от разговора. — Что если появление магглорожденных волшебников — это как появление новых, более сильных инфекций, после изобретения антидота к более слабым? Природа старается послать нам новые испытания, а мы, чистокровные, должны добросовестно с ними сражаться?

— Не будучи гением генетики, Поллукс, ты должен со всей ясностью видеть, что многие чистокровные явно застряли в своих принципах и не уделяют должного внимания причинам происходящего. Поговорим, к примеру, о современной тенденции заводить одного ребенка — мальчика. Девочки не нужны, что печально, ведь создается впечатление, что все немного забыли, откуда берутся дети. Возьмем, к примеру, десять семей. Десять пар чистокровных волшебников. Мужчина и женщина. У каждой пары — только один ребенок — желательно мальчик, — но предположим, что пятьдесят на пятьдесят девочки и мальчики. Пять девочек и пять мальчиков. Они женятся. В каждом браке снова один ребенок. Двадцать волшебников из первого поколения в третьем превратятся всего в пять. Пример элементарный, верно? Спросишь, почему нельзя заводить больше одного ребенка? Потому что, к несчастью, говорю это как заинтересованный этой проблемой человек — далеко не у всех чистокровных семей это в наши дни получается. Что же, вот я уже нарушила этику. Время подытожить. Первое: чистокровные всё чаще не могут иметь больше одного ребенка. Второе: магглорожденные такой проблемы не имеют. Третье: чистокровные семьи не занимаются исследованием существующей проблемы. Они продолжают откапывать для своих детей кого-нибудь из дальних веток родословной, с кем можно заключить союз. Не делайте круглые глаза! Не секрет, что внутри Британии все уже между собой породнились. Неизвестно только, когда побочные эффекты от этого начнут массово проявляться. По итогу, не с магглорожденными нужно бороться, если чистокровные желают продолжать свои традиции, отнюдь нет. Если в рождаемости магглорожденных произойдет некий регресс, уверяю вас, чистокровным это никак не поможет. Неприятный вывод, не так ли?

Поллукс был готов плеваться огнем, но в итоге, заметив успокаивающие, извиняющиеся жесты Арктуруса, добропорядочно смолчал и хмыкнул. Арктурус же сидел весь зеленый от волнения, с дергающимся глазом — так он был добит лекцией, зачитанной Поллуксу его супругой. Ох, зря он её вывел на этот разговор.

Для старой леди эта тема была весьма и весьма личной. В своё время, когда сын был ещё юнцом, он немало попортил Мелании нервы на этой почве. Восемнадцатилетний Орион и его любовные стенания о том, как он влюбился в свою кузину, которая ко всему ещё и была старше его — вот что выводило уравновешенную, и мухи в своей жизни не обидевшую женщину из себя. Сын прыгал, как кузнечик, вокруг неё, приговаривая, что перелопатил кучу трудов по её любимой генетике и выяснил, что это нормально, выклянчивая её благословение словно пряник. Но он его так и не получил. Потому что не верила Мелания, что из этого может получиться что-то хорошее. Не в ситуации, когда все семьи внутри одного государства уже переплетены — и не раз.

Меньше всего ей хотелось сцепляться с кем-то — тем более с Поллуксом — на эту тему, как и отводить глаза, чтобы не пересекаться взглядом с Вальбургой. Но раз все начали обсуждать настолько табуированные вопросы, и Поллукс сам её на это вывел, она скажет всё здесь и сейчас. Ей приходилось десятилетиями это замалчивать, однажды даже признать, что была не права — ведь родились Сириус и Регулус, два здоровых, сильных малыша. Однако окончательно искоренить эту мысль Мелания никогда не могла.

— Любопытные сведения, милая. Спасибо, что приструнила моего брата, — похвалила Кассиопея. — Его меняющее цвет лицо — одна из трех вещей, на которые я могу смотреть вечность. Жаль, что эта дискуссия не на одну ночь. Давайте уже покончим обсуждать подводные камни воспитания мальчишки, пока мы с Поллуксом не подрались.

— Хорошая идея на случай, если вам наконец наскучило переливать из пустого в порожнее, — буркнула Вальбурга. — Что до воспитания, вы все, по сути, говорите об одном и том же, используя разные термины. Называйте хоть «эксперимент», хоть «благотворительность», хоть каким-то ещё удобным для вас словом. Одно верно — мальчик будет расти с Атрией, и воспитаны они будут идентично. Что до других семей — «Собака лает, караван идёт». Поймут они — или поймут, но поздно — дело десятое. Блэки были, остаются и будут чистокровными. От своих законов мы не отступаемся, и это — единственное, что нужно жирно подчеркнуть.

— Вдобавок есть огромная разница между обычным полукровкой и полукровкой-младенцем, устранившим самого опасного тирана в истории, — заметила Кассиопея. — Когда-нибудь я пожму ему за это руку. Но окончательно убедить меня, что такое соседство безопасно для Атрии, у вас, увы, не получилось.

— Так никто и не знает, что из этого выйдет, — с язвительностью уточнила Лукреция.

«Да, — подумала Вальбурга. — А разговоров-то сколько было. Так и вцепились бульдожьей хваткой в этого ребенка. Только чтобы Дамблдору не отдавать. Но что ж, хорошо, что хотя бы помогли отстоять, а дальше я уже как-нибудь сама».

— Что же делать мне? — спросила Нарцисса с глубокой нотой отчаяния в голосе.

— Только стать шпионом, — брякнул Поллукс, не желая показывать всем, что и сам не может четко ответить на этот вопрос.

— Твои идеи всегда блестящи, дедушка.

— Двойные стандарты внутри одной семьи не приводят к хорошим результатам, — уточнил Арктурус.

Нарциссе хотелось бы услышать что-то ободряющее, вразумительное и не такое туманное. Она тяжело вздохнула и поднесла ладони к лицу. Лучше бы как прежде остаться одной, в полной слепоте и неведении, без этих стоящих перед ней испытаний. Играть на арфе и декламировать стихи, будучи настолько глупой, что игнорировать происходящее не составляет труда. Хотя лучше было и вовсе остаться старой девой, не пришлось бы покупать кота в мешке. Заодно в том мешке ещё оказался Волдеморт, все Пожиратели Смерти с их Метками, слоняющиеся время от времени по их поместью, и безумная сестра Белла, устраивающая пытки в её доме даже не поведя бровью — прямо на бесценном ковре начала семнадцатого века! А она хотела просто жить скучной жизнью леди, которая ей изначально предназначалась.

— Что же, если на каждое «да» Люциуса, она будет говорить Драко десять своих «нет», каждый раз поясняя, почему, это может сработать, — без тени жизнерадостности оценила Лукреция.

Внезапно присутствующие услышали всхлип, который леди Малфой попыталась безуспешно подавить. Лукреция, ощущая, что сболтнула лишнего, опустилась в соседнее от племянницы кресло и взяла её за руки.

— Знаете, — произнесла Нарцисса сквозь катящиеся по лицу слезы. — Сейчас я думаю, что дядюшка был безусловно прав про экзамен наших традиций. Посмотрите на меня. Разве я когда-нибудь создавала проблемы для своей семьи? Разве я была сложной в воспитании? Я была научена, как себя вести, а сейчас от меня требуется перечить мужу! — Нарцисса осознала, что переходит на крик, и продолжила спокойнее: — А Белла? Ваша гордость. Она как никто впитала ваши наставления. Что с ней будет сейчас? Меньше всего я хочу, чтобы Драко однажды нашел и себя в таком состоянии, в котором я пребываю в данный момент. Будто ты усердно готовилась к контрольной в школе, а на деле оказалось, что выучила материал по другой теме. И вопросы не те, и ответить нечего.

Поллукс, обычно равнодушный к девичьим слабостям и совершенно не умеющий утешать, сложил руки в замок и сказал, подавшись вперед к внучке:

— Значит, ты должна выучить с ним все темы, все ответы — не только на те вопросы, что у него можешь спросить ты или какими его может озадачить жизнь, но и заучить то, что от него захочет услышать Люциус.

* * *

Ха! Уложить детей спать, не прочитав ни одной книги об этом! Регулус никогда бы не подумал, что способен на такой подвиг самостоятельно, но убедившись, что это реально, на практике, внутренне испытал непонятный прилив сил и удовлетворения. Оказывается, присматривать за ними совсем не хлопотно. Да и действовали Гарри и Атрия на него как-то успокаивающе.

Довольный собой Регулус спускался в библиотеку — его наконец-то настигло настроение ознакомиться с литературой для предстоящего завтра семинара. Мысли вернулись к холодной стычке с матерью, которая всё ещё отсутствовала.

Он уже остыл и смягчился к этой ситуации. В конечном итоге, он бы и сам после вернулся на учебу к доктору Гампу, но после череды событий, из которых Регулус, по своему мнению, вышел взрослым человеком, решения, принятые за него кем-то другим — в особенности Вальбургой, — стали его немало уязвлять. Тем не менее, после небольшого всплеска нехарактерной для него раздражительности он быстро вернулся в привычное состояние рассудительности и понял, что ему всё-таки хочется попросить у матери прощения за своё поведение.

Словно по щелчку на столе перед Регулусом появилась увесистая плитка шоколада — топливо, без которого мозговой штурм не представлялся возможным. Он завалился в кожаное библиотечное кресло и, по привычке удостоверившись, что все обитатели картин спят, закинул ноги на массивный, прочный как скала, деревянный стол, повидавший, наверно, семь последних поколений семьи Блэк. Стол был таким гигантским, что Регулусу в детстве казалось, будто потраченного на этот «монумент» дерева хватило бы и на корабль. Вальбурга знала о любви сына закидывать ноги на этот стол и каждый раз сокрушительно орала, если ей приходилось поймать его с поличным. Регулус же недоумевая, объяснял ей, что этому громиле не страшны даже ноги великана, но она не слушала. Три вещи в характере сына действовали на неё как красная тряпка на быка — во-первых, надругательство над библиотечным столом; во-вторых, когда он читал днями и ночами, игнорируя совместные приемы пищи; в-третьих, разбросанные по дому заначки шоколада.

Отдавая себе отчет, что скоро матушка вернется и снова нельзя будет безобразничать, Регулус с наслаждением набил рот шоколадом и углубился в чтение.

И вдруг с первого этажа послышался пронзительный скрип входной парадной двери, которую Блэки последние годы в связи с неспокойной обстановки почти не использовали, обходясь камином, порталами и аппарацией. Регулус выпучил глаза и принялся усердно пережевывать шоколад. Его воображение успело нарисовать самые неприятные картины.

Прокравшись на первый этаж, он услышал звуки какой-то потасовки из темноты входного коридора:

— Какое кощунство! Бессовестное надругательство! — этот писклявый голос мог принадлежать только одной особе — скрюченной, морщинистой старушке Элладоре Блэк.

Восьмидесятилетняя Элладора умерла в одиночестве. Не была замужем, не имела детей и друзей. Её жизнь была построена вокруг племянников, детей старшего брата — Сириуса, Финеаса, Сигнуса, Арктуруса и Белвины, которых — считала личным долгом Элладора — она обязана была пожизненно душить своим вниманием и присутствием. Без неё они никак не справились бы.

— Проверьте свой внутренний компас, молодой человек! Не настроен ли он пожизненно врезаться в портреты почивших предков? — продолжала она. — Советую вам в следующий раз остаться там, где было так весело, коли напились до кривохождения и беспамятства — так, что позабыли, что такое уважение памяти мертвых.

Сириус же только громогласно расхохотался. Да так, что Регулус и не вспомнит, слышал ли он за прошедшие месяцы воссоединения настолько живой смех брата.

Тем временем леди Белвина Блэк молчаливо удалилась с портрета, утомленная сценами вездесущей тётки, не приносящей никому покоя даже после смерти.

— Нашла, кому объяснять про уважение, — крякнул Финеас Найджелус Блэк, оглядывая своего потомка с головы до ног. — Это тебе не младший. Этот бы точно кинул в пекло все наши портреты, чтобы не преграждали ему дорогу, будь у него право.

Сириус постучал палочкой по картинной раме, служившей домом для прапрадеда, и опьяненно улыбнулся:

— Вы совершенно правы! — растянуто произнес он и увидел в конце коридора тихого наблюдателя. — О, — повернулся Сириус к брату. — Приветствую.

Видимо, атмосфера разговора, включавшего в себя заковыристые устаревшие фразы девятнадцатого века, погрузила его в высшей степени театральное состояние. Изобразив, что снял шляпу, Сириус, обладая крайне смутными представлениями о том, как это действительно нужно делать, коряво поклонился, после чего вернул невидимую шляпу на место.

Портреты от этого жеста, недоумевая, закудахтали, но, заметив Регулуса, окончательно затихли.

— Ну и клоун, — подытожил Регулус. — Сделай одолжение — воспользуйся камином в следующий раз.

— В нормальном мире принято входить в дом через дверь.

— Лучше не вынуждай меня говорить о нормальности.

— Как дети?

— Спят.

— Как всегда.

— Как им положено ночью.

Регулус не хотел продолжать разговор здесь, в окружении множества ушей, хотя их обладатели и притворялись отстраненными от происходящего. Он развернулся и направился в столовую. Сириус шумно последовал за ним.

— Я хотел увидеть детей, — объявил он, рухнув на стул.

— Чтобы они дышали твоими парами?

— С обеда должно было выветриться, — развел руками Сириус.

Регулус сложил губы в самую тонкую полоску, какую только можно представить.

— Тогда расскажи мне о крестражах. Когда мы будем искать следующий?

— Я не знаю, — отрезал Регулус, недвусмысленно придвинув к брату вазочку с леденцами и набрав полные легкие воздуха, чтобы не дышать какое-то время. — Как только найдем зацепку.

— Не в обиду старичкам, но что-то мне подсказывает, что они опять попрячутся по своим норам. И надолго.

— От них и не требуется лазить по пещерам. Они помогут нам своими знаниями и связями. Как минимум, наша мать и тётя Лукреция учились с Волдемортом в Хогвартсе. Когда все придут в себя и переварят происходящее, можно будет составить более ясную картину.

— Надеюсь, это не затянется на годы. Время — то преимущество, которое мы наконец-то получили.

Регулус хмыкнул.

— Не на годы. Но всем нужно время. Они не молоды, и столкнуться с переменами такого масштаба для них… должно быть, очень обескураживающее событие.

— К слову, где вся мафия?

— В мэноре у Нарциссы. Обсуждают, как жить дальше.

Вальяжность Сириуса как рукой сняло.

— Надеюсь, без всех деталей о ритуале и прочих подробностях?

— Нет, — отмахнулся Регулус. — Они абсолютно вменяемые старики.

Сириус расслабился.

— Можешь не признавать это, но отец ещё тогда имел опасения насчет Волдеморта, раньше всех вас, — отметил он, хрустя ломающимися во рту леденцами. — Когда он написал мне, я понял, что он сомневается.

— Отец тоже знал его со школы. Мне кажется, все, кто учился с ним в одно время в Хогвартсе, испытывали некое чувство разрыва шаблона и не могли доверить ему свою репутацию. А те, кто старше, просто не понимали, на что им сдался Волдеморт и какого дементора они должны к нему примыкать. Всё же, наша семья не очень публична и держится обособленно.

— Но, когда ты примкнул к нему, они всё равно были вне себя от счастья. Скажешь, что нет?

Регулус услышал скрип своих зубов и ненадолго замолчал, обдумывая ответ.

— На фоне того, как их наследник самоустранился из семьи, они были рады, что остался хоть кто-то относящийся внимательно к их наследию.

«Вне себя от счастья! Как же!» Он сделал это не чтобы осчастливить родителей, а чтобы защитить их. Хотя бы в силу того, что осчастливить их после побега брата было просто невозможно. Что бы Регулус не делал, ответом на его успех была лишь высохшая, словно глиняная маска, улыбка и сказанные, будто под чью-то диктовку, индифферентные поздравления. Тот день, когда он продемонстрировал им Пожирательскую Метку, стал, наверно, единственным из тех, когда ему удалось пробить их непроницаемое равнодушие, за которым прятались спутанные эмоции восхищения и ужаса в одном клубке. Орион и Вальбурга были и одновременно польщены тем, что Регулус пошел так далеко якобы из уважения к их принципам, и одновременно шокированы тем, что сын не обмолвился о своих намерениях и словом.

Регулус не ждал увидеть на их лице лучи незабвенного счастья от его поступка, но то, что только это событие заставило их вылезти из раковины скорби о старшем сыне — вот это именно то, что его задело до глубины души. И лучше бы Сириусу оставить навечно привычку напоминать Регулусу о его карьере Пожирателя, чтобы не портить сложившиеся между ними терпимые деловые отношения, но…

— Да вы же просто не оставили мне никакой жизни своими нравоучениями!

…он не любил аккуратничать в своих репликах.

— Ну, естественно! Деспоты и изверги. Требовали, чтобы ты всего-то вёл себя подобающе. Но тебе всегда не терпелось всем продемонстрировать свою, — замолчал он, пробуя на вкус слова «безбашенность», «натуру идиота», «безалаберность». — Самобытность!

— О, мне жаль, что вам всем пришлось стать свидетелями моей «самобытности». Мне жаль, что я родился в этой семье, отравив вашу безоблачную жизнь, потрепав ваши слабенькие нервишки. Только не забывайся — я осмелился сделать выбор, уйти. Подарил вам идеальную среду обитания. Без меня и моей «самобытности». К чему же не наслаждаться? Спасибо бы сказали, что избавил вас от неудобств.

— Если ты думаешь, что этим сделал кому-то приятный подарок, значит, ты законченный придурок!

— Извините, никогда не мог понять, что вам всем от меня надо. Но что я точно понимал — ещё одного паршивого месяца в этом пыльном склепе, с бесконечными нравоучениями мне точно не выдержать, не запустив в кого-нибудь чем-то потяжелее! Тебе хоть раз приходилось здесь чувствовать себя лишним, изгоем, никем? С вами, ссохшимися мумиями, от которых не дождешься никаких эмоций, ничего светлого, один холод, как в тюрьме. Мать, которая не переставала безуспешно, но упорно ковырять и перемывать мне мозг — всё ещё надеясь «сломать» меня, как она выражалась! За тем, что она пыталась «сломать» во мне, никогда не было того человека, которого она искала! Отец, качающий головой на каждую мою фразу. Ты — ученик года с лаврами, торчащими из пятой точки! Только и твердил мне «не высовываться», «не скандалить», «не доводить матушку». Рег, я чувствовал ответственность за тебя, но ты стал таким странным, ты стал больше за них, чем за меня. Ты перестал поддерживать меня от слова совсем. Только «слушай их», «слушай, не спорь», «всё будет в порядке». В порядке со мной уже не будет ничего и никогда не могло быть в силу того, что я не понимаю, почему я появился в семье, которая противоречит моему нутру! И от которой я не могу отвязаться, чтоб мне провалиться! Я пытался, действительно пытался, подумать о вещах, о которых вы толкуете, о вашей, Мерлин помилуй, доктрине. Но, хоть убейте, не проникся, это всё для меня как-то тошнотворно, неправильно, неестественно. Лучше уж остаться бездомным и безродным, чем позволить выбирать тебе круг общения, друзей, жену; определять, как ты будешь жить! Вся жизнь уже кем-то за тебя прописана — как обвести готовый шаблон, никакого права менять что-либо.

— Тебе следовало засовывать в задницу свою правоту хоть малость, хоть немного, иногда, хоть через раз! Вот зачем я просил тебя помалкивать. Ты получил бы всё, что только хотел, с этим идиотским кольцом наследника. Ты мог бы перекроить всё, как тебе хочется, да даже провозгласить, что отныне Блэки женятся только на грязнокровках! Каким бы тупоголовым ты не был, ни наша мать, ни отец — никто бы не выжег тебя с гобелена, никто не изгнал бы тебя. Тебя! Первого, чтоб тебя мантикора разорвала, любимого сына! Наследника! Ты сам себя изгнал. И тот невнятный путь, которым ты пришел к этому праву — менять что-то здесь…

— Я от него отказался! И не сдалось мне это! Тебе надо — иди, подбери, что уронили.

— …неважно как, — продолжал орать Регулус, не обращая внимания на вброшенную братом новую провокацию. — Неважно, принял ты или нет. Это право было у тебя в руках, и ты получил бы его в любом случае. Ты, черт возьми, получил его, даже сбежав! Расколов семью, растоптав родителей и их чувства, превратив мою жизнь в кошмар! А после тебе всего-то надо было вернуться, чтобы тучи, словно в сказке, разверзлись, на землю, как ковровая дорожка, спустилась радуга, а по ней вниз на марципановом пегасе проскакала разряженная в платье из бриллиантов принцесса и вручила тебе семейное кольцо главы рода Блэк! Ты! — разъяренный Регулус ткнул пальцем в брата и весьма не образно, а прямо ему в грудь. — Тебе всегда надо было просто быть, а мне не видать этого всего как своих ушей, даже если я в лепешку расшибусь!

— Не изобретай единорога! Всю сознательную жизнь я слушал эту песню «Регулус то, Регулус сё» — причем из года в год одну и ту же. Святой Регулус! Как осьминог, жонглирующий своими гениальными талантами. Ну, куда уж мне! С моими дурными манерами и убогими взглядами.

— Всё, что я делал, было жалкой попыткой попасть в их поле зрения! — рявкнул Регулус и замолчал на какое-то время. — Нет, Сириус. Вопреки твоим «дурным манерам» и «убогим взглядам», вопреки пониманию того, что ты не будешь продолжать традиции — что ты их ненавидишь! — вопреки всему наша мать дала тебе кольцо отца. Не мне! В то время как я был готов даже поставить крест на себе! Собери все факты в кучу и пойми — это я всегда был в твоей тени.

Пламя вспыхнуло, из камина вышла Вальбурга. Она подозрительно взглянула на взъерошенного младшего сына, одиноко стоящего у камина, будто в боевой стойке, и усталой походкой покинула столовую.

Сириус испарился из дома так же внезапно, как и появился, оставив Регулуса один на один с кипящей внутри него бурей гнева.

Что же, вот я и нашел свою тетрадь! Надеюсь впредь её больше не терять — идея сама по себе утопична, но вы в меня верьте.

Вся проблема-то только в тетради и ручке. Чтобы их найти, мне нужны очки — а как найти очки без очков? У меня одни для дали, другие для близи, а третьи — чтобы искать и первые, и вторые. Но вот если потеряю их — пиши пропало. Только ждать, пока вернется… как же её зовут? Не знаю, каждый раз заново знакомимся. Девушка из инспекции, красотка, проверяет меня два раза в неделю, не умер ли. Заодно находит мне вещи, которые я потерял.

Не подумайте, что я не хочу вам рассказывать. Очень даже хочу!

И не воображайте, что я потерял способности и теперь ничего не вижу. Ещё как вижу!

История эта преследует меня каждый раз, когда я закрываю глаза, навязчиво напоминая мне, что я должен её поведать. Никуда мне от неё не деться. Видать, и умереть мне не даст, пока вы всё не узнаете, чтоб мне провалиться.

Так вот, рассказываю дальше, но предупреждаю, что на этом небе помимо Сириуса, Регулуса и остальных Блэков ещё много звёзд, и все, как могли, подлили масла в огонь. Взять, к примеру, сестер Яксли. Конечно, Блэки лучше всех умеют заварить кашу, но Яксли им очень старательно помогали, поэтому мне срочно надо вас с ними познакомить.

Не буду больше забегать вперед и болтать — вы всё равно мне сразу не поверите, — просто слушайте, что будет дальше, и в будущем пообещайте не судить сестер строго. В конце концов, они такие же люди, как я и вы, и души их так же мечутся между Тьмой и Светом.

Ваш Астроном

* * *

Мэрион Яксли неслась по Атриуму Министерства магии со смятым бумажным самолётиком в одной руке и кульком с панини в другой. Собрание-переносится-на-два-часа или до-свидания-обед. Очутившись возле лифта, она ещё раз взглянула на скомканный клочок: «Собрание состоится в малом конференц-зале Отдела магических происшествий и катастроф, уровень три».

Странный выбор локации для обсуждения теста на профпригодность. Или же нет, потому что её профпригодность настолько же катастрофична?

Хотя Флоренс и Сабина тоже должны быть там, а их-то точно нельзя упрекнуть в непрофессионализме.

Створки одного из лифтов уже закрывались, когда Мэрион влетела в него как ошпаренная. Внутри стоял Корбан, вальяжно опираясь на стенку. Прическа уложена волосок к волоску — чем Мэрион явно не могла похвастаться, щегольской костюм идеально выглажен. Братец с отвращением посмотрел сначала на неё, а потом на кулёк с панини.

— Здравствуй, Корбан, — поприветствовала его Мэрион сквозь ком в горле.

— Здравствуй, — его неторопливые интонации заставляли девушку нервничать и краснеть, будто её отчитывают. — Твоя мать не говорила тебе, что опаздывать — это дурной тон?

Ей казалось, что он видит её насквозь, хотя всё их общение состояло из редких препираний и соревнований в остроумии.

— Собрание перенесли, поздно узнала об этом, — от возмущения ей хотелось вытащить из свертка панини и перемазать его дорогущий костюм жирным соусом. Однако лицо надо было держать. — Ты разве не туда направляешься?

— Впервые слышу, — ровно отозвался молодой сноб. — Может, это только для сквибов?

— Какая шутка, — фыркнула Марион. — Повторяешься.

Лифт остановился. Корбан вышел на втором уровне.

Конец. Идеальная демонстрация общения с братом в одной-единственной зарисовке.

Сотню раз Мэрион задумывалась: когда она стала такой неуверенной? Когда и как именно из неё выбили всю спесь?

Ответ: медленно, постепенно, с годами, проведенными в министерстве, которое мучительно примешивало её к массе других непримечательных работников. Сейчас, если об неё кто-то и принимался вытирать ноги, это проходило почти безболезненно, только тихий внутренний голос когда-то бойкой девчонки что-то пищал и брыкался, создавая слабый дискомфорт, но Мэрион научилась его игнорировать.

В первый день здесь Корбан, её ровесник, был для неё не более чем надоедливым жуком. Она его и в соперники бы себе не записала даже. А теперь, спустя десять лет, она была муравьем, которого Корбан, наверно, не раздумывая, раздавил бы. Нет, он совсем не питал к своим сестрам любви. Всё потому, что они, гадкие простолюдинки, могли стать причиной исключения светлейшей фамилии Яксли из списка непревзойденных двадцати восьми. Но почему-то Корбан винил в этой опасности их, а не своего родного отца.

* * *

Мэрион вошла в конференц-зал и закрыла за собой дверь. Если бы не маячащие макушки сестер, она точно решила бы, что ошиблась помещением: перед рядами пустых стульев, прислонившись спиной к ораторской кафедре, стояла Миллисента Багнолд, новый министр магии. Сабина и Флоренс обернулись и нашли её взглядом.

— Здравствуйте, мисс Яксли. Проходите, — окликнула остолбеневшую Мэрион министр. — Это не ошибка. Я как раз объясняла, что не следует искать смысл в том, что я собрала вас именно здесь.

По колдографиям в «Пророке» личность Миллисенты Багнольд у Мэрион — как бы упорно она эту мысль от себя не отгоняла, — почему-то ассоциировалась с фразой «хорошего человека должно быть много». Первая встреча с ней, вот так близко, тоже произвела соответствующее впечатление.

Напоминая себе что-то о свойствах обманчивости внешности, Мэрион зашагала вдоль ровных пустых рядов и села рядом с сестрами.

— Ещё раз прошу прощения за такой скачок во времени и перенос заседания. Итак, скорее всего, вы уже догадались, что речь пойдет не о тестировании, хотя отчасти оно повлияло на выбор ваших кандидатур.

Возможно, потому что все трое поставили галочку напротив ответа «Кентавр дери это болото, хочу переквалифицироваться либо выкинуть палочку в Сену и стать новозеландским фермером». Утрированно.

Флоренс, Сабина и Марион внимательно смотрели на министра, но пока боялись радоваться — обычно начальники примеряли образ приятных людей, только чтобы сообщить что-то действительно неприятное.

— Я знаю, вопрос генеалогии для вас... сложный. И, безусловно, личный, — туманно начала разговор министр. Сестер мгновенно сковало напряжение: неужели отбор в команду нелепых заместителей Багнольд проходит настолько дотошно, что даже биография их чудаковатой семьи не остались незамеченной? Хорошо, должно быть, министр посмеялась, читая их истории — без малого комедия, достойная постановки в театре. — Не смущайтесь, — обратилась та к раскрасневшейся Мэрион. — Я искала людей не только себе в заместители, но и для некого дела, которое, по моему мнению, намного важнее, чем группа вчерашних стажеров, дерущихся за обязанность нести мою мантию. Что-то мне подсказывает, что именно вы приметесь за работу, которую я намереваюсь вам предложить, с удовольствием. Так что я позволила моим людям копнуть глубже ваших проектов и публикаций, простите мне мою неэтичность.

Милиссента выдержала небольшую паузу и продолжила:

— В связи с политикой, которую продвигал известный нам всем тёмный маг, мне показалось целесообразным создать ещё один департамент. У нас есть Отдел, который занимается вопросами популяции существ, но нет ничего подобного по вопросам популяции магов.

До троицы Яксли только сейчас начало доходить, что их созвали сюда не для того, чтобы всех скоропостижно уволить, но понимание того, что от них хочет Багнольд, увы, не стало яснее.

— Мне нужны люди, которые будут добросовестно и ответственно заниматься вопросами генеалогии волшебников. Понимаете? — ответила министр на вопрошающий взгляд сестер. — Если уж вам по зубам было разобраться с горой обгоревших пергаментов — а это вся документация, которой мы располагали, после того, как неосведомленный балиец принес детёныша дракона прямо на порог вашего департамента, — то вы справитесь с чем угодно. Возможно, ваши успехи не обратили на себя заслуженного внимания: вы всё-таки составили самую полную базу данных в истории — на оборотней и вампиров со всеми цепочками обращения, стаями, генеалогией и личными досье! Мне в свою очередь хотелось бы вас за этот подвиг наградить.

Такой сценарий карьерного поворота не рассматривался никем.

Отчего-то объявление о вакансиях помощников для младших помощников заместителей министра показалось мечтательным сёстрам особо заманчивым, хотя для их опыта пробоваться на эту должность было весьма неловко и даже стыдно. Однако это их не остановило. Донельзя разочарованные своим родным департаментом популяции магических существ, женщины решили начать что-то новое, даже если для этого придется подносить кому-то чай несколько первых лет.

Жизнь их маленькой, дружной, но странной семьи напоминала бесконечный канцелярский кавардак, хотя и обладала особенным шармом и очарованием. Сестры были приветливы и добры, слегка неряшливы и в приличной степени рассеянны, но в работе трудолюбивы и требовательны к себе. Фанаты своего дела, способные искренне заинтересовать себя в любом занятии, которое от них требовалось выполнить, даже если это просто бесполезный отчет. В поиске и переработке информации им не было равных — здесь мирные сестры превращались в фурий, безжалостных технарей, которые не отойдут даже хлебнуть чая, пока у них всё не сойдется.

Успех с базами данных оборотней и вампиров стал только первой ступенью и создал им соответствующую репутацию.

Появившись на работе одним прекрасным утром, Флоренс чуть в обморок не упала, увидев, во что превратился её рабочий стол, заваленный кипой отсыревших — то желтых, то зеленых — пергаментов.

— Это ещё что?! — не выдержала она.

— Это, — напуганно отвечал заместитель главы Отдела, чуть не сложившийся пополам от страха. — Из транспортного. Просят помощи с базой данных.

— А каким боком тут транспортный? У них, что, тоже был дракон? Или потоп?

— Нет, но спрашивают, может, за вознаграждение? — выполнив свою миссию, он поспешил скрыться.

«Может! — подумала Флоренс, фыркая. — Давайте теперь все Отделы притащат нам свои покрытые плесенью базы!»

Так и случилось.

Но вознаграждение сестры за это получили баснословно приятное, поэтому не жаловались. Отныне все базы данных в министерстве — за исключением, конечно, тех, что принадлежали Отделу Тайн, — были работами авторства сестер, и как руководители не пытались выдать их за свой интеллектуальный труд, им мало кто верил, ведь слухи расползались очень стремительно.

Уже потом, когда базы были в порядке, Яксли вернулись к борьбе за права животных и существ и непрестанно терпели крах на этом поприще.

За годы карьеры бок о бок в одном департаменте с магическими существами сестры немало настрадались из-за своей чуткости и жалости к бедным домовикам и прочим притесненным. Окончательно испортив отношение с главой департамента своими попытками пропихнуть в законодательство приложения по правам «бедных и несчастных» драконов, Яксли отчаялись сделать этот мир лучше в своем нынешнем положении. Для того, чтобы озвучивать свои предложения с более высокой ступени карьерной лестницы, сестры были готовы даже быть на побегушках на первых порах, но зато иметь шанс когда-нибудь в будущем быть услышанными.

Могло показаться, что сестры лукавят, и не так уж им важно действительно что-то улучшить. Вовсе нет, личные интересы у каждой из них были свои, и ни одна из них не принималась отрицать их наличие. Однако кружок по интересам подобрался так, что превыше всего они ценили сам процесс деятельности, а не её плоды.

Начинать всё почти с нуля было сложно, а ведь им давно не по двадцать лет. Вопреки этому, Яксли упрямо отказывались расстаться со своими радужными мечтами, а чудеса случаются с теми, кто в них верит.

Тем временем под потолком начали собираться стайки бумажных самолётиков, принимающихся лавировать над министром, сообщая о том, что «собрание» долго не продлится.

— Хорошо, — кратко выдала вердикт Багнолд, лицезрея скопившуюся корреспонденцию, нависшую над ней. — Предупреждаю, департамент секретный. И экспериментальный. Ваш материал: архивы, вся релевантная документация по данному вопросу. Ваша первичная задача: составить родословные семей волшебников. И чем полнее — тем лучше. Если возможно, с занятостью, профессиями, генетическими и какими-либо вообще заболеваниями, дружескими связями, любопытными фактами, школьной успеваемостью. Проще говоря, со всем, что посчитаете необходимым для цельности и полноты картины, — сестры вопросительно переглянулись. — Если потребуется помощь какого-либо Отдела или организации, можете воспользоваться ей, но только проконсультировавшись с… ах, да, представляю вам вашего куратора — Оберон Гамп. Мистер Гамп любезно согласился понаблюдать за процессом и побыть посредником между вами и мной.

Сестры Яксли синхронно обернулись к двери и увидели Оберона Гампа собственной персоной. Мужчина просверливал в Флоренс дырки и стоически ожидал своего выхода. Сабина и Мэрион чуть заметно перестали дышать и встретились взглядами из разряда «только не это».

Кажется, их пытаются запихать в Отдел Тайн. Имеет ли смысл сопротивляться? Почему Багнольд делает из нового департамента какую-то загадку?

— Так, теперь я вынуждена вас оставить. По всем вопросам вы можете обращаться к мистеру Гампу. Он также проинформирует вас о рабочих планах на ближайшее время.

Гамп, слащаво улыбаясь, поцеловал руку новоиспеченного министра и неспешно последовал к кафедре, поглядывая на сестер боковым зрением.

Не переставая то ли говорить с самой собой, то ли выкрикивать указания своему быстро пишущему перу, выпрыгнувшему из кармана мантии, Багнолд удалилась, уводя за собой бумажный эскадрон.

— Что ж, дамы, рад познакомиться. Меня зовут Оберон Гамп, я работник Отдела Тайн, а вы теперь являетесь работницами нового департамента упомянутого Отдела.

«Каков червяк», — подумала Флоренс.

Рад познакомиться.

Оберон Гамп. Известный своими академическими успехами зануда. Излишняя похвала, всеобщие «охи» и «ахи» по поводу его гениальности превратили его из некогда сносного и интересного в общении молодого парня в заносчивого карьериста. Второе — после милого братишки Корбана — Нежелательное лицо в рейтинге сие лиц, составленном кружком старых дев Яксли. Женская память имеет одно абсолютно негодное свойство — впитывать в себя всякие обиды, да так, что те укореняются в голове подобно сорнякам в саду или тараканам в гнилом чулане. Особенно это касается обид, нанесенных в весьма нежном возрасте особенно романтичным и влюбленным особам женского пола. И, конечно же, если обидчик был парнем. Именно так Оберон Гамп и стал Нежелательным лицом номер два.

Однако и этого статуса блестящему невыразимцу стало мало. Теперь он решил не ограничиваться краткими оценивающими взглядами в сторону старшей из сестёр. Теперь он решил пойти дальше и отвести душу, предложив своё шефство над уже известным департаментом, определенно зная, кто будет работать в этой команде. Как там говорится? Шутки ради?

— Ещё раз акцентирую внимание на словах министра — так как департамент популяции магов запущен под эгидой Отдела Тайн, вся деятельность и результаты строго секретны. Советую вам, дамы, после собрания отправиться на свои рабочие места, собрать личные вещи и сказать коллегам, что вас переводят в команду помощников министра, в которую вы, собственно, и пробовались, — уточнил он, поморщившись, — а детали вам ещё не известны. Можете винить во всем треклятый тест на профпригодность. Это будет удачным объяснением. А работу над их…памятью возьмут на себя другие.

До сих пор не встретив никакой вербальной реакции на инструктаж, он одним шевелением пальца запечатал входную дверь. Уже на случай, если ему придется работать над их памятью.

Сестры же только и ждали, когда червяк выкинет что-нибудь этакое, после чего им можно будет дружно переглянуться и про себя произнести «каков нахал».

Никто не спешил расслабляться.

С самого начала было ясно — бесплатный сыр только в мышеловке. Шикарная должность не может появиться из воздуха, не имея за собой никакой подоплеки.

— А сейчас я попрошу взглянуть на появившиеся перед вами инструкции, ознакомиться и задать свои вопросы.

* * *

— Он отвратителен! — распалялась Флоренс, нарезая запеканку на такие мелкие куски, будто на месте своего ужина видела лицо Гампа.

Сабина и Мэрион молчаливо переглянулись и снова уставились в свои тарелки. Для их старшей сестры этот человек стал серьезным отягчающим обстоятельством. Жирной кляксой на безукоризненно заполненном документе.

— Если ты хочешь отказаться из-за него, мы с тобой, — поддержала сестру Мэрион.

— Глупости, — отмахнулась Флоренс, подумывая о том, что проходить процедуру перемывания мозгов Обливэйтом ей бы не хотелось. — Не может быть всё идеальным. Ради этой работы я готова потерпеть рожу Гампа.

Теперь Мэрион улыбалась, глядя на зверствующую над куском запеканки сестру, которая будто нарочно делала это так комично.

Однако поводов для смеха особо не было. Если Флоренс отзывалась о ком-то в негативном ключе — это свидетельство самого что ни на есть глубокого отвращения. Кто знает, сколько раз в неделю сестрам придется оттаскивать её от Гампа, желающую расцарапать ему лицо? Старшая сестра в карман за словом не лезла, что иногда становилось опасным навыком — сколько же раз она совсем не по-когтеврански выплевывала в лицо людям, которые её не просили, едкую правду-жизнь. Флоренс была очень хитра, но иногда в её распредкоробке что-то заедало, а Мэрион и Сабина не знали, когда и по чьей вине её может в очередной раз «закоротить», но на всякий случай были рядом, чтобы защитить сестру от последствий самой себя.

Они с осторожностью признавались себе, что пройти лабиринт в голове сестры не под силу даже им. Душа Флоренс была потемками. Вероятно, потому, что в министерстве она задержалась дольше всех, и от гадкого Терция Яксли настрадалась больше всех, появившись там самой первой и без всякой поддержки.

Но если говорить про Оберона Гампа, у Флоренс были все основания плюнуть тому в душу. Хотя бы в знак возвращенного старого как мир долга.

— Мы постараемся взять большую часть его внимания на себя, правда? — обратилась Сабина к Мэрион. Та кивнула в подтверждение. — До сих пор не верится в происходящее. Уже думала тренироваться носить поднос на голове, одновременно сжимая газету в зубах.

— Примитивно, — скривилась Флоренс. — А как же вычесывать шерсть фамильяра министра и пересаживать цветы в её кабинете?

— Это хотя бы могло мне понравиться, — улыбнулась Сабина, пытаясь поймать горох, катающийся по тарелке в попытке бегства от её вилки.

— Ты сумасшедшая, — дала свою оценку Флоренс. — И всё же нам крупно повезло с таким предложением. Боюсь представить, где теперь ждать подвох.

Мэрион задумчиво смотрела на непогоду за окном.

— Думаю, мы наконец-то сможем сделать что-то полезное для этого мира, — вдруг сказала она. — Только что-то подсказывает мне, не для всех это будет полезно.

— О чем ты? — не поняла сестру Сабина.

Мэрион обернулась, отложив приборы.

— Подумайте, зачем Багнольд понадобился департамент. Мне кажется, потому что она очень амбициозная старушка, которая хочет иметь запасной план на любое обстоятельство, способное нанести удар её карьере. Даже если, — осеклась она. — Даже если Тот-Кого-Нельзя-Называть вернется.

Сестры шарахнулись от неё как от умалишенной.

— Какая муха тебя укусила? — выдавила из себя Флоренс.

Действительно. Впору бы заткнуться в благодарность, что кто-то наконец-то дал им стоящее, ценное задание.

— Подумайте, — с волнением призывала их Мэрион. — Наша работа отныне — слепить из тонны архивных пергаментов и несвязных документов реальную картину происходящего, и от того, какой получится эта картина, зависит многое. Зависят как минимум чьи-то судьбы, — Мэрион повысила голос и поднялась со своего стула, по очереди сверля не разделяющих её сомнений сестер проникновенным строгим взглядом.

— О, Мерлин. Сядь, не драматизируй, — отмахнулась от неё Сабина, потянувшаяся за пудингом.

Мэрион поджала губы и скрестила руки, после чего отошла к окну, прикованная пейзажем за окном, в точности отражающим те смутные чувства, закравшиеся ей в сердце.

Флоренс, задумчиво прищурившись, слушала младшую сестру.

— Это не драматично, — тихо продолжала Мэрион делиться своими опасениями. — Просто, лично для меня, страшно. Быть причастными к чему-то, что после кто-то другой сможет использовать для достижения своих целей, перевернув все факты так, как это ему удобно? Я этого отнюдь не хочу. Будь предложение хоть сто раз судьбоносным.

— Думаешь, Багнольд понадобились эти исследования, чтобы кого-то дискредитировать? — уточнила Сабина скептическим тоном.

— Политики, — хмыкнула Мэрион. — Делают что-то ради того, чтобы себя обелить или дискредитировать других. Не все пытаются действительно что-то улучшить.

О, простодушие Сабины — как из сказки, Мерлин помилуй. Вот её стремление найти отца было самым странным — к чему, когда тебя оберегает мать, армия дедушек, бабушек, тёть, дядь и бесконечных кузенов? Сабина убежала из сказки, борясь за свою независимость, словно маленькое государство, не способное самостоятельно обеспечить граждан продовольствием и не имеющее ресурсов пресной воды. Она билась отчаянно и своего достигла, только, естественно, не была готова к отсутствию в добрых фей-крестных этой реалии. Однако Мэрион казалось, что вера Сабины в них до сих пор не умерла:

— Слишком дремучий план. Стала бы Багнольд разводить такое? Даже попутно новый департамент собрать для того, чтобы просто кого-то дискредитировать? К тому же она только год как вступила в должность. Свежа и не запятнана скандалами. С ходу готовить оружие в защиту своей репутации было бы паранойей.

— Но Мэрион действительно в чем-то права, — высказала своё решающее мнение Флоренс. — Иметь в кармане досье на всех и вся в волшебном мире — это неплохое подспорье, особенно против тех, кто до фанатизма горд своей родословной. Что, если нам случится обнаружить какое-то поразительное противоречие и развенчать миф о чьем-то безупречном происхождении, — с хитрым прищуром размышляла она.

— Чтобы потом лжечистокровные спустили на нас всех дементоров? — методично поинтересовалась у сестры Сабина.

— Но это Отдел Тайн. Никто не узнает, что это сделали мы.

— После истории с тем Руквудом уже нельзя быть такой уверенной, — парировала Сабина.

По коже Мэрион пробежала дрожь.

— Спасибо за ужин. Сегодня ты превзошла саму себя, — она натянуто улыбнулась Сабине. — Я, пожалуй, вздремну.

Отправив свою тарелку в раковину, Мэрион стремительно удалилась. Флоренс и Сабина непонимающе переглянулись и неуверенно продолжили есть. Вторая какое-то время рассматривала содержимое стола и не удержалась спросить:

— Флор, скажи честно, рыба вышла так себе?

Флоренс отрицательно покачала головой, пытаясь в этот момент найти объяснение поведению младшей сестры и её бегству с ужина.

* * *

Мэрион сидела на подоконнике в своей комнате, сжимая в руках крупные обрывки писем. Она думала, что ей никогда в жизни до этого не приходилось рвать письма. Не приходилось вырывать, выцарапывать кого-то из своего сердца.

«Сколько лжи, — подумала она, — я выслушала от тебя, не уловив эти нотки фальши». Её радар лжецов, собранный в Университете магического правосудия, остался молчалив, подвёл её так сурово. Полки, уставленные литературой про законы, права и психологию преступников, смотрели на хозяйку с немым укором.

Мощное успокаивающее, по составу больше напоминающее транквилизатор для оборотня, прекратило своё действие, и Мэрион снова провалилась в эти мысли.

А ведь всё началось так банально.

Небольшого опыта работы в министерстве было достаточно, чтобы построить траекторию движения каждого человека в Атриуме. Сказать, кто на сколько опаздывал, а кто всегда приходил заранее — ровно так же, как и другие обитатели могли рассказать это про неё. Каждый день кто-то заводил этот механизм, и работники, словно шестеренки, принимались с ляганием двигаться каждый на своем месте. Но этот человек был здесь будто бы лишним элементом. Он вёл себя привычно и спокойно, можно сказать, что быть здесь для него не ново. В то же время было что-то неосязаемое, говорящее, что он не отсюда.

И его траекторию Мэрион не знала — это столкновение было неизбежным. Как в замедленном действии её ланч, по закону жанра изрядно приправленный свежим французским майонезом, полетел прямо в направлении мистического незнакомца, один вид которого вселял Мэрион невообразимый трепет. Волшебник, услышав смачный звук, с которым неповторимый кулинарный шедевр, приготовленный Сабиной, впечатался в его мантию, произнес тихое Эванеско и продолжил идти, куда шел с молчаливой тенью усмешки на лице.

«Старая добрая правда: если ты заметила невыразимца, значит, невыразимец хотел, чтобы ты его заметила. И его появление в Атриуме, конечно же, не было случайным?» — задала себе риторический вопрос Мэрион.

Внезапные письма, извинения за проявленную грубость — с его стороны! А ведь это она никогда не смотрела под ноги.

«С чего бы?» — снова спрашивала себя она.

К лучшему, что ей никогда не стать судьёй. Так наивны могут быть только младенцы.

На письма ушли километры пергамента. А послания сочинял он сам, или ему помогали всей Пожирательской группировкой? Так или иначе, им или ему лично удалось подготовить почву так, что она сама была готова выболтать всё без пыток. И об оборотнях, и о драконах, и о великанах. Как, где и сколько их ещё осталось.

Если бы Флоренс и Сабина знали, четвертовали бы в лучшем случае, проявив милосердие. Помимо горькой обиды на него и разочарования в себе, Мэрион вдобавок отравляло чувство вины. Тайна, спрятанная от сестер, ползала под кожей, как жук, переворачивала вены, кусала изнутри. Флоренс — сама по себе дремучий лес, а теперь ещё и она сама, Мэрион, обзавелась скелетом в шкафу. Остается надеяться, что среди них троих хотя бы Сабина осталась такой же бесхитростной.

Единственная встреча один на один в глухой таверне, на которую он явился весь взъерошенный, будто с кем-то дрался. Только увидев его, Мэрион уже захотелось убежать. Секунда, и она будто впала в сон. Прекрасный, красочный, к котором могла говорить с мистическим невыразимцем Августом Руквудом не обкусывая ногти от ужаса. Разговор шел как по маслу.

«Опять же, невероятно. Всего капелька зелья, добавленная в чай, или искусно примененное заклинание болтливости?» — ругала она себя.

Так уверовала в сказку о правах драконов, что позабыла о том, что голова должна быть всегда на плечах. Магические зверюшки выбили из неё всю прыть и бдительность.

А может, против Августа Руквуда она просто не имела шанса?

Какое-то время она ещё окрыленно летала, а после случился Хеллоуин. Гриндилоу её дернул вообще прийти на его суд.

Он, сидящий на скамье подсудимых, бледный и еле живой, не имеющий сил на борьбу, лишь вскользь зацепившимся взглядом за её ошарашенное лицо, похожее на один большой кричащий вопрос. Она могла с уверенностью сказать, что не знает этого человека, к которому её в прошлом тянуло как магнитом.

Однако этот человек волшебным образом сделал ей очень большой подарок на все праздники в году: не произнес её имени. Быть может, не так много узнал от неё, а быть может… но какая разница сейчас?!

Можно ли прийти в Мунго и попросить стереть Августа Руквуда совсем? Есть ли в министерстве сектор по ликвидации Августов Руквудов из мозгов подобных ей дамочек-идиоток?

Было бы легче работать в Отделе Тайн без него во всех проявлениях, не думая, что этот волшебник тоже здесь был и дышал.

Незыблемое британское министерство, пригревающее шпионов и кретинов, по незнанию им помогающим.

Мэрион громко выдохнула и принялась собирать клочки, упавшие на пол.

Первым, что услышала Мэрион, прибыв в первый день на работу в министерство: «О, ещё одна Яксли».

— Простите? — непонимающе переспросила она уже удаляющего вдаль волшебника.

— Плодовитый гад этот Терций, — только буркнул себе под нос безымянный, и решетка лифта гулко за ним захлопнулась.

«Странные они, эти англичане» — поежившись, подумала Мэрион. Но ничего, она ведь отца приехала найти, а не налаживать международные отношения — слава Мерлину.

И она действительно его встретила, только было это совсем не так, как она себе представляла.

Табличка на двери «Терций Яксли, старший заместитель министра по подбору персонала». Стук. Последовало разрешение войти. Огромный кабинет с панорамным окном, вид которого выходил на блоки-домики офисных планктонов. Десяток самопишущих перьев за работой и один седой волшебник с волшебным моноклем, который даже не оторвался от своей писанины, чтобы поднять на неё глаза.

Мэрион хмыкнула. Потом ещё раз, громче. Да что же они тут все глухие в Англии?

— Присаживайтесь, — волшебник указал на кресло перед его рабочим столом, всё ещё делая какие-то заметки на куске пергамента.

Весь эффект, которого удалось достичь.

Мэрион нахмурилась и уселась в кресло.

Ещё пять минут он заполнял какие-то формы, прежде чем, казалось бы, вспомнил о её присутствии. После этого он щелкнул пальцем — из шкафа, набитого мелкими выдвижными ящичками, выехал один, а из него выскочил конверт, который волшебник — отец Мэрион! — ловко поймал и положил перед ней, продолжая заниматься корреспонденцией и невербально помешивая чай.

А ведь мама её предупреждала.

Всё было настолько отлажено и четко в его действиях, что Мэрион на секунду задумалась об ужасной, страшной как сама реальность, гипотезе, пришедшей ей на ум: что, если тут её никто не ждет? Что, если ей не вписаться в эту закостенелую систему?

— Прошу, ваше назначение в Отдел регулирования магических популяций и контроля над ними, уровень четыре, как и было обговорено с моим коллегой из МАКУСА.

Мэрион не могла отделаться от чувства, что он совсем не понимает, кто она такая, но, вслушавшись в его слова, заморгала от негодования.

На неё будто вылили ведро ледяной воды.

— Но… — остолбенела Мэрион, осознав, что происходит что-то крайне нелепое. — Я приехала сюда для работы в Отделе магического правопорядка! — выпалила она весьма несдержанно.

— Отдел магического правопорядка не нуждается в работниках. Если вы не желаете принимать данное назначение, то…

— Но как вы можете об этом говорить! Это же совсем не моя специальность, абсолютно другая сфера! — Мэрион повышала голос с каждым произнесенным словом.

Непонятно, что её злило больше — этот бардак в британском министерстве или то, что её отцу до Люмоса на неё.

Терций Яксли сухо посмотрел на неё, не выражая ни одной эмоции из всего возможного в этой ситуации спектра.

— …Возможно, вам лучше вернуться в США, чтобы творить правосудие там, — неутешительно закончил он свою фразу.

Мэрион отпрянула назад, врезавшись в спинку кресла, пораженная его дерзостью.

Волшебник не шелохнулся, даже не моргнул.

Мэрион вглядывалась в лицо отца в поисках хоть какой-то тени чувств. Безуспешно.

— Беру, — процедила она зло, при этом оборонительно вцепилась в его стол. Ярость для неё имела непривычный, горький и противный вкус.

— Берёте, — язвительно передразнил он, выставляя её покупательницей на базаре. Это, наверно, первый и последний оттенок какой-то эмоции, который она от него получила.

Мэрион, уже не контролируя себя от слова совсем, склонила голову в немом вопросе, а потом не удержалась всё-таки задать его:

— Вы знаете, кто я?

— Что ж, — непоколебимо отвечал он без заминки. — Вы носите мою фамилию, стало быть, мы родственники. Но это мало что значит, если вы хотите себе другое место. Даже, если вы носите одну со мной фамилию, мест в Отделе правопорядка нет.

С каждым его предложением в Мэрион возрастало желание убраться отсюда, кинув новообретенному отцу прямо в ледяную физиономию выданное ей назначение.

Дверь отворилась без стука.

— Отец? — послышалось за спиной у Мэрион, вжавшейся в кресло настолько, что её вряд ли было видно входящему.

— Да, Корбан, проходи, — явно более приятным тоном ответил волшебник кому-то, кто вошел в кабинет.

Глаза Мэрион округлились, намереваясь вот-вот лопнуть.

— У вас есть какие-либо вопросы, мисс? — бессовестно спросил отец.

— Нет, никаких вопросов, — буркнула она и вскочила на ноги.

Хвала Мерлину, она не забыла напоследок схватить со стола своё назначение и поэтому удалилась эффектно, не возвращаясь.

Терций Яксли давно умер. Единственное, за что Мэрион ему благодарна, — то самое направление в Отдел регулирования магических популяций, где она встретила сестер. Они приняли её как родную, и их истории были такими же. Всех их привело в британское министерство отчаянное желание найти отца. После его смерти им достались мелкие доли в его завещании, которые они сложили галеон к галеону и приобрели этот домик в Гринграсс Хилле.

Корбану же досталось всё остальное. И кентавр с ним.

Они обрели что-то большее, чем воссоединение с отцом-беглецом.

С её приходом в Отдел в Флоренс и Сабине проснулась доселе дремавшая жажда справедливости и правосудия. Её мятежный американский дух и революционные идеи их сначала пугали, но позже покорили. На Отдел свалились ещё два новоиспеченных бунтаря, борца за права магических животных и существ. Глава отделения от них едва не вешался, к тому моменту, как они отчаялись повлиять на обстоятельства и дружно приняли решение переквалифицироваться, таинственным образом получив предложение от Багнольд. Мэрион вглядывалась в огонь и думала, к чему их в итоге приведет эта тропинка.

Немало извилистого пути уже был пройдено: сияющая как новенький галеон девочка, выпускница Университета правосудия, какими-то ветрами занесенная в Отдел популяции существ, теперь отправляется на службу в Отдел Тайн.

Кто знает, зачем?

В окне с видом на нижние и узкие улочки Гринграсс Хилла отражались блики от фонарей, а в небе сияли на теперь уже безоблачном небе звёзды.

Мэрион схватила со стола письма, пропитанные памятью об Августе Руквуде, и бросила их в огонь.

«Я стану лучшим невыразимцем, чем был ты».

* * *

На лице Оберона Гампа играла торжествующая усмешка.

История сестер Яксли для непосвященных в дело могла сойти за милую сказку для маленьких принцесс. Но только ему лично было по душе нечто классическое, вроде истинных народных сказок в их исходном варианте, без адаптации для тех читателей, кто за неимением крепкого желудка не способен переваривать такие произведения в оригинале. Со всеми «мерзостями и нелепостями», как их назвал бы современный среднестатистический человек. Так и историю семьи Яксли он тоже видел без прикрас.

В центре его наблюдений, как и много лет назад, была Флоренс. Гамп не мог объяснить свою зацикленность на её персоне. Она давно уже не вызывала у него никаких сердечных чувств и влечения. Однако некоторые публикации старшей из Яксли — скорее в Лондоне навечно перестанет идти дождь, чем она забросит это дело! — так вот, некоторые из её работ неотвратимо вызывали в нем, волшебнике, которого мало чем можно было напугать, чувство зарождающейся паники. И дело отнюдь не в содержании и наборе фактов, а в исполнении, в выбранных ей словах и в том, что читалось между строк. Отчего-то его рука каждый раз тянулась к тележке, которая развозила по министерским коридорам газеты и журналы, именно чтобы проверить очередной номер на наличие её статьи.

Решение Багнольд привлечь их банду в Отдел Тайн не стало для него большой неожиданностью. Как минимум потому, что составители практических всех баз данных в британском министерстве магии не могли оставаться обычными, никем не защищенными работниками, после того, сколько конфиденциальной информации через них было пропущено. По итогу того, что они сделали, вопрос об их переводе висел в воздухе, и был, наверно, очевидным для многих, но не для самих Яксли, живущих словно в пузыре.

Во-вторых, это работало и в обратную сторону: Яксли нельзя выпускать никуда с тем, что им известно.

А в-третьих, не признать их талант превращать кучу непонятных закорючек и несвязных поеденных молью фактов во что-то претендующее на слово «система» было бы верхом предвзятости. Оберон Гамп не хотел казаться предвзятым, поэтому тоже согласился с толковостью их работы и даже вызвался курировать их скромный департамент — не от большой любви к предоставлению никем не оплачиваемых услуг.

Интересовали ли его деньги? Уже нет. Наверно, Гамп успел достичь той стадии в жизни состоявшегося человека, когда сбывшиеся мечты задали последующим слишком высокую планку, и фантазия не способна была больше генерировать ориентиры для будущих материальных завоеваний. Всё, превращенное в прихоть, каприз, пустяк, мгновенно сбывалось. Приелось и наскучило.

Настала пора для нематериальных завоеваний.

Всю жизнь он контрастировал с сестрой, имеющей в приоритетах духовное развитие. Ему сложно обвинять Мирцеллу за то, что всё остальное она получила так легко, ничем для этого не пошевелив. Родила ребенка, едва закончив Хогвартс, потом с горем пополам — не без помощи Макмилланов, — отучилась на колдомедика, при этом старшие Гампы водили вокруг неё хороводы, будто она центр Вселенной, и не переставали подкидывать галеоны в её личный сейф. На всякий случай. Ранний брак — может случиться всё что угодно. Иными словами, остаться у разбитого корыта сестре точно никогда не грозило.

Его же путь сложился так, что он не раз задавался вопросом: а может, надо было тоже духовно развиваться, а всё остальное бы приложилось?

Но это было давно позади.

Сейчас Оберону Гампу хотелось, чтобы Флоренс Яксли и дальше оставалась у него на крючке. В этом отношении выхваченная должность куратора пришлась кстати. Его чутьё не даст сбой, а только поможет ему расколоть школьную соперницу.

Про таких, как Оберон Гамп, можно было сказать: хорошо, что страсть к деньгам занимала его какое-то время. Хорошо, что только сейчас он обратил свой взор на другие любопытные вещи и открыл для себя манипуляции — не ради прибыли, а ради азарта и собственных интересов.

Он ещё раз перечитал содержимое разложенных на столе бумаг и прищурился, уловив шум чьих-то стремительных, легких шагов.

Дверь отворилась, и в комнату влетела Джульетт.

— Дядя!

Светловолосый маленький сыщик по обыкновению появился без стука и бросился обнимать эмоционального, как бетонная плита, невыразимца, а после примостился у того на коленях, с любопытством потягивая воздух носом, словно лисица, в поисках чего-нибудь, о чем можно расспросить.

Но взору девочки были подвластны лишь пустые листы, и она недовольно нахмурилась, посмотрев на Оберона.

— Работаешь? — полюбопытствовала Джульетт, пытаясь скрыть проблеск разочарования от того, что её не допускают в хранители тайны.

— Работаю, работаю, — твердил Гамп, посмеиваясь над её детским любопытством.

— Почему не расскажешь мне? — пошла напролом девочка, подбирая как можно более серьезный и деловитый тон.

— И ты ещё спрашиваешь меня, детектив? Ты и так знаешь мой самый большой секрет, — понизил он голос, напоминая ей об их уговоре.

— Знаю! И умею хранить секреты, — с превосходством похвалилась Джульетт. — Ну, расскажи мне! Пожалуйста.

Племянница не унималась, продолжая выклянчивать новый клочок тайны, который Оберон, естественно, в трезвом уме ни за что ей не выдал бы. Допустив, что Джульетт способна собственными усилиями — как это было в прошлый раз — что-то разузнать, он решил, что ему, взрослому волшебнику, стоит перестать хотя бы комментировать её находки и утверждения, которые девочка притаскивала ему в надежде получить только один ответ на вопрос: «Правда или нет?» Без его одобрения она рано или поздно должна потерять интерес и перестать ставить его в неловкое положение результатами своих очаровательных детских исследований — это, видит Мерлин, для невыразимца было явно чем-то непривычным.

Для неё же было достаточно лишь правильно разыскать маленькую ниточку, чтобы в секунду распустить целый свитер. Даже крошечная подсказка, брошенная ей в руки с внештатно пролетающего мимо воздушного шара, привела бы её к новой загадке, ответ на которую она пытливо будет выбивать из своего дяди.

И он ещё по глупости сам же и научил её читать!

Споры между Мирцеллой и Эдвардом беспочвенны: с чем сама Джульетт намеревалась связать своё будущее, для Оберона было понятно без всяких гаданий на кофейной гуще и наблюдений за звездами.

Он любил свою племянницу, и, что странно, она его тоже обожала, несмотря на присущую дяде каменность. Но Оберон с сожалением признавал — ему пора обрубить эту близкую дружбу. Джульетт никогда не будет достаточно того, что он ей поведает, а он всё-таки выбрал быть невыразимцем.

— Рассказывай! — приказывала она.

— Дорогая моя Джульетт, — напряженно выдохнул дядя. — Идем ужинать.

Воспользовавшись моментом, когда племянница обиженно поднялась на ноги и последовала прочь из его кабинета, Оберон открыл ящик стола и достал из него сшитые между собой листы с отпечатанными на машинке буквами.

На обложке, помимо года — а это был шестьдесят седьмой, — автор вывел чернилами, которые сейчас уже выглядели изрядно потускневшими, ещё кое-что:

Прочитай. До конца. И только потом скажи, что думаешь.

Флор

Оберон взвесил предмет в руке, отбиваясь от нахлынувших на него воспоминаний, и подумал, что это нужно перечитать и надежно спрятать. Уменьшив ветхую книженцию, он закинул сие воспоминание в карман жилетки, а после отправился догонять Джульетт и спасать свою репутацию в её глазах.

Крошечные закупоренные пузырьки, переливающиеся золотом, словно кусочки расплавленного слитка. Феликс Фелицис. Целых тринадцать порций. Каждой из них должно хватить на плюс-минус двенадцать часов — конечно, если он всё сделал правильно. Регулус попытался представить себе сто пятьдесят шесть часов удачи. Подумать только! Но, естественно, пить всё враз было бы самоубийством.

Кстати, о самоубийстве. Он вспомнил, как хотел заказать по порции Феликса для себя и брата перед тем, как они отправились уничтожать крестраж в медальоне Салазара, в тот самый день, когда погибли Поттеры. Смогли бы они спасти их, будь у них чуть больше удачи?

Регулус потряс головой: он не любил сослагательное наклонение в таких вопросах.

Итак, Феликс Фелицис. Свидетельство о том, что полгода назад он вышел на финишную прямую, обучаясь у Гампа. Скоро приедет комиссия из Мировой Ассоциации Ученых — друзья и коллеги доктора Гампа со всех уголков света. Они и будут руководить финальными тестированиями и дадут окончательный вердикт по поводу того, на что Блэк годен в этой жизни. Хорошо бы послушать умных людей, потому что Регулус ни сном ни духом не подозревал, куда ему после этой катавасии податься.

Он по-настоящему сросся с лабораторией Гампа. Здесь можно было найти такие материалы, о которых библиотека Блэков могла только мечтать, но даже это преимущество мало чем ему помогло. Прогресса в крестражном деле не было, и с переводом книги он не продвинулся ни на йоту. Принимать такие обстоятельства было весьма болезненно, особенно для такого «гения», как его нарекли — быть может, он и не гений вовсе, а просто переоцененная посредственность?

После смерти отца и исчезновения Лорда Регулус поумерил свой пыл, пообещав себе заниматься всеми вопросами, не доводя самого себя и окружающих до белой горячки, без беготни, метания и крайностей, с чувством и расстановкой. После очередной неудачи он говорил себе: «Ничего, время есть. Значит, не то. Значит, надо искать дальше». После сотни приободряющих фраз самому себе и ещё десятков сотен — теперь уже от всех Блэков поголовно, за исключением Поллукса, — спокойствие начало сходить на нет, преобразуясь в случающиеся время от времени вспышки агрессии.

Дед Поллукс действовал на него одновременно и лучше, и хуже остальных, вместе взятых. Благоприятно сказывалось отсутствие претящих деду успокоительных речей, от которых Регулус чувствовал себя ребенком, проигравшим школьный матч. Но катастрофическими для состояния внука были его жесткие, как падение с высоты, приказы «как-то поторопиться уже» — не только в крестражном деле, но с переводом той рухляди, книги.

Полгода назад, методом лотереи получив задание сварить Феликс Фелицис, Регулус подумал, что пора самостоятельно творить своё счастье, и не стал мелочиться на тираж. Варил со всем усердием и энтузиазмом, какие смог в себе отыскать.

Решение испробовать зелье для продвижения в незаконченных, давящих мертвым грузом, делах стало для Регулуса в то же время и личным поражением. Переломный момент, когда он бесповоротно осознал, что не способен распутать эту головоломку в одиночку.

«Может, написать Сириусу? Нет, не дождется».

Настаивать зелье полгода было особенно мучительно. За это время Блэк успел как никогда пасть духом. Сейчас же, когда Феликс готов, отыскать прежнего рвения в себе не получилось, и план уже не казался Регулусу удачным.

В том и фокус с зельями долгой настойки: по прошествии времени уверенность в том, что все шаги были выполнены с предельной точностью, рассеивается как пыль, поэтому компонент веры в собственное мастерство является здесь немаловажным ингредиентом, наравне с порошком руты обыкновенной. Особенно, если готовишь зелье такой сложности впервые в жизни.

По одному флакону для Вальбурги, Поллукса, Арктуруса, Мелании, Кассиопеи, Сигнуса, Друэллы, Лукреции и Нарциссы. Два — для Сириуса и два для него самого.

Он уже не помнит, от какого окрыления решил одарить брата двумя склянками Феликса. С чего это он был тогда в таком хорошем настроении?

Без всяких сомнений первый — возможно, смертоносный, — глоток зелья будет принадлежать самому Регулусу. Противоядия, разложенные перед ним в ряд, вовсе не являлись абсолютной панацеей, но всё таки немного успокаивали. Если он останется жив и здоров, все остальные тоже получат свои пузырьки. Он собирался только отправить старикам Феликс — только им решать, как его использовать и использовать ли вообще.

Добавить немного настойки чабреца и медленно перемешать.

Размолоть яичную скорлупу Оккамия и добавить в смесь.

Он ещё раз мысленно перечислил все шаги и, не имея больше терпения, превозмогая медленно зарождающийся в нем страх, откупорил одну из склянок и отмерил четверть её содержимого.

Замерев, Регулус ждал какого-то эффекта, отклика. Подступило головокружение.

«Надеюсь это то самое, стандартное головокружение от Феликса, а не предсмертная раскоординация», — думал он, нервно сжимая пузырёк.

Назойливо, подобно мелкому насекомому, в нем зарождалось неведомое чувство, толкающее на безумный поступок — Регулуса подмывало написать брату прямо сейчас! Хоть пожар, хоть потоп, написать Сириусу, срочно!

Он пытался оказать сопротивление, защищаясь здесь логикой: с чего бы ему писать Сириусу? За эти пять лет они и десяти слов друг другу не сказали. Всему причина тот разговор, когда Сириус обозвал его «учеником года с лаврами, торчащими из задницы», или как-то так.

Не будет он ему писать.

Но нужно. Нужно, нужно, нужно!

Регулус ринулся за одной из коробок, в которую обычно паковали пузырьки с зельями на заказ — варил их, конечно, для клиентов не по уши занятой доктор Гамп, а его ученики, — аккуратно сгрузил туда два бутылька Жидкой Удачи и перевязал.

Снабдив всё посланием: «Кажется, работает», он отправился на крышу Академии Гампов, чтобы вручить посылку одной из сов.

Регулус мало задумывался о том, в каком шоке будет Сириус, получив от него что-то после нескольких лет обоюдного радиомолчания, поглощающего, словно Черная дыра, все порывы послать сигнал.

«Мои три часа удачи начались сейчас».

* * *

Это была суббота. Дома находиться категорически не хотелось. Регулус притаскивался в Академию на выходных чаще всех. Это не воспрещалось, но в таком случае доктору Гампу требовался отчет о том, чем он здесь занимается — у Регулуса ещё не истощилась фантазия придумывать.

Ученический офис, уставленный мелкими бюро, был тих. В воздухе висел только звук отбивающих секунды часов, словно предупреждая Регулуса, что очередное мгновение его везения кануло в лету.

Ряды рабочих столов старших учеников отделялись друг от друга тонкими деревянными перегородками, устланными чертежами, схемами и теориями, но заколдованными так, что все, кроме владельца, видели что-то другое на их месте. Плакаты рок-групп, колдографии всем известных ученых или списки литературы на семестр. Доктор Гамп учил их уважать чужой интеллектуальный труд, ученики согласно на это кивали. Но перегородки между их столами всё равно были заколдованы — чтобы никого не искушать.

Беспрестанное тиканье часов в ученическом офисе сегодня действовало на Регулуса иначе. Обычно — выводя его из себя, сдавливая внутренности. Ведь секунды бездействия сыпались одна за другой, превращаясь в минуты, часы, дни. В пять лет. Каждый из ударов, стоило Блэку вслушаться и снова податься в философские размышления, становился болезненным. Будто кто-то бил его лопатой по голове, дотошно ведя при этом счет. Всё заканчивалось тем, что замученный головной болью Регулус заставлял часы остановиться, замолчать. «Теперь-то работа точно пойдет на лад». Но этого не происходило, потому что часы ни в чем не были виноваты.

Сегодня тиканье, сливаясь в какую-то красивую мелодию, было где-то рядом с ним и в то же время далеко. Он одновременно и слышал его, и удивлялся, что это не приносит ему былого раздражения. Сегодня время будто несло его вперед на своей волне, стало его союзником, а не врагом.

Шел второй час действия Феликса. Регулус продолжал терять мало-помалу остатки своего врожденного скептицизма. Та недоверчивая часть его сознания, несущая в данный момент огромные потери, не унимаясь, спрашивала его: «Как, кентавр подери, это работает?» Вопрос был действительно здравый, но в данный момент оставался где-то на почетном десятом месте в списке задач Регулуса, кропотливо трудящегося над переводом.

Поэтому, быть может, нам с вами лучше обсудить с глазу на глаз этот вопрос, чтобы не отвлекать нашего героя.

Почему же Регулус так недоумевал? Дело в том, что репутация зелья Феликс Фелицис — это отдельный, покрытый мраком вопрос. Помимо титула «самого удачного зелья» оно так же претендует на имя «самого неоднозначного». Не хочется пенять на его токсичность, способную здорово усугубить существующие у некоторых болячки — это тема обыденная, а Регулусу не дает покоя совсем другой вопрос.

«Каким образом я, с теми же руками и ногами, с тем же мозгом, картиной мира, менталитетом сейчас способен разобрать в этом треклятом талмуде что-то, а вчера категорически не мог?» — спрашивал он себя.

Как ваш покорный слуга, позволю себе вставить тут свою никого не интересующую ремарку: Блэки во многих вопросах настоящие староверы и лицемеры. Члены этой древней чистокровной семьи выставляют себя хранителями магии и чтут её баланс и естественность, но при этом искусственно, абсолютно ненатурально отгораживаются от магглорожденных волшебников, появление которых в каком-то смысле тоже является проявлением магии, которую они «защищают» стуча кулаками в грудь.

Только представители последних четырех поколений отважились приподнять железный занавес предрассудков, чтобы взглянуть, на то, что находится за барьером, схватить, подержать в руках то, о чем до этого только отдаленно слышали их открещивавшиеся от новшеств предки. В их видении всё, что появилось после их пришествия в этот мир — вмешательство извне, захват власти. Явления, которые Блэки не могут себе сиюминутно объяснить, становятся для них табу. Легче отгородиться, чем понимать.

Вы можете подумать, что мнение такого старого маразматика, как я, точно не имеет и крупицы правды, но взгляните на обособленность Блэков, на их скрытность и не-публичность: после каждого скачка в развитии, нового открытия купол, накрывающий их, всё сужался и сужался, в конечном итоге заперев эту семью наедине с их предрассудками.

Предубеждения имеют разную силу. Самый могущественный и древний титан — Чистокровность, а дальше по убывающей. Почти все пункты просвещают о том, как жить, вести себя и воспитывать детей. Предсмертное прозрение Ориона Блэка было реальным, как и его разговор с перепуганными и разочарованными предками. Для меня секрет, каким образом они смогли скинуть с себя груз предрассудков, но могу объяснить это тем, что «со стороны виднее». Быть может, когда я сам умру, тоже буду, как и они, наблюдать за всем, что происходит после, присоединившись к их группе поддержки, а некоторые мои грехи так же не оставят меня в покое, будут мучить, пока снова не случится какой-то Большой взрыв, пока Вселенная снова не начнется сначала. Почившим членам семьи Блэк остается только рвать на себе волосы, наблюдая за тем, во что превратился снежный ком, который они заладили катать. По ту сторону они, избавившиеся от оков, пелены осуждения, смотрят кино с участием маленьких копий самих себя при жизни — может показаться, что это достойное наказание для них.

Что до иерархии предрассудков, зелье Феликс Фелицис было вписано туда тоже. С любовью к магическому равновесию, Регулус перенял от предков их неприязнь необъяснимых вещей — отличие в том, что он пытался бороться с подобными прецедентами иначе. Понимая, а не отгораживаясь. Сейчас, когда зелье действовало, он не мог понять, почему всё внутри будто встрепенулось против этого, почему он в какой-то мере ощущает, что не должен был это делать. Забегая вперед, скажу — Регулус не знал, что Феликс у Блэков в немилости и соседствует с пунктом неприятия маггловской одежды. Но я не страшусь момента, когда молодой Блэк об этом узнает. Всё-таки он — один из самых бесстрашных путешественников за железный занавес, возведенный его собственной семьей, и принимать на веру всё, потому что так сказали взрослые, давно отучился.

Озарение не снизошло на Регулуса «вдруг» и «однажды». Никакого озарения вообще не было — Регулус всё так же не мог похвастаться тем, что ему всё понятно, однако при этом ему без всяких на то оснований казалось, что он где-то рядом с истиной, и обязательно её найдет. Он ощутил, будто что-то несет его вперед, против ветра, против придуманных им после стольких неудач отговорок, против убеждения, что у него ничего не получится. Это чувство можно с натяжкой назвать вдохновением или приливом сил, но не нахлынувшей удачей.

Если вы только вообразите, сколько непродуктивных часов младший Блэк просидел, корпя над средневековой рукописью, не желающей явить ему свои секреты, вы поймете, что только немыслимо сильный приступ вдохновения мог заставить Регулуса снова взять в руки эту книжонку.

Затертые до состояния праха древнего мастодонта страницы могли не пережить очередного мозгового штурма. Однажды фолиант даже пострадал от посягательств Драко, что стало серьезным ударом для реликвии.

Дед Поллукс всё напирал со своими советами. Одному Салазару известно, почему он сам не взялся расшифровать бессмыслицу раз такой умный. В решительности дед напоминал Регулусу Лорда. Тот тоже весьма нетерпеливо тряс с Регулуса перевод: одной главы и заключения.

В итоге переводу поддалось только заключение, написанное на какой-то смеси древнеанглийского, среднеанглийского и каких-то до кучи заимствованных слов. Блэк успел передать Лорду только свою интерпретацию заключения — язык не повернется назвать словом «перевод». Это было нечто похожее на мораль басни, разжеванную для тех, до кого до конца не дошло. То ли молитва, то ли заклинание для жертвоприношения, но Лорд почему-то остался доволен. Как будто это было именно тем, чего он ждал.

После на очереди была та самая глава, которую Блэк крутил и так, и эдак. Стоило отметить, что вообще без исключения каждая глава была написана разными символами, словно на разных языках, что тоже угнетало и вводило Блэка в состояние фрустрации. Регулус искал символы во всех словарях, какие мог найти в природе, и даже аккуратно обратился к доктору Гампу. Ученый только почесал затылок и вопросительно изогнул брови, после чего его дражайший ученик поспешил заговорить старика и увлечь его мысли подальше от нелепого объекта, опасаясь попасть под обстрел его вопросов.

Все поиски были безрезультатны. Ничего подобного не существовало. Это не язык дементоров или русалок, гоблинов или великанов. Совершенно точно не язык кентавров. Это даже не китайский.

Будто бы… будто бы кто-то хотел специально запутать читателя.

Будто бы это вообще было не для прочтения.

В копилку неприятностей так же попало обстоятельство того, что этот экземпляр рукописи, державшейся на честном слове, был явно не первым и не исходным. Она переписывалась, что можно было сказать, изучив чернила и пергамент. Регулус удостоверился в этом, сравнив фолиант с другими, хранящимися в библиотеке Академии Гампов древними трудами, которые уж точно были оригинальными и никем не переписанными с момента их сотворения. Поэтому и лежали под зачарованным стеклом в библиотеке. Взламывая сигнальные чары, Регулус успокаивал себя: «Всё во славу науки. Да простит меня доктор Гамп».

Нет, это был не оригинал. Кто знает, сколько раз эти дряхлые, обгрызанные корнуэльскими пикси листы, сложенные воедино и называемые «книгой», были переписаны? Одному Салазару известно.

А сколько подлинной информации было упущено в процессе такого переливания и сколько было добавлено писцом? Не известно никому.

И, конечно, проклятый человеческих фактор — вот здесь вот, в середине, нагло отсутствовало девять страниц.

Вместе с тем свои наработки по заключению Регулус от Темного Лорда обратно, конечно же, не получил. Восстановить их было задачей не трудной, но воистину бестолковой, ведь язык для каждой структурной составляющей книги — даже для каждой из глав, — был разным. Чем-то напоминающим человеческий английский язык могло, увы, похвастаться только заключение. «Как», «зачем» и «почему так», Регулус ответить не мог.

Да и ко всему, какая Регулусу мотивация заниматься нелепой книжкой, напоминающей сказки барда Бидля и чей-то плохой розыгрыш, если надо искать крестражи? Вот уж сложный выбор, действительно.

Из придавленных грузом отчаяния результатов можно было выделить успех с пониманием структуры книги. До заключения находилась та самая огромная глава, получить которую Волдеморт желал так нетерпеливо, что едва не тряс Блэка вверх тормашками, дабы вытрясти желаемое. Хотелось бы знать, каким вундеркиндом Белла его нарисовала Лорду, если он допускал, что Регулус, возможно, специально затягивает с переводом.

Так вот, что интересно в этой главе: во-первых, она была самая объемная; во-вторых, там встречались всякие символы из всех предыдущих глав. Это натолкнуло Регулуса на мысль, что все предшествующие главы, вероятно, между собой и не связаны, а какой-то всеобъемлющий смысл как раз находится в этой гигантской главе.

Слава Мерлину, он столько раз перелистывал обещающие раствориться в воздухе от ветхости страницы, что выучил наизусть без преувеличения каждую закорючку.

Он в тысячный раз, как мог, скопировал четыре вступительных страницы главы — перца добавляло то обстоятельство, что заклинанием, какого-то кентавра, это сделать было нельзя, — и начал выискивать похожие или одинаковые «слова», обращая внимание на их позицию внутри предложения. В конце концов, грамматику никто не отменял. Быть может, здесь её существование помогло бы Регулусу разобраться.

Он достал свой допотопный, пословный и плоский перевод заключения и сопоставил с главой, разложив всё на столе. Блэк долго переводил взгляд с инопланетной бессмыслицы на относительно понятное для восприятия письмо, отчего-то не переставая искать в этих разных как день и ночь посланиях что-то общее.

Есть ли шанс, что каракули и среднеанглийский с вкраплениями заимствований — это один и тот же язык?

Есть ли вероятность, что это просто всего лишь шифр?

Способный здорово запутать и для этого созданный, громоздкий, замысловатый, заставляющий рвать волосы на голове шифр?

Регулус от нетерпения барабанил пальцами по столу и пытался усидеть на месте. Мысли бегали как тараканы.

Он ещё раз обследовал самые употребляемые слова и решил для начала считать, что одна закорючка равна одной букве. Вот, к примеру, самое часто встречающееся недоразумение из трех фигур…

Гигантские часы в бюро объявили о том, что пора закруглять исследования и убираться домой. Так громко, что Регулус пожалел о том, что записал время себе в соратники. Перо бешено скакало по пергаменту, вылавливая из перевода заключения все слова из трех символов. Какое-то время Блэк был слишком увлечен, так что даже не прилагал никаких усилий для того, чтобы оставаться равнодушным к набирающим звон ударам. Его заставило остановиться лишь вновь набирающее силу чувство, что нужно встать и срочно идти куда-то — куда именно, он пока не знал.

Регулус только с интересом дотронулся до невидимой нити, а она в свою очередь подцепила его на крючок и увлекла дальше, ничего не объясняя. Из последних сил вцепляясь в Академию Гампов и в начатое расследование, он накалякал на пергаменте какое-то послание себе в будущее: алгоритм, как понять всё заново, если действие самой что ни на есть волшебной магии закончится, снова оставив его в непроглядной темноте непонимания этой книжно-древней мистерии.

Регулус сухо «описал» свои занятия в отчете и распихал листы по разным карманам мантии, напоминая себе не перепутать. Это было последним, что сделал Блэк, прежде чем опоясавшая его нить потянула его в Годрикову впадину, чтобы доставить отчет.

* * *

Достаточно забавной факт: Блэки выбирали детям имена в честь созвездий, будто бы «ткнув пальцем в небо». Гампы же словно делали то же самое, но с другим материалом — им вдохновение часто приносила мифология. Особняк Гампов обступали колонны, навивая своим видом созерцателю мысли о древней Греции. За каменным домищем простирался амфитеатр, лабиринт из живой изгороди, скульптуры богов и мифических существ. И, конечно же, газон — всюду и такой идеальный, будто кто-то каждый час осматривал травинки с лупой, ножницами и линейкой.

В огромных панорамных окнах особняка Гампов мерцали огоньки свечей. Безветренная погода разносила по лужайке смех и звуки приятной беседы доносящиеся изнутри. Регулус привычно шел через лужайку, освещаемую яркими фонарями, к дому учителя, чтобы передать ему отчет за день. Привычно, потому что отчет всегда приносил или отправлял последний человек, выходящий из бюро.

Блэк любил прогуляться пешком, к тому же, ему нравилась Годрикова впадина, несмотря на событие, которому он был свидетелем в восемьдесят первом. Регулус не думал, что сегодня его ждет хоть частичка чего-то привычного, но ноги понесли его сюда вопреки всем ожиданиям.

А тем временем пробил последний час его удачи.

Сигнальные чары оповестили домочадцев о появлении гостя, а возле распахнутых дверей его услужливо ждал домовик.

— Мистер Блэк желает передать хозяину отчет, сэр? — спросил он.

— Да, конечно, — Регулус извлек из внутреннего кармана мантии своё очередное «сочинение» и передал ему.

— Регулус! Ну что же ты, проходи к нам на ужин.

Из столовой выбежал юркий для своих восьмидесяти с хвостиком доктор Деймос Гамп. Непревзойденный охотник за кадрами и коллекционер оных. Он мог на раз-два переплюнуть профессора Слизнорта в этом соревновании. За ним вышла его жена леди Анна и радушно обняла гостя. Миссис Гамп всегда грешила излишней фамильярностью, и с возрастом сие недостаток заиграл новыми красками. Гампы проявляли к юному Блэку неприкрытое любопытство, всё время пытаясь вывести на беседу о его семье и опекаемых детях. О Гарри Поттере, словом. Скажем, ловушки были уж очень явными, и Регулус, естественно, так и не попался ни в одну из них.

— Благодарю вас, мистер Гамп. Вынужден отказаться, сегодня нужно быть дома пораньше.

— Ты всегда отказываешься, негодный мальчишка! — пожаловалась миссис Гамп.

— Как-нибудь обязательно останусь, прошу извинить меня, — с обезоруживающей улыбкой Блэк поспешил поцеловать ей руку и удалиться.

— Мистер Блэк!

С лестницы вниз сбежал маленький ураган — Джульетт Макмиллан, та самая девочка, которая была на похоронах Ориона. Теперь ей было девять лет. Прыгающие платиновые локоны и серые бесцветные глаза. «Бойтесь, мальчишки», — подумал Регулус, представив сколько сердец будет разбито, когда эта девочка вырастет. Вдобавок юная мисс Макмиллан проявляла неслыханную бойкость — Регулус знал, что его мать назвала бы это скорее «дерзостью», — и действовала совсем не с детским напором, если ей приходило в голову что-то заполучить.

Словом, та ещё семейка эти Гампы, если вдруг они кому-то показались с макушки до пят нормальными.

— Приходите на мой день рождения, мистер Блэк! Семнадцатого мая, — Регулус растерянно на неё посмотрел. — Ну, пожалуйста! Приходите вместе с семьей! — упрашивала Джульетт.

За ней ожидающе склонили головы набок прадедушка и прабабушка, готовые в любую секунду вступить в процесс уламывания таинственного и неимоверно занятого молодого человека.

— Хорошо, — вежливо согласился Регулус, понимая по сосредоточенным лицам старичков, что у него нет шанса отказать.

Но в то же время отказывать и не хотелось! Он сам удивился, как легко вылетело это «хорошо». Гампы же, кажется, тоже были шокированы, что добыча сама прыгнула в такую явную западню.

— Вот и отлично! Приходи, Регулус, прихвати с собой Вальбургу и детей. Побудете на свежем воздухе у нас, а то, небось, сидите в своем доме целыми днями, дышите средневековой пылью.

Доктор Гамп, кажется, был неимоверно доволен таким раскладом, а Блэк думал о том, что получить приглашение от Джульетт — это весьма тяжелая артиллерия.

— Спасибо, — сказал Регулус и по-деловому пожал руку маленькой леди, копируя её серьезность. — Мы обязательно будем.

Джульетт просияла в ответ, и Регулус ушел, спрашивая себя о том, что же с ним творится, и действует ли зелье действительно так, как должно.

* * *

Он трансгрессировал в Лондон, повторяя привычный вечерний маршрут. Работа, Гампы, Лондон, бар Абботов, а затем — дом на площади Гриммо.

Начало мая радовало жителей ясным небом и солнечными лучами. Но недолго: когда магглы радостно расселись по машинам, чтобы отправиться на выходные за город, солнце исчезло. Будто бы его никогда и не существовало над Лондоном. Безветренность сменилась гнетущей тёмной серостью в небе. Капал мелкий дождь, Регулус закутался в ворот своего пальто. Пряди мокрых черных волос прилипали ко лбу.

Он бросил беглый взгляд на уличные часы и подсчитал, что ещё остается «удачливым». Следующие тридцать семь минут.

«Вот и всё, чего удалось достичь с помощью Феликса?» — мелькнула в голове мятежная мысль, которую в секунду уничтожило зелье. Рука, нервно сжавшая болтающийся в кармане пергамент, ослабила хватку.

Следует использовать тридцать семь минут с толком, настроить себя на частоту тех проблем, которые его гложут больше всего.

Крестражи.

Он шагал по тротуару, наступая в мелкие образовавшиеся в расщелинах каменной плитки лужицы, не замечая их, не стараясь переступать или обходить. Регулус позволил водовороту «удачных» мыслей полностью увлечь себя.

Сколько их? Никто не знает.

Где они? Никто не знает.

Что это? Вот вопрос, от которого должна идти точка отчета.

Волдеморт не стал бы делать тайником кусочка своей драгоценной души простой камень или жалкую соломинку. Медальон Слизерина — тысячелетняя, могущественная, вселяющая трепет реликвия. Сколько бы крестражей он не создал, все они спрятаны внутри особенных предметов, исторических — и бесспорно волшебных! — ценностей.

Нога Регулуса подвернулась при спуске с тротуара, которого он совсем не заметил. Блэк едва не рухнув на проезжую часть, ухватился за фонарь, издавший жалобный скрипучий звук.

Всюду куда-то спешащие машины, забившие дороги под завязку в честь субботнего дня, дружно просигналили ему, словно соревнуясь, кто сделает это громче. Последние крупицы наводняющих ум соображений о крестражах растворились в противном звуке.

— Дружище, ты обронил пергамент, — послышалось за спиной.

Блэк молниеносно обернулся, едва не столкнувшись лбами с окликнувшим его человеком.

Он, бесспорно, был волшебником, — какой маггл назовет пергамент именно «пергаментом»? Но одежда на нем была маггловская. По виду на пару-тройку лет старше Блэка, рыжие волосы — «и такое неуважение к личному пространству», — поморщившись, отметил про себя Регулус — явно свидетельствовали о том, что этот волшебник носит фамилию Уизли. Регулус понятия не имел, кто именно это был из них, и не так уж ему было интересно. Блэк был зол сам на себя, на свою ногу и на проклятый Феликс Фелицис за то, что стоило ему приблизиться к заключению, оно лопнуло у него на глазах, словно мыльный пузырь, а всё потому, что на его голову было по чистой удаче суждено свалиться одному из Уизли. Как думалось тогда Регулусу, обмен не был равноценным.

Регулус, чертыхнувшись, шагнул назад и врезался в фонарь. Некто Уизли попытался его схватить — Блэк возблагодарил Мерлина, что ему это не удалось. Лучше уж фонарь.

Всё это время волшебник не переставал протягивать ему скомканный и намокший пергамент:

— Держи, — не успокаивался он. — Подумал, вдруг что важное.

Регулус схватил скомканное недоразумение и механически произнес:

— Спасибо.

Салазар свидетель, Блэк совсем не вкладывал в эту реплику ничего такого, что могло бы заставить Уизли так просиять в ответ, но он как-то заметно приободрился, схватил свой огромный чемодан — такой огромный, будто внутри спрятан раскладной дом, — кивнул Блэку и, присвистывая, зашагал в противоположную сторону улицу.

Регулус остался стоять, опираясь на фонарь, сжимая комок с сочащимися изнутри чернилами и поливаемый лондонским дождем.

В конечном итоге его мозги дали сбой в попытке объяснить самому себе эту встречу, и он двинулся дальше, решив не тратить время и подметив, что негоже таки ходить в дождь без защищающих чар.

Крестражи, как он не пытался снова за эту тему уцепиться, были уже словно давно пройденной станцией, и поезд катил его дальше, а направление — только в один конец.

Либо Феликс Регулуса работал как-то не так, либо что-то не так конкретно с ним самим. В какой-то момент поток мелькающих в его голове картинок и идей разделился на два русла. Одно несло его непонятно куда, без всякой логики, и он хотел по нему плыть как слепой любознательный щенок. Другое русло приказывало прямо сейчас и здесь остановиться и задуматься о происходящем. Регулус находил этому только одну причину: эффект зелья медленно выветривается. Скоро его удаче настанет конец. С удивлением для самого себя Блэк признавал, что жаждет этого момента. Он прилично устал от того, что не может с предельной точностью объяснить ничего из того, что происходило.

Взять даже его необдуманное согласие появиться на дне рождения девочки Джульетт Макмиллан — и не одному, а с Гарри Поттером, которого все безусловно ждали там как гвоздь программы.

Впервые за эти годы Блэкам предстояло побывать у кого-то в гостях вместе с детьми. Малфои — конечно, только Нарцисса и Драко — часто гостили у них. О том, чтобы Гарри Поттер появился в Малфой-мэноре, естественно, не могло идти и речи. Люциус, между прочим, однажды аккуратно поинтересовался у Нарциссы о том, какова же лояльность Регулуса теперь. Кузина, немало растерявшись, ответила тому, что Регулус всё так же верен Тёмному Лорду, а потом отчиталась о случившимся самому кузену, прорыдав у Регулуса на плече ещё пару часов после. По правде сказать, ничего другого Нарцисса сказать Люциусу не могла и, по мнению Регулуса, поступила абсолютно верно. Только вот Люциус, дементору понятно, ей не поверил. Это стало ещё одной каплей масла в костер конфликта между ними, а для Регулуса — очередным приступом паники, когда он представил себе, что будет с ним, если он не уничтожит все крестражи до возрождения Волдеморта.

Всё это было более чем сложно объяснить. Маг-зеркальщик Блэк ногу бы сломал в этих хитросплетениях, пытаясь отрубить ненужные связи и при этом не повредить нужные. Регулус долго решал уравнение, переставляя Люциуса Малфоя в нем за все составляющие, какие имелись, но пришел к выводу, что не знает, как спасти того, кто не хочет быть спасенным. Представим, что Блэкам удается снять Метку Люциуса? Хочет ли он сам её снять?

Регулусу было больно за кузину, и он не знал её запасного плана — если таковой вообще есть, — на случай если ему ничего не удастся.

Нарцисса и Драко стали неотделимы от Блэков, как спутник от планеты. Остальные семьи, будь они хоть сто раз хорошими знакомыми — другое дело. Кажется, для Блэков настало время выбираться из подполья, в котором они сидели четыре с половиной года, опекая особенного мальчика — Гарри Поттера. Вальбурга и Сириус обоюдно пришли к договоренности, что делать из ребенка знаменитость никому не нужно. Дамблдор согласно кивал на это решение, хотя его не спрашивали. И всё же директор время от времени наведывался на Гриммо, будто бы проверить, что Избранного никто не испортил. В этом Блэки ему отказать никак не могли.

Регулус подумал, что теперь, когда восторги и внимание общественности поутихли, пора избавляться от изоляции. В этом отношении приглашение от Гампов-Макмилланов пришлось кстати. Гарри и Атрия должны научиться общению. С другими детьми — не друг с другом и не с Драко Малфоем, который являлся их единственным другом и знакомым-сверстником.

Сам Регулус, конечно, считал, что детям было хорошо на Гриммо. Во всяком случае, он в их возрасте был бы счастлив получать столько внимания от взрослых. Кикимер баловал вкусностями и даже почти не ворчал, если маленькие разбойники ломали очередную реликвию, а терпеливо чинил так, чтобы хозяйка ничего не узнала. Тёплая кровать с пуховой периной, пенная ванна Блэков, в которой можно было плескаться как в бассейне, горячее какао вечером, сказка на ночь. И полная безопасность — дом Блэков был неприступен. С точки зрения комфорта малыши ни в чем не нуждались. Регулус же, зная, что мать любит засиживаться за работой или своим рукоделием, старался уделять им как можно больше времени. Иногда младший Блэк заигрывался с детьми до того, что начинал вести себя соответствующе своему физическому возрасту, а не как пятидесятилетний обделенный чувством юмора мужчина, но вовремя себя останавливал. Ему нравилось наблюдать за ними. Хотя он ни в коем случае не собирался клеить какие-то ярлыки, но Регулус считал, что и Атрия, и Гарри росли спокойными и рассудительными, во многом походя на типичных детей семейства Блэк, каким он и был сам. Терпеливые, сами себе на уме, что-то узнавали, разнюхивали. Взгляд внимательный. Так и видно было, как в головах крутятся шестеренки.

Однако стоило прийти в гости Нарциссе с сыном, дети начинали сходить с ума. Дом превращался в увеселительный аттракцион, а количество сломанных вещей и разбитых ваз било все рекорды. Будущий глава рода Малфой трансформировался из прилежного аристократа, коим он был в мэноре, в настоящего антагониста послушания и этикета. От происшествий, которые устраивал сын в гостях, у леди Малфой вставали волосы дыбом, а малыш Поттер и малышка Блэк были в восторге. Пример Драко для них был заразительным, в присутствии своего непререкаемого лидера дети становились теми ещё чертиками. Однако всё быстро заканчивалось, когда в игру вступала Вальбурга, которая грозилась закрыть всех троих в подземелье до Рождества.

А вот и бар Абботов. Вот куда привел его клубок с нитками. Всё было, как уже ранее сказано, как обычно: Академия, после дом Гампов в Годриковой впадине, Лондон, бар Абботов и площадь Гриммо. Всё шло привычно, только вот Регулус сегодня был другим и смотрел на всё иначе.

Щуплый светловолосый парнишка на баре — Майкл Аббот. Одежда на нем всегда болталась, будто была способна вместить в себя несколько таких же Майклов Абботов. Бармен и совладелец заведения в одном лице, одновременно протирая полотенцем пивные кружки и что-то выписывая в блокноте, молча взглянул на Регулуса, усаживающегося за стойку, отсчитал десять секунд и спросил:

— Как обычно?

Цвета для Регулуса немного померкли, он вопросительно уставился на Майкла, как бы спрашивая: «Ты обращаешься ко мне?», а потом не выдержал и выразительно расхохотался. Блэк был готов вращаться на барном стуле как волчок, как же ему стало смешно! Захотелось спрятать неподобающий хохот. Он вежливо махнул Майклу в знак отказа и обернулся в сторону посетителей бара, которые громко беседовали и ругались у него за спиной, чтобы удостовериться, что никто не обратил внимания на его помутнение рассудка.

«Как обычно!» — шутливо передразнивал Блэк бармена. — Надо же!»

Но, когда он оглядывал бар, приподнятое настроение стало улетучиваться, потому что Аббот был в действительности прав, и отрицать Регулус этого не мог. Даже Феликс, как видно, давал сбой в функции поддержания его духа.

За соседним столом пировали какие-то приезжие волшебники, их выдавал акцент. По одеянию они напомнили Регулусу фермеров. Волшебники распивали тот же напиток, что он сам обычно здесь заказывал. Что топили они в своих стаканах? Регулус топил в своём бездействие. Его разрывало на части от мысли, что он может не успеть, до его возвращения.

Что есть у него, кроме череды неудач?

Ни одного волшебника, которого он считал бы другом, а не коллегой. Друзей он потерял, когда пошел против всей системы, да и очень сомневался Блэк, что когда-либо имел именно «друзей», в первостепенном толковании этого слова. Только людей из одного с ним круга, с которыми он время от времени разговаривал, когда вылезал из книг. Первая и единственная любовь вышла замуж — и немудрено, что не за него, как ни прискорбно.

У Вальбурги были Атрия и священная миссия отомстить Темному Лорду за смерть мужа, вырастив из Поттера идеального спасителя. У Сириуса — Аврорат, смелость, граничащая с бесшабашностью, целеустремленность и друг-оборотень. У остальных Блэков были другие Блэки. У фермеров за соседним столом хотя бы были их ремесло и собутыльники. Да даже у того же Майкла Аббота были жена, маленькая дочь и бар! Насколько он старше Регулуса? Года на три?

Что было у Регулуса, кроме самобичевания? Должно же быть что-то.

Ему двадцать четыре года. Фамилия — Блэк. Он когда-то был перспективным и сам себя таковым считал. Но что он делал? Грузил себя работой у Гампа, а всё затем, чтобы иметь доступ к ресурсам, к которым обычный смертный и подступиться не мог. Стакан гадкого пойла — как венец прошедшего дня, единственный способ притупить ноющее, раздирающее чувство недовольства собой. Чувства, что ты делаешь недостаточно, ничтожно мало.

Сначала Регулус приходил сюда, потому что не хотел идти домой, видеть там одного ребенка, пережившего смертельное проклятье Волдеморта, и осознавать, что ему самому не стоит надеяться на такой удачный расклад. Мысли возвращались на круги своя, они задавливали его и пугали до дрожи.

Раньше его толкал вперёд, вопреки страху, триумф от собственного открытия. Теперь он этого больше не испытывал.

А бар Абботов всегда был по пути. Он изучал здесь людей, сидя за столиком в углу, и уходил, оставляя заказанную кружку медовухи нетронутой. Незаметно для себя Регулус упустил момент, когда потерял титул единственного непьющего Блэка.

Сейчас, сложив все пазлы воедино, он соскочил с высокого стула, словно подброшенный ударом тока, и подался прочь, на улицу, не глядя под ноги.

После нескольких десятков шагов от места, где каждый волшебник видел вход в бар Абботов, Регулус остолбенел, чувствуя, что всё снова стало нормальным.

Мгновение назад он хотел перебежать дорогу. И зачем?

Виднеющаяся с фасада здания напротив вывеска киоска маггловских газет и журналов притянула взгляд остолбеневшего Блэка. Лампочки, обрамляющие её, несколько раз моргнули и повержено погасли. Киоск закрывался.

Страницу кто-то перелистнул. Все странные эмоции, чувство вдохновения, стыда и хорошее расположение духа — вся эта нелепость покинула Блэка окончательно и больше не обещала вернуться. Регулус скрестил пальцы за то, что больше никогда не будет чувствовать себя так глупо, как сейчас.

«Не зелье, а недоразумение», — подумал он, взъерошив волосы.

* * *

На собственном опыте Регулус убедился, что можно в мгновение ока перестать быть любимцем портретов, даже если до этого ты таковым был всю свою жизнь. Он, как и Сириус, не раз за последние годы врезался в дремавших предков, возвращаясь домой уставшим или немного «веселым». Коридор в этот момент действительно становился каким-то узким.

Как обычно, опоздал на ужин. Как обычно, его не ждали. Вальбурга перестала ему за это выговаривать, понимая, что эффекта это не возымеет. Дом на Гриммо напоминал некий Институт Терпимости. Многие вещи держались лишь на том, что все тут закрывали на что-то глаза. В разговорах избегали табуированных тем, что делало беседу сухой, как пятки тролля, и было понятно, что стороны хотели бы сказать многим больше. Например, старались не говорить о Сириусе. Где Сириус, там и другие вопросы. Там и Аврорат, министерство и политика. Что до работы Регулуса — здесь тоже, пожалуй, лучше было промолчать, как и о его стиле жизни. Ведь всё это обычно цеплялось за стенания матери о «ты тратишь свой потенциал впустую» — но не она ли сама хотела, чтобы он вернулся на учебу к Гампу? Здесь же о том, что переводом книги Регулус не занимался и намеки на то, что неплохо бы сказать, на что он действительно тратил своё время, раз уж не помогал матери работой в мастерской и не добивался никаких успехов в своих поисках. Одно вытекало из другого, так что даже не хотелось начинать распутывать этот клубок колючей проволоки. Ограничивались разговором о погоде, обсуждали меню на ближайшее время, иногда — успехи детей.

Атрии было уже пять лет, а Гарри должно было исполниться пять через два месяца.

Серьезная физиономия Поттера-младшего никак не вязалась с теми воспоминаниями о Джеймсе Поттере, которые были в памяти Регулуса. У Атрии же была чисто блэковская внешность. Разрез глаз, губы, нос — от Сириуса. Густые брови и темные волосы. Не вписывались в общий комплект только глаза. Как у Маккинон. В этом у малышей было много общего: внешностью — маленькие отцовские копии, глаза — мамины.

Гарри и Атрия доедали жаркое и по очереди вздрагивали, если получалось слишком громко стукнуть ложкой по дну тарелки. Малыши опасались получить за это замечание. В конце дня бабушка Вальбурга была очень раздражительной, остро реагировала на каждый шорох и жаловалась на мигрень.

Услышав хлопок входной двери, леди Блэк снова нахмурилась от головной боли и лениво махнула домовику, чтобы поставил приборы для Регулуса.

— Регулус, пришло письмо от Гампов. Приглашают на день рождения правнучки, — дежурно доложила она, когда Регулус показался в столовой.

Приглашение без конца сыпались на Блэков, несмотря на то, что никто и ни разу не получил согласия.

Увидев сына, Вальбурга воздержалась сказать о том, что сегодня он выглядит ещё более потрепанным жизнью, чем обычно.

— Да, я осведомлен, — кивнул он, присаживаясь за стол. — Взял на себя ответственность согласиться.

— Хочешь, чтобы Дамблдор мне глаза выцарапал? Я же должна воспитывать образцового Избранного. Да и Сириус ему поможет. Его мнение — нечего делать Гарри в яме со змеями. Цитата.

— Если придерживаться схемы затворничества, Гарри к одиннадцатилетнему возрасту не сможет справиться даже со сверстниками, не то что с кем-то сильнее. Им нужно общаться, обоим. Чтобы не убегать от собеседника, если им вдруг окажется не Драко.

— Я согласна. Согласуй это с Сириусом, — леди Блэк с вызовом взглянула на сына.

— Думаю, у тебя лучше получатся переговоры с ним. Вы за пять лет даже ни разу не устроили скандал.

— Да, скрипя зубами, — буркнула Вальбурга.

— Ради Мерлина, мама. Ему вообще дела нет, — мать кашлянула и перевела взгляд на детей, указав ему охладить свой пыл и не выражаться при них.

Регулус посмотрел на Гарри и Атрию и осекся. Племянница очень внимательно за ним наблюдала.

— Он ведь очень занятой аврор, — уже сдержано добавил Регулус.

— Хочешь вообще его не спрашивать? — едва слышно уточнила леди Блэк. — Что же, хорошо, я тоже не буду.

В самом деле, откуда Сириусу знать об их перемещениях и визитах, если он не хочет видеть дальше своего носа?

— Просто не хочу никаких потасовок, — неожиданно объявила она.

За последние годы Вальбурга похудела до ненормальных размеров и казалась очень хрупкой. Ей уже так наскучило постоянно ушивать свои наряды, что она оставила их как есть: болтающимися, демонстрирующими, как их хозяйка медленно усыхает. Она практически не выходила из дома. Бледное лицо, опухшие веки и светобоязнь. Гарри и Атрия, по крайней мере, вдоволь гуляли, когда отправлялись погостить у Сириуса в особняке. Но Вальбурга, как выразилась миссис Гамп, и правда дышала только средневековой пылью.

Сердце Регулуса сжалось, когда он впервые за долгое время обратил внимание на внешний вид матери, а не на собственные проблемы мирового масштаба. Ему срочно захотелось с ней о чем-то поговорить, поделиться хоть чем-нибудь. Как это было много лет назад, когда он рассказывал ей о каких-то умных вещах, вычитанных в одной из книг. Неважно, что реакцией матери на его детские исследовательские успехи всегда были кивки да краткие замечания. Так он хотя бы чувствовал между ними какой-то контакт.

Он рылся в голове в поисках того, что может поведать — и действительно было что, оглядываясь на то, что произошло сегодня! Но Регулус не нашел в себе желания ничего говорить про Феликс, к своему удивлению, подумав, что даже не предполагает, как мать может на этого отреагировать.

— Слишком стара для этого, — она снова приложила ладонь ко лбу.

— Ты совсем не старая, мама, — Регулус вдруг мгновенно протрезвел. Ему стало совестно за то, что мать находится в таком состоянии.

Вальбурга выглядела изможденной.

— Как идет торговля? — он попытался перевести разговор на другую тему, и ему вроде бы удалось.

— У меня нет такой фантазии, коей обладал твой отец. Не представляю, как он всё это выдумывал, — откликнулась она. — Нам нужны новые идеи. Я, как видишь, мало на что сейчас способна.

— Тебе нужно отдохнуть, — в ту же секунду возразил Регулус. — Оставь артефакты на какое-то время.

То, что Регулус увидел на её лице в следующий момент, ему до этого приходилось видеть только однажды — после того, как умер отец, и мать плакала в его объятьях в библиотеке после семейного собрания.

Вальбурге от услышанного хотелось посмотреть на него строго — вложить во взгляд всю строгость, которой она обладала! Как же он не понимает! Оставить мастерскую? Остановить то, что десятилетиями налаживал и развивал Орион? Его наследие. Как ей тогда спать по ночам? Но вместо того, чтобы одарить его жалящим взглядом, она возвела глаза к потолку, будто изображая раздражение, в то время как в действительности пыталась заставить стоящие на глазах слезы вернуться восвояси.

— Нет, лучше бы ты мне иногда помогал, — ответила Вальбурга с налетом укора. — У тебя есть его смекалка. Да и спрос на рынке ты можешь понять лучше.

Регулус на неё горько посмотрел, сцепив зубы. До него только дошло, что было категорически нельзя советовать ей бросить артефакты.

— Тебе нужно прилечь.

— Мне нужно заняться детьми.

— Сегодня я займусь детьми, — не думая, выдал он.

Вальбурга благодарно кивнула, жмурясь от боли, встала с места и потрепала сына за плечо.

— Ты скоро будешь похож на йети, — сказала она, оглядев его. — Срочно нужно подстричься.

* * *

Общение с детьми всегда воодушевляло Регулуса — когда он, конечно, его не избегал. Это напоминало терапию.

Комната Гарри и Атрии была на четвертом этаже, рядом со спальней Вальбурги. Старая деревянная детская Блэков — самая теплая комната в доме. Здесь стояли две кровати замечательно подходящие для игры в прыжки на батуте из-за прекрасно пружинящих матрасов. Здесь же был и камин, огражденный защитными чарами. Ковры изумрудного цвета, застилающие поскрипывающий пол, который служил сигнализацией для леди Вальбурги — по скрипу она распознавала, что дети не в кроватях, и приходила отчитать их.

Вопреки традициям, леди Блэк не считала, что детей пора расселять по разным комнатам. Для начала, они не могли спать поодиночке — живое воображение рисовало всяческих монстров. Вампира, притаившегося за занавеской, или смеркута. Смеркута они боялись больше всего! Подумать только, летающий плащ, способный проглотить человека! Ночью каждая тень, скользящая по комнате, казалась им именно смеркутом. После того как дети дрожащими голосами поведали Драко о своем самом большом страхе, младшему Малфою полюбилось выкидывать на них из-за угла старые темные мантии из чулана. Естественно, и Поттер, и Блэк были перепуганы до чертиков. К тому же Гарри и Атрия мало-помалу начинали читать. Нередко малыши принимали прочитанное слишком буквально. Конечно, обвинять юных волшебников в том, что они видят то, чего на самом деле нет, было бы очень грубо. Магглы, например, часто грешили подобными высказываниями — а ведь это они, взрослые — слепые идиоты. Если маленький маггл замечал парящего в небе крылатого коня, владелец которого забыл обновить дезиллюминационное заклинание для своего питомца, магглы ни за что не верили своим детям, даже отправляли к психологу. Но Блэкам… Блэкам было бы очень опасно выказывать детям недоверие. Хотя бы потому, например, что дети таким образом со временем перестанут делиться с ними своими опасениями и страхами. А леди Вальбурге никак нельзя было упустить момент, если Гарри вдруг увидит за окном неизвестного — но в то же время такого знакомого — змееподобного человека без всякого намека на нос. Поэтому приходилось слушать и про вампиров, и про смеркутов, но в основном Кикимеру, ведь Атрии было наказано вызвать его при возникновении любых необычных шевелений, а «необычное», по мнению детей, случалось очень часто. С годами, удаляющими их от печального хеллоуинского происшествия, бдительность Вальбурги стала распространяться больше на воспитание детей. В данный момент эта задача вышла на первое место. Как вести себя в случае опасности, было отрепетировано с детьми на сто ходов, и Блэки здесь в любом случае не могли больше ничего улучшить. Неприступный дом, домовик на страже, портал для самого плохого развития событий. В конце дня леди Блэк жаждала остаться одна. Оставаться на все двадцать четыре часа в сутках с сорванцами — каждый из которых был ей по своему дорог — она не могла ни физически, ни морально, но позволить себе жить от них дальше, чем в соседней комнате, не решалась. Зато детям вместе было вполне комфортно. Это избавляло Вальбургу от головной боли, которой и так было предостаточно в её жизни.

Кстати, вы бы стразу поняли, почему детская называется «деревянной», едва взглянув на комнату: тут действительно было очень много дерева. По полкам с детскими книжками тянулись обвивающие их деревянные змейки. На сундуках с игрушками были высечены русалки и единороги. На шкафах, словно горгульи, сидели свирепые деревянные драконы.

На тумбочке между детскими кроватями стояли колдографии их родителей: Лили и Джеймс Поттер, влюбленно смотрящие друг на друга; Марлен Маккинон и Сириус, обнимающиеся на фоне Хогвартс-экспресса.

Гарри и Атрия по указу Вальбурги неуклюже расталкивали по сундукам раскиданные игрушки, а Регулус развалился на одной из кроватей, ожидая, пока уборка будет закончена.

— Ну, чем желаете заняться? — наконец-то спросил он, когда последний игрушечный гриндилоу был уложен на место.

Гарри и Атрия синхронно переглянулись и радостно выкрикнули:

— Рисовать!

— О, — Регулус прикрыл глаза ладонью от ужаса. — Только не это.

— Сириус снова подарил нам краски, — радостно сообщил Гарри. — Но леди Вальбурга не разрешала нам их открыть, заколдовала.

— Интересно, почему, — съехидничал Регулус, подметив, что после творческого сеанса детскую будет проще сжечь и отстроить заново, чем отмыть.

«Покупая детям что-либо, проверяй чертов состав!» — кричалку такого содержания мать отправила Сириусу в прошлый раз, когда он купил им краски для уроков с месье Робером.

Вальбурга и Нарцисса придумывали всё более изощренные способы, как занять детей с пользой для их развития, и отыскали где-то месье Робера для частных уроков рисования. Внушительное портфолио художника — точнее, его маленьких учеников — обещало научить Гарри, Драко и Атрию рисовать всё на свете. Месье Робер — быть может сам по себе и не самый талантливый художник, но однозначно талантливый преподаватель. Он учил детей использовать воображение и развивать концентрацию, что очень важно для колдовства.

Дело в том, что Сириус — по невнимательности, незнанию или попросту в спешке — купил краски для профессиональных художников, руководствуясь видимо тем, что «чем дороже — тем лучше». И те самые профессиональные волшебные краски имели в себе компонент, чем-то напоминающий эффект чар Вечного Приклеивания. Иными словами — нечто вроде Вечной Несмываемости.

Мало того, что дети заляпали себя до неузнаваемости, и их пришлось вести в Мунго к кожным целителям для отмывки. Мало того, что урок фактически был сорван, ведь Драко, хватаясь за живот, катался по полу и плакал от смеха после того, как раскрасил лицо Атрии в мухомор. Мало того! Так ещё и месье Робер серьезно пострадал — в целом, конечно, только его самолюбие и вера в свой педагогический талант. В общем, художник сбежал и даже отказался принять плату за занятие.

Кричалка вернулась назад нераспечатанной и с посланием: «Я не знаю, чего вы мне там пожелали, дорогая матушка, но желаю вам того же». О, Вальбурга тогда рассвирепела как грифон, отослав назад уже те самые краски. История умалчивает, какие именно слова она закляла для написания ими на заборе особняка, где жил Сириус. Известно только, что бедный Ремус Люпин потратил пару недель, перекрашивая забор во все цвета радуги. И всё равно проклятое послание каждый раз проявлялось поверх свежего слоя краски, пока оборотень не разобрал забор на дощечки и не поставил новый.

— Можно? — тихонько спросила Атрия, изобразив щенячьи глазки.

Регулус вздохнул.

— Да, — скрепя сердце согласился он. — Но только, — продолжал он, прервав ликование, — сначала несколько правил.

Дети нахмурились.

— Во-первых, — серьезно объявил он, смерив Гарри и Атрию поочередно строгим взглядом. — Вытирать за собой, если краска попадает куда-то за пределы вашего «шедевра».

Дети нехотя кивнули.

— Во-вторых, никаких швыряний краски в друг друга, никаких рисований на лице. И поможет вам Мерлин, если вы попытаетесь разукрасить меня.

Дети кивнули ещё с большим нежеланием и даже разочарованием.

— Даете слово?

По их личикам было понятно, что они ничего не могут обещать.

— Атрия?

— Да.

— Гарри?

— Даю слово.

— Мне взять с вас Непреложный обет?

— Нет! — завопили дети в один голос, подскочив от страха.

— Мы, правда, обещаем! — поклялся Гарри.

— Хорошо, — Регулус удовлетворенно улыбнулся, наблюдая за их детским испугом.

Иногда с этими детьми можно иметь дело только так. Это знала и Вальбурга, и даже Ремус Люпин. Но не Сириус — тот свято верил, что дети — этакие карликовые пушистики, а не проворные нюхлеры.

Справедливости ради, в основном они были самыми обыкновенными детьми — наивными и ранимыми. Плакали, обижались, капризничали. Как и все дети в мире.

Но эти двое не могли быть абсолютно «как все».

Во-первых, потому что они — маленькие волшебники, которые уже вовсю начали постигать свои возможности.

Во-вторых, не стоило забывать, кем были их родители. Взрывной, шебутной, неспособный усидеть на месте Джеймс Поттер и ответственная, заботливая Лили — очень сложно провести грань между моментами, когда Гарри поочередно примерял эти сущности. В один момент он увлеченно играл у камина, строя слова из кубиков; в следующий момент Гарри говорил Атрии, что ему всё осточертело, и игрушки полетели бы в огонь, не будь на камине ограничителя. А сама Атрия? Бедняжка, как же ей доставалось от Вальбурги, когда девочка показывала ей какие-то трюки из детского репертуара отца. Лицо бабушки сначала меняло оттенки с лилового на красный и обратно, а потом леди Вальбурга начинала орать, как венгерская хвосторога — сигнал, что всем нужно спрятаться. Атрия плакала, обнимала бабушку и просила прощения за своё поведения — вот что было для Вальбурги новым и заставляло её совесть шевелиться. Это уже был не Сириус, это была Марлен, которая роняла на пол кашу, не способная донести и ложки до рта, и падала на ровном месте, не смотря под ноги. На все эти сущности леди Блэк приходилось делать скидку. Она никогда не знала, кто из них её встретит сегодня.

В-третьих, хоть на их тумбочках и стояли колдографии родителей, им всегда не хватало ответов.

Колдографии по сути и не отвечали ни на что. Как ответить Гарри на вопрос «А как мои родители умерли?» Если на этот вопрос он не найдет ответ у Блэков, то найдутся другие люди, которые прольют на это свет, ведь каждый волшебник в Англии знал, что Поттеров убил Волдеморт, а Гарри стал единственным, кто выжил. Люди скажут, что он обязан знать, но решатся ли они сами рассказать подобное пятилетнему ребёнку, не разрушив в нем что-то важное?

«А почему я не умер?»

«А что такое смерть?»

Но хуже, вопреки предположениям, было с Атрией. Сириус запретил рассказывать ей о том, что одним майским днем её мать, дядю, дедушку, бабушку и остальных старичков убили Пожиратели смерти. О том, что не убили только девочку, спрятанную под полом на кухне. О том, что не было никаких причин убивать стариков и неспособных себя защитить волшебников. Никаких причин кроме одной — жажда крови и безумие. Этого нельзя было объяснить девочке, как и то, что друг папы раскрыл самому ужасному волшебнику в истории секрет, где находилась её мама. Просто потому, что старый друг папы хотел причинить папе боль.

А в-четвертых, чем больше правил появлялось в законодательстве дома на площади Гриммо, тем больше в них хотелось находить лазейки, и головы этих малышей действительно научились их качественно искать.

Как после всего перечисленного этих двоих называть обычными?

— Усаживайтесь уже, — поторапливал их Регулус, глядя на то, как дети возятся с бумажными листами и кисточками. — Вы должны быть в кроватях через час.

«Иначе матушка открутит мне голову».

Дети уселись за шахматный столик, покрыв черно белую доску принадлежностями для рисования. Столик вообще редко использовался по назначению. Играть дети ещё не умели, их забавляло только, как фигурки бьют и уничтожают друг друга. Даже более того — тот, чьи фигуры будут побиты, и есть победитель!

— Что будешь рисовать? — поинтересовалась Атрия у Гарри.

— Нарисую Сириуса!

— А я тогда дядю Регулуса, — тихо прошептала она, думая, что дядя Регулус не слушал.

«Чертов дядя Регулус всегда как-то избирался по остаточному принципу», — подумал он, понимая, что повод для ревности совсем глупый. И в то же время отделаться от этих мыслей было сложно. В памяти снова всплыл скандал пятилетней давности: «Тебе всегда надо было просто быть, а мне не видать этого всего, как своих ушей, даже если я в лепешку расшибусь!»

Ну, и где же опять этот Сириус? Всю грязную работу за него продолжали делать другие. Даже друга-оборотня своего запряг нянчиться с детьми, когда те ездили к нему гостить, а сам он на работе — это Регулус вычислил эмпирическим путём. Только и мог, что посылать подарочки и расшатывать установленную дисциплину. Естественно, в глазах детей дядя Регулус, Вальбурга и весь этот дом порой выглядели адом Данте.

Размышления здорово распалили Регулуса. Настолько, что он неожиданно для себя пришел к одной истине — чихать он хотел на мнение Сириуса по поводу приглашения к Макмилланам. Он детей этих видел в лучшем случае раз-два в неделю. Он не заботился о них, не думал о них и не ему решать, куда им ходить и с кем общаться. Чертов Сириус!

— Готово! — объявил Гарри, являя миру угловатого, как геометрическая фигура, и в то же время похожего на палочку Сириуса, выступающего против нашествия черных пятен.

— Это как папа сражается с дементорами?

— Да!

— Дементоры охраняют Азкабан! Зачем папе с ними сражаться?

По коже Регулуса пробежали неприятные мурашки. Гарри насупился.

— Покажи свой.

Она замялась.

— Я думала, что нужно не сражение.

— Показывай.

Атрия поджала губы и представила им картинку. Регулус, тоже похожий на палочку. По обилию полок и книжек можно сказать, что он сидит в библиотеке — с ногами на библиотечном столе!

Регулусу стало стыдно и смешно в одну секунду.

— Только не показывай бабушке, хорошо? — спросил он её.

— Она всё равно знает, — успокаивал его Гарри.

— И правда, — подытожил Регулус.

Дядюшка помог им прибрать всё без магии. Появился Кикимер, доложил, что ванные готовы.

Он вернулся с детьми назад. Те уже были в пижамах и с румянцем на лице. Регулус тоже воспользовался случаем переодеться и приготовил им какао. Давно он не спускался на кухню, и даже немного обрадовался этому.

— Рег, с леди Вальбургой всё хорошо? — спросил Гарри, укутанный в одеяло так, что торчала одна голова.

Атрия задремала, пока Регулус шарил на полках в поисках книжки со сказками.

— Да, конечно, Гарри. С ней всё будет в порядке. Она просто устала.

И вопрос, и ответ были больше для самого Регулуса, чем для Гарри.

* * *

Стрелки часов показывали далеко за полночь. Регулус притаился в своей спальне.

Выставляя оставшиеся пузырьки с Феликс Фелицис в тайник за картиной с морским пейзажем, Регулус перематывал в голове события, окунувшие его сегодня в мир, не имеющий логики. Он не мог сказать теперь, отправит ли кому-нибудь из родственников это зелье.

Его не покидало ощущение, что всё произошло слишком сумбурно. Пока Феликс действовал, Регулус думал о стольких вещах, что его бросало из крайности в крайность.

Он думал о крестражах.

Он думал о книге.

О своей жизни и судьбе. Об отношениях с братом. О Гарри Поттере и Волдеморте.

У него было столько вопросов, что везение будто разрывало его на части, ведя то к одной разгадке, то совсем к другой.

Всё, что он помнил о крестражах — они, вероятнее всего, должны быть ценными реликвиями. Всё, что он помнил о книге, находилось на куске пергамента, спрятанном в его кармане.

Он не мог объяснить, зачем ему надо было принимать приглашение на праздник или зачем ему понадобилось вдруг направиться в маггловский киоск.

Зачем ему надо было сиюминутно писать Сириусу?

Регулус чувствовал себя очень глупо. В своих воспоминаниях об этих трёх часах удачи он вел себя то как восторженный идиот, то как смутившийся болван. Только от одной мысли, что он в таком состоянии шатался по улицам и говорил с людьми, уже становилось стыдно.

Он сел за небольшой трехпалый столик, державший на себе гору из всяких наработок, схем и догадок, и прикрыл глаза руками, смотря сквозь пальцы на книгу, выступающую основанием для этой пирамиды.

«Те же руки, те же ноги, те же мозги, — снова размышлял он. — Что в таком случае дает волшебнику Феликс?»

И действительно, что такого нам может дать удача? Что-то такое, чего нам самим недостает?

Возможностей? Случая? Храбрости? Убедительности?

Каждый случай уникален, но иногда удача — это всего лишь вопрос недостающей уверенности в собственных силах, и оттого Регулусу Блэку было так сложно понять, приносит ли сваренное им зелье удачу или нет.

Он вывернул карман ещё не высушенной мантии и развернул почти полностью черный влажный комок. Сделать это, не порвав хлипкую материю, было сложно. Пергамент напоминал одну сплошную кляксу, и разобрать хоть что-то было абсолютно невозможным.

Блэк в ярости хлопнул по столу с такой силой, что хлипкий и без того перегруженный столик накренился. На пол покатилась крайняя стопка плотно утрамбованной писанины, а в дверном проеме появился Кикимер.

— Хозяин?

— Всё в порядке, Кикимер, — начал отмахиваться Регулус, в то время как злоба и отчаяние душили его подобно змеям.

Бесполезный мокрый пласт шмякнулся на пол вверх ногами, немного сложившись. Единственный кусочек текста в середине, прямо на сгибе того, что когда-то называлось пергаментом, не был затронут чернильным наводнением. Там было то самое «недоразумение из трех символов». Оно отпечаталось слева направо и предстало перед Регулусом в перевернутом состоянии.

Блэк почувствовал как задергалась бровь, когда на зеркально отраженной, вверх тормашками перевернутой половине он смог прочитать среднеанглийское слово «дар», врезавшееся ему в глаза на скорости поезда.

— …Письмо от хозяина Сириуса, — закончил отчитываться домовик, пока Регулус совершенно его не слушая, пялился на бесформенную массу.

Опомнившись, Блэк мгновенно выхватил конверт из рук Кикимера:

Один есть.

Сириус

Вы можете обнаружить крошечное, но очень необычное противоречие, взглянув на план британского министерства магии: среди уходящих на мили вглубь подземелья уровней — с первого по девятый — не существовало номера восемь.

Восьмой уровень отсутствовал, словно тринадцатый этаж.

Однако это не значило, что строители министерства не умели считать. На самом деле уровень восемь в целях конспирации называется уровнем N.

В одном же из кабинетов уровня два с табличкой «Штаб-квартира мракоборцев» любопытный увидел бы только густую пыль, залепляющую глаза, один расшатанный, затянутый в паутину стул посреди комнаты и хлипкий веник из трёх прутиков, который кто-то оставил здесь, отчаявшись навести порядок.

Если сопоставить факты об «отсутствии» уровня восемь и крайней запущенности мракоборческого офиса, который больше напоминал склад для хранения пыли, собранной во всем министерстве магии с самого сотворения, можно было без труда понять, что действительно находится на уровне N.

Над этой частью министерства творцам пришлось повозиться не меньше, чем над Отделом Тайн. Справедливости ради, будь это не так, Сириус не смог бы заполнить тренировочный зал титаническим количеством Адского пламени, от которого весь уровень только задрожал, а не разлетелся на мелкие камушки.

В малом зале собраний Аластор Грюм покачнулся вместе со всем креслом, в котором восседал, и раздраженно гаркнул:

— Какого дьявола?!

Претензия явно была адресована Сэвиджу-младшему, но и он тоже был бы не прочь знать ответ.

— Я отправил их тренировать парное наступление, — сказал Лоренс, кашлянув в кулак.

Судя по всему, что-то как обычно пошло не так.

Младшие авроры Гидры — те ещё отморозки — не раз заставляли Лоренса Сэвиджа сомневаться в своём таланте командовать. Они умудрились испортить даже Гризельду Пьюси, у которой доселе была аллергия на нарушение приказов. Бедному Кингсли Брустверу с его благоразумностью приходилось выживать в их рядах.

— Даю на отсечение свою вторую ногу, это дело рук Блэка! — продолжал тарахтеть Грюм.

Ему достаточно было только дать повод снова поднять любимую тему. За пять лет Грюм так и не забыл «предательство» Сириуса.

Грюм и без того относился с предубеждением к сотрудникам Аврората, бывшими в прошлом студентами Слизерина. Его накрывал приступ старческой капризности, каждый раз когда кого-то из них принимали в Гидру. Общие собрания Грюм посещал с видом, будто готов лопнуть от наполнявшего его потока ругательств — его друг, глава Аврората, просил не выпускать их наружу. Но время от времени Грюм всё-таки не мог совладать с собой. Он считал, что прибывающие в Аврорат чистокровные в двадцатом колене либо шпионят здесь, либо пытаются обелить запятнанную войной репутацию — и это при том, что обвинять Хиггсов, Монтегю или Пьюси в пособничестве Волдеморту было как минимум беспочвенно.

Сириус в его глазах был ещё хуже. Он был предателем.

— Не стоит, Аластор, — ответил Скримджер, имея в виду то ли порыв отдать на отсечение последнюю ногу, то ли пытаясь предотвратить попытку Грюма снова взяться за своё.

— Я поговорю с ним, — как можно убедительнее пообещал Лоренс.

И был благодарен за то, что отец продолжил разговор о том, что они собрались обсудить, не давая Грюму больше раскрыть рта на тему Блэка:

— Хватит собачиться, — вмешался Сэвидж-старший, смерив лучшего друга пламенным взглядом.

С годами Мейнарду уже порядком осточертело усмирять Аластора, спасая Аврорат от новых скандалов, но он не мог бросить старое занятие хотя бы из преданности их многолетней дружбе. Грюм и Сэвидж поступили в Хогвартс в один год и оба были распределены на Гриффиндор, а после прошли бок о бок всю жизнь. Сам Сэвидж не уставал подчеркивать, что Грюм — более выдающийся аврор, чем он сам.

Однако в силу того, что Грюм обычно был импульсивен как взбесившийся гиппогриф, Сэвиджу в Аврорате всегда отдавали предпочтение.

И правда, Мейнард умел прекрасно контролировать как свои эмоции, так и эмоции других. Сотрудники невольно испытывали перед ним трепет. Самого Сэвиджа это немало забавляло. Его любимым развлечением являлось: строить серьезную физиономию без всяких причин и наблюдать, как на лице подчиненного выступают багровые панические пятна.

Светлый оттенок волос Сэвиджа старшего давно был вытеснен сединой. Длинная борода была настолько пышной, что всегда входила в комнату вперед главного аврора. Густые брови-гусеницы стремились достичь длины, когда их придется откидывать назад, прежде чем что-то увидеть. Грозное лицо венчал нос картошкой — единственная черта внешности, за которую собеседник мог ухватиться для того, чтобы сохранить самообладание, если ему было страшно.

Лоренс унаследовал массивный подбородок и зеленые глаза отца.

— Выкладывай, — Мейнард обратился к Гавейну Робардсу. Тот здесь откровенно скучал.

— Да нечего выкладывать, — выдавил из себя Робардс, одновременно пытаясь подавить очередной зевок. — Какого-то драккла сработали сигнальные сейфа Лестрейнджей в Гринготтс, и все ловушки захлопнулись. Естественно, ничего не поймав. Потому что кому это надо, нунде в глотку, по подземельям гулять? Есть более гуманные способы самоубийства.

Грюм надулся как фугу.

— То есть ты ничего в этом необычного не видишь? — выплюнул он.

Лоб Скримджера рассекла морщина раздумий.

— Я бы тоже, если спрашиваете, не стал бы игнорировать произошедшее. Может, для менее авторитетного места, сбой в сигнализации и нормален, но не в Гринготтсе. Как минимум мы можем всё проверить, — заключил Скримджер.

— Мы обязаны, — отрезал Сэвидж-старший. — Мне категорически не нравится, что это случилось не абы у какого сейфа, а именно у хранилища Лестрейнджей.

Лоренс старался не вставлять реплик. В конце концов, он был здесь только как глава Гидры, в то время как другие командующие легионами не были приглашены. Он заметил, что отец немало обеспокоен случившимся, если не сказать, что даже ведёт себя нервно.

— Как благородно с нашей стороны присматривать за сокровищницей Лестрейнджей, пока те гниют в Азкабане, — фыркнул Робардс и закинул ноги на соседний стул.

Скримджер оглядел его с выражением брезгливости на лице. Сэвидж старший пропустил его слова мимо ушей, что-то обдумывая. На провокацию поддался только Грюм:

— Лестрейнджи были его правой рукой, и если ты, в самом деле, не видишь ничего подозрительного касательно случая в банке, напряги мозги ещё раз.

Скримджер и оба Сэвиджа были согласны.

Никто в Аврорате, кроме Сириуса Блэка, не знал о крестражах, но все старшие авроры и глава понимали: исчезновение Волдеморта стало слишком внезапным, и пока эта история изобилует множеством необъяснимых моментов, им нельзя упускать ни единого подозрительного явления.

Только Робардс не хотел это понимать. Он не хотел даже допускать мысль, что всё может повториться.

— Тогда сам иди выбивать у гоблинов разрешение! Как что проверить, так сразу меня к ним засылаете, хотя я, между прочим, не больше всех из присутствующих на них похож, — при этом он оглядел Грюма с ног до головы, как бы намекая.

Грюм в ответ скорчил ему рожу из-за плеча Сэвиджа.

— Мы верим в твой талант дипломата, — безмятежно заметил Скримджер с видом, будто в этом нет и крупицы правды.

Робардс это распознал и сощурился, но Руфуса Скримджера, казалось, было ничем не пронять. Его лицо, на котором появлялась улыбка пару раз в год, было непроницаемо. Среди всей троицы старших авроров только он мог похвастаться запредельной выдержкой, хотя вряд ли когда-либо стал это делать в здравом уме. Какие-либо явные эмоции — это вообще не про Скримджера. Умён, осмотрителен и практичен до безобразия. Обаяние и харизматичность, чувство юмора — словно смертные грехи. Его смешили — если он, конечно, понимал значение этого слова — какие-то очень странные вещи, которые остальные авроры ни разу не нашли бы забавными. То, что думал Скримджер, можно было только предполагать по положению уголков губ — своей приподнятостью они выражали недоумение чьей-то тупостью. Желтоватые глаза, в тон торчащей во все стороны гриве, совершенно не раскрывали его намерений — такое чувство, что Скримджера серьезно озадачило то сравнение про зеркало, и он очень кстати завесил их чем-то изнутри, не оставляя собеседнику шансов прочитать его. Всё дополняли строгие очки в проволочной оправе, кричащие о том, что шутить с этим волшебником не стоит, а тросточка, которой можно треснуть по затылку, только усиливала эффект.

— Довольно, — осек их Сэвидж-старший. — Я сам отправлюсь в Гринготтс поговорить с гоблинами. Немедленно. Мне в корне всё это не нравится.

То же самое можно было прочесть по удрученным лицам всех присутствующих. Кроме Робардса. Он считал минуты до конца собрания.

Когда смысл слов начальника дошел до его погруженного в дремлющее состояние сознания, Робардс немало возмутился.

— Как? Что, сегодня? В выходной? — опомнился он.

Робардс поочередно оглядывал коллег и надеялся, что всё это шутка. Скримджер молчал, но уголки его губ были приподняты.

Несмотря на то, что мистер Робардс был всего на год младше Руфуса Скримджера, в их поведении, как говорится, зияла разница величиною с пропасть. Скримджер, мало вдающийся в жизненную философию, задавался только двумя извечными вопросами. Первый: как же Робардса самого не тошнит от своей манерности? Второй: когда этот болван уже повзрослеет?

Непосредственности в мистере Робардсе для волшебника, называемого старшим аврором, и правда было многовато, но, без преувеличений, это и было его оружие — эффект неожиданности. Ведь никто не ожидал увидеть боевую прыть под такой плотной личиной непринужденности.

Талант Гавейна Робардса заключался в том, что он колдовал невероятно быстро. Заклинания вылетали из его палочки со скоростью скороговорки, а по ощущениям противника — и вовсе со скоростью распространения света. Сослуживцы могли сколько угодно комментировать его эпатажную подачу. Только вот шутки шутками, а оказаться с Робардсом по другую сторону дуэльного помоста и быть разгромленным как первокурсник никому не хотелось.

— Сразу видно, кто сегодня переел в «Голодном драконе»! Ну, ничего, дружище, дам тебе фору. Постараюсь быть ещё немного, совсем капельку — всего в три раза! — медленнее.

И это не принимая во внимание дежурный набор его фраз, без которых в Аврорате не проходило и дня. Например, минимум пять раз за сутки он советовал Скримджеру причесаться или интересуется, не забыл ли коллега бытовые чары, разглядывая его пожеванную мантию.

Робардс обладал лёгкой походкой, напоминающая больше полёт, в то время как Скримджер словно с каждым шагом вертикально вколачивал недоброжелателей в землю. В свои пятьдесят лет Робардс сохранил гладкую каштановую шевелюру, которую обычно собирал в длинный хвост. Казалось бы, Гавейн даже и не собирался седеть. Оно и понятно — чтобы начать стареть, нужно сначала вырасти. Кстати, он прекрасно ладил со своими детьми, а их у него было четверо: три уже взрослых парня и дочка — в этом году она заканчивала третий курс в Хогвартсе. Работать в Аврорате и быть примерным семьянином мало кому удавалось. Разведенный Робардс тоже не относился к этим счастливчикам. Хотя «разведенный» — это слишком современно сказано. Просто мистер и миссис Робардс решили разъехаться, чтобы не трепать друг другу нервы.

Робардс не терпел паранойю и не любил строить далеко идущие планы — вовсе не потому, что война прошла для него безболезненно. Он всего лишь не хотел осквернять мирное время, которое вот-вот только началось, какими-то новыми теориями заговора. У Робардса было ощущение, что его коллеги окончательно свихнулись и разучились нормально жить.

— Если мне придется потратить собственный выходной для того, чтобы предотвратить что-то ужасное, я сделаю это без сожалений, — с укором сказал Сэвидж, пригвоздив Робардса к стулу. — А ты ступай домой, Гавейн. Отдыхай.

Лицо Робардса скисло, будто кто-то только что проскрежетал остриём гвоздя по стеклу.

— Воздержусь.

— Вот и чудно! Есть у меня одна идея. Даю вам слово, сигнализация, которую я придумал, гоблинам понравится, — Сэвидж пригладил свою необъятную бороду и странно улыбнулся. — Но сначала они, конечно, всё равно будут в ярости из-за нашего вмешательства. Не нравится им, что мы подрываем их имидж, шаря в ячейках. Не распускайте, пожалуйста, язык. Они делают нам одолжение.

Все, естественно, кивнули.

— Лоренс, а ты собери отряд своих. Предупреди их сейчас, пока они не удрали по домам.

Сэвидж-младший, обмозговав слова отца, вызвал Патронус.

— Бруствер, Урхарт, Дженкинс, Пьюси, останьтесь. Есть задание. Блэк тоже. Зайдите в мой кабинет.

Серебристый святящийся ястреб покинул малый зал.

* * *

Это была суббота. Буквально за пару часов до конца смены, которая обычно завершалась в полдень, командующего выдернули с тренировки и он дал им задание практиковать парное наступление самостоятельно. Младшие авроры, предвкушающие окно в двадцать четыре часа до начала следующей смены, покончили с заданием уж как-то удивительно быстро и с азартом начали просто сражаться друг с другом.

В дверях застряли несколько зевак, приманенных шумом взрывающихся проклятий и довольными воплями.

— Развлекаетесь? — недовольно спросил просунувший голову в зал Вильям Монтегю, наблюдая за тем, как младшие авроры Гидры пытаются разгромить тренировочный зал — священное достояние всея Аврората.

Его отец точно не позволил бы своим подопечным ничего подобного. На лице Вильяма проступила гримаса зависти.

— Иди домой, Монтегю, — нагло кинул ему Дженкинс, открывая путь летящему прямо в дверь проклятью.

Вильям пригнулся так быстро, будто его тюкнули молотком по макушке.

— Ну-ну, — изрек он и втянулся в коридор, удалившись.

— Побежал ябедничать папуле, — подытожил Дженкинс.

— Наверно, стоит на этом притормозить.

Кингсли тщетно пытался успокоить море взбесившихся вспышек, наполняющих зал.

Из палочки Урхарта вырвалось гадкое на вид зеленое смердящее облако. Остальные громко и неприлично завозмущались.

— Нарушение! Нарушение! — проорал Лич. Его голос заглушал наколдованный вокруг головы головной пузырь.

— Простите, простите, мне очень жаль, — ухмыляясь, повторял Урхарт, продолжая танцевать под градом заклинаний Макфэйла.

— Ну что, Пьюси? — окликнул ту Дженкинс, который мгновение назад обезоружил Кингсли при попытке наложить на всех присутствующих Силенцио. — Решишься? Другого шанса, быть может, и не представится.

Запыхавшаяся Гризельда поставила щит и переводила дух, пока заклинания Крауди отскакивали от сферы словно горох.

— Что-что? — переспросила она, свободной рукой откидывая назад пряди светло-русых волос.

Дженкинс хищно улыбнулся. Его девиз был: «Хлеба и зрелищ».

— Старое пари, которое я предлагал вам с Блэком, — напомнил он ей. — Эй, Блэк! Хватит мучить его.

Сириус сбил подножкой окопавшегося в углу Подмора. Все медленно подтянулись к Дженкинсу и Гризельде.

— Уймись, — сладко сказала Пьюси задыхающемуся от перегрузок оппоненту. Крауди её послушал, и Гризельда наконец-то отпустила щит.

— Так что? — Дженкинс продолжал зазывать публику.

— Десять галеонов на Блэка!

— Двенадцать на Пьюси!

— Стоп! — запротестовал Кингсли. — Во-первых, дело идет к двенадцати. Скоро все повалят отмечаться и, конечно, не упустят случая проверить, чем мы тут занимаемся. Во-вторых, если пару раз Блэку повезло не разнести тут всё к кентавру, нет гарантии, что на этот раз он с этим не справится.

— Кто-нибудь, выкиньте эту праведную монахиню отсюда, — попросил Урхарт.

— Бруствер, не нагнетай. Тут повсюду руны. Проектировщики позаботились о том, чтобы психованные вроде нас не устроили фейерверк из министерства, — будничным тоном ободрил его Лич.

— К тому же мы — борцы с нечистью, а Адский огонь очень для этого удобен. Должны же мы учиться, — торжественно сказал Макфэйл.

— Это решать Сэвиджу. Когда и чему нам учиться, — не сдавался Бруствер.

Дженкинс с шумом вдохнул и уставился на Кингсли с таким видом, будто самостоятельно вознамерился выкинуть того из зала.

— Как понимаю, ты ставку делать не желаешь? — подытожил он.

Бруствер, собрав остатки самообладания, отрицательно махнул головой. У него было плохое предчувствие.

— Ты бы сначала спросил Блэка и Пьюси, хотят ли они сами в этом участвовать, — хохотнул Крауди.

— Ах, да, — спохватился Дженкинс. — Ребята?

Сириус перевел взгляд на Гризельду. За пять лет, что она была его напарницей, он неплохо научился понимать по её лицу, каково её мнение о происходящем. На удивление, тревоги он не увидел.

Гризельда кивнула.

— Постепенно, — попросила она Сириуса, становясь напротив. — Мой папа расстроится, если я вернусь домой без бровей.

— Повезёт, если только без бровей, — плохо пошутил Дженкинс. Его ставка, хоть он её и не озвучил, была очевидна.

Сириус и Гризельда отошли друг от друга ещё на десяток шагов назад. Пьюси поставила щит. Блёкло-фиолетовое свечение расползлось на два метра вперед, образовав прозрачную стену с округлыми углами.

Блэк давно наблюдал за щитами Пьюси. Все они были разными, но имели что-то общее с тем самым щитом, который использовал Регулус, чтобы отцепить атолл Дюси, когда они уничтожали крестраж в медальоне. Сириус так и не удосужился попросить Гризельду растолковать ему, в чем разница, хоть это периодически и вызывало у него интерес. Но в их паре Пьюси отвечала за защиту, прикрывая его, а Сириус — за атаку. У Блэка были мощные заклинания, и он немало тренировался пробивать щиты, однако с талантом Гризельды это никак не работало. Она всегда знала, какой из них использовать, и умело импровизировала. К тому же, вся семейка Пьюси была помешана на щитах.

Гризельда пару раз ему моргнула — можно было приступать. Сириус успокаивал себя тем, что она бы ни за что в это не ввязалась, не обладая уверенностью.

— Гм, — Крауди явно чем-то обеспокоился и заметался на месте. Его внутренности издали булькающий звук. — А нас кто-нибудь прикроет? Сириус! — крикнул он Блэку. — Не спали нас, лады? Мы не участвуем.

Сириуса уже не волновала обнаруженная сослуживцем прореха в плане. Из волшебной парочки медленно струилось пламя, которое Блэк подконтрольно распространял.

Кингсли, доселе стоящий в стороне от безумства, метал взглядом гром и молнии. Он дернул Крауди за мантию, затолкав того в однородную толпу наблюдающих, и поставил щит. Лич и Урхарт, сообразившие только сейчас, что они зря затеяли эксперимент, поспешили сделать то же самое.

Неприятным фактом было то, что их щиты — это одноразовая страховка.

Огонь подбирался всё ближе к Гризельде. По её лицу скользнуло напряжение. Радиус щита сдулся на десяток сантиметров.

— Пьюси, держись! Я на тебя ставил вообще-то! — крикнул ей Подмор прямо над ухом у Макфэйла и получил локтем в ребра.

Пьюси нервно улыбнулась, услышав это. Соглашаться на подобный спор — верх сумасшествия. Узнай об этом отец, дядя или братья, ей пришлось бы намного хуже, чем адский костер. Они и без того не были в восторге, что она попала в Гидру. Здесь азарт был заразен, а Гризельде всегда хотелось знать, где предел её навыка.

Сириус не слышал и не видел ничего, что могло сбить контроль, а наблюдать за Гризельдой уже просто физически было затруднительно. Он шептал себе под нос, будто общаясь с пламенем, и, почувствовав момент, спустил хищника с поводка. Блэк перестал генерировать новый огонь, но привёл адскую материю в движение — теперь всё стало за тем, чтобы её удержать, пока щит Гризельды не поглотит всё без остатка.

— Мантикорово жало! — с нездоровым фанатизмом выругался Урхарт.

Огонь обрушился на Гризельду, спотыкаясь о выстроенную ею стену. Пьюси покачнулась от столкновения и была вынуждена встать в стойку.

Сириус выругался. Это было недостаточно плавно. Можно сказать, на грани.

Кингсли что-то прошипел, а Дженкинс неожиданно даже для себя подпрыгнул.

— Блэк! Сбавь обороты! — голос Лича едва не сорвался на писк.

Гризельда упиралась всем своим бараньим весом и не позволяла щиту схлопнуться, но издала громкий всхлип и отступила на несколько шагов назад под давлением того, что, извиваясь, словно гигантский червяк, искало брешь в бледно фиолетовой стене.

— Проклятье, — прошептал Подмор и отвернулся.

Блэк собрал в кулак весь запас прочности, каким обладал, и напомнил себе, что он может сделать это. Он тренировался достаточно, чтобы Адский огонь, оставивший на его теле немало шрамов, больше не доставил проблем.

Теперь огонь хоть и буравил щит, но перестал распространяться волнами, пытаясь захватить всю ширину зала. Стена, к всеобщему изумлению, начала медленно его поглощать.

— Так держать, Пьюси! — похвалил Крауди, на лбу которого выступил пот. — Ха-ха, Подмор, ты чего струхнул? Можешь уже смотреть.

Про то, что Сириусу тоже стоило нечеловеческих усилий удерживать всё, никто не вспомнил. Все слишком перепугались за даму. Блэк тем временем представлял водопад и игнорировал приступ внезапной чесотки, так вовремя напавшей на него.

За пару минут щит «съел» почти всё, остался только небольшой хвост, которого, впрочем, всё ещё хватало, чтобы прикончить их всех.

Вопреки этому Урхарт и Лич уже опустили свои щиты. Дженкинс выглядел разочарованным — Подмор и Макфэйл слабо его подпинывали, требуя выигрыш.

Пока все, стоящие в стороне, за исключением Бруствера, наслаждались спокойствием, главные фигуранты спора не верили, что это когда-нибудь закончится. Сириус превозмог чесотку, его уже волновало другое — палочка нагрелась до состояния раскаленного угля.

— Пьюси, поторопись! — рявкнул он, ощущая знакомое отвратительное жжение.

Даже если Гризельда его услышала, это неважно, потому что на этом моменте всё полетело к чертям.

Огонь соскочил, будто камень с рогатки, и полетел навстречу Пьюси с мощью, не предвещающей ничего хорошего. Глаза Гризельды в ужасе округлились. Пламя оглушительно ударило по щиту, и Пьюси, не устояв на ногах, катапультировалась в стену. Две секунды полёта рассыпались для неё в вечность. За это время младший аврор Пьюси успела попрощаться с жизнью и, глядя на настигающий её огонь, решить, что снова поставить щит будет полезнее, чем применить амортизирующие чары. Так она и сделала.

Наблюдающие, органы которых вальсировали от напряжения, увидели, как пламя отрикошетило, а Гризельда шмякнулась на пол. Происходящее напоминало игру в квиддич огненным бладжером размером со слона — бита была только у Пьюси. Крауди наложил в штаны первым и, заорав, начал оттеснять всех к выходу. Подмор рванул помогать Гризельде, которая как-то уж слишком тяжело поднялась на ноги и тут же снова рухнула. Кингсли появился рядом с ними, прикрывая.

Огненный бладжер летел в Сириуса. Всё происходило так быстро, что он только успел почесать нос и совсем не заметил, как остальные, вопя, эвакуировались из тренировочного зала. Блэк, уклоняясь, рухнул на пол. Демонический сгусток проскрежетал над его головой, обдав шею жаром, и со смачным «бам» врезался в стену позади. Сириус с облегчением вспомнил слова Лича о рунах и уцепился за них, как за спасательный круг, но побегать, пока пламя совсем не рассеялось, всё равно пришлось.

После он вывалился в коридор — Пьюси сломала ногу, остальные танцевали вокруг и всё никак не могли успокоиться.

В момент, когда прилетел Патронус Сэвиджа, стало понятно, что Адский огонь — не самое страшное.

* * *

Взбудораженность куда-то улетучилась. Напустив на себя похоронный вид, они выслушали лекцию об ответственности. Потом Сэвидж дождался колдомедиков, прибывших через камин, отправил Пьюси в Мунго и выпнул из кабинета всех, кто не был причастен к заданию и не имел сломанных ног.

Сириус стоял за дверью и испытывал необъяснимое чувство незавершенности, смешанное с вполне объяснимым чувством вины. Невидимая клешня не отпускала его домой. Он принялся расхаживать туда-сюда. Чутьё не обмануло — через несколько минут командующий выглянул из кабинета и наказал ему не уходить.

— Иди, Блэк. Мы помолимся за тебя, — уверил его Дженкинс, вышагивая прочь из кабинета, после того как инструктаж по мистическому заданию завершился.

Для начала Сириуса серьёзно уязвило то, что ему, как провинившемуся щенку, приказали только постоять за дверью, а остальных посвятили в какое-то таинство. А в дополнение — Блэк не первый раз попадал впросак из-за тяги Дженкинса к зрелищам. Он снова наступил на эти грабли. Захотелось дать Дженкинсу пинка. Урхарт имел идентичное намерение и незамедлительно его исполнил. Дженкинс вылетел из кабинета вслед за Кингсли.

Сэвидж научился не комментировать подобное. Он сидел за столом, сцепив руки в замок, и надеялся, что те, кого он выбрал для задания, как можно скорее уберутся и ещё больше не разочаруют его своими выходками.

Блэк прикрыл за собой дверь.

У Сэвиджа — а его нельзя было назвать поклонником воспитательных бесед — всё-таки лопнуло терпение. И дело здесь было совсем не в предвзятости, с которой к Блэку относится Грюм.

— Меня пугает, Блэк, что когда вы были студентом академии, вам было присуще безумие другого характера. Что изменилось?

Сэвидж вспомнил многообещающего Джеймса Поттера, с которым Блэк был не разлей вода, уже после того, как задал вопрос, и понял, что сам завёл беседу в тупик, ведь ответ был как на ладони: каждый, кого затронула война, был пережеван и выплюнут. Однако по этой же причине многие и оставались в Аврорате.

Лоренс считал, что Блэк так же должен наконец-то решить для себя, почему он всё ещё здесь.

Раньше его безголовость была юношеской. Сейчас это действительно напоминало безумие. Это пугало не одного Сэвиджа-младшего. Через всё, что делал Блэк — даже если то, что он делал, было чем-то потрясающим — сквозила неутолимая жажда мести. Жуткое сочетание.

Казалось, что в важный момент Блэк может преспокойно наплевать на субординацию ради вендетты.

Страшнее всего, когда человек приходил в себя, но всё равно не становится прежним. Только тенью того, кем когда-то был. Его нельзя было обвинить в том, что он плохо старался превозмочь превратности судьбы. За то, что он, будто бы сам этого не желая, так и не реабилитировался. За то, что словно специально продолжал демонстрировать всем свою жертву.

В том и дело — это максимум того, что Блэк мог сделать. Что-то невидимое безвозвратно потерялось. Те авроры, кто сам сталкивался с таким состоянием, пытались показать ему, что если он будет делать так, как они ему приказывают, его ждет блестящее будущее. Это было лицемерием. Это было не так. Ведь они сами тоже никогда не станут теми, кем были до войны. Никто не желал просто принять, что всё возможное Сириус уже сделал. Что теперь он стал другим, как и они сами, невосполнимо утеряв что-то после удара.

Блэк свыкся со своим состоянием и уже ничего не замечал.

— Прошу прощения, сэр, — Сириус не смел ответить что-то ещё и, по правде говоря, не понимал, почему Сэвидж решил устроить ему разнос именно сейчас, когда на горизонте появилось что-то, где он мог проявить себя с лучшей стороны.

Сэвидж и сам не особо понимал, почему взорвался именно сейчас. Скорее потому, что капризное настроение Грюма совпало с проступком самого Блэка, и эта иллюстрация покоробила командующего. Он всегда вступался за Сириуса. Однако на этот раз обвинения Грюма были ярко подтверждены и уже не являлись только плодом паранойи.

Блэк был силен, но он демонстрировал неподчинение авторитетам. Такое Сэвидж прощать не желал.

— Я сделаю скидку на то, что вся группа младших авроров, в которую вы входите, склонна устраивать балаган, и в срыве тренировки вы виноваты ровно столько, как и все остальные. Однако на этот раз, Блэк, вы действительно отличились, — сделав заметное ударение на последнем слове, Сэвидж так дернул рукой, что едва не вырвал себе бородку, которую накручивал на палец. — Какого дьявола вы творите? Вы что, настолько отбили себе мозги, что решили: использовать Адское пламя без чьего-либо надзора — это блестящая идея?

Мало того, что Грюм чуть не исполнил заднее сальто вместе со своим креслом, так ещё и Гризельда загремела в госпиталь, пусть ненадолго, но очень вовремя. В надвигающемся задании она представляла значимую ценность. Гоблины едва ли были так великодушны, чтобы в приложение к разрешению посетить чужой сейф ещё и милостиво снять все-все ловушки.

— Многие, — он оставил за скобками, кто конкретно. — Протестовали двумя руками против вашего вступления в Гидру. Считаю нужным освежить кое-что в вашей памяти — «один аврор стоит десятка авроров из других легионов». Не заставляйте меня пожалеть о том, что я уже пять лет оправдываю ваш кретинизм перед мистером Грюмом.

— Я приложу все усилия, сэр.

— Вы заигрались в детскую войнушку, в то время как Аврорат — это серьезная структура, а не ясли.

— Признаю свою вину, сэр.

— Ещё одно внеочередное дежурство за нарушение субординации и попытку разнести тренировочный зал!

— Есть, сэр.

Сэвидж взглядом указал ему на дверь. Сириус засобирался исчезнуть.

— И ещё, Блэк. Относитесь бережно к своему напарнику. Заменять мисс Пьюси я не намерен. Думаю, в ваших интересах, если все её конечности будут на месте. Вам же меньше хлопот, — посоветовал напоследок командующий.

Сириус понимающе кивнул и попятился из кабинета. Только бы сейчас не встретить кого-нибудь из многочисленных дядюшек и братьев Гризельды. Они ещё за прошлый инцидент грозились его придушить.

«Сэвидж, — думал Сириус, — бегает от Пьюси как ребёнок. А я при чем?»

Слишком настойчиво командующий проталкивал Сириусу в напарники Гризельду, а в последнее время словно и вовсе игнорировал работу с их парой, только надзирал издалека и одаривал скупыми комментариями.

Сириусу чудилось, как в кошмарном сне, что он снова вернулся в детство: мать потащила его в гости, посадила в комнате с другими малолетними аристократами и с упованием ожидает, что сын найдет друзей или хоть чуть-чуть заинтересуется этим миром. Самый неловкий момент состоял в том, что в детстве, когда матушкино сводничество вставало поперёк горла, находилась масса способов расстроить Вальбурге планы, но вот с Сэвиджем, даже если лечь на пол и начать истерику, эти штучки не сработали бы. Блэку немыслимо хотелось выбраться из этого треугольника, в котором он даже не знал, как оказался.

Однако с опытом авроры учились, уходя домой, оставлять все доставляющие дискомфорт обстоятельства за дверями уровня N, и мысли о Сэвидже и Пьюси, донимающие Блэка словно назойливая муха, тоже не преступили порога — вместо надоедливой мухи на выходе и входе обычно сидела секретарь Валериана Селвин, которая напоследок допрашивала каждого с пристрастием самого дотошного члена Визенгамота. Она без сомнений считала свою работу крайне важной, это читалось в каждом её жесте и интонации. Глядя на неё, ещё больше хотелось оставить весь Аврорат и всё, что с ним связано, здесь, не вынося с собой ничего, кроме самого себя.

Слово «Аврорат» не имело абсолютных синонимов, и даже если попросить работников описать это место тремя прилагательными, они пришли бы в смятение. Сильный, хладнокровный, сумасшедший, доблестный, честный и таинственный, семейный и конкурирующий — все слова не искажали правды. Исходя из этого, идеально подходило только одно слово — противоречивый.

Это место объединило столько непохожих и сильных волшебников. Они смешались в гремучую смесь, заполнившую эти стены, бурлящую, словно в котле, который кто-то забыл снять с огня. Вопреки выучке и выдержке, их энергетика создавала хаос, с такими нестандартными кадрами это было неизбежно. Перед командующими легионов стояла самая сложная задача — не дать беспорядкам перейти границы допустимого — или «здорового» хаоса — и не потушить огонь, горящий в сердцах безумцев.

Безумцев ли? Скорее так. Свидетельство тому — факт, что отставки в Аврорате случались в основном только по причине смерти или потери конечностей — но Грюма, как видно, не останавливало даже это. Проклятье должности преподавателя Защиты от тёмных искусств в Хогвартсе — детский лепет, ведь оно — всего на год, а проклятье Аврората — на всю жизнь.

На уровне N не существовало той заумной структуры, как в остальных Отделах, где у заместителя имелось ещё десять заместителей. Здесь был глава Отдела — Мейнард Сэвидж — и три старших аврора: Аластор Грюм, Руфус Скримджер и Гавейн Робардс. Здесь было пять легионов, на каждый из которых по правилам назначался командующий — один на пару сотен человек и более.

Робардс обожал подтрунивать над организацией некоторых секторов, состоящих из четырёх служащих. Один из них гордо назывался главой сектора, второй был старшим заместителем, третий — младшим заместителем, а четвертый несчастный человек был среди них обычным служащим — Робардс называл его «кофевар». Нет, в Аврорате не было ни одного кофевара. Только девять человек из нескольких сотен имели посты, остальные же делились только согласно легионам и возрасту: «младшие авроры» до тридцати лет и «средние авроры» старше тридцати лет.

Все называемые «младшими» считались зеленым молодняком. До тридцати лет их ожидало продолжение аврорской академии и тренировки, в процессе которых их уверенность в том, что академия была теми самыми «медными трубами», стремительно таяла. Они не могли тягаться со «средними» за баллы в рейтинге, те априори начислялись с худшим коэффициентом. Оставалось только биться за звание лучшего среди «зелёных» и годовую прибавку в сто двадцать семь галеонов к жалованию — эту почетную ступеньку занимал Бруствер. Его правильность в Аврорате ценилась на вес золота, так что старшим аврорам было весьма на руку, что Кингсли оставался лучшим. Хоть какая-то капля адекватности в море хаоса.

Их отправляли на задания со «средними». Там от них требовалось не болтаться под ногами, набираться опыта и прикрывать. В основном же рабочие будни пестрили обязанностями разыскать кота миссис Андерклифф и выдворить из «Дырявого котла» перебравших магов. Ерунды среди действительно стоящих заданий было непомерно много. В сочетании с тренировками всё выливалось в один выходной в неделю. А «зелёным» так сильно хотелось почувствовать себя настоящими Аврорами. Им хотелось сражаться и применять серьезные заклинания — так рождались все их дисциплинарные проступки.

После войны Аврорат сделал свои выводы, ужесточив деление на «младших» и «средних» возрастным ограничением. Исключением был только Дункан Медоуз, ставший командующим, едва ему исполнилось тридцать. Руководство считало, что так они оберегают «зелёных» и в будущем не возникнет проблем с преемственностью поколений, с коими они столкнулись в семидесятых. Но никто не учел побочных эффектов данной опеки.

Сириусу повезло найти способ совместить личные интересы с работой — «средние» авроры заметили его пристрастие к артефактам. Блэка регулярно включали в команду на задания, связанные с поиском и ликвидацией гадких реликвий. «Блэки ведь отменные артефакторы», — так авроры объяснили себе интерес Сириуса к диковинными предметам, а он в действительности имел интерес только к одному — к крестражам, которые искал повсюду. К сожалению, каким бы мерзким характером не обладал уничтожаемый объект, Блэку так ни разу и не удалось почувствовать то, что он чувствовал рядом с медальоном Слизерина. Всё это было не то. Присутствие вытягивающего соки и вынимающего все внутренности крестража он бы не спутал ни с чем…

Итак, тем временем его прокатили мимо какого-то интересного задания — без всякого сомнения, там будет что-то нестандартное, если это готовится сегодня и зацепляет святые двадцать четыре часа почти для всех авроров, кроме одной сотни.

Видимо, Сэвидж посчитал, что Сириус не в себе. Частенько они сомневались в его адекватности, это начинает надоедать. «Лучше бы дали Дженкинсу тест Роршаха, у того действительно не всё в порядке».

Спустя пять лет Сириус мог точно сказать про себя — всё пришло в норму. Пусть понятие «норма» для него сильно изменилось, но он чувствовал себя сносно. Работа порой угнетала скукой, но время от времени преподносила моменты, в которые он не жалел о том, что оказался в Аврорате. Даже если решение прийти сюда было не совсем его, а их с Джеймсом — коллективное или даже полностью поттеровское! — неважно, Сириус сам хотел остаться здесь и совсем не испытывал сожалений о том, как проживает свою жизнь. У него был дом, лучший друг — старина Ремус, дочь и крестник, престижная работа. У него получилось смириться с остальным.

Ему сложно было ощутить, насколько он повзрослел. Окружающие же не могли поверить в эту разительную перемену.

Но оставалась одна вечная константа — его отношения с семьёй.

* * *

За всё это время Сириус так и не нашел способа рассказать Ремусу про крестражи, но настойчиво полагал, что способ обойти Непреложный обет и кровную клятву существует. Сириус рассудил, что блэковская клятва может перебить Обет, однако не имел желания проверять это на практике. Хитро заверченные формулировки магических договоров уже не так свежо помнились.

Давая Обет, он в целом клялся не раскрывать секрета о крестражах, а давая клятву Блэков — сделать всё, что в его силах, чтобы уничтожить Волдеморта. В некоторых смыслах клятвы противоречили друг другу — вторая вовсе не воспрещала привлекать помощь извне, а первая именно это и подразумевала. Только у Регулуса был пунктик по поводу неразглашения. Старшие Блэки даже и не подумали давать силу такому запрету — кто знает, может, однажды им всё-таки потребуется помощь. В таком случае они окажутся в клетке, которую сами и заперли. Регулус же об этом не думал, самоуверенно полагая, что справится сам. «В точности одинокий спаситель человечества».

Благоразумный Люпин не напирал с расспросами, занимаясь собственными исследованиями. Он понимал, что дело в Волдеморте и его неокончательном исчезновении, и пытался докопаться до правды: что произошло в доме Поттеров, как Гарри выжил и как Волдеморт временно исчез?

У него были догадки.

Кстати, Ремус всё-таки перебрался жить к Сириусу и до сих пор был его «домашним секретарём» — теперь эта формулировка его больше не цепляла, хотя прошло немало времени до момента, пока он перестал чувствовать себя нахлебником.

И вот как это было.

Сначала Лунатик натурально страдал от угрызений совести, очень много времени проводил дома и пристрастился к просмотру телевизора. Блэк не поскупился приобрести домашний кинотеатр место той шипящей коробки с антеннами, которую однажды конфисковал у Наземникуса Флетчера, как обычно, не чуравшегося продавать краденое. Вор невозмутимо стоял в Лютном и пытался толкнуть маггловский телевизор за баснословную сумму. Пока его никто не убил, Блэк предпочел разобраться сам: дал Флетчеру под зад, а телевизор передал Ремусу. Тот, конечно, не был абсолютно «тёмным» по части маггловских изобретений, но всё равно долго не понимал, зачем нужен такой прибор. Всё начало меняться, когда он попал на научную программу, щелкая каналы. С тех пор Люпин был фанатом телевидения.

Стоило отметить, что деятельность оборотня не ограничивалась просиживанием штанов перед телевизором. Люпин превратил холостяцкую халупу Блэка в прежний особняк, каким Сириус видел его в последний раз только при жизни дяди Альфарда. У самого Блэка на это не хватило бы терпения — ему больше нравилось выкидывать и покупать новое, чем что-то исправлять, и даже дисциплинированному Ремусу все испытания Турнира Трёх Волшебников казались более гуманными, чем бытовая магия и избавление чуланов от всяких гадких обитателей. Под конец Ремус думал, что теперь его новый боггарт — уборка по дому.

Раньше особняк располагал только одной розеткой, работавшей, если соединить торчащие из её основания провода и немного потанцевать с бубном. Дядюшка Альфард был новатором, но даже он укрывал единственный источник электричества за креслом. Будто боялся прогневать этим Мерлина. В подземелье Люпин обнаружил торчащий из глубин фундамента кабель, похожий на жирную змею, хвост которой уходил в грунт, а голова застряла в несущей каменной стене. Как раз из этой стены этажом выше и торчала единственная розетка. Непонятно, чем тут занимался чудной дядюшка. По всей видимости, воровал у кого-то электричество. Ремуса поразило, что волшебник из семьи закостенелых магглоненавистников смог худо-бедно — хоть и нелегально — разобраться с тем, как заполучить электричество себе в дом. Немудрено, что Сириус был его любимым племянником.

Ремус не знал, что человек ведающий, как провести электричество в дом, у магглов назывался электриком, и что он, оказывается, освоил новую профессию. Гарри и Атрия восхитились маггловскими приборами и обо всем разболтали Вальбурге. У неё тогда прибавилось седины в волосах: дети полюбопытствовали, когда же у них самих в доме появится те-ле-ви-зор.

Особняк конца восемнадцатого века с холодильником и акустической системой, от которой дичь в лесу с деревьев падает — то ещё зрелище.

С позволения Сириуса, который не хотел видеть в своем доме ни домовика, ни готовящего друга, Люпин взялся за местное меню. С тех пор сеть ресторанов Абботов каждый день доставлял им еду.

Но Ремус всё ещё ощущал некую «ущербность», как он выражался. Сириус заваливал его странными указаниями вроде «прочитай все книги в библиотеке, потом расставь по алфавиту» — Люпин действительно этим занимался, пока не появился телевизор. После месяцы жизни слились для него в один сплошной фильм. Посмотрев на образ жизни магглов, он понял, что мир его возможностей намного шире, чем ему представлялось.

Блэк не мог узнать своего мрачного, вечно ноющего друга. Теперь полный энтузиазма Люпин погряз в куче бесконечной корреспонденции, свитков, письменных принадлежностей. Он во второй раз перечитал всю библиотеку, устроив учебникам и книгами по Защите от Темных Искусств какой-то селекционный отбор. Совы приносили неведомые посылки. Книги, книги, книги, письма. Сириус не вмешивался. Ему было приятно, что друг занялся чем-то, кроме самоуничижения. Однажды и вовсе притащил домой дряхлую печатную машинку и с тех пор даже обедал и ужинал за ней, а через полгода с блестящими глазами преподнёс Блэку рукопись — «Учебник по Защите от Тёмных Искусств: Часть 1».

За пять лет Люпин написал семь книг, семь прекрасных учебников по Защите от Тёмных искусств. Серия была опубликована с колоссальным успехом, хорошо встречена критиками, потом пронесена в Министерство и официально утверждена в ряде магических школ как основная литература для программы обучения.

Успех поднял самооценку оборотня на приемлемый уровень. С продаж он заработал столько денег, что мог вообще больше не работать и дня в жизни. К этому приложилось всеобщее уважение в обществе. Люпин сбавил темпы и перестал писать по два учебника в год. Теперь его занимали лекции, которые он читал в качестве приглашенного гостя, конференции, поездки, работа в качестве консультанта в издательстве и небольшая колонка в научном журнале. Жизнь Ремуса стала размеренной и спокойной, он полностью наслаждался происходящим. Раньше он воспринимал работу как место, куда человек ходит каждый день, иначе — это не работа. Открытие о том, что деятельность бывает разной, стало для него громом среди ясного неба. Спасительным громом.

Ремус не съехал. Мародеры не желали разъезжаться. Люпин смотрел за домом, закупал продукты, часто оставался с Гарри и Атрией, когда те приезжали в гости.

Сириус аппарировал к опушке леса — вот он, каменный, приземистый, квадратный гигант, резонирующий тяжестью на фоне пейзажа. Кажется, будто с годами особняк Альфарда прилично врос в землю. На входе — несколько ступенек вниз. Потолки словно пытались компенсировать то, как дом ушел под землю, гордо тянулись ввысь на три с половиной метра. Три этажа складывались в прочный тёмный монолит. Дом не был обделен крупными окнами и светом, во мрак погружалась только кухня. В каждой комнате был камин, но только один подключен к сети летучего пороха — тот, что в гостиной, самый крупный, однако для Сириуса — всё равно мал. С первого по третий этаж дом пронзал квадратный колодец, неизменно обставленный колоннами на каждом уровне. Самая главная странность — стеклянная кровля крыши над колодцем, через которую было видно звёзды.

Рядом с домом располагалось небольшое сооружение вроде ангара. Возможно, раньше это была конюшня, но сейчас — сарай. В сарае пылился волшебный мотоцикл Сириуса — символ неудержимой молодости, однако, как недавно признал хозяин, «не самый практичный транспорт».

А вот и забор возле сарая, который Ремус перекрашивал множество раз, пытаясь избавиться от ругательств, написанных заколдованными красками…

Сириус до сих пор называл это место просто «дом Альфарда», несмотря на то, что был здесь хозяином уже семь лет.

— Привет аврорам, — послышался голос Люпина откуда-то из недр гостиной.

Сириус вошел туда из колодца и нашел Ремуса сидящим за кофейным столиком прямо на полу в обнимку с новенькой печатной машинкой. Он облокотился спиной на диван и наполовину сполз под столик. На тарелке подле печатной машинки возвышалась башня из сэндвичей. Люпин что-то судорожно черкал в ежедневнике и сломал своё перо.

Сириус усмехнулся.

— И сколько ты уже валяешься там?

— С вечера. Предложили быть лектором в Копенгагене. На той конференции, которая…

Блэк закатил глаза, когда Люпин начал перечислять все эти «захватывающие» детали.

— Ты такое не можешь пропустить, конечно. Календарь хоть проверил?

— Естественно. Я ведь не хочу устроить им самую занимательную лекцию в истории. Держу пари, перерождение оборотня они ни разу не видели.

Ремус свернул в трубочку сэндвич, махом проглотил его и продолжил клацать кнопками машинки, не замечая ничего вокруг.

На экране телевизора мелькал тип отталкивающей наружности, известный маггловский телеведущий Барри Даст — так он себя представлял после каждой рекламной паузы, чтобы никто из телезрителей не забыл. Видит Мерлин, Дасту не грозило забвение. Сириус почти не смотрел телевизор — и то запомнил его, казалось, на всю жизнь. «Таким только детей пугать», — подумал Блэк, наблюдая как Даст задает вопросы приглашенным в студию. Те неловко ёрзали в креслах, явно проклиная ведущего за бестактность.

Люпин, очевидно, начинал терять фокус из-за ночных посиделок за писаниной и тоже уставился в телевизор.

— Пытает хуже Круциатуса, — прокомментировал он работу Даста.

— Кофе? — предложил Сириус.

— Не откажусь.

— Ладно. И потом я испаряюсь. Может, навещу детей.

Сириус направился на кухню.

— Там тебе в столовой письмо от Андромеды, — крикнул ему вдогонку Люпин. — И какая-то посылка. Принесла неизвестная сова.

— Кто мог отправить мне посылку? — удивился Блэк.

— Ты мне скажи.

Блэк ощутил укол сомнения. С Гриммо приходила только одна сова и появлялась она здесь крайне редко. Посылка не от Андромеды. Авроры отправляли Патронусов. Ремус никогда не путал свои бумажки и заказы с его почтой. Так что же это?

Он поспешил в столовую.

Письмо от кузины отошло на второй план. Всё его внимание заняла посылка — небольшая коробка, почти невесомая. Внутри что-то брякнуло. Просканировал — ничего опасного.

Кажется, работает.

Регулус

«Дьявол, да это же…»

— Не пей это, — высунулся из-за его спины Люпин. — Не вздумай.

Под такой аккомпанемент Сириус откупорил одну из склянок и осушил половину. Ремус, вращавший в руках выхваченную из рук Блэка записку, не сразу заметил, что сотворил друг.

— Я же просил!

— Это его почерк.

— Значит, если твой брат что-то прислал тебе, надо это обязательно пить?

— Обычный Феликс Фелицис.

— Он ни черта не «обычный». Ты хоть дозировку его помнишь? Это тебе не огневиски, чтобы так хлестать.

Ремус впал в бешенство от такой беспечности. Для Сириус факт его раздражения плавно становился чем-то неважным.

— Знаешь, — замялся он. — Мне надо идти. Прочитай письмо Андромеды, ответь ей. Она, наверно, спрашивает про учебник для Доры и приглашает в гости.

— Идти куда? — Ремус ошарашенно на него посмотрел. Он явно предвидел надвигающиеся неприятности.

— В Аврорат, — ляпнул Сириус.

Он и сам не понимал, зачем ему идти туда, откуда только что пришел. На работу в выходной.

— Я быстро. Пришлю тебе Патронуса, — выкручивался Блэк, почему-то навязчиво желая сбежать.

— Нет, судя по ударной дозе, ты вернешься не скоро. Тебя часов шесть будет таскать по непонятным местам! — кричал ему Ремус.

Но Блэк уже зачерпнул летучего пороха и забрался в низкий для него камин, не замечая, как несколько раз чуть не проломил потолок головой.

* * *

Субботнее министерство привычно дремало. Конторки и кабинеты опустели, не было никаких бумажных самолётиков и разбросанных по Атриуму газет. Только Отдел Тайн и уровень N не прекращали свою деятельность: Блэк услышал в конце коридора раскатистый голос Сэвиджа-старшего, который что-то экспрессивно растолковывал Грюму.

Сириус юркнул в гостиную Гидры, пока сам не понимая, что он здесь делает, и точно не имея понятия, как это кому-то объяснить в случае чего. Здесь было тихо. На диванах храпели Дженкинс и Урхарт.

«Что дальше?»

Блэк двинулся к лестнице на третий ярус, скрыться из поля зрения — на случай, если сослуживцы проснутся.

Странное ощущение: чувствовать себя идиотом, но при этом так твёрдо верить, что так и нужно. Кажется, Сириус в школе всегда таким был и без Феликса.

Увидев, что прислал брат, Сириус сразу подумал о крестражах. Без сомнений, Феликс предназначался для этого. Регулус всё-таки чертов гений.

Блэк зачем-то упал в гамак, в один из тех, которых в гостиной было несколько десятков, и заставил себя…думать? Взгляд врезался в стену — половина из них были полками, нафаршированными разномастными книгами. Они никогда не интересовали Блэка. Даже Кингсли редко здесь что-то читал — в гостиную авроры приползали, чтобы поспать и поесть.

«Регулус приказал Кикимеру уничтожить все книги о крестражах. Покопался ли здесь этот старый сморчок? Что, если книги — не просто антураж?».

На третьем ярусе была секция с литературой на «К», Сириус поспешил к нужным полкам. Кажется, ему пришла в голову идея, как он может хотя бы намекнуть Ремусу.

В аврорской гостиной не найдешь душещипательных любовных романов. Должно быть хоть что-то, что может помочь.

Или Кикимер побывал и здесь?

Коньюнктивитус

Китайская жующая капуста

Костерост

Конфундус

Крапива

Кентавр

Карпе Ретрактум

Клещевина

Кельпи

Красные колпаки

Круциатус

Капациус экстремис

Крововосстанавливающее зелье

Каппа

Блэк пробегал взглядом тематический формуляр. Напротив каждого слова значились книги по темам, все их можно было найти на полке. Десять книг, где можно найти упоминание о заклинании Коньюктивус, семь книг с информацией о Крововосстанавливающем зелье. Казалось, что искомое здесь, где-то близко. Но свиток закончился.

На мгновение Сириуса поглотило разочарование.

Он перевернул пергамент — в самом начале другими чернилами было выведено:

Крестраж: «Как рассеять туман над будущим» Кассандра Ваблатски

Блэк уже ничего не понимал в происходящем. «Если старушка Ваблатски написала между строк своего пособия по шарлатанству что-то о крестражах, то я — премьер-министр магглов», — подумал он, выуживая из-за корешков остальных книг школьный учебник — такой ветхий, словно это самое первое издание, которое увидел мир.

Сириус уставился на обложку. «Не может быть», — думал он, не решаясь открыть. Неужели всё это время правда была на поверхности — всего лишь в школьном учебнике, который даже законченные школьные зануды не могли осилить от начала до конца из-за обилия описанного там бреда?

Между страниц было вложено что-то инородное.

Послание?

Если он прав, ты однажды найдешь это. Сотри пыль со статуи кентавра, как будешь дома.

Альфа Гидры⁽¹⁾

Чистой воды издевательство.

Сириус просмотрел всю книгу — ничего. То есть, туманная записка — это всё, что ему удалось выжать из своей блестящей идеи? Он надеялся найти хоть одну дракклову книгу о крестражах, чтобы дать её Ремусу!

Блэк заозирался по сторонам. Кто устроил этот розыгрыш? Казалось, что прямо сейчас кто-то издевательски наблюдает за ним, едва сдерживая хохот.

Записка напоминает творчество повредившегося в рассудке, но вопреки в ней и было что-то.

«Кто же подписывается как Альфа Гидры?»

Дверь в гостиную отворилась.

— Дженкинс! Уркхарт! Поторапливайтесь, барышни. Только вас ждём! — просунув голову в помещение, рявкнул Грюм.

Младшие авроры выразили недовольство парой ругательств и поплелись к выходу.

Как только двери за сослуживцами закрылись, Сириус сунул послание в карман, подчистил формуляр и бросился вниз.

За дверью продолжался разгоряченный спор.

— А я говорю: не нужно нам больше! — требовал Грюм. — Справились бы и вчетвером.

— Нам нужна ещё пара глаз, — Сэвидж его не слушал. — Тем более, если мисс Пьюси к нам не присоединится. Нет, помолчи, я не буду это больше обсуждать!

Сириус, словно его кто-то дёрнул податься вперёд, открыл дверь и увидел всех старших авроров в полном составе, а также своего командующего и младших сослуживцев. Сэвидж и Грюм ругались, остальные обступили их и степенно ждали указаний. При появлении Сириуса весь почетный круг обратил на него взгляды.

— Блэк? Что вы здесь забыли? — опомнился Сэвидж-младший.

— Сэр, можно мне сегодня отработать своё штрафное дежурство? Тем более, это по моей вине мисс Пьюси не может принять участие.

Сэвидж с любопытством просканировал подопечного. Грюм с протестом поднял указательный палец, грозясь выпалить что-то.

— Идёт, Блэк, идёмте с нами, — Сэвидж-старший слегка удивился, но махнул рукой. — Гоблины не любят ждать, — он взглянул на часы. — Хм, мы здорово задержались. Вы ведь любите артефакты, так, Блэк? Держите уши востро, пойдёте осматривать хранилище.

* * *

По меньшей мере дюжина чванливых гоблинов встретила их у тележек. Отряд длиннопалых имел настроение сиюминутно начать новое восстание гоблинов. Как и предупреждал Сэвидж — одна промашка, и их выпнут отсюда в мгновение ока.

Скримджер, едва сойдя на землю, прошагал к управляющему банка и затарабанил на гоббледуке.

Сириусу бросилась в глаза масштабная площадка, вырубленная в скале — словно след от столкновения c астероидом. В углублении, походящем на полусферу, было прорублено пять массивных дверей. Они не имели номеров и были абсолютно идентичны — а ещё смотрелись здесь странно, но роскошно.

Гоблины неодобрительно осмотрели младших авроров с головы до пят. Робардс и Грюм, не сговариваясь, перекрыли парней и холодно воззрились на хозяев подземелья в ответ, словно это было делом чести для них.

Сэвидж то и дело прочищал горло, косясь на Скримджера, тот отвечал начальнику взглядом, выражавшим «я делаю, что могу». Процесс обсуждения условий сильно затянулся. Гоблины, быть может, в душе и смирились с тем, что пропустят их прочесать хранилище и его округу, но не хотели отказывать себе в удовольствии увидеть нервные лица.

— Мы подпишем магический договор, — заключил Скримджер, разворачивая свиток — другой конец пергамента, свисая вниз, расстелился на каменистом полу.

Сэвидж издал нескромное «гм» и отвернулся. Робардс, завидев сие полотно, выпучил глаза, стремглав подлетел к Скримджеру и отобрал у того очки.

Последующий час гоблины простояли не шелохнувшись, наблюдая за приятным зрелищем — авроры в полном составе разбирали договор. Условия, если обобщить, говорили об одном: «Лучше не пытаться ничего украсть или испортить, если не хочешь сгнить здесь заживо».

Присутствующие — старшие авроры, оба Сэвиджа, Урхарт, Дженкинс, Бруствер и Блэк — подписались под условиями. Старший из гоблинов коснулся двери хранилища, и та растворилась в воздухе, но на этом банкиры не спешили удаляться, а только рассыпались по площадке.

За исчезнувшей дверью находилась глубокая пещера, наполненная мерцающими сокровищами на все лады. Дженкинс подавился.

— Блэк, Бруствер, вы со мной, — скомандовал Сэвидж-младший, неодобрительно посмотрев на обомлевшего Дженкинса, и направился внутрь.

Грюм в этот момент отбивался от схватившего его за рукав друга.

— Правильно, рассредоточимся, — одобрил Сэвидж-старший, таща за собой Грюма. — Гавейн, Руфус, прихватите с собой Дженкинса и осмотрите всю территорию справа. Урхарт, вы идёте с нами. Мистер… хм, уважаемый управляющий, — выдавил он, найдя в толпе главного гоблина.

Тот, словно обиженная дама, поднимал на него взгляд целую вечность.

— У нас есть для вас подарок, скромная компенсация за вмешательство. Если вы позволите, — он отпустил Грюма и, подойдя к собеседнику, что-то прошептал.

Глаза гоблина неожиданно и бегло блеснули удивлением. Сириус хоть и был заинтригован тем, что же за компенсация ждала Гринготтс, поспешил за командующим в пещеру, куда его тянуло невидимой силой.

Пирамиды галеонов, серебряные доспехи и драгоценные камни блистали в полумраке. Авроры медленно ступали, освещая дорогу палочками.

— У нас двадцать минут. Осмотрите всё. Если что-то привлечет ваше внимание — не берите. Если увидите что-то подозрительное — не касайтесь, используйте чары. От того черепа в короне и дальше я проверю сам. Блэк проверяет всю зону справа до этого участка. Бруствер, вы — всю левую сторону пещеры.

Задача ничего не касаться казалась легкой только на первый взгляд и для тех, кто не видел это место. Всюду полки, на которых громоздились шпаги, серебряные подносы и кубки. На полу — кучи подсвечников, больших сосудов с зельями, ваз, щитов, монет.

Сириус и Кингсли сначала толклись на узкой свободной тропе, после чего договорились разойтись и начать с разных направлений.

Лестрейнджи. Дражайшая кузина позеленела бы от злости, узнав, что здесь происходит. Обходя шкурку, содранную с какого-то доисторического животного, Сириус задумался: «В блэковском сейфе тоже собрано столько мерзостей?» Ему никогда не доводилось там бывать.

Ничего из увиденного не зацепило его взгляд… кроме плотного конверта, вложенного между двумя кубками. Красная сургучная печать была цела, по центру тянулись изумрудные длинные буквы:

Родольфусу и Рабастану…

Сириус не устоял от любопытства. Письмо выпрыгнуло с полки и повисло перед ним в воздухе.

…от мамы.

Внутри неприятно натянулась какая-то струна. Даже у головорезов Лестрейнджей была «мама». У Сириуса же была «мать», иногда «матушка». Иными словами, Блэка поразило, что письмо было здесь, не распечатанным, словно его хотели подальше запрятать и никогда не знакомиться с его содержанием. Он вернул его назад, напоминая себе о том, что это всё-таки не то, что он ищет.

Он сразу понял, когда увидел это нечто полкой выше: маленькая золотая чаша с двумя ручками и высеченным силуэтом какого-то зверька. Находка выбивалась на фоне других кубков, даже тех, что были инкрустированы камнями — не внешне, на уровне энергетики.

На секунду Сириус возликовал и взлетел до небес.

— Всё осмотрели? — голос командующего вернул Блэка обратно в подземелье.

— Да, сэр, — откликнулся Кингсли, пока Сириус ошарашенно пялился на сокровище, судорожно решая, что ему делать.

Блэк стиснул зубы.

— Да, сэр.

Они вышли из пещеры — с каждым шагом Сириусу хотелось обернуться, рвануть назад, схватить чашу. Он боролся с дурманящим чувством уверенности, пока по велению гоблина дверь хранилища не вернулась назад.

Перед глазами предстало нечто захватывающее: на площадке с дверями, освещенной факелами, сидел небольшой дракон, можно сказать, подросток, около двух лет. Его бледная кожа шелушилась, словно он никогда не видел солнца.

— Пожалуйста, украинский железнобрюх, — представил Сивидж-старший управляющему дракона, словно преподнося питомца капризному ребенку. — Мы за последний месяц уже привыкли звать его Пейл.⁽²⁾

Скримджер, Робардс и Грюм колдовали над креплением и цепями. Дженскинс и Урхарт с озадаченными лицами цепляли на спящего гиганта железные браслеты. Сэвидж-младший отправился помогать. Бруствер и Блэк нерешительно подошли ближе.

— Пейла нашли наши драконоборцы. До этого с полгода гонялись за его мамашей, крушившей всё на своём пути. Предположительно какой-то недоумок украл у неё яйцо, вот она и взбесилась. Но наши ребята об этом не знали, на Пейла наткнулись случайно — тот, кто украл яйцо, замуровал Пейла в горной пещере. Скорее всего, он появился там на свет, вырос и никогда не был снаружи. Драконоборцы не пожелали его убивать, пытались отправить в заповедник, но там ему не понравилось. Сидел как белая ворона, не летал и, наверное, долго бы не прожил. А вот в пещере ему по душе. Ест пока безумно мало — по одному теленку в неделю.

Сэвидж продолжал перечислять подробности ухода за Пейлом в условиях подземелья, а Сириус переваривал происходящее. Аврорат влез в дела Гринготтс, выбил разрешение на обыск у гоблинов, которые терпеть не могли вмешательств. Теперь они дружно посадили перед хранилищем Лестрейнджей стражника-дракона. Произошло что-то, прилично взволновавшее авроров, а ещё — Сириус теперь это понимал — старшие командующие всё ещё начеку, они не поверили в сказку про исчезновение Волдеморта. Блэк нашел в этом для себя неосязаемую поддержку и почувствовал, что больше не одинок.

Сэвидж собрал весь отряд вокруг себя, когда с обустройством дракона было покончено, и выудил из кармана мантии ещё один документ, при виде которого всех затрясло.

— Бумажка для Багнольд, — успокоил он подчиненных. — Отчет.

«Я, младший аврор Сириус Блэк, принявший участие в проверке семейного хранилища Лестрейнджей четвёртого мая тысяча девятьсот девяносто шестого года, подтверждаю, что в ходе проверки нарушений обнаружено не было» — поёжившись, подписался Блэк.

Во-первых, он впервые подписал что-то для министра. Во-вторых, он соврал.

Авроры откланялись и расселись по тележкам.

— Вот видишь, Гавейн, а ты не хотел участвовать. Если бы не ты, моя отрубленная голова сейчас бы с тобой не говорила. Ха-ха. Спасибо тебе, — посмеялся Сэвидж. — Драккловы гоблины со своими ловушками, — буркнул он, уже себе под нос.

Можно сказать, переговоры прошли успешно.

* * *

— Где тебя носило? Ты получил Патронуса? — Люпин накинулся на него, стоило перешагнуть порог.

— Получил, получил все шесть, — твердил Блэк, не вслушиваясь в скепсис в голосе друга. — Ты, хм-м, не в курсе, есть ли у нас в доме статуя кентавра?

Люпин призадумался — как просто его успокоить, только задай неоднозначный вопрос.

— Я не видел, — неутешительно сообщил он. — Но я никогда не поднимался на чердак.

Сириусу не требовалось дальнейших подсказок, он уже мчался на чердак. К своему удивлению, он и сам там не был.

Заинтригованный Ремус шел следом.

О существовании чердака свидетельствовало только наличие лестницы в одной непримечательной каморке третьего этажа. Люпин немало натерпелся, приводя в порядок первые три этажа, и лезть на чердак не пожелал.

Люк плохо поддавался, Сириус разнес его Бомбардой и влез наверх. Ремус неодобрительно хмыкнул.

Помещение было крошечным, оба гостя упирались головами в скат крыши. На площади в два десятка квадратных метров стояли, словно призраки, накрытые крупными полотнами фигуры.

— Помоги, — скомандовал Сириус и начал избавляться от полотен.

Первой показалась мраморная статуя павлина⁽³⁾. Ремус скинул простыню с фигуры единорога.

Пространство было так густо заполнено, что пробраться между фигурами было возможно, только перелезая через них.

Следующими они увидели статуи журавля, волка, феникса и голубя, а после наконец-то обнаружили кентавра.

— И что дальше?

Сириус нащупал в кармане послание:

Сотри пыль со статуи кентавра, как будешь дома.

Ощущая себя весьма нелепо, Сириус отсёк клочок материи, смочил её водой из палочки и протёр мраморную спину кентавра. Ремус наблюдал за ним с нескрываемым шоком.

К моменту, когда Сириус почувствовал себя законченным идиотом, послышался треск. Голова кентавра отвалилась, чуть не приземлившись на ногу Ремуса. Спасаясь от крошащейся на куски статуи, друзья отлетели в стороны от неожиданности и повалили несколько других статуй.

Сириус, едва опомнившись, начал ворочать куски мрамора и с замиранием извлек из под завала несколько книг. Он не показал их озадаченному другу, только сказал:

— Идём отсюда. Потом приберем, — и шмыгнул вниз.

Ремус шел за ним, ни говоря ни слова. Блэк зашел в кухню без окон, разжег огонь и спустился в погреб по каменной лестнице, идущей вниз прямо из кухни. При этом он не выпустил из рук книг. Конференция для Люпина уже не имела значения, он никогда не видел Сириуса таким странным. Друг высунулся из погреба с открытой бутылкой огденского, щедро из неё отпил и разложил на столе перед Ремусом три фолианта.

«О Герпие Злостном»

«История Мраксов»

«Всё, что мне известно о крестражах»

Ремус недоверчиво покосился на друга — тот, очевидно, хотел, чтобы он ознакомился с литературой. Все три книги были выполнены от руки и напоминали личные дневники. Перед каждой записью — дата. Где-то почерк был настолько неаккуратным, что содержание едва ли можно понять, словно автор был сильно взбудоражен, выражая свои мысли. В «Всё, что мне известно о крестражах» ближе к концу записи становились всё короче, пока не сократились лишь до одного предложения раз в месяц, а после и вовсе оборвались чистыми страницами. Вчитываясь в суть, Ремус сам не заметил, как начал отпивать из бутылки.

Через час он высунулся из дневника и был сам не свой.

— Так вот, значит…

— Как ему удалось, — закончил за друга побелевший от волнения Сириус.

Он в любую секунду ожидал свалиться замертво, но этого так и не произошло. Единственное, что свалилось — это камень с плеч, который он носил почти пять лет, не имея шанса сказать правду самому доверенному человеку.

— Можно мне углубиться в это?

— Нужно. Отдаю тебе на проработку. И ещё вот это, — Сириус протянул ему флакон Феликса. — Есть ещё письма моих достопочтенных родственников и некоторые воспоминания. Тоже получишь их позже. Не упускай ничего. Я верю в твои мозги, дружище.

Сириусу нестерпимо хотелось вырваться на свежий воздух. Он написал краткое послание Регулусу:

Один есть.

Сириус

И отправил его с совой, словно отпуская в небо этот немыслимый день и тысячу мыслей, промелькнувших в его голове. Вечерний майский дождь пролился на него, намочив до нитки. Очищая, смывая преграды, знаменуя что-то новое.

---

1) Альфа Гидры — звезда Альфард.

Вернуться к тексту

2) Пейл: англ. pale — бледный; территория/общее название ядра английской средневековой колонии в юго-восточной Ирландии. Пэйл стал своего рода главной военной крепостью английской монархии в Ирландии, центром английской колонизации и ассимиляции населения острова.

Вернуться к тексту

3) Павлин, Единорог, Журавль, Волк, Феникс, Голубь, Кентавр — созвездия южного полушария.

Центавр (Кентавр) — большое созвездие южного полушария неба. Самая яркая звезда — Ригель Центаврус, ближайшая к Солнцу звезда (4,4 световых года). Северный «сосед» — Гидра, южные «соседи» — Циркуль, Муха, Южный Крест.

Вернуться к тексту

Том не знал, что такое наследие.

У него не было семьи. У него не было родителей. Его отрицали и исключали из всех кругов, куда он порывался вступить. Он не видел связи между собой и кем-то, кто жил до него. Ему было неведомо слово «наследие».

Всё, что было, и никто не мог отнять — фамилия Риддл, которую Том искал в каждой строке.⁽¹⁾ Парадоксально, но ему хотелось найти эту связь с кем-то великим. Правда, только за тем, чтобы завоевать ещё одно преимущество.

Чистокровные — те, кто заставил его искать.

Том был достаточно умен и до поступления в Хогвартс. Если ему было так интересно решить головоломку о своих корнях, он бы без больших затруднений узнал, кем был его отец, ведь Риддлы — в прошлом известные в Англии богатые помещики. Найти фамилию в маггловских архивах — дело не пяти минут, однако это было намного проще, чем искать ту же фамилию в библиотеке Хогвартса. Нет, Том просто не имел интереса знать.

Он не заглядывал в себя. Ему всегда было это противно. Ему было мерзко, когда Шляпа заглянула в его голову на распределении. Его тошнило, когда профессор Дамблдор сделал то же самое. Том был автономной деталью в системе, которую презирал и отторгал. Этот элемент не знал, кто он внутри, потому что никогда не заглядывал в себя. Всё, что он знал — со слов тех, кто проносился мимо, пытался пробиться к нему. Том собирал эти мнения, разглядывал, пользовался образами.

Вежливый молодой человек или выскочка. Блестящий ученик или изгой. А внутри него было пусто. Там не было любви. Там не задерживались надолго положительные чувства, такие, как благодарность и уважение. В центре стояла клетка, в которую Том запер свою душу перед тем, как начать откалывать от неё кусок за кусочком. Он не хотел, чтобы ему диктовали, как думать и чувствовать. Душа томилась в клетке гнева, гордости, ненависти. Иногда она прорывалась через тернии пустоты и ненадолго крепла. Но стоило только гневу или ненависти стать сильнее, она снова возвращалась в клетку.

Тому было приятнее думать, что многочисленные таланты — это продукт его собственной работы, что они не получены по наследству. Это было сокрушительной ошибкой, ведь прими он, что всё, чем он владеет — не его личное достижение, а чье-то наследие, долго искать не пришлось бы. Том Риддл был отрезан ото всех по своей воле. Желание протянуть нити родилось из гордыни, жажды новых завоеваний, алчности.

В то время чистокровные были на взводе из-за набравшего силу Гриндевальда. Великобритания была для мага лакомым кусочком. Пусть в итоге ему не удалось достигнуть своей цели, он крупно покачнул устои, заставил аристократов задуматься о том, что для них важнее всего. Задуматься о вероятном развитии событий.

Что случилось бы, не останови Альбус Дамблдор Гриндевальда, для которого Статут о Секретности был словно фантик? Естественно, чистокровные мобилизировались на защиту своих ценностей и стали ещё невыносимей. Они были перепуганы перспективой, что всё, что их предки строили поколениями, будет разрушено. Волшебники были сильны, но магглы с их страшным оружием количественно превосходили их в тысячи раз.

Чистокровным нравилось возвышаться над всеми. Быть невидимой силой, о которой магглы ни сном не духом. Подниматься? Бороться, с риском потерять всё? Нет. Они не видели в Гриндевальде освободителя. Они были довольны своей жизнью, а диких магглорожденных волшебников ещё было не так много, чтобы доставить им дискомфорт.

При вспышке паники и моды защищать своё родился необычный мальчик Том Риддл, которого неминуемо затянуло в эту мясорубку. Однако он выжил, чтобы поставить под вопрос все истины и перевернуть всё, к чему он прикасался, вопреки всем силам, что становились на его пути.

* * *

То́му поистине повезло попасть в Хогвартс, в то золотое время, когда там учились все сливки общества. Те самые люди, которые через полвека позволят — или помогут — случиться отвратительной опустошающей войне. Те, что станут фигурами, крушащими друг друга по неосторожности, из зависти или страха.

Но сейчас Том об этом не знал и не думал. Он был одновременно восхищен и напуган. Пусть внешне он был как обычно холоден, но внутри — тихий, липкий ужас.

Есть от чего растерять уверенность в себе.

Никаких опрометчивых, невоспитанных подножек, к которым он привык. Дети из этих семей знали правила игры. Том научился ей именно здесь, но со временем, не сразу.

Никаких синяков, налета бедности и упадка. Девчонки в перчатках, в изящных платьях, богатства которых не скрыть никакой форменной мантией, в волосах — гребни с камнями, каких хватит, чтобы купить добротный дом.

Том впервые в жизни от кого-то отставал на расстояние размером с бездну. Жадность приливала волнами: «Они знают о волшебстве всю жизнь? Они живут так с самого начала?»

Нехотя он признал — ему даже приятно, что на него в этих приютских латаных башмаках никто не обращает внимания.

Он хотел быть как они, но в этом желании крылось больше, чем алчный каприз. Тома привлекли их манеры, непонятная аура роскоши и недоступного и такого прекрасного единства.

Другой, никогда прежде не виданный, мир. Воспоминание, которое он пронесёт с собой, храня в самом сокровенном осколке души, и в момент, когда он отделит его от себя, Том перестанет существовать. Можно сказать, именно это воспоминание до последнего делало его человеком. Самое сильное и искренне — день, когда он впервые увидел Хогвартс.

Мальчик Том ещё не знал, что ему никогда не стать частью этого мира, что ему и суждено разрушить единство. Мальчик Том решил просто смотреть на них и учиться. В тот момент он был так потрясен, что впервые в своей жизни не замышлял никого превзойти, и не считал себя лучше кого-либо.

Как уже сказано, это был рассвет волшебного общества. Маги ещё не запутались в своих родословных. Это произойдет намного позже — когда Том подрастет и использует идею аморальной и всеобъемлющей чистокровности в своих целях. И, стоит заметить, он много работал, чтобы заронить эти мысли в головы окружающих.

Те, кто родился в двадцатые годы этого столетия и чуть позже — лучшие образцы магического генофонда. Сильнейшие, талантливейшие дети. Россыпь звёзд. Однако глядя на этот образцовый выводок, старшим поколениям становилось тревожно. В благородных, уважаемых семьях уже рождались сквибы, и становилось не так легко найти достойную партию. Что же дальше? Дальше была черта, которую предстояло либо перейти, либо вовсе стереть.

Мальчику Тому требовалось время, чтобы понять, кто он, чего он глобально хочет. Ответ на второй вопрос позже, в будущем ознаменовал собой вывод: его совсем не заботит, что будет с остальными. С этими детьми, его однокурсниками. С теми прекрасными девушками в украшениях и перчатках. С этими молодыми джентльменами — старшекурсниками. С их детьми, чистокровностью и всем-всем магическим миром. Чем дальше время удаляло его от этих нехарактерных, искренних, бьющих как ток, эмоций первого дня в Хогвартсе — тем больше крепло суждение, что только он имеет право владеть этим всем.

Что только он имеет право на Вечность.

Но пока мальчик Том в ожидании распределения стоял перед дверями Большого зала, где их ненадолго оставил профессор Дамблдор.

Пусть высокий волшебник и был тем, кто вытащил его из мерзкого приюта, Том всё-таки не мог до конца спрятать странное чувство отторжения к нему. Никак не получалось влезть к нему в голову и покопаться там. Не выходило и заставить профессора сделать что-нибудь, что было угодно самому Тому, ведь он не приютский ребенок и не глупая воспитательница. Это сильно раздражало.

Тома, конечно, разочаровала новость, что он не единственный в своём роде, но больше его ранил звук, с которым посыпалась его оборона, его чувство защищенности. То, чем он защищался от чужаков, не сработало. Однако Дамблдор не остановился только на этом, он ещё и начал его поучать! Предупредил о существовании морали — скучном своде правил, по которым теперь предстоит жить, чтобы остаться в Хогвартсе. И более того, он никак не подготовил мальчика к тому, что тот увидит всех этих идеальных детей из исконно волшебных семей. Профессор будто именно этого и хотел — чтобы Том себя так почувствовал, словно в назидание. И это было правдой.

Если в тот момент истории и был вариант предотвратить запуск цепи событий, которые приведут магический мир к краху, профилактика от заносчивости точно не являлась опцией. Но Дамблдор был честен — он правда не думал, что встретил самого опасного волшебника всех времен.

Волей судьбы между этими двумя сразу что-то не заладилось, и сейчас Том ругал профессора за то, что тот их здесь оставил.

Толпа разделилась на три течения: те дети, что словно сбежали из «Волшебного зверинца» — орущие, дергающие забрало волшебных доспехов, обсуждающие Мерлин-знает-какую околесицу; те, что словно старые друзья, обменивались новостями, полностью контролировали себя и ни разу не волновались; и Том, который обездвиженно стоял посреди коридора.

Нет, одиночество никогда не было для него проблемой. Вот только Хогвартс — это не идиотский приют Вула, где все сторонились его как психа. Там ему самому не хотелось быть другом этим отбросам. Но здесь! Он заставлял себя не смотреть на них. На тех благовоспитанных.

— Правда? А кто твои родители?

Одна из девчонок, очевидно, поставила себе цель устроить перепись населения. Волосы её были светлые, как пшеница. Бледность, хрупкость, болезненность в сочетании с глазами, горящими интересом, придавали ей фанатичный, пугающий вид, который заставлял собеседника озираться в поисках её сиделки. Может, она находила разговоры и новые знакомства успокаивающими, но не все были того же мнения. Например, мальчик, зажатый в угол её расспросами — почти на голову ниже девочки, озадаченный, разрабатывающий план побега Аластор Грюм. Что особенно взбесило будущего аврора — написанное на её лице умиление.

— Селена, познакомься, — позвала она подругу, которая явно была не так впечатлена происходящим. — Это Аластор, он вырос здесь, в Шотландии, и уже бывал в Хогсмиде и видел замок, пролетая мимо на метле с отцом.

Селена оглядела объект с напускным безразличием и произнесла:

— Приятно познакомиться, Аластор.

Аластор, очевидно, не находил это правдой и промолчал.

— Так кто твои родители? — не унималась с расспросами девочка.

— Авроры, — ответил Аластор, проклиная всё на свете.

— Не докучай ему, Кэрри, — посоветовал один из мальчишек.

— Я только знакомлюсь! — в её голосе присутствовала нотка досады. Аластору хватило и мгновения, чтобы сбежать. — А как зовут вас, девочки? С вами мы ведь тоже не встречались?

Мальчики сгрудились поближе друг к другу. Аластор нехотя прибился к их толпе.

— Так ты родился в Америке?

— Нет, уже здесь, после того, как родители вернулись в Британию. Мои прабабушка и прадедушка переехали в Штаты в начале прошлого века, а родители решили наоборот — вернуться, — ответил мальчуган с носом-картошкой и глазами, зелеными, как пара изумрудов.

— Так вот почему мы ничего не слышали про Сэвиджей, — последовало заключение.

— Всё-таки Штаты на любителя.

— Там и в квиддич на заднем дворе не поиграешь.

— Чепуха! Какой задний двор? Все живут в квартирах, чтобы не привлекать внимания.

— И всё равно привлекают.

Аластор недовольно хмыкнул и тут же был обнаружен. На него уставилось семь пар глаз.

— Тебе есть что добавить? — с приторной вежливостью спросил тот мальчик, что стоял во главе. Голубоглазый, важный, и — что должно было смутить мальчишку Грюма — на вид самый взрослый из всех.

Однако Аластор комично вытянул шею, чтобы казаться выше, и ответил с такой серьезностью, словно вещал с кафедры:

— В Штатах к этому времени уже стало бы легче жить, не объявись Гриндевальд. Они так живут не потому, что им просто нравится жить в подвалах, а потому, что ставят безопасность выше всяких красивых вещичек, и я с ними согласен.

Наступила тишина.

— Да, несомненно, — с пылом согласился маленький Сэвидж. Ему захотелось поддержать Аластора. — Вы, ребята, большие счастливчики здесь. И школа у вас что надо!

Вопреки стараниям разговор не обещал стать таким же свободным, как прежде.

Том наблюдал за ними, жадно хватая каждое слово, долетавшее до его ушей. Там, в прошлой жизни, если ему было что-то нужно — чужая вещь или информация — он не мешкал это получить. Но сейчас инстинкты подсказывали: «Нельзя! Здесь всё иначе устроено».

— А ты кто? — Кэрри обращалась прямо к нему, и на её лице снова было то выражение, с каким люди рассматривают, к примеру, симпатичных насекомых.

Остальные, словно их кто-то заморозил, замолчали. Взгляды обратились на незнакомого оборванца.

— Кэрри, прекрати! — прошипела Селена и подпихнула подругу локтем.

Но его всё ещё рассматривали с вызовом, словно ждали заведомо слабый, не впечатляющий ответ.

— Я Том.

— Ты, — голос Кэрри дал осечку, и она машинально взглянула на кучку шумных студентов, зачем-то презентующих друг другу волшебные палочки. — Из магглов?

Том растерялся.

— Я из приюта, — всё, что он нашел сказать в ответ.

Это привело Кэрри в не меньшее замешательство, чем Тома её вопрос.

— О, — успела произнести она.

— Первокурсники! Прошу собраться здесь, поближе! Через минуту мы зайдем в Большой зал и приступим к распределению!

Пусть Дамблдор вызывал у Тома неприятные ощущения, но в этот раз он был почти рад его видеть.

Из распахнутых дверей Большого зала вырвались свет и гул голосов. Том ощутил невероятный запах еды, манящий пройти внутрь. Так пахла точно не клееобразная похлебка из прелой капусты.

Том читал про факультеты в Истории Хогвартса. Не было сомнений, какой из них привлек его. Слизерин словно был создан для Тома Риддла. Но, даже понимая это, он нервничал. Каждое наблюдение выявляло новое, неизведанное, непонятное.

— Бёрк, Селена!

— Слизерин!

— Блэк, Альфард!

— Слизерин!

— Гамп, Хирон!

— Когтевран!

Все эти фамилии ничего ему не объясняли, но зато о чем-то говорили ученикам за столами. Как для себя отметил Том, не все девушки были так безупречны, как те леди из поезда, а некоторые парни выглядели так, словно только закончили копать поливную траншею. Но больше всего потрясло Тома то, что они без смущения позволяли себе комментировать каждого, кто выходил для распределения.

— Бёрк, Бёрк... Это те, которые хозяева мерзкой лавочки в Лютном?

— А Блэки подтираются позолоченными свитками.

— Гамп — это тот, что был первым министром? О, просто чудесно.

— Бери выше, троллева ты башка. Внук профессора, как пить дать.

— Что-то много чистокровок в этом году.

«Магглы, чистокровки», мысленно записывал Том странные понятия. Вот это становилось уже просто возмутительно любопытным.

— Грюм, Аластор!

Группа «вменяемых» сокурсников, дожидавшихся распределения рядом друг с другом, расступилась, пропуская мальчика к табурету так спокойно, словно и не было того момента в коридоре. В том, как Аластор посмотрел на ребят с высоты табурета, явно был какой-то посыл, который юному Тому ещё не дано было постичь.

— Гриффиндор!

Аластор больше ни на кого не взглянул, стянул Шляпу и уверенно пошел к гриффиндорскому столу, как будто с самого рождения знал, что так и будет.

— Какой милашка! — хихикали девушки постарше.

Аластор, услышав их, только сильнее нахмурил лоб и этим спровоцировал новый приступ изумления.

— Кэрроу, Арчибальд!

Из строя не сразу высунулась чья-то рыжая макушка.

— Уже идти? — послышался шепот, полный ужаса. Кто-то из мальчишек напутственно подтолкнул его вперёд. — Я прослушал…

— Слизерин! — выкрикнула Шляпа, как только Арчибальд вскарабкался на табурет. Кэрроу театрально смахнул пот со лба и просиял.

— Как будто были какие-то сомнения, — язвительно вставил кто-то.

Том не оборачивался, потому что не хотел показывать, что слушает. Интерес рос с каждой минутой, ведь учеников не удивляли решения Шляпы. «Тогда зачем же вообще нужна Шляпа?»

— Лестрейндж, Рольф!

А вот и мальчик, дирижировавший всеми остальными в той благоразумной кучке.

— Слизерин!

— Мальсибер, Коул!

— Слизерин!

— Риддл, Том!

Том думал, что услышит и о себе какой-то комментарий, но никому не было дела до мальчика в рваных туфлях.

«Здравствуй, Том… Поразительно здесь, у тебя в голове… Хм-м-м… Весьма очевидно… Только не теряй разумность, Том… не теряй свою душу…»

— Слизерин!

Том странно почувствовал себя, услышав этот голос в собственной голове. Даже зачисление на нужный факультет никак не избавило от желания сейчас же помыть руки, как-то очиститься от этого вмешательства. К горлу подкатила тошнота.

Он проводил взглядом удивленную Кэрри и её друзей — ему надоели эмоции других. Удивление или наоборот не-удивление. В конце концов, почему все они удивлены — это всего лишь ещё один вопрос, на который он не мог ответить из-за нехватки знаний о новых реалиях. Хотелось перейти ближе к делу. Том злился из-за того, что нельзя разведать всё прямо сейчас.

Да, тогда у Тома были эмоции хоть куда. Он удивлялся, злился, любопытствовал, своеобразно радовался, жадничал, смеялся и боялся. То, что он их не показывал, было делом привычки — не давать окружающим использовать чувства как оружие против тебя. Но он был ребёнком, и он чувствовал.

Кэрри Селвин села напротив него за столом Слизерина и неуверенно улыбнулась.

«Да что с ней не так?» — подумал Том, едва не краснея.

Селена пнула подругу под столом, очевидно, даже не поставив себе задачи сделать это незаметно.

— Эй, Бёрк, — окликнул кто-то весьма неласковым голосом. Тот сидел в паре метров от них и выглядел ненамного старше.

Селена нехотя на него взглянула.

— Извинись, — процедил он.

— Эммет, всё в порядке, — начала уверять его Кэрри своим писклявым голосом.

— Извини, — без эмоций сказала Селена; Эммет предупредительно похмурился и отвернулся. — Но ты ведешь себя как идиотка, — добавила она, едва шевеля губами, и стрельнула глазами в сторону Тома.

Справа от Тома не побрезговал сесть и представиться Рафаил Трэверс. Он весьма кстати отвлек Тома от поиска идей, как он может напакостить Селене. Она ему уже не нравилась.

Именно болтовня Рафаила окончательно успокоила Тома. Он говорил так витиевато, что все мыслительные процессы были задействованы на расшифровку этого языка.

Всё обещало быть даже интереснее, чем он предполагал.

* * *

В первое же утро Том нашел свои туфли подлатанными каким-то чутким домовиком, и испытал несравнимое чувство благодарности. Жизнь здесь не шла ни в какое сравнение с приютской. Ему больше не приходилось запугивать малышню за нормальную порцию еды и дрожать под прохудившимся одеялом зимними ночами. Канули в лету и дни, когда он и вправду начинал считать себя ненормальным.

Приятная прохлада, запахи трав и зелий, веющий тайнами Запретный лес. Первый снег и первые почки на деревьях. Замок, каждый камень в основании которого светился магией.

Безмолвные подземелья дарили спокойствие. Вечера у камина, где он был только наблюдателем кипящей социальной жизни — крошечную иллюзию причастности.

Первый курс не привлекал его внимание к вопросу «кто я?». Том был поглощен исследованием людей вокруг.

Поначалу у Тома сложилось впечатление, что, посовещавшись, ученики Хогвартса решили на всякий случай его игнорировать. Однокурсник Рафаил Трэверс, который поприветствовал его манерным рукопожатием после церемонии распределения, должно быть, слегка растерялся либо не владел какой-то основополагающей информацией.

Хотя Тому никогда не приходилось сталкиваться с открытой войной и оскорблениями, роль негласного изгоя он считал во сто крат худшей участью. Если бы кто-то только попытался унизить его, Том показал бы своё истинное лицо, но самому лезть на рожон было не в его стиле.

Он застал всех врасплох поступлением на Слизерин. На вид скромный мальчишка без кната за душой, но факультет кричал о том, что не всё здесь тихо да гладко — внутри наверняка кроются хитроумные амбиции.

Том сполна ощутил груз понятий «факультетская принадлежность» и «чистота крови». Три факультета сторонились его по первому определению, а его собственный — по второму.

Единственный случай, когда кто-то из студентов подошел к нему, вознамерившись поговорить, всё-таки имел место быть на первом курсе. Тогда Том стал свидетелем прогулки пятикурсников Цедреллы Блэк и Септимуса Уизли и узнал, какой ажиотаж может вызвать дружба Гриффиндора и Слизерина, а ведь противостояние факультетов находилось ещё не в самой цветущей поре.

Том облюбовал один из булыжников на берегу и устроился поудобнее. Едва открыв книгу, он заметил парочку, выдвигающихся к его месту уединения, похмурился, но всё же предпочел эвакуироваться. Возмутители спокойствия принесли сюда свою влюбленную ауру, что было для Тома абсолютно неприемлемо и гадко.

Хлябая по лужам, он вышел на тропинку, ведущую к замку, умудрившись окончательно увязнуть в грязи по самую щиколотку, и весьма некстати заметил ещё двух старших визитеров, шпионивших за теми, кто заставил Тома уйти.

— Мальчик, — обратилась к нему пуффендуйка Алесса Дервент с видом, будто он непременно должен ей ответить. — Ты, эм, не видел, кто там спустился к озеру? Какой факультет?

Том со смачным звуком выдернул из жижи провалившуюся, словно в болото, ступню и поднял холодный взгляд на старшекурсниц.

— Леди со Слизерина и джентльмен с Гриффиндора, — пробурчал Том, ступив на покрытую сухой травой землю.

— Говорю же тебе! Уизли гуляет с Блэк! Вот это шутка, — с нескрываемым потрясением выпалила Антриетта Браун и дернула подругу за рукав.

Выглядела она при этом в точности как её будущая двоюродная внучка Лаванда за сплетнями с Парвати Патил.

— А они держались за руки? — Алесса явно решила взять на себя роль прокурора.

— Не обратил внимания, — соврал Том и принялся с большим усердием очищать башмак.

— Да брось! Вы же в Слизерине всё время примечаете такие вещи, особенно если речь о ком-то из ваших, — Браун во что бы то ни стало требовала дополнительных деталей для удовлетворения своего любопытства.

Том подарил ей внимательный, но неприятный взгляд. Свежая идея завязать общение с кем-то с другого факультета плавно покидала его голову. Мальчик Том подумал, что те, кто живёт за пределами подземелий — словно другого поля ягода. Слишком фамильярные, излишне праздные, помешанные на эмоциях, нелогичные, живущие вразнобой со своими целями — если, конечно, какие-то цели существуют и чего-то стоят.

— Возвращаются! — запищала Алесса и потянула прозорливую подругу назад в направлении замка.

Об этом не писали в книгах по истории магии, поэтому Тому потребовалось время, чтобы понаблюдать и утвердить свою теорию: слизеринцы могут быть приветливы к остальным, однако совсем не обязательно, что они считают их друзьями. Думать хорошо про остальных они, впрочем, тоже не считают обязательным, а вот быть вежливыми — обязаны всегда. Том ни разу не нашел это странным, даже наоборот: согласно его рассуждениям дружба со слизеринцами — очень ценная вещь и добиться её непросто.

В то время в Хогвартсе учились двое из сестер Хортон — Дарси и Шерил, студентки Когтеврана. Их отец, Бэзил Хортон, был одним из тех, кто сотворил революцию в производстве мётел. Вместе с напарником они изобрели тормозящие чары для «Кометы». Состояние Хортонов стремилось догнать по количеству нулей богатство Райтов. В Пророке без конца писали об успехах Бэзила в бизнесе. Дарси и Шерил учились на отлично и активно посещали кружок изобретателей-артефакторов. Но всё-таки в стенах Слизерина они оставались всего лишь «полукровками».

Из этого сложился ещё один неутешительный для Тома вывод: «подружиться» с чистокровными возможно, но только собрав весь набор — чистая кровь, богатство, амбиции. Особенно безжалостны они были к тем, кому не хватало чего-то одного, остальных не воспринимали всерьез.

Успехи первого курса, увы, не наводили Тома на мысль, что у него есть магические корни. От чистокровных он здорово отставал. Те уже неплохо изучили с родителями заклинания не только для первого курса, но частично и для второго. Поэтому Том молча давился детской обидой и продолжал учиться с немыслимым усердием и скромностью, приводившей в восторг почти всех преподавателей — нужно ли уточнять, кто не купился на его очарование?

Время от времени, в порывах злости, Том пытался убедить себя, что его совсем не тянет к золотой компании учеников, и раз за разом возвращался к одному заключению — это не так. Его обходили как непонятный химический элемент, кто знает, какой эффект даст взаимодействие с ним? Он приносил факультету баллы старанием и обаянием, и пока он не доставлял им дисциплинарных проблем, его никто не трогал.

И всё-таки мальчик Том действительно был особенным. Его способностей моментально подстраиваться под окружающую среду и читать людей как раз хватило, чтобы выжить на Слизерине в первый год, когда впечатления от новой жизни били градом по голове.

Также было очень благоразумно с его стороны не высовываться, пока проходила неистовая волна недоумения среди родителей слизеринцев. Слизнорта закидали письмами с прошениями «как-то передвинуть», «перенести», «перевести», «разобраться, в конце концов» с «этим» мальчиком из приюта. Но так как Том не дал ни единого повода причислить себя к разряду вещей, угрожающих духовному развитию чистокровных студентов, родители вскоре смягчились, но не сказать, что забыли.

Здесь Тому вовсе не хотел становиться изгоем, но вопреки желаниям, ситуация повторялась. Гнев, раздражение и гнусные помыслы отправлялись в воображаемую бутылку и затыкались прочной пробкой.

Кроме моментов с вспышками злобы и паники, вызванной тем, что Том беспрестанно отталкивали, бутылка так же пополнялась на уроках трансфигурации, где мальчик встречался с Дамблдором.

Профессор всегда принимался стоять над душой у Тома, если в мыслях того проскальзывал хоть намёк на неуверенность. Если на горизонте маячила неудачная попытка превращения. После одной из таких Том привычно скинул в бутыль мрачный клубок ненависти и, мог поклясться, что услышал, как с губ совершающего обход профессора сорвался откровенный смешок.

Первый курс закончился весьма своевременно — в бутылке бушевало что-то невообразимое, и только когда Том отправился на лето в приют — место, где его никто и ничего не пугало — мрачная материя начала рассеиваться.

Однако под самый занавес, неделей раньше отправки в Лондон случилось что-то ужасное. Сложно предугадать, как бы всё обернулось, пойми Том, что действительно с ним приключилось.

* * *

В дверь постучали. Дамблдор прикрыл глаза и медленно вздохнул. Как же ему хотелось притвориться, что его нет в кабинете! Профессор взывал к духу Годрика Гриффиндора, моля помочь ему в поисках скрытых резервов терпения.

Встречи с этим учеником никогда не были приятными для благородного Альбуса Дамблдора даже при том, что он был известен как человек, способный найти свет там, где другие видят беспросветный мрак.

В дверь постучали ещё раз, с большим требованием.

— Открыто.

— Профессор, прошу прощения за поздний визит, — извинился Том, примеряя на себя проникновенную маску ангельского приличия.

— Проходи, Том. Не извиняйся, я сам дал тебе добро, верно? Вижу, ты принес своё контрольное сочинение.

— Да, сэр. У меня появилось несколько вопросов, — он опустил глаза в пергамент. — А так же буду очень вам благодарен, если вы дадите мне рекомендации для дополнительного чтения.

Своей беспардонностью и некоторыми другими повадками Том напоминал ему Геллерта. Это заставляло зиять болью старую рану. Каждый раз, когда Альбус видел этого мальчика, на поверхность выплывали воспоминания, когда он сам ненадолго уверовал в то, что сила — это не порок, что сильным дозволено двигаться, не оглядываясь на жертвы, которыми усеяна эта дорожка — Дамблдор самолично на ней поскользнулся.

Да, Дамблдор знал, что Том — очень сильный маг, и ещё он знал о способности к парселтангу. Всё было как на картах: если бы хоть кто-то на курсе общался с мальчиком настолько близко, чтобы он почувствовал уверенность раскрыть такой секрет, в необратимой перспективе слизеринский факультет дал бы ему колоссальную поддержку. Поэтому Дамблдор делал всё возможное, чтобы дозировать уверенность Тома. В частности — на своих уроках.

— Позволь взглянуть на свежую голову, — потянулся Дамблдор за эссе. — Насколько помню, я выделил здесь часть про превращение игольницы в ежа.

Том кивнул.

— Да, профессор. Я не разобрался, в чем именно ошибка.

— В описании превращения игольницы в ежа нет никаких ошибок, — отметил Альбус. — Абзац получил пометку из-за вот этой формулировки, — он указал Тому на надлежащие строки. — Прошу прощения за сумбурный характер обозначений.

Том всмотрелся в пергамент, а Дамблдор, к своему изумлению, не почувствовал никакой озадаченности в эмоциях ребенка. Тот прекрасно разбирался, в чем тут ошибка, если не сказать, что допустил её специально, и теперь профессору было интересно, зачем он это сделал.

— Ещё вопросы, Том?

— Сэр, я подумал, что за некоторыми неодушевленными предметами четко закреплены варианты, в которые их можно превращать.

— О, я объясню. Видишь ли, от нас не требуется ничего более, кроме как ознакомиться с тремя видами превращений: неодушевленный объект в неодушевленный, одушевленный — в неодушевленный и, наоборот, неодушевленный в одушевленный. Примеры доходчивые. Чтобы каждый сумел увидеть схожесть между спичками и иголками, маленькой мышкой и маленькой табакеркой, ежом и игольницей. Везде прослеживаются общие признаки. Толщина, острота и другие. Так проще тренироваться начинающим. Не нужно ломать голову, сходство параметров налицо. Однако каждый искусный в трансфигурации волшебник заручается в первую очередь помощью воображения. Оно позволяет ему видеть, быть может, неожиданное для остальных сходство, что здорово расширяет список вариантов того, во что можно превратить те же спички.

Том сидел неподвижно, впрочем, как и обычно, не меняясь в лице. Вдобавок он не моргал, и выглядело это как-то гипнотично, странно. Дамблдор вопреки всему ощущал необычное, незримое движение, словно что-то происходило.

Он продолжал говорить, надеясь, что всё не так, как он думает.

Однако крошечная часть его жаждала секунды, когда догадка подтвердится.

— Так что, Том, четких списков того, что и во что можно превращать, не существует. С каждым последующим курсом программа всё больше направляет учеников обращаться к фантазии и, конечно, к предельно точной, детальной визуализации. На следующий год вам предстоят более сложные превращения: ассоциация между исходным и заданным уже не будет такой явной — это необходимо для развития.

В своей голове Дамблдор слышал гулкие шаги, слышал, как хлопали двери. Кто-то открывал замки, рылся в коробках с воспоминаниями, переворачивал ворохи заметок, календари с пометками о днях рождения.

Что обозлило Альбуса — опять же бесцеремонность. Том шарил в его мозгах, даже не подумав о том, что профессор вполне себе понимает, что пытается проделать мальчик.

Всё, чего он касался, исчезало без следа, растворялось в руках. Штукатурка на стенах меркла, приобретая серый оттенок, какой бывает в здании, где случился потоп. Половицы трещали и проваливались под его шагами.

Воришка в ужасе вылетел в коридор и огляделся. Бесконечные ряды дверей, не было и следа того, что он побывал за некоторыми из них. Тупики в обоих хвостах тоннеля и никакого признака двери, через которую он вошел в коридор. Он был заперт.

— Глупо было залезать сюда, Том.

Из воздуха у двери по правую сторону тоннеля появился Рольф Лестрейндж, а по левую — сам Альбус Дамблдор.

И Том понял — это происходило уже не в голове профессора, а в его собственной. В закрытых комнатах простирались отныне его собственные страхи и надежды.

Одним делом было для Дамблдора, когда Том только разглядывал фасад его сознания, прощупывая настроение, заглядывал в окна этого дома. Делом совершенно другим — когда он вероломно пролезал внутрь, пользуясь тем, что его недооценили.

Всё, что затеял Том, было не интересом, а намеренной попыткой. В моменте для Дамблдора раскрылись новые грани высокомерия этого ребенка. Альбус ещё был молод и не в том характере, чтобы такое поощрять, а Том — не тем, кому бы он это простил.

Ещё одна дверь по правую сторону коридора отворилась. Оттуда выглянул Альфард Блэк. Через секунду совсем рядом появилась Селена Бёрк и брезгливо огляделась.

Голос Дамблдора, стоявшего в другом конце коридора, зазвучал внутри головы, словно усиленный Сонорусом:

— Копаться в чужом сознании без разрешения — верх неприличия. Но если ты, Том, позволил это себе, то и я не буду скромничать.

Паника переполняла, в легких не хватало воздуха.

— Что это ты здесь скрываешь? — профессор переместился в пространстве и легко постучал по двери, от которой исходило едкое зеленоватое свечение. На ней были цепи и замок. — Ключ, Том.

Профессор протянул руку.

Том не шевельнулся.

— А вы что здесь делаете, мисс Бёрк? Мистер Блэк? Мистер Лестрейндж? Расскажите-ка мне.

— Он хочет сравнить, — без раздумий выдала Селена и, не сменив нелестного выражения лица, оглядела Тома с ног до головы. — Он уверен, что вы ненавидите его. И хотел сравнить ваше отношение к нему с тем, что нашел в наших головах о себе. Видите ли, он хочет знать, есть ли у него шанс стать нашим другом, — фантом девочки залился звонким смехом. — Он хочет узнать, почему вы его ненавидите, и подкорректировать своё поведение, чтобы не допускать в отношении нас таких ошибок. Сделать так, чтобы его все обожали. К сожалению, сэр, с вами быть другом он не хочет.

Том пошел пятнами. Дамблдор перевел на него изумленный взгляд:

— О, — сказал он. — Понимаю. Много ли он нашел в ваших головах, мисс Бёрк?

— Не так уж и много, профессор. Он нас не особо заботит, — она мило улыбнулась. — Поэтому он и решил воспользоваться методом «от противного».

— Новаторски, но недостаточно практично, Том, — выразил мнение Дамблдор. — Люди разные, и причины у всех свои. Как вижу, тебе невдомёк, что понимать других нельзя выучиться по учебнику, и чтение чужих мыслей, увы, тоже не развивает сей навык, только замещает его. Если в твоём видении все мы — одно и то же, мне тебя даже жаль. Понимай ты, что я говорю, не пришлось бы заглядывать в чужие умы. Достаточно было бы только заглянуть в себя.

— Он этого не любит, — отрапортовала Бёрк.

— Ещё бы, — подхватил Дамблдор. — Не самое приятное место.

Тома тошнило — он не понимал, в реальности ли или только здесь, в запертом коридоре его собственной головы?

Неожиданно Дамблдору в руки прилетел ключ. Тот самый, что он от него не дождался. Звякнули цепи, щелкнул замок. Профессор приоткрыл дверь и остановился:

— Позвольте мне далее самому побеседовать с Томом?

— Да, сэр, — и все трое послушно скрылись в своих комнатах.

Том опустил лицо в пол и выглядел самым подавленным человеком на планете.

Профессор Дамблдор отворил дверь, за которой извивались сотни жирных и недовольных змей.

Лицо Тома тронула довольная улыбка. В конце концов, это его сознание, и он всё ещё мог его защищать.

Профессор не успел ничем заместить шок, бликом пронесшийся в глазах, скрытыми очками-половинками. Том зашипел, и змеи в атакующем прыжке ринулись в коридор, где их встретил испепеляющий огонь.

Мальчик мог слышать своё сошедшее с ума сердцебиение.

Сожжены?! Все до единой?

Том оттолкнул Альбуса и забежал в пустую комнату. Все до одной!

Из горла вырвалось очередное шипение. Он зло топнул ногой, но не успел кинуться с кулаками на профессора: всё вокруг залил свет, поедающий углы комнаты, пол, стены и его самого.

Перед глазами мелькали сцены, клочки воспоминаний.

Вот он в парке, сидит в тени дерева, наблюдая, как остальные дети играют в салочки на лужайке. Где-то наверху, в ветвях дуба, хозяйничает белка. На него летят кусочки коры и отмершие листья. Подходит миссис Коул, спотыкается о торчащий из-под земли корень. Том хотел, чтобы она сломала ногу и забыла, зачем пришла — заставить его играть с остальными.

Вот они лезут по склону в пещеру. Под тяжестью шести ног плоский камень начинает съезжать вниз, и дети видят, как из-под него выбираются две шустрые ящерицы. Том не реагирует, продолжая движение. Штормовой ветер уносит в море плач Эми Бенсон. Она кричала на Денниса. Кричала, что хочет вернуться и больше не может идти.

А вот магазин в Косой аллее, куда Том зашел поглазеть. Всем его вниманием завладела черепаха с позолоченным панцирем.

И вот он снова в кабинете Дамблдора, слепо впился в своё сочинение. Голова пошла кругом. На коже ещё остались мурашки, а внутри — ощущение, что вот-вот стошнит.

Профессор дотронулся кончиком пера своего носа, подумал, решил что-то дописать. Наконец он поставил точку.

— Пожалуй, всё, — Альбус ещё раз пробежался по списку. — Держи.

Том в оцепенении принял рекомендации по литературе, поблагодарил и поплелся из класса. Вид у него был как у человека, который только что заметил, что его обокрали, но с надеждой пытался обнаружить пропажу завалявшейся в каком-нибудь углу.

* * *

Дамблдор откупорил медовуху, чтобы успокоиться.

Прямо здесь, в замке, был один маленький маг — неискоренимое напоминание о том, как он однажды оступился. Напоминание ещё более сильное, чем презрение в глазах Аберфорда. То, что снова бросало его в омут событий, от коих в жизнь не отмыться, не очистить себя.

И Геллерт, и Том держали в клетках свои души, и ни для одного из них не было в жизни ничего неприкосновенного. Того, что могло их остановить. Того, что нельзя разрушать.

И если в первый раз Альбус был разбит и смирено вытерпел кулаки брата, которыми тот его угостил прямо у гроба Арианы, то встретив такое существо второй раз, после многих лет работы над своим искуплением, он уже не мог быть паинькой и терпеливо позволить собой крутить. Даже если демон внешне имел воплощение обычного милого ребенка.

Дамблдор всё-таки не мог простить себя за то, что сделал, даже после того, как получил подтверждение того, что ему не померещилось, напрямую в голове Тома.

Только через десятки лет Альбуса осенило: возможно, этим не вызывающим гордости поступком он хоть как-то задержал Тома Риддла от становления Тем-Кого-Нельзя-Называть.

Думал профессор и о том, что эти два волшебника встретились ему в одной жизни, быть может, не случайно, а очень даже закономерно. Первый — трагическая ошибка, второй — тот, на ком жизнь требовала что-то исправить ради собственного успокоения. Только вот ставки выросли. Если с Гриндевальдом ему требовалось всего лишь не связываться, то с мальчиком Томом сложнее — присматривать, не дать наделать глупостей. Видит Мерлин, Дамблдор не был так свят и мудр, как про него говорили, ведь у него не хватило духу позаботиться о Томе, видя в нем того, кого проклинал полжизни.

* * *

И всё же лето прошло в нервных ожиданиях возвращения туда, где спокойная жизнь ему только снилась; в терроризирующих слух разговорах о маггловской войне; в возвращении утерянного приютского авторитета. За месяцы, проведенные Томом вне этого места, там установилась новая иерархия, в которой он скатился до позиции слабого звена. Ему снова не полагалось пристойных порций на ужин, дети осмелели и не давали покоя. Для справки, именно на них Том и обрушил содержимое своей дьявольской бутылки.

Наконец пришло письмо, знаменующее окончание его собственной маленькой войны. Том снова отправился в Косой переулок, где бывал не раз за лето, но теперь уже с целью купить книги и принадлежности для школы, а не просто подышать воздухом магического мира. Обычный Лондон к тому времени словно перестал давать ему кислород — то был чистый ядовитый газ. И только там, на волшебных улицах, Том ощущал, что минувший год его жизни был не сном.

В этом году Том пообещал себе не быть таким смирным, но продолжать сохранять осторожность. Впрочем, как обычно. Не теряя времени зря, он прочитал учебники вдоль и поперёк, и пусть колдовать запрещалось, Том был уверен — на втором курсе он будет готов лучше. Он будет знать, кто такие чистокровные и кто такие грязнокровки. Он будет знать теорию и иметь шанс уверенно блеснуть знаниями. Он будет знать столько вещей, о которых в прошлом не имел понятия, а это значит, что не так уж и много явлений отныне способны заставить его нервничать. К несчастью для профессора Дамблдора.

Пустое купе не удручало, совсем наоборот — на полпути в Хогвартс Том уже убедился, что все навыки заклинаний, полученные на первом курсе, остались при нём, и приступил к отработке чар Раздувания, которые так не терпелось опробовать. За дверью купе время от времени мелькали знакомые лица.

Вытянувшийся за лето Альфард Блэк — новый рост, кажется, придал ещё больше уверенности носить спесивую физиономию — шел по коридору в сопровождении двух маленьких девчонок, явно первокурсниц. Он бегло заглянул в купе и, когда его спутницы приметили свободные места, принялся проталкивать их дальше по коридору, не дав даже дотянуться до дверной ручки. Уже одна эта зарисовка подтвердила, что установка не робеть выбрана Томом отнюдь не по ошибке.

Показались и безмятежно вышагивающие Рольф Лестрейндж, Арчибальд Кэрроу, Коул Мальсибер и Рафаил Трэверс. Первый и последний из перечисленных кратко кивнули Тому — казалось бы, хороший жест, но так как сделано это было через стекло, Том почувствовал себя жалким головастиком, сидящим в аквариуме.

Промелькнула тень Кэрри Селвин, мантия которой зацепилась за тележку со сладостями, и раздалось громкое шипение Селены Бёрк: «Хватит копаться!»

«Да, — подумал Том с подобием коварной улыбки на лице. — В этом году у вас уже не получится игнорировать меня, морщиться, как при виде выбежавшего из ниоткуда таракана». В прошлогоднем одиночестве он винил адаптацию, а в этом году он был готов покончить со своим уединением!

За лето выводы, сделанные в прошлом году, потускнели, выцвели, стали не такими категоричными. Не могло такого быть, что у Тома совсем нет шансов найти общий язык с сокурсниками! Он сможет покорить кого угодно, если захочет.

На том и было решено: пробивать себе дорогу талантами, умениями и безукоризненностью.

Первый курс Слизерина пополнился пятью учениками. Максимилиан Нотт — кузен Рольфа Лестрейнджа. Девчонки, которые были с Альфардом в поезде — Вальбурга и Лукреция, первая из которых приходится задире сестрой, а вторая — кузиной. Винсент Эйвери — Тому показалось, что тот словно ожидал от Хогвартса чего-то большего, так презренно он оглядывал всё вокруг — и Ашер Пьюси, который сел рядом с братом, Альбертом — студентом на курс старше Тома.

И снова, как и в прошлом году, зал заполнился осуждающим шепотом «во славу» новых слизеринцев и отголосками звериных оваций со стола Когтеврана для Остина Макмиллана и Айрин Наттли — тех детей из богатых чистокровных семей, кого «змеям не удалось заграбастать».

Том наблюдал, как старшие сдувают пылинки с новоприбывших студентов, и сцеживал яд в бутылку, памятуя о том, что его самого в первый день поприветствовали с такой теплотой, словно он пришел сюда конфисковать у присутствующих всё имущество.

«Что же, никто не говорил, что будет легко».

Вскоре Том ощутил, что подкованность в теории и наличие плана — крохи на стадии, где начинается реализация. Преимущества в битве за уважение таяли на глазах, и крыть было нечем.

Первостепенные выводы были самыми верными, мальчик Том очень зря ими пренебрег. Дано: неясное происхождение, пара кнатов в кармане и смелые попытки доказать, которые, увы, были восприняты совсем не так, как он планировал.

Том относился к своим успехам с предвзятым критицизмом. Его слабо подбадривала похвала профессоров, потому что то внимание, которое он жаждал получить, так и не шло в руки. Даже хуже — в мыслях однокурсников всё чаще проскальзывало слово «выскочка». Это было безгранично обидно и подталкивало решать проблемы нецивилизованным путём.

Том метался меж двух огней: одна сторона его всё так же жаждала быть частью этого мира, а вторая приговаривала, что эти попытки тратят слишком много моральных сил и результат ему не так уже и нужен, ведь он — особенный.

План выделиться за счет успехов не работал. Он только завёл Тома в тупик и обличил толстую логическую нестыковку. Чистокровные преподносили себя спасителями всея магического мира, влача на себе тяжкий груз защиты всего волшебного. Однако Том с его непонятным происхождением уже на тот момент превосходил в чем-то понемногу каждого из них — запас тем, пройденных с заботливыми мамá и папá, истощился.

Тут мальчику Тому и стало понятно, что доктрина чистокровности и центнер спеси имеют равный вес. А значит, ему ни за что и никогда не добиться их уважения, пока у него не обнаружится умопомрачительного богатства или сумасшедшего благородства, покрывающего отсутствие первого.

Заключение укрепилось в голове не безболезненно, но в каком-то смысле облегчило Тому жизнь. Сторона, ратующая за собственную неповторимость, перетянула канат на себя. Бутылка тёмной материи переполнилась и взорвалась.

Пусть теперь они захотят подружиться с ним! Однажды, в сердцах пообещал себе Том, так и будет. Независимо от того, каким образом это произойдет, они пожалеют, что чурались его.

Стало легче. Эго хлопало в ладоши и ликовало. Отныне никакой спешки, новый план был далеко идущим, долгосрочным, и заключался он в том, чтобы превзойти чистокровных по всем статьям и заставить их почувствовать легкую дурноту от своего превосходства.

Ему было невдомёк, что совсем не эти эмоции привлекают людей.

Том решил, что пока он продолжает нервировать всех своими успехами, можно попытаться откопать козырь, против которого аристократам останется только объявить капитуляцию — благородное магическое происхождение. Пусть он знал — велик шанс ничего не найти, но выражение «по всем статьям» было таким заманчивым.

Эта попытка стоила бы того даже без прямого результата. Том проводил в библиотеке свободное время, читая всё подряд в поисках любого упоминания фамилии Риддл, и незаметно для себя расширял свой кругозор. Иногда поиски уводили его далеко от первоначальной цели, и приходилось напоминать себе, зачем всё было начато.

Придавив себя изрядной дозой самообмана, Том постановил: он делает это чисто для себя, а не для них.

Если на первом курсе Тома уберегло от больших проблем его умение приспосабливаться, то на втором бесценным стало решение не форсировать выход на контакт с чистокровными.

* * *

— Будешь ты с этим что-то делать или нет, Рольф? — шепнул Коул Мальсибер, когда четверка выходила из класса Заклинаний.

Профессор Гамп весь урок подпрыгивал в восхищении от Замораживающих чар Риддла.

— Нет, Коул, не тот вопрос, — поправил Рафаил Трэверс. — Рольф, когда ты что-то сделаешь?

— Ой, Трэверс, а не ты ли самым первым побежал жать руку нашему выскочке ещё на распределении? — хохотнул Арчибальд Кэрроу.

— А не ты ли пару лет назад свалился с метлы в торт лицом прямо на моём дне рождения? — Рафаил снисходительно похлопал Кэрроу по плечу, советуя заткнуться.

Губы Арчи обиженно склеились.

— Вернемся к теме, — стоял на своём Мальсибер.

— Самое место здесь, — с сарказмом буркнул Рольф, оглядывая забитый учениками коридор.

— Так идем, найдем какой-нибудь пустой класс, — скомандовал Рафаил, и, не дожидаясь одобрения, двинулся к лестницам.

Лестрейндж тихонько обругал Треверса и двинулся за сокурсниками, которые успели уже скрыться за поворотом. Он предчувствовал их назревающее враждебное настроение и каждый день надеялся, что они об этом не заговорят.

— Так вот, что с ним делать? — возобновил полемику Мальсибер, недовольно сверля Рольфа взглядом.

Лестрейндж с раздражением заметил, что остальные повторили за ним.

Одного взгляда хватало, чтобы сказать — Коул Мальсибер получил своё имя не случайно. Смуглая кожа, черные как смоль кудрявые волосы. Карие глаза горели несогласием, протестом. Коул был эмоционален и ядовит, если к нему не прислушиваются. Категорически не любил церемониться и был неравнодушен к шуткам без правил. Селена называла его бестактным чудищем. Ссорились эти двое чаще всех. Быть может, потому, что оба были глубоко ранимы и скорее удавились бы, чем стали говорить о своих уязвленных чувствах, поэтому предпочитали поорать вдоволь и успокоиться.

Нет, Коул — хоть в нем и было скрыто много дезориентирующего, неподвластного глазу — не был тёмным душой. Рольфу не нравилось одно: когда друг перевоплощался из этого грубоватого шутника в упрямого, прущего напролом взрывопотама, а случалось это всегда неожиданно.

— Вы себя слышали? Нечего здесь обсуждать, — кинул им Лестрейндж.

— Наши родители выбрали тебя в лидеры, так что нам стоит обсудить многое.

Как же выводила из себя эта манера Рафа говорить с преувеличенной важностью! Словно каждый день репетировал перед зеркалом, копируя отца.

— Стоп. Ваши родители выбрали меня следить, чтобы никто здесь не обижал их деточек, а в случае, если это происходит, я должен поговорить с обидчиком и всё уладить. Вот и все мои обязанности! Что касается Риддла — чего вы от меня хотите? Сказать ему «прекрати учиться лучше всех»?

— Он уже бесит весь наш курс, — сообщил Кэрроу. — Включая другие факультеты.

Кэрроу были очень известными. К сожалению, прославились они большей частью истрепанной репутацией своей семьи. Словно какой-то фатум! Одно поколение прыгало выше головы, чтобы вернуть фамилии былой блеск, а следующее — пускало достижения родителей жмыру под хвост. И вот уже два века Кэрроу демонстрировали в этом из рук вон отвратительную стабильность, настолько ужасающую, что на очереди была потеря последних крох доверия общества. Родители Арчи — та здравомыслящая сторона монеты — отчаянно сражались за своё доброе имя и, быть может, даже слишком отчаянно.

Иногда Арчибальд Кэрроу боялся даже неправильно пошевелиться. Боялся разрушить то, что строили родители. И даже со своими друзьями Арчи был порой очень скован, старался не болтать ерунды. Его не покидало ощущение, что он ещё не до конца принадлежит этой компании. Глупо, безосновательно, но Арчи опасался быть исключенным. Ему нелегко давались споры, и каждое резкое слово в ответ заставляло внутренности сжиматься.

— Другие факультеты нас не касаются, — отрезал Рольф.

— Да ладно вам всем, не прикидывайтесь. Вы же видите, что он пытается сделать, — сказал Рафаил. Ему удалось всех заинтриговать. — Он чего-то ждет от нас, подмасливается. Считает, что если учится лучше всех и баллы нам приносит, значит, мы должны хорошо к нему относиться.

Раф был неплох в чтении мотивов. Он мог представить их так, как никто бы на них ни посмотрел. Это удивляло, восхищало и временами пугало.

— У меня тоже сложилось такое впечатление, — сказал Арчи.

Коул задумчиво помолчал.

— Нет, меня он, если честно, бесит просто так, — подытожил он. — Можно учиться хорошо и не разыгрывая сценку «Талантливый сирота» на каждом уроке.

Рольф его не слушал.

— В любом случае, — обратился он к Кэрроу и Треверсу. — Он нам не угроза. Он не может заставить нас общаться с ним, если мы не хотим.

Они молчали.

— И не показывайте, что он вас как-то волнует. Ему надоест.

— Будем надеяться, что ты прав, — сказал Мальсибер и вышел из класса, хлопнув дверью.

* * *

Кэрри и Селене повезло стать единственными слизеринками на курсе — они жили вдвоем в спальне и, словно в лучших девчоночьих традициях, были неразлучны.

Увы, время от времени тучи над королевством сгущались: одна из девочек, или даже обе враз, начинали тяготиться этой дружбой — или попросту обязанностями, которые она за собой влачила.

— А я согласна с Рольфом. И вообще мне его жаль, — с досадой высказалась Кэрри, возвращая учебники на полку.

Селена слушала подругу с выражением омерзения на очаровательном лице.

— Жаль?

— Да, Селена, жаль! Он не заслуживает всего, что вы о нем говорите. Это натуральное свинство! У него нет родителей, нет друзей, нет никого, кто о нем позаботился бы.

У Кэрри были зеленые впалые глаза, под которыми обязательно имелись темные круги. Лицо было маленьким, нос и скулы острыми, как углы. Непослушные волосы как всегда выбивались из прически. Селена израсходовала на их укрощение весь запас «Простоблеска», но ещё не сдалась.

— О, Кэрри, — снисходительно проворковала Селена. — Это твой дар говорит в тебе. Никогда не пройдешь мимо бездомного пса. Но с нашими фамилиями, дорогая, не может быть никаких «жаль».

— И при том, что у него ничего нет, вы хотите забрать последнее, что представляет ценность — его тягу учиться, — у Кэрри была выводящая Селену из себя мода притворяться, что она ничего не слышит, если подруга хотела призвать её к ответственности, ссылаясь на их высокое происхождение. — Мама говорила, что людям всё возвращается.

Бёрк смягчилась, но не оставила цели закончить разговор на своих условиях.

— Поэтому с ней это случилось?

Кэрри выхватила палочку.

— Что ты хочешь сделать? Ткнуть меня в глаз? — Селена улыбнулась. В серых глазах блеснула насмешка, и она попыталась исправиться: — Я сказала это не за тем, чтобы тебе напомнить.

Селена всегда была значительно ниже Кэрри. Лицо на контрасте лишено всякой угловатости, резкости — прекрасно и пропорционально, так что ни одна линия не выбивалась на фоне других, перетягивая на себя внимание. Тёмно-русые густые волосы, прямые и тяжелые, как характер хозяйки — словно ни один локон не решался завиться или закудрявиться.

— С трудом верится, — бросила ей Кэрри и, спрятав волшебную палочку, занялась перебиранием конспектов. Она не поднимала глаз на подругу.

— Я имела в виду, что не верю в этот… — «абсурд?» — Закон. Плохие вещи случаются и с теми, кто совсем не заслужил. Например, с твоей мамой. Плохое просто случается, как и хорошее. Это хаос, здесь нет законов, правил. Важно лишь то, что правильно лично для тебя, — спокойно объяснила Селена.

— Так вот для меня то, что вы хотите сделать с Томом, неправильно! — взбеленилась Кэрри и скомкала пару пергаментов.

На лицо Селены вернулась сердитость.

— Поправь меня, если я не поняла, — попросила Бёрк. — Поддержать нас, своих друзей — это для тебя неправильно?

— Нет! Поддержать кого бы там ни было в чьей-то травле — это неправильно!

— Ты головой где-то стукнулась, Кэрри? Мы обязаны всегда поддерживать друг друга! Я всегда поддержу тебя, а ты — меня!

— Так поддержи меня в намерении не-причинять-никому-зла либо перестань читать мне морали об этом раз и навсегда!

Селена уязвлено насупилась.

Они снова уперлись лбами в стену из их противоречащих натур.

Мать Селены — Саванна, в девичестве Олливандер, перестала общаться со своим отцом после того, как он женился во второй раз — на магглорожденной волшебнице.

Однажды птичка принесла на хвосте, что у Саванны родился брат, Гаррик Олливандер, ныне известный полукровка и выдающийся изготовитель волшебных палочек. Саванна проплакала весь день вовсе не от умиления, а от того, что на этом Олливандеры прервали свою чистокровную историю.

К слову о том, как Саванна презирала своего отца: когда Селене исполнилось одиннадцать, мама и папа как бы невзначай потащили её через всю Европу к Грегоровичу, чтобы приобрести волшебную палочку, однако выдали этот вояж за подарок.

Что самое интересное, став миссис Бёрк, Саванна будто утвердилась в том, что решение её было правильным и, разумеется, отнюдь не построенным на ревности к мачехе. Желая своей дочери такого же успеха, она вырастила Селену на правиле «держись чистокровных, и будет тебе счастье».

Проявлялись в этом и положительные моменты. Селена была безгранично предана друзьям. Конечно, при условии, что они тоже преданы её идеям. Но некоторые из них, такие, как Кэрри Селвин, занимали особое место в её сердце, даже если не переставали доставлять неудобства. Она заботилась о своих друзьях и не нарушала принципов, вбитых ей матерью, и если кто-то, даже сами друзья, грозились помешать заботе Селены о них или поспорить с её жизненной философией, Бёрк принимала агрессивную позицию — всё равно, друг перед ней или враг.

— Давай-ка я освежу в твоей памяти, милочка, — сказала Селена таким тоном, словно ей подали подгоревшую овсянку. — Что я тут день и ночь за тобой присматриваю; не жалуюсь, что ты кричишь во сне; напоминаю выпить лекарства; защищаю тебя от насмешек всяких остолопов; заплетаю твои лохмы; слежу за тем, как ты выглядишь, ведешь себя, и докладываю твоему папе о твоём самочувствии чаще, чем пишу своим родителям!

— Тебя просят?

— Если бы не я, сидела бы ты дома!

— Если бы не я, ноль — таково было бы количество твоих друзей!

Произнести подобное было равносильно вылить Бёрк на голову ведро студеной воды.

— Тебе просто нравится контролировать меня, но ты, конечно, спишешь это на свою заботливость, — тихо заключила Кэрри.

Селена приказала себе молчать, чтобы не выплюнуть в ответ что-то, после чего невозможно быть друзьями как прежде.

В переломные моменты ссор Кэрри всегда ломалась первой. Нужно только ждать.

— Извини, — и вот оно: — Прости меня, — повторила Кэрри и полетела обнимать её, всё ещё замороженную, как ледяная статуя.

Селена без эмоций вытянула руки перед собой и пару раз хлопнула подругу по спине, словно выбивала из чего-то пыль.

— Забудь всё, что я сказала, — разнылась Кэрри.

— Ну, конечно, дурочка, — ударение вышло на последнее слово.

— Но мне всё равно не нравится идея делать Тому гадости!

Селена, отстранившись от осьминожьих объятий подруги, посмотрела на неё взывающим взглядом:

— Что, опять за своё?

На этой стадии и выяснилось, что они ничего не выяснили. Если бы Селвин и Бёрк хоть раз довели диспут до конца, им грозило бы окончательно разочароваться друг в друге в силу разительных отличий в их мировоззрении, а так Кэрри извинялась и бежала обниматься — ссора замята. Но Том Риддл и отношение к нему — не та тема, которую они могли закрыть, не придя хоть к какому-то, даже шаткому, общему заключению, ведь этот мальчик мозолил им глаза каждый Мерлинов день.

— Убеди меня, что это нужно. Объясни мне, — решительно потребовала Кэрри, плюхнувшись на кровать.

— Ладно, — пробубнила Селена, присаживаясь рядом с ней. — Это уже хоть на что-то похоже.

— Ну-ну.

— Не подгоняй меня! Знаешь, как я не люблю об этом говорить?

Кэрри просияла и навострила уши.

— А! Ты что-то почувствовала!

— Да, почувствовала! — шикнула Бёрк, смутившись. — Странная у него аура. Никакого четкого образа. Оно едва принимает какую-то форму, быстро меняется. Словно он притворяется или приспосабливается ко всему, как паразит. Не понимаю я его, не вижу. Ясно только, что хочет быть везде первым, лучшим. Холодный до тошноты. Теплеет, когда его хвалят, но тепло это быстро испаряется. Как бездонный колодец, понимаешь? Он мне противен.

Шесть лет назад обнаружилось, что Селене передался ненавистный дар семьи Олливандеров, который интересным образом проскочил мимо её матери, не удостоив ту чести. Понимая категоричность мамы в сием вопросе, Селена начала на гордость ей демонстрировать, что она выше таких пошлых материй, как дар этой семейки.

В подтверждение этому Селене было бы не жаль совсем убить в себе этот дар — чувствовать. Но к своему несчастью, она никогда не переставала.

Было невозможно смириться с тем, что ей передалось что-то от Олливандеров. Это делало её несчастной, противоречащей себе, отрицающей свою природу, и действительно — Селена терпеть не могла говорить об этом.

Кэрри, конечно, знала и была единственной, кто в полной мере понимал причины поведения Селены. Она прощала ей многое. Так же знал Рольф, который дал Бёрк слово хранить её секрет.

— Понимаю, — прошептала Кэрри, взвесив, насколько серьезный довод это для Селены, ведь она поднимала эту тему очень редко. — Однако в голове не укладывается. Не сходится. Твоё описание — и наш однокурсник…

— Не хочешь — не верь! Зачем я вообще...

Селена забралась в кровать и щёлкнула свет деллюминатором, оставив Кэрри не только в темноте, но и в глубоком замешательстве.

* * *

Раз в неделю младшие змейки, с первого по четвертый курс, собирались в гостиной для дополнительных занятий. Кто же сегодня будет тьютором?

Пятикурсники, нагруженные занятиями чуть меньше, чем старшие курсы, всё же готовились к СОВ, и поэтому нельзя сказать, что жаждали помогать младшим. Однако критиковать традиции на этом факультете было не принято, и кому-то всё-таки приходилось вытягивать этот жребий каждую неделю. В этот раз «честь» выпала Кадмусу Гринграссу.

Младшие обожали Кадма и тот стиль, который он избрал, чтобы быть дежурным по успеваемости. Он не притворялся тем, кто знал с пеленок все заклинания и формулы, а вот другие дежурные буквально упивались моментом своей важности, чтобы хоть как-то развлечься в пропадающий зря пятничный вечер.

Кадм не тратил времени на вычурность. Обычно через час сочинения были проверены, пробелы восполнены, а дежурный и младшие студенты болтали на отвлеченные темы, дожидаясь, пока в гостиную заглянет декан и сочтет, что Кадм сделал своё дело.

Но сегодня по стеклянному взгляду Гринграсса было заметно, что он тоже человек и ничто человеческое ему не чуждо.

— Подходите, пока я не уснул, — сказал Кадм, отделываясь от зевоты, и захлопнул книгу, за которой прятался.

Роули с четвертого курса, рыжеволосый, длинный как шпала парень, подоспел первым. Он уже второй раз перекроил формулы противоядий и с нетерпением — даже каким-то вызовом — сунул свиток Кадму под нос.

Гринграсс хмыкнул и заглянул в сочинение:

— Ох, не знаю, Гаррет, — протянул он. — Первые два сгодятся, от третьего к отравлению прибавится несварение желудка, а заключительное можно просто пить вместо яда.

Его сокурсники, Эммет Селвин и Двэйн Розье, подсказавшие Гаррету формулы третьего и четвертого, загоготали. Лицо Гаррета приобрело цвет марганцовки, и он гордо, словно цапля, прошествовал на своё место, не упустив по дороге возможности сунуть нос в их работы.

Третьекурсники Альберт Пьюси и Осборн Селвин — младший брат Эммета — были безнадежными квиддичистами. Остальные, примеряя роль дежурного по успеваемости, стремились прочитать им лекцию, изобилующую эпитетами вроде «бладжером отбило» и «ветром выдуло». Но не Кадм. Он всегда был терпелив и основательно возился с этими двумя. Их эссе уже были готовы. Альберт и Осборн тихонько играли в волшебные шахматы.

Их однокурсница, Калиста Крауч, за годы дружбы родителей с семьей Кадма выработала привычку бесстыдно пользоваться тем, что Гринграсс относится к ней хорошо. У неё всегда было много вопросов, ответ на которые можно было легко найти в учебнике. Но зачем утруждать себя, когда Кадм так добр ответить на каждое глупое «почему»? Сегодня с Кадмусом было что-то не то — он сказал ей всё-таки полистать учебник, ведь «там всё написано». Крауч уже десяток минут разглядывала одну страницу. Ад для яркого аудиала.

Кузен Селены, Осгар Бёрк, зачем-то ввязался в заведомо проигранный спор о магических существах с Кэрри. Селвин, преисполненная интереса к предмету, который так предвкушала начать в следующем семестре, выпросила у Осгара его эссе. Был в нем один пассаж, которым Осгар очень гордился: «Каждый дракон похищает в год в среднем сто магглов. Эти меры полностью одобрены маггловским премьер-министром». Но Селвин, естественно, начала истерически хохотать. Хмурый кузен Селены насупился, сгреб эссе и с претензией заявил, что идет показывать его Кадму — мол, «посмотрим, кто сейчас будет смеяться». Кэрри в ответ ещё раз покатилась со смеху, а Селена прикрыла лицо ладонями, словно прячась от факта, что у неё с кузеном имеются общие гены. Невероятно, но, по всей видимости, вместо крови в Кадме циркулировала тактичность: он поулыбался и каким-то не оскорбительным способом заставил Осгара переписать это безобразие.

Особняком от всех сидела мафия Блэков, занятая отработкой заклинаний. Альфард с антигуманным видом тренировал Фините Инкантатем, сначала надувая несчастного жука, пойманного в теплице, в несколько раз — так, что тот заполнял собой всю банку, врезаясь в стенки — а потом возвращая ему изначальный размер. Лукреция и Вальбурга по очереди разоружали друг друга, но только для Вальбурги это было тренировкой, а для Лукреции — битвой, которая словно что-то решала в мировом устройстве.

Остальные — мальчишки первого и второй курсов — единой массой практиковались в трансфигурации.

После третьей речи Дамблдора о невыдающихся навыках юных змеек у Слизнорта начали сдавать нервы. Впоследствии пришлось перешить очень много пуговиц на одежде. Проще говоря, декан был глубоко уязвлен и не мог всё так оставить. Угрожать наказанием никогда не было в стиле Слизнорта. Он выцеплял дежурных по одному и запевал душещипательную песню про престиж факультета. Но чтобы не понять, что профессор действительно имеет в виду, нужно быть тупым как горный тролль — слишком уж часто упоминались черепахи и чайники, так что немудрено, что пятикурсников-дежурных подташнивало от слова «трансфигурация».

Неделька выдалась для Кадма адской, и подлокотник жесткого кресла становился с каждой минутой всё удобнее. Не без усилий собрав себя в кучу, Гринграсс принялся за сочинение младшего из Пьюси, Ашера. Проверяя работы этого товарища, Кадм всегда покрывался испариной. Ашер порой писал слова чуть ли не задом наперед. Хотя если попросить пересказать сочинение, Ашер делал это без труда. Что ж, видимо, он просто не мог сосредоточиться, когда писал…

Казалось бы, расквитаться с сочинением Ашера Пьюси означало победу и открытую дверь в выходные, но тут Гринграсс вспомнил, что там ещё сидят шесть недо-трансфигураторов. Хотелось прыгнуть в камин и инсценировать свою смерть. Нет, никто не знал, сколько усилий было приложено Кадмусом, чтобы вести себя так непринужденно с младшими. А уж если приходилось учить чему-то Мальсибера и Кэрроу, каждая минута выдержки была равносильна подвигу.

Темноволосый мальчишка Максимиллиан Нотт отштамповал все превращения по программе своего курса очень лихо. Кадм одобрительно похлопал того по спине, подумав, что, может, не так и далеко он теперь от своей мягкой кровати. Рольф показал кузену большой палец.

Винсент Эйвери же наоборот не сделал ни одного превращения верно, но зато притворился, что всё прошло по плану. Кадму явился образ его кровати, улетающей куда-то далеко-далеко. И без него.

— Макс, — обратился Кадм к Нотту. — Объясни своему другу, что такое спички, а что такое иголки, и какие из них должны быть острыми, а какие деревянными.

Нотт послушно кивнул и вытолкал Винсента из-за стола.

— А вы чем порадуете?

Гринграсс обратился к нераздельной четверке из Кэрроу, Лестрейнджа, Треверса и Мальсибера, и ощутил всю иронию своего вопроса.

Чернильница Рольфа без проблем превратилась в жабу. Рафаил справился со второй попытки — после первой его жаба всё-таки не квакала, а булькала, словно внутри ещё оставались чернила.

Коул Мальсибер продемонстрировал обратный результат. Что бы он ни делал, его чернильница только квакала, но никаких визуальных изменений не претерпевала, а у Арчибальда Кэрроу получалась максимум чернильница в виде жабы или жаба, изрыгающая чернила.

Кадм вывел этих двоих на середину гостиной, попросил совершить свои превращения, а остальных дать комментарии их ошибкам. Сам он сел всё в то же кресло — сейчас подлокотники казались мягчайшей сладкой ватой — и наблюдал за процессом.

— Коул, ты же знаешь, как выглядит жаба!

— Вспомни нашу библиотекаршу!

— Ну-ка, — гаркнул Кадм.

Младшие притихли. Мальсибер взмахнул палочкой, и…

— Ха-ха! Плюющаяся жаба, как у Арчи!

Младшие завизжали, отпрыгивая в стороны. Жаба выплеснула своё содержимое на мантию замешкавшейся Калисты Крауч. Кадм был готов поклясться, что губы у жабы при этом были цвета фиолетовой губной помады, которую ему где-то приходилось видеть.

— Но это лучше, чем просто квакающая банка! — Мальсибер с досадой пытался доказать всем, что это уже прогресс.

— Фините!

Коул и Арчи осуществляли одну попытку за другой. Толпа смеялась, давала жесткие, но дельные советы, и вот, наконец, обоим отстающим удалось повторить результат первой попытки Треверса. Оба — и Мальсибер, и Кэрроу — были вымотаны так, словно проработали весь день на каменоломне. Кадм их похвалил и отпустил. Вот до чего доводит соревнование, стремление быть не хуже! Даже эти двое сделали большой шаг.

— Ладно, давайте ждать декана. Приберите! Жаб тоже не забудьте.

Дубовый столик, по которому скакали жабы, двинулся восвояси. За ним по местам отправились левитируемые стулья с гигантскими, высокими спинками, обвитыми резными змеями. Кожаные диваны рассредоточились по привычному периметру. Волшебные лампы — навязчивые мишени для неумелых заклинаний — вновь поселились на столах и тумбах и отбросили на гостиную мистические тени.

Кадм уже расслабленно руководил уборкой, как вдруг вздрогнул, заметив Тома Риддла, вжавшимся в одно из кресел у буфетных полок.

— Том! — вырвалось у него от удивления. Остальные ученики пороняли всё, что держали в руках, и смерили Риддла укоризненными взглядами. — Ты что сидел там всё время?

Том беззвучно кивнул.

— Почему? — возмутился Гринграсс.

Ох, выходные были так рядом! Том смущенно опустил глаза в пол.

— Том! Есть у тебя вопросы или нет?

Из Кадмуса потихоньку начала испаряться тактичность.

Том, к изумлению дежурного, воспрял бодростью, услышав вопрос, и покачал головой.

— Нет вопросов, — с облегчением утвердил Гринграсс.

Он был так счастлив, что не заметил, с каким презрением некоторые из учеников посмотрели на Риддла. Для них всё выглядело так, словно он потешается над тем, что у них есть вопросы, а у него — нет.

— Ладно, Том. Не сиди, пожалуйста, больше там. Участвуй с остальными.

На этих словах Кадм опять опустился в нежное как сливки кресло и чуть не захрапел.

— Кадм! Кадм! А что это? — докопался Пьюси-младший, вытаскивая из-под головы дежурного что-то, служившее тому подушкой.

— Книга, не видишь, что ли, — подсказал сокурснику Макс Нотт.

— «Супербыстрые тесты-тренажеры для подготовки к СОВ», — Гаррет выхватил у Ашера книжку и прочитал название высоко церемониальным тоном.

— О-о-о-о, — протянули остальные.

— У меня идея! — объявил Двэйн Розье, гипнотизируя сборник тестов.

— Надеюсь, не такая же, как у меня! — подала голос Селена.

— Кто старше, у того и идея, — фыркнул Двэйн.

— Говорите уже. Кто-нибудь из вас, — призвал их хозяин книжки.

Бёрк только открыла рот, но Розье её опередил:

— Может, порешаем твои тесты, пока ждем Слизнорта?

Кадм завис на несколько секунд, обдумывая. Выбрать самый сложный тест, размножить на всех и вуаля! — ему обеспечено минимум двадцать минут, пока они не начнут возмущаться, что ничего из этого не знают.

— Конечно! Отличная идея, — заключил он вслух.

Копии заключительного теста в сборнике разлетелись по гостиной тучными экземплярами в двадцать страниц. Кадм заботливо удостоверился, что все получили по одному.

— Что ж, давайте проверим, на сколько вопросов в СОВ вы смогли бы ответить с тем, что знаете сейчас, — провозгласил Гринграсс и провалился в кресло. — И, конечно, никакого списывания!

Но остальные его уже не слышали. Все были поглощены новым соревнованием. Перья прыгали с одного вопроса на другой. Лица младших сияли от счастья, когда им попадался вопрос, ответ на который был прост как хлеб с маслом. Вот это да! Они уже сейчас знают что-то, что понадобится на СОВ. Кругозорами Макса, Рольфа, Селены и Кэрри можно было только дивиться, а отец Рафаила, казалось, позаботился о том, чтобы сын знал все даты гоблинских восстаний назубок. Естественно, для четвертого курса это было словно терапией по поднятию самооценки — минимальное количество незнакомых тем. Третьекурсники от себя многого не ждали, но так же демонстрировали знание некоторых поразительных фактов и даже не знали, откуда им подобное известно.

Даже через полчаса Слизнорт не удосужился пожаловать в гостиную. Перья перестали скрипеть. Слизеринцы сошлись на том, что выжали из своих мозгов всё до капли, и если они немедленно не начнут проверять, сопротивляться желанию подглядеть в учебник станет невозможно.

Каждый гордо подписал свой тест, а Двэйн Розье собрал их в стопку и отлевитировал к дежурному. Девчонки издали звуки умиления — Гринграсс скрючился в калачик, чтобы уместиться с комфортом в кресле. Двэйн тем временем заколдовал тесты летать вокруг и время от времени в него врезаться. Кадм очнулся с честным и невозмутимым видом. Словно человек, заснувший на важном заседании, он изо всех сил притворялся, что просто дал отдых глазам.

— Все? Ну, проверим, — сказал Гринграсс, устало глядя на глыбу тестов. — Только не сильно задавайтесь. На настоящем СОВ не будет вариантов ответов.

— А зачем тогда большими буквами писать «для подготовки к СОВ»? — возмутился Гаррет.

— Помогает выявить пробелы.

Кадм открыл страницу с ключами, неуверенно повертел книгу в руках, обвел палочкой нужный фрагмент, а потом принялся выговаривать формулы над стопкой листов. Завершив сей ритуал, он выцепил одну из работ в середине стопки. Брови одобрительно поползли вверх.

— Протеевы чары! — с восхищением выкрикнула Калиста Крауч.

— Они самые, — подтвердил Кадм. — Но с некоторыми изменениями, и, к сожалению, работает эта прелесть только с тестами, — последнее было произнесено почти беззвучно и очень грустно.

Детям не терпелось узнать баллы. Интерес Кадма посмотреть, насколько хорошо малышня справилась, одолел даже зевоту. Он раздавал им тесты, бегло исследуя результаты.

— А вы, ребята, знаете непростые вещи, — признал дежурный. — Ха! Кто ответил, что зелье собачьего дыхания как-то связано с запахом изо рта?

Слизеринцы в исступлении поглядели друг на друга. Винсент Эйвери притворился торшером — от разоблачения его спас профессор Слизнорт, явившийся в гостиную.

— Прекрасно, прекрасно! Все здесь! Как поработали?

Дети наперебой восхищались Кадмом, просили пожизненно сделать его дежурным, превращали чернильницы в жаб. Слизнорт был так доволен, что долго не мог оставить Гринграсса в покое.

— Сколько правильных? — Арчи выглянул из-за спины Рольфа и сцапал работу из его рук.

Лестрейндж выглядел мрачно.

— Ого! — Коул подавился яблоком. — Сто сорок семь!

Рольф ещё помрачнел.

— Это не моя работа, — шепнул он им. — Она не подписана.

Друзья оглядели гостиную. Ученики оживленно обсуждали тест и бегали друг за другом, сравнивая ответы. Кресло в тени опустело.

* * *

За стеной перекрывающих небо туч разносился рёв самолетов. Англия дрожала от бомб сброшенных то там, то здесь. С каждым днем казалось, что взрывы всё ближе и ближе к стенам укрытия. Летом сорокового года Том увидел, что такое война и как быстро может оборваться жизнь. Приютские дети верили в приметы, в удачу. Они молились перед сном за то, что проснутся утром. У Тома был другой ритуал — он верил, что не может погибнуть, потому что является особенным.

По ощущениям письмо из Хогвартса должно было прийти вечность назад. Он уже должен был читать новые учебники, но что-то было не так. Том волновался, что его просто оставят здесь с остальными, никто не придет. Календарь на покрытой копотью и жиром кухне каждый день сообщал ему, что, скорее всего, так и будет. И только тридцать первого августа всё изменилось:

— Мне нужен Том Риддл!

Знакомый ненавистный голос, обладатель которого стоял в прихожей. Том нехотя выпустил из рук страницу календаря и поплелся в коридор.

— Профессор, здравствуйте, — поздоровался он.

Что это, проклятье? Почему именно Дамблдор?

В коридор начали выглядывать запуганные дети. Увидев высокого человека в свежем костюме, они здорово удивились и невольно перевели взгляд на свои скромные, местами дырявые одеяния.

— Ну что же ты стоишь, Том? Поторопись со сборами. В этом году придется вернуться в школу другим путём, — Дамблдор подмигнул. — Не на поезде.

— Конечно, — кивнул Том, сиюминутно кинувшись в комнату за вещами.

Портал вышвырнул их на квиддичном поле. Пока они ждали тех остальных, кто прибывал сегодня, Дамблдор объяснил Тому, что все учебники и принадлежности уже закуплены попечительским советом. Позже портные лично прибудут в Хогвартс с новыми мантиями и подгонят их по размеру для всех нуждающихся.

— Так что скорее в замок, Том. Ты ещё успеваешь на обед, — дружелюбно улыбнулся Альбус и отсалютовал профессору Гампу, который появился на поле с последним ожидаемым студентом. — Гипперион, заблудился?

— Ещё чего, — отмахнулся он, присаживаясь на землю, чтобы отдышаться. Выглядел Гипперион Гамп, мягко сказать, потрепанно, а студент, с которым он прибыл, перепуган до чертиков. — Еле ноги унесли, везде эти… бомбы!

Насколько Том был рад снова быть здесь, настолько же он и разозлился, когда он узнал, что первые ученики начали пребывать в Хогвартс порталами и через каминную сеть ещё восемь дней назад.

В этом году распределение проводили без привычной помпезности — по прибытии, в кабинете директора. Ввиду принятых в том году нестандартных мер, общая картина распределения стала ясна в последний момент. На Слизерин поступили двойняшки Паркинсон — Бриана и Белинда, Майкл Уоррингтон и Орион Блэк. На Гриффиндор — Джулиан Подмор, Илер Браун и Рикарда Смит, а Пуффендуй был счастлив принять в свои ряды Анджелу Фронсак, чей дед состоял в совете попечителей школы, а далекий предок и вовсе являлся директором. Но в этот раз эти новости никому не удалось посмаковать за грандиозным ужином в Большом зале, и Тому это понравилось.

* * *

Рольфу Лестрейнджу больше не приходилось надеяться на то, что Том Риддл рано или поздно потеряет интерес к попыткам завоевать внимание. После того, как друзья напали на Рольфа с обвинениями, он наконец-то признал это.

Но что же делать? Селена Бёрк предложила пару гадостей, Мальсибер и Кэрроу с радостью её поддержали.

— Наложите на него отборный Оглохни утром и тихо уходите. Пару уроков наш лучший ученик точно проспит и схлопочет дополнительное сочинение. Ах, и лучше всего, когда первым уроком трансфигурация, — изложила Бёрк, подмигнув мальчишкам.

Вид у девочки был такой довольный, словно она только что посмотрела публичную казнь.

— Не подкопаешься, — одобрил Коул.

— С нас могут снять баллы из-за его прогула, — к всеобщему раздражению, Рольф продолжал отметать один план за другим.

— Значит, постараемся сами на уроке, чтобы сравнять штраф, — возразила Селена. — Нужно показать, что мы можем зарабатывать баллы и без него.

Рольф вздохнул. Не хотелось указывать на то, что тот же Кэрроу иногда путался, какой конец палочки нужно наставить на противника.

— Как я понимаю, вы готовы к тому, что факультет потеряет баллы? Подмешаем мы что-то в его еду или подбросим лишнее в котел, украдем домашнее задание или спрячем его вещи, натравим Пивза или спустим с лестницы — итог один. Слизерин потеряет баллы, а мы будем первыми подозреваемыми, — Лестрейндж попытался ещё раз призвать всех к ответственности.

Рольфу не раскрыли, почему он действительно был выбран кем-то вроде предводителя на курсе. Причиной тому качества, которые крылись глубже, чем просто «умение говорить с людьми». Родители чистокровных, естественно, обожали своих детишек, но никто из них не был слеп.

Селена Бёрк — девочка умная, но давать ей власть было бы поступком очень опрометчивым. Её подругу Кэрри такой груз наоборот придавил бы.

Треверс-младший, одержимый жаждой быть в точности как отец, стал бы настоящей занозой в неприятном месте, дай ему какое-то особое право.

Арчибальд Кэрроу был слишком неуверен, а Коул Мальсибер не любил долго думать.

Альфарда Блэка по большому счету не заботили те, кто не носил фамилию Блэк — очень показательно, что на сотню писем, отправленных на площадь Гриммо его родителям, в лучшем случае повезет получить хоть один ответ.

Но Рольф Лестрейндж — мальчик, не только обладающий стержнем и наученный вести себя. Он в первую очередь тот, кто с самого детства останавливал друзей, когда те хотели влезть в неприятности.

В момент, когда сокурсники взбунтовались, заявив, что сделают что-то в любом случае, даже если не получат его поддержки, Рольф понял, что вот она — очередная неприятность. Он чувствовал, что его кидают на амбразуру, вынуждая принять в этом участие. Идея, из-за которой пострадает факультет — изначально провальная. И когда этот провал случится, разгребать последствия придется именно ему. Однако отвергнув их сейчас, он больше не будет иметь ни единой возможности хоть как-то держать друзей в узде. Что они вытворят, если Рольф перестанет их тормозить?

Дурное предчувствие не давало Лестрейнджу-младшему покоя, и действительно — в будущем этому предводительству было суждено затянуть его в пучину, из которой нет выхода.

— Значит, нужно лучше подумать, — не согласилась Селена. — Альфард, — повелительным, но более мягким, чем обычно тоном окликнула она. — Мы обсуждаем, что делать с выскочкой. Тебе стоит поучаствовать.

— Угадай, что я бы лучше отправился чистить рогатых жаб. От этого хоть есть польза.

— Не трать время, милая. Блэк — до корней волос истинный человек своей фамилии, — промурлыкал Рольф.

— Что ты сказал? — резко процедил Альфард.

Ах, оказывается, Блэк их всё-таки слушал. Рольф натянуто улыбнулся и продолжил:

— Некоторые считают, что Блэки предпочли бы не утруждать себя участием.

Девочки разинули рты, услышав такое обвинение. Парни принялись разглядывать начищенные лаковые ботинки.

— И под этим ты подразумеваешь свой собственный опыт или, храни тебя Салазар, какие-то несвежие сплетенки?

Родители предостерегали Рольфа: с этой семейкой нужно быть осторожнее. Они всегда держались отдельно от всех, словно и не были знакомы. Однако хоть Альфард и не был другом Лестрейнджа-младшего, он так же пока и не давал подтверждения тому, о чем предупреждал отец.

Поэтому Рольф продолжал слащаво улыбаться.

— Так, наблюдения, — отмахнулся он. — Но ты окажешь нам честь, присоединившись, и заодно покажешь, что я не прав.

Альфарда обуяло какое-то сочувственно-грустное чувство жалости к Лестрейнджу, даже захотелось рассмеяться ему в лицо. Прожив с Блэком пару лет в одной комнате, он так и не понял, что старое, как мир, «на слабо» просто не может здесь сработать.

Альфард Блэк — это тот, кого мы бы получили, сложив вместе Регулуса и Сириуса. Блэковское хитроумие, ограненное легким геройским сумасшествием. Коварное сочетание, пускающее пыль в глаза. Ему повезло объединить в себе то, что Блэки обожали и ненавидели — к их душевному спокойствию, противоречивые качества почти всегда были спрятаны.

Почти всю жизнь Альфарда люди вокруг считали, что он — такое же высокомерное чудо природы, как и все Блэки, считающие за закон всюду выбиваться из массы, сторониться, вести себя так, словно им всё дозволено, и собственноручно выписывать себе разрешения делать всё, что заблагорассудится.

Да, Альфард Блэк, конечно, так же не был ангелом. Он считал, что все вышеописанные вещи положены ему по праву рождения, но, к тому же, ещё был достаточно смел и расслаблен, чтобы заявлять об этом во всеуслышание и порой не мог удержаться от объяснений для собаки, лающей на караван — что, конечно, не одобрила бы его семья.

— Во-первых, если моя семья не может принимать ваши бесконечные приглашения, это не значит, что мы не проявляем участия. Мы не любим приёмы. Во-вторых, моё мнение остается прежним. От Риддла не избавиться. Я просто экономлю время, не участвуя в бесполезных метаниях. Всё, что вы можете — носиться с криками. Открою секрет. Ваше мнение не интересует никого, пока Риддл успешно приносит баллы нашему факультету. Попробуйте получить за день столько же, сколько он. Удостоверитесь, что это возможно, тогда я не возражаю — выкидывайте его хоть с Астрономической башни. А пока давайте успокоимся и не будем ронять лицо. Всё, что вы показываете этой дискуссией, это то, что он вас волнует.

Пожалуй, теперь Рольф в полной мере ощутил, какой смысл был вложен во фразу «эти психованные Блэки». Чтобы рубить правду в глаза, как это делал Альфард, нужно действительно быть немного психом. Рольф таких ещё не встречал. Лично он привык говорить с людьми, заворачивая невкусное содержимое в съедобную обертку.

В то же время Рольф понимал, о чем говорит Блэк, и согласился бы с каждым словом. Он завидовал свободе Альфарда, тому, что тот может так легко обозвать всех идиотами и продолжить читать книгу.

Рухнул последний призрачный шанс на поддержку от Блэка — тот предельно ясно дал понять, что помощи от него ждать не приходится.

* * *

«Пресвятая Моргана, Лестрейндж! Как тебе пришло в голову, что ты можешь впутать меня во что-то, что мне не нравится?» — думал Блэк. К своему недоумению он нашел кое-что во взглядах всех присутствующих: судя по всему, не только Рольф имел некоторые слепые пятна в восприятии тех вещей, которые в семье Альфарда считались фундаментальными.

Блэк вспомнил ночной набег на кухню за апельсиновым мармеладом, бывшим в то время тщательно охраняемым лакомством. Он бесшумно миновал два пролета лестницы. Родители громко спорили в гостиной. Это преимущество сыграло Альфраду на руку, но он, не раздумывая, от него отказался, зацепив краем уха разговор.

Семилетний Альфард — старший в семье, во вспышке непонятного окрыления посчитал себя достаточно взрослым, чтобы принять участие.

Зря. Вмешательство показало, что Альфарду ещё учиться и учиться.

— У Эстеллы родился третий ребенок, Поллукс. Мне кажется, она всё ещё ничего не знает.

— Что значит, тебе кажется?

— Она выглядит счастливой.

— Ирма! — взревел отец. — И пусть! Пусть выглядит счастливой, не наше дело!

— Ты не хуже меня знаешь…

— Что Гринграссы прокляты, как же! Головой надо думать. Но не нам! Не наше дело! — пригрозил Поллукс супруге.

Мать подходила к этой дискуссии очень медленно. Так медленно, что даже Альфард уже понял, что она замышляет что-то нехорошее. Она целую неделю аккуратно пыталась узнать у Поллукса мнение касательно того, что собирается сделать, объясняя всё на отвлеченных примерах, конечно.

Ирма Блэк была неимоверно участливой женщиной и самой внимательной из всех, кто когда-либо носил «черную» фамилию. Поллукс любил в ней эту черту, когда та проявлялась в отношении его и семьи. Но не в те моменты, что ему приходилось уговаривать Ирму не совать нос не в своё дело.

— Леди Эстелла? Почему мы не можем рассказать ей? — Альфард сам не заметил, как нашел себя наполовину просунувшимся между створками дверей.

Поллукс подпрыгнул на месте от неожиданности. Выглядел отец озлобленным, и Альфард подумал уже, что не стоит ждать ответа и на этот глупый вопрос.

Поллукс испытующе посмотрел на лицо супруги, выжидая, что она уведет обнаглевшего ребенка назад в детскую. Но Ирма словно восприняла появление сына как подкрепление, и даже те термины, кои её муж употребил прежде, были бессильны изгнать надежду с её лица.

Прищурившись, отец уловил этот благодарный взгляд, подаренный Ирмой сыну, и передумал молчать. Пришло время пресечь эту вездесущность! Если не в характере жены, то хотя бы преподать урок сыну.

Поллукс подлетел к дверям, словно хищная птица, и ткнул Альфарда в лоб со словами: «Потому что мы не ввязываемся!»

Альфард свалился на пятую точку, двери перед ним захлопнулись. На этом урок был усвоен. Блэки не ввязываются. Это правило не раз нарушалось Альфардом, но только там, где он считал дело стоящим этого.

После того, как эта сцена снова прокрутилась в голове, улетучилось и всякое желание что-то объяснять, указывать сокурсникам на их близорукость.

Сейчас он был старшим из Блэков в Хогвартсе. От него требовали присматривать за Вальбургой, Лукрецией и Орионом, а в следующем году приедет ещё и Сигнус. Памятуя об этом, Альфард вернул своё внимание в книгу, прочно вцепился в семейное «не ввязываться».

Однако в скором будущем ему придется откопать свою храбрость, пусть целью его неизменно останется забота о семье. В скором будущем Альфард Блэк начнет жалеть о том, что не потрудился помочь чистокровным выкинуть Тома Риддла из Хогвартса, пока это ещё было возможным.

* * *

— Посмотрите на это иначе, — сказал Мальсибер, прервав многозначительный обмен взглядами. — Знаю, нас не заботят другие факультеты, но Риддла даже они не переваривают, а это уже вопрос нашего имиджа.

— Коул, тебе бы в лаборатории работать. Ты просто генерируешь эти причины из воздуха! — к ним подошла Кэрри Селвин. Ни на кого не взглянув, она кинула свою сумку подле лавки и скрестила руки на груди.

Никто не понял, какая муха её укусила, и даже Блэк удивленно приподнял брови.

— О, ромашка Кэрри! — хохотнул Коул. — Легка на помине. Что случилось? Единорог лягнул?

Больше всего на свете девочка Селена ненавидела моменты, когда что-то выходило из под её контроля, поэтому она не знала, за кого взяться первым: за Мальсибера, позволившего себе слишком много в отношении её собственности, или за саму подругу, которая возомнила, что её настроения здесь кого-то заботят.

— Ты злопамятный дурак, Коул. Не можешь простить Тому тот урок зельеварения, когда вас поставили работать в паре? Проблемы твоей личной самооценки! Разберись сам, не подстрекай других.

— Спустись с Луны, милая! — сочувственно призвал её Мальсибер.

— Вы, — она посмотрела на Селену, Рольфа и Коула, — Взяли моду винить кого-то во всем.

— Кэрри, — с притворным волнением обратилась к ней Селена. — Ты принимала сегодня Умиротворяющий бальзам?

Мальсибер закатился от смеха, перекрыв нависшую неловкую тишину. Альфард не оторвался от книги. Рольф озадаченно переводил взгляд с Селены на Кэрри и обратно. Дозволено ли между ними использовать такие грязные приемы в спорах?

Когда Коул свалился на траву, не в силах успокоиться, Бёрк всё-таки сдалась — она больше не давила ухмылку, порывающуюся выступить на губах. Кэрри смотрела на подругу пустым, но убийственным взглядом. О некоторых вещах ей не давали забыть, хуже всего — той, кто напоминал, всегда была Селена.

— Не волнуйся, — сказала Селена. — С нами твои секреты целы и невредимы. Все секреты, — нарочно подчеркнула она, взглянув на Рольфа.

Его сомнения от неё тоже не укрылись.

— Как вижу, все, кроме Блэка, в деле, — подметил Мальсибер, хитро поглядывая на подруг.

— Старшие не должны знать, иначе напишут вашим родителям раньше, чем успеете моргнуть, — дополнил Рольф менторским тоном.

— Нашим родителям, — поправила его Селена. — И раньше, чем мы успеем моргнуть. Но я согласна. Будем осторожны.

* * *

Впервые в обозримой истории факультета слизеринцы развернули тайный мятеж против одного из своих. Под угрозой оказалось то, что защищали их семьи веками — границы. Тому Риддлу нужно было непременно объяснить, что сколько бы очков он им ни принес, как бы ни был мил, ему никогда не стать одним из них.

Том хотел всего лишь привлечь внимание, но не до конца понимал, как всё работает. Он не учел кое-что очень важное — чувства.

В прошлом быть чистокровным волшебником автоматически означало быть одним из лучших. Мало того, что Том являл собой свидетельство того, что это больше не является абсолютной правдой, он ещё и задорно танцевал победный танец на остатках их самооценки и ждал какого-то признания за это.

Прецедент так же обличил пробел в воспитании чистокровных слизеринцев. Они понятия не имели, что делать, если кто-то из низшей расы их превосходит.

Тому здорово досталось за то, что он стал именно этим «прецедентом». Однако и из этого смутного времени он сумел вынести полезный опыт. Он выучил болевые точки чистокровных и запомнил, что их одержимость традициями можно использовать в будущем с пользой для себя.

Но это было позже, а пока — с Альфардом или без него — слизеринцы начали холодную войну. Блэк не учел одно: он оставался единственным, кто принял нейтралитет, а это значило что-то нехорошее.

Две недели Том сидел рядом с Альфардом на всех уроках, завтраках, обедах и ужинах. Вальбурга, Орион и Лукреция то и дело норовили отсесть от брата подальше в Большом зале, но под гневным взглядом возвращались на свои места.

Не сказать, что Альфард одарил Тома каким-то многообещающим жестом, что тот теперь повсюду таскался за ним. Нет, Блэк вообще ничего не сделал, вёл себя как обычно, только вот на фоне остальных выглядел едва ли не дружелюбным. Том на радостях принял это как комплимент на свой счет и посчитал, что может продолжать преследование.

Альфарду было адски неловко, но окончательно его баланс терпения ушел в минус, когда Том появился на занятии в кружке артефакторов, куда он, кстати, прежде никогда не заявлялся. Там он застал Альфарда за методичным счетом деталей для придуманного изобретения: это должна была быть сороконожка, заколдованная поедать с одежды катышки и торчащие нитки.

Том потоптался на месте и как бы невзначай заговорил:

— Свободно? Профессор Гамп сказал, что мне лучше ассистировать кому-нибудь, пока не пойму основы.

Блэк всё-таки надеялся, что Том не решится на такую наглость, но не особо растерялся.

— Садись уже, — буркнул он, едва Том успел договорить.

Том понял, что переоценил «доброту» Блэка. Появиться здесь было плохой идеей.

— Слушай, Риддл, — Альфард снова принялся отсчитывать сорок тонких закругленных деталей для ног изобретения. — Факт того, что я не присоединился к твоей травле, ещё не означает, что мы теперь друзья. Надеюсь, ты того же мнения.

— Конечно, — подтвердил Том, никак не выдавая внутреннего взрыва, произошедшего от слов Блэка.

Злоба накатила словно цунами. Последние две недели были кошмаром. Радовала только мысль, что не абсолютно все ненавидят его настолько, чтобы подкидывать помёт пикси ему в кровать. Но теперь и этот якорь был поднят и больше не удерживал. Что интересно, слова Блэка разозлили его куда больше, чем все неприятности, подстроенные чистокровными.

Там, где кому-то случалось ранить Тома, он начинал искать то, чем поможет ударить по обидчику в ответ. Страшно даже представить, что он насобирал за годы, что был белой вороной…

Поразительно, что Том раньше не заметил этого: ни про кого он не знал так мало, как про Альфарда. Нужно было это исправить.

На занятии по артефакторике обнаружились все Блэки в полном составе. Лукреция со скукой во взгляде пыталась соединить неподдающиеся детали. Вокруг девочки вытанцовывал старик Гипперион Гамп, делая большую часть работы за неё. Видимо, он не мог смириться с тем, что кто-то с фамилией Блэк полностью обделен семейным талантом изобретать, и всё ещё пытался отыскать намек на спящее дарование. Лукреция даже не старалась — всё внимание улетало к соседней парте, за которой сидели Орион и Вальбурга. Брат с кузиной создавали очередной шедевр, даже не глядя в книгу или инструкции на доске, что удивительно, если учесть, что Альфард не стеснялся пролистывать «Справочник заклинаний артефактора» каждые пять минут.

Пусть поход на занятие юных изобретателей не принес ожидаемого результата, лекарство от разочарования нашлось на месте. Вальбурга и Орион — одаренные от природы артефакторы, что заставляло Лукрецию источать на весь класс вибрации зависти.

В какой-то мере наблюдения за тем, как у чистокровных тоже не всё хорошо, благотворно влияли на настроение.

* * *

Ранним утром Том неожиданно проснулся, услышав дверной скрип. Под дверью ванны слабо пробивался свет, журчала вода в раковине. Темпус показал пять двадцать утра. Кровать Альфарда выглядела так, словно на ней никто не спал. На покрывале покоились книги и учебники. Снова дверной скрип — в комнату заглянул первокурсник Орион Блэк. Любопытство подбивало выбраться из кровати и узнать, по какой же причине и с кем ещё приключилась бессонница.

Завернувшись в халат, Том прокрался в гостиную. Уже догорел огонь в камине, тихо похрапывали портреты. Всё здесь было так спокойно и обездвижено, что он не сразу заметил двух детей, сидящих на полу напротив друг друга.

Орион и Вальбурга держались за руки. Глаза закрыты, словно они пребывали в каком-то трансе. Увиденное натолкнуло Тома на мысли о спиритическом сеансе, и всё так и выглядело бы, не будь на месте доски с символами изобретения, над которым Блэки трудились в кружке артефакторов.

Ему очень хотелось посмотреть, но предчувствие подсказывало, что нужно уходить.

И вдруг — ничего. Кусок памяти безвозвратно выпал.

* * *

Том отлетел к одному из диванов и приложился головой о дубовый подлокотник.

— Что. Ты. Сделал?! — зло прошептала Вальбурга и брезгливо оглядела бессознательного Тома.

Орион в ужасе топтался на месте.

— Я запаниковал! — кинул Альфард. — Я же кристально ясно дал вам понять, что вы должны дождаться, пока я вернусь!

— Так нужно было шевелиться! Я планировала поспать хотя бы два часа.

— Неужели? Как насчет моего сна, пиявка? Я тут всю ночь возле вас продежурил!

— Хорошо дежурство, что не заметил, как он выходил из той же комнаты, в которой ты был. Это же тот приютский, которому весь твой курс объявил бойкот?

— Нет времени на твои крики. Скоро здесь не обойдется без лишних глаз, — Альфард посмотрел на зевающих и причмокивающих обитателей картин. — Всё, что мне нужно от вас — обещание, что вы ни за что больше не будете выходить в Зазеркалье без моего присутствия.

— Почему? — робко поинтересовался Орион.

— Потому что это не шутки тебе! — Альфард трещал по швам от недоумения и в воспитательных целях решил ещё раз освежить в памяти младших некоторые неприятные детали. — Потому что он мог отвлечь вас, сбить. Вы могли застрять там внутри.

— Папа говорит, что у меня лучший контроль, и ему бы я тоже не дала там застрять, — она кивнула в сторону Ориона.

Тот, судя по всему, мало понимал, на что он вообще был подписан.

— Тебе так не терпится это проверить? — хмыкнул Альфард. — Мне нужно слово.

— Хорошо, — без проблем отозвался Орион. — Даю слово.

Вальбурга посмотрела на него как на предателя.

— Теперь ты, — со скрипом обратился Альфард к сестре.

— Нет, — коротко ответила она.

Орион дернул кузину за руку.

— Сложно тебе, что ли? — возмутился он.

— Нет, просто не хочу.

— Хорошо, может громовещатель от Мелании и Арктуруса тебя отрезвит. Я уж постараюсь им сообщить первой почтой об этом происшествии.

Во взгляде Вальбурги полыхнула ярость.

— Ладно! Доволен?

— Идите по комнатам, — скомандовал Альфард, не пропуская выпад мимо ушей. Он слишком устал. — Мне ещё нужно здесь прибрать, — он посмотрел на Тома.

— Что будет? — поинтересовался Орион с тенью страха.

— Ты же не умеешь стирать память, — язвительно подметила Вальбурга.

Альфард всегда поражался умению сестры вести себя так, будто она не имеет никакого отношения к происходящему бардаку, даже если она и была при этом единственной причиной.

— Я бросил в него Конфундус и Остолбеней. Такое сочетание обычно дает утерю последних воспоминаний. Особенно если по ходу врезаться в диван, — торопливо проговорил Альфард, закидывая тощего однокурсника на кресло. — Идите.

— Невероятно! Кто-то выучил Конфундус, — поддельно восхитилась Вальбурга, всплеснув руками. — С таким защитничком мы точно трупы.

На сей ноте Вальбурга тряхнула гривой волос и удалилась, напоследок уколов брата неприятным взглядом. До конца жизни Альфарда мучил вопрос: способна ли его сестра сказать «спасибо»?

Лицо Ориона застыло от шока.

— О чем она говорит?

Альфард снисходительно посмотрел на кузена и задумался, какие же разные у них семьи — неважно, что и те, и те носят фамилию Блэк. Леди Мелания ему не простит, если Альфард посвятит её сына в темы, которые их семейная ветвь условилась не обсуждать с детьми.

— Не думай об этом. Она просто напугана. Иди к себе.

Доверия на лице Ориона не было, только вопросы. Но он медленно побрел к лестницам, и Альфард принялся за дело.

— Почему ты не мог просто с ним поговорить? — послышалось через минуту, когда он просвечивал Тома диагностическими чарами.

Альфард не мог поверить, что собирается это сказать:

— Потому что Блэки не ввязываются.

* * *

— Проходите, Том, проходите.

Брюшко профессора Слизнорта выглядывало из-за буфета. В помещении без окон громоздились шкафы, коробки, стеллажи. В центре плохо освещенной комнаты обосновался стол с огромным подобием аквариума, в котором, впрочем, было пусто.

— Извините, профессор, — поежился Том. — Я не вовремя?

— Ни в коем случае, — Слизнорт с натугой выбирался из проема между буфетом и стеной, стиснув в руках две чашки чая. — Секунду.

Том улыбнулся в кулак, пытаясь не фантазировать о том, как пришлось бы вытаскивать профессора, застрянь он там.

— Снова нужно худеть, вес скачет! — декан обозрел занятый террариумом стол и недовольно крякнул. — Подержите-с, Том, — он вручил одну из чашек студенту. — Нет, постойте, другая, — Тому была всунута другая чашка. — Без сахара.

— Спасибо, что помните, сэр.

Слизнорт, заулыбавшись, полез свободной рукой за палочкой, удерживая свою чашку в другой руке. Деревянный стол, расплавленный, словно кусок металла, расплылся на добрый метр в длину. Подлетели стулья.

— Порядок! Присаживайтесь, — добродушно скомандовал Слизнорт.

— Сэр…

— Бардак, не правда ли? Никак не могу выбить у директора приемлемые комнаты.

Том сочувственно склонил голову.

— Позвольте спросить, зачем вам такой террариум, сэр?

— Ах, это, — профессор, казалось, только и ждал, пока его кто-то спросит. — Мой добрейший коллега из Африки занялся разведением бумслангов и обещал отправить мне партию, когда ферма выйдет на чистую прибыль. Думаю, это будет достаточно скоро! Дело очень прибыльное.

Было что-то интересное в том, как Слизнорт переходил с Томом на «ты» для пущей убедительности. Это должно было создать видимость абсолютной секретности, доверительности. Профессор пользовался этим при крайней необходимости, в особо запущенных случаях. В отличие от Дамблдора. Тот всегда обращался к Тому на «ты» в разговорах один на один, но явно не за тем, чтобы сократить дистанцию.

— Только вот директору Диппету не обязательно знать о змеях в школе, правда, Том? — тот кивнул. — Хотя с чего ради, мои же комнаты… — остаток фразы Слизнорт еле слышно пробубнил себе под нос.

И вот у них словно уже есть общий секрет. Как по учебнику — сначала прикормить, потому поговорить о неприятном.

— Пей чай, Том, — Слизнорт резко вылез из своих размышлений. — Не желаешь печенья? Точно, ты не ешь сладкое. Хорошо, я вот по поводу чего тебя позвал…

— Знаю, профессор, — откликнулся Том, воспользовавшись тем, что Слизнорт принялся подбирать слова. Откуда росли ноги у этого разговора, становилось яснее ясного, не хотелось тратить время на дальнейшие хождения вокруг да около им обоим известной сути. — Только совсем не могу это объяснить.

— Что же, не можешь объяснить, — продолжал бормотать Слизнорт. — У меня самого, пожалуй, есть только одно объяснение, и поверь, происходящее — не твоя вина.

— Чья же, сэр? — нарочно удивился Том.

Он тоже не видел в происходящем своей вины, но ему хотелось услышать, что думает Слизнорт.

— Вина стереотипов, — дал свой вердикт профессор. — Безосновательные, бесполезные стереотипы, в которых погрязло наше общество. Ты же верно знаешь, что мне неинтересны те, кто ни к чему не стремится, — Слизнорт прибавил категоричности голосу. — Я поддерживаю тех, кто имеет амбиции и желание становиться лучше. Независимо от фамилии. Это в первую очередь касается таких светлых умов, как ты, Том, — тот поднял на профессора растроганный взгляд. — Да, в следующем учебном году последует безоговорочное приглашение в мой клуб Слизней. Позволяется присутствовать с четвертого курса, директор непреклонен.

Напоследок вставленное уточнение Слизнорт произнес даже другим тоном, подчеркнув факт двумя жирными чертами.

«Уж если бы не директор, Том, я бы взялся продвигать тебя в люди ещё раньше, так?» — подумал Том, но ничем не выдал внутреннего раздражения.

Но это в следующем году. Как с достоинством пережить этот? Последуют ли советы?

— Понимаю, сэр. Благодарю вас. Понимаю, обстановка на факультете вас совсем не устраивает. Могу ли я что-нибудь сделать?

В мыслях Слизнорта Том читал что-то вроде «нет, ничего не можешь, мальчик» и «лучше ничего больше не делать».

— Конечно, можешь, Том. Не поддавайся на провокации, не тушуйся, — Слизнорт не без усилий изобразил боевой настрой, говоря это. — Понимаешь, у меня нет полномочий, чтобы ворочать устои этих семей — будь это в моих силах, я обязательно бы что-то здесь поменял! Всё, что мне посильно — создавать благоприятный климат на факультете для всех-всех, включая тебя. Но это будет не просто, Том. Прояви своё чуткое понимание и здесь. Если тебе требуется помощь, всегда обращайся ко мне. Я сделаю всё, что в моих силах.

«Но не в моих силах помочь тебе».

— Конечно, сэр. Ещё раз спасибо.

Том допил чай и удалился, сославшись на незаконченную карту по Астрономии. Слизнорт тепло его проводил и устало опустился в кресло — подумать, насколько его слова были убедительны. К своему стыду, профессор признал, что на любом другом факультете Том Риддл был бы звездой, а на его собственном — он изгой.

Том возвращался в гостиную по ночному коридору и был едва ли удивлен речами Слизнорта. Никаких заблуждений, что декан способен что-то сделать. Однако вновь выкопанные на поверхность эмоции, связанные с участием и реальной ответственностью декана за эту ситуацию, теперь не давали ему покоя.

«Не сдавайся, Том. Будь сильным», — передразнил он.

Коридор утонул во тьме, потушившей все факелы. Том не зажег свет.

Его прельщала чистая и честная темнота.

* * *

Возвращаясь в этом году в Хогвартс, Том мечтал о том, чтобы всё было, как в первый год — чтобы его не замечали, но шагающая впереди него репутация образцового ученика лишила это желание шанса на исполнение.

Чистокровные же наоборот, выглядели отдохнувшими, свежими. Словом, были полны сил и вдохновения вновь делать жизнь Тома невыносимой.

И всё же четвертый курс стал чем-то разительно отличавшимся от всего, что было до.

Том был опустошен и сбит с толку. Его не принимали, план не работал.

Более того, в сентябре, вернувшись, он зашел в библиотеку, оглядел не помещающиеся в поле зрения книги и фолианты и наконец-то признал, что ему не найти здесь и одного упоминания фамилии Риддл, как бы упорно он не искал. Его отец был магглом. Всё, на что он рассчитывал, провалилось.

И тогда злость на других отступила. Его окутала пелена смятения за собственный просчет. Клетка из гнева сломалась, высвободив старого пленника.

Том позволил своей душе ненадолго встать у руля жизни, прежде чем она снова была заточена. Но перед этим он понял, как больно ей пользоваться, если всегда этого избегал.

Да, на этот раз Тома ожидала помощь — поддержка преподавателей. Удалось даже растопить лёд в отношениях со студентами других факультетов.

Однако чистокровные всё равно превосходно справлялись с доведением его до бешенства. И это подтолкнуло Тома отойти от правил игры и выступить в открытую. Первый и последний раз в жизни.

* * *

Если вещи пропадали — это было не так страшно, как когда они возвращались к Тому назад в своей «усовершенствованной» версии. Красящие мантии, ботинки с гвоздями-невидимками, торчащими из стельки, норовящий отгрызть все пальцы учебник по нумерологии. Но это, впрочем, программа третьего курса. Повторив старый материал, чистокровные принялись за что-то новенькое.

Он изучил логику своих вредителей, их почерк и медленно вырабатывал иммунитет к пакостям на всякий лад.

Сегодня Том был предельно осторожен. Только вот за обедом расслабился.

Отпив из кубка, он ощутил, что на вкус в нем была вовсе не вода. Том подавился и выплюнул всё содержимое обратно, к своему отвращению увидев, как жидкость окрасилась в смоляно-черный. Руки оказались покрыты чернилами. Что в этот момент было с его лицом, Том представлять боялся. За другими столами кто-то смеялся. За столом Слизерина стояла тишина. Младшие студенты и все, кто был причастен, уткнулись в тарелки. Шестой и седьмой курсы молчаливо переглядывались в поисках того, кто это выкинул, и оглядывались на преподавательский стол — заметили ли там?

Том, позабыв всё на свете, вылетел из Большого зала в попытках безуспешно оттереть чернила рукавом мантии, и налетел на кого-то, кто ещё только направлялся на обед.

— Мерлиновы трусы! — вздрогнул Сэвидж, обозревая маскировочный раскрас на лице Тома. — В котёл с головой, что ли, залез?

Мейнард хохотнул и взмахнул палочкой. Чернила исчезли.

— Ну, ты тут беседуй, если общения не хватает! А я жрать хочу! — объявил Аластор за спиной Тома. Он даже не заметил, как проскочил его — а ведь со времен первого курса Грюм вымахал на две головы в высоту.

— Да иду я, — бросил Сэвидж.

В хорошем настроении Мейнард был склонен к болтливости и хотел спасти всех на свете, да и чувство справедливости вдобавок обострялось до неприемлемой степени. Девчонки, конечно, были в восторге, когда он такой герой, но вот Аластор — нет.

Грюм счел, что Сэвидж сегодня как раз в своём лучшем настроении. В таком состоянии Аластор его плохо переносил, поэтому со спокойной душой отправился уплетать пирог с почками, напоследок испепеляющее глянув на Тома. Тот уже ринулся со всех ног к лестнице.

Заступаться за Риддла! Придумал тоже. Аластор не любил слизеринцев, но отдаленно видел проблески того, почему Том был им неугоден. Осталось только каким-то образом втолковать это Мейнарду. Он хоть и вырос в Англии, но какие-то вещи ему приходилось объяснять ровно так же, как и тем, кто об этом мире ничего раньше не знал.

— Да постой же ты, — ругался Сэвидж, нагоняя Тома.

Том слышал, что за ним следуют, но не терял надежды, что Сэвидж вот-вот отвалится с его хвоста. Как минимум, вспомнит, что ввязываться в дела другого факультета — это неэтично… Почти так же, как подменять воду чернилами.

Он резко развернулся — сейчас Сэвидж сам почувствует, как это глупо, и уйдет!

Но Том не знал Мейнарда Сэвиджа — волшебника, который жил совершенно по иным правилам, чем те, среди кого Том хотел оказаться. Он был чистокровным и богатым — все карты в руки, чтобы подружиться с кем угодно, но в первую очередь Мейнард не хотел быть никому врагом. Хотелось со всеми ладить, и слизеринцев он находил даже приятными собеседниками, никогда с ними не ругался. Однако ему был намного важнее один друг, чем все те — потенциальные друзья.

Что интересно, Сэвидж знал что-то о Томе, потому что у него тоже был выбор, и лично он выбрал обратное, противоположное тому, чего желал Риддл. Мейнард предпочел прямоту и честность — понятия, о которых слизеринцы, казалось, слышали только в сказках.

Когда Том повернулся к нему лицом, Мейнард ещё раз убедился, что выбор был верный. Том умел нацеплять маску равнодушия, но ей никак нельзя было скрыть взгляд затравленного животного.

Животное было ранено, практически уничтожено и опасно тем, что готовилось кинуться на любого, кто решится подойти.

Сэвидж действительно какое-то время не находил, что сказать.

— Ты, возможно, считаешь, что отвечать на их нападки — это ниже твоего достоинства, и тем более даже не пытаешься сделать что-то, потому что ещё надеешься подружиться с ними. Но, быть может, в этом и дело? Они тебе чернила в еду и другие прелести, а ты им смирение, почти что послушание? Так они и рады стараться, — тихо сказал Сэвидж. — Дай им отпор. Покажи, что ты не безобидный терпила. Глядишь, и изменят мнение на твой счет.

Выдав Тому совет, который тот по достоинству оценил в недалеком будущем, Мейнард ушел на обед. Том остался стоять на ступеньках. Его мутило от того, что вся школа видела, что произошло. От того, что гриффиндорец Сэвидж давал ему указания по общению с сокурсниками. От того, что чудовище внутри ждало отмщения и ответов.

По закону жанра, из Большого зала как раз выходил Рольф. Том не заметил, как рванул с места и последовал по пятам за сокурсником, не особо представляя себе, что собирается делать.

— Рольф, — приветственно окликнул Том, догоняя его.

Лестрейндж продолжал идти, но с ленцой обернулся. Черты лица выражали удивление. Взглядом было отмечено, что Том избавился от чернил.

— Том, — бессмысленно сказал он в ответ.

И всё шел и шёл, а Том не отставал.

Мысли ворошились, словно черви.

Он превосходил каждого из них! Он лучший на курсе! Он приносил факультету столько баллов, сколько никому не снилось! А они — не более чем завистливые слабаки с богатенькими родителями! Гриндиллоу подери этого Сэвиджа, он прав — Тому не стоит бояться доставить чистокровным неудобства. Пусть взбодрятся от удобной жизни.

— Думаю, Рольф, ты и твои друзья имеете какую-то связь с тем, что в моем кубке оказались чернила.

Лестрейндж наконец остановился. И улыбнулся.

— Слушай, если не заметил, ты нам никогда не был интересен, и ничего не изменилось.

— И по этой же причине со мной происходили другие любопытные вещи? Да, я буквально чувствую, как вы равнодушны.

Рольф продемонстрировал снисходительную гримасу, какая обычно бывает у родителей, если их дитя говорит глупости.

— Кажется, я припоминаю эти неприятности. Но про это я ничего не знаю. Советую лучше следить за вещами и своим котлом.

— Я научен с раннего возраста следить за своими вещами, и мой котел никогда не взрывается сам по себе. Не путай меня с Кэрроу и Мальсибером — вот кому действительно требуются подобные дружеские советы, — голос Тома впервые на памяти Рольфа звучал так уверенно и резко, и это не приносило ему храбрости, но он продолжал слушать Риддла с безразличным видом. — Факультет теряет баллы, Рольф. К чему это Слизерину? Просто скажи, чего вы этим всем добиваетесь, и никаких детских соревнований. Решим всё цивилизованно, — озвучить это без издевки стоило Тому усилий, ведь органы плавились от раскаленной ярости.

Только вот Рольф разхохотался:

— Мы ничего не делаем, Том. Вся борьба, кажется, идет только в твоей голове.

Том был глубоко оскорблен новой порцией вранья, но его мимика осталась неподвижной. Зато мышцы на лице Лестрейнджа дрогнули от внезапно пронзившей голову боли.

— Как скажешь, — голос Тому звучал по-нехорошему позитивно. — Значит, если вы ничего не делаете, профессора и другие ученики должны быть того же мнения. А я… Наверное, просто подвинулся умом?

На сей бодрой ноте Том его покинул. Рольф задыхался от мигрени.

Способен ли сиротка выкинуть что-то неблагоприятное?

* * *

Через две недели исчезновения вещей окончательно прекратились. Котёл перестал взрываться. Есть жаркое и пироги снова стало безопасно.

Сэвидж был прав. Иногда стоило показать зубы.

Но Том не мог оценить прелестей спокойной жизни. Его преследовало напоминание о неудаче. Уже четвертый год он без толку пытался стать их другом.

Конечно, методы его были своеобразны. Он многого не понимал. Он путал понятия «дружба» и «власть». Он действовал, как умел, пусть кому-то со стороны его ошибки могли показаться глупыми, очевидными.

Том был одержим одной целью, которой никак не удавалось достичь. Которая была сложнее блестящей учебы, лести и притворства.

Быть стабильной личностью, а не хамелеоном, подстраивающимся под среду и мнение других. Быть собой, привлекать людей своей индивидуальностью, а не завоевывать.

Это трудно.

Том начал осознавать свои промахи. Вера в успех стала очень хрупкой, ведь он несколько лет делал всё неправильно.

В голове звенела тишина. Он не разговаривал в мыслях.

Тишина. Словно нечего и сказать.

Пустота. Словно это не его голова. Всё там было иначе.

Том больше не отвечал на уроках.

Сложно сказать, ел ли Том вообще. Известно, что он почти не спал. Во сне голова была полна образов и шума. Во сне он видел того себя, который пытался достичь всего подчинением. Смотреть на это было невозможно. Он делал всё неправильно.

Лекарством стало колдовство. Для колдовства нужно быть полностью сосредоточенным на колдовстве. Это помогало забыть обо всем и сильно истощало.

— Том?

Коридор подземелий ожил, как будто кто-то пытался скрутить его, выжать, словно тряпку для мытья полов. Верх и низ медленно менялись местами, искажаясь.

— Том! — повторил писклявый голос, теперь уже с испугом.

Ноги скользнули вперёд, а туловище понеслось назад, словно он упал, катаясь на коньках. По всему телу разливалась боль, и только это подтверждало, что всё реально.

Прежде чем сомкнуть глаза, Том разглядел нависшие над ним лица Кэрри и Рольфа.

* * *

Старшие сдали их с легким сердцем, не задумываясь. Как и полагал Лестрейндж, он остался крайним.

Старшекурсникам надоело, что за приемами пищи остальные факультеты в предвкушении ждут представления, таращась на слизеринский стол. Будут ли чернила место тыквенного сока? Личинки в пироге с почками?

Слизерин — далеко не беспечный Гриффиндор. Виновника искали. Проблема была лишь в том, что один заговорщик никогда не совершал два розыгрыша подряд. Они менялись, а родители у подозреваемых были серьезными людьми, так что права ошибиться с обвинениями не представлялось.

Но сегодня после урока зельеварения время для наблюдений вышло. Старшие просто помогли Слизнорту сопоставить неприятности, поделившись своими предположениями.

Когда это случилось, Селена сгребла Кэрри в охапку и испарилась с горизонта, прежде чем Слизнорт успел высунуться из кабинета и увидеть потерявшего сознание Тома. Кэрроу, Трэверс и Мальсибер наперебой всё отрицали, когда декан устроил им допрос. К их счастью, любимый дежурный Кадм Гринграсс шепнул Слизнорту, что эти трое даже все вместе не способны провернуть такое количество качественных шалостей, за этим стоит кто-то другой. Ничего больше не говоря, Кадм нашел Лестрейнджа в толпе учеников. По взгляду Гринграсса Рольфу стало понятно — его шансы притвориться дураком равны шансам Гаррета Роули стать профессором зельеварения.

Слизнорт задавал простые вопросы и был не так зол, как когда Арчи получил два тролля по трансфигурации подряд. Несмотря на это, слова всё равно застревали в горле и звучали неубедительно. Ведь правдой было то, что он всегда был поблизости. Когда Селена напустила насекомых на пересаженные Томом прыгучие луковицы, так, что от них остались рожки да ножки. Когда Коул слегка переписал сочинение по Непростительным заклинаниям, так что профессор Вилкост подумала, что Тому нездоровится.

Рольф был везде, подстраховывая друзей.

Но где были они в тот момент, когда ответы выходили такими нескладными?

Всё получилось ещё хуже, чем он думал. Ему не только отдуваться за всё в одиночестве и быть посмешищем. Ко всему прочему, он, кажется, потерял друзей, что значило, что он теперь не просто неудачник — он одинокий неудачник.

Рольф уже с час прогуливался по коридору, борясь с паникой, мыслями одна страшнее другой. Наконец горгулья отпрыгнула в сторону. Из кабинета директора под предводительством профессора Бири спустились попечители школы.

— Непременно оставайтесь на ужин, — заговаривал зубы Бири. Профессор двигался вперёд полубоком, еле смотря под ноги, и ежесекундно озирался на раздраженных попечителей. Голова его при этом вращалась, как юла. — Идемте. Ах, какой замечательный урожай бубонтюберов у нас в этом году, мистер Фронсак, вам стоит взглянуть.

Последними, специально отстав от строя, вышли родители Рольфа — вот уж с кем «умение говорить» Лестрейнджу-младшему совсем не помогало.

Не могло оно его спасти и на этот раз.

Лицо Криоса Лестрейнджа не выражало злобы или печали. Рольф знал, что это самый плохой знак из всех, означающий, что отец в бешенстве.

Оливия Лестрейндж, женщина невысокого роста, устало следовала за мужем, понурив голову. Шляпка съехала набок. С Рольфом никогда не было проблем, думала она. Как её ответственный, умный сын мог затеять такое, настроить всех на Моргана-знает-какие мерзости? Нет, не может быть.

Рольф терпеть не мог, когда она расстраивается. Ещё хуже было понимать, что он этому причина.

Медленно и неуверенно он шагал навстречу родителям, и открыл рот, когда они были в метре друг от друга, но отец опередил его:

— Не знаю, что ты хочешь сказать, но лучше сохранить объяснения для директора. Когда ты рассказываешь придуманное в первый раз, у тебя получается убедительней, чем второй и последующие.

Лестрейндж-младший хлопнул губами, как рыба, и закрыл рот, не проронив и звука.

— Дорогой, — откликнулась Оливия, обращаясь к сыну с такой интонацией, словно и не слышала супруга. — Это правда? Как же так?

— Как же так? — голос Криоса был пропитан токсичным сарказмом. — Забыл, что мы попечители этой школы, а не какие-то проходимцы? Где будет семейная репутация, если наш собственный сын ведет себя как безродная блоха!

— Я тебя не слушаю, если ты не заметил, — безобидным голосом пояснила миссис Лестрейндж мужу и снова повернулась к сыну. — Рольф, aquila non captat muscas⁽²⁾. Зачем вы это сделали? Кто действительно это начал?

Рольф очень хотел бы объяснить ей всё. Про то, как Риддл терроризировал границы, и про его поведение в стиле прилипалы. Про то, что тактика «игнорировать» была апробирована, и что его бездействие не остановило бы остальных от этого поступка — вопрос, с большими ли или меньшими последствиями. Про то, что травля давно в прошлом, и он понятия не имеет, почему выскочка свалился в обморок только сейчас. Про то, что здесь есть вина ещё как минимум пяти человек, а не только его.

Но тем временем за спиной матери расшагивал туда-сюда отец, выкрикивая:

— Устроили травлю грязнокровок! Святые вершители правосудия! Не знаю, кто этот парень, но судя по рапорту старухи Дервент, он не имеет ничего общего с грязной кровью. Грязнокровка умер бы ещё несколько месяцев назад от истощения.

Слова отца гулко отпечатались в его сознании.

Последний час Рольф думал: не инсценировал ли Риддл своё истощение, чтобы в очередной раз привлечь внимание? И вот он ответ, добавивший в придачу веса чаше вопросов.

Он уже совсем не понимал, кто такой Том Риддл, и в этом шоковом состоянии ему начинало казаться, что он сейчас намного ближе к странному приютскому парню, чем к своим трусливым товарищам. Пойти бы да сдать их всех тоже к чертовым рогам!

— Кто ещё причастен? — упорствовала мать.

Она знала, что Рольфу не могла прийти в голову такая пропащая идея.

— Да кто бы там ни был ещё, попался — отвечай! Мне лично чувствуется почерк девчонки Бёрк, но её ведь здесь нет, так? — Криос театрально посмотрел по сторонам. — Должно хватать ума держаться подальше или чутья вовремя смыться. Если нет ни первого, ни второго, будешь пожизненно оставаться в дураках!

— Вот ещё! — набросилась на мужа Оливия. — Ясно ведь, что всё намного сложнее! Рольф, я хочу поговорить с твоими друзьями.

Криос громогласно расхохотался. У него начали сдавать нервы.

— Пойдешь делать из него посмешище? — он махнул рукой на Рольфа. — Разбираться, детей пугать? Поезд ушел, виновный найден.

— Нечестно это, Криос!

— Так это школа, а не Отдел магического правопорядка. Лучше уж никого больше не втягивать, факультет и так проблем не оберётся. Да и хотел бы я посмотреть, как ты объяснишь своим подругам, что наябедничала на их детей.

Миссис Лестрейндж обиженно замолчала, но оставалась при своём мнении.

Их словесное сражение как не странно остудило враждебный настрой Рольфа. Отец прав — он поступил глупо и посредственно.

Права и мать — здесь есть вина других. Они тоже должны понести ответственность.

Было непонятно, на чьей Рольф стороне, ведь навредил ему совсем не приютский паренёк, а те, кого он всю жизнь считал друзьями.

Рольф понял, что здорово переоценил дружбу, и этим был очень удобен в обращении.

Вина за совершенное скреблась внутри него одного — казалось, что во всём объеме, за всех, кто в реальности виноват.

Может, Рольф был зол на всю компанию и поэтому решил принять сторону врага им назло. Может, он раскаялся, а может и решил следовать пословице «Держи друзей близко к себе, а врагов еще ближе». Нельзя было точно сказать, чего в его помыслах больше.

— Мне нужно поговорить с директором. Это я во всем виноват. Простите меня, — дежурно сказал он и направился в кабинет директора.

* * *

Суровая зима дала дорогу быстро набирающей цвет весне. Ветви деревьев освободились от тяжести снега и льда. Земля слегка высохла и завлекала студентов прогулками без риска провалиться в болото. Первая весна, которую Том встретил не в статусе изгоя или отщепенца.

Однако первые дни новой эпохи для него настали в Больничном крыле, куда Том попал после потери сознания. По словам мадам Дервент, организм был истощен до предела, ведь Том плохо спал, почти ничего не ел, много переживал и колдовал. На соседних кроватях часто появлялись новые резиденты — те, кого свалил предэкзаменационный стресс, большей частью пятикурсники и будущие выпускники. Вчера выписали Элару Гамп, а сегодня Шерил, одну из сестер Хортон. Том больше не мог находиться здесь. Круговорот больных был бесконечным. Он притворялся спящим, чтобы никто не докучал с разговорами, и не переставал строить планы на то, что он сделает, когда выберется из Больничного крыла. Мадам Дервент относилась к нему с неимоверной дотошностью, ведь он был тут «самым младшеньким» и, по её словам, «тощеньким» для своего возраста.

Когда Том собирался на полном серьезе молить медсестру выпустить его на волю, случилось что-то, чего бы он ожидал только в параллельной Вселенной:

— Кхм, мадам Дервент? Можно нам посетить однокурсника?

В дверях больничного крыла стояла целая делегация — Рольф, Арчи, Коул, Раф, Кэрри и даже Селена.

— Не больше шести человек! — напомнила старушка, приподняв брови. Даже она была удивлена тем, что к Тому пожаловали посетители.

Том сам не знал, как реагировать! Не пришли ли они сюда окончательно его добить?

Селена деловито поставила цветы в вазу на тумбочке. Арчи оставил рядом свёрток, от которого ещё исходил пар и приятный запах.

— Вафли. Попросили домовиков не делать их сладкими. Может, они немного соленые, — пояснил он.

— Это конспекты по всем предметам. Мы делали для тебя копии по очереди, — Рафаил протянул ему кипу пергаментов.

Том смущенно улыбнулся.

— Спасибо! Это много для меня значит.

Посетители сконфуженно топтались на месте, каждый призывая на выручку актерские качества. Кажется, и для них это значило «много», может, даже чересчур.

— Надеемся, что тебя скоро выпишут. Нам всем тебя не хватает, — Рольф попытался пасти ситуацию.

Селена картинно нахлобучила притворную улыбку на лицо. Коул кашлянул, а Рафаил уставился в окно с таким упорством, словно за стеклом летала стая розовых гиппогрифов в балетных пачках.

Казалось, не совсем искреннее поведение в данной ситуации могло оскорбить. Однако для Тома факт того, что они его навестили, был важнее всего прочего. Даже если Слизнорт попросил их сделать это в рамках программы восстановления климата на факультете, он не притащил их к дверям Больничного крыла на руках и не закинул в палату. Они пришли сами, и их растерянность ни разу не обижала Тома.

— Поправляйся, Том! — с теплом сказала Кэрри перед тем, как вся процессия высыпалась за двери палаты.

Чудовище внутри приятно замурлыкало.

— Может, ещё недельку, потом посмотрим, — пожилая медсестра как обычно прикидывала что-то в уме — и как обычно делала это вслух.

Том посмотрел на неё глазами, полными шока.

— Мадам Дервент! Я не выдержу здесь и двух дней. Не обижайтесь.

— Директор Диппет настаивает. Ему не понравилось, что даже ученики четвертого курса стали падать в обморок в коридорах.

— Но ведь никто, кроме меня, не падал, верно, мадам?

— Никто. И больше никто не упадет, если ты пролежишь здесь, полечишься, как тебе говорят.

— Я здоров, мадам.

Миссис Дервент сощурилась и налетела на него, как коршун.

— Мне прекрасно известно, что произошло, мальчик. Почему ты ничего не ел, почему ты не спал. И всё-таки это не причина делать из себя сквиба.

Конечности Тома онемели от страха.

— Сквиба? — тихо повторил он. На лбу выступил пот.

— А как же, — цокнула старушка.

Как же хотелось заглянуть в её мысли, понять, правду ли она говорит? Или просто пытается его напугать? Идея о том, что он был близок к тому, чтобы лишиться магических сил, привела Тома в полное оцепенение.

— Целитель Дервент, вызывает больница Святого Мунго, — послышался голос из личных апартаментов медсестры, пропущенный словно через рупор.

Она напряженно вздохнула и полетела собираться.

— Вот так, с этой маггловской войной, мальчик. Каждый день вызывают. Не забудь про зелья — ровно в три!

Том сел на кровати и, глядя на суетящуюся старушку, попытался уловить хотя бы её настроение. Он не смог. Ровно так же ему не удалось привлечь к себе ни один предмет в комнате — а ведь это он умел с раннего возраста, без палочки.

— Невозможно, — панически пробормотал Том.

Он никогда раньше не чувствовал себя таким беззащитным. Ничтожным.

На часах три. Из-за ширмы вылетели склянки с зельями и эликсирами. Время от времени комбинация менялась, но среди них всегда было то, похожее на тягучий сироп, малинового оттенка — от одного взгляда становилось кисло на языке.

Том мешкал. Что они заставляли его пить? Большей частью он знал, что это за зелья — многообразие восстанавливающие отвары, которые поддерживают организм. Но флакон малиновой жижи вызывал вопросы и отталкивал.

На часах было три часа тридцать минут. Тому удалось передвинуть взглядом кровать. Догадка подтвердилась: раз в день ему дают зелье, блокирующее магические способности. Три дня он пролежал в Больничном крыле, как сквиб, потому что кто-то решил, что имеет право лишать его магии!

Ваза с цветами взорвалась на куски, когда Том представил себя обычным, не-волшебником. Как же сильно ему захотелось немедленно вырваться на свободу.

* * *

Под Делюминационными чарами, наложенными далеко не с первого раза, и в халате поверх пижамы, Том выбрался во двор замка. Там он вжался спиной в стену и замер.

— Торт у нас!

— Плед? Кто-нибудь взял плед?

— Он у меня!

— Идем, Рольф ждёт.

— Подождет. Не растает.

— Ах! Что это?

— Это дождь, Кэрри.

— Не может быть.

— Что теперь делать?!

— Вот почему никто не гуляет.

— Может, отменим? Поздравим в гостиной.

— Да замолчите вы! У меня идея. Пошли.

Мешанина из голосов сменилась шуршанием мантий и шагов, которые вскоре стихли, стоило ребятам шагнуть на мягкую, просушенную землю. Группа посетителей Тома спускалась к берегу: кто с корзиной, кто с мешком, кто с цветастыми подарочными коробками. На середине спуска заговорщики так же, как и Том, набросили на себя Делюминационные чары. Том следовал по их следам, припечатывающим в землю сухую траву; беззвучно морщась от боли, когда под ноги попадалась острая ветка или камень — обувь и мантию он не нашел.

Черные облака в небе заполняли не только небо, но и накрывали тенями гладь озера, тушили блики, играющие на льдинах. Куски льда поплыли быстрее, закружились. Ветер сбивал с ног, по лицу хлестал нарастающий дождь. Том, не сдаваясь, двигался вниз за невидимыми существами, и происходящее всё больше походило на сюрреалистичный сон.

Шаги невидимых стали рассыпаться в разные стороны ближе к берегу. Дрогнули ветви деревьев, скинув несколько прошлогодних сухих листьев. У озера, вжавшись от холода в мантию, стоял Рольф. Изредка он поглядывал на наручные часы и переводил взгляд обратно на дрейфующие льдины, не зная, что за его спиной, у деревьев кто-то притаился. Каждый звук, который мог ему об этом сообщить, заглушала погода.

Тем временем невидимые просочились сквозь живой забор, выстроились вокруг Рольфа и выпустили из палочек разноцветные икры. Рольф вздрогнул.

— С днём рождения! — расслышал Том между порывами ветра.

Теперь он стоял за одним из деревьев, как те невидимые мгновение назад, и цеплялся за ствол, чтобы не свалиться с ног. Пальцы онемели от холода, накатила безумная слабость, но лучше мерзнуть, чем быть обнаруженным за попыткой наложить на себя Согревающие.

— Не сомневался, что вы это устроили, — протянул Рольф, закатив глаза.

Слова его прозвучали четко и ясно, словно все они оказались в палатке посреди бури. Словно здесь кто-то выключил ветер.

Теперь они могли говорить без затруднений. Только вот никому не хотелось.

Молчание было продолжительным, и нарушить его решился Арчи, самый нерешительный из всей компании:

— Мы знаем, что ты взял вину на себя.

Том от таких новостей чуть не упал в кусты.

— И что вы с Блэком перецапались в пух и прах, — Селена наоборот говорила тоном будничным, словно докладывала о чем-то несущественном.

«Интересно, — подумал Том. — Что ещё я пропустил?»

— Знаем, что тебе крепко досталось от родителей за то, что ты, опять же, взял вину на себя, — добавил Коул.

— Мы решили, что ты не захочешь отмечать и уж тем более не пожелаешь делать это в гостиной, полной Блэков, — подхватил Раф.

— И поэтому организовали пикник. Понимаем, погодные условия подводят… — промолвила Кэрри.

Девочка тряслась от волнения так, будто её била лихорадка.

— Но ведь это не такая большая проблема для тебя, Рольф, верно? — закончила Селена и хитро улыбнулась имениннику.

Лестрейндж словно ещё был занят перевариванием того, что сказано другими, поэтому отреагировал на её слова не сразу.

— Хорошо. Не думаю, что кто-то заглянет сюда в такую погодку, — на лице появилась неуверенная улыбка.

— Только сделай что-то с температурой, дружище. Варюсь как в котле, — пожаловался Коул, обмахивая себя одной из салфеток.

— Заметано.

Том тоже заметил, что ему больше не холодно, пока не находя этому объяснений.

Подле озера, словно невесомое облако, парило над землей мягкое одеяло. Кэрри и Селена опустошали корзинки и узлы, выставляя на него тарелки, приборы, подушки. Том проверил, что маскирующие заклинание действует. И ущипнул себя за руку, убедившись заодно, что находится в сознании.

Рольф спустился к озеру, остальные ребята следовали за ним по пятам, словно не хотели пропустить ни одного движения. Младший Лестрейндж повелительно вытянул руку вперед. То, что случилась дальше, Том не смог забыть никогда — даже после того, как душа его была искалечена до неузнаваемости.

Вода в озере качнулась, двинулась единой, необъятной массой назад, подобно морскому отливу, а потом, словно маленькое цунами, поползла к берегу, накрывая и парящий у земли стол, и кромку деревьев, и всех, кто находился внутри, невидимой пеленой. Дождевые капли, ударяя по куполу, становились его частью, вливались в течение.

Такое было под силу даже не каждому взрослому волшебнику. Том впервые лично увидел подобное, до этого читал об этом только в книжках.

— Да ты сегодня в ударе, — отметил Мальсибер.

— Результаты тренировок, — отмахнулся Рольф.

Ливень разошелся, а небо пронзали молнии. Крыши замка непроглядно затянуло. Но здесь, на берегу, стоял водный шатёр, внутри которого было тепло, внутри которого раздавался смех, звучали поздравления, рассказывали истории, разлетались по тарелками кусочки торта и брякали бутылки со сливочным пивом.

Том стоял на границе с этим маленьким миром, придавленный впечатлениями о поразительном волшебстве, которое исполнил Рольф — а ведь тот отстает от Тома по баллам, он не лучший на курсе!

Травмирующая идиллия отрезвляла: хоть они и пришли проведать его, их объединяют годы дружбы, и тут Тому нечем крыть.

Они там, за стеной неосязаемой, но от этого не менее реальной. А невидимый Том топтался на пороге, без шанса получить приглашение, но всё же не решается уйти.

В глазах помутнело, и картинка расплылась подобно тому коридору, где он рухнул без сознания. Может, и стоило выпить хотя бы некоторые из зелий мадам Дервент. На эмоциях Том выкинул их в окно и убежал.

На исходе сил он шагнул за купол, в царство бушующей стихии, которая скрыла его бегство и мучительные попытки вскарабкаться вверх по крутому склону из скользкой грязи.

Ему повезло, что мадам Дервент не застала его в том виде, в коем он вернулся в Больничное крыло.

* * *

— Ну, расскажешь ты нам что-нибудь теперь, на сытый желудок? — Рафаил задал вопрос, крутившийся у всех на языке.

Том был так зациклен на мысли, что проявленное к нему дружелюбие в реальности ещё менее искреннее, чем изначально казалось, что не замечал, как кривились лица и хрустели сжатые кулаки.

— Да уж, пожалуйста, Рольф, — Мальсибер по-варварски запихал в рот последний кусок торта, но продолжал говорить, звонко зачавкая. Селена отсела от него, как от дурно пахнущего человека. — Чем тебе так пригрозили, что ты заставляешь нас таскать гостинцы Риддлу?

— И писать для него конспекты, — дополнил Арчи.

— Кстати, просим учесть, что этот маленький спектакль в Больничном крыле, в котором ты попросил нас так несвоевременно поучаствовать, тоже в каком-то роде подарок. Больше мы ничего подобного делать не будем. По правде говоря, мы пошли с тобой, чтобы не вызывать вопросов. Чуть весь сюрприз кентавру под хвост не пошел, — отчитала его Селена.

Магия момента для Рольфа померкла, как падающая звезда. Без сомнений, было бы удивительно, если слизеринцы не воспользовались ситуацией, чтобы его хорошенько расспросить.

— Знаете, — Рольф кашлянул. — Скажи я, например, что не один устраивал Риддлу весёлую жизнь, с факультета сняли бы не сто пятьдесят очков, а больше, и тогда нас бы сожрали живьём свои же. Кроме того, представьте лица своих родителей, если бы вскрылась правда. Ты, Рафаил, — обратился он к сыну главы мракоборческого Отдела, — больше всех удружил бы отцу и его репутации, а Кэрри забрали бы из школы, как давно обещают, — он старался не распаляться, но подумав о том, что больше всего выводило его из себя, совсем перестал держать себя в руках. — А ещё притом, что все вы приложили руку и именно вы начали разговоры об этом на втором курсе — а я вас останавливал! — при этом всём, я ещё и стал козлом отпущения и разгребаю то, что было сделано нами всеми коллективно, а вы спрашиваете: «Рольф, что за балет? Вафли? Конспекты? Сколько можно?» Вы, драккл дери, серьёзно?!

Он остановился, чтобы набрать воздуха в легкие, и наткнулся на пришибленные лица друзей.

— О, вижу, это не то, что вы хотели бы услышать. Вы-то ждали смачных деталей моего разговора с директором или ссоры с Блэком, чтобы обмозговать, как себя вести, как оставаться хорошими. Но нет! У меня для вас новости. Не пытайтесь — даже не пытайтесь! — подбивать меня на подобное впредь, и если я замечу, что вы что-то замышляете, мне придется лично пойти к Диппету и сдать вас, потому что отныне случись с Риддлом что, все будут думать на меня — а мне ещё учиться здесь, знаете ли. И не нужно обид! Уж у меня для них больше поводов. Честно, аплодисментов от вас не ждал, но можно же как-то помочь мне после всего? Первые три дня, пока родители в пяти письмах за сутки меня разносили, никто из вас даже не пытался поговорить со мной. Дожидались, пока остыну, чтобы получить подробности? Притащили торт, думаете, сойдет? Опять же, вы серьезно?!

— Рольф, — проклюнулся вялый голосок Кэрри. — Я хотела с тобой поговорить, но…

Не успела она закончить предложение, Лестрейндж метнул в Селену гром и молнии своим взглядом.

— Понятно, — изрек он.

Арчибальд снова набрался духу попытаться:

— Признаем, облажались. А ты ещё раз доказал, почему родители выбрали тебя присматривать за нашей кучкой. В тебя прямо встроен детектор неприятностей.

— Кэрри предложила написать твоим родителям, кстати. Рассказать правду, — Коул наконец закончил жевать торт. — Мы обдумываем, как всё объяснить.

Рольф хмыкнул — настолько он был преисполнен признательности. Лицо продолжало пылать от гнева. Человек, которого ему больше всего хотелось послушать, беззастенчиво молчал. Селена смотрела то в туманную даль, то на бьющиеся о берег льдины, и имела вид, словно её ничего не касается.

— Извини, — Рафаил сказал это с опаской, будто это было каким-то страшным словом. — Сделаем, что скажешь.

— Как вовремя! Поражаюсь вам просто, — Лестрейндж не думал прекращать беситься.

— Как тебе помочь? — с уверенностью спросила Кэрри.

Всё, что они говорили, только подогревало Рольфа орать о том, как они бессовестно подставили его, не упаковывая всё в приличные слова.

— Давить для Бири гной из бобонтюберов вместо меня, например! Три раза в неделю. До конца учебного года. Заманчиво? Составите компанию?

Известно, что слизеринцам не нравилось быть обязанными и, тем более, иметь некий моральный долг — гадость какая! Как платить за то, у чего нет однозначной цены?

Они знали, что Рольф помог им, но в какой-то мере считали его идиотом, который сам себя подставил.

— Достаточно, — протянула Бёрк. — Накричался? Нажаловался? — голос был полон фальшивого сочувствия. — Кто-то из нас просил тебя? Кто-то подходил к тебе со словами: «Рольф, ты должен сказать, что это сделал ты»? Никто тебя не склонял.

— Диппет не любит Слизерин и не стал бы долго разбираться. Вижу, вы хотели бы отрабатывать все вместе в одной теплице? Или в Запретном лесу, чтобы Кеттлберн мантикорам скормил? Или, может, чтобы все опять запели песню о факультете чистокровных психов?

Все хмыкнули каждый на свой лад.

— Ну, прошу прощения за то, что твоё самопожертвование не было оценено по достоинству! Сейчас-то что? Говори, чем помочь, или закроем дискуссию, — Бёрк выдвинула свой по-королевски щедрый ультиматум и чуть не удавилась.

— Селена, не будь козой, — попросил Мальсибер.

— Поговори мне.

— А что? Интересно с твоей стороны — огрызаться. Большая часть гадостей, между тем, придумана тобой.

За какую-то долю секунды, прежде чем кто-то понял, что происходит, Селена схватила серебряное блюдо, на котором был принесен торт, и от души запустила им прямо в физиономию Мальсибера. Снаряд встретил цель с таким поразительным звуком, словно нос парня ушел внутрь головы.

— Потому что с вас, недоумков, и взять нечего! — Кэрри повисла на руке подруги, когда та вознамерилась встать и эффектно удалиться. Коул всё ещё лежал на спине, ухватившись за нос. — Да отцепись ты, Кэрри.

Все сцепились, как свора бродяжек. Лаяли, кусали друг друга побольнее. Лестрейндж поднялся на ноги, наблюдая за тем, как бывшие друзья скатались в клубок и прокатываются друг по другу с каждым разом всё более выразительными оборотами речи. Как же ему это надоело!

Водяной купол задрожал и обрушился тысячей капель на всех, кто под ним сидел.

— А-а-а-а-а!

— Рольф!

— Извините, — блёкло произнес он. Обтекающие аристократы вылупились на него во все глаза — каждый смутно предполагал, что Лестрейндж сделал это нарочно.

Рольфу стало паршиво. И зачем он всё это делал? И зачем хотел их предостеречь? Почему он чувствовал ответственность за кучку испорченных, вечно считающих, что им все обязаны, тупиц? Что-то сломалось и не подлежало восстановлению — это сам Рольф откололся от них. Он ещё не понимал, что произошло. Эти подростки перед ним — с которыми Лестрейндж вырос, чьи секреты хранил — показались такими чужими.

— Извините, — повторил он, принявшись вытягивать воду из парящего одеяла.

Когда одеяло было «обезвожено», он жестом указал, что они могут присаживаться. Дождь отступил.

На берегу сидели семь слизеринцев. Одежда просыхала, окружая их облачками пара.

— Больше никаких конспектов, гостинцев и взаимодействий с Редллом, — начал он. — Этого я от вас не прошу.

— Очевидно, вести себя как прежде мы тоже не будем? — поинтересовался Рафаил.

— Нет, будете, а я — наоборот.

Никто не понял.

— Диппет придумал мне исправительную программу — наладить отношения с Риддлом. Надеюсь, старик перестанет меня пасти, когда увидит, что между нами мир.

— Что он тебе наговорил там? — Арчи взъерошился, как разозленный кот. Условие реабилитации Рольфа ему явно показалось пыточным.

— Вы же знаете Диппета. Астрономическое желание, чтобы все жили дружно, и неприязнь каких-то скрытых мотивов. Из-за чего он, кстати, нас и не любит.

— Странно тогда, что нашему сиротке удалось выйти сухим из воды, да ещё и быть причисленным к лику святых. Вот уж кто настоящее двуличное отродье, — беззастенчиво высказала Селена.

— Не стоит так говорить, — хмуро предупредил её Рольф.

— Да будет тебе.

Рольф с раздражением выдохнул. Скорее бы объяснить всё и смотаться от них!

— Риддл далеко не так прост, как нам казалось, — он внимательно посмотрел каждому в глаза — доверия в них было немного.

Ничего. Он поделится своими опасениями и окончательно освободится от ответственности за этих незнакомцев.

Их дело, что с этой информацией делать, а он умывает руки.

— Летом я начал серьезно упражнялся в окклюменции и легилименции с отцом. Сегодня попытался прочитать мысли Риддла, но на них такой блок, что даже комар не пролетит — притом, что ему дают блокирующее зелье.

Было не похоже, что новость их хоть чуть-чуть взбудоражила.

Как же неосмотрительно было со стороны чистокровных не отнестись к словам Рольфа серьезно. Он был прав, признав Тома сильным волшебником. Не просто интриганом и симулянтом.

Однако даже не это было их самой большой ошибкой. Губительней всего было упустить Рольфа, не отдать ему должного за то, что он сделал для них.

Лестрейндж ощутил, что слишком переоценил их всех.

— Какие же вы камни, — сказал он в сердцах. — Как я никогда не замечал, что вас никто, кроме собственных персон, не волнует?! Вся эта «защита личного пространства», издевательство над Риддлом — да нет в этом никакой великой цели! Кэрри оказалась права с самого начала. Всё, чтобы проучить кого-то, кто посмел вылезти на первый план, затмевая вас.

Друзья как воды в рот набрали, но взгляды их непроизвольно скатывались в сторону Селены.

Та вцепилась в Лестрейнджа убивающим взором.

— По-моему, Рольф, нашей дружбе конец. До свидания, — пропела она, бодро вскочила на ноги и двинулась прочь.

Вслед ей как обычно бросилась Кэрри, второпях брякнув Рольфу на ухо:

— Я найду тебя позже, поговорим.

И умчалась.

Остальные не стали комментировать его слова, будто и не слышали, но сил злиться у Рольфа уже не было.

— Перебесится, — прокомментировал Коул, глядя подругам вслед. — Не воспринимай всерьез. Меня она так проклинает по десять раз на неделе, ещё и предметами бросается.

Наверное, Рольф должен был чувствовать себя ещё хуже, ведь даже его «дорогая» Селена отгородилась глухой стеной от его проповеди. Но хуже было некуда.

* * *

Как бы сильно Рольф ни держал зло на свою старую старую компанию, он всё ещё был к ним привязан. Ему много приходилось бороться со старой привычкой им покровительствовать и напоминать себе, что он им ничего не должен.

А они, как видно, и не страдали в отсутствии его общества. Селена быстренько подмяла их под свой каблучок. Как? Это Рольфу было неведомо. В своих глазах он оставался прав. Невозможно представить, чем Бёрк могла эту правду перекрыть, чтобы виноватым стал он, а не она. Но Селене всё-таки удалось запудрить им мозги, и это только подкрепляло настрой Лестрейнджа заботиться отныне только о себе.

Диппет, верно, почитал за развлечение терроризировать Рольфа своим требовательным взглядом за каждым приемом пищи в Большом зале, уведомляя, что пора выполнять его условие.

Начать было не так сложно, как потом разобраться в своём истинном отношении к Тому Риддлу.

Рольф как мог защищал в сознании концепцию того, что начал общение с Томом не по собственному желанию. Не нужно Риддлу об этом знать.

На сокрытие секрета уходил весь запас дисциплины и ещё щепотка. В конце дня мозг Рольфа был изможден. Из-за этого неизбежно начался скат по учебе — на ликование профессорам, которые не упускали возможности отомстить за вред, нанесенный их любимому ученику. Однако вскоре сближение с Риддлом дало свои плоды. Преподаватели немного простили Рольфа, подумали, что тот раскаивается, берется за ум.

По мере того, как близко он подпускал к себе Тома, становилось ещё сложнее не путаться в собственных замыслах. Он играл свою роль, но оставаться актером было до крайности непросто, ведь внезапно в его жизни появился кто-то понимающий. «Он просто читает мои мысли! Не так уж и трудно понять меня при этом!» — успокаивал себя Рольф в одиночестве. Но Том завладевал им по крупице. Он вёл себя безукоризненно. Так совершенно, что в голову стали закрадываться мысли: «А не сделали ли мы все грандиозную ошибку, отталкивая его?» Лестрейндж запутался во врагах и друзьях. Те, кем он до недавнего времени называл вторых, никогда не были с ним так честны и — что уж! — превратили его жизнь в бардак.

Рольф с нетерпением ждал лета — времени, когда он хладнокровно разберется в своих мыслях.

А Том знал, что всему причиной требование директора, но от этого долгожданное общение с Лестрейнджем не становилось менее приятным подарком.

Так же Тому нравилось наблюдать, как Лестрейндж тужится, не подпуская его к секретику, спрятанному за блоком. Это было бесценно!

Так или иначе, Рольф всё-таки делал именно то, что Тому было нужно — становился его другом.

Чистокровные выкинули его, как ненужный хлам, и Рольф впервые в жизни оказался одинок. В такие моменты люди, словно плавленое железо — удобны. Благодать.

Сказать нечего, Рольф Тому очень нравился. И, возможно, по этой причине, а не только из-за минутной слабости, души, пребывающей всё ещё на воле, или того, что это пришлось «к слову», будущий Тот-Кого-Нельзя-Называть поделился с ним чем-то сокровенным — размышлениями, которые посетили его после пребывания в Больничном крыле, где он прочувствовал хрупкость бытия.

* * *

Рольф сидел в уголке гостиной, наблюдая за кипящим жизнью Слизерином. Конец мая. Меньше месяца до итоговых работ и последние шансы ликвидировать отставание от Когтеврана в межфакультетском соревновании. Стараниями Рольфа это было за гранью возможного, поэтому он не хотел мозолить остальным глаза, дабы не нарваться на праведный гнев.

На столе разложены конспекты, позаимствованные у сердечной Кэрри, и по уговору их следовало вернуть через час.

— Как твоё эссе? — спросил тот, кто, бесспорно, испытал на собственной шкуре, как сложно сосредоточиться на задании, когда окружающие желают тебе провалиться в преисподнюю.

— Гиппогриф не валялся, — честно признался Рольф.

Том улыбнулся и пригляделся к конспектам на столе.

— У Кэрри самый красивый почерк на курсе, — отметил он. — Когда вы принесли мне конспекты в Больничное крыло, её заметки было очень приятно читать.

— Она любит писать, прямо наслаждается каждой закорючкой, — проговорил Лестрейндж с намёком на раздражение. Он так устал подбирать слова, чтобы защищать секреты тех, кто не может ему помочь даже с проклятым сочинением по чарам. Одна Селвин удосужилась кинуть ему конспект — и то «верни до девяти часов». — Пишет, правда, медленно. Но её это успокаивает.

Том почувствовал себя совсем капельку неловко, словно услышал что-то не для своих ушей. Настроение было написано у Рольфа на лице крупными буквами.

— Своё я почти закончил. Библиотекарша снова превратилась в дракониху и выперла из зала, хотя ещё час можно сидеть. Но я успел всё найти. Если нужна помощь, задавай вопросы, — ободрил Риддл и уселся рядом.

На Рольфа обрушился ещё один удар совести. Том никогда прежде не улавливал в настрое сокурсника такие децибелы обреченности и почувствовал себя обязанным извлечь что-то из этого.

— Я замечал, что обычно вы все вместе пишете, — начал Том.

Рольфа подкинуло от этих слов, будто грифон вцепился ему в лицо когтями.

— Было такое, — взял он себя в руки. — Но профессора жалуются на однообразность формулировок. Решили использовать «коллективный ум» только в крайних случаях.

— Это вас немного разрознило. Насколько я вижу, — Том начинал подкапывать очередную тему из списка неприкосновенных и надеялся на успех.

— Не могу сказать, что дело в этом, — обобщил Рольф, принявшись нехарактерно качать ногой под столом. — Наверно, мы попросту взрослеем, разбегаемся. Уже не так, что родители собрались на одном приеме, и ты просто играешь с тем, кто есть. Не путаешься под ногами, пока взрослые беседуют. Мы знаем друг друга с пеленок, столько же и общаемся. Наши семьи всё посчитали — кто с кем идет в школу в один год. Практически в такой группе и прошло наше детство. Когда ты мелкий и самое большое дело для тебя — уговорить матушку не упаковывать тебя в смокинг на мероприятие, не думаешь ни о чем глубоком. С кем тебе весело — тот и твой друг. Но мы стали старше, и кто-то, видно, так много думает о причинах, «почему» мы друзья, что забывает всё, что было. Популярно мнение, что мы называемся друзьями только потому, что родители свели.

Рольф говорил очень тихо, не хотел, чтобы кто-либо слышал. Том, который, впрочем, уцепил каждое слово.

— Что-то я разболтался.

— Ты говоришь интересные вещи, — возразил Том. — Правда, мне не с чем сравнивать. Хотя… нет, не хочу говорить глупости.

— Риддл, ты обязан сказать хоть что-то приблизительно глупое и сентиментальное.

— Ладно, — сдался Том. — Напомнило мне приют. Отдаленно. Только тем, что там не приходится выбирать, с кем дружить. И я выбрал — не дружить.

— Почему?

Том задумался. Как бы корректнее выразиться?

— Они сбиваются в кучки, потому что боятся друг друга — и только поэтому. Стоит очередной бесплодной парочке появиться на пороге, чтобы выбрать себе ребеночка, все готовы перегрызать друг другу глотки. Мне было, с одной стороны, проще. Не пришлось примыкать ни к кому от страха. От меня все сами убегали. Ведь я такой странный. Волшебник, словом.

Лестрейндж был удивлен. Нет, он, конечно, слышал много нелестного о магглах, но никогда не разговаривал с кем-то, кого игнорировали из-за наличия волшебных способностей, а не их отсутствия, как сквибов.

Да и что мог видеть мальчик, который всю свою жизнь перемещался из одного поместья в другое? Знал ли он, что магглорожденные всюду становились изгоями? Не достаточно хороши для магического мира, слишком странны для мира магглов. Эта милосердная мысль хоть и посетила его голову, но закреплять её там навсегда Рольф не пожелал.

И всё же аналогия, приведенная Томом, была интересной.

— Как ты понял, что ты не просто странный, что ты на самом деле волшебник?

— Когда мне было одиннадцать, в приют пришел Дамблдор и объяснил, что к чему. Только вот к тому моменту я был близок к принятию того, что я просто псих, — соврал Том.

— Это неправильно. Я считаю, все должны знать. Магглорожденные в первую очередь. Мне кажется, это основанная причина, почему они такие дикие.

Поймав тень странной улыбки на лице собеседника, Рольф добавил:

— Извини.

— Ничего, — возразил Том. — Я понимаю. Правда. Но в свою защиту скажу, что я стараюсь соответствовать факультету, — при этому Том обвёл руками слизеринцев, ругающих сочинения друг друга на чем свет стоит в весьма экстравагантных оборотах речи.

— Я неправильно выразился, — начал оправдываться Рольф. — Нет, Том. Ты другое дело. Ты, быть может, и не чистокровный волшебник, но ты определенно не тот, кто станет критиковать принципы таких семей, как моя, наши правила жизни.

— Это правда.

— Как видишь, я не сразу понял, что ты не заодно с ними, и ещё раз прошу прощения за всё, что предшествовало моему, хм, выводу об этом, — Том кивнул в ожидании продолжения. — Ты ведь понимаешь, почему мы не хотим объединяться с ними? Сколько не рассказывай им про безопасность, всё равно найдут способ проколоться перед магглами.

— И стоит им узнать о магии, они сразу начинают примерять это к своей жизни. Оценивать, что им может это дать, как обогатить. Что они могут с помощью этого иметь.

Рольф на несколько секунд замер, пораженный этими словами.

— Да, в точку. Это именно то, что говорит мой отец, — да, Том знал, что это именно «то», ведь он и прочитал это в мыслях Рольфа. — Они не могут ничего хранить. Посмотри на Штаты. Когда был открыт Новый свет, в Англии появлялось всё больше предпосылок для принятия Статута. Страна обрастала правилами, а им не нравилось прятаться. Конечно, многие незамедлительно уплыли туда, где ещё не предвиделось никаких ограничений, «за свободой». И многие из них были отщепенцами. Посмотри, до сих пор сидят в подполье. Только Салем как-то вправил им мозги.

— Я полностью понимаю и поддерживаю то, что делают ваши семьи, — для убедительности повторил Том.

— Приятно слышать. В общем и целом бытует мнение, что наш стиль жизни ни на что не годится.

— Впервые слышу.

— Пресвятая Моргана, Риддл, откуда ты только свалился?

— Честно, не припоминаю.

— Как будто вовсе не в Хогвартсе четвертый год учишься, — негодовал Рольф. — Ладно уж, поверю.

— Чем же кого не устраивает ваш образ жизни?

— Ты ведь умный парень, Том. Должен видеть это самое «но». Я имею в виду, конечно, что-то помимо обычной зависти со стороны тех, кто не способен успешно устроиться в жизни. Кажется, они называют это «вырождение волшебников».

— То есть? — Тому хотелось, чтобы Рольф сам рассказал ему о всех минусах идеологии чистокровных, о которых он сам, несомненно, уже знал.

— Отличник ты или кто? Семьи создаются только между чистокровными. Если в каждой по одному ребенку, род волшебников медленно вымрет.

Том замолчал.

— Да. Но ведь ваши родители умны, они знают, что делают.

Немного лести не повредит. Рольф тяжело вздохнул.

— Они много говорят об этом. Не хотят, чтобы мы слушали. Вариантов, между тем, у них немного.

— Поделишься? — аккуратно спросил Том.

Лестрейндж слегка стушевался, но всё же решил, что вреда это не принесёт:

— В общем-то, самый очевидный вариант про то, что чистокровные семьи могли бы иметь больше детей, чтобы сообщество чистокровных волшебников разрасталось таким образом. Но посмотри на Паркинсонов, к примеру, — Рольф заметно понизил голос. — Умора просто. Дедушка Мортимер — он мне не дедушка, просто говорит, что я могу его так называть — он был так горд, что у него четверо детей. Причем, три сына. А потом у него появилось пять внучек. Подряд. Бриана, Белинда, Женевьева, Ислин, Иоланда. И только один внук. Да они разорятся, пока их всех замуж выдадут! Бедные Паркинсоны.

Тома пробивало на смех.

— К чему я это, — гостиную как раз пересекал Гаррет, ведя под руки девчонок-кузин из Паркинсонов. — Мне кажется, это не сработает. Магия не любит всякие штучки и всё равно уравновесит всё.

Тома озарила неоднозначная мысль, которую он ни за что не стал бы высказывать Рольфу: странно, что он не рассматривал появление грязнокровок как некий механизм равновесия.

— Жаль, что нельзя оставить всё просто как оно есть сейчас, — продолжал стенания Лестрейндж.

— А что, если можно?

— Да прекрати ты, — отмахнулся от него Рольф, словно не придав значения его словам.

— Магия должна иметь какое-то особенное свойство для тех, кто не грабит её, а просто хочет хранить, — Лестрейндж смотрел на него с недоумением, но от Тома не укрылось, что в глазах однокурсника пронесся отблеск, похожий на любопытство. — Что, если волшебникам, которые с благородным намерением желают хранить секрет, не нужно беспокоиться о преемственности? Что, если они просто могут делать это всегда? Как думаешь, поможет магия таким?

На лице Рольфа отразилось едва уловимое благоговение и немой, бледный страх.

— Риддл, ты объелся травок из сундучка Слизнорта, драккл тебя дери. Ты, — Лестрейндж осёкся, чтобы не швырнуть в него ещё какое-нибудь неподобающе меткое сравнение. — Спятил.

— Вполне возможно.

— Будь это так, почему до сих пор никто не додумался? Даже Мерлин не был бессмертным, а он такие штуки вытворял, что ты поседел бы на месте.

— Быть может, задумка просто ждала нужных людей.

Быть может, не стоило Тому начинать разговор. По крайней мере, он так вначале посчитал, ощутив, как резко перемешались эмоции Рольфа. В чем-то и сам Лестрейндж жалел, что начал обсуждать настолько личное с мальчишкой, не входящим в круг тех, кого касается эта проблема.

— Да. Меня занесло. Ты прав, — Том неестественно и нервно разхохотался, чтобы разрядить ненужное настроение, приобретенное этим разговором. — Вопросы по эссе?

— Секунду, — очнулся Рольф. — Перечитаю ещё раз. А то ты умеешь огорошить.

Лестрейндж придвинул поближе эссе про Восстанавливающие чары и опустил глаза в свиток. Но его лицо, напряженное, словно он мысленно пытался поднять моржа, доложило Тому, что Рольф размышляет совсем не о Репаро.

* * *

Собирать вещи не хотелось до безобразия. Том обрел компанию, и оказалось, что ему для счастья не нужен целый воз чистокровных детишек. Только один друг.

Альфард собрал свой сундук буквально, пока горела спичка, и ушел строить младших Блэков. Том и думать забыл о копании в грязном белье, как делал раньше, чтобы добыть подноготную на обидчика. С Лестрейнджем в друзьях ему это стало неинтересно. Да и Рольф говорил, что Блэк никогда не имел в виду кого-то обидеть. У него слишком много забот, чтобы падать до таких бесполезных вещей. Так что если не пытаться нарушить его автономию и не угрожать мелким Блэкам, ему хоть кол не голове теши — не заметит.

Остальные парни-слизеринцы из их комнаты — это уже другое дело.

Пока Том и Рольф, собирая чемоданы, делились друг с другом планами на лето, Трэверс, Мальсибер и Кэрроу впитывали каждое слово их разговора. Скорее всего, за тем, чтобы поведать родителям о происходящем во всех красках.

Вот и дал трещину план Селены. Она-то хотела поморозить Рольфа да впустить назад — слабее и послушнее. Да кто знал, что назад он к тому времени не захочет?

Парочка изгоев захлопнула крышки сундуков и двинулась из комнаты, над чем-то хохоча. Эффектнее всего было то, что они не обернулись посмотреть на обалдевшие лица сокурсников.

Столы и лавки из Большого зала исчезли. Кругом высились кучи чемоданов. Студенты третьего и четвертого курсов бегали от одного преподавателя к другому, выясняя, кто, в конце концов, будет их сопровождать с порталом. За некоторыми прибывали родители. Профессор Гамп на пару с профессором Бири перепутали все порталы и теперь нервно разглядывали кучу расчесок, галстуков-бабочек и галош.

Здесь им предстояло расстаться.

Рольфу — в замок Лестрейнджей. Тому — в эвакуационное приютское укрытие с потрепанным календарем, висящим на покрытой жиром кухне.

— Ну, жди письма!

— Я не знаю адрес этой дыры.

— И не надо. Граф найдет тебя. Главное, попроси его полетать где-нибудь в округе, пока пишешь ответ.

Том представил себе, как филин Рольфа с отвращением приземляется на крышу того сарая, где живут сироты. Если бы его самого попросили подождать поблизости хоть полчаса, он бы не согласился.

— Как-нибудь управлюсь, — кивнул Том.

— Лестрейндж, Рольф! — призвал профессор Дамблдор, стоящий у камина, высокий, как радиовышка. В одной руке — список, в другой — горшок с Летучим порохом.

Рольф растворился в зеленом пламени. Но Том не погрустнел.

Он знал, что теперь всё точно будет иначе.

---

1) От автора:

Вернемся на лет сорок пять/пятьдесят назад. Так как Ремус получил задание раскопать биографию врага, мне показалось важным написать про Тома. Я люблю всех героев и не хочу скатываться в «кто-то-гад». Для меня Том был вот таким. Три месяца на главу о нём мне абсолютно не жаль. Более того, в далёком будущем будет ещё одна. Блэки живы и счастливы, и в следующей выкладке вы получите их сполна.

Вернуться к тексту

2) Орел не ловит мух (латинская пословица).

Вернуться к тексту

Особняк Альфарда наводняло предчувствие чего-то нехорошего.

Ремус поставил на середину гостиной стол с думосбором, взбил подушки, заранее разыскал в погребе Бургундское, отполировал кубки и сбился с ног в поисках сыров.

Сириус смотрел на друга как на умалишенного.

— Ну, вот и всё, только почистить камин от золы, — по-ученически отчитался Ремус.

Сириус ничего вразумительного не ответил.

— Как думаешь, хватит им закуски, пока Кикимер занят готовкой?

— Сгодится, — ответил Сириус с легким раздражением.

Беспокойство было написано у него на лице.

— Горгонзола, рокфор, Бавария блю, — начал перечислять Люпин.

Сириус взорвался:

— Какая, к мантикоре, разница? Даже найди ты лучший сыр, который они пробовали, вечерок будет не из приятных.

Люпин выглядел так, словно проглотил язык.

— Это от тебя не зависит, — смягчился Сириус. — Просто, — помедлил он, — не жди оваций от моей чокнутой семейки.

Сегодня Люпину как лектору предстояло самое волнительное выступление в карьере. Он признался себе, что даже перед полным собранием Конфедерации Магов ему было бы спокойнее, и худо-бедно принял факт того, что собрание может обернуться катастрофой для его самооценки.

Сириус тоже был на взводе. Как бы не понесло его родственничков по дороге толстых намёков на пушистую проблему Ремуса. По своей наивности он допускал, что может обойтись без этого. Но Блэки просто не могли отказать себе в таком удовольствии. Ко всему, Гарри стал первым полукровкой, с которым эти брюзги разговаривали без выпячивания зубов. Но Гарри — Избранный и олицетворение того, что Блэки не склонились перед Тёмным Лордом. Ремус же не Избранный и вдобавок — оборотень.

Надеяться на благополучные посиделки точно не приходилось. Блэки, естественно, знали, что Сириус проживает в семейном блэковском особняке с оборотнем, но, так сказать, увидеть того воочию — другое дело. Известие о том, что Сириус, рискуя попрощаться с белым светом, рассказал оборотню тайну крестражей, и вовсе посносило старшим Блэкам крыши. Так что Сириус до сих пор не понимал, зачем конкретно они собираются — обсудить маленькое расследование Ремуса или поубивать друг друга.

Ремус плюхнулся на обитый болотным бархатом диван и через секунду, вспомнив, что только что привел всё в надлежащий вид, снова отпружинил на ноги, принявшись судорожно поправлять подушки.

— Да прекрати ты! — взвыл Сириус. — Иди лучше детей найди. Когда ты их последний раз сегодня видел?

— Вчера, — на лице Ремуса выступили пятна, и взгляд начал панически метаться.

Сириус почесал репу.

— Наверняка где-то играют, — сказал он. — Приведи их лучше сюда. Если найдешь, — прокричал Сириус вслед Ремусу. — При детях они не будут нелитературно выражаться.

* * *

Старшие Блэки неспешно вылезали из камина. Кто-нибудь прибывал каждые десять минут. Ремус, весь прозрачный от волнения, стоял в углу, подальше от родственников Сириуса, которые, несмотря на свою древность и медлительность, совсем не выглядели безобидными травоядными.

Он снова ощущал себя ребенком, которому так важно, чтобы семья друга одобрила их общение. Ремус отругал себя за трусость и решил представиться. Нейтральное приветствие лишним не будет.

— Это Ремус, — услышав за спиной его приближающиеся шаги, Сириус решил представить его сам. — Не вздумайте грубить ему в моём доме.

«Иначе я выставлю вас вон», — закончил он про себя.

Дед Поллукс фыркнул и опустился на самый дальний диван. За последние годы его лицо высохло, как бледный пергамент, и он всё больше полагался на свою трость из черного дерева. Борозды хмурых морщин стали глубже. Волосы, белые от седины, как известка, собирались в низкий хвост. Кассиопея, со скоростью дамы преклонного возраста, заметившей свободное место в трамвае, присела рядом с братом. Её голова походила на обтянутый кожей многогранник — так сильно выпирали скулы, нос и подбородок. На голове возвышалась традиционная высокая и витиеватая прическа из множества кос. Их тяжесть держалась на двух серебряных гребнях с изумрудами. В детстве Сириус подумал, что если они не выдержат, прическа его бабки развалится, а она спокойно может упасть, запутавшись в собственных волосах. И, естественно, он несколько раз предпринимал попытки посмотреть на это.

Дед Арктурус, отрастивший приличное брюшко, виновато улыбнулся Ремусу и подошел пожать ему руку. По сравнению с Поллуксом и Кассиопеей, настрой его был совсем иным, но за этим было заметно, что Арктуруса всё-таки что-то беспокоит.

— Приветствую, Ремус, — кратко сказала бабушка Мелания, устраиваясь в кресле подле Кассиопеи.

Вот как раз от неё Сириус ожидал большей теплоты, и это заставило его нахмуриться, но Ремус не придал значения и предложил всем вина.

— Хозяин, — прозвучало прямо за спиной.

В этом голосе было столько же почтения, сколько в Вальбурге Блэк — любви к холодильникам. Сириус подпрыгнул от неожиданности.

— Кикимер не может найти на кухне никакой пригодной утвари.

— Пусть Кикимер разует свои глаза, и всё сразу найдется, — холодно посоветовал Сириус.

Домовик издал какой-то гортанный звук.

«Наверняка пересиливает себя, чтобы не сказать какую-нибудь гадость», — подумал Сириус.

— Кикимер скорее попросит подарить ему одежду, чем коснется холодного ящика.

Домовик после появления в семье Гарри и Атрии сквернословил меньше, но зато стал более мнительным и ранимым.

— Пошли, — сжав кулаки, Сириус небрежно обошел домовика и направился на кухню. — Сдалось мне тебя нянчить. Сожрет он тебя, что ли?

Когда они проходили мимо столовой, Сириус увидел в камине силуэт матери. Вальбурга медленно вышла в комнату, потягивая воздух носом — словно проверяла, можно ли здесь дышать. По выражению её лица Сириус понимал, что ей не терпится к чему-нибудь придраться.

— Моргана! — появившийся вслед за Вальбургой Регулус выругался и схватился за голову.

Как только этот камин не называли, но Моргана — пожалуй, было его самое распространенное имя, а всё из-за того, что рослые гости по неосмотрительности часто забывали беречь головы.

— Проходите в гостиную, — коротко сказал прибывшим Сириус, дабы не быть законченным грубияном.

С матерью он давно не ругался. Этому способствовало то, что они редко и мало общались — и только по делу. С Регулусом у них, вроде бы, наконец-то настал мир, но неловкость сжала горло мёртвой хваткой, когда Сириус подумывал сказать какое-то более сердечное приветствие.

На кухне они с Кикимером застали Гарри и Атрию, когда те потрошили холодильник — вот кого не затруднило бы открыть для домовика «холодный ящик». В доме Альфарда приемы пищи обычно проходили без церемонности и как кому захочется. Иными словами, еда на кухне всегда была, и дети знали, где её найти. Только вот Кикимер чуть не заплакал, обнаружив, что голубику, которую он принес на десерт, они тоже нескромно продегустировали.

Сначала Ремус не отходил от Гарри и Атрии ни на шаг, пытаясь найти им интересные занятия, но по мере того, как они росли, становилось понятно, что дом Сируса — это место, куда им хотелось бы сбегать от бесконечных занятий танцами, музыкой и прочих воспитательных изощрений леди Вальбурги. Чем больше Ремус игнорировал их желания, тем больше они бунтовали — притворялись спящими или больными, ломали вещи и прятались от него по всему дому.

Тогда с разрешения Сириуса он перестал им докучать, навязывая какой-то режим, а дети перестали чудить и прониклись к Ремусу симпатией. Понемногу он учил их концентрироваться, двигать предметы взглядом. Это им всегда было интересно, они сами упрашивали Ремуса. Но иногда Гарри и Атрия уходили с головой в свои детские расследования и игры, а тогда, будьте уверены — найти их было можно, если только они сами хотели, чтобы их нашли. Ремус мог поклясться, что у них есть какое-то тайное местечко на этот случай, но на самом деле они просто тихо передвигались. Старый дом не позволял дверям прищемить кому-то пальцы, не подпускал детей к огню и покровительственно оберегал их от падений на лестницах, а порой укрывал от поисков надоедливых взрослых, заглушая и без того тихие шаги воем ветра.

Когда приходило время возвращаться на площадь Гриммо, жизнь становилась менее сладкой. Вальбурга каждый раз ругалась, что у Сириуса дети становятся «одичавшими», словно варвары.

Лукреция прибыла, когда камин уже вновь изрядно завалило золой, и не в её характере было не продемонстрировать своё недовольство по этому поводу. Сириус отметил это теперь, после прочтения дневников дяди. Раньше он видел тётю Лукрецию в ином свете. Сколько же вещей он раньше не замечал!

Дядя Альфард писал о Блэках дискредитирующие вещи, но Сириусу было несложно в них поверить. «Как надо было провиниться, чтобы родиться в этой семейке?» — снова спрашивал он себя.

Увы, родиться назад было нельзя, и его родственники — каждый со своим «приветом» — сидели тут же.

Нужно было начинать.

Как только прозвучало имя дяди Альфарда, каждый посчитал важным перебить его, чтобы вставить свои пять кнатов. Сириуса начало колотить от гнева.

— А что Альфард? — подхватила бабка Кассиопея. — Альфард был странным мальчишкой. Тебе в лицо соглашался со всем, а потом шел и делал по-своему.

— Сохранил немало нервов, — пробормотал Сириус.

— Альфард был многообещающим юношей, — вклинился Арктурус. — Но прости меня, Поллукс, — обратился он к кузену, — поведение его часто носило крайне непоследовательный характер.

«Ещё бы. В нём без конца боролись две личности», — думал Сириус.

— Зачем тащить его в этот разговор? — сухо спросила Вальбурга.

Поллукс молчал, словно сейчас говорили не о его сыне.

Сириусу стало жаль покойного дядюшку и противно от того, как все его посмертно порицали. По его мнению, он сделал для семьи больше, чем все присутствующие, вместе взятые.

Из груди рвался протест постоять за его память. Не потому, что дядя не бросил его после изгнания из семьи, и не потому, что он завещал Сириусу всё, что имел.

— Дядя Альфард начал это дело задолго до нас, — заступился за того Сириус. — Пока мы преспокойно жили себе, ни о чем не зная. Большая разница в том, что он нёс этот груз в одиночестве, не разделив ни с кем из нас, — гости посмотрели на него с недоверием. — Дядя Альфард был храбрейшим человеком, который сражался в одиночку, чтобы защитить семью. Жаль, что вы так сильно презирали его за то, что он дал мне денег, что не заметили ничего.

— И на кой кентавр ему понадобилось нас защищать? — покуривающий трубку Поллукс выдохнул очередное облако дыма в лицо Кассиопее, и та начала кашлять, как старая кошка, подавившаяся клочком шерсти. — Альфард, — проскрипел он. — Мой сын жил своими приключениями, всем врал и притворялся, создавал видимость какой-то деятельности, дурача себя и остальных.

Его слова прозвучали громом, несмотря на то, что произнесены были с видимой легкостью, словно Поллукс повторял эти слова множество раз, пока хоть сколько-то живые чувства не покинули их смысла — пока они не стали пресными и легкими.

По сути, Поллукс был единственным, кто вправе критиковать поведение сына, а остальным следовало просто промолчать.

— У него всегда была паранойя. В школе не давал нам и шага в сторону ступить от него. Наконец хоть одно его опасение что-то под собой имело, — высказалась Лукреция, пытаясь говорить громче раскатов кашля.

Даже при том, что Вальбурга не питала огромной любви к старшему брату, ей не понравилась реплика Лукреции. Впрочем, ровно так же, как ей не нравились и все остальные реплики кузины.

«Тёте Лукреции стоит призадуматься, — подметил Сириус. — Из двух зол — брата-предателя чистой крови и несимпатичной ей кузины — моя мать всё-таки выбрала предателя, а это что-то да значит». Их вражду он тоже впервые разглядел после прочтения дневников дяди.

— Я бы лично не полезла в это всё, если бы не Орион, — непонятно для кого продолжала Лукреция.

— Естественно, не полезла бы, — едко повторила Вальбурга.

Регулусу показалось, что мать хотела сказать: «Случись это со мной, а не с твоим братом, ты бы сама присоединилась к Пожирателям!»

— Никто бы из нас не полез, но история дошла сначала до угрозы, а потом до убийства одного из нас! — произнося это, Мелания смерила вдову сына и дочь взглядом, призывающим держать себя в руках. — Хотя бы из уважения к Ориону прекратите вести себя как две склочные девчонки.

— Полно вам, леди Мелания. Воспитывать их уже поздновато, — брякнул Поллукс.

— Давай, волк. Рассказывай, что за штука там с Альфардом. А то побежишь в погреб опять, — пригрозила бабка Кассиопея и плеснула себе ещё бургундского. — Или я помру тут, чего доброго, пока вы грызётесь. О, — воскликнула она, закусывая. — Рокфор весьма неплох.

«Да, Ремус, старина, надеюсь, ты простишь меня за то, что я втянул тебя в это».

Лицо Ремуса сначала покраснело, как помидор, а потом приобрело нежно-салатный оттенок.

— «Штука», — Люпин позволил себе такой повтор. — В том, что Альфард Блэк считал, что именно он надоумил Волдеморта на создание крестражей.

Регулус приподнялся в кресле.

— Каким же образом? — жилка на лице Поллукса бешено дернулась.

— Альфард никогда с ним не разговаривал. Хоть они и учились на одном курсе, — доложила Вальбурга. — Уж в чем-чем, а вот в симпатии к грязнокровкам Альфарда обвинить было нельзя.

— Конечно, — внешне Ремус был невозмутим, — но он считал, что сделал это случайно.

Блэки непонимающе моргали. Ремус понимал, что, рассказывая подобные вещи, сложно заслужить доверие и без того предвзятых слушателей.

— Мистер Блэк, — обратился Люпин к Поллуксу, который даже не удосужился поднять взгляд и смотрел куда-то в пустоту. — Ваш сын упоминал в своих записях, что вы присылали ему литературу для чтения.

— Присылал.

— Врешь и не краснеешь, — вмешалась Кассиопея. — Наш отец присылал, пока не умер. Поллукс был слишком занят переживанием кризиса среднего возраста.

— Могла ли как-то затесаться в стопку книг одна под названием «Тайны наитемнейшего искусства»? Или «Волхование всех презлейшее»?

Сириус с трудом не рассмеялся.

«Ну, и назвали».

— В «Волхвании» крестражи только упоминаются, там нет объяснений, что это, — заметил Регулус.

— А той, второй книжонки у нас никогда и не было в библиотеке, — отмахнулся Поллукс.

Регулус посмотрел на деда протестующе.

— Была. Я в ней и прочитал про крестражи. Там предельно исчерпывающее описание всего, в отличие от беглого упоминания в «Волховании».

Поллукс раздраженно хмыкнул.

— Почем мне знать, какой мусор вы натаскали в дом? Я там давно не живу.

— Я тоже не помню этой книги, — спокойно подтвердила Вальбурга.

— Арктурус рассказывал мне, — вмешалась Мелания. — Что оставить что-то в вашей библиотеке, так же как и забрать, может только хозяин.

— Верно, верно, — с жаром согласился Арктурус.

— Помню, ты говорил, — Сириус обратился к брату, — что когда наша любимая кузина пыталась прикарманить книжку, интересовавшую Волдеморта, та вернулась обратно в библиотеку.

— Да.

— Как там, между тем, поживает её перевод? — желчно поинтересовался Поллукс.

— Я работаю над этим, — попытался отделаться Регулус.

Разговор абсолютно по-идиотски собирал в себе всё больше неудобных тем.

— Мерлин и Моргана, пять лет одно и то же!

— У меня выпускные экзамены в Академии, — защищался он. — Но я уже понял принцип.

«Как расшифровать одну главу из двенадцати, но об этом вам знать необязательно».

— Ты уверен, что не помнишь книгу, про которую говорит Сириус? — Кассиопея с нажимом задала брату вопрос.

— Не было такой, — отмахнулся Поллукс.

С годами фразы Поллукса становились всё более компактными. Если это вообще возможно.

Не оставалось ничего, кроме как надеяться, что он действительно приложил усилия, чтобы вспомнить. Бабка Кассиопея напротив не собиралась довольствоваться чем-то таким же туманным, как табачный дым.

— Боишься мозги перенапрячь? — нахмурилась она.

— С тех пор, как это случилось с тобой, сестрица, даже не рискую.

— Орион перевёз свои книги на Гриммо, когда переехал, — вспоминала Вальбурга. — Мы полностью переорганизовали библиотеку, и той книги, про которую ты говоришь, — обратилась она к Регулусу. — Я тоже там не помню.

— Значит, она появилась там после переезда Ориона, — заключил Арктурус.

— Да, — быстро согласилась Вальбурга. — Но очень сомневаюсь, что Орион принес эту книгу в наш дом.

— Именно. Тёмная белиберда никогда не была его коньком, — Лукреция осуждающе посмотрела на Вальбургу.

— Но кто ещё мог? Если, конечно, «хозяином» считается не только глава рода, — озадачилась Мелания.

— По правде, каждый, кто когда-либо жил на Гриммо, — подчеркнула Кассиопея. — Считай, наша семейная линия.

— Но не Орион или я. Не Регулус и не Сириус, а при родителях этого не могло быть, — сказала Вальбурга.

— И кто остается? — рассуждал Сириус вслух.

— Дядя Сигнус и сам дядя Альфард, верно? — уточнил Регулус. — Деда Поллукса и бабушку Кассиопею в расчет не берём.

«Потому что надеемся, на их крепкую память», — добавил про себя Сириус.

— Альфард мог, но до того, как поднес Сириусу на блюдечке всё своё состояние, — отметила Вальбурга. Сириус состроил ей кислую гримасу. — Сигнус? Только если был не в себе. У него другие литературные пристрастия, и модой заявляться без приглашения он никогда не страдал.

— Подождите-ка, — Арктурус поднял вверх указательный палец. — Вы говорите, «все, кто когда-либо жил». Но даже после переезда Ориона на Гриммо это всё ещё могли сделать Дорея и Ирма.

Кассиопея выпучила глаза, мол, «зря ты это сказал!»

Поллукс помрачнел:

— Да ты, Арктурус, настоящий мастер дедукции. Ни одна, ни вторая даже в руки бы эту книгу не взяли. Ирма так вообще не могла даже паука прихлопнуть без слёз.

Дед Арктурус сконфуженно помолчал.

— Значит, в теории только Альфард?

— Да, — сообщил Поллукс после продолжительной паузы. — Больше некому.

По спине Регулуса пробежал холодок. Словно что-то большее контролировало его жизнь, а не он сам. Его вели куда нужно, а он всего лишь следовал подсказкам, и, как бы ни бился за то, чтобы привести события в действие, это «большее» всё равно решало само, когда ему двигаться, а когда стоять на месте.

Судя по всему, большее имело своеобразные средства для этого.

Он не мог отделаться от мысли, что правду о крестражах ему удалось найти только потому, что дядя Альфард принёс «Тайны наитемнейшего искусства» в блэковскую библиотеку, чтобы Регулус когда-то, в нужный момент, прочитал эту книгу. И самого дядю Альфарда это большее толкнуло туда, куда он никогда бы сам не пошел без чувства вины, стыда или страха, и всех их, должно быть, толкали как кости домино, чтобы создать движение, которое они не в силах контролировать.

Большее не заботило, как больно они при этом падают, наслаиваясь друг на друга.

Сириус посмотрел на брата. Когда он сам нашел дневники дяди, у него, наверно, была такая же обреченная физиономия.

— Дядя Альфард начал это дело ещё раньше нас, — сказал он.

— Очень хорошо, — тон деда Поллукса был едким, как кислота. — Нам это многое даёт.

— Это только вступление, — Сириус решил не предоставлять деду удовольствие вить из себя верёвки. — О чем мы хотели поговорить…

Люпин потянулся к стопке дневников Альфарда, лежащих на столе.

— Здесь то, что удалось узнать мистеру Блэку, — Ремус нерешительно перебирал дневники. — Лучше начать с чего-то, где больше сухих фактов и меньше теорий, — он крепко сжал в руках «О Герпии Злостном». — Без сомнений, этот древнегреческий колдун не нуждается в представлении, если мы говорим о нем, как о том, кто вывел первого василиска. Однако, в более редких источниках, указывается, что он ещё и первым создал крестраж. Возможно, кто-то сделал это ещё раньше. Во всяком случае, доказательств этому не сохранилось. Поэтому мистер Блэк начал исследовать, что же произошло в итоге со Злостным.

— Как видно, его нет в живых, — прокомментировала Мелания.

Ремус кивнул.

— Мистер Блэк посетил Грецию, Македонию, Болгарию в поисках упоминаний о колдуне. Оттуда след направил его в Сирию, потом в Турцию и Иран. Греческие колдуны, вопреки всемирной известности Герпия, не любили о нём говорить, так же как и македонцы и болгары, и только на юге, преимущественно в странах Аравийского полуострова, ему удалось разговорить волшебников — естественно, не за «спасибо». Всё говорило об одном — колдуна нет в живых. Но если Герпий Злостный действительно создавал крестраж, как случилось, что он мёртв? Мистер Блэк хотел знать, как уничтожить крестраж — как был уничтожен крестраж Злостного, если он существовал. Найти людей, готовых обсуждать тайны настолько тёмной материи, было трудно даже за золото, и, к тому же, мистер Блэк боялся снова посвятить в это кого-то с манией собственного превосходства.

— Ты так и не сказал, почему он считал себя причастным к этому, — напомнил Регулус.

Люпин разыскал первую закладку в дневнике.

 

Я знаю, что он сунул нос в эту книгу.

 

Пусть кто-то опять скажет, что я параноик, я знаю, что его прогулка в Запретную секцию и книга, которую я оставил на кровати, напрямую связаны — и я докажу это! Только бы прибор невидимости не подвёл.

 

Сегодня: выписываешь это слово на пергамент и, не придав значения, оставляешь лежать среди учебников.

Завтра: Риддл сидит в библиотеке за кучей тёмномагических рукописей.

Я не верю в такую чушь, как совпадения.

Может, мне всего-то надо простить невоспитанного сокурсника за то, что он шарится в чужих вещах. Это то же самое, что обижаться на дураков — они ведь не виноваты, что родились такими.

Меня уже дважды предупредили о Риддле. Он замышляет какие-то гадости, и я не спущу с него глаз. Зря он трогал мои вещи. Надо было поставить его на место ещё после инцидента на третьем курсе, но я думал, что моё чистосердечное «держись от меня подальше» в прошлом году таки ему что-то объяснило.

Вижу, что нет.

Я написал деду. Он рассказал мне, что такое этот крестраж. Ничего хорошего.

 

Прибор невидимости сломался. Лестрейндж стоял прямо у меня за спиной в этот момент. Тоже шпионил за Риддлом? Толкнул меня локтем в сторону, глянул, что он делает, и ушел.

Кто скажет, что это научный интерес, может пойти побиться головой об стену. После проклятий, которыми их компания швырялась вчера в дуэльном клубе, в это уверует только безмозглый.

 

Лестрейндж больше не приходил. Сегодня у нашего сироты должен закончиться пропуск в Запретную секцию. Надеюсь, на этом Его Королевское Бесстыжество перестанет пользоваться своими лаврами лучшего на курсе подхалима, чтобы провести исследование материала из моей книги, которую я ему не разрешал читать. И надеюсь, что он ничего не нашел. Да, пусть это закончится. Каким кретином я себя ощущаю каждый раз, простаивая там часами, пока Риддл копошится с этими книгами! Но не делать этого не могу. Не после того, о чем рассказывает всем Селвин. Риддл что-то задумал и Рольфа тоже заразил этой идеей. Где Рольф, там и кузен его. Нотт. Мальсибер и Кэрроу — ещё ладно. Что бы они ни делали, больше мешают, чем помогают. Но Розье? Семикурсник. Не ожидал, что он может спутаться с этой компанией. С Селвином были два сапога пара. Сейчас даже есть с ним не садится.

 

Проклятый Риддл. Не проходит и дня, чтобы я не думал о том, какую роль сыграл в его замыслах. В Иране жарит, как в семи преисподних вместе взятых — это он должен в них гореть за то, на что меня обрек!

Лучше бы я никогда в это не вмешивался.

 

— Подобных упоминаний много и в остальных дневниках. Мистер Блэк…

— Периодически возвращается к самоедству, — заключила Кассиопея, пока никто не решался ничего сказать. — Сбегай-ка в погреб, lobato⁽¹⁾.

Ремус сгрёб пустые бутылки и вылетел в кухню, и даже после этого разговор шел как поезд по ржавым рельсам. Сириус наблюдал за родственниками. Если уж это их не впечатлило, то можно расходиться по домам!

— Лестрейндж, Нотт, Мальсибер, Кэрроу, Розье, а вместе с ними ещё и Эйвери — были первыми Пожирателями, — Регулус смотрел на еду без всякого аппетита.

— Последний учился с нами на курсе, — внесла ясность Вальбурга. — Как и Нотт. Младше Лорда и основной массы его шайки на год.

— Ремус посчитал, что это всё началось осенью сорок второго, когда дядя Альфард и Волдеморт учились на пятом курсе. Не помните в то время ничего странного? — спросил Сириус мать и тётю.

— Альфард не давал нам распускаться и валять дурака, — Вальбурга рассказывала об этом беззлобно, словно воспоминания о школе никак не были задеты конфликтом, повлекшим за собой изгнание брата из семьи, а, может, дело было лишь в том, что у леди Блэк остался лишь один враг, затмивший иные обиды. — Обращать внимание на чепуху попросту не было, — Лукреция возвела глаза к потолку. — Риддл словно вылез откуда-то, где до этого годами прятался, и всюду ходил с Рольфом Лестрейнджем. Естественно, это было странно. Рольф мог найти себе прислугу почище, но это было его личным делом — о кого мараться. Остальные, как мне виделось, примкнули именно к Рольфу, а не к его пажу.

— Видать, ты действительно ничего не замечала, кузина, — пропела Лукреция. — Прошу прощения, я не была так безраздельно поглощена выполнением глупых приказов Альфарда, которые он нам, несомненно, давал, чтобы почувствовать свою важность. Поэтому я кое-что слышала и видела помимо той банальщины, о которой ты толкуешь, — у неё было лицо человека, который дождался своего звёздного часа — момента, когда любая сплетня равнялась ценности. — Лестрейндж до того, как стал повсюду следовать за Риддлом, был совсем в другой компании. Селена Бёрк и её подружка… как же её? Растрепанная, вечно пришибленная, как будто по голове кто огрел. Вышла замуж за Двэйна по итогу, брата Друэллы.

— Кэрри Селвин, — нехотя помогла Вальбурга.

— Помню, были на их свадьбе, верно, Мелания? — опомнился Арктурус. — Брат её напился и устроил такой фестиваль!

— Эммет, — продолжала Лукреция. — Эммет Селвин. Крепко ненавидел Риддла. Думал, что тот к его сестрице неравнодушен. В этом он, конечно, прогадал, но зато не заблуждался насчет истинной натуры Риддла. Поэтому они с Розье и разругались, как Альфард пишет. Были лучшими друзьями, пока Двэйн не начал ошиваться с Лестрейнджем и Риддлом. Зачем ему? Здесь непонятно. Но что-то мне теперь подсказывает, что Рольф и приютский пообещали Двэйну такой же заманчивый кусок пирога, как и всем остальным, кто к ним примкнул, — она ненадолго замолчала. — Хорошо, что здесь нет Друэллы. Брат — один из первых Пожирателей, и дочь туда же.

— Двэйн Розье умер совсем молодым, прямо после рождения сына. Я была в Мунго, когда его доставили, — лицо пожилой целительницы побледнело от воспоминаний. — Жуткое происшествие.

— А что с ним произошло? — спросил Сириус без искры сопереживания.

— Нападение зверя, — скорбно ответила Мелания. — До конца неясно, мантикора или химера.

— Ты так говоришь, бабушка, как будто тебе его жаль, — не понимал Сириус. — Он был Пожирателем и сын его, даже не зная отца, тоже стал Пожирателем.

Мелания смотрела на внука снисходительно.

— Любая жизнь — это потеря. Мы принимаем решения, пока живём.

Сириус надулся, собираясь спорить.

— Интересно, куда он залез, что натолкнулся на химеру или мантикору? — Кассиопея швырнула оливковую косточку в тарелку. — Не слышала я от Друэллы слов скорби или сожаления о брате. Да и вообще ни слова о нём. Белла не идёт у неё из головы. Клянусь, она не хочет приходить сюда, чтобы не участвовать в этом разговоре.

— Сигнус её убедит, — сказала Вальбурга. — Но вера в то, что Азкабан изменит Беллу, наверняка сидит в ней прочно. Как бы абсурдно ни звучала эта надежда, в глубине души Друэлла ждет, что однажды Белла вернется, хотя осудили её пожизненно.

«Тётя Друэлла тоже хороша», — мысленно возмущался Сириус.

Вначале он не так ясно понимал, почему её присутствие не внушает ему доверия, но с годами разобрался. Его мать была права. Друэлла всё ещё надеялась, а ещё боялась сделать что-то во вред Белле, которая уже, вероятно, забыла и мать, и отца, и всю их семейку, окончательно обезумив в стенах Азкабана. Друэлла поклялась сделать всё возможное, чтобы уничтожить Волдеморта, как и все Блэки, но теперь стопорила их своими сентиментальными истериками и осыпает дядю Сигнуса ненужными сомнениями.

«Белла пропала, — негодовал про себя Сириус. — Как пропали и младший Крауч, Хвост, павлин-Малфой. Дядя Сигнус это понимает. Пора бы и ей понять».

— Белла и её дядя шли за разными вещами, — рассудил Регулус. И он тоже не верил, что Белла когда-нибудь будет такой, какой хочет её видеть тётя Друэлла.

В этот момент вернулся Люпин с вином. Кассиопея помахала ему своим пустым бокалом.

— Без сомнений, за разными, — подтвердила Лукреция. — То, как они называли себя, хранит истинный смысл и причину, почему туда пришел Двэйн.

— Пожиратели смерти, — повторил себе под нос Регулус. — Они все хотели бессмертия.

— За меньшее никто бы не сел с Риддлом за стол, — выразила своё мнение Лукреция. — Не в то время, лишенное нынешней терпимости.

Её надменный взгляд то и дело съезжал на Ремуса, наполняющего бокал для Кассиопеи.

— И во что это в итоге превратилось? Он выбился вперед и всё переиначил, обманул общие ожидания, — Арктурус потянулся за очередным куском сыра и получил от жены хлопок по необъятной талии.

— Да, потом оказалось, что с ними бессмертием он делиться не хочет. Загадка, как они так и остались ему верными слугами? — вернулась к разговору Кассиопея.

— Страх, — предположила Мелания.

— И от страха можно устать, — Регулус знал по своему опыту.

— А кто из первых Пожирателей ещё жив? Про Рольфа Лестрейнджа ничего не известно. Когда начались суды, авроры с ног сбились, но разыскать его не удалось. Розье растерзал зверь. Винсент Эйвери-старший убит мракоборцами. Арчибальд Кэрроу тоже мёртв, — подвел итог Арктурус.

— Мальсибер? — спросила Лукреция.

— Жив, если можно это так назвать. Заперт пожизненно в Азкабане, — сообщил Сириус.

Вальбурга подумала:

— Нотт жив. У него маленький сын одного возраста с Атрией, Гарри и Драко.

— Сигнус сказал, что у него неплохо получилось вывернуться перед Визенгамотом, — отметил Поллукс. Сириус напрягся. — Вдовец с годовалым ребенком на руках. Хорошая карта.

— В конце каждому пришлось прикрывать свой зад. Глупые дети, — проворчала Кассиопея.

— Что правда, то правда. Не очень-то он им помог, исчезнув, — поддержал Регулус.

Сириус огляделся по сторонам. Его не устраивало настроение, которое приобретал разговор.

— «Бедные-несчастные ублюдки», вы хотите сказать? Они убивали ни в чем не повинных людей. По его указам! Собственными руками! Нечего их жалеть.

Он невольно посмотрел на Атрию, чья смеющаяся фигурка мелькнула в арке.

Одна вещь всегда оставалась на месте: Блэки в большинстве своём не выражались слишком категорично о чистокровных семьях, которым случилось засветиться в некрасивой истории. Когда-нибудь им понадобятся союзники, рассуждали они. По мнению Сириуса же, старшие были слишком мягки, допуская, что кто-то из этих предателей не подозревал о вероятных последствиях, кому-то из них не повезло, а кому-то было страшно. Даже после того, как он признал, что есть не только «черное» и «белое», в этой дискуссии он оставался упрямым, как таран.

— Твоя непреклонность в этом понятна, Сириус, — отрезала Мелания, надеясь увести внимание внука подальше от щекотливого вопроса. — Что мне лично кажется необычным — почти все, кто был в ближнем кругу его союзников, мертвы не стараниями врагов.

— Словно ему это было и на руку, — оценила предположение Кассиопея.

— Их дети продолжали «дело» родителей, но им он уже не обещал бессмертие, — обратил внимание Регулус.

— Уже не требовалось. От первых Пожирателей он получил то, что требовалось. Имидж человека, за которым следуют, а дальше Лорд, верно, сменил концепцию, — посчитал Арктурус. — Если обещать всем бессмертие, оно станет бесполезным, а сторонников всё ещё требовалось больше, и тогда он завёл песню о чистой крови, что, несомненно, было заманчиво для чистокровных семей.

— Опять же не для всех. Те, кто его не боялись. Те, с кем он учился. Они осознавали, что ратовать за чистоту крови, когда у тебя она не чистая — это лицемерие. Даже после того, как Лестрейндж, Мальсибер и Кэрроу позволили ему собой распоряжаться, Селена Гамп — тогда она была Бёрк — не подумала кланяться никому в ноги. И Рафаил Трэверс тоже аккуратненько умыл руки. Только младшее поколение клюнуло на сказки про чистоту крови, — Регулус сморщился под взглядом тётки. — Оно и понятно, ведь они не видели, как над Риддлом измывались в школе.

Регулус молчал. Не было сил снова рассказывать, что Метка — не самое счастливое событие в его биографии.

Сириус мог, конечно, поглумиться над младшим братом, но у него на языке крутился вопрос скорее для взрослых.

— А вы что не знали, что он не чистокровный?

«Хороший вопрос», — подумал Регулус.

Повисло гробовое молчание.

— Если честно, — теперь же Лукреция подала голос не так уверенно. — Я и не подозревала, что приютский паренёк Риддл на курс старше меня и Волдеморт — это одно и то же.

Пристыженные лица остальных говорили, что всё обстояло именно так.

— Он сменил своё маггловское имя, — с неприязнью бросила Вальбурга. — И внешность его стала обезображена настолько, что я не могла его узнать. Те два раза, что он приходил к Ориону — не узнала. Да и сам Орион не узнал, и вёл себя этот мерзкий убийца так, словно мы никогда не встречались.

У Сириуса зачесались руки что-нибудь разбить. Блэки всё ещё упускали суть.

— Дядя подозревал, что Риддл вас всех хотел завербовать, — выпалил он. — Поэтому и опекал не в меру.

Тётка захохотала.

— Опять его паранойя, — Вальбурга между тем молчала, словно узрела какой-то смысл. — Никто бы и слушать этого проходимца не стал.

Сириус и Ремус переглянулись. Альфард больше всего сомневался в Лукреции. Он не был уверен, что знает, как бы повела себя тщеславная кузина — пожизненно на вторых ролях на фоне Вальбурги. Что бы она сделала, если бы ей предложили нечто способное навсегда поставить точку в их затянувшемся детском соревновании?

— Даже за бессмертие? — Вальбурга зрила в корень.

Лукреция криво улыбнулась.

— Даже за бессмертие.

«Ладно, может, она и не так плоха, как дядя её описал», — успокаивал себя Сириус.

Говорил только гуляющий по дому ветер.

— Так что там про крестраж? Нашел Альфард способ его уничтожить? Нашел Злостного или то, что от него осталось?

— Мне кажется, несмотря на то, что дядя ненавидел то, во что ввязался, он хохотал как сумасшедший, записывая эту историю, — усмехнулся Сириус.

— Правда, она больше напоминает сказку, — вступил Ремус. — Но, думаю, будет не лишним послушать.

 

Не перестаю даваться диву, как глупы и посредственны иногда могут быть даже гении.

Наконец я нашел те катакомбы, которые в волшебных иранских легендах называют Великой пещерой смертоносного змея. Бодался около часа с проводником — маггловским мальчишкой лет пятнадцати. Захарис не иначе хочет моего разорения, раз послал меня в эту деревню, чтобы с меня содрали три шкуры. Сам привести меня, конечно, не мог, а то последняя нога бы отсохла. Ну, да ладно.

Даже после того, как я отсыпал юнцу мешок каких-то мерзких семейных драгоценностей, он продолжал со мной торговаться. Я ему говорю: «Десять километров!» Он машет руками. «Двенадцать!» Тот же эффект. Я терял терпение. «Пятнадцать! Иначе отдай мне мешок и иди доить коров, не трать моего времени». Тот весь надулся и кричит мне на ломаном английском: «Не хотеть умирать даже с золотом! Пусть золото вас туда вести!» Чтоб мне пусто было. Остальные смотрели сквозь меня и даже не стали читать письмо Захариса, в котором он клялся, что я честный, доверенный человек.

Делать нечего. Двинулся в путь с этим Не-хотеть-умирать. За двадцать километров до места он встал, как истукан и снова замахал руками. «Прямо, прямо, прямо», — твердил он, потом сел и начал перебирать золото. Как будто двадцать километров спасли бы его, если василиск ещё жив. Наивное маггловское дитя!

Ещё двадцать километров пешим по жаре. Признаюсь, сам чуть не превратился в Не-хотеть-умирать. Миновал оазис, про который говорил Захарис, набрался терпения и рома, поплелся дальше — очень не хотелось. Через час увидел руины. Как и обещал старый грек. Хитроумные тоннели сплетались и расплетались. Я беспрекословно следовал нарисованной им карте. По обвалу спустился на веревке. Зверюшка Герпия не стала раздумывать, как выбраться отсюда по тоннелям — насчитал двенадцать ярусов этажей с дырой в полу, начинающихся из катакомб и венчающих собой крышу руин.

Сдается мне, всё именно так, как рассказывал Захарис. До безобразия просто и смешно.

Запрет василисков для Герпия Злостного стал, как удачей, так и приговором. Да, он до него дожил! Но за века отношения с его творением и бессменным спутником испортились. Фобос — так звал Герпий своего любимца — всё больше ощущал себя только источником богатства для колдуна. Здесь ему ведёрко яда сцеди, там ещё парочку цистерн. Торговля шла, но высохший как мумия Герпий едва ли был жив, едва ли обладал здравомыслием, чтобы понять шаткость своего положения. Фобос ждал случая, чтобы освободиться. Герпий всегда пугал василиска тем, что тот без него и дня на свободе не протянет. Пусть так. Пусть ценой всего, но зверь хотел сбросить рабские оковы.

Злостный протащил его сюда, на территорию современного Ирана, аж из Фивов, запрещая Фобосу отползать от себя дальше, чем на две сотни метров. Перемещались они по ночам. Но даже ночью Фобос видел, как прекрасен мир, и как безобразен его хозяин, каждый день грозящий ему петушиным пением. И всё же Фобос дал Герпию шанс. Он сказал ему: «Я дам тебе столько яда, сколько не продать за сто лет, а ты отпусти меня. Ты можешь создать ещё таких, как я. Я уже стар, и за полторы тысячи лет так и не видел свободы». Герпий долго ворчал, но согласился…

А потом повёл себя как раньше, словно договоренности не существует. Вероятно, он попросту о ней забыл.

Обстановка накалилась. И именно за день до этого к Герпию пожаловал один из преданных покупателей — предок Захариса, грека, который и рассказал мне, что случилось.

Всё решил случай. Герпий становился всё более рассеянным и неуклюжим. Однажды он наклонился над полным яда котлом, позабыв о крестраже — медальоне, висящем на шее. Кричал он так, что прадед Захариса вздрогнул в своих покоях. Фобос обезумел от счастья, сожрал своего мастера целиком и, сломя голову, рванул вверх из глубин подземелья, через стены, пол и крышу.

На улице его ждали полчища петухов в клетках. Они запели, и бездыханный старый василиск рухнул на землю.

Предок Захариса вырвал ему все зубы. Собрал весь яд, какой нашел, в бочки и отчалил. И по сей день его семья остается самой богатой в Греции.

 

— Действительно по-дурацки вышло, — подтвердил Регулус. — Если хоть наполовину правда.

— Мистер Блэк также упоминал Адское пламя, — Ремус переводил взгляд с одного брата на другого.

— О, да. Мы этим как раз и пользовались, — присвистнул Сириус. — Чуть сами не поджарились.

— Горе от ума, — процедил Поллукс.

— Тут я, пожалуй, с тобой соглашусь, — призналась Кассиопея.

— Может, у вас яд василиска найдется в таком случае? — нахохлился Регулус.

Кассиопея задумчиво коснулась указательным пальцем подбородка.

— Поллукс, что скажешь? — спросила она брата. Тот пожал плечами. — Нужно покопаться в общем сейфе.

Регулус побагровел.

— То есть там мог сохранился яд василиска? В нашем семейном склепе?!

— Сейфе, — поправила сына Вальбурга.

— Помнится мне, что-то было. Клыки так точно.

— Клыки! — не мог успокоиться Регулус.

А они Адским огнем крестраж жгли.

— Завтра мы это с тобой и проверим, — Кассиопея вырвала у брата из зубов трубку. — Раз всё равно нас сюда занесло в кои-то веки, наведаемся в Гринготтс.

Поллукс закатил глаза, предвкушая.

— Ты, помнится, тоже носился с этими клыками василиска. Про них ты тоже в той книжке вычитал? — спросила Вальбурга младшего сына.

— Нет, просто рассудил — тяжелый яд, даже неживое повреждает. А душа, хоть её и только кусок, как-никак, ещё жива. Адское пламя точно так же убивает всё, одушевленное и неживое.

Блэки одобрительно побормотали и снова затихли.

— Думаю, здесь мы можем перейти ко второму дневнику, — Люпин взял вторую книжку. — Мраксы. Известно ли присутствующим что-нибудь о Мраксах?

Ремусу, например, ещё пару дней назад ничего не было о них известно, и поэтому этой части рассказа он ждал даже с нетерпением.

Блэки посмотрели на него так, словно были оскорблены вопросом.

— Вижу. Несомненно, известно, — Ремус кашлянул в кулак. — Что ж, опущу общеизвестные факты. Что важно — они действительно были потомками Салазара Слизерина, хотя их современники склонялись к мнению, что это неправда.

— Мраксы хранили чистоту крови яростно, но не очень грамотно. Слишком много близкородственных браков, — Арктурус не удержался от дополнения.

Ремус согласно кивнул, выдержал паузу, чтобы убедиться, что больше никто не хочет ничего добавить, и продолжил:

— Поколение за поколением их род вымирал. Магический потенциал слабел. Богатство разорялось. По наследству передавались не драгоценности, а, по большей части, болезни и психическая неуравновешенность. Этому сопутствовали постоянные конфликты друг с другом и обществом. Известны даже случаи убийства членов своей же семьи. Такими стали Мраксы на заре своей истории, — рассказчик сделал глоток воды. — Хотя их род прервался только в начале этого века, двести лет до этого Мраксы не учились в Хогвартсе — подумать только, являясь последними потомками одного из Основателей. Почему? Первой причиной этому может быть финансовое разорение, а второй — неприязнь. Школа была совсем не такой, как задумывал их предок, и Мраксы, можно сказать, бойкотировали обучение там. Но всё-таки они были последними из Слизеринов — что очень важно, — Ремус медленно подкрадывался к тому, что сразит слушателей наповал. — Мистер Блэк установил, что именно Мраксам Том Риддл обязан способностью говорить со змеями. Именно родство с Мраксами наградило его знанием парселтанга, — все молчали. — Он не был чистокровным волшебником, но со стороны матери он — Мракс, а его отец был магглом.

— Затопчи меня гиппогриф! — выругался дед Арктурус. — Невозможно!

— Именно так, — подтвердил Сириус. — Его мать, Меропа Мракс, влюбилась в маггла. Возможно, влюбила его в себя с помощью колдовства, а когда родился ребенок, Риддл-старший охладел и бросил её, вернувшись домой к родителям. Меропа умерла, родив будущего Волдеморта в приюте Вула в Лондоне, и он рос, ничего не зная о том, кто есть. Может, он и полукровка, но весьма нетипичный.

— Был таким, — обрубил Регулус.

Сириус согласно кивнул.

— У чистокровных и магглов рождаются сильные дети, — Мелания попыталась высказаться беспристрастно, как делала всегда, но даже у неё не получалось.

Блэки любили выписывать себе исключения, когда это удобно. Гарри — Избранный, хоть и полукровка, а для Вальбурги — ещё и прямой путь к отмщению.

Он заслуживал исключения.

Заслуживал ли полукровка Том Риддл, Тёмный Лорд и последний наследник Слизерина, такого же исключения от Блэков?

Даже у него был крючок, чтобы расположить их к себе, несмотря на свою нечистую кровь. Но крючок обломился, когда он убил Ориона Блэка.

Леди Мелания носила фамилию Блэк, но оставалась при своём нейтральном и непопулярном мнении: самую большую ценность имеет жизнь. Не кровь и сторона в войне.

Только самые мудрые из них после потери способны были видеть в каждом человека, а не монстра. И Двэйн Розье, и его сын Эван, убитый Аластором Грюмом, и глупый Винсент Эйвери-старший — победитель в соревновании «Самая идиотская смерть в истории» — каждый из них был человеком, а, значит, Мелания не задумываясь спасла бы их жизни, если бы могла.

Но Том Риддл уже не был человеком в нормальном смысле, потому что не мог раскаяться.

Он был единственным существом, которого Мелания не стала бы спасать.

— Хоть Слизерин, хоть Мракс, да даже Мерлин во плоти — пусть горит в аду, — выразила общее мнение Кассиопея, наполняя бокал для Мелании.

«Хорошо, что мы это выяснили», — подумал Сириус.

— Слухи об открытии Тайной комнаты, убийстве девочки, раскол на факультете, беспардонный однокурсник Том Риддл, который внезапно заинтересовался бессмертием — для мистера Блэка всё это было закономерным. Он не верил в случайности, — Ремус пролистал несколько страниц. — Риддла наградили за заслуги перед школой. Риддл помог вычислить того, кто открыл Тайную комнату. Риддла было слишком много в этой истории, и мистер Блэк знал почему — он был единственным, кто повинен во всех странностях, происходящих в школе, и заметал следы, как умел: лестью, клеветой, а так же прячась за щитом своих ученических достижений.

— Миртл Уоррен была обнаружена девочкой младше — Оливией Хорнби, — продолжал рассказ Сириус. — Они обе учились на Когтевране. Даже на собственном факультете Уоррен избегали. Оливия Хорнби была младше на пару лет. Никто не знал, с чего начался их конфликт, но новость о нём скоро дошла и до профессоров, и до декана и даже до директора Диппета. Дядя пишет, что даже на первом курсе Оливия обладала непростым характером и не лезла за словом в карман — будь перед ней хоть староста, хоть верховный судья Визенгамота — и ей за это регулярно прилетало. Их стычки, из которых Миртл никогда не выходила с гордо поднятой головой, начались за месяц до убийства, и даже в тот самый день, Уоррен оказалась в туалете, в котором умерла, именно после ссоры с Хорнби.

— Через много лет мистер Блэк лично посетил семью Оливии. На разговор она шла неохотно, но, в конце концов, призналась, что сама не понимает, почему стала задирать Миртл. Точнее, она знала, однако боялась признаваться себе. Резкая, капризная девчонка исчезла — Оливия Хорнби была напугана до смерти, словно сама убила кого-то.

— В голове у неё была полная каша, поэтому дядя счел, что без Империуса не обошлось, — дополнил Сириус. — И всё же после того, как Миртл Уоррен умерла, он не мог понять, удалось ли Волдеморту действительно создать крестраж. Дядя наблюдал. На шестом курсе он заметил, что однокурсник носит на пальце золотое кольцо. Камень, украшавший его, впрочем, не казался ценным, но само кольцо вызывало вопросы. Было известно, что Риддл подрабатывал варкой зелий на каникулах. Однако этого вряд ли хватило на покупку кольца — да и непонятно, зачем оно ему, когда нет ни кола ни двора. Риддл не стеснялся носить обновку, а дядя гадал, откуда она взялась.

— Том Риддл собрал вокруг себя группу неких товарищей. Некоторые, открыто выражали им своё презрение. Например, Эммет Селвин, который уже был сегодня упомянут. Он открыто высмеивал Риддла. Разговоры ходили разные. Мистеру Блэку не нравилось происходящее. Его самого попытались в эту группу пригласить — так он узнал, какая у этого общества цель, и всё сложилось в единую картину. Бессмертие, Пожиратели Смерти и мрачная магия создания крестража, — Ремус пролистнул ещё несколько страниц, расписанных стройным почерком Альфарда Блэка. — Кольцо появилось у Риддла летом между пятым и шестым курсом. Но когда именно? До смерти Уоррен, после? Может ли это быть тот самый крестраж? Его пугало, что настоящий крестраж может быть спрятан так далеко, что до него не добраться. К тому же, что ещё было у Риддла такого, что можно превратить в крестраж? Далеко не каждая вещь на это годится — не только из эстетических соображений. После того, как часть души заключена в предмете, её уже нельзя переселить куда-либо.

— Кольцо выглядело достойным этой роли, но в предшествующем учебном году его у него не было, — рассказ шел как надо, и Сириус позволил себе наполнить бокал вина. — Поэтому дядю поразило страшное предположение, что создан был не один крестраж.

— Хранить их вместе или носить на себе и первый, и второй — нелогично и глупо. Мистер Блэк допускал, что один из них спрятан, а другой — при нём, — продолжал Ремус.

— Более того, на седьмом курсе Риддл перестал носить кольцо. Вероятно, нашел, где его можно спрятать, — Сириус уселся в кресло и от души наблюдал за пораженными лицами родственников.

— Поиском неоспоримых доказательств того, что Риддл действительно происходил из семьи Мраксов, мистер Блэк занялся только в семидесятых годах. Точнее сказать, доказательства ему не требовались, так как у него не было сомнений. Мистеру Блэку нужны были улики и зацепки, чтобы найти тайники. Начал он там же, где и сам Том Риддл, расследуя своё происхождение — в библиотеке Хогвартса. Старые формуляры тоже рассказывали историю о том, как на пятом курсе мальчик из приюта внезапно стал тяготеть к чтению газетной хроники двадцатых и тридцатых годов — а именно между этими десятилетиями он сам и появился на свет. Неоднократно его подпись значилась в формуляре сборника «Священные двадцать восемь» и в несметном множестве книг про Основателей, змееустов и парселтанг. Нашлась для него и ветхая, достаточно устаревшая книга о семье Мраксов. Но больше всего поразило мистера Блэка, что Риддл немало времени провел за изучением философии, а главным образом такого понятия как «душа». Риддл много читал про души, словно пытаясь понять, важна ли ему его собственная, — Ремус перевел дыхание. — Это далеко не всё, что сделал мистер Блэк. Мраксы — не подлежало сомнению. Но кто же из них был родителем Риддла? Газеты говорили о неких Марволо и Морфине. В справочнике чистокровных упоминалась ещё и Меропа. Однако первые двое не могли приходиться Риддлу отцами, так как находились в Азкабане. Оставалась Меропа. Она, как выяснилось, родила Риддла в лондонском приюте и умерла, наказав дать мальчику имя Том, второе имя — Марволо, в честь дедушки, и фамилию Риддл, которая принадлежала его отцу-магглу. Кстати, именно тем летом, когда у него предположительно появилось кольцо, вся семья Риддлов была убита, — Ремус оставил открытую книгу на столе. — Здесь, — указал он пальцем. — Мистер Блэк утверждает, что кольцо это ещё один крестраж и создан он убийством трёх человек.

После того, как в комнате несколько минут стояло абсолютное молчание, первым заговорил Регулус.

— Меня недавно посетила теория, — он передал дневник деду Арктурусу. — О том, какие вещи Волдеморт выбирал для их создания. Покажи мне эту чашу, — попросил он брата и кивнул в сторону думосбора.

Сириус похмурился — он ожидал от всех присутствующих как минимум кратковременного ступора. Однако покорно сгрузил необходимые воспоминания в чашу.

Блэки облепили стол, как стая жуков.

— Что-то до чертиков знакомое, — призадумалась Кассиопея.

— Чаша Пуффендуй, — безмятежно протянул Поллукс. — Кабы не подделка. Дед Финеас хвастался, что лично держал её в руках. Так что, если вы ему её нарисуете, он, может, и подтвердит.

— Сначала раз сто расскажет, как у него её стащили, — предупредила Кассиопея.

— Если так, — подхватил Регулус. — То это уже второй крестраж, созданный в реликвии, принадлежащей Основателю — и есть ощущение, что не последний. Медальон, который мы уничтожили, принадлежал Слизерину.

— Это ещё не статистика, — буркнул Сириус.

— Слушай, а как ты думаешь, насколько частей реально разорвать душу? — едко осведомился Регулус. — Даже если на десять, два — уже статистика.

Десять. Внутренности присутствующих скрутило от этой мысли.

— Любопытно, как в руках этого оборванца могли оказаться такие вещи, — мрачно прошептала Вальбурга.

Регулус скривился:

— Он, несомненно, считал себя достойным владеть медальоном Слизерина.

Факт того, что Риддл — наследник Слизерина, укладывался в голове весьма неохотно.

— Мистер Блэк пишет, что после школы Том Риддл, к всеобщему изумлению, пожелал работать в у «Горбин и Бёрк». Многие посчитали его решение странным.

— Но не Альфард? — постановила Кассиопея. Ремус кивнул.

— В основном Риддл был на побегушках, охотился за ценными реликвиями для магазина. Но, конечно, он ничего не делал без прибыли для себя. Меньше чем через год он резко уволился и уехал в путешествие по Европе. Скорее всего потому, что нашел, что искал. Кстати, незадолго до его отъезда умерла Хепзиба Смит, пожилая дама, которую Риддл посещал накануне её смерти. Она была известна своей коллекцией ценных побрякушек, а убил её по неосторожности якобы собственный домовик.

— Если так, — перебил Арктурус дочь. — То всё сходится. Горбин и Бёрк — акулья кантора, где работают бессовестные грабители. Связи у них страшные. Пользуясь ими, можно найти что угодно.

— Селена, должно быть, была вне себя от счастья, — с иронией заметила Лукреция. — Нам не приходилось быть подругами, но с каким же презрением она смотрела на Риддла!

«Селена Бёрк, Селена Бёрк, — повторял Ремус про себя. — Кэрри Селвин, Селена Бёрк, Рафаил Трэверс, который «аккуратно умыл руки». Он принялся нервно листать дневник.

— Мистер Блэк пишет, что Селена Гамп умерла в пятьдесят втором году. Она была найдена мёртвой в Горбин и Бёрк, где помогала время от времени отцу. Ей было всего двадцать шесть лет. У неё осталось двое маленьких детей — близнецы Оберон и Мирцелла, — протараторил Люпин.

— Внуки доктора Деймоса, — отметил Регулус вслух и приказал себе молчать о том, что Гампы-Макмилланы пригласили их на день рождения Джульетт вместе с детьми. Это сейчас было неважно.

— Расследование заключило, что она коснулась проклятого ожерелья, — вспомнила Мелания.

— Одной мне это кажется чушью? — усмехнулась Вальбурга.

— Бёрк ни за что не сделала бы такой глупости, — хоть в чем-то они сошлись с Лукрецией.

Ремус снова принялся листать.

— Рафаил Трэверс. Пятьдесят пятый год. Найден мёртвым в своём кабинете. Что важно — через несколько месяцев после того, как Волдеморт был снова замечен в Англии. Как пишет мистер Блэк, до этого он длительное время провел в странствии по Албании. Опять же, нельзя сказать, что Рафаил Трэверс собирался умирать. Ему было всего двадцать девять.

— У него тоже был маленький сын, — отметил Арктурус.

— Ещё один будущий Пожиратель, — изрек Сириус.

— Рафаил не одобрял деятельность Риддла, даже с Рольфом стал холодно держаться. Ещё в школе. И потом не припомню между ними особого взаимодействия, — задумалась Лукреция.

— А что ты думаешь, оборотень? — бабка Кассиопея подозрительно посмотрела на Ремуса. — Не верится тебе в стечение обстоятельств?

— В данном случае — нет, — ответил Ремус.

— Коллеги говорили, что это была остановка сердца, — отметила Мелания.

— Как это? — изумился Поллукс.

Мелания и сама не знала, как объяснить. Сердца у волшебников, тем более молодых, не останавливались само собой.

— Так писали в «Пророке», — развела руками Луреция.

— Мистер Блэк в это не верил и окончательно убедился, что за этим кто-то стоит, когда умерла Кэрри Розье. Она же Селвин в девичестве.

— Она умерла в больнице, — тон Мелании извещал, что в данном случае она не допускала чье-то вмешательство. — После того, как Двэйн погиб, она совсем свалилась с ног. Детей забрал её брат, а её мы оставили в больнице. Правда, она настаивала, что должна пойти на похороны, и никого не слушала. Мы отпустили её с сопровождением. Она вернулась, а ночью умерла.

— Что? — не поверил Регулус.

— Кэрри Селвин была слаба здоровьем с самого детства, и нервы её были очень неустойчивы с тех пор, как её мать тоже подверглась нападению. Для неё кошмар снова воплотился в жизнь. Уже второй дорогой ей человек погиб от когтей зверя. Она не выдержала в первую очередь духом.

— Какой-то нонсенс, — буркнул Регулус.

В этой истории становилось слишком много повторов.

— Мистер Блэк упоминал многие имена, но ещё чаще давал людям прозвища вроде Грязные Ногти, Помёт Пикси, Нечищеные Ботинки, Любитель Пирожков или Не-хотеть-умирать — как вы сами слышали.

Вальбурга хмыкнула:

— Это он любил.

— Местами я так и не разобрался, о ком идет речь. Есть три персонажа в его рассказах, которые встречаются чаще, чем только однажды. Быть может, вы поймете, о ком идет речь.

— Мы постараемся, волк, — ободрила Ремуса Кассиопея. — Читай. Но не жди от нас многого. Если брать во внимание всё, что ты на нас вывалил, никто даже близко не знал, как работает голова моего дорогого племянника.

Складки у уголков глаз деда Поллукса пролегли ещё глубже обычного, словно он за минуту состарился на десяток лет.

* * *

Я не верю в россказни старика. Я не хочу верить! Но чудак вечно оказывается прав, как и Голубоглазый. За что они свалились на мою голову? Почему всё, что я нахожу, мне вскоре хочется закопать обратно? Включая этих двух… Невыносимые. Только и твердят своё: «Ты больше не можешь вмешиваться, ты больше не можешь вмешиваться. Всё, что ты делаешь, только запустит историю на повтор». Тьфу, будьте прокляты! Особенно Голубоглазый. Раньше он очень даже не возражал против вмешательств! Сам нашел меня в школе, шпингалет, и начал нести такую пургу! Мало того, что я ему поверил — поверил во всю несусветную чушь, что он на меня обрушил! — мы ещё и сделали всё, как он говорил. Это он сам настроил меня вмешаться! А теперь бегает за стариком с совочком, собирая песок, что тот сыпет, и праведно повторяя каждое его слово. «Итог один, итог один, итог один». Моргана подери, заело их что ли, на пару?

* * *

Бабка Кассипея отобрала у Ремуса дневник.

— Это что ещё за чертовщина? — яростно ругалась она, нацепляя на нос очки, которые больше походили на пару луноскопов.

Мелания и Арктурус корректно молчали, но Лукреция этим не отличилась.

— М-да, — протянула она. — Пожалуй, теперь я даже и злиться на него не могу. Бедный кузен.

— Вижу, ты сегодня в настроении разругаться со мной, — не выдержала Вальбурга. — Понимаю, тема располагает, — леди Мелания сдалась и со стоном обхватила виски руками. — Альфарда можно любить или не любить, но отрицать того, что он вытирал твои сопли — а нужда в этом появлялась достаточно часто — ты в моем присутствии не посмеешь!

— Вы с Орионом были золотыми детками! Вам он подтирал сопли — следил, чтобы не дай Мерлин, не провалились в это треклятое Зазеркалье насовсем. Вылезали бы вы из него почаще! Может, тогда ты бы что-то вокруг себя заметила. Все пеклись только о вас, драгоценных, не обделенных способностями.

Вальбурга расхохоталась.

— Так вот чего ты бесишься. Дождемся Сигнуса и послушаем его историю о детской травме! Его ведь тоже обделили.

Ремус не решался вмешиваться в их бойню и просто стоял с круглыми глазами, чувствуя себя не в своей тарелке настолько, что ему даже было стыдно.

— Так есть у вас идеи или нет? — Сириус с раздражением прервал их.

— Бессмыслица! — всплеснула руками Кассиопея, вылезшая из книги. — Какой-то старик, Провидец, читай — не общался Альфард ни с какими стариками! Поллукс? — она подтолкнула брата корешком дневника в плечо, но, не дождавшись никакой реакции, кинула книжку ему на колени. — Разберешь ты здесь что-нибудь? — глаза старушки в очках-луноскопах в упор посмотрели на Ремуса, и он подскочил от неожиданности. — А Голубоглазый — мальчишка младше Альфарда, знакомый ему со школы. Помните вы, чтобы он общался с кем подобным?

Вальбурга и Лукреция асинхронно качнули головами. Дядя Сириуса вёл очень уединенный образ жизни. Люпин прикусил губу. Он надеялся, что они знают. Может, было совсем не важно, кем являлись эти люди, а может, Альфард Блэк, излив всю душу в этих дневниках, всё-таки хотел оставить хоть что-то личным.

— Я иду посмотреть, почему Кикимер так долго возится с ужином, — Лукреция поднялась на ноги и направилась в колодец.

— Только не вздумай сбегать домой. Разговаривать мы ещё не закончили, — кинула ей вслед Вальбурга.

Лукреция не повела ухом, но зубной скрип услышали все.

— Есть ещё одно имя, — хоть в чем-то должно повезти! — Некая Принцесса.

— Эйлин Принц, — рассмеялась Вальбурга. Сириусу стало вдруг интересно, почему ей так смешно.

— Принцесса без королевского приданого, — изрек Поллукс.

— Принцы — отменные зельевары. Правда, были, — Регулус просто сказал то, что знал.

— На Эйлин Принц они, собственно, и перестали быть, — известила Кассиопея. — Ты разве не говорил Альфарду не общаться с ней? — спросила она брата.

— Говорил, — с небывалым спокойствием признался Поллукс. — А толку?

Сириус терпеливо переглядывался с Ремусом — здесь со вторым дневником следовало заканчивать. Люпин кивнул в ответ.

Из контекста не было сомнений, что Принцесса — это женщина, и хорошо, что личность её теперь установлена. Одним слепым пятном меньше. Но дальше в этой истории копаться сейчас не нужно. Сначала Сириус решил поговорить о некоторых вещах с Регулусом.

— Могла бы и не спрашивать, — вздохнула Кассиопея.

Сигнус и Друэлла появились, когда остальные сели за стол. Регулус заметил, что тётя выглядела уставшей, и глаза у неё были красные. Она с вымученным лицом опустилась на своё место, а после, почувствовав на себе взгляды, попыталась выдавить улыбку. Нежно-розовые пионы, которые она наколдовала, чтобы украсить стол и обмануть других насчет своего настроения, никого не убедили, однако были прекрасны.

Дядя Сигнус шутил в своём привычном канцелярском стиле, который был слишком сложен для сдобренных вином Блэков, но во многом только благодаря ему присутствующие вообще о чем-то говорили. Всех обуревали самые разные домыслы, но все они думали об Альфарде Блэке, пытаясь понять, знал ли кто-нибудь из них его по-настоящему. Сигнусу становилось тревожно от взгляда на их кислые лица. Что же такого они пропустили? Он и представить себе не мог.

Кикимер подал им грибной крем-суп, затем рыбу с лимоном и печеными овощами, а на десерт успел соорудить пирог с голубикой, которую удалось спасти от детей. Даже в условиях экстренности ужин с блеском удался. Жаль, что не все ощутили вкус еды.

После Блэки разбежались по гостиной и некоторое время занимались кто чем. Поллукс листал дневники сына и ни с кем не разговаривал. Арктурус, Мелания и Кассиопея слушали, как дети рассказывают стихи. Вальбурга и Лукреция ругались почем зря. Сириус утащил куда-то Ремуса на пару слов, а Регулус, обходя острые углы, пересказывал Сигнусу и Друэлле, суть разговора.

— А вы не думали, — неуверенно спросил Регулус, — рассказать обо всём Нарциссе?

— Нет, — неожиданно резко ответила Друэлла. — Её голова достаточно забита проблемами.

Регулус опешил и не стал спорить.

— Как думаете, — в нем появилась боязнь задавать неудобные вопросы. — Согласился бы Люциус сменить сторону?

Сигнус звучно кашлянул, как бы напоминая, что он вообще-то представитель правопорядка, и лучше лишний раз не культивировать тему того, что его зять — Пожиратель, дочь — осужденная Пожирательница, а племянник — бывший Пожиратель. Сигнус Блэк являлся серьезным, собранным, уравновешенным человеком. Он не прятал голову в песок от очевидных фактов, но упоминание конкретно этих деталей действовало ему на нервы. По правде, он боялся за свою карьеру, которая держалась на честном слове.

— Вы не хуже меня знаете, дядя, что у него есть Метка.

— Знаю, — прагматично отозвался Сигнус. — Всё зависит от того, каковы будут наши успехи к моменту, когда Волдеморт вернется. Люциус не перейдет на слабую сторону и совершенно точно не станет шпионом. Я знаю этого ящера. Пока он не напугается, предлагать что-то бесполезно, а сейчас он считает, что его Метка уже никогда не загорится.

— Объяснять ему, что всё в точности наоборот бесполезно?

— Как отбирать золото у нюхлера.

Через десяток минут Блэки начали снова собираться на диванах и креслах, и беседа о Волдеморте, Мраксах и крестражах сама собой возобновилась. Греющие уши Гарри и Атрия спрятались в портьерах, но Сириус их нашел:

— Идите-ка, найдите Кикимера. Он даст вам тесто что-нибудь слепить.

— Мы уже лепили вчера, — возмутилась Атрия.

— Хотим собирать шишки, — потребовал Гарри.

— Попросите Кикимера. Он отведет, — наконец ему удалось выманить их из-за портьер щекоткой, с криками и смехом.

— Кто такой Волдеморт? — серьёзно спросил Гарри.

— Никто! — ляпнул Сириус, мысленно обругав себя. Даже для ребенка это прозвучало неправдоподобно. — Один преступник. Но вам его уже не надо бояться.

— Он умер, да? — с непонятным восторгом спросила Атрия. Сириусу стало не по себе от этого маниакального блеска в её глазах — в точности как у его собственной матери.

— Да, — промямлил он. — Бояться нечего.

— Папочка всем покажет, — хвастала Атрия, таща за собой Гарри.

Но в глазах крестника он видел… недоверие? Сириус надеялся, что день, когда ему придется сказать Гарри о том, что он сейчас соврал, никогда не настанет, потому у Волдеморта не останется крестражей и он никогда не возродится.

— Если подытожить, — задумчиво начал Регулус, — то, во-первых, Тайная Комната — не детская байка, и она действительно открывалась в сорок третьем. Тогда он, судя по всему, создал первый крестраж.

Ремус подтвердил.

— Хм, — задумался Регулус. — Может, я думаю не о том, но живой василиск, возможно, ещё сидит в Хогвартсе, а это значит, что найти яд…

— Регулус! — с упреком окликнула его Мелания.

— Смотрю, Феликс разъел тебе последние мозги. Будет тебе яд. Подожди до завтра, — пообещала Кассиопея.

— Ладно, ладно, — обиделся Регулус.

— Дядя был уверен, в том, что и открытие Тайной Комнаты, и убийство Риддлов остались на совести Волдеморта. Было создано два разных крестража, и если во втором случае — это кольцо, которое он мог украсть там же, например, в доме далеко не нищих Риддлов, то что в первом случае — совершенно непонятно. Но вряд ли это был ценный предмет, что делает поиски ещё сложнее, — ещё раз повторил Сириус.

— Как будто до того, как он расколол душу, ему религия не позволяла красть вещи, — пробубнила Кассиопея.

— Но между тем, их уже два, — вёл подсчет Арктурус.

— Медальона Слизерина больше нет, — напомнил Регулус.

— Это три.

— Но есть ещё Чаша. Я уверен, что это крестраж, — Сириус не давал никому забыть о своей находке.

— Четыре.

— Ты уж извини, но даже найти кольцо, о котором нам ничего неизвестно, будет легче, чем ограбить сейф в Гринготтс.

— Замётано. Сам найди крестраж, который будет удобно уничтожать, — усмехнулся Сириус.

— Давайте сосредоточимся, — упрекнула внуков Мелания. Ремус листал третий дневник. — У нас немного времени, прежде чем детям наскучит швыряться шишками в Кикимера.

Блэки выглянули в окно: Кикимер оборонялся, но моментами специально пропускал удары, чтобы подогреть интерес детей. Гарри и Атрия, запыхавшись, бегали к кромке леса в поисках новых орудий.

«Всё, что мне известно о крестражах» — рукопись, которая застревала комом в горле, когда её читаешь. Заключительная часть автобиографии Альфарда Блэка, пропитанная смирением перед своей участью и горькой иронией над прожитой жизнью. Он всегда знал, что в конечном итоге останется в одиночестве, но не переставал делать то, что считал правильным. Он был изгнан и не понят самыми близкими — большей частью все они были сейчас в этой комнате.

Ремус условился с Сириусом не болтать о личной драме его дядюшки. Отделить эмоции от изложенного было почти невозможно, потому что страницы и строки пропитались ими ровно так же, как и чернилами.

Но Ремусу требовалось сделать это. Намекать на семейные склоки Блэков? Нет, он не глупец и ещё хочет быть прощенным за то, что Сириус так сумасбродно ему обо всем поведал.

— Мистер Блэк в основном делился своими размышлениями — процесс создания крестражей⁽²⁾, влияние на волшебника и места, где Волдеморт, возможно, спрятал эти предметы, — слукавил Ремус.

— Где, по его мнению? — чопорно спросила Вальбурга.

— Большая вероятность, что в Хогвартсе. Том Риддл любил Хогвартс, и, даже став Волдемортом, питал слабость к школе. Далее, деревушка Литтл-Хэнглтон, в особенности — старый дом Мраксов и особняк Риддлов. Гринготтс мистер Блэк тоже не сбрасывал со счетов, но известно, что у самого Волдеморта ячейки не было, поэтому, вероятно, его ценности хранил кто-то из сообщников, как в случае с сейфом Лестрейнджей. Не исключено, что крестраж может находиться в одном из домов Пожирателей — спрятан там с разрешения хозяина или без. Остальные места мистер Блэк отмел, и совершенно точно был уверен, что все крестражи, сколько бы их ни было, находятся на территории Британии. Так легче следить и кроме того, он не оставил бы свои сокровища где ни попадя, как и не выбирал для создания крестражей вещи, которые ничего не значили для него.

— Нужно всё проверить, — Регулус казался очень воодушевленным и полным сил.

— Но-но, одни вы туда не сунетесь, — притормозил его Поллукс. Регулус в одно мгновение помрачнел, словно у него спросили документы в баре.

— Несомненно! — поддержал дед Арктурус. — Мы идем все вместе.

«Такими темпами, — думал Сириус, — нам достанется только Люмосом подсвечивать».

Однако в этом не было ничего страшного. Как сегодня выяснилось, «если согласиться и сделать по-своему, можно сохранить немало нервов». Сириусу казалось, что Регулус поддержит эту идею.

— Что говорил Альфард про влияние? — деловито поинтересовался Сигнус. — Слабеет ли создатель крестража при этом или нет? Вот что мне покоя не дает.

— Мистер Блэк утверждает, что волшебник должен слабеть, но всё зависит от его потенциала. Более того, среднестатистический волшебник не может создать больше одного крестража, а Волдеморту удалось как минимум четыре.

— Он подпитывался за счет Меток, не надо забывать. Они тянут соки из его подданных, — напомнила Вальбурга.

Это снова вернуло мысли Регулуса к необходимости снять Метку Люциуса Малфоя. Сколько же их всего? Справится ли его мать? Переламывая его связь с Лордом, она боялась. Отец лучше её разбирался в этих цепочках, но у неё лучше получалась концентрироваться. Наверно, то был первый раз за многие годы, что они друг другу не помогали.

— Это может быть объяснением, — оценил Сигнус. — Но Метки появились не сразу, верно? — он посмотрел на Ремуса с вопросом. — Такое безобразие — и на руке — в школе бы заметили.

— Судя по всему, Метки появились после выпуска из Хогвартса, — подтвердил Ремус. — А значит, первые два крестража он точно создал без их поддержки.

— Я не совсем понимаю, — вступила в разговор Друэлла. — Магический потенциал привязан к телу, не к духу, — никто не спешил соглашаться или возражать, потому что никто не мог точно сказать, и Друэлла решила объяснить: — Магия ведь живёт в теле, и способности почти всегда передаются от родителей детям. Маг не рождается сильным или слабым из-за своей души. Это больше вопрос наследственности и других генетических премудростей, в которых я ничего не смыслю — так что извините, леди Мелания, если я несу околесицу, — Мелания покачала головой, и Друэлла заговорила снова: — Почему магические способности слабеют от создания крестражей? Магия — это больше про тело, чем про душу.

— Есть маги, которые не могут ходить, видеть, слышать или говорить. У которых нет рук или ног. Но это никак не ослабляет их способностей, — поспорила Мелания. — Эта тема полна загадок. Сказать «да» или «нет» здесь нельзя. На всё находятся исключения.

— Я считаю, что всё объяснимо противоестественностью, — вмешался Арктурус. — Пусть способности привязаны к телу, деление души на части не может не сказаться на силе.

— Именно так, — согласился Ремус. — Без сомнения, создание крестража строится вокруг раскола души, но тело, как составляющая, тоже участвует.

— Кто-нибудь из вас пересилил себя, когда я просил прочитать про ритуал? — полюбопытствовал Регулус. Большинство молчало. — Он не такой тошнотворный, как то, для чего нужен.

— Ну, мы с Поллуксом осилили, — отчиталась Кассиопея.

— Я тоже прочитала, — ответила Мелания без колебаний, а Арктурус принялся разглядывать свой галстук. — Думаю, ты всё поймешь, Друэлла, если узнаешь суть.

Друэлла побледнела.

— Хорошо, расскажите. Я послушаю.

— Это древнее колдовство. Всё, что нужно для его свершения, существовало как тысячу лет назад, так существует и сейчас. Три элемента. Один символизирует тело, вмещающее душу. Другой — дух человека, желающего расколоть свою душу. Впоследствии именно эта часть всего определяет характер будущего крестража. Третий элемент — кусочек внешнего мира. То, что было, есть и будет после нас в этом мире. Осязаемое и очень символичное доказательство жизни на земле, — роль рассказчика мрачных вещей пересушила Ремусу горло. — Чем являются эти элементы?

— Кровь, — Арктурус и не читал книгу, ответ его был уверенным. — Очевидно, тут без неё не обойтись. Кровь подразумевает оболочку физическую.

— А может, нос? — не удержался Сириус. Регулус попытался придавить улыбку.

— Что там второе, волк? — спросила Лукреция, махнув рукой на этих клоунов.

Бровь Ремуса дергалась каждый раз, когда Блэки к нему обращались.

— Дух. Точнее, какой-то кусочек индивидуальности, предопределяющий сущность крестража.

— Воспоминания, — выдал Поллукс.

Поллукс напоминал Гусеницу из маггловской сказки про девчонку Алису — дымил, создавая в воздухе густой табачный циклон, отвечал иносказательно, не очень заботясь о контексте своих мыслей. Его старческую душонку всё-таки задело то, что речь шла о его первенце, которого он пережил, как и свою жену.

Жизнь проносилась перед глазами. Да, Поллукс мог с уверенностью сказать — дух и воспоминания связаны нераздельно. Второе в его случае может уничтожить первое.

— Действительно так, — признал Люпин. — Воспоминания должны быть сильными. С ними предмет, в который вкладывается осколок, перестает быть просто вещью. Он оживает и живёт своей жизнью, навечно храня образ своего хозяина — точнее, той его версии, которая была в воспоминаниях.

— И травы. Три вида, — блеснула знаниями Кассиопея. — Листья яблони, бессмертник и клевер.

— Понимаю, — объявила Друэлла. Это звучало так, словно она хотела поскорее закончить этот разговор. — Тело, дух, символ жизни. Теперь понимаю.

За окном стемнело. Через стеклянную крышу колодца светили ясные звёзды. Гарри и Атрия забежали в дом, наперебой жалуясь, что замерзли. Кикимер ворчал. Дети нашли ручей в лесу и промочили ноги, а потом убегали, не давая домовику высушить обувь. Вальбурга решила, что они ведут себя слишком свободно, и отправилась напомнить им, что к чему в этом мире.

— Мне нужно домой. Завтра Нарцисса обещала навестить меня в ателье, — сообщила Лукреция, накидывая мантию.

— Пожалуйста, ни слова ей, — убедительно попросила Друэлла.

Зная, что Лукреция и Нарцисса поддерживают общение, Друэлла каждый раз просила её держать рот на замке — но Вальбурге об этом ни разу не напомнила, что было весьма занятно.

— Конечно!

«Иногда лучше, когда тётя Лукреция чем-то расстроена и молчит, — подумал Сириус. — А теперь она взбешена ссорой с матерью и может что-нибудь сболтнуть».

Ему, в отличие от Регулуса, совсем не нравилась идея переманивать Люциуса на их сторону, хотя он любил Драко, и судьба Нарциссы ему была не безразлична.

— У меня уж кости ноют, — пожаловалась Кассиопея. — И завтра нам в банк, — Поллукс не отреагировал на её напоминание. Он поднялся на ноги, опираясь на свою трость, и вышел в квадратный колодец. — Кхм, ладно. Поговорим завтра, — тихо пробубнила старушка. — Волк, помоги мне вскарабкаться по ступенькам. Если ваше приглашение, конечно, распространяется и на меня.

— Оставайтесь, — кивнул Сириус. — На третьем этаже полно комнат, — секунду он сомневался. — Скажите об этом деду Поллуксу, если найдете.

Кассиопея подцепила Ремуса под локоть, и они двинулись к лестнице.

Друэлла безучастно попрощалась и скрылась в камине. Сигнус ненадолго задержался.

— Завтра в Министерстве. Дай мне знать, если есть свободная минута поговорить, — негромко сказал дядя и тоже исчез. Может, от него, как от адвоката, не укрылось, что они чего-то недосказали.

Сириус цепко сгреб дневники Альфарда и спрятал за спиной, пока ими — а если быть точным, самым последним — никто не заинтересовался. Регулус сидел, склонившись над думосбором. Сириус подтолкнул его локтем, собираясь еле слышно заговорить.

— Думаю, мы заслужили отдых. Мелания, как считаешь? — прервал тишину голос Арктуруса.

— Если это удобно, — ответила бабушка, уловив, на что он намекает. — Спрашивай Сириуса, а не меня.

— Внук, — торжественно обратился Арктурус. — Позволишь нам погостить недельку, пока моя ностальгия не утихнет?

Сириус нерешительно замер, не находя, что сказать.

— Э, — промычал он. — Да. Без проблем. Наслаждайтесь. Только я редко дома появляюсь.

— А Ремус? — поинтересовалась бабушка. Здесь Сириус окончательно потерялся. — Он обмолвился, что занимается наукой.

— А. Ремус! Он, да. Он постоянно что-то изучает.

— Тогда мы не заскучаем в его компании, — сказала Мелания.

«Ремус будет счастлив», — кисло подумал Сириус.

Что ж, это прогресс. Мелания, Арутурус и Кассиопея явно поставили Ремусу положительную оценку. Только Сириус пока не понимал, что для него проще — когда его друзья не нравятся и к ним никто не пристает, или наоборот. Странные ощущения, но с этим можно будет разобраться позже.

Он опять вернулся к Регулусу и потряс его за плечо, пока старики увлеченно рассматривали альбомы со старыми колдографиями.

— Можешь ты подождать минуту? — прошипел брат. — Дай досмотреть. Не хочу ничего пропустить.

На столе стояли склянки с разномастными воспоминаниями Блэков о Волдеморте, а точнее, о том, кто когда-то звался Том Риддл.

— Забери с собой, и пошли в кабинет, а то дед Арктурус, весь в ностальгии, отберет у тебя думосбор.

* * *

В маленький кабинет можно было попасть из библиотеки. Он прятался за одной из книжных полок. Конечно, о нём все знали, поэтому назвать его потайным причин не было.

Зато комната хорошо была защищена от звуков извне. Они гуляли по колодцу, пронизывающему этот дом, ударялись о стеклянную крышку, словно невидимые птицы, и возвращались назад, блуждать по просторам коридоров и комнат. Завывания ветра, шорохи, шум, скрип старых половиц. К звукам здесь следовало привыкнуть, не бояться их странности.

Известно, что старые дома волшебников тоже живут и имеют характер. Дом на площади Гриммо был буйным и властным. Каким бы ни было его настоящее название, особняк Альфарда никогда не буйствовал, несмотря на внушительный, размашистый вид и загадочные звуки, наводняющие каждый закоулок. Он напоминал спящего, громко храпящего великана или добродушного, неуклюжего толстяка.

— Наш отец был не первым Блэком, который умер по вине этого психопата, — озвучил Регулус.

Сириуса тоже не отпускал гнев. И горечь. Дядю Альфарда уже никак не поблагодарить. Он умер в одиночестве, несмотря его старания и любовь к семье, которая забыла его ради сомнительных идеалов.

Сказать старикам всё как есть или нет — это он не мог решать сам. Они были стары, и сложно судить насколько крепки морально. Пока они переваривали всё, что им сообщали, но всему есть предел. Глядя на деда Поллукса сегодня, Сириус в этом убедился — а ведь сказать, что он любил этот высокомерный кусок льда, можно было только с большой натяжкой.

— На, — Сириус сунул брату стакан. Регулус всё ещё кипел, и стакан пришлось поставить рядом. — Медовуха дяди Альфарда — за дядю Альфарда.

Теперь Регулус поднял стакан.

— За дядю Альфарда.

Братьев преследовало одинаковое чувство — как будто дядя Альфард умер во второй раз.

— Как он столько узнал в одиночку? — не верил Регулус.

— Дядюшка был параноиком не хуже Грюма, а человек, который смотрит на вещи с меньшим оптимизмом, редко ошибается.

Регулус не выпускал книги из рук.

— Может, я лишился ума, но здесь есть что-то ещё, — сказал он.

— Заметил, да? — фыркнул Сириус. — Какие-то секреты он так и не раскрыл, и половину прозвищ черт разберёт.

— Как ты их нашел?

— Дядя оставил подсказки, чтобы я нашел. Он написал об этом в дневнике незадолго до того, как умер.

— Наверно, хорошо запрятал.

— Ха! — хохотнул Сириус. — Я бы сказал, он не хотел, чтобы я их нашел.

— Неправда. Просто спрятал в своём стиле. Ты же помнишь, какой он был изобретательный, — Регулус на секунду завис, вспоминая, как неординарно и в то же время строго Альфард держался на людях. — И он правильно сделал. Непонятно, кто ещё их мог найти.

— Он написал, что и тебе что-то припрятал.

Регулус удивился, а потом поник.

— Должно быть, ту самую книгу о крестражах, которую принес в нашу библиотеку.

— Не думаю. Ты сам сказал, дядя очень хорошо прятал вещи.

— И не только вещи, — добавил Регулус.

---

1) lobato (исп.) — «волчонок»

Вернуться к тексту

2) Согласно версии автора, для создания крестража сначала требуется провести ритуал, а уже потом раскалывать душу. Наверно, так было бы меньше недоразумений в стиле «шел — упал — проснулся бессмертным». Т.е. случайно создать крестраж нельзя. Единственное исключение — Гарри Поттер, ведь в этом случае Волдеморт никаких ритуалов не проводил ни до, ни после.

Вернуться к тексту