Виноваты звёзды (джен)

Своеобразный саундтрек к главе :

Muse — Exogenesis Symphony Part III (Redemption)

* * *

Первое ноября. Погода не стала лучше. Всё тот же мерзкий леденящий ветер, пробирающий до пяток, но тёмные тучи, прежде обступающие Лондон со всех сторон, рассеялись, позволяя жителям наконец-то увидеть небо.

Просидев всю ночь в столовой, Блэки начали собираться на кладбище Кенсал-Грин, куда утром были приглашены все, кто хотел проститься с Орионом. По правде, они не надеялись увидеть там никого, кроме своего семейства. Такое время, что каждый день похороны. И там, и здесь. К тому же приглашениями занимался Кикимер. Блэкам, едва выбравшимся из под завала уму непостижимых событий, хватало головной боли и помимо этого.

Все уже были почти готовы отправляться, только бабка Кассиопея до последнего носилась со своим траурным туалетом, желая выглядеть на все двести процентов — будто бы это её сегодня хоронили. Она то и дело просила Вальбургу сделать что-нибудь с её пелериной, которая лежала на плечах старушки абсолютно не так, как ей хотелось бы. Ах, если бы Вальбурга не была такой уставшей, она нашла бы слова, чтобы поставить тётку на место, но в данный момент они были вынуждены терпеливо ждать, пока приступ капризности пройдет.

На столе валялась замусоленная ранняя газета, спецвыпуск с высокими одами о невероятной победе: «Избранный звёздами для опасной миссии необычный маленький волшебник — Гарри Поттер, имя которого запомнит каждый из нас. Видит Вселенная — от этого ребенка можно ждать великих свершений».

«Вот и началось», — подумал Сириус, снова взяв в руки кипу истрепанных бумажек, пробегаясь глазами по тексту. После чего газетенка была яростно отброшена на другой край стола.

Его кидало то в жар, то в холод. Плюс острая восприимчивость к звукам, которые как демоны шептали, кричали, говорили без умолку — последствия пребывания в эпицентре Адского пламени и несвоевременного принятия некоторых срочных мер. Плечи противно щипало от мази, которую бабушка Мелания заботливо приготовила для него. Бинты. Саднящая рука с перемотанным порезом и общая фрустрация. Ни грамма сна и квадратная голова, каждый звук казался громче, чем он есть в действительности. Даже тиканье наручных часов вызывало один за другим приступы раздражения. Он осушил третью чашку кофе, пытаясь приглушить укоренившийся во рту привкус снадобий, прописанных ему доктором Макмилланом, и абстрагироваться от пререканий, доносящихся со второго этажа. Прилетевшая сова настойчиво стучала клювом в стекло, поддерживания стук стрелок в желании свести его с ума.

Сириус впустил пернатого почтальона: она держала два письма — одно из Аврората, другое от Дамблдора. Ни одно, ни другое, по правде, читать не хотелось.

«Уважаемый Сириус Блэк, уведомляем вас о том, что сегодня в одиннадцать часов утра состоится вручение дипломов выпускникам Академии при Аврорате и их рабочее распределение». И так далее, и тому подобное. Хорошо, что хотя бы за час удосужились предупредить. Совсем радостно — что его не выкинули из Академии после феерического визита Грюма, но возможно, веселье ещё впереди.

Рабочее распределение. Вот и официальная работа. Однако к этому моменту Сириус уже запутался и забыл, зачем конкретно он подался после школы в Аврорат. Было ли это его взвешенное решение? Теперь, когда Джеймса не стало, Сириус перестал понимать. Возможно, он просто плыл по течению всю жизнь.

«Сириус, приходи сегодня в полдень на кладбище в Годриковой впадине проститься с Лили и Джеймсом» гласило второе письмо, написанное взбалмошно, совсем не в стиле Дамблдора. Будто бы все приглашения уже разослали, а потом директор вспомнил, что не предупредил лучшего друга погибших. Какая досада. Старик стал весьма забывчив. С таким же успехом позабыл, как этой ночью отправил авроров на Гриммо, чтобы они доставили Регулуса в камеру.

Расписание Сириуса на сегодня было очень плотным, как он только что понял. Тут были и похороны, и выпускной, и опять похороны. Ему хотелось всё это перемотать, чтобы время побежало быстрее. Когда события приятны, хочется всё замедлить, остановить. Когда они скучные и скорбные — наоборот. Весь день представлялся цепочкой официальных событий, на которые Сириус был обязан доставить себя и просто быть — по несчастному стечению обстоятельств Блэк терпеть не мог такие мероприятия.

Кассиопея наконец-то была удовлетворена своим внешним видом. Все мысленно её за это возблагодарили, после чего Арктурус собрал всех в столовой и принялся искать портключ по своим карманам. Блэки почти отчаялись попасть сегодня на кладбище, поэтому в полном составе помогали Арктурусу, обступив низкорослого волшебника со всех сторон, напоминая муравьев, облепивших ценную находку. Не присоединился только Поллукс, нервно пускавший дым из трубки, стоя неподалеку и притворяясь, что они ему не родственники.

Через пять минут Блэки догадались приманить портключ, покоившийся, как оказалось, на каминной полке в библиотеке, а вовсе не в кармане Арктуруса… А Поллукс ставил, что это займет минимум четверть часа.

И вот Блэки, укутанные в черное, появились на Кенсал-Грин. Мать как обычно подсунула Сириусу всё самое парадное и отглаженное, предварительно деликатно намекнув, что в ином виде к семейному склепу Блэков его даже на милю не подпустят.

— Опять слегка промахнулся, — добродушно признал Арктурус, оглядываясь вокруг.

— Салазар помилуй, Арктурус, это очень некстати. Не все так шустро передвигаются, как ты.

— Здесь недалеко, — он уже шагал впереди всех, бодро ведя рядом бабушку Меланию.

Кассиопея выругалась и взяла под руку брата.

Промахнулся Арктурус совсем не «слегка». Идти прошлось долго. Кладбище было как город, если прибавить к его площади места, где захоронены волшебники, а магглы их попросту не видели. Регулус часто посещал семейный склеп с родителями, Сириус же был здесь лишь однажды до сего момента, ещё маленьким — на похоронах бабушки Ирмы.

Заросли деревьев и кустарников становились всё гуще. Бабка Кассиопея расчихалась и стала ругаться ещё пуще. Леди Друэлла скользила взглядом по посаженным вдоль дорожки растениям — ей вслед распускались алые розы. В чаще мелькали громоздкие каменные склепы. Фигуры, украшения, архитектурные изощрения — кто на что горазд. Странно, что люди тратят усилия на постройку подобного. Не всё ли равно, где гнить? Вот о чем думал Сириус.

— Ну, неужели! — возрадовалась Кассиопея, повисшая на плече Поллукса. — Допёрлись. Мелания, пожалуйста, умоляю, займись портключом сама в следующий раз.

На удивление Блэков, они были здесь не одни. Рядом со склепом их терпеливо ждали и другие волшебники.

Друэлла увидела хрупкий силуэт женщины с ребёнком на руках. Белокурые волосы, поникший вид. Оставив манеры, она бросилась к Нарциссе и внуку. За ней, придерживая слетающую шляпу, побежал муж. Там же был и Игнатиус Пруэтт, муж Лукреции, стоящий под руку с дочкой Виэтрикс. Регулус был рад увидеть доктора Деймоса Гампа и его жену. Старик не упустил случая позвать младшего Блэка назад себе в ученики. Чуть в стороне обособленно стояли члены семьи Макмиллан. Племянник Мелании, Остин, который усердно руководил лечением Ориона. Его сын, Эдвард, тот самый молодой мужчина с платиновыми волосами, который так напоминал Малфоев, он также помогал отцу. Жена Эдварда — Мирцелла, в девичестве Гамп, внучка доктора Деймоса. Рядом с Мирцеллой стояла девочка четырёх-пяти лет, их дочь. Её звали Джульетт.

Вслед за Друэллой и Сигнусом, дед Поллукс и бабушка Кассиопея тоже направились поговорить с Нарциссой. Арктурус и Регулус разговаривали с Гампами. Лукреция была с дочкой и мужем. Вальбурга, кратко поприветствовав всех, отправилась в склеп. Сириус, не зная, куда себя деть, подошел к семье Макмилланов, с которыми разговаривала бабушка Мелания.

— Нет, Остин, это не твоя вина, — говорила Мелания. — Это не то, от чего можно было вылечить, уверяю тебя. Нам нужно было время, и вы постарались дать его нам как можно больше. Мы все очень благодарны. Это не повод для вас усомниться в профессионализме. Вы же знаете, все смертны.

«Тик-так», — снова принялись за своё дело наручные часы.

— Всё равно. Я надеялся понять, в чем дело. Он был слишком молод, — доктор Макмиллан будто бы тоже не спал всю ночь, быть может, и больше.

То же самое можно было сказать о его внучке, которая еле стояла на ногах, поэтому Эдвард подхватил её на руки.

— Мы совсем ненадолго, миссис Блэк. Видите, в каком мы состоянии, — сказал он.

— Да, конечно. Спасибо вам, что нашли время прийти. Наверняка много работы в больнице?

— Неимоверно много, тётя. У нас буквально два часа, чтобы выбраться из Мунго куда-нибудь. Решили проверить, как вы. Потом, возможно, позавтракать где-нибудь в Лондоне. Джульетт с нами всё время, не хочет оставаться дома.

— В больнице интереснее, — сквозь сон пробормотала девочка.

Мелания улыбнулась, ей было это знакомо. Каждый из детей Макмилланов провел полдетства в Мунго, бегая за родителями, устраивающими обход, заглядывая в палаты к больным или ведя с ними беседы, зачитывая письма слабовидящим старикам, сопя на кушетке в комнате отдыха, пока шла операция.

Сириус понял, что и в этой компании он будет не в кассу, решил просто постоять рядом и подождать, пока первое официальное событие на сегодня закончится. Сонная девочка на руках колдомедика заставила его мысли выйти на орбиту, вращаться снова и снова вокруг вопросов, на которые у него не было даже заготовки для импровизации. Гарри. Атрия. Что. Делать. С детьми.

Его кинуло в жар, галстук душил. Побочный эффект от барбекю на адском костре в коктейле с нелегкими думами. Сириус поёжился.

Тик-так.

Взглянул на часы, время уже поджимает — через полчаса начнется вручение дипломов.

Тик-так.

Однако с отцом он ещё не попрощался.

Тик-так. Стрелки часов стали стучать громче.

Он встал в эту фирменную позу стража. Руки в замке перед собой, ноги на ширине плеч. Так стоять было удобно, даже если долго, и уже вошло в привычку.

Тик-так. Он представлял, что сейчас охраняет какой-то особо важный объект, будто бы они с Джеймсом снова на первом курсе Академии, проходят практику при Гринготтсе.

Тик-так. Джим тоже носил часы, они достались ему от отца.

«Но, быть может, ты хочешь с кем-то проститься?»

Тик-так. Этот звук бился о стенки его головы, медленно превращаясь в мигрень.

«У меня ещё будет на это время».

Тик-так.

Раздраженно избавившись от галстука, Сириус направился в склеп, оставляя за спиной родственников и надеясь, что матушка не погребёт его заживо в гневе прерванного уединения.

* * *

Мраморные ступени, пышно покрытые мхом по обе стороны, были начищены до блеска. Переступая через одну за другой, Сириус видел в них своё отражение и думал обо всём, что хотел бы сказать отцу. Было много вещей, за которые он хотел бы попросить прощения, и самая первая из них — за то, что оставил без ответа его письма в далеком семьдесят седьмом. Отец, в отличие от остальных членов семьи, проявил упорство в попытке вернуть его домой.

Сириус окончательно разбил сердце матери в тот день, когда ушел. Сердце отца — когда прошел мимо него, как призрак прошлого, на платформе девять и три четверти. Первая осень, когда Поттеры провожали его и Джеймса в школу. Поттеры, а не его родная семья, наблюдавшая за происходящим издалека. Вальбурга и Регулус — исподлобья. Отец не заботился о том, чтобы скрыть свои чувства. Обида и разочарование. Орион заметил промелькнувшую рядом с ним шевелюру старшего сына, на лице которого даже мышца не дрогнула, когда он, обходя толпу учеников, натолкнулся на собственного отца и, не одарив его даже кивком, последовал дальше. Сириус чувствовал на своей спине его взгляд и знал, что сейчас он делает больно. Но если отрекся, если сказал всё, что сказал он в тот последний вечер — назад дороги нет. Значит, отрекся. Значит, он теперь в одной шеренге с Андромедой, о которой никто, абсолютно никто из старших не обмолвился добрым словом с того дня, как её портрет был выжжен с гобелена.

Отец был последним человеком, имевшим тайную надежду на обратимость этой вражды. Недавняя оттепель в диалоге между Сириусом и семьей должна была стать бальзамом на его сердце, которое, к сожалению, уже перестало биться.

Сколько раз он мог сказать отцу, что ему жаль, после своего возвращения на Гриммо? Великое множество раз. Жаль, не потому, что признает, что был не прав, но, по крайней мере, от того, что Орион — тот, кто сожалел об этой вражде — заканчивает свою историю вот так. Внутри Регулуса горел огонёк сумасшедшей надежды на спасение отца, Сириус присоединился к его крестражному делу больше из собственных побуждений, но признаваясь самому себе, что огонек надежды брата поселился и в его ожиданиях. Почему?

После месяца визитов в старый дом он четко вычислил ту самую дверь, но ни разу так и не ступил на её порог. Сам он представил себя на месте отца — прикованным к кровати, безуспешно балансирующим над пропастью беспамятства на тонком канате здравого смысла, не дающем упасть, питающимся воспоминаниями и причинами, почему надо держаться, вернуться назад. Что, если бы та ледяная стена между ним и Атрией уже существовала, и дочь пораженно стояла бы за дверью, не решаясь войти? Как глупо, подумал Сириус, было бы с её стороны.

По ту сторону двери, его дочь, возможно, так же переминалась бы с ноги на ногу, понимая, что в картине, которую ей предстоит увидеть, есть доля её вины, её отсутствия, бездействия, и это «жаль» не повернет время вспять.

В памяти Сириуса всплывали воспоминания об отце. Его наказания, которые, сложно признать, но всегда были честными. Его похвала — всегда по делу и не такая скупая, как от матери. Его реакция на детские проказы и попытки перечить взрослым — не просто гнев и раздражение, как свойственно Вальбурге, а искренне сожаление, что его дети делают или говорят подобные вещи. Однако незамедлительно после этих эмоций следовало проявление жесткости, без которой быть главой семьи просто невозможно. Их отец умел по-доброму шутить и был единственным, кому за шутки Вальбурга не была готова отрубить голову топором для разделки мяса, собственно, как и единственным, кто вызывал у неё искреннюю улыбку, не имеющую ничего общего с едкими усмешками или маской радушия. Он был единственным, кто подобрал ключик к этой женщине. Единственным, кому она открыла свою душу. Единственным, кого она не колола своими ядовитыми иглами. Секретом, как ладить с ней, владел только Орион. Только он мог утешить её, когда она была готова швыряться предметами мебели.

Сириус шел, не зная, чего же ждать сейчас, когда его мать, его личный, безжалостный моральный инквизитор, стояла рядом с телом единственного человека, который абсолютно и необратимо любил её без всяких «но». Как василиск, лишившийся хозяина-змееуста. Она старательно, как умела, прятала свою любовь к отцу от детей, чтобы, не приведи Мерлин, не показать им, что он имеет на неё рычаги влияния и способен смягчить её решения. Сириусу казалось, что со смертью отца Вальбурга может провалиться в глубокую бездну сумасшествия. Её тихая реакция, молчаливость, отсутствие слёз и проявления эмоций подталкивали его к выводу, что это, вероятно, случится, и это действительно пугало его.

— Уже начала сомневаться, что ты спустишься, — сказала она, не оборачиваясь.

Даже не взглянув, она узнавала его шаги, и как всегда, читала без всяких слов. Сириус, как мальчишка, чертыхнулся от того, как внезапно она сказала это, и подошел ближе, остановившись по правую сторону от неё. Эхо разнесло по подземелью её слова. Вальбурга смотрела на каменную гравировку:

«Орион Блэк

11 марта 1929 — 31 октября 1981»

В руках она крутила кольцо, принадлежащее Ориону столько, сколько Сириус себя помнил.

— Я должна отдать его тебе, — сказала Вальбурга, раскрыв перед сыном ладонь с кольцом. — Но я не чувствую, что это правильно.

Зато честно.

— Я никогда не претендовал на него, — легко ответил Сириус.

Зато честно.

— Но так следует, потому что ты первый претендент по мужской линии, — беспристрастно продолжала мать.

Он никогда не видел себя человеком, стоящим во главе Блэков. Регулус справился бы в тысячу раз лучше, Сириус признавал без обиняков — его младший брат был рожден для этого. Если бы только у Ориона было больше времени для того, чтобы Регулус окреп, стал смелее и увереннее в себе. Пока он всё ещё оставался умным и многообещающим юношей. Отец был болен, Сириуса просто не было рядом, Вальбурга не знала, на сколько частей разорваться и что ей делать. В таких условиях Регулус стал лидером и сделал всё, что от него зависело, но невооруженным взглядом можно было заметить, насколько он опустошен сейчас. Ноша была не так легка.

Регулус ещё не готов, а Сириус никогда не будет готов. Среди всех кандидатур он видел только одного человека, которому этот «титул» действительно нужен был сейчас, как сила земного притяжения, для того, чтобы остаться в этой реальности.

— Не стал бы так легко игнорировать женскую линию, — Сириус пристально посмотрел на мать.

— Чепуха, — фыркнула она подобно кошке, даже не пытаясь понять смысл сказанного. — Мне просто нужно набраться духа и отдать его тебе.

«Просто так взять и вложить в руки этому разгильдяю все полномочия превратить наш милый родовой особняк в притон оборотней, грязнокровок и сквибов!» — подумала Вальбурга по старой привычке и ощутила острую необходимость помедитировать. Но что ей было делать? Где-то между просьбами не быть к Регулусу слишком строгой и не выкидывать коллекцию портсигаров дражайший супруг настоятельно попросил её на смертном одре простить Сириуса, попытаться понять его и принять. Но Мерлин милостивый, прошли годы — она жила и твердила себе, что он никогда не вернется, что не понадобится это прощение. Что характер у него — настоящее проклятие. Что он презирает их больше всего на свете. Что он ни разу и не вспомнил о том, какие страшные и оскорбительные слова произнес перед побегом, и ни она, ни отец, ни брат — никто из них никогда его не волновал, только предатели крови на прочее отрепье. Годами он ей снился в кошмарах. Годами она вымещала злость, выговаривая его юношеской колдографии за всё. Годами срывалась на Регулуса за обиды и раны, которые ей нанес другой сын! А теперь вот он — непонятый герой, который с самого начала знал, что Волдеморт изверг и подонок! Простить и любить, традиции — пересмотреть, враждебность — выключить, толерантность — проявить. При всём этом нельзя по щелчку отключить всю эту душевную боль, растущую, как тьма, годами в её сердце.

Затаив дыхание, Вальбурга повернулась к сыну и неуверенно протянула ему кольцо. Сириус его взял, с любопытством покрутил в руках, улыбнулся и вложил обратно в ладонь матери, сомкнув её пальцы вокруг драгоценности. Она не знала, то ли ей злиться — ведь кто бы подозревал, каких моральных сил ей стоил этот жест, то ли выдохнуть. Сказать, что Вальбурга была удивлена тем, насколько Сириус не был заинтересован — это промолчать, и то, как он театрально ей это показал, было неописуемо дерзко. Всё же она надеялась, что заполучить право и свободу менять в их семье всё, от чего Сириус был не в восторге, должно быть для него очень заманчивой привилегией — хотя бы для того, чтобы насолить ей или выкинуть из прихожей коллекцию отрубленных эльфийских голов.

— Никто, кроме тебя, пока не подходит на эту должность, — сказал он.

Вальбурга опешила. Оказалось, Сириус отказывался совсем не в пользу Регулуса.

— Традиции… — начала она.

— Требуют пересмотра.

Мать очень странно на него смотрела, абсолютно не моргая, вцепилась взглядом.

— Хорошо, это буду я, но только пока ты или Регулус не будете готовы.

Сириус усмехнулся, вычеркивая себя из этого предложения.

— У меня сегодня выпускной из Академии авроров, — неожиданно даже для себя выпалил он. Хотелось поделиться хоть с кем-нибудь.

Брови Вальбурги едва заметно поползли вверх.

— Что же, поздравляю, — сказала мать. Надо же, такое откровение. — Будет какая-то церемония?

— Учитывая, что они определились несколько часов назад, что хотят провести выпускной сегодня, скорее, хаотично кинут в нас дипломами и отправят по домам.

— Как же не устроить шоу, — хмыкнула Вальбурга. — Показать всем, что победили.

Сириус не сразу понял, что она имеет в виду, и промолчал.

— Что-нибудь известно про рабочее расписание? — поинтересовалась Вальбурга.

— Нет. Совершенно ничего. Точно только то, что больше одного выходного ждать не стоит. Чтобы не разочароваться.

— При счастливом раскладе, быть может, будешь навещать детей два раза в неделю, — мелодично ответила Вальбурга, едва дождавшись, пока он закончит фразу. Будто бы это именно та тема, которую она хотела обсудить, на которую она уже заготовила, что сказать.

— Навещать? — переспросил Сириус.

— Я своё слово держу. Я обещала тебе заботиться о внучке, если ты найдешь Регулуса. Ты это выполнил. Исчезновение Лорда не отменяет нашей договоренности. К тому же, ты будешь занят, кто ей займется? Да ещё и мальчишка Поттер теперь на тебе. Ты хоть думал, что с ним делать, прежде чем обязался быть ему отцом? Понятно, что в случае Атрии ты вообще не думал — либо делал это не головой, но сейчас ведь можно было адекватно оценить свои возможности?

Тон её речи сменился на поучительный. Сириус переменился в лице и дернулся ей что-то доказывать в ответ. Она жестом показала ему, что не закончила говорить:

— Но тем не менее, — спокойнее продолжала она, — всё, что было сказано ночью, во время твоей баталии с Дамблдором, о помощи в воспитании Гарри — это не пустой звук.

— Откуда тебе знать? Тебя там не было. Они за меня вступились, потому что любят палки в колеса другим повтыкать, а тут Дамблдор и такой повод благородный, чтобы это попрактиковать! — распалялся Сириус. — Но неважно! Никто из них не имел в виду реальную помощь.

— Именно, меня там не было, но если бы и была, стояла бы на твоей кандидатуре. Имея в виду реальную помощь, чтобы ты знал.

Сириус не мог окончательно доверять матери, как и любой человек, кому недавний акт доверия принес лишь смешанное чувство обмана и пребывания в тупике. После такого даже благородные намерения принимаешь за подвох, надувательство. Нужно ли объяснять, как подозрительно выглядело предложение матери при этом, и кто знает, что она этим преследовала? Нет, даже слабая тень способности проявлять доверие ещё не вернулась после недавнего крушения авторитетов.

Что бы ни защитило Гарри, Дамблдор не приложил к этому руку. То, сколько людей они потеряли — невосполнимая потеря, которую упаковали в праздничную упаковку, словно торт, и подали всем на восхищение под приторным соусом слова «победа», мгновенно навесив на годовалого ребенка звание Избранного. Сириус не хотел для него такой судьбы. Он желал вырастить Гарри достойным волшебником, не замешанным в чьих-то партиях. Просто исполнить волю его родителей, пожертвовавших собой ради его спасения, и они, совершенно очевидно, тоже не хотели превращать его жизнь в бесконечную войну и испытание, которое он должен пройти один за всех, раз уж ему вручили эту почетную «статуэтку». Они всего лишь хотели, чтобы он жил.

Как же слабы те взрослые волшебники, если они передали эту эстафетную палочку младенцу, потерявшему родителей, спасшемуся чудом. Ответственность за то, что сами не смогли сделать. Как же просто лепить ярлыки, и пусть это только красноречивая статья, разозлившая Сириуса. Статья, написанная на эмоциях, приукрашенная, как подобает, красным словцом, но и это тоже крохотная ступень, чтобы укоренить в массовом сознании факт, что этот мальчик теперь в силу своей исключительности чем-то обязан магическому миру, и если опасность снова постучит в дверь — не беда, у нас есть Избранный, который однажды уже пережил Убивающее проклятье. Вдохновенный символ того, что нам всё нипочем, и не требуется ничего менять, ведь «правда всегда побеждает».

Но не всякий в этой войне ощутил, что у надежды есть две стороны медали. Она может как воодушевлять, так и очень больно бить. Как это случилось с ним, Сириусом, когда он отослал влюбленную в него беременную девушку подальше, предварительно разбив ей сердце. Как это случилось с не обделенным дальновидностью Регулусом, который неистово надеялся спасти отца. И пусть кто-то — да тот же мудрый Дамблдор! — скажет, что «иногда надежда — это всё, что у нас есть» — нельзя позволять надежде быть единственным, что ты имеешь, иначе это уже вовсе не твоё оружие, а ты — заложник обстоятельств. К тому же, очень спорно, что в жизни самого Дамблдора бывали ситуации, когда он мог положиться исключительно на нечто такое расплывчатое. Удобный механизм, применяемый теми, кто стоит на вершине пищевой цепочки.

Если и были одаренные порцией скептицизма волшебники, там, у руля этого корабля, также не отменяющие возможности повторения минувшего хаоса, они останутся в тени, не высказав сомнений, не проведя работы над ошибками на случай, если подобное снова случится. Заключить всех до одного Пожирателей Смерти в Азкабан — это не профилактика. Если уж такой прецедент истребления, пыток и террора над волшебниками имел место быть, эта идея рано или поздно возымеет плоды, но уже в чужих головах. Все снова окажутся такими же беспомощными, какими они были в предыдущем серьезном противостоянии. И не в первый раз в истории.

Очень удобно подготовить на этот случай Избранного и, когда ситуация достигнет апогея, свалить на него этот стотонный груз ответственности. Без вариантов. Дамблдор победил Гриндевальда, остальные же непрестанно твердили, что только он способен спасти ситуацию. Это был первый прецедент. Сейчас выбирать одного волшебника, который, в случае чего, будет расхлебывать заваренную другими кашу, похоже, вошло в моду. И этот человек — не Министр магии, не сильнейший волшебник — ребёнок!

Из-за своей тупости и слепоты Сириус подвел под смертельный удар судьбу дорогих ему людей. Этот шах и мат от Петтигрю предназначался в первую очередь ему, как привет из прошлого. Ярость и презрение к Питеру не стали слабее по сравнению с глубочайшим, уничтожающим чувством собственной вины. Во чтобы то ни стало он обязан достойно позаботиться об их сыне. Единственный туманный вопрос — как сделать это в одиночку?

— Я не хочу воспитывать его как Избранного.

— При всем желании я не смогу воспитывать его как Избранного в одном доме со своей внучкой, — иронично сказала Вальбурга и мгновенно обыграла это, наткнувшись на мрачную физиономию сына. — Правила для всех одинаковые, все в одних условиях. В моем доме не будет никаких Избранных.

Пластинка крутилась на повторе годами, записывая на подкорку всё более жирным и размашистым шрифтом, что вернуться — это предать себя. Годами он повторял мантру «я ушел, я сделал выбор» на каждое треволнение, возникающее в его внутреннем монологе. Сейчас Сириус уже не мог ощутить ту точку невозврата, которую он миновал так давно, это вводило в ступор и замешательство. Мысли непослушно разбегались, когда он не находил эту привычную почву под ногами. «Что я здесь забыл? Почему я всё ещё не ушел? Нужно найти способ оборвать силу ритуала, рассказать всем о крестражах, забрать детей и бежать куда глаза глядят из этого серпентария!» — сказала бы устаревшая версия того же Сириуса Блэка.

Его преданность, словно флюгер, неопределенно вращалась, металась, не принимала сторону. Верный пёс больше или не видел пока никого, заслуживающего его доверия, или теперь точно не позволит злоупотреблять его покорностью.

Скребущее внутренности чувство, будто он предает память о погибших друзьях, оставляя их сына в том доме. Но ведь дело не в Поттерах, а в самом Сириусе, который настолько запутался в своей преданности и том, кто больше её заслуживает, что сам считал себя предателем, метавшимся меж двух огней. Внутренний диалог превратился в настоящую драку с самим собой.

Удар. Ты не должен был возвращаться! Никогда!

Удар. Естественно! Нужно было сидеть на заднице смирно, дожидаясь чьих-то отсталых указаний!

Удар. Надеюсь, теперь ты счастлив — не только ты сам ощущаешь себя предателем и кретином, того же мнения и Дамблдор! И Грюм! И весь Орден! Твои друзья в раю и то перекрестились — думают, что кто-то под Обороткой веселится, но ты точно такого сделать не мог!

Удар. Не приплетай сюда Джеймса и Лили, они бы всё поняли, в отличие от тебя! В конце концов, я сделаю всё, ради того, чтобы и Гарри, и Атрия были счастливы. Пусть даже дети останутся с ней на какое-то время, это вынужденно, но я буду всегда начеку.

Противник упал на спину, презренно смотря на заполучившего преимущество «нового» Сириуса, который совсем не собирался его добивать — и это было ошибкой, он снова позволил «старому» себе заговорить.

— Не думал, что ты станешь таким, — тихо сказал его двойник, сплевывая кровь. — Ты пытаешься убедить самого себя, что поступил правильно. Ты закрываешь глаза на вещи, в которых виноват, пряча голову в песок, словно страус. Быть посему — забудь ошибку, допущенную с Поттерами! Забудь свою ошибку с Петтигрю! С Марлен! Но ты забыл, что есть вещи, которые подлежат необратимому выбору. Вещи, из которых тебе нужно выбрать что-то одно из двух, и после того, как выбрал, ты уже не можешь переиграть, передумать, переголосовать. Ты выбрал другую сторону в этой войне, или твоя память настолько коротка?! — заорал он, сбивая оппонента с ног мощной подножкой.

Он придавил его к земле, колотя кулаками, и «новый» Сириус пропускал удары один за другим, пытаясь безуспешно скинуть противника с себя:

— Как ты не понимаешь, однобокий ты ублюдок, что не всё делится на два!

«Старый» Сириус резко остановился, в очередной раз занеся кулак, и любопытно округлил глаза.

Настоящий Сириус опомнился и потряс головой, удалив из памяти сумасшедшую сцену.

— Я… — осекся он, прикидывая, что он реально может сделать в этой ситуации. Нанять няньку для Избранного? Таскать детей с собой на работу в Аврорат? Поставить в общей гостиной две люльки? Попросить секретаря посидеть с ними? Какой-то каламбур. Он мысленно хлопнул себя по лбу. — Что-нибудь придумаю.

— Ну-ну, — едко ответила мать.

Ядовитая ящерица уже просчитала, что некуда ему деться в этой ситуации. Даже проявив участие, ей было очень сложно остаться равнодушной и не понаслаждаться ситуацией хотя бы самую малость. Вальбурга видела эту безысходность на его лице и нежелание быть в долгу перед ней. С того часа, как Избранный появился в её доме, она была уверена на девяносто процентов, чем всё закончится — ребенок останется жить на Гриммо. А как иначе? Как Сириус собрался их воспитывать? Он ещё сам не совсем состоявшийся человек. Вальбурга представила себе — если только до неё дойдут какие-то слухи о том, чему учит детей их новомодный папаша… Нет, её сразу настигнет седина. Она не может так просто дать ему ещё один прием, как манипулировать расписанием её головной боли. Достаточно с него — сматывать её нервы в клубок. Позорить свою семью она ему больше не позволит. Мало ли как он может облажаться с воспитанием Избранного, хотя и выгрызал это право зубами и когтями. Виделось ей, Сириус откусил больше, чем может прожевать.

То, что он будет обязан матери — уже обязан за Атрию, — до чертиков его бесило всякий раз, когда он вспоминал об этом.

— Только на первое время, — буркнул он. — Пока не устроюсь на работе.

Вальбурга довольно ухмыльнулась, едва не хлопнув в ладоши. Кто знает, насколько затянется это «первое время»? Вероятно, надолго, когда он снова прочувствует, как это удобно — не заботиться ни о ком, кроме себя.

— Как пожелаешь.

В любом случае, забрать внучку она ни за что на свете не позволит, вот только Сириусу об этом знать не обязательно.

— Какой-то ты дохлый, — сказала Вальбурга, покосившись на него. Картинки «тогда» и «сейчас» для неё упрямо не сходились.

Сын представил ей нечто скисшее: вроде улыбки, вытянутой на дыбе. Да, пожалуй, так можно заметить какое-то сходство.

Но всё ей было навязчиво и непреодолимо любопытно, что скрывается там, внутри: быть может, новые струны, на которых можно поиграть?

— Почему ты вернулся? — копнула она.

Вот она, та самая инквизиция. Разговоры, высасывающую всю душу. Вопросы — всегда в яблочко.

— Ты сама написала то письмо, к чему пустые расспросы? Тебе был нужен Регулус, мне — безопасное место для дочери. Честный обмен.

— Отчаянно, — легко сказала она. — Но почему ты остался после? Носиться с Регулусом и его крестражами?

Сириус шумно выдохнул — будто выкачал весь воздух из легких, прежде чем ответить:

— Сидеть на месте было уже невозможно. Сплошной застой, никаких поручений.

— Никаких поручений, — повторила она, посмотрев себе под ноги. — Дамблдора можно понять. Я бы тоже скорее действовала самостоятельно, чем поручила что-либо тунеядцам, не способным отличить вилку для спагетти от устричной.

Сириус одарил её сердитым взглядом.

— Что? Не защищаю его. Он в сто крат двуличнее меня.

Вальбурга смотрела на отрешенного сына как на заблудшего таракана.

Казалось ей, что для посторонних людей в прошлом было так просто открыть его голову и переставить там всё на свой манер. Вынужденно оставшись в одиночестве, он стал слушать только себя, а не подпитываться чужими идеями, глушащими все сомнения и нестыковки удобных реалий. Удобно делить на «правда и ложь», «добро и зло», «враг и друг», но в такой системе бывает слишком много сложных случаев и исключений, которые любой человек с возрастом начинает признавать, в конечном итоге и вовсе стирая четкую черту между вышеупомянутыми антонимами. В его случае грань исчезла как-то уж слишком поздно и внезапно. Необоснованное недоверие, предательство друга, смерть друзей и любимой — пожалуй, этого достаточно, чтобы заставить даже такого упрямого барана, как Сириус, принять, что добро не всегда побеждает, и рамки у того, что «хорошо» и «плохо», не всегда строгие — всё зависит лишь от того, где эти рамки начинаются и заканчиваются лично для тебя.

Он будто собственноручно надел шоры, сам себе запрещая смотреть на то, что лежит за линией абсолютной «правильности». Снял их на минутку, решился поручить ей дочь и быть в одной команде с Регулусом, через какое-то время напугался, снова надел. Что же, прогресс всё равно велик — хотя бы ей теперь известно, что упомянутые шоры не приклеены к Сириусу заклинанием вечного приклеивания. Вальбурге было бы на руку, если бы он окончательно избавился от этого аксессуара. Внешний вид и отчужденность сына свидетельствовали, что теперь эта маска — траурная, а удерживающее её на месте заклятие — ничто иное, как чувство вины, подкрепленное презрением к себе за принадлежащие ему промахи. И, конечно же, в завершение ансамбля — его нахождение здесь, с ней, отвратительной, помешанной матушкой, от которой он бежал-бежал да и прибежал назад, стыдясь ещё и за эту слабость. Признание безысходности.

— Не в твоем характере слушать меня и признаю, что много воды утекло с того времени, как я могла давать тебе советы. Но я хочу сказать, что думаю, а ты, если тебе будет так неприятно, заткни уши.

Экзекутор медленно занес топор, сейчас зачитают приговор.

— Пора прощаться с несбывшимися надеждами. С людьми, которые тебя предали или обманули. Забыть совершенные ошибки — все мы допустили их великое множество, не ты единственный. Закрыть старый том, открыть новый, вдохнуть воздух реального мира. Прокручивая всё вперёд-назад, браня себя за сделанное и выискивая сказочный момент, где будто бы можно всё изменить — если бы, естественно, можно было вернуться, — ты не более чем пропускаешь грязь через сито, пытаясь найти мифический грамм золота, который, на самом деле, был вовсе не в грязи, а давно съеден глупыми мышами, принявшими его за сыр. Но ты снова и снова наклоняешься к земле, собирая грязь в сито, повторяя вновь и вновь приевшиеся действия. Пытаешься переварить обед, не проглотив его. Кареты проезжают мимо тебя, люди с любопытством смотрят, удаляются, движутся — их день продолжается. Только ты всё стоишь со своим ситом и грязью, не желая признать, что золото потеряно. И пусть бы признал и тоже двинулся дальше, как те кареты, но вот уже стемнело, а ты продолжаешь, тратя своё время, когда мог бы уже добыть новое. Реши сам для себя, здесь и сейчас, кто стоит твоего доверия, кто его заслуживает, идет тебе навстречу, а кто сплел паутину, чтобы ты в ней увяз, но не будь пленником своих воспоминаний. Не позволяй прошлому приказывать тебе, что делать сейчас: будь то про верность, будь то про месть. Путь продолжается, ты застоялся на месте, спрашивая других, что делать, и споря с самим собой. Хочешь — гни спину в своем Аврорате, я займусь воспитанием детей. Помоги с крестражами, если тебе это интересно. Но самое время принять произошедшее и отпустить. Я пытаюсь, соизволь и ты.

Сердце Сириуса глухо забилось. Приговор был зачитан, но палач только опустил топор — удара не последовало.

Вальбурга ловко завернула свои метафоры, перекрыв ими толику раздражения, доставленного ей самобичеванием и прогрессировавшей разболтанностью в характере Сириуса, но в целом говорила душой, чем чувствовала, зажмурившись, исполняя последнюю просьбу почившего мужа. Она делала этот шаг, желая закончить войну во всем — в том числе и в своем доме. Один крохотный шажок — быть может, он сделает разницу. Чем ответит?

Сириус где-то на середине запутался и так и не выбрался, но был немало шокирован тем, что впервые в его жизни слова матери прозвучали действительно как совет — пространный, перегруженный знаками и параллелями, резкий, но это был совет, а не приказ, не ругань. Он всё ещё был бесконечно далёк от того, чтобы сказать «спасибо», или всерьез всё внезапно «отпустить». Место этого он сдержанно кивнул, не смотря ей в глаза, склеив губы в тонкую полоску.

Но и этого ей было достаточно. Кивок, не яростная тирада с заголовком «Да что ты понимаешь?» — излюбленное сочинение из золотого фонда её старшего сына.

— Всё не приходилось к слову спросить тебя, — начинала Вальбурга тему, которая давно её озадачивала. — Кем была мать Атрии?

Сириус еле заметно покраснел и нервно усмехнулся. Никогда ранее ему не приходилось говорить с его дотошной матерью о девушках, пусть и в таком ключе.

— Её звали Марлен Маккинон. Училась с Регулусом на одном курсе, но на Гриффиндоре.

— Найдутся какие-нибудь колдографии?

— Что? Зачем?

— Показывать Атрии.

— Да, должны быть.

Он посмотрел в пол.

— Что же, дам тебе время попрощаться, — она снова посмотрела на гравировку. — Не опаздывай на свой выпускной.

Сириус, не зная, что сказать, кивнул и пропустил её к ступенькам. Он сам подошел ближе к гравюре, как за спиной послышался голос матери:

— И, Сириус, — начала она, — твоя дочь помнит тебя и всегда ждет, что ты придешь.

Нарочно или нехотя, его личный инквизитор, которому требовалось хоть немножко свежей крови, напоследок расковырял покрытую корочкой едва зажившую рану и вышел из склепа, будучи сегодня почти нежным.

Дамблдор, быть может, сто раз покаялся, что вообще доложил Сириусу о письме Вальбурги, не дав тому шанс продолжить их смиренно ненавидеть.

Не было бы ни отцовства Сириуса, потому что его дочь, вероятно, отдали бы на воспитание в семью магглов, ни её звёздного имени. И даже немаловажного успеха в уничтожении крестража — кто знает, быть может, Регулус, отчаявшись, отправился бы в ту пещеру один и погиб.

«Один волшебник не сможет достать её и остаться жив. Я просчитал это».

«Хотя первоначально таков был мой план».

Не было бы того ритуала и клятвы уничтожить все крестражи, ставшей для семьи Блэков прочным клеем, слепившим их вновь вместе. Регулус не отправился бы в Лютный переулок и не подслушал бы там о планах Пожирателей, а это значит, что братья не оказались бы там, где они оказались в Хэллоуин, благополучно выхватив Гарри из занесенных над ним щупальцев профессора. Не случилось бы скандального конфуза с опекунством Гарри, и, Мерлин знает, что бы натворил Сириус, не пригвозди его Регулус тогда к полу заклинанием на пару часов.

Нужно было набраться духа, чтобы признать ценность даже тех условий, в которых Сириус сейчас пребывал. Даже если Дамблдор всего лишь использовал случай, чтобы переманить Блэков на свою сторону, разведав, что их лояльность Волдеморту может быть весьма относительна и хрупка — неважно.

Появление Блэков не сделало ситуацию хуже. То, что он сейчас испытывал — результат его собственных просчетов, а до этого ему казалось, что именно эта семейка омрачает его существование.

* * *

Один из тех портключей, который был только у доверенных деятелей Министерства, перенес Сигнуса и Сириуса в кишащий волшебниками холл. Понимая, что за перенос сюда ещё одного «пассажира», не прошедшего контроль, Сигнусу никто спасибо не скажет, Сириус поспешил затеряться в толпе и не вызывать вопросов. Сигнус тоже сразу направился по своим делам. Для него первостепенной задачей было выпытать, в каком положении оказался Регулус, что об этом говорят и как к этому настроены блюстители порядка.

Сириусу казалось, что он попал в параллельную Вселенную. Сегодня обычно угрюмые, в меру надменные обитатели Министерства, выглядели просто бодрыми и приветливыми. Газет было катастрофически больше, чем обычно. Новый номер «Пророка» клепался каждый час. В каждом из них, Блэк знал это, было интервью какого-нибудь видного общественного деятеля, которого репортёры застали утром в пижаме, прибыв к дверям его дома спозаранку, чтобы спросить, что он думает по поводу исчезновения Тёмного Лорда. Вопросы повторялись, ответы тоже. В воздухе висели слова «Вы верите в это?».

Но для него не было радости. Он знал, что это не конец. Он понимал, что даже не может представить себе, сколько ещё должно быть сделано, сколько ещё должно быть положено жертв, чтобы они окончательно избавились от него. Остановись он сейчас посреди Атриума и закричи об этом во всеуслышание, его бы увезли в Мунго. Оставалось молча ждать, пока всеобщая истерия сойдет на нет и Министерство снова превратится в тыкву.

Привычный Уровень N встретил его цветами и свечами, расставленными перед колдографиями погибших авроров. Приторностью здесь и не пахло. Здесь помнили тех, кто ушел. И помнили, что сегодня не только праздник, но и траур. Вся стена длинного коридора была устлана движущимися изображениями тех, кого он уважал, на кого равнялся. Здесь же были и личные значки, какие-то памятные вещи, оставленные сослуживцами. Какие-то письма, цветы… и вдруг:

— Не повезло парням.

Надеясь не увидеть там новые лица, Сириус рефлекторно обернулся, уже почти миновав коридор скорби. Перед забором из колдографий застыли близнецы Монтегю и секретарша, Валериана Селвин. За их фигурами Блэк разглядел нагромождение свежих цветов и изображения Гидеона и Фабиана Пруэттов.

Он подошел ближе, не веря своим глазам, и, поприветствовав троицу, застыл рядом. Те кивнули в знак приветствия.

— Ставлю десять галеонов, что ты попадешь в Гидру, Блэк.

Слова Вильяма прозвучали как-то внезапно и не в тему. Все перевели на него взгляд.

— С чего ты взял? — ровно ответил Сириус.

— Да чутьё у меня на распределение, — голос Монтегю был безразлично спокойным.

— Монтегю, ты пьян?

— Это не чутьё, а статистика, — перебила Селвин, которую, Сириус прямо видел это, распирало от какой-то мысли, которую она, конечно же, не могла не высказать. — Гидра не досчиталась самого большего количества авроров. В остальных легионах их примерно равное количество, значит, в Гидру пойдет большее количество выпускников.

— Молодец, десять баллов Слизерину, — хмыкнула Гретта. — Не отправят же теперь всех в Гидру.

Девушки сцепились, и минута молчания окончательно отошла на второй план.

— Какая, к Мордреду, разница, — сказал себе под нос Блэк, собираясь удалиться.

— Ну как какая? Тебе вообще всё равно, с кем за рейтинг грызться? — Монтегю не закончил разговор. — В Мантикоре никакой конкуренции, можно быстро пролезть наверх, чтобы не отправляли спроваживать дебоширов из кафешек Абботов. А попади в Гидру, с её-то составом, придется только этим и заниматься лет пять, пока кто-нибудь не уйдет в отставку.

Монтегю тщательнее всмотрелся в лицо Блэка и замолчал, уловив, что распределение по легионам волновало его сейчас меньше всего на свете. Не так далеко от колдографии Пруэттов утопало в цветах маленькое изображение Джеймса Поттера, откопанное будто бы в личном деле студента Академии. Друг серьезно смотрел на него и даже не улыбался. Это было так странно.

На часах доходило почти одиннадцать. Двери в зал для собраний отворились, внутри начала собираться толпа. Сириус тоже пошел, потеряв нить разговора.

— Эй, — окликнул его Монтегю. Сириус обернулся. — Мне очень жаль, — сказал он. — Это искренне.

Блэк только кивнул и ушел. Не хватало только соболезнований от слизеринцев.

Он мысленно возблагодарил Мерлина за то, что зал не был усыпан конфетти и прочей праздничной мишурой, как это обычно было на выпускных. В этот раз обошлись минимализмом и сдержанными украшениями. Оставили только живые талисманы легионов, размноженные в десятки раз. Они парили под потолком зала, сидели на краю сцены и колоннах. Второкурсники Академии привычно выступали волонтерами на вручении дипломов и распределении. Они были рассредоточены по залу и указывали пришедшим, где им садиться.

Наконец-то им решили вручить драккловы дипломы. Только кому они теперь, в пекло, нужны эти дипломы?

Летом, в связи с критичностью ситуации в Магической Британии, выпускные и прочие официальные события были отменены. Министерство и вовсе сказало «не время для праздников, вы получите свои дипломы позже». Бумажки — чистая формальность. Конечно же, они уже считались аврорами, правда, не распределенными. Просто отдельный отряд младших авроров. Они точно так же получали назначения и выполняли задания вместе с теми, кто уже был в каком-либо легионе, но не получали никакого рейтинга за свои подвиги. Самое прискорбное, что больше половины ребят даже не дожили до этого дня. Спасибо Руфусу Скримжеру, который донёс эту замечательную идею с невыдачей дипломов до министра. Три года жесточайшего обучения, постоянные тесты на прочность, а после — война, где те ребята рисковали каждый день своими жизнями. При этом они официально даже не были аврорами. Кто-нибудь вообще сегодня вспомнит их имена? Имена тех молодых людей, которые тоже должны были стоять на этой сцене.

Зато идея приурочить вручение дипломов к победе над Тёмным Лордом показалась всем очень эффектной. «Посмотрите, мы всё ещё живы, мы вручаем выпускникам дипломы, а Тёмный Лорд — мёртв». Собирающиеся в зале авроры дружественно обменивались крепкими рукопожатиями, товарищи, друзья по службе обнимали друг друга, на их лицах было столько радости. «Знали бы вы, — думал Сириус, — как оно есть на самом деле. Знали бы вы все, что это не победа.»

Выпускников посадили ближе к ступеням, ведущим на сцену. Средний ряд по обыкновению был предназначен для авроров среднего ранга. Среди присутствующих там Сириус увидел Джона Долиша, Кевана Уильямсона, Лоренса Сэвиджа, чей отец занимал пост главы Аврората, и Кингсли Бруствера. Ни братьев Пруэтт, ни Доркас Медоуз, ни Эдгара Боунса там нет и больше никогда не будет. На их места никто не решался сесть.

К первому центральному ряду прошли старшие авроры. Скримжер в своей чопорной манере, каждый шаг — длина два метра, Робардс, раскланивающийся перед всеми, и Грюм, отмахивающийся от всех приветствий — впрочем, все привыкли к его нелюдимости, но никогда не переставали с ним говорить. Найдя в толпе выпускников Блэка, Грюм визуально просверлил в нём несколько дырок, тем самым выразив своё презрение, и крепко сжал палочку, будто бы думая: «какого дементора его вообще сюда пустили?».

К счастью Сириуса, которому не очень хотелось умереть на собственном выпускном, раздался голос министра, призывающий всех занять свои места. Мэйнард Сэвидж, глава Аврората и лучший — если не единственный — друг Аластора Грюма, заметил его пронзительный взгляд и отправился предотвращать назревающий коллапс. Общими усилиями они со Скримжером утолкали Грюма в кресло, после чего Сэвидж направился на сцену, озираясь время от времени. Исходя из этого представления, Блэк сделал вывод, что все старшие авроры, глава и, возможно, даже министр в курсе ночного визита Грюма, и, похоже, они ещё не понимают, что с этим делать. Да, в силу своего опыта и статуса, Грюм имел право иногда, не заботясь о какой-либо документации, прихватить с собой пару-тройку бойцов и отправиться с ними куда-то по своему чутью. Но в последнее время, учитывая его обострившуюся паранойю и большое количество жалоб от весьма уважаемых семей, к которым «вломились ночью и устроили проверку», старшие — и в особенности сам Сэвидж — старались максимально гасить его вспыльчивые порывы размазать кого-нибудь по стенке без всяких разбирательств.

Толпа окончательно расселась по местам, а Блэк думал, как он докатился до того, чтобы попасть в немилость к Грюму, и куда в целом катится его жизнь. Миллисента Багнолд попросила всех встать — вручение дипломов начиналось с минуты молчания.

А потом слова, слова, слова. О благородных жертвах, о победе, о новом мире, который ещё предстоит построить, о работе над ошибками, которую необходимо провести. Аплодисменты. Ноги на автомате понесли его на сцену. Все выпускники уже встали, вытянувшись в струнку.

Десять. Таково было число выпускников Аврората, доживших до выпускного. Их скудная кучка, девять парней и одна девушка, свели эффект от вдохновенной речи на «нет». Для присутствующих стало ясно — они по уши в драконьем дерьме. Если раньше каждый легион насчитывал приблизительно по три сотни человек, то сейчас в некоторых из них число авроров едва достигало двух сотен. А теперь прибавим к тому, что имеем, жалкую горстку вчерашних выпускников и посмотрим в глаза горькой реальности: в Аврорате тотально не хватает людей и теперь всем придется работать в два раза больше.

Багнолд и Сэвидж вручали дипломы и выдавали значки. Как бы ни старались авроры сохранять свой энтузиазм, аплодисменты были достаточно скудными и в целом отражали общее настроение, сменившееся теперь на крайне подвешенное.

— Младший аврор Сириус Блэк! — огласила Министр. — Назначается в легион Гидра, — Сириус сделал шаг вперёд, пожав руку сосредоточенной женщине, принял аврорский значок и этот проклятый диплом.

Видимо, он задолжал Монтегю десять галеонов.

— Младший аврор Гризельда Пьюси назначается в легион Гидра!

Зал заметно оживился, приветствуя единственную девушку этого выпуска. Громче всех аплодировали её старшие братья, отец и дяди. Гризельда воодушевленно шагнула вперёд — ни дать ни взять, непуганая овечка, как она вообще дошла до этого этапа, недоумевал Сириус. С какой-то детской непосредственностью она пожала руку Багнольд, приняла свой значок и диплом от Сэвиджа с видом, будто ей выдали самое ценное сокровище мира, после чего впорхнула назад в шеренгу выпускников.

Говорят, Аврорат — это наследственное заболевание, которое не обошло и слизеринцев. Среди таких семей были Пьюси, Монтегю, Хиггс и другие. Валериана Селвин работала здесь секретарём, а Джозеф Бёрк отказался от наследства ради того, чтобы дежурить сутками. Поистине удивительное место, пребывание в котором начиналось всегда с одного — со слов: «Забудьте, кто из вас с какого факультета, школа закончилась». Явился в Аврорат — будь добр оставить неприязнь к сослуживцам на входе. Этот урок оставался для Блэка самым сложным из-за присущей ему доселе однобокости.

Пьюси. Больше фамилий на «П» не было. Новые реалии этой жизни не получалось уложить в голове. Сириус стоял на этой сцене без Джеймса, а казалось, что друг всегда будет рядом. Казалось, вот закончат они Академию и заживут. Но жив только он, и, кстати, совсем не понимает, что забыл здесь. Без Джеймса всё казалось каким-то бессмысленным. Остались он и Ремус, который до сих пор с ним не связался.

Оказалось, что дружба — весьма изменчивая, непредсказуемая субстанция, не подходящая для того, чтобы строить вокруг неё свою жизнь.

— Спасибо всем. Теперь прошу каждого пройти на собрание своего легиона и оглашаю заместителей на этот год, — «Так как половины заместителей прошлого года больше нет в живых», — добавил про себя Сириус. — Командующий легионом Мантикора — Клод Монтегю. Командующий легионом Цербер — Ашер Пьюси. Командующий легионом Грифон — Бертран Хиггс. Командующий легионом Гидра — Лоренс Сэвидж. Командующий легионом Василиск — Дункан Медоуз.

Отбарабанив свою речь, Мейнард Сэвидж с учтивым выражением лица снова вернулся к беседе с Багнолд, которая его о чем-то скрупулезно расспрашивала, и пытался вполглаза следить за разъяренным Грюмом, который был способен вытворить что угодно, узнав, что Блэка всё-таки распределили в Гидру.

Всё это уже оставалось за рамками внимания самого Блэка, покидающего зал.

* * *

— Так, думаю, нет смысла представляться, — начал свою речь Лоренс Сэвидж. — Постараюсь сказать обо всем кратко и по делу. Во-первых, Блэк и Пьюси, выходите сюда, — он махнул им рукой. Сириус переглянулся со смутившейся девушкой и снова посмотрел на командующего. — Давайте в темпе, ребята, нет времени.

Гризельда и Сириус включили мозги и, пробравшись между сослуживцами, вышли вперёд, к камину, рядом с которым стоял командующий.

— Во-первых, — продолжал Лоренс. — Приветствуем новеньких, — Сэвидж крепко пожал им руки. — Во-вторых, попытаюсь ответить на эти вопросы, которые можно прочитать по вашим лицам, — он обвёл взглядом присутствующих. — Да, глава Аврората и старшие авроры приняли решение распределить выпускников поровну между легионами, несмотря на то, что в Гидре осталось меньше всего авроров. Это было взвешенное решение. Да, Гидре придется непросто при нынешних обстоятельствах, но уверяю вас, также непросто, как и остальным легионам. Озвучиваю это для тех — но всё-таки надеюсь, что таковые отсутствуют, — кто вдруг подумал, о бесконечном количестве сверхурочных часов, которые свалятся на наш бедный легион: бесконечное количество сверхурочных часов свалится на каждого работника Аврората, будьте готовы к этому или уходите.

Твёрдый голос Сэвиджа разрезал на куски плотный воздух зала Гидры. Тут все сидели или стояли, кто как — всё-таки не каждый день здесь собиралось больше сотни человек, но если такое происходило в этом зале, командующий обычно позволял своим подопечным немного забыть о дисциплине. Один был в кресле, другой сидел у камина, другие стояли у книжных полок, кто-то торчал за кухонной стойкой. Штаб-квартира мракоборцев включала в себя не только лекционные комнаты Академии, тренировочные залы и офисные коробки, но и была неким домом для авроров, которые часто проводили здесь большую часть своего дня. Или жизни. У каждого легиона была своя гостиная, что-то вроде комнаты отдыха, где авроры могли расслабиться на обеде, поспать час-другой после дежурства или между сменами. Помещение было достаточно большим, с высоким потолком и несколькими ярусами — на втором и третьем можно было завалиться в гамак и немного отдохнуть. Центральную стену гостиной отличал гобелен, покрывающий её почти полностью — на нем была изображена чудовищная гидра: змееподобное туловище и девять драконьих голов. От входа шли каменные лестницы — две наверх и одна на площадку ниже, где располагался большой камин, подогревающий вечный холод подземного Министерства. Кухня с длинным столом и высокими стульями, какие-то полки с занятной литературой, диваны, кресла, пледы и прочие атрибуты, призванные привнести сюда какое-то тепло, недостающего людям, которые мало времени проводили в родном доме.

Лоренс Сэвидж был очень похож на своего отца. Перечить ему также никто не решался. На вид ему можно дать лет тридцать пять, светлые волосы, отпущенная борода, скрывающая грубый подбородок, зелёные глаза — внимательные, внушающие доверие и одновременно некий страх. На лице Гризельды начали выступать пятна, когда командующий пристально на неё посмотрел, будто бы думая: «Придется работать с тем, что есть».

— А теперь проясним ещё пару моментов, — снова сказал он громко и четко, переводя взгляд с Сириуса на Гризельду и оборатно. — Новенькие отвечают, остальные молчат. Почему вы попали в Гидру?

В зале было тихо.

— Вы только что сказали, командующий, что в каждый легион попало по двое выпускников, — учтиво ответила Пьюси, наконец-то вернув себе дар речи.

— Уточняю, — мягко ответил Сэвидж. — Почему именно вы двое попали в Гидру?

— Насколько мне известно, — Сириус прочистил горло, — нет никакой разницы.

— А как, по-вашему, можно объяснить тот факт, что именно Гидра понесла большее количество потерь? — Он всматривался в их глаза, скрестив руки за спиной. — Или тот факт, что подняться в рейтинге здесь сложнее всего? — Блэк и Пьюси снова непроизвольно переглянулись. Командующий совершенно спокойно принял, что они оба не знают ответов на его вопросы. — Всё просто. Гидра — это легион, на который распространяется больше всего доверия Аврората. Никакого отбора в легионы нет, но в Гидру — есть. И если вы здесь, значит, вам доверились, вас приняли, а вы в свою очередь обязаны тянуться, делать успехи и доказать, что вас выбрали не зря. Говорить о том, что другие легионы слабы, неправильно — они сбалансированы. Там есть многообещающие новички и сильные бойцы, не говоря уже о том, что каждый, кто становится аврором, закаляется огнём и водой, — при этом командующий не устоял и подозрительно взглянул на мисс Пьюси. — Вы двое понимаете, о чем я говорю? Каждый из вас должен стоить десяти многообещающих ребят из любого другого легиона.

Сириус хотел бы спросить, что в таком случае здесь забыла Гризельда? Да, она закончила Академию, что по определению делает её сильной волшебницей. Но она ведь… девушка. К тому же, почему бы не отправить её в один легион с родственниками?

В этот момент его осенило, что сейчас рядом с ним могла стоять вовсе не Гризельда, а Джеймс.

— Кандидатура каждого из вас была рассмотрена и утверждена мнением большинства. Критерии вам знать не обязательно. И только попробуйте рассказать что-нибудь про Гидру своим сослуживцам из других легионов, маме или папе, другу — даю слово, у вас ничего не выйдет, — Сэвидж неожиданно улыбнулся и погладил себя по бороде, переглядываясь с другими аврорами.

Послышались сдержанные смешки.

— Вопросы?

— Сэр, то же самое рассказывают командующие каждого легиона своим подопечным?

— Никак нет, младший аврор Блэк. Примите это. Ещё вопросы от новичков? — он посмотрел на Гризельду.

Та немного испуганно покачала головой.

— Отлично. Займите свои места. Теперь обсудим более взрослые вопросы.

* * *

Аврорский значок на пиджаке, рабочий график и диплом в кармане мантии. Собрание окончено. Сириус, минуя переговаривающихся сослуживцев, отрешенно вышел из Аврората, покинул Министерство и отправился в Годрикову впадину. Ноги сами привели его к разрушенному дому друзей.

Тут тоже по периметру стояли авроры, сверху всё накрыто антимаггловскими чарами. Блэк приблизился к дому.

— Джарвис, — он подошел к широкоплечему молодому мужчине, стоящему у самой калитки, и пожал ему руку. Джарвис Маклагген, легион Мантикора.

Тот пожал руку Блэка в ответ и заозирался.

— Хочешь пройти? — тихо спросил Маклагген.

— Да. Если возможно.

— Возможно, пока не появится кто-нибудь из старших. Но, думаю, все в ближайшее время будут на похоронах. Ты сам что здесь забыл?

— Спасибо, Джарвис, — Сириус спокойно проигнорировал его вопрос. — Я скоро, несколько минут. Просигналь, если что.

Ему хотелось ещё раз побывать в этом доме, пока на него не налетели стаи стервятников. Пока его не превратили в музей. Перешагнув треснувший порог дома, Сириус ощутил невыносимый приступ ностальгии. Идя сюда, он понимал, что прихватит что-нибудь на память, но сейчас ему хотелось унести всё. Это их вещи — Джемса и Лили. Всё ещё не приходило полное понимание, что они им больше не понадобятся. Что любую вещь здесь, в сущности, и нельзя выносить, пока дом опечатан Авроратом. Но как же Блэку было плевать на это сейчас. Глаза бегали в поисках памятных вещей, хранящих воспоминания. В гостиной он забрал фотоальбомы, у кофейного столика обнаружился браслет, который Джеймс подарил Лили ещё в школе — Сириус сам ходил с другом в ювелирный, чтобы помочь с выбором. В детской, на втором этаже, под обломками стены сидел плюшевый медведь в гриффиндорском шарфе, который Блэк тоже снял и засунул в сумку — с ней Джеймс таскался на уроки на седьмом курсе, а потом и на пары в Академию. Ему хотелось унести отсюда всё. Он смотрел вокруг — тут всё хранило память о них.

Он пытался унести то, чего больше нет, будто снова хотел испить воды в той проклятой пещере, охранявшей крестраж, безуспешно черпая утекающую сквозь кубок воду. Вещи хранили память о них, но это только память, а не они сами.

Давящее опустошение. Вышел на большую сцену играть, а зал пуст, и музыку исполняет неполный оркестр, мелодия окончательно стала невнятной. Сириус стукнул по дверному косяку. В голове снова всплыли детали этой ночи, воспоминания о телах друзей, которые лежали неподвижно с открытыми глазами. Теперь он хотел скорее убраться. Кладбище — и домой. Чтобы этот день скорее закончился. Всё развалилось, разбилось на мелкие осколки, и как не пытайся снова сложить из них зеркало — оно будет кривым.

«Зеркало!» — осенило его, и он сорвался с места.

Осколок сквозного зеркала Джеймса обнаружился на его рабочем столе.

Он уменьшил ту самую сумку, в которую сгреб все вещи, и закинул в карман. Маклагген, конечно, не идиот и отдавал себе отчет в том, что Сириус прихватил что-то из дома друзей, но выносить отсюда что-то напоказ тоже не стоит.

* * *

На кладбище тоже не иначе как висели антимаггловские чары, в противном случае зрелище могло вызвать определенные вопросы — сегодня на кладбище Годриковой впадины собралось волшебников не меньше, чем на похоронах Мерлина. Блэк не имел желания лезть в эту гущу событий. Сегодня его устраивала роль массовки, обывателя.

Он остановился под ветками тиса, обозревая присутствующих. Вдали виднелась шляпа профессора Макгонагалл, рядом стояла фигура Дамблдора — сегодня в тёмной мантии. Слизнорт, Флитвик, многие другие преподаватели Хогвартса тоже были здесь. Много авроров, известных волшебников. Маги приходили семьями, зная Поттеров, возможно, только заочно. О, а вот и стервятники. Репортёры во главе с молодой и прыткой Скитер, безуспешно выглядывающей в бинокль Мальчика-Который-Выжил. Как же до невозможности глупы бывают люди, если подумали, будто ребёнок может здесь появиться. Не иначе чтобы его разорвали на мелкие сувениры подобные вездесущие экземпляры мира фауны.

Людей было откровенно много. В такой обстановке реально близкие Поттерам люди рассыпались по тихим уголкам кладбища и ждали, когда всё утихнет, чтобы спокойно проститься с друзьями.

— Здравствуй, Бродяга, — послышался родной голос за спиной.

— Привет, — Сириус не обернулся.

Ремус поравнялся с ним. Теперь они оба прятались здесь.

— Подозревал тебя, — признался Блэк.

— А я тебя.

— Оба облажались, короче.

Ненадолго повисло молчание.

— И ведь никто из нас ничего не понял. Сейчас всё кажется слишком очевидным.

— В конце всегда всё кажется очевидным, — парировал Люпин.

— Но это далеко не конец.

Ремус немного помолчал, как бы пытаясь уложить в голове смысл услышанных слов. Дыхание оборотня заметно сбилось.

— Вернётся, — настаивал на своём Сириус. — Я тебе обещаю. Это всё только чертово начало, — он кивнул подбородком на присутствующих.

Блэку стало неимоверно легче от того, что он впервые это всё озвучил. Кому бы он ещё мог сказать это теперь, если не Ремусу? Только если себе — в зеркало.

— Тебе что-то известно про это?

— Нет, Лунатик. Это сложно. В целом — очень мало. А то, что знаю, не могу сейчас рассказать. Знаешь ли, чтобы обойти Непреложный Обет, ещё надо постараться.

— Кому, Мерлина ради, ты успел дать Непреложный?

— Регулусу. И не только Непреложный, там ещё…

— Регулусу? — с издевательской ноткой и заметным нажимом повторил Люпин. — Твоему младшему брату? Ты окончательно съехал.

— Ой, Люпин, заткнись. Хватит орать. Ещё заметит нас кто-нибудь, придется говорить прощальную речь, — он напряженно выдохнул. — Всё расскажу, что смогу. Только позже, не здесь, понимаешь?

— Отлично. Спасибо, Сириус. Думаешь, я теперь смогу уснуть?

— Не кипятись. Самому тошно. Как ты сейчас? Где? — Блэк перевёл тему.

— Непонятно где, — усмехнулся Люпин. — Сегодня напился в «Дырявом котле», там же и комнату снял, поспал. Шиканул на последние сикли.

— А старик твой что?

— Ну, он, как тебе сказать, теперь не одинок, — Ремус кисло усмехнулся.

— О, — удивился Сириус. — Понятно.

— Вот я и свалил от него. А тут, как назло, вакансий для оборотней негусто. Видимо, не сезон.

— Хорошо, что шутишь, конечно, но у меня есть одна вакансия для оборотня. Требуется прямо такой оборотень, как ты.

— Какая ещё вакансия? — заржал Люпин.

— Помощник Сириуса Блэка.

— Ты тупой?

Некоторые вещи не могла изменить даже война.

— Меня почти не будет дома. Пошли ко мне жить. Лунатик, стой, — протестующе повысил голос Сириус и покачнулся, хватая за локоть удаляющегося друга. — Ты меня достал уже, серьёзно. Я не договорил с тобой.

Люпин выглядел оскорбленным.

— Ты ведь никогда от меня ничего не принимаешь. Как же ты меня задолбал, Люпин. Мне осточертело смотреть на твои скитания. Я вообще никак не обеднею от того, что ты будешь там что-то съедать, что-то брать. Это сущие пустяки для меня. Ну, получится у тебя где-то подработать — отлично, не получится — и плевать. Тем более дом стоит, огромный дом — живи не хочу. Сколько раз в неделю я там буду появляться? Хватит пальцев руки, чтобы посчитать, и ещё останутся.

— Не хочу сидеть на шее.

— Сто раз слышал уже эту песню, так что заткнись. И это не сидеть на шее, если хочешь. Если ты не можешь иначе, я завалю тебя работой, и только попробуй что-то сказать.

— Сделаешь из меня домовика?

— Я сейчас сделаю из тебя отбивную, Люпин. Мне реально твоя помощь нужна, а ещё — чтобы ты жил более-менее в доме, а не в сточной канаве. Хотя понимаю, что ты о ней так мечтаешь, а я тут оскорбляю тебя своими предложениями.

Ремус, казалось, читал про себя мантру очищения. Уж слишком долго молчал.

— Помощь в чем?

— Во-первых, присматривать за домом. Плюс, конечно же, съедать появляющуюся там еду, — прочитав по физиономии друга, что шуточный тон ему не очень по духу, Блэк решил с этим заканчивать. — Ладно. Во-вторых, я теперь опекун. И отец. Большую часть времени Гарри и моя дочь будут проводить на Гриммо с моей матерью. Не спрашивай сейчас, как это вышло, умоляю. Так вот, знаешь ли, у меня, конечно, есть право видеться с ними. Само собой. Но вот незадача — у меня нет времени на это. Я по уши в дежурствах. А значит, проводить с ними время и блюсти, чтобы их головы не были забиты идеями о маггловском геноциде, — твоя задача. Да, моя мать их защищает и, вроде бы, начинает в чем-то менять свой образ мысли. Но… Но постоянная бдительность, Люпин, никому не помешает, — сказал Блэк, непроизвольно копируя Грюма, не сразу припомнив, что сейчас не входит в круг лиц, кому дозволено использовать эту святую цитату. — Будешь учить их чему-нибудь. Только не называй себя нянькой. Я уже вижу, что ты за этим рот раскрыл. Закрой. Это не всё. Немаловажная помощь мне от тебя потребуется, когда я найду способ сказать тебе один секрет. Очень понадобятся твои мозги, чтобы докопаться до правды. Вроде бы я всё перечислил. Не ломайся.

— Ты умеешь огорошить.

— Люпин, ты достал меня, — Блэк взбесился. Этот день казался слишком длинным. — Пошли напьёмся? Вернёмся позже, когда все сгинут.

— Сейчас только полдень.

— Просто пошли, — Сириус отмахнулся от его протестов.

Над кладбищем прозвучали хлопки аппарации, прервавшие речь Альбуса Дамблдора. Но никто так и не понял, кто ушел незамеченным.

* * *

От автора:

Много чувств, много тупика и пока никакого экшена, но посчитала, что эта глава необходима. Именно о Сириусе и о том, что у него внутри.

Если в будущем найду музыку, которая, как мне кажется, идеально вписывается, тоже поделюсь с вами.