Игнотус (джен)

— «Сколько дорог должен мальчик пройти,

Чтоб мужчиной назвали его?

Или сколько голубка должна облететь

Вод морских, чтоб уснуть под песком?

Сколько лет иль веков будут пушки стрелять,

Прежде чем запретят их с концами?

Ответ, мой друг, унесен ветрами —

Ответ унесен ветрами…»[1]

Гарри открыл глаза.

Несколько минут он лежал, близоруко рассматривая дощатый потолок и раздумывая, как долго он еще сможет так бесцельно валяться на кровати в свое удовольствие, прежде чем раздастся громкий окрик тети Петуньи и нетерпеливый стук ладонью по дверце чулана. Обычно та всегда умудрялась подгадывать именно ту секунду, когда ее племянник уже окончательно поверил, что уж на этот раз про него забыл весь мир. Поэтому, чтобы этого не происходило, нужно изо всех сил притвориться, что он ничуточки не рад…

Веки опустились сами по себе. Левое почему-то немного саднило. Наверное, вчера Дадли опять зарядил ему по очкам волейбольным мячом. Он не умел играть в волейбол, но очень хорошо играл в вышибалы. В особенности, если поблизости был его кузен.

А еще пахло готовящейся яичницей и немного подгоревшим беконом. Это хорошо. Значит, на сей раз бекон он точно получит: не будет же Дадличка есть тот, который слегка обуглился.

До него все еще доносились немного дребезжащие звуки гитары и губной гармоники. Странно, репертуар совершенно не в духе Дурслей. Обычно в такое время дядя Вернон смотрит новости, но наверное, эта программа чем-то понравилась Дадли и тот в очередной раз закатил истерику, чтобы не переключали канал.

— …И сколько придется прожить взаперти

До того, как откроются двери?

И как часто придется отворачивать взгляд,

Притворяясь, что нам нет и дела?..

И все-таки лучше встать. Нет ничего приятного в том, чтобы изо всех сил прислушиваться к шагам, которые вот-вот приблизятся к твоему укрытию, предвещая раздраженный стук в дверь. Гарри вздохнул и, открыв глаза, приподнялся на кровати. Сел, свесив ноги, нашарил на тумбочке поблизости очки и кое-как просунул дужки за уши.

А затем посмотрел на свои руки. Они почему-то были забинтованы.

Обнаружив некоторое несоответствие своим ожиданиям, Гарри прислушался к себе, пытаясь понять, что происходило накануне. Он сунул руки в кипяток? Его укусил бульдог тети Мардж?

Ощущения собственного тела доходили до него приблизительно так же, как звуки добираются до ваших ушей сквозь плотные наушники из меха и пару ватных затычек. Это походило на очень сильно приглушенный крик боли во время пурги, когда снег скрадывает человеческий голос. Будто бы вся его нервная система представляла собой сплошной белый шум, как экран телевизора со сломанной антенной.

Голову охватывало что-то плотное, а в правой ее части, у виска, болезненно пульсировало. Гарри осторожно ощупал затылок и лоб и наткнулся на повязку.

Глазами двигать также было немного больно. Тем не менее это не помешало обвести взглядом комнату, в которой он до этого спал, и стоит сказать, ее форма как нельзя кстати подходила действию «обвести».

Это не был чулан под лестницей. И не было общей спальней факультета Гриффиндор. Не походила она и на спальню Рона, и на комнату в коттедже «Ракушка». Это было какое-то совершенно незнакомое Гарри помещение, где часть стены была натурально полукруглой и выложенной из камня, было одно окно, закрытое ставнями снаружи, и деревянная перегородка с приоткрытой дверью.

Из-за двери виднелся только темный кусочек чего-то вроде прихожей, где стоял обшарпанный комод. И старый кассетный приемник на нем, который все это время и мурлыкал песню, разбудившую Гарри.

«Где я? И что со мной произошло?»

Память осторожно, по чайной ложечке, как сиделка — жидкую кашу выздоравливающему после тяжелой операции пациенту, стала выдавать информацию, начиная с самых простых фактов и постепенно переходя к тем, от которых на лбу проступал холодный пот и начинало сдавливать виски. Ширмы, поставленные сознанием вокруг некоторых воспоминаний, неохотно сдвигались одна за другой, по мере того как разум, кое-как подавляя шок, тянулся за следующим фрагментом выстраивающейся в голове картины.

Спустя несколько минут Гарри помнил уже все. И о Мерлин, как он был бы счастлив, если бы сейчас и в самом деле проснулся в чулане десятилетним мальчишкой, который не знал ни о магии, ни о Хогвартсе, ни о Волан-де-Морте. Сейчас он был бы рад даже тумаку от Дадли.

Наверное, после всего, что случилось в развалинах того замка, Литл-Уингинг тоже накрыло выбросом…

Нужно было немедленно разобраться с тем, что он упустил, пока валялся здесь без сознания. Тут очень на руку оказалось то, что спал он полностью одетым. Разве что, кто-то повесил его куртку на спинку стула поблизости да оставил ботинки у входа.

Осторожно зацепив куртку и взяв в другую руку ботинки, Гарри толкнул дверь и бесшумно шагнул вперед.

— О, доброе утро! Или вечер. Прости, я как-то немного запутался во времени суток.

Сначала Гарри увидел перед собой сковороду, полную божественно шипящей яичницы с внушительной горкой бекона — глаза как-то сами выбрали более приоритетную цель, согласовавшись с желудком. И только потом, когда разум, с усилием отодвинув на потом чувство голода, проанализировал ситуацию и выдал глазам новую задачу, Гарри посмотрел на того, кто эту сковороду держал.

Перед ним стоял самый обычный, мало чем примечательный старик. Заметив взгляд своего гостя, тот приветливо улыбнулся и произнес:

— Думаю, поговорить можно и за едой.

…И каким же это было правильным решением! Очнулся Гарри где-то в тот момент, когда на тарелке почти ничего не осталось. Теперь можно было и челюстями работать поменьше, а побольше — мозгами.

Пока он ел, хозяин этого странного дома успел уйти и вернуться с двумя кружками чая. За это время никаких новых деталей Гарри не приметил — старик как старик: короткая седая борода; аккуратно стриженные седые же волосы, полукругом охватившие голову на подступах к лысине; обыкновенные брюки, такая же обычная рубашка и шерстяной жилет с узором из ромбов. Типичный старый джентльмен, по утрам проверяющий почту, днем выгуливающий престарелого терьера, а по вечерам заседающий в любимом пабе за полпинтой пива в компании таких же дедков. Наверняка еще за домом стоит какой-нибудь старенький вместительный автомобиль общей для таких машинок марки «драндулет обыкновенный производства Соединенного Королевства» с древней наклейкой на капоте «Боже, храни Королеву».

Поставив на прикроватную тумбочку кружку чая, старик уселся на стул перед Гарри, открыл банку сгущенного молока, добавил пару чайных ложек в свою кружку, методично размешал и постучал ложечкой о край чашки. Гарри, на какое-то время загипнотизированный этими действиями, встрепенулся и отставил тарелку в сторону.

— Сэр, скажите, пожалуйста… — нерешительно начал он. — Где вы меня нашли и когда?

— Ну, это были развалины, в которых, думаю, ты и ожидал себя обнаружить, — старик отпил глоток чая с молоком. — И это было полдня тому назад.

Не то чтобы Гарри ответ устроил. Скорее вопросов стало еще больше. К тому же, его память все еще напоминала прохудившийся карман, где вся хранившаяся мелочь упала за подкладку и выудить ее с первого раза было просто невозможно. Вот и сейчас, обратившись к недавним событиям, Гарри наткнулся на еще один момент, который крайне его встревожил.

— А вы находили там еще одного человека? Такого… полуседого, с короткой бородкой? Похож на вешалку с очень дурным нравом.

— Ты о Северусе?

Гарри едва не подскочил на месте. Этот тип знал слишком много для обычного старика.

— Подождите, вы же волшебник, да?

— Навроде того, — старик весело улыбнулся. — И да, Гарри, я вас обоих знаю.

— Сэр, скажите, пожалуйста — он жив?

Старик прищурился, подперев подбородок рукой.

— Это довольно сложный метафизический вопрос. Пожалуй, и положительный, и отрицательный ответы будут абсолютной правдой.

— Я вас не понимаю…

— А должен бы. Видишь ли, та же ситуация касается и тебя. Если бы кто-то спросил меня: «Жив ли Гарри Поттер?» — я бы ответил: «И да, и нет».

Гарри почувствовал приблизительно то же самое, что почувствовала бы старая вычислительная машина, скорми ей вместо перфокарты диск. Он попросту ничего не понял и не знал, как ему быть. Он лишь смотрел на старика остекленевшим взглядом, эдаким эквивалентом мигающей надписи «Ошибка системы».

Старик заметил это и покивал головой каким-то своим мыслям.

— Пожалуй, мы начали разговор не с того, — произнес он. — И в конце концов, я даже не представился, что крайне грубо с моей стороны. Что ж, будем знакомы: мое имя — Игнотус Певерелл.

* * *

Приемник за дверью еще немного пошипел, как бывает, когда на кассете заканчивается запись и дальше идет только чистая пленка, а затем с коротким щелчком умолк.

Гарри поставил абсолютный для себя рекорд по неподвижности взгляда, устремленного в одну точку пространства, пока глаза не стали настолько сухими, что даже не с первого раза удалось нормально моргнуть, когда прошел ступор.

— Вы же пошутили, да? — сипло спросил он.

— Я абсолютно серьезен, — произнес старик, чье заявление немножко не вязалось с собравшимися вокруг глаз веселыми морщинками. — А вообще, знаешь, меня твой скептицизм даже радует: после всего, что ты увидел в тех развалинах, сомневаться в моем заявлении может только человек с очень крепким рассудком.

«Или фестус. Мне этот скептицизм все лето вколачивали в голову».

— Ну, просто… вам не кажется, что для легендарного Певерелла вы самую чуточку… обычный старый человек? И это если опустить разницу во времени.

У Гарри и в самом деле не укладывалось в голове, как человек, который выглядел так, как мог бы выглядеть его собственный дедушка по материнской линии (если бы он когда-нибудь вообще видел его), оказался тем самым великим магом, что изобрел один из Даров Смерти — его мантию-невидимку.

— А как, по-твоему, выглядят могущественные волшебники? — Пока что под большим вопросом Игнотус Певерелл совсем развеселился. — Остроконечные шляпы с таинственными символами, расшитые золотом мантии из парчи, куча амулетов, перстней, необыкновенный свет из глаз и парочка рунических татуировок для защиты? О, ах да, я забыл еще про особенную волшебную палочку из редчайших компонентов, непременно сильнейшую в мире. — Он рассмеялся, глядя на вконец оторопевшего Гарри. — Знаешь, в учебниках истории этого никто не пишет, но даже легендарный Годрик Гриффиндор предпочитал простую рубаху и штаны всяким там золоченым мантиям с оторочкой из куницы. Однако портретисты не любят штанов с заплатами, такая уж у них работа.

Гарри посмотрел за спину Игнотуса Певерелла — туда, где за дверью виднелся висящий на вешалке желтый непромокаемый дождевик. И стояла пара резиновых сапог рядом с ботинками.

— Тот самый Певерелл в резиновых сапогах, ну разумеется, — пробормотал он.

— А что в них плохого? Удобная обувь для дождливой погоды, — усмехнулся старик. — Уж всяко лучше кожаных туфель. Скажи мне, Гарри: волшебника делают волшебником остроконечная шляпа и мантия?

Гарри промолчал. Он чувствовал, что разговор заходит в непролазные джунгли философии.

— В общем, это я к чему, — продолжил Игнотус Певерелл, не дождавшись ответа. — Бывают Волшебные Шляпы. А бывают такие же Волшебные Резиновые Сапоги. Вот на мне совершенно точно волшебный шерстяной жилет. Отлично греет, кстати. Все зависит от того, кто носит эти вещи. Могущество дают вовсе не предметы одежды. Если бы дело было только в них, следующим директором Хогвартса мог бы стать правый чулок Салазара Слизерина. Или дырка на пятке этого чулка.

— У нас есть Распределяющая Шляпа… — сам не зная к чему произнес Гарри. — Она определяет, на какой факультет будет зачислен тот или иной новичок.

— И вы ей верите?

— Ну… да.

— Когда люди начинают слишком доверять всяким там шляпам, а не своим собственным мозгам, наступают темные времена… — пробормотал Игнотус Певерелл.

— Кстати о временах, — Гарри решил, что пора выбираться из дремучих лесов праздных рассуждений. — Если вы все-таки тот самый… если вы мой далекий предок, то как так получилось, что вы сидите сейчас прямо передо мной?

Пока он проговаривал свой вопрос, в голове, как в замусоренной реке, всплыли на поверхность строки из дневника Темпуса Наратива: «…абнаружил што они говорят об могиле Игнотуса Певерела. Адин был его сын и говорил што отец на самом деле прапал бес вести а могила была не обходима потому што прошло много лет а он так и не нашолся…».

Где-то в отдаленном уголке разума робко заскреблась догадка.

Игнотус Певерелл развел руками.

— Время относительно, — произнес он. — Видишь ли… с моей точки зрения, мне всего лишь около семидесяти лет. И мне действительно шестьдесят восемь. С половиной, если быть точнее. Я честно прожил именно столько. Другой вопрос, если человек получает возможность пересекать это время в любом направлении, куда только ему потребуется. Я бы мог перенестись на тысячу лет вперед от своего рождения — и сколько бы мне было в таком случае? Тысяча? Или все те же шестьдесят восемь с половиной?

— Но это же, получается… — Гарри немного подумал. — Получается, та сказка все-таки врала? Вы не умерли. В Годриковой Впадине есть пустая могила с вашим именем, ее сделал ваш сын, когда вы пропали, сэр…

— Ну почему же, — Певерелл провел рукой по короткой густой бороде. — Когда-нибудь умру. Более того, в твоем времени я мертв уже много столетий и та могила все-таки пригодилась по назначению. Для меня этот момент еще не наступил — и не наступит долго. Но однажды мне придется сложить свои полномочия и вернуться к семье, которую я вынужден был оставить по очень веской причине. И там завершится мой путь.

У Гарри снова разболелась голова. И на этот раз вовсе не потому что он получил в висок увесистым камнем.

— Я понимаю, это очень сложно уразуметь с первого раза, — посмотрев в свою кружку с остывающим чаем, произнес Игнотус Певерелл. — Но просто представь себе время как рельеф. Есть горы — это будущее. Есть низины — прошлое. С этой точки зрения, я просто путешествую по ландшафту времени, поднимаясь то выше, то ниже, но однажды я вернусь в свой дом на одной из предгорных равнин и там уже встречу глубокую старость и смерть. — Он отхлебнул чай и улыбнулся. — Наш мир, Гарри, как и вся вселенная, не ограничивается всего лишь шириной, длиной и высотой. Он куда более многогранный, чем ты привык думать.

— Почему вы тогда здесь? — Гарри не столько задавал вопросы, сколько бил руками по волнам безбрежной реки неизвестности, пытаясь не то чтобы плыть, а хотя бы просто держать голову над поверхностью в надежде, что где-то впереди все-таки покажется спасительная отмель. — Вы не могли просто случайно оказаться там в тот момент, когда мне нужна была помощь. И я все еще не понял ваши слова по поводу того, жив ли Снегг. Вы ведь знаете, что там произошло, да? Вы оказались там из-за катастрофы, которую мы запустили?

Старик кивнул.

— В большей степени твои догадки правдивы. Я действительно целенаправленно пришел туда, потому что знал, что произойдет. Мы все знали.

— Мы.

— Да, именно так.

— МЫ?

— Да. И чтобы ты не повторял это местоимение в третий раз с вопросительным и восклицательным знаками, я немножко объясню тебе все. Итак, тебе интересна случившаяся катастрофа, из-за которой в нашем мире оказалось огромное количество свободной магии, что должна была до неузнаваемости изменить существующую реальность с ее законами и правилами. Могу сказать, что все твои неутешительные прогнозы сбылись почти до мельчайших подробностей.

Гарри почувствовал, как руки резко стали очень холодными. И очень мокрыми.

— За одним исключением. Все это произошло четыре тысячи лет назад.

Даже если бы прямо рядом с его ухом целая батарея пушек дала двадцать залпов, и то после последнего выстрела не воцарилась бы такая тишина. Или если бы безостановочно целую минуту орал заводской гудок, а потом умолк — и здесь не было бы того ватного беззвучия, которое окутало Гарри, когда он услышал эти слова. Он как будто бы утратил барабанные перепонки. Во всем мире не было ни единого звука, лишь что-то колотилось под челюстью.

В голове, как свиток экзаменационного сочинения по истории, разматывалась лента воспоминания, и голос Миллисенты Багнолд принялся зачитывать угольно-черные строки на желтоватом пергаменте:

«…Магия никогда не была в нашем мире изначально. Она появилась не более четырех тысяч лет назад».

Гарри сидел, вцепившись в колени пальцами и отрешенно глядя куда-то в пустоту.

— У меня, как и у тех выдающихся волшебников из своего времени, что работают вместе со мной, нет окончательного и твердого ответа, почему все произошло именно так, — продолжал Игнотус Певерелл. — Все, что мы знаем, так это только то, что четыре тысячи лет назад разразилась катастрофа из-за некоей силы, оказавшейся в нашем мире. И что событие, вызвавшее ее, произошло в будущем. Первичная магия существует за пределами наших привычных трех измерений и, возможно, просто скатилась, подобно снежной лавине, с вершин будущего в долины прошлого. А может, она и вовсе находится вне времени. И благодаря чистой случайности почти полностью оказалась в этих местах на десятки веков раньше, чем случился тот инцидент в развалинах замка. Но факт остается фактом: последствия того взрыва, что вы спровоцировали, оказались в далеком прошлом. Вы трое — причина, по которой в нашем мире есть магия. И волшебники.

— Получается… — пробормотал Гарри голосом человека, которому завязали глаза и толкнули в сторону брошенной за борт доски, чтобы он прошел по ней. — Ошибка, которую допустил Волан-де-Морт… спровоцировала появление магии задолго до того, как он вообще появился на свет? То есть он допустил ошибку, в прошлом возникает магия, спустя четыре тысячи лет появляется Том Реддл, проходит свой путь, допускает эту ошибку…

— …в прошлом возникает магия, спустя четыре тысячи лет появляется Том… И так далее, до бесконечности, — кивнул Игнотус Певерелл. — Ну или, если быть точнее, мы имеем дело не с бесконечностью, а с замкнутой временной петлей, в которой невозможно определить причину и следствие, потому что следствие одновременно и причина, а причина — одновременно следствие. И прости мне некоторую фатальность слов, однако ваша с Северусом попытка что-то предотвратить была провальной с самого начала: вас бы даже не существовало, не разразись эта катастрофа и не попади магия в наш мир.

— Эта магия… — хрипло произнес Гарри. — Она вернула нас троих к жизни, сломав реальность…

Игнотус Певерелл отставил кружку и жизнерадостно потер руки.

— О, здесь начинается самое интересное! Ты уже видишь некоторую взаимосвязь между тем, что какая-то магия воскрешает вас троих, а затем спустя время вы трое впускаете ее в этот мир, тем самым собственноручно создав все условия для вашего же возвращения к жизни в прошлом?

Гарри кивнул, тем самым бессовестно соврав. Он ничего пока не видел, кроме носков собственных ботинок и перспективы сойти с ума.

Хотя небольшое несоответствие он все-таки заметил.

— Если все так, как вы говорите, сэр, — проговорил он. — То почему реальность вообще разделилась на два потока? Моя подруга говорила, что это произошло только потому, что мы все трое создавали предпосылки для события, которое не должно было случиться. Но по вашим словам, оно уже случилось в прошлом, то есть оно уже существовало… весь наш мир — одно сплошное свидетельство этому. Однако все начало ломаться только тогда, когда нас воскресили…

— Ну, во-первых, — Игнотус Певерелл откинулся на спинку стула и сложил руки на груди. — Воскрешение людей — это очень противоестественная вещь. Добиться чего-то подобного абсолютно невозможно. В нашей реальности не собрать и сотой доли той энергии, что была бы способна провернуть подобный трюк без риска схлопнуть пространственно-временной континуум своей нестабильностью. Во-вторых, как бы наш мир ни приспособился к возникшей в нем первичной магии, она все же чужеродна ему. Видишь ли, она как штамм бактерий, что поселился в организме и вступил с ним в симбиоз, и все хорошо, пока существует баланс. Но возникают ситуации, когда иммунитет организма вследствие болезни атакует этот штамм. Или сами бактерии, воспользовавшись перекосом, начинают разрушать организм изнутри. Эдакий конфликт интересов.

— Получается, перекос случился в тот момент, когда мы все трое противоестественно вернулись к жизни?

— Именно! — Старик сделал жест, как будто бы проткнул воздух указательным пальцем. — Это был такой удар под дых для реальности, что начала развиваться, если можно так сказать, болезнь. В интересах законов нашего мира вы должны были оставаться мертвыми после своей смерти, в интересах этой магии вы должны были вернуться к жизни, потому что это было частью временной петли, где она и возникала. Вследствие этого обе стороны сыграли по-своему: вы оказались как мертвы, так и живы. Два ответа на один запрос — да и нет, единица и ноль, — и оба абсолютно верные. Это не разные ваши версии, как вы, возможно, думали. Три человека, но по два состояния на каждого для любого момента времени.

Гарри потер переносицу под очками и глубоко вздохнул. Ему очень требовался кто-то, кто смог бы просеять всю информацию через сито.

— Я видел сны… странные сны, в которых была моя могила. И пару раз меня забрасывало туда, где я мертв. Это теперь будет всю жизнь?

— Вероятно, до того момента, пока будет длиться эта «болезнь».

— И как долго?

Игнотус Певерелл сочувственно пожал плечами.

— Не могу ничего сказать о сроках. Но, вероятно, ты заметил, что в местах, где разрывается реальность, собирается первичная магия? Она защищает себя и мир, от которого уже неотделима. Как клетки тромбоцитов и лейкоцитов, она реагирует на любой разрыв как на повреждение: очищает и заращивает его. Не быстро. Увы, некоторые разрывы будут существовать еще долго, но со временем они зарубцуются. Взрыв портала тоже нанес определенное увечье, которое придется залечивать — ты видел, Гарри, как там покромсало пространство и время. Но когда-нибудь пройдет и оно.

Как бы там ни было, но что-то он уже начинал понимать, ведь другого выбора попросту не было. Правда, Гарри все еще очень сильно испытывал желание постучать по собственной голове, как по банке, в которую насыпали сахар. Чтобы там все утряслось и появилась хоть чуточка свободного пространства.

— Кажется, я понял ваш ответ «и жив, и мертв», сэр, — произнес он. — Но это вы говорили обо мне. А что со Снеггом?

— А вот это уже известно только ему.

Гарри нахмурился.

— Подождите, я что-то не очень понимаю…

— Северус сам пока не ответил на вопрос, жив он или все-таки мертв, — спокойно произнес Игнотус Певерелл. — Извини, я слегка слукавил, когда сказал, что прошло полдня с того момента, когда я тебя нашел. На самом деле все еще тянется одна-единственная секунда до полного обрушения тех развалин. Это небольшой трюк, чтобы не слишком тратить время. Я чуточку ускорил его здесь, в этом маленьком пространстве, так что за секунду нормального времени мы оба постареем почти на сутки. А там даже замок еще не рухнул.

— Вы оставили Снегга там?

— Он должен определиться сам. Это уже его собственный путь.

— Но меня-то вы не спрашивали! — воскликнул Гарри с некоторым негодованием, которое продлилось ровно мгновение — до тех пор, пока с разбегу не врезалось в очередную догадку. — Погодите… вы знали, что вы заберете меня и оставите его?

Игнотус Певерелл кивнул.

— Но в таком случае вы должны знать и о том, что он выбрал.

Гарри подождал несколько секунд, глядя на старика, а затем вздохнул.

— Я понял, сэр. Вы знаете, что вы мне этого так никогда и не сказали. Да?

— Абсолютно верно.

— Но почему?

— Знание будущего налагает огромную ответственность, Гарри. Приходится следовать уже заложенной цепочке событий. И даже мельчайшее отклонение может привести к таким последствиям, что мир придется собирать по осколкам — и все равно до конца починить все не удастся.

— Как-то это… пугающе, — признался Гарри.

— Со временем привыкаешь. Я так скажу: даже захоти я нарушить причинно-следственную связь, мне пришлось бы очень для этого постараться. Однако! — Взгляд Игнотуса Певерелла повеселел. — В качестве утешения могу сказать, что право выбора будет только за Северусом. Он сам определится, чего он заслуживает, а чего — нет.

— Значит, у него впервые появился какой-то выбор?

— А кто сказал, что у него никогда не было выбора? Ну, кроме того, что он сам вбил себе это в голову. У каждого человека есть выбор, но не каждому хватает смелости признать, что зачастую этот самый выбор делает он сам, а не судьба, несправедливость жизни или что-то еще. Даже я, зная будущее, могу сказать, что оно лишь наполовину складывается из предопределенности, а все остальное — это пути, которыми мы приходим к основным событиям. Если Северус это понял, он выберет свой собственный путь взамен чужих дорог, по которым до этого шел.

— Хорошо… — Гарри опустил взгляд на собственные руки, рассматривая забинтованные пальцы. — А что тогда насчет Тома Реддла?

— Насколько я знаю, — спокойно ответил Игнотус Певерелл, — сюда он больше не вернулся. И не вернется никогда.

— А Кингсли Бруствер?

— Он уже умирал, когда затащил Тома в портал. К сожалению, это было неизбежно. У меня есть определенные сомнения насчет того, как быстро тот мир уничтожил Тома и уничтожил ли его вообще, но что Кингсли навеки упокоился, я знаю твердо. Быть может, он был единственной преградой на пути полного одиночества Тома Реддла там — вне времени и вне обычного пространства. Вероятно, бессмертие, которое искал Волан-де-Морт, именно так для него теперь и выглядит.

— Вот только получается, что на этот раз Том был прав, — Гарри невесело усмехнулся. — Он ведь хотел добровольно-принудительно спасти свой мир — и, как оказывается, спас. Если бы не его поступок, не было бы никакой магии. Выходит, по меркам истории, Темный Лорд все же протагонист, а мы лишь пытались ему помешать…

— А сам ты как думаешь?

— Ну… Ему повезло, что эта самая история просто вела его за ручку.

— И в то же время история позвала и вас, чтобы вы оба сделали свою часть работы. Можно долго рассуждать о том, что все было предопределено и неудачи попросту не могло быть… — Игнотус Певерелл хмыкнул в короткую бороду. — Но вы-то об этом не знали. Никаких страховочных тросов, только прыжок в неизвестность — мало кто мог бы решиться на такое.

Гарри потер ноющий висок.

— Ну не совсем так. Вы же наблюдали. Я вот только одного не пойму: зачем? — Гарри посмотрел на Игнотуса Певерелла. — Только ради этого вы и оставили свою семью там, в другом времени? А те волшебники, которых вы упоминали? В этом и заключалась вся ваша работа?

— Ну, не совсем. — Старик наклонился вперед, забирая с тумбочки пустую тарелку и кружку, и поднялся со стула. — Пойдем. Мне кое-что необходимо тебе показать.

* * *

— Маяк?! Подождите, мы все это время находились на маяке?

— Если не слишком всматриваться в суть предметов, да, это маяк.

Они стояли под световым колпаком у забранного щитками фонаря и смотрели на замершее во времени море по ту сторону ограды. Гарри приблизился к поручню, взглянул на вмороженную в воздух чайку всего в паре футов от своего лица и с недоумением обернулся:

— Сэр, тут, конечно, очень красивые виды, но я не имею ни малейшего понятия, что именно это должно мне объяснить!

— А я разве говорил, что привел тебя сюда полюбоваться морем? — Игнотус Певерелл достал что-то из кармана и кинул Гарри.

Тот поймал предмет тренированным движением ловца.

— Взгляни-ка. Но всмотрись повнимательнее.

Гарри разжал пальцы и посмотрел на маленький твердый предмет в его руке. Камень. Обычный камень.

«Не совсем обычный, — шепнула память. — Ты подобрал его у развалин того замка. А потом пытался использовать, как оружие против Волан-де-Морта».

А интуиция, выглянув из-за плеча памяти, тихо пробормотала:

«Все дело в форме. Если немного подправить грани напильником, то он превратится в равносторонний параллелепипед. Точь-в-точь как тот Камень».

— Вот и новая часть нашей лекции о причинах и следствиях, а также целостности истории, — произнес Игнотус Певерелл, пока Гарри таращился на собственную ладонь. — Я помню, как в юности набрел с братьями на тот самый заброшенный замок. Он тогда еще не был таким развалившимся. Нас вели следы все той же первичной магии. Разве что, искали мы немного в другой временной эпохе. Ничего, кроме пауков и мышей, мы там не нашли, и Кадм унес с собой сувенир на память. Уже потом он похвалился, что камушек оказался пропитан магией, как губка, и проверил на нем кое-какие чары собственного изобретения. — Он улыбнулся и взглянул куда-то в сторону, вспоминая.

— Он превратил его в Воскрешающий Камень… — прошептал Гарри, на всякий случай отдалив руку с камнем от лица.

— А, на самом деле ерунда вышла.

— Ерунда?!

— Ну… — Игнотус Певерелл растерянно поскреб лысину. — В общем, он немножко сжульничал. Видишь ли, Кадм хотел своим исследованием заткнуть за пояс всех волшебников до него и заявил, что, дескать, научился вызывать души умерших. А оказалось, камень всего-навсего показывал образы людей в подсознании. В том числе и живых. Однако вскрылось это уже после того, как он сделал себе громкую рекламу и вовремя сплавил кому-то камень за увесистый мешок золота. — Старый маг расхохотался. — А потом его же собственные потомки выкупили этот камень за баснословные деньги как уникальный артефакт, когда пошли те россказни про дары от самой смерти.

Гарри растерянно посмотрел на камень.

— Значит, когда я воспользовался им… Я всего лишь вызвал миражи? Мои родители, крестный… Они не пришли ко мне на самом деле. Это был всего лишь трюк…

— Ну почему же, — Игнотус Певерелл посерьезнел. — Вызвать столько образов одновременно не каждый может. Значит, в твоем сердце нашлось место сразу нескольким людям. Это дорогого стоит.

— Все равно, — пробормотал Гарри. — Они не были настоящими.

Он отшвырнул камень прочь, за перила.

Игнотус Певерелл покачал головой.

— То есть, по-твоему, их непременно нужно было воскресить, чтобы ты убедился в искренности их чувств к тебе? Неужели недостаточно просто знания, что они любили тебя? К тому же, — он прошел мимо Гарри, протянул руку за перила и вытащил камень из застывшего во времени воздуха, в котором тот завяз. — Камушек, хоть и был немного не таким, как в сказке, но оказал значительное влияние на историю.

Старик подул на пальцы и сунул камень в карман.

— В этом и заключалась основная часть моей работы. Нашей работы, — произнес он. — Следить, чтобы все оказывалось на своих местах. Этот камень отправится в то время и на то место, где его найдет мой брат. А ты получил наглядный пример вмешательства в историю, которое ею же и было предусмотрено.

Гарри непонимающе посмотрел на Игнотуса Певерелла.

— Скажи мне, пожалуйста, что именно привело тебя к тем развалинам?

Память потрясла копилку воспоминаний, и где-то на самом дне что-то звякнуло.

— Фотография, — ответил Гарри. — Кто-то сфотографировал странные скульптуры в этом замке. В них был заключен заряд магии, который оживил меня… и остальных.

— То есть, больше ничего ты в них особенного не заметил?

— Под особенным вы подразумеваете в том числе и плод воображения?

— Его — в первую очередь.

— Ну… — Гарри замялся. — Я заметил, что их черты… В общем, в одном мне померещился Снегг.

— А второй и третий почему-то походили на тебя и Тома Реддла, — усмехнулся старик. — Ну как? Еще не догадался?

Гарри покачал головой.

— Хлебные крошки, — произнес Игнотус Певерелл. — Разбросанные во времени, чтобы по ним отыскать путь. Этих каменных фигур не было, когда я впервые посетил замок в своей далекой юности, а потом они откуда-то взялись, да еще и с полным набором знаков, которые должны были привлечь на это место определенных людей, и никого кроме них. Вневременной артефакт. И тебе придется позаботиться о том, чтобы он оказался на своем месте в потоке истории.

Наверное, так просветление и постигается. В какой-то момент мозг оказывается настолько переполнен информацией, что удивлению уже не остается места и ты с невозмутимым видом слушаешь дальше и дальше. Правда, здесь есть большая вероятность, что для расширения собственного чердака придется расстаться с крышей.

— Это сделал я? Вроде как… вложил закладку в книгу?

— Именно так. Забавно, правда? Создавать то, что ты уже лицезрел, чтобы в прошлом ты смог это увидеть и повторить.

— Но почему именно наши лица? — Гарри сжал виски пальцами и поморщился от легкой боли в левой части головы. — Хотя… погодите. Кажется, я понимаю. Я непреднамеренно руководствовался воспоминаниями о том, что произошло в тех развалинах. Но я, вроде как, и знал, что это были мы, потому что уже видел сами статуи до этого…

— Парадоксы! — Игнотус Певерелл развел руками. — Нет смысла думать о том, что было раньше, а что позже, потому что все это — часть временной петли.

Он приблизился к закрытому фонарю маяка.

— Это — лишь капля в бескрайнем море знаний о твоем собственном мире, Гарри. Даже я, повидав, наверное, все, что только мог, практически ничего не узнал. Мой собственный путь — это одна спица в колесе, я не первый и не последний из тех волшебников, что идут по следам первой магии, изменившей нашу реальность. Мы пытаемся понять ее, а она читает нас как открытую книгу. Добираясь до самых сокровенных тайн за семью печатями, открывая сундук в сундуке, отгадывая загадку в загадке, мы всего лишь становимся более привилегированными тупицами, потому что не понимаем те вещи, до которых тупицы рангом пониже даже не добрались. Пока остальные забивали гвозди микроскопами, мы догадались, что бить нужно широкой их частью. Честно говоря, я немного этим горжусь.

— Сэр, вы управляете временем! Разве вам этого мало?

— Я управляю? — Игнотус Певерелл грустно улыбнулся. — Вот уж нет. Когда я добрался до этого маяка и его прежнего смотрителя, я думал, что теперь-то передо мной откроются все тайны Вселенной. Тогда я не сообразил, почему смеялся мой наставник. А потом увидел собственные следы во времени, где я еще не был… и понял, что за ниточки дергаю вовсе не я.

Он похлопал ладонью по огромному фонарю.

— Гоняясь за магией, я стал для нее просто удобным инструментом, швейцарским ножом. Она предсказала все мои шаги и использовала с максимальной для себя выгодой. Я уже был вписан в ее историю, еще не зная этого. Как и ты. Как и Том. Как и Северус. И множество других людей.

Гарри отвернулся и посмотрел на застывшую чайку за ограждением. Птица, как и все, что находилось снаружи маяка, была немного странного цвета, как будто бы ее подсветили красным с одного бока и фиолетово-синим — с другого. Он протянул руку и прикоснулся к крылу чайки. Ее перья были твердые, как металл, и очень холодные на ощупь. Гарри отдернул пальцы: воздух оказался густым, ледяным, и обжигал, как абсолютная противоположность кипятка.

— Значит, — произнес он, встряхнув пострадавшей кистью, — сейчас мне нужно вернуться туда, в то время, когда появились эти скульптуры… и типа наколдовать их там?

— Именно так.

— И вы подбросите меня туда?

— Ну разумеется, — не поворачиваясь к нему, ответил Игнотус Певерелл, полностью поглощенный механизмом фонаря. — Подожди-ка…

Каблуки его ботинок простучали по лестнице, ведущей в маячную комнату.

Гарри осторожно облокотился о перила. Сейчас он чувствовал себя добровольцем, который отважился на эксперимент по запуску какой-то железной капсулы в безвоздушное пространство и теперь должен целиком и полностью положиться на людей с кучей расчетов в руках, которые те почему-то настойчиво прячут за спиной и не очень уверенно при этом улыбаются. Он поверил уже в очень многое — в первую очередь в то, что не стоит доверять самому себе — и готов был принять все остальное, что последует далее.

Лысая голова, похожая на высокий холм с опушкой по краям, показалась на уровне его ног.

— Спускайся сюда! — старый маг махнул рукой, подзывая Гарри.

— И как вы собираетесь это провернуть, сэр? — спросил Гарри, едва убрал ногу с последней ступеньки лестницы. — Нет, я, конечно, не сомневаюсь в вас, но все-таки хотел бы понимать, что происходит, да и…

Он умолк.

В самом центре маячной комнаты, точно под фонарем, тихо жужжал огромный механизм. Ранее Гарри почему-то не обратил на него никакого внимания — и что-то ему подсказывало, что эта куча деталей, символов и много чего еще, что сложно было описать, преднамеренно это самое внимание не привлекала. Он присмотрелся, и ему показалось, что не все части механизма находились… здесь. Точнее, они были, но очень далеко отсюда, и, возможно, речь шла не только о расстояниях. Половина странных деталей и вовсе проходила сквозь друг друга, будучи при этом совершенно материальными — и даже более материальными, чем это можно было себе представить.

А еще… кажется, устройство ни на секунду не переставало перестраивать само себя. Рычаги менялись на вентили, где-то мелькнули и пропали деревянные детали, в одну секунду перед ним предстала чистейшая сущность викторианского стиля — и вот уже где-то там блеснул жидкокристаллический индикатор.

И все это подчеркивалось легким синим сиянием, мягко окутывающим механизм.

Игнотус Певерелл невозмутимо нажимал какие-то кнопки, поворачивал рычаги и щелкал тумблерами, невзирая на то, что все элементы управления сохраняли свой внешний вид и местоположение не дольше одной секунды. Его руки были плотно упакованы в драконьи рукавицы.

— Значит, тебе интересно, как я это сделаю? — спросил он, не отвлекаясь от своего занятия. — Ну, для начала мне потребуется много энергии. Очень, очень много. И здесь ее не найдешь…

Старый волшебник подхватил что-то вроде сварочной маски и протянул Гарри.

— Надень, и побыстрее.

Гарри растерянно взял ее в руки и покрутил. Защита была из какого-то дымчатого материала, и стеклом это мог бы назвать только человек, который в жизни не видел стекол.

Стекло таким не бывает.

— И что дальше? — глухо крикнул он из-под маски.

Игнотус Певерелл достал еще одну маску, нахлобучил ее на голову и сбросил защитный экран на лицо. А затем громко произнес:

— Смотри!

Руки в драконьих перчатках в последний раз повернули какой-то вентиль.

А затем был свет.

Очень, очень яркий — настолько, что даже сквозь маску казалось, что свет прошел сквозь все содержимое черепа, отразившись на его стенке. Первые несколько секунд Гарри не видел ничего, кроме сменяющих друг друга выцветающих пятен, и не было никакой уверенности, что именно это — все, что он теперь и сможет видеть до самой своей смерти.

На всякий случай он сунул руку под маску и, сдвинув очки, прикоснулся к глазам. Те, как ни странно, были на месте.

— Маска уже ни к чему, — донесся до него веселый голос. — Можно снимать.

— Да, согласен, и очки мне теперь тоже не понадобятся… — проворчал Гарри и убрал защиту с лица.

Вопреки всем своим прогнозам, способность видеть он не потерял — и это было весьма кстати, потому что последующие несколько секунд (секунд ли? Весь этот день был одной длинной секундой, растянутой как резинка рогатки) он только и делал, что смотрел в обзорное окно маячной комнаты.

Смотрел. И смотрел. И смотрел. И все равно этого было недостаточно, даже если бы к услугам Гарри было время всего мира.

А затем он произнес — очень тихо, так, как будто бы боялся спугнуть мысль, которая робко заглянула в его растерзанный событиями разум:

— В сказке вы вместе с братьями построили мост через реку, чтобы обмануть Смерть. А здесь — мост через море…

— Да, реальные события порой причудливо отражаются в народном творчестве, — произнес Игнотус Певерелл, глядя в обзорное окно, за которым протянулся сотканный из света маяка мост, уходящий в неизвестность. — Правда, мост этот не для того, чтобы по нему пересекать море. Это связующая нить между нашим миром и тем, где зародилась магия. Куда более безопасный способ черпать ее, нежели нестабильный портал.

Он вздохнул.

— Таких маяков, как этот — сотни по всему миру и времени. Какой из них старше — неизвестно, поскольку неизвестно, кто и когда положил этому начало. Лично я склоняюсь ко мнению, что все эти маяки — суть одного и того же, который одновременно везде и всегда. И у каждого есть свой смотритель, который следит за балансом магии, изучает ее и при этом ей служит, оставив свое время и свое прежнее призвание.

— И семью? — спросил Гарри.

Игнотус Певерелл сжал переносицу пальцами.

— Сложно отказаться, когда она позовет, — тихо произнес он, бросив еще один взгляд на мост. — Мои старшие братья были чуть менее безрассудны, чем я, и ее голос не слышали — хоть и использовали эту магию в своих целях. Они остались там. Они присмотрели за моими, как я их и просил, когда ушел.

— Сэр, я вас не осуждаю.

— Но я себя — да. — Игнотус Певерелл помолчал в раздумьях. — Впрочем, тебе уже пора. Для начала — позаботимся о хлебных крошках.

— А как же магия, заключенная в этих скульптурах? — спросил Гарри. — Та, что нашла и воскресила нас?

— А об этом уже позабочусь я, — улыбнулся старый волшебник.

* * *

Сотканный из чистого света мост сверкал и переливался над застывшим морем. Он был не более чем мираж, и при этом реальнее, чем что-либо еще в этом мире. И таким же реальным был маяк, вся действительность вокруг которого представляла собой всего лишь мимолетный сон по сравнению с его грубыми каменными стенами.

Магия обосновалась в этом мире, завернувшись в несколько пластов тысячелетий, как гусеница в шелковые нити кокона. Ей еще только предстоял долгий путь трансформации и примирения с враждебной чужой реальностью, от которой она уже была неотделима.

_________

1. Строки из песни Боба Дилана«Blowin' In the Wind». Кстати, ответ на вопрос — 42. Да-да, те самые 42, по крайней мере, так решили две маленькие белые мышки, поскольку им нужно было срочно растолковать ответ Великого Думателя.