Сказка старого Посвиста (гет)

Подвойняк, он же мимик, либо векслинг, а такоже бедняр. Не пшено, и не молоко ворует, не кровушку пьёт, но тела и души людские забирает, чего нет паскуднее для честного мужика. Оборотится кем хошь и путает народ, может и лето, и зиму под ликом чужим прожить, и не узреть того соседям и родне. Но есть супротив него способ простой. Дабы захотишь проверить кого, возьми ленту красную, мешок да нож. В полночь встань, пока спит паршивец, ленту на нём повяжи тихонечко. Опосля отхвати ему прядь волос, да поболе. Коли почнёт оный визжать да дрыгать, знать то подвойняк. Тогда в мешок его, а сам мешай солому с глиною.

«Супротив чудищ и гадов», неизвестный автор

* * *

— Дедушка Посвист, а расскажите тогда про себя, — запищал глазастый мальчуган. — Как разбойничали или как ходили через Огненные горы.

— Ну не, про разбойников было в прошлый раз, лучше про сердечные дела, — запротестовали хором девочки постарше в одинаковых льняных платьях.

— Фу-у-у, ну дурные, кому это интересно? — прогундосил толстый мальчишка. — Хотим какую-нито жуть!

Дети загалдели, пытаясь перекричать друг друга. Заходящее солнце ласково грело соломенные крыши домов, пахло прелой травой и навозом. Рыжий кот запрыгнул на аккуратно уложенные дрова и уселся на самом верху, уставившись на старика над головами детей, словно тоже хотел послушать.

— Ну будет вам орать, а то второй раз оглохну, — заворчал дед, пощипывая бороду. — Есть кой-чего, что стряслося со мною однажды.

* * *

Стояла такая непроглядная тьма, какую не найти в городах и за околицей даже в самую пасмурную ночь. От воды пахло тиной и веяло холодом. Лягушки пронзительно кричали, изо всех сил стараясь покорить сердца подруг. Через камыши по колено в прошлогодней полусгнившей траве продирался крепкий юноша. Его штаны намокли почти до пояса, а на правом предплечье виднелся длинный порез от острых листьев. Парень не обращал эти неудобства никакого внимания, стараясь двигаться как можно скорее и бормоча под нос:

— Чёртов Лапоть… Сиди да сиди… Дался мне тот самогон… Да чтоб ему пусто было…

Это продолжалось какое-то время, как вдруг парень прервался на полуслове, стал как вкопанный и вытаращил глаза. Прямо перед ним застыло нечто, совершенно ни на что не похожее. Какая-то сумрачная фигура, похожая на человеческую, но в то же время неразличимая и бесцветная, словно слепленная детьми из грязи. Несколько долгих секунд они стояли друг напротив друга, не издавая ни звука и не двигаясь. Парень глупо похлопал глазами и медленно подался вперёд, щурясь. Стало понятно, что он изрядно выпил, и теперь не совсем доверял своему восприятию. Фигура была абсолютно неподвижной, казалось, парень вот-вот рассмеётся своей глупости и пойдет дальше, но вдруг существо хлюпнуло носом. Точнее тем, что выполняло у него роль носа, но скорее походило на гнилую картофелину. Парень, не долго думая, протяжно и высоко завизжал и сделал длинный прыжок влево, которому могла бы позавидовать любая лягушка из соседнего пруда. Мягко плюхнувшись в гнилую траву, он замолчал, но только для того, чтобы набрать побольше воздуха в лёгкие. Стремительно выпрямившись, он лихо ринулся вперёд, не разбирая пути и голося во всё горло.

* * *

— Кикимор то был, или кто, мне доселе неведомо, — тихо пробормотал дед, — да и неважно это. Но я ка-а-ак дам ему по лбу кулачищем, и пока он звёзды считал, кричу: «Малька, беги что есть мочи в деревню!». А сам думаю, надо прищучить чудище, не отпускать же гада. Ну а он, дай только волю, бросил своё копьё, да шмыгнул в сторону. Так а я за ним по пятам.

— Да ну, дедюнь, прям таки кикимор с копьём? — лукаво похлопал ресницами толстый мальчишка.

— А ну цыц, малышня, не зыркай мне тут, а то сказке конец!

Дети неодобрительно заворчали, маленькая девчуля с косичками даже дёрнула пацана за рубаху.

— Короче говоря, не догнал я его, заплутал. Вокруг тьма тьмущая и никого, лягухи даже молчат, только светлячки то тут, то там сверкают. И тут понял я: конец. Стою посреди топи, двинусь только, и тянет меня пучинушка. Куда шагнуть не ведаю, где землю твёрдую найти. Ни кустика рядом, ни ветки какой. Кричи, не кричи — всё едино.

Дед задумчиво помолчал, никто не смел его торопить. На другом краю деревни закричал петух. Кот на дровах потянулся и зевнул. Наконец старик продолжил:

— И тут вижу, спешит кто-то ко мне. Подумал сперва, что кикимор вернулся, но потом понял — человек. Молча стал поодаль, да знай себе, стоит. Струхнул я, чего уж там, но всё лучше, чем пропадать. Привет, говорю, беда со мною, спаси, мил человек. А он молчал, молчал, а потом таким странным голосом говорит, как сейчас помню: «И всё-таки жаль мне тебя, Посвист». Часто я вспоминаю тот миг, и часто думаю, что значит «и всё-таки»?

Старик трубно высморкался и продолжил:

— Бросил он мне палку, вытянул на твёрдую землю. Я глаза только поднял, ба! Словно в зеркало смотрюсь. Стоит парень, такой справный, широкоплечий, лицо — ну словно мой родной брат, и главное, рубаха моя, штаны мои, и правая рука тоже порезаная! Я так удивился, что даже не больно то испугался.

Дети ахнули, самые младшие прижали ручонки ко рту.

— Дедушка, дедушка, так что же то было за чудище? Что за морок?

— Никакое и не чудище, малышня, — крякнул дед. — То был подвойняк, но ещё — мой будущий хороший друг и товарищ! Он жил в тех местах, услышал меня и пришёл на помощь! Сперва конечно я опешил совсем, стоял дурак дураком, но потом...

* * *

— Ну и лицо у тебя тогда было, Посвист, до сих пор вспоминаю и хохочу, ну и глупая же морда, — улыбнулся Виллемар Биннервинк Тилентон, сладко растягиваясь на траве.

— Ой, Веня, поглядел бы я на тебя в такой же передряге, сучий ты кот, — нахмурился Посвист и с хрустом откусил от яблока, поглядывая на свою копию.

Помолчали. Пекло послеобеденное солнце, но у воды было не жарко. Ручеёк тонкой змейкой бежал по зелёному морю разнотравия, простирающемуся во все стороны, сколько хватало глаз. Посвист закончил яблоко и метнул огрызком в огромного кузнечика, который сидел на камне у воды.

Потом потянулся и мечтательно, как бы невзначай, спросил:

— А ты бы мог перевоплотиться прямо в любого, кого захошь?

— Подходящего объема — да, достаточно только посмотреть ему в глаза. И если тебе интересно, это не только внешнее сходство. Манеры, голос, даже часть воспоминаний… — Виллемар Биннервинк Тилентон по прозвищу Веня подозрительно сощурился. — А к чему вопрос?

— Да так, — Посвист помедлил, но всё же уточнил, — И даже, допустим, девицей смог бы стать?

Веня скривил губы и удручённо помотал головой:

— Нет, вы посмотрите на него. Готов променять нашу дружбу, обесчестить наши отношения, ради чего? Ради пары колышущихся округлых…

— Ну чего сразу то, ну нет и нет, я так, просто интересуюся, — замахал руками Посвист.

Помолчали.

— Веня, пойдём жить у нас. Работы полно, не пропадёшь. Дом нормальный себе построишь, может и остепенишься со временем. Никто уже не верит в вас, сказкой мнят.

— Зачинается, починается, от начала начинается, — вздохнул Веня. — Знаешь, что с такими как я делали ваши люди? Нас связывали, обмазывали глиной с опилками и бросали в огонь! И ты предлагаешь, чтобы мы под ручку объявились в вашей милой деревушке, аки близняшки, и радостно начали сажать горох? Уж лучше мёрзнуть и голодать зимой, выть от одиночества, но быть живым, спасибо… — он помолчал и продолжил, уже спокойнее, — Пойми, я был бы рад, но я просто не вижу, как бы это сработало.

* * *

— Долго ли, коротко ли, но пришла осень, а там уж и зима застучалась в дверь, как мой зять, мельник по имени Юнкиш, муж моей кузины, слёг с животом. Корчился, хватался за бок и пылал жаром. Малька то конечно извелася вся, любила она его сильно, да и молодой вдовой кому охота становиться… В общем, когда понятно всё стало с Юнкишем, отвёл я её в сени, да говорю: «Малька, родная, хочешь мужа сохранить? Знаю, хочешь, и ведаю, как помочь. Хороший он мужик, и будет не хуже, хоть и иной малясь». Она слёзы вытерла, удивлённо так зыркнула на меня, но вижу — в глазах надежда. Ну, стала расспрашивать всякое, не сказал я, что другой человек внутри будет. А ты не хмурь брови на меня, Любава, не требо, сопливая ещё, чтобы осуждать.

Старик закашлялся, его светло-голубые глаза, казалось, смотрели куда-то совсем далеко. Дети молчаливо переглянулись, никто не сказал ни слова.

— Дала добро Малька, чего уж там. Ну и с Веней я всё утряс, кузина у меня была девка что надо, ещё бы он привередничал. Ну и всё-таки, хозяйство, дом, баба… Одним словом, спровадил я её, дождалися мы, пока дух выйдет из бедного Юнкиша, раздели мы его догола, да и оборотился Веня в него, один в один такой же, даже шрам как у того от рождения на спине был… Помню, оттащили мы беднягу в болота, да и поминай как звали. На том и сказке конец.

Дети хором запротестовали:

— Не-е-е! Что за конец! А дальше то что с ними сталось?

— Раскрыл ли его люд? — боязливо запищал глазастый мальчуган.

— Нарожали ли они маленьких подвойняшек? — с надеждой спросила девчушка, кусая кончик косички.

— Никого они не нарожали. Но жили долго и счастливо, годов несколько. Эх, хорошее было времечко, — мечтательно протянул дед. — Но потом пришлось Вене уйти, такая судьба. Понимаете, в чём дело, он ведь не старел. Внешне всё такой же, как и десять лет назад. Не застал я, когда он ушёл, меня уж не было в родной деревне, но то совсем другая история. Но знаю, полюбил он её, а она всё так же любила его.

— И что же, она так до конца и не узнала?

— Через много лет я спросил, как бы невзначай… Она грустно улыбнулась тогда и сказала: «Мы не ведаем, что на самом деле внутри друг у друга, можем лишь судить по поступкам и верить словам. Ты сейчас и ты через пять лет — тот же человек?». — старик немного помолчал, предавшись воспоминаниям, — Ну всё, малышня, по домам! Не то завтра будете клевать носом за работой.

— Дедюнь, но напоследок поведайте нам, можно ли как-то опознать подвойняка в человеке? — спросил толстый мальчишка. Остальные дети испуганно переглянулись.

— Иш чего удумал… — усмехнулся дед. — Коли скажу, вы же начнёте проверять друг дружку. А оно вам надо? Всё, бегом по домам.

Старик протяжно зевнул и потянулся, демонстрируя всем видом, что история окончена. Уже стемнело, начали стрекотать сверчки, в избах тускло горели очаги. На дровах никого не было. Дети нехотя начали разбредаться, шушукаясь между собой, самые младшие выглядели немного напугано.

Когда все разошлись, старик остался сидеть один в темноте, прикрыв глаза. Казалось, он задремал, но когда к нему подошёл Бирка, местный кузнец, и протянул кружку молока, он не вздрогнул и не испугался.

— Значит, пугаешь детей мимиками, — сказал кузнец спокойным низким голосом. Дед не ответил и начал пить молоко, громко причмокивая. Бирка продолжил, — Уверен, это сказка.

— Сказка, сказка, — пробормотал себе под нос дед.

— Так может не стоит тогда её рассказывать то тут, то там? — Спросил Бирка, и не дожидаясь ответа, развернулся и пошёл к дому. Через несколько шагов остановился, словно хотел что-то добавить, но так ничего и не сказал. Пели сверчки. Он тихо вернулся в дом и запер дверь.