Максим (джен)

Женщина смотрела на Максима сияющими, восхищёнными глазами — как, впрочем, и всегда. Они все так на него глядели. Ему нравилось. Чего бы не глядеть? Он — красивый, молодой и, главное, богатый. Нет — нев… охренеть какой богатый. А всё почему? Потому что правильно родился: в правильной семье и у правильных родителей. Его мать была третьей женой его отца, и до неё у него рождались одни девки — аж четыре штуки плюс ещё одна… кажется, одна — вне брака. А потом родился он — и выиграл джек-пот. Вместе со своей мамашей. Отец в наследнике — единственном в доселе бабском царстве — души не чаял, и на Макса с самого рождения лился золотой дождь. Отец даже имя ему выбрал сам и с тех пор всё в жизни Максима решал сам — мать, впрочем, не возражала. Её вполне устраивала та жизнь, что обеспечил ей отец её ребёнка, который её не слишком-то и интересовал. Так что Максим с детства привык, что для того, чтобы получить желаемое — что бы это ни было — нужно только попросить отца, ну и не разочаровывать его. По счастью, сделать это было просто: троек не иметь, отцу не хамить, дома не курить… всё. После совершеннолетия к этим правилам добавилось отсутствие аварий — хорошо хоть штрафы отца не интересовали.

Пару раз Макс вляпывался по-крупному, но обходилось: отец всё улаживал, хотя Макс струхнул тогда. Не из-за самих дел, что на него так и не завели толком, а из-за реакции отца. Однако, к удивлению и облегчению Максима, отец ограничился подзатыльниками да сделал внушение на тему «тебе девок, что ли, мало? Девятнадцать лет, а мозг так и не вырос!».

На том всё и закончилось. Дело развалилось, не начавшись, истеричка-однокурсница забрала сначала заявление, а потом и документы из вуза, после чего Максим вздохнул спокойно, но девиц с тех пор и вправду выбирал поаккуратнее: только идиоты дважды наступают на одни и те же грабли, а он идиотом не был. Так что он теперь уж если связывался с кем-то новым, то не со знакомыми, во-первых, и с кем-нибудь постарше — во-вторых. Ну их, девственниц. Они все чокнутые, как та однокурсница.

Эта вот, что сейчас сидела рядом с ним, девственностью явно не страдала. Было ей отчётливо за двадцать — в мигающем клубном освещении точнее было не разглядеть. Может, даже двадцать пять. Или шесть. Кажется, она уже и не студентка и наверняка не девственница. Опытных Макс уважал: ночь с такой могла быть горяча. И потом, он сам уже не мальчик: ему скоро двадцать два, он вот-вот закончит бакалавриат и пойдёт в магистратуру… к сожалению. Но отец тут стоял насмерть, и Макс не стал с ним спорить: в конце концов, чем плохо ещё пару лет позажигать? А потом начнётся бизнес, и времени на всё это уже не будет. То есть будет, разумеется, но мало. Нет, надо наслаждаться жизнью, пока молод.

— Ну поехали, — он потрепал девицу… или женщину? Хотя какая разница? — по голой коленке. — К тебе?

Не к себе же её тащить. Кто их знает, этих баб из клуба: вот так приведёшь, а она тебя и обворует. У него в квартире — отец расстарался на совершеннолетие — ничего особенного не было, но даже денег жалко. Нет, её найдут, конечно, но отец опять будет ворчать, мол, что за идиот. Зачем?

— Ко мне, — обрадовалась та.

И славненько.

Вырубился он ещё в машине: развезло от скуки и тепла, потому что девка (баба?) за руль села сама. Макс ещё и выпил… даже перепил немного. Спал он крепко и просыпался почему-то тяжело — точно перепил. Перепел, дурная птица… Шутка была древней, как дерьмо мамонта, но смешила Макса по-прежнему. Потянувшись, он открыл глаза, но светлей не стало. Они что, за городом? Но всё равно — с чего такая темень? Макс потёр глаза и тут только понял, что лежит. А неслабая девица — оттащила его в спальню. Вот поэтому и тьма — хоть глаз выколи, как говаривала бабка… и где девка? Или баба.

— Эй! — позвал он, кое-как садясь. Башка трещала, и очень хотелось пить. Как же её… Настя? Катя? Что-то русское… или это вчера было русское? А сегодня… нет, он не мог вспомнить. Как бы так её позвать… нейтрально. — Кис! — универсально и девчонкам нравится. — Зай, ты где?

Но ответа не было. Он посидел немного и начал шарить вокруг в поисках выключателя и почти сразу же уткнулся в стену, холодную и гладкую. Бетонную, похоже. Он поморщился: эстетику индустриального стиля Макс не понимал и не любил. Что за радость сидеть в комнате, в которой словно начали ремонт и не закончили? Хотя саму идею ввести такое в моду относился с уважением, определённо считая это гениальнейшим маркетинговым ходом. Брать бешеные деньги за недоремонт — блестяще!

Да где выключатель? Максим продолжал шарить по стене, быстро раздражаясь. И дура эта куда-то усвистела… Ему хотелось в туалет, и Макс, плюнув на выключатель, решил встать и найти… стоп. У него же есть айфон! Ругнувшись уже на себя, он залез в карман, достал телефон, ввёл пароль, оглядел — и онемел.

Мягко говоря.

Помещение вокруг было крохотным: у него дома кровать была такого же размера, если не больше. Ничего, кроме брошенного прямо на пол матраса, ведра с крышкой и пятилитровой пластиковой бутылки «Шишкиного леса» здесь не было — да и вряд ли поместилось бы. Сюда и матрас-то едва влез, протянувшись аккурат от стены до стены.

Охренеть. Она что, в Теме? Не то чтобы Макс был против, но данный вариант его точно не устраивал.

— Ладно, поиграем, — сказал он, оглядевшись. — В сортир только отпусти.

Ему не ответили. Здесь вообще было очень тихо — непривычно тихо. Неестественно. Да что эта дура себе вообразила? Или она копрофаг? Или как это называется? Копофилка? Тьфу, какая дрянь — Макса от одной мысли о таком едва не вывернуло. Как он неудачно выбрал…

— Эй! — заорал Макс уже со злостью. — Это не смешно! Открой дверь!

Стоп.

Дверь.

Где здесь дверь?!

Максим завертелся на месте, оглядываясь. Да нет, бред — дверь просто спрятана. Замаскировна. Темно просто, и её не видно. Но на ощупь он её найдёт! А потом возьмёт девицу и умоет её в толчке — чтобы не шутила так. Да кем она его считает?!

Времени на то, чтобы обшарить стены, у Макса ушло совсем немного.

Двери не было. Как, впрочем, и окон.

Ладно… так. Надо подумать. Просто подумать… желательно спокойно. Если двери нет в стене — значит, она есть… где? В полу или в потолке. Он проверил пол и, не обнаружив там искомого, задрал голову, чтобы хотя бы оглядеть потолок, но света от айфона не хватало на то, чтобы его увидеть.

А вот это жопа, Макс. Ты, по ходу, доигрался, сказал он сам себе. Так, надо перекурить. Точно — вот чего так остро не хватало! И подумать, что он сделает с той девкой, что устроила всё это. Мразь какая! Сука!

Макс похлопал по карманам. Сигарет в них не было — так же, как и зажигалки. Вот бумажник с карточками и деньгами был на месте, значит, не воровка. Просто дура. Идиотка ненормальная! Да она хоть знает, с кем связалась? Отец её в порошок сотрёт, тварь такую!

— Эй! — заорал он, от бессильной злобы пнув ногой матрас.

В туалет хотелось нестерпимо. Он бы обоссал диван, но кто знает, сколько ему тут ещё торчать? А вдруг эта чокнутая где-то вырубилась и отпустит его только утром? Сука. Нет, какая сука! Тварь! Ну, держись — дай только выбраться отсюда. Это ж настоящая статья! Похищение! Да отец её в порошок сотрёт!

Злиться он мог как угодно, но проблему это не решало. Макс, в голос матерясь, снял с ведра — обычного пластикового ведра, красного и, кажется, дешёвого — крышку, облегчился и, с отвращением вернув её на место, задвинул ведро в самый дальний угол. Не хватало только случайно его опрокинуть!

Стало легче. Настолько, что Максим, обругав себя последними словами, набрал номер отца. Вот сейчас тот устроит этой суке маски-шоу!

В трубке было тихо. Макс посмотрел на экран — сигнала не было. Да чтоб тебя!

Сколько времени ещё Максим бесился, ругался во весь голос и пиная и матрас, и стены, он не знал. Потом врубил музыку — стало веселее, хоть и ненамного. Посидел немного на матрасе, лёг — и не заметил, как заснул.

Проснулся Максим на сей раз от жажды. Голова болела неприятно, но несильно, да и в целом Макс чувствовал себя разбитым. Вокруг было по-прежнему темно и абсолютно тихо — настолько, что Максим слышал, как стучит у него в висках кровь. Попытка включить айфон успехом не увенчалась: тот, конечно, сел. Где-то тут была бутыль с водой…

Воду Макс нашёл легко — но на здешних четырёх квадратах (или сколько было тут? Чуть меньше? Больше?) потерять что-либо было сложно. Но что дальше? Игра явно затянулась: хотя время Макс узнать не мог, но он был уверен, что уже утро. И где эта стерва? Куда она делась? А что, если… Он похолодел. А что, если она обдолбалась чем-нибудь — и сдохла? Она явно ненормальная — с неё сталось бы.

И что тогда?

Что с ним тогда будет? Он же… он же тоже сдохнет здесь! От голода. И жажды: вода-то рань или поздно кончится.

Да нет. Нет, такого быть не может! Бред, кино какое-то дурное: нормальные люди не умирают непонятно где вот так! И потом, отец-то явно его ищет. А раз ищет — то найдёт.

Хотя…

Макс почувствовал, как его ладони леденеют и покрываются противным липким потом. Отец ведь должен улететь в Германию почти что на неделю. Вряд ли он оттуда станет звонить сыну — разве что случится что-нибудь.

Значит… что? Отец поймёт, что Макс куда-то делся, лишь через неделю?! На мать надежды не было: она на своём бальнеологическом курорте в Ахене, и ей не до сына.

Так он что… он сдохнет здесь? Он правда сдохнет?

— Эй! — позвал он почти безнадёжно.

Но ответа не было.

Некоторое время Макс сидел, тупо глядя в темноту, такую абсолютную, какой он прежде не встречал. Как и тишины, от которой было тяжело и неуютно.

Да ну, он ведь никогда не боялся темноты! И теперь не будет.

Чтобы было не так тихо, Максим начал говорить. Но ругаться с заточившей его тут стервой ему быстро надоело — да и какой был в этом смысл оскорблять и насмехаться над тем, кто тебе не отвечает? И кого, возможно, и в живых-то нет… стоп, вот об этом он не будет думать. Просто не будет — и всё. Он подумает… вот, например, скоро лето кончится, и начнётся его учёба в магистратуре. Какие будут там предметы, интересно?

Но на самом деле ему интересно не было. Обмануть себя у Максима не вышло: его мысли всё равно крутились только вокруг случившегося. Как ему отсюда выбраться?! Должен же быть способ! Ему нужно просто добраться до потолка. Там наверняка есть люк!

Который запросто может быть заперт снаружи. Да и как туда залезть? Здесь нет даже стула! Есть матрас, но он слишком тонкий, чтобы можно было поставить его на бок и залезть: такой вес он не выдержит. Наверное…

Делать всё равно было нечего, так что Макс попробовал — и до смерти перепугался, когда матрас сложился пополам и пополз по полу. Только в этот момент Максим сообразил, что едва не перевернул ведро с мочой. Дебил! Какой же он дебил!

С другой стороны, убрать-то его было некуда… и что теперь? Сидеть?

За что ему всё это?

Правда, ну за что?

Макс не то чтобы не верил в бога — просто не задумывался прежде о таких вопросах. Нет, он был крещён, конечно, и на Рождество всегда ходили в церковь, так же, как и в Пасху, и святили куличи и яйца, Макс и крест носил… ну, иногда. Но всерьёз он ни о каком боге не задумывался. Может, он и вправду есть? И он наказал Макса за что-то?

Но за что? Вот что он сделал? Он даже никого не убивал! Нет, ну правда — он же не отморозок! Которых, между прочим, вокруг полно! Что он сделал-то? Да он даже и не грабил никого! Как приятель отца — каких-то дольщиков… Да нет, его не за что наказывать — подобным образом уж точно не за что!

Нет, ну было кое-что, конечно. Та история на втором курсе, например. Тогда дело развалилось, не начавшись, истеричка-однокурсница забрала сначала заявление, а потом и документы из вуза, после чего Максим вздохнул спокойно, но девиц с тех пор и вправду выбирал поаккуратнее: только идиоты дважды наступают на одни и те же грабли, а он идиотом не был. Или вот его приятель, которого в том году нашли после одной особенно весёлой ночи мёртвым — ну так Макс-то здесь при чём? Их там было человек пятнадцать, и совсем не Макс принёс тогда с собой. Ещё была та история с девчонкой, угодившей в дурку — но вот тут Макс точно не виноват ни в чём, он ей ничего не обещал! И не его вина, что она влюбилась и придумала себе чего-то. Он что, теперь ещё и отвечает за чужие дебильные фантазии? У неё был парень… вроде… или же не у неё, а у другой, которая преследовала его, пока… да Макс даже не мог вспомнить, как тогда решил вопрос! Решил как-то: отвязалась же.

Как Макс ни старался, он так и не вспомнил ничего, за что богу стоило бы его так наказывать. В конце концов, ведь он же правда ничего не сделал! Ну ничего же!

Или нет?

Он не знал, сколько просидел тут. Бутыль с водой пустела, ведро наполнялось — а больше не менялось ничего. Максу до смерти хотелось есть — его уже тошнило и болели голова с желудком, когда вдруг где-то далеко вверху раздался лязг, и с потолка ударил мощный белый свет, словно бы от фар или прожектора. Макс так растерялся, что даже не успел ничего спросить, когда послышался негромкий скрип, и сверху опустились три тонкие верёвки с крюками, на которых висело красное ведро, пятилитровая бутыль с водой и набитый чем-то синий мусорный пакет с жёлтыми завязками.

— Ты кто?! Тебе что надо?! — заорал, наконец, Максим, но ответа не было. Верёвки опустились почти на высоту его роста — и замерли буквально в десяти сантиметрах от его вытянутых рук. Затем появились ещё две верёвки — на сей раз пустых, и опустились ниже. Достаточно низко для того, чтобы Макс мог что-нибудь снять с них — или повесить.

Впрочем, он додумался до этого не сразу. Поначалу он орал так, что сорвал голос — но когда верёвки дрогнули и угрожающе поползли вверх, притих, и вот тогда сообразил, чего от него хотят. И угадал: стоило подвесить на свободные крючки почти что опустевшую бутыль и ведро, как те поплыли вверх, а новые спустились ниже — вместе с пакетом, в котором оказалось две буханки чёрного хлеба, пара морковок, три яблока и две луковицы.

Значит, его попросту похитили. Вот он дурак! Его украли ради выкупа — да это ж классика! Максим расхохотался со счастливым облегчением и, упав на матрас, некоторое время так сидел, сперва смеясь, а потом просто нервно хихикая. Это же обычное похищение! Его подержат здесь, отец заплатит — и его отпустят. Всё. Нет, он дурак, конечно, что пошёл с той бабой — но тут кто ж мог знать.

Эта мысль его приободрила, и следующие часы… или, может, дни? Он понятия не имел, сколько времени прошло — он провёл почти спокойно. Правда, темнота и тишина давили, и Максим по-прежнему беседовал с собой, но теперь куда спокойней. Ничего. Его отпустят — надо только подождать.

Однако время шло, а его жизнь не менялась. Время от времени наверху открывался люк, оттуда в глаза бил слепяще-яркий свет, и Макс менял пустую тару на еду и чистый туалет. Стабильность, чтоб её… впрочем, еда порой менялась: чёрный хлеб разбавляли то яблоки с морковкой, то капуста, то огурцы, то свёкла… Иногда бывала даже каша — незнакомая Максиму и невкусная. Но он ел её, давясь — другого не было.

Время шло, и постепенно Максим с ясным ужасом понял, что никто его отсюда никуда не выпустит. Было это покушение за выкуп или нет, что-то, видимо, пошло не так — или, может, его изначально собирались здесь держать… всегда? Он ведь мог попасть к маньяку? Или же маньячке…

Эта мысль лишила его сил. Осталась лишь надежда, что отец его найдёт — он ведь должен искать сына! Должен? Должен, да, наверняка — надо лишь дождаться…

Но темнота была такой густой, а тишина — настолько полной… Почему он, почему? Почему именно он? В мире миллиардов семь людей — почему попался он? Чем дальше — тем сильней Максу казалось чрезвычайно важным найти ответ. Если он его найдёт, его найдут. Да, непременно — нужно лишь понять. Должна же быть причина! Конечно, она есть. Он не просто так здесь. Есть причина.

* * *

Максима Арцева, сына того самого Михаила Арцева, нашли рано утром на автобусной остановке неподалёку от Звенигорода. На странного молодого человека в летней куртке, со спутанными волосами и неряшливой бородой обратил внимание водитель одного из первых утренних автобусов. Он же вызвал скорую. Хотя физическое состояние Максима было признано удовлетворительным, его психика весьма серьёзно пострадала, и врачи никаких прогнозов не давали…

— Мам, ты знаешь, нашли Макса, — Настя выглядела и расстроенной, и озадаченной. — Говорят, он не в себе… совсем. Ужасно!

— Не хочется сакраментального «а я говорила», — мать Насти, женщина лет сорока пяти, повесила на полку пуховик и начала стягивать левый сапог. — Но я говорила. Такая жизнь не доводит до добра.

— А мне он нравился, — вздохнула Настя. — Он такой… живой, весёлый и прикольный!

— Был, — немного наставительно сказала мама, снимая и второй сапог. — И доприкалывался. Хотя жаль, конечно, парня, — сказала она чуть мягче. — А что с ним такое?

— Говорят, его нашли где-то в Подмосковье совершенно сумасшедшим, — охотно поделилась Настя сплетней. — Ты знаешь… я так злилась на тогда — но, наверно, хорошо, что мы тогда с ним не начали встречаться. Нельзя так говорить, наверное?

— Ну почему? — мать подошла поближе и, обняв Настю, погладила её по длинным волосам. — Я думаю, что ты права. Это просто замечательно, что ты не стала с ним встречаться. Принеси-ка мусор, — спохватилась она. — Выброшу, а то потом опять забудем.

Настя вышла в кухню и, вернувшись, протянула матери мешок.

Синий с жёлтыми завязками.