Драконье озеро (джен)

— Говоришь, она встретилась тебе вблизи Драконьего Озера? — женщина, которая сидела на вытертой циновке, была седой и такой же старой, как и ее хижина, на которую Ланс набрел, блуждая в горах. — Дважды пыталась убить тебя огненной стрелой и намекнула, что тебе стоит, если я не ошибаюсь, удовлетворить себя рукоятью меча? И после этого ты хочешь найти ее?

Отшельница подслеповато щурилась, а ее глаза окружала паутина морщин. Она щелкнула пальцами, и в очаге за ее спиной взметнулось пламя. В котелке закипела вода. Ланс непроизвольно тронул щеку, покрытую пузырями ожога, и поморщился.

— Должно быть, она приняла меня за кого-то другого.

— Думаю, тебя сложно перепутать с кем-то другим, Рыжий Ланс, — женщина усмехнулась. Ее хижина была заставлена множеством предметов, предназначенных, очевидно, для того, чтобы творить магию. Но с полки, заставленной пузырьками из тусклого стекла — любовный напиток, порошок исчезновения, масло, отпирающее любые замки, а, возможно, всего лишь мазь от ушибов и капли от кашля, — она сняла обычную глиняную кружку. Дунула внутрь — оттуда вылетело облачко пыли и устремилось в дальний угол.

Отшельница налила в кружку чай и протянула Лансу. Он молча глотнул бурую жидкость с привкусом земли, в которой плавали кусочки чайных стеблей.

— Горная нимфа или дочь горного тролля, что-то вроде того, — женщина села на место и махнула узловатой кистью — откуда-то из угла, скребя ножками по не слишком чистому полу, выехал низкий столик. На нем лежала груда старых фолиантов, в каплях воска и пятнах чернил, и тарелка черствых кексов. Ланс вежливо помотал головой. — Тебе приходилось убивать троллей? Думаю, все дело в этом.

— Она не тролль. — Ланс вспомнил ее широко распахнутые глаза — так не смотрят на того, кого собираются убить. Разве что для того, чтобы видеть потом в ночных кошмарах, как можно более подробных и достоверных.

— И уж точно не та, кого ты ищешь. — отшельница покачала головой, — Ищи эти глаза на лице смертной женщины, как говорится. Подожди!

Ланс уже собирался встать и уйти, но она жестом остановила его и сняла с полки заросший пылью пузырек. Слегка взболтала его и зубами сорвала крышку. Из горлышка вырвалась струйка дыма.

— А, нет, это у нас для вызова злых духов, — женщина быстро завинтила крышку, — Зелье невидимости… Пыльца фей… Вот оно!

Она закончила перебирать пузырьки и бросила один из них Лансу.

— Мазь от ожогов. Будешь мазать два раза в день, и пройдут быстрее, чем ты женишься.

Ланс вышел из хижины и прислонился к поросшей мхом скале. Солнце опустилось за верхушки гор. В сумерках было еле различить тропу. Впервые за день Ланс ощутил на плечах тяжесть кольчуги. И голод. Еще не мешало бы помыться. Стоит отыскать трактир и переночевать там, а на утро продолжать путь. И выбросить из головы драконов и тех, кто пытается убить тебя возле Драконьего Озера.

* * *

В трактире с покосившейся вывеской и заплеванным полом Ланс первым делом развернул карту и отыскал дорогу к родному королевству. Отмерил пальцами расстояние — оставалось несколько дней пути, не больше — положил подбородок на скрещенные руки и прикрыл глаза.

Ланс вспомнил замок, в котором прошло его детство. Королевский герб с вороном, белый, красный и черный цвет. Белый снег на вершинах гор, черные крылья ворона, а красный — королевская кровь. И яблоки в саду, окружавшем замок. Глядя в зеркало, Ланс видел эти цвета. И за шестнадцать лет они ему смертельно надоели.

За окнами моросил дождь, и в трактире было людно. Стучали кружки, менестрель что-то наигрывал у стойки, но мелодию было не различить за шумом голосов.

— Что будешь заказывать, красавчик? — подавальщица скрестила руки под тяжелой грудью. Ланс поднял взгляд — у нее были близко расположенные глаза, густо подведенные у края век и выдающаяся вперед челюсть. Должно быть, та самая дочь горного тролля, о которой говорила отшельница.

— Отдельную комнату, что-нибудь выпить, а моему коню — овса и яблок.

Девушка окинула его оценивающим взглядом.

— А у тебя есть чем заплатить? Или, — она подмигнула, — рассчитаешься на конюшне?

Ланс достал из-за пазухи кошель и вывалил на стол несколько золотых — все, что осталось от его доли добычи. Считать деньги не имело смысла — не сегодня-завтра он станет королем.

Он различил, наконец, что играли в трактире — песня была о ведьме-воительнице Моргэйн и ее встрече с троллем. Тролль обещал отпустить Моргэйн, если она выиграет в кости, но вот беда — встретились они на широкой ладони тролля, в сотне футов над землей.

— Как думаешь, я сойду за короля? — спросил Ланс у подавальщицы, когда она принесла ему кружку пива и миску с тыквенными семечками — их скорлупки усеивали пол под столами.

Девушка задумчиво покусала губу.

— Пожалуй, если отмыть тебя, побрить и переодеть в королевские шмотки… Но даже не надейся, что тебя пустят на турнир — это развлечение для благородных.

— На турнир? — переспросил Ланс.

— Забудь, — девушка подтолкнула к нему кружку, — Это тебе королевский турнир, а не драка стенка-на стенку. И так ясно, кто победит.

— Постой, король устраивает турнир?

— А ты как думаешь, почему сюда столько народу набилось? Все едут в столицу.

Ланс глотнул пива, потому что во рту вдруг пересохло. Что может быть проще? Кто-то спешит в столицу, привлеченный дармовым развлечением, кто-то делать ставки на победителя, кто-то попытать удачу на турнире. Разумеется, та, что пыталась убить его у Драконьего Озера — тоже будет там. На ее месте Ланс ни за что не пропустил бы турнир.

— Так что там на счет конюшни? — он сгреб обратно в кошелек золотые монеты — еще пригодятся на турнире.

Подавальщица хмыкнула.

— Бери грабли. Нужно разгрести навоз и почистить стойла.

* * *

— Покажи того, чья кожа белее, — попросил король Сильвен у зеркала.

И поморщился, когда отражение в зеркале отразило полумрак, но это было не логово тролля — всего лишь конюшня третьесортного трактира. Ланс споро махал граблями, расчищая стойла от навоза и прелого сена. Не совсем типичное занятие для будущего короля, но он выглядел довольным, даже напевал что-то. Вот он остановился и взъерошил волосы, с которых почти смылась красная краска.

Выглядел он потрепанным: кожа на лице и руках побагровела от ожогов, — и куда он только умудрился влипнуть на границе родного королевства? — скулы обострились. И, все же, зеркало показывало правду: он был потрясающе красив. И так же потрясающе глуп. Уж за десять лет-то можно было набраться ума? А он распустил весь свой маленький отряд и отправился в родной замок открыто, не таясь. Неужели он думает, что Сильвен так просто освободит для него трон? Ему всегда казалось, он воспитал своего наследника готовым к борьбе.

В его время Сильвен не тратил время так бездарно. Едва мать выставила его за ворота, он ушел в леса — искать недовольных ее политикой. И быстро нашел их — мать никогда не учитывала интересы небольшой общины оборотней, живущей на окраине леса. Пришлось напомнить ей, до чего доводит неприязнь к другим разумным видам.

Оборотни и тролли были не слишком многочисленным, в отличии от гномов. И у них не было столько золота. Однако они были готовы к борьбе, а у Сильвена было время — то, чего не было у его матери. Под конец она будто сошла с ума: проводила целые дни у зеркала и посылала к сыну охотников за головами. Однако, настал тот день, когда ее время вышло — и Сильвен увидел в зеркале свое отражение. Так было всегда — и так будет. Он знал это и был к этому готов. Но не сейчас.

* * *

Атенаис не первый раз перечила отцу, и ее комната на вершине башне, предназначенной для заточения, была довольно обжитой. Каменные стены покрывали тронутые временем гобелены. Посреди стояла кровать под массивным балдахином. Из окна, забранного железной решеткой, было видно поле позади замка — место ристалища. Атенаис видела разноцветные шатры и реющие над ними знамена.

Турнир ей увидеть не дадут. Скорее всего, ее выпустят только когда понадобятся свободные руки, чтобы надеть венок на шею победителю. По правде, ей было все равно, кто это будет: Илберт де Линь или Дайон Громобой. На месте скучающих зевак она бы поставила на де Линя — надо отдать ему должное, он берет в руки меч по крайней мере не реже, чем щипцы для завивки.

Если бы только Анри был рядом! Он бы постарался объяснить отцу, что идея с турниром — глупее не придумаешь. А когда потерпел бы поражение, — никому еще не удавалось переубедить Его Величество Корентина, когда речь шла об очередном турнире или охоте, — сидел под дверью и развлекал Атенаис сплетнями о претендентах на престол. А в это время отец искал бы его по всему замку — разумеется, чтобы запихнуть сына в доспехи и заставить выйти на ристалище. Почему-то Корентин всегда хотел сделать из Анри рыцаря, а из нее — принцессу. Атенаис ударила кулаком по кованой решетке и едва не разрыдалась от боли — если бы Анри был рядом, всего этого бы вообще не было.

Она потерла онемевшее запястье и прислушалась — на лестнице раздались шаги, зазвенели ключи. Не слишком ли рано для ужина? Или это отец решил, что стоит продемонстрировать главный приз перед началом турнира? В любом случае, она не собирается спускаться. Атенаис отвернулась было к окну, но дверь отворилась, чтобы пропустить женщину с величественной осанкой, в платье, расшитом шелком. Ее косы, уложенные короной вокруг головы, — так ровно, как никогда не удавалось Атенаис, — покрывала прозрачная вуаль. Должно быть, королева Гвеневер собиралась пойти на турнир, на котором должна решиться судьба ее дочери.

— Как всегда, он ничего не предусмотрел, — она коротко взглянула на Атенаис и устало вздохнула, — Можно подумать, ты выйдешь к победителю в таком виде. Я распоряжусь, чтобы сюда принесли теплую воду, гребень и платье — приведешь себя в порядок.

— Мама! — губы Атенаис дрогнули. Нет, она совсем не собиралась плакать. На ее месте плакал бы Анри — и мама утешала бы его. Атенаис всегда была «слишком большая, чтобы плакать». Ладно, пусть это будут слезы ярости. — Я не собираюсь выходить ни к какому победителю! Пусть женится на ком угодно, мне плевать.

Гвеневер поморщилась от ее крика и прижала пальцы к вискам.

— Ты единственная наследница, — она подошла и села рядом, на скамью в нише окна, — Взгляни, у тебя на лице грязные разводы.

— Так, может быть, не стоит выдавать меня замуж за кого попало? — Атенаис смахнула слезы, — по правде, они ей никогда не помогали, — и взглянула в зеркало, которое протянула ей мать.

— За победителя турнира, — поправила ее Гвеневер, — Твой отец хочет, чтобы будущий король был хорошим воином.

— Нет. И ты это прекрасно понимаешь, — Атенаис шмыгнула носом и скорее еще больше размазала, чем стерла грязь с лица, — Он хочет вернуть сына, но только не Анри.

А того, кем Анри всегда отказывался быть.

— Даже если так… — осторожно начала Гвеневер.

— Я не собираюсь ему помогать! — она вернула зеркало матери, — Он сам виноват в том, что случилось.

— Тогда помоги себе. — королева прикоснулась к поверхности зеркала кончиками пальцев и отражение в нем вдруг увеличилось, будто зеркало каким-то образом попало на поле ристалища.

Ее мать совсем не походила на ведьму, однако — она была ей.

— Взгляни сюда и выбери того, кто должен победить.

Атенаис развернула зеркало, чтобы лучше видеть поле.

— Как ты сделаешь это?

— Так, что никто и не заподозрит, что я ему помогла, — Гвеневер подмигнула ей и улыбнулась — беззаботно, как прежде. Отчасти из-за этого Атенаис заставила себя вглядеться в знакомые лица.

Первым она заметила Илберта де Линя — он издалека был виден на зеленом поле благодаря ярко-голубому плащу. Неизменные цветы лаванды он вплел даже в бороду. Впрочем, он впервые не выглядел нелепо на фоне остальных рыцарей. Атенаис повернула зеркало вокруг своей оси, и перед глазами замелькал калейдоскоп красок. Она резко остановила вращение, точно колесо рулетки, и собиралась уже ткнуть наугад, как вдруг взгляд выхватил в толпе идеального кандидата в наследники Корентина.

Он был хорош, как на него ни взгляни: кольчугу тронула ржавчина, щит без герба, а на поясе болтались пустые ножны, без меча — наемник, причем не слишком удачливый. Лицо его, покрытое розовой коркой, странно сочеталось с ярко-красными волосами. Атенаис взглянула на него и против воли улыбнулась: отец ни за что не согласится присудить победу такому типу, не говоря уже о том, чтобы отдать ему трон. И уж точно не одобрит такого жениха для своей дочери.

— Мама, — Атенаис подвинулась, чтобы дать возможность матери взглянуть в зеркало, — Я выбрала его.

Разумеется, королева Гвеневер ничего не сказала ей. Она молча кивнула и улыбнулась. А потом дунула на зеркало, и зеленое поле пропало, сменившись отражением их лиц. Гвеневер поправила и без того безупречно уложенные волосы.

— Нельзя скрыть истинную природу, — она повернулась к дочери и стерла грязь с ее щеки.