Дорога Багиры (джен)

Нас было трое: я, моя сестра и наша мама, но так было недолго…

Мы с сестрой ждали маму с охоты. Что такое охота, я не знала, но после возвращения у мамы обычно было много молока.

Я лежала и думала о нём, когда сестра вдруг странно захрипела и забилась. С трудом поднявшись на свои слабые лапки, я посмотрела, что происходит… Мою сестру опутала толстая и пестрая лиана, лишь какое-то время спустя я поняла, что это не лиана, это был душитель джунглей — удав.

Сестра исчезла в его пасти, удав, помедлив, пополз ко мне. Я же ничего не могла поделать, потому что только-только научилась ходить. Я лежала и беспомощно смотрела, как удав подползает всё ближе и ближе…

Откуда-то сверху на удава свалилась мама, миг, и два тела, пестрое — удава и рыже-черное — леопарда сплелись в страшной схватке. Кольца удава туго оплели гибкое тело мамы, а она кусала его и рвала задними лапами…

Прошла вечность, прежде чем всё затихло. Удав обмяк и замер, замер и леопард. Я не сразу подошла к ним, но потом всё же решилась. С опаской косясь на удава, я приблизилась к маме и ткнулась носом ей в шею.

Она вздохнула и тихо сказала:

— Прости, Пантера… — и закрыла глаза, засыпая.

А я поняла, мама устала и хочет отдохнуть, поспать, но я была голодная и поэтому поползла к животу мамы, нашла сосок, но… Источник молока был пуст! Я облизала все сосцы, какие нашла, и, как ни старалась, не смогла высосать ни капли.

Я обиделась и поползла через лапу мамы обратно к её голове.

— Мама! Есть хочу, проснись, я хочу есть, дай, мама! Дай есть!

Мама не проснулась. От обиды я заплакала. Ну почему она не просыпается, чтобы покормить меня? Отревевшись, я легла спать голодной, уткнувшись носом в мамину шею.

Ночью я проснулась от леденящего холода. Подняв голову, я осмотрелась: Ночное светило мягко освещало наше логово, расположенное между корней раскидистого платана, неслышно дул тихий теплый ветерок. Странно, почему же мне так холодно?

Я посмотрела на маму… Маму? Она… у неё… глаза днем были закрыты, а сейчас…

Это не мама! Это какой-то другой леопард! Его глаза были широко раскрыты, и в них не отражался свет.

Мне стало страшно, и я попятилась и обо что-то ударилась, обо что-то твердое и ледяное. Оглянувшись, я увидела мамину лапу. Обычно такая теплая и мягкая лапа сейчас была твердокаменной и холодной.

Я начала понимать, лапа — неживая, мама тоже — неживая. Неживым был и удав. «Прости, Пантера». До меня только сейчас дошел смысл этих слов.

Нас было трое: я, моя сестра и наша мама, теперь я — одна. Я осталась одна и я хочу есть, а мама теперь не даст молока. От этой мысли я опять заплакала, я одна, я маленькая и беззащитная, я ничего не знаю и ничего не умею.

От тела мамы я не решалась уйти, но, когда взошло Белое светило, над нами закружились мухи, они оглушительно жужжали и скоро их стало так много… Потом появились муравьи, полчища их рыжим ковром накрыли тела мамы и удава, несколько раз они меня укусили и очень больно. Пытаясь спастись от них, я беспомощно ползала вокруг мамы по логову, пока не наткнулась на выход из него.

Совсем ошалев от страха, я запищала, безотчетно зовя маму, уже забыв, что она не сможет прийти. Мои вопли становились всё громче и пронзительнее, пища и плача я ползла куда-то вперед, не разбирая дороги. А потом я устала, мои крики стали тише, в животе что-то ныло и ворочалось, хотелось есть и пить, а ещё хотелось спать… Но боль в животе не давала заснуть, она царапала и скребла где-то внутри, и я продолжала бороться со сном, что-то запрещало мне засыпать.

А вокруг шумел лес, звонко гомонили невидимые птицы, шуршали в траве юркие ящерки и крупные насекомые. Совсем близко проползла змея, небольшая и полосатая, но я вспомнила удава, а вместе с ним смерть мамы и сестры, и замерла в страхе. Но эта змея меня не тронула, она молча и беззвучно уползла прочь.

Полежав и не понятно чего подождав, я поползла дальше по какой-то очень ровной поверхности, по ней было очень удобно идти, да только я не могла уже даже ползти… Куда-то подевались мои силы, хотела позвать маму, но из горла вырвался только слабый хрип.

Неожиданно передо мной выросли два ствола. Присмотревшись, я увидела, что немного выше они срослись в один, толстый ствол, сверху по бокам две ветви, а между ними круглый нарост. А потом я сообразила — наверху голова, а ветви это лапы! А ещё я поняла, что это он.

Он сложился пополам и протянул ко мне свои длиннопалые лапы, я же так ослабела от голода, что даже и не подумала о бегстве. Он взял меня своими лапами и поднес к лицу.

Я обмерла от ужаса — на меня смотрели два пронзительно-черных глаза, а в его оскаленном рту виднелись два ряда крупных белых зубов, стало так страшно, что… ну, в животе давно было пусто, так что…

А потом я услышала его голос:

— Гляди-ка! Щенок леопарда, ну-ка, ну-ка, кто тут у нас? — он повертел меня туда-сюда, у меня только голова закружилась, и добавил: — Девочка, девочка-пантерочка, ну, кроха, где твоя мама? А? Хотя, вот они, твои следочки, вот по ним сейчас и пройдемся…

С этими словами он… раздвинул шкуру на груди (???) и засунул меня туда, под шкуру. Хотел убрать лапу, но я поймала его палец и стала сосать в надежде найти молоко, услышав в ответ:

— Э, багира*, да ты ещё сосунок.

И он пошел, держа меня за шкурой, а я притихла, так там было тепло-о-о… и слушала, как совсем близко бьется его сердце. Тепло, темно, уютно.

Сквозь дрёму я снова услышала его голос:

— Ах ты ж! Вон чего случилось, слышь, багира, а мать у тебя — героиня, вон как удава распотрошила. Жаль, что сама тоже погибла, эх ты, сиротка ты ж моя…

Дальше я ничего не помню, потому что заснула, потому что теперь можно было спать, да и сил не осталось.

Проснулась я оттого, что он остановился и крикнул:

— Халима, Акбар, посмотрите, что я принес!

Раздался ещё один голос, высокий:

— Аджу, дорогой, и что же ты принес?

— Я принес багиру!

Уютная тьма зашевелилась, шкура раздвинулась, и ко мне хлынул яркий свет, от которого я зажмурилась, а потом заморгала, привыкая к нему. Большая, широкая длиннопалая лапа вытащила меня наружу и я увидела еще двух зверей, похожих на моего. По запаху я поняла, что это самка и маленький самец.

— Аджу! Ну зачем, зачем ты её принес? Ты хоть головой иногда думаешь? Чем ты пантеру кормить будешь?

— Как чем? Молочком, конечно.

— Это сейчас молочком, а потом? Твоя багира во-о-от такой будет, ты об этом-то подумай! Ну ладно, давай её сюда.

Самка взяла меня, её лапы были меньше, тоньше и изящней, она понесла меня в… куда-то… может, это логово такое?

Здесь она повозилась, села, положила меня на ноги и сунула мне в рот нечто, из чего — о счастье! — потекло молоко!..

Я всхлипнула, вцепилась лапками в это нечто и, давясь от жадности, стала сосать живительную влагу. Халима смотрела на меня, Аджу склонился справа, придерживая меня одной лапой, слева тянул шейку Акбар, заглядывая матери через плечо. Все трое радостно скалились.

Постепенно я успокоилась, перестала давится и мерно зачмокала, а потом и задремала, сквозь дрему слушая голоса:

— Аджу, а сколько ей месяцев?

— И не месяцев даже, а две-три недели.

— Аджу, а что ты вообще знаешь о леопардах?

— Н-ну-у-у, глаза, например, открываются на шестой день, молочные зубы прорезываются через двадцать дней, полный набор появляется в сорок-сорок два дня, а постоянные зубы — в годовалом возрасте, а вот мясо начинают есть на шестой неделе от роду…

— А когда перестают сосать?

— В три месяца.

— Это кошмар, Аджу! А размеры?

— В среднем семь футов…

— Это ужас какой-то! Не пугай меня, бедную, в тебе-то шесть футов и два дюйма!

— Так я ж в высоту, а багиры — в длину…

— А… а высота?..

— Успокойся, Халимушка, фута три-четыре, чуть пониже ослика…

— Успокойся? Это я — успокойся? Да это просто марвари** какая-то! Ещё один вопрос, главный... Зачем ты её принес?

— У неё мать погибла, понимаешь, удав напал на логово и, похоже, успел проглотить детенышей, прежде чем мать вернулась, а эта малышка как-то спаслась, может сумела убежать, пока удав остальных кушал. И еще, Халима, ты не волнуйся, мы багиру не навсегда оставим, так, вырастим и отпустим на волю, согласна?

— Да! А то боюсь, как же её мясом кормить-то, это ж козу для неё забивать, что ли? И как-то её надо называть…

— А просто! Багирой.

Следующие три дня прошли для меня как в тумане, я плохо себя чувствовала, капризничала, постоянно чего-то просила, и Халима не выдержала, стала жаловаться на меня:

— Аджу! Я больше не могу, Багира просит есть каждые два часа, я устала.

Тот задумался, потом кивнул каким-то своим мыслям, забрал меня у жены и понес во двор, там крикнул:

— Акбар, привяжи Куну!

Из дома вылетела Халима, бросилась к ногам мужа и запричитала:

— Не надо, Аджу! Прошу тебя, не надо! Собака съест Багиру, я больше не буду жаловаться, отдай её мне, отдай!

Аджу поспешно поднял жену на ноги и строго сказал:

— Ай, жена, как плохо ты о муже думаешь! Разве я сказал, что хочу скормить Багиру Куне? Нет, жена! Я сказал — привязать Куну.

— Ай, верно... Но что же ты собираешься делать, Аджу, дорогой?

Я висела на руках Аджу и с интересом наблюдала за ними, как же они интересно общаются! Энергично кивают и мотают головами, всплескивают ладонями и машут руками.

— Смотри, Халима, смотри и учись.

С этими словами Аджу зашел в сарайчик, отодвинул в сторону пищавших щенков, взял пахнущую псиной подстилку и тщательно обтер ею меня, потом собрал щенят в кучу и положил меня к ним, после чего он с женой покинул сарайчик, оставив нас одних.

Спустя какое-то время к нам влетела Куна, симпатичная светло-жёлтая лаечка, бросилась к логову и торопливо обнюхала щенков и меня, тихо бормоча:

— Не понимаю… Вроде не мой щенок, но пахнет как мой… Ты кто? У меня точно нет такой дочки.

А я почуяла молоко и потянулась к животу собаки.

Куна поняла, сгребла к себе своих щенят и легла на бок. Щенки, попискивая, завозились и стали сосать, я протиснулась между ними и тоже зачмокала, помогая себе лапками.

Куна заёрзала и проворчала:

— Ну когти-то убери, дочка!

Примечания:

*Это не ошибка, багирой в Индии называют черную пантеру.

**Марвари, индийская порода скаковых лошадей, особенность породы — закрученные ушки, в остальном лошадь мало чем отличается от ахалтекинца.