Ложь (джен)

Привет.

Тебе, наверное, интересно, что это за левый чувак пишет это, да? Что ж, буду рад представиться. Мое имя Гарри. Гарри Джеймс Поттер, особо буйный заключенный нижних уровней Азкабана.

Вы, наверное, сейчас думаете: «Что это за пиздёж? Парень, на нижних уровнях Азкабана даже думать невозможно, а ты пишешь эти корявенькие символы, отдаленно напоминающие буквы». Что ж, я и сам не знаю. Не иначе как предсмертная агония, ведь это свое веселье в данный момент я объяснить не в состоянии.

Началось все… наверное, с моего рождения, если не раньше. О, миг рождения я, как ни странно, помню так отчетливо, будто это произошло вчера. Так о чем это я? Ах, да, рождение.

Родителей я помню смутно, лишь ярко рыжее пятно — мама — и звонкий смех — папа. Но лучше всего я помню его руки. Мягкие, сухие, крепкие и неизменно теплые, словно солнце. Вопреки словам директора и других, перед смертью меня держал именно он — эти руки я узнаю из тысячи. Лишь после этого меня забрала мама. Ее руки я тоже помню. Нежные, небольшие ручки с мягкими подушечками пальцев.

Я помню её полный боли вопль, когда она увидела тело папы. Помню, что никого возле нас не было, и она, держа наготове палочку, схватила меня, прижимая к груди и бросилась прочь из дома, не видя, не чувствуя опасности. А вот я видел ту высокую фигуру в черном плаще и… тихий перезвон колокольчиков.

Потом вновь провал в памяти — впрочем, удивительно даже то, что я запомнил все это — и Дурсли. О, они научили меня многому.

Дядя научил терпеть боль. Любую — физическую или душевную, — и страх. Тот самый животный ужас, от которого сердце грозится выбить ребра, а колени дрожат так, что стоишь ты лишь за счет инстинкта самосохранения, вопящего, что падать нельзя — забьют до смерти, сломают ребра, кости, отобъют все, до чего достанут ноги в тяжелых, крепких сапогах.

Тетя научила терпеть отвращение, выполнять самую сложную и грязную работу, скрывать ненависть и носить маски. О, даже будучи пятилетним сопляком я носил маски, ведь им был нужен наивный, покорный раб — но уж точно не маленькая мстительная мразь, какой я являлся. Я до сих пор храню в памяти каждый синяк, каждую сломанную кость, каждый подзатыльник, каждый удар, от которого тело горело огнем и хотелось лишь одного — поскорее сдохнуть, лишь бы больше не слышать, как лопается под стальной пряжкой собственная кожа.

Кузен научил терпеть унижения, чужие взгляды, полные презрения и глумливой насмешки, научил терпеть такие пытки, по сравнению с которыми Круциатус — ласковое поглаживание — и одиночество. О да, по его вине у меня не было даже собеседников, и говорил я с деревьями и котами соседки, миссис Фигг. Пытки? Ну, пытки времен Средневековья, взятые из книжки и опробованные на мне неумелыми детскими ручками — не то, что вы пожелаете ощутить на себе в полной мере, даже будучи мазохистом. И научил прятаться. Прятаться так, что даже собака по запаху не найдет.

Сейчас я понимаю, что их вина в этом почти незначительная, но мстить я все равно буду. Жестоко и кроваво, как они и любят.

Я рос недоверчивым. Сложно доверять людям, когда ты живешь у них на правах раба-игрушки. И когда пришел Хагрид, заявивший, что я волшебник, я лишь мысленно посмеялся и вспомнил адрес ближайшей психушки, однако я играл роль Гарри-тихони, а потому… а вот дальше я не помню. Все будто в тумане с того момента, как я попробовал его торт.

Все стало таким волшебным, ярким, светлым, что воля улетела куда-то вдаль, а Хагрид и таинственный Альбус Дамблдор стали казаться самыми лучшими людьми на свете, которым можно доверить все секреты.

Милый мальчик Рон Уизли с забавным пятнышком на носу и умная, добрая девочка Гермиона Грейнджер с трогательно выпирающими передними зубами стали моими первыми друзьями, моим сокровищем, ради которого я был готов на все. Это сейчас я понимаю, как был глуп и наивен. Глупый, доверчивый щенок, ластящийся к первой приласкавшей его руке.

А в Хогвартсе меня ждала магия, Свет, дружба и главный злодей года, бороться с которым я бросился по первой же команде Дамблдора.

И снова Дурсли. Вернон и его дружки, для которых насиловать меня быстро стало привычным делом.

Милая девочка Джинни, злой Малфой, тупой Локонс и вселяющий привычный ужас Король змей, которого я так и не смог убить. Не смог поднять на него меч Гриффиндора, глядя в эти мудрые, древние глаза могущественного существа, для которого все это было унижением — подчиниться жалкому куску души какого-то человечишки. Дневник я проткнул мечом Гриффиндора, а по подсказке василиска поменял пароль на входе в Тайную комнату, точно зная, что туда я больше не вернусь.

Привет, Дурсли. Как там, новые клиенты для шлюхи-Гарри появились? А новые пытки ты нашел, дорогой кузен?

Третий курс, добрый профессор Люпин и странности Гермионы, дементоры, изучение Патронуса и финал — оборотень, невиновный крестный и герой-Снейп, что сальные волосы и крючковатый нос неожиданно показались привлекательными.

Четвертый курс. Влюбленность в Снейпа, Кубок Огня, потеря друзей и соревнования, воскрешение Волдеморта…

И снова Дурсли… а, нет, поспешил.

Я, ночь, темный коридор Хогвартса… романтика, что её. Вот только почему-то мой любимый Северус смотрит на меня с презрением, Сириус кривит губы в отвращении, а господин директор свекает глазами… И звенит знакомо колокольчиками в бороде. Точь в точь как в ту ночь.

И привет, Азкабан. Отныне мы с тобой навсегда, ведь меня осудили за убийство Седрика Диггори, первого моего настоящего друга...

Темно.

Сыро.

Холодно.

Он лежал, смотря пустым взглядом на толстую решетку камеры в Азкабане, и, казалось, давно был мертв. В какой-то степени он действительно погиб в тот миг, когда его грубо бросили сюда черт знает сколько времени назад.

Он перестал считать дни на восьмой сотне. За все это время света он толком не видел, не считая того крохотного оконца в самом верху камеры, от которого зимой и летом веяло холодом дементоров.

Легкие уже давно и неустанно горели огнем, кашель разрывал горло, а сухие губы не говорили до сих пор ни разу. Он был почти уверен: говорить ему будет сложно, если он найдет собеседника.

Он был невероятно худ: тонкие запястья, впалый живот, болезненно исхудавшее, когда-то красивое лицо. Ранее непослушные угольно-черные волосы сейчас тусклыми прядями, среди которых легко можно было найти седые, свисали сосульками по узкой спине. Когда-то ярко зеленые глаза, горящие жизнью, сейчас смотрели безразлично и сломленно — о да, сил сломать этого сильного человека у этих мразей хватило.

В дальнем углу камеры стоял кривой деревянный столик, на котором стояла плошка с какой-то жуткой субстанцией грязно-зеленого цвета. Сам парень лежал на тонком дырявом матрасе прямо на ледяном каменном полу. Крыс он не боялся. Даже они здесь не выживают. Все это ложь, дементоры сожрут душу крысы и не подавятся. Сириус никогда здесь не был, он не поймет.

Глаза его в последний раз устало закрылись в холодной камере.

* * *

Альбус Персиваль Вулфрик Брайан Дамблдор зло выдохнул, просмотрев список поступающих в Хогвартс юных волшебников. С каждым годом он становился все короче, чистокровные рода практически вымерли, а Запретный лес давно уж опустел — все волшебные звери исчезли, будто… сбегая. Его самого, Верховного чародея, палочка все меньше слушалась — как, впрочем, и многих других.

Пророки всего мира покончили с собой в один день, издав совершенно одинаковые Пророчества, на Пророчества совершенно не похожие. Скорее, последнее предупреждение, призванное спасти уходящую Магию, но вот найти Героя Пророчества во всем мире невозможно…

Луч света в мире мертв, но жив:

Еще не поздно.

Магия покинет мир,

Последует за Ним,

Станет принадлежать Ему,

Стоит последнему вздоху Его сорваться с губ Его…

Этот миг уже слишком близко…

Сам Альбус был уверен: во всем виноват мальчишка Поттер. Из-за него все беды, это точно он провел какой-то темномагический ритуал, точно он вынудил Пророков покинуть этот мир. Чертов мальчишка все никак не сдохнет…

Альбуса совершенно не волновало, что мальчик был не способен даже говорить…

Директор ухватился за последнюю мысль, и губы его сами растянулись в торжествующей улыбке. Дитя Тьмы больше не сможет мешать Всеобщему Благу.

Никогда.

* * *

Мальчик открыл глаза и впервые за долгое время увидел не темный камень, а светлый потолок. Кости приятно грело тепло мягкого одеяла, а под головой была подушка. Мягкая, удобная. От нее он уже отвык…

— Здравствуй, Гарри. — раздался рядом приятный женский голос, отчего он подпрыгнул и испуганно уставился на стоящую рядом женщину.

Она была красива. Красива той мрачной, холодной красотой, какой был когда-то Том Реддл — но в десятки, сотни раз лучше.

Ее угольно-черные, словно Тьма, волосы мягкими волнами лежали на узких плечах, спускаясь до самого пола. Глаза ее были пронзительно-синего цвета, словно морозное небо, отражающееся в синей глади зимнего озера. Вопреки ожиданиям, глаза ее искрились теплом и какой-то печалью при виде Гарри. Аристократке-Нарциссе до ее манеры держаться, словно Королеве, было как до Луны вверх ногами.

Женщина издала тихий смешок, заметив реакцию Гарри.

— Кто… вы?..

Голос, отвыкший от разговоров, звучал хрипло и сухо, а половину звуков было невозможно разобрать, но она явно все поняла, мягко улыбнувшись. Улыбка эта преобразила её до неузнаваемости, и все вокруг будто посветлело.

— Я Смерть, но для тебя, Гарри, я просто Хель.

— Я Смерть, но для тебя, Гарри, просто Хель.

* * *

Передать шок Гарри в тот миг невозможно. Он просто сидел с выпученными глазами и глотал воздух, а потому не заметил появления новых лиц.

Это были необычные люди.

Высокий, улыбчивый блондин с глазами цвета самого синего сапфира — такими же яркими и живыми, как и он сам. Заметив Гарри, он ярко, живо улыбнулся и запнулся на ровном месте.

Второй вошедший обладал длинными ярко-алыми волосами по пояс, загадочной улыбкой и глазами цвета расплавленного золота. Шел он спокойно, неуловимо-уверенно, словно зная все наперед.

Третьей была невысокая, миниатюрная девчонка с золотыми волосами и задумчиво-мудрыми серыми глазами, выглядя потрясающе похожей на Полумну. Она практически плыла, изредка обходя окружающих в каком-то непонятном танце.

Четвертая же была совсем не похожа на остальных. От нее веяло магией так, что дышать было невозможно. Она обладала густой копной волос цвета чистейшего серебра, спускающегося до самого пола, а ее мудрые глаза необычного фиолетового оттенка смотрели тепло и невозмутимо. Казалось, удивить ее невозможно, как и разозлить, но стоило ей заметить состояние Гарри, как в глубине прекрасных глаз мелькнула ледяная ярость, испугавшая мальчика сильнее любого Василиска и Волдеморта вместе взятых.

Та, заметив его испуг, тепло и мягко улыбнулась, явно этим удивив солнечного блондина, да и остальных тоже.

— Магия, ты умеешь улыбаться? Я так рад! — просиял он. Гарри почувствовал, как его очко сжалось до размеров атома.

— Жизнь, он тебя теряет… — отстраненно заметила девочка, похожая на Полумну, и все встрепенулись, глядя на Гарри.

Тот от подобного внимания не смутился, но здорово так переволновался. Еще бы, не каждый день увидишь Смерть, Магию и Жизнь…

— Судьба, может хватит шутить? Он мой любимчик, почти сын, он не может умереть. — укоризненно глянул на девочку красноволосый. Заметив взгляд Гарри, он коротко отсалютовал мальчику, улыбаясь, и коротко поцеловал его в маленькую ручку, осторожно взяв ее в свою — теплую, мягкую и какую-то знакомую. — Удача, к вашим услугам.

Этого измученный Азкабаном разум не выдержал, проваливаясь в спасительную тьму.

* * *

— А я говорила, что он держится только за счет Удачи и моей поддержки. — донесся до него знакомый голос Судьбы. — Без нас он бы давно сошел с ума или покончил с собой.

— Удача, я конечно все понимаю — твоя натура галантного гуляки дает о себе знать — но держи себя в руках, мальчик же все еще не отошел от общения с Проклятыми! — в голосе Жизни слышалось возмущение.

— А по чьей вине, напомни-ка, он там оказался? — ехидный голос Удачи обратился к Судьбе.

— Это был скорейший путь к нашей встрече… — все так же отстраненно открестилась она.

Мальчик открыл глаза, поняв, что это все не было сном и он действительно не в Азкабане, еще и компанию ему составляют Пять Богов. Тут же к нему подсела Смерть… Хель с ее мягкой улыбкой, и пригладила его седые волосы.

— Как ты себя чувствуешь? — тихо спросила она, протягивая ему стакан воды, который он с благодарностью принял.

— Отлично, — честно ответил он, но смотрел все также недоверчиво.

Не мог он поверить в бескорыстную помощь после всего произошедшего.

А так он не солгал: тело болело не так сильно, легкие лишь безумно чесались изнутри, а кости носило не от холода, а от приятного тепла мягкого одеяла, в которое он закутался еще сильнее, наслаждаясь непривычные жаром, который уже и не надеялся ощутить.

Смерть понимающе улыбнулась, и тут же на Гарри прыгнул Жизнь, заливисто хохоча. От этого смеха на душе у Гарри потеплело, а Магия неожиданно слегка нахмурилась.

— Что-то не так? — обратила на это внимание Смерть, и смех Жизни затих.

— Все еще хуже, чем я думала. — мрачно ответила она, и мурашки по коже побежали у всех.

Магия никогда не мрачнела.

— Что именно? — нахмурился Удача.

— На Гарри подействовал смех Жизни даже без использования его умений.

Тут уже помрачнели все, кроме непонимающего Гарри.

Дело в том, что Жизнь при желании мог сделать с душой любого существа что угодно, но когда он не хотел — влиять его смех или просто улыбка ни на кого не могли… кроме душ вроде Гарри.

— Я… не совсем понимаю, что происходит… — осторожно произнес Гарри, и на плечо его руку положил улыбающийся Удача.

— Это не страшно. Ты скоро сам все узнаешь, дорогой ученик.

Примечание к части

Цвет глаз Магии.

https://avatars.mds.yandex.net/get-pdb/1956095/c15c76ea-e865-47ac-a359-1ab669154229/s1200

15 июля, 1999 год. Кабинет Альбуса Дамблдора.

Альбус Дамблдор сидел на своем золотом троне в Большом Зале Хогвартса, тоскливо оглядывая пустые столы факультетов и профессоров.

Не так давно начались летние каникулы, и все дети разъехались по домам, а профессора — в заслуженный отпуск, оставив директора в одиночестве в древнем замке.

При взгляде на часы он встрепенулся, загоревшись нетерпением и каким-то странным предвкушением, будто ребенок, ожидающий под елью подарка на Рождество.

Тихая трель появившегося воздухе Фоукса заставила его просиять, а человек, которого привел феникс, преданно улыбнулся Альбусу, стряхивая пыль с мантии.

— Все исполнено в лучшем виде, господин директор. Только что весь его этаж заполнило удушающим газом, думаю, жить отродью осталось не больше пяти секунд.

Директор ярко улыбнулся, облегченно выдохнув. Сколько же он мечтал это сделать!.. В Пророчестве говорилось о том, кто сможет победить Темного лорда. А кто, как не другой Темный лорд, способен на подобное?..

Внезапно феникс болезненно вскрикнул, привлекая внимание магов, и загорелся синим пламенем.

— Фоукс! — бросился к драгоценному фамильяру и другу Дамблдор, но было уже поздно.

Нить магической связи с фамильяром оборвалась. В глазах директора застыли слезы.

— Господин директор… это нормально? — взволнованно спросил мужчина, указывая на падающие одна за другой свечи с потолка.

— Нет, Сириус, это не нормально…

Небо растаяло в воздухе, являя двум мужчинам каменный потолок Хогвартса. Грохот чего-то в замке, и стена неожиданно начала рушиться, с каждым мгновением все больше становясь похожей на стену, стоящую здесь восемь сотен лет.

— Сириус, я не чувствую магию…

…магия покинет мир, последует за Ним, станет принадлежать Ему, стоит последнему вздоху Его сорваться с губ Его…

* * *

—…неплохо, очень неплохо, но тебе не хватает элегантности!..

— Удача, замолкни! Он не собирается как ты клеить девушек даже в бою! Лучше бы и я не сделал, Гарри!..

За это время произошло очень и очень немногое. Для начала, стоит сообщить, что обучается Гарри у Богов уже… полтора миллиарда лет. Ага.

Как так вышло? Оказалось, временем также управляет Магия, что Боги и использовали для обучения Гарри. Жизнь что-то сотворил с разумом мальчика, так что от жизни устать он попросту был не способен…

Как оказалось, душа Гарри на момент попадания в мир Богов была похожа на сито, в котором проела рваные дыры отвратительная черная субстанция.

Дементоры — Проклятые, — это те, кого даже Хель не пожелала принимать в свое царство. Под воздействием мира живых, чья энергия влияет на души без вместилища, подобно радиации, они мутировали, превращаясь в нечто совершенно новое. В дементоров.

Дементоры еще на третьем курсе впервые повлияли на Гарри, чья душа была крайне чувствительна к эманациям Проклятых. И если бы больше он их не встретил, все было бы хорошо, но его посадили в Азкабан. В самое сердце их логова.

Душа мальчика неосознанно начала копировать дементоров, к тому же сами они влияли на него, вырывая ее клочки, и в итоге добрались до Основы души.

Проклятие дементоров не коснулось Гарри, но их влияние проморозило Основание до самого сердца, в результате чего душа мальчика стала чем-то совершенно уникальным. Не Проклятый, но и не человек, с объемом магии целого мира, попросту не был способен выдержать все волшебство, даже несмотря на то, что сама Магия лично долгое время разрабатывала его каналы и увеличивала резерв.

Боги почесали головы и в срочном порядке бросились решать эту задачу. Времени было мало, даже несмотря на Магию, а подопытный лишь один, и любая ошибка могла стоить ему жизни.

Почему Боги так пеклись о жалком смертном? О, ну это целая история.

Удача, будучи здорово подвыпившим, поспорил с Судьбой, что смертный способен выдержать кровь Бога в венах и не умереть… по крайней мере, мгновенно.

Судьба, тоже пьяная в хлам, с радостью согласилась провести эксперимент, и их пари скрепила совершенно трезвая Хель.

А вот Жизнь и Магия тоже пали жертвами элитного алкоголя, добытого у Дроу Удачей, и в их светлые головы с совершенно неожиданно пришла мысль добавить к крови Удачи и свою собственную.

Бухие в говно Боги — даже звучит жутко… — направились в мир живых, где совершенно случайно и застали, как в младенца летит убивающее проклятие.

Магия не терпела детоубийства даже в пьяном состоянии, а потому быстренько развоплотила неудавшегося убийцу.

Из голов Высших вылетела мысль о крови, и что они делали дальше, они не помнят…

Первой с Гарри столкнулась Хель. Очаровательный маленький мальчик с яркими изумрудами глаз буквально… ничего в ней не вызвал. Она собиралась было перенести его за Грань, как ощутила в нем кровь Певереллов, своих потомков.

Второй раз с Гарри она встретилась уже через два человеческих дня, и, стерев ему воспоминания о себе, вернула душу последнего Певерелла в его тельце…

…чтобы снова с ним встретиться уже через полчаса.

Постепенно Хель привязалась к юной душе, которую она встречала по меньшей мере раз в три дня. Сделать с его смертями она, к сожалению, ничего не могла. Боги не имели права вмешиваться в ход жизни смертных детей. Никто, кроме Судьбы.

Удача же, в отличие от остальных, о своем споре с Судьбой не забыл, и обещание выполнил, постоянно приглядывая за мальчиком. Постепенно Гарри даже стал ему как младший брат, которого он не в состоянии защитить…

Жизнь же любил всех своих детей, но воля к существованию мальчика привлекла его внимание особенно.

Магия с интересом наблюдала за жизнью ребенка, постоянно ожидая, когда же он погрязнет во Тьме, но он не желал терять Свет. Подобное упорство перевело его из ранга «интересной зверюшки» в ранг «а в этом что-то есть», и уже к одиннадцати годам Магия считала мальчика своим сыном, усердно разрабатывала его магический резерв и каналы магии для того, чтобы его забрать из этого мира поскорее.

Судьба же с детским любопытством раз за разом наблюдала, как он рвет ее Нити без всякого умысла, и звонко хохотала над Богами, так и не понявшими, что они все оберегают одного и того же человека…

Впрочем, всему приходит конец, вот и Боги не выдержали. Судьба с непроницаемым лицом выслушала их просьбы о помощи ребенку, и все же расхохоталась, коротко рассказывая о личности их любимчика.

План спасения уже был готов, когда они заглянули к Гарри и ужаснулись: за те годы, что их не было, мальчишка умудрился загреметь в тюрьму, по совместительству являющуюся логовом Проклятых.

Примерно так он и попал к Богам. Те, недолго думая, сделали его своим учеником, едва разобравшись с его душой и проведя ритуал Связи Крови, сделав его своим кровным братом.

Не сказать, что он был не рад обучению у самих Богов, но это было ужасно. Учителями они были неумелыми, непредсказуемыми требовательными и обладали воистину огромным авторитетом… поначалу. Потом они превратились в просто «тетя Хель», а позже он и вовсе стал обращаться к ним по именам.

Время бежало, Гарри учился, Боги втайне гордились…

* * *

— Гарри, мы подумали и решили, что ты должен отдохнуть от учебы и от нас.

С чего они это взяли, мальчик не знал, а потому просто кивнул, принимая информацию к сведению. Но Богам это, похоже, не понравилось.

— Видите? Он как робот просто кивает! Мы губим его волю…

— Ладно, Удача, признаю, ты был прав, с контролем мы переборщили…

— В общем, Гарри, мы отправляем тебя в другой мир. — подытожила Магия. — В случае чего — просто позови нас с четкой целью встретиться.

—Прости, но тело у тебя будет случайное…— встряла Судьба, больше не властная над мальчиком из-за ритуала Крови.

— Первые пару дней ты не будешь иметь доступа к магии, она должна сначала перенестись с твоей душой в новое тело и укрепиться, так что вообще никакого использования магии первые три дня. До встречи, Гарри…

Мягкий голос Магии — последнее, что он услышал, прежде чем погрузиться во тьму под взглядом Жизни. Он говорил, что учителя у него непредсказуемые, да?..

* * *

Глаза он открыл в совершенно незнакомом месте, что было неудивительно. Удивительно было то, что все тело прошибла усталость, голод и холод, а самого его грубо бросили за шкирку в какую-то темную камеру.

— Габи, ты в порядке? Они ничего тебе не сделали? — подлетел к нему мальчик с серыми глазами.

— Их эксперименты даром не проходят, Джим. — Послышался мрачный голос девочки из угла.

И тут воспоминания мальчика по имени Габриэль затопили его голову. Отчим, продавший его мафии за деньги, Семья Эстранео, одиночество, боль, ненависть и непонимание самого Габриэля...

Гарри прикрыл глаза. Похоже, жизнь в новом теле ближайшие три дня будет очень веселой...

Примечание к части

Извините, но и имен для других богов я подобрать не смогла...

Если есть вопросы — обращайтесь. Советы — то же самое. Критика...жду солдатских ботинки и гнилые помидоры.

Габриэль Эстронзо был милым, наивным мальчиком, растущим с горячо любимой матерью в самом сердце Сицилии.

Он имел светлые золотые волосы, хрупкое телосложение и большие, невинно распахнутые синие глаза. Габриэль очень любил мир, любил жизнь и маму. Папы у него не было, а мама говорила, что он потерялся и до сих пор не нашелся. Габриэль со всей детской верой молился, чтобы его папу нашли хорошие полицейские и привели домой, а он, Габриэль, смог бы следить за папой, чтобы он больше не терялся.

Когда Габриэлю было четыре, мама привела домой страшного человека. Внешне он был красив, но все естество ребенка буквально вопило: он опасен. Мама сказала, что это его новый папа.

Габриэль чувствовал, что не нравится папе, но сделать ничего не мог. Не мог он ничего поделать и с необъяснимым ужасом, охватывающим его в присутствии этого человека.

Ровно через месяц папа повел его погулять, и, стоило им выйти из дома, в глазах мальчика потемнело. Очнулся он уже в этом жутком месте, где помимо него были еще дети.

Врачи постоянно говорили об экспериментах, Пламени и каком-то господине Верде. Порой они говорили, что господин Верде не должен узнать, что они проводят опыты над детьми.

О том, что такое опыты, малыш Габриэль узнал очень скоро. Опыты — это кожаные ремни на запястьях, холодный стол и уколы. Опыты — это боль. Чудовищная, разрывающая внутренности боль и животный страх перед людьми в белых халатах.

Он боялся. Этот ужас невозможно описать, но и почувствовать его никто не пожелал бы и врагу. Мальчика ломали, физически и морально, и он был перед этим бессилен.

К пяти годам он почти не изменился, но в глазах порой мелькало что-то отчаянно-безнадежное. Габриэль даже не удивился, когда во время очередного эксперимента почувствовал холод и спокойствие.

Мальчик чувствовал, что нечто невероятно сильное находится рядом, такое же растерянное, как и он сам, даже не открывая глаз. Он был рад, что все наконец то закончится, и, будто зная что делать, рывком дернулся в сторону, больше не ощущая своего тела.

Душа Габриэля, светлого мальчика, преданного семьей, ярко, счастливо засияла, чтобы через мгновение исчезнуть из мира живых.

Отчего-то он был уверен, что это существо позаботится о его теле и защитит маму от того страшного человека. А еще он был уверен, что это существо устроит очень веселую жизнь тем ученым…

* * *

Гарри молчал весь вечер, изрядно этим испугав соседей по камере, и просматривал жизнь Габриэля. Он понимал, что даже за эти три дня ученые мафиозной Семьи Эстранео могут сотворить с ним многое, а потому не расслаблялся, хотя сейчас вряд ли смог бы им что-то сделать.

Потому то, что уже с рассветом дверь открылась, его не удивило.

— 013, за мной. — безразлично бросил он, и мальчик, внутренне поежившись, направился за ним. 013 — его имя в этой лаборатории.

Повсюду были двери в камеры других подопытных, и за некоторыми из них мальчик слышал крики и плач. Сердце еще не до конца прогнившего Героя дрогнуло, но он быстро взял себя в руки. Уж чему чему, а терпению Судьба его научила. Он еще отмстит и за Габриэля, и за каждую душу, погибшую здесь, и за каждую слезинку находящихся здесь детей…

Он поймал на себе взгляд мальчика, лежащего на операционном столе, и невольно вздрогнул. Столько боли, отчаяния и ужаса он еще никогда не видел.

— О, заинтересовался, да? — видимо, новый конвоир еще не успел научиться сдерживать гордость за свою работу, а потому присел возле Гарри, хвастаясь. — Это Рокудо Мукуро, обладатель сильнейшего Пламени Тумана. Сейчас мы проводим один интересный эксперимент, и если он будет удачен, Рокудо станет идеальным Туманом. — в глазах мужчины загорелось Пламя, и Гарри мысленно скривился: истинный Фанатик своего дела.

Мукуро тем временем выгнулся так, что мальчик всерьез обеспокоился о его позвоночнике, а ученые по ту сторону стекла что-то равнодушно записали в блокноты.

Вновь поймав взгляд мальчика, он одними губами прошептал: «Держись», и мальчик едва заметно криво, благодарно улыбнулся, явно уже забыв, что такое улыбаться, и вновь выгнулся от невероятной боли, закричал так громко, что Гарри услышал это даже через звуконепроницаемое стекло.

Как Гарри сейчас жалел, что не может использовать магию…

* * *

Стоило конвоиру довести Гарри до одной из дверей, как мальчика больно взяли за руку и положили на знакомый из воспоминаний Габриэля стол, тут же затягивая крепкие ремни на тонких запястьях.

— Эксперимент номер 0462, вживление Пламени всех типов в носителя слабого Неба. — произнес в диктофон ученый, и Гарри напрягся. Вживление Пламени? В воспоминаниях Габриэля такого не было…

Гарри лишь внешне был невозмутим. На деле же внутри он почти паниковал. Доступа к магии нет, он заперт в детском теле и жизнь его полностью зависит от каких-то фанатиков. Не испугался бы здесь лишь безумец.

Ученый тем временем начал втыкать в вены Гарри какие-то трубки с иглами и включать какие-то приборы.

— Все готово, можно начинать. — сообщил он еще одному ученому, и тот кивнул. Мужчина нажал на какую-то кнопку, и Гарри моргнул, ощущая легкий зуд по всему телу.

Что-то внутри него встрепенулось, сопротивляясь чужому Пламени Солнца, и зуд начал нарастать, постепенно перерастая в боль.

Вены горели огнем, боль стала невыносима, и Гарри закричал, срывая связки, срывая голос.

Боль топила сознание, разум, оставляя лишь знакомый ужас, горящий огнем в стремительно темнеющих глазах.

Все вокруг расплывалось, когда к горячему Солнцу прибавилось равнодушное Облако, спокойный Дождь, мягкий Туман, искрящаяся Гроза, агрессивный Ураган и Небо невероятной мощи. Казалось, все, но в вены потекли нечто ледяное, мрачное и спокойное, покрывающее внутренности льдом…

…и мир померк.

* * *

В голову потекли знания. Было чувство, будто его приняли за компьютер и скачали кучу информации о Пламени и его использовании.

Он знал, как лечить Солнцем, и как этим же Солнцем разобрать человека на молекулы. Знал, как лучше всего использовать Облако, как можно и как нельзя работать с Туманом. Знал, как воздействовать Дождем и как поступать, работая с Грозой.

Знал, как лучше всего использовать Небо и… Мрак.

Холодный, спокойный и мощный Мрак, дарящий прохладу и уверенность — вот чем было последнее, восьмое Пламя.

Все исчезло так же резко, как и появилось. Знания остались, но тьма, в которой они появились, пропала, рассеянная сиянием восьми ярких и сильных огней.

Первое Пламя было темно-фиолетовым, обособленным от всех остальных. Несмотря на его спокойное состояние, даже сейчас Гарри ощущал его опасность.

Второе было кроваво-красным, бурным и агрессивным, но при этом абсолютно преданным. Пламя ластилось под руку Гарри, излучая доверие и детскую верность. Невольно мальчик улыбнулся, глядя на это.

Третье совмещало в себе все оттенки оранжевого, от самых темных до слепяще-светлых. Оно горело как все огни вместе взятые, совмещая и равномерное сияние, и мягкий свет, и холод, и непостоянство простого огня.

Четвертый огонь был ярко зеленым, словно летящая Авада Кедавра, и Гарри невольно вздрогнул. Пламя, будто было голодно, облетело мальчика со всех сторон, и, не найдя пищи, вернулось на место. Гарри был готов поклясться, что оно ворчало, недовольно потрескивая вспышками Авады.

Пятое Пламя сияло мягким золотым огнем, излучая свет и понимание. Гарри усмехнулся — даже Солнце у него не как у всех, энергичное, а мягкое и понимающее. Словно в опровержение мыслей мальчика, огонь взорвался вспышкой обжигающего света, заставив другие огоньки отшатнуться от него.

Шестое было непостоянно. Его ярко синие, насыщенно-сапфировые всполохи будто демонстрировали легкое безумие и непредсказуемость, далекость от всех, но у Гарри было отчетливое чувство, что за любой из огоньков этот Туман порвет кого угодно, будь то хоть Мерлин, хоть так любимый всеми Бог.

Седьмое спокойно, даже флегматично горело светло-голубым, будто вода в чистом пруду, и порой Гарри казалось, что оно незримо улыбается. В опасности этого Пламени сомневаться не приходилось. Чем умнее черти, тем тишe омут. Такие, как он, днем улыбнутся на оскорбление, а ночью особо жестоко убьют твоих близких на твоих же глазах. Хорошо, что это лишь Пламя, а не человек…

Восьмое излучало знакомые Гарри холод и тьму, находясь в отделении от всех. Создавалось ощущение, что этому огню не нужна семья — впрочем, так оно и было. Пламени Мрака не нужно Небо…

Мальчик нечитаемо усмехнулся, закрыв глаза. Похоже, месть Эстранео переносится на… сейчас.

Примечание к части

Ну... вы хоть критикуйте, что ли, а то все хорошо да хорошо...вот жопой чую, что что то не так, так что либо вы жалеете мою нежную психику, либо моя жопочуйка меня подводит, в чем я сильно сомневаюсь. Но спасибо за коменты. Как только допишу хотя бы до пятидесятой страницы, начну новый фик по Реборну, наверное...

Мальчик открыл глаза — темно-изумрудные  — и ученый невольно отпрянул.

Ледяной, сияющий восемью разными огнями взгляд быстро нашел главного учёного, проводящего эту операцию, и тот вздрогнул.

Мальчик оскалился, словно зверь, нашедший свою добычу, и Пламя Облака взметнулось вверх, окружив фигуру мальчика фиолетовым огнем, пожирающим здание.

Лишь мгновение — и к фиолетовому огню прибавилось новое, пылающе-алое, разрушающее все вокруг. Чистейший Ураган.

Пламя слизывало с ученых кожу, мясо, подавляло своей мощью, дробило кости, но не касалось находящихся в соседних камерах детей. Правда, совсем немногих — лишь тех, кто еще не сошел с ума, кто не потерял еще личность в этом Богом забытом месте.

Тонкие пальчики сжались на шее упавшего на колени главного ученого, и Пламя охватило и его.

— Идеальный Ураган… идеальное Облако… — прошептал он, с искренним восхищением и гордостью глядя на хрупкую фигурку с пылающими изумрудами глаз, и неожиданно рассмеялся.

Безумно, абсолютно счастливо и торжествующе. Смех оборвал хруст ломаемых костей, и мужчина опал безвольной куклой на голую, обожженую землю с неправильно вывернутой шеей.

Мальчик, словно только сейчас заметив, что Пламя принялось за стены, вздрогнул и выбежал за дверь.

Ревущий Ураган пожирал все, чего касался, оставляя за собой лишь пепел и трупы.

Взять Пламя под контроль оказалось слишком сложным. Тело, пережившее недавно боль, не сравнимую даже с Круциатусом, отказывалось вновь напрягаться, а измученный разум едва ли осознавал происходящее.

Мальчик пошатнулся, но его неожиданно поймали чужие руки, удерживая от падения. Разноцветные глаза как-то странно смотрели в темные изумруды, а из груди ребенка вырвался странный, куфуфукающий звук.

— Привет. Я Мукуро. Помнишь меня? — мальчик кивнул, собравшись с силами. — В долгу я не люблю оставаться.

Он ухмыльнулся, и ощутимо полыхнуло Пламенем Тумана. Миг — и мальчик понял, что находится на улице, поддерживаемый Мукуро.

Лаборатории пылали кровавым огнем. Ураган, не желая бросать свою добычу, отказывался подчиняться хозяину.

Стекла с хрустом лопнули от высокой температуры, и некоторые осколки задели выбегающих детей. Жар ощущался даже здесь, в нескольких метрах от лабораторий, а мощь огня вызывала невольную дрожь. Даже подавители Пламени, которые носил еще пару минут назад каждый подопытный, разбились прямо на детских руках, не способные совладать с подобной мощью.

Мукуро присвистнул, с затаенным злорадством наблюдая, как горит все, что он так ненавидел. Найдет этот Ураган — цветы подарит только за одно убийство тех мразей.

Мальчика наконец отпустили чужие руки, и он, пошатываясь, оперся о дерево. Слабость во всем теле постепенно нарастала, ведь к таким объемам Пламени он еще не привык. Спасала лишь прохлада Мрака, мягко остужающая последствия буйства других огней, и холодный ночной воздух.

Мукуро, вновь куфуфукнув, растворился в воздухе, оставив за собой легкий флер чистейшего Тумана, по которому мальчик при желании мог бы его выследить, но он бы этого не сделал. Не сейчас, когда от истощения ломит кости, по венам струится неуправляемый Ураган, а кожу, кажется, сдирают заживо.

Мальчик осел на землю, тяжело дыша. Если так пойдет и дальше — Ураган попросту его убьет…

Будто услышав его мысли, Пламя нехотя утихло, будто всерьез обладая характером и опасаясь смерти хозяина. Тут же от алого огня его затопила волна вины и жгучей преданности, будто провинившийся пес молил о прощении.

Мальчик мысленно махнул рукой на вмиг присмиревшее Пламя и с наслаждением полной грудью вдохнул тяжелый ночной воздух, пропитавшийся запахом горелой плоти и дерева.

Отвратительный запах липкого ужаса витал вокруг, а остатки осевшего на землю Урагана клубились вокруг мальчика, пытаясь придать ему сил. Солнце изнутри лечило все, что было доступно, и постепенно дышать становилось легче.

— Ши-ши-ши, это интересно…

Мальчик вздрогнул, напрягшись, и резво обернулся к лесу. Среди высоких деревьев стоял жутковато улыбающийся мальчик с растрепанными золотыми волосами, в которых поблескивала диадема. На плече его сидел младенец, чье лицо было скрыто капюшоном, а на шее ребенка висела синяя соска.

— Он может принести много денег. Нужно взять его в Варию. — монотонно произнес младенец, спрыгивая с чужого плеча.

Стоило ему сделать несколько шагов по направлению к мальчику, как до этого мирно клубящийся у ног ребенка Ураган собрался в алые шипы, угрожающе встав прямо перед младенцем. Тот выглядел весьма удивленным, а парень с диадемой шипяще рассмеялся.

— Неплохо для твоего возраста. Сколько тебе? Восемь? — вполне мирно спросил младенец, и Ураган слегка расслабился, вновь осев на землю.

Мальчик, даже сидя на земле, пошатнулся, но вовремя схватился за дерево. Блондин странно улыбнулся, заметив кровь на чужом виске.

— Кто… вы?.. — слабым голосом спросил он, явно не собираясь терять сознание, пока не был уверен в собственной безопасности.

— Я Аркобалено Тумана, Мармон, а это Бельфегор, Принц-потрошитель… Бел, у него истощение. Если помрет — не видать мне моих денежек.

Мальчик уже не слышал последней фразы аркобалено. В глазах двоилось, а в ушах стоял противный звон. По губе потекло что-то теплое — кровь — и он провалился в спасительную тьму.

Примечание к части

Простите-простите! У меня забрали технику, сейчас я пишу в школе с телефона подруги, так что глав в ближайшие дни не будет. Простите! Каюсь...

— Ши-ши-ши, Луссурия, Принц принес тебе работу.

Солнце Варии тут же вылетело из своей обители, кудахтая над вернувшимся Ураганом.

— Бел-чан, ты поранился? Где болит? Ты умираешь?

Принц поперхнулся воздухом от возмущения, оттолкнув взволнованного Луссурию. Улыбка спала с его лица.

— Ши-ши-ши, я что, настолько слаб по твоему мнению? — тихо, вкрадчиво спросил он, и от этого тихого голоса мурашки по спине пробежали даже у Аркобалено.

Принц, не дождавшись ответа, сбросил с плеча крохотное тельце, упавшее на кровать с тихим шуршанием, и Бельфегор вновь заулыбался, как-то странно глядя на черный плащ, в который был завернут ребенок.

Луссурия секунду стоял в ступоре, а затем, радостно пискнув, бросился к тельцу.

Это был мальчик лет пяти-шести, с золотисто-черными волосами. Одни пряди были угольно-черными, другие — золотисто-серебряными, с седыми прядями. Лицо его было каким-то кукольным, с тонкой фарфоровой кожей и длинной рваной царапиной на виске.

Одежда его была формой подопытных Семьи Эстранео, насколько Луссурии было известно, и эта форма была на несколько размеров больше, отчего он казался еще меньше и хрупче. Луссурия невольно стал осторожнее снимать плащ Бельфегора с его узких плеч, боясь сломать тонкие косточки.

Мармон безразлично смотрел на это, но лишь до тех пор, пока не увидел шрамы. Десятки, сотни шрамов рассекали тонкую кожу, будто давно что-то изнутри разрывало ее раз за разом. Тут даже Аркобалено передернуло.

А мальчик продолжал тихо, прерывисто дышать…

* * *

Гарри очнулся в незнакомом месте. Тело почти не болело, а вокруг фонило чужим Пламенем Солнца. Мальчик тихо сел на кровати.

Это была небольшая комната с одной кроватью, тумбочкой и шкафом. Вроде ничего необычного, но где-то неподалеку слышались вопли, звон посуды и грохот.

Дверь резко распахнулась, и в комнату вошел парень с зелеными волосами и те двое, Аркобалено и Принц-потрошитель. Стоило им заметить настороженный взгляд, как Принц захихикал, а Солнце подлетело к Гарри, окутывая его в Пламя, как курица-наседка.

Мальчик молча позволил Солнцу провести диагностику и даже выровнять последнюю пару шрамов, но стоило ему закончить, Пламя Урагана плотно окутало самого ребенка, будто ожидая нападения.

Бельфегор шишишикнул, смотря на искреннее удивление Луссурии.

— Мы не причиним тебе вреда, малыш! Как тебя зовут? — мягко спросил Луссурия, сделав шаг вперед. Пламя уплотнилось, и он вернулся обратно.

— Знаю. Но, как говорил мой учитель, постоянная бдительность. — вполне спокойно произнес ребенок, ощущая легкое жжение в венах.

— Твой учитель умный человек… Малыш, убери Пламя, оно рвет твои каналы… — беспокойно заерзал Солнце, и мальчик, секунду раздумывая, убрал Ураган. Солнце ощутимо расслабилось.

Пока что он решил использовать только Ураган, ведь его уже видели эти двое. Потом, если они нападут, он их уничтожит, но пока…

— Я Луссурия. — он вновь попытался подойти, но Ураган предупреждающе сверкнул в глазах Гарри, и он отошел. — А ты?

—Г… Грей. — в последний момент изменил имя Гарри. — Зачем я здесь?

— Тебя принес сюда Бел. — послышался монотонный голос Аркобалено. Гарри обернулся к до сих пор молчавшим мафиози. — Денег на твое содержание я выделять не буду.

Мальчик усмехнулся, и только сейчас заметил серебристую прядь волос, слегка недоуменно на нее уставившись. Раньше волосы были золотыми…

Луссурия, заметив, что мальчик отвлекся, бочком прошел к тумбочке и достал из нее бинты. Руки мальчика сильно пострадали от использования Пламени, и, он, как Солнце, должен…

— Что ты делаешь? — прозвучал прямо над его головой тихий голос Грея, и Луссурия невольно вздрогнул, будто вор, пойманный на месте преступления.

— Ши-ши-ши, наше Солнце испугалось маленького Урагана?.. — прозвучал издевательский голос Принца-потрошителя.

Мальчик, как ни странно, не использовал Пламя, с интересом смотря на Луссурию. Тот, поняв, что он каким-то невероятным образом был признан безопасным, осторожно взял чужое тонкое запястье и снял старые бинты.

Мальчик лишь тихо что-то прошипел, когда бинт отлип от запястья вместе с кожей, но молчал, когда Солнце залечивало раны и вновь бинтовало руку ребенка. Принц и Туман молча смотрели, будучи готовыми вырубить ребенка в случае использования Урагана.

— Спасибо, Луссурия-сан. — вспомнил привычку матери Габриэля прибавлять к именам суффиксы Гарри.

Солнце зарделось от благодарности. В Варии мало кто благодарил Капитана отряда, все спешили убраться поскорее от пугающего парня, и по сути это было первое «Спасибо» за последние годы.

— Так ты японец, да? Как ты оказался в Эстранео? — совершенно бестактно спросил Мармон, явно не считая, что мальчик мог получить моральную травму в лабораториях, и не одну.

— Меня подарил им папа.

* * *

—ВРОООЙ! ЛУСС… урия… — моргнул вошедший в комнату сереброволосый парень, непонимающе смотря в такие же растерянные темно-изумрудные глаза с синим отливом напротив. — Ты кто?

— Грей. — ответил ребенок, и в комнату ворвался Луссурия. —

Дядя Лусси, а кто это?

Солнце покосилось на мечника.

— Это наш временный Босс, Грей, Ску-чан.

Глаз Императора мечей дернулся.

—ВРООООЙ!!! Что это за малявка?!

* * *

Скуало неожиданно спокойно отнесся к Грею, несмотря на первую реакцию. А когда он узнал, что Грей уничтожил Эстранео и вовсе стал опекать не меньше Луссурии, прекрасно понимая, что сильные Пламенные им сейчас как никогда нужны.

Мальчик же выпытывал у Солнца о том, почему Суперби лишь временный Босс, и вскоре под напором ребенка Капитан Варии сдался, рассказав о Занзасе.

Сейчас мальчик сидел в одиночестве в той же комнате. Варийцы ушли за Леви-а-Таном, как за единственным, кто еще не знал о Гарри-Грее.

Недолго думая, Гарри решил прогуляться, и, встав, тихо вышел в пустой коридор.

Он шел, разглядывая пейзажи за окнами, комнаты, двери в которые были открыты, и скрывался от редких слуг, снующих по комнатам.

Понял он, что заблудился, лишь когда вот уже почти час не видел ни души в коридоре, а за окнами начало темнеть.

Казалось, что он один в бесконечном коридоре. Даже птицы не пели, лишь изредка гулял лекгий ветерок, отчего ставни окон тихо стучали.

Совсем стемнело. Мальчик жил у Хель, но даже за Гранью было не так жутко, как здесь. Отчего-то казалось, что он в каком-то фильме ужасов. Даже воздух был тяжелым, и дышать было трудно.

Гарри остановился у очередной двери, но с ней что-то было не так. Словно она что-то не выпускала.

Вопреки своей обычной осторожности, он коснулся дверной ручки, и, будто, чего-то опасаясь, толкнул дверь вперед.

Тут же его чуть не сбило с ног Пламя. Чистое, яркое, мощное Пламя Неба Ярости, по сравнению с которым меркло даже его Небо всех видов.

Это был кабинет. Все в нем было пропитано Яростью, огненно-золотой, сияющей Яростью.

Мальчик замер, как завороженный. Ничего подобного он не ощущал даже от Магии, когда она злилась. Да, ее злость была страшна, но в сравнении с этой Яростью меркла.

Он не знал, что его глаза, откликаясь на чужую Ярость, сами заискрились огненным золотом…

* * *

— Вы привели ребенка в Варию и он сбежал?! Вы идиоты!!! Неудивительно что он сбежал от мафии! Он, блять, подопытный мафиозной Семьи!!! — разорялся Леви-а-Тан, пока варийцы в панике бегали по всему штабу, разыскивая Грея.

Луссурия бегал быстрее всех, будто Грей был его ребенком — впрочем, также он бегал бы за любым потерявшимся в Варии ребенком.

Принц-потрошитель хоть и ворчал, но точно также искал мальчика. Видимо, чем-то ребенок его зацепил, ведь если бы он действительно не хотел искать Грея, он бы не искал.

Скуало закопался в бумаги, но прислуге приказал искать мальчика, как если бы он был их сыном, и все засуетились.

Мармон потребовал деньги за свою помощь, и, получив категоричное «У нас нет денег», надолго ушел в депрессию.

И стоило варийцам сдаться и понять, что от них сбежал пятилетний ребенок, как из другого конца штаба полыхнуло знакомой Яростью. Прямо из кабинета, который никто не открывал с самого момента заточения Занзаса Скайрини.

Примечание к части

Здрасте. Я слегка переборщила с тем, что не буду выкладывать главы, но в школе это делать неудобно. Думаю, еще пару дней помучаюсь и верну мою технологическую прелесть. Думаете, стоит освобождать Занзаса в следующей главе? Там, Гарри не сдержится и спасет втихаря, или еще что то не по канону пойдет?..

Занзас не знал, сколько прошло времени. Последним, что он помнил, был старик Девятый, применяющий Прорыв Точки Нуля.

Описать чувства, обуревавшие его в момент, когда он понял, что Вонгола будет принадлежать не ему — сыну Тимотео, обладателю сильнейшего Пламени во всей Италии — а какому-то совершенно левому сопляку, который еще даже ходит с трудом, невозможно. Самое яркое — ярость.

Злость, обида, ненависть к Девятому, сбросившему его еще в детстве на прислугу, будто ненужную игрушку, — в нем смешалось все, когда он понял, что Девятый просто использовал его, его Ярость, его Пламя, его влияние — все, чего Занзас добился за шестнадцать лет своего существования, — лишь как рычаг давления на особо мешающие Семьи.

Что-что? Отказываетесь сотрудничать с Вонголой? Занзас, сынок, убери их. Что? Не хочешь? А Боссом Вонголы стать хочешь? Тогда работай!

И милая такая улыбка старичка-одуванчика, всегда выходящая Занзаса из себя. Насквозь лживая, фальшивая улыбка невинного, доброго и всепрощающего дедушки.

А стоило покорной ранее марионетке взбунтоваться, как ее быстренько убрали в резерв, как испортившуюся игрушку. Занзас всегда будет помнить эту его улыбку, которую увидел перед тем, как все продлить в тьма. Настоящую улыбку Тимотео.

Холодную, презрительную, слегка огорченную потерей такой пешки, как Занзас, и пренебрежительную. Казалось, Занзас для него ничего не значил. Будто не сын, пусть и приемный, а просто инструмент для достижения какой-то своей цели.

Все это время он не чувствовал ничего, кроме холода. Ни жара, ни боли — ни-че-го, кроме этого чертового холода, въевшегося до самых костей, ставшего в своих ледяных зубах и явно не собирающегося выпускать свою добычу, медленно пожирая его жизнь, его время, его годы жизни.

Как ему чудилось, он находился в пустоте. Ни звуков, ни движений — он даже тела своего не чувствовал, что уж говорить о Пламени. Будто… висел в космосе. Все, как там. Холод, одиночество, пустота, тьма и тишина.

Казалось, что так он и проведет всю жизнь. Хах. Прожил лишь шестнадцать лет — да разве это жизнь? Так он и погибнет от старости, будучи совсем молодым парнем. Ярость улетучилась вместе с Пламенем, оставив пустоту в душе и какое-то безразличное спокойствие, не свойственное живому, яркому Занзасу. Будто с Пламенем забрали часть его души, самую главную его часть, вместе с эмоциями и страхами.

Без Пламени весь мир померк, пусть он его и не видел. Воспоминания посерели, потускнели, потеряли жизнь и больше ничего, кроме безразличия, не вызывали.

И он бы так и остался здесь навеки, если бы не хотел жить, несмотря на влияние Прорыва Точки Нуля, отбирающего это желание, саму волю к жизни у заточенного. Ему было плевать, что он вообще не должен даже мыслить, находясь в Колыбели, что даже это уже чудо. Занзаса не волновало, что ни одна из жертв Колыбели вообще не выживала, не волновало, что он уже должен быть мертв… ему не впервой было нарушать законы мироздания, одним из которых и стала невозможность жизни в Колыбели, в создании которой допустили непростительную, грубую ошибку.

И мироздание решило, что раз позволять нарушать свой закон, так по полной, ведь иначе то, что он вообще думал и чувствовал, назвать нельзя. А чувствовал он то, чего не чувствовал вот уже… черт знает сколько лет. Он… скучал.

Скучал по патлатому мусору, скучал по крикам, шуму, гаму, вечно сопровождающему Варию. Скучал по вечному бормотанию о деньгах от жадного мусора, по тупости Грозы, по вечному хлопотанию Солнца и по шишишиканью коронованного мусора. Скучал по всему, даже по чертовым бумажкам, под которыми тонул целыми днями…

Хотя нет. По бумажкам он точно не скучал. Как ему вообще такое могло придти в голову?! Скучать по бумажкам… по этим коварным листочкам, ворующим у него время и нервные клетки…

Скучал по крови, по родному пистолету, скучал по жизни.

Скучал даже по презрительно-опасливым взглядам Боссов других Семей, считающих, что сопляк вроде него не достоин быть Боссом, но признающих, что Пламени у него побольше их всех вместе взятых будет.

Скучал. И скука эта разъедала разум посильнее любой кислоты.

Если бы сейчас его освободили, он бы расцеловал этого смертника на радостях, будь это хоть тот же Тимотео. А потом убил бы. За то, что не пришел раньше. А потом пошел и дал бы пизды своим Хранителям, что они совсем забыли о нем. Конечно, он их не убил бы, но вот сильно покалечить…

Черт, да он даже ради одного блядского звука был готов отказаться от этой ебучей Вонголы!

«Она давно уже прогнила до самого основания…» — с горьким злорадством пронеслось в его голове. Впрочем, так думал он только сейчас, прекрасно зная, что если как-то выберется из этой хуевой Колыбели, первым делом бросится захватывать Вонголу. Чтобы уничтожить.

Вот было бы забавно.

И тут появилось то, чего он точно не ожидал, на что даже не надеялся вот уже сколько времени.

Пламя. Чужое, сильное, яркое Пламя чистейших Небес, о которых так грезил старик Девятый, сидя по вечерам у камина и гладя сидящего рядом кота огненно-рыжего цвета.

Оно горело слабо, издалека, но с каждым мгновением приближалось, усиливалось, опаляло своим жаром, прогоняя холод, согревая все его тело, вызывая давно позабытый легкий зуд в согревающихся костях.

Казалось, мягкий теплый свет затопил все вокруг, прогоняя тьму, которую Босс Варии уже успел возненавидеть. Он будто сжег невидимые цепи, сковывающие Занзаса по рукам и ногам, даря такую желанную свободу и вызывая понимание: обладателя такого Неба он не сможет убить, даже будь это тот самый сопляк-Десятый, вопреки собственным недавним мыслям.

Просто не сможет уничтожить что-то настолько чистое, сильное и прекрасное. Даже в порыве ярости не сможет поднять руку на этого человека.

Чужое сильное, горячее Небо касалось огненными язычками его кожи, слизывая осточертевший лед, возвращая чувства, яркость, эмоции… Пламя.

Родная пылающая Ярость затопила каждую клеточку измотанного долгой неподвижностью тела, заполняя образовавшуюся пустоту в нем самом, оставшуюся после заточения.

Глаза ярко запылали кровавым золотом, готовясь увидеть хозяина Пламени… но рядом никого не было.

Лишь остатки чужого золотого Пламени, будто в насмешку, быстро растворялись в воздухе, и приятное тепло исчезало, холод вновь брал верх, и Небо не оставило свидетельств своего существования, кроме самого освобожденного Занзаса.

Примечание к части

№30 по жанру Джен.

Все, я розовая лужица счастья... для меня это реально круто... и пофиг, что результаты могли бы быть лучше.

Уррррррааааааааааа

(ﾉ◕ヮ◕)ﾉ*:･ﾟ✧

Гарри-Грей со вздохом закрыл глаза, вот уже который час выслушивая Офицеров Варии, как оказалось, волновавшихся за него. Это было… необычно. Знать, что кому-то не все равно, что с тобой.

Пусть Боги и заботились о Гарри, он знал, что жалкий смертный маг вроде него никогда не сможет стать для них чем-то большим, чем любимая игрушка. Сломается — слегка погрустят и забудут. И пусть они уверяли его в обратном, он все понимал. Чтобы стать для Богов хотя бы другом или подопечным, нужно достичь их уровня могущества.

И Гарри старался. Он знал, что этого недостаточно, что нужны миллионы лет, чтобы стать хотя бы в четверть таким же, как они, но, даже зная это, он старался. Ведь в отличие от Богов, у которых это в крови, он привязывался к людям… и не совсем людям, не за силу.

Впрочем, сами Боги даже симпатии ни к кому не испытывали практически вечность, потому даже легкая привязанность может восприниматься ими как чуть ли не обожание. Вероятно, они даже не лгали, говоря, что без Гарри их жизнь станет серой.

Впрочем, сейчас он находился не в мире Богов, а в штабе Варии, и уже, кажется, оглох от крика Скуало.

—… ты хоть представляешь…

— Ску-чан…

— Что?! — обернулся он, и волосы его мазнули по плечам.

Луссурия ткнул пальцем в направлении двери, где контуженная прислуга ходила, спотыкаясь и держась за стенки, и Скуало, поняв, что немного перебощил, устало поправил волосы.

Мальчик наконец выдохнул, доставая на глазах у шишишикающего Бельфегора затычки из ушей. Принц, похоже, был единственным, кому было все равно на «побег» Гарри — живой, здоровый и ладно.

Луссурия, также как и Мармон, не злился. Одному было плевать на все, кроме денег, а другой… другой хлопотал над Гарри, еще не до конца излечившимся от использования Урагана.

Принц-потрошитель шишишикнул, когда Леви упал со стула, услышав визг какой-то служанки. Та случайно заметила всех Капитанов и свалилась кубарем по лестнице.

Глаза Гарри слипались. Сколько бы лет ему ни было, тело было детским, и в три часа ночи оно не просто хотело спать — оно вырубалось на ходу.

— Скуало, я конечно не нянька, но что-то мне подсказывает, что в это время дети должны спать. — заметил Бельфегор, и Гарри посмотрел на него, как на спасителя, что потешило эго гения Варии.

Тут же все засуетились, и уже через час Гарри укладывал в постель заботливый Луссурия. Комнату для Гарри, кстати, выбил у Скуало тоже он, заявив, что с ребенком спать он не собирается. Тогда у всех Капитанов случился резкий приступ кашля, который едва удалось подавить.

Гарри закрыл глаза и мысленно обреченно вздохнул.

* * *

Он бежал. Бежал, не разбирая дороги, а в голове билась единственная паническая мысль.

Сзади по дороге с топотом неслись фигуры в черных плащах, вызывающие приступ острого ужаса у совсем еще ребенка.

 — Круцио! Круцио! Круцио, Потти!

Острая, разрывающая внутренности боль. Четырнадцатилетний подросток, крича от боли, упал на сырую землю. Безумный хохот Беллатрикс, сжимающей палочку, шипение Нагайны, тихие шаги Волдеморта и угодливый хохот Пожирателей — все смешалось для него в один неразборчивый звук на фоне этой сводящей с ума боли.

 — Расслабься и получай удовольствие, Поттер! Ты умрешь от рук моего Милорда!..

Безумно улыбающееся лицо Беллатрикс сменилось камерой в Азкабане. Холод, безнадежность, отчаяние, безумие и смерть — запах, который будет преследовать его к кошмарах до конца его дней. Запах предательства и Азкабана.

Дементор, будто в медленной съемке, подлетает к нему, и все вокруг сереет. Отчаяние, безнадежность и ужас…

Его родные родители. Лили рыдает и тянется к нему окровавленной рукой, Джеймс пытается отбиться от преследующей их нежити. Неожиданно его хватает вырвавшийся вперед вампир, и вопль Лили, от которой по куску отрывают мясо гули, навеки застыл звоном в ушах. Тренировки Хель — самое страшное, что он пережил.

 — Раз, два, три, четыре… — считает что-то милый мальчик с яркими рыжими волосами.

Резко он оборачивается, и крик застревает в горле Поттера. Головы. Головы всех, кого он знал. А мальчик весело улыбается окровавленными губами, тихо спрашивая:

 — Почему ты меня не спас, братик?..

—...рей! Грей!!!

Мальчик рвано, судорожно вдыхает воздух, подрываясь, и, не отойдя еще от кошмара, в ужасе оглядывает паникующего Луссурию и Варию, в полном составе собравшуюся в комнате. Постепенно сон растворяется в реальности, оставляя на языке привкус ужаса и отчаяния, а во взгляде появляется узнавание.

Лоб его мокрый от пота, сердце грозится выбить грудную клетку, а половина комнаты спалена вырвавшимся во сне Облаком и Ураганом.

Дрожащей рукой сдвинув волосы с глаз он попытался улыбнуться Луссурии. Вышло, судя по вздрогнувшему офицерскому составу, не очень, и он поспешно вернул уголки губ в исходное положение.

— Не обращайте внимания, просто кошмар. — наигранно повеселел он, но никто ничего сказать не успел.

Дверь, закрытая Мармоном, была резко выбита с ноги, а в комнату ворвалось чистое Небо Ярости.

— Я вернулся, ублюдки.

Примечание к части

Ну... сумбурненько.

Занзас вернулся, торжествуйте же, смертные...хах...