Глазами хищника (джен)

Марла затягивается сигаретой. На собрании больных раком лёгких не курят. Но ей без разницы. Ладно, не без разницы. Просто вредная привычка настолько сильна, что избавиться от сигареты можно теперь только если отсечь руку. Тем более высидеть без сигареты долбанных полтора часа, что идёт встреча. Вот и приходится изображать из себя пантеру, чёрную, с гладкой блестящей шкурой и чувством превосходства на морде. Пантеру, волей судьбы запертую в одном помещении с газелями. Вон как они зыркают на неё своими газельими глазами: глупыми, запуганными глазами жертв. Эти — всего лишь вечерний ужин довольного хищника.

Иногда ей одиноко, но она старательно гонит от себя эти мысли. Только никчёмные обезьяны собираются в стаи, не пантеры. Марла уверена, что пантеры не собираются в стаи или прайды. Она не сильно образована в этом вопросе, но не расстраивается из-за этого. Покажите того человека, который готов дать Марле хотя бы десятку баксов за это никчемное знание.

Когда чувство одиночества в очередной раз не удаётся прогнать, Марла начинает вглядываться в людей вокруг: вдруг она всё же ошибается, и в этих джунглях из стекла и бетона затесался кто-нибудь из её рода. Пусть не пантера, но хищник, дикий зверь, с каплями засохшей крови на жёстких волосках, рассыпанных вокруг алчущей пасти.

Может, вон тот здоровяк с тяжёлым одутловатым лицом сойдёт ей за собрата? Медведя, монстра с длинными жёлтыми когтями, способного за один удар проломить череп, высыпая в усталую суетливость городского вечера мечущиеся мысли вперемешку с мозгами? Марла слышала, что он занимался бодибилдингом. Подходящее занятие для лесного чудовища?

Нет, ничего не выйдет. Толстяк плачет, как дитя, утыкаясь жалким трясущимся лицом партнёру по лечебным объятиям прямо в худое плечо.

Марла смотрит дальше. Цедит бесплатный кофе из пластикового стаканчика — одного из миллионов его собратьев, которые обязательно поглотят нашу планету, тоннами неразлагаемых останков, — от души сдабривает напиток таким же бесплатным сахаром и на секунду чувствует себя счастливо, почти полноценно.

Она продолжает скользить взглядом по газельему — или обезьяньему? — стаду. А ну как женщина с худыми запавшими щеками и длинным вытянутым лицом не женщина вовсе, но большая плотоядная змея, свившая вокруг ведущей встречу тысячу колец? Она набрасывает на сочувствующую ей новые и новые змеиные кольца — свои неразрешимые беды и страхи, душащие окружающих в объятиях безысходности. Эти её слова, словно африканские мухи, откладывают в душевные раны свои личинки, чтобы ночью вылупиться бесконечными вопросами о смысле жизни, о конце, который всех ждёт, о торжестве материального мира, сожравшего наши души.

Нет, какая же она змея? Марла бы ела таких на завтрак пачками, перемалывая тонкие кости меж здоровых крепких зубов. Её песенка спета, и джунгли — это вовсе не её история.

— Ты симулянтка.

Марла давится остатком сигаретного дыма, а неизвестный некто уже тянет её в объятия, больно сжимая тощую грудную клетку. Ах, — только и может выдохнуть она. От незнакомца пахнет хорошим лосьоном для бритья и довольно приятным одеколоном вперемешку с табаком. Марла знает, что он, как и она, ничем не болен и просто слоняется по всем группам поддержки разом. Рак лёгких — по вторникам, паразиты — по четвергам. Ей, в общем-то, всё равно, что там у него на уме, она терпеть не может лезть кому-нибудь в душу.

— Ты тоже, — спокойно отвечает она, когда хватка немного слабеет.

Почти мурлычет, в ответном приветственном жесте впивается в худые плечи под непримечательной рубашкой белого цвета крепкими ногтями. Кто же перед ней? Кроткая газель, перебирающая двумя парами тонких ног, шевелящая ушами в попытке предупредить собственную неизбежную смерть? Или одна из своры обезьян, коронующих самого крупного и мерзко горланящего самца, который обязательно носит нелепое длинное имя — Людовик, Эйзенхауэр или Буонапарте? Каждой своре — свой король Луи, обитающий на развалинах былого великолепия. На секунду Марле кажется, что никакой перед ней не зверь, но лишь маленький и растерянный человеческий детёныш, заблудившийся в тропическом лесу. Его перекошенное разочарованием и расстройством лицо, точь-в-точь детский плач — для тех, кто умеет читать по лицам. Марле становится противно, она знать не знает этого мужчину с невыразительным лицом, стоящего перед ней. Она отказывается признавать их нарочитое сходство, вопящую похожесть, совершенно безрадостную идентичность. Он даже курит те же сигареты, что и она. Болван!

Марла изо всех сил стремится избавиться от докучливого маленького братца — где это видано, чтобы гордые дикие пантеры нянчились с детьми с их трогательной инфантильностью? Сжимает в руке хрустящий блокнотный лист с его телефоном и убеждает себя, что это только лишь затем, чтобы никогда не увидеть мужчину с грустным лицом снова.

* * *

Если качнуть рукой, то розовый латексный член, благодаря мощной присоске у самого основания забавно раскачивается на комоде. Вправо-влево. Марла давно не использует его по назначению, скорее, как элемент интерьера. От латекса со временем развивается ужасное раздражение, да и вообще — это просто смешно. Иметь резиновый суррогат, когда по городу бродит столько живых носителей мужских первичных половых органов. Марла решает, что парень на одну ночь, как защита от одиночества — тоже не лучшая идея, и закидывается таблетками, чтобы убить в себе чувство неполноценности.

…А потом всё-таки звонит ему. Она рассказывает ему о таблетках и красоте приближающейся смерти. Только лесной житель способен по-настоящему оценить грациозность её танцующей походки. Но нет, человек с неинтересным лицом говорит, что ей надо бы вызвать скорую и ещё какой-то малосвязанный бред. И потом, когда она хотела уже положить трубку, раскаиваясь в своей импульсивности, вдруг... Щёлк.

— Я приеду. Диктуй адрес, — словно кино оборвалось, а монтажёр перепутал плёнку и принёс совсем другую художественную картину.

— Представь, как было бы здорово, если бы люди оставили города? Бросили бы свои машины, кухонные комбайны и газонокосилки? Дали бы времени идти своим чередом, а природе вернуть своё? Джунгли. Они бы вернулись так быстро, что мы и глазом моргнуть бы не успели.

Марла настороже. Пантера внутри тоже. Этот человек слишком хорошо знает, что она жаждет услышать.

— Сушили бы полоски сырого мяса прямо на асфальте, медленно разрушающемся от старости.

Рациональная часть Марлы, человеческая, подозревает, что мужчина, уводящий её дворами от приехавшей в мотель полиции, безумен. Но его лицо почему-то больше не вызывает отторжения. С чего она вообще взяла, что оно неинтересное или усталое? Он улыбается нагло и самоуверенно, и в нём больше не прослеживается жертвенных черт. Теперь перед ней, несомненно, хищник, молниеносный и свирепый (и как она сразу не приметила?). Может быть, волк, потерявший кусок уха в драке с шакалами, или вовсе тигр, грозно ступающий четырьмя тяжёлыми лапами?

— Ты так и не сказал, как тебя зовут, — говорит Марла и почему-то довольно улыбается, прислушиваясь к быстро-быстро колотящемуся сердцу и воющим сиренам вдалеке.

— Разве? — мужчина скалится в ответ, и резко притянув её к себе, впивается в губы звериным поцелуем-укусом. — Тайлер. Тайлер Дёрден.