Кто убил бедняжку Ингрид? (джен)

— Мэри, поди сюда! Смотри, что мне привезла матушка из Франции, — любуясь своим отражением в воде, хвастливо произнесла хорошенькая девушка.

Весь ее вид говорил о том, что она чрезвычайно довольна собой. Еще бы — такая красавица да в обновках.

— Ах, какая прелесть! Право же, никогда не видела такие необычные чепчики, — круглолицая Мэри подошла ближе, повинуясь приказному тону подруги.

Она на ходу поправила свою красную накидку, купленную совсем недавно у местного старьёвщика. О чепчике, как у Августы, ей приходилось только мечтать!

— Конечно, не видела, они вот-вот войдут в моду! — отрезала Августа, выпячивая свой острый подбородок.

Августина — так ее нарекли при рождении — была весьма прямолинейной особой. И да, она предпочитала, чтобы к ней обращались по короткому имени — на ее нескромный взгляд, «от Августины веяло деревенской простотой». С чего бы дочери зажиточного купца слыть простушкой?

— Жизель, твоя малышка проснулась, — проглотив обиду от ее слов, быстро перевела тему Мэри, обращаясь к своей кузине, которая вызвалась вместе с ними в лес за дикой ягодой.

Молодая мама, Жизель, мгновенно подскочила к хнычущему младенцу, лежавшему в плетеной корзине, как в колыбели, и взяла его на ручки:

— Смотрите-ка, кто у нас тут проголодался. Дора, солнышко, иди к маме! — Жизель вытащила набухшую от молока грудь и ловким движением сунула в маленький рот дочери. — Чепчик славный, и вправду, — добавила она, от души любуясь Августой.

А ведь до замужества Жизель тоже любила пощеголять в красивых нарядах. Сейчас у нее не оставалось времени даже для сна. И почему она в юности отказала молодому герцогу, страстно влюбленному в нее, и осталась с сыном кузнеца?

— Ида, ты опять спишь на ходу! Помяни мое слово, сидеть тебе в девках, — пригрозила пальцем Августа темноволосой девушке с затуманенным взором, когда та споткнулась о собственные башмаки и мгновенно залилась краской от стыда.

Августа же, налюбовавшись своим отражением, поднялась на крутой берег под тень плакучей ивы. Еще не хватало получить ожоги на прекрасном лице от полуденного солнца.

— Что ты такое говоришь, Августа! Ты всегда так резка к людям! — заступилась Мэри за их скромную подругу.

— Но ведь это правда, — отозвалась Августа с невозмутимым видом. Она никогда не жаловала кисейных барышень вроде Иды, у которых отнимался язык на людях.

— Побойся Бога, милая! Навлекать на Иду безбрачие... — поддержала Жизель кузину, встревая в разговор.

Дора в это время жадно ела, делая большие глотки материнского молока. Она все время мешала себе, поэтому матери пришлось зажать ее ручку в своей. Августа не удостоила слова Жизель своим вниманием — мнение замухрышки, обремененной семьей и ребенком, ее волновало меньше всего на свете.

— Кто упомянул имя Господа всуе?! — раздался громкий голос за их спинами, и все девушки испуганно подскочили. Сонная Ида лишь вздрогнула.

Обернувшись, они увидели матушку Бертран, голова которой по обыкновению была покрыта белоснежным апостольником, резко выделявшимся на фоне темной зелени рощи. На ее лице читалось святое возмущение безнравственностью молодых девиц.

— Ах, матушка! — Мэри схватилась за сердце, которое чуть было не выскочило.

— Матушка Бертран, прошу, простите! — запричитала Жизель, сгорая от стыда и страха перед служительницей церкви.

— Да, матушка, мы, право, заболтались! — поддакнула Августа для вида, а сама, повернувшись к Иде, проговорила вполголоса: — Ида, будешь и дальше сонной курицей, носить тебе рясу, как у матушки Бертран.

— Что ты там такое говоришь, дорогая Августа? — полюбопытствовала матушка, приоткрывая ухо и вся обращаясь в слух.

— Ничего, матушка, ничего такого, — почти пропела ей та ангельским голоском, театрально опуская взгляд.

— Мне показалось, что ты... — начала было матушка Бертран, но тут же осеклась и издала истошный вопль, тыча худым пальцем куда-то в сторону реки: — Господь милостивый! Что это там?!

— Где... — оживилась Мэри. — Ох...

— Господь, помоги! — всё не унималась матушка Бертран, причитая пуще прежнего и хватаясь за крест, висевший на шее.

— Матушка, не кричите так громко! — попыталась успокоить ее Мэри, придерживая за руку. — Погодите, это же Ингрид! Точно она! Я помню это платье! — тут же заверещала она, стоило лодке подплыть ближе.

Ингрид лежала в своей прогулочной лодке с неестественным умиротворением на бледном лице, ее длинные светлые волосы разметались по воде словно рыбацкая сеть. Глядя на нее издалека, можно было подумать, что она наслаждается прекрасной летней погодой.

— Дора, ш-ш-ш, тише, дорогая, — Жизель покачивала малышку, напуганную криками взрослых. — Вы думаете, она... Мертва?

— Не может же она спать с открытыми глазами, — бесстрастно заметила Августа, поправляя свой новенький чепчик. — Ингрид? — окликнула она громко девушку в лодке. — Дай знать, если ты не умерла.

— Августа! — возмутилась Мэри, бросая на нее укоризненный взгляд.

— Августа, побойся Бога! Разве можно так обращаться с покойниками?! — завопила матушка, явно оскорбленная словами девушки.

— Простите, матушка Бертран, но покойникам все равно, — как ни в чем не бывало продолжила та, в который раз пропуская нравоучения матушки мимо ушей.

— Августа! — теперь уже завопили все женщины одновременно. Все, кроме сонной Иды.

— Нужно остановить лодку, пока Ингрид не уплыла вместе с ней, — предложила Мэри, опуская свою корзинку на землю.

— Ах, бедняжка, она была такой хорошенькой девушкой! — сочувственно произнесла Жизель со слезами на глазах и крепче прижала к себе дочь.

— А сколько у нее было ухажёров! — тяжко вздохнула матушка Бертран, которая всегда была в курсе всех новостей.

— И нарядов! — добавила Мэри, и все дружно закивали головой. Все, кроме сонной Иды и Августы. — Вы только гляньте на ее платье — какой дорогой шелк! Какая вышивка золотыми нитками!

— Подумаешь, шелк, — Августа чинно поправила свою юбку из тафты.

— Она похожа на лесную нимфу... — впервые за все время подала голос Ида, любуясь Ингрид.

— Моя дорогая, сейчас не время для сказок, — заткнула ее Августа, при этом кинув взгляд, полный зависти, на платье мертвой девушки.

— Нужно позвать кого-нибудь на помощь, мы не сможем вытащить ее сами, — деловито заявила Мэри, подбирая подол платья и подходя ближе к реке.

От ее неуклюжего движения большой камешек укатился вниз и громко бултыхнулся в воду. Лебеди, грациозно плывущие неподалеку, взволнованно загоготали. Ребенок на руках у матери испуганно заплакал.

— Дора, милая, не плачь. Маленькая моя, испугалась всплеска воды, — успокоила Жизель малышку, давая поиграть со своими волосами, и повернулась к остальным: — Как вы думаете, кто убил бедняжку Ингрид?

— Ах, Господь... — снова запричитала матушка Бертран, перекрестившись, но никто из девушек уже не обратил на нее внимания.

— Быть может, она сама решила оставить этот бренный мир, или же ей помог Джордж, — спокойно рассудила Августа, и глазом не моргнув. — Он всегда был ревнивым безумцем.

— Августа, он любил ее! — воскликнула Мэри возмущенно, отчего-то заливаясь краской.

Никто из девушек и представить не мог, какие чувства ворвались в сердце Мэри, когда она услышала о Джордже, в которого была влюблена с самого детства. Но он никогда не замечал ее, увиваясь хвостом за красавицей Ингрид.

— Мэри, любовь ослепляет, — продолжила Августа безжалостно, — ревность убивает.

— Как будто ты когда-то любила! — зло выплюнула ей в ответ Мэри, отворачиваясь и пиная ногой лягушку. Ее уши горели, лицо раскраснелось от возмущения.

— Ах, не приведи Господь любовные муки... — все не унималась матушка Бертран, заводя свою старую песню.

— Не поминайте имя Господа так часто, матушка! — не выдержала Августа, срываясь на незамолкающую монахиню.

— Ах... — схватилась та за сердце и отшатнулась, уязвлённо прикрывая глаза.

«Господу не спасти эти грешные души», — подумала матушка про себя. Но вслух ничего не сказала.

— Августа! — прошипела Мэри, бросая на нее осуждающий взгляд. — Матушка, простите ее, она помешалась от страха...

— Вот еще! — тут же откликнулась Августа. — Я ничего не боюсь.

— Ну раз так, — воскликнула Мэри, — оставайся здесь и не спускай с лодки глаз. Ида, побудь с Августой. Я позову кого-нибудь на помощь, — и она обернулась к кузине: — Жизель, будь добра, проводи матушку Бертран до монастыря, ей что-то совсем не по себе.

Жизель кивнула и, поудобнее устроив на руках малышку Дору, помогла подняться охающей матушке. Вместе с Мэри они повели ее вверх к дороге, придерживая за локти. Через минуту их фигуры скрылись из виду в зарослях ветлы.

Августа аккуратно спустилась к воде и, чтобы не намочить свои лакированные башмачки, длинной корягой придвинула лодку ближе и пристроила ее к берегу.

— Фу! — брезгливо одернула она руку, случайно задев зеленую тину.

— Ингрид вся в крошках... — тихо заметила Ида, подходя ближе и вставая за спиной Августы.

Маленькая птичка настырно пыталась достать остатки хлеба, затерявшиеся в складках платья Ингрид.

— Конечно, она как обычно кормила уток в парке, — отозвалась Августа, попутно споласкивая руки в воде и вытирая их о подол юбки. — Ингрид всегда отличалась хорошим аппетитом — не удержалась и отщипнула себе кусочек свежего хлебушка.

Услышав эти слова, Ида позади нее выпустила из рук свою корзинку, рассыпав все содержимое — красные ягоды покатились по траве точно капельки крови.

— Но, Августа, ты дала мне этот хлеб утром, когда узнала, что я иду к ней... — произнесла Ида изумленно. Впервые за весь день она не выглядела сонной — ее глаза округлились от осознания произошедшего. — Ты отравила Ингрид?!

— Ш-ш-ш, молчи! — мигом одернула ее Августа, напряженно оглядываясь по сторонам, и угрожающе зашипела: — У меня в запасе есть еще, если ты будешь много болтать, я тебя заставлю съесть все до последней крошки.

Ида, как выброшенная на берег рыба, открыла и закрыла рот в немом ужасе. В хладнокровном взгляде Августы не было и тени сожаления о случившемся.

— Ты плохой человек, Августа, — прошептала Ида, прикрывая веки от бессилия. По ее щекам покатились горошинки-слезы.

— У всех есть недостатки, — хмыкнула ей в ответ Августа, вновь поправляя свой модный чепчик, и отвернулась к реке. Сонная Ида ее не выдаст — не хватит духу.

Бедняжка Ингрид в одном из своих лучших нарядов лежала в своей прогулочной лодке, устремив взор застывших глаз далеко-далеко за пределы голубого неба. Увы, красота всегда была большой приманкой для одного из самых страшных пороков человека — зависти.