В «Ракушке» (гет)

Перемещение, как всегда, было неприятным. Ощущение, словно тебя протаскивают cквозь горлышко бутылки, не входило в число его любимых. Но в этот раз все было по-другому. Он был готов терпеть столько, сколько нужно, лишь бы им удалось улизнуть. В голове настойчиво звучало: «Коттедж «Ракушка». К Биллу и Флер. Коттедж «Ракушка». К Биллу и Флер». Еще нужно было сконцентрироваться на том, чтоб не выпустить из рук ее, такую замученную и слабую. Он прижимал девушку к себе во время перемещения в волшебном потоке аппарации. Держаться сама она не могла и лишь обмякла в его объятьях.

Ветер и соленые брызги ударили в лицо. Приземление смягчил сырой песок. Запах моря... Моря! Им удалось сбежать! Они спасены! Он открыл глаза и огляделся. По бархатно-темному небу неслись рваные лоскуты облаков, периодически заслоняя собой звезды и желтый серп луны. Все пространство вокруг заполнял шум волн, набегающих на берег, бьющихся о расположенные по соседству отвесные скалы. Неспокойное море, порывистый ветер, песчаный пляж существовали на этом месте сегодня, вчера и миллион лет назад. Им не было дела до трагедий, войн, несчастий этих вечно суетящихся созданий — людей.

Чуть поодаль, выше на берегу, стоял небольшой аккуратный домик. Дом был не новый, но сделанный на совесть. Дерево балок потемнело от времени и соленого ветра. За столько лет, проведенных на солнце, камень, из которого сложен дом, выгорел и приобрел оттенок свежих сливок. Но даже издалека было видно, что за домом следят, что он ухожен, что к нему относятся с заботой и любовью. Коттедж «Ракушка» — та тихая гавань, в которой они смогут на время укрыться, передохнуть, собраться с мыслями, где им помогут.

Последний раз Рон был здесь зимой и провел с семьей брата две предрождественские недели, самые страшные недели в его жизни. Именно тогда он понял, как может отличаться внешний и внутренний мир человека. Внешне он в то время был подавлен, сдержан, непривычно тих. Билл и Флер старались не тревожить его лишний раз и только переглядывались изредка, когда тот не слышал обращенного к нему вопроса, полностью уйдя в свои мысли. А внутри себя он кричал, выл, бился, как раненый зверь, ненавидел свое бессилие. Он не мог найти ответ на вопрос, как ему разыскать друзей, как вернуться к ним, а честнее, к ней, к Гермионе.

Рон давно перестал питать иллюзии относительно своих чувств к Гермионе. Она всегда была его другом, его совестью, тараном, двигающим их с Гарри к получению знаний. Иногда очень даже надоедливым и назойливым, не терпящим возражений тараном. Все бы ничего, но Гермиона оказалась девушкой, что они с Гарри заметили как-то не сразу, долго воспринимая её как «своего парня».

Когда встал вопрос о спутницах перед балом на Турнире трех волшебников, последней, о ком они подумали, была Гермиона. А когда подумали, то было уже поздно. Ее пригласил этот индюк Крам. Рону показалось, что он прозрел, увидев ее в нарядной мантии, с уложенными в прическу волосами, входящей в Большой зал под руку с Виктором Крамом. Было ощущение, что ему хорошенько саданули по затылку бладжером, а за спиной тонкоголосый хор морских Сирен пропел что-то очень похожее на «Аллилуйя», и с глаз спала пелена. И как он мог раньше не замечать, что Гермиона словно светится изнутри, когда улыбается, что у нее огромные, шоколадного цвета глаза и милые завитки волос у висков? Он повернулся к Гарри, думая, что и у него произошло прозрение подобного рода, но тот не оправдал его надежд. Гарри просто стоял и улыбался, провожая Гермиону абсолютно неизменившимся взглядом.

Обо всем об этом Рон вспоминал с болезненной улыбкой на лице, когда лежал в гостевой спальне «Ракушки», вглядываясь в темный потолок. С улицы доносились звуки отдаленного рокота морского прибоя, а предательские слезы скатывались по вискам и терялись где-то в волосах.

В то время Рон много гулял, хотя погода оставляла желать лучшего. Именно здесь, стоя на краю высокого берега, подставляя лицо холодному ветру, несшему острые снежинки и холодные брызги от моря, он пообещал себе, что если ему каким-то невероятным образом удастся добраться до друзей, то он никогда больше не оставит их, даже если его будут гнать прочь. И вот его чаяния сбылись — он нашел друзей, им даже удалось сбежать из Малфой-мэнора.

По пляжу к ним уже бежали люди, но он не обращал внимания, кто именно. Это было неважно. Он знал, что здесь безопасно. Они находились в зоне действия Заклятия Доверия, и враги не могли сюда попасть. Гарри что-то кричал, теребя неподвижного домовика. Рядом с ними слабо шевелился гоблин, прижимая к груди меч Гриффиндора. Рона все это мало волновало, существовало лишь как фон. Все мысли были заняты ей.

— Как ты, Гермиона? Как себя чувствуешь? — сипло спросил он. Голос предательски дрожал. Все-таки Рон боялся, что пытки в Малфой-мэноре могли сильно подорвать здоровье девушки. Он усадил Гермиону на песок, одной рукой придерживая за плечи, а второй прикоснулся к подбородку и приподнял ее лицо, с тревогой заглядывая в глаза. «Мерлин, какая же она бледная…и все же, какая красивая», — пронеслось в голове.

— Я в порядке, Рон, — прошептала она и, видимо, в доказательство своих слов, попыталась встать. Идея явно была не из лучших, поскольку ее сразу повело в сторону. Она упала бы, не подхвати он ее.

— Стоп, стоп, стоп. Не так быстро, мисс. Дай-ка я тебе помогу, — ободряюще улыбаясь, сказал Рон.

Все так же придерживая за плечи, он помог ей подняться. Они сделали пару неуверенных шагов, и Гермиона побледнела еще сильнее.

— Гермиона?

— Просто голову кружит, Рон. Не волнуйся, все нормально. Пойдем.

— Давай-ка ты не будешь геройствовать. Столько Круцио подряд, это тебе не шутки. Ну-ка, иди-ка сюда. Оп-ля. Держись за шею, — он с легкостью подхватил ее на руки и пошел по направлению к коттеджу.

— Рон, не стоило. Я бы сама, правда. Тебе же тяжело.

— Нисколько! Ты вообще пушинка! Мокрый Гарри, когда я вытаскивал его из озера, был гораздо тяжелее. А в тебе и веса-то нет, вон какая худая.

Он нес девушку, аккуратно прижимая к себе, опасаясь сделать больно. На самом деле ему хотелось обнять ее крепко-крепко, уткнуться в копну густых каштановых кудрей и никогда не отпускать, чтоб все страхи за ее жизнь, ужас от того, что он мог ее потерять, улетучились, испарились, исчезли. Но все, что он мог себе позволить, это держать Гермиону на руках, вдыхать аромат ее волос и незаметно касаться губами непослушных локонов. В голове роились мысли: «Живая! Живая! Хвала Мерлину, живая! С ней все будет хорошо! Я не переживу, если с ней что-нибудь случится!»

— У Флер наверняка есть какие-нибудь восстанавливающие и заживляющие зелья. Ничего, ничего… Все будет хорошо, я тебе обещаю, Гермиона. Сейчас-сейчас, потерпи еще немного, — шептал Рон то ли себе, то ли ей, пытаясь избавиться от сковавшего горло комка.

А Гермиона положила голову ему на плечо и закрыла глаза. Усталость навалилась, казалось, на все тело. Ее до сих пор било мелкой дрожью. Внутри то обжигало, то обдавало холодом. Но постепенно она успокаивалась, старалась дышать медленнее, чтоб унять этот мерзкий холодок страха, поселившийся в ней. Она вдыхала запах моря, запах свитера Рона. Порывистый ветер трепал волосы, дул в лицо. После мерзкого дыхания Сивого, прикасавшегося к ней своими грязными лапами, после тяжелого густого аромата духов Беллатрисы запах Рона, моря и свежий ветер казались глотком свободы, гарантировали безопасность, прогоняли тот липкий ужас, который сковал ее еще в Малфой-мэноре.

Третий запах ее амортенции… не море, не ветер, а Рон. «Как хорошо, что он вернулся к нам… ко мне. Как хорошо, что он рядом. Как хорошо, что эти пытки закончились». Гермиона уткнулась носом куда-то в горловину его свитера, слегка задевая шею, и почувствовала, как он вздрогнул от этого прикосновения, чуть крепче прижал ее к себе, прошептав: «Мы в безопасности, тебя никто больше не тронет». Из глаз ее брызнули непрошеные слезы.

— Хорошо, Рон, — все, что он услышал в ответ.

Что хорошо? Что они в безопасности? Или хорошо, что он рядом, держит ее на руках и она уткнулась ему в шею? Да какая, собственно говоря, разница. Ему тоже было хорошо. Просто хорошо, что все так закончилось. «Пока закончилось, — поправил он себя. — А особенно хорошо от ее прикосновений, мурашки так и бегают».

Послышались возбужденные голоса, и четверо встречающих выбежали на пляж.

— Рон, вы в порядке? — взволнованно спросил запыхавшийся Билл, осматривая брата с головы до ног. — Что с Гермионой? Она ранена?

— Со мной все нормально, Билл, просто силы немного покинули, вот Рону и пришлось меня тащить.

— Не тащить, а нести. Чувствуешь разницу? Таскают что-нибудь тяжелое, а ты весишь легче эльфа-домовика. Кстати об эльфах, там дальше Гарри с Добби и гоблин. По-моему, им нужна помощь, Билл.

Билл, Дин и Полумна побежали в указанном направлении.

— Неси ее в дом, ’Гональд, я сейчас подойду, — крикнула Флёр и бросилась догонять мужа.

В гостиной «Ракушки» было светло от горевших ламп, свечей и камина. Весело плясали язычки пламени, потрескивали поленья. После пронизывающего, несущего с собой соленые брызги ветра, внутри коттеджа казалось тепло и умиротворяюще тихо. Тонко пахло лавандой и какой-то выпечкой. Тихо тикали ходики на каминной полке. Ощущение спокойствия и уюта возникало у каждого, кто сюда входил. Как будто не было войны, смертей, того ужаса, что творился там, снаружи, за пределами коттеджа.

Рон хотел сразу пройти в гостиную и положить Гермиону на диванчик у камина, но она остановила его.

— Рон, подожди, я вся грязная, пальто в мокром песке и осколках люстры, а у Флёр там такая чистота и красота.

— Да какая разница, Гермиона! Очистим мы потом их диван.

— Нет, лучше поставь меня и помоги снять пальто.

Он аккуратно поставил её на пол, убедился, что она может стоять. Пальцы не слушались Гермиону, она никак не могла расстегнуть пуговицы на разбухшем от влаги и песка пальто.

— Позволишь тебе помочь или так и будешь пытаться сама?

Рон мягко отстранил ее руки и стал медленно вытаскивать пуговицы из петель. Уши его предательски алели. Он прикасался к ней так, словно она была хрустальная и могла разбиться от неосторожного движения. Рон помог ей выпутаться из пальто и дойти до диванчика. Усадив Гермиону, он встал на колени, чтоб помочь снять ботинки, а затем поднял на нее глаза. Рон так и замер на коленях перед сидящей Гермионой, сжимая в одной руке ее ботинок, а второй опираясь на сидение дивана.

— Ты как?

— Я в порядке, Рон, спасибо. Мне уже лучше, правда, — она накрыла его большую ладонь своей и ободряюще улыбнулась.

Его обожгло. Внутри что-то вспорхнуло и заставило сердце стучать как сумасшедшее. Он был уверен, что проклятые уши вновь алеют, выдавая его с потрохами.

Она была так близко, держала его за руку и слабо улыбалась. В какой-то момент ему показалось, что время остановилось, а все звуки куда-то исчезли. Он смотрел ей в глаза и тонул в их глубине. Отблески от пламени камина плясали в кудрявых волосах. Бледное изможденное лицо. Он видел эти очаровательные мелкие веснушки у нее на носу, которые ему всегда так нравились. Странно, свои веснушки он ненавидел, считал их отвратительными, а ее веснушки его умиляли. Ее губы были чуть приоткрыты, и он даже чуть приблизился и перестал дышать, заворожено глядя на них. Сердце стучало уже где-то в висках. Самое большое его желание было наклониться и поцеловать ее.

— Заносите. Осто’гожнее! Билл, я думаю, его стоит положить в маленькой гостевой спальне, неси туда, — звонкий голос Флёр раздался у двери. Рон с Гермионой быстро отвели глаза друг от друга. Рон резко вскочил на ноги, все еще держа в руке ее ботинок. Волшебный момент был упущен. Билл быстро прошел мимо них, держа гоблина на руках.

— Месье гоблину п’гидется дать Косте’гост, у него, похоже, пе’геломы. Ге’гмиона, давай пока займемся тобой. Что с тобой случилось? Ты такая светлая, ну или как это по-англёсски?

— Бледная, — помог Рон.

— Да, бледная. Ой, а это что? — вскрикнула Флёр, увидев порез на шее девушки.

— Просто кое-кто хотел показать всем, какая у меня грязная кровь, — тихо ответила Гермиона.

— Флёр, мы не можем сильно вдаваться в подробности, просто помоги ей, — насупился Рон.

— Хо’гошо, я понимаю, но, чтобы помочь, мне надо знать, какие заклинания использовали п’готив тебя, Ге’гмиона.

— Круцио.

— Ох! — выдохнула Флёр. — Сколько? — шепотом добавила она.

— Несколько раз, — ответила Гермиона. Лицо Рона при этом исказила болезненная гримаса, а кулаки сжались.

— Pauvre fille! Бедная девочка! Я мигом, сейчас. — Флёр подошла к шкафчику и зазвенела какими-то флакончиками. — Вот, возьми, выпей вот это и это зелье. Нам нужно ук’гепить твои силы, — она подала Гермионе два стеклянных фиала и намазала шею какой-то пахучей мазью. — А сейчас теплая ванна — и спать!

Она помогла Гермионе подняться, взяла ее под руку и повела к ванной комнате. Рон вначале пошел следом, а затем замер в нерешительности. Они же в ванну пошли, куда это он поплелся, но ему так хотелось удостовериться, что с ней все будет хорошо.

Флёр словно прочитала его мысли, обернулась, понимающе улыбнулась и сказала:

— Не пе’геживай, 'Гон, с ней все будет хо’гошо. Не волнуйся.

Рон остался ждать в гостиной. Прошелся из угла в угол, присел на диван. Потом, чтоб хоть чем-то себя занять, решил выйти, проверить, как там Гарри.

Гермиона лежала в ванной, заполненной горячей водой и ароматной пеной. Она не могла припомнить, когда принимала такую ванну последний раз. Это был верх блаженства. Все ее тело расслабилось, глаза закрывались. Умопомрачительно пахло. Слышны были тихий треск лопающихся пенных пузырьков да убаюкивающий голос Флер, приговаривающей что-то на французском. Гермиона немного знала французский язык, но сейчас прислушиваться, а тем более вникать не было никаких сил. Она просто лежала и наслаждалась моментом, прекрасно отдавая себе отчет в том, что скоро нужно будет усилием воли подниматься, выходить из ванной и вновь с головой окунаться в тревожную реальность. А пока она отдыхала.

Гермиона прикрыла глаза. Сразу же рой образов, картинок, событий ворвался в ее сознание. Отогнав страшные, она заставила себя вспоминать хорошие и светлые мгновения.

Вот она выбегает из палатки, а из леса к ней подходят Гарри и Рон, мокрые с головы до ног. Гарри что-то радостно и возбужденно говорит. Она ничего не может разобрать, так как в ушах резко зазвенело. Пришлось прищуриться, чтоб удостоверится, что Рон ей не привиделся. Она медленно приблизилась к нему, разглядывая его озабоченное и одновременно виноватое лицо. В ушах нещадно звенело, но в какой-то момент резко вернулись все звуки. Гермиона услышала его робкое: «Привет». Как она на него кричала! Самой теперь стыдно. Но тогда ей нужно было выплеснуть весь тот страх, всю тревогу за него, за то, что с ним могло случиться. И она не нашла ничего лучше, чем накричать на него. Если уж говорить откровенно, она испытала огромное облегчение и радость, увидев его живым и здоровым. У нее словно камень с души упал. Она смогла, наконец, выдохнуть, только тогда замечая, что все это время жила на задержке дыхания. Вдохнуть вдохнула, а выдохнуть забыла, ожидая плохих новостей.

Позднее, когда Гарри с Роном предпочли отправиться в лес на поиски мифических ягод, дабы не раздражать ее своим присутствием, она осталась одна в палатке. Гермиона могла не прятать за гневной маской свои искренние чувства. И она улыбалась, широко и радостно, не припоминая, когда улыбалась так в последний раз. Прижав к лицу его бордовую пижаму, вдыхала третий запах своей амортенции. По лицу тихо бежали слезы. А в голове крутилась только одна мысль: «Он вернулся. Слава богу, он вернулся. Он живой!» Это воспоминание и сейчас заставило ее улыбнуться.

Вспомнилось лицо Рона, когда через несколько дней после его возвращения они все коротали вечер в палатке. Вернее, Гарри дежурил на улице. Он в последнее время делал все, чтоб казаться незаметнее, чтоб оставить их вдвоем. А они с Роном делали вид, что не замечают, насколько вибрирует воздух между ними от молчания и невысказанности. Гермиона смотрела на страницы книги, но не понимала ни слова из написанного. Она вся обратилась в слух, чтоб понять, что там такое делает Рон. Удивительно, но сердце колотилось как бешеное и стучало даже в висках. «Что-то сейчас произойдет», — почему-то именно эта фраза вертелась в голове. А Рон ничего такого не делал. Судя по звукам, он пытался настроить радио, поймать «Поттеровский дозор». Именно из-за шипения радио, голосов дикторов и певцов разных каналов, сменяющих друг друга, она и не заметила того мгновения, когда он к ней подошел. Рон присел на корточки рядом с креслом, где она обосновалась вместе с книгой.

— Гермиона, посмотри на меня. Так больше не может продолжаться. Я же тебе не враг. Да, я виноват перед вами... перед тобой. Но поверь, я себя уже давно за это наказал. Это самый страшный урок для меня. Чувство вины, беспомощность и адский страх за вас… за тебя — поверь, я это никогда не забуду. Я не прошу тебя прощать меня, я сам себя не могу простить. Но не смотри, пожалуйста, сквозь меня, как будто меня нет — это вынести труднее, чем все гневные слова, которые ты могла бы мне сказать.

Рон помолчал в ожидании ответа. А она не могла пошевелиться и оторвать взгляд от опостылевших страниц. Сердце почему-то продолжало стучать, как взбесившийся метроном. Рон вздохнул, поднялся и собирался вернуться к своему радио. А Гермионе вдруг показалось, что если он сейчас уйдет, то уйдет навсегда, и она схватила его ладонь, не отрывая невидящего взгляда от страниц. Так они и замерли. Было оглушающее тихо, только у входа в палатку сквозь прохудившуюся ткань капала вода. Кап-кап-кап.

— Только не уходи, Рон, — произнесла Гермиона, продолжая разглядывать заглавную букву главы уже ставших ненавистными сказок.

— Я больше никогда не уйду, Гермиона.

И вот после этих слов она наконец смогла поднять на него глаза.

— Обещаешь?

— Клянусь.

Именно это выражение его лица она запомнила, кажется, на всю жизнь. Именно оно сейчас всплыло перед ее внутренним взором. Это было лицо не мальчишки, а взрослого мужчины, осознающего всю ответственность за произнесенные слова. Она его раньше никогда таким не видела. Рон был серьезен, сосредоточен и, Мерлин и Моргана, чертовски красив! И это несмотря на синяки под глазами и давно не проходящую бледность. Смутившись своих мыслей, она быстро отпустила его ладонь. Он все еще выжидающе смотрел на нее.

— Я рада, что ты вернулся, — тихо произнесла Гермиона, вновь утыкаясь в книгу. Боковым зрением она видела, как Рон широко улыбнулся и, что-то насвистывая, вернулся к своему радио. Смешно было потом наблюдать за Гарри, когда тот осторожно заходил в палатку, ожидая, видимо, застать как минимум военные баррикады, а увидел насвистывающего незамысловатую мелодию Рона и наконец оторвавшуюся от своей книжки Гермиону, пьющую чай.

Смешно. Гермиона вновь улыбнулась и почувствовала, что Флер нежно втирает ей что-то сладко пахнущее в мокрые волосы. Глаза открывать не хотелось.

Еще один момент всплыл перед глазами. Его нельзя отнести к приятным, но он запомнился ей навсегда. Круцио! Еще раз Круцио! Тело словно разлетается на куски. Адская боль выворачивает суставы, тянет все сухожилия, голова вот-вот лопнет. Передышка. Визгливо вопрошающий голос Беллатрисы. Опять боль! Снова боль! Еще раз боль! Кажется, что она скоро умрет. Это невыносимо. Передышка. И вдруг она слышит голос. Его голос. Он выкрикивает ее имя. В этом родном и таком знакомом голосе новые интонации, никогда не звучавшие ранее. Испуг за нее, обреченность из-за невозможности помочь, желание убить кого угодно за нее звучат неприкрыто. Гермиона понимает, что не одна, что ей необходимо справиться, хотя бы для того, чтоб из голоса Рона исчезли все эти непривычные оттенки. Это получилось грустное, но наполненное смыслом воспоминание. Тогда в его голосе она услышала ответы на все свои вопросы. Она была нужна ему, необходима не просто как друг, а совсем по другой причине. Гермиона смущенно улыбнулась.

Любовь… Уместна ли она во время войны? Этим вопросом наверняка задавался каждый из них. Для себя она давно все решила. Любовь уместна в любое время, особенно во время войны. Потому что только ради нее можно рисковать, не боясь отдавать жизнь. Без любви все теряет смысл.

Всего мгновение назад Гермиону клонило в сон. Теплая вода, приятный аромат, бормотание Флер погружали ее в некое подобие транса. Флер резко замолчала. И вдруг Гермионе захотелось открыть глаза. Усталость, конечно, не прошла, но стала заметно меньше.

— Что это? Ко мне как будто вернулись силы? — удивилась Гермиона.

— Ну не з’гя же я внучка вейлы, — улыбнулась Флер, — легкие т’гансовые ча’гы мне по силам. Когда человек находится под этими особыми ча’гами, то не ’гасходует свою эне’гию, а накапливает ее. У тебя же были хо’гошие воспоминания пе’гед глазами? Вот из них ты и соби’гала силу для себя. Это д’гевняя магия, не всем известная.

— Так ты не просто мне что-то рассказывала? Ты колдовала?

— Конечно! Моя задача была, чтоб ты ’гасслабилась и позволила мне подключить тебе в помощь твои же внут’генние силы.

— Спасибо, Флер!

— Ой, было бы за что! И вообще, не обольщайся, тебе еще нужно как следует восстанавливаться! — пригрозила Флер, чем очень напомнила Гермионе миссис Уизли. Гермиона не смогла сдержаться и прыснула со смеху, погружаясь с головой в ароматную пену.

После ванны Гермиона уже могла идти без посторонней помощи. И хотя была еще очень слаба, пошла вместе с Флер попрощаться с погибшим домовиком. Он всех их спас, и достойно проводить его — это то малое, что они могли для него сделать. Как только Гермиона подошла, Рон сразу приобнял ее за плечи, видимо, опасаясь, что силы ее не до конца восстановились.

Прощание вышло несколько скомканным, но от этого не менее искренним. Если бы не Добби, то их, скорее всего, уже не было бы в живых.

— Спасибо, Добби, — прошептал каждый из них, навеки прощаясь со смешным, невероятно искренним и непосредственным домовиком, первым свободным эльфом.

Им еще многое предстояло сделать. Каждый из них осознавал, что страшные моменты войны впереди. Но сейчас, стоя у могилы маленького героя, каждый из скорбящих молил только об одном, чтоб не пришлось подобным образом прощаться с близкими и дорогими людьми.

Пусть главные слова не произнесены, пусть многое пока нельзя даже представить, пусть война не позволяет озвучить мечты. Но есть надежда. Надежда на то, что весь этот ужас когда-нибудь закончится. Каждый из них знал, что ему есть за что бороться.