Корпорация «Фобетор» (джен)

Фамилию мне с изящной простотой дали согласно месту, где найден. Раз нашли на парковой скамейке, значит, будешь Бенчем. Имя в благодарность не прошедшему мимо — Беневоленс ⁽¹⁾, но я от этого имечка избавился еще в приюте. Бенни и точка. Приютские быстро привыкли: что-что, а кулаки у меня всегда были тяжелыми.

Нельзя сказать, что жизнь в нашем заведении для сирот была совсем уж тоскливой: чего не было, того не было. Кормили от пуза, учили тех, кто сам того желал. Нет, на уроки положено было приходить всем, но учителя особенно не вникали, что ты понял, а что — нет. Оттарабанят свое, скажут, что сделать к следующему разу, и испаряются. Но при должном старании кое-что из того вынести можно было. Вот я и вынес. Память у меня всегда была цепкая, а впоследствии оказалось, что такое всегда сопутствует дару проводника.

Одноклассники мне завидовали, но не то чтоб сильно. Никто из нас в Оксфорды да Кембриджи не собирался, пацаны все больше грезили о работе автомехаником (желательно, конечно, при первой формуле), потому как какой парень не мечтает о железяках, плюс заработок там стабильный. Была парочка, которая метила в пожарные: по вечерам пропадала во дворе приюта, таскала штанги, невесть откуда приволоченные и вообще старалась нарастить мышечную массу.

Я? Я лично ничего особо не хотел и ни к чему такому не стремился. Правда, была у меня одна страсть: зачитывался фантастикой. По вечерам перед сном пересказывал содержание книжек тройке, что со мной в одной комнате жила. Постепенно эти рассказы становились все ближе к оригиналу, прочитанному накануне, так что я был в состоянии слово в слово передать страниц пять или шесть печатного текста. После этого сбивался, пропускал по странице, но быстро нащупывал нить повествования и шпарил дальше. Никто и не придирался, когда что-то слегка не клеилось.

Таким макаром я закончил первые два класса средней школы ⁽²⁾, и перед самым носом замелькал третий. Как раз тогда мне приснился тот сон… Через неделю мне должно было исполниться четырнадцать, я аж дату запомнил от испуга. Просыпаюсь утром, довольный как слон, и начинаю рассказывать соседям по комнате, что был на Уимблдонском турнире, здоровался за руку с принцем Чарлзом. Один сразу выскочил из комнаты как ошпаренный, потом только я узнал, что к воспитателям побежал, другой забился в угол и только зыркал на меня оттуда как сова какая-то. Третий драться полез, ну я и вломил ему один раз, зато здорово. Больше не получилось: тот убежавший привел дежурного учителя.

Этот самый учитель как-то раз обмолвился мальчикам, мол, бывают такие люди, их сновидцами или сноходцами называют, которые могут видеть общие с другими людьми сны, а те, кому тоже приснилось, куда-то бесследно исчезают, и никто не знает куда. Почему мне никто из наших не пересказал, не знаю, но стало ясно, почему они так себя повели.

Враки все это. Ну, кроме общих снов ведомого и проводника. Пока меня пришедший воспитатель мягко журил за драку (видимо, тоже сразу стал меня побаиваться, откуда ему было знать, что для целенаправленного использования дара требуется недюжая подготовка), пришла еще парочка наставников, привели с собой директора приюта, и он оказался дальним родственником моего теперешнего шефа. Вот так я попал в корпорацию «Фобетор» и стал заколачивать баснословные деньги. Ага, поначалу мне на самом деле так показалось, теперь восторг слегка поугас, но все равно понятно, что зарплата в нашей компании более чем приличная, да и работенка непыльная.

Однако давайте я вам расскажу о своих первых впечатлениях. Звучит банально, но то, как я вошел в здание рядом со станцией Тауэр-Хилл, я помню до мельчайших подробностей.

Пару дней после того рокового сна в приют явилась симпатичная, весело щебечущая женщина. Она так заливисто смеялась, при том резко откидывая голову и приводя в негодность прическу, и без этого состоящую из веселых светло-рыжих кудряшек, что растаял даже наш заведующий хозяйством. По крайней мере, улыбка на его лице обычно появлялась раз в год — на Рождество во время представляемого воспитанниками спектакля. Его можно понять: как тут не заржешь, когда прыщавый, долговязый и заикающийся Роджер Смит старается изобразить деву Марию. Про издающих местами неподобающие виду звуки животных я вообще молчу.

Так вот, женщина оказалась секретарем шефа, звали ее Моникой, а фамилию она тогда так и не сказала. Видимо, достаточно было названия компании, чтобы перед тобой отворились все двери, начиная от Банка Англии и заканчивая чуток задрипанным приютом в Ист-Энде.

Мне было велено собрать свои пожитки и чтоб глаз больше не казал. Помню, тогда я фыркнул, состроивши самый независимый вид, на который только был способен, но внутри царапнуло довольно ощутимо. Вплоть до последних событий я никаких особых нарушений за собой не замечал, да и весьма неплохих приятелей придется оставить в прошлом. Все же указания директора у нас было принято исполнять без обсуждения и промедления, поэтому я захватил с собой несколько книжек самых любимых авторов (как тогда тащился от Бредбери, так оно и не прошло по сей день), перочинный ножик, хитро спрятанный в ножке кровати, запасы дешевой жевательной резинки и бодро отрапортовал о готовности отбытия.

К «Фобетору» мы с Моникой поехали на метро. Не скажу, что это мой любимый способ перемещения. Приютским изредка устраивали экскурсии в музеи и другие культурные места, но мы туда ездили на автобусе, иногда с пересадкой или двумя, и, естественно, вся орущая, грызущая сладости однородно одетая толпа мальчишек при этом спешила взобраться на второй этаж, чтоб там вольготно развалиться, а при выходе прихватить с собой парочку утренних газет — почти всегда кто-то из пассажиров оставлял их на сиденье.

Вышли мы одной остановкой раньше, чем требовалось, Моника сказала, что хочет прогуляться, при этом заговорщицки подмигнула, покорив этим мое четырнадцатилетнее сердце. Понятное дело, секретарь улучила возможность на полчасика откосить от, как я тогда думал, скучной до зевоты работы. Ну и дураком я тогда был, я вам доложу.

Мы шли от станции Монумент, и я старался слишком сильно не пялиться по сторонам, чтоб не уронить гордость почти уже взрослого человека: это нам в приюте вдалбливали каждый Божий день — вам придется повзрослеть раньше сверстников, за вами не будут приглядывать родители и так без конца. Получалось не очень. Все-таки Лондон — один из самых живых и пробуждающих интерес городов, что я повидал. Можно догадаться, что на данный момент у меня на счету их столько, что я смело могу о таком говорить.

О том, что в нужном нам офисном здании целый этаж арендован одной из самых богатых корпораций в мире, извещала всего лишь скромная табличка при входе. Кстати, там даже не написано полного названия — просто заглавная «Ф», висящая над мостом в Римском стиле. Корпорация занимала самый верхний этаж, так что с окон открывался потрясающий вид на панораму города.

Без каких-либо проволочек меня повели сразу к шефу, сказав лишь, что его зовут Дуглас Тэйлор и что маленьких мальчиков он не кушает, поэтому не надо ни робеть, ни заискивать. Я надулся. Мне, конечно, было страшновато — а ну как не подойду, куда мне потом? — но ничего из вышеперечисленного я делать не собирался.

Шеф мне с первого взгляда показался незлым и весьма умным человеком. Его лоб рассекали заметные морщины, а на подбородке виднелась ямочка. Взгляд очень светлых глаз был пристальным, но не напористым. Наш директор, когда злился, выглядел куда как более устрашающе.

Дуглас Тэйлор не мешкая сразу приступил к главному. Сказал, что мне повезло дважды: что родился с таким даром и что поблизости оказался человек, знающий, что с таким ребенком делать. Иначе, добавил он, покачав головой, результаты бывают очень плачевными.

Я спросил, могут ли они брать на работу несовершеннолетних (некоторые из наших в летние месяцы подрабатывали мытьем автомашин, а на постоянную работу школьников не брали), на что он рассмеялся и заявил, что мне до проводника еще учиться и учиться. Потом сдавать экзамены, как по общеобразовательным предметам — тут я слегка приуныл, в своих фантазиях школьную парту я отнюдь не видел — так и по ряду специфических: для таких, как я. Вся эта канитель, сказал он, займет как минимум четыре года, так что наниматься в контору я буду совершеннолетним.

Потом он посмотрел на меня строго и добавил:

— Мы заключаем контракт на десять лет, не больше и не меньше, и расторгнуть его досрочно практически невозможно. — Потерев переносицу, мой будущий шеф продолжил: — Но у тебя большое преимущество, Бенни, в твоем договоре будут учтены эти четыре года обучения. Другим, кто приходит к нам уже взрослыми, так не везет.

* * *

Не думаю, что стоит морочить вам голову подробными рассказами о школе в «Фобеторе». Школа как школа, опять интернат, только комната на одного (я как увидел, что мне положена отдельная ванная и даже есть свой кухонный уголок, чуть челюсть на пол не уронил). Предметы тут преподавали совсем иначе, чем в мои приютские времена. Вот где пригодилась поистине фантастическая способность к запоминанию! Впрочем, особо похвастать перед остальными я не мог, тут все были такими.

Уроки по освоению дара сначала протекали ни шатко ни валко. Первые полгода я вообще думал, что при таких занятиях у меня точно ничего не разовьется.

Все эти шесть месяцев очень высокий, слегка сутулый пожилой мужчина в очках читал нам, четырем парням разного возраста, теорию перемещений. Ну как теорию, все эти сведения были добиты на практике, с рассказов проводников, обобщены, выстроены в некую систему, явлениям присвоены соответствующие термины… все как всегда, когда внезапно в людскую жизнь врывается новый, досель неизведанный пласт науки. В случае с проводниками и ведомыми этот пласт был совсем еще в пеленках, ведь первый проводник, нечаянно прихвативший с собой братишку, с кем они делили детскую, вырос и стал главой «Фобетора». Соответственно, каким бы зрелым мужчиной мне б ни казался мистер Тэйлор, путешествия по снам свалилось на голову человечеству совсем недавно.

Все это и многое другое, на тот момент совсем непонятное, мы должны были запоминать так, чтоб от зубов отскакивало. После уроков теории перемещений мы иногда собирались на заднем дворе, старшие курили, младшие грызли печенья, и все дружно ворчали, что не видят смысла в преподавании этого предмета. Но после нового года все резко изменилось. Оказалось, теоретические знания помогают со сравнительной легкостью управлять снами. Сперва нам приходилось позволять вести себя, а для проводника это не самые приятные мгновения. Однако мы дружно стиснули зубы и перетерпели.

Еще через полгода нам позволили организовать перемещения друг для друга. Как раз в эту пору к нам пришла Харпер Мартен, единственная на нашу ораву девчонка. Необъяснимо, но это так — девушек среди проводников почти что нет. Никто так и не смог разобраться, чем вызван этот феномен, но факт остается фактом.

Харпер была на пару-тройку лет старше меня и я, когда ее впервые увидел, подумал — девица не промах, себя в обиду не даст. Она была высокой, почти одного роста со мной, сухощавая, с длинными светлыми не очень густыми волосами, всегда свободно свисающими на спине. Этой прическе она не изменяет уже семь лет, и я иногда над ней подтруниваю, что в гроб ее уложат тоже с ней. Тогда на меня с чувством превосходства смотрят голубые холодноватые глаза, и тонкие губы кривятся в усмешке. На мои попытки шутить она с самого первого дня реагировала именно так, и меня тогда это дико бесило. Хотелось пробить эту ледяную броню и посмотреть, что спрятано под ней.

Теперь, когда мы уже несколько лет как любовники, могу сказать, что Харпер вдвоем со мной гораздо более эмоциональна, чем на людях, но великолепно держит себя в руках, мгновенно успокаивается, когда это нужно для работы, и свой имидж ледяной принцессы не растеряла даже в нашей разношерстной толпе по большей части развязных мужчин. Тот единственный случай, что и свел нас вместе, не в счет, так как о нем никто, кроме непосредственных участников, не узнал. Видимо, парни не захотели рассказывать направо и налево, как их уделала девчонка.

Четыре года за партой и в тренировочных, так сказать, снах, пролетели очень быстро. Мы постоянно были заняты чем-то полезным, наставники умудрялись загружать нас разными заданиями, поручениями и просто просьбами, причем все это проворачивалось с такой легкостью, что я только недавно допер: даже все то, что мы затевали на собственную дурную голову, было внушено извне сноровистыми и досконально знающими людскую природу воспитателями.

Ровно девять дней спустя моего восемнадцатого дня рождения мне было позволено или, лучше сказать, велено провести мой первый оплачиваемый тур в мире грез.

С самого утра я гладко выбрился (как у всякого темноволосого парня, щетина у меня становилась заметна очень быстро, а немного цыганский вид придавал образу этакую диковатую необузданность, что клиенты наверняка не оценили бы). Надушился купленным загодя «Ультимо Тру», потому как почувствованный в моменты перед засыпанием аромат мог как помочь выполнить поставленную задачу, так и сбить с курса. Явился за четверть часа до назначенного времени и стал протаптывать ковер в коридоре перед парадной дверью в кабинет шефа. Моника, почти сразу выглянув в коридор, пресекла эти мои попытки испортить фирменное имущество, протащила к себе и стала отпаивать чаем, приговаривая, что я бледный до синевы. Не знаю, что она туда подмешала, но помогло здорово. При появлении клиента я уже приобрел натуральный окрас кожи и даже некоторую бодрость духа.

Мой первый клиент был англичанином, дальним родственником самого шефа. Какой-то троюродный кузен или нечто в этом роде, я с перепугу даже толком не расслышал, поэтому феноменальная в других случаях способность к запоминанию меня не спасла.

До дверей комнаты отбытия нас в качестве исключения сопроводил сам шеф, изловчившись шепнуть мне, что он более чем уверен в моих силах, поэтому без страха доверяет мне своего родственника. Вот бы мне хоть капельку этой самой уверенности, мрачно подумал я, но деваться было некуда — проследовал за клиентом как миленький.

Это оказалось сосем иначе, чем быть проводником у друзей. Во-первых, друзья сами с усами, четко знают, что такое управляемый сон, как себя в нем вести, чтоб ведущему легче, да и перед своими не чувствуешь и сотой доли той ответственности. Но я справился. Мы перемещались из Лондона (в первой фазе сна поднялись на самый верхний этаж Шарда, куда только допускают, так как на уроках нам постоянно талдычили: новичкам легче всего входить в промежуточное пространство с высоты, хоть и приснившейся) и должны были попасть в Мумбай. Сразу скажу, вышли мы гладко, клиент при прощании выразил сердечную благодарность, но сколько моих неопытных нервов это стоило! Я тогда еще толком не умел рассчитывать, сколько времени прошло во сне, и все боялся, что мы тут уже слишком долго, что вынырнем где-нибудь совсем не там, где клиент заказывал, и все такое прочее.

Вдобавок приключение в той части сна, что между реальными городами, меня поразило. С друзьями никогда не было той полноты ощущений, вот уж не знаю, почему. При этом, как бы странно это ни звучало, в годы тренировок никогда не попадались по-настоящему захватывающие сюжеты, так, подростковые мечты: виндсерфинг, шумная дискотека с полупьяными девушками, один раз полет на воздушном шаре…

С родственником шефа мы с разбегу рухнули на крышу горящего дома и стали метаться между языками пламени, чувствуя, что перекрытие под нами скрипит, трещит и норовит изогнуться, чтоб провалиться вниз. Ноздри забивались вонью плавящихся кровельных материалов, от их испарений слезились глаза. Хорошо, что в них не щипало, механика управляемого сна такого не допускает, но сопли у меня потекли всерьез. Хоть я и знал, что ничего с нами не будет, а клиент так вообще выглядел довольным донельзя, но переполошился тогда знатно.

По счастью, вскоре внизу послышалась сирена пожарного экипажа, к крыше была приставлена лестница и бравые парни в шлемах помогли нам спуститься на улицу. Дружно взявшись за руки, мы завернули за угол и попали, куда требовалось: взору открылись башни Мумбая.

1) Беневоленс — с латыни «benevolens» переводится как доброжелатель, покровитель.

Вернуться к тексту

2) Средняя школа — на русский так переводится с английского «secondary school», в которую поступают в 11 лет.

Вернуться к тексту

После того самого первого раза (и полученного из рук шефа чека, при виде которого мне захотелось срочно добыть себе лупу, чтоб при помощи увеличительного стекла убедиться, что количество нолей мне не мерещится) я взял отгул аж на целый месяц.

Первым делом присмотрел себе в аренду квартирку-студию на улице Томаса Мора, чтоб на работу можно было идти пешком и не слишком долго. Обратная дорога из заказанных клиентами мест вообще пара пустяков: после того как восторженный ведомый выразил тебе свою благодарность за приключение, а она, эта благодарность, обнаруживалась почти всегда, даже у самых суровых, чопорных или сухих с виду личностей, он был уведен из комнаты для пробуждений сотрудником принимающего офиса, а я просто снова засыпал в той же комнате и просыпался у себя на диване. Или в ванной. Однажды даже в кухонной зоне под барной стойкой. У нашего странного мира грез, по-моему, достаточно развито чувство юмора.

Заказы мне перепадали один лучше другого, остальные уже стали косо поглядывать: как-никак я самый молодой, а тут шеф прямо-таки благоволит. Не прошло и полугода с начала моей карьеры, как меня в укромном уголке одного из бесчисленных коридоров «Фобетора» дождались двое коллег и стали допытываться, отчего это я такой везучий. Сперва я честно сказал, что понятия не имею. Они, естественно, решили, что это всего лишь попытка отделаться от них, и стали настойчивее: мол, адрес мой им известен, если я продолжу упорствовать… Я уж было подумал, что придется освежить в памяти выученные в приюте уроки (на самом деле, эти хлыщи наивны, они реально решили, что если вдвоем, то обязательно со мной справятся? Видимо, не в курсе, что у нас запрещенных приемов не было, поэтому — кто наглее и изворотливее, тот и победил).

Потом я вспомнил про камеры наблюдения, которыми напичканы все помещения — злые языки поговаривали, что они поставлены даже в уборных, но верилось с трудом — и любезно напомнил о них парочке неравнодушных к чужому счастью. Рожи у них сразу стали кислыми, один уже вознамерился отступить, но другой вошел в раж и снова заявил, что они в состоянии навестить меня в домашней, так сказать, более интимной обстановке.

Тут из-за угла вылетела злая как оса Харпер. Никогда в жизни не видел столь хорошо поставленного удара у девчонки. Отчасти от ее умения попадать по болевым точкам, отчасти от чистого удивления молодые люди позорно сдались, то есть перестали угрожать и хорохориться. Добила их Харпер вообще изящно: заявила, что мы проживаем вместе, а она, в свою очередь, училась в одной школе с племянницей шефа, поэтому и ей, и мне достаются лучшие заказы. Если тут кто-то этим недоволен, он тоже волен попытаться породниться с начальством: сделать предложение упомянутой племяннице, к примеру. Наши орлы свободу терять явно не хотели и переглянувшись споро отступили вглубь коридора.

А мы с Харпер пошли в близлежащее заведение «Трактир Дикенса» отмечать эту маленькую совместную победу. На следующее утро проснулись на моем диване и, довольные приобретенным опытом, решили его закрепить.

Нет, мы не стали жить вместе, как сходу сочинила Харпер, но она частенько у меня ночевала. Зато я ее обиталище ни разу не видел. Понятия не имею, почему она всегда ловко уводила разговор в другую сторону, стоило мне заикнуться о желании провести ночь у нее, но после нескольких попыток перестал этого добиваться.

Я особо и не напрашивался — с Харпер было хорошо, даже очень, но и без нее я не скучал. Только теперь, уже взрослым, я стал для себя открывать, что такое Лондон.

Во-первых, нас в школе «Фобетора» научили: чем лучше будешь знать город, в котором находится центральный для тебя офис корпорации, тем легче будет работать как с ним, так и со всеми остальными городами, куда клиенту приспичит. Кстати, не во все места можно попасть во сне. Существует некоторая закономерность: в этой части города должны были долгое время происходить достаточно кровавые и жуткие события, лишь тогда каким-то образом открывался путь для сноходца. Вот почему в Лондоне — Тауэр, во Франции — Бастилия, ну и далее по списку.

Во-вторых, и это стало наиглавнейшим мотиватором — нет в мире более коварного, завлекающего в свои сети города. По крайней мере, для меня. Он настолько многогранен, что после своих прогулок я срочно садился за комп, нарывал в сети необходимые сведения, заказывал книги и погружался с головой в историю. Тут было все: ужасный пожар, помогший побороть чуму; Уильям со своим «Глобусом»: большей части для простолюдинов, которые мокли под дождем, часами стояли перед сценой, но не могли себе позволить билеты в галереях; дыхание и звяканье драгоценностей рыжеволосой Элизабет, так и оставшейся девой… Я читал до одурения, бегал на исторические спектакли, один раз даже сходил на «Лондон Бридж Экспириенс» (и потом долго про себя ржал над тем, что устроители этого шоу считают страшным). Короче, жизнь била ключом, денег на все хватало, и я не заморачивался насчет будущего, а также мироустройства в целом и его несправедливости по отношению к лишенным дара в частности.

Пару лет спустя я обнаружил также плотное переплетение корней Англии и Франции. Последняя из оккупаций, перенесенная многострадальным островом, конечно, задвинула подальше коренных обитателей, зато обогатила Англию игривыми красками лепестков французской лилии. Связи между нашими странами — соседками и ярыми конкурентками — стали для меня новым предметом увлечения. Даже начал потихоньку учить французский, поражаясь, сколь много, оказывается, мы переняли у норманнов.

* * *

Одним майским утром на третьем году работы шеф вызвал меня к себе ни свет ни заря. Я как раз полночи ломал голову над странным отношением французов с цифрой «восемьдесят»⁽¹⁾, ведь образование этого числительного не поддается никакой логике. Ладно, буду честен — упражнения для ума перемежались дружеской встречей с неплохим французским бурбоном, поэтому на утро я имел не самое бодрое состояние тела и души. Явившись к мистеру Тэйлору, с трудом, но все-таки подавил зевоту, потому как развязного поведения он на дух не переносит, вытянулся по струнке и оскалился — мол, чего желать изволите? С Дугласом Тэйлором лучше проявить излишний энтузиазм, так как слово «гротеск» в его лексиконе отсутствует, зато даже мнимую вялость пресекает на корню.

— Есть один очень хороший заказ, — пальцы левой руки шефа барабанили по столу. — Мадам Маргарита Бродер, певица, обворожительная женщина, муж… впрочем, это к делу не относится. Так вот, она пожелала начать знакомство с нашими услугами с самого простого: сон «Великобритания-Франция». Я, в свою очередь, пообещал ей лучшего проводника. Возьмешься?

Вопрос, разумеется, был всего лишь данью вежливости. У нас не та компания, в которой люди могут отказаться от работы. Я выпрямился еще сильнее и гаркнул, что да, буду рад услужить. Шеф даже не поморщился.

Он поднял телефонную трубку и отдал короткое распоряжение Монике. Значит, заказчица дожидается в приемной и в кабинет войдет через боковую дверь. Я развернулся всем корпусом и стал пожирать створку глазами. Уже почти четыре года работаю, но мне все еще интересно — каким будет человек, с которым мне предстоит заснуть в одной комнате, а проснуться в другой, зачастую на противоположной стороне земного шара?

Мадам Маргарита на самом деле оказалась весьма миловидной. Небольшого роста, с великолепной осанкой и густыми темными волосами. Лицо было решительным, с правильными чертами, его слегка портил только слишком маленький рот. Я про себя удивился — неужели в наши дни при ее деньгах она не пожелала исправить это упущение?

Тем временем Маргарита Бродер успела поздороваться с шефом, кивнуть мне, а потом вновь уставиться на него.

— Да, мадам, вы верно поняли, именно Бенни станет вашим проводником во время вашего первого путешествия! — с немалым пафосом выдал мистер Тейлор.

На меня посмотрели пронзительно-недоверчивым взглядом голубых глаз.

— Но мальчик еще совсем молод! Вы уверены, что он справится?

Шеф, как обычно в таких случаях, умело изобразил оскорбленную невинность:

— Мадам, вы обижаете меня своим недоверием. Этот мальчик у меня уже… дайте вспомнить, да, почти восемь лет, и ни одной осечки! Причем пришел он ко мне четырнадцатилетним.

Да уж, пришел. Пынками, можно сказать, выдворили из приюта. Как же они тогда перетрухнули, вспомнить страшно. Как будто я болен какой-то жуткой заразой. Но я им благодарен, честно. Если б не способности и зоркий глаз директора приюта… жил бы я сегодня совсем по-другому, и эта конкретная вариация жизни мне сегодняшнему ой как не нравилась.

Мадам глянула на меня с большим таким подозрением. Неудивительно — мистер Тэйлор лучился столь неистовой гордостью за подчиненного, что в ее взгляде промелькнуло подозрение: не внебрачный ли я его сынок часом? Я прикусил щеку изнутри, чтоб не заржать. Да наш Дуглас Тэйлор ни при каких обстоятельствах даже не посмотрит в сторону женщины! Слухи в нашем заведении, как и в любой такой компании, где люди вынуждены долго и тесно общаться, распространялись быстро и почти всегда оказывались правдой. Меня передернуло. Вспомнился утренний разговор с Харпер.

— Люди действительно пропадают, Бенни. Это не байки. — Харпер, как всегда в моменты волнения, неосознанно начала теребить пуговицу на моей рубашке. Я вопросительно приподнял бровь. Конечно, до меня в течение последнего полугода доходили разного рода слухи, но очень уж не хотелось в них верить. Однако, если об этом заговорила девушка, с которой я познакомился в первые, самые трудные ученические дни в нашем стремном деле… Харпер я привык доверять, к тому же, я не смог припомнить случая, когда она стала бы разносить кривотолки, не имеючи железных оснований для пересказа услышанного.

— Харпер Мартен, — полушутливо начал я. Такой подход всегда себя оправдывал. — Можешь ли ты поклясться, что…

— Могу! — перебила меня она, и я подавился своей шуткой. Харпер очень серьезно относилась к слову «клятва», и если она впрямь готова произнести ее, то дела наши — труба.

— Рассказывай, — попросил я, нащупывая в кармане сигареты. Она поморщилась, сама не курит и мне не велит, но безропотно приступила к рассказу. Тот оказался весьма продолжительным, я за это время успел выкурить все, что до этого тихо-мирно лежало в пачке.

Из ее слов следовало, что с пока неустановленной периодичностью в комнате для перемещений на том конце «маршрута» оказывался только ведомый, а сопровождающий исчезал бесследно. При этом никто из сновидцев не был новичком, все прекрасно справлялись со своими обязанностями... до одного злополучного дня.

— Ведомый никогда не пропадал? — еще раз уточнил я, откидывая пустую пачку из-под курева.

Она отрицательно покачала головой.

— Хотя бы репутация фирмы не страдает, — с кривой ухмылкой выдавил я. Эта моя шутка тоже осталась неоцененной.

— Ты можешь распушивать перья, если хочешь, Бенни, — с грустью сказала Харпер, проведя кончиками пальцев по моей щеке. — Но факты от этого не меняются. Наши пропадают.

Она понизила голос до шепота:

— И никто даже не пытается обобщить данные, вывести какие-то закономерности… Им нас совсем не жаль, Бенни!

Тут было о чем призадуматься. Мы все, то есть те, с кем я успел перезнакомиться, либо остались сиротами в раннем детстве, либо наши родители ушли в мир иной, когда мы уже повзрослели, но ни у кого из нас не было в живых ни отца, не матери. Иметь супруга запрещалось уставом компании. Вот отработаешь положенные десять лет, и гуляй, сколько влезет. Но не раньше. О детях вообще речи не шло. Выходило, что вряд ли по нам будут тосковать оставшиеся родственники, да что там, нас даже толком никто искать не будет.

Скажем, я по субботам обычно хожу в тот самый «Трактир Дикенса». Бармен меня знает и всегда без спросу сразу ставит передо мною бутылку «Балмерс Оригинал». Я сажусь, не спеша выпиваю, попутно глазея на один из больших экранов, где всегда идет трансляция какого-нибудь матча, а потом, оставив ровно десять процентов чаевых, ухожу. Предположим, послезавтра я туда не приду. И что? Он даже не знает, где я работаю, это тоже прописано в контракте. Поэтому о «Фобеторе» ходят самые дикие слухи, но в них нет и грана ⁽²⁾ правды. Те богачи, которых мы перемещаем, видимо, не стремятся хвастать приключениями в снах. Ну и знают о самой схеме перемещения они тоже не то чтобы все от альфы до омеги.

— Ладно, — подытожил я, — живы будем — не помрем.

Харпер аж подавилась ментоловым леденцом. Я их терпеть не могу, она это знает и нарочно закидывает в рот по несколько штук, как только я возьмусь за сигарету.

— Пора мне, крошка, — чмокнул ее в щеку, — меня клиентка ждет, француженка. Обворожительная женщина, глаза голубые, волосы темные, вьющиеся… — причмокнул я губами и выскользнул в дверь. Пустая пачка сигарет полетела мне в спину, но особого вреда не причинила. Само собой, что Харпер в курсе — француженка годится мне в матери, клиентов другого возраста у нас не бывает, но раздразнил я ее, видимо, хорошо. Это радует, меньше переживать будет.

Сон с Маргаритой Бродер сложился… эмм… своеобразным. Я просто должен был отвести ее из Тауэра в Бастилию, маршрут привычный, сто раз хоженый, составить мыслесхему я мог с закрытыми глазами, впрочем, мы всегда это делаем с закрытыми глазами. Как говорится, ничего не предвещало беды, как вдруг она во сне обнаружилась полностью голой. Тут вы должны запомнить: сперва во сне ведомый и проводник оба видят, как идут, взявшись за руки, по месту отправления, потом начинается самое интересное — якобы обычный сон: когда приятный, когда жуткий, но со спецэффектами в виде ощущений ото всех органов обоняния. Единственное исключение — дискомфорт любого рода. То есть укусит ли вас комар или сожгут на костре, вы не почувствуете ровным счетом ничего. Однажды одного моего ведомо, солидного шведского господина Бенгта Скольда (в очках и при галстуке, гладко выбритого) спалили прямо на моих глазах. Как вспомню, так вздрогну. Одни запахи чего стоят! Как ни странно, клиенту понравилось. Сказал, что именно острых ощущений ему в последнее время не доставало. Н-да, каждому свое.

Да, сны, разделенные с проводником, всегда красочны, всегда запоминаются, именно поэтому на наши услуги такой спрос, несмотря на бешенную цену. Ну, из-за комфорта тоже. Засыпаешь в одном месте, через две-три минуты просыпаешься в другом, никакой тебе взлетно-посадочной полосы и посещения туалета над облаками.

Кажется, я отвлекся. Так вот, во сне и ты, и ведомый всегда в той же одежде, в какой засыпали. При пробуждении — тоже. Это норма, даже не так — это абсолютная норма, исключений не бывает. Пользовались бы люди нашими путешествиями во сне, если б не было гарантии, что проснешься в приглядном виде! Тут же как: сразу после пробуждения в комнату вваливается надзиратель (на самом деле у них более благозвучное название профессии, но проводники предпочитают жаргон), чтобы убедиться, что прибыл тот, кого ждали, в целости и сохранности, все золото при нем, даже зубы. Шучу я, шучу. Чего-чего, а золотых зубов у наших клиентов не бывает, сплошной диоксид циркония.

Поэтому, когда мы из Кровавой башни Тауэра попали в джунгли под тропический ливень, и с нее испарился темно-фиолетовый костюм с белой блузкой, а также нижнее белье, я даже тихонечко присвистнул. Остались только украшения и туфли. Косметику, естественно, смыло. Никогда б не подумал, что женщина с лицом в разноцветных разводах пробудит во мне желание, но случилось. По счастью, я-то остался при одежде, а на перемещения я всегда надеваю что-нибудь свободного кроя. С другой стороны, Маргарита особо меня не разглядывала, так что не смогла бы ничего заметить. Она не стала прикрываться руками или волосами, только стояла, часто моргала и кусала губы. Потом спросила:

— Это нормальное явление?

Контраст между деловой серьезностью ее тона и оголенной смуглой кожей был настолько уморительным, что я вновь был вынужден прикусить щеку изнутри. Вряд ли она оценит жеребячье ржание посреди деревьев, лиан, струй дождя и одуряющих запахов.

— Мадам, — со всей возможной осторожностью начал подбирать слова я, — обычно такого не происходит, но сновидение — вещь непредсказуемая. Однако, — сразу исправился я, — одно точно могу обещать: мы проснемся в положенном месте, и все ваше будет при вас. — К сожалению, мысленно добавил я.

— Ну хорошо… Нам, наверно, туда? — она махнула рукой на особо привлекательный, усеянный яркими цветами участок растительности. Я пожал плечами — это все равно, в какую сторону, тут главное: провести определенное количество времени внутри сна. Однако клиента надо было уважить, и я склонил голову, признавая ее правоту.

Мы двинулись вглубь джунглей, и вскоре наткнулись на столь плотное переплетение веток, что стало ясно — дальше путь заказан. Я зажмурился и представил себе мачете. Твердая рукоятка оружия сразу скользнула в кулак. Дальше дело пошло гораздо веселее: я шел спереди, отодвигая пересеченные ветки, листва вместе с дождевой водой сыпалась на меня и Маргариту, под ногами хлюпала размокшая почва. Жарко, влажно, учащенное женское дыхание сзади…

При борьбе с очередным хитроумным переплетением случилось нечто, на что я в стандартном прохождении сна даже не обратил бы внимания. Мачете соскользнуло и рассекло кожу на пальцах левой руки. Острая, обжигающая боль и набухающие крупные капли крови. Если второе — естественно, то первого не должно быть! Хорошо, что я успел сжать зубы и не застонал, а выражение моего лица Маргарита не видела.

Так, собрались и пошли дальше! Совсем скоро выход, то есть момент пробуждения. Внутренние часы работали четко. Еще раз взглянув на саднящие кровоточащие пальцы, я вломился в только что образованный проход, деревья вокруг меня закружились в бешеном хороводе, а все запахи разом исчезли. Прибыли!

Открыв глаза, я сразу посмотрел на кровать справа от меня. На ней лениво потягивалась полностью одетая Маргарита Бродер, весьма довольная приключением. У меня на этот счет было совершенно другое мнение. Тем более, когда я присмотрелся к своей левой руке. Раны перестали кровоточить, на их месте оброзовались аккуратные белесые шрамы, но осязаемая память о произошедшем, получается, осталась.

Боль от пореза во сне стала последней монетой в копилку странностей. Ненормальное происшествие с одеждой Маргариты, конечно, меня озадачило, но если б только оно, еще куда ни шло, сейчас же я убедился окончательно — Харпер права на все сто и пора всеми правдами и неправдами линять из «Фобетора».

1) Восемьдесят — французы получают эту цифру умножением 4 на 20. Причем так и говорят: «Кятр ван», то есть четыре двадцать.

Вернуться к тексту

2) Гран — согласно английской системе мер и весов, действовавшей до 1985 года, 1 гран равен 64,8 мг.

Вернуться к тексту