Орлица (гет)

Май благоухал.

Расцвели черемуха и яблоня, терновник и вишня. Птицы торжествовали, воздух звенел и переливался, и тем отчетливее слышна была в редкие мгновения тишина.

Положительно, королю очень повезло родиться в мае. Каждый год в этот день проводились гулянья в саду университета в Корлинге, столице Скендии, и сегодня погода не подвела: воздух был невероятно свежим, небо — совершенно чистым, незабудкового цвета.

У пруда студенты затеяли кататься на лодках. Присоединиться мог любой желающий. В сад явились взялись продавцы содовой и мороженого, скамейки заполнились отдыхающими, а многие, приходя группками, устраивались прямо на траве.

Вода плескалась под веслами. Кувшинки еще не цвели, но девушки, которых катали в лодках, нарвали черемухи и теперь сами бросали цветы в воду.

Андерс, конечно, знал, что Кларе захочется покататься, и едва они вошли в сад, повел ее к пруду, по дороге купив букетик черемухи. И вот они уселись в лодку, Андерс налег на весла — и скоро они стали приближаться к середине пруда.

Сверкали брызги, играли на воде солнечные пятна. Клара хотела бросить в воду одно соцветие, но пожалела. Вместо этого она в упор посмотрела на гребущего Андерса. Он раскраснелся, вечно лохматые волосы еще больше растрепались, потому что шляпу он снял. На худом вытянутом лице трогательно-ярко, как пыльца, золотились веснушки. Улучив момент, Клара чмокнула его в нос.

— Ты нас утопишь, — Андерс поправил ей локон.

— По-моему, ты умеешь плавать, и я тоже.

— Вода еще очень холодная. Мы оба можем простудиться.

— Тогда остается надеяться на удачу, — Клара засмеялась. Андерс с притворным осуждением покачал головой.

— Удача мне нужна в работе, да и тебе тоже. Не будем расходовать ее попусту.

Да уж, тут он был прав. Клара давала уроки игры на фортепиано и на гитаре. дети все были разные, попадались и самые непредсказуемые, а еще более непредсказуемыми были их родители. А сам Андерс и вовсе был частным сыщиком. То есть сначала был помощником опытного сыщика, мистера Барроу, а год назад оформил лицензию и стал сам вести дела. Клиентов было немного, да еще пару раз Андерс уже серьезно рисковал при расследованиях. Кое-что до сих пор вспоминать очень страшно.

И все-таки они теперь слышат пение птиц, наслаждаются красотой свежего майского дня. Они живы и по-прежнему рядом друг с другом. И может быть, впереди еще вся жизнь, ведь они так молоды. Кларе в июне скоро исполнится двадцать два, Андерсу в июле — двадцать восемь. Так хочется взглянуть вперед, на эту дальнюю дорогу, и еще сильнее — чтобы бесконечно длилось мгновение тихого счастья.

— Глянь-ка, — позвал ее Андерс. — Кажется, Себастьян и Летиция все же взялись за ум и отправились прогуляться. И звезда журналистики с ними. А еще одну я не знаю.

Клара посмотрела на берег. Точно, вот ее подруга и бывшая одноклассница Летти — в развевающемся платье, румяная, машет им рукой. Вот ее муж Себастьян — врач, старинный друг Андерса и вообще замечательный человек, приветственно кричит что-то. Джорджи, еще одна из их компании, успела обменяться с Андерсом насмешливым поклоном. А рядом...

— Это Карен. Она тоже училась с нами, но уехала за границу еще до того, как мы с тобой познакомились. Значит, она вернулась?

Андерс не отвечал, молча разглядывая незнакомую ему девушку.

Карен Голд стояла на мостках, как всегда, погруженная в задумчивость. На ней было изумрудное платье, очень короткое, должно быть, по заграничной моде, черные волосы падали на плечи волнами. Лицо казалось еще бледнее, чем было, из-за зеленой тени от кружевной шляпки. Кларе показалось, что Карен выглядит взрослее их всех, даже Андерса, и вообще за годы, проведенные за границей, стала усталой и печальной.

Анддерс причалил к берегу, помог выйти Кларе. Друзья окружили их, Клара поцеловала Карен и представила ей Андерса.

— Вы из креннов? — спросил он сразу. — У вас характерная внешность.

Клара знала, что Андерс и сам по материнской линии был из того же горного племени, что и Карен. У них был удивительно похожие глаза: крупные, ярко-синие, с тяжелыми ресницами. Прекрасные глаза.

Карен на его вопрос только кивнула.

— Я как будто приехала в другой мир, — печально улыбнулась она Кларе. — Все замужем, даже Лиза.

Клара немного смутилась: они с Андерсом не были повенчаны.

— Лиза вышла замуж? — удивилась Летти. — Я что-то пропустила?

— Ты не смогла понять, что Лиза замужем за своей работой, — фыркнула Джорджи.

— На такой свадьбе не погуляешь, — подхватил Себастьян.

— А мы полюбили сплетничать, ведь мадам Айсви за это больше не отругает? — спросила вдруг Карен, и все дружно фыркнули. Да уж, в школе у них сплетни не одобряли, и в самом деле было нехорошо смеяться над подругой у нее за спиной. Андерс уступил Себастьяну лодку, тот прокатил Летти и Джорджи. Карен кататься отказалась. Наедине они с Кларой не оставались, а расспрашивать ее о прошлом даже в присутствии Андерса и прочих подруг было неловко.

Внезапным появлением Карен сюрпризы дня не кончились.

Не прошло и часа после возвращения Андерса и Клары с прогулки, как в дверь позвонили. Кажется, прийти никто не должен был. Когда Клара открыла, то увидела на пороге совершенно незнакомую девушку.

Та была высокой, не ниже Джорджи, но при этом полной, с круглым лицом, рыжими волосами и большими белыми руками. В ней было что-то очень симпатичное, особенно Кларе понравились широко раскрытые голубые глаза. Вообще вид у незнакомки был доброжелательный и, пожалуй, простодушный, но робкий. Пестрое платье, розовое в красную крапинку, и розовое лицо в конопушках придавали ей сходство с гигантским клубничным мороженым.

— Простите, здесь живет Андерс Ивлинг? — пробормотала она, переминаясь с ноги на ногу.

— Да, — Андерс встал в дверях рядом с Кларой. — А вас мистер Барроу прислал? Странно, он ведь знает, что я принимаю...

— Какой мистер Барроу? — воззрилась незнакомка. — А, нет! Меня зовут Розмари Ивлинг, — и тут ее лицо просияло от гордости, и она торжественно пояснила, — я жена вашего брата Брюса. Мы поженились месяц назад.

Андерс скрестив руки на груди, так присвистнул и окинул девшку таким взглядом, что Кларе захотелось наступить ему на ногу. Вместо этого она протянула девушке руку.

— Проходите. Вам, наверное, не мешало бы сейчас выпить лимонаду. На улице так жарко. Меня зовут Клара Уолли, я....

— Любовница мистера Ивлинга, — прервал ее Андерс. Клара сделала ему очень страшные глаза, он только хмыкнул.

— Да я знаю, — выдохнула Розмари. — Мне сказала это мадам Айсви. Ой, то есть она мне сказала адрес, где вас можно найти, а потом уже Фиби мне сказала, что она знает ваш адрес, потому что... Фиби — моя сестра.

— Вы чудесно рассуждаете, — протянул Андерс, покуда Клара вела Розмари на кухню. — А позвольте узнать, для чего вам понадобилось тревожить почтенную женщину и вашу не менее уважаемую сестрицу? Вам понадобились услуги частного сыщика? Неужели маменька или Брюс решили, что я им сделаю по-родственному скидку? Отец бы вряд ли на это понадеялся.

— Андерс беспокоится, не случилось ли чего у вас дома, — перевела Клара.

— Я не беспокоюсь, — еще более ядовито возразил Андерс. — Я спрашиваю. Уточняю. Интересуюсь, по какому вопросу я понадобился всем этим достойным людям.

Розмари, видимо, заподозрила, что ей не обрадовались. Она сникла и растерялась, став совершенно похожей на огорченного ребенка, и даже не знала, что ответить.

— Вы, наверное, понимаете, что в вашей семье отношения не самые простые, — пояснила ей Клара. — Поэтому, конечно, мы немного удивлены вашим появлением. Мы ведь и не знали, что Брюс женат. Точно ничего не случилось?

— Нет, — Розмари вроде бы почувствовала себя увереннее. — Просто... Раз я теперь тоже немного ваша сестра... Я хотела познакомиться, вы же теперь мой брат. Вот и все.

Клара взяла ее за руку, но ничего сказать не рискнула, подозревая, что любые слова сейчас могут разозлить Андерса. Он молчал, и судя по лицу, о чем-то думал, то и дело в кривой усмешке прикусывая уголок рта. Наконец заговорил, странно посмеиваясь.

— Это.. очень мило с вашей стороны. И весьма неожиданно. А мои брат и матушка... Они в курсе?

— Нет, я же знаю, что вы в ссоре. Просто...

— Да-да, я ваш брат, вы моя сестра, нам надлежит знать друг друга. Это все прелестно, вот мы и познакомились. Вы ловко придумали, как меня найти. Даже не представлял, что можно так стараться ради формальностей.

— Почему формальностей? — Розмари, кажется, обиделась. — Ведь я же...

— Хотели познакомиться втайне от мужа с его братом. Вряд ли Брюс обрадуется, что вы ему солгали. Это вам мой первый братский совет: узнайте своего мужа получше. Только, боюсь, после этого мы перестанем быть родственниками.

— Андерс, пожалуйста, достань с буфета пряники, — тему надо было срочно переводить. — Вам нужно подкрепиться с дороги. Где вы остановились?

— У Фиби, моей сестры. Она замужем и живет здесь. Я не с дороги, я приехала вчера вечером.

Розмари провела у них еще час. Они с Кларой очень хорошо поболтали. Андерс долго помалкивал, под конец смягчился, пару раз пошутил и заодно посоветовал, куда можно сходить, пока она гостит у сестры. Когда довольная Розмари ушла, взялся за купленную с утра и до сих пор не тронутую газету. Клара села рядом с гитарой и стала повторять мелодию, которую хотела завтра разучить с ученицей.

— Одно из двух, — заявил вдруг Андерс. — Или родители совсем издержались, что вряд ли. Или папаша окосел от жадности.

Клара пожала плечами: намек она поняла, но замечание ей не понравилось.

— Розмари такая славная. На ней вполне можно жениться и по любви.

— Только не Брюсу, — фыркнул Андерс. — У него всегда одно на уме: похвастаться, доказать, что он не хуже. Ну что ж, теперь вдоволь повеселюсь, представляя, как он стыдится жены.

Клара прикусила губу. Андерс был давно в ссоре с родней, а мирить их Кларе запрещал, вообще просил о них по возможности не заговаривать. Но все же возразить ему следовало, да и за Розмари было обидно.

— Брюс мог измениться. А в Розмари нет ничего, за что можно стыдиться.

— Маленькая зануда, — Андерс дернул ее за нос. Клара возмущенно вскрикнула и шлепнула его по плечу.

Он вскочил с дивана, выставив вперед руки:

— Чур, гитару не применять!

— Вот еще, инструмент портить, — Клара аккуратно повесила гитару на гвоздь и взяла оставленную им газету. — Я, знаешь ли, и так...

Андерс взвыл и метнулся к стене.

Несколько минут они носились по комнате, пока не врезались друг в друга и не рухнули на диван. Клара, удерживаясь на самом краю, обхватила Андерса и ткнулась ему под мышку. Там было очень тепло, захотелось мурлыкать.

— Суматошный какой-то сегодня день, — прошептала она. — Забыла сказать: мне Гарри два билета дал. Последний его спектакль в этом году. Давай сходим, а?

— Вечно ты меня используешь в интересах своих друзей, — пробормотал он, гладя ее по спине. — Да и друзей ли, м-м? То-то я этого Гарри у тебя полуголым заставал, пока мы с тобой порознь жили...

— Ну у него рубашки были в стирке, а моя блузка на него не налезала. Мы пробовали. Не ревнуй. Так пойдем? А то опять Летти тащить... Ей с Себастьяном побыть хочется. А Джорджи совсем не любит театр. Даже современные постановки. Даже с Гарри. А Кассандра тоже недавно замуж вышла, и она больше по классике. Ну как и Лиза.

— А Карен? Карен Голд? Она любит театр?

Клара сморщилась, припоминая.

— Вроде... Вроде да. Какой ты умный! И по-моему, развлечься ей стоит. Но все-таки... Ты сам не хочешь?

— Думаю, ей точно нужнее.

Как ни старайся, к примеру, чего-то избежать, но оно иногда все же находит лазейку, чтобы случиться. Возможно, на судьбу человека в самом деле влияет фатум.

Себастьян посоветовал бы видеть в неприятностях возможности для изменений к лучшему. Клара бы посмеялась, представляя Неприятность в облике гигантской амебы, ищущей щелочку в чем-то вроде дощатого забора, отделяющего неслучившееся от жизни. Андерс был бы не против и того, и другого объяснения, и сам мог в зависимости от настроения представлять то и другое, однако, как ни крути, неприятности продолжали настигать.

Ему не удалось избегнуть похода в театр. Клара в самом деле договорилась с Карен Голд и отдала один билет ей, но накануне спектакля довольно сильно простудилась и предпочла остаться дома. И конечно, кому пришлось отправиться в театр вместе с Карен, чтобы избежать неловкой ситуации?

К счастью, Андерсу хотя бы не пришлось заезжать за Карен: договорились, что она будет ждать у театра. Клара, невзирая на озноб, слабость и боль в горле, сама почистила ему выходной костюм и завязала галстук.

— Обещаю написать тебе в ближайшее время, — с серьезнейшим лицом пообещал Андерс, надевая плащ: в последние дни резко похолодало.

— А я обещаю ждать тебя, хотя бы прошли годы, — в тон ему ответила Клара.

Корлинг был полон вечерней суматохой и шумел едва ли не сильнее, чем по утрам. Улица перед театром была полна народу, и все же Карен Андерс заметил сразу. Она стояла у высокой липы, в черной шляпке и простом темно-синем плаще, вертела в пальцах тонкую ветку черемухи, ощипывала цветки и бросала на тротуар. Андерс подумал, что черемуха совсем неуместная в ее руках, а еще подивился, как с такой спокойной, погруженной в себя девушкой могла дружить оторва Джорджи. И что заставило ее уезжать за границу, что за жизнь она там вела? Карен не походила на легкомысленную искательницу приключений, но Андерс почему-то сильно сомневался, что за границей она занималась благотворительностью.

При его приближении она подняла глаза. Поздоровалась скупо, небрежно бросила цветок и протянула пахнущую черемухой руку. Почти не улыбнулась, лишь формально приподняла уголки губ.

— Надеюсь, Кларе лучше. Идемте.

Покуда они входили, сдавали плащи в гардероб, Андерс с любопытством следил за ее походкой. Он еще не видел подобной упругости в движениях, такой значительности облика. Что-то завершенное в ней было, законченное — в этой волне блестящих черных голос, повороте головы, в тонких пальцах и в самой ее манере говорить, простой и сдержанной.

Покуда они шли в зрительный зал, волнение нарастало, и лишь когда они уселись и Андерс отвел глаза, он опомнился. И тут же устыдился страшно.

Раньше его никогда не волновала физическая красота женщин. Первая девочка, на которую он обратил внимание в школе, Памела, новенькая, пришедшая в выпускном классе, запала в душу нежным голосом и, кажется, острым умом. Впрочем, она ни о чем не догадалась, он не решился даже намекнуть, что она ему нравится.

К девице, с которой стал мужчиной, к Хелен с параллельного потока, он и вовсе не чувствовал ничего, хоть она и была смазлива. Студенческая попойка — и вот они проснулись в одной постели. Еще пара встреч — и все сошло на нет.

И Памелу, и тем более Хелен он даже не сравнил бы с Кларой. Перед глазами встала ее маленькая фигурка, он словно увидел бескровное, худенькое личико. Она сейчас доверчиво ждала его, а он...

"Я просто забылся. Уже все прошло". Однако снова посмотреть в сторону Карен он решился, лишь когда погас свет.

Перед ним была всего только красивая молодая женщина с неподвижным лицом, одетая в черное платье. Безусловно, выраженный креннский тип, внешность на редкость гармоничная. Впрочем,это ничего не значит.

Андерс решил, раз уж довелось прийти в театр, попытаться получить от спектакля удовольствие. Тем более, все же шла не одна из тех занудных пьес с долгими разговорами, которые когда-то любила мать и которые вызывали у него сводившую скулы зевоту. Режиссер взялся за постановку легенды об астрономе и алхимике, в недобрый час встретивший Волшебницу ночи.

Он думал, рыжий красавчик Гарри добьется главной роли, однако актер был совсем на него непохож. И лишь приглядевшись, а больше вслушавшись, Андерс узнал Клариного приятеля в горбуне, слуге волшебника. Легенда выставляла его просто завистником, но спектакль, надо признать, добавил ему противоречий, и Гарри удалось, чтобы ему поверили, испытали сочувствие.

— Вам не кажется, — вдруг заговорила Карен ближе к антракту, — что режиссер нарочно подыгрывает слуге? Алхимик по сравнению с ним — избалованный мальчишка.

— Скорее он подыгрывает исполнителю, дав ему выигрышную роль. Режиисер — женщина, и с исполнителем у нее был роман. Я его немного знаю, — пояснил Андерс.

— Я тоже его однажды видела, это же друг детства Клары. И я слышала, что это ему мы обязаны билетами, — Карен слегка наклонилась вперед, изучая сцену. Андерсу невольно бросились в глаза безупречные линии ее профиля, благородный очерк головы, гибкая шея. "Она не сказала еще ничего путного", — одернул он себя снова — и тут же невольно подивился, насколько белой была ее кожа. Как будто светилась в полумраке зрительного зала. Какие яркие краски — и ни капли вульгарности, только жуткая пронзительность, словно в сердце входит нож, который метнул враг.

— А вы не загорели на юге, — заметил он довольно развязно, сам не зная, зачем.

Она усмехнулась.

— Я и не пыталась.

Что-то странное, надлом или горечь, он услышал в ее голосе. И что-то шевельнулось в душе, похожее на жалость.

"А ты подумай, почему она могла приехать с юга такой бледной? Где она на самом деле была? В каких делах участвовала?" Да, об этом следовало подумать хотя бы потому, что эта женщина теперь находилась рядом с Кларой и всеми ее подругами, в числе которых была и жена Себастьяна. Совсем не хотелось бы видеть рядом с ними кого-то опасного.

— Интересно, — не удержался он, — как можно не загореть, живя на юге.

— Можно, — равнодушно ответила Карен. — Если закрывать лицо.

— И где же вам понадобилось закрывать лицо?

Она усмехнулась.

— Скучно. Подумайте немного сами. Вы ведь сыщик. Неужели вам люди всегда все сами говорят?

Андерс подавил невольную злость. Не то, чтобы он стал сыщиком по своему особенному желанию, и не то, чтобы у него слишком хорошо шли дела. Когда он уходил от мистера Барроу, своего патрона, тот только головой покачал.

— Вам будет трудно находить клиентов. Способности у вас очень средние. К тому же вы увлекаетесь и красуетесь.

И хотя Андерс убеждал себя, что нуждается только в куске хлеба для них с Кларой, все же с самого детства он привык быть лучшим во всем. Так что замечание Карен задело больше, чем хотелось бы.

На раздумья, впрочем, понадобилось совсем немного времени.

— Вы были среди пустынь.

— Верно, — согласилась она очень тихо. — И предваряя дальнейшие расспросы: не сделала там ничего плохого. Вот в Ремилии — да, чуть не встала на скользкий путь. Но все же не встала. Так что не придумывайте лишнего.

— Я вообще не думал о вас, — Андерс покраснел. — Я смотрю спектакль.

— Я тоже. Не мешайте.

Едва дождавшись антракта, Андерс вышел в фойе.

Яркий свет и холодный воздух — должно быть, где-то рядом был сквозняк — подействовали отрезвляюще. Он успокоился, смог вернуться и в полном молчании досмотреть второй акт. Потом проводил Карен домой: она совсем недавно сняла мансарду, отселившись от Джорджи. Глядя в окно трамвая, который вез к дому, уже и забыл, что за странные чувства охватывали совсем недавно.

Несмотря на сумерки, Клара еще не зажигала свет. Забравшись с ногами на диван, она слушала радио. Услышав, как он вошел, радостно вскрикнула и подскочила. Андерс подхватил ее и поднял, как ребенка.

— И зачем было заставлять меня идти в театр, если ты так скучала?

— Может, как раз, чтобы поскучать, — Клара прижалась щекой к его щеке. — Вот сижу и жду, что ты вот-вот придешь.

— Дрянная ты девчонка, — опустив ее на пол, Андерс покачал головой. — Я мог промокнуть до нитки, если бы пошел дождь, на меня могли напасть бандиты или бродячие собаки, свалиться что-то с крыши — и ты меня бы не дождалась вовсе.

— Но ты же шел в театр? — скрестив руки на груди и склонив головку набок, Клара лукаво на него посмотрела. — Или я чего-то не знаю?

— Не то, чтобы не знаешь. Скорее не учитываешь. Например, я мог впасть в летаргический сон. От скуки.

— Брось! Режиссер хороший, труппа замечательная, а с Карен даже Джорджи никогда не скучала.

Андерс невольно затаил дыхание. Перед ним возникло красивое резкое лицо с губами точно в крови синими, неподвижными глазами. Ее красота скорее пугала, отталкивала, чем привлекала. "Не буду я думать о ней, что за глупости!"

— Хорошо, раз уж я благополучно вернулся, а ты вдоволь наскучалась, давай пить чай.

Несколько дней спустя Андерс зашел в редакцию газеты, где работала Джорджи Хэмиш, дать объявление об услугах сыщика и заодно навестить старую знакомую.

Джорджи, невообразимым образом уместившись на стуле (кроме нее, так только Клара умела), посасывала карандаш и время от времени что-то зачеркивала в лежащей перед ней рукописи. Андерс вошел без стука и уселся рядом, положив локти на стол.

— Кофе нет и не будет, — буркнула Джорджи, не отрываясь.

— Вы здесь его паршиво варите.

— Забыли спросить мнение эксперта.

— В любом случае, ты знаешь, что я не за кофе. В городе все спокойно? Ничего интересного? А то объявление-то я подал, но боюсь...

— В зоопарке слониха родила.

— Рад за нее, хоть и не люблю детей. Но надеюсь, медицинская помощь ей не требуется.

— От недоучки уж точно нет. Драка в ресторане.

— Сами разберутся.

— Па тебя не угодишь. Серьезными вещами ты ведь не занимаешься тоже?

— Нет. А что у тебя?

— В Университетском саду нашли задушенную девушку.

Андерс сморщился. Да уж, таким он точно не занимался: нечего лезть в дела полиции. И вообще, он не любил упоминаний о страданиях и смерти. Тем более, в Университетском саду они с Кларой любили гулять. Было неприятно представлять, что они нашли бы труп или на них мог кто-то напасть.

— Версии есть? Ревность? Ограбление? Изнасилование?

— Вроде нет. Ее уже опознали, студентка. Тихоня. Приезжая. Ничего больше сказать не могут.

Наверное, Клара или Летиция стали бы переживать, что девушку кто-то ждал дома, для кого это известие будет ударом. Андерс предпочитал не представлять такие вещи. Вообще, пора ему была уходить.

В дверях он столкнулся с Карен. Поздоровались оба холодно, почти сквозь зубы. Андерсу показалось, что сейчас она скажет колкость. Нет, ничего: только закрыла дверь у него перед носом.

Розмари никогда не любила и не умела врать. Да и смысла в этом не было. Родителям и сестре она вполне доверяла, они никогда не ругали ее, не упрекали, не наказывали. Брюс давно уже был ей не менее дорог. Розмари знала, что он очень добрый и порядочный человек, который высоко ценит семейные связи. Конечно, он не мог бы не понять ее, если бы она сказала, что без его ведома виделась с его братом. И все-таки каждый раз, когда она хотела ему рассказать, что-то останавливало. Розмари было ужасно стыдно за свою трусость, она ругала себя, тщательно готовилась к тому, чтобы сегодня уж точно признаться — и все-таки молчала.

Лишь почти через месяц она все же смогла признаться. Может, потому что накануне навещала миссис Ивлинг, мать Брюса, и та так пристально посмотрела большими синими глазами, словно ей было известно, что совесть у Розмари нечиста. А может, Розмари слишком огорчилась, узнав, что Брюс снова уезжает в командировку. Он каждый месяц отправлялся по делам в Корлинг, пропадал там несколько дней, и ему удавалось от силы раз ей позвонить, а чаще и этого не было. Розмари каждый раз, проводив его, долго плакала от одиночества. Ведь Брюса уже никто не мог заменить.

Словом, она так расстроилась, что поняла: не может отпустить его, не рассказав правды.

И конечно, она не ошиблась в Брюсе: хоть он и ненавидел брата, но на нее сердиться не стал. Только вздохнул:

— Тебе не стоило этого делать. Он ведь мог запросто обидеть тебя, он на все способен. Постарайся больше с ним не встречаться.

Розмари, конечно, много слышала и про то, что Андерс в детстве был ужасным, и что он обокрал мистера Ивлинга, и что сделал однокурснице подпольный аборт, потому его и выгнали из университета — а порядочная семья не может иметь дел с детоубийцей. И не то, чтобы при первом знакомстве Андерс так уж понравился ей. Но его, хм, подруга, Клара, показалась Розмари милой и неглупой, а такая, конечно, неправильного выбора не сделает. Ну и вообще, нехорошо, не по-человечески отворачивать от родных.

— Я не могу совсем про него забывать. Мы же семья.

— Для него это ничего не значит. Делай, как знаешь, но предупреждаю: он может обидеть очень серьезно. Буквально жизнь отравить. Ладно, давай о нем больше не будем. Ты собрала мне чемодан?

Конечно, все было готово: Розмари хорошо знала обязанности хозяйки. И она даже постаралась не заплакать, пока Брюс не ушел. Только стоя у окна и глядя ему вслед, все-таки пошмыгала носом.

Она очень хотела, чтобы командировки наконец прекратились. А еще — чтобы у них с Брюсом родился ребеночек. О ребенке она мечтала, наверное, лет с четырнадцати, и вообще очень любила детей, умела с ними обращаться и обожала водиться. Розмари уже говорила с Брюсом, он сказал, что совсем не против малыша. Он очень сдержанный, но, наверное, обрадуется, если Розмари забеременеет. Фиби вот сейчас на шестом месяце, и ее муж говорит, что от счастья немного поглупел.

Розмари повздыхала, успокаиваясь, выпила чаю. Вытерла пыль с мебели, подмела пол, оценила, не пора ли постирать. Брюс пока зарабатывал немного, и они не могли приглашать домработницу, как их родители, но Розмари нравилось хозяйничать самой. Сейчас она хотела что-нибудь состряпать, но вспомнила, что никого этим не порадует: Брюса ведь нет. Для себя сойдут и пирожные из магазина.

Розмари обрадовалась, что нашла повод выйти на улицу. Ей всегда было страшновато дома одной, и ночи, когда Брюс уезжал, она старалась проводить у родителей. Но они как раз уехали в Розфильд, лечить папу: у него были камни в почках. Подруг у Розмари почему-то никогда не было. Придется потерпеть дня три.

На улице визжали дети, играя в догонялки, пахло сиренью и выпечкой. Захотелось улыбнуться.

Пожалуй, Розмари была рада, что не пришлось никуда уезжать, Брюс после университета устроился в фирму своего отца. Ей нравился уютный маленький Квинленд, где все друг друга знали.

Розмари купила коробочку с фруктовыми пирожными, но пока домой не хотелось. Она решила завернуть на соседнюю улицу и дойти до школы, которой заведовала хорошая знакомая мамы и миссис Ивлинг — мадам Айсви. Добрая женщина, она иногда говорила маленькой Розмари что-нибудь приятное. А еще она была невероятно красивая, красивее даже мамы, даже Фиби.

Школа была закрытая, только для девочек; располагалась она в старинном двухэтажном доме, среди большого сада, обнесенного решеткой. Скоро, должно быть, она закроется на каникулы.

В саду сидела компания девочек-подростков. Розмари ахнула от удивления: они все, кроме одной, в центре, были рыжие. И где столько набрали? Сама она в классе была единственной рыжеволосой, ее сначала поддразнивали. Ее даже потянуло заговорить с девочками, но она постеснялась и ушла.

По дороге ей попался котенок. Принести его в дом Розмари не решилась, потому что Брюс животных не любил, но в лавочке купила сосиску и накормила. Он тоже был рыжий и тоненько пищал. И такой маленький, что наверняка уместился бы в ладони. Руки у Розмари были большие, почти мужские.

Вечером по радио читали "Вересковое поле" — один из ее любимых романов, с такими невероятными страстями, она каждый раз плакала, когда вспоминала. За окном пошел дождь. Ложась спать, Розмари мысленно пожелала Брюсу спокойной ночи.

Брюс Ивлинг совсем не так представлял семейную жизнь. Он надеялся, что будет гордиться своей женой, что одно ее присутствие станет доказательством: он не хуже других. Вместо этого ему приходилось терпеть рядом непроходимо глупое, уродливое, надоедливое существо без капли вкуса. На ней даже нельзя было сорвать злость: отец велел хорошо с ней обращаться. Свадьба Брюса и Розмари была его идеей.

— Лучше невесты тебе не найти. Она получит половину имущества отца, по характеру покладистая, не гулящая какая-нибудь, да и влюблена в тебя, как кошка. Ты будешь идиотом, если упустишь свой шанс.

Разочаровывать отца не хотелось: и так он был не слишком доволен тем, как проходили первые месяцы работы Брюса в его фирме. Мама попыталась повлиять на решение отца, но пришлось отступиться: он не принял возражений. Она едва добилась, чтобы Брюса и Розмари не венчали, а только зарегистрировали брак в управе. Так оставалась хотя бы возможность развода, но Брюс сомневался, что решится ею воспользоваться: против отца он не пошел бы.

И вот Брюс заключил, наверное, самый позорящий на свете брак. Он и так представлял торжество своих недругов и радовался только, что главный враг — родной брат — не знает о его унижении. А дурища-жена разыскала где-то этого скота с его шлюхой и сама объявила, что они теперь родственники.

Сейчас Брюсу было сложно поверить, что когда-то он сам стал оказывать Розмари знаки внимания — чтобы досадить ее сестре. Той было все равно, а Розмари влюбилась всерьез. И надо же, тогда ему это даже нравилось. В него не влюблялись раньше.

Но оказалось, что важно не только быть любимым — главное, кто именно любит тебя. Розмари с ее по-собачьи преданным взглядом, слащавым голоском, попытками угодить и непроходимой глупостью смертельно надоела Брюсу через полгода. Он не решился поговорить серьезно, но, приезжая домой на выходные или на каникулы, не напоминал о себе первым, если она звонила — говорил скупо, если выпрашивала у него прогулку — демонстративно скучал, а вообще старался видеться как можно реже, ссылаясь на дела.

Но вот он окончил университет и вернулся в Квинленд. И тут Розмари с матерью стали чаще заявляться в гости — он же не Андерс, чтобы хамить гостям. А кончилось все фактически приказом сделать предложение.

К тому времени в Корлинге у Брюса давно была любовница — Джесси, официантка. Очень красивая, тоже до безумия в него влюбленная — но увы, если и умнее Розмари, то самую малость. Она тоже успела ему надоесть, но и эти отношения Брюс по инерции продолжал. А когда женился, понял, что отказываться от них, пока не найдет новую любовницу, не стоит. Без возможности хоть какого-то разнообразия брак с Розмари был бы совершенно невыносим. Джесси сначала плакала, узнав, что он женится. потом смирилась. Он давно предупредил ее, что они не пара. Знала она и о том, что бесполезно пытаться привязать его ребенком. Брюс, в тайне от родителей, нашел бы для нее деньги на аборт, но не более.

...Вечер с Джесси тоже прошел своим чередом. Они прогулялись по городу, поужинали, занялись любовью. Джесси долго болтала, Брюс рассеянно кивал. В конце концов, ему было очень скучно.

Он рассматривал Джесси, и она уже не казалась ему такой красивой. Она слишком густо подкрашивала глаза, рот у нее был великоват. Она слишком часто пыталась привлечь внимание к длинным рыжим волосам. Но пожалуй, это все было не важно, главное — у него с Джесси не было ничего общего, категорически. Как и с Розмари. Они не понимали его и были ему неинтересны.

А ведь когда-то он любил по-настоящему. Он восхищался той девушкой, тонул в своих чувствах, в мечтах. но она оказалась неблагодарной, грязной дрянью и разбила его сердце. Он даже в мыслях не произносил ее имя. С тех пор ни одна женщина его сердце не затронула.

"Неужели я никогда не узнаю, что такое счастье? Неужели моя судьба — быть вечно недовольным тем, что мне дано? И неужели я сам виноват? Но как я могу иначе? Что мне делать, если я и вправду не рад тому, что мне дается? Если хочу другого? Или по крайней мере, того, что мне дано, я точно не хочу?"

День начался с нелепости. Когда на утреннем занятии лучший ученик Клары, Ричард Смолл, сыграл заданную на дом песенку, оказалось, он не обратил внимание на знак диез. Клара указала ему на ошибку, и мальчик расстроился: он был отчаянный перфекционист. Она постаралась объяснить ему, что ничего не случилось, и на всякий случай еще и рассмешила: сыграла ему песенку про пьяного кота.

К детям, которых она учила игре на гитаре, Клара была построже, потому что все мелодии повторяла дома сама сколько угодно. Пианино дома у нее не было, позаниматься пускали то Кассандра, то Марселла, но обеих было немного неловко постоянно беспокоить. Еще она наклеила дома, на кухонный стол, полоски белой и черной бумаги вместо клавиш и "выстукивала" мелодии, чтобы их запомнить. Это еще со Школы искусств выручало.

Вообще Кларе хотелось устроиться куда-нибудь в школу, чтобы под рукой был казенный инструмент, но ее пока никуда не брали: находили недостаточным опыт работы.

До следующего урока — Дейзи Эпсфильд, гитара — оставалось два часа. Клара поспешила на встречу с Гарри: они заранее договорились увидеться в Королевском сквере и немного поговорить.

Гарри встретил оживленный и радостный: Лора Фортескью, молодая женщина-режиссер, с которой он уже два года сотрудничал, решила ставить "Великого шута" и предложила Гарри главную роль.

Клара на секунду замерла: драма была знаменитой, но роль считалась очень сложной. Многие актеры мечтали о ней годами, да немногие режиссеры и брались за эту трагическую пьесу. И чтобы Лора Фортескью решилась на такую постановку сразу после волшебной сказки...

— Смелая она, — вырвалось у Клары. — Стенджинкс — такой сложный автор.

— Лора любит трудности, — улыбнулся Гарри самодовольно. — И я тоже люблю.

Что ж, это была правда. Гарри с его внешностью легко мог стать любимцем публики, играя юных красавцев. Вместо этого он побывал пронырой-карьеристом в сатире "Мэрия", потом слугой-горбуном в "Волшебнице ночи", и вот теперь — сам Поль Великий Шут. Сатирик и поэт, живший почти семьсот лет назад. Карьериста в исполнении Гарри ненавидели, горбуну по большей части сочувствовали, что же сделает ее друг с этой ролью?

— Лора снова будет ставить... В стиле минимализма, да, это так называется? Сосредоточится на характерах вне эпохи?

Гарри потер переносицу.

— Это вряд ли возможно. Мы думаем ограничиться символикой...

Гарри принялся рассказывать любопытные вещи о средневековом бестиарии, и Клара не забывала удивленно кивать, хотя об этом им когда-то рассказывали в школе. Под конец она пообещала помочь с поисками материала в оставшиеся дни до отъезда. Через две недели Клара отправлялась до первых чисел августа к Риверс-Холл, их с Гарри родную деревню, навестить семью.

Андерс на сей раз оставался в городе: в прошлый раз, когда оба уехали отдохнуть, потом до октября едва сводили концы с концами. Он обещал, что в августе обязательно съездит к морю. А Гарри... Гарри и слышать не захотел бы сейчас о Риверс-Холл.

Он любил Лору Фортескью с тех пор, как она пришла в этот театр. Он надеялся на взаимность, хотя она прямо сказала, что любит другого человека. Гарри добился от нее признания как актер, она советовалась с ним в работе над постановками, давала ему, как он и хотел, интересные характерные роли... Он висел на тонкой ниточке надежды. Ниточка обрывалась, он падал — и тут же нащупывал новую. Игра совсем закружила его, он как будто и жизни почти не замечал. Похудел и побледнел — забывал поесть и не хотел высыпаться.

Лора Фортескью, конечно, заслуживала уважения. Женщин-режиссеров было совсем мало, им приходилось преодолевать недоверие, предвзятость, трудиться вдвое больше, чтобы добиться признания. И сама Лора — Гарри познакомил их — оставила приятное, в общем, впечатление. Красивая, интеллигентная, хотя и довольно властная женщина. И она не обязана была влюбляться в Гарри. Но все-таки иногда Клара сильно на нее злилась.

Потому что это сегодня Гарри был оживленным и веселым. А сколько раз он приходил мрачнее тучи, потерянный, тоскующий. Даже рыдал иногда или сколачивал кулаки о скамейку или о дерево, твердил, что ему не хочется жить, обещал что-то сделать с Лорой или тем человеком, которого она любила. И Кларе было очень страшно от своего бессилия, от того, как бесполезно и беспомощно звучали ее слова. Она обнимала его и говорила, что нельзя их трогать, что он потом себе этого не простит, а боль никуда не уйдет, что он очень сильный и сможет вытерпеть. Отчаянно хотелось в это верить.

Она, конечно, знала, что Гарри слишком жизнерадостный и добрый, чтобы действительно... сделать что-то дурное. Но все-таки каждый раз становилось очень страшно. И сейчас было не по себе от того, что может произойти, покуда Клара будет в отъезде.

Но Гарри и тут преподнес ей хорошую новость.

— Я уезжаю на месяц в Розфильд. Может, тряхну стариной... Помнишь, как мы начинали? Когда едва приехали в Корлинг и поступили в Школу искусств, ты на музыкальное отделение, я на актерское. И не было у нас лишнего гроша за душой...

— Снова станешь уличным музыкантом? — Клара улыбнулась, вспоминая, как хорошо было петь и плясать на городских площадях, освещенных солнцем, по-утреннему свежим или по-вечернему усталым. Так же взмывали вверх стаи голубей, рисовали на асфальте дети, летали мыльные пузыри. Один из них она сейчас поймала в ладонь, и он еще несколько секунд переливался, прежде чем лопнуть.

— Да. Пожалуй, иногда полезно вспомнить прошлое, — Гарри улыбнулся немного грустно. Клара загадала, чтобы в Розфильде он встретил хорошую девушку и наконец Лора стала бы для него, как и он для нее, лишь другом и коллегой.

...После занятий с Дейзи Клара купила на ужин овощей и вернулась домой. Андерса не было: у него вчера появился клиент, сегодня он ушел с утра и велел не ждать. Клара вздохнула, представив скучный вечер, позвонила Летти, а после, вдохновленная ее советами, обшарила кухню, нашла немного какао, крошки от печенья и принялась лепить пирожные-картошки.

Дело оказалось совсем несложным, к девяти вечера Андерс уже справился и получил гонорар. Стоило отправиться домой... Нет, стоило купить чего-нибудь, чтобы побаловать себя и Клару, и тогда отправиться домой. Он как раз заметил магазин, который еще работал. Совсем рядом жила Карен, но ведь в такой поздний час ее не могло бы оказаться в магазине, правда?

Ее и не оказалось. Андерс купил сервелат, фрукты и сок. Потом подождал трамвая, но решил, что легче будет добраться пешком. Тем более, вечер стоял очень светлый.

Очень скоро Андерс заметил впереди знакомую женскую фигуру. Сердце сильно кольнуло. После встречи в редакции он какое-то время не думал о Карен, но однажды решил воскресить в памяти странный поход на спектакль. Ее невероятная красота встала перед ним, как живая, он испугался. Но и сладко стало, томительно-сладко, так что видение он отпустил нескоро. А потом его потянуло снова увидеть ее, и после нескольких дней борьбы с собой он все-таки нашел предлог встретиться с ней. Она оставалась отрешенной, то задумчивой, то колючей. И кажется, в ту встречу он разгадал секрет ее красоты: резкие черты и яркие краски были полны тайной, скрывали бунтующую, дикую душу. "Неужели она мне по силам?" — мелькнула тогда мысль, и Андерс даже не смог заставить себя устыдиться. Слишком уж это было заманчиво. Потом, конечно, прошло и стало снова неловко перед Кларой.

И вот теперь Карен шла впереди. Ее черные кудри чуть колыхались, синее матерчатое платье свободными складками падало вниз, заставляя лишь угадывать очертания великолепной фигуры. Ее походка могла быть быстрой, но сейчас она шла неспешно, так что Андерс мог догнать ее, лишь слегка ускорив шаг. Вот она остановилась у огромного куста жасмина, свесившего через забор цветущие ветви. Андрес одним прыжком оказался рядом и схватил ее за плечо.

Вопреки его ожиданиям, она не вскрикнула, только медленно повернулась к нему и загадочно усмехнулась.

— А я уже думала, вы тот самый маньяк.

— Маньяк? — у дивился Андерс.

— Да. Джорджи мне говорила, нашли уже вторую его жертву. И обе задушены.

Андерсу стало сильно не по себе. Надо бы предупредить Клару. И увлечение мгновенно отступило на второй план.

— Так зачем же вы гуляете так поздно? Решили поймать его на живца и сдать в полицию?

Она призадумалась и усмехнулась.

— Боюсь, в одиночку я не справлюсь. Сорвите мне несколько цветков, и давайте немного погуляем.

Андерс подчинился. Один цветок Карен закрепила в волосах, другие нюхала, время от времени роняя на мостовую, а один небрежно отдала Андерсу. Они шли молча некоторое время, потом он снова заговорил: раздражало, что она как будто не замечала его, к тому же в потемках ее низкий голос звучал с необычайной глубиной, его приятно было слушать.

— Я рад, что вы умеете объективно оценивать свои возможности. Из рассказов ваших подруг вы мне казались... немного самонадеянной.

— Клевета, — спокойно улыбнулась она. — В школе я не могла бы сравниться самонадеянностью с Джорджи. А за границей они не видели меня и ничего обо мне не знают.

— И меня это беспокоит.

— Я уже говорила вам, что не сделала ничего дурного.

— Верится в это с трудом.

— Да? А как бы мне следовало вести себя, чтобы вы поверили в мою порядочность?

Андерс едва не остановился. Да, он все же был предвзят к этой женщине, но готов был поклясться, что она скрывает очень многое. Однако с чего он так решил? Как мог он, сыщик с лицензией и почти что врач, опираться на домыслы и так называемую "интуицию"?

— Я вам скажу, в чем дело, — вновь заговорила Карен. — У меня не вызывающая доверие внешность. Мне многие говорили, что я похожа на ведьму. Так что по отношению ко мне можно не искать доказательства, а смело посылать на костер. Так это работало у инквизиторов когда-то, так работает и у вас.

— Бьете на жалость? — пошутил Андерс, только чтобы не признавать ее правоту. — Или намекаете, что вам на самом деле лет шестьсот, не меньше?

Она беззвучно и безрадостно рассмеялась. Нет, она льстила себе сравнением с ведьмой — не блестели яростной радостью ее потухшие синие глаза, и резкая красота не казалась опасной. Разве что так могла бы выглядеть ведьма сломленная, прошедшая застенки и потерявшая магию.

Андерс знал, каково, когда ломают.

— Мистер Ивлинг, — голос Карен зазвучал насмешливо. — Я не разрешала вам дотрагиваться до меня.

Теперь она в самом деле блестела глазами, как ведьма, и улыбалась яркими, точно окровавленными, губами, а Андерс только сейчас понял, что касается ее нагой руки почти у плеча. Белая, как мрамор, кожа была обжигающе-жаркой на ощупь и очень нежной.

И тут он со стыдом понял, что его охватило желание. Карен ушла, продолжая смеяться, не спеша, роняя цветы, а он стоял, прислонившись к холодной стене, и с трудом переводил дыхание. Жалость сменилась ненавистью.

"Сам виноват, идиот. Никогда больше к ней не подходи! Никогда!"

...Дома он оказался уже за полночь. В смутном полусвете фонаря и не гаснущего неба белела разостланная постель. Клара спала, припав щекой к подушке. Пепельные кудряшки закрывали ее лицо, тонкое одеяло съехало до пояса, острые коленки выставлялись наружу. Когда он вошел в комнату, она приподнялась на локте, не открывая глаз.

— На кухне баклажаны и пирожные, — пробормотала Клара и снова упала на подушку.

Неделя прошла будто в бреду. Андерс пытался сосредоточиться на новом деле, с которым к нему обратились — о девице, якобы приворожившей обеспеченного маменькиного сынка. Ерунда невероятная, но все же ему пришлось пособирать доказательства, чтобы убедить очередную истеричку: приворотное зелье вырабатывается в организме ее сыночка само и называется гормонами. Да, пожалуй, на сей раз он обошелся с клиенткой не очень тактично. Она пригрозила испортить репутацию, пришлось извиняться.

Зато эта сумасшедшая сошла за хорошее оправдание перед Кларой. Она заметила его мрачное настроение, молчаливость, стала расспрашивать. Вот и пригодилась сумасбродная клиентка, да и царящая духота сыграла на руку. На головную боль ведь не только женщины ссылаются.

Он любил Клару. Он ни с кем больше не представлял жизни. Пока они жили без брака, потому что Андерсу не очень-то хотелось каких-то официальных церемоний. Но он все-таки знал, что однажды они обвенчаются. Он так и сказал Кларе когда-то, едва они только стали любовниками. Если бы она забеременела, он женился бы немедленно. Но Клара была полностью бесплодна и знала об этом.

Ему было очень легко с Кларой. Он сам удивлялся, что это так, что так быстро получилось привыкнуть быть любимым. Он любил ее голос, манеру говорить, жест, которым она поправляла волосы; он любил ее острые локти и коленки, пальчики с мозолями и неуловимый взгляд зеленоватых глаз. Думать о ней, целовать по утрам, обсуждать новости было неотъемлемой частью жизни.

И вдруг такой же неотъемлемой частью стали обрывки мыслей о другой женщине. Представить украдкой, пока читаешь газету, каковы на вкус ее алые, точно малина, губы. Ощутить бархатную мягкость белоснежной кожи. Провести ладонями по изгибам этого роскошного тела. И разгадать, раскусить ее тайну, сорвать покровы с ее загадочной души, заставить ее нарушить это высокомерное молчание. Сделать ее простой и доверчивой, окутать ее нежностью и жалостью и увидеть в ледяных синих глазах кроткий свет — как у Клары.

В этих мечтах была запретная сладость проступка, который неизбежно откроется, за который будешь наказан — но пока ты нарушаешь правила и радуешься, что не послушался. Чудом удавалось не вздрагивать, когда Клара обращалась к нему. Что бы она сказала, если бы узнала? Конечно, она не должна была узнать. Ей наверняка стало бы больно.

Андерс ведь не собирался ей изменять, он понимал всю чудовищность такого поступка. Ему и не нужен никто был по-настоящему, кроме нее. Но если разобраться, о Карен просто необходимо было узнать больше. Его беспокоили две загадочные смерти девушек, никак — он на досуге проверил — не связанных с криминалом. Он знал, что ближайшая подруга Карен, Джорджи, несколько лет назад связалась с вором и шулером. Кто знает, не было ли у Карен подобных связей.

При мысли о Джорджи Андерса осенило. Он, как дурак, больше месяца не догадывался просто спросить у нее.

Даже в редакцию идти не пришлось — шанс подвернулся в тот же вечер. Себастьян позвал Андерса в гости, как раз когда у Клары был урок; к Летиции в это же время зашла Джорджи. Андерс вызвался ее провожать и сразу приступил к расспросам. Джорджи, что его удивило, не стала долго запираться.

— Ну да, Карен не паинька. Жить чем-то надо. Она же из креннов, а там так положено: или ты в клане и слушаешься старших, живешь, как скажут, заставляют замуж выйти или рожать — так и делаешь. Или про тебя забывают, и никакой помощи.

Андерсу стало грустно. Кольнула жалость. Все же у них с Карен было достаточно общего.

— Отец Карен ей хоть на первое время денег дал, перед тем, как она за границу отправилась. Там она натурщицей была и сама рисовала. А когда стало совсем тяжело... В общем, Карен и ее тогдашний любовник, художник, попробовали кого-то обокрасть и попались. И вот один человек, путешественник, ученый — он их выручил. А потом взял Карен с собой, в пустыни.

— Путешественник? — спросил Андерс с сомнением.

— Да, путешественник и писатель. Вообще-то этнограф. Он сначала брать ее не хотел, но ей самой хотелось мир посмотреть. Она его... полюбила, — Джорджи пожала плечами. — С ними много разного случалось. Их однажды даже чуть не убили бандиты из местных. Потом он пошел дальше на юг, в джунгли, а Карен не взял. Велел вернуться. Мол, он и сам туда впервые отправляется, мало ли, на что наткнется. Но его сказал не ждать, жить своей жизнью. Такой человек, в общем.

Джорджи говорила короткими фразами, с трудом подбирая слова. Она, как и Андерс, не привыкла рассуждать вслух о таких материях. Андерс задумался: путь Карен оставался ему все же подозрителен, хотя рассказ Джорджи, безусловно, вызывал сочувствие к этой девушке. С ней жестоко обошлись — разумно, но и жестоко. Андерсу уже случалось и рисковать, и он понимал, что это не может пройти для человека бесследно. А ведь Карен еще так молода.

Его интерес к ней не угасал, и ничего не оставалось делать, как вызвать ее на встречу, на откровенный разговор. Правда, не в присутствии Клары. Андерс решил дождаться, пока любимая уедет из города.

Поезд отходил в четыре. Клара и Андерс на вокзал явились за двадцать минут; он, как обычно, помог ей внести в вагон чемоданчик. Клара обещала позвонить в ближайшие дни: ее семье еще не провели телефон, приходилось у кого-то просить. Сам не зная, почему, Андерс долго сжимал ее руку. Уходить не хотелось, хотя провожающих уже попросили покинуть вагон.

— Постарайся уехать отдохнуть, когда я вернусь, — Клара погладила его по руке. — Ты, кажется, совсем измотался.

Стало тяжело и жутко до тошноты. "Я просто волнуюсь за нее".

— Осторожнее там у себя.

— У нас редко когда что случается. Здесь не Корлинг. Вот ты будь осторожен. Не берись за слишком опасные дела. И не подходи к Себастьяну, когда он чихает.

Андерс прижал ее к себе, чмокнул и живо выскочил из вагона. Потом долго шел за поездом, хотя давно перестал видеть Клару в окне. Остановился, не спеша вернулся в здание вокзала, зачем-то в буфете заказал чашку кофе.

Он остался один. На целый месяц.

"Глупо. Скучно будет. И питаться снова придется всухомятку, готовить отвык". Можно было какие угодно мысли прокручивать в голове, чтобы только не сознаваться в охватившем его тревожном возбуждении. Он как будто ждал чего-то, что должно было вот-вот случиться. Он так не волновался, даже когда в шестнадцать лет, чтобы что-то доказать отцу, украл его бумаги, а потом якобы сам нашел. Все дни, пока правду не раскрыли, пусть он и твердил себе, что все пройдет гладко и никто ничего не заподозрит, на краю сознания билось это ожидание, смешанное со страхом. Страх оправдался: его разоблачили, и последствия оказались очень и очень неприятные. Но сейчас... Он сам не знал, что ждало впереди. Но страх будил и азарт, и желание доказать, что он не трус.

"Нет", — сказал себе Андерс, оказавшись дома и увидев телефон. И сразу набрал номер квартиры, где жила Карен. Клара список номеров всех друзей приклеила на стену.

"Нет", — он стал ждать, пока возьмут трубку

"Нет", — в последний раз сказал он себе, когда в трубке раздался голос Карен.

— Я хотел бы поговорить с вами как можно скорее. Вы сможете приехать ко мне домой? Клары нет, она уехала только что.

"Я только поговорю".

Пока он ждал, погода совсем испортилась. В комнате сильно потемнело, хотя небо оставалось белым, лишь над самым домом виднелась сизая туча. Страшный ветер гнул деревья в дугу. А они были черные, как и силуэты прохожих, как прямоугольники домов.

Андерс понадеялся было, что в такую погоду Карен не выйдет из дому, но вскоре в дверь позвонили. Открыл — она стояла на пороге.

Ее черные волосы разметались в беспорядке, пальцы немного нервически мяли край плаща, грудь вздымалась.

— О чем вы хотели поговорить со мной?

Горло перехватило. "Но мы ведь в самом деле только поговорим".

— Я хотел.... Может быть, кофе? Вы продрогли, должно быть, — он закрыл дверь и повернулся к ней.

— О чем вы хотели поговорить? — повторила она, глядя ему в глаза.

— Я хотел извиниться перед вами, Карен. Теперь я узнал о вас... Немного поговорил с вашей подругой... с Джорджи... и узнал больше. Признаюсь, я был глуп.

— Были, — насмешливо согласилась Карен. — Но еще глупее вы сейчас. К тому же вы трусите.

— И в чем же? — он скрестил на груди руки. Только не поддаваться, что бы ни чувствовал.

— Вы трусите сказать, зачем на самом деле меня сюда пригласили. Именно теперь, когда Клара уехала.

Имя заставило на секунду ужаснуться тому, что он делал, но дольше Андерс отвлекаться не мог. Остановить себя уже не было сил.

— И зачем же?

Карен молча прильнула к нему и поцеловала в губы.

Задрожав, он провел руками по ее плечам, сбрасывая на пол плащ. Ее руки заскользили по его груди, ловкие пальцы стали расстегивать пуговицы его рубашки, горячая ладонь нырнула под ткань — он ощутил ее прикосновение у самого сердца. Она ласкала его, и тело горело, откликаясь на ласки. "Клара", — попробовал он в последний раз подумать про нее и тут же отмахнулся. "Один раз. Лишь раз я это сделаю. Слишком уж хочется, иначе взорвусь. А когда Клара вернется, она ничего не узнает".

Он целовал нежные, розоватые ладони, благоухающие черемухой. Ласкал белую, как лепестки жасмина, кожу. Пропускал между пальцами черные спутанные кудри. Карен впилась ногтями в его плечи, но от боли стало лишь слаще и острее наслаждение. Комнату озаряли белые вспышки молний, стекла тряслись от грома и града. А любовники стонали, рычали и хохотали, извиваясь на полу.

Андерс не хотел, чтобы это кончалось: никогда он не чувствовал в себе такого прилива сил, горячности, торжества. Как будто огонь горел в руках, и он горы был готов свернуть. Но все же они подошли к пределу. Пришлось остановиться, прерваться, перевести дух. Андерс откинулся на диван, запрокинул лицо. По лбу стекал пот.

— Хочешь пить? — спросила Карен дружески просто. Сама прошла на кухню, принесла воды, отпила из того же стакана. Они долго молчали, она заговорила первая:

— Что теперь будем делать?

"На один раз?" — вспомнил Андерс свои мысли и едва сдержал горький смех. Неужели он сможет согласиться, что такого больше не повториться в его жизни? У него сил не хватит отказаться именно сейчас.

"Клары еще месяц здесь не будет. Мы успеем..."

— Я не люблю тебя, — отчеканила Карен. — Не знаю, что у вас вышло с Кларой, но я тебя не люблю. Помни об этом.

Андерс на миг ощутил пустоту и досаду, но сейчас ему море было по колено, и он лишь привлек Карен к себе:

— Может, ты меня просто плохо знаешь? Узнай получше, тогда посмотрим, что ты скажешь.

Из квартиры Андерса и Клары Карен выскользнула ранним утром. Смешалась с прохожими и порадовалась, что пока ей не грозит спешить в контору, чтобы убивать там день за днем. Пока ей хватало на жизнь заработка натурщицы и денег с заложенных в ломбард безделушек, подаренных отцом и поклонниками. От Винсента вот остались лишь деревянные бусы, и с ними Карен не рассталась бы ни за что.

Карен не стала дожидаться трамвая: покуда идешь пешком, удобнее слушать себя. Солнце начинало припекать, день обещал настать жаркий, и это радовало. Столько дней прокочевав с Винсентом в пустыне, она полюбила жару.

Полтора года прошло с тех пор, как они расстались, но его образ не замутился, воспоминания дарили всю ту же сладость — и ту же боль. И они были гораздо ярче, чем чувства от пережитого со вчерашнего вечера.

Да что там! Соблазнив незаконного мужа одной из подруг, Карен не почувствовала ничего. Ни торжества, ни угрызений совести. В самом деле, Клара или узнает об измене, или останется в неведении. Первое для нее лучше, потому что она сразу поймет, что рядом с ней — безвольный человек, ставящий все их общее прошлое куда ниже собственной похоти. А если нет — значит, прозрение всего лишь наступит позже и не из-за Карен. В любом случае, любящий мужчина не смотрит на других женщин.

А ей самой было все равно, чем заполнять время, лишь бы не думать о Винсенте. Конечно, Андерс Ивлинг не годился Винсенту в подметки. Заурядный человек, полный самолюбования, воображающий, будто в нем есть нечто особенное. И хорошо, что ничего особенного нет: с настоящими талантами он бы совсем разложился. Собственно, Карен и уступила ему только потому, что этот капризный мальчишка все равно не отстал бы, не получив желаемое. Да еще потому, что даже в его объятиях можно было представить, что это Винсент вернулся к ней. Закрываешь глаза, и те неповторимые мгновения — как жемчужины в ладони.

Она пока решила сохранить в тайне от общих знакомых. Джорджи, конечно, поняла бы, а Кассандра по крайней мере промолчала. До мнения Летиции и Лизы Карен не было особенного дела, она невысоко оценивала их умственные способности, хотя знала, что у них есть другие достоинства. Но ей не слишком хотелось, чтобы ее имя связывали с именем человека, которого она презирала. Как жестоко, однако, судьба вновь и вновь обламывал ей крылья. Карен оказалась заурядной художницей, никуда не годной воровкой, она струсила, когда пришлось рисковать жизнью, она не смогла удержать рядом человека, которого считала достойным себя — и теперь не имела сил даже грубо отвадить похотливое ничтожество. Андерс, прощаясь, сказал, что очень хочет новой встречи, и Карен ответила, что придет этим вечером.

Интересно, что сказали бы сейчас отец и мать, если бы ее увидели? Они запомнили ее не такой. Они отпустили, потому что знали: она не сможет жить по законам клана. А мадам Айсви, директриса школы — кто другой так понимал? Что она сказала бы сейчас, если бы Карен рассказала про свое позорное прозябание? Нет, показаться на глаза кому-то из них слишком стыдно.

Клара жалела ее. Даже Летиция, всегда ее не любившая, немного жалела. И даже Андерс — как жалел бы, наверное, беременную от клиента проститутку. А у нее уже не было сил протестовать, не было сил даже огрызаться.

Карен была в тупике.

Лето выдалось жарким, с изобилием цветов и удивительной красоты закатами. Каждый вечер Клара с мамой сидели у окна, смотрели на небо и подолгу разговаривали. Мама этим летом осталась одна: Густаву, брату Клары, не давали отпуск (он служил в полиции в Гардинбурге), а Нора, младшая в семье, выпросилась съездить к родственникам. Потом Нора тоже собиралась в Гардинбург — учиться на массажистку. Доктор Стиффорд, друг покойного отца Клары, обещал помочь.

Очень многим семья Клары была обязана этому человеку, и тем печальнее было видеть, как он стареет — все такой же одинокий, как и был. Теперь Клара знала о близких больше, чем в детстве: мама давно многое ей рассказала. И про то, что доктор Стиффорд когда-то был женат, но жена его бросила (вот дура). И про то, что еще один папин друг, прежний священник в деревенской церкви, отец Грегори, в юности, в войну, был партизаном и чудом выжил во время расстрела. И отец Грегори, как оказалось, уезжая, оставил детям покойного друга несколько книг, только они оказались слишком сложными.

Он уехал, а доктор Стиффорд лечил больных, играл с детьми, ругался с местными помещиками и иногда выпивал. И чем дальше, тем заметнее это становилось. Мама Клары и сама она пытались найти средство, чтобы остановить его, но он никогда никого не слушал. В нынешний приезд Клара заходила к нему почти каждый день, и он ей радовался, как дочери — и все же вечером снова шел в паб.

Деревня продолжала жить размеренно, но перемены становились Кларе все очевиднее, и почему-то она грустила. Время летело, приятели ее детства взрослели. Вышла замуж и уехала Софи, первая любовь Гарри. Молли, еще одна ее прежняя подруга, работала учительницей физкультуры где-то в городской школе. Умерли многие, кого Клара успела запомнить в первые годы жизни. Не стало отца Софи, не стало и силача Вилли, огромного кузнеца, добрейшего человека на свете. Две липы, посаженные у плиты на месте гибели папы, уже выросли.

Клара сама приходила к нему, говорила. Приводила Андерса. И все чаще ловила себя на мысли, что тогда, в детстве, все-таки не осознала всего ужаса утраты. Все-таки с возрастом родителей начинаешь любить иначе — как людей, которые уязвимы, которых легко потерять.

— Как ты здесь будешь одна, когда Нора уедет? — однажды вечером спросила Клара маму. Та только плечами пожала.

— Я еще совсем не старая. На здоровье не жалуюсь. Поговорить люблю, но могу и помолчать. И доктор Стиффорд ведь обещал тебе, что лучше упрячет меня в больницу, чем даст спокойно умереть, — мама рассмеялась.

— Может, ты все-таки переедешь к кому-нибудь из нас?

— Не стоит. Не люблю я срываться с места. Это ты у меня летучая, — мама поцеловала Клару.

Она была права, наверное. Хотя Клару и не тянуло куда-нибудь уехать из Корлинга, но жизнь там была движением, полетом по улицам: от ученика к ученику, от знакомых к знакомым. И в маленьком городе или деревне, наверное, Клара почувствовала бы себя птицей в клетке. Хорошо было месяц пожить размеренной жизнью, побыть с родным человеком, вспомнить детство. Но потом снова потянет улететь в Корлинг, к Андерсу.

Насчет Андерса Клара немного тревожилась. Они пока созвонились только однажды, и он сразу предупредил, что у него много дел, так что вряд ли он будет появляться дома раньше девяти вечера. Кларе оставалось только вздохнуть: некоторые дела его и раньше бывали откровенно опасны. Например, когда он искал мальчика, ушедшего в секту, то ему и самому пришлось вступить в ту же секту и провести там месяц. Конечно, Клара гордилась Андерсом. И все-таки боялась за него. Было бы так хорошо хоть раз еще за этот месяц, хоть случайно до него дозвониться.

Клара просыпалась по утрам в их с Норой узенькой комнатке, открывала окно и любовалась летним утром — таким бодрым. Шла на рынок, с удовольствием наблюдала за кумушками и сплетницами, за бойкими торговками и отъевшимися рыночными котом и собакой. Днем иногда удавалось уговорить маму разрешить помочь с шитьем: та твердила, что если дочь приехала отдыхать, то пусть и отдыхает.

После обеда Клара гуляла в лесу и в поле, собирала цветы, брела по дороге в Одерстоун, пугая стаи голубых мотыльков. По тропинкам спускалась к речке, петлявшей среди холмов, под ветвями старых дубов, где было темно и прохладно, сидела на берегу, наблюдая за лягушками и стрекозами, а иногда и купалась. Но купаться веселее с кем-нибудь вместе, чтобы можно было брызгаться, дурачиться, плавать наперегонки. Гарри однажды надел на мокрые кудри венок из полевых цветов, став похож на лесного эльфа, и декламировал стихи. А прошлым летом Клара купалась здесь с Андерсом. Запомнилось почему-то, как к его плечу прилипла ряска, Клара ее оттирала, они наблюдали за большой стрекозой кобальтового цвета, а потом нашли в траве ящерицу с желтым брюшком. Пусть он не так красив, как Гарри, шире костью и грубее сложен, но он все-таки был прекрасным, как никто. Только ему об этом знать необязательно, иначе избалуется.

С цветами в руках Клара каждый день шла к плите на месте гибели папы. Может, именно здесь был класс, где они с Гарри впервые танцевали, а папа зашел в класс, увидел их и попытался объяснить, что они делали не так, но сам едва не упал. Папа жил в ее памяти, словно они расстались лишь минуту назад. Может, ей только это казалось, а на самом деле его облик уже стал стал стираться, и она помнила что-то неправильно. Но она все-таки видела его перед собой так же, как высокую траву, пурпурные цветы и далекое, голубое, золотое от зноя небо.

Вечером Клара читала старые, сохранившиеся с детства книжки, пока не начинало темнеть, а поле сидела рядом с мамой у окна и смотрела на закат. И не хотелось подсчитывать, сколько осталось дней до отъезда, но все-таки очень не хватало Андерса.

Сквозь сон Андерсу показалось, что где-то повернули в замке ключ. Он вздохнул, потерся щекой о подушку. Разлепил веки: оказывается, уже был день. Карен еще спала, и он погладил ее шелковистые волосы и сливочно-белое плечо. У нее задрожали ресницы, но она не проснулась. Он приник поцелуем к ее губам и в ту же минуту услышал очень тихие шаги за спиной. Резко обернулся: у дивана стояла Клара и молча смотрела на них, опустив руки.

Андерс сел на постели. Он забыл, что Клара должна приехать сегодня. Он не представлял, что вообще сказать. Она, кажется, тоже. Ее затуманенный взгляд остекленел.

— Я вчера не дозвонилась, — проговорила она наконец, с трудом шевеля губами. — Хотела предупредить, что появлюсь утром.

— Мы выходили гулять, — пробормотал Андерс, чувствуя, как краснеет. Стало жарко, на висках выступил пот. Клара тяжело кивнула, потом прибавила:

— Я вымою руки, — и ушла. Андерс принялся будить Карен. Та проснулась довольно быстро, шумно вздохнула. Пришлось объяснять ситуацию, не теряя времени. Впрочем, кажется, Карен не особенно расстроилась, даже не удивилась. Между тем Клара вернулась в комнату.

— Давно это у вас? — войдя, она сразу села на стул.

— Месяц, — спокойно ответила Карен. — Тебя здесь не было, когда мы начали. Кстати, ты вовремя. Все-таки нужно определиться, как нам быть теперь.

— Как? — машинально повторила Клара. Андерсу показалось, лицо у нее стало восковым. И тут Карен обратилась к нему:

— С кем ты остаешься? Вспомни все, что я тебе говорила.

Андерс замер. Он до этой минуты даже не осознавал, что придется вот так выбирать. Слишком стремительно, внезапно... Карен, с ее жестким голосом, холодным взглядом, прекрасным сильным телом — теперь пугала. Но и оставаться наедине с Кларой... При одной мысли об этом Андерс запаниковал.

— Я остаюсь с тобой, — быстро ответил он Карен, стараясь не обернуться в сторону Клары. Ничего не увидеть.

— Тогда, думаю, нам с тобой надо одеться, ты возьмешь самое необходимое, и мы уйдем. Прочие вещи заберешь после.

Никогда Андерс не чувствовал себя так гадко, как суетясь по квартире, одновременно одеваясь, отыскивая документы, деньги, быстро укладывая в сумку какую-то ерунду. Клара наблюдала, потом стала помогать, и дело пошло быстрее, но стало совсем противно. Карен между тем неспешно оделась и ждала, сидя в кресле.

Когда наконец все было кончено, Андерс хотел на прощание поцеловать Клару, но она вскинула руки, словно защищаясь от удара, и отступила. По ее лицу прошла судорога.

— Прости, — понял Андерс. — Ты, наверное, устала с дороги. Отдохни сейчас.

— Не надо, — прошептала Клара. — Иди.

Закрыв за собой дверь, Андерс все еще чувствовал за ней взгляд Клары.

Карен едва сдерживала истерический смешок. И почему, собственно, она не оставила Андерса и Клару разбираться наедине? Зачем увела его? Как не вовремя в ней вдруг проснулась жалость: слишком уж потерянным он выглядел, пришлось действовать самой. И что же теперь?

Некоторое время они молча шли по улице, куда глаза глядят. Андерс пару раз чуть не врезался во встречных прохожих. Время от времени он широко распахивал глаза и взъерошивали без того спутанные волосы. Наконец Карен это надоело.

— Ну и зачем ты ушел? Ведь ты не нужен мне.

— Я переночую у Себастьяна. Потом найду квартиру.

— За измену Кларе Летиция тебя убьет. Переночевать, конечно, пустит, но все равно убьет. Ладно, пару дней можешь провести у меня. А то подожди несколько часов и приходи просить прощения. Клара — девочка добрая.

Он остановился; кажется, его передернуло. Сильно прикусил губу. Сморщил лоб.

— Я изменил ей. И обманывал месяц. Это немыслимо.

— Как знаешь, — пожала плечами Карен. — Может, ей и вправду будет лучше без тебя.

Он низко опустил голову, но ничего не ответил.

Позавтракать Карен привела его к Себастьяну и Летти — пора уже было поставить друзей в известность. Там же оказались Джорджи и Кассандра, зашедшая выпить кофе перед парами: она осталась при университете и вела какой-то предмет, касающийся философии.

Надо было видеть их лица! Джорджи и Себастьян забыли закрыть рот, Летти опустилась на стул и онемела. Только Кассандра не изменилась в лице, но в ее больших карих глазах отразилось полное недоумение.

Первой опомнилась Летти, хоть никогда раньше она и не отличалась быстрой реакцией.

— Да как вы... могли? — она чуть не задохнулась, тонкие ноздри раздулись, смуглое лицо залила краска, черные глаза засверкали. Руки невольно скрутили салфетку.

— Как вы могли оба? Как ты мог? Клара наша подруга! И она любит тебя! Она тебе верила! Это же... Низость, вероломство... Подло, подло! Каково ей, вы подумали?!

Она швырнула салфетку и опустилась на стул, прижав ладонь к лицу, словно получила пощечину. Себастьян робко взял ее за руку. Джорджи испуганно отодвинулась подальше. Кассандра тяжело вздохнула. Андерс кашлянул.

— Я, конечно, понимаю твое состояние, но мы вообще-то пришли позавтракать. Ты нас угостишь чем-нибудь?

Летти вскочила.

— Перцу ты у меня получишь! В чай! И яичницу с гвоздями!

Себастьян обнял ее и с силой прижал.

— Уходите, — обернулся он к Андерсу. — Потом созвонимся. Учудил ты, друг.

Андерс молча пошел к выходу. Кассандра и Джорджи обе тоже поднялись.

— У меня есть деньги, — обратилась Кассандра к Карен. — Я вас угощу.

— И я, — тут же присоединилась Джорджи.

Джорджи и Кассандра обе были одинаково хороши тем, что никогда не совались в чужую личную жизнь. Джорджи так вообще удивительно скоро опомнилась и стала стрекотать с Карен о городских новостях. У какого-то банкира жена сбежала из дома с драгоценностями и солидной суммой, появившийся было маньяк залег на дно,на раскопках близ Розфильда нашли интересные образцы оружия...

Кассандра не умела осваиваться так скоро. Она молча ела, и Карен предпочла было считать, что хмурый вид подруги объясняется тем, что она вспоминает предстоящую лекцию. Однако Кассандра вдруг негромко обратилась к ней.

— Мне кажется, тебе стоит съездить, навестить мадам Айсви. Ты ведь еще не была у нее?

Отправиться к старой директрисе после такого? Карен невольно стало не по себе. Она принужденно рассмеялась.

— Я думаю, Летти нажалуется первой, и мадам Айсви не пустит меня на порог.

— Летти не нажалуется, ты же знаешь. Она не любит тебя, но не выносит сор из избы.А вам, думаю, нужен... беспристрастный судья.

Карен нервно рассмеялась.

— В таких делах судья один — время. Но ты права, директрису надо навестить.

она с любопытством и почти доброжелательно посмотрела на хмурого Андерса. "Что ж, посмотрим, сколько сможем ужиться вместе. Не прогонять же его".

Клара проснулась, потому что ей послышался — или приснился? — голос Летти. Она открыла глаза, села на постели.

Чувствовала она себя словно только что очнувшейся после операции — с год назад подобное состояние было, когда ей удалили аппендицит. Андерс тогда... Ох нет, она не могла сейчас о нем думать.

Сознание уже прояснилось, но еще ни на что не было сил. Клара смутно вспоминала, как после ухода Андерса и Карен долго сидела, глядя в одну точку, потом почувствовала, что будто бы простыла, заставила себя подогреть чайник и выпить кипятку. Потом разделась и забралась под одеяло, даже не подумав, что следовало бы перестелить постель, ведь прямо здесь... Лежала, отвернувшись к стене, пока не уснула. Странно, что ей приснился голос Летти — как будто та проходила внизу, с той стороны, где открыта форточка.

А потом в дверь позвонили. Клара пошла открывать, не успев даже предположить ничего. К ней вошла Летти. "Значит, мне не приснилось". Наверное, Летти внизу поздоровалась с продавцом из кондитерской, они дальние родственники.

В руках у подруги был бумажный кулек и коробочка с пирожными.

— Ты ведь недавно приехала, — Летиция попыталась улыбнуться. — Проголодалась, наверное.

И тут ее лицо болезненно перекосилось.

— Я знаю. Они заходили к нам. Андерс... И Карен.

У Клары закружилась голова, тошнота подступила к самому горлу. "Нет, только не говорить о них сейчас".

— Тебе плохо? — испугалась Летиция. Клара смогла улыбнуться.

— Нет. Но давай не будем о них говорить. Я не хочу. Спасибо за пирожные. Выпьем чаю.

Теперь Клара ясно ощущала, что голодна. Сил по-прежнему не было, словно она и вправду болела. Но полчаса они с Летти все же посидели, постарались болтать о посторонних вещах, и подруга добилась разрешения прийти завтра.

После ее ухода Клара заставила себя перестелить постель. Входить в ванную почему-то было страшно, как будто спускаться в подпол, зная, что может захлопнуться люк, но и тут она сумела себя принудить. Приняла душ, вымыла голову. Вернулась в комнату.

От тишины было очень тяжело, Клара включила радио. Взяла первую из газет, сваленных в небрежный ворох на одном из стульев.

Еще пять часов — и день будет прожит. Завтра, по идее, должно что-то еще быть. Это очень странно было понимать, честно говоря. Очень не хотелось пока, чтобы снова приходила Летти. А уж мысль о том, что придется самой выйти из дома, вызывала дрожь. А ведь можно еще и кого-то еще из знакомых встретить. А друзья могут и по телефону позвонить. И Андерс может. Клара с трудом заставила себя не отключать телефон.

Наверное, кошмар только начинался. Боль пока вспыхивала лишь изредка, заставляя коротко всхлипывать. "Когда я пойму... Когда я все это почувствую, как есть, я сойду с ума? Нет. Нельзя, наверное". Она не боялась, что ей захочется умереть. Она была живучая.

Каждое воскресение, если Брюс был в Квинленде, они с Розмари обедали у его родителей. Розмари знала, что это дни очень важные, ответственные, и старалась не ударить в грязь лицом. Во всем она слушалась Брюса: ведь ему родителей лучше было знать. И если он говорил, что к ним почему-то не надо надевать ее любимое малиновое платье, а следует надеть скучный серо-голубой костюм, она поступала именно так. И губы не красила любимой алой помадой. И брови не чернила.

Небольшие подарки им она тоже выбирала под его руководством. Однажды, вскоре после свадьбы, правда, купила для свекрови очаровательную статуэтку: целующиеся пастух и пастушка и рядом овечка. Брюсу не показала, решила сделать миссис Ивлинг сюрприз и достала прямо перед обедом. Миссис Ивлинг приняла статуэтку с улыбкой, мистеру Ивлингу, наверное, было не до того, он всегда казался очень равнодушным.Но Брюс почему-то рассердился и очень холодно с ней говорил несколько дней.

Она вообще никак не могла угадать ни с подарками его родителям, ни с рубашками, галстуками и костюмами для него самого, ни с покрывалами, занавесками и скатертями. Поэтому старалась теперь ничего не покупать без его ведома. И еще он очень сердился, если Розмари говорила что-то не то в гостях или когда они сами принимали гостей. А глупости, признаться, она говорила часто. Так что теперь Розмари при чужих людях больше молчала, а еще пыталась читать книжки, которые считались умными, но каждый раз быстро уставала. Странно, вообще-то учиться Розмари никогда не ленилась, хотя получалось у нее не всегда хорошо. А вот не зубрить, а читать для себя и при этом что-то запомнить, понять... В общем, как же надо прочитать книгу, чтобы после этого стать умнее? На этот вопрос ей толком не могли ответить ни мама, ни Фиби, а у Брюса или миссис Ивлинг она и спрашивать-то боялась.

...Этот обед оказался похож на все прочие. Мистер Ивлинг кивнул молодым, сухо спросил, все ли в порядке, и снова погрузился в свои мысли. Миссис Ивлинг, напротив, очень им обрадовалась. Она не отходила от сына, все время шепталась с ним, но и к Розмари обращалась часто.Всего лишь неделю назад она вернулась из Розфильда, с курорта, куда уезжала отдохнуть вместе с мадам Айсви. Мама и папа еще застали их там, причем мама заметила, что мадам Айсви была как будто чем-то обеспокоена. Розмари спросила свекровь, правда ли это и не случилось ли чего.

— Ариэлла — очень ответственный человек, — спокойно ответила миссис Ивлинг. — А в ее школе не хватает четырех учителей.

— Она уже не девочка и не железная, чтобы без отдыха вкалывать, вот и заработала нервный срыв, — вдруг спокойно заметил мистер Ивлинг. — Я ее понимаю. Будет брать абы кого — снизит качество услуги. Упадет спрос. Вот поэтому, — обратился он к сыну, — я и оштрафовал тебя в прошлый раз, понимаешь? Нельзя экономить и не заботиться о качестве.

Брюс покраснел и резко вдохнул. Розмари знала: он очень не любил критику, а мнением отца очень дорожил и старался заслужить одобрение. Ее немного удивляло, почему мистер Ивлинг всегда недоволен сыном: ведь Брюс умный, внимательный и очень ответственный. Она и рада была бы поддержать мужа, но не знала, как. Наконец вроде бы придумала.

— Мне кажется, Брюс все-таки самый умный из ваших сотрудников. Нет, правда, он же ваш сын, а у вас не может быть глупых детей. Хорошая наследственность, — она улыбнулась как можно шире.

— Мы знаем это, — согласилась с ней миссис Ивлинг. — Мы с Юстасом гордимся нашим сыном.

— Точнее, Марта, я надеюсь, что он даст мне повод для гордости, — сухо поправил ее мистер Ивлинг. Брюс бросил на Розмари очень злой взгляд. Но ведь она хотела помочь! Пришлось поморгать, чтобы скрыть слезы.

После обеда Брюс ушел поговорить с миссис Ивлинг, а мистер Ивлинг отправился к себе в кабинет. Розмари через открытую стеклянную дверь вышла в сад. Ей там нравилось, но ни одного слова, чтобы описать его, она не смогла бы подобрать. Досадно, что не взяла с собой никакой книжки, в такую погоду почитать бы на свежем воздухе.

Интересно, расскажет ли Брюс матери, что Розмари видела его брата уже второй раз. Она связала свитер, который для Брюса оказался тесен, и подумала, что Андерсу вещь вполне бы подошла. Она сказала мужу, что попробует передать свитер Андерсу — Брюс только пожал плечами.

Возникли, правда, сложности: Розмари, снова приехав к сестре в Корлинг, позвонила на номер, который ей дали в прошлый раз. Трубку взяла Клара и спокойно сказала, что Андерс теперь живет по другому адресу. А там трубку взяла какая-то другая женщина. Как оказалось, когда Розмари привезла свитер — очень красивая. Словом, получалось, что Андерс бросил Клару ради красивой девушки. Порядочные люди так не поступают. Вот Брюс, например, гораздо красивее Андерса, он унаследовал тонкие черты миссис Ивлинг, а не грубые, как у отца, и он шире в плечах и сильнее, и Розмари наверняка завидуют, что у нее такой муж. И однако, Брюс верен ей, своей некрасивой и глупой жене.

Но все-таки Андерс был родственником, да и свитеру вроде обрадовался, и вел себя мягче, чем в первый раз. Словом, на сей раз Розмари не пожалела, что увиделась с ним. А когда она приехала, муж даже поинтересовался, как прошла встреча. Наверное, они с братом однажды все же помирятся.

Следующий день после визита к родителям прошел ровно. На работу идти не очень хотелось, чтобы не столкнуться с новыми придирками отца. Брюс про себя все чаще называл его замечания именно придирками; ему казалось иногда, что тот ищет повод подчеркнуть свое недовольство. И это, конечно, раздражало, ведь за свое послушание хотелось благодарности. В конце концов, ради планов отца Брюс терпел Розмари! Во время вчерашнего обеда она спровоцировала отца унизить Брюса снова — неумышленно, но какая разница? А сегодня стала снова приставать с разговорами о том, как ей хочется ребенка. Брюс не спорил: кто знает, не побежит ли она жаловаться отцу. Или своей матери — а та выскажет его родителям.

В отличие от Джесси, Розмари и на аборт нельзя было послать. Поэтому пришлось тайком расспросить одного врача, как избежать того, чтобы жена забеременела.

...Несмотря на мрачные мысли, угнетавшие утром, день прошел не так уж плохо. После работы Брюс решил прогуляться пешком.

Вечереть стало быстрее, воздух остывал, но солнце еще было яркое. На улицах Квинленда, конечно, не было такой толпы, как в Корлинге, даже с работы расползались медленно и будто бы незаметно. Интересно, кто из встретившихся Брюсу прохожих мог бы назвать себя свободным человеком? Многие ли? В Корлинге таких было больше, а в Квинленде человек зависел от семьи и от мнения "приличного круга".

Брюс прошел мимо вокзала и хотел было спуститься по каменной лесенке, когда тихий грудной голос спросил его:

— Простите, вы не подскажете, как пройти в гостиницу "Дом для всех"?

Брюс удивленно обернулся. Перед ним стояла невысокая, изящная девушка примерно его лет, Скромное, но изящное серое платье с белым воротничком ненавязчиво подчеркивало стройную фигуру, каштановые волосы убраны в пучок. Лицо с простыми мягкими чертами было нежным, почти детским, но в серых глазах светилось внимание — и, пожалуй, цепкий ум.

— Вам нужно перейти дорогу и свернуть за угол хозяйственного магазина, — объяснил Брюс. Ему, конечно, было любопытно, но же эта девушка и зачем она приехала, но он вряд ли бы решился спрашивать. Однако она снова заговорила:

— Вы не знаете, а от этой гостиницы далеко до школы мадам Айсви? Если слышали?

— Конечно, слышал, — подтвердил Брюс. — Не так далеко, город у нас маленький. Минут двадцать на автобусе. Вы приехали искать работу?

Он успел заметить, что в руках у девушки была сумка лишь чуть больше обычной. Вряд ли она планировала остаться надолго.

— Да, — незнакомка слегка потупилось. Даже смущаясь, она выглядела не глупо, как Розмари, а трогательно. — У меня, конечно, не так много опыта... Вы ведь слышали, эта школа считается очень хорошей?

— Слышал, конечно. И даже знаком с директрисой — правда, не близко.

Ее, кажется, это впечатлило и заинтересовало, но она не стала подробно, настырно расспрашивать. Возможно, не доверяла незнакомцам, Брюс это понимал. Он представился и предложил девушке руку.

— Эми Риверс, — также представилась девушка и оперлась на его ладонь. Он проводил ее до гостиницы, но внутрь не зашел, опасаясь сплетен. Она зашла внутрь, а Брюс задумчиво продолжил путь, вспоминая ее скромное платье, приглушенный аромат духов, скорее свежий, чем сладкий, завораживающий голос и спокойный, умный взгляд. Как бы хотелось снова ее увидеть...

"Прекрати, — оборвал он себя. — Не растекайся лужицей. Ты уже забыл, чем кончилась твоя великая любовь к той гадине? Хватит быть смешным идиотом, твои чувства никому не нужны. И этой девушке, такой очаровательной, мгновенно стало бы противно, узнай она, каким ничтожеством ты становишься, когда влюбляешься".

Брюс встряхнулся, тяжело вздохнул и отправился к Розмари с ее плюшками с корицей и болтовне о котах и младенцах.

Гарри приехал через неделю после ухода Андерса. Другу тоже пришлось все рассказать, хотя вспоминать было невыносимо стыдно. Потом Клара полчаса отговаривала Гарри идти с Андерсом драться.

— Хорошо, — согласился Гарри. — А хотя бы здесь и сейчас высказать все, что я о нем думаю?

— Не стоит. Давай о нем больше не говорить.

Гарри пристально на нее посмотрел, вымученно кивнул и стал рассказывать о поездке в Розфильд, а больше о Лоре и театре.

У Клары были хорошие друзья. Летти навещала ее, помогала по хозяйству, вытаскивала за покупками. Кассандра позвонила несколько раз, а во время последнего разговора упомянула, что мадам Айсви нужна учительница музыки: мисс Эрдли, которая и саму Клару учила играть на фортепьяно и на гитаре, уволилась и уехала.

Клара сперва решила, что вряд ли захочет вернуться в Квинленд. Ведь ей так нравился Корлинг с его кипучей жизнью, высокими домами, трамвайными звонками и вечерами. когда люди, как птицы по гнездам, разлетаются по домам. Понадобился день, что она осознала: в Корлинге ей теперь будет невыносимо. Об Андерсе напоминала каждая выбоина в бордюре, каждый воробей в парке, звонки трамваев и деревья под дождем. И в конце концов, видеть учеников или друзей было одинаково мучительно, потому что все они будили воспоминания.

Клара оставалась спокойной, и это не было притворством: в одиночестве она тоже не плакала, не погружалась в воспоминания. Держать себя в кулаке оказалось куда легче, чем осознать, сколько она потеряла. Но все же что-то в душе болело и жгло, отравляя каждую минуту.

"Это просто самолюбие, — говорила себе Клара, когда становилось до духоты тошно. — Тебе просто обидно, ведь Карен тебя красивее, ярче и умней. Но неужели это важнее всего, что было между нами?" И тут же она начинала громко петь, танцевать, читать стихи, чтобы только не думать дальше.

"Лучше в самом деле будет уехать, лучше занять себя так, чтобы было некогда и вздохнуть, и все само пройдет, как будто ничего и не было, словно ты и не знала их". Пусть в Квинленде живет семья Андерса, но он ведь не общается с родственниками и вряд ли туда поедет. И в Квинленде они вместе не были.

Она посоветовалась с Гарри, и он согласился, что уехать будет лучше. Он заверил, что в ее отсутсвие никаких глупостей не наделает.

— И потом, надеюсь, ты ведь будешь меня навещать? Корлинг и Квинленд недалеко. А если ты не будешь платить за съемную квартиру, то сможешь больше отсылать матери... Удивлена? Да, я перековался и думаю о низменном.

— Ты прав насчет квартиры, — согласилась Клара. — Но ведь меня могут и не взять. Опыта не так много, а у мадам Айсви требования высокие.

И вот после его ухода Клара наконец решилась набрать номер старой школы в Квинленде. "Наверное, мадам Айсви уже кого-то нашла. Место хорошее".

— Здравствуйте. Слушаю Вас, — раздался на другом конце провода женский голос.

Голос у директрисы был интересный: нежный, красивый, молодой, но даже не то, чтобы властный, однако к нему хотелось прислушиваться.

— Мадам Айсви. здравствуйте, это Клара Уолли. Я слышала, вы ищете учителя музыки. Это все еще так?

— Да. Вы хотели бы попробовать? — удивительно, но директриса явно обрадовалась. — Можете приехать хоть завтра. Я найду для вас время.

Клара понимала все значение этих слов. У мадам Айсви были особенные, парадоксальные отношения со временем. Кларе иногда казалось, что директриса находит в окружающем Квинленд лесу лишние два часа. Или одалживает, что менее вероятно: ведь долги пришлось бы отдавать.

Итак, они договорились, что Клара будет в школе завтра, около полудня.

От Корлинга до Квинленда — полтора часа поездом. Народа в вагоне было совсем немного. Усевшись у окна, Клара раскрыла припасенную книгу. Нарочно купила вчера, чтобы... не связывать в памяти.

Увлекательная история (понять бы, о чем), неплохие персонажи (хотя вместо мыслей о них настойчиво вспоминается, что забирать вещи Андерс прислал Себастьяна — выходит, вот настолько он не хочет видеть Клару, а что она сделала ему, она и сама не знает).

"Нет, хватит, ты сама вызываешь в памяти мысли о нем. Лучше подумай, как вышло, что мисс Эрдли ушла". Она вспомнила мисс Эрдли, учительницу музыки, ответственную за их класс. Именно эта женщина встретила Клару, когда та появилась в школе впервые. Клара вспоминала ее красивое лицо, белокурые волосы, высоко зачесанные, тонкие музыкальные пальцы, нежно нажимавшие на клавиши или ласкавшие струны гитары. Только сейчас Клара осознала, что эти пальцы часто нервно дрожали, а в больших серо-голубых глазах отражалось непонятное, но тяжелое чувство. Они, девочки, не очень ее любили. Любили неунывающую мисс Джефф, нежную и непосредственную мисс Черри. А мисс Эрдли была слишком далека и загадочна. Хотя тоже, пожалуй, можно сказать и о мадам Айсви, однако без любви к ней разве школа бы выстояла?

Когда поезд прибыл, Клара даже заволновалась — а она не думала, что еще способна волноваться. Как добраться до школы, помнила: иногда девочки навещали учителей. Клара в последний раз была здесь чуть меньше года назад, и все же, когда она увидела знакомый сад за решеткой и невысокий, уютный дом, сердце сжалось горькой радостью, болезненной нежностью. Раньше так бывало, когда она приезжала домой (а ведь мама еще не знает про разрыв с Андерсом, слишком больно об этом говорить, и не хочется ее огорчать). Ей показалось, что сад словно немного зарос, а дом чуть обветшал. Клара отворила калитку — петли заскрипели. По вымощенной кирпичом дорожке дошла до дверей.

Двенадцать лет назад она впервые прошла по этой дорожке. Тогда ее вела за руку мама, а Кларе хотелось плакать, потому что она боялась оставаться одна. Ее взяли в частную школу как дочь человека, погибшего при исполнении профессионального долга. Она отдала бы все на свете возможности за то, чтобы поговорить сейчас с отцом. Но выбирать не приходилось.

И было бы неблагодарностью отрицать, что в школе мадам Айсви к Кларе относились очень по-доброму, терпеливо, внимательно. И вообще устроено все было, как Кларе казалось, немного по-особенному. Сможет ли на, если ее примут, стать частью этого маленького мира?

Клара позвонила, и ей очень быстро открыли.

Бессловесную миссис Кроу, которую помнила Клара, заменила шустрая девушка с блестящими глазами, напоминавшая Нору. Клара пошла за ней, вдыхая аромат старого дерева, слабый шлейф духов и аромат яблок, зреющих в саду. Окна на втором этаже были открыты, сноп солнечных лучей ярко освещал несколько темнеющих картин. Дама с очень милым лицом, человек в пенсне, слегка похожий на папу, пухлая девочка в розовом платье. Клара не удержалась и украдкой кивнула им, как старым друзьям. Удивилась тишине, царившей в школе в каникулы: стены и лестница будто отдыхали.

Вот и кабинет директрисы, кажущийся уже поменьше, чем он представлялся, когда Клара сама была маленькой. Знакомое ощущение: переступаешь порог — будто в реку входишь. Прогретую солнцем, чистую, но глубокую, и кто знает, где омут.

Мадам Айсви радостно поднялась ей навстречу. Солнце ярко осветило силуэт в черном платье — хрупкий, девичий. Лишь приглядевшись, можно было рассмотреть и несколько морщинок на прекрасном лице, и серебряные нити в волосах.

— Надеюсь, вы благополучно добрались, мисс Уолли. Не хотите чаю?

Кларе на самом деле не очень-то хотелось есть или пить с тех пор, как ушел Андерс. Но пить чай у бывшей директрисы стало их традицией с тех пор, как девочки закончили школу и навещали ее лишь изредка.

— У меня не хватает четырех учителей, — стала объяснять мадам Айсви, пока они ждали чаю. — Музыка, литература, математика, Закон Божий.

Клара вздохнула, вспоминая добродушного и веселого отца Кристофера. Он умер два года назад, другой священник в школе не задержался.

— Мадам Айсви, я собралась слишком быстро... У меня нет рекомендаций.

— Потом привезете, но в общем, я вас помню, — улыбнулась директриса. — А чему вы научились в Школе искусств, проверю. Однако, Клара, хотелось бы сразу предупредить. Миссис Челленджер была ответственной учительницей у девочек, которые в этом году пойдут в четвертый класс.

"Рыжий отряд", — вспомнила их Клара. Любимицы Джорджи — и Карен. Но об одной Карен, той, что была до Андерса, думалось без боли.

— В общем-то, мне кажется, учительницу литературы я нашла, но она не старше вас, к тому же я ее не знаю. Возможно, вам придется стать учительницей, ответственной за класс миссис Челленджер. Надеюсь, вас это не пугает? Я готова вам помогать.

Предложение было неожиданным, и Клара понимала, что может не справиться. Так она и сказала.

— Это неточно... — вздохнула директриса. — Хорошо, понадеемся на учительницу математики.

Она проверила, насколько хорошо Клара играет и поет, и осталась довольна результатом. Они договорились, что Клара приедет в Квинленд за пять дней до начала занятий — так она успеет закончить дела в Корлинге и подготовится к учебному году.

...Выйдя из за ограду, Клара случайно свернула не на ту улицу и оказалась на окраине города. Ей открылась проселочная дорога, вся запыленная. По обочинам желтела пижма, вдали стелилась голубая дымка — там, должно быть, разросся цикорий. Дорога шла к темному хвойному лесу, но Клара помнила, что тянется он недолго.

Было спокойно и грустно, и Клара понадеялась вдруг, что сегодня, когда она вернется в квартиру в Корлинге, ей не приснятся снова два обнаженных тела, два человека, прильнувших друг к другу. Может быть, целый пласт жизни умрет для нее, и ему навстречу придет что-то новое.

Конец первой части

Марта Ивлинг стояла у окна, обхватив руками плечи, и смотрела на игравших в саду учениц. Две малышки кружились, взявшись за руки; их зеленые платья развевались. Еще одна девочка, повыше, прыгала через скакалку. У забор группка рыжих девочек-подростков слушала еще одну, бойкую, черноглазую.

— Наверняка обсуждают нового учителя математики, — улыбнулась Ариэлла Айсви, встав рядом с Мартой.

— Не думала, что ты нарушишь свое правило. Мужчина у тебя в школе, да еще молодой...

— Что делать! Он оказался лучшим из кандидатов. Правда, немного робок. Да, пополнение у меня в этом году очень молодое.

— И среди них моя несостоявшаяся невестка?

Ариэлла с лукавым видом кивнула.

— Знаешь, мне нравится, что ты все же следишь за жизнью старшего сына.

Марта бессильно вздохнула, плечи опустились. Она не думала, что настанет день, когда ей будет так тяжело. Хорошо, что есть Ариэлла, которой можно рассказать все, даже самое чудовищное. О том, что у нее на душе, точно стоило бы молчать. Но чувство ошибки было столь тяжелым, столь ужасающим, что она даже боялась сознаться себе.

— Брюс взял у меня деньги на аборт для своей любовницы, — выдавила она. Ариэлла ничего не отвечала: видимо, думала. Наконец уточнила:

— Ты переживаешь из-за того, что твой внук не родится, или...

— Наверное. Хотя я только сейчас поняла, что у меня мог быть внук. Надо было раньше... Но ты же помнишь, за что мы выгнали Андерса? Я совершила лицемерный поступок, на который не могу закрывать глаза. Это крайность. Раньше... Я никогда не позволяла себе...

Марта быстро вытерла глаза:слезы то и дело выступали.

— Знаешь, я только сейчас поняла, у какой пропасти встала. И если бы одна! Что с моей семьей? Юстас распоряжается нашими сыновьями по своему усмотрению, словно они вещи. Он женил Брюса на Розмари — она славная девушка, но Брюс не любит ее и не может полюбить! И вместо того, чтобы протестовать, мой сын предпочел изменять втихомолку. А знаешь, что самое отвратительное? Я сама его этому учила долгие годы. Не прямо, но поведением...

Марта прижала ладонь ко рту, подавив рыдание, и продолжала:

— Я люблю Брюса. Что бы он ни сделал, он всегда будет моим ребенком, я буду его защищать. Но я больше не могу закрывать глаза на то, как он относится к своим женщинам. К другим людям.

Ариэлла долго, подавленно молчала. Потом медленно проговорила.

— Все это в самом деле зашло очень далеко. Но, Марта, вы все еще живы. Значит, можно сделать многое.

Марта сглотнула и повела плечами.

— У меня не хватит сил.

Ариэлла рассмеялась.

— У тебя хватило сил вытащить меня отдохнуть и терпеть все мои причуды. Значит, хватит и на прочее. Ну же, решайся.

Итак, начался учебный год.

Клара, как и договаривались, приехала в школу заранее. Ее тепло встретили прежние учителя, которые помнили еще девочкой; мисс Джефф, неунывающая седая пышечка, даже обняла, а мисс Кронтон, учительница гимнастики, одобрительно заметила, что Клара "держит себя в форме". Обе учительницы иностранного, синьора Чезетти и мадемуазель Барнэ, тоже подошли и расспросили, как она прожила эти годы.

Ей выделили половину уютной угловой комнатки с двумя окнами. Вторую заняла Эми Риверс, новая учительница литературы, хорошенькая и любезная, хотя и сдержанная. Она родилась и выросла в Корлинге, там окончила университет, но из-за слабого здоровья врачи порекомендовали ей подыскать место на свежем воздухе.

Также среди новых учителей оказались отец Джозеф, человек средних лет, с очень внимательными серыми глазами, и Нил Фицрой, учитель математики. Он был не старше Клары и Эми, невысокого роста, с мягкими светлыми волосами и мелкими чертами лица. Костюм сидел на нем чуть мешковато, к лацкану прилипло желтое перышко. Кажется, он сильно оробел, поняв, что, кроме отца Джозефа, его окружают одни женщины.

Первого сентября Клара участвовала в приветствии первоклассниц. Одни вылетали, как птички или бабочки, другие выходили робко, чуть ли не бочком. Невольно вспомнилось, как встречали их самих: первой знакомиться со всеми вышла Карен. Самая смелая... Удалось подавить болезненный вздох и не думать дальше.

После Клара поднялась к классу, за который ее все-таки поставили ответственной — к тому самому "рыжему отряду". Не совсем рыжему: там были брюнетка и блондинка. Некоторых девочек она и сама когда-то знала: занималась с ними на фортепьяно и на гитаре, подменяя мисс Эрдли.

Ее уже ожидали. Первой поднялась навстречу черноглазая, черноволосая Делла Кейси — лучшая ученица (как сказала мадам Айсви) и несомненный лидер (как Клара и сама помнила). Тут же девушка поймала и приветливую улыбку скромной и аккуратной Вайолет Стюарт, с которой когда-то и занималась фортепьяно и успела немного подружиться. Рядом с Вайолет теперь стояла белокурая Лили — тоже очень тихая девочка с каким-то хриплым, сорванным, кажется, голосом. После нескольких секунд молчания приветственно зазвенели голоса Джинджер и Китти, Эльзы и Эвелин. Наконец из-под кровати вылезла Стейси, которую Карен, помнится,называла "очаровательным недоразумением". Карен...

Девочки выросли за эти годы; некоторые уже выглядели, как взрослые. Конечно, они были удивлены, увидев ее. С другой стороны, самым странным было, что они ее помнили: ведь все же она с ними общалась совсем не так близко, как Джорджи или... Хватит. Сейчас всего лишь надо заговорить первой. Девочки хорошо усвоили правила приличия, но все же мало кто из них отличается терпением.

— Здравствуйте, мисс. Как вы знаете, к сожалению, мисс Эрдли и миссис Челленджер вынуждены были оставить школу. Поэтому мне придется занять их место. Меня зовут мисс Клара Уолли, я ваша новая учительница музыки, и теперь я ответственна за ваш класс. Если у вас возникают какие-то проблемы, затруднения, если есть просьбы — обращайтесь ко мне.

Клара постаралась улыбнуться приветливо, но без заискивания. Накануне у нее была мысль заранее написать приветственную речь, но она побоялась, дети поймут, что она говорит с ними заученными фразами.

Делла выступила вперед и протянула было руку, но тут же спрятала:

— О, простите, мисс Уолли. Мы рады вас видеть. Но, думаю, пока... У нас ведь нет никаких проблем и просьб, девочки?

Она обвела остальных взглядом. Клара тем временем быстро припоминала: компанию Деллы составляют спортсменка Джинджер и хохотушка Китти, а также простодушная Стейси; с Вайолет они, обе лучшие ученицы класса, друг друга уважают, даже доверяют, но та держится с неожиданной независимостью; Лили в последний год прибилась к Вайолет, до того была совсем одна; Эльза и Эвелин стараются быть "маленькими леди", а прочая компания для них "недостаточно утонченная".

— Хорошо, что вы вернулись, мисс Уолли, — просто сказала Вайолет. В ее синих глазах — неужели она тоже из креннов? — Клара увидела искреннюю радость. Остальные девочки держались немного настороженно. Ну, это естественно. Делла, правда явно чувствовала себя хозяйкой положения и если не распоряжалась всеми прочими одноклассницами, то стремилась к этому. В ее легкой усмешке, в стремлении смотреть в глаза чувствовалась властность. Что ж, тут может помочь только спокойствие.

— Пока никому ничего не нужно, мисс Уолли.

— В таком случае увидимся за ужином. Отдыхайте. Поздравляю с началом нового учебного года. Да, по поводу индивидуальных занятий: подойдите ко мне завтра, после двух, мы договоримся.

Вайолет, Эльза и Делла согласно кивнули.

Спускаясь по лестнице, Клара снова припомнила все, что ей накануне говорила про класс мадам Айсви. У Деллы очень строгие и требовательные родители. Отец Вайолет убил из ревности ее мать, когда девочка и ее брат были совсем маленькими (ужас). Отца повесили. Дети живут и дедушки. Брата чуть раньше Вайолет отправили в Тельстенскую мужскую школу, которую вся страна за глаза называет "Казармой". А он — и это Клара помнила уже по рассказам самой Вайолет — мальчик вроде Гарри, взбалмошный, эмоциональный, мечтательный. Кажется, Вайолет за него очень переживала.

Что до Лили, она когда-то училась петь, но от сильного испуга ("Причину которого мне не сказали", — заметила мадам Айсви) сорвала голос. В первый год она вообще не могла без слез слышать музыку, а особенно пение. С остальными, кажется, все хорошо.

В учительской тем временем накрывали стол для чаепития. Распоряжалась всем мисс Джефф. Клара тут же взялась помогать ей, а она попутно уговаривала остаться Нила Фицроя.

— Не могу, — он печально разводил руками. — Меня ждет канарейка. Она хочет есть и, наверное, уже переполошила соседей.

— Какая своенравная канарейка, — улыбнулась Клара. — Наверное, ей хочется свободы.

— Или мистер Фицрой просто избаловал ее, — заметила мисс Кронтон. — Надеюсь, с людьми вы строже, чем с птицами.

— А почему канарейка, а не кошка или собака? — вступила в разговор Эми Риверс.

Вопрос, кажется, сильно удивил его.

— Но... Я не знаю. Всегда хотел птицу.

— Вы-то хотели, — кивнул отец Джозеф. — А птиц-то не спрашивают, хотят ли они в клетках сидеть, да еще без всякой вины с их стороны.

— Но если я выпущу свою Тесс, это будет вряд ли ей на пользу, — вздохнул Нил Фицрой.

Клара пододвинула ему поближе вазочку с джемом.

— Я когда-то слышала легенду о людях, которые превращаются в птиц. По ночам. И разбойничают. Вдруг ваша канарейка из таких? Ничего за ней не наблюдали?

— Это, конечно, метафора, — пожала плечами Эми Риверс. — Но если вдуматься... Человек должен вовремя потерять крылья.

Отец Джозеф посмотрел на Эми с любопытством, мисс Джефф воскликнула:

— Ну, уж это не наше дело — их обламывать! Нет, нет. Молодость тем и хороша, что в облаках летает. А по земле находиться успеют.

Клара слабо улыбнулась. За столом было немного тесно, в приоткрытое окно тянул прохладный осенний ветерок, пахло яблоками. Было очень по-домашнему. И конечно, до прихода мадам Айсви чаепитие не начали.

Андерс отложил газету. Он и так не то, чтобы радостно прожил последние месяцы, и лишних плохих новостей не искал. А на окраине города снова нашли задушенную девушку. "В общем-то, даже хорошо, что Клара уехала. Будем надеяться, кто бы ни был этот тип, до Квинленда он не доберется".

Между тем Карен, также пробежав газету глазами, погрузилась в обычную задумчивость. И как это контрастировало в ней со страстностью, с сумасбродством! Непостижимая женщина. Андерс прожил с ней больше месяца, но не переставал удивляться.

И все же теперь он куда чаще, чем в начале их романа, вспоминал, что старше ее. Она старалась быть сильной, но иногда даже он понимал, насколько на самом деле она беззащитна и одинока. В школе ли их учили терпеть, сцепив зубы, или она такая уродилась? Как и Клара, впрочем.

Совсем недавно Андерс видел Клару. Карен потащила его на премьеру "Великого шута", где главную роль играл Гарри. А тот, разумеется, послал подружке контрамарку. Они столкнулись в фойе, Клара очаровательно улыбнулась, и они с Карен мило поболтали. Ни следа боли в глазах, тени обиды. Она и у него спросила, все ли в порядке.

Андерс знал, как хорошо Клара умеет притворяться: пожалуй, почти как его мать. И все-таки она была так спокойна, естественна, что он даже усомнился: а притворство ли это? Может, она и вправду разлюбила его? Может, не очень-то и любила?

Но ее восковое лицо в ту минуту, когда она их застала, ее безжизненный взгляд... Было бы хорошо, как хорошо, если бы она в самом деле уже не мучилась, если бы встретила другого человека. При мысли об этом все внутри обжигало, и все-таки так было бы правильно, ведь Андерс не смог бы к ней вернуться после подлости, которую сделал. Но она притворялась, он кожей чувствовал это.

Однако следовало уже собираться на встречу с клиентом. Андерс невольно вздохнул, и Карен насмешливо на него посмотрела:

— Как на каторгу идешь. Неужели не нравится?

— Я не хотел быть сыщиком, — поморщился Андерс.

— А почему ты не пытаешься восстановиться, как врач?

— Как это? — Андерс застыл с незавязанным галстуком. Неужели все эти годы у него был какой-то шанс вернуться к тому, что по-настоящему нравилось и получалось?

— Очень просто. Написать королю прошение о помиловании. Опишешь, как раскаиваешься, осознаешь ошибку, приведешь примеры того, что исправился. Запрет быть врачом могут снять. Странно, что ты так мало знаешь наши законы.

Ее насмешки и раньше его злили, а теперь от ее слов он вскипел. Получается, он должен пройти через еще одно унижение, чтобы вернуться в медицину?

— Вот еще, — он сдержался и только фыркнул. — Такие законы я и знать не хочу. Вряд ли бы ты сама на это пошла. И потом, я уже не мальчик, а учиться на врача очень сложно. Думаю, куда сложнее, чем ты можешь себе представить. Это же не картинки рисовать или возлежать неподвижно часами.

— Да, такое тебе точно не по зубам, — зевнула Карен. — Ты способен только сидеть и жаловаться.

Андерс не стал ей напоминать, что именно он сейчас ее содержит. Он, конечно, свинья, но всему есть предел. "Сам виноват. Клара никогда не упрекала".

Уходя, он заметил, что Карен что-то записывает в блокноте, поглядывая в газету. "Ищет работу?" Это было очень вероятно. И все же что-то заставило насторожиться. Карен уже не раз высказывалась, как ненавидит рутину, не любит подчиняться разным глупым начальникам. Неужели передумала?

...С новым клиентом, можно сказать, повезло — в том плане, что гонорар он посулил немалый по сравнению с тем, что получал Андерс обычно. Бизнесмен средней руки, где-то на одном уровне с отцом и чем-то его напоминавший, попросил проследить за одним сотрудником своей фирмы. Заподозрил того в связи с конкурентами. Работа, конечно, была не на один день, требовала осторожности, терпения и внимательности, а не фантазии или логики, но Андерс давно к этому привык.

Слежку планировалось начать с обеда: сотрудник на это время уходил из офиса. К назначенному часу Андерс занял удобную позицию: из скверика напротив входа в здание фирмы открывался отличный обзор. И вдруг он заметил, что никоим образом не относилось к делу — и на что он не мог не отвлечься.

Его брат Брюс вышел из такси и нехотя подал руку какой-то рыжей девушке. Его жену Розмари девушка ничуть не напоминала. Невысокая, изящная, с длинными волосами, ярко накрашенная, в короткой юбке. Андерс ее не знал. Выглядела она, несмотря на яркий макияж, больной.

Хорошо, что он сам был в кепке и темных очках, а лицо закрывал газетой! Впрочем, Брюс и не смотрел в его сторону. Поддерживая девушку под руку, брат с сердитым и холодным видом повел ее в двухэтажный дом с белыми колоннами. Там на втором этаже, судя по вывеске, была частная практика у какого-то врача. А судя по тому, что к нему поднялось уже несколько парочек, услуги он оказывал весьма определенные.

"Ну-ну, братец. Вот так клюква, а! Что же это у нас, побочная семья? Внебрачный ребенок? Да нет, Брюс на него не разорится. Значит... — и на душе стало муторно. — Значит, то же самое, за что меня не захотели больше знать. Отец, конечно, ни о чем не догадывается. А мать?"

Андерс закусил губу и потупился. Да, он когда-то помог однокурснице, которая клялась, что отравится, если не найдет выхода. Отец ребенка долго обещал жениться, а в последний момент струсил. Хотя сама операция прошла хорошо, но разоблачение и суд — пусть Андерса и ее саму приговорили только к штрафам — довели девушку до нервного срыва. Что с ней теперь, Андерс не знал. Сам он никогда бы не послал на аборт Клару. И Карен тоже.

"Да-да, мы само благородство: проводили одну любовницу к матери и прыгнули в постель к другой. Ладно, скоты мы с братом одинаковые. Но мне-то что до того? Неизвестно, как бы я себя вел, если бы меня насильно женили, тем более..." В памяти всплыло круглое, простодушное лицо Розмари. Откровенно говоря, она была хоть и не семи пядей во лбу, но добра. И не заслуживала, чтобы ее так обманывали. "Она не из стойких. Так что лучше, чтобы она ничего не узнала. Ну и не узнает. По крайней мере, не от меня. А теперь не будем отвлекаться от дела".

Брюс вернулся от Джесси сильно не в духе. Операция прошла хорошо, и все-таки она хныкала, жаловалась на какое-то недомогание, а больше на одиночество — словом, отчаянно требовала жалости к себе. Брюс демонстративно игнорировал ее нытье, но все равно оно раздражало.

Другое заботило и огорчало: мать как будто была им недовольна. Он убеждал, что не мог поступить иначе. Она не спорила, но по ее молчанию было понятно: она считала его в чем-то виноватым. Брюс, конечно, убеждал себя, что мать будет любить его в любом случае: она знает, что у него, кроме нее, никого нет. Но все же он ненавидел, когда родители были им недовольны.

Розмари — какая удача! — не было дома. Брюс перекусил, полистал газеты. Ему и душно было, и грустно. И отчаянно хотелось поговорить с кем-то, не связанным со всей теперешней жизнью.

Перед глазами невольно встал образ Эми Риверс, свежий и изящный. Где она теперь? Осталась ли в школе мадам Айсви или вернулась в Корлинг?

Проверить, в сущности, было можно. Риск, что трубку общего телефона возьмет директриса — а узнать его могла только она или еще Клара, разошедшаяся с братом — невелик. Но все-таки поступок казался безумным, а Брюс безумств себе никогда не позволял. Почти, кроме разве что детства.

Хотя, в сущности, чем он рискует? Мадам Айсви он может соврать, что ошибся номером. Эми Риверс явно не из тех, кто хвастается, что им позвонил мужчина.Так что же удерживает — лень?

Брюс усмехнулся и поднял трубку. Сердце все-таки застучало. Вот гудки... Приятный женский голос, знакомый — точнее, связанный с единственным воспоминанием.

— Эми? Это вы?

Какая глупость вырвалась. Не сдержался.

— Да. А вы...

— Брюс Ивлинг. Помните...

— Да, конечно! Вы хотели...

— Я только хотел немного поговорить с вами, — решился Брюс. — Узнать, как у вас дела, остались ли вы в школе.

— Да, как видите, — Эми явно растерялась, но не слишком.

— Вам нравится?

— Да... Да.

И наступил мучительный момент паузы, когда надо было на что-то решиться.

— Можно, я позвоню вам еще раз? К примеру, в пятницу, ближе к шести?

Ну да, из автомата.

— Да, Брюс. Можно.

Когда Брюс положил трубку, ему казалось, сердце бьется на всю квартиру.

Дни шли за днями. Клара много раз успела порадоваться, что устроилась работать к мадам Айсви. Чтобы следовать графику, ей всегда требовалось некоторое усилие, и это отвлекало от горьких мыслей. К тому же Клара почти никогда не оставалась одна: если она была не с ученицами, то с учителями. Мисс Джефф прямо-таки взяла ее и Нила Фицроя под покровительство, заодно частенько прося о какой-нибудь несложной помощи. Сам Нил оказался человеком начитанным и поболтать был не против: Клара и мисс Джефф были первыми, кого он перестал побаиваться. Отец Джозеф освоился куда быстрее: неделю спустя он вел себя уже так, словно проработал здесь несколько лет.

Эми Риверс продолжала держаться спокойно и вежливо, но замкнуто. Клара не старалась ее разговорить: возможно, ту тоже что-то тяготило, в чем стыдно признаться окружающим, тем более, почти незнакомым. А может, Эми просто не любила лишней болтовни.

Ученицы пока беспокойства не доставляли. Только первоклассница Люси Никс постоянно плакала и просилась домой. Она и Кларе много рассказывала о доме. Той было жаль девочку: она помнила, как тосковала сама по родным. Однако мадам Айсви, с которой Клара поговорила о Люси, объяснила, что родные девочки вернутся из-за границы только весной. Оставалось лишь стараться отвлечь Люси, чтобы дни для нее шли быстро.

Что до "рыжего отряда", он сильно присмирел. Прославившие их вылазки остались в прошлом. Джинджер и Китти по большей части пропадали в гимнастическом зале, Стейси сидела в саду или у чердака и рисовала что-нибудь странное. Делла также будто бы интересовалась лишь учебой и спортом.

Однако после первых же разговоров Клара стала замечать, будто бы девочка ее... оценивает. Не так, как Эльза, у которой явное презрение вызывала дешевая одежда Клары, ее некрасивое лицо и грубая кожа на руках. Разгадать Эльзу оказалось несложно, и дальше следовало лишь не забывать, кто здесь все же учитель, кто взрослый, но и не показывать, что тебя задевает высокомерная брезгливость ученицы. Ведь и в самом деле не задевала, лишь смешила.

Нет, Деллу не интересовало, как Клара выглядит: она всегда смотрела только в глаза, особенно малознакомым людям. И как будто вслушивалась в ответы — настороженно, словно пыталась ощутить слабый запах. И Клара не так-то скоро поняла: Делла искала запах страха, неуверенности, слабости.

Наверное, неудивительно, если она и вправду уважала только силу. И тут Клара тоже решила с действиями не торопиться, присмотреться. Ошибиться она могла, опыта все-таки мало.

Зато Вайолет радовала. Во-первых, она попросилась учиться также играть на гитаре. Во-вторых, с середины месяца с каким-то особенным удовольствием стала ходить в городскую библиотеку, и когда возвращалась, у нее светились глаза глубоким и тихим светом. Так что Кларе, хоть она пока Вайолет и не расспрашивала, скоро все стало ясно.

И странное чувство охватило. Клара раньше не думала, что горечь и боль могут сиять, как осеннее солнце, и даже будто бы греть. Она не могла теперь заставить себя не вспоминать Андерса, не могла не улыбаться, вспоминая. И каждый раз ей казалось, что жизнь кончена и она уже в каком-то посмертии. Она вспоминала Андерса, мысленно говорила с ним, словно не было между ними никакой обиды, а лишь непреодолимое расстояние. И не верила своему счастью, вспоминая, как встретила его в театре, храня в памяти каждую черточку лица, звук голоса, жесты. И не веря своему горю: он разлюбил ее, все закончилось навсегда.

А порой вспыхивал гнев, такой, что хотелось стиснуть кулаки и как следует прокричаться. Как он смел променять все, что было между ними, все эти годы, на красоту Карен? Как Карен могла отнять все, что было у Клары?

"Променял на красоту, ум, сильный характер и яркую личность, если быть точной. Неужели ты рассчитывала, что можешь с ней сравниться? И вообще, разве можно судить за любовь? Разве можно себя проконтролировать?" — пробовала Клара обращаться к себе голосом мадам Айсви. И тут же отвечала: "Я смогла бы. Потому что в любом случае я не стала бы сбрасывать Андерса со счетов, даже если бы разлюбила его. Только... Я бы его не разлюбила. И не разлюблю. И никого больше не полюблю. Что же мне делать теперь? Почему они совсем не подумали, что мне делать?" В такие минуты Кларе казалось, что она замурована в комнате без окон, и никто никогда не услышит ее криков, хоть сорви она голос, как Лили...

"Все это глупости, — обрывала себя Клара. — Мои родные живы и любят меня, Гарри, Летти и Кассандра — такие друзья, какие мало у кого есть. Со мной уже случалось кое-что пострашнее того, что бросил парень. Папа ведь был мне дороже. И со многими случалось. Ничего, пусть живут в мире такие люди, Андерс и Карен, а мы пойдем дальше". Она встряхивалась и шла заниматься с девочками, или пить чай с мисс Джефф, или помогать мадам Айсви с бумагами: та иногда просила Клару "побыть за секретаря".

Что дел у мадам Айсви очень много, Клара поняла давно. Что у нее особые отношения со временем — тоже. Но главное, что удивляло — непринужденность, с какой жила эта женщина. Словно для нее фактически никогда не отдыхать и почти не иметь времени на себя было чем-то органичным. Словно она и уставать не умела.

Впрочем, Клара слышала, еще учась в школе, что на войне у директрисы погибла вся семья — и муж, и маленькие дети. Получается, у нее было в тысячу раз больше причин топить себя в работе. Так что Кларе просто стыдно раскисать.

И все же вечерами, в промежутке от общего ужина до молитвы с классом, Клара, случалось, выбегала в сад и стояла там, крепко вцепившись в решетку, прижавшись к ней лицом и трясясь от беззвучных, бесслезных рыданий. На пять минут, если уж задушит совсем. И то, с этим пора было заканчивать. Вдруг заметят дети. Особенно Делла.

Оказывается, даже жизнь с таким презренным существом, как Андерс Ивлинг, имела свои преимущества. За прошедшие месяцы Карен столько раз ощущала то злость и гнев, то брезгливую жалость, что наконец почувствовала себя живой.

Она устала наблюдать его пассивность, то, как он с кислым лицом плывет по течению — и ей захотелось наконец самой начать что-то делать. Он явно тосковал по Кларе и ужасно боялся снова увидеть ее: ведь пришлось бы объясняться. Карен нарочно потащила его в театр на премьеру с тем дружком Клары в главной роли: знала, что и Клара спектакль не пропустит. И что же? Они встретились, и Андерс едва в обморок не упал. Карен же едва сдержала смех. Но, глядя на него, она поняла, как отвратительны люди, погрузившиеся в страдания и не пытающиеся вырваться. Она достаточно побыла такой сама.

В тот вечер она решила, что обязана найти для начала какое-то дело. Поговорила с Джорджи, и дело быстро нашлось. Они договорились выследить маньяка.

Убийства девушек продолжались, а полиция бездействовала. Ну, точнее, как говорила Лиза, "делалось все возможное". Ловили и на живца — безрезультатно. Между тем его должен был кто-то остановить.

Первым делом Джорджи и Карен договорились собрать все статьи о нападениях. Кроме того, следовало поболтать с Лизой: может, она случайно проговориться о каких-то еще подробностях. Весь материал Джорджи заносила в большую таблицу: способ убийства, сведения о жертвах, обстоятельства. Они купили карту Корлинга и отметили места нападений.

Оставалось решить, что делать дальше, и вот тут, хоть и стыдно признаться, обе встали в тупик. Ловить ли его в старых местах или отслеживать новые? А может, попытаться вычислить, где он живет, проследить и поймать на месте преступления? Они девушки не очень сильные, но ведь маньяка можно оглушить сзади.

Посоветоваться бы, но с кем? Как же не хватает Винсента с его потрясающе гибким умом, находчивостью и храбростью. Карен дошла до того, что попыталась добиться помощи от Андерса. К счастью, начала издалека. Спросила его однажды вечером:

— Ты никогда не посылал человека на виселицу?

По тому, как он сморщился, все стало понятно.

— Нет. И знаешь, не сожалею.

— Ты принципиально против смертной казни?

— Я не думал об этом.

— А для серийного убийцы, например?

— Карен, я не хочу думать или говорить об этом, — повторил он с неприязнью и уткнулся в книжку. Ну-ну.

Хорошо, что Карен не стала продолжать разговор. Понятно, этот трус стал бы останавливать их с Джорджи. Пусть и дальше выслеживает продажных работников и копается в семейных дрязгах. А она сейчас была хотя вполовину так же счастлива, как с Винсентом в пустынях.

...Планы они с Джорджи обсуждали в редакции, в кабинетике, в котором к вечеру никого больше не оставалось, а Джорджи якобы засиживалась допоздна. Как-то совершено органично, словно только что речь не шла о рискованном деле, переходили к воспоминаниям детства, к нынешним делам.

— А я в августе все же навестила школу, — призналась Карен. — С мадам Айсви повидалась.

— Ну и как? — рассмеялась Джорджи.

— Знаешь, мне страшновато было туда отправляться. Словно... Опять что-то натворила, — Карен усмехнулась. — Да ведь и вправду натворила.

— Ну, она по таким вопросам в душу не лезет.

— Это верно. А так хорошо поболтали. Про Винсента я рассказала... — Карен прикрыла глаза, снова вспоминая, насколько легче стало, когда выговорилась человеку, умеющему слушать и понимающему побольше, чем Джорджи.

— И все ведь не стареет она, а? Может, в самом деле колдовство какое-то? — подмигнула подруга.

— Думаю, будь это колдовство, нас она бы выучила в первую очередь.

...С директрисой они о многом поговорили. Тоже вспоминали, как та часто брала Карен на приемы в "обществе" Квинленда: Карен давно подозревала, что делалось это нарочно, чтобы избавить от излишней замкнутости. Обсудили невесть как расцветшую у самого сарая со спортивным инвентарем чайную розу. Вспомнили давнюю поездку в планетарий, великолепие звездного неба и жгучее веселье, когда трогаешь руками планеты, вращаешь их.

Про Андерса тоже поговорили, но не сразу. Карен призналась, что он совсем не нужен ей, она рассталась бы с ним хоть завтра, но он чем-то заполняет ее жизнь, поэтому она не видит смысла выставлять его. А он слишком оберегает себя от переживаний, чтобы попробовать вернуться к Кларе.

Мадам Айсви выслушала, но спросила про другое:

— А теперь расскажи про человека, который тебе нужен по-настоящему.

Раскаленный песок и слепящее солнце, внезапно навалившаяся ночь, напряженные нервы и ощущение, что сквозь любые опасности тебя протащат за руку, и останешься невредима. То, к чему страшно притрагиваться, потому что боишься обжечься: так сияет сама память о тех днях. Винсент, Винсент!

— Кто знает, — сказала мадам Айсви. — Стоит ли тебе отчаиваться? Ведь это только он так думал, что вы не встретитесь с ним.

— Мисс Уолли, скажите, сложно ли играть эту пьесу?

Делла, бросив обычный испытующий взгляд, протянула Кларе ноты. Та с улыбкой стала их рассматривать. Ну что ж, непонятно, проверяла ли Делла свое предположение, или вопрос был задан без двойного дна. Такую пьесу Клара, музыкант очень средний, не рискнула бы даже разучивать. Лгать детям не стоит, так что ничего не оставалось, как честно сознаться:

— Боюсь, мне это не под силу, мисс Кейси.

— А я смогла бы, как вы думаете?

— Думаю, мисс Кейси, вы не узнаете, пока не проверите себя. Инструмент в вашем распоряжении. Попытайтесь. Потом я вас послушаю. Но сначала, пожалуйста, давайте проверим пьесу, которую я вам задавала.

Делла с едва заметной гримаской достала ноты, по которым занимались они с Кларой, и принялась играть. Поправить пришлось только в одном месте: Делла, надо отдать ей должное, была крайне внимательной и трудолюбивой.

Клара показала Делле следующее упражнение, после чего девочка собралась уходить. Но Клара попросила ее задержаться: назрел один важный и неприятный разговор.

— Мисс Кейси, я хотела поговорить с вами по поводу мистера Фицроя.

Девочка весьма нахально вскинула брови.

— Он жаловался?

— Конечно же, нет. Мистер Фицрой просто поставил меня в известность, что сегодня вы проявили внимательность и исправили допущенную им ошибку при решении задачи.

— Да, именно так. А этого не нужно было делать? Но ведь тогда ошибку повторили бы все.

— Безусловно, мистер Фицрой благодарен вам за помощь, мисс Кейси. Но я думаю, вы тоже допускаете ошибку, когда говорите с учителем без должного уважения или когда обсуждаете его промах с подругами. Я понимаю, конечно, что в нашей школе дело не может дойти до вопиющих случаев проявления неуважения. Но все-таки хотелось бы, чтобы вы помнили...

— О субординации? О да, конечно, мисс Уолли, — Делла уважительно склонила голову. — Но я хотела бы спросить: мы можем чем-то помочь лично вам? Я слышала, вечером вы плакали у решетки. И кажется, не в первый раз.

"Знала же, что надо взять себя в руки и прекратить истерики".

— Благодарю, мисс Кейси. Проблемы решены, помощь не требуется. Ступайте и помните, о чем я вас попросила относительно мистера Фицроя.

Делла вышла, и Клара наконец смогла выдохнуть. Тяжелое ощущение: разговаривая с ребенком, выключать страх, будто проходишь мимо огромной непривязанной собаки. Но все же идти жаловаться директрисе на ученицу Клара не собиралась. Делла должна наконец понять: стоит уважать не только то, что угрожает грубой силой.

Выпив воды, Клара посмотрела на часы. Пора было отправиться к мадам Айсви и помочь ей перепечатать на машинке несколько договоров с родителями учеников.

Но, видимо, сегодня был не самый удачный день. У кабинета мадам Айсви Клара столкнулась с выходящей оттуда невысокой черноволосой женщиной с большими глазами глубокого синего цвета. Когда-то в детстве Клара несколько раз видела ее. Эта женщина была мать Андерса, миссис Ивлинг.

Сердце куда-то рухнуло, едва удалось заставить себя растянуть губы в дежурной улыбке и поздороваться, как с человеком, которого почти не знаешь. В голове закружился смерч, но все-таки Клара вошла и приняла от мадам Айсви работу.

— Вы бледны, — заметила директриса. — Плохо себя чувствуете? Может быть, отложите дела и отдохнете?

— Нет, благодарю, все хорошо, — Клара стала вставлять лист в машинку.

— Вы, кажется, сейчас занимались с Деллой Кейси. Она не проявляет неуважения?

— Нет, мадам. Делла всего лишь хочет разучить очень сложную пьесу.

Директриса кивнула, положила рядом с Кларой договоры.

— И все-таки, думаю, нам стоит поговорить с вами, мисс Уолли.

Клара задержала дыхание. Нет, кажется, кроме случая с Фицроем, у "рыжего отряда" проблем нет. В чем же дело?

— Мне придется быть очень откровенной. Я знаю, что у вас случилось... в Корлинге.

Клара невольно с силой вдохнула.

— Мадам, я постараюсь, чтобы моя личная жизнь не мешала...

— Вы стараетесь, я вижу это. Пожалуй, даже слишком стараетесь. Клара, загнанные внутрь переживания отравляют вас, как медленный яд, убивают, как болезнь, которую вы не лечите. Ваши старания могут помешать и вам, и мне больше, чем ваша искренность.

Клара зажмурилась. Ее душила нахлынувшая чернота, она не ощущала опоры, ей казалось, что она тонет в океане.

— Мадам Айсви... Никому... Не станет лучше, если я, например, устрою истерику. Я знаю, что ничего особенно страшного со мной не произошло. Я знаю, что не смогу избавиться от того, что чувствую, за один раз. Это пройдет. Правда.

— Может, было бы легче, если бы вы хотя бы объяснились?

Клара едва не вскрикнула.

— Нет. Нет. Я не смогу с ним говорить. Это невозможно, невероятно. И он меня не хочет видеть, даже за вещами прислал друга.

— Понимаю, — директриса села рядом и обняла Клару за плечи. — А у вас есть предположения, почему так случилось?

Снова сердце упало, и стало очень холодно.

— Почему любовь уходит? Да кто же знает это? Мадам Айсви, вы же помните Карен. Все очевидно. Просто она меня лучше. Во всем. И немудрено, что...

По щекам все-таки побежали слезы.

— Так лучше, да? Лучше, чем притворяться? Но мне больно! Почему они об этом не подумали?

Клара прижала пальцы к глазам, стараясь справиться с собой.

— Чего вы хотите сейчас? — серьезно спросила мадам Айсви.

— Чего я могу хотеть? — Клара в мыслях призывала себя остановиться, но тщетно. — Я не могу вспоминать жизнь с семнадцати лет! Все умерло! Все пропало! Я вспоминаю и вижу их... На постели... А мне так его не хватает! Тоска душит, вспоминаю, как он шутил, думаю, что бы он мне сказал... Так глупо страдать из-за этого. Так нельзя, я знаю. Я хочу, чтобы он вернулся. Или забыть все. Но это невозможно — ни то, ни другое. Надо пережить, просто пережить.

На лбу выступил пот, тело ослабело, но Клара наконец смогла взять себя в руки.

— Простите, мадам Айсви. Вы не обидитесь, если я вернусь к делам, когда выпью кофе?

— Нет. Я обижусь, если вы будете стыдиться того, что сейчас плакали.

— Спасибо.

Клара поднялась, вытерла лицо.

— Мадам Айсви, могу я спросить, или...

— Конечно, спрашивайте.

— У вас была миссис Ивлинг. Это не значит, что с Андерсом что-то случилось?

Мадам Айсви улыбнулась, и Клара не могла не удивиться глубокой красоте ее лица.

— Нет, Клара. Мы говорили о другом ее сыне. Ступайте. Пейте кофе, и я вас жду.

Изящная фигурка Эми Риверс исчезла в осенних сумерках. Брюс смотрел ей вслед с чувством, которое сам толком не мог бы назвать.

Они виделись уже три раза. По просьбе Эми Брюс больше ей не звонил, а оставлял письма до востребования в названном ею почтовом отделении. Не знавшая город, Эми тем не менее старалась держаться ближе к окраинам, где их обоих вряд ли бы заметили и узнали.

Бюрс отдавал должное ее заботе о репутации их обоих. Ему нравилась ее манера говорить, держаться. Нравилось, что она явно была умна, но и ему давала понять, что он интересен. Однако он не мог бы сказать, как Эми относится к нему. А снова обманываться ему не хотелось.

А между тем в ее присутствии он слабее владел собой, нервничал, отчаянно желал ей понравиться. Он влюблялся, он снова шел навстречу неизвестному, не зная, сможет ли пережить обман и разочарование.

С этим надо было что-то делать. Нужно было спасать себя сейчас, пока он еще не совсем потерял над собой власть.

Брюс заставил себя вспомнить облик Эми, не забывая мелочей. "Она не красавица. У нее неправильные черты, и пожалуй, ее лицо можно назвать заурядным. Она сутулится, у нее глуховатый голос. Хотя, несомненно, она любит слушать себя".

Он припомнил также, что Эми говорила о себе.

"Она единственный ребенок в семье. Пожалуй, родители избаловали ее. Она сама признавалась, что ценит удобство, покой и не хотела бы ими жертвовать. И поэтому лучше уедет из столицы, чем займется нервной работой в общей государственной школе".

Стемнело, но было еще тепло, погода стояла сухая, приятная. Брюс шел не спеша.

"Она довольно здраво судит о деньгах. Это безусловный плюс, но с тем, что она через минуту начинает рассуждать о поэзии, сочетается странно. Меркантильность под маской поэтичности? Что ж, это почти не порок. Но это стоит учесть и быть с ней поаккуратнее. В конце концов, не стоит сажать себе на шею еще одну содержанку". Брюс с неприязнью поморщился, вспоминая о Джесси, которая после аборта постоянно впадала в истерики. А Розмари не с меньшим постоянством ныла, что хочет ребеночка. Как же он устал от них обеих. Эми пока что кажется не такой, но не стоит торопиться.

"Чего я хочу от нее?" На этот вопрос Брюс не мог бы ответить однозначно. Он не хотел смешивать ее с той же пошлостью, какой стали для него отношения с Джесси. Но и вечно прогуливаться по городу они не могли бы: разговоры однажды надоедят обоим. Посоветоваться с матерью? Он не хотел новых косых взглядов, неодобрения.

"В конце концов, спешить некуда. Решение придет, надо только подождать. А пока, по крайней мере, у меня есть отдушина, возможность отдохнуть". Брюс мрачно усмехнулся, вновь припоминая выражения, которыми мысленно награждал жену и любовницу. Однако теперь он знал, чего точно не позволит себе: влюбиться в Эми Риверс.

Вечерами Андерс все чаще оставался один. Карен уходила, конечно, не сообщая, куда. Когда он спросил прямо — так же прямо отказалась отвечать. Возвращалась за полночь. Ну что ж...

Сперва Андерсу показалось, что ответа и не требуется. Ему возвращалось то, что он сделал Кларе. Далеко не в той степени, конечно, ведь к Карен он любви не испытывал. Однако, безусловно, сам факт измены был очень неприятен. Андерс пытался посмеяться над собой — в конце концов, его положение того стоило. Однако чувствовал только злость, досаду и стыд при мысли, что кто-то еще узнает — и уж посмеется наверняка.

Но вскоре отлучки Карен стали настораживать все больше. И не потому, что он все-таки ревновал, не из-за задетого самолюбия. Андерсу что-то не нравилось — хотя что же может нравиться в такой ситуации? Что-то шло... Не так. Однажды вечером, когда Карен снова отлучилась, он попытался обдумать все.

Была уже середина октября, рано темнело. Дождь шел не так часто для осени, но все же воздух был холодный и влажный. Кто захочет гулять в такую погоду? Тем более, Карен провела несколько лет в жарком климате, привыкла к теплу и мрачнела, когда шел дождь.

"Допустим, они с любовником у него дома или в гостинице", — Андерс подавил всю желчь, поднявшуюся при этой мысли, заставив себя вспомнить лицо Клары, когда она застала их. Но догадка ему все равно не нравилась — потому что необъяснимо казалась неправильной.

Он подошел к уголку, где стояло трюмо. Рассеянно мазнул взглядом. Сам не зная, зачем, перебрал разбросанную по квартире одежду Карен. Вышел в переднюю и посмотрел на бордовые туфли, в которых она ходила в театр. Сейчас в таких не нагуляешь. Недавно вроде бы они с Лизой и Кассандрой купили одинаковые сапожки. Странно, что Карен показалась приемлемой вещь в стиле, который предпочитали Лиза и Кассандра.

Андерс заметил висевшие на спинке стула шелковые чулки. "Слишком холодно для них. Сейчас разумнее носить хлопчатобумажные. И платье... Да, она надела серое шерстяное платье, прикрывавшее колени. Такое больше подошло бы Кларе. Все правильно, по погоде. Но когда вообще-то Карен одевалась по погоде?" И тут он ясно вспомнил, что делала Карен у трюмо каждый раз перед тем, как уйти вечером. Она не красилась. Напротив, она стирала с лица косметику и затягивала волосы в пучок на затылке — такую прическу больше любила Клара. Карен перед уходом не использовала духи, хотя вообще любила цветочные запахи. И пару раз Андерс замечал на трюмо очки в роговой оправе. А еще она недавно купила темный берет, который ее старил, делал незаметной, насколько это возможно с такой внешностью.

Уходя из дома, Карен маскировалась под скромницу. Зачем?

Андерс нервно прошелся по комнате. Разгадка была явно у него под носом. Ведь он провел с Карен последние месяцы и должен был что-то о ней знать, что-то понимать в ее характере. Найти бы хоть какой-то намек...

Он не смог ничего вспомнить, оставалось лишь перерыть вещи в комнате. Карен, конечно, хитра, но она могла вполне справедливо рассчитывать на его ненаблюдательность. Гримировалась же она прямо у него под носом, а он, дурак рассеянный, считал, что в таком виде она ходит на свидания. "Идиот, идиот!"

Ему стало очевидно, что Карен ввязалась во что-то предельно скверное, куда раньше, чем он обнаружил что-то существенное. А обнаружил он несколько газет, с необычной для Карен аккуратностью сложенных в тумбочку под трюмо. В них всех были статьи о новых жертвах маньяка. И фото этих жертв. Темноволосые, скромные девушки, зачесывавшие волосы назад. Две — в роговых очках. Одна — с темном, старящем ее берете.

"Если Карен, уходя из дома, делает себя похожей на них, значит..." Тут-то ему и вспомнился странный, несостоявшийся разговор, когда она спрашивала его, отправлял ли он человека на виселицу. Хотел ли бы отправить туда убийцу.

Она проверяла, способен ли он быть ее помощником. Он упустил шанс быть посвященным в ее тайну. Что же делать теперь?

В одиночку ли Карен впуталась в эту историю? Нет, конечно же, у нее точно есть одна помощница. Можно даже не звонить сестре Джорджи, ни о чем не спрашивать: Джорджи точно нет дома, и вернется она не раньше полуночи. Есть ли с ними хоть один мужчина? Навряд ли. Они никому больше не сказали бы. Ведь всякий, у кого мозги не набекрень и кому на них не категорически наплевать, сделал бы все, чтобы остановить этих сумасшедших.

Но как поступить ему самому?

Запереть Карен дома? Она сумеет выбраться. Пойти в полицию? Но ведь преступления с ее стороны нет, напротив, она пытается им помочь. Только преступно глупо рискуя собой. Поговорить с ней напрямик? Она ведь не сможет все отрицать до конца. Но тогда придется предложить ей помощь в безумии, которое она задумала и которое может кончиться только тем, что маньяк убьет ее. А ведь Карен достаточно горда, чтобы не принять помощь от него: она презирает его, Андерс слишком хорошо уже это понимал. Как и то, что он не убедит ее отказаться от этой затеи. Так как же поступить?

...Разумеется, он так и не смог уснуть. Карен вернулась примерно в первом часу ночи. Андерс лежал с закрытыми глазами. Поверила ли она, что он спит? Сумеет ли он скрыть, что догадался? В таком замешательстве, кажется, он никогда еще не был.

Едва дождавшись утра, Андерс оделся и вышел из квартиры. Из автомата позвонил Себастьяну. Тот, к счастью, еще не ушел на работу. Они договорились встретиться у больницы через час.

По телефону Андерс ничего не стал объяснять. Конечно, при встрече пришлось поспешить. Он быстро изложил все, о чем вчера догадался и в чем сомневался. Себастьян слушал, не шевелясь. Кажется, он тоже пришел в растерянность.

— А если поговорить с Джорджи? Подключить ее семью, Летти? Все вместе мы как-то сумеем...

— Нет, — резко сказал Андерс.

— Но почему? — Себастьян в упор на него посмотрел. — У тебя что, была мысль воспользоваться Карен, хм, в темную? Изловить маньяка самому, раз уж она решила изображать наживку?

Андерс вздрогнул. То, что предположил Себастьян, было так цинично и отвратительно, что он даже не ожидал, будто друг его в таком подозревает. А не прав ли он? Нет, не хотелось сейчас копаться в себе.

— Дело не в этом. Карен и Джорджи будут все отрицать. Спишут на совпадения. А когда мы успокоимся...

— Ты считаешь, лучше проследить за ними и поговорить на месте?

— Да, — Андерс с облегчением вздохнул. — Им будет сложнее отпираться.

— Хорошо, — Себастьян посмотрел ему в глаза. — Но подумай еще вот о чем. Что ты скажешь Карен, чтобы убедить ее не рисковать? Ведь ты понимаешь, что она совсем не дорожит жизнью?

Андерс был готов согласиться с Себастьяном, хотя и отчаянно не понимал такого. Он хотел жить всегда: когда ощущал себя втоптанным в грязь, когда хотелось выть от одиночества, когда понимал, что он последняя свинья. Для него все равно не было ничего хуже смерти. Карен, видимо, мыслила как-то иначе. Что же он мог бы ей сказать?

— Я не понимаю, почему она не дорожит жизнью. Ни своей, ни чужой. Иначе, наверное, не разрушила бы жизнь мне и Кларе. Прости, но помолчи — я понимаю, что сам виноват, кругом, только она-то виновата не меньше. Что бы у нее ни случилось — мы ей не игрушки. И сейчас — чего она хочет? Кому-то помочь?

— Возможно, — кивнул Себастьян. — Нам с тобой это сложно понять, но Летти говорит, в человеке может сочетаться все. Она рассказывала мне, что Карен могла взять на себя чужую вину, отдать свой плащ нищенке. И все же...

— Ладно, пусть сочетает в себе что угодно, — вздохнул Андерс. — Но она должна жить, я не хочу, чтобы она умирала. Или кто-то еще.

— А те девочки, убитые маньяком? — тихо спросил Себастьян. — Они могли бы жить. Мы отгораживаемся, будто их и не было, а они были.

Бледное осеннее солнце скользнуло лучами по мостовой, лужам, по чахлым деревьям рядом с больницей. Смятения уже не было, но Андерс никогда еще не чувствовал в себе такой тихой печали.

Это тоже была правда. Карен в самом деле хотела помочь другим людям. И не отказалась бы от своей затеи в том числе поэтому. Потому что видела: никто больше защитить этих несчастных мышек, никому не сделавших зла, не способен. "Но разве она сама на что-то способна?"

— Я должен был сам взяться за это дело, — тихо признал он. — И я, и мистер Барроу... Все, кто способен искать, в силах постоять за себя, должны были искать этого подонка. Тогда нам было бы, что ответить Карен, чем ее остановить.

— И девчонки бы не погибли... Не так много, — Себастьян опустил голову. — Я тоже должен был...

— Прекрати. Ты врач, а не сыщик. А я, к сожалению, не то и не другое. Знаю-знаю, сейчас не время ныть и жаловаться на судьбу.

— Заходи вечером, — предложил Себастьян. — Летти хотела запечь рыбу.

— Вряд ли при ней будет удобно что-то обсуждать. Она же нам головы оторвет обоим, если я тобой рискну, ты это понимаешь? Я уже и так проштрафился.

После первой вспышки Летти стала вести себя неожиданно тихо. Она больше не скандалила, не лезла с разговорами к Андерсу и Карен и даже не совсем игнорировала их. И все же Андерс понимал — из своих наблюдений и некоторых оговорок Себастьяна — что ей больно за Клару, и с легкостью забыть, что сделали они с Карен, она не сможет. И не сказать, чтобы отношение Летти было ему совсем безразлично.

— Тогда дождись меня после работы, — сказал Себастьян. — Придется обсуждать на улице.

Туманный темный вечер накрыл город. Фонари горели сиротливо, где-то выла собака. Словом, парк в тот вечер выглядел так, что заходить было явно опасно. И Карен шла, как и должна была идти девушка, которую она изображала. Она не должна была ждать приключений, быть готовой встретить опасность. Она должна была мечтать скорее прийти на съемную квартирку где-нибудь в мансарде и согреться дешевым чаем или дурным кофе. А потом весь вечер слушать радио и читать любовный роман.

Скорее всего, именно в том и была ошибка девушек из полиции, ловивших маньяка "на живца": они не ощутили себя такими, какими были его жертвы. Он заметил фальшь и не клюнул. Сможет ли сама Карен быть более убедительной?

Она сунула руки в карманы, нахохлилась. Досадливо охнула, заметив развязавшийся шнурок. Завязала, выпрямилась.

Навыки жизни в пустыне, полной опасностей, еще не потерялись: она ощутила чье-то присутствие. Позволила себе нервно оглянуться, жестом очень близоруких прижимая очки к переносице. Очки пришлось использовать настоящие, чтобы маньяк не заметил подвоха. Ужасно неудобно, сквозь линзы Карен ничего не видела, приходилось делать вид, словно они ей велики и съезжают на нос: обычное дело для таких девушек. Увы, сейчас она в самом деле ощутила себя беспомощной: ориентироваться приходилось лишь на слух. Да, шаги. Мужские. Быстрые.

"Не бежать. Еще потоптаться, спокойно пойти дальше. Джорджи рядом". В конце концов, у Карен и Джорджи было по свистку, кто-то да мог прийти им на помощь. Шаги приближались, и вроде бы она уловила еще какой-то шум. Но ей вдруг стало не по себе, и она решила идти дальше — неуверенной походкой близорукой девушки в темноте.

Однако далеко она не ушла. Чьи-то руки, железные, злые, страшные, обхватили ее; одна ладонь прижалась к лицу, закрывая рот и нос, не давая дышать, другая что-то прижала к горлу. "Нож", — поняла Карен с ужасом. Этого они не учли. Теперь вся надежда на быстроту и ловкость Джорджи, на то, что она сумеет подобраться бесшумно. Сама Карен не могла бороться, чтобы не выйти из образа, не спугнуть. Она только и решилась, что попытаться крикнуть и слабо дернуться, прежде чем ее оттащили в кусты и швырнули на землю. Карен едва смогла вдохнуть, и снова ей зажали рот и приставили к горлу нож.

— Молчи. Иначе сдохнешь.

Однажды, в пустыне, Карен уже ждала смерти. Но рядом был Винсент, она могла надеяться на него, рядом были их товарищи. А в темном парке никто не поможет ни ей, ни Джорджи, которая не справится, наверное, с этим сильным, будто бы железным человеком. "Надо самой", — решила Карен. Шум нарастал и приближался, и она явно различила шаги, нет, бег. Но маньяк тоже их услышал. Взмахнул ножом, не глядя — Карен успела откатиться — и рванул из кустов.

Резко вскочив, она бросилась вперед. Маньяк с кем-то дрался... Да, на него навалились трое. Вот один упал на колени, согнувшись. Маньяк взвизгнул и выронил нож: кто-то еще его укусил. Третий схватил за горло. Карен быстро подняла с земли камень и со всей силы ударила маньяка по голове. Он зашатался и осел, она ударила снова и снова.

— Все, — выкрикнул тот, что вцепился в горло, склонился над упавшим и связал его шарфом. — Джорджи, беги скорее, вызови полицию и неотложку. Андерс, ты как?

И только сейчас Карен осознала, кто же пришел ей на помощь. Не только Джорджи, которой пришлось идти слишком далеко, чтобы не спугнуть маньяка. Откуда-то взялись еще Андерс и Себастьян. И если Себастьян был на ногах, только бледный и непривычно злой, то Андерс лежал на земле, на боку, согнув колени, прижимая руки к животу. Карен посмотрела на упавший в траву нож: тот был темным от крови. Андерс ничего не ответил другу, только тяжело дышал.

— Покарауль, — коротко бросил Себастьян и занялся раненым.

День проходил неплохо. Удалось поговорить с Нилом Фицроем: у него были проблемы с Деллой Кейси и еще некоторыми ученицами в других классах. "Тихое неуважение", когда ничего, нарушающего правила, не делается, но учителя явно не ставят в грош, начинало действовать ему на нервы, а просить о помощи директрису он все же не хотел.

Сама Клара могла сказать, что, кажется, добилась от Деллы некоторого признания. Та уже не позволяла себе нахальных реплик, больше не смотрела в глаза, будто проверяя выдержку. Вообще напряжение на занятиях схлынуло. А вот Нил нервничал, боялся, поддавался. И то, что за него заступались другие учителя, женщины, не шло ему на пользу. И даже если они обратятся к директрисе — а этот момент, увы, приближался — ему как педагогу это не слишком поможет.

Клара в который раз пыталась ему это объяснить.

— Вы должны сами чувствовать себя авторитетом. Делла объективно вас слабее и ничего вам не сделает. Так чего вы боитесь?

— Канарейки, — от неловкости Нил начинал дурачиться. — Я боюсь собственной канарейки.

— Перестаньте уже за нее прятаться. Или принесите ее в класс и напугайте Деллу, если канарейка у вас такая грозная.

— Это мысль! Правда, боюсь, прочие девочки ее закормят и затискают до смерти. А Вайолет Стюарт прицепит ей пурпурный бантик.

Нил, однако, успел заметить страсть Вайолет к рукоделию. Она сама шила кукол, вышивала аппликации на платьях, ловко делала бантики. Под разные мелочи Вайолет сшила небольшой мешочек, который носила на запястье, как дамы прошлого века. Не так давно из этого мешочка случайно выпала записка, которую Вайолет успела подхватить, страшно покраснев. С тех пор стали шушукаться, что она встречается с мальчиком из Квинленда. Познакомилась с ним, кажется, в библиотеке. Догадка Клары подтвердилась. Что ж, за девочку можно только порадоваться.

В окно учительской Клара увидела Вайолет: та стояла в саду вместе с Лили и знакомила малышку Люси с тряпичным Пьеро. Рядом прямо на земле сидела Стейси и пыталась гадать по физалисам. Клара крикнула в форточку, чтобы Стейси немедленно поднялась или кто-нибудь поднял ее.

День солнечный, теплый, обед миновал, с ученицами Клара отзанималась и уже думала отправиться прогуляться, когда мисс Джефф, заглянув в учительскую, крикнула:

— Мисс Уолли, вас к телефону!

Клара удивилась, но пошла взять трубку.

Звонила Летти. И голос у нее был настолько упавший, незнакомый, что в первую же секунду Кларе стало жутко.

— Андерс ранен. Вчера они с Себастьяном поймали убийцу. Тяжелое ранение брюшной полости, — Летти всхлипнула. — Была операция. Говорят, наверное, будет жить...

Кларе показалось, что комната совершила кувырок. Мир мгновенно стал другим.

— Нужна кровь? — глупо уточнила она. — У нас с ним одна группа.

— Нет, Клара, ничего не нужно, просто...

— Я приеду. Сегодня же вечером.

Клара повесила трубку и пошла наверх. Надо было отпроситься у мадам Айсви. Никак иначе быть не могло, Клара должна была успеть увидеть его живым.

Постучав и получив разрешение войти, она заговорила с порога, не дожидаясь вопросов:

— Мадам Айсви, Андерс тяжело ранен. Я должна к нему съездить. Прошу у вас отгул на два дня.

Директриса внимательно на нее посмотрела и только кивнула.

— Конечно. До вечернего поезда три часа. Вы успеете собраться.

— Спасибо, — Клара развернулась, пошла к выходу и остановилась, вспомнив. — Мадам Айсви, пожалуйста, дайте мне адрес Ивлингов. Или телефон. Им надо знать.

— Конечно. Но лучше адрес. А вообще, думаю, лучше мне вызвать для вас такси.

Клара пока снова ничего не ощущала — только напряжение, потому что должна была действовать и боялась забыть, что хотела сделать. Не время было погружаться в эмоции. Если она могла что-то сделать для Андерса, то обязана была хотя бы попытаться.

Пока она ждала такси, успела быстро собрать сумку. Директриса сказала, что предупредит девочек. В такси Клара запоздало испугалась, что Ивлингов может не быть дома. Тогда придется оставить им записку, а это ужасно. Но все же лучше, чем неведение.

Вот и дом. Клара отпустила такси: неизвестно, сколько продлился бы разговор. Позвонила, ей открыла домработница.

— Позовите миссис Ивлинг, прошу вас. Мне нужно с ней поговорить по поводу ее старшего сына.

Домработница смерила Клару подозрительным взглядом и вышла. Через пару минут показалась миссис Ивлинг. Она была сильно удивлена.

Надо было сказать все поделикатнее... Но Клара не могла, ей казалось, что у нее очень мало времени. И может пропасть голос.

— Меня зовут Клара Уолли. Я бывшая любовница вашего старшего сына. Андерс тяжело ранен. Его прооперировали. Я еду к нему. Вы поедете со мной?

Миссис Ивлинг побледнела так, что Клара невольно протянула к ней руку, чтобы поддержать.

— Я... Как... Почему...

— Он частный сыщик, ловил убийцу, — Клара и сама не знала больше ничего.

Миссис Ивлинг оперлась о стену.

— Вам плохо? Позвать кого-нибудь?

— Нет. Нет. Простите, но прямо сейчас... Нет, я не смогу поехать сейчас. Я запишу вам свой номер. Позвоните мне сегодня вечером и скажите, в какой он больнице.

— Что там такое, Марта? — крикнул из столовой зычный голос. Миссис Ивлинг умоляюще подняла руку.

— Молчите. Я скажу ему сама. У нас здесь наш второй сын с женой.

— Скажите им тоже.

— Конечно.

Получив номер, Клара вышла и стала искать автобусную остановку, чтобы проехать на вокзал.

Марта на негнущихся ногах вернулась в гостиную, встретила встревоженные взгляды родных. Сегодня Брюс и Розмари ужинали с ней и Юстасом, и Розмари объявила, что, возможно, они скоро станут бабушкой и дедушкой. Лицо Брюса при этом выражало что-то вроде "Я не знаю, как так получилось". Марта успела понадеяться, что он полюбит ребенка, когда тот родится, и вот...

Коротко она объяснила, кто приходил и какие новости. Розмари в ужасе ахнула, Юстас насупился. Брюс растерянно моргал.

— Вы поедете к нему сейчас? — опомнилась Розмари неожиданно быстро. — Можно мне с вами?

Взгляда Брюса она даже не заметила — а он, несмотря на растерянность, явно злился.

— Сейчас ехать нет смысла, — заговорил Юстас. — Когда ты приедешь в Корлинг, в больницу пускать уже не будут. Искать гостиницу ночью, в октябре — не лучшая затея. Завтра утром отправишься, спокойно прибудешь, проживешь, сколько нужно.

Марта благодарно посмотрела на него.

— Да, дорогой, конечно. Ты прав. А Розмари, я думаю, в ее положении ехать совсем необязательно.

Никому, кроме Юстаса, однако, кусок больше не полез в горло. Молодые вскоре ушли. Проводив их, Марта поднялась на второй этаж, достала ключи и отперла дверь в прежнюю комнату Андерса. Включила свет.

Комната стояла как будто голая — ни покрывал, ни постели, ни одежды, ни книг и старых игрушек. Все раздали, когда он ушел от них, и не осталось ничего, что напоминало бы ей о старшем сыне. Как ни силилась, Марта даже не могла припомнить те минуты, когда держала его на руках, баюкала, кормила грудью. О Брюсе она помнила все похожие подробности — до испуга, если он срыгивал или если Марта находила у него сыпь.

Андерс, что и говорить, не был идеальным ребенком. С детства злой, высокого мнения о себе, черствый, грубый. Дурной сын, ужасный брат, владеющий талантом отталкивать людей. Неужели Марта в самом деле была виновата, что он таким вырос? Что же можно было исправить, чтобы он не стал таким, чтобы их семья не пришла к такому финалу: один сын заранее ненавидит своих детей, другой лежит раненый где-то далеко, в одиночестве, и вокруг только чужие люди?

Марта поймала себя на мысли, что даже облик старшего сына стал стираться из ее памяти. Да, такой же высокий, как Юстас, но худее и слабее, рубленые черты длинного лица, грубые непослушные волосы и кожа в мелких веснушках. Только глаза — ее, синие, креннские. Но это не складывалось в единую картину, а фотографии Андерса она спрятала подальше. Ей казалось, она его ненавидит. Но если бы ненавидела — разве сейчас так болело бы сердце?

"Уж он-то нас всех точно ненавидит после..." Да, после жизни в доме, где он не видел тепла от матери и понимания от отца, после того, как они вышвырнули его из своей жизни. "Брюс мне не простит, если все изменится, если я примирюсь с Андерсом". Это была самая ужасная мысль, самый большой страх. Она не могла существовать без любви Брюса, ей было больно и страшно рисковать этим чувством.

"Не будь эгоисткой. Вы с Юстасом не вечны. Брюс в одиночестве не проживет, нужен кто-то, на кого он мог бы положиться. Какой-никакой, но брат. Глупая, нелепая, безобразная, но любящая жена. Брюс может бросаться людьми пока, он очень молод. Но ты не молода, и ты — не вправе". Да, именно так. Ради Брюса она должна помириться с Андерсом. И ради себя, потому что с какой совестью ей жить, если в одиночестве, не простив, умрет ее сын? Юстас... Он сильный, он умеет выживать и никогда не нуждался ни в ком из сыновей.

"А сам Андерс? Нуждался ли он в нас, нуждается ли?" Марта сморщила лоб, вспоминая. Жадный, несчастный взгляд Андерса, когда она обнимала у него на глазах младшего сына или плясала с Брюсом, распевая детские песенки, или бодалась в шутку — померещился он ей или был и вправду?

— Вот ты где, — в комнату заглянул Юстас. Помолчал, осмотрелся.

— Хорошо, что ты пришел. Я немножко забылась, а мне надо еще собрать вещи.

— Денег возьми, — Юстас положил ей руку на плечо.

Около девяти вечера позвонила Клара, сказала, в какой Андерс больнице. На сей раз в ее голосе Марта явно услышала слезы. Потом трубку взял какой-то парень, представившийся другом Андерса по университету, и стал объяснять что-то медицинское. Хотя Марта когда-то сама хотела стать врачом, теперь эти термины ей уже ничего не говорили. Парень, кажется, в конце концов все понял.

— В общем, жизнь вне опасности, но выздоравливать будет долго, — подытожил он. Марта поняла, что ей гораздо легче, и от души поблагодарила. Потом трубку снова взяла Клара, и они договорились встретиться у больницы завтра, в часы посещений.

Марта приехала утром, заселилась в гостиницу. Позвонила волновавшейся Розмари. Погуляла по городу, дожидаясь приемных часов.

Больница была та самая, где Марта работала в войну. Где она встретила человека, в честь которого назвала старшего сына. Сейчас уже все отремонтировали, перестроили, и узнать можно разве что очертания здания.

Ее ждали двое: Клара да еще очень некрасивый парень, примерно ровесник Андерса — видимо, тот самый Себастьян, его друг. Они заговорил первым:

— Сегодня ему лучше, но он почти все время спит. И не говорит пока. Пойдемте, хоть посмотрите на него.

Клара, все такая же бледная, с заплаканными глазами, взяла Марту за руку.

— Знаете, Андерс, — голос девушки дрогнул, — он помог поймать маньяка, который убивал с самой весны.

Марта стиснула ее пальцы.

— Спасибо, что сказали мне. Спасибо.

Себастьян грустно улыбнулся.

— Не бойтесь. Он железный у вас.

Да, Андерс всегда был железный. С детстве не болел ничем серьезнее ветрянки, не слишком утомил Марту, даже когда у него резались зубы. Весь в Юстаса, тот тоже на удивление крепок.

Тем более странно, противоестественно было видеть Андерса лежащим на больничной койке, мертвенно-бледным, обессиленным, с закрытыми глазами.

Марта зашла в палату одна, Клара и Себастьян остались в коридоре. Она смотрела в лицо сына, изучая каждую черту, запоминая, что лоб его пересекла морщина, которой раньше не было — какие морщины в двадцать лет! Что руки и шея стали более мускулистыми. Он возмужал. И с закрытыми глазами был безумно похож на Юстаса в молодости.

Марта коснулась большой и грубой руки сына, лежащей поверх одеяла. Он не проснулся, она не собиралась его будить, но и уходить не хотела. Наверное, она долго еще могла бы простоять рядом с ним — до самой ночи.

И вдруг ресницы Андерса дрогнули. Он разлепил веки — глаза были мутными, тусклыми. Постепенно взгляд его сфокусировался, и на лице отразилось удивление. Он ее узнал.

Эми Риверс, конечно, была удивлена внезапным исчезновением Клары, но уже после ужина стали поговаривать, будто она срочно уехала в Корлинг к бывшему любовнику. Неужели надеется вернуть? И зачем ей это? Эми не осуждала никого, конечно, но все же ей казалось, можно и побольше уважать себя. В такой жертвенности есть некая липкость, навязчивость.

Эми не считала, впрочем, себя ярой феминисткой, как и не стремилась во чтобы то ни стало выйти замуж. Когда-то она и сама влюблялась, это было дважды и оба раза закончилось ничем: она не проявляла чувство, и ее не заметили. И не то, чтобы Эми робела, была в себе не уверена. Но отношения казались ей чем-то ужасно утомительным. Да, очень приятно представлять, как мужчина смотрит с обожанием, дарит цветы, ведет под руку по красивой улице, читает стихи, говорит комплименты, катает на лодке. Это отличалось от будней, полных рутины и часто грязи. Но ведь за комплиментами что-то должно следовать, и цветы он дарит не просто так.

О целях ухаживания Эми читала много, и ничего из этого ей не нравилось. Целоваться было скучно, близость казалась чем-то постыдным, да и могла привести вне брака к слишком многим неприятным последствиям. А сам брак означал слишком много обязанностей. Стало быть, снова усталость.

Усталость же преследовала Эми с детства. Она всегда была очень медлительной, ей приходилось дольше учить уроки, уборка в комнате занимала у нее вдвое больше времени, чем у всех знакомых девочек. И она ужасно уставала,так что уже ничто не радовало, ничего не хотелось. Хотя родители никогда не заставляли ее сделать ничего лишнего. Они и врачам ее показывали — те ничего не находили.

Эми была самолюбива, ей нравилось, когда ее хвалят, когда ею хвастаются. Поэтому она не позволяла себе учить уроки или прибираться кое-как. У нее лучше шли гуманитарные науки, и со своим усердием она отлично окончила школы, затем университет. Только родители знали, скольких слез усталости ей это стоило. Но ей всегда казалось, в браке ей станет скучно, а от работы по дому она взвоет, работать физически она не могла, даже длинный рабочий день быстро бы ее сгубил. Поэтому она постаралась найти место, где можно будет отдыхать в течение дня, а рабочий день начинается не с одного и того же часа и заканчивается по-разному.

Но все-таки вести уроки даже в частной школе, в маленьких классах, среди очень воспитанных девочек оказалось сложно. Эми все чаще думала, что, пожалуй, замужество стало бы неплохим выходом — надо только выбрать достаточно состоятельного человека, чтобы ему по статусу было лучше приглашать помощницу по хозяйству.

Брюс Ивлинг не совсем ей нравился. Ухаживал он довольно красиво, но она находила его глуповатым, неутонченным в плане чувств. Но он и не был совершенно примитивен. Женат, правда, но несчастлив в браке, так что в разводе Эми не видела проблемы.

Конечно, ей хотелось бы посмотреть и другие варианты, но город она знала плохо, а кроме Брюса, общалась лишь со своими коллегами. Нил Фицрой был явно культурнее Брюса, лучше развит эмоционально. Но он не смотрел на Эми как на женщину, а выставлять себя напоказ было ниже ее достоинства. Кроме того, такие легкомысленные мальчишки, как правило, не заботливы, они не захотят слушать про плохое самочувствие, не помогут по дому. Нил и за собой толком не следил, другие учительницы и отец Джозеф выручали его, указывая на пятна или смахивая птичьи перышки с его костюма, или помогая с галстуком. Да и деньги у подобных не задерживаются.

Пока Эми решила подождать — но недолго. Она ведь не блистала красотой, а молодость — это преходяще, особенно с ее работой и хрупким здоровьем. Но в последнее время ей все же казалось, что для нее все устроится наилучшим образом.

Конец второй части.

— Музыканты молятся, играя,

А художник — с кистью у холста.

В каждом, Богу славу воздавая,

Есть неповторимая черта...

Клара еще не освоилась с мелодией и иногда сбивалась. Песню она услышала от Гарри, он же добыл ей ноты. Вряд ли такое придется по вкусу Делле, а вот Вайолет должно понравиться.

Вчера произошло удивительное событие: Лили пришла послушать игру Вайолет. Пару раз принималась моргать, но все-таки выстояла до конца. Клара гордилась Лили — и Вайолет тоже, ведь это она смогла показать девочке, что мир не обрывается, когда оборвался голос. Пожалуй, у некоторых своих учениц Кларе стоило бы поучиться самой.

— Храбрые мечтатели младые,

Что вам буря иль ужасный бой?

Вы над бездной встанете живые,

Устремившись к бездне голубой.

Оставалась неделя до Рождества. Еще два дня — и разъедутся на каникулы девочки, учителя отправятся навестить родных. А с кем встретит праздник мадам Айсви? С маленькой Люси, которую пока некому забрать, и парой учительниц, у которых, как и у нее, никого не осталось?

Вряд ли директрисе понравилось бы, что она вызывает щемящую жалость, но тут уж Клара ничего не могла с собой поделать.

— Нота скрипки, кисти взмах последний,

Имя дорогое на устах

Вечности останется в наследье,

И не обратится с телом в прах.

Клара попыталась представить, понравится песня мадам Айсви — они иногда играли вместе. Стихи не то, чтобы складные, но мелодия хорошо легла бы на ее голос. Нил Фицрой недавно назвал голос директрисы "скрипичным". Интересное сравнение, хоть и не всем бы понравилось.

— Тогда уж ближе к звукам арфы, — поправил его отец Джозеф.

— Нет-нет! — запротестовал Нил. — Арфа — это вот у мисс Уолли.

— Вы меня смущаете, — Клара замахала руками.

— Это не комплимент, вы сейчас поймете. Арфа — она приятная, но и только. Она только журчит. А что скрипка может делать! Вы ведь слышали много раз ее, правда? Можете вспомнить, чтобы дважды скрипка звучала одинаково? Она может выразить что угодно!

— Да вы поэт, а не математик, — отец Джозеф приподнял брови.

— Я то и другое, — Нил взъерошил волосы и повернулся к Кларе. — Вы же не обиделись, да?

Кларе стало очень смешно и тепло: он немного напомнил Андерса.

— Что вы! Мне даже полезно это услышать. Будь я певицей, а не учительницей музыки, постаралась бы расширить диапазон. Но для учительницы, думаю, и арфа сойдет.

Нил и канарейка тоже уедут на праздники к друзьям. Эми Риверс — к родным. И Клару будут ждать мама, брат с сестрой и доктор Стиффорд.

Она очень ждала встречи с ними. И все же беспокоилась о другом.

В начале декабря Андерса выписали из больницы. Окреп он, однако, еще недостаточно, и Себастьян с Летицией хотели забрать его к себе домой. Однако миссис Ивлинг настояла, чтобы он, пока окончательно не поправится, жил в родном доме. Они с Кларой вдвоем отправились забрать его. От больницы до вокзала им сопровождали Себастьян, Летиция и Гарри, а здесь встретили Нил Фицрой и отец Джозеф: Клара попросила их о помощи, и оба согласились. Следующие недели за Андерсом присматривали миссис Ивлинг, Клара и беременная Розмари (надо, кстати, довязать обещанные пинетки). Он окреп и повеселел. Но отец и брат, как поняла Клара, все-таки с ним не разговаривали, и кажется, Рождество ему пришлось бы встречать в одиночестве в своей комнате.

Клара уже знала: Карен к нему не приедет. Девушки однажды встретились в больнице и поговорили друг с другом. То есть, собственно, столкнувшись на лестнице, они сначала стояли молча, и их успели пару раз обругать спешащие санитары и медсестры.

По-хорошему, Кларе следовало бы рассердиться, что Карен сохраняет насмешливое спокойствие. Она разбила любовь Клары, а потом чуть не погубила Андерса. Но сердиться Клара не могла — ей хотелось только развести руками. Понятно, у Карен были добрые намерения, но надо же додуматься... Узнав подробности, Клара вдруг поняла, что Карен, как и Джорджи, наверное, просто никогда не повзрослеет. И ее спокойствие, ее скептицизм — маска, которая не изменится, что бы Карен не чувствовала. Ей так удобнее. Ей может быть много хуже, чем она соизволит показать.

Когда в них в третий раз чуть не врезалась дородная медсестра, Клара поняла, что нужно заговорить.

— Ты ведь от Андерса? Как он себя чувствует?

Карен оперлась на перила.

— Сейчас сама увидишь. Давай без излишней вежливости, поговорим прямо.Я не знаю, что там произошло у вас с ним, но, в общем-то, можете восстанавливать отношения. Я вам мешать не стану.

Клара снова чуть дара речи не лишилась.

— Карен, как? Но ведь ты...

— Я не люблю его и никогда не любила. Я люблю другого человека. Как только закончится процесс над маньяком — я должна там выступить, как свидетельница — я уеду искать того, кого люблю.

Картина, которую нарисовала себе Клара, рушилась. Нелогично злиться на других, а не на себя в такой ситуации, правда? Но Клара разозлилась на Карен.

— То есть ты хочешь сказать... Нет, так нечестно, Андерс же любит тебя!

Карен расхохоталась.

— Да с чего ты взяла? Он захотел меня, я уступила. Но любовь и желание — разные вещи.

Клара опустила голову. Ужасно грязно было это все... Но после того, как Андерс чуть не погиб, стало значить куда меньше. Ей придется смотреть на него без розовых оков, и возможно, стать для него только другом теперь, как для Гарри. Но об этом она подумает потом.

— Тебе страшно было? — вдруг просто спросила она Карен, сама не зная, зачем. — Я бы от страха умерла.

— Ты бы и не решилась.

— Это правда. Ты поменьше рискуй, когда будешь искать своего любимого, хорошо?

Карен вдруг поцеловала ее в щеку.

— Попробую. Ну, прощай. Постараюсь с тобой больше не видеться, а то неприятные мысли вызываешь.

И вправду они с тех пор не встречались.

...Хотя еще только вечерело, но над городом нависли темно-серые тучи, посыпался снег. Вокнах зажигались огни, а кое-где над магазинами мерцали гирлянды. Квинленд съежился под снегопадом, словно озяб, и все-таки ждал праздник.

В доме Ивлингов передняя была освещена ярко, но дальше царил полумрак. Впрочем, Андерса Клара увидела сразу: он поджидал ее на лестнице. Он старался больше двигаться, насколько это позволяли болевшие шрамы. Пока выходило медленно, но он явно решил набраться терпения.

Взявшись за руки, они прошли в его комнату. Там горел ночник.

Андерс прилег, а Клара придвинула стул к его кровати. На письменном столе она заметила несколько книг и газет.

— Ищешь что-нибудь?

Он кивнул, глядя в потолок.

— Я больше не буду сыщиком. Хватит сменя этого веселья.

— Но ты пока не можешь работать, тебе нужно окрепнуть.

— За этим дело не станет. Если можешь, узнай, как составлять и подавать прошение о помиловании Мы, конечно, с матерью помирились, но что-то ее спрашивать не хочется.

— Ты решил все-таки стать врачом? — улыбнулась Клара, хотя внутри что-то сжалось. Получается, он вернется в Корлинг. Она, конечно, останется здесь: теперь они лишь друзья, да и не станет на подводить мадам Айсви, увольняясь так скоро. И работа ей нравилась. А если Андерс захочет, они смогут созваниваться, переписываться, приезжать друг к другу. "Этого так мало, но все же много, потому что он будет жить".

— Да. Мне придется, наверное, учиться заново...Ничего, я железный, — он улыбнулся и протянул руку,как раньше, когда хотел дотронуться до волос Клары, но остановился. Нервно дернул головой.

— Ты что-то хотел сказать?

— Я хотел тебя спросить, — у него чуть дрожал голос. — Клара, я очень нехорошо с тобой поступил. Тебе было больно? Как ты жила все это время? Что чувствовала?

В сердце полыхнул гнев, быстро перешедший в досаду. И зачем Андерс спросил об этом именно теперь? Так спокойно было на душе. Разве важно, в конце концов, что было в прошлом? Оно уже умерло. Но если хочет знать, что ж...

— Надеюсь, ты не слишком расстроишься, тебе все еще вредно волноваться. Мне было очень больно и очень стыдно. Я не знала, как вспоминать все годы, которые была с тобой знакома. Не знала, зачем жить. Мне тебя страшно не хватало, но было обидно, что ты выбрал Карен. Первое время я не хотела ни с кем это обсуждать, и это болело внутри, как нарыв. Потом мадам Айсви заставила меня выговориться. Стало легче.

Клара выдохнула, расцепила руки. Пока она рассказывала, она прикрыла глаза, а теперь раскрыла их вновь. Андерс лежал, отвернувшись от нее. Клара погладила его по плечу.

— Зря ты спросил. Незачем вспоминать. Я тебя все еще люблю, и в общем, мы в любом случае друзья. Если ты не против, конечно. Но я была с тобой очень счастлива эти годы и не забуду этого.

Она не видела его лица. Он глухо спросил:

— А простишь меня когда-нибудь?

Лгать было незачем.

— Не знаю, Андерс. Но терять тебя я не хочу.

Он влажно вздохнул и, не оборачиваясь, сжал ее пальцы. В свете ночника на стене застыли их большие тени. Сколько раз они так сидели вечерами в квартирке, которую снимали, или лежали рядом, согреваясь, и шептались тихо-тихо, точно боялись разбудить дремавшего в углу дракона. И как так вышло, что все осталось в прошлом...

— Прости меня, Клара. Постарайся хоть когда-нибудь простить. Обещай.

— Обещаю, — она стиснула его руку.

Год заканчивался. Подводя итог, оставалось только усмехнуться. Андерс успел изменить Кларе, едва не погибнуть, помириться с матерью и написать прошение о помиловании. Прошлые года не были так плодотворны. Без первых двух пунктов, конечно, можно было бы обойтись, хотя он был рад, что маньяка поймали.

С Карен они объяснились и попрощались, когда Андерсу стало лучше и врачи позволили ему подолгу говорить. Она попросила прощения за то, что он вынужден был рискнуть — впрочем, это был его выбор, и правильно, что она оставалась спокойной. Карен объявила, что скоро уедет. Андерс посоветовал ей предупреждать побольше народу, когда она снова захочет вляпаться в неприятности.

— Попробую, — согласилась она. — Как-то сразу поняла, что еще совсем не хочу умирать.

Они пожелали друг другу удачи, и больше она не приходила.

В основном за Андерсом ухаживали Себастьян и Летиция, им это было попроще. В выходные обязательно приезжала Клара, подменяла подругу. Говорить они с Кларой стали нескоро, а объяснились только теперь. Все же Андерсу до такой степени стыдно становилось в ее присутствии, что он просто немел. Да и ей, наверное, было непросто.

Мать провела рядом первые десять дней, потом уехала, а после с помощью Клары, их общих друзей и Клариных коллег забрала Андерса в Квинленд. И вот он лежал в своей старой комнате, читал. спал, смотрел в сад, а то прогуливался по коридору — старался, как говорил Себастьян, окрепнуть. Теперь за ним присматривали мать, Клара и Розмари, хотя последняя была беременна и ей не стоило переутомляться. Отец не замечал его существование, а брат старался теперь не подниматься наверх. Андерс скоро понял, что Брюс очень недоволен его появлением здесь, и мать это подтвердила.

— Я надеюсь, ты поймешь его и отца. Они не могут тебя простить.

Андерс привычно поморщился от ее тона, от легкого скорбного вздоха и от того, что его снова обвиняют. Но все же, надо признать, он был крайне паршивым братом, да и сыном очень неважным. И все-таки хотелось бы от них какого-то великодушия.

— А ты, значит, смогла? — Андерс постарался спросить как можно более скептически, но мать это не задело.

— Да. В особенности то, что я однажды плакала из-за тебя, а ты прошел мимо.

Андерсу стоило некоторого труда вспомнить, сколько лет было ему тогда. Семь или восемь? Неужели она все годы думала об этом?

— А себя ты простила, что не любила меня?

Все было понятно по тому, как она вздрогнула. Даже спрашивать не стоило. К счастью, мать не стала лицемерить.

— Мы не властны в наших чувствах, Андерс, тебе ли не знать. Моя вина в том, что я действовала только по своим чувствам, прихотям. И ты страдал, я знаю.

Она ласково поправила его волосы, и против воли он почувствовал, что ему приятно.

— С моей стороны было глупо и нелогично срываться на Брюсе. Но вряд ли нам обоим поможет, если я извинюсь.

— Кто знает, — мать пожала плечами.

— Он все равно мой брат. А ты моя мать, так или иначе. И это значит многое.

Мать поцеловала его в лоб, и что-то в груди шевельнулось. От слабости у Андерса притупились чувства, но слишком уж часто ему в последнее время хотелось плакать. Он обязан был сейчас думать о матери, о Кларе. Но не мог пока, что-то перегорело в душе, не было сил страдать. С другой стороны, сознание было ясным, как никогда. Он знал, что ему делать дальше. Понимал, сколько ему делают без всяких заслуг с его стороны. И теперь знал, что делают это от души.

Насчет Рождества Клара беспокоилась напрасно: Андерс планировал спокойно почитать у себя в комнате, а после лечь спать. Однако вышло иначе, чем она представляла и чем мог предположить он сам. Мама зашла к нему и попросила переодеться: неудобно за праздничным столом сидеть в халате.

— Пришли Брюс и Розмари. Она удивляется, что ты еще не спустился. И я бы очень хотела, чтобы ты встретил праздник с нами. Как только устанешь — уйдешь.

Андерс только усмехнулся, но переоделся и спустился к гостям.

Розмари в широком полосатом платье, расшитом блестками, радостно вскрикнула и обняла его со всей силы. Брюс сделал вид, что ничего не происходит, отец на секунду обернулся в сторону Андерса и вернулся к беседе с другим сыном. Вскоре перешли за стол, и тут уж Андерс отвел душу, занявшись специально для него приготовленным легким пудингом.

Он выдержал час, потом захотел прилечь. Мама пошла проводить его. У дверей комнаты обняла и пожелала спокойной ночи.

— С Рождеством, мама, — улыбнулся Андерс: ему стало очень хорошо.

— С Рождеством.

Он вошел, разделся, лег. Шторы не задернул. За окном вился снег. Небо казалось смутным — и темным, и белым. Андерс приподнялся на локте и вгляделся. Ему казалось, снежинки вплетаются, рисуя на стекле фигурку Клары — хрупкую, белоснежную фигурку. Он видел ее перед собой, почти ощущал ее присутствие. Будь Клара здесь, она бы сказала: это оттого, что он о ней думает.

Он думал, и говорил подчас ее выражениями, и даже пел иногда ее песенки. И она научилась у него заваривать кофе и поправляла шляпку тем же жестом, что и он поправлял кепку. Они не просто любили друг друга — они стали единым целым и расстаться просто так не могли. "И я не должен этого допустить, что бы ни случилось. Что бы я ни сделал, я не должен ее потерять".

На следующий день, в заранее условленное время, Андерсу сначала позвонили с поздравлениями Себастьян и Летти, а после — Клара.Она говорила тихо и просто, как всегда, шутила и смеялась, спрашивала про самочувствие. Андерс же едва мог ей отвечать, задыхаясь от вдруг нахлынувших стыда и нежности. Он сам не заметил, что, пока говорил, поглаживал телефонную трубку. И он уже не понимал, как мог добровольно отказаться от Клары, уйти, оставить без прощания — и могло оказаться, что навсегда. Он вспоминал, что она теперь кажется старше, что у губ появилась складка и что-то новое в глазах — след страдания. И он не знал, чем уравновесить то, что она пережила в эти месяцы. "И позволит ли она мне это? Подпустит ли к себе? А кто знает, сколько еще нам осталось быть вместе? Что с нами завтра будет?"

"Открой мне, Господи, кончину мою и число дней моих: какое оно? Да уразумею: что теряю я?" Псалом 38, кажется. Да, страшно подумать, как легко можно разбить и потерять то, что и делает твою жизнь — жизнью. Пусть Карен это однажды поймет — прежде,чем станет поздно. Понимает ли Клара? Он не вправе требовать с нее.

Он должен ей сказать очень многое, и однажды скажет, когда наберется храбрости.А пока стоит раздать другие долги. Стоит пробовать переступить через себя.

На следующий день отец был еще дома. Андерс после завтрака вошел к нему в кабинет — тот, как всегда, возился с бумагами. Бросил на сына равнодушный взгляд и снова погрузился в работу.

— Я хотел извиниться, — выпалил Андерс, потому что от долгих подступов к делу ему всегда хотелось сбежать. — За тот случай с бумагами. И... я не задержусь здесь долго. Как только поправлюсь окончательно, найду работу.

Отец хмыкнул, осмотрел Андерса с головы до ног и кивнул.

— Ладно.

Постояв еще немного, Андерс вышел. В общем-то, ничего другого от отца он ждать и не мог. Оставался еще Брюс.

С ним было куда сложнее: хоть Андерс и прекрасно понимал, насколько несправедлив был к брату в детстве, но к детской ревности давно примешалось настоящее презрение. Он видел, что из брата выросло — и отнюдь не только при его участии. Поэтому не мог заставить себя почувствовать вину. Наверное, даже неискреннее извинение Брюса бы обрадовало, но все же, когда Андерс представлял самодовольный вид брата, он вскипал от злости. И все-таки было кое-что, о чем стоило поговорить непременно. Но только так, чтобы не услышала Розмари — мать, без сомнения, была в курсе похождений младшего сына.

Улучить момент удалось через два дня: к обеду Брюс приехал один. Когда шел от матери на кухню — видимо, та попросила чаю — Андерс перехватил его.

— Всего на пару слов, братец.

— Чего тебе?

— У тебя все еще та же любовница?

Тот отшатнулся, распахнув глаза.

— Не бойся, мне никто не донес, просто я вас видел. Невысокая, длинные рыжие волосы. Вы с ней навещали одного доктора... Ну так вот. Завязывай, серьезно тебе говорю. Розмари носит твоего ребенка. Может, для тебя это мало что значит, но мне вот не очень хочется, чтобы она однажды узнала о твоих шашнях и разволновалась. Это, видишь ли, на ней и на ребенке плохо скажется.

— Тебе-то какое дело? — криво усмехнулся Брюс. — Он не твой. Или ты и тут успел? Разнообразные же у тебя вкусы.

Андерс даже удивился: таким он маминого любимчика раньше не видел. Он пожалел, что все еще слаб и не сможет ударить как следует.

— Да ты у нас бесстыжий, оказывается.

— Не тебе меня учить. Со своими сначала разберись.

Закономерный ответ, но все же не повод отступать.

— В общем, я тебя предупредил. Прекращай. Если с Розмари и ее ребенком что-то случится, тебе не поздоровится.

Брюс нервно рассмеялся.

— Ну и кто из нас лицемер? Ладно, дай пройти. Мама чаю просила.

Андерс посмотрел ему вслед, выдохнул и вернулся к себе.

Следствие по делу Джеймса Сколлинга, маньяка-убийцы, шло быстро, но Карен интересовалась им лишь как препятствием, мешающим ей уехать сразу. В середине апреля ее наконец вызвали для дачи показаний, и она описала все: как у нее и Джорджи возник замысел поймать маньяка "на живца", как она гримировалась, как поимка едва не обернулась смертью Андерса. Он тоже должен был выступать, как и Джорджи, и Себастьян. Карен видела Андерса в коридоре, но не подошла. Попрощались — так попрощались.

И вот ее дело было сделано, и она могла уехать. Точно гора с плеч свалилась, кровь быстрее побежала по венам. Карен предвкушала возвращение жизни, когда не знаешь, что случится в следующую минуту, жизни, когда нужно непрерывно думать. И важно — теперь она это поняла — что рисковать придется ей одной. Хорошо, что судьба оберегла ее, ничьей крови на руках у нее не осталось.

Ночью после суда они с Джорджи вспоминали прошлое, пили, хохотали, а на следующий день, ни с кем не попрощавшись, Карен уехала в Розфильд. Джорджи она оставила записку, а больше близких людей у нее в Корлинге и не было. Денег на билет за границу ей бы сейчас не хватило. и Карен надеялась, что сумеет заработать по дороге. Ей бы одолжили, но хватит одалживаться.

Поезд рвался вперед, поля и леса пролетали мимо. Карен предвкушала, как сова увидит море и станет чуть ближе к пустыням и джунглям, где скрывается Винсент.

Ехать в Корлинг Брюсу хотелось меньше всего. Он охотно прервал бы отношения с Джесси, но когда та услышала про беременность Розмари, сделала совершенно невыносимой: стала угрожать в случае разрыва рассказать Розмари про их роман — мол, у нее есть доказательства. Брюс только удивлялся, как эта дура умудрилась их добыть.

Если бы не она, жизнь была бы очень хороша. Розмари была занята приготовлениями к родам и стала меньше навязываться. Андерс устроился куда-то секретарем, от родителей съехал, хотя и оставался в Квинленде. Но главное — отношения с Эми не только не разочаровали, они оказались именно тем, о чем Брюс так долго мечтал. Они были полны гармонии, уважения, понимания. Он не влюбился в нее, они е стали любовниками, однако между ними было то, что выше плотской связи и что Брюс затруднился бы назвать.

Да, он совершил ошибку, почти месяц не навещал Джесси и не звонил. Этих истеричек лучше не злить. Но как же раздражала необходимость оглядываться на чужую, не нужную ему женщину! "В конце концов, что она может сделать? У нее мозгов не хватит ни на что, кроме истерик".

Он позвонил, и Джесси появилась на пороге. Она, видимо, недавно приняла душ, волосы еще не высохли, свисали сосульками. На ней был махровый халат, руки пахли дешевым кремом.

— Что ты хотела? — сухо спросил Брюс. — Говори, у меня мало времени. Я обещал сегодня вернуться в Корлинг.

— Обещал жене, — Джесси шмыгнула носом. "И почему она вечно пытается манипулировать, давить на жалость? Ведь знает давно, что на меня не действуют эти штучки".

— Кому я обещал, это не твое дело. Ну же, говори, что у тебя.

— Вот что, — Джесси что-то взяла с тумбочки и бросила ему. Пришлось поднимать с пола. Это оказалась фотография его и Эми. Даже странно, кто успел сделать ее.

— Откуда это у тебя? — Брюс не без усилия подавил злость.

— Оказались сегодня утром в почтовом ящике.

Это было очень неожиданно. И очень неприятно. "Неужели снова брат? Никак не может успокоиться? И что за низость, что за лицемерие: ведь он сам... Он поплатится за это"

— И что ты хотела с ними делать?

— Не хотела, а хочу. И сделаю. Я покажу их твоей жене. И объявлюсь второй твоей любовнице. Я думала, ты просто не можешь развестись из-за ребенка, но ты... Нет названия такой подлости!

— Вот как ты заговорила? — Брюс встал и подошел к ней вплотную. Ему очень хотелось сделать ей больно. Она сама его довела. И ничего не сделала, чтобы остановить.

— Скажи мне, чем я обязан тебе? По какому праву ты смеешь меня судить? Забыла, кто ты такая сама?

— Я ни в чем перед тобой не виновата, — Джесси, прищурившись, смотрела ему в глаза. — Я любила тебя. Мне никогда ничего от тебя не требовалось, кроме твоей любви. Но если ее не вернуть... Твоя жена должна увидеть эти фото, так будет честно.

Брюс дал ей короткую и сильную пощечину. Джесии упала на диван, соскользнула, постанывая. Он преодолел желание пнуть ее.

— Слушай меня, дрянь. На жену мне плевать ровно так же, как и на тебя. Вы обе для меня пустое место, я никогда не любил ни ее, ни тебя. Хочешь послать ей фотографии? Посылай! Я тебе еще спасибо скажу за повод к разводу. Съела? Заканчивай ныть. И зря ты сделала то, что сделала, очень зря. Теперь я точно не вернусь. Ты никчемная идиотка, которая сама разбила свое счастье. Прощай.

Джесси заревела, уткнувшись в спинку дивана, а Брюс вышел, еще не понимая, что он совершил. Скорее всего, теперь его брак был обречен. Но Брюс с первого дня жизни с Розмари хотел развода. Правда, будет скандал с отцом, очень большой. Поговорить с матерью?

Брюс остановился посреди тротуара, потер подбородок. Нет, ему настала пора сопротивляться самому. С работы отец его не уволит в любом случае, не любит лишних чужих людей. А значит, деньги будут, жизнь продолжится. "А про брата я все расскажу матери. Это же надо, нож в спину воткнул. И зачем? Как обычно, из вредности?"

Внезапно его охватил испуг. Джесси могла пойти не только к Розмари, но и к Эми, сыщик наверняка раздобыл ее адрес. Следовало срочно сыграть на опережение. "Расскажу ей все сам, так подам события, что она посчитает меня жертвой". Брюс поспешил на вокзал.

Эми в глубокой задумчивости сидела перед зеркалом. На столе лежали непроверенные тетради, но ее занимало кое-что поважнее сочинения.

Все эти месяцы, встречаясь с Брюсом, она знала, что дело идет к его разводу и ее выгодному замужеству. Однако события двух последних дней заставили ее усомниться в том, видит ли она себя миссис Ивлинг.

Сперва ее вызвал вечером на прогулку крайне встревоженный Брюс. Воровато вертя головой, он рассказал про свою вторую любовницу, живущую в Корлинге. Почти уже бывшую любовницу, которую он все собирается бросить, а она решила попытаться удержать его угрозами. Она может рассказать про их связь его жене, его родителям, мадам Айсви — кому угодно.

Эми это уже само по себе не понравилось. Да еще Брюс добавил:-

— Она может сказать, что я ударил ее. Но у нее уже синяк, когда мы разговаривали!

Он совсем не умел врать и оправдываться. В другой ситуации Эми даже умилилась бы его детскому простодушию.

На следующий день, еще в первой его половине, Эми позвонила какая-то девушка и предложила срочно встретится в кафе "Чистюля" через пару улиц от школы. В обеденный перерыв Эми смогла вырваться и пришла. Ее встретила сильно накрашенная рыжеволосая девица с припухшей щекой. Она принялась раскладывать перед Эми вещи Брюса, а заодно, что было совсем глупо, фотографии Брюса и Эми, очевидно, сделанные частным детективом, хоть девица и утверждала, что не знает, откуда они взялись. При этом она — звали ее вроде бы Джесси — рассказывала о своей всепоглощающей любви.

— Допустим, я вам верю. Но чего вы от меня хотите? — спросила Эми, когда ей показалось, что Джесси замолчала.

— Пойдемте вместе к его жене, — в голубых глазах блеснул фанатичный огонь. — Она должна все знать!

— Его жена беременна. Вы можете довести ее до выкидыша. Мне не нужна жизнь ребенка на совести.

— А на моей совести уже есть жизнь ребенка, — хрипло ответила Джесси. — Моего.

Значит, Брюс способен за заботиться о последствиях связи, а при случае послать на аборт, хотя это вредно для здоровья.

— Это был ваш выбор. Если у вас все, я пойду, у меня мало времени.

И вот сейчас появилось время обдумать все. Эми по-прежнему считала, что должна выгодно выйти замуж, а с ее внешностью, характером и здоровьем это почти невозможно. Но не будет ли жизнь с Брюсом еще большим испытанием для нее? Запутанные отношения, как выяснилось, с разными женщинами, агрессия, которую она и сама замечала иногда. Брюс Ивлинг совсем не подходил ей в мужья и по-прежнему нисколько не нравился. Она не прогоняла его лишь потому, что не видела иной возможности для себя. Но и эта возможность неприемлема.

Однако Брюс был явно не из тех, кто сразу смиряется с отказом. Он мог замучить ее уговорами, угрозами. Снова нужно было придумать что-нибудь.

Король удовлетворил прошение Андерса и позволил вернуться в медицину. Теперь Андерс целые вечера, вернувшись с работы, поводил за учебниками. Случалось, он просил прийти Клару, чтобы проверять по учебнику, насколько он хорошо выучил очередной вопрос. Клара смеялась, что так и сама подготовится к поступлению, и они смогут поехать вдвоем.

Сегодня она тоже держала учебник раскрытым, следя по тексту, а Андерс отвечал, когда позвонили в дверь.

На пороге оказалась Розмари, раскрасневшаяся, с безумными глазами. Она сначала даже не могла говорить, только охала; оказалось, что она надела пальто прямо на домашнее платье, а сюда, видимо, добежала пешком и изрядно вспотела.

Андерсу это не понравилось.

— В твоем положении и на таком сроке бегать не очень-то полезно. Ну-ка, пойдем, сядешь и расскажешь, что произошло.

— Мои родители в Корлинге... — Розмари всхлипнула, как ребенок.

— И поэтому ты пришла ко мне. Правильно. Но все же что случилось?

Клара быстро подала ей воды.

— Что-то с Брюсом?

Розмари кивнула и разрыдалась. Она схватилась за голову и раскачивалась из стороны в сторону. Обняв ее, Клара взглянула на Андерса и заметила, что тот будто бы догадывается о чем-то очень неприятном.

— Он изменяет мне, — пробормотала Розмари, уткнувшись Кларе в волосы. — Изменяет... с двумя. Как же так? Как? Я же любила его! О-ох!

Она откинулась на спинку дивана, побледнев.

— Тебе больно? — разом спросили Андерс и Клара.

— Сейчас ко мне пришла какая-то девушка... Такая рыжая, красивая, модная... И сказала... И показала... Вещи... Запонку я ему сама покупала... И галстук... И фото...

Розмари зарыдала, подвывая. Андерс взял ее за плечо и дал пощечину — Клара вздрогнула.

— Тебе нельзя истерить, дура! — прикрикнул он. — О ребенке подумай! Я же в тебя даже успокоительное сейчас влить не рискну! Придется взять себя в руки. Правильно сделала, что ко мне пришла, не сиди одна. Клара, сделай ей чаю послаще, только не крепкого. А ты дыши глубже. Давай вместе, на раз-два.

Клара быстро сделала чай и принесла. Она пока старалась не думать о том, как мог так измениться Брюс, ведь когда-то он преданно любил Джорджи. Пока она опасалась, все ли будет в порядке с его женой.

— Может, что-то к чаю? Сыру?

— Нет, — Розмари вдруг схватилась за живот, буквально позеленев. — Ой, мамочки, ой! О-ой!

Она откинулась на спинку, но боль не прекращалась. Андерс выругался.

— Так и знал. Клара, вызывай неотложку. Я пока тут займусь. Как назло, ничего уже не помню...

Потом были очень страшные полчаса. Андерс уложил Розмари на диван, пытался заставить правильно дышать. Она плакала, корчилась и металась, протяжно вскрикивала. Кларе почему-то казалось, что ребенок появится на свет очень скоро, но когда неотложка наконец приехала, врач сказал, что роды едва начались. Кларе в ужасе сжала руку Андерса: ей казалось, продолжения такой боли не может выдержать ни один человек. Андерс помог Розмари спуститься к машине и вернулся. Опустился на диван, опер голову на руки.

— Все будет хорошо, — беспомощно пробормотала Клара. — Все быстро закончится.

— Очень уж не вовремя началось, не как следует. А ведь я знал.., — Андерс потер лицо. — Про ту рыжую я знал, встретил их случайно еще до того, как на нож напоролся. Не знал, правда, что есть еще вторая. И что вот так все выйдет.

Клара все еще не могла поверить, что они говорят про тихоню Брюса.

— Если бы Розмари узнала раньше, легче все равно никому бы не было. А в том, что узнала сейчас, ты не виноват.

— Все равно паршиво все это, — Андерс прошелся по комнате и прислонился к стене, скрестив руки на груди. Клара заставила себя думать, что может понадобиться Розмари. Так и так, придется отправиться к ней домой: только там можно найти ночную рубашку и халат. Да и вообще...

— Нужно как-то предупредить ее родственников. Розмари говорила, они в Корлинге. У тебя сеть их телефон?

— Нет, конечно.

— А у миссис Ивлинг?

— Хм... Должен быть, — Андерс прикусил пальцы. — Ну, Брюс... Ладно, Клара, иди к себе. Завтра я тебе позвоню, скажу, кто появился и как Розмари себя чувствует.

Обняв его на прощание, Клара отправилась к себе, отчаянно желая, чтобы с Розмари и ребенком все было в порядке. Она представляла, какой ужас сегодня пережила Розмари, и боялась даже предположить, что будет дальше.

Андерс позвонил матери и пояснил, что у Розмари начались преждевременные роды. О причине, правда, умолчал. Она разволновалась и попросила приехать. Сказала, что Брюсу тоже сообщит — пока что брат еще, видимо, не вернулся с работы. Хотя вряд ли его задерживали намного дольше, чем Андерса. "Просто не хочет возвращаться. Или объясняется со своей... Второй".

Андерс приехал, они вместе отправились на квартиру к Брюсу и Розмари, взяли все необходимое, уехали в больницу. Там им сказали, что схватки еще продолжаются, и посоветовали не ждать, а лучше предупредить мужа роженицы.

— Я не дозвонилась Брюсу, — пожаловалась мама, пока они ехали в автобусе. — С работы он давно ушел. Не представляю, где он может быть.

Андерс покраснел и промолчал. Кулаки невольно сжались.

— Давай подождем у него на квартире. Думаю, он вернется. А вообще-то лучше я подожду один, ты отправляйся домой.Наверное, отец уже вернулся.

— Ему тоже должны были передать про Розмари, — мать подозрительно покосилась на Андерса. — А вдвоем с Брюсом я вас не оставлю.

Это осложняло дело. Все-таки хотелось дать брату последний шанс.

Брюс появился минут через двадцать после того, как Андерс с матерью вернулись в его квартиру. Лицо у него было счастливое, от чего Андерса особенно передернуло. Пришлось молчать, пока мать рассказывала, что произошло: сам Андерс не сдержался бы и наговорил лишнего. Брат хотя бы не остался совершенно спокоен, расстроился. Правда, сказал, что в больницу поедет утром, предупредив отца.

Мать сказала, что приготовит омлет и чай, и скрылась на кухне. Андерс подошел к Брюсу, стоявшему у окна, и проговорил вполголоса:

— Твоя любовница заявилась к Розмари. Рассказала про вас... И про твою вторую пассию заодно. Это и спровоцировало преждевременные роды. А ведь я тебя предупреждал.

Брюс посмотрел ему в лицо и слабо улыбнулся.

— Недоволен результатами своего труда?

— О чем ты?

— Разве не ты подкинул Джесси фотографии, где я и Эми?

— Ты с ума сошел?

— Джесси мне сказала, что нашла фотографии в почтовом ящике. Я подумал...

— Ты никогда не умел думать, — разозлился Андерс. — Я бы сообразил, что это спровоцирует твою любовницу на какую-нибудь несусветную глупость. В том числе и на то, что она сделала. Знаешь, мне сегодня совсем не в радость было наблюдать схватки. Очень неприятно, когда человеку больно, и ты не можешь ему помочь. А Розмари заботилась обо мне, когда я был болен. Я не такая свинья, чтобы...

— Тогда кто же? Если она сама, почему наврала?

— Боялась, что ты разозлишься.

Брюс тяжело вздохнул.

— Я устал от них от всех. Даже спать ни с одной не хочется. Как же жаль, что меня не могут просто оставить в покое.

— Розмари — мать твоего ребенка. Тебе совсем ее не жаль?

— Я не хотел этого ребенка. Я вообще не хочу детей от женщин, которые мне противны. А они мне навязывают себя и...

— Прости меня, брат, — перебил его Андерс. — Я, правда, прошу прощения за то, что было в детстве. Я виноват, что ты таким вырос. Но я должен сейчас сделать именно это.

Андерс схватил Брюса за плечо, оттолкнул от подоконника и с силой ударил в лицо кулаком. Брюс чуть не упал, но удержался на ногах — Андерс дал ему под дых. Мать вбежала в комнату.

— Что вы делаете! Прекратите!

Не слушая ее, Андерс ударил в третий раз — и вдруг Брюс с ревом кинулся на него, прижал к стене и ударил в живот. Кулак попал по шраму, Андерса чуть не вывернуло от боли. Он отпихнул брата, и тут мать вклинилась между ними.

— Хватит! Оба прекратили! Что вы тут устроили?!

Впервые в жизни она на них кричала. Но обернулась сперва к Андерсу.

— Тебе нужна помощь? Может, врача?

— Не стоит, — отдуваясь, он опустился в кресло. — Вроде ничего.

Мать подошла к Брюсу и обняла, аккуратно осматривая его лицо и шепча что-то ласковое.

— Расскажи ей! — хрипло крикнул Андерс. — Расскажи сам, если совесть есть!

— Кто бы говорил о совести! — обиженно откликнулся брат.

— Я все знаю, — отчеканила мать. — Что у Брюса две любовницы, что он давал одной из них деньги на аборт. Андерс, я же не могла этого не знать.

Андерс опустил голову. Нет, он не собирался терять семью снова, но сейчас ему было стыдно, как никогда, что это и есть его родственники. "Ты такой же, как они", — напомнил он себе.

— А теперь и Розмари все узнала, мама. Как им с Брюсом дальше жить?

— Может быть, можно все исправить, — начала мать, но брат прервал ее:

— Я ничего не хочу исправлять! Я ее ненавижу, меня от нее тошнит, и ребенка ее я видеть не желаю! Сам его воспитывай, если хочешь, — бросил он Андерсу. — А с этой коровой я развожусь.

— Но отец... — напомнила мать совсем робко.

— Уговори его, ты же это умеешь. Ладно, пойду послежу за омлетом, если он не сгорел.

...Около десяти вечера удалось узнать, что Розмари родила девочку. Хотя роды прошли тяжело, роженица и ребенок остались живы и сейчас были вне опасности.

На следующий день отец предупредил Брюса, чтобы тот после работы отправился в дом к родителям. Было ясно, что мама передала ему новости о желании Брюса развестись, возможно — о причинах. Брюс не боялся, что отец будет осуждать его за измены: в конце концов, это нечестно, его женили против воли, и требовать верности такой, как Розмари, было бы странно. Да, теперь отец не получит акций, которые достались бы Розмари в наследство. Это досадно, но отец не обеднеет.

Мама встретила его настороженная.

— Розмари в больнице мне сказала. что не хочет больше тебя видеть и согласна развестись немедленно.

— Отлично. Я только этого и хотел.

— Отец был очень недоволен.

Брюс только фыркнул. Сколько раз он пытался завоевать уважение отца — и натыкался на холодную отчужденность. "Действительно, не стоило и стараться". Он решил мужественно принять любое решение отца, но обязательно выразить и собственное мнение.

Отец вернулся и решил не тратить время на ужин:

— Поговорим сразу. Голубцы подождут.

Они втроем заперлись в кабинете. К удивлению Брюса, отец достал из стола какие-то листочки с цифрами.

— Еще несколько лет назад я заметил, что на хозяйство и нужды семьи ходит больше, чем следовало бы. Я стал пересчитывать деньги втайне сам и убедился, что не ошибся.

"Очем это он?" — хотелось спросить Брюсу. Мама сцепила руки в замок.

— Зная тебя, Марта, я пришел к выводу, что ты потратила их на твоего младшего сына. В этом году расходы стали особенно велики, и я нашел частного сыщика, который и выяснил правду. Ему же я велел избавить тебя разом от обеих любовниц, но боюсь, он не проявил должной сообразительности и деликатности.

— Это он подбросил Джесси фотографии? — осенило Брюса.

— Очевидно, — холодно согласился отец.И теперь вы оба, конечно, хотите развода.

— Да, хочу, — Брюс выпрямился. — Мне надоело...

Отец смерил его невидящим взглядом.

— Как и мне. Думаю, тебе нужна большая самостоятельность Поживи один в другом городе, поищи работу.

Мама, которая все это время молчала, охнула.

— Но Брюс не сможет, Юстас! Это так трудно...

— Я через это прошел, наш старший сын тоже. Мы будем давать Брюсу денег иногда, ты сможешь его навещать, однако я буду тщательно следить за расходами.

И тут на Брюса накатили горечь, досада, отвращение. Довольно ему было молчать.

— Я всю жизнь старался тебе угодить. И все равно деньги для тебя гораздо важнее.

Юстас строго и холодно на него посмотрел.

— Я не люблю глупости. А ты глуп.

— Юстас! — с упреком воскликнула мама.

— Это правда, Марта. Сама рассуди: деньги, которые он упустил, не сохранив брак с Розмари, в конце концов достались бы ему. Достались бы приумноженные. Этот брак заключался прежде всего для его будущего. А он разрушил все из-за того, что не сумел справиться с прихотями. Даже, думаю, и не попробовал.

У Брюса не вольно искривился рот.

— Ты сам женился не так!

— Я женился состоявшимся человеком, который привык надеяться лишь на себя. Возможно, это и твой путь тоже. Думаю, нужно попробовать. Мы с матерью не вечны. Тебе пора взрослеть.

Брюс выскочил из кабинета, несмотря на то, что мать пыталась его обнять и успокоить.

Ему не верилось, что это с ним происходит, что родители вообще не думают о его чувствах — даже больше, чем когда отец навязывал ему брак с Розмари. Там мать хотя бы вступалась по-настоящему, а тут и спорить не пыталась.

На обед, конечно, он не стал задерживаться, схватил куртку и вылетел из дома. Первой мыслью было пойти к Эми, пожаловаться, просить уехать с ним. Но он вдруг остановился, вспомнив холодный взгляд девушки, ее всегда слегка отстраненный тон. Не стоило строить иллюзий: Эми не поехала бы с ним. А жаловаться, зная, что не встретишь участия, было слишком унизительно.

"Может, в другом городе мне вправду будет лучше. Там никто меня не знает. И я не буду ни с кем себя сравнивать".

Розмари с дочкой жила у родителей, но ее навещали и миссис Ивлинг, и Андерс, и Клара. Они опасались, что Розмари будет очень тяжело остаться наедине с правдой о Брюсе, но она удивляла всех. Как будто Брюса и не было в ее жизни: ни разу Розмари не упомянула о нем, не вспомнила прежнее, не заплакала. Только хлопотала вокруг дочки, прехорошенькой, здоровой девочки с ярко-голубыми глазами и темным пухом на головке.

Клара знала цену такому спокойствию и однажды попробовала поговорить с Розмари откровенно. Та погрустнела и вздохнула:

— Знаешь, я даже думать о нем не хочу. Никогда не прощу такой подлости. Но у меня есть Анжелика. Так что одна я теперь никогда не буду.

Кажется, она говорила искренне. И тем было лучше, потому что они все довольно уже страдали.

Крестным отцом Анжелики стал Андерс, крестной матерью — Фиби, сестра Розмари.

В конце апреля Клара наконец увиделась с Гарри. Весь месяц он был очень занят, а тут сказал, что сам приедет в Квинленд на выходные. В субботу после утренних занятий с двумя первоклассницами Клара отправилась на вокзал. По дороге она заметила, что около ворот похаживает какой-то паренек лет четырнадцати. Видимо, это и был мальчик, о котором они с Вайолет все же недавно поговорили. Его, насколько помнила Клара, звали Робби, и он любил рисовать. "Делла, кажется, сейчас на математическом кружке у Нила, Стейси там же, Китти и Джинджер в гимнастическом зале, Эльза и Эвелин у зеркала..." — прикидывать, где сейчас ученицы, Клара теперь начинала машинально.

Поезд уже пришел, когда она добралась. На перроне они с Гарри сразу отыскали друг друга. По его лицу Клара сразу поняла, что у него есть какая-то необыкновенная новость. И сообщила ему об этом:

— Ты так смотришь, словно на Корлинг высадился слоновый десант.

— Примерно, — он нервно хмыкнул. — Меня, Клара, позвали сниматься в Бигсити, на студию братьев Фэст.

Да, слоны едва ли ошеломили бы Клару больше. Эта студия была самой известной, и сняться в фильме, который она выпускает, значило обрести настоящую известность, возможно, во всем мире. Это было именно то, о чем Гарри мечтал, чего он был достоин. Но все же — невероятная удача. Правда, еще это означало, что Гарри уедет в Бигсити, в Бергию, за океан. Они с Кларой, может быть, очень долго не увидятся. "Но все же для него это такая удача!" И Клара с протяжным восторженным восклицанием обняла Гарри, даже подпрыгнула. А потом заявила:

— Никогда не сомневалась, что так и будет. Ты такой талантливый, столько работал. И очень красивый, там таких красивых нет.

— Боюсь, там только это и заметили, — фыркнул Гарри. — Мне предлагают роль влюбленного мальчика. Ну, знаешь, обреченная любовь, неравенство, юные сердца... Банальщина.

Да, Гарри из-за своей внешности всегда боялся таких ролей — говорил, что там нечего играть.

— Ну, во-первых, играть любовь — это тоже искусство. Во-вторых, ты же не только красивый, но и талантливый. и умный, и ты сможешь сыграть так, что твой влюбленный мальчик будет не похож ни на одного другого. Ты вчитайся в роль: может, там не так все просто? В-третьих, если с этим фильмом и еще с каким-нибудь все получится, то дальше роли начнешь выбирать ты сам.

Клара говорила, что только в голову придет, но Гарри, кажется, с ней соглашался.

— Или ты просто не хочешь в Бергию? — прервала она себя. — Не хочешь уезжать?

— Хочу, — твердо ответил Гарри . — И поеду. Только вот... Я потеряю Лору навсегда. Да, она и не была моей, и не стала бы, я испробовал все средства, какие себе может позволить честный человек. А бесчестно — не хочу.

— Да она и не подпустит к себе бесчестного человека, и не останется, если узнает, — согласилась Клара. — Но если ты станешь знаменитым актером...

— И заработаю много денег, и все брошу к ее ногам? — насмешливо подхватил Гарри. — Она не покупается, не из таких. Иначе я не любил бы ее.

Разговаривая, они шли, куда глаза глядят, пока не свернули в какой-то дворик у многоквартирного дома. Там присели на скамью под липой, Гарри взял Клару за руки.

— Я поеду, я хочу этого. Но мне придется оставить здесь Лору, семью, тебя. И это очень больно. Я буду там один.

— Даже за океаном мы с тобой, — Клара погладила его по рукам. — Я провожу тебя до самолета. Ты будешь нам писать. А там у тебя появятся друзья, это точно.

— Может, и не только они. Я не прощу себе, если не поеду.

— Я еще буду у девочек в тетрадях находить твои карточки, — Клара выдохнула. — Гарри, до сих пор поверить не могу!

— Я тоже, — улыбнулся Гарри грустно. — Я бы тебе рассказал немного больше про свою роль, но нельзя. Ты мне расскажи что-нибудь лучше.

И Клара стала рассказывать: как она наблюдала в окно за Робби, рисовавшим прислонившуюся к решетке Вайолет; как две недели назад у Нила пропала канарейка и благодаря расследованию Деллы обнаружилась у соседей; как Андерс приволок на съемную квартиру скелет, списанный из одной из школ, и теперь к экзамену они готовятся втроем; как дочка Розмари, Анжелика, ненавидит современную музыку, и баюкать ее приходится народными песенками; наконец, как миссис Джефф недавно принимала роды у кухаркиной кошки. Она рассказывала, а Гарри слушал, и было легко, как в детстве. Клара в этот момент ясно понимала, что, как бы ни разметала их судьба, что-то, да останется. Останется память об их прогулках, о светлом небе в пасхальные дни, о нарциссах и тюльпанах, горящих на клумбах, о голосе Гарри и его переменчивом лице, его упорстве и увлеченности. И том, что он всегда был рядом — и когда погиб ее отец, и когда они с Андерсом расставались, и когда Андерс лежал при смерти. И Гарри тоже многое будет помнить. Хотя Клара не решилась бы на то, на что отваживается он ради мечты. Она так ему и сказала, и добавила:

— Это, наверное, как в омут прыгнуть, да?

— С ледяной водой. Но я выплыву.

И все-таки было отчаянно грустно, что он уезжает. "Вы еще увидитесь.И пока он здесь.Не порти это время".

Вот и проводили девочек. Вместе выпили чаю. Завтра собирались разъехаться все, кроме мадам Айсви: у нее не было другого дома.

Вечером Клару вызвал на прогулку Андерс. Они блуждали по окраинам города, пока не очутились наконец у какого-то оврага, заросшего черемухой. Цветы уже опали, но в вечерней тишине пели соловьи. Небо было золотисто-розовое, воздух свежий и влажный. Они вместе присели на траву.

— Как нелепо все вышло, — пробормотал Андерс. — Вся жизнь рухнула... Из-за несдержанности.

— Почему же рухнула? — Клара взяла его за руку. — Ты продолжаешь жить. Собираешься заниматься тем, что тебе интересно.

— Разве дело в том? — возразил Андерс, теребя сорванный стебелек.

Клара припала к его плечу. Да, в самом деле, как нелепо, они ведь не должны были разлучаться никогда. И все же скоро год, как они только друзья.

— Зачем ты сделал это, Андерс? — глухо спросила она.

Он укусил губу.

— Похоть. Только похоть. И нежелание отказывать себе... Это мерзко, я знаю. Тебе было очень плохо. Прости меня. Это ничем не загладить, я знаю.

Клар тяжело вздохнула.

— Мне плохо еще и от того, что мы больше не вместе. Я рада быть твоим другом. Но я люблю тебя.

— И я тебя люблю, — Андерс посмотрел ей в глаза. — Ты знаешь обо мне теперь худшее, знаешь, на что я способен, знаешь все недостатки.

— Знаю, — у Клары немного кружилась голова, ей казалось, что она сейчас на корабле, мчащемся вперед, к закату.

— Выходи за меня.

От неожиданности Клара обернулась к Андерсу, а он повторил.

— Выходи за меня. Если только считаешь это разумным, возможным... Если любишь меня еще и способна верить мне. Венчайся со мной. Я буду учиться в Корлинге и работать вечерами, а ты — работать здесь... Или поехали со мной. Как угодно. Но верь мне, пожалуйста.

Что сказать, когда жизнь к тебе возвращается?

— Я верю тебе. И выйду за тебя замуж.

Их руки в траве сжались и долго не разжимались.

Ариэлла Айсви шла по коридору. Темнело, но не хотелось включать свет. Вот и еще один учебный год закончился. Пройдет несколько недель, и начнется новый. Кому-то цикличность кажется скучной, для кого-то становится спасением. Всегда есть, чего ждать. Всегда наступает время подведения итогов, но они не окончательны.

В этом году она пошла на рискованный шаг — и риск оправдался. Нил Фицрой не сразу, но освоился с классами. Ариэлла чувствовала в нем "своего" человека. Она не могла бы объяснить словами... Скажем, они мыслили в одном направлении. А вот Эми Риверс собиралась уходить, возвращаться в Корлинг, и ее не хотелось отговаривать, пусть летом и придется снова кого-то искать на ее место. Формально у Ариэллы не было к ней никаких претензий, но когда о самых проникновенных историях рассказывают детям с таким равнодушным лицом, ничего не выражающим голосом, подчеркнуто нейтрально... Она не того бы хотела от учителя литературы. Конечно, Ариэлла сразу после посещения урока Эми поясняла ей, каких изменений хотела бы. И та уверила, что постарается. Но стараниями не поможешь, если настолько далек от чувств и мыслей тех, кто сочинял истории о любви, чести, свободе. А ведь было и в Эми что-то романтическое, что-то, позволившее ей предстать обманчивым призраком перед Брюсом Ивлингом, подарить ему ложную надежду.

Марта тяжело переживала разлуку с младшим сыном, хотя понимала, что так лучше действительно будет всем (хотя, признаться, поведение Юстаса Ариэлла очень старалась при подруге не комментировать). Конечно, перед отъездом Брюса Марта все же смогла выпросить у него прощение за то, что не смягчила отца. Но порой Ариэлле приходилось уговаривать ее не пытаться пока переехать в Гельстен насовсем.

Время, конечно, не лечит, но декорации меняются. Приходит новый день. Не всегда он приносит надежду, но если он наступил, значит, долг человека — прожить его. Хотя иногда так хочется, чтобы мгновение остановилось, а иногда — немедленно переместиться на годы вперед. Ариэлла вспомнила, как они с мужем ели одно на двоих мороженое и как он катал на плечах их детей; вспомнила и разрушенный дом, и его заросшую травой могилу. Можно ли сказать, что это прошло, если до сих пор сердце радуется от близости Жерома и разрывается от его потери?

...В передней скрипнула дверь, послышались легкие шаги на лестнице. По ступенькам взбегала Клара Уолли, очень мало изменившаяся с тех пор, как Ариэлла увидела ее впервые. Наверное, Клара очень удивилась бы, если бы ей сказали, что она для кого-то олицетворяет неизменность.

Юное, свежее лицо девушки сияло.

— Мадам Айсви, мне надо вам сказать.. — она вдруг смутилась. — Ох, простите. В общем, я выхожу замуж.

— Поздравляю, — искренне ответила Ариэлла. Она была уверена, что иначе сложиться и не могло — уверена почему-то даже в те минуты, когда Клара еще даже никому не хотела пожаловаться, как ей больно из-за измены.

— Просите, мадам, значит ли это, что я должна уволиться? — Клара невольно стиснула манжету.

— Вы вполне доказали, что можете быть учителем и подругой, например, — улыбнулась Ариэлла. — Не думаю, что вы не сможете быть учителем и женой.

— Спасибо, — широко улыбнулась Клара.

— Я рада за вас, правда. Легко не будет. Но мне кажется, вы всегда будете вместе.

— Вы даете шанс?

— И не один.

На следующий день Клара отправилась в Корлинг, чтобы проводить Гарри. Самолет его отправлялся вечером, с коллегами и Лорой он попрощался еще вчера. Клара оставила чемодан в багажном отделении, и они отправились бродить по городу. Побывали на площадях, где когда-то выступали, у Школы искусств, проехали несколько остановок на трамвае.

Клара сказала Гарри, что вчера Андерс делал ей предложение.

— Жаль, — покачал головой друг и пояснил. — Жаль, что только теперь. Не спляшу уже на вашей свадьбе.

— Открытки хватит. А вообще можешь сплясать там, где будешь жить, а я буду знать, что ты это сделал.

Проголодавшись, зашли в кафе. Играла музыка, но за столиками и на танцевальной площадке было почти пусто. Заиграл быстрый народный танец, и Клару осенило.

— Может, спляшем сейчас? Авансом, а?

Она протянула руку Гарри, и оба выскочили из-за столика. Встали друг против друга. Поклон, прыжок, хлопок в ладоши. Народные танцы оба всегда любили: сколько угодно можно прыгать, топать и кружиться. И как же здорово повторять движения, почти угадывая их. Клара и Гарри настолько хорошо знали друг друга, что в танце могли импровизировать оба, не сомневаясь, что повторят почти синхронно.

Смеясь, раскрасневшись, они топали, подпрыгивали; Клара взялась за подол, и вот закружилась широкая юбка. А Гарри как будто забыл все тревоги, улыбался с прежней дерзостью и смело смотрел вперед.

Мелодия умолкла, а они все не уходили с площадки. Заиграла протяжная, печальная песня, Гарри взял руки Клары в свои. Они тихо покачивались, точно колеблемые самым легким течением, и не выпускали руки друг друга, точно уже обессилев. Вдруг голос, певший песню, взмыл вверх — и Гарри подхватил Клару, закружил. Мелодия снова точно нырнула вглубь, став задумчивой и печальной — и они стояли, чуть изгибаясь, и тянулись друг к другу, и не могли дотянуться. Их разделяла сама жизнь, но в припеве они снова кинулись друг к другу.

Немногочисленные посетители захлопали, когда воцарилась тишина, Гарри поклонился, и они с Кларой прошли за столик снова.

— Спасибо, — прошептал друг.

— Это не последний наш танец, — ответила Клара.

И вот время вылета стали близиться, они отправились в аэропорт. Кларе не хотелось думать, что быть рядом с другом, слышать его голос оставалось меньше часа. А Гарри переживал, не задержат ли самолет.

— Так не хочется оттягивать. Словно отсрочка перед эшафотом.

— Брось! — испугалась Клара. — Ты долетишь, и все будет хорошо.

Пришла пора разделиться. Гарри обнял ее.

— Прощай, Клара! Прощай, сестренка! Прощай!

— До свидания, — твердо ответила Клара. — Удачи. И обязательно пиши.

Он ушел, крылся из виду. Клара еще несколько минут стояла, потом развернулась, побрела к выходу. Взяла такси, отправилась к Летти и Себастьяну: договорились, что она переночует у них, а утром поедет наконец в Риверс-Холл. Уже в такси пришлось несколько раз вытереть слезы. "Мы увидимся с ним. Может, пройдет несколько лет, но увидимся обязательно и станцуем еще".

Когда такси остановилось, уже совсем стемнело. Перед тем, как войти в дом, Клар оглянулась. Прозрачное небо едва потемнело, золотилась полоса горизонта. Над океаном сейчас летел в самолете Гарри, а в Квинленде засиделся допоздна над учебниками Андерс и баюкает дочку Розмари. За одним из светящихся окон Клару ждали Летти и Себастьян, а еще где-то в Корлинге читала какой-нибудь философский труд Кассандра. Джорджи редактировала статью, а Карен — кто знает, ночует ли в гостинице или прямо в пустыне лежит и смотрит на звезды. В Риверс-Холл наверняка уже легла спать мама, ожидая, что завтра все дети съедутся к ней. А в опустевшей школе совсем одна сидела у окна мадам Айсви. О ком она думала этой ночью, чье присутствие ощущала?

Люди все были связаны, точно затканы в одно кружево, которым земля была покрыта, как небо — кружевом звезд. Клара, представив это, прижала пальцы к губам и послала поцелуй всему вокруг, всем, кого любила.

Конец третьей части

Карен Голд больше не вернулась в Скендию. Иногда Джорджи приходили письма от нее, но случались и перерывы на несколько лет. Однако, насколько можно было судить, Винсента Карен все же нашла. Десять лет спустя, однако, письма перестали приходить совсем. Что случилось с Карен, увы, не удалось выяснить даже Джорджи.

Джорджи прославилась журналистскими расследованиями, из-за некоторых ей приходилось временно покидать страну и скрываться, настолько они были рискованны. Однако она никогда не изменяла своей жизнерадостности и из самой дальней и опасной командировки могла прислать бандеролью нелепый сувенир, а детей своих друзей выучила неприличным песенкам на половине, наверное, языков мира.

У Себастьяна и Летиции родились близнецы, мальчик и девочка. Себастьян продолжил работать врачом, а Летиция занималась переводами на дому, не желая отвлекаться от детей. Они по-прежнему дружили с Андерсом и Кларой.

Первая же роль в кино прославила Гарри. Поверхностные зрители оценили его красоту, более глубокие — откровенные, обнаженные эмоции и тщательную отделку роли. Почти немедленно Гарри пригласили в новую картину, пообещав более неоднозначного персонажа. Итак, карьера его пошла в гору, и вырваться в родные места он смог лишь пять лет спустя. Тогда же он увиделся с Кларой, и они станцевали снова. И после они поддерживали связь всю жизнь.

Брюсу в Гельстене приходилось несладко, но он все же дорос до управляющего в ресторане, даже женился на хорошенькой девушке восемнадцати лет и прижил с ней двух сыновей. В Квинленд, правда, наведывался совсем нечасто, и поговаривали, что неважно жил с женой. Она была очень хорошенькая и вроде бы внучка совершенно разорившегося помещика, вышла за Брюса по настоянию матери, позарившейся на наследство, которое должно было ему достаться. Брюс, однако, не предупредил, что делить наследство придется с братом. И поэтому жена и теща остались им крайне недовольны, однако посчитали, что разводиться поздно.

Старшую дочь Брюса, Анжелику, помогал воспитывать Андерс: замуж Розмари больше не вышла. Девочка привязалась к дяде, они понимали друг друга, как родной отец вряд ли бы ее понял. Нередко их можно было увидеть в выходные гуляющими в парке и тихо говорящими о чем-то. Андерс дарил девочке книги о природе и о медицине, Клара учила ее музыке и говорила с ней о литературе. Анжелика, однако, больше увлекалась рисованием и даже пристрастила к этому Валентайна — приемного сына Андерса и Клары. Шесть лет спустя после свадьбы они усыновили годовалого мальчика.

Получив диплом врача, Андерс вернулся в Квинленд. За годы учебы его почему-то стало тянуть в родные места, где оставались родители и где жила Клара. Он приезжал на выходные и все сильнее осознавал, что хотел бы остаться насовсем. Да и его ждали: работы было достаточно.

В городской больнице он проработал всю жизнь, и всю жизнь прожил с Кларой. Пациенты были им довольны, хоть и ворчали на дурные шутки и некоторую бесцеремонность. Необычным юмором отличался и Валентайн, но он, по крайней мере, обычно был очень милым мальчиком.

Клара оставалась в школе мадам Айсви, и когда та ушла на покой, сменила ее на посту директора.

Обеим было понятно, что жизнь школы будет складываться иначе. У Клары была семья, была родная деревня, куда она неизменно уезжал на Рождество и на летние каникулы. Там ее ждали мама, которая ни за что не хотела покидать Риверс-Холл, и сестра. Но мадам Айсви это не смущало.

— Вы можете работать иначе, не как я. Но я вижу, что у вас получается то, чего я и хотела бы.

Мадам Айсви оставалась жить при школе, хотя Клара и Андерс предлагали переселиться к ним. Они и еще некоторые выпускницы, оставшиеся в Квинленде, заботились о бывшей директрисе, хотя она всегда утверждала, что ей ничего не нужно. Но за десятки лет, проведенных рядом, Клара научилась различать, когда почтенная директриса слегка кривит душой.

В последние годы мадам Айсви стала совершенно невесомой, полупрозрачной, но сохраняла энергию и интерес к жизни. Она даже иногда подменяла учителей, вела кружки. Со временем, конечно, Клару стала беспокоить такая загруженность старой женщины, но Андерс убеждал, что совсем ограничивать ее не стоит: она из тех, кто без работы быстро вянет.

Мадам Айсви пережила и Марту, и Юстаса, и многих из своих учениц и младших коллег, но Клара и Андерс порой чувствовали, что они больше постарели, чем она. И лишь когда по вечерам, несмотря на протесты Клары и Андерса, она стремилась выйти в сад или очень долго сидела в комнате, не зажигая свет, Кларе становилось не по себе. Хотя вокруг царила тишина, ей казалось, будто мадам Айсви разговаривает с кем-то. И точно, однажды она различила, как директриса шепотом назвала имя: Жером. Клара, уже знавшая историю ее семьи, изрядно испугалась.

Вскоре после этого — была весна — мадам Айсви заболела пневмонией, и хотя стараниями Андерса и Клары все же одолела болезнь, но сил уже не стало. С каждым днем она гасла, и Клара постаралась собрать всех ее учениц, раз уж родственников и друзей давно не было в живых.

Тогда она и сама увиделась и с одноклассницами, и с первыми своими ученицами. С Летти и Кассандрой они поддерживали связь, а вот с Лизой, например, давно не виделись. Кто-то приехать не захотел, кто-то, как Карен, уже не смог. Но Клара увидела и Деллу, возглавившую сыскное агентство, и Стейси, теперь астронома, и Вайолет — дирижера оркестра, жену художника.

Удивительно было понимать, что все они когда-то были маленькими девочками, которые играли здесь в саду или учили уроки в библиотеке. Летиция — пожилая женщина, чуть располневшая, но все еще яркая, с красиво уложенными седыми волосами и лучистыми черными глазами; Лиза и Джорджи, обе коротко стриженные, одетые по-современному, энергичные; Кассандра, в лице которой с возрастом проступила удивительная красота, которой не замечали прежде. Они посмеялись, вспоминая, как Лиза в же день хотела учить уроки, а на Кларе висела форма и туфли слетали с ног. Помолчали в память о Карен.

— Может быть, мы все вместе собрались в последний раз, — проговорила Кассандра. — Каждый раз, конечно, мог стать последним. Сегодня особый день, вы это знаете. Каждому надо подумать, что же он скажет. Мадам Айсви должна услышать от нас самое важное.

— Может, еще не все потеряно? — понадеялась Летиция. — Посмотрим, что скажет Себастьян.

Себастьян приехал с женой и осмотрел больную, конечно. Однако когда вышел от нее, сказал, чтобы послали за священником.

После того, как ушел и священник, ученицы стали подходить и прощаться. Целовали бессильную руку, опускались у кровати на колени. Мадам Айсви лежала, словно уже бестелесная, бесплотная, дыхание слабело. Клара, стоя в углу, цеплялась за руки Андерса и Валентайна и зачем-то сдерживала слезы.

— Иди, — шепнул Андерс. — Иди, а то не успеешь.

Клара робко подошла, поцеловала мадам Айсви руку и заглянула ей в глаза.

— Спасибо вам, — прошептала она. — За все.

— У меня была семья, — ответила та чуть слышно, но с улыбкой. Потом отвела мутнеющий, но все еще осмысленный взгляд в сторону. Ее пальцы провели по воздуху, словно она гладила по головам детей.

— Жером, — она приподнялась. — Ты здесь? Надолго ты отлучался. Но я ждала. Поцелуй меня.

Со вздохом она опустилась на подушку. Андерс подошел, всмотрелся, закрыл ей глаза, обхватил Клару и повел прочь. Та еще не осознала, что произошло, но за окном, как ей показалось, мелькнули два силуэта.

Конец