Орлица (гет)

Год заканчивался. Подводя итог, оставалось только усмехнуться. Андерс успел изменить Кларе, едва не погибнуть, помириться с матерью и написать прошение о помиловании. Прошлые года не были так плодотворны. Без первых двух пунктов, конечно, можно было бы обойтись, хотя он был рад, что маньяка поймали.

С Карен они объяснились и попрощались, когда Андерсу стало лучше и врачи позволили ему подолгу говорить. Она попросила прощения за то, что он вынужден был рискнуть — впрочем, это был его выбор, и правильно, что она оставалась спокойной. Карен объявила, что скоро уедет. Андерс посоветовал ей предупреждать побольше народу, когда она снова захочет вляпаться в неприятности.

— Попробую, — согласилась она. — Как-то сразу поняла, что еще совсем не хочу умирать.

Они пожелали друг другу удачи, и больше она не приходила.

В основном за Андерсом ухаживали Себастьян и Летиция, им это было попроще. В выходные обязательно приезжала Клара, подменяла подругу. Говорить они с Кларой стали нескоро, а объяснились только теперь. Все же Андерсу до такой степени стыдно становилось в ее присутствии, что он просто немел. Да и ей, наверное, было непросто.

Мать провела рядом первые десять дней, потом уехала, а после с помощью Клары, их общих друзей и Клариных коллег забрала Андерса в Квинленд. И вот он лежал в своей старой комнате, читал. спал, смотрел в сад, а то прогуливался по коридору — старался, как говорил Себастьян, окрепнуть. Теперь за ним присматривали мать, Клара и Розмари, хотя последняя была беременна и ей не стоило переутомляться. Отец не замечал его существование, а брат старался теперь не подниматься наверх. Андерс скоро понял, что Брюс очень недоволен его появлением здесь, и мать это подтвердила.

— Я надеюсь, ты поймешь его и отца. Они не могут тебя простить.

Андерс привычно поморщился от ее тона, от легкого скорбного вздоха и от того, что его снова обвиняют. Но все же, надо признать, он был крайне паршивым братом, да и сыном очень неважным. И все-таки хотелось бы от них какого-то великодушия.

— А ты, значит, смогла? — Андерс постарался спросить как можно более скептически, но мать это не задело.

— Да. В особенности то, что я однажды плакала из-за тебя, а ты прошел мимо.

Андерсу стоило некоторого труда вспомнить, сколько лет было ему тогда. Семь или восемь? Неужели она все годы думала об этом?

— А себя ты простила, что не любила меня?

Все было понятно по тому, как она вздрогнула. Даже спрашивать не стоило. К счастью, мать не стала лицемерить.

— Мы не властны в наших чувствах, Андерс, тебе ли не знать. Моя вина в том, что я действовала только по своим чувствам, прихотям. И ты страдал, я знаю.

Она ласково поправила его волосы, и против воли он почувствовал, что ему приятно.

— С моей стороны было глупо и нелогично срываться на Брюсе. Но вряд ли нам обоим поможет, если я извинюсь.

— Кто знает, — мать пожала плечами.

— Он все равно мой брат. А ты моя мать, так или иначе. И это значит многое.

Мать поцеловала его в лоб, и что-то в груди шевельнулось. От слабости у Андерса притупились чувства, но слишком уж часто ему в последнее время хотелось плакать. Он обязан был сейчас думать о матери, о Кларе. Но не мог пока, что-то перегорело в душе, не было сил страдать. С другой стороны, сознание было ясным, как никогда. Он знал, что ему делать дальше. Понимал, сколько ему делают без всяких заслуг с его стороны. И теперь знал, что делают это от души.

Насчет Рождества Клара беспокоилась напрасно: Андерс планировал спокойно почитать у себя в комнате, а после лечь спать. Однако вышло иначе, чем она представляла и чем мог предположить он сам. Мама зашла к нему и попросила переодеться: неудобно за праздничным столом сидеть в халате.

— Пришли Брюс и Розмари. Она удивляется, что ты еще не спустился. И я бы очень хотела, чтобы ты встретил праздник с нами. Как только устанешь — уйдешь.

Андерс только усмехнулся, но переоделся и спустился к гостям.

Розмари в широком полосатом платье, расшитом блестками, радостно вскрикнула и обняла его со всей силы. Брюс сделал вид, что ничего не происходит, отец на секунду обернулся в сторону Андерса и вернулся к беседе с другим сыном. Вскоре перешли за стол, и тут уж Андерс отвел душу, занявшись специально для него приготовленным легким пудингом.

Он выдержал час, потом захотел прилечь. Мама пошла проводить его. У дверей комнаты обняла и пожелала спокойной ночи.

— С Рождеством, мама, — улыбнулся Андерс: ему стало очень хорошо.

— С Рождеством.

Он вошел, разделся, лег. Шторы не задернул. За окном вился снег. Небо казалось смутным — и темным, и белым. Андерс приподнялся на локте и вгляделся. Ему казалось, снежинки вплетаются, рисуя на стекле фигурку Клары — хрупкую, белоснежную фигурку. Он видел ее перед собой, почти ощущал ее присутствие. Будь Клара здесь, она бы сказала: это оттого, что он о ней думает.

Он думал, и говорил подчас ее выражениями, и даже пел иногда ее песенки. И она научилась у него заваривать кофе и поправляла шляпку тем же жестом, что и он поправлял кепку. Они не просто любили друг друга — они стали единым целым и расстаться просто так не могли. "И я не должен этого допустить, что бы ни случилось. Что бы я ни сделал, я не должен ее потерять".

На следующий день, в заранее условленное время, Андерсу сначала позвонили с поздравлениями Себастьян и Летти, а после — Клара.Она говорила тихо и просто, как всегда, шутила и смеялась, спрашивала про самочувствие. Андерс же едва мог ей отвечать, задыхаясь от вдруг нахлынувших стыда и нежности. Он сам не заметил, что, пока говорил, поглаживал телефонную трубку. И он уже не понимал, как мог добровольно отказаться от Клары, уйти, оставить без прощания — и могло оказаться, что навсегда. Он вспоминал, что она теперь кажется старше, что у губ появилась складка и что-то новое в глазах — след страдания. И он не знал, чем уравновесить то, что она пережила в эти месяцы. "И позволит ли она мне это? Подпустит ли к себе? А кто знает, сколько еще нам осталось быть вместе? Что с нами завтра будет?"

"Открой мне, Господи, кончину мою и число дней моих: какое оно? Да уразумею: что теряю я?" Псалом 38, кажется. Да, страшно подумать, как легко можно разбить и потерять то, что и делает твою жизнь — жизнью. Пусть Карен это однажды поймет — прежде,чем станет поздно. Понимает ли Клара? Он не вправе требовать с нее.

Он должен ей сказать очень многое, и однажды скажет, когда наберется храбрости.А пока стоит раздать другие долги. Стоит пробовать переступить через себя.

На следующий день отец был еще дома. Андерс после завтрака вошел к нему в кабинет — тот, как всегда, возился с бумагами. Бросил на сына равнодушный взгляд и снова погрузился в работу.

— Я хотел извиниться, — выпалил Андерс, потому что от долгих подступов к делу ему всегда хотелось сбежать. — За тот случай с бумагами. И... я не задержусь здесь долго. Как только поправлюсь окончательно, найду работу.

Отец хмыкнул, осмотрел Андерса с головы до ног и кивнул.

— Ладно.

Постояв еще немного, Андерс вышел. В общем-то, ничего другого от отца он ждать и не мог. Оставался еще Брюс.

С ним было куда сложнее: хоть Андерс и прекрасно понимал, насколько несправедлив был к брату в детстве, но к детской ревности давно примешалось настоящее презрение. Он видел, что из брата выросло — и отнюдь не только при его участии. Поэтому не мог заставить себя почувствовать вину. Наверное, даже неискреннее извинение Брюса бы обрадовало, но все же, когда Андерс представлял самодовольный вид брата, он вскипал от злости. И все-таки было кое-что, о чем стоило поговорить непременно. Но только так, чтобы не услышала Розмари — мать, без сомнения, была в курсе похождений младшего сына.

Улучить момент удалось через два дня: к обеду Брюс приехал один. Когда шел от матери на кухню — видимо, та попросила чаю — Андерс перехватил его.

— Всего на пару слов, братец.

— Чего тебе?

— У тебя все еще та же любовница?

Тот отшатнулся, распахнув глаза.

— Не бойся, мне никто не донес, просто я вас видел. Невысокая, длинные рыжие волосы. Вы с ней навещали одного доктора... Ну так вот. Завязывай, серьезно тебе говорю. Розмари носит твоего ребенка. Может, для тебя это мало что значит, но мне вот не очень хочется, чтобы она однажды узнала о твоих шашнях и разволновалась. Это, видишь ли, на ней и на ребенке плохо скажется.

— Тебе-то какое дело? — криво усмехнулся Брюс. — Он не твой. Или ты и тут успел? Разнообразные же у тебя вкусы.

Андерс даже удивился: таким он маминого любимчика раньше не видел. Он пожалел, что все еще слаб и не сможет ударить как следует.

— Да ты у нас бесстыжий, оказывается.

— Не тебе меня учить. Со своими сначала разберись.

Закономерный ответ, но все же не повод отступать.

— В общем, я тебя предупредил. Прекращай. Если с Розмари и ее ребенком что-то случится, тебе не поздоровится.

Брюс нервно рассмеялся.

— Ну и кто из нас лицемер? Ладно, дай пройти. Мама чаю просила.

Андерс посмотрел ему вслед, выдохнул и вернулся к себе.