Больная любовь (гет)

Он оплакивал Фриггу два года, горько и искренне, как того заслуживала такая королева. На третий год взял в жены Сигюн, деву, бывшую наперсницей королевы. Молоденькую, прекрасную, с волосами, похожими на текущее золото. Сидя в тронном зале, они были подобны зиме и весне. Однако она глядела на него с обожанием, он же улыбался. Приближённые вспоминали Фриггу и беззлобно шутили о слабости Всеотца к белокурым девам. Не было никого, кто не желал бы им счастья.

Через несколько месяцев после свадьбы он вошёл вечером в её покои, когда она причёсывалась перед зеркалом. Нежно отнял костяной гребень: «Ты прекрасно знаешь, что это моя работа».

Тяжёлой рукой воина расчёсывал ей золотистые волосы нежно и умело — их ритуал, начавшийся в брачную ночь. Она знала, что уверенность плавных движений — плод долгих лет, часто видела раньше, как он расчёсывал волосы Фригге.

Она устремила взгляд на отражение его лица, окаймлённого белой бородой, и попыталась собраться с духом. Напряжение росло в ней неделями. Уже несколько вечеров она собиралась заговорить, но страх каждый раз смыкал ей уста. Сегодня она решилась воспротивиться страху.

— Локи жив, мой господин, — тихо сказала она.

Его рука застыла. В зеркале она встретила взгляд единственного синего глаза.

— Это шутка? Боль от смерти моего сына до сих пор сильна, Сигюн.

Она не отвела взгляд.

— Я видела его. Вижу его каждый день.

Он тряхнул головой и легко провёл пальцами по её лбу.

— Значит, ты бредишь, Сигюн. Должно быть, ты больна.

— Нет, мой господин, — ответила она твёрдо. — Во всяком случае не так, как ты думаешь.

Ещё какое-то время он смотрел ей в глаза, потом снова опустил взгляд к её волосам и его пальцы снова задвигались, умело заплетая косу.

— Предположим, ты в самом деле его видела, — спокойно сказал он. — Как получилось, что его больше никто не видел? Почему я его не вижу?

— Он здесь не в своём теле.

Его руки задержались лишь на мгновение и снова начали ритмично перекладывать прядь на прядь.

— Как ты могла его узнать, если его не узнаёт родной отец?

— Потому что я наблюдаю за ним с детства. Еще ребёнком при королевских выходах я видела только его. Прислуживая его матери, не могла на него наглядеться. Знаю его походку. Каждый поворот головы, улыбку и прищур глаз. Они годами врезались мне в память.

Он бросил на неё короткий взгляд.

— И чьё подобие он принял?

— Того, кого никто не заподозрит, даже сомнение в ком будет предательством.

— А ты его всё же видишь? — тихо спросил он. От тона, звучавшего где-то на дне его голоса, у неё пересохло во рту. Она подавила желание вскочить, опрокинув стул, и кинуться из комнаты прочь. Набрала воздуха:

— Да.

Он доплёл косу и завязал её лентой. Потом заправил ей за уши короткие прядки, танцующие вокруг лба — прикосновение, от которого перехватывает дыхание. Его ладони застыли на её висках. Она совсем не чувствовала давление или боль. Однако ощущала, как в его руках пульсирует сила, способная вмиг раздавить её кости.

— Почему ты его видишь? — спросил он, глядя ей в глаза в зеркале.

— Потому что женщина способна и под маской узнать того, кого любит. В походке воина отзвук кошачьего шага, в улыбке властителя насмешливую ухмылку. Я узнаю его, как мать узнала бы сына. Я знаю его лучше матери. Его любовь молодая и голодная.

— Это горячечный бред, — тихо сказал он, медленно проходя пальцами по её вискам, ушам, щекам, подбородку, горлу. — Это опасно.

— Какой другой любовью, кроме больной, можно любить больной ум? — прошептала она. — Я хорошо знаю, кто он есть и кем будет. Но не могу иначе.

Загрубевшие пальцы легко сомкнулись вокруг её горла:

— А вдруг он узнает, что ты его разоблачила? Ты не боишься? Ведь он убьёт тебя.

Её сердце заполошно билось, подгоняемое ледяным ужасом и огненным желанием. Она закрыла глаза:

— Нет. Не сразу. Сначала он обдумает, нельзя ли меня как-то использовать. Убьёт, только когда я стану бесполезной.

— Какую пользу ты могла бы принести? — вкрадчиво спросил он.

Она чувствовала, как у неё дрожат руки. Веки оставались плотно сомкнутыми.

— Я пойду за ним куда угодно. Исполню всё, что он прикажет. Буду его любить, даже если он будет меня ненавидеть. Останусь с ним, если все его покинут. Если он будет пленён. Если будет в оковах. Если ему в глаза потечёт яд.

— Больная любовь, — тихо сказал он, чуть сильнее сдавливая её шею. — Смертельная болезнь.

— Если он мне не поверит, и смерть будет лучше нынешней жизни, — ей приходилось с трудом выталкивать каждый звук из горла, стиснутого его пальцами. — И умереть будет легче, чем обнимать его в чужом теле и молчать.

Она замолчала, не открывая глаз. Следила за давлением его пальцев, которое ни усиливалось, ни ослабевало, за дыханием, ускоренным совсем незаметно, еле уловимо.

— Чего тебе не хватает, Сигюн? — выдохнул он.

— Чтобы он хоть раз любил меня в своём теле и целовал своими губами, чтобы я могла раз выкрикнуть его имя, прежде чем он меня убьёт... или поверит мне.

Один вдох и один выдох. Два удара сердца. По её шее скользнули холодные пальцы. Она распахнула глаза и утонула в зелёных глазах, которые смотрели на неё в зеркале.

— Ты пожалеешь об этом, — шепнул Локи, укладывая её на постель.