Удары (джен)

Пыль стояла столбом.

Мальчишка ещё пытался дать сдачи и что-то выкрикивал, пока на него сыпались удары кулаков, но в конце концов упал и, свернувшись клубком, затих.

На детской площадке двое били одного. Гермиона не знала, за что, но сочувствовала лежащему. Она не сразу узнала в нём Самира, мальчика с соседней улицы, который учился в школе классом старше неё. «Будь осторожна», — шептал ей в одно ухо голос мамы. «Нельзя проходить мимо чужого горя», — шептал в другое голос отца.

Удар. Ещё удар.

Гермиона знала, что будет выглядеть смешно и глупо, если вмешается, потому что на площадке, кроме дерущихся, остались они вдвоём с Люси, десятилетней подругой. Но жалкий вид лежащего в пыли мальчишки не оставлял выбора. Заметив нездоровую решимость в глазах Гермионы, подруга потянула её за рукав.

— Пойдём отсюда. Они всё время дерутся. Сами разберутся.

Гермиона с упорством мула посмотрела на подругу, выдернула руку и сказала:

— Люси, иди, позови кого-нибудь из взрослых.

Подружка припустила к ближайшему дому, до которого было минуты три бега.

Один из обидчиков, на вид лет двенадцати, был выше Гермионы на целую голову. Устав от нанесения побоев, он кивнул второму, худому и невысокому, и тот стал вяло добавлять пинки ногами, очевидно уже не получая от этого никакого удовольствия.

— Да что ты топчешься, как девчонка, — сказал высокий, — поддай ему, как надо! Будет знать, как выделываться!

Гермиона направилась к дерущимся, остановилась в нескольких шагах, но они не обратили на неё никакого внимания.

— А что у вас тут происходит? — спросила она тоном самой строгой школьной учительницы. У неё дрожали колени, но она сделала ещё два неуверенных шага вперёд, чтобы разглядеть лежащего в пыли мальчишку. Его одежда была местами разорвана, тело покрывали следы от грязных ботинок.

Высокий обернулся, сплюнул и брезгливо сказал:

— Отвали, мелочь.

И снова ударил лежащего.

Глухой звук удара отозвался у неё в животе и придал уверенности в силах. Сжав кулаки, она с криком бросилась на драчуна, но тот легко отскочил в сторону, с насмешкой глядя на то, как Гермиона спотыкается, сотрясает воздух кулаками, а затем останавливается с перекошенным лицом и кричит:

— Это нечестно! Оставьте его в покое!

— Ух-ху! Это что, твой индийский бойфренд?

У Гермионы не было бойфренда, глупости какие. И она никогда не стала бы дружить с мальчишками — они такие несерьёзные, невнимательные, неопрятные, неусердные и ещё бог знает какие «не». Но это не значит, что они безнадёжны и не заслуживают помощи. Гермиона сама не поняла, что на неё нашло в тот момент: внутри вдруг закипел такой гнев, словно вся несправедливость мира сосредоточилась в жестоком мальчишке, стоящем перед ней. В ярости топнув ногой, она прокричала:

— Сам отвали, дурак!

Драчун уже занёс ногу для нового удара, но вдруг покачнулся и упал в грязь, неуклюже раскинув руки в стороны. Второй мальчишка удивлённо посмотрел на дружка и, поспешив ему на помощь, пробормотал, словно оправдываясь:

— Он первый начал.

Пока старший поднимался и отряхивался, со стороны домов показалась Люси и живущая по соседству старая миссис Паркрайт. Она хоть и была хромой старушкой, но мальчишки боялись её палки хуже чумы. К тому моменту, как миссис Паркрайт доковыляла до детской площадки, драчунов уже след простыл. Побитый мальчишка неуверенно встал на ноги и повернул к Гермионе своё грязное, исцарапанное лицо.

— М-м-м… Пойду я. Никому ничего не говори, поняла?

Она растерянно кивнула, всё ещё пытаясь прийти в себя от испытанного потрясения. Не дожидаясь, пока миссис Паркрайт начнёт задавать вопросы, Самир побрёл в сторону, противоположную той, куда направились его обидчики. Гермиона смотрела ему вслед и думала о том, что заслужила небольшую благодарность. Пройдя ярдов десять, Самир обернулся, потёр бок и процедил сквозь зубы:

— Это… спасибо, короче.

Гермиона просияла.

— Пожалуйста!

У неё на душе потеплело. Гордо расправив плечи, она помахала мальчишке рукой и приготовилась отвечать на вопросы миссис Паркрайт.

* * *

Она ощущала щекой холодный пол, слышала сквозь туман рассеянный гул голосов Малфоя и остальных, и только один голос, самый ненавистный, звучал совершенно отчётливо:

— Круцио!

Гермиона закричала, потому что крик помогал переносить боль, которая разрывала изнутри, пульсируя под кожей, разрезая на части сознание. Она начиналась там, куда указывала палочка Лестрейндж — то в груди, то в животе, то в голове — и разносилась по всему телу долгой, острой пульсацией, покидая тело сквозь пальцы рук и ног, как электрический ток.

— Круцио!

После пятого раза она уже не понимала, зачем всё это, о чём её спрашивают... Когда, наконец, умолк её крик, все звуки и ощущения угасли вместе с ним — пропало даже ощущение холода от каменного пола.

Удар. И тишина… Удар.

Эти редкие, еле слышные удары доносились изнутри, и Гермиона поняла, что вместе с болью угасает её сердце, бьётся всё медленней и тише, стремясь помочь ей замолчать, чтобы не разносить по венам нестерпимую боль.

Удар. И тишина. Долгая, приятная тишина, в которой нет ни боли, ни отчаянья.

Она даже не услышала, как Беллатрикс снова выкрикнула Круцио — сердце не билось, лишая заклятие смысла. Это несправедливо, подумала Гермиона, закрывая глаза, ловя сквозь шум в ушах отчаянный, испуганный голос.

— Гермиона!

Удар. И снова тишина. И снова знакомый голос в тишине.

— Гермиона!

Удар. Удар. Сердце забилось тонкой, ровной ниточкой.

— Круцио!

Она больше не кричала. "Есть боль, к которой нельзя привыкнуть, но которую можно предугадать, — подумала Гермиона, удивляясь тому, каким ясным вдруг стало её сознание. — Я не могу их бросить. Не сейчас". Она представила себе глаза Рона, полные ужаса при виде её мёртвого тела, лицо Гарри, перекошенное от отчаяния и чувства вины. Она была им нужна, очень нужна… «Протего! Протего!»

Гермиона не была мастером невербальных беспалочковых заклинаний; щит сработал не полностью, но боль от пытки стала меньше — почти терпимой, как зубная. Сердце выстукивало ровные, отчётливые удары.

Вдруг комната наполнилась звуками; она открыла глаза и увидела возмущённое, злобное лицо Лестрейндж, повёрнутое в сторону двери. Гермиона вздохнула и попробовала пошевелиться, но раздался грохот и кто-то схватил её за руку. У неё хватило сил сжать в ответ холодную ладонь, сердце замерло на мгновенье, и забилось ровными, сильными ударами, которые заглушили на время все остальные звуки. Знакомое щекотание аппарации, которое Гермиона недолюбливала, показалось самым прекрасным чувством на свете — оно означало, что жизнь продолжается.

* * *

— Гермиона, что это было?

Она тихо рассмеялась, глядя на его округлившиеся от удивления глаза.

— Наверное, пятка…

— Что? — Рон нервно усмехнулся.

Гермиона взяла его большую ладонь и положила обратно к себе на живот.

— Пятка. Или коленка, не знаю. Вот здесь, чувствуешь?

— Я не думал, что так бывает. В смысле, я знал, что он шевелится, но чтобы вот так, пяткой… А это не больно? — с сочувствием спросил он.

— Смотря куда попадёт. Ну, не бладжер, конечно.

Рон испуганно скривился, видимо, пытаясь представить себе бладжер внутри собственного живота.

— И часто он толкается?

— В последнее время — да, особенно когда я устала или есть хочу, — она многозначительно повела бровями. — Тук-тук.

— Да, прости, я же нёс тебе чай… — Рон выскочил из комнаты, будто гнался за гиппогрифом, и через минуту вернулся с подносом, на котором стояла чашка ромашкового чая и лежали две булочки с изюмом. — Ромашка, чтобы успокоиться и лучше спать, правильно?

— Вообще-то, я хотела с бергамотом… Шутка, — поспешно добавила Гермиона, видя, как Рон берёт старт, чтобы снова умчаться на кухню. — Послушай, — она удержала его за руку, — прости, я немного преувеличила. На самом деле эти удары… самые прекрасные на свете! Мне кажется, малыш будет активным.

Рон осторожно положил ладонь на живот Гермионы.

Удар. Еще удар...

— А мне кажется, это будет девочка.

* * *

Дом не просто гудел — казалось, он ритмично вздрагивал и жалобно трясся всеми стенами.

Удар, ещё удар, ещё два, потом восемь частых… И так много раз подряд. И уже не первый день.

— Мерлин и все боги вместе взятые, что это за ужас! Роуз! — она зашла в комнату к дочери, но та её даже не заметила. — Роуз!

Гермиона достала палочку и наложила заглушающее. Звуки прекратились, Роуз с недовольным лицом повернулась и опустила палочки.

— Мама, я не смогу тренироваться, если ничего не буду слышать.

— А я не могу писать отчёт, когда дом ходит ходуном.

— Что говорит папа? Отчёты нужно писать на работе… Наложи чары на свою комнату, но не на мою! — Роуз провела рукой по короткому ёжику над правым ухом и поправила длинную прядь, свесившуюся на левое. — Или Хью тоже возмущается?

Гермиона вздохнула. Пауза была необходима, чтобы взять себя в руки и выдавить улыбку. Ей очень не хотелось опять разругаться с Роуз и потом искать её по её лохматым знакомым.

— Хью не жалуется, но он читает. А читать под этот грохот очень сложно. Не знаю, что за магические барабаны тебе подсунул твой дядя на этот раз, но я ему это не скоро прощу… Предыдущие хотя бы держали заклинания подольше.

Роуз с любовью глянула на стоящего перед ней многоэтажного монстра из котлов и кубков и с улыбкой произнесла:

— Здесь есть том-том, хай-хэт и крутые литавры. И вообще, Гарри понимает в современной музыке — в отличие от тебя, мама. А папа вчера сказал, что я хорошо держу ритм.

— Неужели? Зато сегодня у него мигрень.

Роуз решительно вцепилась в палочки.

— Мааам… Ты же знаешь, у нас скоро концерт. У меня сольная партия. Ну послушай!

По комнате разнеслось весьма ритмичное, порядком поднадоевшее всем, кроме Роуз, «бум, бум, бам-бам-бам, тра-та-та-та-та!»

Удары, и правда, были ровные и чёткие, как старая маггловская дрель Артура, которую он как-то взял на время из подвала Грейнджеров. Роуз определённо умела держать ритм. Через минуту равномерного грохота Гермиона поймала себя на том, что понемногу притопывает одной ногой. Если бы это не звучало часами у неё над головой, то могло бы даже понравиться.

Сложив палочки, Роуз выдохнула и радостно воскликнула:

— Когда ты здесь, у меня получается лучше всего, прикинь, — будто тебе назло, мама! Пожалуйста, постой еще немного… Я попробую самый сложный пассаж.

Она снова отвернулась к барабанам и не увидела, как Гермиона сначала закатила глаза, а потом стала потихоньку притопывать уже двумя ногами. Наверное, она даже простит Гарри. Ему просто понравилось название группы — «Крылатое солнце» — в честь снитча, а снитчи, как и квиддич, Гарри любил до сих пор.

Роуз так работала, что аж вспотела — её тонкие руки летали, рыжая голова дёргалась, тело чуть ли не подпрыгивало в такт ударам. Гермиона решила, что потерпит ещё немного — должно же это рано или поздно закончиться. Ей надоест, она переболеет, перерастёт…

Ну и лето! Роуз ждал последний год школы, нужно было готовиться к экзаменам, а тут такое… Когда Попечительский совет выступил за введение музыкальных уроков в Хогвартсе, Гермиона с энтузиазмом поддержала идею. Она всегда считала, что искусству в магической системе образования уделялось неприлично мало внимания, но и предположить не могла, что для их семьи это обернётся барабанами.

Грохот стих.

— Мам, а можно мы немного прорепетируем группой? — осторожно спросила Роуз, мило улыбаясь.

— Где? Здесь?!

— Но только когда никого не будет дома. Например, завтра — вы не могли бы уйти по делам с шести до восьми?

Гермиона уверенно покачала головой.

— Нет, но я помню, как дядя Гарри хвастался, что поможет вам найти подходящее помещение. Я сегодня у него спрошу, — она решительно повернулась, чтобы уйти, и услышала радостно брошенное вслед: «Круто!»

Звуки помчались с новой силой и скоростью.

Гермиона вышла, плотно затворив за собой дверь, и несколько раз взмахнула палочкой, пытаясь припомнить самые сильные чары тишины, какие только знала — чтоб и поезд не слышно было — хоть и полагала, что это поможет ненадолго. «Пусть лучше удары барабанов, чем удары судьбы», — философски рассудила она, спускаясь по лестнице к задремавшему на диване Рону, читающему свои манги Хью и слегка просроченному отчету.