Немёртвый (джен)

— Испокон веков Свет противостоит Тьме, а Тьма — Свету. Сколько бы времени ни прошло, сколько бы поколений ни сменилось — этого не изменить, — глубоким голосом вещал ректор Академии, неустойчиво возвышаясь над каменной кафедрой. Древний мрамор давно потемнел, покрылся плешивым мхом и растрескался. Однако кафедра всё ещё держалась, и никто не спешил её заменять. То же самое касалось и ректора. — Светлая сторона любит говорить о том, что были времена, когда всё обстояло иначе, и Тьмы не существовало. Но, поскольку об этом не сохранилось даже легенд, то наука не может расценивать это иначе, как ложь.

Ректор Карвиус поправил выпадающее плечо, возвращая сустав на место, обвёл аудиторию суровым взглядом пустых светящихся глазниц. У ректора не было лица, по которому можно было бы читать эмоции. Но студенты давно научились различать его настроение по утихающему или разгорающемуся пламени пустых глазниц, по тому, как говорил ректор, то понижая голос, то повышая его, по его скупым жестам или просто повороту головы. Он продолжил:

— Равно как не существует знаний о том, что было до Великой Войны, не существует достоверной информации о том, Свет ли атаковал Тьму первым, или же Тьма — Свет. Однако на основе анализа всех известных нашей истории столкновений, мы можем смело утверждать, что именно Свет первым выступил против нас. Они жестоки и беспощадны. Они будут рвать и сжигать вас, если вы попадёте к ним в руки, их не остановят ни ваши мольбы, ни крики отчаянья. И это то, в чём у вас не должно быть никаких сомнений. — Иссохшие острые зубы черепа грозно клацнули на последнем слове, обещая большие проблемы любому, кто только посмеет усомниться. Впрочем, перед ним и не было никого, кто мог бы это сделать. Во время прохождения практики выпускники Академии уже много раз сталкивались с рыцарями Ордена Света, но ни разу ни одному из них и в голову не пришло щадить немёртвых.

— Вы те, кому повезло дожить до выпуска, кому удалось сдать все нормативы и, возможно, сегодня вы вступите в ряды армии Тьмы, — тем временем продолжал ректор. — Не думайте, что всё закончилось, теперь для вас всё только начинается. Свет жесток и нетерпим. С ним нельзя договориться, нельзя вызвать чувство жалости и сострадания. Они будут убивать вас и других только за то, кто вы есть. Помните это и платите им той же монетой, не раздумывая. Замешкаетесь — и первыми умрёте вы, а следом — ваши товарищи, которых вы утянете на дно за собой. А теперь идите. Великий Магистрат и Военный Комиссариат возлагают на вас свои надежды.

Тысяча посохов, мечей и топоров поднялась в воздух под одобрительный вой вчерашних студентов и сегодняшних выпускников. И я был в их числе. По воле случая, именно на долю моих отрядов в течение всего обучения приходились самые жестокие столкновения с рыцарями. Из десяти единиц отряда ни разу не вернулось более трёх. Мне обычно везло успеть спастись мгновением раньше, чем острый святой клинок успевал добраться до моей груди. Преподаватели говорили, что у меня неимоверный талант к боевым искусствам и стратегии ведения боя, студенты — что я предатель, не гнушавшийся использовать как щит своих собственных товарищей, если это могло спасти меня. Мне было всё равно: плевать. Всё, что я делал на поле боя, было буква по букве как нас учили в Академии. Я яростно и безапелляционно ненавидел Свет и собирался любой ценой дожить до того дня, когда глотка последнего дышащего будет перерезана на мой личный алтарь мести. И в каждый бой я бросался полностью поглощённый этим чувством, так, что перед взором появлялась кроваво-красная пелена, подсвечивающая и вырывающая из общей картины тех, в ком ещё билось сердце. Говорили, что и глаза у меня в это время начинали светиться алым, но наверняка я не знал.

На плечо опустилась тонкая костлявая рука иссушенного живого трупа.

— Идёшь, Тако?

Я обернулся. Позади стоял Шелок — что-то среднее между живым скелетом и высушенной мумией. При жизни он был обычным базарным воришкой, промышлявшим кошельками зазевавшихся торговцев и их клиентов. За это, кстати, его и вздёрнули. А потом то ли его не похоронили вовремя и по всем правилам, то ли Шелок сильно обиделся на своего палача, но шесть лет назад он проснулся тем, кто есть сейчас. Искатели нашли его болтающимся и скулящим на эшафоте и притащили в Некросити, после чего он попал в Академию наравне с остальными. Я завидовал ему: сам я не помнил, кем был раньше и почему мог остаться не в земле, а на ней. Я слабо помнил даже то, как очнулся. Помню только, что сидел перед зеркалом и безразлично разглядывал глубокий безобразный шрам на бледном бескровном горле, пока дежурный эскулап мне его зашивал, соединяя сухожилия, чтобы шея не потеряла своей механической способности. Однако поворачивать головой мне было по-прежнему тяжело: зашитая и плотно перебинтованная шея функционировала, но далеко не так хорошо, как хотелось бы. Даже у Шелока, которому её вообще сломали верёвкой, дела обстояли лучше: в отличие от меня он сразу попал к некромантам, которые поставили ему новые диски, и теперь он свободно мог поворачивать голову на сто восемьдесят градусов, как сова.

Я безмолвно кивнул Шелоку. Мы и ещё несколько человек были приглашены сегодня на закрытое собрание выпускников.

Разбившись на группы, выпускники покидали аудиторию, перешептываясь каждый о своём. За ними последовал и я, не примыкая ни к какой группе. Это было одним из первых заданий закрытого собрания: затеряться в толпе и не подать виду, что намечается что-то ещё.

— Тако, — окликнул бесцветный голос позади. Я остановился и медленно повернулся, узнав голос. Так и есть: за спиной стояла девочка пяти лет — Матильда. Всклокоченные и грязные волосы мышиного цвета и безобразная гноящаяся рана на синей щеке. В руках она, как и всегда, держала облезлый и высохший труп щенка, обнимая его так, словно он был её игрушечным медвежонком. Её можно было бы назвать милой по меркам тёмной стороны, если не знать наверняка, на что способна декан отделения некромантии. Пять лет ей было, когда она умерла, а «взрослеть» ей пришлось уже будучи немёртвой. Сколько же сейчас лет Матильде, никто не знал, но в Некросити она провела очень много времени и, возможно, была старше ректора, просто сохранилась лучше.

Я отвесил неглубокий поклон, приветствуя Матильду, и вопросительно посмотрел на неё. Почти минуту она молчала, сверля на меня неподвижным взглядом, а потом произнесла:

— Не ходи. — Она отвернулась и двинулась прочь, больше ничего не объясняя.

Я остался стоять на месте, сбитый с толку. Что она имела в виду? Не уходить из аудитории? Не появляться на встрече? Не вступать в армию и не покидать город? Не придумав ничего лучше, я вернулся на своё место в аудитории и остался стоять там, пока остальные спешили наружу. Кто-то из студентов бросал на меня заинтересованные взгляды, но никто не подходил и не уточнял, что случилось и почему я не тороплюсь по своим делам. Когда последний выпускник покинул аудиторию, я остался стоять там один перед ректором, который тоже не покидал своего места за кафедрой, провожая выпускников, и теперь он пустыми глазницами пристально смотрел на меня.

— Вы не ушли, — констатировал он.

Я пожал плечами. Я не знал, кто из преподавателей в курсе закрытого собрания. Ректор Карвиус входил в состав Великого Магистрата и наверняка знал о встрече, но я не был уверен. Как не был уверен и в том, что мне следует кому-то рассказывать о словах Матильды, пока не разберусь, что она имела в виду. Студентам часто рассказывали о коварстве Света. По моему мнению, с Тьмой дела обстояли не лучше. По крайней мере, если судить по моему же собственному примеру: во время практики я не раз выживал только потому, что вовремя подставлял под удар товарища. Если быть честным, то косвенно я убил многих своих однокурсников, но был уверен, что они поступили бы точно так же и со мной, будь у них такой шанс. Возможно, я больше не был живым в светлом смысле этого слова, но умирать мне всё равно не хотелось. Если я остался на Земле, значит, тому была причина. И наряду со многими другими я хотел её выяснить. Но по какой-то причине именно на долю того отряда, в который входил я, приходились самые частые встречи с рыцарями Ордена Света. Словно я был для них как какой-то маячок.

Преподаватели в Академии были такими же, как и я. За время обучения они были не только нашими наставниками, но и строгими тюремщиками, которые были готовы спустить все кары на голову того, кто этого, по их мнению, заслуживал. Неоднократно я видел, как очередного «хвостатого» должника, не справляющегося с нормативами, или злостного нарушителя правил под их громкие крики тащили куда-то в крыло некромантии. Больше они не возвращались.

Пустые глазницы Карвиуса вспыхнули ярче.

— Понятно, — клацнул он со смешком и почти стёк с кафедры. Позвоночник Карвиуса оставлял желать лучшего. Некроманты много раз реставрировали его, используя доступные трупы, но чужие кости не слишком хотели держать такой старый инородный скелет и раз за разом разваливались, рассыпались, заставляя Карвиуса повторять операцию приблизительно раз в год. Делал он это обычно между курсами, поэтому к концу учебного года неизменно пребывал не в лучшей своей форме. Два прислужника вышли из тени и помогли своему господину добраться до боковой двери, предназначенной для преподавателей.

Теперь я остался в аудитории в полном одиночестве. В отличие от ректора мне было не понятно.

Не знаю, чего я ждал: появления Матильды с объяснениями или кого-то другого. Простояв полчаса, я повернулся к выходу: время встречи было фиксированным, а нужно было ещё успеть добраться до места назначения. Это было второе испытание — незаметно прибыть вовремя.

Сама встреча должна состояться где-то на нижних уровнях катакомб Некросити. Но вот нужный скрытый вход в них располагался на границе со светлой стороной. Это был один из тех многочисленных туннелей, по которым искатели делали вылазки на светлую сторону в поисках новых немёртвых, которых впервые разбудил лунный свет. По одному такому туннелю доставили сюда и меня. Конечно, можно было бы проникнуть к месту встречи и через городские подземелья, но никто, кроме искателей, не знал точно всех хитросплетений многочисленных подземных ходов. На всякий случай проверив, насколько хорошо все кинжалы и меч выходят из ножен, я двинулся в путь — за городские ворота.

Прыгнув в одну из городских телег, я откинулся на мешки, подставляя бескровное лицо прохладному ночному ветру. Лето — самое опасное время для наших тел, и свободно передвигаться можно было только ночью, спасаясь от палящего жара. Спутанные грязные волосы едва шевелились под дуновениями, и я задумался о том, как чувствуют ветер живые? Говорят, они ежедневно намывают своё тело и волосы, отчего всё это было мягким и податливым, а потому они могли выходить против нас, только полностью закованными в металл. Я прикоснулся к своей руке в том месте, где она не была скрыта плотным кожаным наручем. Твёрдая и холодная. Не настолько твёрдая, как у высушенных мумий, перемотанных бинтами для увеличения прочности сухожилий. И не настолько мягкая, как у утопленников, всю жидкость в теле которых полностью выкачивали и заменяли зельями, отчего они были на ощупь как мягкий надутый гриб. Как-то раз я поймал такого за шею и швырнул его между собой и рыцарями. Он очень удачно для меня напоролся пузом на их клинки, лопнул и окатил рыцарей всем своим содержимым с головы до ног. Верещали все: и лопнувший утопленник, обожжённый святым металлом, проклинавший меня на чём Тьма стоит; и рыцари, отравленные едкими зельями, разъедающими их мягкую кожу под крепкими панцирями доспехов. С тех пор и пошли про меня слухи в Академии, что со мной лучше дел не иметь. Равнодушно относился и к слухам, и ко мне только Шелок. Я так и не понял почему.

— В Гнилой пони? — глухо поинтересовался извозчик, еле ворочая тем, что осталось у него от языка.

Это был массивный и неповоротливый, сшитый из нескольких частей парень со сгнившим глазом и торчащими из него копошащимися червями. Вместо второго глаза, который не сохранился вовсе, был вставлен постоянно вращающийся стеклянный шар, внутри которого плясали искры — некроманты постарались, восстановили ему зрение. Я покосился на него. Говорят, такой шар не даёт хорошей оценки обстановки. Впрочем, судя по пришитым конечностям, всё тело парня сохранилось не очень хорошо, не повезло ему. Чужими конечностями управлять гораздо сложнее, чем своими собственными. Таких держали в Академии ровно год: полгода на адаптацию в новой жизни, полгода на обучение нехитрой профессии — мешки таскать, копать ямы, ковыряться в мусоре. Получишь один раз так лопату — и стоишь с ней десятки лет, пока не развалишься окончательно. На регулярную реставрацию при такой работе не выслужиться никогда.

Если смотреть с этой точки зрения, то мне повезло, что мне всего лишь перерезали горло. Да, шея не функционировала так хорошо, как могла бы, но меня нашли достаточно рано, чтобы процесс некроза не успел войти во вкус. Я также сохранил свои глаза и эластичность сухожилий рук и ног, чтобы меня допустили до следующих курсов Академии. Если повезёт, в армии дослужусь до хорошего звания, и тогда все ужасы некроза мне будут ещё долго не страшны — обо мне позаботятся.

Я молча кивнул извозчику, и он взобрался на козлы. Мертвая лошадь с торчащими наружу гниющими суставами медленно потянула телегу вперёд.

Гнилой пони — небольшое поселение некромантов в окрестностях Некросити со стороны границы, куда мне предстояло добраться. Можно было, конечно, пройти пешком, но я не собирался израсходовать предел возможностей своих суставов слишком быстро и берёг их. В Гнилом пони жили некроманты, специализирующиеся на животных: лошадях, волках, птицах — на всех тех, кто мог пригодиться в хозяйственных или военных целях. Многие выпускники направлялись туда, чтобы получить своё первое средство передвижения, поэтому не было ничего удивительного, что я тоже отправился в эту сторону. Уверен, там будет много моих бывших однокурсников. Вспомнив о них, я задумался, должен ли я покинуть телегу до Пони, чтобы незаметно уйти? Единственный глаз извозчика не позволял ему хорошо рассмотреть меня, вряд ли он сможет описать мою внешность так, чтобы кто-то узнал меня с его слов.

Решив, что это лучшее решение, я тихо спрыгнул с телеги, едва увидел за деревьями высокие шпили башен некромантов. Обогнув Гнилой пони по широкой дуге и не встретив никого, я двинулся к потайному тоннелю через лес, не выходя на дорогу. Никто не должен был знать, что часть выпускников собирается сегодня в катакомбах. И никто не должен был знать, кто именно эти выпускники.

Небо посветлело и сумерки уже рассеялись, когда я добрался до места, жалея, что не взял в Гнилом пони какого-нибудь захудалого коня в долг, чтобы добраться быстрее и безопаснее. Рядом пробегала небольшая речка — условная граница между Тьмой и Светом. Через неё был переброшен обугленный мост, пострадавший в одну из стычек, ремонтом которого не озаботилась ни одна из сторон. Бросив беглый взгляд на журчащую воду, я повернулся было ко входу, когда краем глаза уловил странное движение в стороне у трёх берёз и характерный звук вдыхаемого воздуха. Резко развернувшись и приготовившись защищаться или атаковать, я увидел девочку лет десяти. Черные волосы, большие синие глаза и розовая кожа. По тому, как быстро вздымалась её грудь, было сразу ясно — дышащая. Не отрывая взгляда, она испуганно смотрела на меня широко раскрытыми глазами и прижимала к груди плетёную корзинку с шишками. Видимо, ушла рано утром собирать их и пренебрегла запретом не ходить за речку. Я потянулся за кинжалом, собираясь сделать с ней то, что сделали когда-то со мной — перерезать ей горло. Перед глазами медленно разгоралась знакомая мне красная пелена ярости: никто не должен был знать, где находятся входы в наши подземелья, иначе последствия будут ужасными. Если отпустить её сейчас, то мелкая дышащая добежит до своей деревеньки, поднимет народ, и здесь всё прочешут вдоль и поперёк, безжалостно вырезая всех и каждого, кто встанет у них на пути. И даже если я переживу эту резню, то искатели мне голову оторвут, как только выяснят, кто допустил ошибку, и плакали все мои надежды на будущее.

Холодный металл бесшумно выскользнул из ножен, и я сделал шаг вперёд, приближаясь к девочке. Она не шевелилась, то ли скованная страхом, то ли слишком глупая, чтобы понимать, что её ждёт. Но даже если бы она попыталась бежать, её бы это уже не спасло. Метал кинжалы я тоже неплохо. Или даже очень хорошо.

Я вышел из тени под свет луны, и в лице девочки неожиданно что-то неуловимо изменилось в то самое мгновение, когда я уже собирался замахнуться и нанести удар.

— Похож, — вдруг прошептала она. — Очень похож, — повторила, глядя на меня во все глаза.

Теперь был моя очередь удивлённо замереть на месте. Красная пелена погасла перед моими глазами, и я остановился, сбитый с толку, рассматривая её внимательнее. Захотелось спросить, что значит её «похож», когда вдруг сам понял: да, похожа. Её волосы были гладкими и блестящими, но такими же чёрными, как и мои. Глаза живые и влажные, подвижные, не останавливающиеся подолгу ни на одной точке, но точно такого же оттенка синевы, как и мои. И в лице девочки тоже было сильное сходство с моим собственным. Не убирая кинжал в ножны и готовый убить её в любой момент, я опустился перед ней на корточки и поймал её подбородок пальцами свободной руки. Приподняв ее голову, чтобы лунный свет осветил лицо, я внимательнее всмотрелся в неё, решив, что не будет ничего странного, если я задам пару вопросов перед тем, как убью её.

— Не хныч, — хрипло прошептал я так громко, как только позволяли искалеченные связки. Исказившиеся от слёз черты лица девочки мешали мне как следует рассмотреть её. Но всё же я понял: да, она была просто удивительно похожа на меня. Так сильно, что мне это было даже странно. Кажется, такое случалось у дышащих, но я совершенно не помнил, почему это происходило. Рассматривая её, я мрачно размышлял, с какого вопроса мне начать. Могло ли подобное сходство означать, что она знала, кем я был раньше? Могла ли рассказать, что со мной случилось? Дышащие думают, что большинством из нас движет лишь жажда убийства всего сущего. На деле же многие до зубного скрежета желали только двух вещей: вспомнить, кто они есть, и отомстить тем, кто оборвал их жизнь. Желал этого и я. Но это было сложно, очень сложно. Единицам везло выяснить, кто они и откуда. Будет ли этот ребёнок покрывать моих убийц или честно расскажет всё в подробностях без предварительных пыток, на которые у нас с нею просто не было времени?

Где-то вдалеке послышались шаги, разрушая все мои планы. Мелкие веточки ломались под чьей-то лёгкой поступью, и по характерному сбитому ритму я догадался, кто это был, поскольку бывал с ним в одном отряде довольно часто.

— Спрячешься там, — указал я на небольшую ложбинку за березами, откуда девочка не увидела бы, куда мы уйдём, и где не увидели бы её. — Не дыши и не шевелись, — предупредил я, поднимаясь на ноги. Ухватив её за шкирку, я легко поднял девочку в воздух и опустил за деревья, чтобы она не шумела, ползая по земле. Девочка прижала к себе корзинку одной рукой, а второй испуганно зажала себе рот и нос. Я удовлетворённо кивнул ей.

Поскольку немёртвые не дышали, для многих из нас звук дыхания был довольно хорошо заметен, выбиваясь из размеренного шума ветра, воды или чего-нибудь ещё. Те, у кого был хорошо развит некромантами слух, слышали и биение сердца, но тот, кто шёл сюда, был не из них. Впрочем, дыхание он умел различать гораздо лучше меня, поэтому нужно увести его в сторону как можно скорее. Иначе девочку могут убить, и я никогда не узнаю что-либо о своём прошлом.

Не убирая кинжал на всякий случай, я двинулся навстречу шагам, оставляя берёзы с девочкой за спиной. Я нарочито громко шагал, чтобы быть услышанным, и почти улыбнулся, когда шаги впереди затихли. Я ещё не знал, как буду потом искать эту девочку, но сейчас она была единственной ниточкой, соединяющей меня и моё прошлое. С момента моей смерти прошло не больше семи лет, ей на вид около десяти. Интересно, помнит ли она меня? Знает? Или просто удивилась сходству? Но как она так быстро заметила это в темноте? Я сам не разглядел, пока она не сказала.

— У-у-у, — поприветствовал голос впереди, и из-за деревьев мне на встречу вышел Велок. У Велока была вырвана нижняя челюсть, поэтому говорить он не мог, только мычал. Мясистый черный язык свисал вниз, сочащимися из тела зелья, призванные притормозить стремительно развивающийся некроз, капали с него ему на грудь. По всем правилам Велок должен был попасть в ряды бытовых работников, но показал удивительные способности к выслеживанию и боевым искусствам, отчего ему разрешили доучиться до конца. Теперь, если ему не удастся выслужиться, некроз уничтожит его способности к передвижению. Его левая нога уже довольно сильно пострадала, отчего Велок заметно прихрамывал, но всё ещё умел тихо передвигаться, не оставляя рыцарям шансов заметить его раньше положенного времени.

Шелок и Велок были с одной виселицы и из-под руки одного и того же некроманта, работавшего над ними почти одновременно. Шелок любил называть Велока своим названным братцем и как будто даже помнил что-то про его прошлое, но не распространялся. Одно время Велок довольно много ходил за ним по пятам, пытаясь что-то выяснить, но из-за того, что он не мог говорить, а только мычал, Шелок делал вид, что не понимает, чего от него хотят и только отшучивался. Благодаря своей памяти он сохранил в себе много черт, присущих дышащим, чем иногда сбивал с толку немёртвых в Академии, для большинства которых эмоции, шутки и живое общение были чем-то недоступным.

Шумно потянув воздух носом, Велок огляделся вокруг, и я подавил желание вытереть левую руку об одежду. Мог ли на мне остаться запах девочки всего от пары прикосновений?

— Мы на самой границе. Дышащие близко, — бесстрастно подтвердил я. — Надо уходить.

— У-у-у? — вопросительно потянул Велок, возвращаясь взглядом ко мне.

— Думаю, если мы оба здесь в этот час, то мы за одним и тем же.

Велок секунду смотрел на меня замершим взглядом, потом кивнул и спрятал в ножны кинжал, который до этого я не заметил в его руке. Впрочем, я тоже пришёл не с пустыми руками и убрал оружие вслед за ним. Тихо ступая, мы двинулись почти бок о бок в сторону входа в тоннель. Я старался не слишком спешить, чтобы Велок был чуть впереди, но быстро сообразил, что он делает то же самое. Тогда я задумался, насколько подозрительным будет выглядеть моё поведение, если я замедлюсь, чтобы не обгонять его? Сосредоточившись на боковом зрении, я немного напрягся. Будь это обычный дышащий, я бы просто перерезал ему горло и оставил в канаве, но простой металл не мог убить никого из нас, а святыми клинками мы не пользовались по вполне понятным причинам: нам было запрещено. Всё освящённое оружие, какое мы находили, передавалось Высшему Магистрату, и за этим строго следили.

Добравшись до скрытого входа в тоннель, мы нырнули вниз, и я едва удержался от того, чтобы не повернуться и не посмотреть на прощание в ту сторону, где среди корней берёз оставил странного ребёнка. Найду ли я её? Рискнёт ли она снова прийти сюда? Убью ли я её?

«Убью», — мысленно пообещал я себе. Лучше её убью я, чем кто-то другой. Тогда это будет хотя бы быстро.

В подземелье помимо нас с Велоком обнаружилось ещё трое выпускников, молча сидевших по лавкам и терпеливо ожидающих кого-то. Теперь все мы прошли второе испытание, и я понял, что мы даже не знаем, кого ждём и что будет дальше. Я вопросительно посмотрел на Шелока, и он, угадав вопрос, отрицательно покачал головой, заметно мрачнея.

— Это точно не ловушка? — прошептал я, присаживаясь рядом с ним и вспоминая странное предупреждение Матильды.

Не ходи.

Почему она это сказала? Что было не так с этим испытанием? Мы выберемся отсюда живыми? Обучаясь в Академии, я привык ждать подвоха даже от самого простого задания. Так почему я решил не прислушаться к совету декана? Может быть, потому, что впервые кто-то из состава преподавателей дал мне настолько неопределённый совет?

— Ваша лошадь тихо скачет, — язвительно отозвался Шелок. — Хотя, судя по тому, как долго вы добирались, вы единственные додумались идти сюда пешком. А мы сидим тут уже несколько часов и успели вдоль и поперёк обсудить, что не так с этим собранием, — признался он. — С вами нас теперь пятеро, а собраться должно было не меньше дюжины. К тебе подходил кто-нибудь из профессоров с предложением проигнорировать встречу?

Я неопределённо пожал плечами, думая о Матильде. Должен ли я рассказать про неё?

— Со мной говорил Аквитар. Сказал, что я не должен лезть куда не следует, — признался Шелок. — Гноя поймал сам ректор Карвиус, — Шелок показал на квадратного высокого парня со скреплёнными здоровыми болтами суставами, — в общежитии, когда тот отправился туда заранее собрать вещи. А Маюе, — белобрысая худая девушка с синими губами подняла руку, приветствуя, — профессор Настурция в Гниющем пони порекомендовала подумать дважды, прежде чем присоединяться к неудачникам. Неудачникам, слышишь?

Выслушав его, Велок кивнул и провыл:

— У-у-у. У-у, у-у-у, — сообщил он и гневно хлопнул кулаком по раскрытой ладони.

— Спасибо, что поделился, — язвительно отозвался Шелок, скривив губы. — Сделай одолжение, пока не разживёшься полным набором челюстей, даже не открывай рот, а? Ах да, прости, я забыл, он же у тебя физически не закрывается.

Велок отвернулся, явно оскорблённый таким замечанием. Черный язык дёрнулся, словно силясь ответить ядом на яд, но без нижней челюсти у Велока даже мычать членораздельно не получалось.

— Ну, а у тебя что? — Шелок повернулся ко мне, и я снова пожал плечами, не будучи уверенным, должен ли говорить. На самом деле, мне было даже жаль, что я не понимал Велока. Интуиция подсказывала, что информация, которую он пытался сообщить, была важной, но, как назло, рядом не было пера и бумаги, чтобы попросить его написать то, что он не мог произнести. Впрочем, говорить мог я, поэтому, отвернувшись от Шелока, обратился к Велоку:

— Карвиус? — спросил я, собираясь перечислить всех известных мне преподавателей, пока не найду нужного. Тот отрицательно мотнул головой, но явно догадался, чего я хочу, и согласился на диалог. — Аквитар? Настурция? Дорион? Антонио? Присцилла? — Сколько бы я ни перечислял, все ответы были отрицательными, а Велок мрачнел всё больше, раздосадованный моей недогадливостью. Он то и дело повторял какие-то жесты, пытаясь натолкнуть меня на нужное имя, но я совершенно не понимал его. Помедлив, я назвал последнее имя, которое у меня было. — Матильда? — И снова отрицательный ответ.

— Да быть этого не может, — отозвалась Маюя, которая внимательно следила за нашим «диалогом». — Больше в Академии и нет никого.

— У! — сердито откликнулся Велок и окончательно отвернулся, отказываясь отвечать на дальнейшие расспросы. Я же задумался: неужели мы кого-то упустили? Или я просто кого-то не знаю?

Долго размышлять мне не дали. В комнату, где мы сидели, зашли пятеро искателей, с ног до головы замотанные в чёрные мешковатые лохмотья, помогающие им прятаться в темноте и незаметно рыскать по кладбищам. Дай им в руки косу — и получится тот самый образ смерти, какой, судя по учебникам, так любят малевать дышащие. Они пригласили нас следовать за собой и развели по разным комнатам. Я не знал, что происходит с другими, мне же выдали клочок бумаги и перо с чернильницей и, не дав никаких дополнительных инструкций, оставили в одиночестве. Какое-то время я молча смотрел на бумагу перед собой, не зная, что от меня требуется, и снова вернулся мыслями к странным предупреждениям. Усевшись на гнилую бочку, которая хлипко охнула подо мной, и положив бумагу на колено, я решил, что не будет ничего страшного, если я использую бесполезный кусок бумаги в своих собственных целях. Всё равно я не знал, какое у меня задание и что должен писать. Или не писать, а рисовать? Не знаю. Свет с ним, с испытанием этим. Возможно, Матильда была права, и мне не стоило приходить сюда.

«Шелок — Аквитар», — записал я первую пару имён и внимательно всмотрелся в них. Если думать о Шелоке и Аквитаре, то последний не раз третировал первого. Аквитар, задачей которого было обучить нас мастерству скрытности, был довольно язвительной личностью, скорой на расправу. Было у них с Шелоком что-то общее в характере, возможно, именно поэтому они и не пришлись друг другу по вкусу. Возможно, они оба помнили своё прошлое.

«Карвиус — Гной». Гной был самым нелюбимым учеником ректора Карвиуса, который преподавал нам историю. Сколько бы Гной ни старался, в его квадратной голове никак не укладывались исторические причинно-следственные связи, ложившиеся в основу жизни и деятельности немёртвых. Несмотря на грозный вид, философия мести не была ему близка. Казалось, что он вообще попал на старшие курсы по ошибке. Его мозг куда как лучше справлялся с простыми задачами по принципу «подай-принеси». В бою он был почти бесполезен. Почти. Вот только много раз он приносил на своих плечах все потери своего отряда — и тех, кто был уже умерщвлён святым клинком, и всё ещё живых, но сильно искалеченных рыцарями немёртвых, которые сами передвигаться больше не могли. Кому-то после этого везло быть отреставрированным, кого-то разрезали и пускали на запчасти. Много раз коридоры Академии наполнялись криками товарищей Гноя, требующих немедленно бросить их и не тащить в лапы дежурного эскулапа, который мог решить, что они повреждены слишком сильно. Впрочем, что они собирались делать в лесу, будучи разрубленными пополам, я не знал. Медленно гнить и сходить с ума? Такой безмозглой и бесполезной нежити, бросающейся даже на немёртвых, и без того хватало, так что сам я, насмотревшись, предпочитал смерть такому существованию.

«Маюя — Настурция», — про взаимоотношения этих двоих я ничего не знал. Я вообще не был уверен, что слышал про Маюю раньше или видел её где-нибудь. Она ни разу не попадала со мной в один отряд, не выделялась на лекциях и на сборищах в общежитии. Настурция же была мастером ближнего боя, чему пыталась научить и нас. Она никого не выделяла на своих уроках: ни в положительном смысле, ни в отрицательном. Если ей кто-то и не нравился, то виду она не подавала. Поэтому было почти невероятным, что профессор Настурция могла кого-то назвать неудачниками.

Ещё больше мне было интересно: если пары строятся на личной неприязни, то почему тогда ко мне подошла Матильда? Я задумался, чем мог не угодить ей, но ничего не приходило в голову. Да, я не хватал звёзд с неба в некромантии, но все профильные практикумы по алхимии и хирургии сдавал ей в срок, аккуратно и без серьёзных промахов. По моему мнению, я был вполне себе неплох, с учётом того, что никогда не собирался пополнить ряды некромантов и сутками напролёт ковыряться в чужих телах или колбах. Мне куда ближе было военное ремесло, которое на удивление легко давалось.

Так и не найдя ответ, я записал себя и Матильду, а следом последнее имя, которое у меня было:

«Велок — У-у-у (?)».

Теперь самый главный вопрос: кому мог не угодить Велок? Кто, кроме преподавателей, был ещё в Академии? Возможно, я посещал не все курсы? Я никогда особо не задумывался над индивидуальным расписанием, которое мне выдавали каждое утро — так же, как и всем. Не живым и не мёртвым студентам не был нужен отдых, сон или еда, поэтому мы сутками напролёт перемещались между аудиториями и тренировочными залами, возвращаясь в общежитие только за оружием или одеждой, для совместных тренировок или чтобы обсудить какую-то заданную тему. Студенческой жизни вне аудиторий уделялось много внимания. Весь первый курс был посвящён нашей адаптации к новой жизни внутри незнакомого общества. Мы заново учились связно думать, ходить, говорить и действовать сообща. На первом курсе мы делали это постоянно: в аудиториях и в общежитии. Начиная со второго курса, тренировки по социализации проходили в общежитии самостоятельно: всегда был кто-то, кто затевал какое-то соревнование или совместное изучение предмета. Кстати, это были именно те тренировки, которые я усерднее всего «прогуливал», так что по моей логике ко мне должен был подойти скорее Дорион, нежели Матильда. Мне было гораздо комфортнее в одиночестве, нежели в толпе. Я покорно присутствовал на всех собраниях, неукоснительно требующих моего присутствия, но без личного приглашения сам не являлся ни на одно из них. Такие же, как я, одиночки, предпочитали собираться в тренировочном зале, где мы могли молча оттачивать боевые навыки. Чесать языком нам не хотелось. Впрочем, возможно, в этом были виноваты мои связки. Говорить мне было не то что неприятно, но неудобно и требовало определённых усилий. Поэтому и странно, что ко мне пришёл не Дорион — я бы это понял. Он и эскулап Расари были нашими спутниками весь первый курс, наблюдали за нами и отсеивали тех, кто не пригоден для обучения на втором курсе. Помнится, Дорион долго молча смотрел на меня, прежде чем подписать разрешение продолжить обучение. Он считал, что моя личность не пригодна, что я никогда не смогу адекватно действовать в группе на более ответственных должностях. Я хмыкнул: возможно, он даже был прав, учитывая, насколько часто и хладнокровно я использовал своих же товарищей в качестве щита, если у меня не было другого выхода. Выживать любым способом было не запрещено, и многие использовали в качестве щита повреждённых товарищей, но никто не делал это так часто, как я, и точно никому не приходило в голову использовать тех, кто не был ранен и исправно функционировал. Расари же в противовес Дориону наоборот считал, что моё тело находится в слишком хорошем состоянии, чтобы расходовать его потенциал на бытовые обязанности. Возможно, именно ему я обязан продолжением своего обучения.

И тут меня осенило. Расари не было среди преподавателей, но он был в числе пропускной комиссии с первого на второй курс. Учитывая физиологические проблемы Велока и стремительно поглощающий его некроз, мог ли Расари быть тем, кто подошёл к нему? Жаль, я не знал обстоятельств, при которых Велок получил свой пропуск, но Расари наверняка должен был быть против продолжения его обучения.

Зачеркнув «У-у-у», я записал «Расари», оставив знак вопроса.

Едва я успел это сделать, дверь скрипнула, и в комнату вошел искатель — другой или тот же самый, не разберёшь, все они на одно лицо, скрытое лохмотьями. Вполне возможно, что и лиц у них нет, а только череп, обтянутый тканью, с дырами там, где должны быть глаза и рот. Впрочем, рассмотреть что-то в этих дырах было всё равно нельзя.

Он требовательно протянул руку, и я спокойно вложил в нее свой исписанный клочок бумаги, уже зная, что провалил третье задание.

— Ожидайте, — прошелестел он, снова оставляя меня в одиночестве.

Устав сидеть на месте, я поднялся. Решив потратить время более продуктивно, достал кинжалы и начал тренировку. Медленно и осторожно, чтобы раньше времени не повредить мягкие ткани, до сих пор защищавшие сохранность моих суставов, но достаточно ритмично. Выпад, перекат, удар, поворот, контратака — бесконечно и без устали. За пять лет тренировок суставы, которые поначалу отказывались помогать бить точно и быстро, привыкли к новым условиям жизни и слушались день ото дня всё лучше. Еженедельные осмотры у эскулапа Расари в Академии не выявляли преждевременных повреждений, но, основываясь на частоте тренировок, мне рекомендовали быть предельно осторожным.

— Шохранить горажда лехще, щем эаштаноить, — шипел он, старательно выталкивая звуки через зубы, губ у него не было. Если бы он не прикладывал столько усилий, чтобы говорить чётко, вряд ли его можно было бы понять.

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем дверь опять скрипнула и меня пригласили на выход. Я ожидал, что меня проводят до двери, похлопают по плечу, сообщат о провале и пинком выкинут из Академии во «взрослую жизнь», поскольку диплом был давно у меня на руках, но вместо этого искатель вёл меня куда-то вниз. Продолжалось это очень долго, не меньше часа. Мы постоянно петляли по лабиринту старых катакомб, так что я очень быстро запутался в поворотах. Мы шли по освещённым масляными лампами широким коридорам и по узким, погруженным во тьму переходам, так что мне приходилось напрягать не привыкшие к таким условиям глаза, чтобы рассмотреть что-нибудь вокруг и не провалиться в дыру. Искатель шёл в одном темпе, не замедляясь и не оглядываясь. Один раз, когда мне не посчастливилось удачно поставить ноги, я чуть не скатился вниз в очередную яму, успев зацепиться за какой-то выступ в последний момент. А он так и продолжил идти вперёд, пока не скрылся за очередным поворотом, так что мне пришлось спешно выбираться и догонять его, чтобы он не растворился в хитросплетениях лабиринта.

Наконец остановившись посреди сырой круглой комнаты, он повернулся ко мне.

— Скоро эта часть катакомб будет затоплена. Идите, — сообщил он бесцветным голосом, и я почувствовал, как перед глазами промелькнула красная пелена, впервые сверкнувшая гневом на немёртвого. Больше всего мне сейчас хотелось съездить ему кулаком по лицу.

— Куда? — тем не менее спокойно спросил я, но искатель ожидаемо промолчал. Я подумал о том, что могу проследить за ним, когда он уйдёт, но, кажется, это было учтено, и он никуда не собирался, чтобы не подсказывать мне дорогу. Интересно, если я сейчас сяду здесь на пол и останусь на месте, то останется ли искатель здесь со мной, рискуя повредить тело водой и умереть? Откуда-то появилось давно забытое чувство: желание вздохнуть. Что-то в груди ёкнуло и почти хлюпнуло, готовое напрячься, чтобы всосать в себя огромную порцию воздуха и шумно выпустить его обратно. Но это было запрещено ещё с первого курса — самая первая лекция. Воздух был слишком опасен, чтобы позволить ему циркулировать внутри себя, порождая некроз. Поэтому мы были обязаны гасить такие рефлексы. Кто не справлялся — быстро терял шанс продолжить обучение.

Понимая, что не дождусь ответа, объяснений или каких-то дополнительных инструкций, я оставил искателя в покое и огляделся. Нас учили ориентироваться в подземельях Некросити, но эта паутина переходов была гораздо сложнее всего, что я видел раньше. Что ж, хорошо: видимо, я поторопился с выводами и моё испытание по-прежнему не закончено, а это следующее задание. Пожалуй, они были куда сложнее всех экзаменов, которые мы должны были сдать перед выпуском: задания там были привычными и понятными, здесь же никто не спешил сообщить, как достигнуть поставленной цели. Тебе просто выдали перо с бумагой и оставили самостоятельно угадать суть вопроса. А потом сопроводили на самое дно подземелий и сказали: выберись, если сможешь. Но сюда и добраться-то было не слишком легко, несмотря на наличие проводника.

Прикинув варианты, я решил, что самый очевидный выход был там, откуда мы пришли. Но это был выход в лес, а мне, наверно, надо было в город — в Академию. Если это задание ограничено по времени, то я рискую не успеть, если поверну назад. А если заплутаю, то вообще окажусь под водой, где моё тело долго не протянет в том состоянии, в котором сейчас — обязательно появятся какие-то повреждения. Становиться же очередным утопленником, пузырём, накачанным зельями, я не желал. «Гораздо быстрее напрямик», — подумал я и посмотрел наверх. Глухая плита. Из комнаты три выхода, один из которых мне, возможно, не подходит, поскольку ведёт назад. Впрочем, там было много переходов, какой-то из них вполне мог вести туда, куда мне нужно, без необходимости возвращаться к реке.

Чем больше я осматривался, тем больше погружался в задумчивость: без подсказки было не выбраться, но здесь не было ни одного знака, ни одной таблички, ни одного росчерка на старых стенах, которые могли бы указать верный путь. Ни одного, кроме…

Пожав плечами, я повернулся к искателю и начал деловито обыскивать его в поисках записки, карты или ещё чего-нибудь. Вопреки моим ожиданиям, искатель не сопротивлялся, хотя я был готов к его возражениям и собирался распилить его на запчасти кинжалами, если он попытается улизнуть. Покорно позволяя мне сунуть нос в каждый свой карман, искатель, кажется, с интересом наблюдал за моими действиями. Споро проверив все гнилые тряпки, которыми он был окутан, я разочарованно отступил от него на шаг. Бесполезно: всё было пусто. И тут мой взгляд упал туда, где должен был быть рот искателя: едва заметная прорезь на замотанном черными лоскутами ткани лице. Что-то там едва заметно блеснуло в тусклом освещении катакомб. Взяв его голову в руки, я покрутил её в разные стороны, присматриваясь. Искатель покорно поворачивал голову без сопротивления, как кукла. Если он и был недоволен моим поведением, то виду не подал.

Да, что-то там действительно блестело.

«Сколько шансов у меня остаться без пальцев, если я суну ему их в рот?» — мрачно подумал я. И достал кинжал. Искатель по-прежнему не сопротивлялся и не делал попыток освободиться, позволяя мне делать с ним всё, что вздумается. Осторожно прикоснувшись кинжалом к тому месту, где я видел что-то блестящее, я постарался как можно аккуратнее подцепить это кончиком клинка, чтобы не навредить искателю. Мало ли: вдруг он мне ещё пригодится? Изо рта искателя (или что там у него было) показалась цепочка. Вытащив её так, чтобы можно было безбоязненно перехватить рукой и остаться при пальцах, я убрал оружие и потянул за неё, хмуро поглядывая на искателя, но тот словно не замечал моих действий. Цепочка оказалась довольно длинной: такой, что явно дотягивалась до желудка или куда пониже. На другом конце нашелся ключ. Осторожно дёрнув цепочку, я понял, что одним концом она прикреплена к искателю намертво, и мне нужно было или снять ключ, или оторвать цепь наживую, или тащить искателя за собой как на поводке. Осмотрев цепочку, я без лишнего энтузиазма поковырял её кинжалом, наперёд зная, что это напрасно. Так просто мне её не разомкнуть и не разорвать — этот металл ковали алхимики. Можно было просто с силой дёрнуть её, наплевав на сохранность искателя, но кто знал, входило ли его благополучие в условия испытания? Не придумав ничего лучше, я бегло извинился перед искателем и, наугад выбрав направление, двинулся вперёд, крепко сжимая ключ в руке — теперь я знал, что ищу какую-то дверь. Если искатель будет сопротивляться, то я просто оторву цепь с его челюстью или к чему она там крепится... А если пойдёт без сопротивления, то не будет нужды обращаться с ним как с мебелью.

Искатель молча пошёл за мной, увлекаемый чуть натянувшейся цепочкой, никак не комментируя мои действия, словно то, что происходило, было в порядке вещей.

Через какое-то время скитаний мне удалось уловить лёгкий ветерок, блуждающий под потолком, и я стал выбирать направление, ориентируясь на него. Спустя час или больше я вышел в круглый коридор огромной сточной трубы, закончившийся преграждавшей мне путь решеткой. Оглядев её, я быстро нашёл замочную скважину, которую с успехом открыл при помощи найденного у искателя ключа.

— Здесь я оставлю вас, — неожиданно сказал искатель, заставив меня напрячься. За поиском выхода и своими размышлениями я забыл о том, что иду не один — таким бесшумным он был.

Потянув за цепочку и выдернув ключ из моей руки, искатель удалился в тот коридор, откуда мы только что пришли, явно не опасаясь ни воды, ни меня. Я же шагнул за решётку и продолжил свой путь, будучи уверенным, что выбрал верное направление. Ещё через час я был в городе, не представляя, что мне делать дальше. Какое-то время я побродил по знакомым местам в Некросити, но куда бы я ни направился, нигде не видел Шелока, Велока, Гноя или Маюю, и мне в голову начали закрадываться нехорошие мысли, основанные на моём собственном путешествии. Нет, мне не было до них дела. Маюя и Гной не входили в круг моих близких знакомых, а от Велока после встречи у реки я бы вообще предпочёл избавиться как можно скорее. Возможно, я мог бы скучать по Шелоку как по тому, кто позволял себе роскошь игнорировать слухи и не опасаться меня, но и без него я был способен жить спокойно и без сожалений. Однако я хотел знать, вернутся ли они и насколько это путешествие в действительности было опасным. Мы могли погибнуть?

Не зная, куда податься и где искать новые инструкции, я не придумал ничего лучше, чем просто вернуться в Академию и направиться к Матильде.

Маленькая мертвая девочка, чья внешность так не сочеталась с занимаемой ею должностью, сидела в своём кабинете декана некромантии на огромном старом диване и поглаживала мёртвую собаку — уже другую. Все стены в кабинете Матильды были в кошках, собаках, кроликах и лисичках — иссохших и прибитых к стенам. Когда Матильде надоедал её нынешний питомец, она вешала его к остальным и искала себе нового или снимала старого со стены. Таким образом она собрала себе целую коллекцию. Кто-то из студентов знал имена некоторых её животных, но никто не мог ответить на вопрос, почему декан некромантии оставляла их мёртвыми, не предпринимая попыток «поднять».

Матильда посмотрела на меня неподвижным нечитаемым взглядом и резюмировала:

— Не послушал.

Я промолчал: я понятия не имел, что должен отвечать и должен ли вообще. Прошедшее испытание оставило меня в полном недоумении относительно всего происходящего. К чему оно было? Разве недостаточно обычных экзаменов? Или оно было призвано отсеять определённых студентов для чего-то ещё? Но вопросов у меня было слишком много, чтобы я мог выбрать, какой из них задать первым. Кроме того, я привык никому не доверять. Не доверял я и преподавателям, для которых мы все были пушечным мясом до самого выпуска. Только окончив Академию и заняв какое-то более-менее прочное положение в обществе, можно было надеяться на должную оценку своих способностей и полезности, но я не был уверен, что нуждаюсь в этом — в признании обществом меня как личности.

Не дождавшись от меня никакой реакции, Матильда поднялась со своего места и направилась к двери с пустыми руками, впервые на моей памяти оставив своего питомца лежать на диване в одиночестве.

— Идём, — позвала она, и я всё так же безмолвно последовал за ней, уже не гадая, что ждёт меня впереди. Возможно, это финишная прямая. Возможно, дорога к новому испытанию.

Она вела меня по обшарпанным, затянутым паутиной коридорам Академии наверх. В этой части, сообщающейся с южным крылом Великого Магистрата, я не был никогда, здесь были покои преподавателей, залы совещаний и закрытые секретные лаборатории, куда студенты попадали только вперёд ногами для исследований. Остановившись перед одной из дверей, Матильда тихо сказала:

— Откажись. — И толкнула дверь, пропуская меня вперёд.

На мгновение я замешкался, сбитый с толку её предложением, но пустой взгляд Матильды полыхнул тем огнём, который всякий раз появлялся в её глазах в минуты раздражения, и я поспешно шагнул вперёд, попадая в покои ректора.

Ректор Карвиус сидел в одиночестве за массивным столом, покрытым неровными стопками бумаг и свитков. На полках стояли ряды древних фолиантов и какие-то артефакты и приборы, назначения которых я не знал. На одной из стен красовались два скрещённых меча, которыми когда-то в далёком прошлом, возможно, пользовался сам Карвиус, пока его спина позволяла ему участвовать в боевых схватках. Сейчас же древний лич едва был способен самостоятельно передвигаться и не мог держать в руках ничего тяжелее листа бумаги или пера. Его сухожилия давно иссохли и прогнили, и некромантам с трудом удавалось поддерживать их функционал. Будь Карвиус кем-то другим, его, вероятно, давно бы пустили в расход, но он знал и видел столько, что Магистрат предпочитал оставлять его на посту ректора и тратить ресурсы на восстановление, нежели брать кого-то нового на его место.

— Вы ушли последним, но пришли первым, — осведомил меня Карвиус вместо приветствия, откладывая в сторону свиток, в котором мгновение назад что-то писал. — Присаживайтесь. — Он указал на одно из кресел скрюченным костяным пальцем. Я послушно подчинился приказу. — Не думаю, что мы дождёмся кого-то ещё, — заметил он и перехватил мой настороженный взгляд. — Они в порядке. Мы же не можем позволить так просто сгинуть нашим лучшим выпускникам, но испытания они ещё не прошли. Семеро испугались предупреждения, трое пока не знают, что делать с бумагой, и поныне сидят в подземельях, а последний проворонил ключ и не успел выбраться первым, хотя письменное задание закончил раньше вас. Но так как награда всего одна, то и победитель может быть только один.

Я не ответил, хотя мне стало любопытно, кто именно проворонил ключ? Шелок или Велок? Возможно, Маюя, о способностях которой я знал очень мало? Гной не мог бы проворонить ключ: я не сомневался, что с его странным чувством долга тащить за собой всех подряд, он не оставил бы искателя одного после его сообщения, что скоро катакомбы затопит. Скорее он бы привычно закинул его на плечо и стоял вместе с ним перед решёткой, не зная, как её открыть.

— Что будет, если я откажусь? — спросил я, вспоминая последнее предупреждение Матильды.

Откажись.

Что за проклятые секреты? Матильда как истинный хирург, алхимик и — венец симбиоза этих двух наук — некромант была очень прямолинейным преподавателем, который также никогда не оставлял места недосказанности, предельно ясно сообщая студентам, что именно они должны сделать, как и почему. Теперь же я абсолютно не понимал, о чём она и чего хочет от меня. Её первое предупреждение было частью испытания. Было ли второе тем же самым? Я снова должен разгадать какую-то загадку, и только тогда испытание будет закончено?

— Что ж, — понимающе хмыкнул Карвиус, словно я был не первым, кто задавал подобный вопрос, и огонёк в его глазах разгорелся чуть ярче. Мои сомнения усилились. — Вы уйдёте, а награда будет ждать следующего, кто пройдёт полосу препятствий.

— Что будет, если никто больше не пройдёт? — уточнил я на всякий случай, хотя понимал, что вряд ли буду единственным. Я никогда не думал, что являюсь кем-то исключительным или обладаю особыми навыками. Если мне удалось пробиться через эти испытания, то это обязательно получится и у кого-то другого.

— Маловероятно, — ожидаемо возразил Карвиус, покачав головой. — Но даже если так, то в этом году просто никто не получит награду.

«В этом году», — мысленно повторил я. Значит, награда ежегодная? Я провёл в Академии шесть лет и с четвёртого курса знал, что среди выпускников бытует какой-то особый экзамен, почти ритуал, но никогда не слышал, чем он заканчивается: говорили разное, но ничего определённого. Что-то об особых рекомендациях, кажется. Шептались даже, что некоторые выпускники пропадали без следа. Но никто и никогда не знал, кто именно попадал на этот экзамен. Он был чем-то наподобие местных баек, обросших сплетнями и слухами, потому что те, кто участвовал в нём, не распространялись о подробностях. Я сам получил приглашение вместе с дипломом: между страниц с результатами экзаменов была спрятана небольшая красная карточка с указанием времени, места встречи и первыми инструкциями: «Строгая секретность: никто не должен знать подробностей». Шелок узнал, что я тоже приглашён, случайно: когда он достал карточку в общежитии, чтобы перечитать текст, я единственный вполне красноречиво уткнулся в неё взглядом.

— О, так ты тоже? — шёпотом спросил Шелок, панибратски закидывая руку мне на плечо. Я предупреждающе посмотрел на него и ничего не ответил, но он и так понял, расплывшись в широкой безобразной улыбке.

— Так что за награда, могу я знать? — задал я последний интересующий меня вопрос, на основе ответа которого собирался принять окончательно решение, но вопреки моим ожиданиям Карвиус покачал головой.

— Это вы узнаете, только согласившись.— Его глаза полыхнули ещё сильнее и жёсче, предупреждая, что после этого дороги назад у меня не будет.

Тогда я задал другой вопрос:

— У меня есть время на принятие решения? — зашел я с другой стороны. Что это за секретная награда такая, если за одно понимание её сути можно заплатить головой?

— А вот этого сколько угодно, молодой человек. — Опасный свет в глазах Карвиуса погас, сменившись вполне знакомым мне тихим отблеском, какой я видел тысячу раз на его лекциях. — Хоть вся жизнь. Вы можете вернуться ко мне или следующему ректору и завтра, и через год, и даже через столетие. Однако не затягивайте слишком сильно. Может статься так, что ответ потребуется немедленно, и тогда вы должны будете дать его сразу, едва я или новый ректор зададим вам этот вопрос.

Я кивнул, принимая такие условия, и поднялся с места.

— Тогда разрешите мне идти?

— Идите. — Карвиус благосклонно махнул мне рукой, возвращаясь к свиткам перед собой. — Кстати, если вы собираетесь думать не меньше года, найдите себе на это время применение.

Я поклонился, показывая, что понял его, и покинул покои. За дверью обнаружилась Матильда, ожидавшая моего возвращения. Внимательно посмотрев на меня, она приказала мне следовать за ней и вывела вниз — обратно к студенческим коридорам.

— Я могу задать вопрос? — спросил я, когда она уже повернулась ко мне спиной, собираясь уйти. Кроме нас двоих здесь никого не было, поэтому я хотел спросить без лишних ушей, что означало её последнее предупреждение, а также почему именно она подошла ко мне перед испытанием.

— Нет, — коротко ответила Матильда и, не оборачиваясь, оставила меня одного у входа в общежитие наедине с моими сомнениями.

Я собрал свои нехитрые пожитки в заплечный мешок: пара запасных кинжалов, сшитая в единую кривоватую книгу стопка тетрадей с учебными заметками и наблюдениями, второй комплект формы для вылазок. После я покинул общежитие и отправился в распределитель, где по результатам экзаменов мне должны были предложить пару-тройку мест, где я мог бы пригодиться в Некросити или другом городе немёртвых.

Клерк распределителя внимательно прочитал мой диплом.

— Способности к некромантии неплохие, но в целом посредственные, — резюмировал он, изучая результаты экзаменов через толстые линзы перед пустыми провалами чёрных глазниц. — Однако я всё же могу предложить вам должность младшего ассистента в мясорубке. Если будете показывать хорошие результаты, можете подняться до звания старшего хирурга, но регалий некроманта скорее всего не получите. Алхимия у вас слабая, — предупредил он, — впрочем, всегда бывают исключения. Усердие из любого может выковать что угодно. А у вас оно вроде бы есть.

— Спасибо, — поблагодарил я шёпотом, поскольку моего обычного кивка этот клерк мог и не заметить.

— Должность лаборанта я вам не предложу по той же причине — слабая алхимия. Остаётся ещё военное ремесло, которое у вас на высоком уровне, но вы пришли на распределение последним, так что все места, подходящие вам по уровню, уже заняты вашими товарищами-выпускниками. — Клерк поднял голову и уставился на меня в упор пустыми глазницами. — Могу я знать, где вы пропадали столько времени и почему не явились вовремя?

Я пожал плечами, не зная, что могу ответить. Проходил особое испытание, выиграл его, а теперь не знаю, забрать ли награду, но разглашать подробности мне скорее всего запрещено?

Клерк хмыкнул и снова принялся изучать диплом.

— Итак, я могу предложить вам на выбор: место младшего ассистента в мясорубке или место патрульного на границе. На вашем месте я бы выбрал мясорубку, мадам Матильда особо просила за вас. В последнее время рыцари Ордена Света нападают всё чаще, патрульные живут недолго. Кроме того, у вас низкий уровень социализации и плохие рекомендации для группового взаимодействия, о чём будет сообщено руководящим чинам.

Я на мгновение задумался, смущённый представленным выбором и новым вмешательством Матильды в мои дела. До распределителя сам я был более чем уверен, что кроме как на поле боя нигде не смогу пригодиться. Да, хирургия мне давалась: я неплохо разбирался в анатомии, мог хорошо разрезать, не повредив больше, чем нужно, сшивал тоже пригодно, был неплох в инженерии, выстраивая одно тело из нескольких. Но я никогда не хотел заниматься этим изо дня в день. Кроме того, почему Матильда просила за меня? Заранее знала, что я попаду в распределитель слишком поздно и не успею занять офицерской должности? Я нахмурился: наверно, спасибо за беспокойство, но я бы предпочёл, чтобы она просто ответила на пару моих вопросов вместо такой протекции. Возможно, не предложи она мне отказаться от награды, я бы принял её без сомнения. А даже если бы и попросил время на размышления, то сейчас не относился бы с таким подозрением к предлагаемой должности под её началом.

— Патруль, — наконец ответил я. Обойдусь без лишних глаз за спиной.

— Высокая смертность, — снова предупредил клерк.

— Патруль, — упорно возразил я, напрягая связки, чтобы голос прозвучал как можно громче и увереннее, отчего в горле кольнуло что-то похожее на давно позабытую боль.

Я обустроился на новом месте в казармах и через несколько дней узнал, что все остальные тоже с успехом выбрались. Донельзя мрачные Велок и Шелок попали в патруль, как и я. Шелок, не затыкаясь, ругался на чём Тьма стоит, что упустил все стОящие должности, пока ползал по катакомбам. Велок молчал, но было видно, что ему тоже есть что сказать о заключительном испытании «для избранных», ведь он собирался в разведку, где тоже больше не было свободных мест — вообще. Как выяснилось, он и был первым, кто догадался соотнести выпускников и предупредивших их преподавателей. Меня он раскусил потому, что имя Матильды я назвал последним. Но он не догадался обыскать искателя или просто не заметил неприметной цепочки и отправился искать выход самостоятельно, без ключа, заплутал и выбрался из катакомб только третьим. Шелок, который в конечном счёте тоже догадался про Матильду и Разари, не забыл обыскать искателя и выбрался из катакомб вторым. Четвёртой выбралась Маюя, которая не поспела за проводником, провалилась в дыру в одном из коридоров, но умудрилась найти путь обратно и выбралась из катакомб в лесу через один из туннелей. По результатам диплома она попала в лабораторию к Матильде. Гноя же просто выпустили, когда все остальные оказались снаружи. Он полностью провалился, но получил место среди искателей за свой талант незаметно тащить через лес охапку даже отчаянно вырывающихся немёртвых.

— Как мы вообще должны были догадаться, что следует написать на этом клочке бумаги? — в который уже раз восклицал Шелок, не обращаясь ни к кому определённому. — «Это же очевидно», — передразнил он кого-то из преподавателей, и я подозревал, что это был Аквитар, если Шелок последовал моему примеру и, выбравшись, направился именно к тому, кто советовал ему отказаться от прохождения испытания. — Свет их сожги, если бы я наперёд знал, что все хорошие места разберут, пока я буду ползать по канализации, клянусь Тьмой, я тут же отказался бы от этого счастья. Настурция была права: это шоу для неудачников, ведь кто мы теперь, как не они самые?

Велок согласно прогудел, мрачно натачивая свои кинжалы и всем своим видом показывая, что готов нашпиговать ими всех и каждого, кто только придумал эти испытания.

— А ты? — неожиданно Шелок ткнул пальцем в меня. — Ты что скажешь? Ты же выбрался первым, не так ли?

Я осторожно кивнул, мгновенно понимая, куда он клонит. Велок, которому мой статус победителя до сих пор, очевидно, не приходил в голову из-за осознания собственного поражения и потому, что я оказался в одном с ним корыте патруля, настороженно замер.

— Ты ведь должен был получить что-то особенное за победу, — безапелляционно заявил Шелок, и вместе с Велоком они выжидающе уставились на меня.

Не найдясь с ответом, я просто пожал плечами. Строго говоря, я всё ещё ничего не получил, потому что не знал, что это и нуждаюсь ли я в этом. Предупреждение Матильды никак не шло из головы, и я не знал, с кем могу это обсудить. Отчего-то говорить с ректором о действиях Матильды я не хотел.

— Ты был в Академии? — продолжал допытываться Шелок. Я кивнул, был. — И ничего? — Он обескураженно округлил глаза. Я развёл руки в стороны: ничего. — Что б их всех на костёр, да мы точно неудачники, народ, самые что ни есть настоящие. Это ж надо так подставиться. Ты знаешь Кхорги? Того самого, который едва мог попасть клинком по манекену и который чуть не завалил выпускной экзамен? Карвиус лично просил Настурцию, чтобы тот не вылетел из Академии перед самым выпуском: ему, видите ли, жалко было потраченных на Кхорги времени и сил Академии, да и пушечного мяса на границе не хватает. Так вот, я нас поздравляю: этот увалень — наш командир. Потому что даже он успел занять сравнительно хорошую должность, пока мы вытирали собой тину в катакомбах!

Кхорги я не помнил, поэтому познакомился с ним только на следующий день. В принципе неплохо сбитый здоровяк, на голову выше нас с Шелоком и Велоком, переминался с ноги на ногу перед своими новоиспечёнными подопечными.

— Вы… это… — неуверенно начал он, и Шелок тут же застонал в голос.

— До сих пор не могу поверить, что не прислушался к Аквитару, будь он проклят, — выругался он. — Чтоб я ещё раз повёлся на сомнительные предложения сыра в мышеловке.

Кхорги, сбитый с толку его восклицанием, сделался ещё более неуверенным, не понимая, как реагировать на чужие слова и что они значат относительно него самого. И я мысленно согласился с Шелоком: интеллект прямо-таки на лицо. С таким командиром будет сложно. Велок, переведя взгляд с Шелока на Кхорги и обратно, махнул рукой и ушёл на свою койку: дальше точить кинжалы. Последовал его примеру и Шелок, никогда не отличавшийся образцовой дисциплиной или исполнительностью. Так что перед Кхорги остался стоять только я.

Окинув здоровяка взглядом, я мысленно пожал плечами и прошептал как можно громче:

— Какие приказания, командир?

Конечно, я тоже предпочёл бы должность выше обычного рядового, но меня мало смущала перспектива начинать с самых низов — в конце концов, я сам выбрал патруль. Выбрал его вопреки предложениям ректора и Матильды. Поэтому у меня не было причин устраивать саботаж и игнорировать полученный Кхорги статус.

Кхорги удивлённо скосил на меня глаза, явно не ожидая от головореза вроде меня послушания и покладистости. Весь его вид показывал, что он знал слухи обо мне и верил каждому слову. Не без оснований, впрочем.

— Приказ, вот. — Он протянул мне бумагу. — Ходить там надо, это, патрулировать, вот. Смотреть, чтобы…

— Я знаю, что значит «патрулировать», — оборвал я его, забрал бумагу и вчитался в текст. — Иди, мы обсудим, а после я сам найду тебя и проинформирую. Если будут какие-то дополнительные указания, придёшь напрямую с ними ко мне. Желательно, получив такой же точно приказ, понял? — Я для наглядности поднял повыше бумагу, которую он мне передал. — Без письменного приказа сверху ни на что не соглашайся. Ясно?

— Да понял я, — сконфузился Кхорги, не ожидавший того, что это не он, а я буду давать приказы.

— Если понял, то повтори, — не отступил я. Насколько я мог судить, Кхорги был худшим командиром, какого только мы могли получить. Удивительно, что он попал в армию. Впрочем, возможно, он просто больше никуда не подошёл. Окончив все курсы Академии, было сложно попасть на бытовую должность, да и стыдно, чего уж скрывать. В лабораторию бы его не взяли. В хирургию… странно, что не взяли в хирургию: всегда нужен кто-то, кто будет таскать ненужное гнильё на помойку. Обычный персонал не допускался в мясорубку. Или Матильда зарезервировала последнее оставшееся место для меня, и Кхорги просто пролетел?

— Не брать письменные приказы, — неуверенно пробасил Кхорги, и Шелок, который, очевидно, прислушивался к нашему диалогу, буквально рявкнул со своего места:

— Не брать никакие приказы, кроме письменных, идиот! — Отчего Кхорги испуганно подпрыгнул на месте и поспешил сбежать из отведённой нам комнаты в казармах. — Когда я встречу Аквитара в следующий раз, я ему руки оторву, и ноги оторву и… и… и голову тоже оторву!

— Смотри, чтобы это он тебе что-нибудь не оторвал, — предупредил я и опустился на свою койку, внимательно читая приказ. Велок согласно прогудел, заинтересованно поглядывая в мою сторону.

— Что там? — озвучил Шелок их общий вопрос.

— Ничего особенного, обычные указания, — прошептал я. — Квадрат М-пять Б-четыре В-шесть Н-восемь. Посменное беспрестанное патрулирование. Экипировка стандартная, включая сигнал тревоги. Можем дежурить сутки через двое летом и двое через четверо осенью. Если зимой всё будет хорошо с погодой, то можно и реже меняться. Скажем, неделю через две. Или даже месяц через два. Надо только договориться о средствах связи, а то в одиночестве так и одичать можно. И уточнить нормативы у эскулапа: наверняка мы должны проходить регулярные проверки, надо знать своё расписание.

— Диких и без нас хватает, — согласился Шелок и подозрительно покосился на меня. — А ты, я смотрю, у нас главным заделался.

— Желаешь? — Я пригласительным жестом протянул приказ Шелоку.

— Щас, — отмахнулся тот как от огня. — Это же придётся с Кхорги всё согласовывать. А мне общения с ним и сегодня на весь год вперёд хватило.

— А ты? — Я посмотрел на Велока, но тот ответил мне таким скептическим взглядом, что я впервые сразу понял его без слов: из немого плохой руководитель в данной ситуации. Велок не рвался брать нас под своё начало. Мне же было попросту всё равно, какую роль выполнять в новой команде. Отчего-то управлять другими мне было точно так же легко и привычно, как и махать кинжалом или мечом. Может ли быть такое, что на стороне Света я тоже был в армии? Не в рыцарях, конечно, но в какой-нибудь другой? У немёртвых было несколько видов войск, то же самое, наверно, было и у дышащих.

— Жду не дождусь, когда закончится год. Вперед всех выпускников побегу в распределитель, чтобы занять другое место, — буркнул Шелок, и Велок согласно кивнул.

— Могу вас разочаровать, — ухмыльнулся я. — Распределитель — это только для выпускников. Никому из нас теперь туда дороги нет. Только если через кадры и специальный приказ.

На лекциях по социальному устройству рассказывали, что если после распределителя попадёшь куда-то, но не сможешь выполнять обязанности или решишь перевестись на другое место, то можно добиться соответствующего распоряжения в кадровом отделе. Однако такой приказ в буквальном смысле означал твою непригодность в первоначально выбранном виде деятельности. Так что, если Шелок сунется за таким приказом, дороги в армию для него уже не будет, потому что это равносильно увольнению. Отправят в лаборатории куда-нибудь или в мясорубку, а может, клерком посадят за стол и будет строчить строчку за строчкой до конца своих дней.

— Это что ж, мне теперь в патруле всю жизнь торчать, если в армии хочу остаться? — обалдел Шелок, который тоже знал, чем грозит такое обращение в кадры. — Я не для этого проснулся, болтаясь на верёвке.

— Говорят, сейчас высокая смертность в армии, — успокоил я его, не уточняя, что высокая смерть как раз среди патрульных. — Глядишь, освободится местечко за год, чтобы поскорее убраться отсюда.

Составив со своими новыми напарниками график дежурств, я отнёс его Кхорги и ещё раз предупредил, чтобы он был осторожен, ни на что без официальной визы не соглашался и чуть что — бежал за мной. Или Шелоком, если я буду в патруле.

Получив экипировку на всех у снабженца, смерившего меня подозрительным взглядом, и заглянув за инструкциями к эскулапу, я вернулся обратно.

— Квадрат М-пять Б-четыре В-шесть Н-восемь, — отметил на настенной карте Шелок. — Слушай, мне кажется или внутри него то самое место, где был вход в катакомбы на испытании?

— Верно, — я согласно кивнул. Поскольку военная навигация была у меня на отлично и названия всех координат я знал наизусть, то сразу понял, где именно мы будем патрулировать. Велок, который молчал, возможно, тоже понял — как-никак в разведку хотел, а не куда-нибудь, тоже должен был мгновенно ориентироваться по координатам. Но для Шелока обозначения координат без карты были только набором букв и цифр. — Советую выучить все координаты наизусть. Без этого знания ты долго из патруля не вылезешь. Во всяком случае, пока лично не обойдёшь все обозначения собственными ногами до полного их запоминания, а это длинная дорога, уверяю. Глазами по карте гораздо быстрее.

Велок фыркнул со своего места, а Шелок смерил мрачным взглядом, прикидывая, шутил ли я.

Нет, не шутил.

Раздав экипировку, я окинул невольных товарищей взглядом, оценивая их надёжность.

— Тако, детка, ты слишком подозрительно смотришь на нас, — заметил Шелок, поймав мой взгляд. Велок, который тоже заметил моё настроение, согласно кивнул.

— Дело есть, — признался я, решив, что в принципе могу положиться на этих двоих, не посвящая их до конца в суть своего интереса. На дежурство я шёл первым, и до моего выхода оставалось всего два часа, которые я решил потратить на обсуждение вопроса, который никак не шёл из головы. — Я хочу выяснить, что не так с тем испытанием, которое мы прошли, но преподаватели не будут отвечать на наши вопросы, и я более чем уверен, что нам запрещено обсуждать это с кем-либо посторонним.

— Скорее всего, — согласился Шелок. — Я тоже уверен, что если пойдём открыто спрашивать всех вокруг, какого Света нас обрекли стать главными неудачниками выпуска, то уже через день от нас не останется мокрого места. В противном случае подробности были бы давно известны.

Я и Велок синхронно кивнули.

— Верно, — согласился я. — Из чего можно сделать вывод, что мы можем обсуждать испытание только с теми, кто сам участвовал и понимает, в чём его суть. Преподаватели будут молчать, остаются выпускники. И мы пятеро — не единственные, кто решил рискнуть.

— Что ты имеешь в виду? Кроме нас там никого больше не было. — Шелок не понял, к чему я веду. А вот Велок наоборот догадался и резко выпрямился на своей койке, впившись в меня горящим огнём взглядом.

— В этом году не было, — уточнил я для Шелока. — Но не в предыдущем.

Теперь дошло и до Шелока, и его взгляд тоже загорелся огнём предвкушения.

— Думаешь, они могут знать больше нашего?

— Кто знает, — я неопределённо пожал плечами. — Но что-то они точно знают. Я бы хотел выяснить как можно больше, почему я оказался здесь. А ты нет?

Конечно, я лукавил. Здесь я оказался сугубо по своей воле, но Шелоку и Велоку это знать не обязательно. Однако я действительно хотел узнать как можно больше про испытание, а главное — выяснить, что это за награда такая. Я не опасался, что Шелок с Велоком выяснят это вместе со мной. В случае чего, просто недоумённо пожму плечами, как обычно.

Шелок с Велоком послушно проглотили наживку и клюнули, начав копать в нужном мне направлении. На себя я взял задачу по возможности проникнуть в архив через Кхорги и выяснить, кто в прошлом году пришёл последним и занял самые низкие должности. Велоку было поручено следить за всеми низшими чинами, исследуя, кто из них занимает несоразмерно низкую должность относительно своих способностей. Шелоку же предстояло самое сложное: разговорить найденную нами цель.

Порешив на том, я ушёл в дозор, оставив товарищей продумывать детали плана.

Добирался я до границы так же, как и в прошлый раз. Даже телега и извозчик были прежними. Услышав мой голос и окинув меня искрящимся взглядом стеклянного шара, извозчик на всякий случай уточнил:

— Опять вывалитесь из телеги до пункта назначения?

Запомнил всё-таки.

— Нет, — уверил я его, глядя в звездное небо. Путь из казарм до границы был достаточно долгим, чтобы я принял решение о ночной пересменке: за ночь один мог добраться туда, а другой — оттуда. И на этот раз я не пренебрёг ассортиментом средств передвижения в Гниющем пони. Транспорт армия нам не выделила, зато дала одно на троих место в конюшне. Шелок в прошлый раз арендовал коня себе на одну ночь. Мы с Велоком до сих пор были безлошадными, и я решил открыть свой первый кредит, потратив его на какую-никакую кобылку. Пригодится. Всё лучше, чем свои суставы стачивать в дорогах.

Выбрав коня средней паршивости и обязавшись в течение месяца собирать за него в окрестностях определённое количество материалов, необходимых некромантам в работе, я добрался верхом на нём до места службы и оставил привязанным в ста шагах от нашего квадрата. Не слишком близко, не слишком далеко. Проверив всё оружие в ножнах, легко ли оно достаётся, я набросил на голову капюшон и отправился в обход, изучая вверенную мне территорию. Старался двигаться бесшумно и осторожно, готовясь к внезапной атаке. Пройденная практика в Академии и предупреждения клерка в распределителе обострили мою паранойю до максимума, и я ждал встречи с рыцарями Света буквально за каждым деревом. Под утро я несколько раз прогулялся до того места, где видел странную девчонку, но она не пришла. Ни утром, ни днём, ни вечером. А ночью меня на посту сменил Шелок. Оставалось надеяться, что она не попадётся никому из моих напарников, потому что я не мог рассказать про неё. Общение с дышащими по любой причине и с любой целью было строго запрещено. Если станет известно, что я ищу встречи с одной из них, меня тут же пустят в расход как предателя, не разбираясь в моих мотивах.

Впервые заметил я девочку через месяц, когда уже немного расслабился и думать забыл про неё, с головой окунувшись в поиск избранных выпускников с предыдущих курсов. Заметил её рано утром, стоящую по другую сторону реки за кустами — пряталась старательно. Выйдя из своего укрытия так, чтобы она могла меня заметить, я снял с головы капюшон. Спряталась. Нырнула в листву, как испуганный зверёк, потревоженный хищником. Не узнала? Но теперь я был уверен, что так просто в руки Шелока и Велока она не угодит — они не нарушат приказ патрулировать квадрат и не пойдут через реку, чтобы поймать её. Если только доложат о странной активности на границе, но кому? Мне или Кхорги? Хотелось верить, что всё же мне.

В следующий раз, когда я заметил её во время дежурства, я сначала снял капюшон, а уже потом вышел. Девчонка испуганно юркнула за кусты, как и в прошлый раз, но через мгновение её голова снова осторожно выглянула из-за куста, впиваясь в меня глазами. Так мы и играли в гляделки ещё целую неделю. Я не решался лезть в воду и на территорию Света, она — на территорию Тьмы. Я уже подумывал плюнуть на всё и рискнуть перебраться через воду, не зная, как буду объяснять эскулапу мокрые ноги, когда однажды утром она сама сделала это.

— Д… доб… рое утро, — нерешительно пролепетала она, прижимая корзинку к груди, словно она могла защитить её от меня.

Я невольно усмехнулся, с охотничьим инстинктом прикидывая, как и сколькими способами могу убить её прямо сейчас, минуя или нет эту бесполезную защиту. Взгляд заволокло алой поволокой, и девчонка ойкнула, оседая на землю. Я прикрыл глаза, приказывая себе успокоиться. Убить её я всегда успею. Как ни посмотри, это не сложно. Но мне в первую очередь была нужна не её смерть, а информация, которой она могла владеть.

— Возможно, что и доброе, — шепотом ответил я.

Она сидела передо мной где-то около часа, боясь пошевелиться. Я неподвижно стоял перед ней, пока солнце не поднялось достаточно высоко, чтобы начать причинять мне неудобство. Я скривился, бросил косой взгляд на поднимающийся желтый диск, и девчонка пискнула:

— Мне пора. Дома уже ждут.

Я кивнул, не возражая. Пусть идёт. Я уже понял, что она снова вернётся.

— Я здесь не каждую ночь, — предупредил я на прощание. — Не выскочи перед другими — убьют. И если я не снимаю капюшон или снял, но снова одел его — не выходи, я не один.

— Я уже поняла, — кивнула она. — Я заметила других. — И шустро убежала через речку.

Я же нахмурился, накидывая на голову капюшон и отступая поглубже в тень, прячась от солнечных лучей. Заметила она других, ага. Следит, значит? Опасно. Интуиция буквально кричала, требуя прекратить это странное общение. Инстинкты обострились, на глаза опустилась кровавая пелена, а пальцы сжали рукоять кинжала. Я следил за удаляющейся спиной, мелькающей между стволов деревьев, размышляя, должен ли я убить её прямо сейчас, пока она не привела сюда кого-нибудь ещё? Стиснув зубы, я смотрел ей вслед, пока не потерял из виду. Ещё одна встреча. Или две. Приручить, вытрясти нужную мне информацию и убить.

Но и в следующую встречу я её не тронул. Стоял безмолвно рядом, пока она ползала по поляне вокруг и собирала цветы, а я прикидывал, как скоро Велок с Шелоком заметят здесь чужое присутствие. Велок не просто так метил в разведку, следопыт он был неплохой. Да и Шелок, сколько бы ни строил из себя дурака, получил свой диплом и приглашение на закрытое собрание выпускников не за красивые глаза. Пообещав себе старательно вытоптать поляну днём, я не стал прерывать занятия девочки, хотя никак не мог понять, зачем ей потребовались эти бесполезные растения. Возможно, они нужны ей для алхимии? Но место этого она как-то хитро переплела их между собой в подобие обруча и водрузила себе на голову. Второй такой обруч она попыталась нацепить и на меня, но я наотрез отказался, огорчив её. Странный ритуал.

Прошло ещё несколько молчаливых встреч, прежде чем девочка окончательно расслабилась и начала говорить в моём присутствии. Нет, она не отвечала на мои вопросы, как я планировал. Она засыпала меня таким количеством собственных, что я не успевал сформулировать свои.

— Почему вы убиваете нас? — спросила она однажды, беспечно дергая меня за плащ. В быстрых синих глазах, порхающих по мне живым взглядом, как птичка, не было ни намека на страх или осуждение. Только чистый интерес и предвкушение какой-то истины, которую только я мог открыть для неё.

— Почему нас убиваете вы? — эхом откликнулся я, нахмурившись. Мне не нравилось, что она перестала бояться меня. Девочка непонимающе посмотрела на меня, а потом догадалась, что я имею в виду, смутилась и отпустила мой плащ. Умная.

— Не знаю, — прошептала она, отошла в сторону и уселась у корней берёзы в опасной близости от скрытого тоннеля. — Бабушка говорит, что вы злые, поэтому вы убиваете нас. И мы убиваем вас тоже потому, что вы злые. Зло должно быть искоренено. — Она наставительно подняла палец вверх, чем-то напомнив мне ректора Карвиуса, и я догадался, что она повторяет за кем-то, копируя интонацию и жест. — Но ты ведь совсем не злой, например. Так почему?

Я усмехнулся такой наивности и обреченно покачал головой. Если бы не наше с ней странное сходство, я бы убил её той ночью, не задумываясь, но я не мог сказать наверняка, что это делало меня злым. Так или иначе, я убил бы только с точки зрения собственной защиты. Всё, что я делал в этой новой жизни, было продиктовано в первую очередь острым чувством самозащиты. Я ужасно, отчаянно не хотел умирать во второй раз. И если желание жить — это зло, то тогда да, я был злым. Самым злым существом на свете.

— Мы просто хотим жить, — ответил я на её вопрос.

…

— А правда, что вы все можете нас выследить по запаху? — в следующий раз спросила она, качаясь вниз головой на ветке дерева, с любопытством рассматривая меня.

Я отрицательно покачал головой, внимательно наблюдая за её действиями и прикидывая, как много у неё шансов сейчас сорваться вниз и сломать себе шею из-за падения. Остро хотелось стащить её вниз и приказать больше не рисковать жизнью так глупо, пока она не ответит на мои вопросы. Иначе, клянусь Тьмой, я не знаю, к каким силам мне придётся обратиться, но я заставлю её составить компанию Матильде. Будут две маленькие девочки среди немёртвых, с которыми я знаком.

— Для этого надо дышать.

— А ты не дышишь?

Я снова покачал головой.

— Слишком опасно. Мне кислород больше вредит, чем помогает. Но те, кто в разведке, могут иногда вдыхать воздух, если у них есть подозрения и риск оправдан, — признался я, неохотно вспоминая Велока. Состояние его легких настолько оставляло желать лучшего, что он вполне мог себе позволить обнюхать каждую кочку на нашем квадрате. Мне было интересно, заподозрил ли он уже что-то, но он не подавал виду, и я позволял себе роскошь не беспокоиться на его счёт слишком сильно. В конце концов, это граница, запах дышащих здесь должен быть чем-то обыденным.

— Но ты слышишь, как я дышу? И как бьётся моё сердце? — продолжала она допытываться, и на этот раз я согласно кивнул, не уточняя, что могу ответить полностью утвердительно только на один из вопросов. Я не слышал её сердца, но если красная пелена опускалась на мой взор, то я мог видеть, как оно трепещет у неё в груди, как бьётся под напором крови в её теле.

— А далеко слышишь?

— Недалеко. — Я поморщил нос. Право слово, почему я отвечаю на вопросы, когда сам собирался их задавать? Я утешал себя мыслью, что мне хотелось, чтобы она полностью доверяла мне, прежде чем я начну. Но я знал, что это не так: я убью её, как и обещал, когда она расскажет мне всё, что нужно... и почему-то мне не хотелось спешить лишать её жизни.

…

— А ты не боишься, что я кому-нибудь расскажу о тебе и об этом месте? — Однажды она озвучила мои главные опасения на свой счёт. Красный туман мгновенно закрыл мне обзор, когда мой взгляд быстро прыгнул на неё. Она испуганно замерла, и я увидел красный отблеск своих глаз в глубине её зрачков. Звук дыхания стих, тогда как её сердце буквально барабаном билось, почти оглушая меня.

— Боюсь, — очень тихо прошептал я, почти прошелестел, как ветер в листьях, пытаясь справиться с собой. — Но если расскажешь, найду даже на краю света и убью, — пообещал я. — Потому что с твоей стороны это будет предательством.

— Ладно, — насупилась она, но кивнула с самым серьёзным видом, принимая моё условие.

— Ты уже рассказала кому-нибудь? — требовательно спросил я, потому что чувство опасности меня никак не желало отпускать.

— Нет, — она отрицательно покачала головой, и я понял, что девчонка говорит правду. — Но я хотела бы рассказать бабушке. Кстати, разве это честно? — внезапно подняла она на меня строгий взгляд. — Бабушка говорит, что это вы — все поголовно предатели. Тогда почему, если я буду говорить о тебе, то тоже стану предателем?

— И чем же конкретно я тебя предал? — я вопросительно приподнял бровь.

— Ты стал тем, кто ты есть сейчас, — тихо ответила она, и в её взгляде промелькнуло что-то, чего я не сумел понять.

— Ты выбирала? — спросил я. — Ты выбирала, когда и кем тебе родиться, в какой семье, у каких родителей?

— Не знаю, — ответила она удивлённо, не ожидая такого вопроса. — Нет, наверно.

— Я тоже — кивнул я. — Ни тогда, когда родился живым, ни тогда, когда проснулся немёртвым.

— Бабушка говорит, что вас будят ваши некроманты, — осторожно заметила она.

— А наши некроманты говорят, что нас будит чувство мести к нашим дышащим убийцам, — хмыкнул я, и она задумалась, глядя куда-то в сторону, а меня пронзила неожиданная догадка. Я столько времени ждал, чтобы задать ей свои вопросы, но разве сейчас она сама не говорила о них, разве нет? Не будет же ничего страшного, если я просто уточню у неё часть интересующей меня информации. Тогда не будет причин её тут же убить: она по-прежнему останется мне нужна. — Лили, — позвал я её хриплым шёпотом. — Ты сказала, что я предал тебя тогда, когда стал тем, кто я есть сейчас. Но тогда: ты знала меня раньше? Ты знаешь, кто я?

Лили погрузилась в ещё большую задумчивость, хотя с моей точки зрения вопрос был несложным: да или нет.

— Не знаю, — наконец ответила она. — Не уверена. Но ты очень похож на портрет, который висит у бабушки. — Она подняла на меня полный надежды взгляд. — Ты можешь уйти отсюда со мной? Я покажу тебе. Или пойдём со мной совсем, а? Пойдём, я тебя спрячу, если ты боишься.

Я удивился её вопросу, ни на мгновение не задумавшись о том, что она хочет заманить меня в ловушку, но всё же отрицательно покачал головой.

— Это невозможно. Я не выживу там, среди вас. И даже не потому, что каждый встречный пожелает меня убить, а потому что… со временем, мне будет требоваться определённого рода помощь, чтобы не развалиться, как гнилое дерево, и не стать ещё более неживым, чем я есть сейчас, стремительно теряя разум, запертый внутри разваливающегося тела. Здесь мне могут помочь с этим. Но не там. И я сам не желаю себе такого существования.

— Нежить, — она поняла, о чём я говорю, вспоминая мои объяснения про одичавших живых мертвецов совсем другого толка, чем я сам.

— Нежить, — согласился я.

Лили погрустнела, но покладисто кивнула, принимая моё объяснение. Вопросов о том, может ли она уйти со мной, слава Тьме, у неё не было.

Попрощавшись, Лили сообщила, что лето закончилось и это была наша последняя встреча в этом году. Ей нужно было возвращаться в столицу дышащих, в школу. Но следующим летом она снова приедет на длинные каникулы, и мы встретимся. Я кивнул, провожая её и обещая себе, что следующим летом непременно в первую же встречу узнаю всё, что мне нужно. И убью её, конечно. «Потрет у бабушки», — думал я. Почему я не спросил, чей это был портрет?

Но на следующее лето Лили не вернулась. А ещё через год я больше не был патрульным и не мог приходить к реке, чтобы ждать встречи с ней.

Наши поиски с Шелоком и Велоком тоже не увенчались успехом. Нет, нам удалось разыскать нескольких избранных выпускников как с предыдущих, так и последующих курсов, но никто из них не знал, что за награда полагалась победителю, так что все эти поиски оказались для меня бесполезны. Единственное, что мне удалось выяснить, так это то, что кто-то действительно пропадал. Но было неизвестно: сгинули они в катакомбах, не справившись с испытанием, или исчезли уже после получения награды. В этом вопросе все расходились в своих показаниях.

Осенью пришёл приказ на перераспределение. Велок получил направление на реконструкцию, после чего отправлялся в подразделение разведки, куда и хотел. Шелок хорошо продвинулся по службе, сразу заняв среди защитников место погибшего лейтенанта, перепрыгнув тем самым через несколько голов. А я получил предложение вступить в войска гвардии на должность, мало чем отличающуюся от моей нынешней, но с хорошими условиями реставрации, личным служебным транспортом и возможностью карьерного роста внутри гвардии. Проведя лето у реки в одиночестве, я согласился. Я понял: больше она не придёт. Мне придётся самому искать её или тот портрет, о котором она рассказала. Гвардейцы же, в отличие от любых других подразделений, направленных на защиту и охрану границ, были ударной силой армии Тьмы, участвовали в вылазках и нападениях, раз за разом сталкиваясь с рыцарями и прочёсывая приграничные территории. Я сомневался, что Лили бегала ко мне на речку через половину страны, поэтому дом её бабушки, где висел заветный портрет, должен был быть недалеко от меня.

Уже через месяц службы в гвардии я окончательно закрепил за собой статус ублюдка, не щадящего на поле боя никого из числа чужих или своих. Но моя личная результативность была такой, что мне всё прощалось, пока я действовал в рамках регламента и устава, так что я быстро продвигался по службе вперёд. Более слабые гвардейцы ненавидели меня и строчили в день по доносу, ни один из которых не находил подтверждения. Те, кто были посильнее, просто старались держаться подальше и не попадать в мой отряд. А кто был наравне, не стеснялись стоять рядом, точно зная, что они успеют ускользнуть от моей руки, если мне придёт в голову использовать их в качестве щита.

Однажды зимой пришёл приказ: зачистить поселение, которое располагалось довольно близко от того места, где проходили наши с Лили встречи, и я почти улыбнулся. Если она проходит обучение в столице, то я не найду её там, но могу найти её дом, если это то самое поселение. Зачистить — означало убить всех и обшарить всю территорию, что идеально подходило для реализации моей идеи поисков, и я пообещал, что лично загляну в каждый дом. Свернув приказ, я отдал распоряжение начать подготовку.

Поселение мы штурмовали пять дней. Первое время рыцари Света сыпались на нас как снег на голову, но они не ожидали внезапного нападения в этом направлении, и нам удалось разбить их довольно быстро. Досадно, что большая часть населения успела покинуть свои дома, пока рыцари пытались отбить атаку и отбросить нас как можно дальше, но я так рвался вперёд, что не уступал им ни клочка земли, с остервенением пробиваясь вперёд. Искатели доложили, что на местном кладбище случился неизвестный прорыв, разбудивший несколько десятков могил, и нужно было немедленно добраться до них первыми, пока епископы не сожгли всех новых немёртвых. Или пока они сами не сошли с ума и не превратились в ораву нежити, с одинаковым рвением нападавшую как на поселения дышащих, так и на наши. Но мне было плевать на них. Плевать на всех, кому не повезло проснуться в могиле, кто утратил свой функционал и не годился ни для чего, кроме как для бытовых нужд или исследований в лаборатории. Я дрался не на жизнь, а насмерть с рыцарями Света не за них, а за себя, ведомый острым чувством близости своей цели: узнать, кто я и почему стал немёртвым; узнать, чью именно глотку я должен перерезать точно так же, как перерезали мою собственную.

С поля боя тянулись длинные вереницы: искатели тащили обратно искалеченных немёртвых и рыцарей, которых не прекращали изучать в лабораториях. Их тела, наполненные Светом, не годились для запчастей в руках хирургов-реставраторов и не слушались немёртвых тел, словно отравляли их. Но алхимики не теряли надежды докопаться в своих исследованиях до сути защиты, ведь если её взломать, мы могли получить доступ к неограниченному ресурсу свежих тел, которые сами шли к нам на смерть.

Но с победой наша работа была ещё не закончена: нужно было проверить поселение и добраться до кладбища, чтобы успеть вывезти всех и оттуда. Даже если находившихся там немёртвых не получится социализировать, то как раз они и станут отличными запчастями для других. Карвиус получит новый позвоночник, который, возможно, продержится дольше предыдущих, а Велоку могут найти пригодную челюсть, и его невнятное бормотание превратится в полноценную речь. В последнее время Матильда развлекалась и тем, что пришивала дополнительные пары рук немёртвым. Подобная честь была предложена и мне, но я отказался. Меня вполне устраивало моё нынешнее тело, которое довольно-таки неплохо функционировало и не спешило гнить и разлагаться, несмотря на перегрузки в бою, которым я его регулярно подвергал. Были, конечно, типичные проблемы с горлом, требующим ухода и еженедельной реставрации, но на фоне всех остальных я был буквально счастливчиком, поэтому не желал лицезреть у себя на теле новые швы, которые тоже потребовали бы ухода. Кроме того, чужие конечности никогда бы не слушались меня идеально и были бы бесполезны в бою.

— Капитан, разведка сообщает, что в домах ещё остались дышащие. Возможна засада, — доложил один из моих подчинённых, молодой лейтенант Холкс, которого мне подкинули неделю назад. Кажется, парню не повезло налететь на дикого кабана, который разодрал ему грудь и горло недалеко от границ немёртвых. Он рано попал искателям в руки, отчего, как и я, сохранил неплохой функционал тела, успешно прошёл обучение в Академии и сразу после выпуска попал в гвардию, что давало мне понять: он не проходил испытаний. Не получил приглашения или испугался предупреждений. Впрочем, я склонялся к первому варианту, поскольку с моей точки зрения мозгов у него не было от слова совсем, что изрядно меня раздражало, и он был первым кандидатом на роль моего живого щита.

Он передал мне карту поселения с отмеченными на ней позициями дышащих. Я кивнул, принимая её, и развернул перед собой, внимательно изучая.

— Приготовления закончены? — вместе с этим спросил я.

— Из уцелевших гвардейцев сформированы три отряда. К каждому прикреплено по разведчику для безопасности. Также в наличии четыре катапульты, которые почти не пострадали, — отрапортовал он.

Я нахмурился, размышляя. Отметки о дышащих были хаотично разбросаны по разным постройкам. «Это не рыцари Света, — понял я. — И не засада». Как бы сильно я их ни ненавидел, но знал, что рыцари идиотами не были. Если бы они поджидали нас внутри, то сконцентрировали бы все силы в определённом месте, позволяющем повернуть бой в их пользу. Будь условия другие, я бы мог предположить, что они рассредоточились, готовясь напасть на нас со всех сторон. Но не в этом случае. Я снова осмотрел карту. Не было никакого смысла и никакой логики в том, где находились эти дышащие. Скорее всего, это просто несколько идиотов, отказавшихся покидать свои дома.

— Один отряд оставляем в поддержке за поселением, вот здесь. — Я ткнул в карту, указывая, где именно хотел видеть отряд, отвечающий за защиту тех, кто отправится в поселение. С этого места хорошо просматривалось как само поселение, так и все прилегающие территории, так что там могла получиться хорошая опорная позиция, которую я потом передам другому подразделению, отвечающему за защиту границ. — Туда же отправятся катапульты. Поставьте их на нашу «мягкую подушку», чтобы легко и быстро развернуть в любом направлении. Если на горизонте появятся рыцари — немедленно открыть по ним огонь. Вся разведка остаётся там же и открывает глаза в сторону горизонта, в поселении они мне не нужны.

— Но если засада… — попытался возражать Холкс, но я остановил его горящим кроваво-красным взглядом, отчего он тут же поспешил убраться от меня в сторону.

— Нет там засады. Озвучьте мой приказ и выступаем, — распорядился я и отвернулся от него, сдерживаясь, чтобы не прибить прямо сейчас. Командование сквозь пальцы смотрело на косвенное убийство подчинённых в пылу боя, но вряд ли оно будет довольно, если я сверну чью-то шею просто так.

Через десять минут, закончив собственные приготовления и сменив комплект оружия, поскольку предыдущий нуждался в чистке и заточке, я вышел впереди двух отрядов и бегло оглядел их состав. Холкса в их числе не было. Боится. Правильно боится.

Разведчики бесстрастно следили за моими действиями. Я знал, что они не рады, что я удалил их из отрядов, но мне были не нужны прямо за спиной глаза и уши, которые мне не подчинялись. Разведка была другим подразделением, и его члены могли игнорировать мой прямой приказ, если это нарушало их основные задачи. Однако я мог просто не брать их с собой. Ослушаться приказа остаться в поддержке они не могли, потому что именно поддержка была их прямой обязанностью.

Оседлав своего коня, я махнул рукой, и мы двинулись вперед быстрой рысью, поднимая клубы снега. Один отряд я отдал под управление Паскаля — лучшего своего лейтенанта на нынешний момент, второй взялся возглавить сам.

Поселение было небольшим, всего три улочки, связанные между собой небольшими переулками. Собор находился в самом центре поселения и представлял для меня наименьший интерес. Кроме того, приказом было запрещено входить на его территорию без предварительных исследований, поскольку святая земля не всегда однозначно реагировала на приближение немёртвых. Однако именно за ним и было то самое кладбище, ради которого мы пришли.

Отдав приказ рассредоточиться и обыскать все дома, я занялся тем же самым, намереваясь непременно обойти каждый дом — так или иначе. Не уйду, пока сам не осмотрю, и пусть трактуют это как хотят. Клещами не вытащат отсюда.

Жилища дышащих радикально отличались от наших: мебель в неразумном избытке, расписные сосуды, предназначение которых заключалось только в том, чтобы стоять на своём месте, множество одежды, часто слишком тонкой и непрактичной, которую они легкомысленно сменяли, едва там появлялся малейший дефект, никак не вредивший её функционалу. Подумав, я решил, что нужно было ещё распорядиться собрать все тряпки, которые здесь были, но махнул рукой. Пусть искатели сами этим занимаются. Может быть, они обнаружат здесь что-то ещё пригодное для использования, а не только одежду. Я понятия не имел, в каких ресурсах нуждаются все занятые подразделения немёртвых. Возможно, кто-то остро нуждался для своей работы в диване, который стоял здесь в гостиной, и заполнил ради него тысячу бланков в отделе обеспечения. А возможно — нет.

В четвёртом доме, который я посетил, обнаружился седовласый старик, смеривший меня мрачным взглядом. Он сидел в странном кресле, к которому зачем-то были приделаны два огромных колеса и два поменьше. «Возможно, не может передвигаться сам», — подумал я, вспомнив тележки искателей, на которых они привозили немёртвых. Мы оба знали, чем закончится эта встреча, поэтому я был несколько благодарен старику, когда он даже не дёрнулся, увидев поднятый меч. У меня не было времени бегать за ним. Зато теперь я понял, что за дышащие остались в поселении — это были старики. Из своих исследований я знал, что время не щадило дышащих, изменяя тела. Для нас чем-то подобным был некроз, пагубно влияющий на тело и ограничивающий наш срок существования. Но мы умели с ним бороться тем или иным способом. Кто-то высыхал до костей, практически разваливаясь на части, но продолжал бороться за каждое сухожилие, как ректор Карвиус, например. Дышащие же бороться со временем не умели. И когда накапливали его слишком много, дряхлели, слабели и умирали. Мне было интересно: бросили ли этих стариков в спешке свои же, посчитав обузой, или они предпочли остаться здесь сами?

Покинув этот дом, я двинулся в следующий, в следующий и в следующий, пока наконец не наткнулся в одиннадцатом доме на то, что так хотел найти. На стене, покрытой белым полотном, в позолоченной раме висел портрет мужчины, в который я смотрелся почти как в зеркало. Почти, потому что кожа моя давно была иного цвета, глаза утратили блеск, волосы не были тщательно расчёсаны и уложены по плечам, и я совершенно точно никогда бы не надел на себя форму рыцаря Ордена Света. Здесь же на стене висел меч, очевидно принадлежавший мужчине. Я стоял перед портретом как громом поражённый, когда у меня за спиной раздался тихий вскрик, и я резко развернулся, выбрасывая вперёд руку с мечом. Там оказалась низенькая немолодая женщина в синем платье и чепце. Прижав руки к груди и сжимая в ладонях позолоченный диск с выгравированным на нём знаком Света, она с ужасом смотрела на меня, пятилась нетвёрдыми шагами и качала головой, словно отказываясь верить тому, что видела перед собой. Я запоздало вспомнил, что скинул свой капюшон, увидев портрет, и, конечно, она видела, насколько мы с ним похожи.

— Невозможно. — Я скорее прочитал по губам, чем услышал, и скривил губы. Вот именно: невозможно. Рыцари Света не могли стать немёртвыми, никогда и ни при каких условиях. Даже части освящённых тел не годились для реставрации, что уж говорить о них целиком.

— Уверены? — едко спросил я, на мгновение вспомнив, что такое эмоции. Что существует ещё что-то, помимо ярости и ненависти, которые я обычно испытывал и которые вели меня вперёд по жизни. Красное марево снова поддернуло взгляд, но было в нём что-то иное, непривычное, не такое, как обычно. Мой взгляд упал на расположенное рядом зеркало, и я увидел, как нечто алое выступило из глаз и теперь катится по щеке алым росчерком. Я недоумённо поднял свободную руку и осторожно коснулся лица, смазывая это, снял на пальцы и рассмотрел. Я бы сказал, что это была кровь, если бы думал, что она ещё сохранилась в моём теле. Ещё одно невозможно на сегодня.

— Как Лили? — зачем-то спросил я, рассматривая алые пальцы. Я был уверен, что это та самая бабушка, о которой мне рассказали столько историй.

— В-в-в сто-столице, — пролепетала женщина, и я кивнул. Хорошо. Пусть там и остаётся. Иначе я доберусь до неё. Иррационально, мне бы не хотелось, чтобы она попалась мне, потому что я совсем не был уверен, что не убью её, едва увидев. Там она в безопасности от меня. Пожалуй, теперь я действительно был тем самым злом, которое она когда-то упоминала.

Я хотел было наконец-то узнать у женщины, что же это за портрет такой и чей он, прежде чем убить её, но где-то вдалеке воздух разрезал характерный свист летящего снаряда и прогремел удар. А потом снова. Подвесная люстра на потолке закачалась, и сверху посыпалась пыль. «Рыцари Ордена Света. И совсем рядом, — понял я по тому, как близко вёлся огонь. — Они там спят, что ли, в поддержке? Какого Света они допустили их так близко к поселению? Надо уходить». Я не удержался от усмешки: какая-то неведомая мне сила хранила как Лили, так и её (очевидно) бабушку, складывая события каждый раз таким образом, что убивать их мне казалось нерациональным. Впрочем, это только на время.

— Вам не выжить здесь, — предупредил я женщину, доставая кинжал и направляясь к портрету. — Сейчас здесь рыцари Света, на которых придётся отвлечься, но мы вернёмся. Потратьте предоставленное вам время с умом.

Я вырезал портрет из рамы, скрутил его и привязал к поясу. Первой подвернувшейся под руку тряпкой стёр с лица кровь. Пораздумав, я аккуратно снял со стены и меч. Коснувшись лезвия, отдернул руку: жжётся, зараза. Зато держать за рукоять, перемотанную толстой кожей, было вполне себе возможно. Внешне меч выглядел совершенно обычным, ничем не выдавая сути металла, и я подумал о том, что сейчас вполне смогу пронести его в Некросити незамеченным. Неплохо будет иметь в своём арсенале подобную игрушку. И я быстро заменил один из своих мечей на освещённый.

Накинув на голову капюшон, я бросил последний взгляд на женщину, которая не сдвинулась с места, по-прежнему безмолвно наблюдая за мной.

— Лили расстроится, если вы погибните, — серьёзно заметил я. — И для собственного блага ни с кем, кроме неё, не говорите про меня.

— Капитан! — снаружи послышался голос Паскаля и приближающийся звук нескольких пар ног, и я поспешил уйти. Будет лучше, если они не зайдут в дом и не увидят женщину, иначе мне будет сложно объяснить командованию, откуда внутри поселения взялись трупы моих людей, если драки с рыцарями здесь не было. Да и Паскаля было жаль — единственный толковый лейтенант под моим управлением.

Быстро собрав оба отряда, я поднял их по коням и по широкой дуге повёл через опорный пункт. Желания кидаться на врага вслепую, не зная их количества и расположения, у меня не было. Уже наверху, оценив ситуацию и обматерив разведку на чём Свет стоит за то, что проспали приближение конницы, я отправил в Некросити записку с некро-ястребом: нужно было подкрепление и прибытие защитников. А сейчас у меня было только три отряда нападающих и четыре катапульты против семи отрядов рыцарей. Уверен, их катапульты тоже прибудут, но позже. Они замедляли рыцарей, поэтому всадников перебросили сразу вперёд, а основные силы ещё подтянутся.

— Сколько мы продержимся? — шелестяще спросил один из разведчиков, приближаясь ко мне. Я стоял рядом с инженерами, отвечающими за управление катапультами, и обсуждал с ними траекторию ведения огня, чтобы как можно сильнее задержать приближение рыцарей и разбить как можно больше их сил.

— Около часа — точно, — ответил я, переглянувшись со старшим инженером, и получил его утвердительный кивок.

— В поселении пахнет дышащими, — заметил разведчик, испытующе глядя на меня. Разведка приносила ценные сведения для построения стратегии, но в остальном была, с моей точки зрения, бесполезна. Их организмы, постоянно подвергающиеся влиянию кислорода, который они вдыхали, страдали от хронического некроза, который затрагивал в том числе и мозг, отчего нарушалась целостность их логического мышления, пропадало чувство страха или самосохранения.

— Странно, — хмыкнул я, позволив себе усмешку и думая о том, что, пожалуй, был даже слишком хорошего мнения об их мыслительных процессах. — К чему бы это? Особенно если учесть, что ещё пару часов назад это было их поселение, а не наше.

— От вас тоже пахнет дышащими, — не унимался разведчик, и я подавил желание достать клинок рыцаря, чтобы вспороть ему грудь и заставить заткнуться раз и навсегда. Глаза полыхнули красным.

— Тоже странно, — повторил я, оскалившись. — С учётом, откуда я вернулся.

В груди снова поднималось какое-то давно забытое рокочущее чувство, и я, поддавшись ему на мгновение, не выдержал и рассмеялся в лицо разведчику. Едва первые звуки смеха вырвались из груди, как я уже не мог остановиться. Свет побери, что же со мной произошло в этом поселении? Я же никогда не смеялся. Я ведь забыл, как это делается.

Разведчик отступил, словно испугался.

— Всё в порядке? — спросил Паскаль, приближаясь к нам и внимательно глядя на меня. Я знал, что этот малый без лишних разговоров вывернет разведчика наизнанку, стоит мне только указать ему. Тьма знает, что за счёты у него были с этим подразделением, но он их терпел только ввиду необходимости. Отчего нравился мне только больше.

— Полностью, — я широко усмехнулся. Так широко, как никогда до этого, отчего обеспокоился на мгновение, не повредится ли лицо. Надо сказать, что с некоторых пор оно мне начало нравиться. Мысли снова вернулись к портрету и тому, что за человек на нём был. Недопустимо, чтобы это увидел кто-то ещё. Это вызовет гораздо больше вопросов, чем я насобирал ответов. Скрученное полотно продолжало висеть у меня на поясе, и я не собирался снимать его, пока не найду подходящее место для хранения. Как любит говорить Шелок: оторву и руки, и ноги, и голову любому, кто только сунется. По счастью, пока никто не задавал вопросов, хотя я был уверен, что разведка уже косилась в мою сторону, чуя запах дышащих, идущий от полотна и клинка. Вот почему один из них подошёл ко мне.

— Расходимся по коням. Третий отряд тоже.

— Мы останемся без защиты? — спросил старший инженер, и я кивнул.

— До вас доберутся, если только будем разбиты мы. Я выманю их туда, — я указал место на карте, которое выбрал для боя. В стороне от поселения. — Мы не успели обойти все дома, поэтому в поселении ещё могут быть дышащие. Если повезёт, они попытаются покинуть его и пойдут этой дорогой, — я провёл пальцем по карте, указывая, где именно, — чтобы выбраться и добежать до леса за спины рыцарей. Тогда рыцарям придётся перебросить часть сил на их защиту. К этому времени они уже потеряют часть своих сил из-за катапульт, когда будут пытаться пробиться к нам. Поэтому получиться три-четыре отряда против трёх, а это уже не так фантастически невозможно.

— Мы просто так отпустим дышащих? — спросил Паскаль.

— Мы просто так отпустим приманку, — уточнил я. — Иначе в ней нет никакого смысла. Но ты прав, надо создать видимость угрозы, иначе тоже не будет смысла. — Я впечатался взглядом в разведку, которая была сомнительной боевой единицей, но тут могла сгодиться. Убью двух зайцев один ударом: выпущу ту женщину из поселения и избавлюсь от тех, кто слишком много обращает внимания на то, на что не следует. — Выдайте им коней. Если из поселения побегут люди, пусть максимально открыто преследуют их, но не трогают, чтобы рыцари не потеряли причину разделиться.

— Это не работа разведки, — осторожно возразил мне всё тот же разведчик, и я снова широко ему улыбнулся, буквально наслаждаясь работой своих мышц на лице.

— Так напишите по возвращению на меня докладную в трибунал, — ласково посоветовал я. — Но сейчас ситуация чрезвычайная, и я, как старший по званию, ваш бог и господин на поле боя. Если желаете, то возразите мне, и я прикажу сворачивать силы и трубить отступление, но тогда уже я напишу докладную в трибунал, по какой-такой причине был вынужден увести войска, тогда как мог удержать позицию до прихода подкрепления.

Разведчик отступил от меня. Теперь я не сомневался: он тоже боялся. Умница.

— Они уже знают, что катапульты не вкопаны, а на «подушках»? — спросил я инженера, кивая в сторону рыцарей.

— Мы ещё не поворачивались, — покачал тот головой. — Как поставили на диски в ту сторону прицелом, так они и вылетели прямиком под нас.

Я улыбнулся ещё шире, хотя это тоже казалось мне уже невозможным.

— Как только преодолеют этот рубеж, — я прочертил полосу на карте, — начинайте линейный не прицельный обстрел. А до тех пор следите, чтобы не вертеть «головой». Даже если будете мазать. Пусть подойдут поближе.

Катапульты не подвели, и женщина из деревни тоже. Пока рыцари силились преодолеть огневой барьер, из поселения выбежали пятеро дышащих и кинулись к лесу как раз по тому пути, который я указал. Следом за ними верхом бросилась разведка. Рыцари Света, замешкавшись на мгновение, разделились. Я слышал несвязные крики их командующих, отдающих спешные приказы. Как только рыцари преодолели условный рубеж, думая, что ушли с огневой позиции катапульт, те завертелись на своей дисковой «подушке», быстро поворачиваясь и прицельно обстреливая противника без промаха — с такого расстояния уже невозможно было промахнуться. И снова крики: кто-то вопил от боли, придавленный конём или сжимая культю, оставшуюся от размазанной по земле ноги или руки, кто-то просто от страха или ярости, видя, что происходит вокруг. Они пытались перегруппироваться, но сейчас это было уже не важно. Их число быстро сводилось к тому минимуму, на который я рассчитывал. Когда расстояние совсем сократилось, я повёл свои три отряда по широкой дуге, целясь рыцарям во фланг и вынуждая их тем самым прекратить движение по прямой к катапультам, а также смещаться в сторону — мне навстречу. Перестраиваясь, чтобы защитить свой фланг и, возможно, тыл от меня, они оставались ещё какое-то время на линии огня катапульт, увеличивая тем самым их боевую мощь для меня. Ведь они не могли знать, оставил ли я на катапультах кого-нибудь ещё и нет ли у меня дополнительных козырей в рукаве. Впрочем, козырей в рукаве не было. Я сам был своим самым главным козырем. Мы шли длинной вереницей друг за другом из-за холма, так, чтобы нельзя было сразу оценить количество моих отрядов, и перегруппировывались уже на ходу, собираясь вместе. И когда нас уже можно было сосчитать и понять, что два отряда на защиту пятерых дышащих от одного отряда бесполезной малочисленной разведки — это слишком много, было уже поздно что-либо менять. Мои три отряда только-только схлестнулись тремя с половиной отрядами рыцарей, ещё два их отряда играли в кошки-мышки с разведкой и оказались достаточно далеко, чтобы было невозможно экстренно позвать на подмогу, а я уже знал, что победил. Снова.

Беглецы сбежали, а разведчики доблестно полегли, как я и рассчитывал, но в трибунал на меня всё равно кто-то накатал. Может быть, они успели передать птицей записку, в которой обозначали какие-то подробности. Может быть, из числа моих людей были недовольные успешным бегством дышащих, но мне дали всего день передышки, прежде чем вызвали на ковёр. Впрочем, этого дня мне хватило, чтобы спрятать свернутый трубой холст под наружный козырёк окна моего кабинета. Обдуваемый всеми ветрами портрет быстро лишится запаха дышащих, потом стоит кинуть его на недельку в какой-нибудь пыльный угол, и он обрастёт уже нашим запахом. Святой клинок рыцаря Ордена Света я сразу забросил в самый пыльный угол в своей личной оружейной. Не беда, если оружие гвардейца пахнет дышащими, лишь бы к нему не прикасались голыми руками.

— У вас есть объяснения? — скучающим голосом осведомился председатель Военного Комиссариата, который также выполнял роль трибунала по делам своих подопечных. Они знали, что я их не боялся. В целом, я мог сказать, что вообще никогда не боялся Комиссариата, но я попадал сюда так часто, что об этом догадались и они.

— А что на этот раз? — уточнил я, игнорируя регламент, предписывающий мне только отвечать и не задавать вопросов. Это тоже было уже обычным для нас с трибуналом делом. «Чувствую, скоро мне будут здесь кресло предлагать», — мимолётно подумал я.

— Подразделение разведки составило на вас докладную за нецелесообразное использование их сил. — Председатель поднял вверх бумагу, которая, видимо, была той самой докладной.

— Я составил рапорт ещё вчера, — ответил я, зная, что они наверняка уже вдоль и поперёк его изучили, но будут проверять, не допущу ли я ошибку и не обнаружится ли разница между письменными и устными показаниями. — Они могут считать, что использование сил было не по прямому назначению, но точно не нецелесообразным. В сложившихся чрезвычайных условиях было только два варианта: отступить, теряя всё достигнутое за пять дней и позволяя врагу снова укрепиться на занятых нами позициях, или же следовать плану, который включал в себя использование отвлекающего манёвра, для которого силы разведки подходили как нельзя кстати.

— Вы приказывали находящимся под вашим управлением силам разведки вступать в прямое противостояние с силами рыцарей? — спросила секретарь трибунала.

— Никак нет, — я покачал головой. — Это было бы, соглашусь, нецелесообразно. Разведка прекрасна в своём прямом применении, но для прямого противостояния они не годятся.

— Так в чём же была их задача? — продолжила спрашивать секретарь.

— Суть их задания заключалась в том, чтобы создать видимость угрозы. Они должны были преследовать группу дышащих, покидавших территорию боевых действий, не приближаясь к ним.

— Зачем это было сделано? — не отступала она.

— Чтобы вынудить рыцарей разделиться: два из семи отрядов отправились на защиту беглецов, остальные продолжили своё наступление в направлении моих основных сил. Кроме того, разведке были выданы кони разряда торнадо-семнадцать, способные развивать скорость выше коней дышащих, чтобы обеспечить им надёжное отступление после выполнения задачи. — Я не стал уточнять, что торнадо к тому времени прошли через все бои в течение пяти дней, и их суставы были уже порядком стёрты. Да, они всё ещё развивали хорошую скорость, но при маневрировании с ними нужно было быть предельно осторожным. Те, кто давно были в седле, знали нюансы и тонкости, хорошо чувствовали под собой любые модели и в любом состоянии и управляли ими, не задумываясь. Но это гвардейцы. Разведчики из другого теста. Конечно, они не справились, уходя от погони. Впрочем, если это выяснится, то я переведу стрелки на отдел обеспечения, которые схалтурили и не привели новых коней в оговоренные сроки. Я не стал строчить на них персональную докладную, но в рапорте ситуацию отразил подробно.

— Почему вы отпустили дышащих из поселения? — поправляя свои очки, спросила Настурция, знакомая мне ещё с Академии, где преподавала защиту. Она редко заседала в трибунале из-за своей занятости в Академии, но на рассмотрение моих дел с некоторых пор приходила исправно. — Вы пощадили их?

— Мне было плевать на них. Мне была нужна приманка, чья дальнейшая судьба меня не интересовала, — честно ответил я. — Если бы они подвернулись мне чуть позже, когда отпала необходимость заставить рыцарей разделиться, я бы перерезал их, — и это была абсолютная правда. — Но я не вижу смысла гоняться за горсткой обычных жителей, когда у меня перед носом толпа рыцарей Ордена Света. Если я не прав, то скажите мне об этом, указав по пунктам, в чём именно и на основании каких разделов устава, и я откорректирую свою стратегию на будущее.

Члены трибунала переглянулись. Как ни посмотри, всё, что я сделал, было предельно логично и буква по букве военного ремесла.

— Вы можете идти, Комиссариат удовлетворён вашим комментарием, ответ подразделению разведки мы дадим самостоятельно. — Наконец поднялся со своего места председатель. — Поздравляем с очередным успешным выполнением задания, тем более что условия были суровые. — Он ударил пару раз в ладоши, что с его стороны было высшей степенью похвалы. Я бесстрастно поклонился и покинул зал.

Сразу за дверью подошел Паскаль и присоединился ко мне, подстраиваясь под шаг.

— Как всё прошло? — тихо спросил он. Так же тихо, как обычно говорил я сам.

— Как всегда, — ответил я, приветственно кивая идущим навстречу знакомым капитанам. — Мы молодцы.

— А отдел обеспечения? — спросил он, и я понял, о чём он.

— Пусть живут. В рапорте всё есть, но докладную я не стал писать. Комиссариат сам задаст им вопрос, если посчитает нужным. Однако к Хинчу я загляну. — Я поморщился. — Он изрядно подставил нас с этой поставкой. Надо напомнить ему, что если я что-то запрашиваю, то это не просто так от праздной жизни. Зайди к нему и скажи, чтобы ждал меня. Пусть готовится оправдываться, и я ему весь кабинет разнесу, если меня не устроит его объяснение.

Паскаль кивнул и удалился. Он был моей лучшей правой рукой, на какую я только мог рассчитывать, но задержится он рядом недолго. Да, он метил на моё место, но я был не против, поскольку не собирался засиживаться в капитанах слишком долго, собираясь подняться до майора. Что-то назревало, и я это чувствовал. Неизвестного рода прорывы, когда просыпались те, кто по всем правилам уже не должен был, случались всё чаще то на том кладбище, то на этом, и нас гоняли как собак туда-сюда. Обстановка накалялась с каждым днём, и гвардии требовалось всё больше командующих, способных на принятие собственных решений в экстремальных обстановках. Отчего-то самым способным считали именно меня, поэтому лейтенанты под моим руководством надолго не задерживались — их отправляли на обучение под моим руководством, а потом, когда они набирались опыта, забирали, чтобы повысить в звании. Из плюсов — я знал почти весь капитанский состав и имел на него некоторое влияние. Из минусов — поганец-Холкс со мной, кажется, надолго, а бесил он меня неимоверно.

Через неделю меня пригласил к себе в кабинет майор, перед которым я отчитывался напрямую. Он сидел донельзя злой, зелёный и то и дело перебирал обугленными костлявыми пальцами по столешнице.

— Объяснись, какого Света ректору Карвиусу потребовалось от тебя? — вместо приветствия прорычал он. — Что ты обещал ему?

— А в чём дело? — насторожился я, обеспокоенный не столько злостью майора, сколько упоминанием ректора. За пять лет, что я провёл в армии, я успел несколько забыть о той странной награде, которую должен был получить по результатам испытания.

«Может статься так, что ответ потребуется немедленно, и тогда вы должны будете дать его сразу», — вспомнил я предупреждение ректора. Значит ли это, что пришло время?

— А дело в том, что он намекает на твоё освобождение от службы по каким-то там вашим с ним причинам! — Майор хлопнул рукой по столу. — А с меня Комиссариат шкуру спустит, если только узнает, что я отпустил тебя. Ты, конечно, подлец, но таких подлецов ещё поискать надо. С тех пор как ты попал в гвардию, статистика выигранных стычек возросла. Угадаешь, на чьём счету больше всего побед?

Я позволил себе тень улыбки на лице. Я ещё ни разу не проиграл. Отступал, кружил вокруг противника, изматывал и нападал опять. С другой стороны, мои потери часто были немаленькими, потому что я никого не щадил, даже своих, за что был частым гостем в Комиссариате. Меня отчитывали, призывали к порядку и опять выдавали задание не из лёгких, прекрасно зная, что я усыплю землю трупами дышащих и немёртвых, но вырву победу любой ценой. Ценили и ненавидели. Но только так здесь можно было выжить. А жить я по-прежнему хотел.

— Возможно, я не смогу отказаться, — предупредил я, и майор подскочил на месте, принявшись орать на меня, брызжа вокруг летящей из его недр слизью. Я молча выслушал его и дождался, когда он снова опустится на своё место. — Возможно, я не смогу отказаться, но перед этим разрешите мне выяснить всё самостоятельно. А так же разрешите дать рекомендации, если я всё-таки буду вынужден покинуть гвардию.

— Разрешаю, — махнул на меня рукой майор. — Делай, что хочешь. По твою душу спустилась бумага, подписанная Проклятым Королём, против этого даже Комиссариат не шевельнётся лишний раз.

Я покинул его кабинет, размышляя, с чего ректор Карвиус взял, что я соглашусь спустя пять лет? Или у меня забрали право выбора? По очерёдности следующим, кто должен был забрать награду, был Шелок. Мог ли я всё ещё отказаться в его пользу? Признаться, мне нравилось в гвардии, я почти дорвался до звания майора и собирался подняться ещё выше. Какого Света я должен уходить сейчас?

Казармы гвардейцев располагались в другой части города, и я решил добраться пешком до Академии, параллельно поразмыслив обо всем ещё раз. Странно, что обо мне вспомнили именно сейчас. Впрочем, хорошо, что я успел отыскать портрет и узнал, что Лили в столице. Но теперь вопросов у меня было только больше. Хотелось взять полотно и отправиться с ним к кому-нибудь, кто мог бы объяснить мне, что происходит, но я совершенно не представлял, к кому могу отправиться. За то время, что я провёл среди немёртвых, я стремительно обрастал врагами, но не союзниками. Даже Паскаль — как сильно бы я ни был в нём уверен, он вполне был способен вогнать мне кинжал в спину ради своих собственных целей, и я его понимал. Я был таким же. Было интересно: так ли всё обстоит и у дышащих? И если нет, то кто перерезал мне горло? Мог ли это быть немёртвый, просто встретившийся мне на поле боя? Я осторожно провёл кончиками пальцев по шее. Сам я плохо читал раны и не мог определить их характер. Различал резанные и колотые — и всё на том. Поэтому год назад я сходил к хирургу, чтобы он точно определил, как именно я был убит.

— Определённо шо шпины, — прошамкал тот. Его нижняя челюсть была расколота надвое, и каждая половина двигалась самостоятельно. — Вы прошли череш много рештаврашый, так што шлошно шудить шо штопрошентной уверенноштью, но, думаю, не ошибуш, ешли шкашу, што вшо-таки шо шпины. Но большего от меня не шдите. Ешли бы вы пришли раньше, то я мог бы шказать, шыдели вы в это время или штояли, как отношытельно вас рашполагалша нападаюшый, но… уше нет. Шлишком много рештаврашый, — вынес он вердикт, и я кивнул, принимая ответ. Действительно, поздно спохватился, сам виноват.

Впрочем, теперь я точно знал, что нападающий был сзади. Гвардейцы не нападают сзади и крадучись, они бьют в лицо, как разящая стрела. Во всяком случае, так было до того, как среди них не появился я. Я-то бил как мне вздумается: и в лицо, и в затылок, и между ног, атакуя и контратакуя. Защитники бьют и со спины, но эти скорее полоснули бы мечом прямо по хребту или спустили бы на меня стаю своих волков. Да и их экипировка не позволяет бесшумно приблизиться. Разведка? Скорее перерезали бы сухожилия на руках и ногах, если бы смогли, а потом допрашивали бы, пока бы я не сдох. Так кто это мог быть? Всё-таки дышащий? Кто-то из своих? Кулаки непроизвольно сжались. Найду. Найду и убью.

Добравшись до Академии, я размашистым шагом гвардейца переступил порог и, погружённый в свои мысли, нечаянно сбил с ног Матильду, которая крутилась у входа. Девочка упала на пол, прижимая к себе облезшего зайца и впечалась в меня горящим от ярости взглядом. Но я уже давно ничего подобного не боялся: насмотрелся и у рыцарей Ордена Света, с боевым кличем бросающихся на меня, и у представителей Комиссариата, пытавшихся запугать меня.

— Извиняйте, — легко хмыкнул я, подхватывая её за шкирку и ставя на ноги, чем, кажется, разозлил её ещё больше. — Отвык от детей в гвардии. Проводите к ректору?

Глаза Матильды опасно сузились, а зубы, виднеющиеся в разорванной щеке, громко скрипнули от того, как сильно она их сжала, но всё же она кивнула, приглашая следовать за ней. Студенты сновали по своим делам, бросая в мою сторону нечитаемые взгляды, или даже останавливались посмотреть на гвардейца, который так неожиданно появился здесь и сбил с ног декана некромантии, а потом поднял на ноги без малейшего признака уважения. Я был уверен, что сегодня все разговоры будут только об этом.

Когда мы остановились у дверей ректора, мне на секунду показалось, что я оказался в прошлом, потому что, как и в прошлый раз, Матильда снова тихо произнесла: «Откажись». И занесла руку перед дверью, чтобы открыть её, но я перехватил Матильду за запястье и довольно грубо развернул к себе.

— Я не буду от чего-либо отказываться или на что-либо соглашаться, руководствуясь вашим советом до тех пор, пока вы не объясните мне причин, — жёстко предупредил я, потому что эта игра в загадки больше не вызывала недоумение, а только раздражала. — Или вы говорите всё, как есть, или молчите и не лезете под ноги.

Глаза, и без того горевшие огнём, разгорелись ещё сильнее, но быстро потухли, потому что я даже не вздрогнул.

— Всё верно, — согласился я. — Пугать вы будете кого-нибудь из своих студентов или подчинённых, а я, — я широко усмехнулся, — другого поля ягода.

Она хотела что-то сказать, но уткнувшись нечитаемым взглядом в мою усмешку, закрыла рот, так и не произнеся ни звука, и нахмурилась. Я отодвинул её в сторону и сам толкнул дверь в кабинет ректора, собираясь войти.

— Всё равно откажись, — громко произнесла она мне в спину, так что её услышали и я, и ректор Карвиус. Я хмыкнул и закрыл за собой дверь.

— Добрый день, ректор, — поприветствовал я.

— Матильда не отступает, как я посмотрю. — В голосе Карвиуса явно звучала насмешка. — Присаживайтесь, капитан, и вам доброго дня.

Я покладисто опустился в кресло, лениво развалившись в нём, и озвучил вопрос, который волновал меня в первую очередь:

— Мне казалось, что даже спустя время за мной останется выбор. Или что-то изменилось?

— Изменилось, — едва заметно кивнул ректор. — Рад, что мы сразу перейдём к делу. Матильда, — он указал на дверь, — как видите, желает, чтобы вы отказались. Однако на основании отчёта о наблюдении за вами в течение пяти лет ваша кандидатура пришлась по вкусу Проклятому Королю, и он уже не согласен на отказ.

— За мной следили? — нахмурился я. Перед глазами сразу пронеслись все встречи с Лили, эпизод с портретом, клинок рыцаря Ордена Света, спрятанный в углу оружейной, и та женщина, которая, возможно, улизнула из поселения, если прислушалась ко мне. Насколько хорошо за мной следили? Было ли это в отчётах? Я почувствовал, как перед глазами поднимается алая пелена, и постарался взять себя в руки. Меня бы казнили сразу, если бы это стало известно. Быть не может, что кто-то знает.

— Разумеется, — кивнул Карвиус. — Как и за всеми кандидатами, пожелавшими время на размышления. До тех пор, пока вы в Академии, вы всегда под присмотром преподавателей, а покинув её, тоже получаете личного наблюдателя. Мы ведь должны знать, как будет развиваться ваша личность и… кхм, кому мы должны будем доверить наше будущее.

Я нахмурился ещё сильнее и спросил почти на грани слышимости:

— И кто это был?

Ректор кашляющее заклацал зубами, и я догадался, что так звучал смех в его исполнении.

— Вы же не ждёте, что я отвечу? — спросил он. — Это не имеет значения.

Я скривился: я забыл, где я и с кем говорю, глупо было спрашивать. Это не гвардия, где всё было предельно ясно и понятно, здесь плелись интриги совсем иного толка. Если бы Высший Магистрат был в армии Тьмы, то именно среди них я бы искал того, кто перерезал мне горло. Потому что это было в их духе. Ладно, сам разберусь, кто там за мной бегает как собачка и строчит рапорты куда не следует. Найду и приласкаю клинком рыцаря меж рёбер.

— И что теперь? — напрямую спросил я, понимая, что так просто меня теперь отсюда не отпустят, иначе бы на стол майора не лёг приказ, подписанный Проклятым Королём.

— Теперь вы будете исключены из действующего состава гвардии, — ответил ректор. — Но останетесь в запасе.

— То есть я смогу вернуться? — уточнил я.

— Возможно, — пожал плечами ректор. — Это уже будет зависеть не от меня, а от того, как всё пройдёт.

— Что пройдёт? — не отступал я, желая знать, какого Света происходит и почему меня вырывают из гвардии, где я чувствовал себя на своём месте.

— А это вам уже расскажут на аудиенции у Проклятого Короля. — Ректор покачал головой, снова отказываясь отвечать на мои вопросы, и протянул мне приглашение. Взгляд сразу упал на моё имя и стоящую под ним печать: «Совершенно секретно». Я выругался. Выбора мне действительно не оставили. Знать бы ещё наперёд, что было в тех отчётах про меня.

На обратном пути я заскочил к Паскалю, которого решил рекомендовать на своё место. Упаси Тьма, если майор проигнорирует это моё решение и поставит кого-нибудь вроде Холка.

Паскаля в кабинете не обнаружилось, но я знал, что он скоро вернётся: в это время по внутреннему распорядку не было ни тренировки, ни ревизии, и все мои подчинённые знали, что я могу вот так заявиться, а они должны быть на месте. В комнате был только один стул, стоявший за рабочим столом, поэтому именно на него я и опустился. По столу были разбросаны бумаги с набросками стратегии в разных условиях и анализом проведённых мною сражений, попытки найти альтернативные варианты тактики в том или ином случае, и в голову забралась мысль, что следил за мной именно Паскаль, но я отогнал её. Дело было даже не в том, что я самую малость симпатизировал ему. Просто знал: не он. Здесь была крыса хитрее, которая ползала за мной ещё с патруля. А Паскаль выпустился из Академии только три года назад. Конечно, можно было предположить, что наблюдателей было несколько, но ректор упомянул только одного личного наблюдателя, и я не сомневался, что он сказал так, как оно и было. Значит один. Профессионал, а не вчерашний выпускник. Возможно, врождённый талант к слежке, как у меня к боевым искусствам? Я вспомнил патруль, встречи с Лили и как всё радовался, до чего же хорошо складывается, что никто не замечает следов наших встреч. Идиот. Как можно было так расслабиться, когда под боком у меня бродил Велок, собирающийся в разведку и не боящийся вдыхать запахи? Или это был Шелок — тот, кто следил за мной? Но у Шелока среди защитников было работы по горло, как и у меня — в гвардии. А где был Велок всё это время — я не знал. Его перевели в разведку, где он и пропал, больше я с ним не сталкивался. Но расписание дежурств в патруле я ставил таким образом, чтобы меня всегда сменял Шелок, а не Велок. Тогда следы Лили, затоптанные мною, ещё затаптывал и Шелок, который в разведку не стремился, полной грудью не дышал и не мог учуять её запаха. Возможно ли, что Велок, которого сменял я сам, не уезжал, задерживался и следил за тем, что происходило у реки? Но как тогда он следил за мной, пока он сам был на дежурстве, а я — в городе? Нет, не сходится, никак не сходится. Но с Шелоком всё же стоит поговорить: уточнить пару моментов. Если мне дадут на это время.

Размышляя, я автоматически и бездумно перекладывал бумаги на столе Паскаля с места на место. И происходило это до тех пор, пока на столе не блеснуло что-то. Я поднял взгляд, выплывая из своих размышлений. Цепочка. Потянув за неё, я вытащил из-под бумаг золотой медальон. Простой, круглый, обычный медальон, каких у дышащих было много. Но не у немёртвых. При доставке с тела немёртвого искатели снимали все личные вещи, чтобы они не мешали формироваться новой личности, не свели с ума и не вызвали острый приступ неконтролируемого гнева, после которого был хороший такой шанс превратиться в безмозглую нежить. Получить их обратно у искателей после выпуска из Академии тоже было невозможно: я пытался узнать через Гноя, кто я и откуда. Бесполезно. Искатели не вели переписи, кого и откуда они принесли, не собирали и не хранили снятых с проснувшихся немёртвых вещей.

Нахмурившись, я раскрыл медальон. На одной его половинке с миниатюрного портрета на меня смотрела улыбающаяся девушка с нежной розовой кожей, большими карими глазами и каштановыми кудрями, разложенными по плечам. На второй был юноша в морской форме, в котором я без тени сомнения узнал Паскаля. Дверь скрипнула и отворилась, и я вскинул взгляд, натыкаясь на чужой — тяжёлый, испуганный и напряжённый взгляд Паскаля. Очевидно, видеть медальон мне не полагалось.

— Заходи, — пригласил я, словно это был не его кабинет, а мой. — Если будешь долго стоять в дверях, кто-нибудь снаружи подумает, что ты тут призрака увидел, и тоже подойдёт посмотреть. А я бы обошёлся без свидетелей.

Паскаль осторожно вошёл и плотно закрыл за собой дверь. По его взгляду я видел, что он прикидывает, сколько шансов у него убить меня здесь и сейчас. Пока он медленно двигался ко мне, его руки быстро пробежали по рукоятям кинжалов, проверяя их все. И я усмехнулся, подумав о том, что Паскаль, пожалуй, тоже обошелся бы без свидетелей, только в другом смысле.

Я кинул ему в руки медальон, заставив тем самым остановиться и отвлечься от кинжалов. Всё равно мы не могли убить друг друга, а лишних дырок в теле и рыцари нам наделать могут.

— За окном, — я кивнул в ту сторону, где оно было в его комнате, — есть карниз внизу, за которым удобно прятать то, что не предназначено для чужих глаз. Ветер снаружи быстро лишает запахов любые вещи, поэтому есть хорошая вероятность, что даже разведка не учует при обыске, — серьезно сказал я уже без улыбки на губах, потому что снова думал о портрете и о том, как много известно Королю про меня. Быть может, мой перевод — это всего лишь завуалированное приглашение на собственную казнь? Но зачем? Боятся, что не возьмут в бою? Возможно.

Паскаль стоял напротив меня и молчал, глядя, как я подпираю рукой подбородок, снова погружаясь в задумчивость.

— Почему вы мне помогаете? — тихо спросил он наконец.

— Я тебе не помогаю, — ответил я, сам до конца не зная, как объяснить свои действия. — Скорее, мне просто наплевать, какие ещё цели ты преследуешь помимо тех, что ставлю перед тобой я. До тех пор, пока всё в рамках устава и регламента хотя бы номинально, можешь сюда тысячу таких медальонов натащить.

— Вы же видели, что внутри. — Он не спрашивал.

— Видел, — кивнул я. — Ну и что? — спросил я, глядя на Паскаля в упор. Видел бы он мой собственный портрет, не задавался бы такими глупыми вопросами. В отличие от меня, он был обычным человеком, моряком, а не рыцарем Света, чьё тело было освещено епископами и вообще не годилось как сосуд для нового немёртвого.

— Разве вы не хотите знать, как именно я его получил? — В каждой черте Паскаля сквозило напряжение, и я видел в глубине его глаз тихий отблеск, который готовился разгореться ярким пламенем.

— Не хочу, — безразлично ответил я, и Паскаль отступил от меня на шаг, поскольку явно ждал от меня другого ответа. — Мне плевать. Но другим это может быть очень даже интересно, поэтому носи на шее, не снимая, или воспользуйся окном, идиот. В моём кабинете прекрасный карниз, тебе сгодится. Кстати, поздравляю с повышением. — Я добрался до цели своего визита и поднялся с места.

— Вас подняли в звании или меня переводят? — спросил Паскаль, и я невесело усмехнулся.

— Нет, это меня переводят, Свет бы их всех побрал, — прошептал я, отойдя к окну. Серое северное зимнее небо и одинокие птицы в вышине. — Выбора мне не дают, только сохраняют здесь за мной место в запасе, так что ещё встретимся, но это не точно. Я потребовал у майора право самостоятельно рекомендовать кого-то на своё место и получил согласие, но всегда есть бюрократическая машина, которая вертится, как ей вздумается, — нахмурился я. — Я не смогу проследить за тем, что здесь будет происходить в моё отсутствие, но если я вернусь — ты мне всё расскажешь. И избавься от Холкса при первой же возможности. Вряд ли мне дадут убрать его из-под твоего начала, но он утянет тебя на дно, если будет и дальше крутиться среди твоих лейтенантов.

— Как убрать? — уточнил Паскаль, и я раздражённо передёрнул плечами.

— Как хочешь: пиши на него докладные, упоминай в рапортах все допущенные им ошибки, брось в рыцаря, наконец, прикрывая свою шкуру. Но избавься. И впредь избавляйся от каждого, кто будет ослаблять твою команду. Пусть идут куда угодно, хоть в мясорубку, хоть в убойный отдел, хоть в инженеры на катапульты, в защитники или в разведку, но не в гвардию, да ещё и в офицерский состав, тем более под твоё начало. И готовься сразу, что первое время будет тяжело: по старой памяти от тебя будут ждать того, что делал я. Через это прошли все капитаны, которые сначала попадали ко мне на обучение. Но с ними было проще, потому что по-прежнему был я. Тебе легко не будет. И лучше не доверяй никому. — Я обернулся и снова поймал взглядом цепочку, свисающую из сжатого кулака. За мной следили: будет ли и это тоже в отчётах обо мне? — Она всё ещё жива? — спросил я и уловил мрачный блеск глаз Паскаля, готового насмерть драться, лишь бы сохранить свои тайны при себе. — Не отвечай, я понял. — И, возвращая взгляд в небо, зачем-то добавил тихо, на грани слышимости: — Моя тоже.

Впервые я, пусть и косвенно, упоминал Лили. Впервые я мог мимолётно обсудить то, о чём долго молчал. Впервые я встретил кого-то, кто был самую малость похож на меня самого именно в этом — в тайнах.

Где она сейчас? Она выросла? Изменилась? Сильно? Она помнит меня? Добралась ли её бабушка до столицы? Они говорили обо мне? У меня было столько вопросов — и все без ответа. Я старательно учил себя не думать про неё, не вспоминать встреч у реки, но неизменно, раз за разом возвращался мыслями туда и снова был поглощён только одним вопросом: кто я, Свет меня побери, такой?

— Куда вас переводят? — спросил Паскаль, вырывая меня из потока мыслей.

— Хотел бы я сам знать, — невесело усмехнулся я.

Встретиться с Шелоком до аудиенции так и не удалось, а после, как действующему участнику проекта «Возрождение», мне было запрещено без особого распоряжения покидать Хладные чертоги, где базировалась резиденция Короля. Но чтобы ни было в тех отчётах шпиона, присматривающего за мной, ни сам Король, ни кто-то из его подручных не упомянули Лили или портрет, и я позволил себе немного расслабиться. Может быть, мой шпион не такой уж внимательный? Или это вообще был блеф? Впрочем, я был рад уже тому, что догадался явиться в Чертоги, сразу прихватив с собой и меч, и портрет — вот как чувствовал заранее, что живым отсюда не выйду. Во всяком случае пока.

Когда мне объяснили суть проекта и рассказали историю его становления, я стиснул зубы в тихой ярости, жалея, что Матильда так и не рассказала мне сразу, что меня ждёт. Свет её побери, да я бы ещё пять лет назад отдал эту проклятую «награду» Шелоку, которого она так хотела видеть на моём месте, и нынче воевал бы себе спокойно бок о бок со своими гвардейцами. Дёрнул же меня Свет пойти всё выяснять самостоятельно. Довыяснялся.

Уже на второй день пребывания в Чертогах меня пригласили в подвалы, где располагались лаборатории проекта, уложили на разделочный стол и подключили приборы. Я закрывал глаза, не зная, открою ли их снова. Мысленно я попрощался с Лили и скрипнул зубами, вспоминая портрет: я так и не успел ничего выяснить, а теперь это останется для меня тайной навсегда. И меч. «Почему я просто не вырезал их здесь всех, включая самого Короля?» — думал я, надёжно прикованный к столу и чувствуя, как закрываются глаза и зелья погружают меня в сон — давно забытое состояние.

Разбудило меня другое тоже давно забытое чувство: в груди было тяжело, словно туда поместили камень. Он вибрировал и бился в рёбра, словно пытался разорвать меня изнутри. Ритмично и неуёмно, разнося жар и боль по всему телу. Я застонал и приоткрыл глаза, осматриваясь вокруг. Надо мной стояла Матильда с внимательным и неподвижным взглядом, впечатавшимся мне в лицо. Губы девочки поджались, стоило мне скосить глаза в её сторону.

— Очнулся. — С некоторых пор, а именно, с того самого момента, как я получил диплом, она была раздражающе некрасноречива. Она отклонилась назад, пропав из поля зрения, а я не мог повернуть голову, чтобы проследить, куда она ушла.

Ещё несколько дней после около меня постоянно дежурили некроманты. Они что-то постоянно вливали в меня, откачивали и перекачивали. Я то терял сознание, то приходил снова в себя, страдая от безумной боли, и мне хотелось пинками затолкать Разари в глотку слова о том, что боль — удел дышащих, а немёртвые надёжно защищены от самых жестоких её проявлений.

— Состояние ухудшается, если мы пытаемся произвести полную замену, — шептались рядом. — И нормализуется, если просто добавляем недостающее. И он кричит, как если бы…

— Невозможно, — шипела Матильда. — Немёртвые способны испытывать боль только от святого оружия. Со всеми прочими образцами всё было наоборот: мы должны заменить всю его оставшуюся кровь на состав. Какого Света с вами не так, это же обычно процедура.

— Не с нами. С ним. Подозреваю, что он не выживет, если мы удалим кровь. Можем только дополнить её составом. Но его нужно переработать, чтобы он мог взаимодействовать с его кровью, а не разлагал её. Прикажете взять образцы для исследования?

— Разумеется, идиоты. Теперь Король лично вырвет глотки нам всем, если мы его потеряем. Свет забери, ума не приложу, зачем он ему понадобился? Тьма, это даже не лучший образец своего выпуска. Неплохой, но не лучший. Те, кому удалось сохранить память после смерти, адаптируются гораздо лучше и естественнее. И мы... только нам едва удалось получить положительные результаты с другими образцами, как этот снова отбросил нас назад. Словно только начали.

Прошёл месяц полного и безоговорочного ада, когда меня развязали и выпустили из лаборатории донельзя злым и жаждущим крови, но нужно было притворяться паинькой, чтобы выйти на волю. Помимо миллиона физиологических тестов меня заставили пройти и миллион психологических, чтобы я доказал, что остался мыслящим существом. Мыслящим я остался, вот только моих мыслей они не должны были знать, потому что я неделю за неделей представлял себе, как косточку за косточкой, монотонно, медленно разбираю каждого из некромантов, как тонко и почти нежно нарезаю оставленную после некроза плоть святым клинком рыцаря, как вырываю все их внутренности и запихиваю им же в глотку. А в груди моей билось вновь запущенное сердце. «Возрождение», чтоб им пусто было. Там Проклятый Король не желает «возродиться» лично? Желательно, точно так же, как это пришлось делать мне.

Матильда ходила такая же злая, как и я сам, потому что им пришлось срочно перерабатывать весь эксперимент под меня. Кровь из меня было решено не выкачивать, её оставили и дополнили недостающий уровень жидкости новым составом зелий, разработанных индивидуально под меня. Дышащим после этого я не стал, но цвет моей кожи обновился, превратившись из мертвенно-серого в какое-то подобие бледно-розового. Используя последние передовые некро-технологии, удалось улучшить в том числе и состояние моих связок, так что я мог уже не только шептать, но и негромко разговаривать вполне без напряжения. Тонкий рваный шрам на горле, который никогда не зарастёт, перешили и проклеили искусственной кожей, чтобы полностью избежать протечку жидкостей. Теперь он был почти незаметен и отдалённо напоминал собой обычный шрам дышащего. Мои спутанные за годы жизни немёртвым волосы, свалявшиеся почти в колтун, аккуратно распутали, расчесали и разгладили горячими щипцами, так что когда я посмотрелся в зеркало впервые после всех процедур, то едва не вздрогнул. Если до этого я был просто похож на портрет, то теперь… теперь мне можно было выдать одежды рыцаря и писать с меня ещё один точно такой же портрет. Если до этого у меня и оставались какие-то сомнения относительно моей связи с портретом, то теперь их не осталось вовсе. Я действительно был рыцарем Света. И мне стало смертельно интересно, что показали исследования моей крови. Что именно у некромантов пошло не так?

— Изящнее поклон, изящнее, — требовал Маэстро, репетитор по социализации проекта «Возрождение», пытавшийся нас обучить, как следует вести себя в рядах дышащих, чтобы ничем не отличаться от них. — Приветствие с придыханием. Вот так. — Он глубоко вздохнул, припадая к руке манекена. — Мадам, вы сегодня та-а-ак восхитительны, — поприветствовал он его, демонстрируя нам, как это делается правильно. Я не помнил свою жизнь дышащего, но был уверен, что он делает это чересчур эмоционально. Во всяком случае, Лили никогда так не делала, и я сильно сомневался, что когда-либо в прошлом приветствовал кого-то таким образом, но послушно повторил за репетитором, кляня Свет на чём Тьма стоит. Ко всему происходящему я старался относиться как к тренировке в гарнизоне, с простотой военного выполняя задачи шаг в шаг.

— Она будет восхитительна, только если я перережу ей горло, — криво ухмыльнулся блондин, стоящий рядом со мной, и я скосил на него взгляд. Эрнест. Выпустился из академии на два года раньше меня. Тоже не прислушался к предупреждению Матильды и три года проработал у неё в лаборатории на должности младшего ассистента, так и не продвинувшись по службе и не интересуясь хирургией. Потом любопытство всё же победило, и он вернулся к ректору за своей «наградой». Впоследствии он стал первым удачным экспериментом, первым выжившим после того, как его вены наполнили алым алхимическим раствором и заново запустили процесс сердцебиения и дыхания. Все предыдущие «победители» испытаний не выдержали процесса, и теперь мне было понятно то упорство, с которым Матильда отговаривала своих студентов. Проект был государственной важности и под личным контролем исполнения Короля, но был крайне сложным с точки зрения высшей некромантии, и годились для него далеко не все. Поэтому из выпускников выбирались те, кто по физическим и психологическим данным могли подойти, но, чтобы не пускать их всех под нож, им предлагалось пройти полосу препятствий. Победителя ждала возможная смерть, поэтому преподавателям было разрешено ненавязчиво отговаривать выпускников от участия. Отговорить всех сразу ни разу не получилось: с разным количеством участников испытания проводились из года в год.

Рассматривая тех, кто оказался со мной в сверхсекретном и сверхэлитном отряде «Возрождение», я удивлялся, каким боком до испытаний допустили Велока или того же Гноя, повреждение тел которых было настолько значительным, что это нельзя было качественно скрыть. Особенно это касалось Велока. Что они собирались делать с его отсутствующей челюстью, я не представлял.

Кроме подходящей физиологии от кандидатов требовался и подходящий склад ума. Нужно было уметь собирать информацию по крупицам, быстро анализировать, делать верные выводы и принимать правильные решения в нестандартных ситуациях и неизвестной обстановке. Раньше я не видел смысла в сути испытания, которое прошёл, теперь же мне было всё предельно ясно. Как было ясно и то, почему Матильда так настаивала на том, чтобы я отказался. Она хотела Шелока, не меня. Наличие памяти о том, кем он был раньше, делало его гораздо более живым и подходящим на роль дышащего. В целом я был с ней согласен. До встречи с Лили и того портрета, что я нашёл в деревне, я мало годился для этой роли. Впрочем, может быть, она права, и я всё ещё не подхожу.

— Хорошо. Закончим на сегодня с приветствиями. Я хочу проверить, как вы усвоили практический материал прошлых занятий. Танец! — Маэстро хлопнул в ладоши, и заиграла музыка, исполняемая немёртвыми музыкантами, чьи мозги были перепрошиты Матильдой так, что больше они ни на что не годились. Я покорно подошёл к Млеке, которая сегодня была моей партнёршей, и склонился в положенном поклоне. Она заученно опустилась в книксен и выпрямилась, принимая мою руку.

— Как думаешь, сколько ещё продлится обучение? — спросила она, повторяя вместе со мной заученные движения. Маэстро утверждал, что дышащим танец доставлял удовольствие, я же мало понимал, зачем столько бесполезно прыгать по залу, меняя позу за позой, и находил занятие скорее скучным, но следовал указаниям репетитора и переставлял ноги в такт музыке. Впрочем, получалось у меня, кажется, неплохо. Во всяком случае, Маэстро был доволен тем, как я двигался.

— Не знаю. — Я едва заметно пожал плечами. — Матильда проводит последние эксперименты. Полагаю, нас выпустят, когда она будет уверена, что мы способны самостоятельно прожить за пределами нашей территории без поддержки некромантов хотя бы в течение месяца и не развалиться под солнцем.

— Скорее бы уже, — вздохнула она. Кажется, она была рада снова научиться дышать и охотно вздыхала при любой возможности. Я такой потребности не испытывал и дышал по-прежнему с осторожностью и только при необходимости. Несмотря на то, что некромантам удалось снова запустить наше сердце и цвет кожи стал розовым, нам по-прежнему не требовалось насыщение кислородом, который продолжал скорее вредить, нежели помогать. Да, его разрушающее действие было сведено до минимума зельем, спешащим по венам и артериям, но я не считал его панацеей, тем более что состав внутри меня отличался от того, которым были накачены другие.

В этой группе я был самым «молодым», присоединившись к проекту меньше года назад по прямому распоряжению Короля, и обучение ещё не успело мне надоесть. Хотя Маэстро частенько раздражал, я постарался спрятать это как можно глубже внутри себя. Нельзя было выдать свою злость, нельзя было дать понять окружающим, насколько я в ярости из-за того, через что мне пришлось пройти. Кроме того, когда подземелья лабораторий остались позади, я в некотором смысле был рад, что попал в проект. Много лет назад Лили спрашивала меня, могу ли я уйти за ней в её мир, и вот теперь я мог. Я старался думать о Лили, а не о том, что вытворяли со мной некроманты, Маэстро и Проклятый Король все вместе взятые и по отдельности.

Не изменяя своему стремлению быстро прорваться вперёд, я залпом читал книги о мире дышащих, их привычках, обычаях, законах, изучал их психологию и эмоциональность, как если бы готовился к встрече с самым опасным врагом и должен был проработать ряд стратегий на будущее. Я старательно примерял на себя их шкуру, ответственно вползал в неё и осваивался. Я пришёл последним, но уже был в числе лучших, чем изрядно бесил Матильду, которая была уверена в моей психологической непригодности. У меня была цель, своя цель, отличная от цели проекта, на который мне было плевать больше, чем на что-либо ещё в этом мире.

Потребовалось ещё полгода, прежде чем я дождался первого своего выхода в приличное общество — кодовое название мира дышащих в проекте. Матильде так и не удалось решить проблему с живыми лошадьми для нас. Они словно чуяли рядом немёртвых, даже таких искажённых, как мы, и приходили в неописуемый ужас при одном нашем приближении. Поэтому она создала конную модель Спутник-один для нас по той же самой технологии, по которой сделала нас. Модель не отличалась высокой скоростью и выносливостью, но внешне прекрасно имитировала настоящего живого коня. А потом Матильда пропала. Надолго. И вернулась за неделю до назначенной даты, когда мы должны были покинуть Чертоги и в атмосфере строжайшей тайны посетить приличное общество.

Когда в наш тренировочный зал зашла девочка в розовом платье с аккуратно уложенными блестящими локонами и пушистой рыжей кошкой на руках, расслабленно мурлычущей, я сначала не узнал её. На щеке девочки, там, где совсем недавно была отвратительная рваная рана, из которой торчали остатки её зубов, красовался аккуратный пластырь с нарисованными цветами.

Ловко выполнив книксен, словно она ежедневно тренировалась здесь с нами, Матильда громко объявила, что тоже едет.

— Мадам Матильда! — попытался вмешаться Маэстро, но она строго, совершенно не по-детски, посмотрела на него так, что сразу стало понятно: этот разговор случался у них и раньше. Я усмехнулся, удобно расположившись в одном из кресел и предвкушая шоу. Я не сомневался, что Матильда настоит на своём. В соседние кресла сели Млека и Эрнест, которые тоже участвовали в сегодняшней вылазке вместе со мной. Эрнест сел с такой же усмешкой, что и у меня, Млека поставила локти на колени, сцепила руки в замок и опустила на них голову, задумчиво наблюдая за перепалкой. Прозрачные голубые глаза девушки остановились, утратив живую подвижность, а с лица слетели все эмоции, и она больше не походила на дышащую. Обычная немёртвая, только другого цвета.

— Это не обсуждается! — топнув ногой, Матильда оборвала все возражения Маэстро. — Среди них нет ни одного квалифицированного некроманта. Я уже говорила, что это огромная проблема, говорила и не раз, вы помните? Но вы же с Королём из года в год не позволяете мне забрать к себе никого из них в специальное обучение. А если с телами что-то пойдёт не так? На какие данные мне тогда полагаться? На невнятные объяснения неучей: «Ну, у меня отвалилась рука… И я не знаю почему…»? Нет уж, я еду. Сама проведу наблюдение в полевых, а не лабораторных условиях.

— Но вы ведёте себя совершенно не как юная леди, — театрально всплеснул руками Маэстро, очевидно пребывая в ужасе, что будет вынужден допустить до полевых условий кого-то настолько неподготовленного. Маэстро так долго занимался имитацией выражения эмоций дышащих, что все эти жесты, все трюки словно впитались в его собственных характер. Вот только с моей точки зрения он делал всё чересчур. Хотя — если смотреть на Млеку — возможно, только так и можно было добиться настоящего сходства. Лучше быть чересчур дышащим, чем ощутимо немёртвым.

— Дети бывают разными, — возразила Матильда не терпящим возражений тоном, и в глубине её глаз сверкнул гневный огонь.

— Вот! — воскликнул Маэстро, указывая на неё размашистым жестом. — Вот, вы опять делаете. Один ваш блеск глаз — и вся операция на грани срыва.

— Сейчас я не там, — Матильда поджала губы. — Там я сдержусь. Кроме того, там нет вас, а вы меня страшно раздражаете. И не забывайте, что это вы работаете под моим началом, а не наоборот.

Они продолжали отчаянно спорить, а я нахмурился и подумал о том, что если они скоро не придут к какому-то решению, то вся вылазка окажется на грани срыва. На что я был совершенно не согласен: как и Млека когда-то, теперь уже я устал сидеть взаперти. Я скучал по возможности вскочить в седло и умчаться вдаль, навстречу судьбе. Кроме того, если сначала я находил перепалку Маэстро и Матильды забавной, то теперь она меня утомляла. Кажется, только Эрнест всё ещё наслаждался шоу: в чертах его лица появилось что-то жёсткое, ехидное, а в глубине глаз тихо разгоралось искрящееся пламя.

— Но вам даже не на чем ехать, — взвыл Маэстро, выбрасывай свой последний козырь. — Для вас было бы необходимо подготовить экипаж.

— Не надо экипаж, — вмешался я, поднимаясь. Какой, к Свету, экипаж? На одно его создание уйдёт ещё месяц драгоценного времени, а я хотел ехать сегодня и точка. Размашистым шагом, оставшимся при мне после гвардии, я подошёл к Матильде и бесцеремонно поднял её на руки, ослепительно улыбаясь при этом Маэстро. — Моя милая дочурка вполне может составить нам компанию и отправиться в путешествие вместе со своим отцом.

Матильда повернулась ко мне с перекошенным от ярости лицом и попыталась было дёрнуться, но я только крепче прижал её к себе: нет, дорогая, теперь я буду твоим ночным кошмаром, терпи.

— Но это не вполне прилично, ведь она — юная леди! — Маэстро заломил руки за голову, призывая теперь и меня к голосу разума, но на меня слабо действовали все его причитания, и я не собирался выходить из себя, как Матильда.

— Никаких возражений, Маэстро, — спокойно ответил я, не переставая улыбаться. — Я уже полностью настроился на прогулку сегодня, и если она не может состояться без Матильды, то я возьму её с собой. Кроме того, она права. Будет неплохо, если некромант сможет проследить за всем происходящим своими глазами. А в случае чего, сошлюсь на её малый возраст и капризы. В конце концов, как её отец, это я несу ответственность за её воспитание. Я справлюсь.

Маэстро открыл было рот, потом закрыл, внимательно всматриваясь в меня. На какое-то время он перестал быть Маэстро, которого все привыкли видеть в тренировочном зале, и превратился в немёртвого, которым был — в одного из холодных клерков Магистрата, отвечавших за глубокое изучение повадок дышащих. А потом словно невидимый рубильник переключился, и он вновь стал прежним Маэстро — нашим репетитором.

— Ну, только если под вашу ответственность, — неохотно сдался он с глубоким вздохом, всем своим видом показывая, что против. А по виду Матильды было сложно определить: убить она меня хочет или поблагодарить.

Пожелав удачи на прощание, Маэстро удалился, а мы отправились через катакомбы к скрытой конюшне недалеко от границы, где стояли наши Спутники и лежала экипировка. В числе моей значился и тот самый меч рыцаря Света, который я лично вчера принёс сюда и прикрепил к седлу. Разумеется, никто не знал, чем именно он примечателен. Я решил взять его и ещё пару кинжалов. Святой меч годился для сражений как с нежитью (на которую действовал не в пример лучше наших), так и с дышащими в случае чего. Млека была экипирована книгой для записей и пером. Провиант, который мы предположительно должны были поглощать во время нашего пикника, достался Эрнесту, который с оружием не сильно дружил и оставил честь защищать отряд единолично мне.

Кот на руках Матильды продолжал полузадушенно мурлыкать, пока я нёс её по подземельям, и я понял, что действует он чётко по программе и вряд ли умеет что-то ещё.

— Вы его задушите, — предупредил я.

— Что? — Матильда повернула ко мне голову.

— Кота задушите, говорю, — негромко повторил я так, чтобы меня слышала только она. — Разожмите руки хоть немного. И погасите огонь в глазах: вы обещали контролировать его.

— Я бы с удовольствием сомкнула руки на твоей шее, — выругалась Матильда, но кота приотпустила, отчего его мурчание постепенно снова стало расслабленным и размеренным. — Как тебе вообще в голову могло прийти назвать меня дочерью?

— А кем бы вы хотели быть? — спокойно спросил я. До её гнева мне было мало дела. Знала бы она, как я сам ненавижу её. Если бы не возможный срыв старта вылазки, я бы ни в коем случае не вмешался в её с Маэстро противостояние. Если они не могут между собой договориться — это полностью их проблемы. — На вид вы пятилетняя девочка.

Можно было, конечно, назвать её и сестрой, но сам я выглядел лет на двадцать пять-тридцать и назвать её дочерью мне показалось более уместным. Куда больше меня беспокоило, что все наши легенды были отработаны и вызубрены и появление в команде неучтённой Матильды ставило нас под удар. Нахмурившись, я объявил, чтобы насчёт Матильды никто ничего не говорил посторонним. Моя дочь — и точка. За всеми подробностями к отцу.

— Согласно исследованиям, пятилетние дети должны быть застенчивы, — пояснил я самой Матильде, не глядя на неё. — Поэтому Тьма вас храни лишний раз открывать рот. Маэстро прав, вы совсем не похожи на ребёнка, когда начинаете говорить. Абсолютно. Вы не прошли подготовку и обучение, поэтому положитесь на нас в этом вопросе. Иначе ваш характер похоронит нас всех скорее, чем отвалившаяся не вовремя рука.

— А что делать с твоей легендой? — отрешённо спросила Млека, которая до сих пор не утруждала себя тем, чтобы начать вести себя соответственно статусу дышащей. — Ведь ты не был женат.

— Уже был, — отрезал я. — Подробностей вы не знаете. Умерла при родах. Кому будет интересно — пусть тоже идут ко мне. А вы, — я внимательно посмотрел на Матильду, — если кто-то будет слишком донимать вопросами, готовьтесь хмуриться и изображать, что вот-вот расплачетесь, но рот держите на замке. Дышащие боятся плачущих детей и не знают, что с ними делать, поэтому быстро оставят в покое. Вашу легенду я придумаю сам по ходу дела.

— А ты сможешь, Тако? — Эрнест окинул меня ехидным взглядом. Ему нравилось провоцировать меня, думая, что я безобиден, раз связан правилами проекта. А мне хотелось проткнуть его святым клинком и провернуть на нём пару раз. Вот только жаль, что нельзя было. Пока нельзя.

— Не беспокойся. С этим не будет никаких проблем, — пообещал я ему и широко улыбнулся. — Но только посмей мне ставить палки в колёса, Эрнест. Сдам Маэстро со всеми потрохами, если что-то пойдёт не так. Ты же знаешь, какой я ублюдок: никого не щажу.

— Что это за имя такое вообще «Тако»? — не выдержала Матильда и вставила свои пять копеек, едва сдерживаясь, чтобы не сверкнуть глазами. — Вряд ли среди дышащих такие есть.

— Верное замечание. Скорее всего, это ничего не значащий набор букв, которыми решил меня обозначить эскулап в день, когда меня принесли искатели, — кивнул я, продолжая улыбаться. — Именно поэтому по моей легенде меня зовут Джек. А это, — я указал на Млеку, — Мелена, невеста Эрнеста. Ну-с, познакомились, можно и погулять. — С этими словами я зашёл в конюшню.

Матильда не умела ездить в седле, совсем. Поэтому я испытывал острое чувство мрачного удовлетворения, когда она вцепилась в меня, как кошка, едва я пустил коня в галоп. Эрнест тоже неплохо держался в седле, но до меня ему было далеко. Млека была хуже всех и не спешила, предпочитая более тихую рысь, так что и мне пришлось замедлиться, чтобы не разрывать отряд слишком большим расстоянием. И Матильда заметно расслабилась.

— Вовсе незачем так гнать, — прошипела она.

— Я бы пересадил вас к Млеке, но у неё, к сожалению, женское седло, — ответил я, уже сам думая о том, что с удовольствием бы прокатился один без истерики под боком. Впрочем, ещё не вечер. Доберёмся до контрольной точки, высажу Матильду «пировать» с Эрнестом и Млекой, а сам немного прогуляюсь верхом. Пусть катятся мои обещания Маэстро в самые глубины Света.

Я надеялся добраться до места назначения без остановок, но с Млекой начались проблемы, как только мы выбрались из леса под солнце, так что пришлось остановиться, чтобы Матильда могла провести наблюдения, для которых пригодились экипированные Матильде книга и перо.

— Проклятое солнце. — Эрнест тоже то и дело косился вверх. Я мог только пожать плечами на его шипение. Была ранняя весна, и солнечные лучи вовсе не были такими палящими, как летом, но всё же я достал кружевной зонтик и раскрыл его над Млекой и Матильдой. Эрнест быстро забрался к ним в тень, а я остался стоять рядом, пинком спихнув брошенного на солнце кота туда же, пока он не начал вонять. Кот перекатился как подушка, никак не отреагировав на то, что с ним происходило.

— Ты не прячешься. — Матильда окинула меня беглым взглядом. Она не спрашивала, а утверждала. На этот раз я всё-таки пожал плечами.

— Я привык. Рыцари Света обычно не имеют привычки спрашивать, какую погоду я предпочитаю для ведения боя, так что гвардейцы должны адаптироваться к любым условиям, — объяснил я, как мне казалось, вполне логично.

— Немёртвые не обладают навыком адаптации. Адаптация — это для дышащих, — прошипела Матильда так, словно я нёс чистейшую ересь. Она повернулась ко мне, впечатываясь в меня испытующим взглядом, словно я скрывал настоящую причину. Но у меня не было другого объяснения, поэтому я просто пожал плечами.

— Можете рассказать это вверенным мне отрядам, которые прошли со мной огонь и воду. Реставраторы, конечно, изматерились, латая нас, но в дозоре под палящим солнцем стояли все. Война — это не ваши лабораторные условия, где в случае неудачи можно просто заменить образец. Если не справляешься на поле боя — то ты не справляешься и точка. Второго шанса никто не даст. И всё бы ничего, если ты погибнешь один, но если ты часть единого отряда, то твоя слабость может утащить на дно и всех остальных.

— И это говорит тот, кто нёс едва ли не самые большие потери, — едко прокомментировала Матильда, вкалывая Млеке из шприца какой-то синий светящийся состав.

— Если бы вы внимательно читали отчёты, то заметили бы, что меня всегда кидали в самые горячие точки, — спокойно заметил я. — Потери там естественны. Или вы думаете, что рыцари Света нас гусиными пёрышками щекотали? Я бы с удовольствием выбирал драки поспокойнее, — привычно и легко соврал я, потому что ни за что бы не променял свои безумные столкновения с рыцарями, когда приходилось напрягать ум и тело, чтобы вырвать зубами победу у противника.

— Разумеется, — не поверила мне Матильда. — То-то по всем отчётам ты не раз самолично убивал своих же людей.

— Что вы, — расплылся я в широкой улыбке. Это было самое частое обвинение в мой адрес. Настолько частое, что даже Комиссариат уже скептически смотрел на подобные доносы, не вызывая меня, а сразу разворачивая их обратно и требуя доподлинных доказательств, которых не было и быть не могло. — Оружие немёртвого не способно убить другого немёртвого, вам ли этого не знать? Они просто не слишком удачно напарывались на клинок рыцарей.

— А ты им в этом помог, — не отступала она, не отвлекаясь от Млеки, которая стремительно бледнела, быстро теряя всякое сходство с дышащими.

— Как бы я мог? — иронично возразил я, наблюдая за происходящим. — Её надо возвращать. — Я кивнул в сторону Млеки, которая в эту минуту рушила все мои планы на конную прогулку.

— Да, надо, — нехотя согласилась Матильда, престав хлопотать над ней и вытирая руки о мягкую шерсть кота, мурчащего рядом. Она подняла голову, раздражённо огляделась вокруг, и мне показалось, что она тоже не хочет возвращаться. На всякий случай я осторожно уточнил:

— Хотите продолжить эксперимент?

Она подняла на меня полный ярости взгляд.

— Разумеется, да, — выплюнула она. — Я ждала этого дня годами. Надо было уже давно начинать вас гонять под солнцем, чтобы проследить процесс. Чтоб Маэстро Светом осветило с его занятиями и упорством, говорила же, что если не выдержит физиология, то к Свету не сдались мне ваши идеальные манеры.

Я посмотрел на Эрнеста, который тоже выглядел не очень хорошо, хотя, конечно, намного лучше Млеки.

— Его тоже надо возвращать, — заметил я, и Матильда первый раз на моей памяти согласилась со мной, напряжённо кивнув. — А вы себя как чувствуете?

Она подняла голову и посмотрела на меня немигающим взглядом, в глубине которого полыхнуло яростное пламя.

— Прекрасно.

— Огонёк-то погасите, — посоветовал я. — Точно прекрасно?

— А что, похоже, чтобы я падала с ног? — едко поинтересовалась она и словно в подтверждение встала на ноги. Я окинул её оценивающим взглядом. Да, она выглядела не в пример лучше Эрнеста или Млеки. Пока что у неё не было и намёка на солнечную болезнь: кожа не выглядела пересушенной, не утратила розового цвета, конечности не дрожали и никаких внешних признаков слабости. Я кивнул.

— Хорошо. Тогда предлагаю отправить их обратно, а мы с вами ещё немного прокатимся. Заодно и поэкспериментируете.

Она скривилась:

— Вряд ли ты подойдешь для наблюдений, ты… — она запнулась.

— Я знаю, что я другой образец, — спокойно ответил я, продолжая её мысль. Эрнест поднял на нас голову, окидывая подозрительным взглядом, словно эта информация была новой для него. Матильда поджала губы, будто я сболтнул лишнего, но мне было плевать, рано или поздно это всё равно стало бы известно. Маэстро пару раз во время уроков уже чуть было не проговорился, да и моё отличавшееся состояние тоже бы натолкнуло на верные выводы. — Зато вы — нет, не так ли? Вот и проверите сразу на двух разных моделях действие солнца.

Губы Матильды сжались сильнее, а глаза сузились. Они быстро размышляла, прикидывая что-то в голове.

— Хорошо, — наконец согласилась она, и я безмолвно возликовал, надеясь, что это никак не отразилось у меня на лице. Она повернулась к Эрнесту. — Вы с Млекой возвращаетесь назад и бегом — ты меня слышишь? — бегом спускаетесь в лаборатории. Пусть они полностью проверят ваше состояние, возьмут необходимые анализы. Я предполагаю, что консервант состава распадается со временем гораздо быстрее, чем мы планировали, и его нужно обновить, чтобы выпустить вас под солнце. Передашь им. И если с вами что-то случится в моё отсутствие, я там со всех шкуру спущу. — Оставив их, она вернулась ко мне. — Едем.

— Подождите, сначала отправим их, — остановил я её. Вместе с Эрнестом помог Млеке вернуться в седло, всучил ей в руки мурлыкающего кота, игнорируя возражения Матильды, и забрал её накидку. — Кот совершенно лишнее в конных прогулках. Зато накидка пригодится. Млека с Эрнестом через десять минут будут в тени леса, а нам ещё кататься, — отрезал я, не слушая возражений, и Млека с Эрнестом уехали.

Сложив зонтик, я привязал его к своему седлу, решив, что он тоже может оказаться нам нужнее. Я закутал Матильду в накидку, на всякий случай спрятав её с головой, затем усадил её в седло, забрался сам и обернул свободные концы накидки вокруг своей талии, завязав их. Теперь Матильда была не только укутана, но и привязана ко мне.

— Какого Света? — попыталась возмутиться она.

— Такого, что я рысью плестись не стану. Галопом пойдём, и мне не хочется, чтобы вы где-нибудь случайно вылетели из седла. Но на узел особо не полагайтесь и держитесь сами, — объяснил я и хлопнул коня по бокам.

Первые пять минут Матильда крыла меня на чём Свет стоит, а я только смеялся. А потом она замолчала. Я бросил на неё заинтересованный взгляд: от солнца сдохла или просто сознание потеряла? Впрочем, немёртвые не теряли сознания, и маленькие детские ручки продолжали крепко держаться, вцепившись в мой камзол и гриву коня. Так что или она смирилась, или поняла всю прелесть быстрой езды. Хотя, конечно, спутник не был и вполовину таким резвым, как торнадо. Но после долгих дней взаперти прогулка верхом даже не на скоростной модели казалась мне прекрасной во всех отношениях.

Наплевав на первоначальный маршрут, я прокладывал новый таким образом, чтобы поблизости всегда были небольшие рощи, где можно было быстро скрыться от солнца. Я не столько беспокоился за Матильду, сколько за коня, которого сделали по тому же принципу. Будучи созданием некромантов, спутник тоже мог попасть под влияние солнечной болезни, а нам предстояло удалиться достаточно далеко и возвращаться пешком было бы накладно. Мне хотелось изменить маршрут ещё сильнее, завернув к реке, где мы встречались с Лили, но это было слишком близко к моему последнему месту сражения с рыцарями, и я до сих пор не знал, за кем осталась та территория. Не хотелось получить удар в спину от своих же.

Проведя пару часов в седле, мы достигли контрольной точки, и я легко спрыгнул на землю, помогая спуститься Матильде.

— Уф. — Она встала на ноги и призналась: — Наконец-то. Впрочем, это было не так плохо, как я думала. Хотя Маэстро прав: нам нужен экипаж.

— Как вы себя чувствуете? — спросил я, уводя коня в тень и отвязывая зонтик от седла. Солнце всё ещё не мешало мне, но я не был уверен, что то же самое относится и к Матильде. Кроме того, она не привыкла ездить верхом так долго, её телу требовался некоторый отдых. Да и я сам хотел проверить свой износ. Матильда поспешила было забраться под зонтик как есть, но я остановил её. — Не так. — Я забрал накидку и постелил её под зонтом. — Теперь садитесь на неё. Здесь могут встречаться дышащие, лучше вести себя согласно их традициям. Вам нужны инструменты для записей?

Она кивнула, и я снова вернулся к коню, пока она устраивалась под зонтом, как я показал. Специальной книги, как у Млеки, у меня не было, но имелись угольный карандаш и пара листов. Быстро набросав на одном из них какой-то рисунок, отдалённо напоминающий коня, я отдал всё Матильде.

— А это ещё что? — указала она на моё художество, пока я отвязывал на всякий случай также и клинок с кинжалами.

— Если придут дышащие, притворитесь, что на самом деле рисуете. Тогда они будут думать, что моя дочь просто калякает на записях отца, — ухмыльнулся я, растягиваясь рядом на земле и складывая оружие таким образом, чтобы мог быстро его выхватить. — Местные пятилетние дети не умеют вести записи.

Матильда громко презрительно хмыкнула, показывая, что она думает о местных пятилетних детях, и я оставил её наедине со своими наблюдениями. «Тьма, как же хорошо, — думал я, устремив неподвижный взгляд в голубое небо. — Я уже думал, что никогда не выберусь».

Матильда писала долго, а я следил за временем и обстановкой. Я не был так хорош, как разведчики, способные учуять присутствие дышащих на больших расстояниях, но вполне мог уловить с тридцати-пятидесяти шагов звук дыхания. А этого расстояния мне вполне хватит, чтобы оценить угрозу и предпринять какие-то действия.

Через час Матильда закончила записи, смело выбралась из-под зонта и отправилась под солнце без накидки, чтобы оценить степень риска солнечной болезни.

— Не стойте просто так, — громко сказал я, и она обернулась ко мне, ясно показывая, что не понимает, чего я от неё хочу. — Вас могут увидеть, ведите себя естественно. Там есть цветы. Собирайте их, только рвите осторожно, чтобы не повредить руки и чтобы стебельки были длинные.

Я видел, куда она хочет послать меня с моими цветами, но всё же кивнула, принимая угрозу риска. Через пять минут она уже «увлеченно» бродила по поляне, методично срывая цветок за цветком.

— Не так, — снова поправил я, сравнивая её действия с тем, как это делала Лили. — Выбирайте только те, которые вам нравятся.

— Они все совершенно одинаковы в условиях данной задачи, — отмахнулась от меня Матильда.

— Дышащие дети думают иначе, — возразил я. — Если не можете выбирать по внешнему виду, то выбирайте по цвету: только синие или только красные.

— Откуда ты столько знаешь о дышащих детях? — спросила Матильда, швырнув уже образовавшийся букет себе под ноги.

— Знаю, — после небольшой заминки ответил я. — И если бы вы читали соответствующую литературу, то тоже бы знали.

Я поднялся с земли подошёл к ней и опустился на корточки, поднимая брошенные цветы.

— Вот этот синий — это василёк, — указал я на растущий цветок и сорвал его. — Этот ярко-алый — мак. — Цветок присоединился к букету. — С ним надо быть осторожным, не то уснёшь за миг, — повторил я слова Лили. — Колокольчики — изогнутый стебель с россыпью небольших соцветий на нём — звенят каждое утро, зазывая фей на росу.

— Что за бред ты сейчас несёшь, — почти прошипела Матильда мне на ухо.

— Ведите себя тише, к нам идут, — предупредил я, услышав приближающееся дыхание. Матильда быстро оглянулась на оставленное мною оружие, пока я продолжал медленно и осторожно собирать цветы, как выбирала бы их Лили, никогда не срывая два раза подряд один и тот же. — Трое, с северо-запада. Вроде бы мужчина, женщина и ребёнок. Скорее всего, семья на прогулке, опасности не представляют, — тихо прокомментировал я и снова предупредил: — Ведите себя естественно и заинтересуйтесь, наконец, цветами.

— Там записи, — шепнула Матильда.

— Я убрал их, чтобы не разлетелись. Не увидят, — так же тихо ответил я, покачав головой, и уже громче продолжил: — А это ветреница. Она с ветром играет. Ветер её приносит, рассыпая по полям. Давай. Найдёшь для меня один из маков? — попросил я, и Матильда, изо всех сил старающаяся выглядеть если не заинтересованной, то хотя бы спокойной, покорно отправилась за жёлтым цветком. Пока она его искала, к нам действительно приблизились трое. Мужчина в сопровождении женщины, которая несла на руках совсем маленького ребёнка. Я расслабленно улыбнулся. Если бы этот ребенок был старше, то могли бы возникнуть проблемы, пожелай он поиграть с Матильдой. А такой малыш опасности не представлял.

Я поднялся на ноги и приветственно помахал им рукой. Мужчина ответил мне тем же жестом, и они приблизились. Одновременно с этим ко мне подошла Матильда и вцепилась в штанину. Я погладил её по голове, как если бы она действительно была маленькой девочкой.

— Приветствуем вас. — Мужчина протянул мне руку для приветствия, и я спокойно пожал её.

— Взаимно, — улыбнулся я и наклонился, чтобы забрать принесённый Матильдой мак. — Молодец, котёнок, — похвалил я её. — А теперь принеси мне колокольчики. Помнишь, как выглядят? — Матильда кивнула, не поднимая головы, словно была очень застенчивым ребёнком. Я был уверен, что она просто пытается скрыть выражение ярости на лице. Её — члена Великого Магистрата и декана некромантии Академии — гоняет за бесполезными цветочками какой-то выродок вроде меня. Я широко улыбнулся, зная, что истинный смысл этой улыбки поймём только мы с ней.

— Ваша дочь? — уточнил мужчина, и я кивнул. — Простите, мы помешали вашему отдыху, но не представились. Я Вернон, а это моя жена Рики и мой сын Найджел.

— Джек, — представился я и снова пожал мужчине руку, обозначая знакомство.

— А как зовут вашу очаровательную малышку? — спросила Рики, когда «очаровательная малышка» как раз вернулась с цветком и ощутимо вцепилась мне в ногу, услышав обращение женщины.

— Лили, — ответил я раньше, чем успел остановить себя. Я опустил взгляд и встретился с широко распахнутыми глазами Матильды. — Лили, котёнок, это не колокольчики, — сказал я, наклоняясь и забирая цветок у неё из рук, пытаясь скрыть неловкость. — Это ирисы, не знал, что они здесь есть. А колокольчики должны быть синие.

— Ваша жена тоже где-то здесь? — дружелюбно спросила Рики, и я покачал головой.

— Нет, её с нами нет. Уже давно. — Рики прижала свободную от малыша руку ко рту, догадавшись, что я имел в виду. — Простите, я вас расстроил.

— Нам очень жаль. — Вернон обнял Рики, поддерживая её.

— Всё хорошо. Ведь у меня есть Лили. — Я совершенно искренне улыбнулся, думая не о Матильде, а о своей настоящей Лили. Перезапущенное сердце в груди сжалось, пропустило удар и застучало снова, на мгновение сбивая меня с толку: что происходит?

Ещё около часа мы провели в компании незнакомой семьи. Матильда продолжала собирать цветы, время от времени прячась от солнца под зонтик, а мы, чтобы не пропустить приближение кого-нибудь ещё, расположились на небольшом пригорке, откуда хорошо просматривался наш с Матильдой нехитрый лагерь, маршруты движения девочки и окрестности.

— Вы ведь не местные? — спросил Вернон. — Откуда вы прибыли?

— Из Шарля, — охотно поделился я, называя город, указанный в моей легенде. Я изучил достаточно информации об этом городе, чтобы уверенно врать о подробностях.

— Далеко забрались, — присвистнул он.

— Путешествуем, — кивнул я, бездумно перебирая цветы и сплетая их между собой, как это делала Лили. — Решил немного проветриться. В четырёх стенах с ума сойти можно.

— И то верно, — согласился Вернон.

Я сплёл венок и примерил его на Матильду, но он оказался ей слишком велик.

— Извини, котёнок, промахнулся с размером, — хмыкнул я. Матильда стояла с таким выражением лица, словно была смертельно обижена. Вот только я сомневался, что в этом виноват мой отсутствующий талант плести венки.

— Можно я исправлю? — спросила Рики и протянула руку к цветам. Я покорно отдал ей всё, ничуть не сомневаясь, что у неё получится лучше, а сам притянул Матильду к себе на колени, проверяя её состояние. Кожа уже начала сохнуть, ещё не заметно, но уже ощутимо. Пора было возвращаться. — Вот, держите. — Она вернула венок мне, и я надел его на голову Матильде.

— Точно по размеру, спасибо, — улыбнулся я женщине, и она несколько покраснела и опустила глаза.

— Видно, что вы привыкли плести венки побольше. Но ничего, вы привыкните. Или малышка подрастёт и «догонит» размер, — ответила она, и я догадался, что она имела в виду мою несуществующую жену. Я криво улыбнулся. Нет, я привык, что их плетёт Лили. Я привык к её ритму и темпу, отчего автоматически сплёл так же, как она — на её голову. Так что нет ничего странного в том, что Матильде мой венок оказался велик.

— Возможно, — вместо этого мягко ответил я, соглашаясь с Рики.

Попрощавшись с дышащими, я собрал наши вещи, закутал Матильду в накидку, снова привязывая к себе, и двинулся в обратный путь.

— Какого проклятого Света это было, — отчитала меня Матильда, едва мы удалились на приличное расстояние от места встречи. — Меня вполне устраивает моё собственное имя. Не было необходимости придумывать другое.

— Извините, вырвалось, — едко ответил я, не слишком желая обсуждать эту тему.

— Почему, хотелось бы знать? — Матильда задрала голову и требовательно смотрела на меня, дёргая за камзол, словно действительно была маленькой девочкой.

— Потому что так зовут мою настоящую дочь, — зачем-то ответил я, твёрдо глядя на неё, и Матильда отступила, уставившись на меня широко раскрытыми глазами. По всем данным, я не помнил своего прошлого и сейчас сбил её с толку. А я чувствовал, что в груди что-то непривычно, неестественно сжимается, потому что в первый раз подумал об этом: о том, кем приходилась мне Лили. Раньше, не зная досконально устройства мира дышащих, я не мог определить, чем может быть вызвано наше с ней сходство. Понимал только, что это важно. Сейчас же, после множества книг об их мире, я уже не понимал другого: как я раньше мог быть таким слепым? Почему я сразу не догадался, какая связь может существовать между мной и Лили? Никогда ещё я не хотел увидеть её так сильно. Увидеть, чтобы спросить, узнать: я прав?

Глаза снова подёрнулись красной пеленой. Той самой странной и другой, не такой, как обычно, а той, которую я не мог сдержать, не мог одной силой мысли стереть из взгляда. И по щеке скользнуло что-то, словно капля дождя. Матильда подняла руку и как-то слишком аккуратно прикоснулась к моему лицу, снимая каплю дождя себе на пальцы, которые окрасились красным.

— Какого Света с тобой происходит? — требовательно спросила она, но ответ на этот вопрос я хотел бы сам знать.

После нашего возвращения Матильда не давала мне проходу, так что я уже пожалел, что проговорился. Из нелюбимого и презираемого образца я вдруг сделался очень даже интересным и важным. Я же, пребывая в мрачном расположении духа, старательно избегал встреч, но, учитывая её статус, это было почти невозможно.

Тем временем шла напряжённая работа над разработкой нового состава. На этот раз эталонным образцом был уже не Эрнест, а я сам, чем изрядно оскорбил его. Если Эрнест и раньше не стеснялся язвительных комментариев в мой адрес, то теперь словно перешёл в открытое наступление, не простив мне того, что я «увёл» у него Матильду. Очень хотелось поймать эту маленькую бестию с лицом девочки за шкирку и всучить ему со словами: «На, забирай». Только вот ссориться с Матильдой мне всё-таки не хотелось: мне нравилось участвовать в вылазках, и я не хотел терять эту возможность. Тем более что сейчас меня выпускали одного, и я мог делать за пределами лабораторий всё что хотел. Кроме того, я уже понял, что нас готовят для масштабного шпионажа и внедрения в общество дышащих, а значит, если мне повезёт, я мог бы добраться и до столицы. А в столице — моя Лили.

Помимо Матильды, ходил за мной по пятам и Маэстро, который требовал таких подробных отчётов из моих вылазок, что я уже скучал по рапортам в гвардии. Свет его забери, а я-то думал раньше, что меня там заставляют чрезмерно бумагу марать. Но нет, Маэстро переплюнул Комиссариат, требуя от меня отчитываться за каждый совершённый мною шаг чуть ли не в прямом смысле. А что вы сделали здесь? А зачем? А почему? А почему ответили дышащему именно это? А почему в такой формулировке? Приведите мне ещё десять примеров, как можно сказать то же самое. Красноречие, используйте ваше красноречие! Я зверел, но вынужден был писать, ведь только так мог продолжать двигаться вперёд.

Однажды рано утром, когда я возвращался с боевой тренировки, которыми развлекал себя в Чертогах, меня перехватил Эрнест, припирая к стене. Открытая агрессия с применением силы с его стороны была для меня настолько неожиданным событием, что я опешил. Скорее, я ожидал бы чего-то подобного от гвардейцев, но не от Эрнеста, после выпуска сунувшего свой нос в лаборатории. Впрочем, я не знал его результатов экзаменов и не мог судить о способностях наверняка. Кто знает, не сложись всё иначе — мы могли бы встретиться с ним где-нибудь в армии.

— Я не знаю, чем ты там запудрил Матильде мозги, пока катал её по лугам, отправив нас с Млекой обратно, но я обязательно это выясню, — прошипел он мне в лицо. — Обязательно выясню, а потом вырву тебе глотку.

Я уже положил руки ему на запястья, чтобы вывернуть их и впечатать его лицом в холодный камень стен подземелий, а потом спросить его, какого Света случилось и что ему нужно от меня, но раздавшийся рядом голос заставил его отпрыгнуть от меня как ужаленного клинком Света.

— Эрнест. — За его спиной стояла Матильда, обнимавшая того самого ужасного рыжего кота, с которого уже потихоньку начинала сваливаться и облезать шерсть, но тарахтеть, изображая мурлыканье, он не перестал. — Мне казалось, что мы поняли друг друга и ты уйдешь спокойно.

— Матильда… — Казалось, Эрнест готов ползать перед ней, умоляя о чём-то, но сдержался. Его руки безвольно опустились и повисли вдоль тела.

— Это хорошее место, Эрнест, — продолжила она. — Ты по-прежнему в проекте, просто на другой должности. Я не могу позволить нам потерять тебя.

Он кивнул, поклонился и молча ушёл.

— А что случилось-то? — спросил я, всё так же продолжая стоять у стены.

— Мы потеряли Млеку, — ответила Матильда, поглаживая кота. — Пытались поменять формулу, но... новый состав был на биологической основе твоей крови. Сначала всё шло неплохо, однако в итоге это разрушило все сосуды раньше, чем мы успели вмешаться. Ужасная смерть, тело не выдержало перегрузок. Она кричала, как ты, привязанная к столу. Словно мы вас обоих резали святым оружием. — Она задумчиво почесала кота за ухом. — Но если ты выдержал, то она — нет. Не представляю, откуда такие последствия. Сейчас у нас ещё шестеро с тем же составом, негативных последствий пока нет, но мы за ними наблюдаем и будем готовы. Эрнест же… мы не успели запустить новый состав в его тело, поэтому он пока в порядке и не вызывает опасений. Эрнест давно в проекте, он первый удачный прототип. Если бы не его тело, справившееся с первыми негативными последствиями запуска сердца и натолкнувшее нас на верные выводы, то не было бы удачи и с тобой: ты бы умер, потому что мы делали всё неправильно. — Она нахмурилась. — Я попросила Проклятого Короля вывести Эрнеста из актива и заменить его роль в проекте. Теперь он в секретариате, чему не рад.

— Почему просто не отпустить его? — спросил я, думая о том, что тоже не хотел бы в секретариат в его случае. — Я бы предпочёл вернуться в гвардию, когда необходимость во мне отпадёт.

Но Матильда покачала головой, разрушая мои надежды.

— Невозможно. Помимо всего прочего, запуск сердца и корректировка личности Маэстро вызывает излишнюю эмоциональность. — Она качнула головой в мою сторону. — Он наглядно продемонстрировал это только что. Быть может, позднее, когда состав выветрится, а его сердце вновь остановится, ему можно будет позволить уйти в лаборатории. Но не сейчас.

— А… остановка сердца не может его убить? — на всякий случай уточнил я, после внезапно появившихся у меня опасений. Не был ли этот бьющийся комок мышц внутри просто часиками, которые отсчитывали время до моей новой смерти?

— Нет, — снисходительно улыбнулась Матильда. — Это всего лишь физиологический механизм, мясной поршень. Того факта, что мы немёртвые, он не меняет. По нашим расчётам, после остановки должен наступить период некоторой заторможенности, которую мы условно называем «сонливость», а потом организм постепенно снова наберёт обороты, и всё вернётся на круги своя.

— Расчётам? — переспросил я. — То есть это пока только на бумаге?

— Мы экспериментировали на животных и некоторых немёртвых, запуская и останавливая сердце. — Матильда поджала губы, оскорбившись моим недоверием. Я кивнул: ну, хоть так.

Однако, вопреки ожиданиям Матильды, спокойно уходить Эрнест не собирался. Или вернее, не собирался спокойно сидеть на новом месте. Вот уж не знаю, сердце ли виновато или уроки Маэстро, но Эрнест выбрал меня свой целью и упорно пытался достать. Началось всё с банального — с отчётов. Он постоянно отказывался принимать их, заставлял тысячу раз переписывать и с голодным взглядом всё время от меня чего-то ждал. Я уже был на последней точке кипения, красная пелена не исчезала перед глазами неделю, манекен в тренировочном зале был практически изрублен, а я был готов засунуть Эрнесту всю его макулатуру прямо в глотку, когда до меня дошло, чего он хочет. Он хочет, чтобы я сорвался. Чтобы я не просто засунул ему бумагу в рот, заставляя мерно пережёвывать, как корова траву, а чтобы я напал на него с оружием, и тогда уже он побежал бы писать свой отчёт и докладную на меня. Он хотел вывести меня из проекта.

Разобравшись в чём дело, я расслабился, хотя красный блеск глаз никуда не пропал. Ну, хорошо же. Ты хочешь войны — ты её получишь. Я всё ещё был довольно плох в интригах и предпочитал им простой и ясный разговор на стали, но ради Эрнеста я, так и быть, научусь и этому ремеслу. Должен же я быть хоть немного ему благодарен за то, что успешный результат его эксперимента гарантировал успех и моего.

Я не мог пойти по пути наименьшего сопротивления: просто написать на него докладную сам. Матильда бы не простила, что я копаю под него несмотря на то, что он вытворял, ведь он был её любимым первым прототипом. А я — всего лишь недавно выбившимся в фавориты вторым, и она сама до конца не знала, как ко мне относиться. Поэтому разбираться с Эрнестом мне предстояло один на один. Он сам должен был подставиться. А я только немного подтолкну.

Я начал медленно и осторожно прививать Эрнесту мысль, что ему нужно раздобыть тот самый отчёт, который должен был составить шпионивший за мной разведчик, пока я был в армии, прочитать его вдоль и поперёк, а потом непременно швырнуть мне в лицо с тысячей обвинений. Всё было бы неплохо, если бы этот идиот не сунул нос ещё и в мои личные вещи, где разыскал портрет — тот самый. В итоге отчёт и портрет попали на стол Матильды, и содержание отчёта я узнал именно от неё.

Кабинет Матильды в Чертогах мало чем отличался от кабинета в Академии, только животных тут было меньше, и часть из них вообще представляла собой голые скелеты. На одной из стен был и мой портрет, развёрнутый и прибитый прямо так. Именно его я увидел первым, возвращаясь с тренировки и переступая порог кабинета Матильды, куда меня вызвали. Я увидел его и застыл, не зная, как повернётся разговор. Очевидно, я чувствовал себя так же, как и Паскаль, когда застал меня у себя в кабинете с медальоном в руках. Рука непроизвольно стиснула рукоять святого меча.

Матильда никак не отреагировала на моё появление. Не повернулась, не произнесла ни слова. Она гладила рыжего кота, сидя на диване, и подтолкнула мой отчёт, только когда я плотно закрыл за собой дверь... и тихо незаметно запер. Я сел рядом с ней на диване, прислонив меч поближе, чтобы в любой момент удобно вытащить его из ножен, и начал перебирать бумаги, жадно вчитываясь в написанное. Матильда так же жадно смотрела на мой портрет, не моргая и не отрывая взгляда.

Моим наблюдателем действительно оказался Велок, для которого слежка за мной была возможностью выслужиться и попасть в подразделение, в которое он хотел. Из опасной информации в отчёте значились только наши с Лили встречи, да и то — бегло, без подробностей. Просто сообщение о том, что неизвестный объект караулит меня по другую сторону реки и содержание нескольких разговоров. Разведка поставила меня на учёт, Военный комиссариат написал рапорт Проклятому Королю, но ликвидировать меня за предательство не получилось: Король приказал не вмешиваться и просто наблюдать дальше. Информации о том, что я забрал портрет и разговаривал с кем-то в поселении, не было, как не было и нашего последнего разговора с Паскалем. Плохо работаешь, Велок, очень плохо, я бы шкуру спустил за такую «слежку», будь ты у меня под началом. На портрет же Эрнест наткнулся сам, случайно. Решил проверить до кучи и мою комнату, пока я был на тренировке. Я мысленно отвесил себе пинка: первое время я таскал портрет за собой и туда тоже, примотав его к ножнам, как будто это часть военной экипировки, а потом расслабился и, когда мне понадобилось почистить ножны, снял и не вернул на место. Идиот. Как есть, идиот.

— Ты помнил её? — спросила Матильда, всё так же не глядя на меня, и я понял, что она спрашивает о Лили и наших встречах. Догадалась.

— Нет, — ответил я, не видя смысла скрывать. — Просто странная девочка, слишком похожая на меня и вызывающая странную тоску, которой я не знал названия. Я много раз порывался убить её, говорил себе, что просто вытяну из неё всё, что мне нужно знать, и убью.

— Но не убил, — сказал Матильда.

— Не убил, — подтвердил я. — А потом она просто больше не пришла.

— Ты многое рассказал ей о нас, — заметила Матильда. — Не девочка, а просто находка для шпионажа. Вытянула из тебя всё, что ей было нужно, и растворилась. Как раз тогда, когда вышел приказ о её ликвидации.

— Она была всего лишь ребёнком, — я покачал головой. Я много думал о том, о чём предупреждала Матильда, но был уверен в Лили как ни в ком другом. — Подозреваю, что она до сих пор никому не рассказала.

— Странная уверенность в ком-то дышащем, — Матильда скривила губы. — В конце концов, это они сделали нас теми, кто мы есть. Они убили нас. Они все предатели. Она не твоя дочь.

— Мы сами делаем из себя тех, кто мы есть, — возразил я. — И она моя дочь, я знаю это. Она не нападала на меня, не резала мне горло. Она просто была рядом со мной в лесу: без тени страха, пока я сам судорожно хватался за меч, не зная, должен ли убить её. Она хотела всё знать обо мне не потому, что я был немёртвым, а потому, что я был тем, кто я есть — человеком с портрета. Тем, кого она видела до тех пор только на безжизненном полотне.

Матильда весело рассмеялась.

— Ты идиот, — едко сказала она. — Ты думаешь, что единственный, кто встретил кого-то важного из прошлой жизни? Да таких большинство. Впрочем, да, тебе повезло, что она была всего лишь ребенком: маленьким глупым кроликом, ещё не научившимся бояться хищников. Но она вырастет. Вырастет и плюнет тебе в лицо, если ты приблизишься к ней. А потом позовёт других, и они будут кидать в тебя камнями и бить палками, разорвут тебе лицо, крича, что ты украл его у кого-то другого. И будут смеяться. О да, смеяться, что ты возомнил, будто можешь быть среди них. — Она не кричала, но постепенно говорила всё тише и тише, переходя на ядовитый шёпот, и почти шипела под конец, а её глаза пылали ярким светом холодной белой ярости. Я с некоторым удивлением слушал её и, вспомнив о рваной ране на щеке, безошибочно догадался:

— Вы тоже нашли кого-то.

— Да, — прочитал я по губам беззвучный ответ Матильды. — Мы жили в небольшой деревушке. Никто не боялся отпускать детей гулять, пока все работали в поле. Однажды в наших краях появился человек. Ему нравились маленькие дети. Нравились так, как не должны были нравиться. И ему понравилась я. — Я выругался сквозь зубы, угадав, куда она клонит. — Он заманил меня в лес, где всё и случилось, а потом задушил меня. Через несколько часов я проснулась уже другой. Я помнила, кто я и откуда, поэтому пошла в единственное место, где меня могли ждать — домой. Грязная, уже синяя, с трупным оттенком кожи. Некроз медленно развивался во мне, наслаждаясь разрывами внутри и кровотечением, и это было заметно. Люди в деревне сразу поняли, что произошло, и закидали меня камнями. Она тоже кидала в меня и кричала: «Верни мою дочь, нежить». Но ведь я не была нежитью, совсем не была. А ночью меня нашли искатели. Эскулапы зашили мне щёку и исправили большую часть повреждений, но… у меня внутри было порвано уже что-то другое, чего уже так просто не зашьёшь.

Я посмотрел на её обезображенную щёку с торчащими в ране зубами, и она поймала мой взгляд.

— Сама разодрала. Уже потом. Чтобы помнить: так — выглядят — люди. А мы для них просто нежить, неживые. Хотя на самом деле мы немёртвые. Ведь если ты неживой, то и там, — она постучала себя по груди, где было сердце, — больно быть не может. А мне уже почти тридцать лет как больно. — Она перевела дыхание. — Можешь не беспокоиться, я избавилась от Эрнеста. Его не найдут. Как и не узнают этот твой секрет, — указала она на портрет. — Но теперь ты не выйдешь из лаборатории. Я тебя по кусочкам разберу, чтобы понять, как такое возможно.

Я перевёл взгляд на портрет, игнорируя пока её угрозы. Новости про Эрнеста были неплохи.

— Нет идей? — спросил я. Матильда бросила на меня нечитаемый взгляд, и я пояснил: — Мне самому интересно. Насколько я слышал, ни один эксперимент с телами рыцарей не завершился удовлетворительно.

— Верно, — она кивнула. — Мы брали их живыми и мёртвыми, но никаких результатов. Конечности, пришитые к немёртвым, не просто не действовали, а убивали своих носителей. По аналогии мне следовало сразу догадаться, что именно не так с твоей кровью. Идентичный процесс. А я просто смотрела, как они истлели все: один за другим, вслед за Млекой. И всё из-за твоей крови. Но мне даже не могло прийти в голову, что такое возможно: немёртвый рыцарь. Тьма и Свет, очевидно, сговорились и решили пошутить над нами.

Я усмехнулся: пожалуй. Но это было всё, что я хотел от неё знать. Ведущий специалист в области некромантии и член Верховного Магистрата не могла мне сказать, кто я такой. Значит, никто не расскажет, если только я сам случайно не наткнусь на информацию.

Я протянул руку и вытащил меч.

— Мне очень жаль, Матильда, — тихо сказал я на прощание. — Но это не вы, это я не выпущу вас отсюда. И спасибо за Эрнеста: не хотелось бы бегать сегодня ещё и за ним.

Она иронично посмотрела на оружие и приподняла бровь.

— Простой сталью немёртвых не убить, — напомнила она мне моё же утверждение.

— А это и не простая сталь, — ответил я и увидел, как широко распахнулись её глаза.

В тот же миг она как кошка отпрыгнула от меня в сторону, делая резкий взмах рукой, и её питомцы, до этого безжизненно болтавшиеся по стенам, подняли головы и, отталкиваясь от стены, посыпались на меня со всех сторон с жутким шипением, разинув пасти и растопырив когти, намереваясь разорвать на части. «Вот вам и невинная маленькая девочка», — думал я, алым взглядом отслеживая их перемещения и точно нарубая в капусту по несколько тварей за один удар. Святой клинок бил безошибочно, а твари, познакомив свои внутренности с его сталью, корчились в судорогах и валились на пол, замирая. Наша с ними драка была настолько стремительной, что скоро не осталось ни одной немёртвой кошки, собаки или кролика.

— Ещё пара домашних животных? — уточнил я, пиная у себя под ногами рыжего вечно мурчащего кота, который теперь наконец-то заткнулся.

Матильда стояла, прислонившись спиной к стене и глядя на меня скорее внимательно, чем испуганно. Словно я был настолько удивительным и неожиданным результатом её эксперимента, что она сама не знала теперь, что со мной делать.

— Мы пригрели на груди змею, — тихо прокомментировала она.

— Я не просил меня пригревать, — покачал я головой. — Я уже говорил вам: скажи вы мне тогда сразу, что здесь творится, пусть и не прямо, но хоть намёком, я бы в тот же день отказался от награды в пользу Шелока. А сам бы преспокойно сидел себе в гвардии и бегал сначала за рыцарями Света, потом от них, а потом обратно.

— Возможно, — согласилась она, а я не стал больше медлить.

Заметая следы, я развесил животных по стенам примерно так, как они и висели. Снял со стены свой портрет и примотал его к ножнам. Тело пятилетней девочки, накачанное зельями и с запущенным сердцем, биение которого я остановил самостоятельно, замотал в плащ и положил на диван, размышляя, куда его спрятать. Это Матильда в Чертогах была как у себя дома, а я — скорее гость. Самым лучшим решением было отнести её в конюшню, а потом аккуратно вывезти.

Через три дня Маэстро, пребывающий в панике из-за исчезновения Матильды и Эрнеста, снарядил меня в следующую вылазку.

— Посетите вот эти места. — Он выдал мне карту. — Да поможет Тьма, они найдутся к вашему возвращению. Не представляю, что делать дальше.

— Всё ещё без следов? — уточнил я. К кабинету Матильды я старательно не приближался всё это время. Как и не приближался к небольшой роще неподалёку от входа в конюшню, где закопал Матильду под деревом, предварительно перерезав ей на всякий случай все связки и сухожилия, чтобы не уползла, если опять проснётся. Портрет и клинок тоже спрятал рядом, забравшись на дерево и привязав их к одной из веток. По-хорошему, тело надо было сжечь, но я не был уверен, что сейчас вдоль и поперёк Чертоги не обыскивает разведка. Наверняка они должны были обнаружить, что все питомцы Матильды изрезаны, и это могло привести ко мне, но я делал вид, что ничего не знаю, и старался вести себя как обычно. В эту вылазку приближаться к могиле было нельзя, но оставлять её просто так было опасно, и я то и дело погружался в раздумья, уткнувшись носом в книгу, как если бы читал. Решив рискнуть здоровьем, я начал потихоньку дышать, разбираясь в окружавших меня запахах, пытаясь обнаружить слежку. Вдыхать и выдыхать я старался очень медленно и маленькими порциями: так, чтобы сам мог едва слышать шелестение воздуха. В результате по окружавшим меня запахам я быстро научился отличать, как пахнет Маэстро, каждый секретарь и каждый некромант, с которым мне приходилось иметь дело. Оставалось три запаха, которым я не нашёл хозяев: какой-то дымный, как будто цветочный или травяной и сырой древесный. Сменяясь, словно неся невидимый дозор, они то приходили, то уходили, но неизменно ускользали от меня, сколько бы я ни пытался выследить и подловить их носителей.

— Увы, — развёл руки в стороны Маэстро. — В секретариате говорят, что слышали, как Эрнест обещал отомстить Матильде. Он обмолвился однажды, что Матильда, Тьма праведная, вознамерилась извести всё его поколение, чтобы запустить следующее, где бы прототипом были уже вы.

Я кивнул.

— Я тоже слышал. Но не думаю, что Матильда всех бы перебила.

— Ну, она могла, — со вздохом признался Маэстро и пробормотал тише: — Это вы думаете, что Эрнест — первое поколение. А на деле-то он уже четвёртый.

Я внимательно посмотрел в глаза Маэстро. Древесный запах, который дежурил сегодня, придвинулся ближе, явно подслушивая. Казалось, протяни руку и поймаешь его носителя. Но бы это раскрыло меня самого.

— Четвёртый? — переспросил я.

— Ну да, — кивнул Маэстро, быстро оглядываясь. — Четвёртый. Первое поколение было настолько несовершенным, что Матильда просто всех сожгла в приступе ярости. Второе поколение лишилось рассудка, превратившись в нежить. А третье поколение так страдало от боли, бедняжки. Возможно, она просто отключила их от аппаратов сама. Давший начало четвёртому поколению Эрнест, который сделан по принципу второго с исправлением ошибок, в наследство от второго получил лёгкое расстройство рассудка. Я надеялся, что мы изжили его при помощи чётких установок на реакции и рефлексы, но нет, увы, нет. Он знал об этом и видел, что случилось с предыдущими версиями. Видимо, подумал, что раз появились предпосылки для нового поколения, более совершенного, то весь старый поток уничтожат вместе с ним… тем более что Млека погибла. Как бы он не сделал чего с Матильдой из-за этого.

— Нигде в отчётах не читал про предыдущие поколения, — признался я.

— Да и не прочитаете, — Маэстро вскинул брови. — Это же засекреченные материалы, Эрнест сам случайно узнал. И вам я тоже ничего не говорил.

Я понимающе хмыкнул.

— Не думаю, что кто-то в состоянии навредить Матильде. Немёртвые не могут убить немёртвых, — заметил я, зная, что древесный внимательно слушает, о чём мы говорим.

— Не могут, — кивнул Маэстро и поднял палец вверх: — Но могут сжечь.

После он покинул меня, а я задумался: не сожгла ли Матильда Эрнеста?

— Может ли такое быть, что Эрнест сошёл с ума, она попыталась его сжечь, а он утянул её за собой? — спросил я как будто в воздух, а сам прекрасно зная, что древесный рядом. Он дёрнулся, приближаясь ещё ближе. Отпрянул и снова замер. Я стоял неподвижно, словно погружённый в свои мысли. Ещё минуту древесный постоял рядом, сложно ожидая от меня каких-то действий, а потом резво уполз, и на смену ему никто не вернулся.

Я нарочито медленно собирался, ожидая, что вот-вот появится древесный, цветочный или дымный, но никого не было. Спустился в конюшни в одиночестве, доехал до рощи, где была закопана Матильда. С виду всё выглядело так, как я и оставил. Никаких следов, что могилу ворошили. Искатели ориентировались на звуки и не могли отыскать того, кто уже не шевелился. Разведка, возможно, как и я, терялась в пёстром цветущем лесу, полном самых разнообразных запахов.

«Прости, Матильда, — подумал я, проезжая мимо без остановки. — Если я ошибусь в своей дочери, то тоже раздеру себе щёку в память о тебе, чтобы навсегда запомнить: так — выглядят — люди».

Матильду так и не нашли, а во главе проекта поставили Снока — странного вида немёртвого с глазами навыкат и очень маленькой нижней челюстью, так что сразу было понятно — не его. Снок был первым заместителем Матильды, отличившимся помимо всего прочего такой скрупулёзностью и подозрительностью, что я не решился забрать портрет и меч оттуда, где они были. По следам пыли на полу я был уверен, что все мои вещи перетряхнули и не раз, но найти что-либо здесь теперь было невозможно. Обычный клинок, который я привёз после одной из вылазок, чтобы никто не удивлялся пропавшему мечу, пара кинжалов, разрозненные записи моих исследований дышащих по заданию Маэстро, несколько книг той же тематики и несколько смен одежды, предназначенных для путешествий. А в конце лета пришёл новый приказ Проклятого Короля: отправить меня в стан врага, раз уж Снок был не способен быстро повторить успехи Матильды и предоставить хотя бы пару новых возрождённых немёртвых. Так я узнал, кто именно обладал травянисто-цветочным запахом: Нарвим, призванная Королём для обучения меня искусству разведки.

— И всё же я бы предпочёл не дышать, — холодно возразил я на её призывы вдохнуть воздух.

— Но разведка предполагает вдыхание запахов, — настаивала она.

— Зачем? — в очередной раз спросил я. Этот диалог у нас повторялся по нескольку раз на дню уже в течение недели. — Мне вполне хватает моих глаз и ушей. Тем более что Матильды нет, Снок пока оставляет желать лучшего. Я ведь уеду не на один день, я уеду на два месяца. И если меня там догонит некроз, то это будет куда опаснее, чем если кто-то решит познакомить свой кинжал с моей спиной.

Нарвим зашипела, полыхнув фиолетовым огнём глаз, и начала доказывать мне необходимость запахов по новому кругу.

— И всё же я бы предпочёл не дышать, — безапелляционно возразил я. Пусть хоть пачками на меня докладные строчит, но она не заставит меня так легкомысленно относиться к своему организму. Кроме того, Нарвим не знала, что я уже научился чувствовать и различать запахи, пусть так и остается. Пусть думают, что этот навык есть только в разведке, а я лишь клинком могу махать.

Когда Нарвим не пыталась заставить меня работать с воздухом, наше с ней общение мне вполне даже нравилось. Она была прекрасным следопытом, знала, как взломать большинство замков и незаметно передвигаться даже на открытой местности, и отлично умела читать по ранам. Неудивительно, что они тогда обложили меня со всех сторон. Наверняка все возможные улики говорили не в мою пользу, особенно это касалось питомцев Матильды. Их я развесил по стенам, но вероятно их осмотрели и нашли резаные и колотые раны от клинка. Благо, я не дёрнулся тогда искать какое-то особое место, чтобы спрятать тело Матильды, а отправился тем маршрутом, который и без того пропитался моим запахом. Матильда тоже довольно часто посещала конюшни, проверяя состояние наших лошадок-спутников, так что и её запах в тех коридорах не был чем-то необычным. Почему следопыт не нашёл могилу, я не знал. Возможно, мне просто повезло. Или же это было как с Лили: всё известно, но меня почему-то до сих пор не казнили. Но не стоит об этом думать слишком много. Паранойя ни до чего хорошего не доводит. Каждый раз проезжая мимо могилы, я бросал на неё косой взгляд и был уверен, что её не тронули. Дёрн в том месте, где я снял его одним полотном, чтобы выкопать яму в земле, а потом закопать туда Матильду и снова накрыть почвой, словно одеялом, немного просел. Я не был уверен, насколько сильно должен был просесть дёрн на месте могилы, но, кажется, в целом это было нормальным. Разглядеть меч и портрет среди веток было почти невозможно, но я знал, что и они на месте. Не видел их, но знал. Не позволял себе думать иначе. Там — и точка.

Во время обучения Нарвим часто устраивала мне сложные проверки в окрестностях конюшни. Могла наследить где-нибудь и с жадностью волка наблюдала, как я трактую следы. Зачастую она могла оставить что-нибудь, относящееся к Матильде прямо или косвенно, и ждала, что я удивлюсь или начну нервничать. Я же находил это просто скучным и однообразным, потому что следы часто выглядели как шерсть кота или какая-нибудь ленточка. Но я обходил такие следы особо тщательно, делая вид, что не замечаю их. Она менялась в лице каждый раз, когда я, буквально уткнувшись носом в рыжую шерсть, описывал что угодно вокруг, но только не шерсть.

Наконец она не выдержала:

— Тьма, как можно быть настолько… Это же клок шерсти, клок шерсти, как его можно не замечать? Тут всё зелёное, а он — рыжий, — разозлилась она.

— Нарвим, мы вообще-то в лесу, — совершенно серьёзно заметил я, внутренне усмехаясь. Подловить хочешь? Ну, давай поиграем. — Тут водятся животные. Здесь можно встретить не только клок шерсти, но и, скажем, перо или… чей-то недавний обед.

— Ну а что ты скажешь об этом? — среди травы висел обрывок тонкой голубой ленточки.

— Скажу, что согласно твоему заданию я ищу здесь твои следы, которые оставила ты, чтобы определить, каким маршрутом ты здесь прошла. И на тебе совершенно точно нет ничего, откуда бы это могло взяться. Так какое мне дело до этой ленты?

Нарвим прошипела сквозь зубы что-то отдалённо напоминающее: «Да он издевается, что ли?» — и её глаза налились ясным фиолетовым светом.

Да, я издеваюсь.

Разведке или не удалось найти тело, и теперь они искали подсказки для себя, или они его всё-таки нашли и пытались вывести меня на чистую воду. Но, так или иначе, я ходил по лесу, старательно не поднимая голову вверх и не бросая на кроны деревьев ни единого взгляда, а так же аккуратно уводил Нарвим подальше от рощи всякий раз, когда она продвигалась опасно далеко в том направлении. К концу моего обучения Нарвим или поверила, что я ничего не знаю, или поняла, что ничего не добьётся такими методами, отстала от меня, объявив, что моё обучение кончено, и больше не приходила.

Потом я получил свою новую легенду, разработанную на основе старой, на случай, если повстречаю знакомых в столице, и в ноябре сел на коня, чтобы отправиться в такое долгожданное путешествие. Сделав круг, я вернулся в рощу, где была похоронена Матильда, и снял с дерева портрет и меч, которые действительно были всё это время на своём месте, ненайденные и нетронутые. Привязав их к седлу, я припустил галопом в столицу. Я не знал, где и как буду искать Лили, зная только её имя, но готов был перевернуть там всё вверх дном, чтобы отыскать её. Кроме того, мне предстояло ещё втереться в доверие к епископам ордена Света, чтобы заглянуть в их библиотеку и оценить их запас знаний, но это я воспринимал как побочное задание. Втереться в доверие к святошам — что может быть сложнее? Тем более за такой короткий срок. Мне казалось более верным просто вломиться туда ночью, пока все будут спать, но это я уже решу на месте. А сейчас у меня впереди были два месяца, которые я собирался потратить на своё усмотрение.

«Я уже еду, Лили», — мысленно повторял я, постоянно подгоняя коня и не в силах сдержать улыбку.

Лили я не нашёл, зато на третий день по приезде в город нашел ту, кого она называла своей бабушкой. При ближайшем рассмотрении, когда за её порогом не стояли мои гвардейцы, женщина выглядела гораздо лучше: ещё не совсем старая, но уже немолодая, ощутимо в возрасте. Но всё же я сразу узнал её: она тоже была похожа на меня. Мельком, неуловимо, в каких-то мелких чертах лица, но похожа. Я встретил её случайно в городском парке, куда отправился «людей посмотреть, да себя показать». Пропустив её вперёд, я незаметно последовал за ней, чтобы проследить, куда она пойдёт. Женщина обошла несколько магазинов, купила что-то и направилась обратно через парк, как я рассчитывал, домой: к небольшому двухэтажному домику, зажатому среди двух других таких же, с кустами роз у резного крыльца.

Когда женщина вошла внутрь и собралась закрыть за собой дверь, я быстро преодолел разделявшее нас расстояние и втолкнул её в дом, переступая порог и быстро захлопывая дверь за своей спиной.

— Что…— она попыталась возразить, но я зажал ей рот рукой. А по глазам увидел: узнала. Впечаталась в меня взглядом полным ужаса и замерла, сдавленно вскрикнув мне в ладонь.

— Добрый день, — шепнул я ей, стараясь сохранить хотя бы иллюзию вежливости. — Кричать нет необходимости, я не наврежу вам. Я пришёл повидаться с Лили.

Я хотел узнать у неё подробности, но из комнаты, располагавшейся дальше по коридору, позвали:

— Бабушка, это ты? — Слабый, немного хриплый голос. Одновременно знакомый и чужой. Я отпустил женщину и направился туда.

— Проклятая нежить, — прошипела женщина мне вслед. Затем догнала, вцепилась в мой плащ и несколько раз ударила своей сумкой по спине.

— Я не нежить, — мягко уточнил я, оборачиваясь и перехватывая её руку. — Нежить не имеет разума и ползает по лесам, доставляя беспокойство всем, включая нас. Разве я похож на того, кто только что выполз из леса и не обладает интеллектом?

— Я знаю, кто ты, — возразила женщина. — Ты — исчадие Тьмы и порока, грязное создание, отринутое Господом нашим!

— Я тоже знаю, кто я, — согласился я. — Но привык называть себя несколько иначе.

Впрочем, пусть называет как хочет, бьёт своей сумкой и делает вообще что угодно. В груди от мысли, что я сейчас увижу Лили, что-то билось, трепетало, щекотало с такой силой, что мне казалось, я могу взлететь. Я не знал, было ли это из-за сердца, которое снова билось в груди, или из-за Лили, которая прочно засела у меня в голове. Настолько прочно, что, думая о ней, я забывал о том, что хотел отомстить тому, кто оставил мне сталью свой росчерк на шее.

Я вошёл в комнату и остолбенел. В моей голове она всё ещё была маленькой девочкой, смело взбирающейся на деревья и висящей на высоте вниз головой. Да, я знал, что она, скорее всего, выросла, и старался представлять кого-то более взрослого, хотя получалась всё равно та же самая девочка, только бОльшего размера. Однако в комнате в постели я увидел почти живой скелет, который мало чем отличался от немёртвых в Некросити. Она лежала в своей кровати и едва ли отличалась цветом кожи от белых простыней, настолько неестественно худая и слабая, что было понятно даже мне: дышащие не должны так выглядеть. Я подумал было, что меня обманули, но девушка открыла глаза, и я понял: она. Лили увидела меня в дверях и с безумным рвением попыталась подняться, броситься ко мне, но снова упала без сил на подушки. Однако неудача не стёрла выражение бесконечной радости на её лице. И у меня в груди то, что так недавно трепетало, вздрогнуло и замерло на мгновение, больно кольнув изнутри.

— Лили, — почти бесшумно прошептал я, словно и не было никакой операции на связках, и нетвердой походкой приблизился к её постели, принимая протянутые ко мне руки. — Лили, — повторил я, жадно всматриваясь в неё и не понимая, как такое может быть.

Она расплакалась. Одних моих рук ей было не достаточно. Она тянулась ко мне так сильно, что сначала я просто обнял её, а потом сам не заметил, как лёг рядом, прижимая к своей груди и гладя по голове. Пребывая в полнейшем замешательстве, я молча смотрел на женщину, вслед за которой пробрался сюда, требуя объяснений. Она лишь побледнела ещё сильнее, сгорбилась, беспомощно сжалась и так же молча села в кресло, не глядя на нас и не отвечая на мой молчаливый вопрос: что, Свет всех сожги, случилось с Лили?

— А я знала, — шептала тем временем Лили, прижимаясь ко мне. — Я почему-то знала, что ты придёшь, что найдёшь меня, раз уж я сама никак не могу. Расскажи. Расскажи мне всё, что с тобой было. Ты так хорошо рассказываешь. Я скучала по твоим историям. Всё мне расскажи: что было плохого, что хорошего. Как проходили твои дни, как проходили твои ночи. Я немыслимо скучала, знаешь? Как же долго ты шёл сюда.

Лили лежала в моих объятьях и с мягкой улыбкой слушала, а я говорил и говорил, пересказывая ей всё, что было с момента нашей последней встречи. Она не переставала улыбаться, какие бы ужасы я ей ни рассказывал. Смеялась, слушая, как я умудрился снова обвести рыцарей вокруг пальца и вырвал победу в последний момент. Пугалась и прижималась ко мне крепче на тех моментах, когда я был на волосок от гибели. Целую неделю я рассказывал ей всё, что со мной происходило. Она засыпала на моих руках и просыпалась под эти рассказы, потому что я безумно боялся замолчать. Казалось, стоит мне прекратить и она тоже замолчит вместе со мной. Навсегда. Её не станет. Улетучится, как наваждение, упорхнёт из моих рук.

Роберта — женщина, за которой я сюда пришёл, — действительно была бабушкой Лили. А ещё оказалась моей родной матерью, так что меня неприятно кольнуло предостережение Матильды. Кольнуло — и отпустило. Я шёл не к ней, я шёл к Лили. Пусть делает что хочет и относится ко мне как угодно. Плевать.

Роберта просидела с нами весь день, не оставляла нас ни на минуту, цербером охраняя Лили, словно я мог украсть её душу перед самой смертью. Потом она устала, ушла, вернулась утром и снова весь день сидела рядом. Сначала она была бесстрастной по отношению к моим историям, но со временем я услышал, как она охает и ахает вместе с Лили. Я не обращал на неё внимания, сейчас для меня не существовало в целом мире никого, кроме Лили.

— Знаешь, наверно, я действительно стал тем злом, тем чудовищем, о котором ты говорила, — тихо подвёл я итог своего рассказа, переосмысливая ещё раз всё то, что успело со мной произойти.

Роберта неопределённо хмыкнула из своего угла, но, кажется, она была согласна с моим утверждением.

— Нет, ты не зло и не чудовище, — ещё мягче улыбнулась Лили, нежно обнимая меня руками, которые, казалось, стали ещё слабее за неделю, что я провёл рядом, и она уже едва могла их поднять. — Ты мой отец. Самый лучший на свете. Ты даже невозможное сделал возможным: приехал сюда ко мне, разыскал в огромной столице, не зная про меня ничего, кроме имени.

— Я что угодно сделаю, котёнок, ты только проснись, ладно? — пообещал я, обнимая её крепче. Мои истории кончились, и я больше не знал, о чём говорить, а расспрашивать её саму, чтобы заполнить образовавшуюся тишину, мне казалось кощунством.

Всю ночь я прислушивался к её судорожному дыханию, к неровному ритму сердца и тихо повторял: «Ну, давай, давай же. Ещё раз, пожалуйста. И ещё. И ещё разочек. Только не затихай, только не останавливайся. Пожалуйста, прошу тебя, давай». А потом вслед за тишиной без моих рассказов опустилась другая тишина — без звука её дыхания. Сердце неуверенно стукнуло, потом тише и тоже замолчало. Напряжённые мышцы в последний раз вздрогнули и расслабились, и она как вода растеклась в моих объятиях, утекая и ускользая.

Она уснула. Совсем. И я знал: уже не проснётся. Никогда. Ни живой и ни мёртвой.

Наутро Роберта нашла меня сидевшим там же: в кровати Лили, прижимающим её к груди, с щеками, залитыми кроваво-красными потоками из глаз.

— Она…? — начала было Роберта, но запнулась, догадавшись. Она тяжело опустилась в своё кресло, почти упала. Встала, пошатываясь. Прошлась из угла в угол, словно искала что-то, беспокойно перебирала руками по одежде. Снова села, судорожно цепляясь за подлокотники. Встала. Села. А в её груди, как прибой, медленно нарастал гул, который в конце концов разразился громким и протяжным воем, перерастающим в рыдания. Хотел бы я выть так же: сидеть, раскачиваться, закрыв лицо руками, и выть. Хотел бы я открыть рот и единым выдохом выпустить тот ком, которым обратилось моё сердце, подкатило к горлу и замерло там, больше не дрожа. Но всё, что у меня получалось — это просто молча сидеть, неподвижно глядя в одну точку, боясь пошевелиться. Сидеть и мёртвой хваткой цепляться за Лили, чувствуя, как она остывает в моих руках, которые никогда не смогут снова её согреть, отмечая, как меняет цвет её кожа. Я сидел и гладил её по голове. Тихо, безмолвно.

Роберта рыдала долго. Потом у неё кончились силы, и она замолчала. Надолго. Уставившись в окно таким же неподвижным взглядом, какой был и у меня.

— Она проснётся? — тихо спросила Роберта.

Я отрицательно покачал головой.

— Почему?

— Что? Уже не так воинственно настроены к немёртвым? — хрипло спросил я с горьким смешком и притянул Лили к себе ближе, зарываясь носом в волосы дочери и полной грудью вдыхая её запах, чтобы запомнить навсегда. — У неё нет причин просыпаться. Ей некому мстить, потому что её никто не убивал. И некого ждать, потому что я приехал. Она ушла в мире, и ушла насовсем.

Роберта снова разрыдалась, но на этот раз совсем иначе: тихо и подвывая. Как человек, который потерял последнюю надежду и знал, что возврата к прошлому не будет никогда.

— Надо позвать святого отца, чтобы… — начала она чуть позже, но я оборвал её, догадавшись, что именно она хочет сделать:

— Не отдам.

— Но…

— Не отдам, — тихо и спокойно повторил я. — Говорите, что хотите, не отдам. А кто сунется — сам глотку перережу, но не отдам.

— Так ведь нельзя, Виктор, — спустя минуту сказала она укоризненно, и я хмыкнул: уже не нежить проклятая, а Виктор, надо же, прогрессирую, эволюционировал. Так вот, как меня звали на самом деле.

— Сходите себе за чаем, успокойтесь, а потом возвращайтесь, — приказал я, зная, что сейчас даже я сам не смог бы вырвать Лили из своих рук. Не отдам. Не сейчас. Потом, может быть. — И расскажите мне всё: от самого начала до самого конца. Я хочу знать.

Она ушла, позавтракала, успокоилась. Снова попыталась забрать у меня Лили, но бесполезно: я поднял на неё горящие алым глаза, прежде чем она отступила и осознала, что нас с Лили пока лучше не трогать. Я не хотел выпускать её из рук сразу по двум причинам. Во-первых, я не мог. Не мог найти её и тут же потерять. Это просто не укладывалось в моей голове. Мой разум отказывался верить, что такое возможно: слишком неожиданно всё произошло. Во-вторых, несмотря на то, что я точно знал, что она уже не проснётся, я… иррационально ждал. Просто ждал: вдруг. Разумеется, ничего подобного произойти не могло, но… вдруг? Я отдавал себе отчёт, насколько это глупо и безнадёжно, но, как было уже сказано, я сам не смог бы вырвать её из своих рук. Если бы столица дышащих не была так далеко от Некросити, та моя часть, которая желала сохранить Лили любой ценой, уже бы мчала туда в полный опор. А потом я бы валялся в ногах у некромантов, умоляя их сделать с Лили то же самое, что Матильда делала со своими животными: что угодно, лишь бы сохранить её, вернуть. Другая моя часть радовалась, что я далеко: пусть Лили уйдёт как положено. Не нужно было делать из неё медленно тлеющую куклу, постепенно теряющую человеческий вид. Пусть уйдёт, как не смог уйти я.

Роберта вернулась с подносом, где были чайничек и две чашки. Она знала, что я откажусь от чая, поскольку я отказывался от любой еды на протяжении недели, но всё равно принесла две. Возможно, так было спокойнее для неё самой. Она действительно начала с самого начала: с момента, как встретила моего отца. Не сказать, что этот человек меня интересовал, но я выслушал его историю. Узнал, как они познакомились, поженились, как сначала появился я, безумно похожий на отца, моя сестра, потом вторая. Как мой младший брат не дожил до пяти лет, и по нему все очень скучали. Как не стало отца, и моя мать перебралась с дочерьми туда, где я встретил её в первый раз — в то самое поселение. А я остался в столице, окончил военное училище, поступил на службу в Орден рыцарей. Потом, во время одного из посещений матери, встретил в том самом поселении её — Амелию. Впрочем, наше с ней счастье было недолгим. Амелия не вынесла тягот рождения ребёнка. Я был всё время на службе, и Лили было не с кем оставить, поэтому моя младшая сестра переехала в столицу вместе с мужем и поселилась у меня. А потом я пропал. Ни тела, ничего. Только письмо из Ордена с коротким сообщением: «Пропал без вести. Наши соболезнования». Вместе с письмом был сертификат на оплаченное обучение Лили в женской школе при Ордене и скромная пенсия круглой сироте. Моя сестра как могла старалась заменить ей мать, но… Взгляд Лили всё время был устремлён куда-то вдаль.

— Она никогда не видела тебя в сознательном возрасте-то, но всё время ждала, — всхлипывая, хрипло шептала Роберта, погружённая в воспоминания. — Всё время говорила о тебе, всё время. Никому не верила, что тебя больше нет. «Мой папочка непременно вернётся, вот увидите, я точно это знаю. Он ведь не умер, а только пропал. Нужно просто хорошенько поискать его, и всё», — повторяла с самого детства. Потом одним летом она начала пропадать по утрам. Никто не мог уследить, куда же это она бегала. Ранняя пташка, как её поймаешь? Не уследила я, словом. Упархивала раз за разом, меня совсем не слушала. Я как узнала потом, что она за речку-то бегала, у меня чуть сердце не выдержало. А бегала по холодной воде, на севере-то и летом река ледяная. И вроде бы всё ничего да ничего, но осенью, как в столицу приехала, приболела. Доктор сказал, что застудилась немного, что всё хорошо будет. Вот только зимой, как пневмония начала бродить по улицам, так она её быстро подхватила и заболела. Тяжело. Следующим летом тоже к нам рвалась на север, да я не пустила. И все годы так: то лучше ей становилось, то хуже, уж как только врачи над ней не бились, пытаясь помочь. А два месяца назад развели руками: всё, больше ничего не помогает. Прописывали лекарства какие-то конечно, но… Все знали, что уже не подействуют. Всё же она их исправно пила. Я как сказала ей, что видела тебя, так она каждый день спрашивала снова и снова все подробности. Как выглядел, что делал, что говорил, здоров ли? Я всё руки заламывала, что ты у неё из головы не идёшь, а она: «Я же говорила, говорила, что он вернётся». И всё твердила, что ей выздороветь надо, обязательно надо к следующему лету на ноги встать. И туда — на север. А я ей: «Так нет его больше, милая, домика-то нашего». А она: «Нет, бабушка, надо туда — на север надо. Я ведь обещала ему вернуться. Он сюда не доберётся никогда, невозможно это». А тут раз — и ты здесь. Не хотела я тебя видеть больше никогда, не хотела знать, что мой ребёнок таким мог стать — проснувшимся. — Она снова разрыдалась.

— Правильно не хотели. Всё из-за меня, — прошептал я, горько улыбаясь небу за окном. — Она из-за меня заболела. Ко мне она через речку по утрам бегала. Я тогда патрульным был, вот и бегала по расписанию, когда я на дежурстве стоял. А я всё на речку смотрел и боялся в неё шаг сделать. Вода может вызвать некроз, а это наше проклятье. Можно, конечно, и новые ноги себе пришить, но родные они как-то… лучше. А она не боялась, смело прыгала через брод прямо в обуви, не снимая. Не удивительно, что ноги промочила и проморозила. И я, идиот, даже не подумал, к чему это может привести. Отчего-то мне всегда казалось, что вы — дышащие — сильнее нас. Вы способны к регенерации, а мы нет. Так что это моя вина. Моя.

— Не твоя, глупости не говори, — неожиданно строго сказала Роберта, которая перестала всхлипывать, пока я говорил. Она поднялась, села на кровать, игнорируя мой горящий алым пожаром взгляд и, утыкаясь лицом мне в плечо, одной рукой обняла меня, а другой — Лили. — Откуда ж ты мог знать, глупый? Сам был как ребёнок, если твоим рассказам-то верить. Эдак посудить, головой не старше десяти был. Да и не помнил ты ничего. И пневмония не по твоей вине по городу гуляла. Если бы не она, то поправилась бы Лили. — Она снова всхлипнула. — Она снаружи — вся в тебя была: и глаза, и улыбка, и копна волос её, и всё лицо до последней чёрточки. А нутро-то, нутро материнское. Не была Амелия сильной и здоровой. Доброй и нежной была, да, но как цветок: дунь — и рассыплется. Это я не уследила, Виктор, я. Не стало ведь тебя, на кого ещё ты мог надеяться? А я — не уследила.

Она говорила и рыдала, и я чувствовал, как кровавые дорожки вновь спешат по моему лицу.

— Не ваша вина, — шёпотом возразил я. — Если бы меня там не было, то и следить бы не пришлось.

Тут она совершенно неожиданно отвесила мне подзатыльник.

— Глупостей не говори, Вики, — снова строго предупредила она, так что на секунду у меня внутри промелькнуло какое-то узнавание, словно такое уже случалось в прошлом, да я позабыл. — Я побольше твоего на свете жила. Никогда не знаешь, как жизнь-то сложится. Твой отец вон какой здоровяк был, тоже армии сколько лет отдал. А как умер? От насморка. Свет его знает, где он его нашёл, насморк-то такой, в какой канаве. Да вот только нашёл. Сам. Никто бы не удержал. И Лили тоже никто бы не удержал. Скажи-ка мне лучше, чтобы бы было, кабы она не тебя встретила, а кого другого? Убили бы её! Сразу. А ты остановился.

— Я остановился только потому, что она меня нашла, — мрачно возразил я, вспоминая тот день и тихое «похож», которое привлекло моё внимание.

— Так она тебя-то и искала. — Роберта погладила меня по голове, совсем как я гладил Лили. — Искала и нашла. Ты бы не спрятался от неё. Она бы и ещё дальше тебя искать пошла, кабы на то у неё была причина. И босиком по снегу бы пошла, и по горло в воде, и по кострам — ничего не боялась. Как и ты пошёл за ней без страха, не забывая, так и она. В тебя вся. И ты — в неё весь. Я ведь в тот день, когда ты за портретом пришёл, почему в деревне осталась? Не верила я, что армия Тьмы прорвётся. Мы ведь на границе не первый год жили, у нас защита хорошая была, очень хорошая. Сколько раз отбрасывали ваших назад? Я не верила, что рыцари Света проиграют, да и подкрепление сразу вызвали. А ты пробился. Я только дёрнулась-то в столицу ехать, а поздно было: недели не прошло, как ты всех в стороны раскидал. Лили не забыл, меня не тронул, из деревни выпустил. Ты думаешь, я не заметила, что те всадники за ними гнались, да не трогали? Заметила, но сама не поверила тому, что увидела. Думала, Свету молилась, вот он и защитил. А вот он мой свет — ты мой свет. Не плачь, не надо, тише, мой милый, тихо, котёнок. — Она принялась стирать кровь с моих щёк, но стоило ей меня назвать меня так, не по имени, как внутри словно что-то щёлкнуло, треснуло, и тот ком, что стоял в горле, выплеснулся наружу, и теперь уже завыл я, чувствуя, как меня разрывает изнутри потоком чёрного отчаяния.

Я сам не заметил, как «заснул». Матильда была права, когда говорила про эффект сонливости, который могла вызвать остановка сердца. Я не помнил, что именно мне «снилось», но какие-то «сны» были: я знал, что видел там Лили, улыбавшуюся мне, как и прежде. За окном сгустились сумерки: был или поздний вечер, или раннее утро. Кое-как разжав объятья, я выпустил Лили из рук, выскользнул из-под её холодного мёртвого тела и поднялся, пошатываясь. В голове был словно туман. Неловким движением зацепив поднос, я сбил с него пустую чашку чая, к которой так и не притронулся. Она упала на пол, зазвенела, но не разбилась. Я проводил её заторможенным взглядом. «Целая», — отрешённо отметил я и снова пошатнулся, теряя равновесие.

Удержаться на ногах мне помогла Роберта, услышавшая шум и прибежавшая в комнату Лили.

— Ну, будет, будет, тише, милый, — приговаривала она, пытаясь довести меня до кресла, потому что куда-то ещё она бы меня просто не утащила. Управлять телом было сложно, и меня швыряло из стороны в сторону, словно я только что «проснулся». — Давай, садись сюда. Нужно что-нибудь? — Я отрешённо покачал головой. Мне бы к некромантам, да где их тут возьмёшь? — Случилось чего? — продолжала она спрашивать, с каким-то таким ожесточённым вниманием всматриваясь мне в лицо, так что я невольно улыбнулся. Один-ноль, Матильда. Мои щёки останутся целыми. Они не все такие ублюдки, как мы привыкли думать. Не все.

— Сердце, — шепнул я, потому что, кажется, сорвал связки, которые и так не слишком хорошо держались у меня в горле.

— Что с сердцем, милый? — уточнила она, сев у моих ног, и принялась растирать их, чтобы согреть.

— Больше не бьётся, — ответил я с той же улыбкой и перевёл взгляд на Лили. Моё сердце остановилось почти одновременно с её. Интересно, я уже такой же бледный? — У меня мало времени. Скоро все заметят, что я… неживой.

— Ты не неживой, милый, — строго возразила Роберта. — Ты — немёртвый. Неживыми и обычные люди бывают. А ты живой, самый что ни на есть живой. Жизнь — это ведь не просто наличие какой-то мышцы в груди, которая умеет сжиматься и кровь качать. Жить — это иметь сердце, которое чувствует. Твоё чувствует, я знаю.

— Я бы хотел остаться. На похороны, — прошептал я, переводя взгляд на Роберту. Говорить было так же сложно, как и двигаться. Даже мысли в голове не хотели сосредоточиться на чём-то определённом и хаотично прыгали с одного на другое. — Хочу проводить.

— И проводишь, — сказала она тоном, не терпящим возражений.

— Меня заметят, — указал я на то, что меня волновало, потому что, очевидно, она не понимала моих опасений.

— В лоб получит каждый, кто заметит. Лично стукну, — воинственно заявила она, снова пытаясь очистить моё лицо от крови, и я не удержался от благодарной улыбки. Мне было плевать на росчерки алого на лице, но сам жест мне нравился.

— Это кощунство? — спросил я. — Кощунство, что её больше нет, а я всё ещё могу улыбаться?

— Нет, милый, — улыбнулась Роберта тенью моей собственной улыбки, полной горечи и печали. — Это жизнь. Что бы ни произошло, она не стоит на месте, движется вперёд и увлекает нас за собой, даже если каждый новый день будет казаться нам кощунством.

Похороны Лили состоялись в непозволительно солнечный день: настолько яркий и искрящийся, что он никак не сочетался с туманом внутри меня. Вопреки всем правилам обряда, я настоял, чтобы на голове у неё был венок из полевых цветов, хотя прекрасно понимал, что зима для них не сезон. Роберта поддержала меня, и, Тьма её знает где, их раздобыла. На Лили был венок, который я сделал сам, старательно переплетая стебли и поминутно проверяя, чтобы не ошибиться с размером. Все косились на нас, явно не одобряя, но мне было плевать, и Роберте, кажется, тоже. Она стояла с такой прямой спиной, что я не сомневался: действительно даст в лоб каждому, кто сунется читать нам нотации. Священник, который вёл обряд, то и дело оборачивался на меня, озарял себя знамением Света, икал, отворачивался и снова смотрел на меня. Я окинул его безразличным взглядом, прикидывая степень его опасности для меня, и потерял к нему всякий интерес. Очевидно, он был знаком со мною раньше и по цвету кожи догадался, что за человек перед ним, но что он мог мне сделать? Даже если бы сейчас меня потащили на костёр, я бы не сопротивлялся. Самое страшное, что со мной могло произойти, уже случилось. Сердце в груди было разорвано в клочья, и это не фигура речи, к которой привыкли дышащие. Я чувствовал, как некроз ползёт по этим ошмёткам, поглощая их, разрастаясь и жадно пожирая меня. В общей сложности у меня остался, наверно, месяц. Может, больше — спасибо зиме и холоду. Но скоро я превращусь в труху, если не поспешу назад. Спешить же совершенно не хотелось. Хотелось лечь рядом с Лили и позволить закопать себя в мёрзлую землю. И будь что будет.

После похорон я попрощался с Робертой. Она пыталась меня удержать, но я покачал головой. Возможно, если бы сердце не остановилось и не разорвалось, я бы мог остаться на какое-то время. Теперь это было невозможно. У меня всё ещё было задание Проклятого Короля, которое я не знал, должен ли выполнять, и письмо из Ордена «Пропал без вести». Мне очень хотелось понять, где именно я пропал без вести. В каком сражении? На каких границах? И, клянусь своей памятью о Лили, если это немёртвые виноваты в моей смерти, то я сотру их с лица земли, предоставив Ордену все карты на руки. Если бы я не пропал тогда, Лили бы не потеряла отца, не отправилась бы его искать и не бегала бы через ледяную речку на встречи с ним. Мне было уже всё равно, кто в этом виноват: дышащие, немёртвые. Любого найду и сотру в порошок. Не-на-ви-жу.

Алая поволока поползла по глазам, и я поспешил погасить её, пока никто не заметил. Достаточно и моего мертвенно-бледного цвета лица, чтобы обратить на меня излишнее внимание.

— Но ты ведь ещё вернёшься? — с надеждой спросила Роберта, и я снова покачал головой.

— Не знаю, — честно признался я. — Пока я ещё могу задержаться здесь, хочу найти того, кто меня… — я запнулся и поднял руку к шее. Точно, она ведь до сих пор не знает, что со мной случилось. Лили я тоже не стал этого рассказывать. — Меня убили со спины, перерезали горло. Это та причина, почему я проснулся, — объяснил я ей, и Роберта побледнела, сравнявшись цветом кожи со мной.

— Кто? — спросила она одними губами.

— Ещё не знаю, — ответил я и пообещал: — Но узнаю. В безмозглую нежить превращусь, но найду, догоню и сам глотку перегрызу. Не успокоюсь без этого. — Глаза сверкнули красным, но Роберту это явление уже не пугало. Ну, светятся у её сына глаза, да и пусть светятся. Мало ли у кого и что светиться может?

— А это не могли быть… — начала она и запнулась.

— Немёртвые? — закончил я с улыбкой за неё. — Я уже думал об этом. Некромантам не известны случаи, когда немёртвые просыпались бы от того, что их убили другие немёртвые. Но со мной постоянно что-то идёт не так, и я уже и сам не знаю, что думать. — Я коротко рассказал ей про эксперименты над телами рыцарей, о результатах этих экспериментов, о том, что немёртвых рыцарей не бывает, а также о том, как случайно уничтожил несколько своих товарищей тем, что скрыл свою природу. Зачем-то следом рассказал про Матильду и её историю, её предостережение о том, что мать не примет немёртвого ребёнка; как убил её и пообещал на могиле, что если столкнусь с тем же самым, то разорву и свои щёки.

— Не надо, — с самым серьёзным видом попросила Роберта, проведя руками по моему лицу. — У тебя отличные щёки, мне очень нравятся, сохрани их для меня как можно дольше.

Я тихо рассмеялся и положил свои руки поверх её, крепче прижимая к своему лицу. К глазам снова подступила красная пелена — та, другая, — но на этот раз мне удалось сдержать её. Хватит крови на моих щеках.

— Спасибо, — прошептал я с искренней благодарностью, позволив ей обнять себя на прощание и даже в мыслях боясь назвать её матерью. Роберта. Пусть будет Роберта. Так легче уходить.

Покинув дом Роберты поздно вечером, я накинул капюшон на голову, чтобы скрыть свою неестественную бледность, и направился в тот самый храм, где проходила поминальная служба Лили. Я уже не был уверен, что успею выполнить миссию, с которой меня сюда отправил Король, и решил продолжить заниматься своими делами, параллельно посматривая, смогу ли я сделать и основное. В конце концов, одной из поставленных передо мной задач было «втереться в доверие» к святым отцам. Вот я сейчас и вотрусь. Потребуется — вотрусь клинком под рёбра. Мои размышления царапнула мысль, что Лили, наверно, не хотела бы, чтобы я резал направо и налево дышащих в столице, но… Лили больше не было, а вопросы у меня остались.

Священник, который провожал Лили в последний путь, обнаружился там, где я и рассчитывал его найти: стоял перед алтарём на коленях, трясся и читал молитвы, словно силы Тьмы уже окружили его со всех сторон. Аккуратно ступая, я бесшумно приблизился к нему и присел на скамье в первом ряду, как послушный прихожанин, явившийся помолиться.

— Свет первозданный, спаси и сохрани нас, — судорожно шептал он, осеняя себя знамением Света, — детей твоих в мире Мрака и Тьмы озари сиянием своим, стирая тени наши, и прости нам, коли будем Тьмою соблазнены, разыщи нас в мороке обманном, не оставь нас без луча путеводного, проведения твоего…

Я чуть слышно хмыкнул, борясь с желанием посоветовать священнику просто носить с собой фонарь, если он так боится остаться в темноте. Но хмыкнул я, видимо, недостаточно тихо, потому что он застыл и замолчал, прекратив перебирать чётки. Сутулая спина замерла, не закончив последний поклон.

— Доброй ночи, святой отец, — поприветствовал я его, откидывая капюшон, раз уж он всё равно меня заметил.

Священник снова затрясся всем телом и медленно на четвереньках повернулся ко мне, дрожащими руками выставив перед собой символ веры, висевший на груди.

— Это храм Света, исчадие Тьмы! Побойся кары его, ты не можешь находиться здесь, — прошептал он, заикаясь и трясясь как лист на ветру, и принялся чертить рукой перед собой знаки Света. — Изыди, изыди.

— Сожалею, но я не религиозен. — Я покачал головой, показывая, что никуда изыдить не собираюсь. Во всяком случае, пока не узнаю всё что хочу. — По мне, что Тьма, что Свет — две стороны одной и той же медали.

Кажется, в Некросити тоже есть какой-то культ, но я понятия не имел, где он базируется и чем занимается. Как-то моя сфера деятельности никогда напрямую не пересекалась с деятельностью культа.

Опираясь на алтарь, священник кое-как поднялся на трясущихся ногах. Его колени дрожали так, что вся его фигура ходуном ходила, и я несколько обеспокоился его состоянием: если его хватит удар раньше, чем он ответит на мои вопросы, будет печально.

— Мы здесь одни? — уточнил я, чтобы знать, к чему готовиться в случае чего. Он затравленно и красноречиво огляделся вокруг. — Значит, одни. Вы ведь знаете кто я, не так ли? — спросил я, решив не трепать ему нервы попусту и сразу переходя к делу.

— Ты нежить проклятая, вот ты кто! — воскликнул он, переходя на фальцет. Маленькие глазки, округлившиеся от страха, бегали из стороны в сторону в поисках выхода. — Я сразу понял это, ещё днём понял, когда бедная мисс Лили здесь лежала в неподобающем виде. Это ведь ваших рук дело? — Начав меня обвинять, он, очевидно, почувствовал себя в своей тарелке, так что даже дрожать начал куда меньше.

Я прищурился. По губам поползла усмешка.

— В неподобающем виде? — почти прошипел я, поднимаясь с места. Священник икнул и снова сполз на пол. — И что же вы подразумеваете под неподобающим видом? — почти ласково уточнил я, хотя и так знал ответ. Священник заворожённо смотрел, как я медленно приближаюсь к нему. Он отчаянно пытался что-то сказать, но выходило только бульканье. Зато его дрожащая рука, которой он не совсем успешно указывал на свою голову, была довольно красноречива. — Цветы, да? Вас смутили цветы? — Я улыбался.

— Вы не можете ступить на святую землю! — в отчаянии воскликнул он, когда я приблизился к ступеням возвышения, на котором был установлен алтарь. Я всё же остановился, задумчиво посмотрев на них. Святая земля, да? Клинки рыцарей вполне можно было назвать святыми. Во всяком случае, материал, из которого они были сделаны, был вполне способен убить немёртвых. Но он причинял мне дискомфорт, только если касался голой кожи. В плотных кожаных перчатках я легко мог коснуться лезвия. А там, где рукоять была перемотана полосками кожи, вполне мог держать его и голыми руками. Если здесь на ступенях использован тот же материал… что ж, будем надеяться, что у моих сапог достаточно толстая подошва.

Священник уже почти успокоился и обрёл суровый вид, увидев мою задумчивость, даже готовился встать и обрушить на мою голову новую порцию проклятий, когда я поднял ногу и осторожно поставил её на первую ступень. Ничего. Ступень и ступень.

— Да нет, могу. — Хмыкнув, я медленно поднялся к алтарю и встал прямо напротив священника, у которого на глазах буквально рушились все догмы, которым учили его в Ордене. Он чуть ли не рыдал, глядя на меня снизу вверх. Даже за свой символ веры больше не цеплялся, видимо, понимая, что это не сработает против меня. Впрочем, я подозревал, что этот кругляк с вырубленными на нём знаками Света, скорее всего, тоже из того самого святого металла, что и мечи рыцарей, и будет неплохо не выпускать его из виду. Сам-то я пришёл сюда почти безоружным. Так, пара кинжалов на поясе.

— Ну и где ваша хвалёная кара? — абсолютно спокойно спросил я. — Где молния, луч света или что у вас там в арсенале? Где что угодно, что должно было поразить меня на месте и сжечь дотла? — Священник отчаянно помотал головой. Он не знал. Я понимающе кивнул. — Скажите, святой отец, у вас есть дети? Нет? Тогда вы не поймёте, почему цветы украшали её голову и почему это было важным. Хотя ответ прост: она их любила. Так почему бы мне не надеть на голову моей дочери корону из цветов в последний день, когда я её увижу?

— Она не ваша дочь, — почти провыл священник, и я едва не ударил его за наглую ложь. Но он продолжил, и я понял, что он имеет в виду: — Вы не можете быть им. Не можете быть Виктором. На его плечи была возложена святая миссия, он бы не вернулся сюда таким. Не вернулся бы. — Не выдержав напряжения, он всё же разрыдался, сидя на полу.

— А кто же я, если не он?

— Я не знаю, не знаю. Нежить проклятая, влезшая в его тело, демон тьмы, исчадие мрака. Кто угодно, но только не он. Виктор не мог вернуться нежитью, ведь он рыцарь, Свет защитил бы его от такой участи.

— Могу огорчить, — прошептал я. — Я вернулся. Вернулся к дочери, которую не видел долгие годы. Мне плевать на Свет или на Тьму, я бы вернулся к ней и с того света вопреки чужой воле… впрочем, можно сказать, что так и случилось.

— Но мы заботились о ней, заботились так, как могли…

— Если бы вы заботились о ней, то сегодня я не провожал бы её здесь в последний путь, не нашёл бы в таком плачевном состоянии неделю назад, никогда бы не встретил у границы мира немёртвых, потому что вы бы её туда не подпустили даже близко и совершенно точно не сделали бы её круглой сиротой, — холодно перечислил я. — Заботились? Да от вашей заботы люди дохнут, святой отец, вы знаете это?

— Виктор, Виктор, послушайте. — Он вцепился в меня, стоя передо мной на коленях. — Вас ещё можно спасти, очистить, вы пройдёте через возрождение и…

— Возрождение? — хрипло рявкнул я на пределе возможностей связок, алая пелена опустилась перед взором, и я знал, каким яростным огнём пылают мои глаза. Я развёл руки в стороны, демонстрируя себя во всей красе: — Вот он я — ваше хвалёное возрождение. Буква по букве. Что, не нравлюсь?

Я поймал его за шкирку и закинул на алтарь, вжимая в него спиной, а после сорвал символ веры с его шеи и отшвырнул в сторону. Сквозь тонкую кожу городских перчаток ладонь ощутимо обожгло, но слишком слабо, чтобы остался хотя бы блеклый след. Да уж, действительно из того же материала. Остаётся вопрос: есть ли у него здесь под рукой ещё что-нибудь подобное?

— Итак, вы ответили на мой первый вопрос: вы меня знаете, — прошипел я ему прямо в лицо, так что видел отблеск своих глаз в глубине его зрачков. — Второй вопрос: что вы знаете о том, что со мной произошло?

— Только то, что вы сами мне рассказывали, — сипло провыл он. Я чуть припустил шею священника, чтобы не задушить его раньше времени, не забывая следить за его руками.

— Когда? — требовательно уточнил я.

— На исповеди. Я не могу рассказать, ведь таинство исповеди…

— Прекрасная заученная фраза священного писания, которая, бесспорно, много раз позволяла вам уходить от ответа, — оборвал я его. — Вот только не сработает: исповедь была моя, так что никакого таинства. А если бы и было, то плевал я на него.

Прижав его сильнее, я добился-таки внятных объяснений. Исповедь состоялась в тот же день, когда меня видели в столице в последний раз. Мне предстояло выполнить очередное задание Ордена, поэтому я пришёл сюда — в ближайший от дома храм, куда приходил регулярно, желая получить благословение. Я рассказал, что епископы нашли способ внедрить лазутчиков в стан врага, дабы они изнутри истребили немёртвых. Я был первым, кого было решено послать. Опытный образец.

Я задумался на мгновение, вспоминая, что на поле боя лихо прикрывался как врагами, так и неугодными мне немёртвыми. Могло ли это быть не чертой моего собственного характера, а просто частью вложенной в меня епископами программы?

— Кто был помимо меня? Кто остальные лазутчики? — спросил я, перебирая в голове всех, с кем был знаком в армии Тьмы. Кто ещё из них бывший рыцарь?

— Я не знаю, — покачал головой священник.

— А кто знает?

Он попытался пожать плечами, придавленными к алтарю.

— Я не знаю. Возможно, в Епархии есть какие-то отчёты, но…

— Где находится Епархия?

— В центре города. По правой улице от дворца, — мрачно ответил он. — Но там прекрасная охрана. Вас убьют, Виктор, если вы туда сунетесь.

— Значит, ваши мечты об очищении моих души и тела сбудутся, — резонно заметил я.

— Виктор, остановитесь, — снова взмолился священник. — Вы не понимаете…

— Нет, это вы не понимаете, — возразил я. — Вы не понимаете, как становятся немёртвыми, не так ли? Я вам расскажу. Чтобы проснуться, нужно иметь жажду достичь цели. Безумную, неуёмную, такую, что не даст покоя, не даст покинуть этот мир и снова вернёт к жизни. Такая цель существует всего одна: чистая, ничем не замутнённая ненависть к своему убийце. Эта жажда мести не даст вам спокойно лежать, она будет толкать вас по жизни дальше, биться в вас вместо пульса. Я точно знаю, что меня убили, святой отец, убили подло, со спины. И я хочу знать: кто и почему?

— И что вы сделаете, когда найдёте ответы на все свои вопросы, Виктор? — спросил священник.

— Угадайте, — прошептал я.

Я уже собирался отпустить его, когда священник, всё же изловчившийся стянуть у меня один из кинжалов, неумело замахнулся на меня, но я перехватил его руку. Убить меня этим кинжалом было нельзя, но обойдусь без лишних дырок. С моим телом всё и так уже плохо, пусть это пока и не заметно. Из-за разорвавшегося сердца некроз уверенно копошился внутри, и мне даже казалось, что он пожирает не только моё тело, но и что-то ещё более важное, что-то нематериальное, о чём так любили говорить священники.

— Хорошая попытка, — похвалил я его. — Но бесполезная. Я слишком хорошо обучен и вашими, и нашими.

— Вы убьёте меня? — спросил он, и я покачал головой.

— Торопитесь на тот свет? После моего ухода можете хоть сразу бежать в Епархию и трубить тревогу, мне всё равно, но пока я не выйду за дверь, лежите смирно, иначе из вашей груди я сделаю ножны для этого кинжала, который вы так неосмотрительно вытащили. Прощайте, святой отец.

И я покинул храм, снова скрывая лицо капюшоном.

У меня не было причин медлить и не торопиться в Епархию, поэтому по снежным крышам, скрывающим звук моих шагов, я осторожно пробрался на чердак одного заброшенного дома на окраине, в котором спрятал свою экипировку. Нарвим пыталась всучить мне в дорогу набор разведчика, но я отказался, вместо этого упаковав своё снаряжение капитана. В плотном кожаном доспехе гвардейца мне было куда привычнее, чем в лёгком тканевом одеянии, пусть в своём светло-сером зимнем варианте оно и обеспечивало лучшую маскировку. Прикрепив к поясу меч рыцаря и разместив на теле все кинжалы, я вышел из укрытия. По счастью, ночь была безлунной, потому что из-за снега и без того было слишком светло, так что даже с моей позиции на окраине города хорошо просматривался королевский дворец и нужное мне направление. До своей цели я добрался спокойно и без приключений, не попав на глаза городским патрулям. Епархия действительно хорошо охранялась, но главным образом охрана была ориентирована на дышащих. Я бы не сказал, что сильно превосходил по своим возможностям обычного человека, но всё же был несколько сильнее, ловчее и… не так подвержен эмоциям, которые толкали на ошибки. Однако доставать меч и вступать в открытое противостояние с кем-то я не рискнул: патрули обходили территорию слишком часто, чтобы убийство кого-то осталось незамеченным: они неминуемо обнаружат или тела, или следы крови на снегу.

Понаблюдав какое-то время за движением патрулей по периметру Епархии, я выбрал подходящий момент и проскочил сначала к стене, а потом к маленькой неприметной двери, которую вскрывать пришлось в три подхода, бегая между укрытием и дверью, чтобы остаться незамеченным. Оказавшись внутри, я огляделся, спрятавшись в нише, где было достаточно темно: ну и где здесь библиотека? Хотя вряд ли мне нужны простые книги, которые стоят на всеобщем обозрении. Скорее, мне нужен был архив. А где у нас архивы? Матильда хранила свои записи поглубже в подземельях, но это не значило, что здесь будет так же. Однако это была лучшая позиция, чтобы начать свои поиски. Мне было необходимо только проникнуть туда, а дальше дело за малым. Мне не требовалась еда, я не нуждался в отдыхе и неплохо видел в темноте. Достаточно просто проникнуть внутрь, и я могу провести там хоть неделю, не выползая, пока не изучу всё.

Пришлось поплутать, пока я не добрался до прохладных сухих подземелий. Охрана внутри была действительно что надо. Кроме того, я потратил изрядное количество времени на поиск подходящего входа. Потом по моим ощущениям я потратил около трёх дней, блуждая в темноте в поисках архива, который в конце концов обнаружился именно здесь. Замок на двери был мудрёным, но не то чтобы слишком сложным. Плотно закрыв за собой дверь и снова заперев замок на всякий случай, чтобы проникновение не обнаружили слишком рано, я обречённо огляделся вокруг.

— Свет проклятый, — прошептал я, оценивая фронт работы. Тьма вокруг была кромешной, так что я определённо переоценил остроту своего зрения. — Да я здесь до конца времён ковыряться буду.

Архив был огромным, с множеством длинных стеллажей, заставленных книгами, папками, свитками, какими-то коробками, оружием и артефактами. Хлопнув по карманам, я нашёл при себе только одну свечу. Идеальным кошачьим зрением немёртвая жизнь меня как-то не наделила: в такой темноте я мог ориентироваться, а не читать. Решив приберечь освещение на крайний случай, я отправился обойти свои новые «владения», всё больше убеждаясь, что без архивариуса здесь не обойтись.

Я забрался уже довольно глубоко в архив, когда услышал голоса и звук проворачиваемого ключа в замке. Судя по шагам, их было двое. Не военные. Скорее, клерки. Или как их тут называют?

— Тьма их всех поглоти, брат Уорен, я всегда говорил, что Виктор не годится для этой миссии. Он слишком… слишком… слишком мягкий и своенравный разом. Нужно было выбрать для этого кого-то более жёсткого и дисциплинированного.

— Тьма и так их всех давно поглотила, брат Алекс, так что лучше проливай на них Свет, — отозвался тот, кого назвали братом Уореном. — И ты прекрасно знаешь, почему Виктора выбрали для этой роли. Жребий пал на него, а значит — это была его священная миссия.

— Но он вернулся, хотя не должен был даже вспомнить, кто он есть, — возразил брат Алекс.

— А так же был единственным из первого поколения, кого мы смогли поднять, — наставительно отозвался брат Уорен. — А ежели вернулся, тому была веская причина. Не думаете же вы, что мы единственные, кто пытается внедрить своих людей в стан врага? Проклятый Король наверняка строит такие же планы.

— Полагаете, что Виктор мог оказаться тем, на кого жребий пал дважды?

— Полагаю.

Я мысленно поаплодировал брату Уорену: не в бровь, а в глаз. Умный мужик.

Ориентируясь на неверный отблеск свечи, которой они освещали себе путь, я медленно сдвигался по архиву, стараясь не попасть им на глаза, но и не теряя их из виду. Уж больно интересный разговор они вели.

Уверенно добравшись до нужного им стеллажа в глубине архива, два пухлых священника остановились.

— Это здесь, брат Алекс. — Брат Уорен осветил свечой содержимое полок.— Возьмите вот этот прибор, а я возьму пробирки с кровью. Нужно торопиться: епископ не любит ждать.

Прогудев что-то согласное, брат Алекс стащил с полки нечто, своим внешним видом напоминавшее ежа из-за количества металлических трубок, охнул под его весом и медленно поплёлся на выход. Брат Уорен нёс куда более лёгкий и удобный чемоданчик, освещая путь себе и брату Алексу свечой. Они ушли и снова заперли меня, а я подошёл к стеллажу, желая посмотреть, зачем они приходили. «Восставшие: п 1.5.4» — гласила табличка, прикреплённая к стеллажу. Я зажёг свою свечу, выбрал наугад первый попавшийся талмуд и погрузился в чтение. Уже через несколько минут я понял, что попал туда, куда мне было нужно.

В хрониках архива немёртвые значились как «восставшие». В это же понятие у Ордена входила и нежить, которая описывалась как побочный продукт существования немёртвых, что, в общем-то, так и было. Равно как некроманты отлавливали рыцарей, пытаясь их изучать, Орден ловил нас, занимаясь тем же. Вот с той лишь разницей, что они изначально знали о немёртвых больше, чем мы о них. Перебирая архив, я спешно выискивал подходящую информацию, бегло читая книги и документы, пока моя свеча давала свет. Ректор Карвиус, когда говорил, что не было времён без противостояния Тьмы и Света, не знал, о чём говорит. Такие времена были. Но вряд ли их можно было назвать светлыми: дышащие беспощадно резали друг друга сами, без нашей помощи, дрались между собой за каждый клочок земли, как дикие звери, и всё время при помощи алхимии и инженерии изобретали какое-нибудь особенное оружие, которое могло бы противостоять врагу. Продолжалось это до тех пор, пока после колоссальных потерь в одном из противостояний кто-то не замахнулся на идею воскрешения, минуя постулаты Света. Было много неудач, потом вроде бы процесс наладился, а потом уже не одно государство, а сразу несколько начали поднимать своих мертвецов. Затем кто-то из алхимиков, слишком ленивый, чтобы подолгу возиться с каждым отдельным трупом, который ему приносили, изобрёл мутаген, который был способен сам поднять человека, убитого насильственной смертью на поле боя. Это и было началом конца старого мира. Мутаген в своём носителе действовал так, как и задумывалось тем алхимиком. Он самостоятельно поднимал убитых солдат прямо на поле боя, но оказалось, что он способен передаваться их потомкам самым естественным для дышащих способом, и дети носителей мутагена тоже оказались им заражены. Однако дети, в отличие от родителей, если погибали от чьей-то руки, то просыпались уже не такими безвольными игрушками, какими были их отцы. Мутаген кочевал из тело в тело, распространяясь по населению, продолжая адаптироваться и видоизменяться. И через какое-то время начала появляться не простая нежить, а первые немёртвые: такие, какими их знали сейчас.

Историю становления немёртвых я уже не стал читать: этого добра мне и в Академии рассказали предостаточно. Собрав в заплечный мешок всю информацию о создании немёртвых, я начал искать здесь информацию о себе. Должна быть. И действительно: скоро я нашёл папку со своими именем. Здесь было написано обо всём: о моих родителях, жене, дочери. Все мы были «чистыми носителями», и я понял, по какому принципу выбирались рыцари Света и почему из них не получались немёртвые: ничего сверхъестественного не было, задачка оказалась настолько простой, что просто никто не догадался. Никто из рыцарей не был носителем мутагена, а значит не мог и подняться. Браки рыцарей строго согласовывались с епископами, здесь было и разрешение на мой брак с Амелией. Тьма их знает, что бы они с ней сделали, если бы я выбрал себе в жены неподходящую девушку. Просто не дали бы благословения и убрали бы её, если бы я настаивал? Лили, тоже как чистый носитель, не просто так получила место в женской школе Ордена: на неё имелись свои планы, даже жениха ей подобрали. Но пневмония и тяжёлые осложнения перечеркнули всё, и её сбросили со счетов. Возможно, она прожила бы и дольше, вот только епископы решили больше не тратиться на дорогостоящее лечение. В мире пока что было ещё предостаточно чистых носителей, чтобы можно было не переживать из-за смерти одной девочки. Мутаген хоть и распространялся, но довольно медленно и локально из-за традиции получать благословение на брак не только среди рыцарей, но и среди простого населения. А святые отцы, сидящие по храмам в каждом поселении, тщательно следили, чтобы чистые носители не сочетались священными узами с носителями мутагена, ненавязчиво раздавая родителям рекомендации, кого и с кем следует обвенчать.

Простой же была и причина почему немёртвые не получались, если их убивали другие немёртвые. Мутаген, по вложенной в него программе, не расценивал немёртвых как агрессоров и не срабатывал в таких условиях. Это было сделано алхимиками прошлого с целью защиты: чтобы восставшие не могли плодить себе подобных через убийство.

Покопавшись ещё, я нашёл данные и том, что со мной произошло. Молодой амбициозный рыцарь Света, потерявший жену, которую он горячо любил, без оглядки согласился участвовать в сомнительном проекте Епархии. Ему не объяснили, что именно с ним сделают, а просто сказали, что отправят в составе группы на задание под кодовым названием «Адам», с которого он, возможно, не вернётся живым. Удостоверившись, что в случае чего о его дочери позаботятся, он согласился. А после ему ввели новый вид мутагена, разработанный на основе существующих немёртвых, дождались, пока он подействует, перерезали горло, как собаке, и выкинули близ границы, где на него быстро наткнулись искатели. Вот и вся история.

На бумаге план Епархии выглядел прекрасно: запустить в стан врага крысу, которая перегрызёт всех остальных. Они ждали от меня результатов, но не получили. Разведка с границы приносила отчёты, что да, меня видели, да, я беспощаден к немёртвым, но... и к рыцарям тоже. Святые отцы забыли, как именно действовал мутаген не с физиологической точки зрения, а с психологической: я проснулся не от желания перерезать всех немёртвых, я проснулся потому, что хотел перерезать глотку своему убийце — одному конкретному лицу, чьего имени не помнил. Но чем больше я читал, тем больше глоток появлялось в моём списке.

Решив, что проект провалился, в Епархии сделали работу над ошибками и запустили проект «Адам-2», информацию по которому я нашёл на соседнем стеллаже. С кандидатами была проведена та же подготовительная работа, что и со мной, вколот несколько изменённый мутаген, теоретически позволяющий сохранить часть воспоминаний, которые могли быть инициированы особым предметом, его разведчики должны были подкинуть им под самый нос на границе. Но, к огромному сожалению Епархии, почти никто из второго поколения по неизвестным причинам не проснулся. Я хмыкнул, варианта было всего три: либо мутаген подействовал не так, как ожидалось, либо подопытные в момент смерти не поняли, что с ними произошло, либо были на всё согласны и просто не испытали того чувства мести, которое жгло меня самого изнутри. Двух следующих кандидатов, которым всё же повезло (или нет) продрать глаза после мутагена, я знал лично. Первого звали, кажется, Крок. На редкость бесполезный тип, который мне не понравился сразу. Очень неплохо махал мечом, но было в нём что-то такое, отчего я быстро прибил его руками рыцарей, когда подвернулась возможность. Мне тогда ещё показалось странным, как рыцари отреагировали на смерть одного из немёртвых, но… похоже, не показалось. Видимо, ребята были в курсе, кого именно я насадил им на клинки. Вторым был Паскаль, который действительно служил некоторое время на флоте, а потом попал в рыцари, когда его родная деревенька подверглась нападению. Что ж, не зря, значит, я его вспоминал. Бросив досье всех участников проектов «Адам» и «Адам-2» в мешок, я быстро пролистал наработки по грядущему «Адам-3» и швырнул их туда же. Проект ещё находился в разработке, страницы были новыми и свежими, и его отсутствие заметят быстро, но я тут столько неразберихи уже навёл на полках, что любой, кто достаточно часто подходит к этому стеллажу, сразу поймёт, что здесь копались.

Моя свеча догорела и погасла, устремив вверх длинный тонкий шлейф дыма. Я бы с удовольствием поковырялся здесь ещё: поискал бы информацию о том, из чего ковались мечи рыцарей, что делали с самими рыцарям, почему части их тел не подходили для пересадки, попытался бы найти что-то о Проклятом Короле, нашёл бы состав Епархии, чтобы потом скрупулёзно вычёркивать оттуда каждого, кого убью... Но я решил, что пора уходить: без свечи я как без глаз. Я закинул на спину мешок, который ощутимо потяжелел, и подумал, что взял слишком много. Когда ключ снова провернулся в замке, я двинулся к выходу. В архив вернулись уже знакомые мне брат Уорен и брат Алекс. Их быстрые шаги рассекли тишину архива.

— Невозможно, чтобы он уже был здесь! — горячо воскликнул брат Алекс, в руках которого снова был тот самый механизм, напоминающий ежа. Он запыхался, спеша со своей нелёгкой ношей. — Ваша поисковая машина, верно, сломалась, покуда стояла здесь в темноте и пыли.

— Маловероятно, — мрачно отозвался брат Уорен.

— Но его бы кто-нибудь заметил, — настаивал на своём брат Алекс. — Я понимаю, что брат Антонио напуган его появлением в своём храме, а ваша машина активно указывает на Епархию, но Виктор не мог проникнуть сюда. А как же патрули? Ни одна живая душа не пробралась бы мимо них.

— В том-то и проблема, что он не живая душа, — возразил брат Уорен. — Как вы и сказали ранее, Виктор был крайне своевольным. В его характере было пренебрегать правилами безопасности и действовать вопреки утверждённым рекомендациям. Именно поэтому он и был выбран. Саботажник, постоянно сомневающийся в приказах и вечно ищущий крупицы Света даже в тех, кто давно поглощён Тьмой. Не забывайте и то, что он единственный, кто встал из первого поколения — это должно что-то значить.

Я усмехнулся, поскольку они снова говорили обо мне: какая прекрасная характеристика. Они выбрали для проекта «Адам» не просто отчаявшегося мужа, который был согласен на всё, лишь бы заглушить горечь потери. Они без сомнений выбрали того, кто может умышленно пойти поперёк приказам. Умно. Интересно, чем они привлекли остальных?

Я заинтересовался механизмом, который нёс брат Алекс. Очевидно, с его помощью каким-то образом можно производить поиски и довольно точные, учитывая, что они знали, что я в Епархии. Брат Уорен нёс чемоданчик с кровью, следовательно, она играла какую-то роль в поисках. Но времени искать ещё и эти сведения у меня не было. Я бы с удовольствием прижал этих двух толстячков к стене и выпотрошил из них всё, что они знали, но не сомневался, что по тревоге уже подняли всю охрану и она рыщет в поисках меня по всех Епархии. Во всяком случае, я сам сделал бы именно так, если бы узнал о проникновении лазутчика. Так что придётся просто удовлетвориться простым знанием, что у Епархии есть возможность поиска, и быть предельно осторожным. Кроме того, сейчас они подойдут к стеллажу и увидят, что там копались, поэтому надо было срочно уходить. Я пропустил святых отцов к тому месту, куда они спешили, и бесшумно двинулся к выходу, поправив лямку мешка, который непривычно оттягивал плечи назад. Ключ святые отцы по своей глупости оставили в дверях, поэтому я без зазрения совести запер их, не интересуясь, как скоро им удастся выбраться. Ключ я выкинул в противоположном направлении от того, куда собирался. Идти тем же путём, каким я добрался сюда, было безумием, поэтому я начал искать дорогу вниз, поминутно прислушиваясь. Вдыхать запахи, чтобы понять, какой коридор использовался давно, а какой — совсем недавно, я не рискнул. В груди и без кислорода было всё плохо. Я осторожно продвигался вперёд, полагаясь только на свои глаза, уши и чутьё, а также на ветерок, который едва заметно скользил под самым потолком, и скоро добрался до нижних уровней подземелий, связанных с канализацией. Здесь было довольно сыро, поэтому я рискнул вдохнуть воздух и тут же скривился: пахло тиной, плесенью и грибком — нужно было выбираться как можно быстрее, пока я не превратился в желе. Я не знал, куда меня приведёт эта дорога и который сейчас час, поэтому аккуратно заглядывал за каждый люк, который встречался мне на пути, чтобы случайно не наткнуться на кого-нибудь. Наконец, спустя некоторое время, мне удалось добраться до широкой сливной трубы где-то за городом. Решётка заледенела, не желая открываться и выпускать меня, но я всё-таки сумел выбить её и выбрался под слабые солнечные лучи короткого зимнего дня. Мои ноги промокли, а сапоги требовалось заменить, если я собирался ходить самостоятельно и в дальнейшем, поэтому я подкараулил какого-то бродягу, оглушил и раздел, оставив валяться в снегу почти голым. Кажется, это было опасно для его здоровья, но возиться с ним было совершенно некогда. Время играло против меня.

Чужие сапоги оказались мне великоваты, но я не счёл это проблемой. Я был гвардейцем, который должен был беречь своё тело в первую очередь для того, чтобы продолжать оставаться на поле боя. А неаккуратное ношение обуви могло уничтожить кожные покровы на ногах быстрее, чем любой клинок рыцаря, поэтому я давно привык тщательно обматывать ноги полосками ткани. Разорвав рубашку бродяги, я сделал себе новые портянки и перемотал ноги так, чтобы сапоги не елозили по ногам, ничего не пережимали и не давили. Переодевшись, я снова направился в город. На чердаке дома на окраине остались мои вещи, среди которых был и портрет, который я был не готов оставить здесь. Я беспокоился, что охрана улиц будет усилена, но все патрули как будто стянули к Епархии, беря её в оцепление в попытке не упустить меня.

— Идиоты, — пробормотал я, без проблем добравшись уже в сумерках туда, куда хотел. Фонари ещё не зажгли, и я никем не замеченный добрался до цели пешком по улицам, потому что с тяжёлым заплечным мешком прыгать по скользким крышам было невозможно.

Оседлав своего спрятанного спутника, я пустил его галопом обратно. Домой.

Я уже был на границе, когда дорогу мне преградил патруль немёртвых. Это совершенно точно были гвардейцы, но было неясно, какого Света их погнали на такое задание. Впрочем, они озвучили причину сами. Их командир вышел вперёд, скидывая капюшон, и я узнал Паскаля.

— Волей Проклятого Короля вам приказано сложить оружие и следовать за нами в Хладные чертоги.

Вот оно что. Вид у Паскаля был мрачный и решительный, не оставлявший сомнений, что всё крайне серьёзно.

— В Хладные чертоги я пойду и так, можешь сопроводить меня, капитан, — откликнулся я.

— Майор, — поправил он, и я приподнял бровь: они даже майоров гоняют на поиски меня? Откопали Матильду, не иначе. — А также мы должны произвести обыск.

Я спрыгнул со спутника на землю и обнажил меч.

— Как я уже сказал, в Хладные чертоги я собираюсь и так. А что касается обыска, то он невозможен, но вы можете попытаться, ребята.

— Как старший по званию… — начал Паскаль, но я его оборвал:

— Это ещё не доказано.

Учитывая уровень секретности, с которым я работал, и поставленные передо мной задачи, по военным меркам меня вполне можно отнести и к старшему офицерскому составу.

Паскаль на мгновение растерялся, а потом подал знак своим гвардейцам. Обнажив мечи, они двинулись на меня. Поднырнув под удар первого, я контратаковал второго, отрубив ему руку. Гвардеец взвыл и отскочил от меня, сбивая с ног своего товарища, как раз тогда, когда тот готовился нанести удар. Следующему я просто снёс голову, пока он слишком медленно замахивался на меня. Пришлось перерубить ещё парочку немёртвых, прежде чем Паскаль отозвал их, с перекошенным лицом глядя на меня.

— Клинок рыцаря, — уверенно сказал он, во все глаза глядя на оружие в моих руках. А потом перевёл взгляд на коня-спутника. — Он что, живой?

— Ага, — едко согласился я. — Немёртвых не замечает просто из вредности, а не дышит только от скуки. Ну что, майор, я выгляжу достаточно подозрительно, чтобы догадаться, что мой обыск может довести всех вас до Трибунала гораздо быстрее, чем та маленькая штучка на цепочке? — спросил я, намекая на медальон. Растерянность Паскаля сменилась мрачностью.

— Вы гарантируете, что направляетесь в Хладные чертоги? — наконец, спросил он.

— Да. — Я убрал меч и снова взобрался в седло. — Меня не было месяц, у меня некроз и полные сумки подарков Королю. Я хочу быстрее сдать груз, отчитаться и отправиться к некромантам. И отправь, — я кивнул на тела, лежащие на земле, — к реставраторам. Возможно, их ещё можно спасти. Но это не точно.

Паскаль молча кивнул. Отправив двоих, чтобы они доставили своих товарищей в город, он и ещё трое выстроились вокруг меня конвоем. Я подозревал, что получу выволочку за то, что собираюсь проехать по улицам Некросити на спутнике, выглядевшем слишком живым для обычного коня немёртвых, но вариант раскрыть местоположение хода в подземелья, ведущие напрямую в секретные лаборатории под Чертогами, будет куда более неосмотрительным. Однако смогу ли я спокойно пройти по городу мимо охраны без новой стычки? Или может быть для начала попытаться избавиться от толпы незнакомых мне гвардейцев, а от Паскаля я и разговорами избавиться смогу, и там дальше через пещеру?

— Эй, майор, — наконец решился я. — Я достаточно уверен в тебе, но насколько ты уверен в своих людях? Мы пойдём дорогой, за знание которой можно не сносить головы на плечах.

Паскаль повернулся ко мне.

— Что вы имеете в виду? — спросил он.

— А ты думаешь, я ушел из гвардии пролежни себе на заднице зарабатывать? — ответил я вопросом на вопрос.

Паскаль снова помрачнел, прикидывая в голове, куда меня могли перевести из гвардии и где я мог шататься в течение месяца. Покосившись на своих людей, он отдал приказ оставить нас.

— Не боишься? — ехидно спросил я, и он одарил меня ещё более мрачным взглядом. Боялся. — Если я тебя до сих пор не заколол, то бояться тебе надо не меня.

Добравшись до конюшен, я спешился и снял со спутника всё своё снаряжение.

— Их много, — произнёс Паскаль, осматривая других коней той же модели.

— Да, — я не стал отрицать очевидное, но больше никак не прокомментировал количество коней. Поставив снаряжение на пол, я повернулся к Паскалю. — Ричард?

Сначала взгляд Паскаля выражал недоумение, потом зрачки обычно неподвижных глаз расширились, он молниеносным движением выхватил меч и кинулся на меня. Я снова был быстрее. Между нами завязалось короткое сражение, из которого я с трудом, но вышел победителем.

— Не дёргайся, Ричард. Мне бы не хотелось делать в тебе пару лишних дырок, чтобы некрозу было проще пробираться в тебя, — предупредил я, а он ответил мне таким полным ненависти взглядом, что я улыбнулся. — У меня к тебе из личного интереса один вопрос есть: на чьей ты стороне? На стороне Короля, — я махнул головой себе за спину, где был скрытый вход, — или на стороне подонков, отправивших нас сюда?

Паскаль посмотрел на меня нечитаемым взглядом и отвернулся, откинувшись спиной на стену. Попыток добраться до меча, который я выбил из его рук, он не предпринимал.

— Или же ты на своей собственной стороне?

Глаза Паскаля полыхнули интересом, и он снова посмотрел на меня.

— Они уже знают? — спросил он.

— Король знает, — соврал я. Если скажу ему, что только везу эти сведения, то опять придётся с ним драться, а я действительно не хотел дырявить его лишний раз. Из Паскаля можно сделать отличного союзника в будущем. Если, конечно, я выйду из Чертогов живым и у меня будет это самое будущее. Плюс наличие Паскаля делало меня самого не уникальным, что давало больше шансов к моему выживанию среди немёртвых. — Что касается Ордена, то они думают, что ты провалился вслед за мной.

— Вслед за вами? — переспросил Паскаль, нахмурившись. Я улыбнулся.

— Эти ублюдки сказали тебе, что ты будешь первым, единственным и неповторимым, да? — понимающе хмыкнул я. — Ладно, я знаю, чем они завлекли меня, а что с тобой не так, Ричард? У тебя была семья. Да, ты оставил флот, чтобы вступить в Орден и защищать их. Но у тебя была семья. Какого Света ты, идиот, сунулся в проект «Адам»?

Его глаза сверкнули огнём, но он промолчал. А я не стал настаивать.

— Это место, — я неопределённо обвёл пространство вокруг, — защищено высшим грифом секретности. Лучше иди обратно, пока я не открыл ход. Тогда условно можно будет сказать, что ты ничего не видел. Лучше получить по шее от Трибунала, что оставил цель у входа в Чертоги, не проводив до самого трона, чем получить по шапке от Высшего Магистрата за то, что вмешался туда, куда не следовало. И ещё кое-что. Если к тебе придёт Карвиус, Снок или даже сам Король с уникальным предложением — не соглашайся. Здесь есть свой «Адам», и он тоже не гарантирует жизнь и свободу. А в случае чего закроют в лаборатории и будут разбирать на составляющие, пытаясь понять твою природу.

— Почему вы помогаете мне? — снова задал он вопрос, и я ответил на него так же, как и в прошлый раз:

— Я тебе не помогаю.

Проклятый Король полусидел — полулежал в своём троне. Древний скелет был, возможно, более старым, чем Карвиус. Во всяком случае, тело Короля стремительно разрушалось, и многочисленные некроманты-реставраторы, дежурившие рядом с ним круглосуточно, уже мало чем могли помочь ему. Сколько ему осталось? Десять лет? Двадцать? Или даже меньше? Его врагом был не столько некроз, уже пожравший его, а рассыпающиеся от времени на части кости, теряющие связь между собой, и разум уже едва держался внутри этого тела. Очень скоро корона перестанет держаться на древнем черепе, и место Короля займёт кто-то другой, а сам он превратится в обычную нежить.

Король молча слушал мой рассказ, не задавая вопросов и не требуя подробностей, и только по блеску огня в пустых глазницах я знал, что всё его внимание сосредоточено на мне.

По правую руку Короля расположился Военный Комиссариат, по левую — Высший Магистрат. Всё вместе это был Трибунал в полном составе. Они все сверлили меня взглядами, не обещающими мне ничего хорошего, но мне было плевать на них. Меч рыцаря по-прежнему висел у меня на поясе, и я был готов в случае чего перерезать здесь всех.

Я не стал скрывать подробностей: рассказал и о том, кем являлся, потому что они всё равно найдут это в бумагах проекта «Адам», и о Лили, потому что причинами гибели моего сердца всё равно заинтересуются при создании следующего поколения возрождённых. Я закончил и поклонился.

— Это предательство по всем пунктам, — едко заметил один из членов Магистрата.

— Укажите, по каким именно? — спокойно обратился я к нему. Тягаться в красноречии с Высшим Магистратом я всё ещё не мог: слишком искусно они плели свои интриги и строили речи, привыкнув воевать в коридорах Чертогов на бумаге, а не на мечах. Но здесь присутствовал также и Комиссариат, которому с точки зрения военной стратегии я мог доказать законность почти любых своих действий. Поэтому с Магистратом я собирался говорить с опорой на то, что мои показания слушает в том числе и Комиссариат.

— Вы убили члена Магистрата и декана Академии Матильду, — пожал плечами магистр, словно это объясняло всё. Но это ещё с какой точки зрения посмотреть.

— Она поставила под удар возможность выполнения операции, — спокойно ответил я, словно мы говорили о… погоде. Магистр открыл было рот, но закрыл его, посмотрев на Короля. Секретарь Трибунала, которая также была секретарём Комиссариата, усмехнулась: она знала эти мои игры как никто другой.

Король никак не отреагировал. Тогда с места поднялся магистр Дорион.

— Ваше величество, Трибунал. — Он отвесил два поклона. — Сегодня мы с вами услышали поистине отвратительную историю лазутчика, засланного в наш стан Епархией противника. Помимо того, что этот лазутчик неоднократно подвергал своих товарищей в армии смертельной угрозе с летальным исходом…

Со стороны Комиссариата поднялась Настурция:

— Возражаю. Если Высший Магистрат желает начать разбирать обвинения в военных преступлениях своим составом, то пусть ждёт ответного вмешательства Военного Комиссариата в действия некромантов: нам тоже есть что сказать. Касательно действий Тако в рядах армии Тьмы: каждое из них уже было рассмотрено Комиссариатом, мы вынесли своё решение по всем и составили соответствующую характеристику. Или вы сомневаетесь в нашей компетенции? — Её глаза опасно сверкнули жёлтым светом.

— Разумеется, нет, — ядовито ответил Дорион так, что сразу было ясно: да, сомневается. — Но разве мы не должны рассмотреть все его действия комплексно?

— Вот и рассматривайте свою часть. А нашу не трогайте, — отрезала она. — Мы оставили вам возможность задать вопрос по делу Матильды первыми только потому, что она была частью Магистрата. Вы получили ответ. Если Трибунал заинтересуют подробности военного толка, то мы сами зададим свои вопросы. Ваше величество. — Она поклонилась Королю и опустилась на своё место.

— Возражение принято. — Секретарь Трибунала записала слова Настурции, ничуть не интересуясь, приняли ли их магистры.

Я стоял молча. Я знал, что Комиссариат и Магистрат не в ладах, но не думал, что настолько.

— Ладно, — зло ответил Дорион. — В таком случае меня интересует, что может обвиняемый ответить по вопросу его связи с дышащей.

— Это давно известный факт, — ответил я. — Магистрат должен знать, что за мной велось наблюдение, которое давно выявило эту связь.

— Меня не интересует, насколько давно это известно нам, — рявкнул Дорион. — Меня интересует, что вы можете сказать в своё оправдание.

— Она моя дочь, — я пожал плечами. Если Матильда не врала, и моя встреча с Лили не была уникальной для немёртвых, то значение родственных связей должно быть понятно многим.

— И она приняла вас? — ехидно спросил он.

— Да.

— Или вам просто нравится думать, что приняла? — продолжал настаивать он.

— Она умерла у меня на руках пару недель назад, и я похоронил её вместе с моей семьёй. Или мне просто нравится думать, что похоронил? — не удержался я от шпильки, хотя понимал, что должен сохранять предельное хладнокровие, если хочу выйти отсюда живым без драки. Всё-таки хотелось к некромантам, а не в бега. Но трепать память Лили я ему не позволю.

— Вы были в храме Света на поминальной службе? — спросил Маэстро. Я кивнул. — И как вам? Разве вас не должно было испепелить силой их веры?

— Я не религиозен, — ответил я ему то же самое, что и священнику. — И я не заметил там никаких божественных проявлений. Полагаю, символ веры на шее священника был из того же материала, что и клинки рыцарей. Возможно, полы выложены из него же, чтобы нежить не могла босиком пробраться вовнутрь.

— Вы были в обуви? — уточнил он.

— В сапогах. Из семьдесят девятого набора нашей экипировки.

Получив ответы на свои вопросы, Маэстро бодро заскрипел пером в своей записной книжке. Не иначе старые талмуды будет переписывать, сведения обновлять.

— Если семья приняла вас так тепло, как вы утверждаете, что ж вы с ними не остались? — ехидно спросил Дорион, не желавший отстать от меня. Я едва удержался от победной усмешки. Ответ на этот вопрос был едва ли не лучшим козырем у меня в рукаве.

— Потому что у меня был приказ Короля, который я должен был выполнить любой ценой.

Трибунал со стороны Комиссариата удовлетворённо зашептался, вызывая недовольство Магистрата, который не ожидал от меня такого ответа.

— А что вы можете сказать о том, что в прошлом были рыцарем Света, а ныне являетесь немёртвым? — со своего места поднялся Карвиус.

— Что я не выбирал. Равно как и с… — я многозначительно постучал себя по груди там, где когда-то было сердце, намекая на проект «Возрождение».

— А если бы могли выбирать?

— Отказался бы от участия оба раза.

— Почему?

— Я военный и предпочитаю открытое противостояние, — пожал я плечами. — Я не помню свою жизнь в качестве дышащего, но если бы я знал, куда меня приведёт участие в проекте Епархии, я бы предпочёл остаться простым рыцарем и быть с дочерью. Немёртвым мне больше нравилось в гвардии, чем в проекте.

Карвиус кивнул, принимая мой ответ, и вернулся на место.

— У Трибунала есть ещё вопросы? — тихо прошелестел Король со своего места, и все шёпотки, какие были в зале, тут же стихли. — Комиссариат?

Военный комиссариат быстро переглянулся, но никто не произнёс ни слова. Тогда его председатель поднялся со своего места и поклонился Королю.

— У нас нет вопросов. Мы находим действия подсудимого на грани дозволенного, но считаем, что они были допустимы для достижения результата, который превзошёл все ожидания — как и всегда, когда мы вынуждены разбирать обвинения в адрес Тако. Победа стоила той цены, которую мы заплатили. Даже если эта цена кажется Магистрату непомерно высокой.

— Хорошо, тогда у меня есть вопрос. — Король едва заметным движением костлявой руки разрешил председателю вернуться на место. — Вы принесли важные сведения. Кому, как вы думаете, их следует отдать на рассмотрение в первую очередь: Военному Комиссариату с точки зрения военной стратегии или Высшему Магистрату с позиции научной важности?

Я посмотрел на заплечный мешок, который стоял передо мной на полу. Если я выберу Магистрат — лишусь поддержки военных, если Комиссариат — некроманты устроят мне тёмную...

— Комиссариат и Магистрат должны рассмотреть эти записи одновременно и немедленно. Они имеют огромное значение и с военной, и с научной позиций.

Приняв мой ответ, Король распорядился, чтобы так и было, приказав всем присутствующим забрать принесённые мною материалы и удалиться для их изучения.

— Я ожидаю первых результатов исследования уже завтра, — предупредил он их, и они, поклонившись, удалились. — Что же касается вас, — обратился он ко мне, — то я хотел бы, чтобы вы сейчас сами вынесли себе приговор.

— Я бы хотел попасть к реставраторам, чтобы избавиться от некроза внутри, и вернуться в гвардию. — Я поклонился.

— Это ваше желание, а не приговор. Или вы считаете, что не виновны?

— Считаю, — спокойно ответил я, и Король затрясся от смеха. Челюсти громко заклацали, а нижняя дёргалась так, будто она сейчас отвалится.

В гвардию меня вернули в звании полковника и с должностными обязанностями комиссара, прибавив мне бумажной работы. Военный комиссариат, узнав, что я теперь являюсь его частью, встретил меня какими-то особенно подозрительными ухмылками. А когда я повесил свой портрет у себя в кабинете, ухмылки стали только шире. Магистрат дружно передёрнуло.

— Итак. — Талрок, председатель Комиссариата, положил перед собой свою копию бумаг, которую я доставил в Некросити из Епархии. — Главный вопрос на повестке дня: что делать с разжалованным майором Паскалем, который сейчас содержится в казематах?

— Восстановить в звании и отдать мне в помощники, — тут же отозвался я, перебирая бумаги перед собой, намереваясь досконально изучить, а не просто бегло просмотреть, как это было в архиве Епархии. Судьба Паскаля после того, как мы расстались в конюшнях, была мне неизвестна. Я не видел его в гарнизоне, хоть и сам прибыл туда совсем недавно. Я провел в руках реставраторов почти неделю, пока мне вычищали грудную клетку, удаляя оттуда остатки сердца и часть лёгких, так что теперь я был не слишком довольным обладателем ещё одного шрама на теле.

— Не сомневался, что вы это скажете, Тако, — усмехнулся он.

— Виктор, — поправил я его. — Меня зовут Виктор.

После того, что случилось в столице, прежнее имя неприятно резало слух. Не был я никаким Тако, не был простым набором букв, слепо придуманным для меня эскулапом. Я был Виктором — отцом Лили, бывшим рыцарем Света и нынешним полковником армии Тьмы.

— Пусть будет Виктор, — кивнул Талрок. — Итак, вы настаиваете, чтобы Паскаля передали под ваше начало. Почему?

— Он прекрасная боевая единица. Исполнительный, дисциплинированный, обучаемый, прекрасно владеет оружием, увлекается изучением стратегии и тактики, способен к анализу и построению верных выводов, не перечит приказам и не задаёт лишних вопросов.

— Он уже работал под вашим началом, — заметила Настурция. — Вы уже тогда знали, что он тоже бывший рыцарь?

Я покачал головой.

— Я знал про медальон, но не более. Меня мало интересует, кому конкретно из дышащих он хочет перерезать глотку, мстя за свою смерть, до тех пор, пока он идеально следует приказам и режет глотки тем, на кого я укажу.

Настурция кивнула, принимая такой ответ.

— У меня нет возражений.

— Возражения будут у Магистрата, — заметил Аквитар, который, как и Настурция, преподавал в Академии. Его специализацией было мастерство скрытности, и он уделял максимум внимания подразделению разведки: его составу, оснащению, возможностям и результативности. Настурция, как мастер боевых искусств, курировала подразделение защитников. А я теперь отвечал за гвардию, забрав эту должность у Талрока, который теперь отвечал за нас всех.

— У них всегда есть возражения, основанные на воде, которая плещется в их головах. Своими растворами с ног до головы пропитались, — буркнул Тезис. Под его началом был убойный отдел — внутренние войска, которые официально отслеживали тех немёртвых, кто был в шаге от того, чтобы превратиться в нежить, и, собственно, производили их убой. Неофициально его подразделение следило за Высшим Магистратом и действиями отдельных некромантов (эскулапов, реставраторов, хирургов и прочих), выискивая среди них мятежников, готовых поколебать трон. Тело Проклятого Короля уже давно было не лучшим, отчего появлялось всё больше желающих занять его место и побыстрее. С моральной точки зрения это было естественным, но наличие такого органа говорило о том, что Проклятый Король всё ещё хотел жить, несмотря на своё плачевное состояние.

— Вы не считаете опасным ставить рядом сразу двух бывших рыцарей Света? — с улыбкой поинтересовалась у меня Оливия, секретарь Комиссариата. Оливия тоже работала с подразделением разведки, но сугубо в практическом смысле. Для неё собиралась вся доступная пресса дышащих и их переписка, которую удавалось перехватить. Подразделение Оливии всё сортировало, изучало и искало важные сведения для прогнозирования ситуации и построения военной стратегии.

— Не считаю, — ответил я, возвращая ей улыбку.

Покинув совещание, я сразу направился в казематы с приказом об освобождении и восстановлении в должности Паскаля, подписанным мною собственноручно.

— Я же говорил, что выше по званию, — ухмыльнулся я, когда Паскаль смерил меня внимательным взглядом. Он поджал губы, кивнул и больше никак не отреагировал на своё освобождение. — Медальон можешь больше не прятать.

— Как вам удалось добиться для меня оправдательного приговора? — спросил он.

— Так же как и для себя, — ответил я, не вдаваясь в подробности. Я знал, что между нами не будет прежнего взаимопонимания, но полагал, что мы сумеем достичь его снова. — Виктор, — представился я, протягивая ему руку для пожатия, как если бы мы были не знакомы.

Он посмотрел на меня непонимающе, потом вскинул брови и опустил взгляд на протянутую руку.

— Паскаль, — пожал он её. — Я… не хочу прежнее имя. Я больше не имею на него права.

— Только если ты сам так решил, — согласился я. Он кивнул. Ну, Паскаль так Паскаль. Почему бы и нет, если оно ему подходит? Кроме того, я уже привык называть его именно так.

Через пару дней Оливия принесла прекрасные новости: Епархия, разумеется, заметила проникновение в архив и приготовила ответный удар. К нашим границам двигалось войско рыцарей.

— Точное количество боевых единиц пока неизвестно, но не меньше пяти тысяч, — проинформировала она.

— Пять тысяч? — севшим голосом переспросила Настурция. — Нам не хватит ресурса для защиты. В защите сейчас не больше двух тысяч единиц. Но если сорву всех с места, то мы лишимся патрулей и защиты от нежити, которая бродит по лесам и регулярно истребляется.

— А что с боевыми машинами? — спросил Талрок.

— Пятьдесят катапульт готовы выдвинуться по первому приказу, ещё около тридцати можем успеть собрать из того, что есть в мастерских, но не больше. Тараны, я так думаю, нам будут не нужны, — отчитался Назар, отвечающий за обеспечение и машинерию. — Мечи, кинжалы, луки, копья — это в избытке. Даже в переизбытке, я бы сказал. Касательно транспорта: мы уже делали запрос в Магистрат много раз на новую поставку коней модели торнадо, но они до сих пор возятся.

— Аквитар?

— Что: Аквитар? Разведчики в открытом бою бесполезны, так что давайте без экзотических экспериментов, — отозвался он и красноречиво покосился в мою сторону, показывая, что не забыл, как я обошёлся с ними в прошлый раз.

— Виктор? — Очередь дошла до меня, и я поднял голову. Пока остальные говорили, я быстро делал пометки на карте, отмечая там и сообщаемые данные, и свои собственные мысли.

— Надо объединять гвардию и защитников — так мы получим почти три с половиной тысячи единиц. Патрулирование границ частично на себя возьмёт разведка, нападения нежити отдать полностью под юрисдикцию убойного отдела. И нужно вызывать на фронт некромантов.

— Ага, так они и придут, — фыркнул Тезис.

— Не придут — сами загоним, — пообещал я. — Если наши силы разобьют, то им тоже не поздоровится. Немёртвых объективно всегда было меньше, чем дышащих. Поэтому подниматься надо всем вместе.

Ещё несколько часов мы совещались и занимались реорганизацией армии, а после с приблизительным планом будущей стратегии отправились к Королю. Высший Магистрат уже присутствовал в зале, явно ожидая от нас требования присоединиться и готовясь выставить свои аргументы в противовес. Так и получилось. Стоило Талроку зачитать план, зал наполнился шумом.

— Это немыслимо, — воскликнул Дорион, настроенный больше всех против Комиссариата из-за моего присутствия в составе. — Мы не солдаты, чтобы бегать против рыцарей с мечом наперевес.

— От вас и не требуется, хотя если кто-то пожелает покинуть лаборатории и присоединиться к армии, мы примем их, — спокойно ответил я ему. — Нам нужны искатели, чтобы оперативно уносить с поля боя раненых и покалеченных, реставраторы, чтобы прямо там чинить немёртвых, эскулапы возьмут на себя обязанность разбирать рыцарей на месте на запчасти, а…

— Рыцари не подходят на запчасти, — тут же презрительно вставил Николас, заменивший в Магистрате Матильду.

— А алхимики должны до начала военных действий выделить мутаген в крови дышащих и создать его летучий аналог, чтобы заразить рыцарей, — закончил я, игнорируя его выкрик. — Тогда их тела будут нам подходить.

— Предлагаете отравить их? — спросил Маэстро.

— И отравить тоже, — улыбнулся я. — Наши катапульты бьют на расстояние пятисот метров. Необходимо разработать заряды, наполненные газами, ядами и кислотами, которые могли бы разрываться при ударе о землю или о противника. Но в приоритете не просто вывести их из боя, а именно заразить, чтобы обеспечить нас запчастями. Кроме того, — обратился я к Королю, — я хочу задействовать тех немёртвых, которые заняты бытовой работой, чтобы наладить качественное сообщение между фронтом и тылом.

— Немыслимо, — фыркнул Дорион. — Они же абсолютно бесполезны.

— Можете сами управлять телегой и кататься туда-обратно, если хотите, я не возражаю. — Я бросил на Дориона такой же неприязненный взгляд, каким он не стеснялся награждать меня. — Кстати, о транспорте: что с торнадо, которые Военный Комиссариат запрашивает у вас уже второй месяц?

— Ничего, — дерзко ответил Николас. — У нас не хватает материалов.

— Искатели находятся под управлением Магистрата, так что если у вас не хватает материалов, то это результат вашей же неэффективной работы. — Я снова посмотрел на Дориона, который как раз отвечал за подразделение ищеек. — Решите этот вопрос сегодня же.

— Вы о себе слишком высокого мнения, Виктор, если позволяете себе говорить в таком тоне с Магистратом, — спокойно заметил Карвиус, испытующе глядя на меня.

— Нет, — возразил я, — я высокого мнения о противнике. Думаю, Епархия несколько оскорблена нашим вмешательством в архив и решила собрать все силы, чтобы разбить нас одним ударом, так что не думаю, что пять тысяч, которые уже движутся сюда, — это предел. Будут ещё.

— Сколько? — спросил Король, впервые нарушивший молчание.

— Я бы ждал в три раза больше и готовился соответствующе. Но эта цифра тоже не предел.

Магистрат изменился в лице.

— У нас есть шансы? — если Король и был обеспокоен моим прогнозом, виду он не подал.

— Да.

Немёртвые никогда не ходили под знамёнами, и не было никакого символа, которым бы они были объединены. Дышащие любили толковать о Тьме, однако на немёртвых землях хоть и существовал культ, но он был довольно непопулярным, созданным, скорее, в противовес Ордену Света. Армия Тьмы называлась так, но от самой Тьмы, как от некоего религиозного проявления, внутри неё не было ничего. Поэтому я приказал создать для нас знамя: чёрное полотно с ярко-синей лилией на нём — Лили. Я не знаю, как бы она восприняла тот факт, что я собирался идти в бой с её символом на своём знамени. Мне казалось, что она была бы рада… так или иначе, я не мог найти покой рядом с ней до тех пор, пока не отомщу своим убийцам, которых теперь считал и её убийцами тоже. Ведь не случись со мной беды, то и она была бы в порядке. «Я отомщу им всем за нас», — с этой мыслью я засыпал и просыпался.

— Это не имеет смысла, — снова вмешался Дорион, который, как и все присутствующие, сразу догадался, почему на предложенном мною знамени была именно лилия, а не любой другой цветок или предмет. — Немёртвым не нужен символ, тем более такой.

— Вообще-то нужен, — задумчиво возразил ему Маэстро вместо меня. — Это для вас он ничего не значит, а для дышащих, которые его увидят, он будет иметь огромное значение. Это не просто возможность объединить нас под единым знаменем, это также способ деморализовать врага, который не ждёт увидеть слаженное структурированное общество, так похожее на его собственное. Они держат нас за безмозглых бесчувственных животных, а им навстречу выйдут люди, пусть и несколько иные.

— Именно, — подтвердил я. Маэстро объяснил мою задумку лучше, чем смог бы я сам.

— Я против лилии. — Дорион сложил руки на груди, и я посмотрел на Короля, ожидая его решения и не желая вступать в пустую перепалку. Сейчас у меня хватало дел и без пустых споров.

— Пусть будет лилия, — разрешил Король, и Дорион скрипнул зубами.

— Но где мы возьмём столько материалов? Ведь потребуется создать и обмундирование, не так ли? — воскликнул он.

— Если вы не справляетесь с вашими искателями, то просто можете передать их кому-то другому, — дружелюбно порекомендовал я.

— Вы действительно собираетесь их всех заразить? — Паскаль пришёл ко мне, когда я был в своём кабинете в одиночестве и составлял новые стратегии на тот или иной случай. Я отложил перо. Так.

— Садись, — я указал ему на стул. Он сел, и я принялся обрисовывать ему весь наш расклад. В общих чертах он и так его знал, но не знал про мутаген. Рассказав, как собираюсь защищаться, я пошёл дальше и объяснил, как бы нападал на месте Ордена, чтобы наверняка уничтожить немёртвых. — Я бы начал с сепарации общества: вырезал бы подчистую всех дышащих, кто уже заражён мутагеном. Да, определённый их процент поднялся бы, но только что проснувшегося немёртвого убить гораздо легче, чем того, кто уже попал сюда и прошёл переподготовку в Академии. Потом взял бы немёртвых в окружение и подождал бы пару лет, ненавязчиво закидывая их обычными огненными снарядами. Уже в течение первых двух месяцев это бы сократило их численность процентов на двадцать, а темпы их производства на все пятьдесят. К концу второго года осады вместо организованного общества немёртвых осталась бы только жалкая нежить, кишащая по оврагам. И тогда, нейтрализовав разум врага, я бы напал на него всеми силами сразу, когда бы он меньше всего этого от меня ждал и когда это было бы для меня максимально выгодно. Скажем, поздней весной или ранним летом, когда ещё достаточно сыро по утрам, а днём уже жарко. Немёртвым или нежити не требуется сон и отдых, но вода и жара, которые будут вредить им, на половину суток выведут их из активных боевых действий и ускорят развитие некроза. Без притока новых немёртвых, поскольку мы отмыли общество кровью, и доступных запчастей, потому что вокруг одни стерильные рыцари, ещё за пару месяцев прицельных атак можно избавиться от проблемы немёртвых на-все-гда.

— Тогда почему они этого ещё не сделали? — глухо спросил Паскаль, нахмурившись и не глядя на меня.

— Потому что первый пункт плана: сепарация общества. Заражено примерно тридцать или сорок процентов дышащих. В пересчёте на живых людей — это довольно много. И все эти люди — чьи-то друзья или дальние родственники. Епархия знает, что если подпишет подобный приказ, то не устоит во главе «сил Света», священников очень быстро причислят к тёмным силам, если они позволят себе слишком сильно запачкать руки. Поэтому они избрали путь меньшего зла. Но если они боятся провести сепарацию общества, то её не боюсь провести я. При этом, я даже никого не убью, заметь. Просто полностью исключу существование чистых носителей.

Паскаль задумчиво кивнул, но я видел, что это не всё, что его интересует.

— Ричард, — позвал я его, и он вздрогнул. — Сейчас уже почти ночь. Через час, когда конюшенные уйдут на пересменку, можешь брать коня и валить к Ордену и ко всем рыцарям. Можешь даже пересказать им всё, что здесь происходило и происходит, включая то, что я только что рассказал тебе. Мне плевать.

— И вы просто так меня отпустите? — Его губы скривились в усмешке недоверия.

— Да. Вали. Но если ты встретишься мне на поле боя — ты знаешь, что будет.

— И всё-таки: почему вы мне помогаете?

— Я тебе не помогаю. Пора бы уже уяснить.

Паскаль покачал головой, явно не поверив, но не в силах разгадать мои мотивы.

— Я хочу увидеть семью, — прошептал он, прикасаясь к груди, где, как я догадался, висел медальон. — Думать больше ни о чём не могу.

— Мне плевать, — напомнил я, не став его отговаривать, посвящать в историю Матильды или свою собственную. Я сам ни на мгновение не усомнился в том, что должен делать, когда Матильда попыталась остановить меня, и был уверен, что то же самое касается и Паскаля. Отпустив его из кабинета, я тут же поднялся и отправился к Аквитару в академию.

— Мне нужен лучший разведчик, — сразу перешёл я к делу, выдернув его с лекции. — Немедленно. Паскаль скоро выезжает. По его словам: повидать семью, но, возможно предаст нас. Нужно сесть ему на хвост, снарядите разведчика пятью птицами для связи, одна из которых должна быть с белой лентой на лапе. Пусть присылает отчёты, как только будут появляться сведения: куда пошёл, что делает, с кем встречается и о чём говорит. Птицу с белой лентой пусть отпускает, только если случится что-то серьёзное и сам разведчик окажется в опасности. Если Паскаль не предаст, но будет ранен, пусть свяжет его и притащит обратно.

— Разведчики не искатели, чтобы таскать кого попало,— напомнил мне Аквитар, нахмурившись.

— Ну, да, — хмыкнул я. — А я так и представляю, как с такой просьбой подхожу к Дориону.

Настала очередь хмыкать Аквитару. Как я заметил, Дориона не любил не только я, но и вообще никто в Комиссариате.

— А если этот Паскаль нас предаст, что с ним делать? — спросил он.

— Ничего, — я покачал головой. — Орден сам за нас всё сделает. Кроме того, Паскаль не знает, на какой стадии разработки находится мутаген и капсулы для него, зато, если расскажет про наши планы Ордену, то заставит их понервничать и приостановить стремительное наступление до выяснения обстоятельств. Так что это будет даже на руку и выиграет нам немного времени, пусть мы и потеряем эффект неожиданности. Возможно, так будет даже лучше.

Аквитар кивнул, показывая, что отдаст соответствующий приказ, а я ушёл составлять новые планы, опирающиеся на вероятность существование предателя.

Мутаген был готов. Как и капсулы для него. Алхимики пошли дальше моих идей и создали наземные капсульные пластины, которые лопались, если на них наступить. Искатели разместили их по всей территории границы широкой полосой так, чтобы если рыцари пробили где-то линию обороны, то все неминуемо оказались бы заражены. Можно было бы также обложиться и ядом, но первые признаки заражения выглядели как довольно сильная простуда: люди начинали чихать, кашлять, поднималась температура. Этого было достаточно, чтобы вывести рыцарей из строя на некоторое время, большего мне пока и не требовалось.

Катапульты я решил не выводить далеко за границу, приказав спрятать их так, чтобы нельзя было увидеть.

— И нам понадобится вода, — сообщил я на очередном совете в тронном зале Короля. — Необходимо прокопать каналы и сделать воду доступной повсеместно на границе.

— Это ещё зачем? — снова удивился Магистрат.

— Потому что я хочу закидать рыцарей мутагеном, а на их месте закидал бы немёртвых огнём. Подозреваю, что так и будет. Сейчас зима, лес ещё не сухой, но исключить возможность пожара мы не можем. Поэтому должно быть снабжение водой для тушения.

— Огонь отрезал бы их от нас, — задумчиво сказал Карвиус. — Однажды так уже было.

— Да, но каковы были потери с нашей стороны? — возразил я.

— Но разве это не главное сейчас: защититься любой ценой и сохранить то, чего мы достигли? — Карвиус явно не понимал, чего я хочу, и не мудрено. Отпустив Паскаля и составляя план за планом, я только недавно сам начал понимать, что должен делать и куда приду в итоге.

— Я не собираюсь просто защищаться. Я собираюсь отбить их первую атаку и сразу контратаковать. Для этого мне нужен надёжный тыл.

В глазах Проклятого Короля сверкнуло пламя.

Войско рыцарей добиралось до нас из столицы полторы недели, собирая по пути силы и реорганизовываясь. За это время в стане немёртвых была проведена огромная работа, в которую включился даже Магистрат, хотя поначалу он только палки в колёса ставил. Потребовалось несколько дней, чтобы я начал бегать по магистрам так же, как бегал по комиссарам, отдавая указания и требуя устных отчётов. Дольше всех мне сопротивлялся Дорион, но и он в конце концов отступил и сам начал иногда бегать за мной, уточняя некоторые нюансы. Даже торнадо, в которых мы так нуждались, были изготовлены в срок и в нужном количестве. Бытовые работники прокопали каналы, а следом и окопы по требованию реставраторов и эскулапов, которые отказались вести свою работу на открытой местности. Я не спорил: пусть работают хоть в гнёздах на деревьях, лишь бы быстро и качественно. Вовремя подоспели и новые мундиры, и знамёна. Дорион всё ещё хмурился, глядя на лилию, но уже не так недовольно. Смирился.

Новость о том, что рыцари разбивают лагерь и устанавливают свои катапульты, разведчики принесли рано утром.

— Дотягиваемся? — Это было первое, что я спросил у Назара, склонившись вместе с ним над картой.

— Чуть-чуть не достаём, но, может быть, зацепим, — ответил тот, нервно постукивая пальцем по столу.

— А какой ветер? — спросил я Велока, который и принёс новость. Новые челюсти к нему никак не приживались, поэтому он забросил эту реставрацию и теперь ходил с высунутым языком, который за годы вытянулся и стал ещё длиннее, свисая ему почти до ключицы. Говорить он опять не мог, но его подчинённые привыкли понимать своего майора без слов, ориентируясь на жесты. Я не то чтобы простил ему старую слежку за мной, но больше не видел смысла заострять на этом внимание. Следил и следил — работа такая.

Велок склонился к карте и нарисовал на ней стрелочку, показывая направление, и мы с Назаром синхронно выпрямились, обмениваясь хищными улыбками.

— Идеально.

Рыцари ещё даже разместиться толком не успели, когда их накрыло нашим огнём. Снаряды почти не долетали, поэтому никто в Ордене сначала не придал им значения, но зеленоватое облако мутагена, увлекаемое ветром, быстро наползло на строящийся лагерь, полностью накрывая его. Рыцарям требовалось ещё три дня, чтобы мутаген полностью овладел их организмом, и именно столько времени я должен был продержаться, прежде чем контратаковать их. Поэтому сегодня было решено устроить небольшое представление: сходить рыцарей посмотреть да себя показать.

— Поменьше убиваем, побольше раним, да посерьёзнее, — напомнил я командирам отрядов. — Нам нужно, чтобы Орден начал отправлять раненных в тыл, куда они унесут мутаген вслед за собой. Поголовно вырезать их начинаем только через три дня: когда они станут пригодны на запчасти.

Не давая рыцарям опомниться от атаки мутагеном, который сейчас должен был начать пагубно действовать на их организмы, я скомандовал атаку. Из леса вынесли знамёна и десять отрядов под моим управлением верхом на новеньких и чистеньких торнадо двинулись вперёд. Следом за нами ползком устремились искатели, готовые начать вытаскивать раненых немёртвых сразу же. Пока что у меня не было цели как следует ужалить рыцарей. Для начала в дополнение к хаосу, начавшемуся в лагере, я собирался как следует потрепать их шкуры, стремительно наступая и так же отступая. Кроме того, нам надо было показать им, что мы не просто горстка полудохлых бродяг из леса, а такое же организованное общество, как и они сами. Я летел на своём торнадо впереди всех, не став скрывать лицо капюшоном, несмотря на солнце. Пусть видят. Там наверняка найдётся кто-то, кто знал Виктора при жизни.

Мы налетели на них смерчем, верхом, орудуя мечом и копьями и разя, не глядя. Промчавшись по касательной, я увёл отряды в сторону, развернул и снова помчался на лагерь. Прогремел второй залп катапульт, и лагерь накрыло ещё более плотным облаком мутагена. Рыцари кашляли, бросались врассыпную, но уже не так хаотично, как при первой нашей атаке. Снова стремительно напав, я так же быстро отвёл отряды в сторону.

— Ещё раз и уходим на построение. Потери есть?

— Нет, полковник.

Я кивнул. Хорошо. Искатели незаметно прятались за кустами и кочками, неотрывно следя за нами, прислушиваясь, не остался ли в зеленоватом тумане кто-то из немёртвых. Пока что работы для них не было, и я надеялся, что так оно сегодня и будет.

Третий заход был самым опасным. Рыцари уже поняли, что я делаю, и готовились дать отпор, так что я не летел прямо на них, а провёл отряды чуть в стороне, чтобы заставить рыцарей бежать нам навстречу. Успешно отведя всех в сторону без потерь, я перешёл с галопа на рысь, выстраивая свои отряды. Искатели, удостоверившись, что я никого не потерял, быстро уползли на исходные к нам за спину. Самая опасная часть моего приветствия была выполнена. Рыцари ещё не успели распаковать весь свой арсенал, поэтому могли выступить против нас только с мечами. Так и вышло.

Из тумана выбежала разрозненная и мало организованная орава людей, не превышающая нас численностью, главной задачей которой было, скорее всего, просто отвлечь моё внимание, чтобы остальные могли спешно экипироваться и собраться в отряды. Я спокойно посмотрел на приближение людей, хлопнул коня по бокам и немного выдвинулся им навстречу, чтобы выделиться на общем фоне. Мои отряды остались стоять на месте, как и было оговорено. Рыцари Света, не ожидавшие ничего подобного, поубавили пыл, замедлились, а их командир, увидев моё лицо, поднял руку и что-то прокричал остальным, останавливая. Пауза. Люди молча смотрели на нас, окидывая изумлённым взглядом. Мои отряды были одеты полностью в чёрное, в капюшонах, надвинутых на лица, и с синей лилией на груди. В таком виде, скрывающим дефекты их тел, они больше походили на живых людей, чем на нежить, которой привыкли пугать друг друга дышащие. Над нами высоко развевались знамёна с такой же лилией. И впереди я — бывший рыцарь, не скрывающий своего лица.

— Мы вас сюда не приглашали, — негромко сказал я, зная, что ветер донесёт мои слова — слишком уж близко они остановились. — Разворачивайтесь, и мы не будем вас преследовать.

— Виктор, — хрипло произнёс их предводитель, и я мысленно усмехнулся: я как раз рассчитывал встретить кого-нибудь из старых знакомых, чтобы поползли полезные мне слухи среди рыцарей. — Виктор, что ты здесь делаешь?

— Защищаю свой народ, — ответил я и поднял руку. В то же мгновение из леса за моей спиной вылетела стая стрел и усыпала собой землю прямо перед деморализованными рыцарями, заставляя их отступать. Наконечники стрел разбивались, и от них поднималось вверх лёгкое облачко зеленоватого тумана. — Убирайтесь. Вам здесь не рады. Это наша земля.

Не дожидаясь, когда я отдам приказ выпустить следующий залп стрел, рыцари отступили. Скомандовал отступление и я, уводя отряды вдоль границы, чтобы не исчезнуть слишком быстро и дать возможность полюбоваться на нас всем. Удара в спину я не боялся. Сейчас им нечем было бить.

Разумеется, моему щедрому предложению свалить подобру-поздорову они не вняли. Чихая и кашляя, рыцари пили жаропонижающий отвар и упорно трудились над лагерем, совершая в нашу сторону короткие вылазки, прощупывая силы. Где-то я выпускал против них конницу, где-то пехоту, а где-то обстреливал при помощи лучников. Часть катапульт, которые уже выполнили свою первостепенную задачу по заражению, я приказал отвести чуть дальше от границы и перезарядить ядом. И как раз вовремя. На второй день рыцари, страдающие от мутагена, всё-таки смогли установить катапульты и ударили по нам горящими снарядами. Мои отряды, готовые к этому и предупреждённые разведкой, заранее укрылись в окопах и близлежащих катакомбах. В промежутках между залпами я выпускал бытовых работников, чтобы они тушили огонь, не давая разыграться пожару. Так продолжалось весь день. Командование рыцарей явно ожидало, что лес начнёт гореть, но всё, что они видели — это бедные, нестройные клубы чёрного дыма, которые быстро рассеивались. Цокнув языком, я позвал Николаса.

— Мы можем быстро увеличить количество дыма? — спросил я.

— Вполне, — пожал он плечами. — А зачем?

— Создадим иллюзию пожара. Оставим им узкий проход, куда можно сунуться. А в остальном пусть думают, что у нас серьёзные потери. И пусть выпустят птиц кружить над лесом. Тихих пожаров не бывает.

— Хочешь заманить их сюда? — смекнул он.

— Да. Нас мало, а их гораздо больше, поэтому давай-ка немного повоюем в лесу: на своей закрытой территории, которую хорошо знаем.

— Скоро ночь, — размышлял Николас. — Если не будет зарева, то мы не сможем их обмануть. Но я что-нибудь придумаю, — пообещал он и сдержал слово.

Разместив свои основные силы в тех частях леса, которые мы активно «жгли», я принялся ждать, сунутся ли эти идиоты на нас ночью? Однако ночь прошла тихо, и наши долгожданные гости пришли только наутро. Поверили устроенному Николасом представлению и как миленькие побежали в ловушку. Поскольку действие мутагена всё ещё не вступило в полную силу, я приказал по возможности не убивать их, а калечить: отрубать руки или ноги, лишать их военного потенциала. Шесть отрядов рыцарей, решивших заскочить к нам на огонёк, были разбиты в рекордные сроки — меньше чем за час. Треть слишком резвых и ловких пришлось убить; остальных, как я и просил, серьёзно покромсали. Искатели оперативно вытащили их из леса, предварительно связав, и сложили в кучу между нашей границей и лагерем рыцарей. Эдакий подарок на третий день — последний, который мне нужно было продержаться, не убивая рыцарей слишком активно, чтобы не лишить себя драгоценного ресурса.

Рыцари подарок не оценили и устроили мне такой плотный обстрел, что пришлось отступить, поскольку небольшой пожар всё-таки случился, а на его устранение требовалось время. Три из пяти катапульт на этой линии фронта мы потеряли, но заменять я их не спешил. К вечеру рыцари решили, что достаточно измотали нас, и снова выдвинулись атаковать.

— Их время почти вышло. Не убиваем, но берём в плен, — приказал я, расставляя отряды, опираясь на донесения разведки о численности и продвижении врага.

Эта драка была веселее, чем все предыдущие. Выступив вместе со всеми, я махал мечом, не останавливаясь и не скрывая лица. Поняв, что сильно переоценили наши потери после обстрела, рыцари попытались отступить, но я их не выпустил, взяв в кольцо. Утром четвёртого дня я устроил рыцарям ответный обстрел из двух сохранившихся катапульт. Вместо зарядов я использовал тела их товарищей, не разбирая, кто из них был убит ночью, а кто — ещё жив. Их время пришло.

В одном из ответвлений близлежащих катакомб я обустроил себе кабинет, куда притащили того самого командира, что вылетел на меня в первый же день и был со мною явно знаком. Чтобы рыцарь не сбежал, хирурги аккуратно перерезали ему сухожилия рук и ног, отчего он теперь мог только сидеть или лежать. Я приказал доставить его для допроса и покинул границу, потребовав вызвать меня, как только наше осиное рыцарское гнездо зашевелится.

Рыцарь выглядел не лучшим образом. Помимо того, что руки и ноги его обвисли, как у куклы, его изрядно потрепало в бою. Бегло осмотрев рыцаря, я остался доволен его состоянием: лицо было залито кровью из рассеченной брови, но сверкал он на меня глазами более чем яростно.

— Я бы пожелал вам доброго дня, но вряд ли он будет для вас добрым, — сказал я, опускаясь за свой стол.

— Что с моими людьми? — спросил он, и я понял, что он имеет в виду раненых.

— Сегодня утром они познали счастье полёта: их вышвырнули катапультами прочь из леса, — ответил я, не видя причин скрывать их судьбу.

— Ты не Виктор, ты чудовище, — прошептал он. Его глаза широко раскрылись, и я видел, что он своим ушам не поверил. — Как ты мог сотворить такое?

— Да нет, — возразил я. — Виктор. Впрочем, и чудовище тоже. Но не более чем остальные. Я ведь предлагал тебе — раз уж мы на ты — поворачивать назад? Предлагал. В прошлый раз я даже приказал вынести из леса твоих людей и оставить недалеко от лагеря, надеясь, что тебе хватит ума забрать их и убраться. Но опять нет. Я не нападаю на вас, это вы лезете ко мне.

— Да там половину передавило, когда ты приказал сложить их единой кучей, как мусор, — взревел рыцарь, отчаянно напрягая мускулы и пресс и дёргаясь, в попытке добраться до меня, отчего съехал со стула и упал. Я встал и помог ему вернуться на место.

— А это не мои проблемы, — ответил я. — Это не мои люди. Это не я отвечаю за их жизнь и благополучие.

— Как? — хрипло спросил он. — Как так вышло, что ты здесь?

Я на секунду задумался, прикидывая в голове полезность этого рассказа, и кивнул сам себе. Лили и Роберта смогли принять то, что случилось со мной; посмотрим, сможет ли понять и принять это рыцарь. К слову, Паскаль, который уехал в свою деревню, столкнулся там с тем же, с чем и Матильда в своё время. Только его не просто закидали камнями, а похоронили заживо на днях, и я запретил разведке доставать его. Пусть полежит. Некроз там догонит его быстро, но он сам выбрал свою судьбу. Хотел бы — выкопался бы. Зубами бы землю рыл, но вылез. А если лежит — значит, я могу расценивать это как попытку суицида. Впрочем, он всё равно вылезет оттуда, как только одичает от некроза и превратится в нежить.

И я рассказал рыцарю, чьё имя и роль в моей прошлой жизни не стал уточнять, про мутаген, про то, что со мной сделал Орден, и что это за зеленоватый туман был над лагерем. Не стал заострять внимание только на том, что мутаген передавался от родителей к детям, хотя, на мой взгляд, догадаться было не сложно. В общем, я провёл с ним беседу, аналогичную моей беседе с Паскалем, только не раскрыл своих далеко идущих планов. Чем больше я говорил, тем сильнее у бедняги лезли глаза на лоб. Он силился что-то сказать, но то ли слов подобрать не мог, то ли сказать было просто нечего.

— Крист, — позвал я своего нового помощника, когда обескураженного рыцаря унесли из моего кабинета. — Пусть искатели подбросят его ночью в окрестности лагеря.

Тот кивнул.

— Разведка сообщает, что Паскаль начал стучать в крышку гроба, — сообщил он.

Я прикрыл глаза, которые полыхнули красным: даже убить себя, идиот, как следует не может.

— Выкапывайте.

Паскаля принесли через несколько дней с совершенно сумасшедшим выражением в глазах, и я, недолго думая, отправил его Дориону, потому что сомневался, что он не превратился в нежить, хотя некроз не успел сильно испортить его тело, во всяком случае, снаружи.

— Выкарабкается, — нехотя, прокомментировал Дорион, осматривая Паскаля и проверяя его реакции. — Хотя я бы его убил на вашем месте.

— Я ещё не решил, убью или нет, — мрачно откликнулся я, глядя на то, во что себя превратил Паскаль. — Поэтому хочу иметь под рукой, когда определюсь.

Мой рассказ, переданный через командира рыцарей, которого мы подбросили обратно, достиг ушей врага. И лагерь рыцарей загудел, как улей. Бежать им было уже поздно: все они утратили первозданную чистоту крови и теперь по законам собственного Ордена мало подходили на роль рыцарей. Нападать на них первым я всё ещё не спешил, ожидая, не накинутся ли они сами друг на друга в панике и не пополнят ли тем самым мою армию немёртвых? А нас тем временем собрал для совещания Король, который не мог покинуть Чертогов, поэтому мы должны были сами явиться к нему и рассказать последние новости. Выслушав подробный отчёт, Король попросил меня задержаться после совещания, чтобы обсудить что-то с глазу на глаз.

— Возьми стул и сядь поближе, мне тяжело долго и громко говорить, — приказал он, и я подчинился. — Сколько ещё осталось в мире людей, не заражённых мутагеном? — спросил он.

— Много, — мгновенно ответил я. — Больше половины. Но они не все обучены, поэтому Орден не сможет быстро переукомплектовать рыцарей по своему стандарту.

— Меня не интересуют рыцари, — отмахнулся Король. — Меня интересует, можем ли мы заразить всех.

Я кивнул. Это и было моей целью.

Проклятый Король — титул, который приклеился к нему, похоронив под собой его настоящее имя. Из курса истории, которую нам в Академии читал Карвиус, я знал, что он был одним из тех, кто помог немёртвым обосноваться в северных лесах, отстроится и возвести укрепления. Сам Король рассказал мне про себя больше.

Он был священником, правда, не знал про мутаген; он сам был заражён, поэтому, видимо, Орден не спешил посвящать его в свои тайны. Проклятый Король жил в одном небольшом поселении, помогал людям по мере своих сил и настороженно относился к немёртвым. Его, как человека религиозного, остро мучил вопрос: как получилось так, что Свет мог допустить существование чего-то настолько противоестественного? Культ немёртвых существовал уже в те времена и был гораздо более многочисленным и развитым за счёт дышащих, чьи родные оказались среди немёртвых. Они покрывали своих восставших родных, помогая им, давая убежище и защиту. Даже некромантия зародилась именно тогда, когда дышащие алхимики начали пытаться продлить срок существования тел и победить некроз. Они первыми начали перешивать тела и вынимать внутренности, заменяя их высушенными травами, тем самым положив начало хирургии. В этом и была суть культа: дышащие помогали немёртвым. Разумеется, Орден не оценил такого рвения, объявив их вне закона. Задачей всех представителей Ордена было выслеживать культ и передавать данные о нём рыцарям, которые тогда ещё были не полноценной боевой единицей, а, скорее, разрозненными отрядами, кочующими по миру в поисках немёртвых и нежити. На кострах начали жечь людей: дышащих и немёртвых. Костры разгорались в каждом поселении, по крайней мере, раз в месяц. Но огонь оказался неэффективен: немёртвых огонь часто не убивал до конца, превращая в нежить. Даже дышащие, сгоревшие на костре, тоже могли восстать нежитью, сошедшей с ума от испытанной боли и ужаса. Орден сжёг стольких, что по земле поползли орды обугленных скелетов: нежить истребила много поселений, сбиваясь в стаи и нападая на всё подряд, разрывая своих обидчиков на части. Никакие мечи не могли их защитить, не могли уничтожить обозлённую нежить. Тогда-то алхимики и начали разрабатывать тот металл, из которого теперь были выкованы мечи рыцарей.

Но культ тоже не сидел сложив руки, покорно ожидая, когда их всех переловят и сожгут. Они сами активно нападали на Орден, выслеживая священников, слишком активно выискивающих их. Одним из таких священников и был Проклятый Король, отправивший на костёр не меньше двух десятков людей. Его выследили и убили. А когда он проснулся, то ещё долго сидел, зажав руками уши: культ стоял над ним и смеялся.

— Что, не такой уж вы и безгрешный, святой отец, коли сами встали? — спрашивали некроманты, пиная нового немёртвого, оглушенного своим пробуждением. Помогать ему никто не собирался, а сам он, сохранивший память, был заперт в новом теле, разрываемый жаждой мести к убийцам и ужасом, что сам теперь один из тех, кого ненавидел всей душой. Он бы выследил и уничтожил тех некромантов культа, которые были ответственны за его смерть, но Орден сделал это быстрее. Когда он немного встал на ноги, окреп и научился заново управлять своим телом, то пытался уничтожить себя, но быстро понял, что добьётся лишь того, что сам превратиться в нежить, а превращаться в неё он не хотел. Кроме того, его, как и многих других, настигла жажда жизни. Какое-то время он бродил в одиночестве, едва не одичав, пока не наткнулся на небольшую группу других немёртвых. Его приняли, не задавая вопросов о прошлом, не интересуясь, кем он был, не заботясь о том, что собирался делать. Жажда жизни победила, и он смирился со своей судьбой, хотя культ продолжал ненавидеть и не доверять ему. Он не знал алхимии, не умел резать и перешивать тела, а потому занялся среди немёртвых тем, что ещё при жизни умел лучше всего: организовывал их, словно они были его прихожанами, наставлял и помогал. Когда вокруг него собралось достаточно большое количество немёртвых, по количеству сравнявшееся с тем самым поселением, в котором он раньше жил, он увёл их в леса, запретив контактировать с дышащими и с культом. Постепенно немёртвые сами обучились некромантии и хирургии, не уступая в мастерстве дышащим. А Проклятый Король водил их по миру в поисках места, где бы им было комфортнее всего. Немёртвые собирались вокруг него, чтобы получить помощь некромантов; он не отказывал никому, но если кто-то желал остаться, то должен был неукоснительно соблюдать главное правило: никакого культа, никаких дышащих! Но память о культе жила, поэтому отголоски старого учения прижились и среди самих немёртвых. Против этого Король не возражал, придерживаясь мнения, что если и будет культ немёртвых, то пусть будут в нём только немёртвые.

Орден, увидев, что немёртвые сбиваются в стаи, отстраивают свои лагеря и дают отпор рыцарям, тоже начал собирать силы. Привыкшие к самостоятельности рыцари утратили свою свободу и должны были явиться в Орден, где из них начали составлять структурное подразделение. Стычки между рыцарями и немёртвыми становились всё ожесточённее, и Король спешно уводил своих немёртвых всё дальше, пока, наконец, они не наткнулись в дремучих северных лесах на чей-то старый полуразрушенный замок. С этого замка, ставшего впоследствии Хладными чертогами и сердцем Некросити, началась новая история немёртвых.

— Вы ведь знали про Лили с самого начала — из отчётов? — спросил я, размышляя о культе и о Роберте, которая осталась в столице. Мог ли Орден обвинить её?

— Знал, — согласился Король. — Но меня давно не интересует культ, если ты об этом. За годы, что я провёл здесь, — он похлопал рукой по подлокотнику своего трона, — я видел многое и многих и пересмотрел часть своих старых взглядов. Ты ведь тоже не стоишь на месте и меняешь своё мнение о некоторых вещах, не так ли? — спросил он, и я кивнул. Было дело. — Я много думал о культе и принял решение, что его уничтожение было ошибкой с моей стороны. Я ненавидел его, ненавидел всё, что он делал, но мне следовало переступить через личное неприятие и сохранить связи с дышащими ради благополучия всех немёртвых: мы существуем с ними на одной земле, и будет гораздо лучше, если мы научимся ладить между собой, а не только грызть друг другу глотки. Поэтому, оставив запрет на бумаге, я перестал препятствовать, если кто-то пытался наладить такие связи. Всякое бывало, кто-то даже сбегал из Нектосити, лишь бы найти утраченных людей. Но знаешь, что интересно? С тех пор, как исчез культ, ты был первым, кого семья приняла обратно. И я увидел в этом луч надежды для немёртвых.

На поле боя меня вызвали экстренно. Паника в рядах рыцарей поутихла, и они со всей яростью принялись нам мстить за своё заражение. Воздух разрезал свист снаряда, который, обрушившись на землю, разорвался и расшвырял во все стороны тысячи мелких осколков. Со всех сторон раздался бешеный вой раненых немёртвых, я сам пошатнулся и сжал зубы сильнее, зажимая правый бок, куда мне тоже угодили горячие осколки. Сразу стало ясно, из какого материала они были сделаны.

— В окопы и отходим в катакомбы! — мгновенно скомандовал я, пытаясь своим хриплым тихим голосом переорать поднявшийся шум. — Раненых на плечо и бегом отсюда! Все!

Меня тащил Крист, потому что я, сжигаемый пламенем святого металла изнутри, еле передвигал ноги.

— Что это, свет их всех забери, было? Почему разведка была не в курсе? — рявкнул я на Аквитара. Комиссариат и Магистрат собрались в моём кабинете, где реставраторы разложили меня прямо на столе. — Да быстрее вы, — повернулся я к реставратору, который, с моей точки зрения, слишком медленно и меланхолично работал над моей рваной раной, не торопясь доставать осколок и чего-то там постоянно надрезая, перерезая и сразу подшивая. А меня тем временем пожирала безумная боль. До сих пор мне везло, и я ни разу не был серьёзно ранен святым клинком, теперь же на своей шкуре познавал, на что обрекал многих своих подчинённых, швыряя их на рыцарские мечи.

— Не дёргайся и не мешай, — осадил меня Назар, помогая реставраторам прижимать меня к столу. — Неудачно попало и застряло в рёбрах и позвоночнике. Если хочешь и дальше успешно махать мечом — терпи. Иначе потеряешь возможность не только шеей вертеть, но и спиной пользоваться.

— Лично всех перетряхну, — мрачно пообещал Аквитар, наблюдая за тем, как меня резали. — Мы знали, что привезли бочки с неизвестным черным порошком, но нам не удалось достать образцы для изучения. Навскидку порошок пах смесью угля и чего-то ещё, и разведчики решили, что это для костров.

— Ага, для костров, — прошипел я, вспоминая рассказ Короля. — Вот только сожгут на этих кострах нас с вами.

Взрывы гремели с небольшими промежутками. С потолка сыпалась пыль, забиваясь в глаза, нос и рот, но в целом древние катакомбы хорошо держали удары. Оставшиеся на границе две катапульты мы наверняка уже потеряли, а другие были слишком далеко, чтобы попасть под обстрел. Однако пока стены и потолок сотрясались от ударов, я был несколько спокоен: рыцари не сунутся под свой же огонь. Самая жаркая пора начнётся, когда наступит тишина. И к этой тишине я уже должен быть на ногах.

— Какие у нас потери? — потребовал я отчёт и, услышав цифры, пожалел, что запустил с катапульт всех рыцарей. Материалы у реставраторов ещё были, но если так пойдёт дальше, то они скоро закончатся. — Пусть твои разведчики идут к алхимикам, — распорядился я. — Пусть на запах определяют недостающие компоненты. Назар, иди с ним и проследи: найдите компоненты, пропорции, и чтоб через час у нас был такой же порошок. Проведите опыты и определите назначение. Проработайте все возможные варианты использования, а не только этот. — Я кивнул головой на потолок, откуда после очередного удара опять посыпался песок. — Узнайте, как много мы можем его создать. Ответим им той же монетой.

— А что делать с металлом, которым нашпигованы заряды? — спросил Назар.

— Ничего. У нас нет времени делать разрывные снаряды. Но я уверен, что мы найдём этому другое применение. Кроме того, у нас всё ещё есть козырь в рукаве с ядами и кислотами. А рыцари, похоже, раскрыли нам свой главный козырь только что.

— Хороший козырь, — заметила Настурция. По воле случая основные потери пришлись как раз на её защитников, и теперь у неё руки чесались кому-нибудь отомстить за них.

— Да, — согласился я. — Остаётся надеяться, что он был единственный.

Уже через час Назар и Аквитар вернулись, страшно ссорясь.

— Серой! Эти бочки воняли серой, а ваши неучи на это не обратили внимания, — орал Назар. — Поэтому я и говорил всегда, что Военный Комиссариат не компетентен в принятии решений относительно стратегии.

— А кто компетентен? — не отступал Аквитар. — Вы, которые постоянно за нашими спинами прячетесь? Будь ваша воля, швырнули бы всех подряд в лицо врагу, нисколько не заботясь, кто выживет и в каком количестве. Вы привыкли вести войну на бумаге, а у меня — вот она, дышит мне в морду и в затылок каждый день. Я постоянно лишаюсь лучших кадров, которые отправляются в лапы врагу, орудуя одним старым кинжалом, потому что Магистрат снова не выполнил обещаний и не сделал поставку снаряжения.

— Хватит, — остановил я их. Реставраторы наконец-то вытащили из меня все осколки, зашили и проклеили. Теперь предстояло полежать какое-то время, пока клей схватится и просохнет. — Мы можем выиграть, только действуя сообща. Успешно?

— Да, — ответил Назар. — Успешно. Новое вещество. Бочки с ним у дышащих подписаны как «порох» — трёхкомпонентный порошок, несложный, горючий. Вот только материалов для него у нас мало.

— Можем добыть? — спокойно спросил я, обращаясь к Дориону.

Выслушав, что конкретно от него требуется, Дорион пожал плечами:

— Угля сейчас в лесу достаточно. Запасы серы есть. Сложнее с селитрой — за ней придётся идти в горы, но если прикажете, то к вечеру притащим столько, сколько надо.

— Прикажу, — кивнул я. — Количество сообщит Назар. За углём пока не суйтесь, — очередной взрыв подтвердил мои слова. — Скоро им надоест нас обстреливать, тогда и выберетесь за ним.

— Нам нужны головы и лёгкие, чтобы заменить пришедшие в негодность дыхательные системы разведчиков, — сказал Аквитар, выглядевший по-прежнему злым на Магистрат в частности и весь мир в целом.

— Будут, — пообещал я и обвёл глазами всех присутствующих. — И у меня огромная просьба к Комиссариату и Магистрату сообщать мне сразу, кому и чего не хватает. Аквитар, пусть разведчики сообщают обо всём, что видят, слышат и чуют, даже если им это кажется неважным. Маэстро, возьмите на себя эти отчёты, вы лучше всех разбираетесь в жизни дышащих и сможете отсеять их обыденные действия от подозрительной деятельности. Аквитар, составьте график работы разведчиков, в свободное время пусть возьмут консультации у Маэстро, чтобы они сами лучше понимали происходящее. Назар, выделите для отчётов разведки алхимиков, пусть тоже участвуют в процессе, возможно, заметят что-то важное. Нельзя допустить, чтобы нас снова застали врасплох, силы и так не равны.

Рыцари начали наступление аккурат ко времени, когда я был полностью восстановлен. Поделив фронт с Настурцией, мы ринулись в бой, пока за нашими спинами кипела напряжённая работа. Они превосходили нас числом, мы их — своей неутомимостью. Где-то недалеко маячил Шелок, но у меня не было возможности перекинуться с ним и парой слов с тех пор, как начались активные боевые действия. Искатели тащили с поля боя всех рыцарей без разбору: мёртвых, раненых. Они вытаскивали свои длинные цепкие лапы из окопа, ловили за ноги или за руки любого, кто оказывался лежащим, и под жуткие вопли своей добычи и других рыцарей быстро утаскивали его под землю. Как только рыцари отступали, мы тут же уходили в катакомбы. Окопы, на создании которых настоял Магистрат, спасали наши жизни, прикрывая отступление от летящих разрывающихся снарядов. Жертвы всё равно были, потому что иной раз заряды попадали и в окоп, но всё равно мы свели их к минимуму благодаря созданной защите.

Так продолжалось три дня, пока у рыцарей, казалось, не закончились заряды.

— Подводим катапульты, — велел я, стоя над картой. — Сюда и вот сюда. Эти выводим из леса и ставим на мягкой подушке. Обстрел ведём по этой траектории. Скрытые в лесу тоже ставьте на подушки, если их хватит.

— А если будет новый залп? — напряжённо спросила Настурция. Её, как и меня, изрядно потрепало. Некогда ровное бледное лицо было изрезано мелкими осколками — результат действия одного заряда, разорвавшегося слишком близко от неё и осыпавшегося осколками по касательной. Реставраторы проклеили ранки, но выглядела она теперь как изрядно потрёпанная драками кошка. Впрочем, мой внешний вид был не многим лучше.

— Не будет, — пообещал я, и Аквитар согласно кивнул.

— У рыцарей закончились заряды, и они ждут следующей поставки. По нашим подсчётам, у нас есть около восьми часов форы, прежде чем нужно будет снова уходить под землю.

— А значит, пора нанести ответный удар, — подвёл я итог. — Во что бы то ни стало сейчас мы должны заставить их отступить от наших границ, иначе эта драка затянется здесь надолго, а нам пора выходить, если мы собираемся заразить всех дышащих. Кроме того, Орден, понимая, что мы разработали мутаген, ждёт, когда мы израсходуем все его запасы, — Назар нехорошо ухмыльнулся: в лабораториях работа над мутагеном не прекращалась, его запасов хватило бы ещё на десять таких обстрелов, что мы уже провели, — и не собирается высылать подкрепление прямо сейчас. По данным разведки, они собрали ещё около пяти тысяч рыцарей, которые базируются на юго-востоке от нас, вот здесь, — я обвёл в кружок место на карте. — Они не спешат к нам на огонёк, так что я бы сам заглянул к ним.

— Это опасно. — Настурция тоже склонилась над картой. — Если мы пойдём этой дорогой, то будем у них как на ладони. Лучше пройти здесь. — Она прочертила маршрут, который пролегал через болото. — Но мы не сможем провести там катапульты, чтобы произвести обстрел.

— Значит, нам нужно какое-нибудь более лёгкое и мобильное метательное оружие, — я обратился к Назару. — Есть идеи?

Тот почесал в затылке, отчего его всклокоченные волосы активно задвигались на голове.

— Мы обсудим это с инженерами в мастерской, — пообещал он. — Но есть ли у нас причины так спешить? Мы можем отбросить их и дождаться следующих здесь же, заставив поверить, что мутагена больше нет.

— Есть, — ответил я тоном, не терпящим возражения. После разговора с Королём Роберта не шла у меня из головы, как я ни старался сосредоточиться только на рыцарях у себя под носом. Я наследил в столице достаточно, чтобы теперь быть уверенным, что за ней могли прийти. Что с ней? Как она? Я пожалел, что мне, раздавленному смертью Лили, и в голову не пришло предупредить Роберту, предложить ей уехать хотя бы на время. Я подумал было, что должен был забрать её с собой из столицы, но оборвал эту мысль: и куда бы я её привёз? У меня не было своего угла нигде, кроме Некросити. У меня не было знакомств и связей среди дышащих. Оставалось только надеяться, что её дочери, мои сёстры, сумеют позаботится о матери и не отдадут так просто в лапы Епархии. — Есть, — повторил я и озвучил своё желание добраться до столицы. Ответом мне послужил общий шокированный взгляд всех членов Комиссариата и Магистрата: никто из них не ждал, что я захочу замахнуться так далеко.

— А мы сможем? — выразил общие опасения Дорион.

— Если мы не сможем сейчас, то не сможем уже никогда. Сегодня они пришли с порохом, с чем они явятся завтра? — спросил я его. — Нам пора прекратить ползать по лесам на краю мира, надо выйти из тени и заставить их понять, что мы тоже люди. Как бы им не хотелось думать иначе.

Катапульты сработали отлично. Рыцари, обрушиваясь на нас со всей яростью раз за разом, искренне надеялись, что им удалось подорвать наши силы, но не тут-то было. Выставив машины так, чтобы часть их била ядом точно по раскинувшемуся огромному лагерю, а остальные — кислотой по территории между нашей границей и лагерем, я отдал приказ начать атаку. Что бы они теперь ни делали, они должны были отступить, бросив свои вещи, потому что больше деваться им было некуда — вперёд я их не пускал. Надо отдать должное их машинистам: заряжая катапульты всем, что только под руку попадалось, они швыряли в меня мешками с провизией, бочками с мечами и мёртвыми животными, пытаясь хоть как-то приостановить нашу яростную атаку. В итоге им удалось попасть по двум нашим катапультам и вывести их из строя, но мои машинисты под предводительством Назара методично и меланхолично закидывали их ядом так, что скоро даже такие попытки сопротивления прекратились. Рыцари отчаянно пытались сначала прорваться к нам, но, глядя на оплывающие тела товарищей, до которых долетел заряд кислоты, разворачивались и бежали прочь. Я не сомневался, что они были в ужасе оттого, что я творю. В их глазах я был самым настоящим чудовищем, монстром, спустившимся в этот мир, чтобы погрузить его во Тьму. Я повернулся и посмотрел на развивающееся чёрное знамя с синей лилией. Я чувствовал покой: она бы не осудила. Она бы поняла, что я только защищался: да, яростно и безжалостно, но просто защищался.

Заставив рыцарей оставить лагерь, я не медлил. Вперёд выдвинулась разведка, следом — мои гвардейцы, готовые прикрыть их, а замыкали вылазку искатели, чьей задачей было вытащить из лагеря всё, что там плохо лежало. По моему мнению, лежало там плохо всё. Несколько отрядов рыцарей выступили против нас, но справиться с ними не составило большого труда.

Собираясь нападать на лагерь рыцарей на юго-западе, я разделил армию Тьмы на две части. Одну треть защитников я оставлял Настурции для поддержания порядка на границе. Вместе с катапультами и оставшимися зарядами яда и кислоты, а так же при содействии убойного отдела Тезиса ей должно было хватить сил отстоять наши территории. Кроме того, большая часть границ всё ещё была защищена пластинами с мутагеном: рыцари раздавили много, когда нападали на нас, прорываясь в лес и атакуя из катапульт, но большая часть по-прежнему была цела. Оставшиеся две трети защитников я объединил со своими гвардейцами и собирался увести за собой. Так же я уводил и часть сил разведки, искателей и некромантов.

— Давно не виделись, Тако! — раздался за спиной знакомый голос, и высушенная рука смело опустилась на моё плечо, приветственно хлопнув. — Обогнал меня в звании, да? В Академии на испытании обошёл, и тут — на тебе — отличился. Ты вообще знаешь, кто ты после этого?

— Здравствуй, Шелок, — ответил я, пожимая его протянутую руку. Он прекрасно знал, что я перестал пользоваться этим именем, но не был бы самим собой, если бы не назвал меня именно так. — Идёшь с нами?

— А то. — Он улыбнулся мне во все свои девять зубов. — Настурция два часа мне на мозги своим ядом капала, требуя, чтобы я остался на защите в тылу. Но, Свет им все глаза выжги, ты у нас, значит, уже в столицу смотался, никого с собой не взял, путешествуешь и развлекаешься, а я — в тылу сидеть? Ну уж нет, я тоже хочу на фронт. Велок, кстати, тоже идёт в составе разведки, будет ползать вокруг как в старые добрые времена, когда мы в патруле все в одной комнатушке ютились. Что на счёт посиделок старых друзей? Кстати, там инженеры сегодня свой новый проект переносных катапульт показали, и я хотел бы точно знать, это по каким болотам нам их тащить придётся, что они нужны такие мелкие, но дальнобойные?

— По самым настоящим, — хмыкнул я и позвал к карте. Он присвистнул, рассматривая маршрут.

— Это Настурция придумала? Сразу видно, она известный перестраховщик. В любую канаву залезет, лишь бы не на глазах у рыцарей сидеть.

Какое-то время мы ещё обсуждали маршрут и наше продвижение по нему, когда к нам присоединился Дорион с отчётом, что он поставил на ноги Паскаля, насколько это было возможно, и на том считал свою работу законченной. Если я желал для Паскаля какой-либо ещё помощи со стороны Магистрата, то мне следовало лично обратиться к ним. Дорион смерил меня пронзительным взглядом, какого я не видел в свой адрес уже давно:

— Я бы не рекомендовал его на военную службу. Отдайте его лучше Магистрату. Вы говорили, что он исполнителен и дисциплинирован, способен к анализу и самообучению. Такие люди нужны не только на поле боя, но и в лабораториях.

Я замешкался. Предложение Дориона было дельным, я тоже не считал, что Паскаля можно восстановить в гвардии: кто знает, когда прошлое снова позовёт его и что он сделает тогда?

— Дай-ка посмотрю. — Шелок бесцеремонно забрал отчёт Дориона и принялся его небрежно листать. — Хм, а я тоже его хочу. Прекрасные характеристики. Такие на вес золота не только в гвардии, но и в защите.

— Если вы берётесь читать не предназначенные вам отчёты, то читайте их полностью, — оскалился недовольный Дорион. — Я уже сказал, что не могу рекомендовать его для военной службы.

— Я прочитал, — сказал Шелок, не обращая внимание на настроение Дориона. — Кажется, я уже видел что-то похожее, — он выразительно посмотрел на меня, Дорион последовал его примеру, — и точно знаю, что делать с мрачными замкнутыми одиночками, не желающими идти на контакт.

— Шелок, — предупреждающе позвал я его, догадавшись, куда он клонит. Вне зависимости от того, какие отношения были у нас в прошлом, я не собирался позволять ему теперь относиться ко мне подобным образом. Я был старше по званию и должности.

— Отдай его мне. — Как и годы назад, он проигнорировал прозвучавшую угрозу и смотрел на меня без тени страха. — Если у меня не получится, в чём сам я сомневаюсь, я сам вышвырну его к Дориону.

Так и не приняв никакого толкового решения, я оставил Шелока и Дориона решать судьбу Паскаля самостоятельно, и Тьма его знает что ему предложил Шелок, но Дорион согласился и даже не выглядел недовольным сделкой.

Назар выполнил обещание, его мастера разработали для нас новые мобильные катапульты, однако из соображений дальнобойности они всё ещё были слишком огромными, чтобы мы могли легко перенести их по болотам. Тогда к делу подключился Николас, руководивший некромантами, Снок, который отвечал за реставраторов, и Глубук, под чьим началом были хирурги, занимавшиеся животными. Совместными усилиями они создали тех, кто должен был заниматься переноской и управлением катапультой — полуразумных четырёхруких гигантов с двумя головами, чей торс крепился к торсу коня.

— Это — умертвие, — презентовал мне новую разработку донельзя довольный Николас. Я поражённо хмыкнул. — Удалось собрать всего шесть образцов, используя оставшихся коней-спутников, сильно покалеченных в бою немёртвых и тех рыцарей, которых мы добыли, поэтому берегите их. Оперативно сделать ещё таких умертвий мы уже не успеем.

Я кивнул.

На умертвий нагрузили катапульты и провели инструктаж по управлению инженерам, которые должны были помогать им заряжать катапульты и целиться, хотя предполагалось, что умертвия сами должны с этим справиться — не просто так им столько конечностей и голов пришили. Но экспериментировать и проверять досконально умственные и физические способности времени не было, поэтому было решено перестраховаться. В целом приказам они подчинялись безоговорочно, хотя были туповаты и по уровню своего интеллекта стремились к нежити, а из-за количества голов могли ссориться сами с собой, выясняя, какая голова главнее, но две пары глаз на двух подвижных шеях даже в таких условиях обеспечивали лучший обзор и функционал.

Собрав армию, поделив её на отряды и поставив во главе каждого, кому мог доверять, я приказал выдвигаться. До окрестностей лагеря мы добрались за пять дней, медленно продвигаясь по извилистым тропам и стараясь не попасть в воду. Магистрат выделил нам коней, но я принял решение нагрузить их по максимуму всем необходимым, а самим пойти пешком.

— Плохой тут воздух, гнилостный, самое то для некроза, — ругалась Нарвим, которая тоже увязалась с атакующими. — И воняет так, что никаких запахов не разберёшь.

— Тогда не дыши, — посоветовал я, усмехаясь: я хорошо помнил, как она пыталась заставить меня пользоваться своим обонянием, а я наотрез отказывался. Насколько же плох местный воздух, если даже Нарвим обеспокоена развитием некроза? Не в её правилах было беспокоиться об этом. Она скривилась, тоже, видимо, вспомнив мои споры с ней, и поспешила вперёд — разведывать обстановку, полагаясь только на уши и глаза.

Увязался за мной и Маэстро. До сих пор он изучал дышащих, полагаясь только на сведения, которые приносила разведка: по отчётам, книгам, газетам и перепискам. Теперь же ему выпал шанс увидеть всё своими глазами и сравнить теорию с реальностью. Вся его живость движений и беспокойный мечущийся взгляд остались в прошлом, и теперь Маэстро не выглядел странным дышащим с неестественно бледным цветом лица. Теперь весь его образ застыл, заледенел, и только сверкавшие глаза выдавали, насколько он взволнован своей экспедицией.

Недалеко от меня шли Шелок и Паскаль и тихо, но ожесточённо спорили о чём-то.

— Так как они оба сохранили свои прежние воспоминания, они куда более эмоциональны, чем другие немёртвые, и не стесняются открыто выражать свою позицию, как бы к ним ни относились другие, — заметил Маэстро, поглядывавший в их сторону. — Эрнест тоже был таким: вспыльчивым и горячим, не похожим на своих товарищей. Однако по какой-то причине вы сумели обойти его в эмоциональном смысле, хотя и не сохранили памяти. Дело только в вашей дочери?

Я пожал плечами: это он, а не я был специалистом по части дышащих и эмоций, вот пусть сам и скажет. Сам себя я не считал разговорчивым или замкнутым, холодным или эмоциональным. Я просто был самим собой. Возможно, со стороны ему виднее, но — я снова посмотрел в сторону Шелока и Паскаля — я не сомневался, что до этих двоих мне далеко. Если не успокоятся через час, придётся вмешаться, чтобы на их крики к нам не сбежались все рыцари раньше времени. Не знаю, как им понравится драться с нами в болоте, но вот я совершенно точно не хотел прыгать по воде и грязи, уворачиваясь от чужих ударов.

До места мы добрались изрядно измотанными, даже несмотря на неутомимость немёртвых: кого-то угораздило упасть в воду или просто промочить ноги, у других от влажного воздуха обострился некроз. Пока реставраторы чинили повреждённых немёртвых, ко мне подошла Нарвим.

— Разведка выдвинется вперёд. Посмотрим, что там на подходах к лагерю.

Я кивнул.

— Будьте осторожны, они не должны обнаружить нас раньше времени. Лучше не рискуйте лишний раз.

— Мы переоденемся из новых мундиров в наши старые тряпки и, в случае чего, притворимся обычной нежитью, — пожала она плечами.

— Собираешься на верную смерть? Вас убьют, если примут за нежить.

— Нас в любом случае убьют, если обнаружат. Мы слишком слабы для атаки или защиты. Я привяжу к себе птицу с лентой на лапе. Если она прилетит — то отправляйте следующий отряд разведчиков через некоторое время.

Я кивнул, не уточняя, что предпочёл бы, чтобы их не обнаружили — это и так было понятно нам обоим.

По счастью, всё прошло гладко. Двух разведчиков Орден обнаружил, и они достоверно сыграли роль одиноких безмозглых трупов, движимых лишь жаждой убийства. Остальной отряд вернулся благополучно и со сведениями. Разложив карту на камне, мы начали планировать своё нападение. Теперь нас было меньше, поддержка была слабее, территория, на которой предстояло вести бой, не знакома, а противник полностью укомплектован и во всеоружии.

— У нас невыгодная позиция, — отметила Нарвим то, что было и так очевидно. Я согласно кивнул, уже не настолько уверенный в успехе, как был в Некросити.

— Крайне. Но выбора у нас нет. Сейчас мы в наиболее выгодном положении: у нас есть мутаген, а у них — нет защиты от него. Если будем медлить, то можем столкнуться с новым подарком от Ордена вроде этого. — Я кивнул в сторону бочек с порохом, которые мы привезли с собой. Я пока не был уверен, как именно собираюсь их использовать, но точно собирался задействовать.

— Почему мы не добавили к формуле мутагена что-нибудь смертельное? — спросил Шелок. — Ну, знаешь, что-нибудь, что сразу вывело бы из строя всех рыцарей?

Паскаль, сидевший рядом, мрачно посмотрел на своего нового командира: он знал, что я собираюсь заразить весь мир и, очевидно, не желал смерти своей семье даже после того, как они закопали его «заживо».

— Потому что нет такой цели, — спокойно ответил я. — Для этого мы можем воспользоваться и ядом, но мы при всём желании не смогли бы привезти сюда достаточно зарядов, чтобы отравить весь лагерь. Или мутаген, или яд. И вариант мутагена нравится мне куда больше, потому что я собираюсь опять заставить их бежать назад.

— Почему? — не унимался Шелок. — Почему ты просто не хочешь их всех убить?

«Потому что тогда у меня не будет шанса в итоге заключить с ними союз», — подумал я, но озвучивать не стал. Я понял Проклятого Короля и главную цель его беседы со мной. Он ждал, что я не просто принесу ему победу — он ждал, что я найду путь для перерождения культа, когда дышащие могли жить бок о бок с немёртвыми. Но это будет невозможно, если я залью всю землю кровью рыцарей, не так ли? Король не смог переступить через свою ненависть к культу, от меня же требовалось задушить свою неприязнь к Епархии, чтобы не устраивать обычную мясорубку, а стремиться к победе совсем иного толка, нежели я привык. Поэтому я должен был действовать аккуратнее и тоньше. Жертвы и так будут с обеих сторон, нет смысла легкомысленно увеличивать их количество.

— Ответ содержится в твоём вопросе, — задумчиво пробормотал я. — Я не хочу убить всех. Но часть всё-таки придётся, тут ты прав. Нарвим, твои люди смогут пробраться в лагерь? Или снаружи отследить, что там происходит? Мне нужна подробная карта: что, где и почему. Особенно, — я подчеркнул это, — особенно я хочу знать, привезли ли они сюда порох, и если да, то где он находится в лагере.

Через пару дней мой приказ был выполнен. Порох был в пяти точках на складах, расположенных недалеко друг от друга, ближе к центру лагеря, так что я не мог незаметно подвести умертвий. Нужно было идти почти в лобовую, с надеждой на то, что умертвия и инженеры не подведут и смогут быстро поразить свою цель.

— Обернём их главный козырь против них самих же, — распорядился я, расставляя метки на карте. — Пятерых грузим порохом и выводим на вот эти позиции. Мутаген тоже к ним приставьте, но чуть вдалеке, скажем, сюда, чтобы рыцари не могли его захватить вместе с умертвием, если прорвутся. Сначала целимся по складам, у каждого своя цель. Как только достигаем результата, снимаем с умертвия порох и дальше бьём мутагеном. Итого пять умертвий у нас занято. Шестой идёт с мутагеном сюда со мной с наветренной стороны, с той же стороны размещаем гвардию и идём в атаку. Шелок, забираешь всех защитников себе. Твоя главная задача — защитить умертвия с твоей стороны, пока они не поразят главные цели. Потом отступайте и быстро отходите в нашу сторону. Соединяем силы и бьём единым фронтом.

— А если какое-то умертвие уничтожат раньше, чем оно сумеет попасть по складу? — спросил Шелок.

— Тогда переставляй на этот склад первое освободившееся. Но хочу верить, что этого не случится. Соединившись, выжимаем их вот сюда. Особо никого не щадим, но если бегут — пусть бегут, не обращайте внимания и не преследуйте слишком активно. Нам нужно не просто вырезать всех, как это было раньше, а именно заставить их бежать. И не ждите той паники, которая была в прошлый раз. Здесь уже все знают, что означает зеленоватый туман. Вряд ли они ждут, что мы зайдём так далеко от своих границ ради атаки, но исключать этого нельзя.

— А если я не смогу довести защитников до тебя и мы не соединимся? — опять спросил Шелок. Я поднял на него мрачный взгляд, полыхнувший алым. Я ненавидел, когда мне перечили, а особенно — когда сомневались в моей стратегии прямо перед боем.

— В гвардии под моим управлением не существует «не сможем», — жёстко ответил я, выпрямляясь, и Шелок впервые на моей памяти от меня отодвинулся. — Если я говорю, что ты должен сделать так, то ты должен сделать так. Под моим командованием почти две тысячи. Под твоим — около тысячи. А у противника — пять. Если мы продолжим бой порознь, то нас постепенно выжмут с позиций и разобьют. Поэтому, как только выполнишь задачу со складами, хоть на крыльях бабочек ко мне порхай, хоть под землёй зубами тоннели рой, но собери все свои силы в кулак и перебрось отряды в мою сторону любым доступным способом. И никогда не сомневайся в том, что я говорю, потому что на поле боя нет врага хуже, чем сомнения.

— Так я же не в гвардии, — попытался оправдаться Шелок.

— Мне плевать. Ты сейчас под моим командованием, а значит ты в гвардии, и на поле боя я для тебя и Проклятый Король, и Свет первозданный, и Тьма воплощённая, и кто угодно другой, кто повсеместно распоряжается твоей жизнью и навыками, — кто именно, можешь выбрать сам. А вот выполнять или не выполнять мои приказы — такого выбора я не даю. Ещё вопросы?

Маэстро задумчиво посмотрел на меня нечитаемым взглядом.

— Вопросов нет. Приказ будет выполнен, — не поднимая головы, тихо отозвался Паскаль, сидящий за спиной Шелока. — Я прослежу, чтобы всё прошло согласно плану и проработаю варианты переброса сил. — Я кивнул, хотя веры у меня ему не было. С другой стороны, Шелок, привыкший быть в защите, возможно, просто не умел быстро и оперативно реагировать на изменчивую обстановку на поле боя. Зато это умел Паскаль, которого в том числе учил я сам. Если бы этот идиот не повёлся на эмоции и не натворил глупостей, я бы с лёгкостью доверил ему второй фронт и ни о чём не переживал.

Выступать было решено с наступлением ночи. Немёртвым солнечный свет только вредил, а темнота наоборот не особо мешала. Периметр лагеря Ордена охраняли патрули, и их предстояло убрать в первую очередь. Эту задачу на себя взяли разведчики: хоть они и были слишком слабы как бойцы, но аккуратно подводили к патрулям со спины моих гвардейцев, которые быстро устраняли угрозу отравленными кинжалами.

— Пересменка патрулей через два часа, скоро их отсутствие заметят, — тихо прошелестела Нарвим рядом со мной.

— Нам хватит, — кивнул я. — Занимаем позиции и ждём сигнала с той стороны. Начинаем атаку одновременно. Пусть думают, что мы взяли их в кольцо, тогда некоторое время нас будет атаковать только часть рыцарей. Пока остальные обратят внимание на то, откуда идёт туман, и поймут, где именно враг, мы немножко уравняем силы.

— Не боишься проиграть? — спросила Нарвим, пока остальные быстро разбегались по территории согласно плану. — Сейчас они объективно сильнее, а территория не подготовлена.

Я покачал головой.

— Если бояться — точно проиграешь. Кроме того, для гвардейцев превосходящие их силы врага не в новинку. Мы привыкли, что расклад сил именно такой. Но это не повод отступать. Да, их больше. Зато мы выносливее. — В эту минуту мне на плечо опустилась птица с запиской. Я снял клочок бумаги и прочитал единственное слово, написанное рукой Паскаля: «Готовы». — Искатели на исходной, чтобы оперативно уносить раненых?

— Да, — отозвались со стороны.

— Хорошо. Тогда в атаку.

Раздался свист, и с нашей стороны по двум целям полетели бочки с порохом с зажжёным фитилём, а следом за ними — заряд мутагена. Почти сразу же ещё три вылетели с другой стороны лагеря Ордена, едва заметными искорками прочертив дуги в ночном небе. Прозвучали первые взрывы. Одна из бочек Шелока с первого раза угодила по цели, и я мысленно поздравил его с попаданием. Порох на складе начал взрываться, освещая лагерь ярче, чем солнце, и там сразу зашевелились, забегали люди. Протрубили тревогу, хотя, как по мне, звуки взрывов уже это сделали.

— Жарко, — прокомментировал я, глядя на быстро разгорающийся пожар. Я такого не ждал: во время обстрела по нам лес, конечно, подожгли, но такого сильного огня не было. — Передайте сообщение Шелоку: пусть ни в коем случае не лезет в лагерь, а только держит оборону. Если так будет гореть и дальше, то их и выжимать не придётся — сами сбегут.

В нашу сторону побежали рыцари, и я поднял своих гвардейцев им навстречу. Драка, которая завязалась, была не похожа на те, что случались у меня раньше: ещё никогда я не кидался на рыцарей с таким остервенением, никогда настолько не игнорировал оружие в своих руках, просто расшвыривая всех в стороны, и никогда настолько часто не прикрывался врагом, позволяя рыцарям самим убивать своих товарищей. Потребовалось по меньшей мере полчаса, чтобы уничтожить все склады. За это время рыцари успели понять, где мы, и развернули в нашу сторону катапульты. Досталось главным образом Шелоку, который не был скрыт туманом так сильно, как мои гвардейцы, но он же первым и прикончил все свои склады, а потому развернул защитников, уводя из-под линии огня. На мою же долю пришлась главным образом пехота рыцарей, которые быстро смекнули, откуда идёт обстрел мутагеном, и развернулись в мою сторону.

— Отступаем. Туда, — скомандовал я, как только в мою сторону просвистел первый снаряд катапульты, и насадил на меч сразу двух рыцарей, вылетевших на меня в одной рубашке без доспехов. Я двинулся в сторону Шелока и того последнего склада с моей стороны, достать который никак не удавалось. К тому времени рыцари уже поняли, что я делаю, и спешно разгружали его. Если один такой заряд прилетит по моим гвардейцам, то потери будут недопустимые. — Быстрее. Перезаряжай.

Прогремел новый оглушительный взрыв — мы наконец-то попали по последнему складу. Но часть пороха оттуда уже вынесли, поэтому я разворачивал своих людей то в одну сторону, то в другую, не давая катапультам прицелиться и не позволяя рыцарям взять нас в окружение. К утру, когда нам удалось вырезать примерно половину, к рыцарям подоспело подкрепление, рвущееся к лагерю. Их было немного, не больше пятисот, но и у меня под началом было уже немногим больше полутора тысяч действующих немёртвых. Я увёл своих в сторону, опять избегая окружения, и снова впечатался в рыцарей что было сил, заставляя пятиться в лагерь — в пожар и бледно-зелёный туман. Подкрепление, которое ещё не было заражено, но, очевидно, осведомлено о мутагене, дёрнулось в сторону первым. Они знали, чем им грозит даже один мимолётный вдох, и не стремились осознанно пополнить ряды заражённых. Они и отступили первыми, малодушно бросив своих. А за ними наконец-то развернулись и побежали остальные — заражённые, уставшие и вымотанные ночным боем.

— Напомни мне, если я ещё когда-нибудь захочу составить тебе компанию в любых твоих путешествиях. — Ко мне подошёл, почти подполз Шелок, которому рыцари проделали огромную дыру в животе, но он сумел остаться в строю несмотря на это. — Напомни мне, что это о-о-очень плохая идея, совсем плохая, невероятно плохая, просто отвратительная даже. Ты сумасшедший, ты в курсе? Ты даже по меркам немёртвых псих конченный, — прохрипел он, повисая у меня на плече, и я расхохотался, поддерживая его одной рукой. Всё. Мы победили. Красная пелена, которая застелила мой взгляд в начале боя, постепенно начала сходить на нет.

Искатели и разведка по возможности таскали из горящего лагеря всё полезное. Заражённые только сегодня тела рыцарей не годились для реставрации, поэтому под нож пустили тех, кто был слишком изувечен, чтобы отреставрировать более целых немёртвых. Тех, на кого уже не оставалось ресурсов, я отправил обратно в Некросити. Хотел отправить туда и Шелока, но тот рогом упёрся: пойду дальше и всё тут, сходить с ума — так до конца! Впрочем, его-то подлатать было не сложно: руки и ноги целы, голова на месте, позвоночник не зацепило. Вышел с поля боя с минимальными потерями и Паскаль, залитый с головы до ног кровью так, что и не узнать. А вот Нарвим не повезло: её перерубили пополам и теперь ей был нужен новый позвоночник. Из шести умертвий до победы дожило только два, но в целом я находил это удовлетворительным результатом. Остальных я приказал доставить обратно: может быть, получится пересобрать из четырёх хотя бы ещё одного?

— Нарвим, передай Тезису, чтобы собирал убойный отдел, они мне понадобятся. Пусть возьмут у Назара несколько таранов и начинают движение к столице. И ещё мутаген надо взять у Николаса, может не хватить. Маршрут им проложит Настурция, мне понравились её идеи. И пусть немедленно направят нам сюда коней: всех, которые есть. Более точно: около тысячи для моих гвардейцев, реставраторов, алхимиков и груза. Надеюсь, у них найдётся.

— Хочешь задействовать убойный отдел в атаке на столицу? — спросила Нарвим. — Они не очень хороши в этом деле. Может быть, лучше вызвать оставшихся защитников?

— Я не могу гарантировать, что рыцари не попытаются ударить по Некросити, пока нас там нет, — покачал я головой. — А защитники всё-таки лучшие именно в защите, — я покосился на Шелока, — под другое у них просто мозги уже не заточены. Убойный отдел — симбиоз искателей, разведки и гвардейцев. Кроме того, я не собираюсь просто швырнуть их в драку, мне нужно, чтобы они совершили диверсию. А с этим лучше них сейчас никто не справится.

Нарвим кивнула.

Из моих двух тысяч гвардейцев остались целы только шесть сотен, да и то «целы» — это с натяжкой. Первые три сотни я возглавил сам, вторые нехотя отдал Шелоку или, вернее, главным образом, Паскалю. Оставшихся умертвий тоже разделил между нами: одного себе, второго — им.

— Идём по этим маршрутам, — прочертил я две кривые от места нашего расположения до столицы. — По возможности в бой не вступаем. Оперативно обстреливаем поселение дышащих мутагеном и уходим дальше, не задерживаясь. Наша задача сейчас не уничтожить противника, а не дать ему поймать и уничтожить нас, а также не позволить помешать выполнению нашей задачи. Собираемся в окрестностях столицы вот в этой точке через две недели. Вопросы?

Паскаль молчал, но я видел, что его взгляд прикован к одному из поселений, оказавшихся на моём маршруте — то самое, где жила его семья. Я нахмурился: оставалось надеяться, что ему хватит мозгов не лезть дважды на одни и те же грабли, с этими людьми я сам разберусь.

К счастью, Паскаль промолчал и поклонился: приказ понял, к выполнению готов.

Через день, когда у нас был транспорт, мы отправились в дорогу. Разумеется, у Глубука не нашлось столько коней, сколько я запросил, поэтому он прислал нам ещё телеги. Установив на них навесы из уцелевших палаток рыцарей, я посадил часть гвардейцев верхом, а остальных рассадил по телегам вместе с грузом. Навесы хорошо защищали от солнца и, управляя телегами и двигаясь верхом по очереди, чтобы не испечься заживо, мы двигались вперёд без остановок. Время поджимало.

Несмотря на то, что я приказал в конфликты не вступать, не проехать через поселение Паскаля и не посеять там хаос и панику оказалось выше моих сил. Так что я даже задумался о том, такой ли я неэмоциональный на фоне Шелока и Паскаля, как привык думать. Сформировав три отряда, я приказал им проехать через поселение вместе со мной: никого не убивать без необходимости, но сделать так, чтобы они надолго запомнили наш визит. Разведчики указали мне дом, который посещал Паскаль, и я направился сразу туда с пятью гвардейцами и Маэстро, который увязался следом, используя шанс осмотреть поселение изнутри. Люди кричали и бросались в разные стороны, теряясь в бледно-зелёном тумане, и едва успевали выпрыгнуть из-под копыт моего коня, но даже если бы я кого-то затоптал, то не оглянулся бы. Мой взгляд снова заволокло алым от ярости. В первый раз я был зол от жажды отомстить за кого-то другого, а не за себя самого или Лили, которую считал частью себя.

— Убирайтесь с нашей земли, исчадия Тьмы! — Я понятия не имел, кем был тот мужик, который вылетел на меня из дома Паскаля, замахиваясь мечом прямо с порога, но, отбив пару его неумелых ударов, я просто впечатался ему в лицо кулаком, и он улетел обратно вглубь дома.

— Кто тут исчадие — это ещё посмотреть надо, — процедил я сквозь зубы, едва сдерживаясь, чтобы не нарушить свой второй приказ: никого не убивать без надобности. Дом был хороший, насколько я мог судить, сравнивая его с домом Роберты. Мягкая мебель, ковры, цветы в вазах. — Хорошо живёте, как я посмотрю.

На одной из стен в просторной гостиной висел портрет, на котором молодой улыбающийся Паскаль с румянцем на щеках был в окружении своей семьи. В числе которой оказался и тот самый мужик, который сейчас отползал от меня, прикрывая рукой разбитый нос, заливший ему всю грудь кровью. Ползал он не очень резво, а за мной топтались за порогом ещё пять гвардейцев и Маэстро, желавший поскорее войти, поэтому я придал мужику ускорения пинком.

— Папа! — воскликнула одна из присутствующих девушек в голубом платье и бросилась к мужику, игнорируя меня, хотя я видел: боялась. Упав на пол и прикрыв отца руками, она посмотрела на меня снизу вверх с нескрываемым ужасом.

— Переверните здесь всё, — приказал я гвардейцам, и пока они наводили в доме новый лоск и красоту, отшвырнул девушку в сторону, поймал мужика за отвороты сюртука и поднял над полом, а потом впечатал его спиною в стену рядом с портретом. — Папа, значит, да? И Ричарду тоже папа или кто-нибудь ещё? — спросил я, хотя в целом мне было плевать на степень их родства.

— Пощадите, — взмолился он, боясь даже пошевелиться в моих руках. Пот градом катился по его искажённому ужасом лицу.

— А ты пощадил его, когда в землю живого закапывал? Или, может быть, ваш ненаглядный Орден пощадил его, когда намеренно превратил его в того, кем он теперь является? Или ты думал, он по своей воле проснулся после смерти? Что-то вас, дышащих, как к стене прижмёшь, так вы скулить начинаете, а если с протянутой рукой к вам, то вы эту руку и рубите.

— Не надо, пожалуйста. У него сердце больное! — Всё та же девушка в голубом вцепилась в локоть моей руки, пытаясь освободить отца. Остальная семья только по углам забилась и голосила, прикрыв головы руками.

Я отшвырнул мужика от себя в тот угол, где сидели члены его семьи, и поймал уже её за руку. Что ж, если она так охотно идёт на контакт сама, то с ней и поговорим.

— Сердце больное, посмотрите-ка, — выплюнул я ей в лицо. Она пятилась от меня, пока не упёрлась спиною в стену, а я шёл за ней. — А у него, — я кивнул на портрет, — оно не больное? Или ты думаешь, почему он пришёл к вам?

— Все вы — нелюди, — провыл мужик в углу. — Сердца у вас нет, нежить проклятая.

— Нелюди? Нежить? — Я повернулся к нему, но девушка, которая мгновение назад пыталась высвободиться из моей хватки, теперь сама прикладывала все усилия, чтобы удержать меня на месте, обхватив руками за талию. Я мог бы отшвырнуть её одним движением, бросить в стену с такой силой, чтобы она больше не поднялась, но не стал. Я снова повернулся к ней и, поймав за талию, чтобы не сбежала, наклонился к самому лицу. — Скажи-ка мне, если у нас нет сердца, то какого такого Света нам всё ещё может быть больно вот здесь? — Я хлопнул себя по груди кулаком, как когда-то это сделала Матильда. Девушка ничего не ответила, просто молча застыла в моей хватке, глядя на меня огромными испуганными глазами того же чистого голубого цвета, что и её платье. Мне даже прислушиваться не надо было, чтобы слышать, как быстро бьётся её сердце в груди.

Бестолку. Бестолку с ними говорить. А убивать не стоит.

Окинув взглядом дом беглым взглядом, я решил, что мы достаточно здесь похозяйничали, и скомандовал на выход.

— Если кто-то желает лечь в могилу уже сегодня, можете нас проводить, — бросил я семейству Паскаля на прощание, направляясь к двери.

— Стойте! — Девушка в голубом выскочила следом за мной на порог, игнорируя угрозу. То ли слишком глупая, то ли слишком смелая. — Он в порядке? — спросила она.

Я окинул её взглядом с ног до головы, размышляя, и переглянулся с Маэстро, который смотрел на неё самым безразличным взглядом.

— Не вашими стараниями, — всё же ответил я. — Но, насколько это возможно, в порядке. — После чего прыгнул в седло и скомандовал отступление.

— Мне показалось, она весьма обеспокоена судьбой Паскаля, — заметил Маэстро, когда мы оказались за пределами поселения.

— Возможно, — не стал я спорить. — Но не стоит ему об этом сообщать. Если она желает встречи с ним, то пусть сама его теперь найдёт. Если не испугалась меня, то и остальных бояться уже не должна.

Маэстро со мной согласился.

Дальше я двигался согласно плану, не заезжая ни в одно поселение, а только обстреливая их с наветренной стороны, не обращая внимания на доносившиеся звуки паники. Люди пытались бежать из поселений, спасаясь от тумана, я им не мешал: для них всё было решено, едва они ступили в туман. Даже если кому-то повезло улизнуть, они всё равно вернутся в города рано или поздно, а мутаген так быстро не рассеивался. Они всё равно будут заражены. Два раза по пути я сталкивался с рыцарями, но они больше старались не помешать моему продвижению, а защитить от меня людей, пробиваясь мимо меня к поселениям. Этим я тоже не мешал: пусть спасают. Меня несколько настораживало, что против меня не выдвинули больше отрядов, пытающихся загнать меня обратно в Некросити, но потом разведка донесла, что рыцари отслеживают наше продвижение и стекаются в столицу. Епархия не могла не понимать, что я делаю, и стягивала все силы вокруг себя, собираясь дать главный отпор из центра. Постепенно в столицу начали стекаться жители тех поселений, куда я ещё не успел добраться, и тех, кто даже не попадал под удар на моём пути или Паскаля с Шелоком. Я улыбнулся: великолепно, я прибью в столице двух зайцев одним ударом.

До точки сбора я добрался вторым. Убойный отдел с таранами и запасом мутагена уже прибыли и расположились небольшим лагерем в одной из рощ. Опоздав на сутки, до нас добрались и Шелок с Паскалем, притащив с собой две катапульты рыцарей.

— Нашли в одном из поселений, — отчитался донельзя довольный Шелок. — Паскаль сказал, что ты не сильно огорчишься, если мы немного задержимся из-за них.

Я задумчиво кивнул. Катапульты дышащих несколько отличались от тех, что делали немёртвые, не были на подушках, но в целом были просты в управлении и могли пригодиться при обстреле города. Расстелив карту, я принялся объяснять гвардейцам и убойному отделу свой план, обозначая задачи каждого.

— Вот здесь, — я поставил метку, — есть скрытый ход в Епархию. Я забираю сотню гвардейцев, и мы уходим по нему в город. Остальные остаются с убойным отделом и помогают им создавать видимость осады, но сильно под удар не лезьте. Почаще маячьте тараном, чтобы они не открывали ворот и не высовывались наружу и ждали вас наверху. Катапульты установим здесь. Когда я окажусь в Епархии и начнётся паника внутри города, обстреливайте мутагеном с наветренной стороны так, чтобы рыцари не достали до наших катапульт из своих. Разведчикам нужно пробиться к мостам и заложить там порох. Как только откроются ворота и люди попытаются бежать из города — взрывайте мосты. С этой минуты вашей главной задачей будет не выпустить их.

— Вы окажитесь в окружении в Епархии всего с сотней гвардейцев, — озвучил Паскаль самое слабое место, которое было в моём плане.

— Да, — пожал я плечами, хотя сам тоже беспокоился об этом, но не мог увести от стен города больше людей. — Но основную массу сил всё равно придётся оставить здесь. Тут будет жарче, чем у меня. Мы возьмём с собой мутаген и вскроем капсулы в Епархии, отчего туман там быстро распространится и поползёт в город, так что люди будут стараться держаться от него подальше и бросятся на выход. Я же постараюсь быстро решить все дела в Епархии и перебросить свою сотню во дворец без потерь. Если действовать быстро, точно и без промедлений, то всё получится.

— Собираетесь убить их короля? — спросил Маэстро.

— Нет, собираюсь прижать его к стене и добиться союза, — возразил я.

— На троне дышащих сейчас сидит ребёнок. Думаете, он сможет принять такое сложное решение? — заметил Маэстро, и я кивнул. Именно его возраст давал мне шанс. Возможно, я ошибался и единственная причина, по которой Лили приняла меня, была не в том, что она нашла меня ребёнком, а в том, что она попросту искала меня. Но всё же я рассчитывал, что и король окажется по-детски любопытен и, преодолев первый страх, заинтересуется неведомыми ему существами, похожими на людей. Ради этого я даже опять был согласен танцевать, галантно кланяться и делать всю прочую ерунду, которой меня обучал Маэстро. Если мне удастся заставить этого ребёнка поверить в нас, то он поможет мне заставить поверить и весь мир.

Маэстро кивнул, достал свой заплечный мешок и поставил его на стол передо мной.

— Высший Магистрат и Военный Комиссариат доверили мне передать вам это, если я приму такое решение. Сразу хочу предупредить, что мы не уверены, правильно ли поступаем, есть куда более достойные кандидаты. Вы военный и мыслите действиями на поле боя, и этого будет недостаточно, когда война закончится. Однако я склонен думать, что вы всё же справитесь. Матильда не верила в вас, когда вы победили в испытании, а в моём классе вы показали лучший результат и с успехом завершили возложенную на вас миссию, пусть даже не так, как ожидалось. Дорион не желал вас даже до второго курса допускать в Академии, а теперь ходит гордый и рассказывает всем, как его искатели помогли победить в сражениях, какие они великие солдаты, а вы стратег. Карвиус прямо заявил, что отказывается в вашу пользу, хотя прежде был вообще единственной кандидатурой для Магистрата. То, что Военный Комиссариат полным составом поддерживает вас, я говорить не буду, это и так понятно. Не оспаривая должность Талрока и не стремясь стать председателем, вы, тем не менее, обошли его в глазах всех остальных.

Я слушал Маэстро, не представляя, куда он клонит. Гвардейцы и убойный отдел замерли вокруг нас, внимательно прислушиваясь. Шелок и Паскаль переводили заинтересованные взгляды с меня на Маэстро и обратно. Что-то понимал, кажется, только Тезис, с самым довольным видом слушающий речь Маэстро и кивая время от времени.

— Ты должен был сделать это ещё после уничтожения второго лагеря. — Тезис подошёл к Маэстро, сложив руки на груди, и я уже не сомневался, что он знает, что происходит. — Решил не возвращаться в Некросити и прокатиться подальше, прикрываясь благовидным предлогом?

— Как я мог? — Холодная оболочка Маэстро словно соскользнула с него, и передо мной снова был живой эмоциональный дышащий с неестественно бледной кожей, который выглядел оскорблённым до глубины души. — Я всего лишь хотел убедиться, что мы не допускаем ошибку.

— Убедился?

— Да.

— Так, — не выдержал я наконец. — Может быть, кто-нибудь объяснит мне уже, в чём дело? — спросил я, потому что устал ждать объяснений. — Хотелось бы тоже поучаствовать в вашем обсуждении меня.

— А вы откройте, — предложил Маэстро, указывая на свой заплечный мешок, и я принялся развязывать его, намереваясь разобраться в происходящем. Что там? Какая-нибудь книга со сверхсекретными данными, которые они не знали, доверять ли мне? Новое разработанное оружие, настолько опасное, что с его помощью я мог уничтожить как дышащих, так и немёртвых при желании? Приказ о назначении на новую должность... скажем, председатель Трибунала?

Но все мои ожидания не оправдались. Вернее, это было гораздо бОльшим, чего я мог ожидать от них в любой момент времени. Или, возможно, это было разом всем, что я ожидал. Квинтэссенцией всего.

Из мешка я достал древнюю и утратившую всякий лоск корону Проклятого Короля.

— Король был слишком стар, — пояснил Маэстро, встретившись с моим вопросительным взглядом. — Ваш с ним разговор был практически последним, что он сделал на своём посту. Военный Комиссариат и Верховный Магистрат приняли его последнюю волю и уничтожили, когда он окончательно превратился в нежить.

— Да было бы что уничтожать, — заметил Тезис, и я понял, что эта задача легла на его плечи как на главу убойного отдела. — Один череп зубами и клацал, всё остальное само отвалилось.

— Почему я не знал? — спросил я. — Я ведь тоже часть Военного Комиссариата.

— Боюсь, вы были слишком заняты на границе, чтобы мы могли отвлечь вас делами в Хладных чертогах, — ответил Маэстро. — Хотя Король, несомненно, хотел вас видеть, но приказал не снимать с места. По его словам, вы сейчас единственный, кто может привести немёртвых к новой победе и к новой жизни. Поэтому он и желал, чтобы его место досталось именно вам. И я, проведя своё наблюдение, должен признать, что он, вероятно, прав. Никому другому из Комиссариата или Магистрата не хватило бы смелости, силы или наглости сделать то, что сделали вы. Мы бы так и сидели в тени Некросити, не рискуя выбираться за его пределы слишком далеко.

Я молчал.

— Ну, и долго ты будешь размышлять? — не выдержал Тезис. — Надевай её уже!

— А вы? — зачем-то спросил я, оглядывая их и неуверенно вертя корону в руках. То, что именно я стал преемником Короля, говорило как о проявленном доверии, так и о признании всех моих достижений. Но получить её было… неожиданностью во всех смыслах. Я никогда не думал о короне. — Вы бы не хотели…

Маэстро покачал головой.

— Признаться, я всего лишь скромный исполнитель. Мне нравится среди моих книг, и я не хочу покидать привычный мне мир.

— Я тоже убойный отдел не брошу, — кивнул Тезис. — Я уже слишком привык ползать по городу и лесам в поисках нежити и не хочу наживать некроз на троне.

— А я, значит, могу бросить своих гвардейцев? — с прищуром уточнил я. Упоминание необходимости сидеть на троне не вдохновляло и меня тоже. Маэстро не ошибался в своих опасениях: я действительно был в первую очередь военным. Возможно, Карвиус зря отказался от короны.

— Бросишь ты их, как же, — хохотнул Тезис. — Ты в последнее время и за гвардейцев взялся, и за защитников, и за разведку. Некромантов этих, вечно у себя сидящих по кабинетам, вытащил на поле боя, а они внезапно и рады оказались. Всех выслушал, всех собрал вместе и соединил так, что работали они как единый слаженный механизм. А знаешь ли ты, что Комиссариат с Магистратом уже давно общий язык в любых делах найти не могли? А тут — на тебе — сидим рядышком и работаем спокойно. Дорион с Аквитаром, конечно, так и продолжают друг другу патлы рвать, но любому видно, что они сработались и собачатся только по старой памяти, чтобы слишком быстро не сдавать свои позиции. Поэтому ты объединишь всех, а не бросишь. Так что надевай уже корону, или я сам тебя в неё засуну. Король умер, да здравствует Король, — провозгласил он, и его слова подхватили мои гвардейцы и убойный отдел. Я нехотя всё-таки надел корону: я не знал, совершаю ошибку или поступаю правильно, но…

— Что ж, — сказал я, привыкая к непривычной тяжести металла на голове. — Тогда, именем Короля, я приказываю вам начинать подготовку к атаке. Во время боя запрещено отступать или погибать: во что бы то ни стало мы должны одержать эту победу, последнюю победу. Не забывайте, кого мы оставили за спиной. Второго шанса у нас просто не будет. Никогда.

Разведка, скользнув в проход, вернулась через пять часов и принесла хорошие новости: всё было в порядке. Несколько ловушек и запертых решёток, но ничего непреодолимого. Видимо, стража Епархии нашла брошенный мною ключ и подумала, что я выбрался незамеченным, так же как и пришёл, по надземным коридорам. Пока разведка отсутствовала, гвардейцы и убойный отдел успели разместить катапульты и приготовили тараны. Запасы зарядов были отсортированы и распределены: моя сотня забирала тридцать зарядов, собираясь использовать их внутри, остальные было решено оставить. Паскаль рвался уйти со мной, но он был нужен мне снаружи. Кроме того, я помнил, что говорил Дорион: психика Паскаля хоть и восстановилась, но окрепла ещё не до конца, могло произойти что угодно, если он встретится лицом к лицу со своими убийцами. Отпускать его не хотел и Шелок, который был теперь его прямым командиром. Скрипнув зубами, Паскаль согласился, но по его глазам я видел, что это ещё не конец: он что-то предпримет. Оставалось надеяться, что Шелок успеет это проконтролировать.

Окинув всех последним взглядом, я скользнул в проход первым, следом за тремя отрядами разведчиков, которым предстояло провести нас мимо всех ловушек и помочь внутри. Увёл я за собой также и часть искателей, для которых у меня было особое задание. Надеюсь, Паскаль и Шелок справятся с имитацией осады. А я — с нападением изнутри. Эта решающая битва была самой сложной и самой неравной по силам. Внутри столицы собрались все оставшиеся незаражённые силы рыцарей, а также те из заражённых, кто желал отомстить нам. И если первые поостерегутся вступать с нами в бой, надеясь сохранить свою чистоту, то вторые будут бить без пощады — им терять уже нечего. Моей сотни гвардейцев было слишком мало для полноценного противостояния, поэтому нужно было быстро и оперативно уничтожить верхушку Епархии: всех тех, кто стоял за моим убийством и убийством Паскаля, тех, кто подписал нам смертный приговор.

Оказавшись под Епархией, я отдал приказ рассредоточиться и максимально тихо и незаметно устранить патрульных и всех, кто был в опасной близости от нас. Убивать здесь было уже вовсе нельзя, только связывать и растаскивать по углам. Добравшись до архива, я оставил там два отряда разведчиков и искателей, приказав им как можно быстрее вытащить отсюда всё по максимуму, погрузить на телеги и немедленно отправить в Некросити, охраняя как зеницу ока, навострив уши, обнюхивая каждый камень и избегая любых столкновений с кем угодно. Если я проиграю в столице, я не дам Епархии выиграть у меня всухую. Полагаю, Карвиус, став новым Проклятым Королём, сумеет верно распорядиться добытой мною информацией.

Мы же с гвардейцами и оставшимся отрядом разведки продолжили двигаться дальше. Чем выше мы поднимались, тем больше дышащих нам встречалось по пути. Разведчики, осторожно хлюпая носом, как гончие выслеживали для меня патруль за патрулём, и мы потихоньку устраняли их, медленно продвигаясь вперёд.

— Они скоро заметят нас, ваше величество, — шепнул мне на ухо один из разведчиков. — От гвардейцев несёт канализацией так, что они мешают даже нам.

Я кивнул, не став уточнять, что вряд ли разведка благоухает лучше. Впереди был зал, откуда доносился шум. Возможно, там были рыцари, поэтому я отправил разведчиков узнать, много ли входов и выходов у этого зала и сколько там было дышащих. Внутри оказалось около трёх сотен человек, оживлённо обсуждающих планы защиты и контратаки, но подробностей разведчики не принесли, опасаясь, что их заметят. В зал был только один вход, и я кивнул, приказывая готовиться к атаке. Мы откупорили пять зарядов мутагена и закатили их в зал, тут же закрывая двери и баррикадируя их. Поднявшийся шум и крики обещали привлечь сюда много народа, поэтому в коридоре мы откупорили ещё два заряда, чтобы туман сгустился, не давая разглядеть нас, а заодно отпугнул патрульных, которые были ещё не заражены. «Впрочем, ненадолго», — подумал я. Воздух в закрытых помещениях Епархии был не настолько подвижным, как на открытых территориях, и туман потихоньку расползался во всех направлениях, равномерно рассеиваясь по коридорам.

Быстро отступив на лестницу, которая была зачищена, мы поднялись на второй этаж, где нас уже ждали.

— Они здесь, в атаку! — прокричал кто-то впереди, и я увидел маячившие силуэты рыцарей.

— Откупоривай, — приказал я, ускоряясь, чтобы быстро пробиться наверх и покинуть неудачную позицию на лестнице, когда враг нападал сверху. Заметив, как туман заполняет пространство, рыцари немного отступили, давая мне возможность вывести гвардейцев на один с ними уровень. — Откупоривай! — снова рявкнул я, приказывая задействовать следующий заряд, считая в голове оставшиеся. Я не мог потратить здесь слишком много, мне нужно было принести их ещё и во дворец. Завязавшаяся драка быстро сошла на нет: предупреждённые об опасности тумана рыцари малодушно отступили. Зато на смену им прибежали те, кто явно уже был заражён. Не обращая внимания на туман, они бросились на нас, как разъярённые звери, но было их всего человек тридцать, так что мы раскидали их в стороны в течение получаса, пригвоздив к стенам их же оружием. Гвардейцы, по которым прошли удары святыми клинками, шипели от боли, зажимая рукой место попадания. Я быстро оглянулся на них, но никто не собирался выходить из строя, все были готовы продолжать движение до самого конца — пока не сойдут с ума от боли и не превратятся в нежить. Реставраторов я с собой не брал, поэтому помочь им было некому. Сцепив зубы, я двинулся вперёд, переходя на бег — нужно было торопиться. Сигнал тревоги уже разносился по коридорам Епархии. Времени не было.

Разведка уже не успевала оценивать обстановку и вести меня по коридорам, выслеживая главную цель, поэтому я сам бежал вперёд по проходам и лестницам, поднимаясь наверх, прямо на звуки голосов и шума, и не прогадал. В одном коридоре на нас двигалась большая группа епископов: поднятых по тревоге, обеспокоенных, одетых кое-как. По моим губам поползла усмешка: вот они, вот мои убийцы.

— Откупоривай, взять живьём! — рыкнул я и прибавил ходу. За моей спиной развевалось чёрное знамя с лилией, клубился бледно-зелёный туман и бежало немногочисленное войско, но я как никогда до этого чувствовал свою силу.

— Демоны, демоны здесь! — раздались крики епископов, и они, толкаясь и сбивая друг друга с ног, попытались бежать. — Защищайте его высокопреосвященство!

Навстречу из соседнего коридора высыпали рыцари и наставили на нас копья и мечи, но я просто поднырнул под их оружие, как гончая, стремясь к цели. В несколько прыжков преодолев разделяющее меня с моей главной целью расстояние, я раскидал епископов в стороны и безошибочно в гудящей толпе выловил за шкирку щуплого старичка — самого разодетого и самого прикрываемого спинами тех епископов, что были посмелее. Приставив меч к его горлу и привалившись спиной к стене, я победно прохрипел:

— Стоять.

Предплечье и бедро жгло от ударов святым клинком, но сейчас я чувствовал себя самым счастливым человеком на земле — дышащим, немёртвым, плевать. Счастливым.

Епископы и рыцари замерли. Гвардейцы, без приказа догадавшись, что им делать, воспользовались моментом и деловито откупорили сразу несколько зарядов, погружая коридор в туман. Люди закашлялись и послышался звук падающего на каменный пол металла: мои донельзя довольные гвардейцы с широкими ухмылками разоружали рыцарей.

— Давай-давай, дружок, помахались и хватит. Бросай свою игрушку, а не то наше величество перережет глотку вашему святейшеству, — слышал я голоса гвардейцев, расслабленно опираясь спиной о стену. Пожалуй, это был первый раз в моей немёртвой жизни, когда мне требовалось перевести дух.

Архиепископ пытался трепыхаться в моих руках, справившись с первым потрясением, но я сжал его горло крепче, отчего он захрипел, отчаянно вцепившись своими тонкими руками в мою.

— Не дёргайся, святейшество, — прохрипел я, — если не хочешь омыть здесь всё кровью своих людей.

— Ты — монстр, — послышался сиплый ответ архиепископа, когда я дал ему сделать следующий глоток воздуха.

— Возможно, — согласился я. — Но это ты меня таким создал, не забывай.

Святых отцов и рыцарей связали и согнали в главный зал Епархии, на всякий случай наполнив его ещё одной порцией тумана — чтоб наверняка.

— Живыми вы отсюда всё равно не выберетесь, — пригрозил крайне мрачный архиепископ, которого я отдал своим гвардейцам. — Все в городе уже знают о вашем появлении.

— Очень на это надеюсь, — кивнул я, вызывая в нём растерянность. — Иначе было бы неинтересно.

— Вас разбили у стен города, скоро все рыцари будут здесь, и тогда мы сотрём вас с лица земли, ваше величество, — выплюнул он, пока его тащили в отдельный кабинет, где я собирался поговорить с ним с глазу на глаз.

— Очень спорное утверждение, — раздалось со стороны, и я оглянулся туда. — Я бы даже сказал — опасно спорное.

Шелок, Тезис и Паскаль вместе со всеми, кого я оставил на подходах к столице, шли по соседнему коридору навстречу мне.

— Кого Света вы здесь делаете? — спросил я, знаком приказав гвардейцам тащить архиепископа дальше в кабинет.

— Извини, но их оказалось чуточку больше, чем мы были способны выдержать, — развёл руками Шелок. — Их стратеги тоже не промах, так что неудивительно, что ты настолько хорош, если прошёл ту же школу. Так что Паскаль придумал, как исключить бегство людей из города хотя бы на время, и мы двинулись следом за тобой.

— Мы потратили примерно половину зарядов, чтобы закрыть все выходы из города плотным туманом. Даже если кто-то попытается бежать — они уйдут заражёнными. Мосты мы взорвали, быстро проскочить через туман не выйдет, — отчитался Паскаль, глядя куда угодно, но только не на меня. Нашел-таки повод пробраться в Епархию в обход моего приказа, собака.

— Архив?

— Приняли и отправили, — кивнул Тезис. — До последнего держались, чтобы безопасно и незаметно выпустить искателей, но пытаться держать оборону дальше было бы самоубийством. Будь тут все твои гвардейцы и защитники Настурции, вся техника и прочее, как во время боя у нас на границе, то ещё можно было бы держать осаду и даже проломить оборону, но не тем составом, который удалось собрать. В общем, если бы там был ты, то может чего бы и придумал, чтобы продержаться дольше. А так Паскаль предложил собираться и уходить по тоннелю к тебе на помощь, взорвав за собой ход, чтобы не привести хвост, и мы все согласились. Лучше сами посидим в окружении немного, чем на открытой местности воевать, когда мы у них как на ладони. Мы в первый же час почти сотню потеряли, отправили их с искателями, может, зашьют ещё.

— Ага, Паскаль предложил, — едва слышно хмыкнул я, но спорить не стал. Свою задачу они выполнили, насколько это было возможно. Хотелось бы, конечно, успеть добраться за это время и до дворца, пока они там на себя внимание отвлекали, но я сам немного задержался в Епархии, пока аккуратничал и ползал по коридорам. В любом случае, у меня в руках был архиепископ, а это хороший козырь. — Обойдите первый и второй этажи, оцените обстановку, наши сильные и слабые стороны, если принимаем бой здесь, забаррикадируйте окна и выходы. Сигнал тревоги уже прозвучал, и скоро здесь могут быть рыцари. Нужно встретить их достойно. А я пока поговорю с нашим дорогим архиепископом.

— Я с вами, — тут же откликнулся Паскаль и шагнул вперёд.

— Нет, ты пойдёшь с Шелоком и Тезисом, им пригодятся твои знания, чтобы…

— Шелок в формировании стратегии защиты гораздо сильнее меня. Я иду с вами, — возразил мне Паскаль, впервые на моей памяти не дав мне договорить. Прищурившись, я оценивающе посмотрел на него. Я понимал, почему он хочет пойти, но не был уверен, насколько это разумно. Будь это тот старый Паскаль, что бегал при мне лейтенантом, я бы взял его не задумываясь. С Паскалем нынешнем всё было сложнее. Впрочем...

— Ладно, — согласился я. — Но если дернёшься поперёк меня, я лично тебя там прирежу, — предупредил я и, убедившись, что он понял меня, направился к архиепископу, оставив подготовку на Шелока и Тезиса.

Архиепископ за время передышки почти полностью пришёл в себя. Пытался покончить с собой, дабы не достаться врагу в руки живым, но гвардейцы не просто так его караулили. Войдя в кабинет широким шагом, я быстро окинул его взглядом и опустился на свободный стул.

— Итак, ваше высокопреосвященство, вам есть, что мне сказать в своё оправдание? — спросил я. За моим правым плечом остановился Паскаль, и я слышал, как он до скрипа сжимает рукоять своего меча, не срываясь с места и не нарезая архиепископа в капусту только потому, что я это запретил.

Архиепископ растирал запястья, которые ему, видимо, передавили или вывернули гвардейцы, не слишком аккуратно тащившие за собой. Старик выглядел безобидным и слабым физически, но не сломленным морально. Я помнил, что где-то в его одеждах могут скрываться вещи, сделанные из опасного для меня материала, поэтому старался выглядеть расслабленным, а сам внимательно следил за каждым его движением.

— Виктор и Ричард, — сухо резюмировал он, оглядывая нас с ног до головы. — Наше самое большое разочарование. И ладно ты, Виктор, ты никогда не отличался послушанием и покладистостью. Мы думали, что ты сумеешь применить эти навыки в стане врага в нужном нам ключе, однако... Но ты, Ричард, как ты мог? Ведь мы приложили столько сил, чтобы оставить тебе воспоминания, чтобы ты не забыл, почему оказался там.

Паскаль молчал, сильнее стискивая меч.

— Вы концентрируетесь не на том человеке, — заметил я, стараясь увести Паскаля из области внимания архиепископа. Не нужно было допускать его сюда, но если я прикажу ему сейчас выйти, то облажаюсь: во-первых, Паскаль может сейчас меня не послушать, что даст архиепископу ненужные мне выводы о том, что немёртвые не такие уж дружные и дисциплинированные, как я пытался показать; во-вторых, даже если он меня послушает, то архиепископ всё равно сделает ненужные выводы о том, что его слова попали в цель.

— Человеке? — переспросил архиепископ, возвращая своё внимание мне, и я понял, как вести с ним разговор, чтобы он не отвлекался. Что ж, будем провоцировать его. — О, нет, Виктор, ты ошибаешься. Ты ослеплён страхом смерти, отчаянно цепляешься за иллюзию жизни, которую тебе дали, позабыв, для чего это было сделано, позабыв о великой миссии. Ты предал не только Орден, встав на сторону Тьмы, ты предал свою семью. Как мог ты осквернить последние дни жизни своей дочери и её проводы, явившись в столицу? Как ты мог поступить так со своей матерью? Задумался ли ты о том, что будет с ней после встречи с тобой? — спросил он, и я едва сдержался, чтобы подобно Паскалю не сжать челюсти до скрипа. Хорош. Знает, собака, куда бить. Очень хотелось подняться с места, впечатать этого старика спиной в ближайшую стену и прошипеть ему прямо в лицо: «Что с Робертой?» Но нужно было терпеть. Сейчас я не имел права сорваться. — Но ты не остановился на этом, не так ли? Осквернив дом своей семьи, ты явился сюда, под сень Света, чтобы вершить беззаконие и здесь, в этом святом месте, не осквернённом тёмными деяниями.

— Интересно, как вы тогда классифицируете моё убийство? — спросил я. — И можете не рассказывать мне сказки о великой миссии. Немёртвые поднимаются только одним способом: жгучим, горячим чувством жажды мести. Так, может быть, просветите меня, ради кого я проснулся? Кто был тем безгрешным, с вашей точки зрения, человеком, который перерезал мне горло, напав со спины?

Архиепископ покачал головой.

— Это было меньшее зло. В конце концов, тебе дали выбор, заранее предупредив об опасности.

— Опасности? — Я не выдержал и всё-таки поднялся на ноги. Посмотрел на старика перед собой, и в голове, как звёзды, вспыхнули словно воспоминания из прошлой жизни. Правдивые образы или лживые иллюзии — они танцевали и кружились в моей памяти, дразнили, показывая, что я потерял, чего лишился. И я зверел, только лишь наблюдая за их мельтешением. Архиепископ, который успел войти во вкус своей проповеди и успокоиться, отступил, хотя по прежнему выглядел готовым защищать свою позицию до конца. — «Ах, Виктор, — передразнил я воображаемых священников, — знаешь, тут такое дело, очень сложное дело. Мы не можем гарантировать, что ты вернёшься обратно, миссия сложная, но ты готов попробовать?» Нет, Свет выжги всё сущее, это не было предупреждением о той опасности, которую вы мне готовили. Я думал, что, вероятно, буду ползать в стане врага, прячась за кочками, притворяясь болотной тиной, буду задерживать дыхание, буду притворяться, как умею, одним из них. Но никогда я и подумать не мог, что меня просто обратят в немёртвого, накачав мутагеном, а потом подло убив. Действительно, гениальная маскировка, аплодирую стоя. — Я похлопал в ладоши. — Никто и никогда не говорил мне, что моей семье сообщат: «Извините, пропал без вести. До свидания». Что моя дочь будет расти вдали от отца, мечтая о встречи с ним настолько, что сбежит в земли живых мертвецов, пытаясь отыскать его там и наплевав на всякий страх. Только чудом она действительно нашла меня, а не свою смерть. Это вы называете предупреждением?

— Но это был твой выбор, — настаивал архиепископ, пятясь от меня. — Ты сам согласился, пусть и не знал всех подробностей. Как бы мы тебя подняли, если, как ты сам сказал, тебя должно было пробудить чувство мести? Мы не могли посвятить никого из вас во все подробности. Ваша смерть должна была быть неожиданной для вас самих. А потом, потом, когда ты встретил её, когда ты всё узнал, почему ты снова предал нас? Ведь ты должен был понять, какая именно у тебя была задача. Нет, Виктор, ты продался Тьме и предал Свет, ты сам выбрал свою судьбу, свой путь. Или это Епархия привела тебя за руку в армию Тьмы? Епархия подсказывала тебе, как вести бой? Епархия помогла пробраться в архив и принести тайну существования мутагена немёртвым? Нет, Виктор, это сделал всё ты сам. Что бы ни случилось с тобою здесь, как бы ни пришлось нам поступить, чтобы внедрить лазутчика в ряды врага, но ты был тем, кто в итоге выбрал их, а не нас. Почему же, Виктор, почему ты это сделал?

Я замер. Я ждал от него, что он будет лгать и увиливать, но в целом он говорил просто жестокую правду: на войне все средства хороши, мальчик, ты просто был выбран, чтобы стать оружием, и ты сам на это согласился. Действительно, когда я во всём разобрался, я пришёл к немёртвым, а не к епископам. Отчего-то в моей голове даже мысли не возникло, что я могу я могу прийти сюда. Да, они бы, скорее всего, меня просто уничтожили, но тогда он снова был прав: я цеплялся за эту иллюзию жизни. Даже с Робертой не остался потому, что не хотел развития некроза. И с Лили не ушёл по той же причине, хотя тянуло, неимоверно тянуло.

— Потому что, превратив нас в это, вы не просто убили нас, вы уничтожили для нас всё, что у нас было раньше, — ответил за меня Паскаль. — Вы сами своими руками отрезали для нас возможность вернуться, убили не просто рыцарей Ордена, выбранных для тяжелой миссии, вы убили для нас надежду. За что, ради чего мы должны бороться с немёртвыми, если у нас больше ничего не осталось, кроме них? Куда мы пойдём, кому мы нужны? — Он уже кричал. — Вы можете сказать, что это предательство, назвать нас малодушными идиотами, грязной нежитью… в особенности меня, поскольку я резал рыцарей, прекрасно помня о том, кем был в прошлом и какая миссия на меня возложена. Но что мне было делать и куда идти? Скажите мне: что? Вы знаете это, архиепископ, вы знаете это чёрное отчаяние, когда что бы ты ни делал, для тебя уже всё потеряно? Весь мир погружается во Тьму — ту самую, о которой вы так любите говорить, но о природе которой не имеете ни малейшего понятия. Сначала я пытался следовать вашим инструкциям, собирал доступную информацию, пробирался вверх по иерархии, желая добраться до самой верхушки, до Проклятого Короля. Собирался выведать все тайны, все секреты монстров, прирезать, кого смогу, и принести вам на блюдечке всё это. Но, знаете, чем больше я там проводил времени, тем больше понимал жизнь немёртвых: кто они, что ими движет? Я не скажу, что они благороднее или честнее, нет. Но теперь я точно знаю, что если они и монстры, то не большие, чем живые. Даже более того: они такие же. Могут протянуть руку помощи, даже если ты не просил. Просто так — держи, хватайся, не благодари. Закроют глаза на все твои грехи, если они не мешают обществу в целом. Честно съездят по морде, когда ты не прав. Даже когда предашь их, бросишь, они, чтоб Тьма их поглотила, придут и вытащат тебя из-под земли, когда помощи будет ждать уже неоткуда, а отчаяние достигнет предела.

— Тебя послушать, так они святые! — рявкнул архиепископ.

— А может и святые, откуда мне теперь знать? — не менее запальчиво ответил Паскаль. От спокойного рассудительного лейтенанта, каким я знал его когда-то, не осталось и следа. — Мне кажется, что я вообще больше ничего не знаю об этом мире: где Свет, где Тьма, где правда или ложь? Вы перевернули для меня весь мир, встряхнули и бросили меня там одного на осколках разбираться с последствиями. Каких же результатов вы от меня ждали? Каких? Вы обещали мне святую миссию, а на деле закопали по уши в дерьме. Я кое-как выбрался, вернулся домой, пришёл к семье, и что я там нашёл? Ненависть людей, которых любил, и тысячу обвинений в предательстве, тогда как никого не предавал, тем более их? Я не по своей воле стал тем, кто теперь есть. Вы меня сделали таким. Вы. И я с ума схожу от желания насадить вас на свой меч пару десятков раз, чтобы вы тоже почувствовали на своей шкуре всю боль, всё отчаянье, которое взрастили внутри меня. Нет, вы не просто убили меня, вы уничтожили мир, в котором я жил, сожгли его заживо, так за что я теперь должен бороться? Почему то, что я пытаюсь построить новый мир, в котором сумеют ужиться моё прошлое и настоящее, вы называете предательством? Вы сами забрали у меня все причины бороться на вашей стороне, я не просил этого. Я никогда не хотел понять, что разницы между мной-дышащим и мной-немёртвым не существует. Никогда не хотел знать, что они — тоже люди.

— Почему? — Паскаль не отставал от меня ни на шаг, его глаза горели пожаром. — Почему вы не даёте мне убить их всех? Разве вы сами не хотите того же?

Я остановился, поймал Паскаля за грудки и прижал к стене. Я изо всех сил старался держать себя в руках, а он был катализатором, который буквально заставлял меня сходить с ума, терять разум и стремиться только к одному: перерезать здесь всем глотки из-за слепого чувства мести за себя и за Лили. Но так поступать было нельзя, если я собирался достичь союза с королём дышащих. Кроме того, я жаждал для своих убийц другой судьбы, нежели просто смерть от моего клинка. Это я и озвучил Паскалю.

— Потому что, — прошипел я, — я хочу их не просто убить. Я хочу отплатить им той же монетой: хочу уничтожить всё, во что они верят, хочу сломать их жизнь, заставить ощутить то, о чём ты говорил. И, к сожалению, смерть от моей руки не может к этому привести.

— Вы хотите превратить их в немёртвых, — прошептал Паскаль, понимая, куда я клоню. Огонь в его глазах поутих, хотя продолжал гореть. — Но как это сделать?

— Половина дела уже сделана, — хрипло ответил я, отпуская его. Получив чёткий план, Паскаль имел привычку скрупулёзно ему следовать. Хорошо, я дам ему такой план. — Они заражены. Если сохраним им жизнь сейчас, сумеем показать себя не как кровожадные звери, а как рассудительный и человечный народ, который только немного отличается от дышащих, тогда можно будет потребовать у местного короля расследование наших убийств и казни виновных. Казни руками дышащих. Не сомневаюсь, что Епархия попытается выгородить своих людей, но мы вывезли архив, который сейчас на пути в Некросити. Наверняка там есть вся информация, и мы сумеем её использовать. Но для этого нужно быстрее заканчивать здесь. Ненавижу, когда не могу лично контролировать весь процесс.

— Мы представим епископов как заложников и потребуем аудиенции у короля, — кивнул Паскаль, успокоившись.

Я кивнул.

— Именно. Тогда мы сможем избежать ещё одной драки, сэкономив тем самым своё время с одной стороны и сохранив жизнь людям с другой, а последнее они оценят.

— Но если после своей смерти они всё же не станут немёртвыми?

— Тогда считай, что сам Свет отпустил им их грехи, — ответил я. — К сожалению, здесь придётся положиться на волю случая.

Паскаль скрипнул зубами, но отступил.

Рыцари, собравшиеся под стенами Епархии, были неприятно удивлены моим ультиматумом. Я откровенно блефовал, требуя аудиенции, иначе я залью всю столицу кровью. Сомневались они долго, так что я подкрепил свои слова парой зарядов мутагена — откупоренных и сброшенных им на головы с третьего этажа. По ругательствам, раздавшимся внизу, я понял, что в туман попали и те, кто ещё не был заражён. В целом рыцари начали относиться к своему новому статусу спокойнее, разобравшись, что от мутагена не умрут здесь и сейчас, и, в общем-то, для них самих прямо сейчас мало что изменится. Они знали, что в их организме начали происходить необратимые изменения, но, не видя тому прямого и ясного подтверждения, перестали об этом переживать так сильно, как раньше, расценивая туман как возможный блеф. В столице, залитой туманом, тоже уже не было звуков паники. Жители, оценив степень опасности, свободно выходили из домов, не слушая приказов рыцарей забаррикадироваться и соблюдать карантин: то один смелый вышел, то второй, и вот уже вся главная площадь наводнена людьми, активно вдыхающими мутаген, в существование которого они не верили.

— Мы не можем согласиться с вашими условиями, это немыслимо, — уже в который раз истерично верещал отправленный ко мне парламентарий. Уже немолодой мужчина в сотый раз вытирал пот со лба, забившись в угол, хотя мои гвардейцы даже близко к нему не подходили и в целом ему никто особо не угрожал.

— Можете не соглашаться, — кивнул я. — Но последствия вам не понравятся.

— То, что вы хотите, в голове не укладывается, — продолжал настаивать в отчаянии парламентарий.

— Других условий не будет, — ответил я и поднялся с места, устав препираться. — Идите и обсудите мои требования со своим королём, без этого мы не будем продолжать. А чтобы вы там не застряли на пару дней, напоминаю, что у меня в руках все ваши епископы. Через полчаса я выкину с самой высокой колокольни первого из них. А ещё через полчаса — второго. Потом третьего. Готовы дождаться всех внизу?

Согласно теории ведения переговоров, я сразу ждал, что со мной будут торговаться, поэтому приготовил несколько дополнительных условий, которыми буду готов поступиться в процессе переговоров. Однако присланный парламентарий наотрез отказывался принимать или даже обсуждать вообще любое из моих требований. Уже час мы «разговаривали» и не продвинулись за это время ни на шаг. Поймав верещавшего человека за шкирку, я просто выкинул его за дверь Епархии. И я даже не сомневался, что попал он сюда таким же способом, только впихнули его уже рыцари.

— Упрямый человек, — прокомментировал Маэстро, когда я закрыл дверь. Я промолчал. Я не ждал, всё пройдёт легко, но то, что я был сейчас заперт в Епархии, не могло не раздражать. Я не мог уйти через подземелья, потому что Паскаль взорвал этот путь отступления, и не мог выйти через главные ворота, потому что вокруг Епархии расположились не только рыцари, но и любопытные жители столицы — тихо не уйти. Я чувствовал себя запертым, и это выводило меня из себя.

— Возьмите любого епископа покрикливее, поднимите его на колокольню и привяжите там. Пусть поорёт, — приказал я донельзя мрачный.

Насмерть перепуганный епископ своё дело сделал: доблестные рыцари быстро доставили парламентария под руки во дворец, а потом так же быстро притащили обратно, снова впихнув в моё общество. Выглядел он изрядно потрёпанным, растерянным и согласным уже почти на всё.

— Где-то здесь подвох, — высказал Маэстро мои собственные опасения.

Парламентария гоняли туда-обратно ещё несколько раз, и он старательно делал вид, что работает, но больше было похоже на то, что он тянет время для кого-то или для чего-то. Слишком уж невнятно звучали его протесты по поводу каких-то пунктов, где-то он вообще путался в своих показаниях, словно не вникал в диалог, слишком уж часто вскрикивал: «Мне надо это обсудить», — выбегал, но его тут же впихивали обратно, словно он не выдерживал какого-то заранее оговоренного времени. Скоро мне это надоело.

— Или мы сейчас же идём к королю, или ваши епископы спешно учатся летать, — сказал я, перебирая пальцами по подлокотнику кресла, в котором сидел.

— Мне надо это обсудить, — тут же выкрикнул плаксиво парламентарий фразу, которая у меня уже на зубах скрипела.

— Это последний раз, когда вы идёте что-то «обсудить», — предупредил я его. — Мне всё равно, каковы будут причины дальнейшего промедления. Если вы снова вернётесь не с положительным ответом, то первым делом я вышвырну учиться летать вас, потом епископа, привязанного на колокольне, а уже потом мы будем говорить дальше с кем-то более расторопным и квалифицированным.

— Думаете, они будут настроены на диалог с нами, если мы кого-то убьём сейчас? — Маэстро, кажется, заделался моим советником на сегодняшний день. Он не отходил от меня ни на шаг, словно боялся, что я не справлюсь с собой и убью, наконец, несчастного, бездарно тратившего моё время. Маэстро комментировал всё, что происходило, интересовался моим мнением и отвлекал меня разговорами, пока я сидел в ожидании. И, должен признать, это было довольно эффективно. Если бы не он, я бы давно вздёрнул бесполезного парламентария где-нибудь на башне или нанизал его тело на копьё и размахивал бы им, как флагом, требуя себе новую жертву.

— Они никогда не будут настроены с нами на диалог, — возразил я. — Если не надавим сами, то ничего не добьёмся. Всё, что нас сейчас спасает, — это кучка заложников, запертых в зале. Не будь их, и они давно бы подожгли Епархию вместе с нами внутри. У меня нет иллюзий, Маэстро, если вы беспокоитесь именно об этом. У меня есть цель.

Он кивнул, удовлетворённый ответом.

Через двадцать минут, когда я почти устал ждать, парламентарий вернулся на трясущихся ногах с приглашением всем проследовать за ним.

Я собрал всех гвардейцев, убойный отдел и разведчиков, выстроил их, проверил, как они выглядят, расставил знаменосцев, доверив эту миссию реставраторам, и выделил конвой для заложников: Тьма и Свет меня побери, если я оставлю здесь епископов — свой главный козырь. Чтобы ни у кого не возникло желания попытаться освободить их, архиепископа за шкирку тащил прямо за мной Паскаль, приставив к его горлу меч. Маэстро шёл рядом с ними и выглядел теперь не столько обеспокоенным мною, сколько Паскалем, который уж очень нехорошо улыбался архиепископу. Связанных рыцарей я бросил в Епархии, поэтому, проходя мимо их капитана снаружи, бросил ему:

— Ваши люди внутри, можете их забрать.

Таким образом, внимание рыцарей было несколько расфокусировано: они думали уже не только о том, что проклятый немёртвый вышагивает по мостовой их родного города, но и о том, что нужно скорее освободить своих товарищей, часть которых могла быть ранена.

Во главе нашего шествия был я с короной на голове и с парламентарием в руках. Его приходилось буквально тащить под локоть: слишком уж напуганным он был и едва держался на ногах. Следом Паскаль, архиепископ и Маэстро. Рядом с нами по обе стороны в две шеренги двигались разведчики, принюхиваясь, готовые мгновенно заметить любые волнения в толпе и тут же подать сигнал тревоги. За нами — флаги и знамёна. Далее под предводительством Шелока шли мои гвардейцы, конвоирующие связанных и с заткнутыми ртами, чтобы не орали лишний раз, епископов. За ними опять знамёна и Тезис со своим убойным отделом, члены которого скрывали как могли последние три оставшиеся заряда мутагена. Замыкали шествие снова знамёна. Я не знал, как правильно должно выглядеть войско «при параде», но с моей точки зрения всё было неплохо. Рыцари поглядывали на нас недобро, я слышал лязг вынимаемых из ножен мечей, но старался не смотреть по сторонам, решив полностью доверить оценку обстановки разведчикам, которые видели, слышали и замечали намного больше меня. На всякий случай и гвардейцы, и убойный отдел были предупреждены о возможном нападении на нас, так что не отпускали рукояти своих мечей. На случай заварушки у меня был готовый план и построение, но иллюзий я не питал: мы бы не выжили. Никто.

Выбравшись из толпы и перейдя по мосту во дворец, я позволил себе немного расслабиться: ещё одна моя маленькая победа. Но главный бой по-прежнему был только впереди. Закончится ли вообще когда-нибудь эта моя война?

Дворец короля дышащих сильно отличался от Хладных чертогов главным образом своим убранством. Здесь было слишком много того, до чего немёртвым просто не было дела: роскоши. Однако висевшие здесь гобелены я счёл вполне уместными и решил, что если выберусь отсюда живым, то попрошу Дориона найти способ сделать мне парочку подобных, с сюжетами из истории немёртвых. Если уж я хотел доказать им, что мы не животные, нужно хоть в чём-то проявить это, кроме навыка связной речи. И если я правильно помнил лекции Маэстро, то дышащие достаточно высоко ценили то, что они называли «культурой» и «искусством».

В огромном тронном зале было людно, и почти все присутствующие были стражниками, что я сразу счёл подозрительным. Нет, не количество охраны, почти равное по количеству гвардейцам и убойному отделу, а то, что помимо вооружённых до зубов людей в зале присутствовал лишь сидящий на троне ребёнок, который вжался в этот трон так, будто хотел провалиться сквозь него.

— У мальчика и трона разные запахи, — прошептал разведчик, наклоняясь ко мне. Я кивнул.

— Встань и подойди, — приказал я ребёнку. Тот задрожал и не сдвинулся с места, ещё сильнее вцепившись в какой-то вычурный небольшой посох, который держал в руках. — Дважды повторять не буду, — предупредил я, случайно сильнее сжав локоть парламентария, отчего он буквально на весь зал завизжал:

— Встать! Немедленно иди сюда.

Мальчишка дёрнулся, уронил посох и побежал ко мне напуганный этим приказом куда больше, чем моим появлением. Я цокнул языком: да тут и без разведки можно было бы догадаться уже, что дело нечисто. Отшвырнув от себя парламентария, который тут же уполз куда-то за спины стражников, я поймал досмерти бледного мальчишку и поднял на руки.

— Не дёргайся, — прошептал я ему на ухо. — Не обижу. Но для этого ты должен успокоиться и перестать меня бояться.

— Пожалуйста, моя мама там. Не надо меня есть на обед, дядя мёртвый, — так же прошептал он мне в ответ.

— Не буду, — серьёзно кивнул я ему. — И если смогу, то помогу и тебе, и твоей маме, но сиди смирно и ничего не бойся, понял? — пообещал я, хотя совсем не был уверен, что в состоянии кому-то сейчас помочь. Его-то я ещё, быть может, и смогу вытащить отсюда, а вот с его матерью дело было сложнее: бросаться на её поиски я не собирался. — Притащите мне сюда вперёд епископа поголосистее, — приказал я громко, и двое гвардейцев, отделившись от основного отряда, вытащили вперёд одного из епископов и развязали ему рот.

— Свет не простит вас! — тут же поспешил он просветить меня.

— Это ещё доказать надо, — возразил я и оглядел стражников в зале. Много. Но не так много, чтобы нельзя было справиться. — Итак, если мне сейчас не приведут короля, я начну резать епископов прямо здесь, — провозгласил я. — И можете не утруждать себя, заставляя других детей играть чужую роль. Я отличу подделку.

По залу пролетел шумок. Охрана было двинулась к нам, но гвардейцы не стали дожидаться, когда те сделают хотя бы шаг, и сильнее надавили мечом на шею епископа. Тот заверещал.

— Не надо, — раздалось со стороны, и из-за одного из гобеленов, скрывающих потайной ход за троном, мне навстречу выбежал другой ребенок, минуя своих стражников.

— Ваше величество! — полузадушенно воскликнул кто-то.

— Этот, — подтвердила разведка, ориентируясь на запах.

Десятилетний король дышащих остановился рядом со своим троном, помедлил, словно не знал, что ему делать дальше, поднял упавший посох и взобрался на трон, пытаясь сидеть на нём прямо, хотя заметно подрагивал, как и первый мальчик, которого туда усадили вместо короля. Мальчик этот, кстати, сидевший у меня на руках, уже заметно расслабился и не столько дрожал, сколько с интересом осматривался вокруг: что дальше-то будет?

— Я… — начал король неуверенно, — я не слышал всех ваших требований и… — он снова запнулся.

— Я озвучу для вас свои требования ещё раз, — ответил я, не желая тратить ещё больше времени на переговоры уже здесь. — Вот первое из них: пусть мне сюда приведут мать этого ребёнка.

Зал зашептался, но, судя по тому, как пара стражников скрылась в том самом проходе, откуда выбежал король, это моё требование не сочли таким же невыполнимым и возмутительным, как все остальные. Пока ходили за матерью, ребёнок у меня на руках совсем осмелел и начал тихо выспрашивать про меня: кто я и откуда, как стал королём и чем обычно обедаю; а также рассказал про свою жизнь здесь, про дворцовые сплетни, про то, чем обедает он, король и кто желал бы пообедать королём. Дядя короля, брат его отца, планировал переворот, в ходе которого намеревался занять трон племянника. Когда привели растрёпанную и с огромным синяком на лице мать, я отпустил мальчишку и переглянулся с Маэстро.

— Положение короля неустойчиво, — тихо заметил он.

— А это значит, что все наши договоры с ним окажутся пустым звуком, если мы допустим переворот, — ответил я, и Маэстро кивнул.

— Ва… ваше первое требование выполнено, — выдавил из себя король, ёрзая на троне. Я видел, что ему не терпится спросить о причинах такого странного требования, но он всё ещё слишком сильно боялся.

— Второе, — озвучил я. — Мы подписываем с вами мирный договор на моих условиях. Земли немёртвых отныне не будут подвергаться нападению с вашей стороны, а все проснувшиеся будут добровольно переданы нам без гонений и попыток их уничтожить, как и любые другие трупы в необходимом нам количестве. А также вы не препятствуете нам в распространении мутагена на любой выбранной нами территории в любое выбранное нами время.

— А что такое мутаген? — Король нахмурился, сильнее сжав свой посох. — Это яд?

— Ваше величество! — Из-за гобелена выбежал старик, а следом за ним ещё несколько человек. — Вы не должны соглашаться ни на какие их условия. Даже слушать этих вы не должны!

— Почему? — спросил король с совершенно невероятной для меня детской непосредственностью, какую до этого я видел лишь у Лили: задавать одновременно слишком сложные и слишком простые вопросы. Нехотя я улыбнулся. — Мой отец всегда сначала внимательно всех слушал, прежде чем принимать решение.

— Но они же нелюди, — всплеснул руками старик.

— И эти нелюди сейчас прекрасно вас слышат, — вмешался я, устав на сегодня слушать эпитеты в свой адрес. — Или вы полагаете, что мы глухие? — Маэстро положил мне руку на плечо, предупреждая не входить во вкус и не забывать, где я и зачем. Я снова посмотрел на короля. — Ваш отец был мудрым человеком. Я расскажу вам все интересующие вас подробности. Но объяснение основывается на долгой истории и без неё не обойтись. Поэтому пусть ваши люди помалкивают, пока я говорю. Вы же, если хотите, можете задавать мне вопросы.

Архиепископ за моей спиной замычал и дёрнулся, чтобы остановить меня, но Паскаль не дал ему вмешаться. Однако он привлёк внимание короля.

— А можно перед этим освободить кого-нибудь? Ну, для подтверждения ваших добрых намерений. Архиепископа, например.

— Этого мы выпустим только последним, — я кивнул себе за спину. — А этого, — указал на голосистого епископа, вытащенного вперёд и стоявшего на коленях перед троном в руках моих гвардейцев, — пожалуйста.

Подчиняясь моему приказу, гвардейцы отпустили свою жертву и вернулись в строй. Епископ почти на четвереньках уполз за гобелен, подвывая и причитая, зажимая рукой поцарапанное клинком горло.

Большинство подробностей истории создания и использования мутагена пришлось опустить, чтобы не застрять тут на пару дней, но в целом картину королю я описал. По мере моего рассказа лицо менялось не только у короля, но и у старика, стоящего перед ним, и у всех стражников. На нас всё ещё смотрели с ужасом, но был он уже другого рода: направленный не только на нас, сколько на тех, кто превратил нас в немёртвых.

— Но что если вы решите уничтожить нас? — спросил старик в конце. — Что если вы используете мутаген, а потом убьёте, чтобы создать ещё более огромную армию Тьмы? Где гарантии?

— Мы не меняли заложенную в мутаген программу, ваши алхимики могут проверить это. Немёртвые по-прежнему будут получаться только из тех дышащих, которых убьют другие дышащие. Отныне вы не будете существовать без нас, а мы — без вас. Вот вам, — я хмыкнул, — гарантии. Можете даже считать это дополнительным рычагом правосудия: ни один убийца не будет знать наверняка, «проснётся» ли его жертва и не перегрызёт ли ему глотку.

Старик скривился, а король задумчиво кивнул:

— Тогда я согласен на мутаген ради мира между нами.

— Ваше величество, вы не можете принимать такие решения за ваш народ! — вмешался старик, и король испуганно от него отодвинулся. — Такие решения не принимаются в одночасье.

— Мы решим всё сегодня, — возразил я. — Я и без того долго ждал, пока вы пытались обмануть нас и усадить на трон другого ребёнка, избивая его мать, чтобы он не сбежал.

— Мы должны были защитить короля! — Старик воинственно двинулся на меня, как будто не боялся. Я усмехнулся.

— Похвально. Он должен всецело доверять вам, чтобы полагаться на вашу защиту. Но тогда король — именно тот, кто должен защищать вас, не так ли? И не должны ли тогда вы доверять ему?

Старик булькнул, не найдя, что возразить, не подрывая авторитет малолетнего короля, а я не стал медлить и приказал, пользуясь случаем и замешательством:

— Откупоривай.

Зал тут же наполнился бледно-зелёными клубами тумана. Стража отреагировала мгновенно, бросаясь вперёд на меня, но я ждал их атаки, поэтому тоже прыгнул к своей цели, напрягая до предела все мускулы, минуя старика и оказываясь рядом с королём. Я не стал доставать меч, чтобы не создавать чрезмерной угрозы: одного моего вида у трона будет достаточно, чтобы заставить их остановиться.

— Стоять именем короля! — рявкнул за меня Паскаль, потому что у меня не было шанса перекричать лязг доспехов. — Разошлись по местам и не дёргайтесь. Вам уже сообщили, зачем мы здесь, и все действия уже согласованы с вашим королём. Причём только что и при вас.

Стража замерла на месте, но на места не вернулась. Они и мои гвардейцы так и застыли с обнажёнными мечами, окидывая друг друга недобрыми взглядами.

— Это было неожиданно, — прошептал король, уставившись на меня большими глазами, и я не понял, что именно он имеет в виду: мутаген или меня, прыгнувшего в его сторону. Я пожал плечами: если он про мутаген, то да, возможно. Это был крайне опасный ход, но другого шанса распространить его во дворце мне бы не дали, ссылаясь на миллиард причин, выслушивать которые у меня уже не было сил. Теперь же обратной дороги у дышащих не было: я заразил их короля.

— Мне надоело ждать, — просто ответил я. — Прикажите им вернуться на место.

Король послушался. Моё внезапное появление рядом с ним снова напугало его, отбрасывая нас на шаг назад, но это было не страшно. Я преодолел почти самую сложную часть переговоров, все остальные пункты, с моей точки зрения, были проще.

— А он точно не опасен? — спросил король, закашлявшись, пока я возвращался на место к своим людям.

— Точно, — ответил я. — Из побочных эффектов симптомы, схожие с обычной простудой, но они быстро проходят.

— Эта их подлость не должна пройти мимо вашего внимания, ваше величество, — снова включился в игру старик.

— Отчего же подлость? Я получил согласие на «распространение мутагена на любой выбранной нами территории в любое удобное время». Сегодня я выбрал дворец.

— Он ещё ребёнок, и он не может принимать самостоятельных решений!

— Вы сейчас оспариваете власть короля? — уточнил я, небрежно поправляя на голове свою собственную корону. Старик сплюнул, а король посмотрел на меня с интересом. Кажется, только сейчас он понял, что я имел с ним равный статус. Отчего-то это словно окончательно примирило его со мной, и он совсем перестал бояться и выпрямился на троне, отчасти копируя меня и мои жесты. Словно у него не было другого примера, как должен выглядеть король. И я задумался: когда умер отец этого ребёнка и почему?

Переговоры между мной и королём или, вернее, переспоры между мной и стариком, который оказался местным министром, кем-то вроде магистра при Проклятом Короле, продолжались ещё несколько часов, в течение которых мы утрясали оставшиеся вопросы. Старик кое-как согласился отдавать «проснувшихся» немёртвых, но долго пытался вырвать у меня из зубов пункт о трупах, которых я потребовал. Он оперировал тем, что никто добровольно не отдаст мне своих родных и близких.

— Можете отдавать нам бродяг и висельников, мы не против, — пожал я плечами. Я понимал его нежелание отдавать нам своих мертвецов, я бы сам никому не отдал Лили, но этот пункт был необходим: нам были нужны материалы для реставраций. Если мы подпишем мирный договор, то уже не будет стычек и нападений, когда трупы будут сами идти к нам в руки. Воровать их с кладбищ, как искатели это делали обычно, тоже может не выйти, а значит, нужно найти официальный путь решения.

Старик что-то прогудел, но особых возражений у него на такой вариант не нашлось. Постепенно он переставал смотреть на меня как на монстра, перестраиваясь на деловой тон разговора, и обращался со мной как с любым другим просителем. Мне это одновременно нравилось и не нравилось.

— А что вы можете предложить нам взамен? — вдруг едко выдал старик, когда я уже думал, что мы закончили со вторым пунктом.

— Мы можем полностью взять на себя угрозу нежити. А также наши познания в области алхимии и хирургии, — ответил я, не задумываясь. Не было тайной, что в познании человеческого тела немёртвые продвинулись гораздо дальше дышащих.

Он смерил меня подозрительным взглядом, но кивнул.

— Третье, — озвучил я.

Король смотрел на меня с любопытством, а старик возмущённо выдохнул:

— Вам всё ещё недостаточно?

Но я не обратил на него внимания.

— Третье: я забираю с собой в Некросити вот этого человека, — я кивнул в сторону архиепископа, — и дядю короля как гарантов исполнения нашего соглашения.

— Дядю? — воскликнул удивлённый король. Видимо, он не был в курсе готовящегося переворота. Зато в курсе был старик и недовольным не казался. Он почти просиял на это моё предложение.

— Да забирайте, — вырвалось у него, и он тут же виновато посмотрел на короля. — Вы должны понимать, ваше величество, важность заключения этого союза. Я смею полагать, что поездка Иосифа благоприятно скажется на… э-э-э… на всей ситуации для нашей страны в целом.

— Этот министр искренне на стороне короля. Или выполняет роль регента и не хочет выпускать власть из своих рук, — прокомментировал его поведение Маэстро, наклонившись ко мне.

— Это нам мешает? — спросил я, не обладавший подобными познаниями о жизни дышащих.

— Не особенно, если мы смогли договориться с ним сегодня. Кроме того, если он будет сейчас действовать согласно правилу “Враг моего врага…”, то мы решим все вопросы в два раза быстрее, когда удалим беспокоящую его угрозу подальше от трона, — откликнулся Маэстро, и я кивнул, полностью полагаясь на его мнение.

— Что касается архиепископа Кристофа, — старик повернулся ко мне, — то мне хотелось бы знать, зачем он вам и что вы собираетесь с ним делать?

— Если позволит его величество Проклятый Король, — Маэстро вышел вперёд, потому что я замешкался с ответом. Действительно, зачем бы мне нужен был архиепископ? Если ответить прямо, как есть, то мне никогда его не отдадут. — То на этот вопрос отвечу я.

— А вы кто такой? — спросил старик, пренебрежительно оглядывая Маэстро, единственного, кто не был одет в чёрную форму с лилией, а прибыл в своём обычном поношенном камзоле.

— Думаю, я не ошибусь, если скажу, что в данный момент времени занимаю при моём короле должность, равную вашей должности, — с готовностью ответил Маэстро и поклонился, переключаясь с режима Маэстро-немёртвый в режим Маэстро-живой. Старик посмотрел на него с бОльшим интересом. — Моё имя Маэстро, я член Великого Магистрата, отвечаю за изучение дышащих — то есть вас, живых. Итак, возвращаясь к вопросу о господине архиепископе Кристофе, если вы позволите. Должен сообщить вам, что господин архиепископ с таким рвением долгие годы пытался проникнуть на наши земли, посылая своих людей, что мы решили предоставить ему возможность посетить нас… лично. Мы обязуемся устроить ему полную экскурсию по всем уголкам нашей северной столицы. Кроме того, есть несколько вопросов веры, которые нам хотелось бы обсудить с ним в приватной беседе.

Старик посмотрел на Маэстро, сощурившись. По нему было видно, что он понял все намёки Маэстро, что для пожилого архиепископа эта поездка не закончится ничем хорошим, и он не мог так просто подписать ему приговор.

— Мне нужны гарантии, что вы его не убьёте, обсуждая эти ваши вопросы веры, — открыто заявил он.

— Ни в коем случае. — На этот раз меня опередил Паскаль. — Если мы его убьём, то у него не будет и шанса пробудиться, чтобы изучить нашу жизнь изнутри на собственной шкуре.

Старик, вполне впечатлённый моим рассказом про мутаген, понимающе хмыкнул, сложив два и два. А я теперь я знал, с кем именно буду обсуждать преступления Епархии в будущем.

Когда переговоры закончились, было уже поздно, но я был полностью доволен проделанной работой. Немного жаль было оставлять здесь Маэстро, которого старик потребовал взамен брата короля и архиепископа, чтобы я «не съел этих двоих на обед». Маэстро просиял, заинтересованный предложением, а я вот не знал, как принесу такие новости Великому Магистрату. Поскольку забирал я двоих, то и оставить мне предстояло столько же, поэтому я оставил с Маэстро хорошего реставратора, который должен был взять на себя курс лекций по хирургии и алхимии, а также следить за своим состоянием и состоянием Маэстро.

Мне же предстояло провести в столице ещё день, а к вечеру следующего нам обещали предоставить телеги и несколько мёртвых лошадей, которых реставраторы собирались поднять, после чего мы отправлялись назад — домой — с подписанным мирным договором в кармане. Это всё ещё был не конец моего пути, моей войны за право немёртвых называться людьми и жить в мире и покое. Но теперь я был не один: второй король, король дышащих, казалось, готов был помочь мне в этом. А уж два короля как-нибудь справятся с тем, чтобы помирить свои народы, чтобы Свет и Тьма оставили, наконец, своё бессмысленное противостояние и пожали друг другу руки. И тогда, когда однажды снова немёртвый отец встретит свою дышащую дочь, они смогут взяться за руки, не боясь осуждения общества.

Несмотря на чрезвычайное положение, объявленное в городе, и требование властей не покидать своих домов без крайней необходимости, на колокольне храма били приближающееся начало утренней мессы, и я едва успевал добраться до места. Среди розовых кустов на дорожке у крыльца дома с резными ставнями на окнах сидела девочка лет шести в простом сером платье и что-то чертила мелом на мостовой. Я загородил ей солнечный свет своей тенью, и она подняла голову. А я замер.

— Похожа, — вырвалось у меня. На мгновение мне показалось, что...

Девочка улыбнулась, поднялась и совершенно бесстрашно подбежала ко мне. Нет, это была не Лили, совершенно точно не могла быть ею: слишком маленькая, волосы куда светлее, глаза серые, но всё же... похожа.

— А на кого похожа? И как тебя зовут? Ты к нам в гости? Ты какой-то странный, ты знаешь? — потребовала она ответов, с самым серьёзным видом рассматривая меня.

— Виктор, — представился я, отвешивая ей неглубокий поклон, как учил меня Маэстро. Я не мог ответить на все её вопросы разом, поэтому выбрал только один, самый простой.

— А меня — Виктория. — Она изобразила неумелый книксен, покачнувшись на своих маленьких ножках. Женщина (очевидно, её мать) вышла на порог дома и с ужасом уставилась на девочку, бледнея и зажимая рот рукой. Женщина тоже была похожа на меня и Лили, и я догадался, кем мне приходились она и её дочь.

— Это моя мама, — представила её Виктория. — Мама, познакомься с Виктором.

— Что за столпотворение? — послышалось из глубины дома. — Розмари, дитя моё, сдвинься уже с места, иначе мы опоздаем. — Подвинув женщину, из дома вышла Роберта и охнула: — Свет правый, Виктор, ты действительно здесь! — Выбежав, Роберта бросилась мне на шею, обнимая. — Когда ты приехал? Вместе со всеми? Я чуть с ума не сошла, когда сообщили, что в городе объявлено особое положение: что немёртвые атаковали столицу и пробрались в Епархию. Всё думала, как бы тебя не убили. Ты должен рассказать мне, что это за представление вы устроили и напугали нас всех до полусмерти. И что это был за туман? Знаешь, ты должен приказать своим алхимикам быть более осторожными: я уже думала, что вторая эпидемия пневмонии началась.

— Вы все в порядке? — уточнил я на всякий случай, вспомнив вопрос короля о безопасности мутагена.

— В полном. Полежали с температурой немного, но быстро все оправились. Ты пойдёшь с нами в храм? Сегодня служба за спасение, — она сделала лицо, изображающее карикатурный ужас, — от немёртвых. Вообще-то, никому нельзя выходить на улицу, но ты же понимаешь, что придут абсолютно все. Пойдём, хочу посмотреть, как снова перекосит Антонио, когда он увидит тебя. Епархия, к слову, пыталась меня расспрашивать о тебе, даже под арест брали, но что я могла им сказать?

Я обдумал её предложение и кивнул. Пощекочем нервы святым отцам ещё немного. Они должны привыкать, что немёртвые скоро станут частью их общества.

— Вики, а это кто? — Роберта указала на противоположную сторону улицы. Я оглянулся и узнал Паскаля, который тоже, кажется, направлялся в храм под руку с той самой девушкой в голубом, которую я видел в его старом доме. Она тоже узнала меня и, столкнувшись со мной взглядом, густо покраснела и спряталась за плечо брата, потом неуверенно выглянула и тут же опять нырнула обратно, как только увидела, что я всё ещё смотрю в их сторону. Паскаль недоумённо перевёл взгляд с меня на неё и обратно и нахмурился. — Какая любопытная девушка. И явно заинтересовалась тобой. Вполне милая, хочу сказать.

— Сестра моего подчинённого, — пожал я плечами, совершенно не понимая причин любопытства и веселья Роберты. — Это Паскаль. Раньше звали Ричардом.

— Виктор, а ты знаешь какие-нибудь истории? — Виктория подхватила меня под руку и с интересом заглянула в глаза. Словно ей не нравилось, что всё моё внимание, до сих пор принадлежавшее ей одной, переключилось на других членов семьи и на совершенно незнакомых ей людей. Как и Лили, она совершенно меня не боялась. — Я ужасно люблю истории, но в храмах они всё время такие скучные, что я каждый раз засыпаю. Может быть, ты знаешь интереснее?

— Вики! — Розмари всплеснула руками и попыталась увести дочь от меня, но Роберта не дала ей подойти к нам, удержав за локоть.

— Ну, — я растерялся, — пожалуй, я знаю одну историю.

— О чём она?

— О ком. Об одной девочке. Однажды её отец пропал. Все были уверены, что с ним случилось что-то ужасное, что больше он никогда не вернётся, что он исчез навсегда, но девочка верила, что это не так, и отправилась в приключение на его поиски…

Мы неторопливо шли по улочкам, залитым утренним светом. Справа шла моя мать, держась за мой локоть, а слева Виктория, не отпуская ладонь и внимательно, с восторгом слушая историю Лили, уже представляя, как она сама отправится в точно такое же волнительное приключение.

Мир, который заключили с королём-ребенком на бумаге, первое время во многом существовал только на ней, и Виктор работал над стабилизацией ситуации ещё на протяжении десятков лет, в течение которых ему удалось полностью решить вопрос уничтожения Епархии и Ордена в том виде, в каком они существовали. Несмотря на то, что ещё очень много дышащих относились к немёртвым с предубеждением, Епархия не смогла защитить свои святые догматы и в итоге полностью утратила свою власть в этом вопросе. Орден развалился с течением времени, изжив себя. Поставив епископов перед собой на колени, Виктор впервые почувствовал, как бушевавшая внутри него жажда мести начала медленно утихать. Осознав, что происходит, он успел оставить трон, вернуться в столицу и обнять на прощание семью, после чего, полный чувства полного отмщения, уснул навсегда у могилы Лили, рядом с которой позднее и был похоронен.

Приказом короля дышащих (которому на тот момент было уже сорок шесть лет) у входа на столичное кладбище установили памятный мемориал Виктора и Лили: мужчина в рыцарских доспехах и с перерезанным горлом держал на руках маленькую девочку с венком на голове; за их спинами с одной стороны развевалось знамя немертвых, с выбитой на нём лилией, с другой — королевский флаг живых. Благодаря вмешательству Виктора шаткое положение короля-ребенка выровнялось, а после прочно закрепилось, о чём король Иосиф III не забывал, а после много и часто пересказывал своим детям историю, как будучи ребенком впервые повстречался с могучим и суровым Проклятым Королём своего времени — мудрым и сильным правителем.

После Виктора трон Проклятого Короля занял Шелок, первым указом которого стало задокументировать историю Виктора и включить её в образовательную программу немертвых и, по возможности, дышащих. Эту инициативу горячо поддержала Роберта (мать Виктора), таким образом Виктор внёс значительный вклад в укрепление связей между немёртвыми и дышащими и после своей второй окончательной смерти.

Роберта дожила до глубокой старости и даже пережила Виктора на три года. До конца её дней с ней рядом оставались дочь и зять. В прошлом благодаря именно их усилиям Епархия не добралась до Роберты после побега Виктора из столицы с документами из архива. Зять Роберты занимал не последнее место при дворе и как мог защищал репутацию Роберты перед церковью, спасая таким образом и свою собственную репутацию тоже. Епархия, которая не пожелала широкой огласки, решила добраться до Роберты по-тихому, но не успела. После смерти Роберты именно зять продолжил её дело, поддерживая короля и выступая против давления на трон со стороны церкви.

Розмари, сестра Виктора, в отличие от матери и дочери, так и не смогла принять факт второй «жизни» брата, отчего старалась лишний раз с ним не сталкиваться. После похорон Виктора она испытала только облегчение. В движении по укреплению связей не участвовала, в глубине души придерживаясь позиции церкви, но открыто не выступая против политики семьи.

Виктория, выросшая на историях про Виктора, закончила традиционный девичий институт при церкви и вопреки протестам матери уехала парламентёром в Хладные чертоги, где крепко сдружилась с Шелоком. По её инициативе земли немёртвых получили название герцогства Викторского со столицей Лилией в самом своём сердце. Официально герцогство входило в состав королевства, но на деле полностью сохраняло свою автономность. Среди особых привилегий и обязанностей герцогства были продвинутые научные изыскания в сферах алхимии, некромантии и хирургии, а также защита всего королевства от нежити.

Паскаль, он же Ричард, дослужился до должности в Комиссариате и занял место военного советника при Шелоке. Также ему была доверена должность личного рыцаря Виктории на территории герцогства, чтобы они могли больше говорить о Викторе. В отличие Виктора Паскаль тяжело пережил предательство своей семьи (когда они его похоронили заживо), и так и не оправился до конца от этого удара, а потому не упокоился с уничтожением правящей верхушки Епархии, лелея жажду мести ко всему живому в глубине сердца. Паскаль пережил и Виктора, и Викторию, и даже успел тоже примерить на себя корону Проклятого короля, прежде чем рассыпаться от времени и некроза. Паскаль вошел в историю, как самый нетерпимый к дышащим король, полностью сосредоточенный только на улучшении условий жизни для немёртвых.

Сестра Паскаля, Луиза, та самая девушка в голубом, которая рискнула противостоять Виктору, осталась несчастной влюблённой в Виктора, который, ведомый в своём немёртвом посмертии лишь жаждой мести, так ни разу и не посмотрел в её сторону. До конца своих дней он оставался сосредоточенным на собственных целях и был верен памяти Лили. Луиза основала частную школу в столице, помогая продвигать новые идеи в общество и поддерживая дело Виктора. После его смерти Луиза решилась переехать в Лилию к Паскалю, чтобы вымолить его прощение, и попутно занималась исследованием эмоциональной сферы немёртвых, сначала самостоятельно, а потом вместе с Маэстро. Луиза стала одной из немногих дышащих, кто был похоронен на Лилиевом кладбище. Над её могилой поставили постамент в виде женщины с раскинутыми за спиной крыльями, в чьей груди разрывалось огромное кровоточащее сердце, переживающее разом за всех немёртвых. Именно её образ стал основой для нового Культа немёртвых, превратив её в Святую Луизу, оплакивающую страдания каждого проснувшегося.

Выражаю огромную благодарность моей бете anntimmy (fanfics.me, ficbook.net) за колоссальную помощь в работе над текстом.

Всем читателям огромное спасибо за то, что были всё это время со мной и Виктором, а так же за оставленные комментарии — одни были важны для нас. Особую благодарность выражаю Gall (ficbook.net) и Ирине (litnet.com) за их поддержку под каждой главой.