Алхимик (джен)

В тесном подвале, где работал Вольфрам, было всего одно окно. Невысокое и длинное, оно находилось выше уровня глаз и сквозь мутную слюду философ едва мог разглядеть ступни прохожих. Впрочем, прохожие здесь были редки, гораздо чаще он наблюдал залитую нечистотами мостовую. Появление кожаных башмаков перед окном не сулило ничего хорошего. Вольфрам боялся разоблачения — у него не было золота, чтобы выкупить свою жизнь и отделаться позорной поркой. Он и без того отказывал себе в самом необходимом.

Нет, Вольфрам слишком далеко прошёл по пути познания совершенства, чтобы быстро скрыть свои изыскания. Каждая поверхность в его лаборатории была занята. Колбы, дистилляционные и перегонные установки, оплывшие воском свечи, опасно соседствовали с пергаментными свитками. Небольшая печь, горн, меха — всё это было здесь, за тяжёлой обитой железом дверью.

Дверей в лаборатории Вольфрама было три. Входная вела на чёрную лестницу, поднявшись по которой, алхимик оказывался в своих покоях, где за ширмой его ждала жесткая кровать. В этой комнате Вольфрам обедал и принимал посетителей. Он зарабатывал врачеванием. Как же иначе ему было прокормиться и купить реактивы для своих опытов? Он был плохим врачевателем, да и что он мог? Посчитать пульс, определить температуру, пустить кровь, взять мочу…

За резной, закрывавшейся на мудрёный замок дверью в закрытых колбах хранились кислоты, сера, ртуть, золотой песок, медный купорос, металлическая стружка, пепел растений и даже высохшая человеческая кровь. Последняя ничего не стоила и доставалась слишком легко…

Опыты, которые проводил Вольфрам, были случайным повторением одних и тех же действий: смешивания в случайных пропорциях, нагревания, растворения жидкостями, плавления. Опыты приходили к Вольфраму во снах, и на утро философ спешил воплотить посетившее его озарение. Иногда он не успевал записать свои действия, выбранные реактивы и их пропорции. Иногда сны Вольфрама превращались в кошмары. За знакомой дверью его встречала чёрная бездна. Навстречу ему вырывался вихрь, огненное облако или грозовая туча, в которой собирались молнии. В кошмарах философ часто плутал по грязным подворотням, лестницам, между незнакомых домов, дверей, каждая из которых оставалась неузнанной.

Вольфрам просыпался с неразрешимым вопросом: «Что это за дверь?» — и спешил вниз, чтобы убедиться в том, что его лаборатория остаётся там же, где он её оставил, а силы природы не ополчились на него.

В один из таких дней, влетев в лабораторию после очередного кошмара, Вольфрам обнаружил вкрапления блестящего металла во вчерашней болванке. Да, сплав, над которым он работал, застыл губкой, в порах которой было, без сомнения, золото. Песчинки поблёскивали, манили. Вольфрам попытался собрать их, достать пинцетом, но они намертво вросли в сплав.

Теперь ум Вольфрама напряжённо работал, он силился вспомнить, как готовил сплав, и придумать, как достать золото. Конечно, совершенный металл, возникнув, уже не исчезнет, какими бы воздействиям его не подвергали, но…

Философ ещё никогда так не нервничал, подготавливая горн. Через час он, обжигаясь, вытащил расплав из печи и, сняв раскалённую докрасна крышку с тигля через слюду вгляделся в жидкий металл. Да, вкрапления золота плавали на поверхности, они даже не потеряли форму.

Следующий час Вольфрам пытался разобраться в своих записях — задача сложная, но посильная. Возбуждение, владевшее им, было приятным. Взглядом он возвращался к мензурке с блестящим порошком. Сколько раз уже он мнил себя близким к успеху, но каждый опыт заканчивалось ничем. Неудача больно била по самолюбию, с каждым разом всё больнее. Теперь он был уверен в себе. Давно он не работал с такой отдачей — успел повторить вчерашний опыт до ночи и спал, как младенец.

На утро Вольфрама ждал успех, он разглядывал свой философский камень с вкраплениями золотого песка и уже строил планы. Количество золота в его хранилище неуклонно увеличивалось и следовало подумать о том, как его использовать.

Нет, Вольфрам не был своекорыстным. Он мечтал о совершенстве во всём. И совершенный металл должен был помочь в этом — стать основой для сотворения совершенных людей, растений, мира… царства Божьего на Земле.

В конце концов, надо было начинать с чего-то, стоило подумать об эликсирах. Исцеление от всех болезней, даже врождённых…

* * *

Вольфрам впервые шёл по улицам города и оглядывался, прежде он ничего не мог сделать, но теперь — регулярно втираемый в кожу эликсир только усиливал деятельное возбуждение. Да, немытый город светился золотом, скоро это будут чертоги ангельские, а все недужные здесь… Под глазами Вольфрама залегли тени, а белки налились кровью. Он этого не замечал. Прежде он смотрел только под ноги, искал лекарственные травы, руды… Сейчас он поднимал взгляд к небу. Ему было не справиться одному.

* * *

Маркграф принял Вольфрама после недели настойчивых прошений и подношений золотого песка. Помещение было не отапливаемым, сеньор сидел на возвышении и был одет в меха. Вольфрам дрожал.

— Я изобрёл философский камень и составил эликсир — лекарство от всех болезней.

— И золото? — бургомистр подался вперёд так, что мех сполз с его плеча.

— Сколько угодно, — Вольфрама замутило от слабости. — Мне нужны помощники и реактивы.

Работа закипела. У Вольфрама было всё необходимое, хотя существование алхимической лаборатории в стенах ратуши скрывалось. Маркграф посещал лабораторию лично. Вольфрам не возражал, работал без сна и отдыха, пренебрегая приёмами пищи.

— Я хочу исцелить, наконец, всех недужных. Нищих…

Вольфрам сам раздавал приготовленный эликсир из рук в руку, и впервые смотрел в глаза людям и улыбался.

Известие о смерти всех, кому он пытался помочь, было ударом. По сравнению с этим появление подбитых железом башмаков стражи за окном было ничем. В лаборатории Вольфрама было всего три двери, и он не хотел думать о том, что ждёт его за третьей. Алхимик оглядел подвал, потянулся к в беспорядке разбросанным на столе свиткам — спасти хоть что-нибудь, но нет. Вольфрам открыл третью дверь — кирпичная лестница вела вниз. Дверь за ним захлопнулась.