О любви, которой не было (джен)

Чарити. Чарити Бербидж. Профессор Бербидж.

Чарити выпрямила спину и посмотрела в зеркало, утерла слезы, улыбнулась через силу. Не хотелось вспоминать, но она как воочию снова увидела себя, вот так стоящую в своей спальне в доме родителей. Только тогда она была полна самых радужных надежд. Ну как же! После нескольких лет работы секретаршей в Министерстве она готова была от скуки на стенку лезть и не представляла — что делать. Для маглорожденной, пусть и очень хорошо образованной волшебницы, вариантов карьеры не так уж много. И как Джейн Эйр, в газету объявление не подашь. Ей хотелось чего-то значимого, чего-то интересного, чего-то… необычного. И, если уж признаться себе честно, ей хотелось в Хогвартс. Но пришлось ждать еще целый год, мозолить глаза Дамблдору и МакГонагалл, уклончиво намекая и прямо говоря, как ей хочется вернуться в Хогвартс, и в итоге она получила должность! Профессор магловедения — лучше не бывает!

В тот день, когда на исходе весны пришло официальное письмо о ее назначении, она вот так же, как теперь, стояла у зеркала и повторяла снова и снова: «Профессор Бербидж!» О, сколько надежд было тогда! Все лето она готовилась к своей новой работе, прочитала горы литературы по педагогике, составила планы лекций, уговорила Дамблдора позволить ей создать свой курс, конечно, основанный на традиционном курсе Хогвартса (который, если честно, устарел лет сто назад). Она была полна сил и уверенности в том, что ее лекции будут самыми популярными. Как же иначе! Она же хотела рассказать детям о том, чего смогли достичь маглы без волшебства, и это было воистину… волшебно!

И что теперь? Накануне Рождества она рыдает в своей комнате, потому что ее магловедение оказалось никому не нужным! Маглорожденные, такие же как она, были так очарованы волшебным миром, что о магловском и думать не хотели! О, они пожалеют! Пожалеют! А полукровки? Эти наглые выскочки, почти как один, были уверены, что знают и о том, и о другом мире достаточно, а чистокровные считали, что о маглах знать — ниже их достоинства. Нет, были конечно и прилежные ученики, и те, кто интересовался ее предметом, но как мало, как удручающе мало!

Чарити умылась, переоделась, кинула последний взгляд в зеркало и решительно вышла из комнаты: через пятнадцать минут было назначено празднование Рождества учительским коллективом.

— Милая, не принимайте все так близко к сердцу!

Чарити понятия не имела, как МакГонагалл могла узнать о ее чувствах, но факт оставался фактом — узнала и теперь сочувствовала.

— Я не…

— Все мы проходили это. Никому не говорите, но иногда шотландский виски — единственное, что удерживает меня в здравом уме. Конечно, надо знать меру…

— Я учту.

— Северус! — МакГонагалл замахала руками. — Вот, Чарити, поговорите с Северусом, он-то помнит свой первый год в роли учителя куда лучше меня, — и МакГонагалл удалилась.

Северуса Снейпа Чарити все это время старательно избегала. Он как раз пришел преподавать в Хогвартс, когда она была на последнем курсе, и Чарити отлично помнила, как смеялись над ним старшекурсники. Ни о каком авторитете тогда и говорить не приходилось, и вот, прошло всего несколько лет, и одно появление Северуса Снейпа наводит на учеников ужас. Но Чарити совершенно не была уверена, что хочет, чтобы ученики ее боялись — она жаждала признания.

Северус стоял рядом молча и, кажется, не испытывал ни волнения, ни неудобства.

— Эм, — Чарити уставилась в бокал. — Первый год действительно у всех ужасный?

— Два раза в день, и это минимум, я думал, не сварить ли мне яду. Утром мне хотелось отравить себя, к вечеру — всех остальных. Но это прошло.

— Желание варить яд? — спросила она, только чтобы не молчать.

— Ну почему же, просто теперь не хочется варить его для себя. Исключительно для этих болванов, учеников.

— Это шутка? — она натянуто улыбнулась.

— Само собой.

Под его взглядом она почувствовала себя полной дурой.

— Я, наверное, пойду, спасибо за… за беседу.

— У меня есть вино, хорошее вино, а не эта бурда. Пошли?

И они сбежали, прошли в его комнаты и на удивление прекрасно провели время. Войдя к себе, Северус Снейп словно панцирь снял и стал выглядеть на свои неполные тридцать, а не на все пятьдесят. Оказалось, что у него вполне хорошее чувство юмора, что он умеет не только жалить, и им есть что обсудить. Через час она почувствовала давно позабытую легкость, к ней снова вернулась вера в себя и в то, что она сможет стать одним из лучших учителей Хогвартса.

С тех пор такие посиделки стали регулярными. И в них, слава Мерлину, не было ничего романтического. Во-первых, Северус мало походил на тот типаж мужчин, который всегда нравился Чарити, вот если бы он был чуть выше, чуть плотнее, не с таким громадным носом, если бы у него были голубые глаза, тогда бы это было опасно для ее спокойствия, но Северус был совершенно, ну вот совсем-совсем не в ее вкусе. А во-вторых, и она была далека от его идеала: худющая шатенка с серыми глазами — ну что может быть банальнее? Однажды (Чарити уже больше года позволяла себе считать, что они дружат) Северус признался, что когда-то был влюблен в зеленоглазую рыжую ведьму и с тех пор зарекся — никогда и никого! Никогда и никого! Так что интрижка, а уж тем более что-то более серьезное между ними было совершенно исключено, как бы ни намекала на обратное Спраут, как бы многозначительно ни кивала МакГонагалл.

Они действительно были друзьями.

Чарити научилась ценить едкий юмор Северуса, а он уже без гримасы муки на лице слушал ее восторженные рассказы о магловской музыке или литературе. Они подменяли друг друга, если было надо, и прикрывали перед старшими коллегами, если случалась необходимость. Но между ними хватало и раздоров, в основном по поводу методов преподавания: Снейп был сторонником консервативных методов и отправлять учеников на отработку к Филчу доставляло ему явное удовольствие, Чарити придерживалась демократических принципов и всячески пыталась перетащить Северуса на свою сторону. Безрезультатно.

Годы шли, Чарити уже не расстраивалась из-за неудач и из-за того, что на ее курс записывается так удручающе мало студентов. Но и радоваться стала меньше. И ждать — меньше.

Она любила по вечерам заглянуть к Северусу: проверять эссе студентов вместе было куда как веселее — иногда они так хохотали над некоторыми особо «удачными» формулировками, что начинали икать от смеха.

А иногда он варил при ней зелья. Вот и на этот раз, в самом начале учебного года, она пришла к нему, чтобы просто по-дружески поболтать, и застала его за работой: он поставил на стол серебряный котелок, налил воду и запалил огонь.

— Почему ты не показываешь ученикам, как варить зелья? — каждый раз спрашивала она его, словно он мог ответить как-то иначе.

— Потому что у меня нет глаз и на затылке тоже, потому что зелье — требует концентрации, а когда в твоем классе кто-нибудь вроде Невилла Лонгботтома, то это смертельно опасно, — неизменно отвечал он. — Я отчаялся вдолбить этим идиотам, что зельеварение иногда смертельно опасно. Им кажется, что зелье — это похлебка, если бросить что-то не то, в крайнем случае будет невкусно.

— И все же, если бы они видели хотя бы... ну вот хотя бы, как ты подготавливаешь ингредиенты, их энтузиазм бы возрос, точно-точно, — Чарити подперла голову руками и зачарованно стала смотреть на работу Северуса.

Он презрительно фыркнул.

— Они не хотят учиться, и никакие уловки не помогут, я уверен.

— Что ты варишь сейчас? — спорить в стотысячный раз Чарити не хотелось.

— Амортенцию, — он скривился. — Каждый год одно и то же. Я варю это чертово зелье, чтобы показать его шестикурсникам, а потом выливаю.

— А почему выливаешь? И варишь снова? Амортенция портится даже под стазисом?

— Нет, но когда в школе учатся шутники Уизли, да еще и Поттер, поверь мне, это оправданная осторожность. Уизли как тараканы — проникают повсюду, между прочим, своровали шкурку бумсланга из моих личных запасов. Так что нам еще не хватало, чтобы они подлили кому-нибудь любовное зелье.

— Оно же не может вызвать любовь, — Чарити не была большим специалистом по зельям, но что-то помнила.

— Зато может вызвать кучу неприятностей, если кто-нибудь шутки ради подольет это в тыквенный сок на завтраке.

— Ее сложно сварить?

— Сложно достать ингредиенты, особенно яйца пеплозмея, они стоят уйму денег, продаются только совершеннолетним волшебникам, закончившим Хогвартс, в Лютном стоят столько, что мало кому по карману. Яйца должны быть свежими, а хранить их архисложно.

Он накрошил, судя по запаху, майоран, высыпал в огонь (Чарити глаз не могла отвести от его рук), а потом выдавил сок алоэ: пять капель упали в котел.

— Теперь мешаем и ждем. Налей-ка мне немного вина.

— Для зелья?

— Нет, — он был предельно серьезен, — для меня. Ненавижу варить эту гадость.

— Хочешь, я помешаю?

Он кивнул:

— Пять раз по часовой, пять против, пока я не скажу: «Стоп!» А я пока налью нам вина и... и нарежу яйца.

От яиц воняло так, что было совершенно непонятно, как из них может получиться что-то, что человек согласится выпить не под пыткой, а, насколько помнила Чарити, Амортенция должна была пахнуть восхитительно.

— Вот так, — Северус скинул с доски яйца пеплозмея, принес банку с мутной зеленоватой слизью и водрузил на стол.

— Еще минуту, — он посмотрел на часы, — и… еще несколько капель жабьей желчи, — пипеткой достав слизь, ровно через минуту он добавил ее в зелье и, о чудо, на глазах у Чарити Амортенция поменяла цвет и запах! Пар заворачивался спиралями и поднимался над жемчужно-перламутровой гладью, зелье издавало теперь невероятный, чарующий, самый лучший аромат! Чарити закрыла глаза и вдохнула полной грудью.

— Чем пахнет? — спросил Северус, унося банку.

— Тобой, — сказал она и застыла, зажмурившись. Что она несет? Она открыла глаза и с ужасом уставилась на Северуса.

— То есть… э-э-э… Я хотела сказать, что ничем не пахнет. Вот совсем-совсем, честно! Просто от тебя очень сильно пахнет... Полынь, все время — полынь. Ты не замечаешь? Ужас какой-то, я тебе говорила же? Ты же опять ходил в Запретный лес, а сменить после этого рубашку — тебе лень, от тебя несет за милю Запретным лесом. Полынью, да, я говорила и… и чем-то еще, не знаю чем, тут никакого запаха больше не учуешь! — выпалила она на одном дыхании, понимая, что щеки предательски алеют. — И вообще, мне пора, у меня эссе третьекурсников не проверены, — она выскочила за дверь и понеслась к себе так, словно за ней гнались.

Одно слово! Одно слово, а какие могут быть последствия! Никакой любви у них не получится — она сама прекрасно знала, давно перестав быть наивной и восторженной дурочкой, слишком уж они разные, но терять его дружбу она не хотела и была уверена — он тоже. И что теперь делать? Как быть?

— Что же теперь делать? Что делать? — Чарити села прямо на пол, захлопнув дверь своей комнаты, закрыла лицо руками, не зная, смеяться или плакать. Она не спала почти всю ночь, ругая себя за несдержанность: ну кто ее тянул за язык-то? Она пыталась придумать, что еще может сказать в свое оправдание. Все слова казались глупыми и неуместными.

А задремав под утро, она опять почувствовала этот запах: полынь, кожаные обложки старых книг, чернила.

На завтрак она спустилась, не представляя, чего ожидать. Северус вел себя так, словно ничего не было, и она решила, что на самом деле он не расслышал. Мог же не расслышать? Запросто! Не понял и переспрашивать, слава Мерлину, не спешил.

Дни снова потекли своим чередом, они снова встречались, чтобы выпить немного вина или проверить вместе работы учеников, ходили в Запретный лес и в ночные рейды по Хогвартсу, ища нарушителей дисциплины. И Северус ни разу не вспомнил тот случай, а она иногда украдкой смотрела на него и думала, а что если бы они попробовали? Не сидели, как раки-отшельники в своих панцирях, а попробовали сделать шаг друг к другу? И на языке вертелся вопрос: «А чем для тебя пахнет Амортенция, Северус?» Но она, конечно, не спросила.

А потом стало не до прогулок и посиделок за бокальчиком вина. Информации у учителей было больше, чем у учеников, но Чарити не покидало ощущение, что и им всего не говорят. Хогвартс стал наполняться слухами. И, как закручивалась спираль над зельем, так же неумолимо стала закручиваться спираль событий. Северус сказал Чарити, почти вскользь, когда они вместе бежали, опаздывая на планерку: «Если у тебя есть дела где-нибудь на другом краю света — уезжай», но она только фыркнула в ответ. Зло было рядом, зло разливалось в воздухе, расползалось по коридорам. Она чувствовала это. Северус за последний год постарел, кажется, лет на десять и стал еще язвительнее и непримиримее, и Чарити было невыносимо думать о том, что она ничем не может помочь ему. Ей тоже хотелось быть полезной, но что она могла сделать? Пойти в авроры? Она была не очень сильна в боевой магии, пыталась тренироваться, только выходило из рук вон плохо, и тогда она стала писать: статью за статьей, в стол, пока в Хогвартсе правила Амбридж, а потом для газеты, когда сменился Министр, и Дамблдор вернулся в Хогвартс. Как они надеялись, что теперь все станет как прежде! Да только зря.

— Будь осторожна, — сказал Северус в последнюю их встречу. Они сидели около озера, смотрели на водяную гладь. — Уезжай, хотя бы на лето.

— Я не могу, да мне и некуда. И как я могу уехать, если здесь сейчас такое происходит? Ты же знаешь больше, чем говоришь, Северус?

— Это не имеет значения, — отчеканил он. — Можно тебя попросить… — его голос изменился.

— Да? — она повернулась к нему, готовая сделать все, ну или почти все, что он попросит.

— Попробуй, хотя это будет очень трудно, но хоть попробуй верить мне, что бы ни происходило, — сказал он и со всей силы швырнул камень в озеро.

От его тона, от того, какая мука исказила его черты, ей стало холодно. Она плотнее закуталась в шаль.

— Хорошо, я буду верить тебе, я буду верить тебе, что бы ни случилось. До последнего, — твердо пообещала она.

И сдержала свое обещание…