Гексамерон (джен)

— Как только подъедем, сразу в дом, ясно? — сказал Игорь, не сводя глаз с грунтовой дороги. — Ни шагу в сторону. Я серьёзно.

— А то что? — хмыкнул Кир, втиснутый на заднее сидение к троим девчонкам. — Выбежит твой дед и зарядит мне из ружья солью в жопу за то, что ворую яблоки?

Кто-то из девушек засмеялся. Игорь — нет. Он знал, что полудикие кривые яблони за домом не раздеты октябрём — они умерли. И дед тоже. Пережил их года на два.

Интересно, кстати, в доме осталась соль? В суматохе сборов Игорь впопыхах забыл о куче маленьких важных вещей, вроде запаса сигарет, например — благо, хотя бы зажигалка у него всегда была с собой. И ещё вот о соли. Нет, ну правда, какая, нафиг, соль? Он тогда думал о чём угодно, но не о ней.

Игорь заглушил двигатель перед покосившимся, чёрным от времени бревенчатым домом. Ничем не огороженный двор зарос бурьяном и дудкой. Подъезжая, ребята видели по всей деревне одно и то же: косматую полынь, сорные травы по пояс, разросшийся в колючие джунгли шиповник. В детстве, когда родители отправляли Игоря сюда на лето, в некоторых из этих покинутых ныне домов жили круглый год, в другие приезжали как на дачу. Теперь здесь, кажется, даже не пели птицы.

— Да уж, — сказал Матвей, выходя из пассажирской двери, и недовольно сморщил нос. — Тишина как на кладбище.

Четверо, набившиеся на заднее сидение, как сельди в бочку, сейчас пытались со смехом и пыхтением выбраться на волю. Взвизгнула и захохотала Марго — не иначе Кир, пользуясь моментом, пощупал её за зад. Когда Матвей наотрез отказался ехать сзади — он вообще не терпел тесноты, даже в метро в час пик не совался, — Кир, конечно, вполсердца обозвал его педиком, но сам явно был не против поприжиматься к юным женским телам.

Начал накрапывать мелкий дождь. Они похватали из багажника вещи и сгрудились под козырьком террасы. Сражаясь с заржавевшим навесным замком, Игорь ещё раз оглядел всех, кто решился поехать с ним. Матвей с его толстыми очками и вечным саркастичным изгибом бровей. Небритый Кир в кожанке и старой застиранной футболке с КиШом. Марго — блестящие волосы, крашеные в чёрный, каблучища (знала же, куда они едут! зачем?!), фальшивые ресницы до небес. Вероника, их родная, а потому не подлежащая буллингу серая мышка, шмыгает красным носом — наверняка всю дорогу плакала, впрочем, как и всегда.

А ещё Мила. Деловитая, собранная, в практичном рыжем свитере с горлом, с пушистым русым каре и чудны́ми, чу́дными глазами — сине-серо-зелёными с золотыми крапинками возле зрачка.

Как же Игорь был рад, что она тоже с ними.

Дверь наконец покорилась, и он пропустил всех вперёд. Мила, идущая последней, задержалась на пороге и положила руку Игорю на плечо.

— Нас заметили, да?

Игорь кивнул.

Он не стал говорить остальным — не хватало им ещё паники и истерик. Но он видел.

Мила поджала губы.

— Значит, мне не показалось.

Игорь промолчал о том, что и сам надеялся, что ему просто померещилось от нервов.

Закрыв за собой дверь, он щёлкнул в темноте сеней замком, запираясь изнутри.

В доме пахло плесенью и пылью — ещё бы, сколько сюда не ступала нога человека? Год? Два? Дядя с тётей вроде хотели приехать посмотреть, не осталось ли от деда чего-нибудь ценного, и продать участок, но, видимо, решили, что овчинка не стоит выделки. Воровать тут тоже давно уже было некому, так что все дедовы пожитки остались на своих местах. Нехитрая посуда, драные ватные куртки, стёганые одеяла старше Игоря раза в два… Он даже отыскал дедушкин запас махорки, и облегчение от этой находки было до стыдного огромным — сигарет у Игоря в кармане осталось всего полпачки, а бросать прямо сейчас он не был готов.

Соль и та нашлась, правда, от влажности слипшаяся в огромный серый комок, который приходилось крошить ножом.

Остаток дня они пытались обустроиться на новом месте. Мила рылась в шкафу с отсыревшим постельным бельём, Ника тревожно пересчитывала пакеты гречки и макарон. Марго попыталась открыть наглухо разбухшее окно, чтобы проветрить, но только сломала ноготь и потом полчаса выла раненой волчицей. Поделом: Игорь с самого начала предупредил, чтоб на улицу носа не казали! От Матвея пользы было ноль, он мозгами работал куда лучше, чем руками, зато Кир хотя бы помог Игорю натаскать дров из сеней.

В доме было две комнатки, чердак, подпол — им повезло, что именно там, а не во дворе, дед устроил колодец, — и большая кухня с обеденным столом, в которую вела входная дверь из сеней. Чуть ли не половину кухни занимала побелённая русская печь, растопить которую у Игоря не было никакой надежды. К счастью, дед под конец жизни тоже ленился делать это для себя одного, и рядом с белой громадиной, как приблудный котёнок под боком у мамы-кошки, притулилась закопчёная буржуйка. С этой управится даже городской житель, но и дров она жрёт ого-го…

А дров у них было не сказать чтобы много. Да и еды, если честно, тоже.

В конце лета Игорь увидел среди наводнивших интернет мемов про «одноразовые» маски, которые носятся по три месяца, туалетную бумагу и чумных докторов шутку о том, что пора «косплеить Бокаччо» — самоизолироваться на даче в кругу друзей с шашлыками и очешуительными историями. Тогда это было смешно, а потом… Потом всё стало происходить как-то слишком быстро, и то, что зародилось как полусерьёзное желание переждать пандемийную истерию вне города, за считаные недели превратилось в бегство. Никто из них не был готов как следует. Не сложил аптечку — Игорь захватил с собой только пенталгин и какие-то антибиотики, завалявшиеся дома; не купил сахар, спички и спальный мешок.

Игорь не знал, насколько ясно это осознают остальные, но он сам не обманывал себя с самого начала: устроить долговременное убежище им не удастся.

На самом деле, это и не планировалось. Они думали, что вся опасность — в городах, где сотни тысяч живут, сбившись в кучу. Что северные леса с их чистым воздухом, как, кажется, говаривала даже Ванга, станут спасением.

Наивные.

В окру́ге ведь наверняка были другие деревни. Посёлки. Дачи. С чего Игорь взял, что мелкие населённые пункты ещё не заражены?

Впрочем, уже неважно. Теперь они здесь, и деваться некуда.

Слава богу, им хотя бы хватило ума запастись фонариками и свечками. Электричества здесь не было и в лучшие времена; летом, белыми ночами, это как-то особо не мешало, а вот сейчас, в середине осени… Когда начало всерьёз темнеть, все потихоньку подтянулись в кухню, где Игорь наконец сумел сладить с буржуйкой. Пламя уютно потрескивало в раскалённых железных боках, мерцая за открытой дверцей, и на стенах вырастали длинные, гротескные тени, на которые почему-то было неуютно смотреть.

Кир с грохотом ссыпал на пол последнюю на сегодня охапку дров и пнул стоящую у печки картонную коробку. Ничем не скреплённые клапаны приоткрылись, показывая дряхлые обтрёпанные книжные обложки.

— А это ещё что? — спросил Кир. — Александрийская, мать её, библиотека?

Матвей закатил глаза.

— Ага. Либерия Ивана Грозного.

— Дед использовал их на растопку, — пояснил Игорь, вытаскивая из коробки выцветшую газету. — Привёз откуда-то, из райцентра, что ли. Там библиотека закрылась и списала целую кучу книг и прочей макулатуры, их чуть ли не на вес за копейки продавали, как картошку. У деда таких коробок было штук десять, наверное. Эта вот, похоже, одна осталась, он её до последнего берёг, потому что я кое-какие книжки из неё читал, когда ещё приезжал…

Он оторвал кусок газеты и попытался неумело свернуть себе самокрутку, но махорка рассыпалась. Со второго раза, впрочем, получилось лучше.

— О, так у нас тут настоящий Брэдбери, — равнодушно заметил Матвей. — Будем жечь книги.

Засмеялась только Марго, но Игорю что-то не верилось, что она реально поняла шутку.

— Кто где будет спать? — бодро спросила Мила.

В итоге она, Матвей и Ника устроились в меньшей из комнат — спать всем в разных было бы слишком холодно. Кир и Марго вдвоём удалились на чердак, на мешки с полусгнившим сеном, накрытые покрывалом, а Игорь остался на топчане в кухне — не хотелось оставлять печку без присмотра. Он разогнал всех по кроватям сразу, как они поужинали макаронами с тушёнкой, и погасил фонарик — запас батареек у них тоже был не бесконечный, — а сам ещё долго лежал, укутавшись в два одеяла, не в силах закрыть глаза.