Колесо Рёна. Змеи Континента (джен)

Мир постоянно меняется. Раньше было множество богов, и они больше походили на людей тем, что имели право на вину. Сейчас бог един в личе Матери Игвес, и пути её неисповедимы. Люди привыкли принимать всё это на веру, опасаясь задумываться о сложных материях — не мешает, а то и помогает в тёмный час, и ладно. У этого были и свои минусы. То, что помогало единицам, чаще всего слепо осуждалось большинством. Последние бывали правы, но не всегда. Иногда категоричность, даже возникшая не на пустом месте, может сыграть злую шутку даже с самыми лучшими людьми и искажает самые добрые намерения.

Два молодых алхимика шли по цветастому коридору. Их лица были в достаточной мере несерьезны, чтобы не выглядеть нелепо под тюрбанами и душными балахонами. Скорее всего, говорили они на отвлечённые, но разумные философские темы. Их беседа могла не иметь смысла, ведь мысли и слова возникали хаотично, одно из другого. Бесцельное блуждание фантазии — один из немногих примеров хаоса в этом обретшем массу мире. Ещё не скоро он остановится, не скоро он познает настоящий покой.

Рён сосредоточил своё внимание на этих двоих просто так. Он мог подкинуть идею, озарение, направить по другой ветви, чтобы и та ушла в бездну вариантов. Это может пройти мимо них, привести к вершине и столкнуть на дно. Но сейчас Хаос не хотел вмешиваться. Такой вариант тоже был, и неизвестно, чем он обернётся.

По сравнению с другими богами хаоса, которых он немало повидал за время своего изгнания, Рён был невообразимо ленив. К власти над всеми не стремился, ничего по своему капризу не разрушал. Наблюдал и изредка вмешивался. Он считал, что всё произойдет само. Причем так, как будет надо. Он может и сам воздействовать на это, как элемент Хаоса. Как и Игвес, и эти смертные люди, и его бессмертные дети, и бесконечный космос, его неразумный брат. То, что Рён — бог, ничего не значит. Да и богом он не хочет себя называть. Он видел и сравнивал множества понятий и мог объяснить свою природу.

Он, Игвес, Смерть, младшие — хранители. Имеющие силу бесплотные разумы. Если их изгнать или убить, их работа не исчезнет и через века. Ослабнет их влияние, роль станет меньшей, но не пропадет совсем. Да и если все эти сущности разом перестанут существовать, не изменится ничего. Некому будет вторгаться на чужую территорию и ослаблять её. Рён считал, что так было бы гораздо лучше, но ничего поделать не мог. Законы мироздания подразумевали или не отвергали наличие разума у какого-то аспекта и вообще его существование вне тела. Это получилось само, ещё при изначальном Хаосе. В других мирах было ещё проще, ведь они создавались сразу из ничего этими разумами.

Ещё Рён был молод. Раз он родился уже в этом мире, а не создал его как многие, то он как минимум вдвое моложе других. Может быть, после смерти этого мира он покинет его, забудет и создаст новый. Умрёт ли он вообще? Или у такого как он потеря памяти — аналог смерти? Ведь у него нет тела, чтобы хранить память, рефлексы, ощущения, чтобы забыть и также вспомнить. Поэтому он помнит всё сразу, поэтому, он считал, людям так сложно понять богов. Поэтому он и наблюдает за этими двумя смертными, чтобы знать, думать решать. Такие, как он, существуют только пока мыслят. А также пока в них верят, иначе какой смысл мыслить? А заставить верить сложно, если сам не, а силах повелевать своей сферой деятельности. Здесь разум и его связь с миром роли не играют.

Рен все же решил вмешаться. Он в силах воздействовать не только на мысли, но и на материю, хоть и весьма косвенно. Да и не влияет, а просто сосуществует в некоем симбиозе с хаосом, псевдослучайностью, как он сам это называл. Кто обвинит какую-то высшую сущность в том, что сын императора весьма невовремя упал в бассейн и не додумался вылить воду из сапог, и поэтому оставил на гладком полу мокрый след. Но мысли были его главной стезей. Он вмешался.

— Осторожно! — вскрикнул старший, увидев лужу, и придержал товарища за локоть.

Последний выглядел неожиданно напуганно и Рён понял. Слабый, но ясновидец. Увидел свою смерть в этот самый момент, к которому всё шло. Но судьба оказалась благосклонна и ввела ещё одну переменную. Вернее, сейчас Игвес рвала и метала, ведь неугодный еретик избежал наказания. Она была слишком слаба. Богиня порядка, закона, предопределённости, за много лет укрепилась в умах людей, но утратила свою непостижимую суть, связь с вселенной, силу космоса. Всего лишь тень прежней себя, эгоистичная и мелочная. Не то чтобы она была не права и желала зла — напротив, она просто пытается предотвратить неизбежную гибель мира. А Рён пускает всё на самотёк, не гнушаясь развлекаться при этом.

Сейчас он спас одну жизнь, а завтра отнимет сотни, через неделю герой по его воле спасёт тысячу. Мимолетная прихоть безэмоционального разума. Во многих мирах Хаос отождествляют с яростью, эмоциями, небытием. Но Рён был другой его стороной, он допускал и ярость, и нежность, и небытие, и бытие. Допущение противоречивости и разнообразия. Он любил повторять, что хаоса нет, как нет случайности и судьбы (если она не навязана всякими сущностями). Есть только стечение обстоятельств, лже-случайность, неизвестные и не принимаемые в расчет переменные.

Отношение к порядку тоже отличало его от других хаоситов. Рён вполне допускал, что в хаосе рано или поздно рождается равновесие, а с ним и порядок. Он не видел ничего плохого в стабильности, законах, правилах. Но черезмерное их обилие и невозможность оспорить или хотя бы смягчить догматы его в восторг не приводили. Особенно фанатики. Знали бы они, сколько раз он в шутку этим бравым войнам и священникам пудрил мозги без их ведома. Обычно они после этого начинали перегибать палку, а вскоре и сами оказывались по ту сторону клетки.

Фанатиков он не любил. Но что самое удивительное, он с осуждением смотрел и на другую крайность. Другие считали их его истинными порождениями: развратники, преступники и прочие неприятные личности. Рён редко обращал на них внимание. Все они были похожи друг на друга, так же похожи на фанатиков, и имели одно весьма приятное свойство — недолговечность. Такой образ жизни неизменно вёл их к смерти, деградации и болезням. К счастью, такие встречались довольно редко. Чаще они «случайно» раскрывают хорошую сторону души, осознают ошибки и загоняют себя в какие никакие рамки. Или, если они не такие уж хорошие, делают тоже самое, но чтобы не «растекаться». Добро — это выгодно. К таким выводам пришли многие истинные последователи.

«Ничто не истинно, всё дозволено». Такое правило его любимчиков, последователей хаотов. Те, кто понимает это слишком буквально, обречены. А ведь это всего лишь напоминание, что делать можно все, если помнишь о последствиях и заранее все взвесил, и всякое утверждение не стоит брать на веру. А вовсе не то, что можно бегать пьяным и в исподнем по городу и кричать что попало окружающим. Но даже помня об этом, люди не прекращают радовать Рёна своими выходками.

Рён — аморальный бог, не имеющий ничего против добра, бог Хаоса, уважающий порядок, покровитель разврата и преступности, сам же учитель и маг, вечный ребёнок и мудрейший из взрослых. Хаос Возрождённый, далёкий от своих диких тёзок.

Тем временем, на другом конце континента, проходил обряд окольцевания. Маленький мальчик восторженно рассматривал церковь. Она была большая, белокаменная и златоглавая. Младенец уже сейчас прекрасно ощущал всю святость этого места, далёкого от мирской черноты как небо. Глубокий голос подошедшего священника тоже ему понравился, да и сам бородач выглядел добрым. Тут малыш ощутил на себе чей-то заботливый взгляд и поднял глаза к небу, чтобы улыбнуться.

Это вызвало слезы у растроганный родителей, его старенькая бабушка радостно взмолилась. «Чувствует, чувствует!» — причитали они. Если ребенок в церкви смеётся или улыбается небу, это хорошая примета. Значит, Богиня заметила его и будет оберегать в дальнейшей жизни. Сама Игвес тоже улыбалась. Она видела его судьбу: землепашец, как отец, его земли не тронет неурожай, у него будет умница жена и большая семья. Осталось только защитить его жизнь от нежданных невзгод.

Люди любят стабильность, защищённость и любят заботу. Но те, кто не мог ответить тем же другим, казались ей неправильными. Разве они не понимают, что расстраивают окружающих, делают больно множеству людей? Разве они не понимают, каково это? Каждый раз, когда Игвес видела этих блудных детей, она искренне тосковала вместе с теми, кого они обидели. Воры, головорезы, хулиганы. Блудные дети. Они обрекают себя и других на страдания. Тогда родители молят её не бросать их детей, помочь им, вернуть на путь истинный, избавить от страданий. Игвес не может им отказать. Она считает, что грешные души сами должны прийти к раскаянию.

Но в этот раз всё по-другому. Она смотрит на невинного младенца в храме, но продолжает тосковать по другим заблудшим душам. Вроде одного молодого алхимика, что бросил любимую и родных и сорвался в другую империю по первому приказу искусителя. Но ладно бы он просто сбежал, юноша полностью ушел в грехи, занимаясь тёмными искусствами, втаптывая в землю все естественные чувства, уходя от реальности и всё глубже падая во тьму. Она могла его спасти, но вмешался Рён.

Причина того, почему она внимает молитвам родителей, кроется на поверхности и известна каждому смертному. Она понимает их, она в одной с ними лодке. Она тоже не знала, в какой момент легкомысленный, добрый ангел жизни стал демоном, эту жизнь раз за разом разрушающий. Что только стоит тот момент, когда он привел в их уютный бессмертный мир Смерть и других бесов.

Игвес высоко ценила людей. Такой путь она выбрала, осознав, что в её вселенной всё уже в порядке и не требует внимания. А жизнь, её самая сложная работа, всё ещё в движении и требует постоянного надсмотра. Именно поэтому она пересилила себя и на время научилась уходить в другие миры. Четыре мага, чья сила была в Свете. Их мир, пусть и не идеальный, казался ей гораздо правильнее. Верховный Светлый бог с радостью согласился помочь. Именно с помощью четырех смертных ей удалось начать историю заново и изгнать Рёна. Она никуда не спешила и собиралась привести мир к процветанию за сотню лет, но вскоре поняла, как сильно ошиблась. Рён был изгнан, но его демоны и сам хаос остались. Возможно, она могла бы подготовиться и через тысячу лет всё повторить, но вход в другие миры оказался закрыт. Оставалась надежда, что с другой стороны тоже.

Не оправдались. Не так давно Рён вернулся, ещё изощрённее, сильнее, лукавее. Люди, её милые дети не прекращали бороться с его исполнителями, с его искушениями и соблазнами. Игвес ещё верит, что можно предотвратить конец Её мира. Хаос всегда ведёт к разрушению, и она была создана это предотвратить.

Относительно небольшая церковь при башне Белого Пика в подмётки не годилась старому Храму. Но его больше не было. От него осталось только пепелище, а вокруг — братские могилы. Святое место стало проклятым за несколько дней. Выжившим и переизбранным остаётся только ютиться по всем уголкам мира. Архаин искренне сожалел, что Святая Мать никак не успеет добраться к назначенному сроку. Обычно, если её предшественницы не могли самостоятельно благословить королей на престол, всех ждали трудные времена.

Мужчина окинул взглядом строки Книги. Там как раз была история на этот случай, и он зачитал её:

— «Жили на земле нашей два брата. Были они дружны, вместе пошли в школу. Выросли они статными юношами, словом и делом праведными. Но однажды, когда братья охотились в лесу, заметили их два демона, что прятались от святых символов в тени деревьев. И поспорили демоны, кто из них сможет искусить братьев одной лишь просьбой. Первый демон обернулся богатым торговцем и предстал перед старшим братом. Тот упустил оленя и был так раздосадован, что голыми руками разломал толстую ветвь. «Я восхищаюсь твоей силой, мальчик. Идём со мной, я прославлю тебя, ты будешь купаться в золоте и любви!» — сладко молвил демон. Старший брат махнул рукой: «Не до тебя мне, путник. И без тебя забот хватает» — и ушел охотиться дальше. Второй демон обернулся бедной старухой и явился младшему брату. Тот тоже упустил зверя и сидел, опустив голову. «Не печалься, мальчик. Попадётся тебе ещё зверь. Чу! Старая я уже, но вижу хорошо! Смотри, медведь, совсем рядом идёт!» — и демон указал крючковатым пальцем в тени деревьев. Не раздумывая, юноша натянул тетиву и одним выстрелом заставил своего брата пасть мёртвым сном. Так и в жизни бывает: тот, кто идёт своей дорогой, не замечает искушения, тогда как опустивший руки к нему склонен», — преподобный весело поднял брови и посмотрел на принца. — Это очень хорошая притча! Нельзя ни в коем случае опускать руки. Вас пытались похитить? Ничего! Ваш отец принял все доступные меры, а враги даже не собираются ничего предпринимать. Поэтому всё будет хорошо. Вы взойдете на престол, мы вас поддержим всем, чем только можно.

— Да, преподобный Архаин, — принц Эдмунд чуть склонил голову. Ладони в замке на груди, на лице робость вперемешку с благоговением. Хрупкий юноша стоял перед алтарем, переминаясь с ноги на ногу.

— Отлично! — Архаин не выдержал и хлопнул в ладоши. — До вашей коронации ещё много времени, беспокоиться не о чем.

Принц робко улыбнулся. Это показалось Архаину добрым знаком. Эдмунд ему нравился со всей его робостью и чистотой, пусть и опороченной грязными слухами. Сложно было поверить, что это чистое дитя постоянно склоняется к греху праздности. А если это правда, то ещё не всё потеряно. Архаин сразу почувствовал в принце истинную духовность. Король — дух народа, а значит вскоре проблемы минуют и церковь. Набожный юноша не оставит их в стороне, как это сделал якобы вечно занятой Драфлор. Вроде бы что-то делает, но результата не видно. Но винить его Архаин не мог. Слишком много личных проблем было у без пяти минут бывшего правителя, слишком много горестей, отравлявших разум.

— Вы не общались с отцом накануне? — невзначай спросил он принца. Тот умилительно замялся.

— Да. Он разъяснил мне некоторые вопросы по поводу Совета. Ознакомил, так сказать.

— Это хорошо! В Совете состоят замечательные люди. Я тоже вхожу в круг тех, кто имеет возможность влиять на их решения, на правах доверенного лица Святой Матери, да хранит её Игвес!

Эдмунд, тем временем, кивал и улыбался, пытаясь хоть на немного отодвинуться от набросившегося на него священника. «Когда же он заткнется, Рен тебя раздери!» — думал он, и это была самая приличная его мысль в данный момент. Душевные метания между желанием закатить глаза или повторить недавний опыт и осознание положения очень удачно походили на скромную скованность.

Архаин не мог прочитать его мыслей, поэтому собирался уже сказать что-то ещё, но в потайную дверь за алтарём постучали. Сначала священник удивился, посмотрев в окно. Затем он снова повеселел.

— Входи, сын мой! Эдмунд, знакомься, это брат Ришаль.

— Мы уже знакомы, пресветлый, — вкратчиво перебил его принц, чуть склонив голову по направлению к вошедшему.

Ришаль был молод, но уже занимал высокий пост. Об этом говорило достаточно богатое, не совсем аскетичное одеяние. До золотого шитья Архаина ему было далеко, но этого ему хватало, чтобы выглядеть как минимум прилично рядом с принцем. Эдмунд незаметно прищурился. На белой ткани серые волоски кошачьей шерсти были не очень заметны, но у принца глаз наметан.

— Прошу меня извинить. Я отвлёк вас от важного разговора?

А серые глаза так и сияют. Эдмунд не так хорошо его знал, но что-то упорно ему подсказывало: подслушивал. Был ли виной тому излишне невинный облик, который вполне мог одурачить принца, или подозрительные связи во дворце? Эдмунд решил не рисковать и принять любой удар. Они вроде бы ему не враги. Тогда он им тоже не враг. Да и отец поддерживает.

— Вот и отлично! А теперь давайте помолимся за здоровье пресвятейшего Агана. Всё же Игвес было надобно, чтобы он так невовремя упал с лестницы, так пусть она дарует ему скорейшее выздоровление.

«Игвес было надобно», — после этих слов Эдмунд не сдержал чувств. Только Архаин отвернулся, мраморное лицо принца исказила хищная улыбка. Ришаль только лишь хитро покосился на него. Он уже предчувствовал, что с новым подопечным ему будет весело.

Тем временем всего в километре от маленького Храма полноватый мужчина стоял, оперевшись лбом о стену. Он не помнил ни одной молитвы, о чем сейчас очень сильно жалел. Допущенная катастрофическая ошибка рушила всё сразу, и оставалось лишь надеяться на судьбу или удачу. Второе казалось более правдоподобным вариантом. Вдруг в помещение вошли. Статный, тёмный силуэт, оказавшись на виду, свернулся, человек упал на колени.

— Коронация будет через двадцать девять дней.

— Они опять её перенесли?

— Да.

— Отлично, — в его глазах загорелась идея. — Передайте другу юных лет моих, что я весьма раздосадован сложившейся ситуацией. Мы уже тридцать лет не виделись, а он всё откладывает. Нехорошо так поступать со старым товарищем.

— Будет сделано.

Вошедший встал и вышел спиной вперёд, не разгибаясь. Только он скрылся, мужчина шёпотом закричал победоносное «ура». Это точно была не судьба, а удача. Он был готов перецеловать всех демонов Рене и его заодно, лишь бы он не отвернулся. Время появилось. Теперь он может исправить свою ошибку.

Его ошибка дернулась во сне. До этого момента Эдрет спал, оперевшись на узкую больничную койку. Ему успешно удалось отстоять право быть первым, кто будет задавать вопросы и благодарить. С неудовольствием почесав все же начавший шелушиться нос и отплевав взлохмоченные рудые космы, он посмотрел на всё ещё спящего Жазона из Лейбленда.

Потомок Четырёх не выделялся среди населения островов Лунаспонте: такой же смуглый, с тёмными непослушными волосами. Необычно ровные черты выдавали в нем «потомка странника». Эдрет знал о таких не понаслышке, сам был такой. Знал он и то, что Лейбленд никак не может быть связан с морем. От этих мыслей у него болела голова. Однако и это можно было объяснить. Просто он пока не знал как.

Внезапно он понял, что фактически один в помещении, и на душе вырос камень. Дыхание перехватило, в плотной одежде стало жарко, зато лицо и руки даже самый слабый сквозняк ощущали как ледяное дыхание. Темнота смотрела на него из всех углов, но не она пугала его. Эдрет не боялся темноты или неизвестности. Его страшило только то, что за ней скрывается совершенно реальный мир. Злой, опасный, враждебный. Стены давили на него, словно стенки гроба. Эдрет не представлял, каково быть в гробу, но был бы рад оказаться там уже совсем мёртвым. Он бы все отдал, чтобы вновь вернуться Туда. Там ему ничего не угрожает, Там всё в его власти, Там он имеет какое-то значение. Эдрет не заметил, что плачет. Из горла рвался тихий стон. Ладони, за которыми он пытался спрятаться, уже были в слезах и сурьме.

— А! Доброе утро.

Эдрет резко поднял голову. Тусклый свет звёзд и Моста в небольшом окне едва очерчивали силуэт Жазона, что пытался подняться на локтях. Сонного и слабого, а также жутко недовольного. Живого и совсем не злого. Внезапно проснулись новые чувства, заглушившие страх. Благодарность, радость, желание отплатить добром. Порыв показать это всё делом. Всё равно Эдрет не очень хорошо владел языками, так какой смысл тогда говорить?

— Что?..

Оставалось надеяться, что Жазон поймет все правильно. Чужое сердце стучит размеренно со своего продолжительного сна. Волосы опять прилипли к лицу, но Эдрету это уже было безразлично. Неуверенные руки опустились на его плечи. Этот невинный жест был смешон, но в хорошем смысле. Жазон считал себя старшим, а самого Эдрета — юнцом. Пусть и безумным, если тот же Тресс его успел просветить. Сам себя Эдрет считал самым нормальным из своего окружения, смотрящим на людей не через призму чужих мнений. Вот и сейчас он позволяет юнцу, что выглядит на пару лет старше, ошибаться, всё равно ему приятно.

Демон за правым плечом гордо усмехается, смотря на всё сквозь бесконечность отражений. Он не Рён, чтобы вмешаться и остаться незамеченным, и не Игвес, чтобы этого хотеть. Он был слабее их, но не беспокоился по этому поводу. Не судьба и не изменчивость, а так, языческое божество, которому приглянулся тот, кого он должен ненавидить всей своей сутью.

Вопреки всему, к потомкам Четырёх и их почитателям у него было самое снисходительное отношение. Дураки они, да и их подчинённые не лучше. Мать Игвес не могла допустить войн между своими любимцами, поэтому у её служителей на руках был целый свод законов на любой случай. Это совершенно не мешало им идти с мечом на еретиков и нечистые расы. Последних было жаль, но себя демон жалел ещё больше.

В его сердце пели медные флейты и барабаны. Тогда его почитали во всех уголках мира, приносили жертвы, устраивали праздники в его честь. И больше всего ему нравились люди, что просили у него покровительства. Не всем он отвечал. Более того, иногда даже брал под своё крыло тех, кто отказывался от него. Подобно остальным, он почти никогда не вмешивался напрямую. Чаще всего этого было и не нужно. Все его избранники были достаточно сильны и без него. Зато какое развлечение было, когда несколько таких людишек сталкивались вместе!

Сейчас он только мог вспоминать те сражения. Кровавые реки, блеск стали. И прогресс. Сами войны как процесс были для него развлечением второго сорта. Под его защитой редко оказывались откровенно плохие люди. Все они несли вполне положительные вещи: любовь к женщине, к другу, к земле. Они совершали подвиги, прославляли себя в веках. Даже неминуемая смерть была яркой и продолжала историю их жизни.

Скоро великие дни вновь вернутся в этот мир. Кровавые распри, захват, порабощение! Клочок земли тому виной. Демон был совершенно уверен в своём подопечном и в том, что он не оставит наглость своего врага безнаказанной. Бессмертные в своей славе завоеватели вновь ступят на землю континента. Если только…

Вдруг тени сгустились, и его пыл угас. Демон знал, что ничего хорошего это не предвещает.

— Ты что-то хочешь сказать, моя тень?

Силуэт, обманчиво тонкий и хрупкий, отрицательно покачал головой. Значит и правда, что-то не так.

— Ты сомневаешься во вражде потомков Солаша и Белого Дракона?

Пожал плечами. В груди демона тут же вспыхнула злоба. Его тень за эти столетия ни разу не сбавила своего влияния, и даже сейчас ухитрилась обставить его.

Тень не испугалась. Она змеёй обвила его и прижалась. Демон несколько поумерил свой пыл.

— Предлагаешь подождать?

Тишина.

— Учти, ты обещала.

Кивок.

Ранее утро в море, небо только начало светлеть перед рассветом. Чёрные воды уже начали отражать предрассветные цвета, становясь чуть серебристыми. На побережье все ещё спят, но здесь царили другие законы. Всегда нужно быть готовым ко всему. Шторм, нападение, штиль, другие невзгоды, всё это нужно опознавать в первые мгновения. Значительная часть команды продолжала бодро работать, слышались разговоры. Не спал и юный капитан. У него была важная задача — объяснить новому союзнику суть и причины своих приключений. Однако то, как он плохо говорил на дракурском, сильно тормозило дело.

— Разведка в ближайшем острове...

— На, — Поправил в очередной раз Жазон. Юный капитан кивнул. По злобному лицу и ворчанию было понятно, что он уже жалеет, что дал носителю языка добро на придирки. Но переносил он это стоически.

— Спасибо. Разведка на ближайшем острове пошла не плану. Сайлаха, ихп... шторм начался неожиданно. Лаха-вехет пришел тоже.

В капитанской каюте было тесно и душно. Вопреки представлениям Жазона, кораблик вообще экономил всякое лишнее пространство. Вот и сейчас все ещё слабого, но открывшего глаза попутчика сплавили именно сюда. Всё равно, капитан занимает немного места, может и потесниться. Тёмные доски стен скрипели в такт шуму моря. Было темно, только синий свет в острой тонкой колбе на простынях слабо освещал их. Тени причудливо играли на стене от бурных и несвязных жестикуляций Эдрета и редких, слабых движений Жазона.

— Лаха-что, простите?

Капитан задрал голову, издав звук, похожий на возмущенный кошачий вопль. Какого-нибудь матёрого кошака, но все же выглядело это смешно. Эдрет вообще казался нелепым, и Жазон воспринимал это спокойно.

— Лаха-вехет, — нервно повторил юноша. — Скорость корабля, расстояние между континентом и островом, простой расчёт говорит: "вы увидишь берег утром". Мы видим берег сейчас. Расстояния сокращаются и... делаются длинные. Море играет.

Жазон нахмурился. Что-то такое он уже слышал. Говорили о сроке в неделю и более, что море позволит. Внезапно на ум пришло и другое сравнение:

— Выжженные земли. Если ехать по определенной дороге, они кажутся не такими обширными, как на самом деле. Слышал, если сойти с тропы, можно за два шага пройти несколько миль. Слышал об этом?

— Утаскара земли? — Эдрет свёл бледные брови, вспоминая, при этом обвивая себя руками. Одну за шею, другую на бок. Выглядело это неестественно. — Между Лейбленд и Святые Земли? Я вроде слышал. Да. Пустыня Феала и Хелаш тоже играет.

— Играют.

— Да! — мальчишка злобно посмотрел на Жазона. — Ты пойт... Пойдешь наверх?

Он задумался и отрицательно покачал головой. Ему было неловко отвлекать людей от работы, да и разговор с Эдретом опять не заладился. Смысла продолжать он не видел. Мальчишка пожал плечами и убежал. У него дел было наравне со старшими товарищами, как бы странно это не выглядело. Пусть он и мешал по большому счету, но Эдрет учился и не собирался останавливаться. Люди, которые подчиняются и обучают, были для него как воздух, это бросалось в глаза. Жазон таким не был.

Оставшись в одиночестве, он прикрыл лицо руками. Жазон уже забыл, когда в последний раз ощущал себя в безопасности. Некому было заметить нарастающую панику в его сердце. Он с трудом подбирал слова, чтобы описать ситуацию. В последние дни его постоянно преследовали метафоры, они же его и спасали в подобных случаях. Жазон решил, что его, как собачонку, выкинуло в море, и он только только начал игнорировать сковывающий страх и поплыл к берегу. Как объяснить плохое предчувствие, что берег ему больше не светит, он всё ещё не понимал.

Всё произошло быстро. Коронация младшего принца, нападение, плен. Акварис. Адмирал покинул этот мир, но остался в разумах живых, Жазона в том числе. Вспоминая его серые глаза, отражающие небо, невинные объятия и поцелуи, Жазон чувствовал себя полной сволочью. Умом он прекрасно осознавал, что привязываться к похитителю глупо, особенно если он развращает и удерживает жертву в плену, но совесть кричала слишком пронзительно. Ей было плевать, что Акварис — преступник, пират, развратник и вообще не человек. Разум тоже подводил, эти определения звучали словно не про него. Противоречие было нелогично, неправильно и вообще выбивалось из привычной картины мира.

Последняя вообще заметно расширилась. Предсказуемость разрушилась под натиском непредвиденных обстоятельств и ряда чужих, Жазон пытался в этом себя убедить, ошибок. Последняя вообще заметно расширилась. Предсказуемость разрушилась под натиском непредвиденных обстоятельств и ряда чужих, Жазон пытался в этом себя убедить, ошибок. Границы рухнули. В том мире, где он вырос, были только Лейб, Дракур, карта мира и сомнительные россказни путешественников. Всё было просто и понятно, у Жазона была задача и место в мире, даже близкие люди, в какой-то мере. Новый же для него мир был непредсказуем, холоден и непривычен. Друзья оказались чужаками, враги оказались людьми. Далёкие земли стали теперь ближе, чем ему казалось ранее. Корабль, на котором он сейчас находился, повидал такое, что обычным людям и не снилось. Странные события, словно из легенд. Люди... Среди которых он не выделялся, пусть ему и пришлось притвориться немым, глухим и тупым. В остальном, он был точно такой же, как и все приморцы.

Будь на его месте кто-либо другой, вопрос о происхождении отпал бы, но нет. Рён явно выбрал его в любимчики. Или это Мать Игвес? Её ведь Дар Магии являелся главным оружием Четырех Королей и их потомков. Жазон мало что слышал о бастардах, но последние события явно заполняли белые пятна его биографии. Редкие, зелёные глаза, в точности как у Драфлора, пристальное внимание от последнего, подозрения Аквариса и, наконец, тот самый Дар, столетия назад перекроивший мир, разрушивший власть Хаоса. Поводы для сомнений сложились в одну картину, сознание очистилось, и на языке надёжно обосновалось имя хаоса. И кажется, Жазон произнес его вслух.

— Эдрет, конечно, тот ещё матершинник, но постарайся показывать ему хороший пример.

Жазона всего передёрнуло. Тресс вошёл бесшумно, даже не скрипнула дверью, и молча разглядывал его. Теперь Жаза трясло, как будто от холода. Он не мог понять, отчего дрожь в нем не успокаивается, поскольку не видел в спокойном старике опасности лично для себя. Смуглый, седой, с раскосыми глазами и в странной, слишком сложной келешской одежде. Он должен казаться надёжным, а не пугать, но что-то все же вызывало странную реакцию. Возможно, это просто усталость.

— Извините, этого больше не повторится, — Жазон почтительно опустил голову и выжидающе прислушался. Массивный силуэт на койке был приемлемым ориентиром.

— Хм, поверю на слово. Не хочешь подняться на палубу?

— Нет, не хочу мешать никому, — пожал плечами. — Кто знает, сколько вам меня ещё терпеть.

Тресс шумно выдохнул. Не то просто, не то усмехнулся, а то и вовсе хмыкнул.

— Мы уже почти на месте. Уже увидели вдали встречающий корабль, а это хороший знак. В этот раз Океан к нам благосклонен.

"Или он хочет от нас поскорее избавиться" — Жазон вовремя прикупил язык и не сказал это вслух.

— Поднимайся. На том корабле отец Эдрета. Он захочет тебя поблагодарить.

— Да, — настойчивость старика немного утомляла. Видимо, он пришел именно для того, чтобы вытащить на свет божий. — Если там будет отец вашего... Капитана, я его поприветствую.

Тресс ещё раз вздохнул. Кажется, он собирался уйти, но остановился. Жазон опустил ноги на холодные с непривычки доски пола и потянулся за верхней одеждой. Опять встал ком в горле. Это была не его одежда, а Аквариса. Потрёпанная, но чужая. Не показывая вновь появившихся мук совести, Жаз стал одеваться.

— Что ты будешь делать дальше? Когда мы прибудем в Белый Пик.

Вопрос был хороший. Жазон знал на него ответ очень и очень приблизительно.

— Попытаюсь вернуться к старой жизни. Будет сложно, но я попытаюсь.

Это будет не просто сложно. Возможно, даже опасно, мало ли, его объявят предателем или кем похуже. Надежда была только на добрые слова от принца Эдмунда и короля.

— Молодец. "У каждого человека есть своя пристань", и ты к своей вернёшься. Ладно, собирайся.

Старик наконец-то ушел, не закрыв за собой дверь. Жазон задумался и нащупал под рубашкой острые лучи кольца. Он не был уверен, что его "пристань" на самом деле его. Очень хотелось отвлечься, и Жазон встал. Качка, ставшая относительно привычной за эти несколько дней, вновь дала о себе знать. Покочнувшись от слабости, он едва успел схватиться за косяк.

"Как же давно я так не растекался" — с долей самоиронии подумал Жазон. Как слуге, ему было некогда разлеживаться, болеть и прочее, а из-за вздорного характера принца ему приходилось постоянно быть на ногах. Будучи довольно здоровым по жизни, он очень надеялся, что восстановится быстро.

На свет он вышел, ощущая себя нечистью. Солнце отражалось от воды и нещадно слепило глаза, один пронзило острой болью. Голоса оглушали, Жазона быстро оттолкнули к стенке. Чуть привыкнув к свету, он оглянулся. Для непосвящённого человека происходящее казалось бессмысленной суматохой. Жазон вообще не знал, как что называется на корабле. Не интересовался. Видимо, зря. Зазвучал сигнальный рог. В толпе показался рыжий хвост Эдрета.

Корабль, величественно возвышавшийся над ними, был отдалённо похож на их лодку. Те же багровые паруса, такая же тёмная древесина. На самом большом парусе гордо и ярко был написан герб Империи Келеше, скрещенные меч, топор и молот, обвитые огнецветом. Жазону поплохело. В Дракур о них известно было немного, а что известно, не вызывало восторга. Жаз не особо прислушивался к слухам, к келешцам Эдрету и Трессу относился ровно, но осадок при виде герба давал о себе знать.

Мальчишка снял шляпу и замахал ей, привлекая внимание. Им с корабля прокричали, Эдрет ответил нечто похожее по звучанию. Раздался грохот. От неожиданности Жаза передёрнуло. С большого корабля упала… Лестница? Их приглашают, это было очевидно. Эдрет шустро подбежал к Жазону, довольно болезненно схватил его за руку и потянул за собой. Пришлось следовать. Надеясь не упасть в море, Жаз виновато оглядывался. Впрочем, подъем закончился быстро, он не успел испугаться, хотя мышцы уже болели с непривычки.

Как только они поднялись на борт, Эдрета тут же заключили в объятия. Капитаном этого гиганта оказался коренастый невысокий, по сравнению с окружающими, мужчина. Он очень отдаленно напоминал Эдрета хотя бы потому, что очень слабо походил на окружающих его людей. Из-под тюрбана торчали тёмно-рыжие волосы, и на этом сходство родственников заканчивалось. Было какое-то ребячество, бесплотность в его улыбке, которое никак не вязалось с серьёзными, топорными эмоциями Эдрета.

Последний удивлялся недолго. Зато Жазону было не по себе. Эдрет, с его яркими бурными эмоциями, оставался спокойным и отстранённым. Мужчина рассматривал его, держа за плечи. После бурного приветствия, они слишком дипломатично начали разговор. Жазон казался себе лишним. Окружающие, ещё более чуждые люди, подозрительно смотрели на него. Казалось, они готовы напасть в любой момент. Слышался шепот. Незаметно появившийся Тресс не сильно успокоил его.

Эдрет опять хлопнул Жазона по спине, толкая вперёд и продолжая говорить.

«Он опять неправильно произнёс моё имя» — мысленно подметил Жаз, уже не сильно удивляясь. Он уже понял, что Эдрету некоторые правила, хорошего тона в том числе, не писаны.

— Да хранит Игвес твою родину, Джейсон из Лейб!

«Ещё один, » — Жазон опустил голову, но потом спохватился. Акцента у мужчины не было, но что-то было не так. Любопытство взяло верх. Сейчас он с трудом вспомнил ответ келешским послам, когда-то на всякий случай вызубренный параллельно с Эдмундом:

— Благодарю, сэр. Да не придёт зло в ваши земли, — и поклон, прижав руки к сердцу. — Извините, моё имя — Жазон.

Отец Эдрета махнул рукой и улыбнулся ещё шире.

— Это я должен извиняться. А также благодарить. Моё имя — Элеон из Балеса, я отец Эдрета. Он поведал мне, что ты вытащил его из серьёзной передряги. Поэтому я просто обязан тебя вознаградить. Назови свою цену. Всё, что угодно, от золота до земель. Хотя последнее, уж прости, только в Келеше.

Жазон не ожидал подобного поворота событий. Что ещё сказал Эдрет? Вернее, как много? Жаз посмотрел на него. Юноша почему-то глядел на него исподлобья, недовольно.

— Поймите, сэр, — голос Жазона дрогнул. На глазах многочисленных матросов говорить было тяжело, да и ситуация казалась какой-то неправильной. Эдрет помрачнел ещё больше. — Мне всё равно. Пока что мне нужно попасть в Белый Пик. Единственное.

Он наконец понял, что не так с речью Элеона. Его губы двигались не в такт речи.

— Я не хочу быть обузой. Если вам будет что-то нужно, я буду рад помочь.

— Не волнуйтесь! — Элеон хлопнул в ладоши, как бы закрывая вопрос. — Спаситель моего сына не будет нам мешать никогда, а об остальном не волнуйтесь, может, что и найдём, — и развернулся к Эдрету с Трессом. — Нужно поговорить. Джейсон, подождите нас здесь.

После Элеон что-то сказал матросам и они удалились. Жазон остался один. Его довольно бесцеремонно увели в сторону, из-за чего пару раз чуть не уронили. Как только его усадили между коробов и словно забыли, он смог вздохнуть спокойно. Жизнь продолжается, колесо крутится. Элеон не вызывал доверия. Теперь Жаз ясно видел, что основные проблемы только начинаются.