Трус (гет)

Удивительно, но здесь Альбус всегда чувствует себя как дома. Даже совестно перед стенами родной школы.

Стоит уже позднее утро, когда он, с трудом одевшись, спускается к завтраку. Первое, что встречает его — запахи выпечки, которую так умеют готовить только в этом доме, и доносящиеся из гостиной голоса матери и сына: его как обычно язвительный рассказ о каком-то нелепом случае в школе и её весёлый смех и замечания на французском. Когда он входит в залитую солнцем гостиную, то видит на столе свежий букет цветов — три изящные стебля чёрных орхидей, перевитые тонкой белой кружевной лентой. Заметив Альбуса, хозяйка дома обрывает разговор на полуслове, вскакивает со своего места во главе стола и подбегает, чтобы взять его под руку и помочь усесться со всей возможной осторожностью.

— Не стоит, дорогая, — посмеивается Альбус. — Не такой уж я ещё немощный старец.

— Разумеется, нет. Ты — непоседливый любопытный подросток, так и норовящий сунуть пальцы куда не следует. Руку! — требует она, и Альбус послушно протягивает ей правую ладонь, упрямо пытаясь скрыть дрожь в почерневших усохших пальцах.

Она аккуратно ощупывает руку, нажимает тут и там, недовольно хмурится, потом обнимает его лицо ладонями и пристально смотрит в зрачки. После этого достаёт из кармана фиал с ядовито-бирюзовой жидкостью, и Альбус точно знает, что это зелье — лучшее, которое можно найти во всей Британии, а то и на материке, потому что она собственноручно сварила его. Специально для Альбуса.

— Ах, какой зельевар пропадает, — с привычной шутливостью сокрушается он.

— Пропадает?! Ну что ты, давно пропал, — с привычной шутливостью ужасается она. — Работа — это не для меня. К тому же я вечно путаю количество капель крови саламандры, — она выгибает тонкую бровь. — Думаю, даже ты вряд ли сможешь каждый раз помогать мне заметать следы.

Блейз прячет фырканье за глотком дивного кофе и отщипывает кусочек круассана.

Она берёт бокал воды, капает несколько капель из фиала и протягивает Альбусу.

— Северус большой молодец, — говорит она, — сделал всё как надо. Одними зельями было не обойтись.

— Спасибо, что сразу отправила меня к нему, — благодарит он совершенно серьёзно.

— Я же не специалист в этом, — она, раздражаясь, неопределённо машет в воздухе вокруг его руки, — в лечении тёмных заклятий. Противоядия, укрепляющие, тонизирующие — это запросто. Глоток мандрагоры он и сам тебе сварит. Но спокойный вечер в хорошей компании и домашний уют — с этим можешь ко мне обращаться в любой момент. — Она улыбается спокойно и немного грустно и гладит его по щеке. — Как ты? В целом?

Альбус прижимает её руку к своему лицу, позволяет себе буквально мгновение насладиться её теплом, её нежностью.

— Жить буду.

— Но недолго, да? — её улыбка тускнеет, съезжает набок. Она отбирает руку, отворачивается, чтобы заправить выбившийся из причёски локон и спрятать боль. Возвращается на своё место. — Тисси! — зовёт она и велит: — Подай завтрак господину Альбусу.

Вышколенная домовиха бесшумно накрывает на стол. Альбус, оказывается, и не подозревал, как проголодался. И отнюдь не только в гастрономическом смысле.

Соскучился по тишине и уюту. Возможности появиться без приглашения из ниоткуда и просто быть собой. Знать, что тебя поймут и примут в любом состоянии и зададут лишь один вопрос: «Чем я могу тебе помочь?». В этом доме всегда было хорошо отдыхать. Хорошо думать. Здесь всё становится на свои места. Только здесь он может закрыть на мгновение глаза и разрешить себе притвориться простым, самым обычным волшебником: дом, сын, женщина…

Тихое летнее утро льётся в окна, играет лёгкими занавесками, греет душу незаслуженными надеждами.

— Чудесный букет, — кивает он на орхидеи, только чтобы разбавить тишину чем-то кроме звона серебряных приборов о фарфор. — Если не ошибаюсь, в твоих оранжереях этот сорт не растёт?

— Подарок поклонника, — уклончиво улыбается она.

— Собираешься замуж в восьмой раз?

Она небрежно дёргает точёным плечом.

— Какой в этом смысл? У меня только один сын. Есть конечное количество галлеонов, которое может переварить семья из двух человек.

Альбус бросает в рот последний кусочек безе и откидывается на резную спинку стула.

— Ты всегда была такой расчётливой, — ворчит он. — Уже в шестнадцать у тебя был — как это там про тебя говорили?..

— «Калькулятор в глазах», — с удовольствием напоминает она. — Калькулятор — это такая…

— Счётная машинка у маглов, да, я помню.

— «Калькулятор в глазах»? — изумляется Блейз. — Я ещё не слышал об этом. Расскажи, mamа́n!

Она морщится.

— Это очень старая и совсем не интересная история.

— Расскажите, пожалуйста, — Блейз, порядком заинтригованный, поворачивается к Альбусу.

— Удивительно, как это твоя мама ещё не поведала тебе такую милую страницу своей биографии, — Альбус хитро́ прищуривается, глядя на неё. — Видишь ли…

— Альбус! — предостерегающе вскидывается она, но наигранность в строгости её позы прекрасно заметна.

— Ты уже, думаю, знаешь, что твоя мама никогда не жаловалась на успех у мужчин, — начинает Альбус.

Блейз подаётся вперёд, предвкушая интересную историю — как всегда, когда они начинают спорить:

— Мягко говоря, да!

— Сынок, как можно! — она изумлённо распахивает огромные выразительные глаза.

— Но ведь это правда!

Альбус весело жмурится и продолжает:

— Но довольно волевые качества её характера, если можно так выразиться, нивелировали безусловно огромное количество достоинств и могли порой оттолкнуть незадачливых поклонников.

— Прекрасный способ ещё на стадии знакомства понять, кто чего стоит, — фыркает она, и в этот момент так похожа на сына.

— Так вот, однажды на… шестом, да? — Она кивает. — Да, шестом курсе один юноша, не найдя в себе силы духа служить достойным обрамлением такого поистине драгоценного камня, как твоя мать… что смешного, молодой человек?

— Он сбежал от меня, — прерывает она Альбуса, — спустя десять минут первого же свидания. Заявил, что чувствует себя куском мяса на прилавке, потому что у меня слишком оценивающий взгляд, словно в глазах калькуляторы. — Она улыбается Альбусу и добавляет: — Это как у некоторых сердечки в глазах, только наоборот.

Блейз смеётся уже не скрываясь, едва не опрокидывая свою кружку, и сияет прищуром огромных выразительных глаз. Таких же печальных, как у матери. Альбус задумывается, в чём причина такого фамильного сходства: в разрезе, глубине, форме — или же в том внутреннем, что находит способ дать о себе знать во внешности. Ведь глаза не лгут.

— Да, mamа́n, сердечки — это точно не про тебя, — качает Блейз головой.

— Ну почему же, — Альбус вскидывает брови, — ей тоже ничто человеческое не чуждо.

— Только один человек в мире может похвастаться тем, что видел мои глаза влюблёнными, — говорит она тихо, так и не отводя от Альбуса взгляда.

— Но он никогда и никому об этом не расскажет, — так же тихо подхватывает Альбус.

Кажется, Блейз чувствует себя несколько неловко, но он уже привык к тому, что между ними вечно творится что-то, что окружающие не способны понять.

Людям, владеющим окклюменцией и легилименцией в такой степени, не всегда нужны слова, чтобы общаться. Они способны открыть другому свой разум ровно настолько, чтобы выразить чувства и мысли, не прибегая к помощи скудных языковых средств. Если доверяют друг другу, разумеется.

Альбус не знает никого в этом мире, кому мог бы настолько доверять.

Он так ей и говорит. Невербально, разумеется. Некоторые вещи не имеют права появиться в чьём-либо думосборе. Их следует скрывать даже от детей тех людей, которым бесконечно доверяешь.

Её лицо проясняется немного грустной улыбкой.

«Если бы ты не был геем, ты женился бы на мне?» — спрашивает она.

«Это был бы самый долгий и крепкий брак за всю историю магической Британии», — отвечает он без малейших колебаний.

Она транслирует панику и смеётся. И даже искренне.

— Скоро в Англии станет опасно, — говорит он вслух, а всё остальное, что ей нужно знать, передаёт без единого звука.

— Я уже приготовила поместье к консервации, — кивает она.

— Куда поедешь?

— На побережье.

Альбус мысленно принимает координаты для аппарации и возвращается к остаткам своего завтрака.

— Что насчёт юного мистера Забини? Поедет с тобой, полагаю? Такого перспективного ученика будет очень не хватать в школе в следующем году, — он подмигивает Блейзу.

— Если бы, — вздыхает она. — Мой милый сын решил, что хочет продолжать обучение только в альма-матер. А переживания собственной матери ему, видимо, безразличны.

— Какой сознательный юноша, — Альбус бросает на Блейза заинтересованный взгляд.

Она на миг цепенеет, сузив глаза, потом наклоняется вперёд и, подцепив ярким коготком подбородок Альбуса, поворачивает к себе его лицо. Впивается взглядом в его глаза и спустя секунду, видимо, находит какой-то ответ. Её плечи расслабляются, она отпускает лицо Альбуса, напоследок похлопав его по щеке длинными тонкими пальцами.

Блейз заливается краской, вскакивает из-за стола, отбросив салфетку, и стремительно уносится прочь со словами:

— Поговорите уже толком, как нормальные люди!

Она провожает его нечитаемым взглядом и вздыхает, собираясь тоже вставать.

— Так и не скажешь, — останавливает её Альбус, — сын он Аберфорта или нет?

Она смеётся.

— До сих пор не могу понять, почему ты просто не сделаешь тест? — Она встаёт и подходит к нему сзади вплотную, обнимает со спины, кладёт голову ему на плечо, окутывая тонким ароматом. — Чего боишься? Что он окажется твоим племянником или что не окажется?

Альбусу нечего ответить. С ней порой проще промолчать. Он обхватывает её ладони своими, прижимает к губам, откидывается так, чтобы ей было удобнее. Закрывает глаза.

Так они замирают на некоторое время, баюкая друг друга в каком-то подобии объятий. В доме светло, тепло и тихо, и кажется, будто весь мир за его стенами замер. Или исчез.

Так хорошо ему не бывает нигде больше. Только здесь он чувствует себя как дома. Сюда он может сбежать от всего, пусть и на день-другой, не больше.

Ему этого достаточно.

Альбус трус. Он так никогда и не спросит, достаточно ли этого ей.