Порядок, вашу мать! (джен)

Когда после всяких важных дел возвращаешься домой — хочется тишины и покоя. Хочется вытянуть лапы и отдохнуть в тишине и порядке. Но порядок в нашей спальне мне только снится. Аккуратно открываешь мягкой усталой лапой дверь, заглядываешь в комнату, а там... Вот иногда просто жалеешь, что не можешь кричать по-человечески. Как это у них называется? Ага, благим матом. Ну или не особенно благим. А самым что ни на есть заковыристым. Нет, ну вы только представьте себе — стоит мне отлучиться по делам, как тут же во вверенных мне владениях начинаются Содом и Гоморра. Вот что.

Нет, но вы только подумайте — сколько дел может быть у солидного кота в самом расцвете сил? Вот именно, а мне еще и за порядком следить приходится. Эх. Трудно жить с людьми. А в особенности с людьми женского полу. И совсем уж невыносимо становится жить с ними в их подростковом состоянии. Вот у нас, у котов, как? Молодая кошечка хороша сама по себе. Без всяких дополнительных выкрутасов. И прихорашивается она языком и лапкой, сидя себе мирно где-нибудь в особо привлекательном месте. И заботится она лишь о том, чтобы видеть ее мог любой желающий издалека. И что бы запах ее — цветущий и манящий, дурманящий и сладкий — парил бы в воздухе и пронизывал всю, так сказать, атмосферу. А у людей что? Во-первых, молодые девицы большую часть времени приводят в комнате. Моей, между прочим. Во-вторых, в комнату эту они натаскивают всякого хлама. А потом ещё и разбрасывают его где попало!

Нет, конечно, в зоомагазине, в этой темной, тесной и вонючей лавочке, было хуже. Но вот туда бы, между прочим, для порядка следовало засунуть одну из этих девиц, что навели беспорядок в моей спальне! Вот попищали бы им мыши в уши круглосуточно — тотчас привередницы бы перестали ворчать, что я соплю громко. Это Гермиона мне тут на днях, а вернее, ночью заявила:

— Эх, Живоглот, ты мой красавец. Как же ты сопишь все-таки.

И вот ничего я не соплю. Между прочим, это она еще не знает, как Рон храпит. Вот чует мое сердце, подберет она еще и этого рыжего, и я, конечно, тогда точно с ума с ними обоими сойду, но зато она непременно узнает, каково это — когда по-настоящему сопят. И храпят. Бр-р-р... Мой нежный кошачий слух прямо дрожит от негодования, когда я слышу, какие рулады выводит этот рыжий шалопай в своей спальне.

Так, но мы отвлеклись. О чем это я? А, о порядке. Да. Никакого порядка у девушек нет. А живут они, между прочим, в моей комнате. Так-то.

Я пытался на них воздействовать. На производителей беспорядка. И когтями воздействовал. И шерстью лохматой, повсюду оставляемой. И, извините меня, некими пахучими жидкостями. Ну что вы на меня так смотрите? Что же я могу ещё сделать если они по-другому не понимают? Это средство я приберегал напоследок. На самый крайний случай. Но он таки настал.

Эта, темненькая, Паварти, кажется, не разбираюсь я в именах, везде свои чулки оставляет. Житья от них нет. Куда не сунешься — под кровать, на подоконник, на кресло вспрыгнешь — и всюду эти чулки. И материал у них такой неприятный, бр-р-р, синтетика одна. Вот я бы запретил в школе синтетику носить. Да и чулки в целом. А ещё в них, между прочим, когти запутываются. И пальцы потом на лапах часами приходится освобождать от этих то-о-оненьких ниток.

Но чулки — это далеко не все мои напасти. Когда еле-еле выберешься и очистишься от капроново-нейлонового плена — тут-то на тебя обрушивается лавина запахов. Сладких. Удушливых. Беленькая девочка, Лаванда, кажется, называет это духами. Нет, даже не так: туалетной водой. Но ни к туалету, ни к воде этот кошмар не имеет никакого отношения. Иногда я думаю, что уж лучше бы они и впрямь были туалетными. Нет, все-таки люди ничего не понимают ни в жизни, ни в запахах. Это совсем даже не цветочный аромат, это убойно идиотский какой-то. Цветы пахнут нежно. Маняще. Цветы радуют. А от этих запахов и умереть можно.

Но ведь и Гермиона не лучше. Раскидает повсюду свои пергаменты. И делает вид, что учится. Учится она, ага… Я же вижу, что она только и думает о чем-то, шерсть свою на палец наматывает и улыбается краешком губ. А пергаменты, между прочим, шуршат мерзко. Для тонкого кошачьего уха это как для человека железом по стеклу. Или не подточенным карандашом по бумаге. А еще от пергаментов запах. Не такой, конечно, как от духов, но не сильно лучше. Пылью они пахнут, кожей и чернилами. У чернил самый невкусный запах. Однажды как-то моя растяпа Гермиона оставила чернильницу на полу. Аккурат под своей подушкой. Эльфы еще прибрать не успели, они вообще к нам в комнату только в случае крайней необходимости заглядывают, боятся на вязаные шапки с носками нарваться. Вот из-за всей этой эпопеи с освобождением эльфов у нас в комнате постоянный бардак и никакого порядка.

Так вот, стояла чернильница на полу. Рядом с кроватью. Где ей, между прочим, совершенно не место. И я прыгнул. Был полумрак, что для кошачьих глаз вредно. Я был усталый и злой. По небу плыли тучи. Охота не удалась. Нет, ну а что вы хотите, у меня уже давно нюх притупился после этих цветочных атак белошерстной девчонки. Мне вообще надо за вредность чего-нибудь выплачивать. Лучше всего бальзама успокоительного. И чего-нибудь слабительного для соседок моих по комнате. Чтобы они меньше о нарядах думали, да больше времени вовне комнаты проводили… Ну и, по закону подлости, попал я прямо лапой в чернильницу эту. А чернила-то забористые, несмываемые. А уж вонючие — сил никаких нет. И ведь главное то, что лапа — она ж самая необходимая часть организма. А тут она в таком вот неприятном состоянии. А я ни умыться, ни облизаться толком не могу. И цвет ещё самый что ни на есть мерзопакостный. Научный. Хорошо хоть, у Гермионы совесть проснулась. Я ей когда на щеку пару раз этой лапой наступил — она горячо раскаялась и принялась меня чистящими заклинаниями отмывать. Заклинания, конечно, я не люблю, особенно когда их ко мне применяют. Но она так нежно все время приговаривала: "Ах ты бедненький мой котик", что я решил немного стоически потерпеть.

А про щёку свою растяпа моя Гермиона напрочь забыла. Да! Потом полдня с моим отпечатком ходила. Ну, а что? Пусть расплачивается за рассеянность. Я так считаю.

Эх. Перевоспитывал я их, перевоспитывал, и никакого толку. Вот только посмотрите: опять чулки на полу лежат. Юбка вон Лавандина на подоконнике валяется, краем зацепилась. Ладно, чулки мы сейчас улучшим, несколько дополнительных отверстий для проветривания в них явно не помешают. И юбку эту тоже разьясним. Запросто! Лапой ее аккуратненько подцепляем и — привет-прощай. Последний красивый полет. Выглядит отсюда, между прочим, замечательно. Кто бы мог подумать, что обычная юбка может так красиво лететь.

Так, а Гермиона опять свитки свои на кровати оставила. И даже обо мне не подумала. Совсем места там для меня нет. Бессердечная. Ну, ты сама нарываешься, сейчас я эти свитки немного подправлю. И допишу кой-чего. Как умею, но допишу, точно.

После работы над усовершенствованием свитков с домашним заданием Гермионы на меня снисходит вдохновение. Педагогический азарт, так сказать. Я понимаю, что пора уже решительно заявить о своем главенствующем характере на вверенной мне территории. Ну и — расшвыриваю немного ароматные убойные средства Лаванды. Честное слово, я же не виноват, что она забыла на некоторые из них наложить чары неразбиваемости? А один флакончик вон и вовсе закрутить забыла.

И большая жирная лужа натекает прямо на домашнее задание по зельеварению. Гермионино. Она его вчера всю ночь писала. Ну, а зачем она его на столе-то оставила? Знаю я, что духи волшебные и никакими заклинаниями не выводятся. Придется моей хозяюшке-растяпушке еще один вечерочек потратить на это задание. Может быть, хоть этот скорбный опыт научит ее прибирать за собой вещи?

Признаю, может быть, комбинации Паварти были лишние. То есть, да, я уверен в том, что в комнате у меня они совершенно лишние. Но разве стоит из-за пары изменений, улучшивших, между прочим, общий вид изделия, так кричать? Может быть, повторю, может быть мне не стоило все комбинации приводить в соответствие с древней модой: лямочки и полосочки. Полосочки и лямочки. Но истерика, которую они устроили, совершенно не соответствует ничтожности повода. Это ж надо так вопить-то. Любой матерый хищник обзавидовался бы такому рыку! «Французский покрой! Последняя мода! Ткань с волокном перуанских тарантулов!» Нет, ну вот сами посудите — ежели вам это все так дорого — зачем же вы бросаете своё достояние на полураскрытом сундуке? Прямо перед подоконником, на котором я люблю сидеть, между прочим!

В общем, жизнь несправедливая штука. Крайне несправедливая. Всегда. Всегда убеждаюсь в этом на своем горьком опыте. Опять я у них во всем виноват. Нагло пользуются тем что их больше. И что они женского пола. С которым мне, джентльмену и мужчине в самом расцвете сил, вроде как и не к лицу применять физическую силу. Нет, вы только посмотрите на Гермиону! Брови к носу сведены сурово. Руки в боки.

— Живоглот, — говорит, — если не прекратишь безобразить придется тебя в совятню отселить!

Нет, вы подумайте только — меня в совятню! Интересное дело: беспорядок, значит, наводят они, а безобразничаю я. Нет, конечно, я допускаю, что моя методика воспитания давно перестала быть традиционной. Но так ведь и они же вовсе не невинные котятки.

Вот сижу теперь у окна. На отвоёванном у хаоса подоконнике. Нарочно к ним всем спиной повернулся. Дуюсь. Но разве ж люди хоть раз понимали вежливые намёки? Нет, это абсолютно бесполезно сидеть и ждать извинений за скандал, устроенный по пустяковому поводу. Лучше я, пожалуй, на кухню прогуляюсь. Там порядок наведу. А они пока пусть подумают тут над своим поведением. Может, хоть приберутся немного.